свет.
     Мазин прошелся по двору, подождал. Потом легонько дернул звонок.
     - Васек еще не приходил, - сказала тетка. - Он в школе на собрании.
     Мазин снова вышел на улицу. Мокрый воротник прилипал к шее.
     - Одно к одному, - сказал Мазин,  мрачно поглядев на тучи. - Еще и небо
расхныкалось...
     Он  отломил  от  водосточной  трубы  сосульку,  засунул  ее  в  рот  и,
прислонившись к забору неподалеку от дома, стал ждать.
     "Первым долгом выручить Трубачева, вторым  долгом выкрутиться самому...
Петьку вообще выгородить", -  соображал  он,  острыми глазами всматриваясь в
каждую темную точку, возникавшую в свете уличного фонаря.
     Он  не  сразу  узнал  Трубачева. Васек,  не  думая,  что кто-нибудь  из
товарищей видит его, плелся понурив голову, озябший, вымокший под дождем.
     Когда  Мазин окликнул  его, он  испуганно оглянулся  и, желая скрыться,
прижался к забору.
     "Так вот оно что!" - снова неопределенно подумал Мазин, подходя к нему,
и, чтобы дать товарищу время прийти в себя, небрежно сказал:
     - Промок я тут, как черт... Где тебя носит?
     "Не  твое  дело",  -  хотел  ответить   Васек,  но  замерзшие  губы  не
повиновались ему.
     Он сплюнул  в сторону  и  вызывающе  посмотрел на  товарища.  Но  Мазин
сплюнул в другую сторону и взял его за пуговицу пальто.
     - Дело есть,  - сказал он, кашлянув в кулак. - Ты на эту заметку плюнь.
Мы тебя выручим, понятно?
     Привыкнув во всем действовать сообща с Русаковым, Мазин не заметил, что
сказал "мы".
     Васек тоже не заметил этого. Его  удивило лицо Мазина. Мокрое от дождя,
с узкими  карими  глазами, оно  было  виноватым, ласковым, и  даже голос был
необычным для Мазина, когда он повторил:
     - Ты брось. Не обращай  внимания... Иди  спать ложись как ни  в  чем не
бывало... Ну, иди...
     Васек, ослабевший от горя, усталый и прозябший, не сопротивлялся.
     А Мазин, обняв его за плечи и легонько подталкивая к дому, говорил:
     - Придешь - и ложись... Накройся с головой и не думай. Мы тебя выручим.
     Он подвел Трубачева к двери, сам дернул звонок:
     - Ну, прощай!
     - Подожди! - Васек выпрямился. - Мазин... Я ничего не  боюсь...  я... -
Голос у него прервался, он отвернулся и обоими кулаками забарабанил в дверь.
     - Ну, бояться еще... Мы им... знаешь... - смущенно пробормотал Мазин.
     По лестнице застучали шаги. Дверь открылась.
     Мазин засунул  руки  в  карманы  и  вышел  за ворота.  Редкие  прохожие
оглядывались на одиноко шагавшего мальчугана и качали головами.
     Сдвинув на затылок шапку  и расстегнув  навстречу  ветру пальто,  Мазин
шагал посреди улицы и громко пел:

     Человек проходит, как хозяин...

     Он хорошо знал теперь, что он сделает, и совесть его была чиста.


        Глава 26. ПЕТЯ РУСАКОВ

     У ворот  беспокойно вертелся  Русаков. Он то  поглядывал  на свои окна,
опасаясь, что вот-вот из форточки высунется отец и крикнет сердитым голосом:
"Петя!", то выбегал на длинную улицу, боясь пропустить Мазина.
     Ему  необходимо было  дождаться товарища. Еще  ни  разу не  было такого
случая, чтобы Мазин ушел куда-нибудь один, не посвятив в свои планы  верного
друга.
     "К Трубачеву пошел! - догадывался Русаков. - Неужели про меня скажет?"
     Услышав голос товарища, Русаков бросился к нему навстречу.
     - Ты что, Колька, на всю улицу орешь?
     Мазин спокойно допел до конца строчку  "Где так вольно  дышит человек".
Петя с любопытством посмотрел на него.
     Мазин усмехнулся:
     - Слушай, я завтра при всех ребятах скажу, что мел стащил я.
     - Скажешь?
     - Скажу.
     Русаков сморщился.
     - Что, испугался? - насмешливо сказал Мазин.  -  Не пугайся, я  не  про
тебя, а про себя скажу.
     - Да зачем?
     - А затем, что из-за нас Трубачев страдает. Из-за этого проклятого мела
про него статью написали. Вся школа читать будет. Что же еще молчать-то!
     - Да ведь статья из-за драки!
     - А драка из-за чего? Из-за чего драка, я тебя спрашиваю?
     - Из-за мела, - грустно сказал Русаков.
     - Из-за мела. Что ж, я молчать буду?
     - Лучше бы молчал, - нерешительно сказал Русаков.
     -  Что?!  -  Мазин  приблизил  к  товарищу сердитое лицо. - Похож  я на
свинью, по-твоему?
     Русаков бегло взглянул на выпяченные губы товарища, на короткий розовый
нос с  каплями дождя на  широкой переносице,  на  щелочки глаз и, запинаясь,
ответил:
     - Да... нет!
     - А если я не свинья - значит, я человек, - решил  тут же Мазин. - А ты
трус!
     - Я не трус! - вспыхнул Русаков. - Я тоже ничего на свете не боюсь!
     Мазин медленно повернул голову и выразительно посмотрел на окна Петиной
квартиры.
     - Отца, думаешь, да? - заволновался Петя.
     - А  то нет? Ты только за себя трясешься.  Тебе  и товарища  не  жалко.
Трубачева в  газете протащили. С первой  строки до последней все его фамилия
только!  Эту  фамилию теперь  по  всей школе  трепать  будут,  а  ты...  эх,
испугался! Как бы отец не  узнал! - с презрением сказал Мазин и, от- странив
Петю с  дороги, пошел к дому.  - И чего я только дружу  с тобой? - с горечью
спросил он, оглянувшись на Русакова.
     Петя молчал, яростно обгрызая свои ногти.
     - Вынь  пальцы изо рта! И  подумай о себе... - сказал Мазин,  осторожно
поднимаясь на цыпочки и заглядывая в окошко первого этажа. - Мама, открой!
     Когда Мазин ушел, Русаков глубоко вздохнул и поплелся домой. Он был уже
у крыльца, когда свет в  его окнах мигнул и погас.  Вместо него на занавеске
зажелтел тоненький огонек.
     "Потушили.  Спать легли!  - с ужасом подумал Петя. -  Ну,  теперь будет
мне. Сколько раз отец говорил, чтобы я нигде не шатался..."
     Дверь  оказалась незапертой. Стараясь  не  шуметь, Петя  прикрыл  ее за
собой,  осторожно  повернул ключ и на цыпочках прошел  через кухню  в первую
комнату. За ширмами белела  его  кровать. Он  тихонько разделся и накрылся с
головой одеялом.
     "Притворюсь, что  сплю,  -  тоскливо думал он. - Может, отец до  завтра
отложит".
     Из второй  комнаты  дверь была приоткрыта. Там горела ночная лампочка и
слышались  голоса. Сердитый  бас отца  заглушался  тихим,  спокойным голосом
мачехи  - Екатерины Алексеевны. Петя приподнялся на локте  и прислушался. Но
слов не было слышно. Потом скрипнула дверь. Петя упал на подушку и, стараясь
ровно дышать,  крепко  зажмурил веки. Екатерина Алексеевна, в мягких туфлях,
со свечкой в руке, заглянула за щирму.
     - Он спит, - шепотом сказала она, прикрывая рукой свечу и возвращаясь к
отцу. - Видишь, он спит!
     - Знаю я его штучки! Спит! Нашел кого обманывать! - загремел отец.
     Кровать затрещала под его грузным телом. Петя съежился в комочек.
     - Григорий, я тебе  последний раз говорю... я тебе  серьезно говорю!  -
раздался  взволнованный  голос. -  Если  ты когда-нибудь  тронешь  его  хоть
пальцем,  ноги  моей не будет  в твоем  доме. Я знать тебя не  хочу! Я  тебя
возненавижу, понимаешь?
     -  Да что  ты волнуешься, на самом деле?  Что,  я  его хоть раз пальцем
тронул? Все только обещаю... А следовало бы разок проучить!
     - Гриша, никогда я не позволю...
     - Ну-ну, не волнуйся, Катюша! - снисходительно усмехнулся отец.
     - Я не волнуюсь, а просто сейчас же уйду. И я не шучу, ты знаешь.
     - Да замолчи ты! Сказал - не буду! -  рассердился отец. - Но уж если он
пакости какие-нибудь будет делать, справляйся с ним сама.
     - И справлюсь! У тебя помощи не попрошу.
     Петя с широко открытыми глазами сидел на постели и слушал.
     "Не выдержит он - побьет меня когда-нибудь...  И она уйдет...  уйдет...
уйдет... - с  отчаянием думал  он, зарываясь в подушку и обливая ее горячими
слезами. - Не буду я один здесь жить! Не буду без нее..."

     * * *

     Утром Петя проснулся рано и сразу вспомнил вчерашнее.
     "Так  вот она какая!  -  думал он про мачеху.  - Надо сейчас  же Кольке
рассказать!"
     Он вскочил, оделся и побежал  на кухню.  Екатерина Алексеевна пришла со
двора с пустым ведром.
     -  Колонка испортилась, -  сказала она соседке. - Теперь, пока починят,
насидимся без воды.
     - Я принесу. Я знаю где! - радостно сказал Петя, хватая пустое ведро.
     -  Колька! Колька!  - забарабанил  он  в окошко  Мазина. Тот  отодвинул
занавеску и просунул в форточку заспанное лицо:
     - Выпороли?
     - Наоборот. Она не дала, - прижимая к груди ведро, сообщил Петя.
     - Ну?
     - Вот тебе и "ну"! Так его пугнула, что держись!
     Русаков,  оглядываясь  во  все  стороны, передал  товарищу подслушанный
вечером разговор.
     - Так вот оно что... - поднимая брови, протянул Мазин.
     Он сидел на подоконнике в одной рубашке, с всклокоченной головой.
     - А  чего же тебя черти  чуть свет по  двору носят?  Я думал,  ты после
порки бегаешь, - зевая, сказал он.
     - Нет,  я  с  ведром...  Как бы не увидели нас вместе, -  забеспокоился
Петя. - Я пойду, Мазин.
     - Ну, иди! А я посплю еще, - задергивая занавеску, сказал Мазин.
     Петя побежал по улице.
     "Где еще колонка есть, - припоминал он, - или водопровод?"
     Колонки поблизости не было.
     "В школе! -  вдруг  вспомнил Петя.  Школа была  недалеко от  их дома. -
Легче всего там! Еще рано, ребят нет, а Грозному скажу - отец послал".
     Крыльцо  было  чисто  вымыто  дождем.  На  перилах  висели половики  из
раздевалки. Где-то в классах грохотали передвигаемые парты. Слышно было, как
Грозный выговаривал уборщице, что она плохо моет пол под партами.
     Петя  пробрался  в умывалку, открыл кран и подставил  ведро. Вода текла
медленно.
     "Сбегаю пока, посмотрю, повесили уже газету или нет", - решил Петя.
     В коридоре у классной двери висела новая газета.
     "Повесили!"
     Петя на  цыпочках  подошел  к  ней. Статья  Коли  Одинцова  под  жирным
заголовком "Жизнь нашего класса" действительно пестрела фамилией Трубачева.
     "Вот  свиньи!  Ну  свиньи!  -  возмутился  Петя.  - Написали бы:  "один
мальчик", а то полную фамилию напечатали".
     Он вдруг хлопнул себя по лбу, вытащил  из  кармана химический карандаш,
плюнул на ладонь  и  не  раздумывая жирно замазал  фамилию  Трубачева, потом
оглянулся и бросился бежать.
     "Вот  Мазин  обрадуется!  Скажет:  молодец ты, Петька!  -  ликовал  он,
расплескивая себе на ноги воду  и сгибаясь под тяжестью ведра. - И  как  это
мне повезло так! Даже Грозный меня не видел".
     По дороге он встретил Екатерину Алексеевну.
     - Куда ты бегал? Уже в нашей  колонке вода пошла. Иди скорей, поешь и в
школу собирайся. Я сейчас приду.
     "Пока она придет, я ей полным-полно воды натаскаю. На три дня!"
     Петя перелил воду в бак, схватил второе ведро и побежал к колонке.

