Мино Милани. Страна огромных следов --------------------------------------------------------------- © Copyright Мино Милани © Copyright перевод Ирина Константинова (kig@mail.wplus.net) Изд. "Северо-Запад", 1992, сб. "Пульсирующий камень" --------------------------------------------------------------- Глава 1. ПЕРО И КОГОТЬ Кабинет полковника находился на сорок девятом этаже, куда не доходили ни городской шум, ни запах асфальта, ни гарь из выхлопных труб. Словно в раю, честное слово. Лифт остановился, с мягким шорохом раздвинулась дверь, и я неслышно прошел по толстому пушистому ковру в приемную, отделанную темным дубом. Навстречу мне поднялась девушка. -- Полковник ждет вас, господин Купер, -- сказала она. Я улыбнулся ей и постучал в массивную, величественную дверь с серебряной дощечкой, на которой было выгравировано: "Полковник Джордж В. Спленнервиль, президент и главный редактор". Тотчас из-за двери донеслось: -- Да, Мартин, входи! -- Добрый день, полковник, -- приветствовал я его, проходя в кабинет. Он сидел за своим монументальным столом. -- Да входи же, черт побери! -- Он сделал нетерпеливый жест. -- Сколько раз тебе говорить? -- Затем обратился к девушке, сидевшей перед ним с блокнотом и ручкой: -- Закончим на этом, Рози, и запомните -- меня ни для кого нет. Рози поднялась и поспешно покинула кабинет, бросив на меня растерянный взгляд. Я жестом дал ей понять, что мне все ясно. Ясно, что в это утро что-то очень беспокоит полковника. Что-то очень и очень заботит его. Я думал сесть, как обычно, в одно из больших кожаных кресел напротив письменного стола, но Спленнервиль возразил: -- Нет, Мартин, иди сюда! -- Он указал на стул возле себя. Несколько смутившись, я повиновался. -- Что-нибудь не ладится, полковник.? -- спросил я. Он посмотрел на меня своими голубыми, холодными глазами. -- А что? Я покачал головой: -- Да нет, ничего. Я просто так. -- Дело в том, -- проворчал он, доставая из бокового ящика небольшую картонную коробку и ставя ее на стол, -- что вы, журналисты, всегда почему-то думаете, будто все у всех не ладится. Он машинально провел рукой по седым волосам, длинным и аккуратно зачесанным. -- Чем ты занят сейчас? -- поинтересовался он. Теперь его голос звучал спокойно и вежливо. Нет, чем-то он был весьма озабочен. Чем-то особенным. -- Думаю закончить статью о безработице, полковник. -- Он нахмурился. -- Ах, да, помню. Ладно, Мартин, оставь пока эту статью. Я не выдержал и вскочил. -- Как? -- воскликнул я. -- Оставить работу? Но я уже целый месяц собираю материал и... -- Знаю. -- К тому же вы сами поручили мне заняться этой проблемой. -- Да, да... -- У меня очень большой и интересный материал. Я взял интервью у мэра, у губернатора... -- Хватит, Мартин! -- прервал он меня, хлопая ладонью по столу. -- Кто руководит газетой? Ты или я? -- Причем здесь это? -- Ответь; кто главный редактор? Ты или я? -- Вы, -- неохотно признался я, -- но... -- Никаких "но"? Я -- и точка! -- он повелительно указал на стул возле себя. -- Сядь и успокойся! Я сел и хотел было снова возразить, но тут он положил руку мне на плечо: -- Нет, дорогой мой, нет! -- проговорил он, и голос его удивил меня какой-то проникновенностью и печалью. -- На этот раз ты действительно очень нужен мне. И, наверное, не только как журналист. Я всю ночь думал об этом. -- Он замолчал и посмотрел на коробку, лежавшую на столе. Пауза длилась долго, должно быть, с минуту. -- Мартин, -- продолжал полковник, не глядя на меня, -- ты слышал о профессоре Луисе Гростере, директоре Музея естествознания? -- Это тот, который умер четыре дня назад? -- Тот самый. -- Я слышал о нем. Это был настоящий ученый. А... Он был вашим другом, полковник, не так ли? -- Он кивнул. -- Мы с Луисом были большими друзьями, хотя и виделись весьма редко. У нас очень разные характеры, это верно, но мы были по-настоящему близки. Он был последним из друзей, какие еще остались у меня, Мартин, -- вздохнул Спленнервиль. Я сказал: -- Мы все ваши друзья, тут, в редакции. Он горько улыбнулся: -- Понятно. Но с Луисом, видишь ли, все иначе. Мы вместе учились, вместе воевали, вместе; переносили холод и голод. Короче, -- тут полковник опять перешел на энергичный деловой тон, -- этот старый сумасброд оставил мне кое-что в наследство. Я хочу сказать -- вот эту картонную коробку. Ее привез мне домой посыльный из музея, вчера вечером. И испортил мне всю ночь, -- мрачно закончил он. -- Вероятно, полковник, она полна банкнот, -- глупо сострил я. Спленнервиль взглянул на меня без улыбки. -- У Луиса не было ни гроша, -- отрезал он и открыл коробку. Привстав со стула, я заглянул в нее. Потом набрался смелости и, не скрывая своего удивления, спросил: -- И это все? Полковник, раздраженно кивнул: -- Все. 'Он извлек; из коробки перо, какую-то щепку, два конверта и положил их на черное, блестящее стекло своего письменного стола. Он долго и задумчиво смотрел на все это. Мне стало тоскливо. Зачем, спрашивал я себя, зачем, черт возьми, редактор вызвал меня? Вдруг из динамика прозвучал голос Рози: -- Полковник, вас вызывает Вашингтон... Спленнервиль не сразу услышал ее слова, продолжая внимательно смотреть на лежащие перед ним предметы. Когда же Рози повторила "Полковник, вас вызывает Вашингтон...", он резко повернул голову и, покраснев, заорал: -- Я же сказал -- меня ни для кого нет! -- Но, господин Спленнервиль, это министр труда, -- сообщила Рози после небольшой паузы. Спленнервиль хлопнул рукой по столу. -- К черту министра труда! -- прогремел он. -- Меня нет, ясно? Нет меня! -- Он раздраженно опустил рычажок аппарата и замер, стиснув зубы. -- К черту! -- повторил он и, не остыв еще от гнева, повернулся ко мне: -- Так вот, Мартин, о чем ты мне говорил? Я еще никогда не видел его таким возбужденным. -- Я говорил, что это, наверное, что-то очень важное, полковник, раз вы посылаете к черту даже министра труда, -- и, указав на коробку, добавил: -- А больше там ничего нет? -- Это все. Перышко, -- он спокойно взял серое перо, -- и коготь. -- Он коснулся указательным пальцем того, что я принял за щепку. Я всмотрелся. Да, это был коготь, вернее, острый конец когтя. Может быть, от какого-то необыкновенного тигра... Не знаю, почему, только мне вдруг стало как-то не по себе. Впрочем, это ощущение быстро прошло. -- Наверное, для вас, полковник, эти вещи имеют какой-то особый смысл. Воспоминание о прошлом, должно быть? Спленнервиль поморщился и махнул рукой. Затем он взял один из конвертов, который был уже распечатан, и извлек из него лист бумаги. -- Послушай, Мартин, -- сказал он, глядя на меня, -- послушай, что написал мой бедный Луис... Дата, видишь, давняя -- год назад... Послушай. "Дорогой Джордж, -- начал читать он, -- может быть, тебе покажется странным, что я делаю это завещание, я не богат и никогда не был богатым. Ты, конечно, помнишь... -- Тут полковник прервал чтение. -- Здесь я могу пропустить несколько строк, Мартин... Луис пишет о нашей старой дружбе... -- Как хотите, полковник. -- Да, к делу... Вот тут. Итак: "Все мои книги и инструменты я завещаю музею. А тебе, Джордж, оставляю вот эти предметы, которые заключают в себе годы моих раздумий, мечтаний, проектов. Годы разочарований, лишений и страха. Перо и коготь..." -- Явно взволнованный, полковник, прервав чтение, вздохнул, что-то пробормотал и продолжал: -- "Эти предметы я тоже мог бы оставить музею или какому-нибудь другому ученому, но я не делаю этого. Я отдаю их тебе, Джордж, по четырем весьма весомым причинам. Первая -- потому что ты мой ближайший друг. Вторая -- потому что ты очень богат. Третья -- потому что ты отважен. Четвертая -- потому что ты наделен воображением. Да, именно так. Эти два предмета -- перо и коготь -- попади они в руки человека, не обладающего этими четырьмя качествами, какие есть у тебя, пропали бы. Имей однако в виду, Джордж, что это мое наследство будет весьма тяжким для тебя. Если не уверен в своих силах, оставь все и брось эти предметы в камин. Если же, напротив, захочешь принять мое наследство, Джордж, во имя нашей старой дружбы, то умоляю тебя, доведи дело до конца..." Голос полковника по мере того, как он читал, становился все глуше, он опять прервал чтение и, не глядя на меня, проговорил: -- Мартин, там в шкафу бутылка виски... Я прошел к шкафу, достал бутылку и рюмку, поставил на стол, налил виски. -- Вот, полковник -- Я никогда не пью раньше захода солнца, это мое правило, -- предупредил он, -- но на этот раз мне необходимо. -- И он сделал хороший глоток. Я по-прежнему -- сам не знаю почему -- ощущал какое-то странное беспокойство, даже страх, тревогу, какую не испытывал еще никогда в жизни. Мне казалось, будто я смутно чувствую присутствие еще кого-то, словно в просторный кабинет вошло некое неизвестное, загадочное существо.. Внезапно полковник спросил: -- Что же мне делать, Мартин? Принять или отказаться? Звук его голоса заставил меня встряхнуться. -- Соглашусь принять, -- продолжал Спленнервиль, -- значит, нужно вскрыть и вот это. -- И он указал на второй конверт, лежащий на столе. Я заметил, что он был запечатан и на нем четким почерком профессора Гростера было написано: "Вскрыть только в случае положительного решения". Я продолжал рассматривать его. Журналист должен быть любопытным уже и силу своей профессии, это верно, но сейчас, странное дело, любопытство сжигало меня, как никогда прежде. Отчего такие мрачные слова? Почему это перо какой-то птицы и частица когтя заключают в себе мечты, разочарования, страхи, отречения?.. -- Соглашайтесь, полковник, -- твердо сказал я. Спленнервиль усмехнулся. -- Я знал, что ты так скажешь, Мартин! -- Он еще глотнул виски и с некоторой бравадой продолжал: -- Ладно, посмотрим, чего хочет от меня старый Луис. -- Он взял нож для разрезания бумаги и не без некоторого труда вскрыл конверт. Достал лист бумаги и положил его на стол. -- Та же дата, что и на том письме, -- проговорил он, -- да, да... старый Луис. Гм! Ну, посмотрим, в чем тут дело. "Джордж, -- негромко начал читать он, -- это перо, несомненно, давнее, ему лет 45-50. Я исследовал его целых семнадцать месяцев и абсолютно убежден, что не ошибаюсь. Погрешность может составить пять-шесть лет, не больше. То же самое относится и к когтю. Я непреклонно убежден, что..." Что тут такое? Ага, вот: "что перо и коготь принадлежат одному и тому же существу. То есть Онакторнису... -- Тут полковник остановился. Посмотрел на меня, недоуменно скривил губы и продолжал: -- "Эти предметы, попади ко мне во время моей последней экспедиции в устье Амазонки в1962 году. Я купил их у одного местного жителя, который сказал, что приобрел их у одного колдуна, а тот в свою очередь --- у жителя Страны Огромных Следов. Он сказал, что перо и коготь обладают волшебной силой." Дай мне еще немного виски, Мартин. Спасибо. Что ж, читаем дальше: "Я сразу же понял необыкновенную ценность этих "вещественных доказательств" и трудился, как одержимый, Джордж, чтобы определить хотя бы приблизительно, где же находится эта Страна Огромных следов. На карте, которую я прилагаю, ты найдешь результат моих исследований и мои выводы. Тут я также абсолютно убежден, что не ошибаюсь. Я мог бы передать тебе и несколько папок со своими записками, научными выкладками, описаниями опытов и выводами, к каким пришел в результате. Но я знаю, ты обладаешь незаурядным воображением и веришь мне, поэтому ограничусь лишь тем, что еще раз повторю мой окончательный вывод: в верховьях Амазонки, Джордж, до сих пор живет или во всяком случае не более сорока-пятидесяти пяти лет назад существовал экземпляр Онакторниса. Вот и все. Это и есть мое наследие. Остальное -- за тобой". Спленнервиль опустил бумагу на стол. Я замолчал, недвижно глядя куда-то в пространство. Я заметил, что лоб его покрылся бисеринками пота. Тишину нарушил протяжный бой стоявших в глубине кабинета высоких напольных часов: их маятник равнодушно отсчитывал время. -- Извините, полковник, -- проговорил я после некоторого раздумья, -- я мало что почерпнул из письма, но полагаю... -- кажется, мне не удалось скрыть разочарование и ироническую