     * * *

     Мазин  взял  книги,  вышел  во  двор  и  тихонько  свистнул.  Никто  не
откликнулся.
     "Ушел без меня, видно! Не опоздать бы мне", - забеспокоился Мазин.
     К забору подошла молодая женщина в меховой шубке и теплом платке.
     Мазин  сорвал с  головы шапку и широко раскрыл перед  ней  калитку.  Он
узнал Петину мачеху.


        Глава 27. ПОДОЗРЕНИЕ

     В коридоре  около  газеты толпились ребята.  Через их  головы испуганно
выглядывали девочки.
     - Кто же это? Кто же это? - слышались взволнованные голоса.
     - Жирно замазал!
     - Одну только фамилию!
     - Специально!
     - Ох, и попадет за это!
     - Одинцов, видел? Пропала твоя статья!
     - Не нужно было писать ее!
     - Эх, ты, испугался! "Не нужно писать"!
     Одинцов молча  кусал  губы. Лида Зорина черными  тревожными глазами об-
водила все лица:
     - Неужели это кто-нибудь из нашего класса?
     Синицына, расталкивая всех, вынырнула из кучи ребят:
     - Ой, девочки! Когда же это он сделал?
     -  Кто "он"? - сердито  прикрикнул на нее  Одинцов. - Ты  знаешь? Держи
язык за зубами!
     - Фу! Чтой-то  мне держать язык за зубами! Это  ты бы не расписывался в
своей  заметке. А то Трубачев! Трубачев! Трубачев!  - съязвила она. - Сам на
своего товарища написал!
     - Не твое дело! Уходи отсюда!
     -  И пойду... Скоро звонок. Мое  дело маленькое.  Кто  замазал,  тот  и
отвечать будет. Не хотела бы я быть на его месте!
     -  А я  не хотела бы быть на твоем месте, Синицына, - тихо сказала Валя
Степанова, складывая  под подбородком ладони  и крепко зажмуривая веки. - Ни
за что, ни за что не хотела бы я быть на твоем месте!
     -  Скажите, какая артистка нашлась! "Ни за что! Ни за что"! Почему это?
- передразнила ее Синицына.
     - Потому что ты говоришь, как чужая, - твердо сказала Валя Степанова.
     - "Чужая"... - протянула Синицына, глядя на  нее злыми глазами. -  А ты
своя?
     - Она своя! Она наша! -  крикнула  Надя Глушкова.  - И  потому  ей всех
жалко. А тебе никого не жалко.
     - А кого мне  жалеть? Вот еще!  Не надо было фамилию  замазывать!  Я за
других не отвечаю. И нечего ко мне придираться.
     -  Да  кто  к  тебе  придирается?  Отстань,  пожалуйста!  -  с  досадой
отмахнулась Валя Степанова.
     -  Ладно, ладно! Я все понимаю...  И  насчет  стихов тогда  придрались.
Завидуете мне - вот и все!
     - Завидуем? - Девочки удивленно переглянулись.
     - Да,  завидуете! А больше я ничего не скажу! И кто замазал - не скажу!
- крикнула Нюра.
     - Синицына, на кого ты думаешь, говори прямо! - подбежала к ней Зорина.
     - На кого думаю? Это мое дело! - сказала Синицына, уходя в класс.
     - Бормочет какие-то глупости, - пожала плечами Валя.
     - Я знаю, про кого она говорит, - хмуро сказал Медведев, поглядев вслед
Синицыной. -  Ладно,  Митя  скорей  нас разберется! А  я прямо скажу: довели
человека до зла. Одинцов не имел права...
     - Нет, имел!
     - Если дружишь, так не подводи товарища, вот что!
     - Одинцов звеньевой... да еще редактор!
     - А Трубачев - председатель совета отряда!
     - Ну и пропал он теперь!
     Девочки собрались в кучку и шепотом разговаривали между собой.
     - Лучше прямо  сказать,  чем за глаза,  - слышался  взволнованный голос
Лиды Зориной.
     -  Конечно,  это обидно...  Надо  прямо спросить,  -  соглашалась с ней
Степанова.
     - Нет, нет! Не надо! Лучше подождать. Он и сам сознается, если это  он!
- горячо возражали им девочки.
     В коридоре показался Мазин.
     Он  замедлил  шаг,  нагнул  шею,  крепкой  головой  раздвинул  ребят  и
уставился  на  газету.  Потом поднял руку, почесал  затылок, глубоко  вобрал
воздух, шумно выпустил его и, глядя себе под ноги, сказал:
     - Эх, жизнь!
     И тут только заметил Петю Русакова.
     Петя стоял в сторонке и растерянно улыбался товарищу. Но Мазину было не
до него.
     - Трубачев пришел? - шепотом спросил он.
     - Нет еще.
     Мазин  сел  за  свою  парту:  "Если сейчас сказать про мел? Не  поможет
Пропадет заряд... Как же это  он? Сгоряча,  верно... Эх, ты!.. Что же теперь
делать-то?  Я  же ему сказал: выручу, а он давай фамилию черкать.  А  теперь
вовсе каюк будет..."
     Мазин встал и, засунув руки в карманы, направился к Одинцову.
     Коля Одинцов, окруженный кучкой ребят, горячо спорил с кем-то:
     - А если товарищ мой человека убьет, я тоже молчать должен?
     На лбу у него выступили капли пота, лицо было серое, нос заострился.
     Мазин взял его за локоть:
     -  Ты это  ладно... потом объяснять будешь. А сейчас давай-ка...  сними
статью. Пусть Белкин заново перепишет. Одинцов повернулся к Мазину.
     - Ты это что, с ума сошел? - заикаясь, спросил он.
     - Нет еще, не сошел. Это ты... -  Мазин  с презрением посмотрел прямо в
лицо Одинцову, но сдержался и только глухо сказал: - Давай Белкина!
     - Мазин,  ты что,  еще хуже  хочешь сделать?  - стискивая  зубы, сказал
Одинцов. - Все обманом? А пионерская честь у тебя где?
     - Эх  ты, пионер! Пионер - это товарищ,  а ты кто? -  остро поблескивая
глазами, сказал Мазин.
     В класс вбежал Саша. Он кого-то искал.
     - Одинцов! Одинцов!
     - Булгаков, видел? - подбежали к нему ребята.
     - Видел... Где Одинцов?
     - Саша! - Одинцов спрыгнул с парты и подошел, к товарищу.
     Саша крепко сжал его руку:
     - Там фамилия зачеркнута.
     Одинцов усмехнулся.
     - Ты думаешь, это он? - шепотом спросил Саша.
     Одинцов кивнул головой.
     - Что же будет, Коля? Ведь  это же... совсем уже... - Саша запутался  в
словах. - Наверно, на сборе вопрос будет...
     Саша умоляюще взглянул на Одинцова.
     - Я не знаю, что делать, Саша... Понимаешь, он, верно, сгоряча, со зла,
что ли, - с отчаянием сказал Одинцов.  - Надо с Митей поговорить.  Все равно
он узнает.
     - И Сергей Николаевич узнает. Вся школа будет знать, - с испугом сказал
Саша и вдруг горячо зашептал: - Я с ним в  ссоре, но это ничего не значит, я
буду защищать его... Я скажу, что он хороший председатель, что ребята  любят
его. А ты, Одинцов?
     -  Я  тоже,  конечно!  Надо просить,  чтобы  ему только  предупреждение
сделали в случае чего, понимаешь?
     У Саши покраснели веки.
     - Ему это ужасно... Он гордый очень.
     В  класс  вошел  Сева Малютин. В  синей курточке  с тугим воротником он
казался  очень тоненьким  и бледным. На щеки его  не то  от  длинных  черных
ресниц, не то от  больших синих глаз ложилась голубоватая тень. Он оглянулся
на чей-то голос и громко сказал:
     - Это неправда! Он сам скажет  всем, что  это неправда!  - Сева  тяжело
дышал, но голос у него был сильный и звонкий.
     На минуту в классе все стихло.
     - Ручаешься? - спросил чей-то насмешливый голос.
     - Ручаюсь!
     Надя Глушкова подбежала к Севе:
     - Малютин, не спорь! Тебе нельзя...
     Петя Русаков втянул голову в плечи и боком подошел к Мазину:
     - Коля, мне нужно тебе сказать что-то...
     Мазин даже не взглянул на него:
     - Сядь на место, не до тебя мне!
     Петя замолчал и тихонько сел на место.
     "Сказать или не сказать Мазину? Ведь  я же лучше хотел сделать! Я же не
знал, что так  выйдет, - тоскливо думал  он, искоса поглядывая  на Мазина. -
Пусть лучше он меня по шее стукнет!"
     Он снова близко придвинулся к другу:
     - Мазин, слушай...
     - Ты что лезешь ко мне? У  меня и так  в голове все вверх тормашками! -
повернулся к нему Мазин. Лицо у него было красное, сердитое.
     "Потом скажу, - решил Петя. - Сейчас он, верно, придумывает что-то".
     Мазин не  придумывал, он  думал: "Дело пойдет дальше... вопрос поставят
на сборе. Тогда я и про мел скажу. Честно. Из-за чего дело вышло".
     В классе было очень шумно. Ребята кричали, спорили, нападали на Севу.
     - Нам  его  не меньше твоего жаль! - кричал Медведев. - Но раз  это  он
сделал, нечего на других тень наводить.
     Лицо Севы вспыхивало от волнения, он часто кусал сухие губы:
     - А я говорю, что это не он! Трубачев этого сделать не мог! Он не трус!
И это сделал не он!
     - А кто же - ты? - крикнул кто-то из ребят и осекся.
     Васек  Трубачев  остановился  на  пороге,  откинул  со   лба  волосы  и
встретился глазами со всем классом.
     Стало очень тихо.
     Васек посмотрел  на  Мазина: "Выручил, нечего сказать!" Он сел  за свою
парту и снова посмотрел на лица ребят: "Еще подумают, что это я сделал!"
     Никто  не  говорил ни  слова, никто не  смотрел в его сторону. Молчание
было так тягостно и напряженно, что Лида Зорина не  выдержала. Она поднялась
с места и громко сказала:
     - Трубачев! Мы хотим  тебя  спросить всем  классом: кто зачеркнул  твою
фамилию в газете?
     Мазин  сделал Ваську  предупреждающий  знак бровями.  Он хотел сказать:
"Подожди сознаваться! Может, я еще что-нибудь придумаю".
     Но Трубачев понял этот  знак по-своему. Он вспомнил, как Мазин ждал его
вечером  у  крыльца, какое  было у  него  виноватое  и трогательное лицо,  и
решительно ответил:
     - Я не знаю, кто это сделал!
     И вдруг ясно понял, что именно его, Васька Трубачева, подозревает  весь
класс  в этом  трусливом  поступке. Он вспыхнул  от новой неожиданной обиды,
вскипел от злобы, но... посмотрел на Мазина и опустил глаза.
     - Он! - тихо и отчетливо сказал кто-то на задней парте. Звонок заглушил
эти слова, но Васек слышал их, и, когда Сергей Николаевич вошел в  класс, он
даже не поднял головы.
     -  Я знаю, что  у вас большая неприятность, - сказал Сергей Николаевич,
избегая смотреть на Трубачева. - Но сейчас мы  ее обсуждать  не будем. Такие
вещи   разбираются   на  пионерском  сборе   организованно,  по-товарищески,
сообща... А пока успокойтесь, и будем заниматься.
     Он начал вызывать к доске.
     В число  вызванных попал Петя  Русаков.  Он ничего не боялся и даже был
рад, что Сергей Николаевич вызвал его, так как считал, что хуже случившегося
ничего уже не  может  быть. Кроме  того,  занятия  в  землянке действительно
укрепили  его  знания,  и  Русаков  отвечал  спокойно  и   уверенно.  Сергей
Николаевич остался доволен им.
     Петя  сел на  свое  место  и толкнул локтем Мазина,  ища  его  улыбки и
одобрения. Но Мазин только с досадой пробурчал себе под нос:
     - Давно бы так!
     Он  был  занят  Трубачевым.  Васек  несколько  раз  поймал на  себе его
внимательный  взгляд  и  горько  подумал: "Боится,  что я  его  выдам... Эх,
Мазин!"
     Он хорошо понимал, что оправдаться, не выдав Мазина, ему невозможно, но
о том, чтобы выдать товарища, совершившего этот поступок ради него, не могло
быть  и речи. И  с каждой минутой  камень  на душе  Трубачева становился все
тяжелее.
     Васек  сидел тихо, не  поднимая  головы. Он знал, что  все, не исключая
Сергея Николаевича, думают,  что  это он,  председатель  совета отряда Васек
Трубачев, зачеркнул из трусости свою фамилию в газете.
     На перемене он ждал вопросов, шума, крика. Но один только Мазин подошел
к нему и тихо, с сожалением сказал:
     - Эх, сгоряча! Зря это...
     Васек улыбнулся жалкой, растерянной улыбкой:
     - Не бойся, Мазин...
     После второго урока он потихоньку собрал свои книжки и шел из школы.
     А в классе после  его ухода  стало тихо и тревожно, как в семье,  когда
кто-нибудь  близкий  внезапно  тяжело заболел. У  всех был  один вопрос: что
делать? И все чувствовали себя в чем-то виноватыми.
     Уроки кончились. Школа быстро пустела.
     Слышно было, как по коридорам с  шумом пробегали ребята, хлопали двери,
затихали голоса. Из четвертого "Б" расходились  медленно  и неохотно. Дольше
всех   оставались  девочки.  Окружив  Лиду  Зорину  и  Валю  Степанову,  они
высказывали свои догадки и предположения,  то  осуждая Васька, то сочувствуя
ему.
     - Ой, девочки! Как ему теперь быть? - спрашивала всех Надя Глушкова.
     - Он  хотя бы нам-то сознался! Хотя  бы нам-то! - кричала в ухо Зориной
девочка с толстым вязаным шарфом на шее.
     - И куда он пошел? Вот так взял и пошел,  - жалобно повторяла толстушка
с красными  щеками,  затягивая  ремни  на  книжках.  - Мы бы  тут что-нибудь
придумали все вместе...
     - Уж вы бы придумали! - передразнила  ее Синицына. - Он только в  класс
вошел, как на него все глаза вылупили, как на зверя какого!
     - Ничего не вылупили, а только смотрели!
     -  Вы  всегда так!  Нападете  на человека... На  меня тоже сколько  раз
нападали!
     - Нашла с кем себя сравнивать - с Трубачевым! - возмутились девочки.
     -  Перестаньте! - остановила  их Валя  Степанова.  -  Мы с Лидой решили
пойти к Мите.
     - К Мите? Он уже ушел!
     - Пойдемте тогда к нему домой!
     - Верно! Правильно! Пойдемте все! Девочки гурьбой вышли из школы.
     - Только  вы не  заходите,  постойте  во  дворе,  а  то  нас  много,  -
предупредила Лида.
     Митя  жил далеко.  Было сыро и холодно. В  мокрых варежках  зябли руки.
Резкий ветер трепал платки и шапки, забирался под воротники.
     Быстро наступали сумерки. Разговор становился тише. На  одной  из  улиц
несколько девочек повернули к себе домой.
     - Все равно всем нельзя войти... А на дворе стоять холодно...
     - Я боюсь, меня мама заругает!
     - А я, девочки, очень кушать хочу! - созналась толстушка.
     - Идите, - отпустила их Лида.
     Надя  Глушкова  долго не  решалась  уйти  и,  уткнув  в муфту  красный,
замерзший нос, плелась рядом.
     - Иди домой, Надя, - говорила ей Степанова. - Ты совсем замерзла.
     - А вы как же?
     Она долго смотрела им вслед.
     Нюра Синицына шла до самого дома Мити.
     - Нюра, ты  не ходи! - строго сказала ей Лида.  Синицына осталась ждать
во дворе. Засунув в рукава пальто красные  пальцы  и  постукивая  замерзшими
ногами, она вытягивала  шею, заглядывала в освещенное окно Митиной комнаты и
прохаживалась мимо крыльца.
     Митина мама, невысокая женщина, открыла девочкам дверь:
     - Нету, нету Мити! Вон товарищи у него сидят. Они небось знают... Где у
вас, ребята, Митя-то? Девочки спрашивают.
     За столом два Митиных товарища играли в шахматы.
     - Он в клубе. А чего надо-то? - лениво пробасил один.  - Мы сейчас туда
пойдем, можно передать.
     - А в чем дело, девочки? - весело спросил другой, отодвигая шахматы.
     - Мы из школы. Митя наш вожатый... - смущенно начала Лида.
     - А, из школы! Ну, говорите!
     Девочки замялись:
     - Нам с Митей нужно...
     - Да постойте! Сядьте-ка!
     Товарищи придвинули девочкам стулья. Лида и Валя присели вместе на один
стул.
     -  Может,  у  вас  случилось  что?  Набедокурил  кто-нибудь?   Говорите
начистоту! Ну, кто посмелее?
     - Мы не боимся... - начала Валя.
     Лида поспешно перебила ее:
     - Ничего у нас не случилось!  И никто не бедокурил! Ничего подобного! -
Лида  дернула  тесемки  меховой  шапки  и  глядела прямо  в глаза.  - У  нас
вообще... Вот пусть Валя скажет...
     Валя встала:
     - Наша школа  самая лучшая... (Товарищи незаметно толкнули друг друга.)
А к Мите мы по одному делу... Пойдем, Лида! До свиданья!
     Она потянула за собой подругу.
     -  Ах,  ах,  в эдакую погоду!.. -  закрывая за  ними дверь, сокрушалась
Митина мама.
     Девочки вышли на крыльцо.
     - Я так боялась, что ты скажешь, - зашептала Лида.
     - Ну что ты! Про свой класс?.. Мити нет, - сказала Валя Синицыной.
     - Куда же теперь?
     Девочки стояли на улице. В домах уже зажглись огни.
     - Если нам прямо к Трубачеву пойти, - предложила Валя.
     - Нет! Там у него тетя... она ничего не знает, - протянула Лида.
     - Домой  к Трубачеву? - Синицына замахала руками. - Вы с ума сошли!  Да
он нас выгонит! Он злой сейчас...
     - "Злой, злой"! - с раздражением оборвала ее Лида. - Ты всегда о  людях
плохое говоришь! Ты сама злая!
     - Почему... я злая? - растерялась Синицына. - Я ведь как лучше  хочу. Я
ведь... - Она  запнулась и вдруг со слезами закричала:  - Вы всегда на  меня
нападаете! Я у вас и злая и чужая! Ну и не надо! Идите сами, когда так!
     Она повернулась и быстро побежала по улице.
     - Ну и лучше,  - неуверенно сказала Лида.  (Валя молчала.) - Она всегда
так - закричит, закричит, как будто ее обидели...
     Валя с укором взглянула на подругу:
     - Она заплакала...
     - Ну, заплакала... А так тоже нельзя - все ей прощать да прощать!
     -  Пойдем в  школу, спросим: был Митя? -  сворачивая  за  угол, сказала
Степанова.
     - Подожди... - Лида остановилась и, прикрыв от ветра глаза, оглянулась.
- Может, еще догонит?
     -  Синицына?  Нет!..  Пойдем скорее! У нас в  детском доме сейчас ужин,
наверно. Тетя Аня будет беспокоиться.
     В школе Грозный встретил девочек неприветливо:
     - Вы по какому такому расписанию являетесь?
     - Иван Васильевич, Митя был?
     - Был, был! Отправляйтесь по домам!
     Прощаясь, Валя сказала подруге:
     - Знаешь, не говори больше Нюре, что она злая. И я не буду.
     На крыльце Лиду встретила мама. Она была в пальто и теплом платке.
     - Ну, Лида, можно ли так делать? Я уж не знала, куда бежать.
     - Ой, мамочка, сколько  всего наслучалось в этот  день!  - прижимаясь к
теплому маминому платку, тихо сказала Лида.
     А  в  большой спальне детского  дома на кровати сидела Валя и, опираясь
локтем на подушку, шепотом рассказывала что-то своей воспитательнице.
     - Постой, постой! Кто  это Трубачев  и какая Синицына? - переспрашивала
тетя Аня.