усмешку. От моего любопытства не осталось и следа, а вместе с ним испарилась и тревога. Лопнула, как мыльный пузырь. -- В чем дело, Мартин? -- вспыхнул Спленнервиль? -- Почему усмехаешься? -- Нет, нет. Боюсь только, что -- я не стал развивать свою мысль. Спленнервиль вложил письмо в конверт и поднял рычажок переговорника. -- Слушаю, шеф? -- тотчас раздался голосок Рози. -- Возьмите энциклопедию и прочтите мне статью "Онакторнис": о, эн, а, ка, те... Словом, Онакторнис. -- Ясно, шеф. Сейчас. Спленнервиль ждал, хмуро уставясь в переговорник. -- Ну что? -- нетерпеливо поинтересовался он спустя некоторое время. Рози испуганно ответила: -- Вот, вот, шеф! -- Так давайте, читайте же, черт возьми! -- Итак... Онакторнис... -- Голос девушки дрожал, -- разновидность нелетающих птиц, существовавших в плеоцене, принадлежит к отряду плотоядных, населявших Южную Америку... Крупная хищная птица... -- Достаточно! -- отрезал полковник. Он нервно выключил динамик и повернулся ко мне: -- Ну, так что, Мартин? Глава 2. ДЕГ Не хотел бы вас разочаровывать, -- твердо сказал я, -- Но, по-моему, это набившая оскомину история, которая время от времени возвращается на экраны: где-то обнаруживается чудовище, пережившее тысячелетия и всемирный потоп, ну и так далее, и все такое прочее. Каждые пять-шесть лет всплывает нечто подобное. -- Нет, Мартин, нет. На этот раз все не так. Должно быть не так. -- Почему? Вместо ответа он взглянул на письмо. И прежде чем продолжить чтение, внушительно проговорил: Луис был великим ученым, а не писателем. Выдумав подобную историю, он мог бы заработать кучу денег... "Речь идет, -- прочитал он, снова обратившись к письму, -- об очень трудном деле." -- Он внезапно умолк. Тогда заговорил я: -- Верно, полковник, это очень трудное дело, но отчего же в таком случае он не взялся за него сам? Отчего же Гростер как истинный ученый сам не отправился на поиски этого чудовища? Почему самолично не постарался доказать, что эта птица живет в наши дни или жила полвека тому назад? Полковник хмуро посмотрел на меня, снова взял письмо и почти сразу же с торжеством воскликнул: -- А вот почему! Вот что пишет Луис: "...очень трудное дело, и я не берусь за него, Джордж, потому что я стар, беден, а прежде всего потому, что я ученый. Не смейся, Джордж. Это затея не для ученых, и знаешь, почему? Ведь каждый, кто пытается научно доказать, что вымершие доисторические чудовища живы и поныне, рискует своим научным авторитетом! Его уничтожат критики, ирония коллег, неверие толпы, насмешки журналистов... Джордж, -- тихо продолжал Спленнервиль, -- на все это у меня нет сил. Можешь считать меня подлецом, но у меня нет на это сил. Видишь ли, я уверен... -- Эти слова, Мартин, подчеркнуты! -- "...я уверен, что пятьдесят лет назад Онакторнис был жив, и даже само название места -- Страна Огромных Следов -- мне кажется, подтверждает это. Хотя, понимаешь, я ведь тоже могу заблуждаться, и в таком случае мое сообщение об Онакторнисе сразу же положило бы конец моей карьере. Ученый не может, не имеет права ошибаться: он рискует всем. А журналист вроде тебя, если и ошибется, то ничего не потеряет. Разве не так?.." Дальше Спленнервиль читал письмо молча, про себя, а окончив, положил на стол и некоторое время сидел, опустив голову, сложив ладони, словно молился. Наконец он поднялся, неторопливо направился к большому окну, в задумчивости остановился передним, держа руки за спиной и устремив взгляд к океану, голубевшему вдали, за лесом небоскребов. Я оставался в своем кресле, разочарованный и расстроенный. Ожидал Бог весть чего, а тут... На этот раз, утверждает полковник, все не так. Но почему? Я не понимал, почему же все не так... С каким-то непонятным испугом посмотрел я на эти странные предметы, лежавшие на столе, невольно протянул руку к перу и, тронув его, почувствовал нечто вроде толчка, заставившего меня вздрогнуть. Внезапно во мне опять пробудился страх, возникло ощущение какой-то тайны... Я поднялся. Нет, пожалуй, эта история не по мне. -- Позвольте задать вам вопрос, полковник? --обратился я. Он молча кивнул, продолжая смотреть вдаль. -- Какое же отношение вся эта история имеет ко мне? Он резко повернулся, и я увидел, что глаза его гневно заблестели: -- Какое отношение? -- вскричал он. -- Что за вопрос, Мартин? Ты полагаешь, я пригласил из-за того, что страдаю от одиночества? -- Нет, но... -- Разве я не попросил у тебя совета? Не сказал, что мы с Луисом были словно братья? Или ты думаешь, это просто -- решить такую проблему? -- Нет, конечно, полковник, но... Он быстро вернулся к письменному столу, взял письмо: -- Луис, -- воскликнул он, размахивая бумагой перед самым моим носом, -- никогда не сыграл бы со мной подобную шутку на смертном одре! Загнать меня в ловушку в предсмертный час! Нет же и нет! Никогда! Никогда! -- Не сомневаюсь. Но в чем же дело? Вы хотите, чтобы я написал об этом статью? Я мог бы подыскать какие-нибудь убедительные доводы, мог просить помочь какого-нибудь ученого и... --- Нет, Мартин. Раз старый Луис верил в меня, положился на меня, я не предам его. Если он считал. что я испугаюсь, то крепко ошибся! Спленнервиль сел за стол, быстро перечитал оба письма, потом, глядя на меня с какой-то странной улыбкой, добавил: -- До самого конца, Мартин! Тут надо дойти до самого конца! Колокольчики тревоги снова дружно загремели в моей голове: -- Послушайте, полковник, торопливо заговорил я, -- не собираетесь же вы... Но он уже нажал рычажок переговорного устройства: -- Пришлите сюда Рестона, Рози, -- приказал он, -- и скажите, чтобы приостановили печатать первую полосу. -- Да, немедленно! Попросите Д'Анджело подняться ко мне, тотчас же. Скажите Альдо Даггертону, чтобы не покидал свой кабинет. А если его нет на месте, разыщите и прикажите немедленно вернуться... Да, да. -- Полковник, -- начал было я, -- если вы... -- Да, Мартин, ты угадал. Именно это я и намерен сделать, -- усмехнулся он. Теперь его лицо было озарено хорошо знакомым мне светом: удовлетворением от принятого решения, уверенностью, что работа началась. А я хорошо знал, что полковник, раз взявшись за что-либо, никогда не бросал дело, не доведя его до конца... Колокольчики тревоги звонили лихорадочно. В невольном порыве я протянул к нему руку, не опасаясь, что становлюсь похожим на нищего у паперти: -- Ради Бога, полковник, -- воскликнул я, -- не совершайте... -- Чего? -- прервал он меня. -- Ошибки? Пусть даже это будет ошибка, ну и что? Иди, Мартин, отдохни немного, сынок. Иди... Приведи в порядок свои дела. Но через два часа ты понадобишься мне, понял? -- Черт побери, полковник, ничего не понял! Какого дьявола?.. Он снова обратился к микрофону: -- Рози, подготовьте мне немедленно программу поездки на Амазонку. Что? На самолете, конечно, а как иначе? Не на машине же! Да, и немедленно. Итак, Мартин, -- обратился он ко мне, -- что ты хотел сказать? -- Я хотел сказать... Ради Бога, послушайте меня. Я люблю вас и вашу газету... Понимаю ваши чувства к Гростеру и все прочее. Но подумайте, прошу вас, как следует! Представьте, чем все это может обернуться? Я полечу на Амазонку, если хотите, но что я там смогу сделать? Написать серию статей? Согласен. И все? Вы всерьез считаете, будто можно отыскать Страну Огромных Следов и птицу с этим дурацким названием? Неужели я похож, по-вашему, на человека, способного отыскать какое-то допотопное чудовище? Если хотите сделать что-то ради памяти Гростера, обратитесь в университет, в музей... к ученым, одним словом. Организуйте экспедицию естествоиспытателей, спросите их мнение... -- Господин Полковник! -- А, Рози! Ну так что? -- Есть прямой рейс на Белен. Оттуда местным транспортом можно проехать в глубь страны. Белен, -- повторила Рози, -- Бразилия. -- Превосходно. Забронируйте два места на завтра. Да. Хорошо. У меня опустились руки. Я почувствовал себя опустошенным, словно старая тыква. Безутешно покачав головой, я пробормотал: -- Но, полковник... Он встал, проводил меня до двери, протянул руку: -- Ладно, Мартин, не горюй... В твои годы я бы подскочил от радости, получив подобное задание! Какие у тебя отношения с Альдо Даггертоном? Все в порядке? -- С кем? С Дегом, фоторепортером? Мы с ним, друзья, а что? У дверей Спленнервиль нажал кнопку, створки с легким гулом растворились. -- А то, что он составит тебе компанию в этом путешествии. До встречи, Мартин! Я вышел. Дверь за моей спиной закрылась. Я чувствовал себя так, словно о мою голову только что разбили бутылку. Вот уже пятнадцать лет я работал журналистом, писать начал едва ли не подростком, но никогда еще не получал такого удара. За каких-то двадцать минут меня выдернули из-за письменного стола и швырнули в тропические джунгли искать какое-то допотопное чудище, порожденное болезненной фантазией старого профессора... -- Нет! -- воскликнул я что было силы. -- Нет! -- Вы что-то сказали, господин Мартин? -- как всегда застенчиво пролепетала Рози. И прежде чем я успел ответить, продолжила, глядя на меня поверх очков: -- Что с вами? Я шагнул к ней: -- А что со мной должно быть? -- Святые угодники, какой странный у вас голос! Можно подумать... -- она умолкла. -- Что можно подумать, Рози? -- поинтересовался я. Она пожала плечами и проговорила: -- Наверное, вы чего-то испугались... -- Испугался?.. Гм... Через два часа я снова вошел в кабинет Спленнервиля. Тут уже находились Рестон, заместитель директора директора, Снайпсон -- главный редактор, и Д'Анджело, руководитель типографии. Был тут и Дег -- молодой человек двадцати трех лет, тоненький, с открытым живым лицом и смешно оттопыренными ушами. Спленнервиль вышел мне навстречу и протянул руку: -- Ну, как теперь дела, Мартин? -- спросил он. При этом ему не удалось скрыть некоторого беспокойства. -- Я готов ехать, полковник, -- искренне ответил я. И я действительно был готов. Кирпич, падающий на голову журналиста, должен быть именно кирпичом и ничем больше. Я успокоился, поручил одному своему коллеге закончить статью о безработице, и теперь был готов отправиться в Белен, в Бразилию, к черту на рога или еще куда подальше. Такова профессия, таков мой долг. И потом было бы интересно посмотреть на Амазонку... Впрочем, нет, тут было еще и другое. Что-то такое, чего я не мог объяснить самому себе. За те два часа, проведенные в редакционной библиотеке, где я листал книги и энциклопедии, разыскивая сведения об Онакторнисе, я пришел к выводу, что вся эта история -- плод фантазии, родившейся в мозгу несчастного одинокого человека... Я не доверял профессору Гростеру, не верил в его чудовище, выжившее после всемирного потопа. Я готов был отдать голову на отсечение, что моя поездка окажется совершенно напрасной. И все же... И все же одного я не мог понять -- отчего меня охватило такое беспокойство при виде этого пера и когтя, отчего с тех пор меня не покидало это ощущение, а мой голос, когда я разговаривал с Рози, дрожал от страха. Так что же все-таки происходило со мной? Я не понимал этого. Но чувствовал, что ответ на все мои вопросы я найду в джунглях. Мы обсудили план экспедиции. Полковник уже поместил в газете сообщение о моем отъезде: "Наш специальный корреспондент Мартин Купер, -- огромными буквами было напечатано на первой полосе, -- отправляется на поиски последнего доисторического чудовища." Других подробностей, естественно, не сообщалось, как не было даже намека ни на профессора Гростера, ни на Амазонку. Говорилось только о каком-то уголке земли, находящемся на краю цивилизации. -- Не хочу, чтобы здесь упоминалось имя Луиса, а главное, не хочу, чтобы другие газетчики совали нос в эту историю, -- проворчал полковник. -- Идея принадлежит нам. Это наше дело. -- И это большое дело, если все пойдет хорошо, -- заметил Рестон. Полковник сделал решительный жест: -- Пойдет, пойдет! Читатели любят подобные сенсации. Увеличим тираж и получим уйму заказов на рекламу... Заработаем кучу денег, поверьте мне! Разумеется, -- добавил он, -- экспедиция тоже влетит нам в копеечку. Ты должен будешь присылать мне блестящие статьи, Мартин, такие, чтобы люди поверили. Впрочем, не мне тебя