        Глава 28. МАЧЕХА

     Петя Русаков избегал Мазина. Он не мог ни на что решиться. Он знал, что
товарищу  сейчас  не  до  него,  что  он  занят одной мыслью:  как  выручить
Трубачева.
     "И  что ему Трубачев?"  -  ревниво  думал Петя,  но его  самого  грызло
сознание своей вины перед Трубачевым.
     После  школы,  когда они шли  вместе, Мазин,  что-то  уточняя про себя,
сказал загадочные слова:
     - Сначала дурак, а потом трус...
     Петя испугался и  даже не стал спрашивать, что это значит, и успокоился
только тогда, когда после долгого молчания Мазин добавил:
     - Не похоже на Трубачева.
     Значит, он думал не о Пете.
     Дома Екатерина Алексеевна была одна.
     - Давай скорей обедать, Петя. Я ужасно хочу есть, еле дождалась тебя!
     - А вы бы обедали без меня.
     - Я не люблю одна. Мой скорей руки и садись!
     - А папа поздно придет? - чтобы выказать ей внимание, спросил Петя.
     -  Папа  большую  партию  обуви  сдает...  спешил,  нервничал утром,  -
озабоченно сказала Екатерина Алексеевна, наливая Пете суп. -  Он  ведь хочет
везде первым быть, наш папа!
     - А я сегодня хорошо по русскому ответил,  - ни с того ни с сего сказал
Петя.
     -  Да что ты! Вот порадуем отца, а то он все беспокоится... А по какому
предмету у тебя плохо? Ты мне покажи - можно разделить  на небольшие кусочки
и подогнать понемножку, - просто сказала Екатерина Алексеевна.
     Голос  у   нее   был   спокойный,   серые  глаза   смотрели   на   Петю
дружески-ласково.  Петя понял, что  она  совсем  не собирается  говорить ему
надоедливые  и  неприятные  слова: лентяй, лодырь, неблагодарный... Он  стал
рассказывать, принес учебники. Про арифметику он сказал с гордостью:
     - Это у меня хорошо. Я задачи любые решаю.
     - А я, помню, как мучилась с ними, - засмеялась Екатерина Алексеевна. -
Прямо плакала иногда!
     Она стала рассказывать о школе,  в которой  училась,  вспоминала разные
случаи.  И Петя вдруг увидел, что  она еще совсем  не старая. Ему даже стало
смешно, что она называется мачехой и что он мог ее бояться.
     После обеда они вдвоем мыли посуду.
     - Это твой товарищ, толстячок такой? - спросила Екатерина Алексеевна. -
Я его во дворе видела. Хороший мальчик, приветливый такой, вежливый!
     Петя удивился. Никто еще никогда не говорил так о его друге.
     - Это Мазин! - гордо сказал он. - Я его позову как-нибудь, можно?
     - Конечно. Комната  большая -  можете и  почитать и позаниматься тут. И
мне веселее будет.
     - Может, сейчас его позвать? - обрадовался Петя.
     - Когда хочешь! - расставляя в шкафу посуду, отозвалась мачеха.
     Петя  вышел  во  двор.  По  старой  привычке, он сейчас же,  немедленно
передал бы Мазину весь  этот  разговор,  но теперь  у него  на душе  скребли
кошки.
     "Надо мне все обдумать самому,  как быть. Если  сознаваться, то сейчас,
сию минуту... Хотя теперь уж все равно поздно... Надо было в школе..."
     Петя  не пошел  мимо окон  Мазина, он  обогнул сарай и вышел на улицу с
другой стороны двора, через старую калитку. Вдоль улицы бежал широкий мутный
ручей. Петя вытащил из кармана обрывок бумаги, навертел его на щепку, пустил
по ручью и пошел за ним. Мысли у Пети были невеселые.
     "Если  сказать Мазину,  он  скажет  Трубачеву.  А может, даже  заставит
сознаться перед всеми.  Да еще трусом назовет и презирать меня  будет. А  на
сборе,  когда все узнают,  скажут:  чего молчал? И начнут прорабатывать... А
там еще отца в школу вызовут... и отец..."
     Петя похолодел. Щепка с размокшей бумагой давно уплыла с мутной,  серой
водой.
     "Если бы отец выпорол где-нибудь... не дома, чтобы она не знала..."
     Петя вспомнил  ясные серые глаза Екатерины  Алексеевны,  их сегодняшний
разговор об уроках, о Мазине.
     Он  вдруг  представил  себе, как она  надевает свою  шубку,  повязывает
пушистый платок и, не оглядываясь, бежит к двери.
     И он, Петя, опять остается один на всю жизнь...
     - Ты что  в самую лужу залез? Вот мать тебе  покажет за  это! - проходя
мимо, сказала какая-то женщина.
     Петя пошел домой.
     - Постой, у  тебя в калошах вода хлюпает. Сними их в  кухне. И  ботинки
сними, -  сказала мачеха. - Да где  ты болтался? На, мои  шлепанцы надень! -
Она  бросила ему войлочные туфли и строго сказала: - Это  не дело, Петя, так
насмерть простудиться можно!
     - А кому я нужен? - улыбнулся Петя.
     -  Такой  глупый  никому  не  нужен,  - сказала  Екатерина  Алексеевна,
присаживаясь  с ним рядом  и стаскивая  с его ноги мокрый чулок.  - А вообще
никогда не смей так говорить! Не обижай папу и меня.
     - Я  не буду! -  сказал Петя  и  тут  же решил никогда, ни  за  что  не
сознаваться в своем поступке. Что бы ни было!


        Глава 29. НАДО ПОСОВЕТОВАТЬСЯ

     На тихой улице в  маленьком домике с  тремя окошками  всегда далеко  за
полночь светился  огонь.  Люди,  идущие  на ночную смену,  привыкли к  этому
огоньку, как привыкают к обычному уличному освещению. А когда огонь погасал,
какаянибудь соседка, зевая, говорила:
     - Учитель свет погасил. Видно, дело к рассвету.
     Сергей Николаевич сидел за своим письменным столом. Сбоку лежала  горка
журналов; под тяжестью  книг сгибались полки; из портфеля выглядывала стопка
тетрадей.  Толстая книга  с  несколькими  закладками лежала  перед  ним.  Он
медленно перелистывал ее, отмечая  карандашом какие-то  строчки, и,  положив
подбородок на скрещенные пальцы, думал.
     Учитель учился.
     Рядом,  в маленькой  комнатке, спал  его  старик-отец. Седая голова его
покоилась  в теплой  ямке  подушки,  одеяло  со всех сторон  было  заботливо
подвернуто.
     Было  часов одиннадцать.  Под окнами  еще  слышались  шаги  прохожих  и
обрывки  фраз,  когда  Сергей Николаевич сел  за  свой письменный  стол.  Он
перевернул  несколько  страниц  книги  своего  любимого  педагога Ушинского,
отложил книгу в сторону и долго сидел задумавшись.
     "Готовых рецептов, видно, нет. В каждом отдельном случае свои причины и
вытекающие  из них  действия...  Правильное  решение  зависит от правильного
понимания ребенка..."
     Думая так, Сергей Николаевич машинально ставил на листе бумаги какие-то
черточки, потом так же машинально написал  три  фамилии: Трубачев,  Одинцов,
Булгаков.  Осторожно  соединил  их  стрелками, потом  зачеркнул  Трубачева и
поставил его отдельно. И, откинувшись в кресло, устало моргая и  морща  лоб,
он стал решать про себя какую-то трудную задачу.  Ответ на  нее напрашивался
простой: рассердился на статью  и зачеркнул свою фамилию. Но этот  ответ  не
удовлетворял учителя. Подавленный вид  Трубачева тоже ни  в чем  не  убеждал
его.
     -  Нет,  это не так просто...  не так  просто,  - тихо говорил он себе,
вспоминая  Трубачева  другим:  с  открытыми,  смелыми  глазами,  с  горящим,
огненным  чубом на  загорелом лбу. Сергей Николаевич, ловил  себя  на особой
симпатии к этому ученику. - Может, я невольно  пытаюсь оправдать его, потому
что он мне симпатичен больше других?
     Лицо  его  стало  строгим.  Во  всяком  случае,  мальчишке  не  хватает
дисциплины. Ушел из класса, ушел с редколлегии.
     Учитель нахмурился  и протянул руку к стопке  тетрадей. На одной из них
было   старательно  выведено:   "В.  Трубачев".  Тем  же  почерком  чисто  и
старательно  написаны  целые  страницы.  Сергей  Николаевич  улыбнулся.  Ему
почему-то представилось, что когда Трубачев пишет, то обязательно высовывает
кончик языка и болтает под столом ногой. И все  же  отличник... Самолюбивый.
Умеет заставить себя заниматься. Пользуется  авторитетом  в  классе.  Выбран
председателем совета отряда...
     Мысли  учителя  снова  возвращались  к классной  газете  и  зачеркнутой
фамилии.
     "Может,  именно поэтому  и сорвался, что самолюбив и горд? А может, это
сделал   кто-нибудь   другой,   например  Одинцов,   не   выдержавший   роли
беспристрастного редактора?.."
     Сергей  Николаевич  вспомнил  Одинцова.  Нет,  бледный  и  расстроенный
Одинцов не  считал  себя  виноватым.  В  нем  чувствовалось  сознание  своей
правоты, несмотря ни на что... Булгаков?
     Учитель  тепло  улыбнулся:  "Этот  весь  -  раскрытая  книга.  Простая,
искренняя душа. Все написано на его доброй, круглой физиономии".
     В соседней комнате тихо и уютно тикали ходики. Они почему-то напоминали
домовитого сверчка под теплой печкой.
     Сергей Николаевич прислушался к дыханию отца.
     "Надо бы  чаще  гулять ему, -  озабоченно  подумал он.  -  Если  бы мне
выкроить время как-нибудь после уроков и куда-нибудь пойти с ним".
     Он  вынул  из   кармана  записную  книжечку.  Родительское  собрание...
Педсовет... Методическое совещание... Партийное собрание.  Скоро учительская
конференция.
     Он закрыл книжечку и глубоко вздохнул: "Нет, гулять не придется.  А эти
дни вообще все заняты... Прежде всего трубачевскую историю надо распутать".
     В   окошко   кто-то   осторожно  постучал.   Сергей  Николаевич  увидел
приплюснутый к стеклу нос и молодое встревоженное лицо.
     Он помахал рукой и пошел к двери.
     -  Вы извините, Сергей Николаевич!  Уже поздно,  но  такой  случай... Я
думаю, посоветоваться надо.
     - Хорошо, Митя. Я ждал вас. Завтра сбор вы назначили?
     - Ясно!  - Митя пожал  плечами. - Вот какая ерунда  получается!  Просто
безобразие! Может, я сам  виноват, Сергей  Николаевич. Выдвинули  мы  такого
неустойчивого парнишку, сделали его председателем совета отряда, а  он  черт
знает  что  делает! -  запальчиво  сказал Митя, с  шумом придвигая  к  столу
табурет.
     Сергей Николаевич показал на приоткрытую дверь в соседнюю комнату:
     - Там у меня старик спит.
     - Ой, простите! - шепотом сказал Митя. - Но  я просто готов хоть сейчас
бежать к этому Трубачеву.
     Учитель улыбнулся:
     - Подождите. Не принимайте скороспелых решений. Прежде всего нужно  все
хорошенько обдумать. Митя поднял брови и виновато улыбнулся:
     - Это  точно.  Но тут случай такой, что  просто голова  кругом идет. На
каждом  сборе про эту  дисциплину долбишь, долбишь...  -  Он махнул рукой  и
отвернулся. Потом вытащил клетчатый платок,  шумно  высморкался и  с испугом
покосился на дверь: - Ой, извините! Опять забыл...
     -  Постараемся  разобраться вместе.  Случай  этот,  может  быть,  очень
простой,  а  может быть, и  очень сложный. Его интересно  обсудить на сборе.
Если вы  хотите, чтобы ребята чтонибудь прочно усвоили... здесь и дисциплина
и всякие другие насущные вопросы... только не долбить! -  Сергей  Николаевич
ближе  придвинулся к Мите. - Только  через подобные  случаи, через  опыт  их
собственной жизни, на ошибках, на хороших примерах... Вспомните себя,  Митя.
Поставьте себя  на место Трубачева, Одинцова и других.  -  Сергей Николаевич
взял Митю за руку. - Вожатый - это самый близкий товарищ.
     - Сергей  Николаевич! Я, вы  знаете, все готов...  Но эта  история... -
Митя развел руками.
     Учитель перебил его:
     -  Подождите. Всяко бывает. Давайте-ка обсудим эту историю спокойно.  У
меня есть свои предположения...
     Сергей Николаевич говорил, Митя слушал...
     Далеко за  полночь не  гас  в  окошке учителя привычный огонек, освещая
ровным, теплым светом тихую улицу.


        Глава 30. ОДИНОЧЕСТВО

     Тетка  беспокоилась.  Выдерживая характер,  она  редко  заговаривала  с
Васьком, зато часто жаловалась Тане:
     - И что это Павел Васильевич  не едет? А тут мальчишка чудить начал.  И
мне  грубостей наговорил, и сам как побитый  ходит... То ли  возраст у  него
ломается, то ли  обижает его кто, только и с лица  и с изнанки совсем не тот
парень стал. А приедет отец - с меня спрашивать будет.
     - Обязательно спросит, - качала головой Таня.
     - Да что же, я за ним плохо смотрю, что ли?
     Таня набралась храбрости:
     - Плохо не плохо, да все сердитесь на него, а он на ласке вырос.
     - "На ласке вырос"! То-то и смотрит волком на всех... "Плохо не плохо"!
Ишь, яйца курицу учат! - сердилась тетка.
     Но,  учитывая  про  себя  Танины  слова и  вглядываясь  в  потемневшее,
осунувшееся лицо  племянника, она  решила  изменить свою тактику и  пойти на
мировую.