учить. -- А как же передавать их? Мне кажется, в джунглях нет телефона. -- Связывайся, пока будет возможность, -- сказал Снайпсон, -- а потом делай заметки, и напишешь историю путешествия, когда вернешься. Полковник повелительно ткнул пальцем в Дега: -- А ты должен сфотографировать мне это чудовище, ясно? -- приказал он. Дег покраснел и заерзал на своем стуле. -- Но, полковник, а если вдруг... -- Что? Что вдруг? Черт побери! -- загремел Спленнервиль, хлопая рукой по столу. -- Что это за разговоры? Ты отправляешься в свою первую серьезную командировку и что-то лепечешь о каких-то "если" и "но"?.. Вы должны найти это чудовище, должны! Ясно? Мартин? -- Да, -- ответил я, -- ясно. А не найдем, так придумаем! Полковник уставился на меня дикими глазами, казалось, он вот-вот взорвется от гнева, но потом он внезапно успокоился, усмехнулся и промолчал. Вскоре все приглашенные ушли, остались только мы с Дегом. Полковник указал нам на карту Амазонки, расстеленную на столе. --- Это вот здесь, ребята, -- объяснил он, опуская на нее указательный палец. -- Это карта, которую мне прислал Гростер. А это, по его мнению, Страна Огромных Следов. Наша проклятая курица должна обитать примерно в этих краях.. -- Если она еще жива, -- вставил я. -- Разумеется, -- продолжал он, -- а если ее нет, то наверное остались какие-то следы или что-нибудь в этом роде. В том месте карты, куда указывая полковник, не было и намека на какие-либо дороги или поселения. Он справедливо назвал это "уголком земли на краю цивилизации". Я заметил: -- Нелегко будет добраться туда, полковник. -- Нелегко, -- согласился он, но об этом позабочусь я, и вы туда доберетесь Ладно, -- добавил он, складывая каргу и протягивая ее мне. -- Это все. Самолет вылетает завтра в 7.00. Сейчас вам лучше отправиться домой и привести в порядок свои дела... Да, во время пересадки в Мехико, Мартин, ты получишь конверт с инструкциями, более точными адресами и так далее... А теперь зайдите в бухгалтерию и получите приготовленные для вас деньги. Вот теперь действительно все. -- Он повернулся к микрофону, из которою неожиданно раздался голосок Рози, и ответил: -- Да, да, я понял. Через минуту буду свободен. Скажите министру, что я в его распоряжении. Мы направились к двери. Когда она открылась, полковник протянул мне руку. -- Ты лучший из моих ребят, Мартин. -- тихо произнес он. Я пожал ему руку. -- Сделаю все, что в моих силах, полковник. Справимся? --- обратился я к Дегу. -- Не так ли, старина? Юноша живо откликнулся; - --- Ну, с вами, Мартин, это будет не так уж и трудно... Прежде чем расстаться с нами, Спленнервиль положил руку мне на плечо. Это было необычным для него жестом. --- Мартин, дорогой мой, -- проговорил он, -- я -- редактор, и обязан заботиться об интересах газеты. Твое путешествие должно завершиться успехом для нашего дела. Но, -- продолжал он, -- тут ведь есть и другое, и ты понимаешь, что я имею в виду. Я взглянул на перо и коготь, лежавшие на письменном столе. -- Понимаю, -- ответил я. Спленнервиль хотел сказать еще что-то, но не смог. -- Счастливого пути! Удачи вам! -- воскликнул он. И закрыл дверь. Когда мы покидали редакционный небоскреб, я заметил, что Дег слегка дрожит, и повел его в ближайший бар выпить что-нибудь. Он одним глотком осушил небольшую рюмочку, помолчал и, покачав головой спросил: -- Но в чем, собственно, дело? Что случилось, Мартин? -- Ничего особенного. Обычная журналистская судьба, Дег. Нынче -- здесь, завтра -- там. Он смотрел сквозь меня, явно думая о чем-то совсем другом. -- Не знаю... Не знаю... -- Дег потрогал свой лоб, лицо его передернулось. -- О Боже, но почему выбрали именно меня? -- Потому что ты хороший фотограф. А ты хотел бы, чтобы послали кого-нибудь другого? -- О нет! -- воскликнул Дег. -- Конечно, нет, но... Можно еще рюмочку, Мартин? И послушайте... Зачем мы едем на эту Амазонку? Знаете, я не уверен, что все правильно понял. Я переволновался, да еще там эти главные редакторы и прочие... Мы что, отправляемся искать... какое-то чудовище? Он смотрел на меня, словно напуганный ребенок. Я ответил: -- Онакторниса. -- Извините, я наверное не очень образован... А что это такое -- о... на... кто... Словом, что это за штуковина? -- Птица, Дег, -- объяснил я и заметил, как он облегченно вздохнул. -- Но. не думай, -- продолжал я, -- что из тех, которые славно щебечут среди листочков на деревьях. В библиотеке есть две-три книги, где описывается этот самый Онакторнис, проклятая курица, как назвал ее полковник. Она была ростом в три метра, может быть, даже больше. Не могла летать, но зато бегала очень быстро, как мотоскутер, и могла подпрыгнуть до второго этажа этого дома. И не думай; будто она питалась бисквитами... У нее были иные пристрастия, Дег. Юноша слегка побледнел, стиснув пустую рюмку. Я наполнил ее в третий раз. -- Она питалась мясом, Дег. Самым.. разнообразным, насколько я понимаю. Человечьим тоже. Глава 3. "ПРЕДСТАВЬ СЕБЕ, ЧТО ТЫ ОНАКТОРНИС..." Три дня спустя мы прибыли в- Белен. Отсюда, согласно указаниям, полученным от полковника, еще в Мехико, отправились в Манаус. Еще через неделю на маленьком дребезжащем самолетике добрались до Фоса -- крохотного городка на Риу-Негро, окутанного липким туманом, ползущим из джунглей. Отсюда нам предстояло подняться на пароходе по реке до того места, где она впадает в Рйу-Аоле и проследовать дальше до Марагуа -- последнего пристанища цивилизации, ее дальнего аванпоста. В Марагуа нас должен был ожидать вертолет с оснащением экспедиции, с помощью которого нам предстояло отправиться дальше в глубь страны, в сердцевину бесконечных тропических джунглей -- в Страну Огромных Следов. Я сидел за пишущей машинкой в убогой комнате единственной в Фосе крохотной гостиницы. Я заканчивал уже вторую статью, как вдруг вошел Дег, ногой захлопнул за собой дверь, повесил на гвоздь фотоаппарат и молча бросился на кровать. -- Как дела, Дег? -- спросил я, повернувшись к нему. Он молчал, уставившись в потолок. Я снова стал стучать на машинке, но вскоре почувствовал, что он смотрит на меня. Не оборачиваясь, я повторил вопрос? -- Что случилось? Он помедлил с ответом. -- Случилось? -- наконец тихо переспросил он. -- Мартин, я не представляя, что окажусь в таком... в таком... -- он не находил подходящего слова. Я повернулся к нему: -- Не представлял, что окажешься за пределами цивилизации? Он нервно дернул головой к ответил, тщетно пытаясь улыбнуться: -- Да, Мартин, именно это я и хотел сказать. Я пытался представить себе эту страну, читал кое-что в дороге, но... -- он безутешно махнул рукой, -- я никак не думал, что... -- Он умолк, чтобы прихлопнуть комара, и с ожиданием посмотрел на меня. -- Ну, представь себе, что ты Онакторнис, Дег, -- сказал я, -- а хищники и люди преследовали бы тебя. Где бы ты начал прятаться, где бы стал искать хоть немного покоя? В Нью-Йорке? В Париже или в какой-нибудь долине, испещренной автострадами? Разве не предпочел бы ты самое глухое место, какое только может быть на земле? -- Вы правы, да, но... Я не думал, что здесь так все ужасно. Вы же видели, Мартин, какая тут нищета, в этой стране? Дороги разбиты, усыпаны мусором... Какие несчастные все эти женщины, мужчины, дети... Вы видели, во что они одеты, какие истощенные, больные... А их жилища? Вы видели? Можно подумать, что... тут обитают прокаженные... -- Ничего не поделаешь, Дег. Тебе остается только одно -- фотографировать. -- Ну да, я понимаю... И снимки я уже сделал... Но у меня такое ощущение, будто я натянул на себя мокрую одежду... Все раздражает меня, и все валится из рук, Мартин, -- грустно добавил он после некоторого молчания, -- и долго еще мы будем здесь в командировке? Я тяжело вздохнул: -- Долго, Дег, долго. А что, было бы лучше, если б я наврал тебе? -- Но... -- Но поиски еще и не начались, Дег. Однако, если ты уже устал, то... Не знаю, честно скажу, просто не знаю, сколько все это продлится. Представления не имею. -- Ладно, -- согласился Дег, -- это пройдет, Мартин, пройдет. Я уверен, что выдержу. Выдержу, верите мне? -- Конечно. Он улыбнулся и, казалось, немного успокоился. Удобней устроился на кровати и продолжал: -- Есть еще одно обстоятельство, о котором я хотел вам сказать, Мартин, -- произнес он, серьезно глядя на меня: -- Я хотел спросить вас об этом еще когда мы летели сюда. -- Ну, так в чем дело? -- Так вот. Я хотел спросить, как вы считаете, мы найдем что-нибудь? Я хочу сказать -- верите ли вы, что это чудовище существует на самом деле? Верите, -- добавил он шепотом, -- в это задание, Мартин? -- И, затаив дыхание, он уставился на меня в ожидании ответа. Я задумался. Да, я тоже сто раз задавал себе этот же вопрос. Помолчав немного, я заговорил: -- Нет, Дег, не верю. И то, что я не верю, меня, естественно, огорчает. Я предпочел бы, как всегда, не сомневаться в победе... Но на этот раз все не так, и я ничего не могу поделать. Но, -- добавил я, возможно, обращаясь в этот момент к себе самому, -- это наше задача, наша работа... Раз меня прислали сюда, то верь не верь, а я буду искать это чудовище, эту проклятую курицу... И если она существует или оставила хоть какие-то следы, черт побери, непременно найду. Я хочу сказать, что сделаю все, чтобы отыскать ее. Во всяком случае, -- заключил я, улыбаясь, -- если мы не отыщем ее, то придумаем. Таков приказ. -- Спасибо, Мартин. Вы вселяете в меня мужество. Я ничего не ответил ему и продолжал стучать на машинке. Мужество! На самом деле я был напуган, и, пожалуй, посильнее, чем он. Нет, не убожеством и запустением этих мест. И не тем, что чувствовал себя выброшенным из нормальной жизни, не джунглями -- этой живой, враждебной стихией, с ее гнусом и невыносимой влажностью, и даже не опустошенными лицами индейцев и немногочисленных белых людей, вынужденных жить в Фосе. Нет, не это пугало меня, а что-то совсем другое. У меня было ощущение, будто какая-то тайная сила неумолимо толкает меня к чему-то, а я бессознательно и отчаянно упираюсь -- но справиться с ней не могу. Что это было, я не знал. Пароход через два дня отбывал в Риу-Аоле и Марагуа. Я отправил полковнику телеграмму, сообщив условной фразой, что мы предпринимаем заключительный этап нашего путешествия и, когда окажемся на месте, ждем вертолет. Последний вечер перед отъездом мы провели в одном из подвальчиков Фоса за бутылкой отвратительного виски. Мы ощущали на себе тяжелые, пристальные взгляды мужчин, сидевших в углу и молча потягивавших местное вино. Это были усталые люди, измученные непрестанной борьбой с буйной, злой и враждебной природой... Кое-кто подошел к нашему столику, чтобы полюбопытствовать, кто мы такие и куда направляемся. Я сказал им правду -- мы журналисты, отправляемся в глубь страны делать снимки и писать статьи. Я знал, что никто здесь не читает "Дейли Монитор". Знал также, что никто мне не верит. Они поджимали свои пересохшие губы и молча недоверчиво улыбались, обнажая испорченные зубы. Мы двинулись в путь на рассвете, на старом пароходике, который ваз какие-то товары жителям отдельных домов, приютившихся на берегах реки. На борту было пять или шесть индейцев. Команду составляли четыре матроса -- негры с лоснящимися, непроницаемыми лицами. Капитан был сухопарым метисом с беззубым ртом, с длинными и сухими, словно у обезьяны, руками. Он. встретил нас молча, нахмурившись, сунул в карман наши доллары и буркнул, что единственная каюта, какая есть на судне, находится в носовой части, и мы можем спуститься туда. -- Должно быть, вы не часто возите пассажиров? -- поинтересовался я. Он указал на индейцев: -- Отчего же не часто? -- И хотел уйти, но я задержал его: -- Я имею в виду, -- пояснил я, -- иностранцев. В Марагуа, к примеру... Возили вы когда-нибудь иностранцев в Марагуа? Он задумчиво посмотрел на меня и недовольно ответил: -- Последний раз это был господин комиссар, да... Я отвез его в Марагуа. -- А, так там есть комиссар? Вместо ответа он кивнул и ушел, не произнеся больше ни слова. Дег, стоявший позади меня, опустил рюкзак и сказал: -- Ну что ж, Мартин, выходит, Марагуа достаточно крупный центр, если там есть комиссар