     * * *

     Васек бродил по городу, не зная, куда себя деть. Ему казалось, что все,
взрослые и дети, смотрят на него и удивляются, почему он не в школе. Вот-вот
кто-нибудь спросит.
     Васек прятал  под мышку сумку  и старался держаться отдаленных улиц. Он
чувствовал  себя пропащим,  конченым человеком и  с  горечью думал  об отце:
"Знал бы он все - не сидел бы там..."
     Положение,   в  которое  попал   Васек,   казалось   ему   безвыходным.
Единственно, что могло бы оправдать его, - это полное признание Мазина.
     "А Мазин сам  меня  боится, - думал Васек. - Он не знает, что  я скорей
умру, чем выдам его".
     Народу на улице было мало: первая смена  рабочих еще не кончила работу,
все ребята сидели  в школах,  одни  домашние хозяйки, громко переговариваясь
между собой, расходились с рынка.
     По дороге  рядом  с санями,  нагруженными кирпичом,  лениво  потряхивая
вожжами, шагали  возчики  в  серых фартуках поверх теплых стеганок.  Лошади,
упираясь   на   передние   ноги,   вытягивали   задние   и,   тяжело   дыша,
останавливались.  Над боками у них поднимался  теплый  пар. Возчики забегали
вперед, кричали, хлестали лошадей вожжами. Дорога была немощеная, талый снег
густо  смешивался   с   грязью,  полозья  попадали  в  глубокие  колеи  или,
поскрипывая, ползли по голой земле.
     Одни  сани застряли,  очевидно, давно.  Лошадь  была  вся  в пене  и не
двигалась с места. Она вздрагивала под  ударами и бессильно вскидывала морду
с падающей  на глаза челкой.  На санях,  покрытых  брезентом, высилась целая
гора аккуратно сложенных кирпичей.
     -  Ишь,  наложили!  Чтобы  скорей  свезти  да отделаться.  Бессовестные
этакие! - сказала, проходя мимо, старушка.
     Васек остановился и с жалостью смотрел на выбившееся из сил животное.
     - Дяденька, помоги ей, подтолкни сзади! - крикнул он возчику.
     - Сама потянет, - откликнулся возчик, прикуривая у товарищей папироску.
     Васек подошел ближе.
     - Тогда не  бейте! -  попросил  он.  Возчик затянулся дымом, сплюнул  в
сторону и взмахнул вожжами:
     - Н-но! Отдохнула! Н-но, дьявол тебя возьми!
     Лошадь напрягла мускулы. Под мокрой шкурой у нее  пробежала  дрожь. Она
дернулась  и остановилась. Возчик  забежал  вперед и с размаху ударил  ее по
морде.
     - Брось! - подскочил к нему  Васек и, подняв сумку, загородил от ударов
морду лошади. - Не смеешь так бить! Я милицию позову!
     -  Пошел,  пошел отсюда, а  то и тебе попадет! - пригрозил возчик. - Не
мешайся тут!
     - Не уйду! По глазам бьете! - загораживая собой лошадь, кричал Васек.
     - Защитник нашелся! Тебя самого представить в милицию надо!
     - Ты кто такой  есть? Почему не в свое дело лезешь? - подошел к  Ваську
рослый парень, товарищ возчика.
     - Я в свое дело лезу! - сказал Васек, закидывая вверх голову. Шапка его
съехала на затылок, глаза посинели от злобы. - Я пионер! Председатель совета
отряда!.. Наша лошадь, государственная! Бить не дам!
     -  Ого!  Ишь  ты,  председатель!..  Слыхал,  Вань? -  подмигнул  своему
товарищу возчик.
     По обеим  сторонам  улицы  останавливался народ,  сбегались  мальчишки.
Подходили мужчины. Возчики сбавили тон:
     - Ну что ж, Вань, может, отложить кирпичу маленько?
     - А где ты его отложишь?
     -  Да вот  около дома. А тогда  заедем,  возьмем,  -  предложил товарищ
возчика.
     - А какое  вы имели  право такой  груз класть на  одни  сани?  - строго
спросил  подошедший  гражданин,  вынимая  из  портфеля бумагу  и самопишущую
ручку.  -  Вот  мы сейчас на вас  акт составим.  Лошади  эти  мне  известны,
возчиков я  запишу. Там, где надо, вас научат, как такой груз накладывать да
еще по глазам лошадь хлестать.
     Он написал несколько строчек:
     - Кто подтвердит, граждане?
     Охотников подписать нашлось много. Васек тоже  протянул руку.  Он хотел
подписать: "Трубачев,  председатель совета отряда", но вдруг раздумал и тихо
отошел  в сторону.  Ему  показалось,  что с тех  пор, как  он ушел из школы,
прошло очень много времени, что за это время в школе уже решилась его судьба
и  что он  теперь  уже,  наверно,  не  председатель совета  отряда, а просто
школьник, осрамивший свой класс грубым и недостойным поведением.
     А Мазин?  Что же  Мазин? Как же  он молчал?.. Как он допустил это? Ведь
Мазин поступил  с ним  еще хуже, чем Одинцов. Зачем  же  тогда, вечером,  он
пришел к нему  как товарищ, как друг?  Разве он  не пионер? Разве не дорожит
своей честью?
     Васек почему-то вспомнил, как в прошлом году он с отцом ездил в Москву.
Они долго стояли на Красной  площади  и смотрели  на Кремль.  Васек стоял  с
красным  галстуком  на  шее,   как  стоит  на   посту  часовой.  Он   боялся
пошевелиться. Мысленно он давал себе клятву свершить  какой-нибудь небывалый
подвиг во славу  Родины.  И  не  один!  Васек видел себя  на воде и на  суше
бесстрашным моряком и  раненым  командиром, он побеждал и умирал  в жестокой
схватке с врагом. Он стоял без шапки, с затуманенными глазами, и, когда отец
тронул его за рукав,  он молча пошел за ним, унося в душе свое торжественное
обещание.
     И сейчас, вспомнив  об  этом, он выпрямился, стряхнул  прилипший  колбу
чуб... Нет, он, Васек Трубачев, еще покажет себя, он не опустит голову перед
этой первой  бедой в его жизни! И товарища он себе  найдет! И оба они  будут
сражаться за Родину и вместе победят или вместе умрут на поле битвы. И тогда
все ребята узнают, что такое настоящая дружба!
     Васек не заметил, как миновал несколько улиц и очутился у своего дома.
     Тетка  увидела,  что  глаза  у Васька  блестят,  и  подумала  про себя:
"Прежний задор появился. Уж не знаю, что хуже, что лучше".
     За обедом она торжественно сказала:
     - Геройская картина идет. Сходим с тобой под вечер?
     Но Васек вдруг поскучнел и тихо сказал:
     - Спасибо, тетя, только у меня голова болит. "Не хватало еще, чтоб меня
в кино видели!" - с испугом подумал он.
     - Ну, голова твоя пройдет, - успокаивала тетка.
     - Не пройдет!
     - Как так - не пройдет?
     - А так,  не пройдет  - и все!  - упрямо сказал Васек  и, не  глядя  на
тетку, снял с вешалки отцовский пиджак и, бросившись на кровать, укрылся  им
с головой.
     - Ну, коли так, завтра пойдем, - добродушно сказала тетка.
     Васек  не ответил.  Он  и  сам  не знал, что  будет  с  ним  сегодня...
завтра... И  только отцовский пиджак  со знакомым запахом паровозной  гари и
табака успокаивал его сердце.

     * * *

     Васек не  пошел в  школу и  на другой день. Митя  приходил  в класс,  о
чем-то говорил с учителем. Ребята волновались:
     - Митя, а как же сбор? Ведь сегодня сбор, а Трубачева нет.
     Сбор был назначен на шесть часов вечера.
     После   уроков  Сергей  Николаевич  вызвал  в  учительскую  Одинцова  и
Булгакова.
     - Вот что,  ребята! -  сказал он, перебирая на столе какие-то бумаги. -
Сегодня, часиков в пять, зайдете за Трубачевым...
     - Я не пойду, - быстро сказал Саша.
     - Зайдете  за Трубачевым, - как бы не расслышав Сашиных слов, продолжал
Сергей Николаевич, - и скажете ему, что сегодня сбор... и что  я тоже к нему
зайду перед сбором. Понятно?
     - Понятно, - пробормотал Одинцов.
     Саша молчал.
     -  Да прихватите с собой Лиду Зорину.  И  никаких  лишних объяснений...
Одинцов, полагаюсь на тебя, - быстро сказал учитель, когда Саша вышел.
     -  Есть  никаких  объяснений! - ответил Одинцов. Он  не понимал,  зачем
понадобилось  Сергею  Николаевичу  послать их к Трубачеву. Его взволновало и
то, что учитель сам придет к Трубачеву.
     Выйдя  из учительской,  он  догнал  Сашу. Лицо Саши выражало  протест и
упрямство.
     - Так я и пошел! Лучше и не просил бы.
     - А он и не просил, - оглядываясь на учительскую, ответил Одинцов. - Он
приказал.
     - Мне это приказать никто не может.
     - Тише! Ты что? Он же учитель, он же хочет как лучше сделать...
     Саша смолк.
     Одинцов пошел договариваться с Зориной.
     - И никаких объяснений там. Понятно, Зорина? Полагаюсь на тебя.
     Лида  Зорина  кивнула  головой.  Она  тоже  была  озадачена  поручением
учителя.
     - Он, верно, хочет, чтобы вы все помирились? - шепотом спросила она.
     -  Не знаю. Я не ссорился. Одним словом, пообедай и приходи в школу. За
Сашей я сам зайду, и вместе пойдем!


        Глава 31. ГОСТИ

     День у  Васька был  мучительный, не  похожий  ни на один прежний будний
день.  Он валялся  на кровати до десяти  часов. На все  вопросы тетки кратко
отвечал:
     - Сегодня нет занятий.
     - Да  почему  же  это  нет занятий? - удивлялась  тетка. - Все ребята в
школу бегут!
     - А нас отпустили.
     - Чудно! А  с чего  же это ты в постели  валяешься?  - снова подступила
тетка к племяннику. - Заболел, что ли?
     - Да нет...
     - И в кино не пойдешь?
     - Не пойду.
     Тетка обиделась и говорила Тане в кухне так, чтобы слышал Васек:
     - Все капризы какие-то у него  являются. А в кино мы  и сами пойдем. Уж
очень, говорят, картина геройская идет!
     Васек слышал и молчал. Ему было не до кино.  Его мучила  мысль о школе:
"Что-то там теперь делается?"
     После  обеда  тетка  решительно  подошла к  Ваську, потрогала его  лоб,
заставила смерить температуру. Все было нормально.
     - Здоров, - снимая с носа очки, объявила вслух тетка. - Просто свое "я"
показываешь! Ну и сиди один!.. Таня, пойдем!
     - Еще рано, Евдокия Васильевна, - нехотя сказала Таня.
     Ее не  на шутку беспокоил Васек, но  она  побаивалась тетки и не  реша-
лась при ней заговорить с Васьком.
     "Ты  мне все воспитание сбиваешь", - уже  однажды упрекнула  ее Евдокия
Васильевна.
     - Пойдем,  пойдем! - поджимая губы  и туго закручивая на  затылке узел,
торопила тетка. - Мороженого покушаем, получше места займем!
     -  Да  места  все  равно согласно взятым  билетам, - со вздохом сказала
Таня, надевая пальто.
     Когда они вышли,  Васек подошел к окну  и  стал смотреть  на улицу.  По
улице шли школьники и школьницы.
     "Из школы идут!  Поздно. Наверно, совет отряда  был  у них,  -  подумал
Васек. - У нас тоже  часто бывал совет отряда...  я сам  объявлял ребятам об
этом!"
     Васек прислонился лбом к холодному стеклу. Потом быстро отодвинулся. На
улице стояли  три знакомые фигуры. Одна из них  отделилась  и  быстро  ушла;
Васек узнал Булгакова. "Зачем он приходил?"
     На лестнице послышались шаги и голос Лиды Зориной:
     - Здесь даже дверь не заперта... Трубачев, ты дома?
     Из-за плеча Зориной выглядывал Одинцов.
     - Я  дома, - сказал  Васек,  вопросительно глядя  на  обоих.  - Идите в
комнату.
     - Здорово! - развязно сказал Одинцов и тут же смутился.
     - Здравствуй!  Мы  пришли  узнать,  как  твое здоровье, -  поспешила на
выручку Лида  и вдруг заметила измятые подушки и свисающую с кровати куртку:
- Ой, какой беспорядок! Это убрать надо. Сейчас Сергей Николаевич придет.
     - Сергей Николаевич? - Васек сдвинул брови и посмотрел на  Одинцова.  -
Зачем?
     Одинцов пожал плечами:
     - Не знаю.
     - Нет, знаешь. И говори. А то опять... сам пришел, а сам...
     - Честное пионерское... - торжественно начал Одинцов.
     Но Лида решительно перебила его:
     -  Никаких объяснений! Сказал - приду!  И  все.  Понимаешь?.. А у  тебя
беспорядок, на полу обрезки какие-то. Давай щетку!.. Одинцов, раздевайся.
     Лида сняла шубку и платок:
     -  Васек, на, повесь! И не стой с раскрытым ртом. Смотрите, что  кругом
делается!
     В  комнате   действительно  был  беспорядок.   С  утра   тетка   ходила
расстроенная  и  в первый раз  оставила  комнату неубранной.  На стуле  было
брошено ее шитье, на письменном столе Васька валялись какие-то инструменты.
     -  Скорей,  скорей!  Ужас  что  делается!  - заткнув за пояс полотенце,
говорила Лида. - Одинцов, собирай в ящик инструменты!.. Васек, прибери стол!
Он же первым долгом на твой стол посмотрит!
     Мальчики,  не  рассуждая,  принялись за  работу.  Поправляя  постель  и
взбивая подушки, Лида говорила:
     - Надо, чтобы все прилично было!
     Васек прибрал свой стол. Одинцов сгреб со стула ворох материи:
     - А это куда?
     - Это теткино! - испугался Васек. - Не тронь, а то спутаешь ей все, она
сердиться будет!
     - Подожди! - Лида накрыла все газетой. - Нехорошо, но уж раз теткино...
     - Мы за тетку не отвечаем, - решили  ребята.  - Надо  только просто так
сказать, что это ее.
     На обеденном столе на чистой скатерти стояла плетеная сухарница.
     - Сюда бы хорошо такую салфеточку... - сказала Лида.
     Васек пошарил в комоде и вытащил что-то белое, с кружевами.
     - Можно этим, - сказал он.
     - Это ж косынка! - возмутилась Лида.
     Васек полез в буфет.
     - Вот! - с торжеством сказал он, вынимая оттуда вышитую салфеточку.
     - Теперь хорошо! Совсем другое дело! - отходя от стола и склонив голову
набок, радовалась Лида. И  вдруг всплеснула руками: -  А что,  если  учитель
захочет... чаю?
     Мальчики оторопели.
     - Ну, как это захочет... - протянул Одинцов, глядя на Васька.
     Тот пожал плечами:
     - Я думаю - нет. Он дома напьется.
     -  А  я вам говорю, может и  тут  захотеть. Он  же в гости придет.  Вот
возьмет да и скажет: "Я хочу чаю".
     -  Не  морочь  голову! - рассердился Одинцов и передразнил  девочку:  -
"Хочу чаю"! Ведь он же учитель.
     - Здравствуйте! - насмешливо сказала Лида. - Если учитель, так и чаю не
пьет?
     -  Нет, пьет, конечно, - озабоченно сказал Васек и  вспомнил: -  У  нас
печенье есть.
     - Давай! - строго приказала Лида. - Все давай, что есть!
     Васек снова полез в буфет:
     - Держите: сахар, масло...
     Через полчаса  ребята  торжественно  сидели за столом,  открыв  в кухне
входную  дверь, чтобы учитель не споткнулся  на  лестнице.  На  столе стояли
четыре стакана с блюдцами,  сухарница с печеньем, масленка с маслом и сахар.
Чайник с кипяченой водой на всякий случай был уже приготовлен.
     История с зачеркнутой  фамилией,  ожидание сбора  - все отодвинулось на
задний план. Васек и Одинцов радовались  возможности снова попросту говорить
друг с другом, не касаясь недавней размолвки.
     И хотя  Васек  боялся прихода  учителя,  но в обществе Одинцова и  Лиды
чувствовал себя спокойнее. А Лида вся ушла в  роль хозяйки.  Переставляя  на
столе то  масленку,  то  сухарницу  с  печеньем, она отходила  в  сторону  и
любовалась сервировкой стола.
     Одинцов  радовался,  что  у  Васька  в  отношении  к  нему  уже не было
враждебности.  Беспокоило  Одинцова  только  то,  что  Саша ослушался Сергея
Николаевича и от самого дома Васька решительно повернул обратно.
     - Чтоб я еще  унижался  перед Трубачевым! Этого мне  никто приказать не
может! Идите сами!
     "Упрямый!  - подумал Одинцов,  сознаваясь  себе, что, будь он на  месте
Саши, он тоже не пошел бы к Ваську первый. - Учителя не знают, какие ребята.
У нас ведь сроду никто первый не подойдет, если поссорились!"
     Ребята говорили шепотом, прислушиваясь к каждому шороху.
     - Тише, - сказала вдруг Лида. - Идет!
     На лестнице действительно  послышались шаги. Все  трое наперегонки бро-
сились туда.
     - Пожалуйста, пожалуйста! - кричала Лида.
     - Входите!  Здесь десять ступенек, - беспокоился Васек.  Одинцов держал
настежь раскрытую дверь. На пороге показалась... тетка.
     - Ой! - пискнула Лида.
     - Это... тетя, - сказал Васек.
     Тетка подозрительно оглядела всю компанию:
     - Здравствуйте, дорогие гости!
     - Здравствуйте, - поспешно сказал Одинцов, подтягиваясь  и поправляя на
груди галстук.
     - Здравствуйте...  Простите, пожалуйста, мы тут хозяйничали, - смущенно
улыбаясь,  поясняла  Лида, идя  за  теткой  и показывая  ребятам глазами  на
сервированный стол.
     Тетка  быстро  оглядела с  ног  до головы Лиду,  так  же внимательно  -
Одинцова, потом подошла к столу и подняла вышитую салфетку.
     - Чаем поить гостей будешь? - обернулась она к Ваську.
     - Да, хотим чаю, - сказал Васек.
     Тетка поманила его пальцем и, выйдя на кухню, прикрыла за собой дверь:
     - Приличные дети. Брат и сестра, что ли? Это чьи же такие будут?
     - Это одного знатного стахановца ребята! - выпалил Васек.
     Тетка высоко подняла брови и одобрительно кивнула головой:
     - А-а, оно и  видно. Не то что твой давешний толстяк. Поздороваться как
следует  не умеет... Ну, дружи, дружи! Только что ж мне сказать-то побоялся,
что гости у тебя нынче? Я бы пирожков хоть спекла!
     Васек усмехнулся:
     - Так себе...
     -  То-то  "так себе"! - с  ласковым укором  сказала тетка. - А теперь я
должна идти. Там  Таня  с билетами сидит.  Я зашла... думаю,  может, сошел с
тебя каприз - так побежишь.
     - Нет.
     - Теперь уж что, раз гости!.. Погоди, я орешков вам положу.
     Она  прошла в комнату, по пути погладила тугие косички Лиды, улыбнулась
Одинцову. Насыпала полную тарелку грецких орехов.
     - Ну,  играйте, угощайтесь.  А  я  нынче  в кино иду.  Очень  геройская
картина! До свиданья,  деточки! Вашим родителям  привет передайте.  Скажите,
что очень рада знакомству!
     - Спасибо, спасибо, - смущалась Лида.
     Одинцов забежал вперед и ловко распахнул перед теткой дверь.
     "Что  за  уважительные  ребята!  -  подумала  тетка,  выходя на  улицу.
Отложной воротничок  Одинцова, тугие косички Лиды и разглаженные  пионерские
галстуки  на  обоих  приятно  подействовали  на  тетку.  - Достойная  семья.
Подходящая компания".
     Как только  за теткой  закрылась дверь, Лида прижала  руки к  бьющемуся
сердцу:
     - Ой, как я испугалась!
     - Я тоже, - сознался Одинцов. -  Я забыл, что  у тебя тетя есть. Мы тут
хозяйничали вовсю!
     - Ничего. Я ей сказал, что ваш отец - знатный стахановец.
     - А она что?
     - Говорит: какие воспитанные...
     Васек засмеялся. Ребята тоже расхохотались.
     - А Одинцов-то, Одинцов! Как-то ногой шаркал! - заливалась Лида.
     - Это я с перепугу, честное пионерское.
     - Ха-ха-ха!.. С перепугу!
     В шуме никто не заметил, как вошел учитель.
     - О, да тут все товарищество! - пошутил он.
     Ребята вскочили.
     - Садитесь! Садитесь!
     -  Ну,  зачем  же  я  так  сразу  сяду,  - улыбнулся  учитель. -  Дайте
осмотреться сначала. - Он подошел к круглому шкафчику, с интересом огля- дел
его, потрогал на этажерке книги и, обратив внимание на накрытый стол, лукаво
посмотрел  на ребят. - Вот теперь  я сяду. И даже выпью стакан чаю,  если вы
меня угостите.
     Все трое сразу сорвались и убежали в кухню.
     -  Подогрей,  подогрей!  -  шептал  Одинцов,  накачивая  изо  всех  сил
потухавший примус.
     - Что? Я говорила, я говорила! - торжествовала Лида.
     - Хорошо, что печенье и орехи есть, - захлебываясь  от волнения, шептал
Васек.
     А учитель, оставшись один, улыбался. Глаза у  него блестели. За чаем он
шутил и смеялся. Рассказывал о  своем детстве. Одинцов  и  Лида с  восторгом
слушали его. Васек тоже слушал, но его мучила неотвязная мысль: зачем пришел
учитель? Что он думает о нем, что скажет?
     Забывшись,  он тревожно смотрел на Сергея Николаевича, но тот  ничем не
отличал его от  Лиды  и Одинцова. Посидев  полчаса,  он  взглянул на  часы и
поднялся:
     - Ну,  а теперь пойдемте на  сбор! Опаздывать пионерам не полагается. И
учителю тоже не полагается...
     "Вот оно!" понял Васек.
     Он надел шапку, пальто  и остановился на пороге. Учитель, проходя мимо,
легонько обнял его за плечи:
     - Пошли.


        Глава 32. МИТЯ

     Митя сидел  в своей  маленькой комнатке  и сосредоточенно  думал. Мысли
были тревожные. Он сожалел, что раньше не пошел к Трубачеву и по-товарищески
не поговорил с ним. В дружеском разговоре, один  на  один,  всегда находятся
такие  простые  и нужные слова. Тут и голос другой и глаза смотрят  в глаза,
прятаться  и  что-то скрывать делается  невозможным. Разве мало было у  Мити
таких случаев? Никто в школе и не знал о них. Митя  откинул  со лба волосы и
устремил в одну точку взволнованный взгляд.
     "Он пионер, я комсомолец. Я сам только что вышел из пионеров; таким же,
как он,  был.  Ошибки у всякого человека бывают - это  что же, без  этого не
обходится. Но тут самое главное что? Чтобы он понял... Он парень неглупый...
-  Митя грустно покачал головой: -  Эх,  опоздал я...  Без  этого дружеского
разговора  теперь и  на сборе не то будет.  Как-то  и  сам не подготовлен, и
парнишка внутренне не подготовлен..."
     Митя  стал  думать  о  сборе:  "С чего  начать?  Если прямо  с  заметки
Одинцова? И непосредственно перейти к дисциплине? Ударить по этому вопросу!"
     Он вспомнил совет Сергея Николаевича:
     "Вы только  не  торопитесь... Не выводите поспешных  заключений.  Дайте
ребятам высказаться, поспорить... Трубачев, возможно, заупрямится..."
     "Не возможно, а  наверняка, - усмехнулся Митя. - Я этого парня как свои
пять  пальцев знаю.  Если он сразу не  пришел ко мне и  не рассказал, в  чем
дело, значит, что-то тут есть,  чего он,  хоть убей его, не  скажет.  А что?
Поди  вот, разбери! Верно, ктонибудь еще впутан в это дело. Эх, пошел бы я к
нему - все было бы проще!"
     - Митенька, - окликнула его из-за перегородки мать, - обедать-то сейчас
будешь или с отцом?
     - С отцом, с отцом... - рассеянно ответил Митя и вдруг, прислушавшись к
возне за перегородкой, побежал в кухню. - У тебя что, мама, пирожки? Дай мне
один. Вот так, в рот прямо... Во! Есть! Еще один! Для бодрости, так сказать.
Еще, ладно?.. Стой, стой, хватит!
     Он вернулся  в комнату,  держа на  ладони  пышные горячие  пирожки,  и,
отправляя их в рот один за другим, кричал матери:
     - Здорово ты их делаешь! Просто замечательно!
     - Ну вот  и покушай! -  отвечала из-за  перегородки  мать. - А то  все,
слышу,  бегаешь,  бегаешь  по комнате... Не ладится,  что ли,  у  тебя  что,
Митенька? - просовывая в дверь голову, с беспокойством спросила она.
     - Ничего, мама, все  сладится. У  нас да  не сладится! - весело ответил
Митя.
     Он  снова  мысленно  представил  себе  сбор, всех  ребят,  Трубачева  и
решительно стукнул кулаком по столу:
     "Вожатый  не  должен  допускать  ни  малейшего  ослабления  дисциплины!
Трубачев - председатель совета отряда. По нему равняются другие ребята. Надо
так крепко начать, чтобы сразу почувствовалось мое отношение к этому делу...
со всей строгостью!"
     Митя подошел к окну.
     "Если б найти такие живые, настоящие слова! Ребята-то,  в  общем, народ
чуткий. Только б начать. А потом они сами... Да, Сергей Николаевич прав!"
     Митя взглянул  на  часы  и стал  собираться.  Почистил  лыжную  куртку,
пригладил волосы, поправил на груди комсомольский значок.
     Пора!
     Он вышел на улицу и зашагал к школе.