полиции. -- Насколько мне известно, Дег, это дурное место. -- Несчастливое? -- Этот город построен наспех в конце прошлого во времена великой каучуковой лихорадки. Знаешь, тут, в Южной Америке, с каучуком произошло то же самое, что в Калифорнии с золотом... Съехались добытчики со всего света, построили города с театрами, гостиницами, игорными домами.. Несколько лет дела у всех процветали. Потом наступил кризис, цена на каучук упала, денег стало не хватать... Знаешь, как это бывает, Дег? Города опустели, и джунгли поглотили их. Теперь в Марагуа никто не живет, вернее, почти никто. Дег, казалось, был разочарован. Он попытался улыбнуться: -- Но комиссар там все-таки остается до сих пор? -- Конечно! На месте города могут подняться непроходимые джунгли, но должность все равно останется. Ну, подхвати-ка вещи и пойдем посмотрим, что это за каюта.. А насчет комиссара, -- добавил я, спускаясь по трапу, -- так я очень рассчитываю на него... Обычно это надежные люди, которые хорошо знают джунгли и индейцев... Он может быть нам полезен. Далеко в горах довольно долго шел дождь, и вода в реке была желтоватой, мутной, стремительной. Илистый, бурлящий поток нес ветки, кусты, пятна беловатой пены и даже целые деревья, с корнями вырванные из земли. Некоторое время, пока солнце поднималось на затянутое густым розоватым туманом небо, нам встречались лодки, спускавшиеся по вздувшейся, вышедшей далеко из берегов реке. А потом больше никто нам не попадался. И не слышно было ничего, кроме натужного шума двигателей и плеска воды у бортов. Милях в двадцати от горы Фос джунгли замкнулись, зажали нас двумя непроницаемыми зелеными стенами. Река тут была шириной в три или четыре метра, но, вздувшись, она поглотила берега и, казалось, не имела, границ. Деревья поднимались прямо из воды, и повсюду царил сладковатый запах гниющих растений и мясистых цветов. Иногда веял теплый ветер, и запахи чувствовались еще сильнее. Теперь мы не видели больше никаких следов человека. Встречались лишь редкие хижины серингейрос -- сборщиков каучука -- молчаливые и пустые, наверно, уже брошенные. Больше ничего. После первого дня плавания какое-то странное беспокойство охватило нас своей потной рукой. Было такое ощущение, будто мы вошли в какой-то коридор, у которого нет конца. Из джунглей -- когда старые машины, обессилев, останавливались и капитан начинал ругаться -- доносилось неведомое могучее дыхание, и слышались громкие, жалобные крики птиц. визгливые вопли обезьян и еще какие-то загадочные голоса, наверное, хищников, за которыми охотились, или, быть может, индейцев, наблюдавших за нами из зарослей. Одиннадцать бесконечно долгих и тоскливых дней плавания все было хорошо, все было спокойно. Мы почти все время проводили на палубе, потому что жалкая каюта, в которую нас поместили, была полна насекомых, плесени и резкого зловония от гнилых водорослей. На палубе в тени заштопанного тента, защищавшего от безжалостного солнца, мы смотрели на берега, одинаковые в своей дикой и буйной растительности, читали либо играли в карты. Я делал кое-какие записи, Дег фотографировал. Мы не говорили о Стране Огромных Следов. И странно, -- даже не думали о ней. Редко слышны были голоса негров, быстро и бесшумно проскальзывавших мимо нас. Индейцы молчали, сгрудившись на корме, а странный, похожий на обезьяну, капитан всячески старался избегать нас. Мне только однажды удалось остановить его. Я перегородил ему дорогу, когда он выходил из своей каюты, и спросил: -- Капитан, а гостиница а Марагуа есть? В его маленьких глазках вспыхнуло подозрение в то же время страх. -- Есть, -- ответил он и сжал губы. Я задумался -- чего он испугался? -- А комиссара мы там найдем? -- поинтересовался я. Он пристально посмотрел мне в глаза. -- Он всегда там, -- тихо проговорил он, грубо отодвинул меня и направился в трюм. Это произошло на двенадцатый день. Я оставил Дега на палубе -- он фотографировал водоплавающих птиц, нырявших за рыбами, -- а сам спустился в каюту. Мне хотелось заглянуть в одну книгу о вымерших животных, которую я нашел в редакционной библиотеке и захватил с собой. Я открыл свою большую дорожную сумку... и замер от удивления. Колокольчики тревоги тотчас зазвенели в голове. Я понял -- и тотчас нашел тому подтверждение, -- чьи-то руки рылись в моих вещах. И тут же обрел полное спокойствие: по счастью, так бывает со мной всегда, когда замечаю опасность. Я закрыл дверь, положил сумку на койку и начал неторопливо извлекать из нее все содержимое, в том числе и свой пистолет П-38, который был неразлучен со мной всю войну в Корее. Нет, вещи были на месте. Я взглянул на коробку с патронами. Все до единого патроны целы. Даже из конверта не пропало ни доллара. Все оказалось в полном порядке. И все же -- я был в этом уверен -- кто-то рылся в моих вещах. Перебирая свои бумаги, белье, рубашки, я испытал тот же легкий озноб, то же глухое беспокойство, которое пережил, прикоснувшись к лежавшим на сверкающем письменном столе перу и когтю... Я сел и стал размышлять. Нет, я не ошибся. Но кто это мог быть? Кроме Дега и меня, кто мог спуститься сюда, в каюту, открыть сумку, осмотреть все мои вещи? Индейцы или негры, не умеющие читать? Может, этот пришибленный джунглями капитан? На борту были только они, больше не мог быть никто... А с какой целью кто-то рылся в рюкзаке? И ничего не украл? Выходит, это был не вор. Что же он искал в таком случае? Мои бумаги, мою карту, инструкции полковника? Значит, вполне возможно, что люди, находящиеся на борту пароходика, интересуются нашей командировкой? Почему? Просто из любопытства?... Вопросы вертелись в моей голове, и я не находил на них никакого ответа. Укладывая вещи, я подумал, что, может быть, ошибся, может, это джунгли и изнурительная скука путешествия сыграли со мной такую шутку, сбили с толку. Никто ничего не трогал и... Нет. У меня было доказательство. Предохранитель на пистолете был снят, а я никогда не оставлял его в таком положении, никогда. Тут я никак не мог ошибиться. Я подошел к иллюминатору и осмотрел пистолет при ярком свете. На темной стали его было немало отпечатков пальцев. Мои, Дега и того, кто, преследуя тайный умысел, рылся в моих вещах. Глава 4. СТАРИК Когда я поднялся на палубу, пистолет лежал у меня в заднем кармане брюк и был, естественно, хорошо виден. Первым заметил его капитан и посмотрел на меня прищурившись, сжав потрескавшиеся губы. А Дег невольно воскликнул: -- Боже милостивый, Мартин? Да у вас в кармане... -- Да, Дег. Там мой пистолет П-38. -- А что вы собираетесь с ним делать? -- Ничего. Хочу только продемонстрировать. Я имею право его носить. У меня есть разрешение бразильского правительства. Я присел рядом с Дегом в тени тента. -- Продемонстрировать? Кому? -- Дег, ты ведь не рылся в моей сумке, не так ли? - спросил я вместо ответа. -- Конечно, нет. А что? -- А то, что кто-то это проделал. -- Кто-то? Что-нибудь украли? -- побледнел Дег. -- Нет, -- ответил я. -- Именно это меня и беспокоит. Если бы я обнаружил свои вещи в беспорядке, а рубашки были бы разбросаны по каюте и в конверте не оказалось бы денег... Короче, если б меня обокрали, я бы стал искать и, учитывая габариты пароходика, конечно, нашел бы и пропажу, и вора... Но все наоборот -- все вещи на месте и в полном порядке. Кто-то осмотрел их, явно что-то выискивая, и постарался не оставить следов. -- Но как вы можете утверждать это, Мартин? -- удивился Дег. Я прервал его. -- Я могу утверждать это, Дег. Поверь мне... Знаешь, -- добавил я, -- на пистолете был снят предохранитель... -- А может быть, вы... -- Нет, не может быть. Больше мы ни о чем не говорили и сидели молча, глядя на желтоватую бурлящую воду, отливавшую на солнце серебром. Пароход с натужным гулом боролся с течением, с трудом отвоевывая каждый метр. В побелевшем от зноя небе медленно таяло небольшое серое облачко. Парило страшно. -- Но что же он мог искать? -- спросил через некоторое время, Дег, уставившись в пространство перед собой. -- Кто его знает. Может быть, он хотел заглянуть в бумаги. Дег скривил губы и покачал головой, как бы говоря, что считает это нелепым. -- Вы думаете, Мартин, что среди пассажиров этой развалины есть кто-то, кого интересуют наши бумаги? Старикашка, похожий на обезьяну, -- продолжал он, кивая на капитана, -- четверо неграмотных негров и эти несчастные индейцы... Вы думаете, их могли интересовать наши бумаги? -- Не имеет значения, что я думаю, Дег. Кто-то рылся в моей дорожной сумке, и все. Возможно, из чистого любопытства, однако... Дег поднялся. -- Пойду посмотрю, трогали ли мои вещи, -- сказал он и направился вниз, во вдруг остановился. -- Вы сказали "однако", -- проговорил он, наморщив лоб. -- Что вы имеете в. виду. Мартин? Но я и сам не звал этого -- Не могу тебе сказать точно. Дег... И все же меня не покидает ощущение, будто за мной следят. И возникло оно у меня не сегодня, а уже давно. Дег снова сел рядом со мной. -- Что? -- прошептал он испуганно. -- Не сегодня? -- Ладно, оставим. Может, все это и к лучшему. Видишь ли, Дег, все началось еще там, в кабинете полковника, когда он рассказывал мне о нашем деле и показал перо и коготь Онакторниса... Еще тогда у меня возникло странное ощущение, будто кто-то наблюдает за мной... Самовнушение, разумеется. Но на пароходе это ощущение стало еще сильнее. Я чувствую близость врага, Дег. Он посмотрел на меня, потом огляделся вокруг. Никто не обращал на нас внимания. Но здесь, -- сказал Дег, -- у нас и в самом деле может оказаться какой-нибудь враг, не так ли? Какой-нибудь человек, который, скажем, ненавидит белых... Или кто-то, кому хотелось бы ограбить нас... Вы это имеете в виду, Мартин? -- Я же говорю тебе, что не знаю. Конечно, тут дело проще -- на этом пароходике действительно кто-то может за нами следить... И все же у меня сейчас точно такое же чувство, как в тот раз, когда я впервые увидел на столе у полковника перо и коготь. Я чувствую что-то зловещее и непостижимое. -- Зловещее и непостижимое, -- помолчав, повторил Дег. Я похлопал его по плечу. -- Ладно, не будем терять времени. Иди осмотри свои вещи. Через два дня прибываем в Марагуа. Будем надеяться, что вертолет уже ждет нас там. Дег задумался, потом кивнул: -- Будем надеяться. А что станем делать дальше? -- Обоснуемся где-нибудь, постараемся собрать информацию и начнем летать туда-сюда над этой проклятой Страной Огромных Следов... Поговорим с комиссаром полиции, его помощь нам очень важна. Осмотрим несколько селений, побеседуем с индейцами... И поищем следы. Должны же они быть где-то, не та кли? -- Да, конечно, должны быть... С этими словами Дег спустился в каюту. Вернувшись через несколько минут, он сказал, что не заметил ничего особенного. Этой ночью пароход бросил якорь возле нескольких покосившихся свай, а на рассвете мы продолжили путь. Теперь река, казалось, исчезла среди множества неглубоких искрящихся в солнечных лучах озер. При нашем приближении, шумно хлопая крыльями, с громкими криками взлетали огромные стаи птиц. Течение было медленное, вода мутная, илистая, а в небе, на которое быстро поднималось яркое, круглое солнце, уже сгущалась длинная пелена облаков. Пароход продвигался натужно пыхтя: от шума двигателей, усиленного грохочущим эхом леса, болели уши. Мы вторглись в давно забытую Богом и людьми землю, в самую сердцевину многовекового, мрачного варварства, и от этого на душе делалось тяжко и тревожно. Казалось, мы покинули наше время и углубляемся в какую-то очень далекую эпоху, где властвуют дикие законы джунглей. Я старался не думать об Онакторнисе, но перед глазами все время так и стояли перо и коготь, а на сердце лежала тяжесть и мучило тревожное ожидание. Если какому-нибудь чудовищу и удалось пережить потоп, то оно могло скрываться только в этих необыкновенных краях. -- Скоро Марагуа! -- неожиданно объявил капитан, в первый раз сказав что-то, не ожидая вопроса. Он повернулся к индейцам и повторил, кивком указывая впереди себя: -- Марагуа! Индейцы поднялись со своих мест и столпились у фальшборта. Дег уложил фотоаппараты. -- Я что-то волнуюсь немного, Мартин, -- признался он. Я тоже нервничал. К тому же меня мучило нетерпение. Когда пароход миновал большой лесистый остров и перед нами открылся Марагуа, мы приветствовали его стоя, словно это был действительно большой город и наша командировка уже закончилась... Но она, напротив, только начиналась. Это был всего лишь конец путешествия. И конец судоходной реки. Выше двигаться по ней могли только пироги или небольшие моторные лодки. Мы были теперь во власти могучей, неумолимой и торжествующей природы. Марагуа возник перед нами в туманном, почти холодном свете. Эта горстка белых, полуразвалившихся домов, теснившихся к джунглям -- серые, беспорядочно разбросанные по берегу хижины, деревянная пристань, ободранная колокольня заброшенной церкви -- давали точное представление о фатальной немощи человека перед непреодолимой силой дикой природы. Кто-то пытался построить город, это верно. Но джунгли безжалостно отобрали у человека завоеванный клочок земли, и дома, сгрудившиеся на берегу реки, мне показалось, были похожи на часовых, выставленных потерпевшей поражение армией, которые только ожидали часа, чтобы сбежать по единственно возможной дороге... На вершине колокольни вместо колокола ярко пылали крупные желтые цветы какого-то диковинного вьющегося растения. И темные окна длинного низкого строения, заросшего высокими сорняками, были пусты -- словно безжизненные глазницы. Я попытался представить себе, как выглядел этот город во времена добытчиков каучука, в пору великой иллюзии и легкого обогащения, но не сумел. Конечно, когда-то по реке сновали лодки и ходили суда, когда-то тюки с товарами загромождали мол, когда-то улицы были заполнены шумной и радостной толпой добытчиков и торговцев, но все это давно исчезло. Прошлого больше не существовало, оно было перечеркнуто десятилетиями разорения и нищеты. Теперь оставалась только жуткая реальность этого крохотного умирающего городка. Пока пароход причаливал к шаткому дебаркадеру, возле которого бурлила грязная вода, Дег вынес на палубу наши сумки. Капитан, Бог знает зачем, дернул сигнальный трос, и глухой, сиплый гудок потревожил недвижный воздух. Индейцы не шелохнулись. Дег тихо выругался: -- Черт побери, Мартин, что за место! И готов спорить, -- грустно добавил он, -- вертолета нет еще и в помине! Так и оказалось: вертолета не было. Сопровождаемые несколькими оборванцами, мы направились в гостиницу -- жалкое каменное строение на пыльной площади. Здание строили во времена процветания -- еще заметны были под серым налетом плесени обшарпанные лепные украшения, целы были колонны из искусственного мрамора, там и тут висели покрытые паутиной лохмотья старой штофной обивки. А в солидной, почерневшей от времени раме еще блестел кусок зеркала. Потрескавшиеся стены были прибежищем медлительных, скользких насекомых. В здании царила влажная, противная, совершенно невыносимая духота. Я подумал, что жить в Марагуа -- это все равно что постепенно умирать -- тягуче, день ото дня. Хозяин гостиницы, метис с большими черными усами, не вышел нам навстречу, а остался за стойкой. Он долго с подозрением и удивлением смотрел на нас, и только когда я сказал ему, что нам нужна комната, ответил вопросом: -- А что, господа хотят остановиться тут, в Марагуа? Я хотел сказать, -- продолжал он, -- остановиться на несколько дней? -- Разве это очень странно? -- спросил Дег. Он кивнул: -- Да, господа, это довольно странно. Видите ли, Марагуа переживает сейчас период... некоторого кризиса... -- Кризиса --- это уж точно, пробормотал Дег. Хозяин гостиницы с сожалением развел руками. -- Но это пройдет, -- успокоил он, и мне показалось, что он тупо верил в свои слова, -- это пройдет, конечно... Прошу, господа, -- добавил он, оживляясь, -- у меня есть прекрасная комната... Прошу сюда. Он поместил нас на втором этаже в небольшой комнате, которая, если ее освободить от плесени и насекомых, могла бы показаться вполне приличной. Вскоре пришла старая метиска с чистыми простынями и сетками от комаров. Пока что все складывалось нормально. Когда мы спустились вниз поужинать, Дег уже совсем успокоился и даже способен был улыбаться. В гостинице находился единственный на весь Марагуа бар. Пока мы усаживались за шаткий стол, несколько метисов в жалкой европейской одежде, стоявшие у стойки с рюмками рома и местным вином -- агуардиенте, приподняли головы и равнодушно взглянули на нас пустыми глазами, в которых можно было прочесть лишь слабое любопытство. Смеркалось, сквозь грязные стекла в помещение проникал неяркий, красноватый свет. Мы едва принялись за какое-то странное рыбное блюдо, как подошел высокий старик и сел за наш стол. Поставил полупустую бутылку рома и три стакана. -- Позвольте, господа? -- скривив губы в странной улыбке, спросил он. -- Конечно, пожалуйста, -- ответил я, -- извините, мы не заметили, что... -- Что я белый? -- перебил он меня, улыбнулся, дрожащей рукой взял бутылку и стал наполнять стаканы. -- Знаю. Понимаю... У меня нет зеркала, -- добавил он, -- но я представляю, как это выглядит, -- он медленно провел рукой по своим худым щекам. Видимо, когда-то он был сильным мужчиной. Черты его лица хранили некоторое благородство и следы былой красоты, но годы, джунгли и ром основательно потрудились над этим болезненно бледным лицом, над мускулистыми когда-то плечами, над сильной когда-то волей. Седые, грязные волосы свисали на уши и паклею спадали на плечи. Высокий лоб пересекали две глубокие морщины, багровые, точно шрамы. Глаза у него были близорукие и водянистые и в них уже не светились воля и решительность. -- Хотите что-нибудь поесть? -- спросил Дег. Человек усмехнулся, покачав головой. -- Предпочитаю выпивку, благодарю... -- Он снова провел рукой по щекам и добавил: -- Я знаю, во что может превратиться лицо человека, который тридцать лет провел в джунглях... Не надо извиняться, -- сказал он, глядя на меня, -- за то, что вы не поняли, я был... белым. Дег поерзал на своем стуле: -- Вы здесь уже тридцать лет? -- удивился он. В голосе прозвучало недоверие и даже испуг. Старик долго смотрел на него, прежде чем ответить: -- Тридцать, сорок.. Не знаю.. Я перестал считать свои годы. Но я не всегда жил в Марагуа, нет... И в других местах тоже... Теперь здесь трудно встретить белого человека, с которым можно было бы поговорить. Он сделал большой глоток, и ром, должно быть, обжег ему желудок, резанул, словно острым ножом. Он поставил стакан, стиснул челюсти, передернулся и опустил голову на грудь, сложив руки. Наверное с минуту сидел недвижно, словно сжавшись в комок. Потом опять посмотрел на нас. -- Да, я бывал всюду, -- снова заговорил незнакомец, -- но всегда в этих проклятых джунглях... Джунгли захватывают тебя в плен, -- он распрямил пальцы правой руки и затем стал медленно сжимать их, -- захватывают постепенно так, что даже не замечаешь этого, а потом, -- тут он сжал кулак, -- больше не отпускают тебя. Дег перестал есть и уставился на него как завороженный. Старик смотрел на свой сжатый кулак. Я спросил: -- Как же это случилось? Зачем вы приехали сюда, в эти джунгли? Он вызывал у меня какую-то странную симпатию, или вернее, легкую жалость. Не глядя в мою сторону, старик покачал головой: -- Лучше не говорить об этом. Я очень стар, я... Знаете, мне гораздо больше лет, чем кажется, -- добавил он, поднимая на меня глаза и пытаясь улыбнуться. -- Вы в самом деле ничего не хотите поесть? Он жестом отверг мое предложение, стиснул ладонями стакан и, поднимая его, спросил: -- Журналисты, не так ли? -- Да. Из "Дейли Монитор". -- Я, знаете ли, не часто читаю... Но еще никогда не видел журналистов тут, в Марагуа. -- Мы приехали сюда, чтобы разобраться в одном... -- начал было Дег и умолк, испугавшись, что сболтнул лишнее. Я закончил его мысль: -- Чтобы познакомиться с этим краем, со здешними обычаями, нравами, особенностями, ну и так далее... Глаза старика заблестели. -- О, вы найдете здесь много интересного, --тихо проговорил он. -- Джунгли -- это... это любимейшее дитя Бога. Господь одарил джунгли многими сокровищами... Но вы, -- продолжал он, помолчав, -- вы не слишком-то тут задерживайтесь. Не задерживайтесь! Поскорее уезжайте, иначе... -- он усмехнулся и ткнул пальцем себе в грудь, -- иначе так же, как захватили меня, они могут захватить и вас, ха, ха! Старик засмеялся пронзительно и хрипло. Я хотел было ответить, как вдруг его смех внезапно оборвался и округлившиеся от страха глаза уставились на что-то за моей спиной. Я увидел, как руки старика стиснули стакан. В баре воцарилась мертвая тишина. Тогда я обернулся. Все молчали. А на пороге застыл высокий, сухопарый человек с черными как смоль волосами и такими же черными усами, спускавшимися ниже уголков рта, отчего, казалось, губы его постоянно искажает коварная усмешка. Он был одет в китель военного покроя цвета хаки, стянутый в поясе широким ремнем. Оружия у него не было. Он смотрел нас с Дегом, сильно прищурившись, сжимая в руке короткий хлыст, и еле заметно шевелил губами, словно бормоча что-то. Увидев его, я испытал странное чувство -- мне показалось, будто я уже где-то встречал его, что уже ом с ним... Колокольчики тревоги зазвонили все сразу. Я обернулся к Дегу и заметил, что он тоже изучает этого человека, как бы припоминая что-то. Я понял, что и у него возникло похожее ощущение. Но где, когда? Нет, сказал я себе, нет, Мартин, ты встретил его впервые. Просто такое лицо встречается часто... Хозяин гостиницы что-то произнес и неуверенно шагнул к дверям. Человек, не глядя на него, поднял хлыст, собираясь оттолкнуть хозяина. Тот приостановился, а вошедший медленно двинулся к нам. Старик, сидевший за нашим столом, наконец, словно опомнился, быстро опустошил свой стакан, вино потекло у него по подбородку, пролилось на грязную куртку. Он хотел было подняться, но раздумал. В глазах его застыл ужас. мне казалось, он даже приглушенно застонал. Я продолжал смотреть на комиссара полиции, который, не отрывая взгляда от нас с Дегом, подошел к нашему столу. Здесь он остановился, продолжая рассматривать нас. Тронул хлыстом плечо старика и коротко бросил: -- Прочь отсюда. -- Колокольчики зазвонили еще сильнее. Этот взгляд!... Где же я видел этот взгляд? И когда? Глава 5. ГЛАЗА КОМИССАРА -- Прочь отсюда. При этих словах, повторенных еще тише, старик вскочил, уронил стул, попятился и, словно умоляя, поднял вверх руки: -- Да, начальник, -- проговорил он, -- ухожу, немедля ухожу... Старик, пятясь, ударился спиной о стену, скользнул вдоль нее к двери и исчез. Я заметил в окно, как он убежал в сплошную темень. -- Не обращайте внимания на этого пьяницу. Я повернулся к комиссару. Он смотрел на меня с доброй усмешкой. -- Простите его, он... -- Комиссар небрежно повертел пальцем у виска. -- Он ненормальный. Тронулся немного оттого, что слишком часто пьет агуардиенте... --По правде говоря, он нас нисколько не беспокоил, -- ответил я. Комиссар, казалось, не слышал моих слов. -- Добро пожаловать в Марагуа, -- тихо произнес он, как правительственному комиссару мне нечасто приходится приветствовать здесь иностранцев. Наш город, -- продолжал он, помолчав немного, -- возник по ошибке. Он вымирает, вы, очевидно, заметили это, и лет через пятнадцать здесь останутся одни пауки, змеи да кучка индейцев. Ничего не поделаешь, джунгли есть джунгли... Тут или выигрываешь, или проигрываешь. Марагуа, -- закончил он, сделав иронический и равнодушный жест, -- продулся вконец. Комиссар не нравился мне. В каждом его жесте, в каждом слове сквозила угроза. Я молча взглянул на него, и он продолжал: -- Меня зовут Матиа Рентрерос, господа, -- представился он, щелкнув каблуками и слегка поклонившись. -- Полагаю, ваши паспорта в порядке? -- Купер. Мартин Купер. А это Альдо Даггертон. Наши паспорта в порядке, комиссар... -- Я указал на опрокинутый стул: -- Не хотите ли присесть к нам? Он усмехнулся, чуть склонив голову. Не- оборачиваясь, сделал повелительный жест кому-то у себя за спиной. Один из метисов тотчас вскочил и подал стул. Комиссар непринужденно расположился за столом. -- Мы тут немногое можем предложить вам, -- сказал