        Глава 33. НА СБОРЕ

     Сбор был назначен в пионерской комнате. Ребята стояли кучками, о чем-то
тихо переговариваясь между собой. Девочки сидели на скамейках, подобрав ноги
и сложив на  коленях руки. Не  было обычного шума, острот  и  поддразнивания
друг друга.
     Митя беглым взглядом окинул собравшихся, поздоровался и сел за стол.
     Приход  учителя  вызвал  движение  среди ребят.  Здоровались  негромко,
усаживались, стараясь не скрипеть стульями.
     Васек  Трубачев  стоял  рядом  с Одинцовым.  Саша  незаметно  для  себя
придвинулся  ближе к Ваську. Мазин, засунув руки в карманы, стоял в стороне.
Глаза у него были тусклые, лицо равнодушное.
     Рядом с  ним  Петя Русаков со  своим серым личиком был похож на мокрого
воробушка. Он ежился и натягивал рукава курточки.
     Лида Зорина, усадив свое звено на скамейку, сидела сбоку с напряженным,
страдальческим  выражением  лица, склонив  набок черную, гладко  причесанную
головку.  Синицына, расталкивая локтями соседок, уселась посередине скамейки
и смотрела на Митю и  учителя так, чтобы они могли прочесть на ее  лице, что
она  ни в чем  не виновата. За ее  спиной  слышалось короткое, взволнованное
дыхание Малютина - он только  что спорил с кем-то  из ребят и  никак  не мог
успокоиться.
     - Малютин, сядь! - шептала ему Валя Степанова.
     Когда наступила  полная  тишина, Митя порывисто встал, с шумом  отодви-
нув стул:
     -  Ребята!   На   сегодняшнем  сборе   мы  должны   обсудить  поведение
председателя совета  отряда Трубачева.  Ни для кого не секрет, что последнее
время Трубачев ведет себя плохо...
     По  комнате  пронесся неясный  шум  - все повернули  головы  в  сторону
Трубачева.  Трубачев двинулся  вперед.  Лицо у  него побелело,  и рыжий  чуб
загорелся на лбу.
     "Эх, жалко парня!" - с досадой подумал  Митя и тут же, рассердившись на
себя, крепко стукнул кулаком по столу:
     -  Да,  плохо!   Недостойно  пионера!  Срывает  дисциплину   в  классе,
самовольно уходит с уроков, не является в школу и в конце концов зачеркивает
свою фамилию в статье Одинцова...
     - Я не зачеркивал! - с силой выкрикнул Васек.
     Кучка ребят дрогнула  и  сдвинулась тесней. Кто-то  из  девочек  громко
вздохнул.  Валя  Степанова  смахнула со лба  разлетающиеся ниточки  волос  и
крепко  сжала ладони.  У  Нади  Глушковой на  круглом лице выступила  легкая
испарина. Лида не шелохнулась.
     - Трубачев! Подойди сюда поближе!
     Васек подошел к столу и стал перед Митей.
     Сергей  Николаевич вдруг вспомнил,  как  доверчиво и решительно пошел с
ним Трубачев на  этот  сбор - может  быть,  он  надеялся,  что учитель будет
защищать его.
     Сергей Николаевич поднял голову и посмотрел на ребят.
     "Если бы они  знали, как мне больно за этого  мальчишку",  - с  горечью
подумал он, переводя на Трубачева спокойный и строгий взгляд.
     Этот взгляд говорил: "Ты виноват - отвечай!"
     Но Васек  не  искал поддержки учителя.  Он не  отрываясь смотрел в лицо
Мити и только иногда повторял: "Я не зачеркивал фамилии".
     Митя внимательно посмотрел на него:
     -  Допустим,  что  так.  Мы  это разберем.  Но это  не  снимает  с тебя
ответственности  за  другие  поступки.  Ты  ссоришься  с  Сашей  Булгаковым,
обижаешь  товарища,  которого  мы все уважаем за то,  что он  помогает своей
матери. О помощи в  семье  мы здесь говорили не  раз,  а  ты позволяешь себе
бросать какие-то глупые  насмешки. -  Митя смел со стола  попавшуюся ему под
руку промокашку. -  Это поступок  нетоварищеский  и непионерский. Я не знаю,
как ты  себя  ведешь дома  по  отношению к своим домашним... (Васек вспомнил
сморщенное обиженное  лицо  тетки  и густо покраснел.)  Об этом  нужно  тебе
подумать, Трубачев! И крепко подумать! Стыдно! Ты меня понимаешь?..
     Васек молчал, упрямо сдвинув брови.
     - Я говорю не с дошкольником, а с человеком, который должен отвечать за
себя. Я говорю с пионером, председателем совета отряда, Трубачев!
     Васек крепко прижал к бокам опущенные руки.
     - Есть... - чуть слышно сказал он.
     - Хорошо. Это  не  все. Я  хочу знать  еще,  Трубачев, как ты смел уйти
самовольно с урока и на другой день не явиться в класс? Что это тебе, шутки,
что   ли?..  -  Митя  второпях  не  подобрал   другого  выражения  и,  снова
рассердившись на  себя, напал  на Трубачева:  -  Учебу  срываешь,  нарушаешь
дисциплину,  роняешь свой  авторитет  в глазах  товарищей!  Мы  тебя выбрали
председателем совета отряда!.. Что это, Трубачев?
     Васек молчал.
     - Я спрашиваю тебя: почему ты ушел с урока? - настойчиво повторил Митя.
     - Я ушел, потому что все думали на меня...
     - Что думали на тебя?
     - Что я зачеркнул фамилию...
     -  Не  понимаю,  -  нетерпеливо  сказал  Митя,  -  объяснись...  Ребята
зашумели, задвигались. Сбоку,  оттирая от  стола  Трубачева, поспешно  вырос
Мазин.
     -  Надо разобраться... -  хрипло  сказал он.  -  С  самого  начала. Тут
виноват мел, понятно?
     Ребята вытянули головы:
     - Чего, чего?
     Митя нахмурился:
     - В чем дело, Мазин?
     Сергей Николаевич с  интересом  смотрел на крепкую,  коренастую  фигуру
Мазина, на живые, острые щелочки его глаз и спокойное упорство в лице.
     - Из-за чего вышла ссора в классе? Из-за мела. Вот он!  - Мазин вытащил
из кармана кусок мела и положил его на стол.
     Девочки  ахнули  и зашептались. Ребята  заглядывали через  головы  друг
другу - каждому хотелось посмотреть на тоненький, длинный кусочек мела.
     -  Вот  он, проклятый мел! Трубачев тут ни при чем. В тот день Русакова
должны были вызвать, а  он не знал... как это...  глаголов,  что ли...  И  я
стащил  мел, чтобы  Русакова не успели спросить... Это раз. - Он  обернулся,
поглядел  на испуганное  лицо Пети  и  усмехнулся: - Ладно,  я  все на  себя
беру... А  насчет  ссоры...  Это тоже  надо  разобраться. И Булгакову нечего
обиженного из себя строить.  Если  ко всему  придираться, так  мы друг другу
много насчитать  можем.  А по  мне так: взял да ответил хорошенько, а  то  и
другим  способом  расквитался  за  обиду,  а  цацкаться  с  этим... -  Мазин
презрительно скривил губы и  пожал плечами. Разбираться так разбираться. Вот
Одинцов статью написал и все на Трубачева свалил, а Булгаков тоже не молчал.
Он сам Трубачева обозлил! Ты, говорит, весь класс подвел, а тому, может, это
хуже всего на свете! И мел он клал? Клал. А я стащил... И дело с концом...
     - Ты все сказал? - спросил Митя.
     - Нет, не  все.  - Мазин  заспешил: - Одинцов тоже...  не разберется, а
пишет. А потом кто-то фамилию зачеркнул, и опять все на Трубачева... - Мазин
кашлянул в  кулак,  говорить ему  было  больше  нечего.  - Проклятый  мел! -
пробормотал он, не выдержав пристального взгляда учителя.
     - Мазин, сядь! Мы  с  тобой еще  поговорим. Просто стыдно перед Сергеем
Николаевичем, какие возмутительные вещи тут открываются!
     - Прошу слова! - крикнул кто-то из ребят.
     Митя поднял руку.
     - Я еще не  кончил. Когда кончу, кто хочет - возьмет слово...  Так вот,
Трубачев,  я хочу, чтобы  ты  ответил мне  сам: почему ты ушел с урока? Если
даже тебя заподозрили в том, что ты  зачеркнул свою  фамилию, а ты,  скажем,
этого не делал, так неужели ты не мог найти способ выяснить  это?  Почему ты
не пришел ко мне, к Сергею Николаевичу?
     Трубачев молчал.
     - Я не  думаю, Трубачев,  что ты  трус, но  я боюсь,  что  ты и  в этом
виноват. Я думаю,  что если ты не сам зачеркнул свою фамилию, то  ты  хорошо
знаешь, кто это сделал.
     - Я не  знаю, -  твердо сказал Трубачев, сжимая зубы.  "Пусть Мазин сам
сознается, если хочет", - подумал он.
     - Трубачев, ты знаешь, - тихо и настойчиво сказал Митя.
     Трубачев опустил голову.
     Ребята заволновались:
     - Трубачев, сознавайся!
     - Трубачев, говори!
     Малютин протиснулся через толпу и вытянул вперед худенькую руку.
     - Я прошу слова, Митя! Митя, слова! - прорываясь к столу, кричал он.
     - Дайте ему слово, - шепнул Мите учитель.
     - Сергей Николаевич, это не он! Митя правильно сказал. Я Трубачева знаю
- про  себя  он  бы  сразу  сказал.  Это  кто-то  другой... Ребята!  -  Сева
повернулся  к молчаливым, взволнованным ребятам. -  Если сейчас здесь  сидит
человек,  который  сделал  это,  и   если  он  молчит,  то  этот  человек...
последний...
     Петя Русаков вдруг вынырнул из кучки ребят и бросился к Малютину:
     - Ты... не твое дело... Я не последний человек... Я сам скажу... - Петя
поискал  глазами  Мазина. -  Мазин! Мазин! Это  я зачеркнул фамилию! Я хотел
сделать лучше, я не думал, что скажут на Трубачева!..
     Петя  весь  дрожал, поворачиваясь во все  стороны.  Мазин,  расталкивая
ребят, подошел к нему и обнял его за плечи.
     -  Не реви, -  сказал он, отводя его  в  сторонку и смахивая  с его щек
слезы. - Ну, не реви...
     Васек стоял ошеломленный и смотрел им вслед. Тишина внезапно прорвалась
шумом голосов. Ребята поднимали  руки, требовали слова. Митя быстро взглянул
на учителя и сел:
     - Степанова, говори!
     -  Ребята,  я  хочу  сказать... -  голос у  Вали  сорвался, она глубоко
вздохнула, - что мы мало знаем друг друга...
     - Что? Почему? Как? - зашумели ребята.
     Валя поправила на лбу волосы, перекинула через плечо косу.
     - Потому что вот Мазин  и  Русаков  сейчас как-то так хорошо поступили,
что у меня просто... ну... Я их обоих как будто  знала и раньше, в классе, а
по-настоящему  узнала  только сейчас... Но я... мне...  - Она  остановилась,
подыскивая слова.
     - Говори! Говори! - одобрительно зашумели опять ребята.
     -  И  все равно мне многое непонятно.  Например, почему Русаков фамилию
зачеркнул?  И еще... Знал или не  знал  об этом Трубачев?  Если не  знал, то
почему он как-то  странно  молчал? Как будто что-то скрывал,  что ли... Вот,
ребята, если кто понял, - скажите, или пусть Трубачев сам все расскажет!
     - Верно! Верно!..
     - Трубачев, говори!
     - Мы тоже не поняли!
     - Я и сам ничего не  понял, - неожиданно сказал Васек, все еще глядя на
Русакова и Мазина. - Я сейчас все  начистоту расскажу, как было. Я пришел, а
фамилия зачеркнута... А  вечером... ну, перед этим... Мазин  меня около дома
ждал, поздно уже... Я после редколлегии так себе гулял... А он пришел ко мне
и говорит: "Мы тебя выручим". Я и думал, что это он выручил. - Васек грустно
усмехнулся и посмотрел на ребят. - Не мог же я про него говорить.
     - Ты про меня думал?  -  вдруг  отозвался  Мазин. - А я про  тебя!  Эх,
жизнь! - Он  хлопнул себя ладонью  по щеке  и  засмеялся.  -  А это  Русаков
Петька!
     - А при чем Русаков?
     - Пусть Русаков говорит!
     - Разбираться так разбираться!
     - Тише!
     - Говори, Петя!
     Митя  и учитель  сидели молча, с интересом  слушая  разбор дела. Ребята
разгорелись, заспорили, останавливая друг друга:
     - Тише! Тише!
     - Не мешайте! Пусть сами скажут!
     Кто-то тихонько подтолкнул к столу Петю Русакова.
     - Это я... - Петя взмахнул длинными ресницами в  сторону Мазина. -  Для
Мазина  я это сделал... И еще потому, что из-за нас у Трубачева ссора вышла.
И про него статью написали. -  Петя развел руками. - Только я, ребята, когда
зачеркивал, не думал, что на него подумают.
     - А что же ты думал? - крикнул Белкин.
     - Просто... ничего не думал... Я хотел выручить.
     Кто-то засмеялся. Петя махнул рукой и отошел от стола.
     - Что у нас только делается! - всплеснула руками  Синицына.  -  Один за
другого... один за другого... И все виноваты. - Она всхлипнула в платочек и,
заметив взгляд Вали Степановой, быстро отвернулась.
     В комнате снова поднялся шум:
     - Подожди, Русаков!
     - Спросите его, почему он в классе молчал?
     - Почему Мазину не сказал сразу?
     - Русаков, почему ты  молчал, когда мы на  Трубачева  думали? - крикнул
бледный от волнения Одинцов.
     Петя покраснел и опустил голову.
     - Я не мог... Я боялся...
     В комнате стало тихо.
     -  Эх! - с презрением бросил кто-то. -  Боялся! А  товарища подвести не
боялся?
     Петя   вспыхнул,  сморщился,  губы  у  него  задрожали.  Надя  Глушкова
взволновалась, вскочила с места:
     - Ребята, нехорошо так! Он же сознался все-таки!
     - Не защищай! - строго сказала Лида Зорина. - Пусть сам скажет.
     - Он сам ничего не скажет,  - вступился Мазин. - Потому что тут история
другая. Степанова правильно  сказала: мы  мало знаем  друг друга. Как Петька
живет, что у него есть и чего он боится, - это из всего класса знаю один я.
     Ребята притихли.
     Сергей Николаевич написал  на  клочке бумаги:  "Это  обвинение нас тоже
касается".
     Митя прочитал,  скомкал бумажку. Он был расстроен, светлые волосы липли
к его мокрому лбу. Он  силился вспомнить домашнюю обстановку Пети Русакова и
сердился на себя и на Мазина, который знал больше, чем он, Митя.
     А в  наступившей  тишине  ребята уже решали  по-своему  вопрос  о  Пете
Русакове:
     - Мазин знает, что говорит! И кончено!
     - А ты, Петя, на нас не  обижайся! - Ребята сорвались с мест и окружили
Петю.
     - Тише! - крикнул Митя. - Сергей Николаевич будет говорить.
     Ребята затихли.
     - Я не буду разбирать всю эту историю в подробностях. Мне кажется, всем
вам  уже ясно, как произошло  то,  что Трубачев, председатель совета отряда,
оказался в таком  тяжелом  положении. Вас,  конечно, интересует больше всего
вопрос, кто виноват. Ну, виноваты  тут многие.  Прежде всего и больше всего,
несмотря ни  на что, сам Трубачев. Потом, конечно,  Мазин - в  этой  пропаже
мела - и Русаков...
     - И Одинцов тоже, - подсказал кто-то.
     - Одинцов? - переспросил Сергей Николаевич.
     - Одинцов! Одинцов! - крикнул Мазин.
     - Не вижу вины Одинцова.  В  чем ты его  обвиняешь?  -  спросил учитель
Мазина.
     -  Я  уже  говорил. Он  не  разобрался  и написал.  Да  еще  про своего
товарища.
     - Что он не разобрался, куда делся мел, то  в этом его обвинять нельзя,
потому что мел лежал у тебя в кармане и этого Одинцов предполагать, конечно,
не  мог. А что он совершенно точно и честно описал все происшедшее в классе,
несмотря  на  то  что в  этом участвовал  его  лучший  товарищ,  то  за это,
по-моему, Одинцова можно только уважать. Как вы думаете?
     Белкин вытянул вперед руку.
     - Пусть ребята думают как  хотят, а я скажу про Одинцова так... что мы,
когда... вообще... это было, думали:  Одинцов вообще не  напишет  про своего
товарища...  И решили  считать его...  ну, вообще,  если  напишет -  честным
пионером, а  если скроет -  нечестным. И вот он написал. И мы  считаем - это
честно! - волнуясь, сказал Белкин.
     Сергей Николаевич кивнул головой:
     - Скажи ты, Малютин!
     - Мне  кажется,  что он  поступил честно,  но как-то не  по-товарищески
все-таки. Потому что  Трубачев не  ожидал, а когда пришел на редколлегию, то
сразу увидел, и это на него тоже подействовало.
     - Верно!  -  крикнул Мазин.  - Предупреди,  а потом пиши.  Да разберись
раньше, где мел. А не знаешь, где он, - так не пиши!
     Кто-то засмеялся.
     Одинцов поднял руку:
     - Я не  писал про мел.  Я  всегда пишу то, что вижу  и  слышу. И потом,
думал так: если не  напишу, то какой же я пионер, а если напишу, то какой же
я товарищ? - Одинцов посмотрел на всех. -  Я все думал... А тут  ребята меня
спросили прямо в упор. И я сразу как-то понял, что должен написать. Только я
не  предупредил  Трубачева...  Это  верно.  Мне  не  пришлось  как-то  с ним
поговорить.
     - В этом ты, конечно, неправ, Одинцов. Такие  вещи надо делать открыто,
- сказал Сергей Николаевич. -  Но все-таки из виноватых мы тебя исключаем!..
Верно? - улыбнулся он.
     - Верно, верно! - закричали ребята, обрадованные его улыбкой.
     Сергей Николаевич взглянул на часы.
     - И  так как теперь уже  очень поздно, то  давайте пока буду говорить я
один, и  уж  только  в том случае,  если  моим  противником  окажется  такой
отчаянный спорщик,  как Мазин, мы дадим ему слово, -  пошутил учитель. - Так
вот  что я  хотел вам  сказать  - и это,  по-моему,  самое главное. Для меня
сегодня  выяснилось,  что  вы  неправильно понимаете  слова  "товарищество",
"дружба". Отсюда  и поступки у  вас  неправильные.  Например, Мазин выручает
Русакова, чтобы я не обнаружил, что Русаков  лентяй, что он плохо учится, не
знает урока...  Мазин  хочет,  очевидно, чтобы  Русаков  с его  товарищеской
помощью остался на второй  год... Подожди, Мазин, я все знаю,  что ты хочешь
сказать.
     - Мазин, не мешай! - крикнула Зорина.
     - Я хочу сказать! - Мазин выставил вперед  одну ногу, но,  увидев Митин
взгляд, убрал ногу и махнул рукой. - Я, Сергей Николаевич, еще докажу, какой
я товарищ! - крикнул он, отходя от стола.
     -  Это очень хорошо,  - спокойно сказал Сергей Николаевич, - но то, как
ты сейчас доказал нам, это плохо, это  называется ложным товариществом. И, к
сожалению,  вся  эта  история  построена  на  ложном  товариществе.  Русаков
зачеркивает  фамилию  Трубачева -  глупо и  не нужно,  он  тем самым  ставит
Трубачева в тяжелое положение подозреваемого. А почему Русаков это делает? Я
уверен,  что из любви к товарищу... Так вот что я хочу сказать  вам, ребята!
Учтите это на будущее. Есть прямое, честное пионерское товарищество - и есть
мелкое, трусливое, ложное  выручательство. Это вещи  разные, их никак нельзя
путать.  К товарищу  надо  относиться бережно и  серьезно...  Ну  вот, я все
сказал, что хотел. Подумайте над этим хорошенько. Думаю, что даже  Мазин  со
мной согласен сейчас... А, Мазин? - улыбаясь, спросил Сергей Николаевич.
     Никто  не  засмеялся. Лица  у ребят были  серьезные. Расходились молча.
Каждый  торопился  домой, чтобы  обдумать  про себя что-то  очень  важное  и
необходимое.
     В коридоре Васек  столкнулся лицом  к лицу с Сашей Булгаковым.  Одинцов
схватил обоих за руки.
     - Помиритесь, ребята! Васек!  Саша!  -  умоляюще  шептал  он,  стараясь
соединить руки товарищей.
     - Я с ним не ссорился, - сказал Васек.
     - Ты не ссорился?  -  вспыхнул Саша, вырвал свою руку и побежал вниз по
лестнице.