он, -- пища грубая, агуардиенте отвратительное... Сохранилось, правда, несколько бутылок шестилетней выдержки... -- Он щелкнул двумя пальцами. Хозяин гостиницы тотчас отозвался: ' -- Да, господин! -- И вскоре прибежал к нашему столу с тремя хрустальными рюмками и бутылкой, в руках. Взглянув на нее, комиссар кивнул, и хозяин достал штопор: -- Господа, -- пробормотал он, ставя бутылку на стол. -- Шестилетней выдержки, как и было сказано, -- снова заговорил комиссар, -- это еще терпимо. Можно узнать, -- небрежно проронил он, разливая вино, -- цель вашего путешествия? В Манаусе мне сообщили, что вы журналисты. -- Да, это так, комиссар. Мы из "Дейли Монитор". Он наморщил лоб: -- "Дейли Монитор"... -- Да, Нью-Йорк. Четыре миллиона экземпляров. Он улыбнулся, как бы извиняясь: -- Боюсь, что не знаком с вашей газетой, господин Купер. Странно, но мне показалось, что он лжет. Впрочем, "Дейли Монитор", конечно, не приходит в Марагуа. Как же в таком случае он мог знать газету и скрывать это? -- Мы здесь, -- ответил я, пытаясь продолжать ужин, для того, чтобы рассказать немного о джунглях, понимаете? -- Рассказать о джунглях? -- с недоверием переспросил он. Я чувствовал, что колокольчики звонят как никогда громко, и продолжал спрашивать себя, где же я видел этого человека. -- Хочу рассказать нашим читателям, -- ответил я, -- о жизни индейцев, об их положении в настоящее время, перспективах развития... Колорит, экзотика, любопытные детали и тому подобное. -- А, ну конечно, понимаю! -- Он снова сухо улыбнулся, и кажется, немного успокоился. -- Я, естественно, в вашем распоряжении и готов показать все, что есть интересного в нашей округе... И если сам не смогу сделать это, то пошлю кого-нибудь из моих людей. Невозможно ездить по этой стране без гида и без необходимой поддержки... Невозможно, -- медленно повторил он, пристально глядя на меня. -- Опасно, знаете ли. Змеи, ядовитые насекомые... индейцы. Да, индейцы не любят пришельцев... В глубине души, если она у них имеется, они остались охотниками за скальпами. -- Эти последние слова он произнес особенно подчеркнуто. Я обратился к Дегу: -- Вот это и есть колорит, не так ли? Сможешь сделать оригинальные снимки. Комиссар рассмеялся: -- Да, конечно, господин Даггертон, оригинальные снимки! У нас есть несколько очень древних селений в этих краях, есть болота с красной водой, рыба пиранья, змеи и орхидеи. Прекраснейшие орхидеи. Ничего другого, к сожалению. Во всяком случае, -- продолжал он, -- -- рассчитывайте на меня и моих помощников, я в вашем распоряжении. Считайте, что мы, -- тут его улыбка сделалась шире и грознее, -- мы ваши гиды. -- Спасибо, -- сразу же поблагодарил я, -- спасибо, комиссар. Думаю, что мы воспользуемся вашей любезностью... -- ...и не забудьте мои советы, -- предупредил он и сделал глоток. И сразу встал: -- Вы найдете меня в моей резиденции. Жалкое бунгало. -- Он сухо поклонился, повернулся на каблуках и вышел, не оборачиваясь. Мы смотрели ему вслед, в темный проем двери. Потом Дег пробормотал: -- Не нравится мне это, черт побери, Мартин! -- И сразу же добавил: -- Где же я видел это лицо! -- Тебе тоже кажется, будто ты уже видел его где-то? Дег кивнул и принялся за еду. -- Я не уверен, но вполне возможно.. Эти глаза, этот рот... Впрочем! -- добавил он, словно извиняясь, -- я же снимаю столько людей... -- Но ведь не может быть, чтобы комиссар Рентрерос позировал когда-либо фотографу из Ныо-Йорка, -- возразил я. -- Хотя, конечно, можно встретить сколько угодно похожих лиц. Дег молча ел. Я последовал его примеру. Спустя несколько минут Дег вполголоса проговорил: -- Я не умею изъясняться точно, как вы, журналисты, но мне кажется... Короче, этот человек чем-то обеспокоен. Я ошибаюсь? Он не из тех, кто может из-за чего-то тревожиться! -- Нет, не ошибаешься, Дег. Он действительно встревожен, и знаешь, чем? -- Дег отрицательно покачал головой, и я продолжал: -- Очевидно тем, что не знает точно, кто мы такие. Назваться журналистами -- это все равно что ничего не сказать. Он не знает, зачем мы приехали сюда, что собираемся делать. -- И старался напугать нас. Не хочет, чтобы мы куда-нибудь ездили без него. -- А мы покажем ему, что не боимся. Ешь, Дег, а потом выйдем и пройдемся на пристань. -- На пристань? Зачем? -- Просто так, разумеется. Только для того, чтобы показать, что мы не из робких и послушных ребят. Мы молча закончили ужин, потом поднялись из-за стола и направились к выходу. Что-то шевельнулось у порога, и в тусклом свете керосиновой лампы в дверях возникла лоснящаяся фигура негра. Он стремительно преградил нам дорогу, скрестив на голой груди могучие руки. Темные глаза его были прищурены, твердое лицо непроницаемо. Я сразу же узнал его. Это был один из матросов с парохода, -- тот, который рылся в моей дорожной сумке, я был в этом уверен. Меня охватила глухая злоба. Мы с Дегом остановились, и все вокруг выжидающе уставились на нас. Негр стоял неподвижно, глядя поверх наших голов. И тогда я понял, что вот тут-то все и начинается, и успех нашего предприятия зависят от того, что я сейчас сделаю. Я шагнул вперед: -- Отойди, -- предупредил я. Негр не шелохнулся, бесстрастно глядя на меня. -- Это ты рылся в моих вещах, да? -- спросил я с угрозой. Глаза его по-прежнему ничего не выражали. Мне не оставалось другого, как... И я сделал это самым стремительным образом -- влепил ему увесистый аперкот. Голова негра откинулась назад, но он словно не ощутил удара, тотчас принял боевую стойку, подогнул колени и, выбросив вперед кулаки, с глухим рычанием кинулся на меня. Я нырком уклонялся от него и отпрыгнул в сторону. Он проскочил мимо меня и напоролся на стол. Опрокинув стол, я оказался верхом на негре и ударил его второй раз, уже лежащего. Это был удар от души, я вложил в него вею свою силу. Но мой противник, похоже, еще не оценил его. Он тряхнул головой и поднялся с пола, отер окровавленные губы и скрючил пальцы так, словно это были когти. Пока я готовился к защите, он нанес мне ответный удар. Я попытался парировать его левой рукой, но не успех и получил мощный аперкот в подбородок. На какой-то миг в глазах потемнело, но длилось это недолго, и я устремился к противнику справа, целясь в грудь. Он мгновенно парировал мой удар и ответил целой серией выпадов, которые я с трудом отразил. Пока я пятился назад, выискивая, куда бы получше ударить, он неожиданно набросился на меня, схватил за плечи, повалил на пол и придавил всем свояк весом. Я почувствовал, как железные клещи стиснули мое горло. Мне казалось, что вот-вот моя голова лопнет. Я понял: еще несколько секунд, и потеряю сознание... Сделав неимоверное усилие, я рванулся, резким движением сбросил его и постарался ухватить за запястья. Мне удалось это, я с ожесточением скрутил его руки, и он разжал пальцы. Горло мое пылало. Тут негр резко наклонил голову и ударил мне в лицо своим твердокаменным лбом. Рот мой тотчас же наполнился кровью. Это привело меня в ярость, потому что я понял -- следующие такие выпады мне не выдержать, я останусь без носа и без зубов... Я отпустил его запястья, ударил прямо в лицо и в то же время согнул ногу в колене и подтянул ее к своему животу. Он снова попытался ухватить меня за горло и наконец сдавил его с торжествующим криком, но в этот момент я со всей силы ударил его ногой в солнечное сплетение. Негр оторвался от меня. Я еще раз двинул его, он отлетел назад, размахивая огромными руками, врезался в стену и посмотрел на меня испуганно и изумленно. Но я не дал ему опомниться. Схватив подвернувшийся под руку стул, я обрушил его на голову негра. Он со стоном рухнул на пол, дернулся пару раз и замер, видимо, потеряв сознание. Тогда я повернулся к людям, которые собрались у стойки, и перевел дыхание. -- Скажите комиссару, -- велел я глухим голосом, -- что в следующий раз я буду действовать не кулаками, а вот этим, -- и достал из кармана П-38, помахал им и засунул за пояс. -- Дег, -- я набрал в легкие воздух, -- пойдем, дорогой, отсюда... -- Я чувствовал, что если не выйду на воздух, рухну без чувств. А они не должны были видеть мою слабость. Мы вышли на улицу. Дет поддерживал меня за руку. Шатаясь и силясь удержаться на ногах, я широко открыл рот, жадно вдыхая влажный воздух джунглей Я чувствовал, как болят все мои мускулы. Губы вспухли и онемели. Я приложил ко рту платок, чтобы проверить, все ли зубы на месте. Дег испугался: -- Мартин, вы... Я прервал его: -- Да, знаю, на меня жалко смотреть. Пойдем отсюда, Дег. Я шел, ничего не видя перед собой, в ушах звенело. Я держался за Дега. Ночная прохлада была липкой и противной. Нас окружала сплошная тьма -- нигде никакого огонька, только на пароходе мигала слабосильная лампочка. Бледно светила луна. Я почувствовал смертельную усталость. Но дело было не только в этом. Дег подвел меня к груде досок в нескольких шагах от бормочущей реки. Я сел и некоторое время приходил в себя, ожидая, пока утихнет боль. На это понадобилось, наверное, четверть часа. Отдышавшись, я сказал: -- Дег, я был чемпионом по боксу в среднем весе, в университете... -- Я понял это, Мартин. И вы победили этого негра. -- Я не о том, глупый? Просто я хочу сказать, что неплохо разбираюсь в боксе... Так вот, этот негр умеет драться, удар у него поставлен. Словом, свое дело знает. А это значит, -- добавил я, передохнув, -- что он не дикарь. Ни один местный дикарь не смог бы так драться... Спорю, что это американский негр, Дег. -- Американский негр? Из Соединенных Штатов? Вы хотите сказать?.. -- Да. -- Но в таком случае, Мартин... -- Вот в том-то все и дело, -- ответил я. Рядом текла река, и мы молча смотрели на воду. Матовый свет луны серебряными полосками отражался в ней. Джунгли, обступившие нас со всех сторон, грозно дышали. -- Вернемся, Мартин, -- озабоченно предложил Дег, -- вам надо полечить губы. Он был прав. Но я возразил: -- Нет, подождем еще немного. Комиссар должен узнать, что мы здесь, одни, словно непослушные мальчишки.. Знаешь, Дег, -- добавил я, с трудом выговаривая слова, -- эта командировка начинает интриговать меня... Глава 6. СЕКРЕТ В МАРАГУА На следующее утро я проснулся с пылающей головой и с невероятно распухшей губой. Дег уже встал и брился. Он испуганно посмотрел на меня: -- Вы сегодня очень плохо спали, Мартин, говорили во сне -- Надеюсь, я не наговорил никаких глупостей, дорогой Дег. -- Не в том дело. Мне кажется, мы попали в беду, и поэтому -- Самодуры нравятся мне намного меньше любой беды, -- прервал я его. -- Поначалу, -- продолжал я, вставая и разглядывая синяки, -- попытаюсь привести в порядок лицо. Потом пойдем побеседуем с комиссаром. Через полчаса мы вышли из гостиницы. Утро было сырым и душным. Над рекой висел белесый туман. Теперь, при дневном свете, Марагуа выглядел еще более жалким и убогим, а местные жители еще пришибленнее. Мы побродили по городу, и странное дело -- никто не обращал на нас внимания. Только несколько босяков-мальчишек следовали за нами, бормоча что-то жалостливое и протягивая к нам ладони. Перед церковью, давно уже заброшенной, мы обнаружили жалкий безмолвный индейский рынок. На главной площади, почти заросшей тропическими растениями, медленно ползали какие-то черные насекомые, а люди казались онемевшими марионетками среди странных, потусторонних декораций. Из окон многих домов свисали, спускаясь до земли, лианы с крупными мясистыми цветами. На стенах домов, обожженных солнцем и изъеденных сыростью, можно было еще различить какие-то выцветшие надписи, вывески магазинов или винных погребов. Это были поблекшие следы давней, минувшей жизни. Джунгли вернули себе то, что люди пытались у них отнять. Мы спросили, где находится резиденция комиссара, и пошли по не мощеной пыльной улочке между рядами покинутых, обветшалых хижин к небольшому пригорку. Здесь стояла довольно приличная вилла, возле которой на длинном штоке болтался замызганный бразильский флаг. Вокруг цвели высокие экзотические растения с длинными остроконечными листьями, похожими на кинжалы. В их гуще сидел метис в замусоленной военной форме, но без оружия. Заслышав наши шаги, он нехотя поднял голову и равнодушно посмотрел на нас. Мы спросили у него, где комиссар. Двое журналистов, сказали мы, хотят видеть его. Он выслушал нас, прищурившись, и ответил: -- Господина комиссара нет. Он уехал, -- и показал рукой в сторону реки. А потом снова опустил голову, как бы давая понять, что разговор окончен. Двери виллы были закрыты, окна тоже. Может, комиссар был в Марагуа, а может, следил за нами Впрочем, это ничего не меняло. Он не желал разговаривать с нами -- вот и все. Мы ушли. Несколько нищих полуголых ребятишек с непомерно раздутыми животами появились неизвестно откуда и окружили нас, ничего однако не говоря и не решаясь попросить милостыню. Дег раздал им жевательные резинки и мелочь. Они убежали. -- Напишите об этом, Мартин, -- сказал Дег, глядя им вслед, -- напишите, что здесь, в Марагуа, дети никогда не кричат и не смеются. -- Пойдем в гостиницу, Дег, -- предложил я, -- тут столько всего, о чем можно было бы написать. Но мы приехали сюда из-за Онакторниса, не забывай об этом. Мы вернулись в гостиницу, и день этот, проведенный в ожидании вертолета, тянулся невероятно долго. Оказавшись среди этих туземцев, таких изнуренных и несчастных, таких непробиваемо равнодушных ко всему окружающему, мы почувствовали себя за пределами цивилизации: беспомощные люди перед страшным живым океаном джунглей и жалким форпостом рода человеческого, Бог весть какими силами поддерживающим свое существование. На что мы могли рассчитывать? На заходе солнца, когда мы попытались купить что-нибудь на рынке, еще более молчаливом, чем прежде, мы встретили старика -- того, которого комиссар, напугав, выгнал из гостиницы. Он быстро шел куда-то через площадь, но, увидев нас, внезапно остановился. Бросив в нашу сторону тревожный взгляд, он рысцой пустился по улочке, терявшейся среди хижин. Он уже готов был завернуть за угол и исчезнуть, когда мы окликнули его: -- Эй, дружище! Он остановился, вздрогнув, словно в спину ему вонзилась стрела, и замер в такой позе. Когда же мы подошли, он, едва повернув голову, спросил шепотом: -- Почему вы так зовете меня? -- А что? Разве вы нам не друг? Он повернул к нам свое иссушенное лицо и с такой горечью посмотрел на меня, что я невольно содрогнулся. -- Друг, -- повторил он и сразу же отрывисто спросил: -- Что вам надо от меня? -- Ничего, мы хотели только поприветствовать вас. Вчера вечером вы так поспешно скрылись... Он стиснул зубы, пожал плечами: -- Мне надо идти, -- сказал он и хотел удалиться, но я удержал его за руку. Я почувствовал, как он дрожит, увидел, с каким страхом он смотрит на меня. Этот человек был унижен, запуган, избит и доведен до такого состояния, что боялся даже поднятой руки. Мне стало невероятно жаль его. -- Вы что же, боитесь меня? -- спросил я. Он не ответил. Тогда Дег, пытаясь улыбнуться, произнес: -- Мы хотим быть вашими друзьями. -- Друзьями! -- сурово воскликнул старик и покачал головой. -- Нет, друзей тут нет. Впрочем, -- добавил он, помолчав, -- если вы угостите меня -- Конечно. Пойдем выпьем. Старик с удовлетворением усмехнулся: -- В Марагуа часто испытываешь жажду, -- он сделал несколько шагов и вдруг остановился. -- Нет, -- воскликнул он, -- не могу, господа... Я забыл, что должен завершить одну работу очень срочную... -- Но мы только по стаканчику -- Не могу, не могу, -- волнуясь, повторил он и протянул дрожащую руку, словно отстраняя нас или умоляя не удерживать его. Мне показалось, старик хотел что-то сказать, но он резко повернулся и убежал. Дег, бросившийся было вслед за ним, сделал несколько шагов, остановился и покачал головой: -- Господи, да что с ним случилось? -- Обычная история -- страх перед комиссаром. Больше мы ни о чем не говорили и вернулись в гостиницу. Дег занялся фотоаппаратами, а я принялся за свои заметки. Хозяин гостиницы притворился, будто не видел нас, так же вели себя и слуги. Я избил человека, нанятого комиссаром, и поэтому причинил им немалое неудобство. Но они не решались выгнать меня . Мы оставались в нашей комнате уже часа два, как вдруг кто-то легонько и осторожно постучал в дверь. -- Можно войти? -- услышали мы голос старика. Дверь приоткрылась, и мы увидели его иссушенное лицо. Он натянуто улыбался. -- Господа я был весьма невежлив утром... Хотя и хотел принять ваше приглашение... Теперь же я закончил работу, которую должен был сделать и... И вот я пришел. -- Входите, входите, -- пригласил я. -- У нас есть шотландское виски. Он проворно вошел в комнату. -- Вы сказали -- шотландское виски? -- переспросил старик, глаза его заблестели, и он протянул руки. Я утвердительно кивнул, достал бутылку и передал ему. -- Судите сами. Он взял бутылку, приподнял, посмотрел на просвет и, задрожав, пробормотал: -- Шотландское виски О да... да... Именно такого цвета... -- Он вынул пробку и принялся нюхать, глубоко вдыхая и закрывая глаза, словно в трансе: -- Да, шотландское виски, конечно... Этот запах -- Он наполнил до краев бумажный стакан, который протянул ему Дег, и поднес ко рту. Одним глотком опустошил его и на какое-то мгновение замер с остановившимся взглядом, потом закашлялся и, схватившись за живот, согнулся пополам: -- Настоящее, настоящее шотландское виски! -- повторил он, поднимая на нас глаза, в которых стояли слезы. -- Вот уже девять лет, как я не пил его! -- Он отер губы тыльной стороной руки. -- Меня зовут Савиль, -- сказал он взволнованно. -- Самюэль Савиль, диплом парижского университета Сорбонна. Врач-хирург, да, да... Хороший хирург, думаю... А можно еще немного этого вашего шотландского виски, друг? Я протянул ему бутылку. -- Меня зовут Купер, для вас -- Мартин. А это Альдо Даггертон. -- Зовите меня Дет, -- с улыбкой предложил фотограф. Старик, не обращая на нас внимания, налил себе второй стакан: -- О, конечно, очень приятно -- Он так же одним духом выпил еще и затем, глядя на бутылку, сказал: -- Действительно хорошее виски, а? Удивительно. до чего благотворно оно действует, не правда ли удивительно? Пожалуй, этого уже было достаточно. -- Что вы пришли сообщить нам, Савиль? -- - поинтересовался я. -- Что... вы сказали? -- спросил он. -- Ну, да. Вас послал комиссар, не так ли? Вы хотели что-то нам сообщить или должны были что-то выведать у нас? Он поднял голову с таким видом, словно решился на невероятно отважный поступок. Мне показалось, что в глазах его вспыхнула давно уже забытая гордость. Но длилось это лишь мгновение. Он опять опустил голову и потерянно пробормотал: -- Да, это комиссар прислал меня сюда. Как вы догадались? -- Не так уж это и трудно. А отчего этот комиссар или шеф, как вы его величаете, так интересуется нами? -- Мы рассчитывали на ваше сотрудничество! -- с сожалением добавил Дег. Старик стоял, опустив голову на грудь, и молчал. -- Он приказал избить нас, вы же знаете это, Савиль? -- спросил я. -- На пароходе он велел осмотреть мои вещи. Теперь хочет узнать, зачем мы приехали сюда... Но мы... -- А все- таки зачем вы явились сюда? -- спросил он, впиваясь в меня цепким взглядом. -- Можете сказать правду, Мартин, -- добавил он, -- я здесь и в самом деле, чтобы шпионить за вами, но я ничего передам, если не захотите. Поверьте мне. -- Я верю вам, Савиль. Но мы и так говорим правду с самого начала. Мы здесь действительно для того, чтобы писать статьи. -- Статьи? А какие статьи? -- Вопрос звучал настороженно и, как мне показалось, с опаской. Я улыбнулся: -- Про всякие любопытные вещи -- про индейцев, про рыбу пиранья и тому подобное... -- я сделал паузу, -- ну, и про врачей, которые живут в джунглях. Савиль зажмурился, словно неожиданно ощутил острую боль, и я пожалел, что произнес последние слова. Он закричал почти со злобой: -- Но вы ничего не сможете сделать без него! Он здесь самый главный. Он командует, а другие повинуются! Вы даже уехать не сможете из Марагуа, если он захочет помешать вам! -- Мы посетим все места, куда только сможем добраться, доктор Савиль, -- заявил я. -- Во всяком случае заверьте в этом комиссара. Нам нет до него никакого дела. Но скажите ему также, чтобы он больше не подсылал нам своих горилл. Савиль поднялся, шатаясь прошел к двери, пошарил по ней, ища ручку, словно слепой, постоял минуту, потом обернулся: -- Ради Господа Бога, -- прошептал он, -- уезжайте отсюда! И быстрее, быстрее! Он вышел и быстро сбежал по лестнице. Мы с Дегом замерли в молчании. Потом Дег спросил: -- Что вы об этом скажете, Мартин? -- Что скажу? Не знаю. Что я могу сказать? Савиль, если это его настоящее имя, что-то скрывает. Наверное, в Марагуа есть какой-то секрет, Дег. И комиссар боится, что мы можем обнаружить его. -- Огромные следы? -- прошептал Дег. -- Онакторнис? -- Нет, не думаю. Даже если и существует этот Онакторнис, так это всего лишь призрак давних времен. А их секрет, если он есть, это нечто живое и реальное. Нечто принадлежащее сегодняшнему дню. -- Ну, а мы что должны предпринять? -- Ничего. Мы здесь из-за этой проклятой курицы и, черт подери, не станем заниматься ни спившимися врачами, ни одуревшими от власти комиссарами. Давай, что ли, глотнем еще немного виски. В эту ночь мы спали тревожно. Нас слегка лихорадило, должно быть, от резкой перемены климата в джунглях. Уже на рассвете чей-то незнакомый голос разбудил нас: , -- Купер, Даггертон... -- Голос звучал тихо и неторопливо. -- Где вы? Я открыл глаза. Дверь в нашу комнату была распахнута, и на пороге стоял какой-то невысокого роста человек. Это был толстяк, его рыхлое смуглое лицо носило следы перенесенной когда- то оспы -- множество мелких рубцов. У него были выпуклые мясистые губы, плоский монголоидный нос, коротко остриженные черные волосы. Он смотрел на нас темными, пристальными, словно у змеи, глазами. Одет он был в голубую куртку, стянутую кожаным поясом, на котором висела солидная, армейского образца кобура. Кобура была пуста. Пистолет он держал в правой руке. И дуло было направлено на меня. . Я замер, и Дег тоже. С широкой, насмешливой улыбкой человек посмотрел на нас. -- Ну вот и молодцы, -- неторопливо произнес он, растягивая слова. -- Не двигаться! Ни малейшего движения, господин Купер. Или вам конец. Глава 7. КУБА Странно, но колокольчики тревоги не зазвонили. А человек неслышно, осторожно, словно выверяя каждый шаг, прошел в комнату. -- Молчите, Купер, ни слова, -- шепнул он, глядя на меня, -- и самое главное, не вздумайте, пожалуйста, изображать из себя героя и набрасываться на меня. Не успеете. Я знал это. Знал, что за внешней медлительностью и осторожностью таится железная, собранная в кулак воля. Знал, что толстая рука, державшая пистолет, -- это пучок нервов, готовых лопнуть в любую секунду. Человек, который движется подобным образом, не может быть ни ленивым, ни слабым. -- Я не стану изображать героя, -- тихо проговорил я. Хотя должен признаться, у меня было желание поступить именно так. Как только я увидел его в дверях, мне захотелось броситься на него, швырнув ему в лицо одеяло, и свалить ударом. Но я был уверен: поступив так, я тотчас стану покойником, потому что мне никоим образом не удалось бы поспорить в скорости с пулей. Нет. Спастись я мог, лишь вступив в переговоры. Сила тут не поможет. Я сказал: -- Выходит, комиссар больше не подсылает к нам горилл с пудовыми кулаками? Он предпочел теперь человека с пистолетом. Толстяк нахмурился и сделал предупреждающий жест: -- Молчите. Попозже мы все обсудим, господин Купер. Сейчас есть дело поважнее. Он говорил очень тихо, едва слышно и больше не смотрел на меня. Его взгляд, как мне показалось, был направлен на что-то лежащее на моей кровати. Я снова заговорил: -- Позднее? Когда? Когда убьете нас? Он горестно улыбнулся и взглянул на меня. Странно, но в его глазах не было ни бешенства, ни слепой злобы, которые должны бы переполнять убийцу. Я удивился про себя, как может человек, собирающийся совершить ужасное преступление, оставаться таким спокойным. -- Но кто вы такой? -- неожиданно спросил Дег, лежавший неподвижно, как и я, под своей простыней. Человек даже не взглянул на него. -- Меня зовут Куба, -- прошептал он и встал между нашими кроватями. -- Господин Даггертон, -- продолжи он, чуть громче, но по-прежнему спокойно, -- пожалуйста, не вздумайте шутить, броситься, к примеру, на меня или что-нибудь в этом роде. Не трогайте меня -- Он умолк, а меня охватило какое-то странное беспокойство. Он продолжал: -- В постели господина Купера находится барба амарилла[1]... причем очень скверный экземпляр. Они все скверные, -- добавил он после короткой паузы, -- но эта, мне кажется, особенно гадкая... Сейчас она меня увидела и пытается понять, что я собираюсь делать Не вызывайте у нее подозрений, пожалуйста. В комнате и до сей поры стояла мертвая тишина, но теперь показалось, будто безмолвие сгустилось и стало физически ощутимым, а мы буквально окаменели. Я услышал, как глухо забарабанило мое сердце, и почувствовал, как дрожь охватила все внутренности, даже проникла в мозг. Я стиснул челюсти, пытаясь взять себя в руки, и постарался не думать о том, что могло произойти, если бы я сделал прежде хоть какое-то движение или бросился на Кубу. Холодный пот выступил у меня на лбу. Но длилось все это лишь несколько мгновений. Я снова обрел спокойствие и не шевельнул ни единым мускулом. Взглянув на Кубу, я прошептал: -- Извините меня. Он улыбнулся, ничего не ответил я начал медленно поднимать пистолет. Я услышал приглушенный вздох Дега: -- Боже милостивый, Мартин! Теперь и он обнаружил змею. Я перевел взгляд в его сторону и увидел, что он в ужасе смотрит на мою кровать. Мне же змея была не видна. Вероятно, она таилась в складках простыни. Я попытался представить ее себе. Но не сумел. Куба неторопливо целился из пистолета, глядя на змею. -- Уж очень ты гадкая, подруга, -- прошептал он. -- Гадкая и противная... -- Тут он замер. Ствол пистолета находился на одном уровне с головой змеи. Теперь можно было выстрелить. Но он нахмурился и, не глядя на меня, предупредил: -- Возможно, господин Купер, тут есть и другие барба амарилла. Кто знает, может, там, под простыней, не одна такая, и вы этого не чувствуете. Я содрогнулся, а Дег испуганно ахнул. Куба неторопливо добавил: -- Тогда не следовало бы стрелять Эти бестии весьма впечатлительны. Что делать? -- отрывисто спросил он. Я представил себе довольную ухмылку комиссара. Он, наверное, наслаждался бы нашим испугом, воображая, какого цвета наши лица... Это не понравилось мне, и я твердо сказал: -- Стреляйте, Куба, а мы мигом вскочим с постелей. Будь что будет. Он продолжал целиться. -- Придется немного пошуметь, -- пробормотал он и тут же спустил курок. Выстрел прозвучал сухо и громко. Меня окатило горячей волной воздуха. Дег с криком вскочил с кровати, а я, отбросив одеяло, скатился на пол. Сраженная в голову змея была расплющена о стену, и лохмотья ее купались в зеленоватой крови. Страшное туловище змеи длиной немногим более метра конвульсивно корчилось на полу. -- Мартин, Мартин! -- закричал Дег, бросаясь ко мне. Я поднялся, отбросив простыню, а Куба шагнул вперед и с силой придавил ногой извивающийся остаток змеи. -- Ну, все кончено, -- произнес он, притопнул еще раз и отшвырнул сотрясаемую последними судорогами змею. -- Кончено, -- повторил он, подул в дымящийся ствол револьвера и спокойно вложил его в кобуру. Он посмотрел на нас с легкой и чуть горькой улыбкой. Улыбка на его смуглом лице расплывалась все шире, пока, наконец, он не расхохотался. Он смеялся, а я некоторое время смотрел на него и на бледного, перепуганного Дега, и, наконец, тоже разразился смехом. Этот нервный смех разрядил напряжение, которое парализовало меня до сих пор. Я протянул руку: -- Вы нас крепко выручили. Куба, -- сказал я, -- Спасибо! -- Ладно, ладно, -- проговорил он, мягко отвечая на мое пожатие. Дег торопливо обувался: -- А мы сразу умерли бы? -- дрожащим голосом спросил он. Дег подошел к Кубе, тоже пожал ему руку и повторил: -- Смерть наступила бы мгновенно? -- В словах его слышался страх. Куба пожал плечами: -- Ну, наверное, не совсем сразу. Яд барба амарилла, -- он кивнул на недвижную змею, -- убивает в течение суток... даже двух, говорят... Однако, -- добавил он, сощурившись, -- укус этой змеи очень болезненный. На его месте образуется язва, которая... -- он умолк и покачал головой: -- Ладно, раз она не укусила вас, что теперь говорить. Между прочим, я прилетел на вертолете. Я уже догадался об этом. -- Тогда дважды добро пожаловать. Куба! -- приветствовал я. -- Тысячу раз добро пожаловать! -- воскликнул Дег. -- Тысячу раз, конечно! Мы ждем не дождемся, когда улетим отсюда. Прием комиссара, видите ли, был не очень-то сердечный... И я собирался оплатить по счету прежде, чем покину Марагуа. -- Комиссар? Это он, -- предположил Куба, кивая на змею, -- преподнес вам такой подарочек? Вы считаете, что барба амарилла, как вы ее называете, подложил сюда комиссар или кто-то из его людей? -- проговорил я. Дег всполошился: -- Что? Вы думаете, эта бестия проникла сюда... не сама? Куба покачал головой: -- Думаю, не сама. Определенно могу сказать, не сама. Барба амарилла предпочитает спокойно сидеть у себя на дереве. Это не домашняя живность, -- добавил он с вялой улыбкой. Дег оделся и теперь дрожащими пальцами застегивал пуговицы на рубашке. -- Но для чего, -- спросил он, -- зачем ему понадобилось это делать? Попугать нас, ладно... Но убивать?.. -- Несколько неделикатно для комиссара полиции, если это он затеял такую игру... Как его зовут? -- поинтересовался Куба, сощурившись. Тут колокольчики тревоги снова зазвенели у меня в голове. Я ответил: -- Рентрерос, мне кажется, Матиа Рентрерос. -- А, Рентрерос, да... -- медленно повторил Куба, словно что-то обдумывая. -- Теперь припоминаю. В Манаусе мне называли именно это имя. Колокольчики умолкли. Я быстро оделся. В эту мне хотелось только одного -- как можно скорее покинуть эту проклятую комнату. Как мы с Дегом ни удерживали себя, наши взгляды все время возвращались к мертвой змее. Нам казалось, что вся комната уже пропиталась ядом. Словом, мы собирались недолго. Как попало засовывая свои вещи в дорожную сумку, я спросил Кубу: -- А почему мы не слышали, как вы прилетели? Где сел вертолет? -- В полумиле от реки, -- кивнул он куда-то в сторону. Там есть подходящая площадка. Знаете, -- добавил он, -- никогда не следует приземляться на вертолете в селении. Слишком много народу... -- Неожиданно он умолк, и я заметил, что глаза его сверкнули.-- Слишком много народу, -- повторил он, -- кто пугается, кто кричит, кто как... А иной боится, что его раздавят... -- Куба улыбнулся. -- Есть и такие, которые любят подслушивать... -- говоря это, он неожиданно распахнул дверь. Доктор Савиль в испуге затрясся, увидев нас. Он так и остался в проеме двери, разинув рот. В дрожащих руках он сжимал какой-то сверток. Куба, сощурившись, улыбнулся и обратился ко мне: -- Кто это, Купер? Ваш гость? -- Вы искали кого-то, доктор Савиль? -- спросил я. Старик слегка покраснел: -- Нет, нет, я... хотел только принести вам... -- Он протянул пакет -- что-то круглое, завернутое в газетную бумагу, -- подарок, господин Купер. Для вас. Я не спешил принимать дар. -- А что это, Савиль? -- поинтересовался я. -- Еще одна барба амарилла? Он вздрогнул, заглянул в комнату и, увидев убитую змею, весь передернулся. Потом снова взглянул на меня. -- Это для вас, господин Купер, -- повторил он. Положил пакет на стул возле двери, быстро повернулся и ушел. Мы слышали, как он сбежал по лестнице. -- Зачем же вы отпустили его, Мартин? -- с досадой воскликнул Дет. -- Он знал про змею. Может быть, это он и подсунул ее сюда? Я подошел к стулу и взял пакет, оказавшийся довольно тяжелым. -- Интересно, -- пробормотал я, -- что же тут такое? -- Зачем же вы отпустили его? -- раздраженно повторил Дег. Я покачал головой: -- Дег, дорогой мой, а что, по-твоему, я должен был сделать? Задержать его и заставить говорить, угрожая кулаками? Он знал про змею, нет сомнений. Он видел, что она убита, и ему все стало ясно. А теперь, когда Куба здесь, и все видели вертолет... -- Вертолет! -- прервал меня Дег. -- Вертолет остался без охраны! Комиссар сможет... -- Нет, не без охраны, -- неторопливо остановил его Куба и, обратившись ко мне, добавил: -- Пойдемте, Мартин. Можно вас так называть, верно? А почему вы не полюбопытствуете, что за подарок сделал этот ваш старый друг, который подслушивал?.. Я решился и развернул пакет. Это была индейская ваза из какого-то тяжелого, видимо, черного дерева. Ваза была украшена грубо вырезанным восточным орнаментом. Я растерялся, но Куба с усмешкой проговорил: -- Дешевка. Цена ей самое большее несколько сентаво. Я почувствовал какую-то непонятную жалость к Савилю, и слова Кубы рассердили меня. Я еще раз взглянул на вазу и протянул ее Дегу. Юноша с любопытством осмотрел ее и заметил: -- Нет, все же она неплоха... Если ваза не интересует вас, Мартин, можно я возьму ее себе? Я кивнул в знак согласия, но думал в этот момент о другом. И Куба, наверное, думал о том же, потому что он спросил: -- Отчего этот старик... доктор, как вы его назвали, делает вам подарки, Мартин? -- Не знаю... Может быть, он хотел отблагодарить за виски? -- Отблагодарить? Такой человек, как этот? -- Я же сказал, Куба, не знаю. Может быть... впрочем, неважно. Видимо, он хотел оставить о себе неплохое впечатление... -- Я перекинул через плечо дорожную сумку: -- Итак, будем считать, что наши дела в Марагуа закончены. Ладно, Дег, держи вазу на память об этом прекрасном и гостеприимном городке, управляемым столь любезным комиссаром... Ну, Куба, -- добавил я, направляясь к выходу, -- пошли! И расскажите мне, кто же остался охранять вертолет? Куба усмехнулся: -- Конечно, -- произнес он, -- конечно расскажу, Мартин. А теперь в путь Пожалуйста, проходите вперед. Глава 8. ЧЕЛОВЕК В РЕКЕ Небольшая площадь перед гостиницей была безлюдна, как и берег реки. Старого парохода у причала уже не было. Марагуа был пронизан негустым, липким туманом, в воздухе летали рои комаров, которых приносил из леса легкий ветерок. Куба хмуро осмотрелся. -- Проклятое место, -- пробормотал он. -- Вымирающий город. И все же... -- Он помолчал, потом, обращаясь ко мне, добавил: -- Ах, да, Мартин, вы же хотели знать... Так вот, сторожить вертолет я оставил Даалу. И знаете, он очень гордится этим заданием. -- А кто это такой -- Даалу? -- Индеец, из местных. Наш проводник... Я давно знаю его, мы с ним, можно сказать, друзья... Я сверху покажу вам места, которые вы хотите посетить, а Даалу поведет вас внутрь. Кстати, -- продолжал Куба и, кажется, впервые за все время нашего знакомства его что-то заинтересовало, -- в инструктивном письме, которое я получил, говорится о... Стране Огромных Следов. Что это за место? -- Как, вы разве не слышали о нем? -- удивился я. Куба отрицательно покачал головой: -- Нет, никогда. Я спросил о нем Даалу, и он скривил гримасу, которая мне, честно говоря, не понравилась, а потом сказал, что никогда ничего не слышал о таком месте. Тот район, который мы собираемся осмотреть, называется Страной Плакучих Растений. -- Плакучие растения! -- воскликнул Дег. -- Веселенькая перспектива! Больше мы не промолвили ни слова и молча двинулись в путь, оставляя за спиной последние дома Марагуа, уже десятилетия как покинутые, жалкие развалины, съеденные джунглями. Мы спустились вдоль реки по тропинке, едва обозначенной в высокой, до колен, траве. Я шел, нервно посматривая под ноги... Мне все время казалось, что я вот-вот наступлю на барба амарилла, и я гнал прочь эти мысли. -- Куба, а вам известна цель нашей командировки? -- спросил я. Он отрицательно покачал головой: -- Я знаю только, что человек по имени Спленнервиль осыпал меня долларами, чтобы я доставил двух журналистов в места, которые называются Страна Огромных Следов. Для пилота вертолета этого вполне достаточно, не так ли? -- Не знаю, кому как. А вы сами как полагаете, Куба? Он улыбнулся, глядя на меня совершенно сонными глазами: -- Вы -- иностранные журналисты, -- сказал он. -- у вас свои проблемы, своя работа... Но это меня не интересует. В любом случае, однако, можете не сомневаться, что своей профессией я владею хорошо и буду работать с вами до конца. Я здесь для того, Мартин, -- закончил он, -- чтобы служить вам.