     * * *

     Митя шел с  учителем. Перед ними  маячила одинокая темная  фигурка,  то
возникающая при свете фонаря, то исчезающая в темноте улицы.
     - Трубачев...  - усмехнулся  Митя. - Домой бежит... Тяжко ему  пришлось
сегодня, бедняге.
     Сергей Николаевич вздохнул полной грудью свежий вечерний воздух:
     - Трудно растет человек...
     Митя ждал,  что учитель скажет еще что-нибудь, но тот молчал. Сбоку его
твердый, резко  очерченный подбородок и рот с сухими, крепко  сжатыми губами
казались чужими и холодными.
     "Недоволен  мной, ребятами?  - взглядывая на учителя,  пытался  угадать
Митя. - "Трудно растет человек"...  Конечно, трудно... Так чего же  он хочет
от ребят?"
     От  обиды нижняя  губа у Мити  чуть-чуть припухла. Молчание становилось
тягостным.
     - Вы не думайте, они все-таки неплохие ребята...
     Сергей Николаевич повернулся к нему и с живостью сказал:
     - Хорошие ребята! Особенно этот... Трубачев и его товарищи.

     * * *

     Васек  шел один. После сбора в темной раздевалке его  поймал Грозный и,
легонько потянув за рукав, шепотом спросил:
     - Проштрафился, Мухомор?
     - Проштрафился, Иван Васильевич!
     - Да, прочесали тебя, брат, вдоль  и  поперек... Раньше, бывало, ремнем
учили, попроще  вроде,  а  теперь  - ишь  ты! Ну, авось обойдется...  Ступай
домой. Макушку в подушку, а утром на душе легче.
     Васек попрощался со стариком и вышел на улицу. Он устал, в голове  было
так много мыслей, что ни на одной не хотелось останавливаться.
     В конце своей  улицы Васек увидел тетку. Она, суетливо и неловко обходя
лужи,  шла вдоль забора,  придерживая обеими руками концы  полушалка.  Васек
вспомнил, что тетка плохо видит, и бросился к ней навстречу:
     - Тетя!
     - Васек! Батюшки! Где ты запропал? Девятый час пошел...
     - Я на сборе был... Нас вожатый собирал.
     - "Вожатый, вожатый"! С  ума он сошел, твой вожатый! Детей  до полуночи
держать!
     -  Да  он  не  виноват. Дела у нас такие были... пока разберешься... Не
сюда, не сюда, тетя. Давай руку!
     - Погоди, не тащи... Это чего блестит?
     - Тут лужа,- держа ее за  руку, говорил Васек. - А  вот камень... ставь
ногу...
     - Ишь ты, глазастый. А я шла, небось забрызгалась вся... Ну, какие же у
вас дела разбирали? - благополучно минуя лужу, спросила тетка.
     - Кто что натворил, - уклончиво сказал Васек.
     - Кто что натворил... А ты бы домой шел.
     Васек засмеялся.
     - Да меня, тетя,  больше всех ругали там,  - сознался он. - За  поведе-
ние и всякие разные слова дурацкие... за грубость...
     - А-а, - подняв кверху брови, протянула тетка, - за грубость?
     - Ну да. Вот и тебя я тоже обидел.
     -  Ну...  это  что... Мы свои - не чужие! - заволновалась  тетка.  -  А
вожатый,  он,  конечно,  знает,  что делает.  Коли задержал,  значит,  нужно
было... это на пользу.
     Васек крепко прижал к себе теткину руку.
     -  Ладно,  ладно...  Идем   уж.   Там  тебе  ужин  приготовлен,  а  под
тарелочкой... - Она остановилась и подняла вверх палец: - Суприз!


        Глава 34. Р. М. 3. С.

     Мазин сидел на берегу пруда и напевал свою любимую песенку:

     Кто весел - тот смеется,
     Кто хочет - тот добьется,
     Кто ищет - тот всегда найдет!

     Он смотрел, как у края берега в темной воде отражаются набухшие почками
ветки березы, как, переплетаясь с ними, вытягиваются тонкие иглистые сосны и
громадной тенью ложатся  мохнатые  лапы старой  ели.  Теперь  под  этой елью
чернеет глубокая  яма, залитая водой. Это бывшая землянка Мазина и Русакова.
Когда  снег начал таять,  в нее  хлынули со всех сторон ручьи. Хорошо, что к
тому времени у мальчиков появился новый приют...
     Мазин вспомнил, как они с Петей шли домой со сбора. Петя ждал, что Митя
вызовет в школу отца. Наказания он не боялся - он боялся потерять свою новую
мать.
     - Она уйдет! - тоскливо повторял он всю дорогу.
     -  Не  уйдет! -  лениво утешал  его  Мазин: ему не  хотелось заниматься
Петькиными делами. Он хотел разобраться в настоящем  товариществе, о котором
говорил  учитель, а потому, не  глядя  на расстроенное лицо Русакова, нехотя
бубнил, идя с  ним рядом: -  Птичья  голова у  тебя, Петька... И вообще,  ты
только о себе одном думаешь.  Брось ты с этим делом нянчиться... Уйдет - так
другая найдется!
     -  Другая? - Петька  даже остановился. - Другая?! - От  волнения у него
перехватило горло. - А ты себе другую мать хочешь, Мазин?
     - При чем тут это? - тоже останавливаясь, недовольно спросил Мазин?
     -  А при том, что ты...  ничего не понимаешь в  моей жизни, - с усилием
сказал Петя, - а я... один. И ты лучше ничего не говори, если так...
     - Как - так?
     Петя молчал. Мазин почувствовал, что Петька  вдруг отделился от него со
всеми своими горестями  и теперь  уже будет решать свои дела тихо, про себя,
не обращаясь за помощью к товарищу.
     - Ладно, -  сказал он прежним снисходительным тоном. -  Я пошутил. Сей-
час придумаем что-нибудь...
     - Не надо.
     - Что - не надо? Собери ее вещи и спрячь, а пока она будет искать, отец
сам уговорит остаться. Понял?
     -  Не надо, - тихо повторил Петя. -  Ничего не надо мне, Мазин! Это  не
такое, чтобы придумывать что-нибудь. - Он  отвернулся и сломал голую ветку у
забора. - Этого ты не можешь... и не надо.
     -  Да ну тебя! - рассердился Мазин. - "Не можешь,  не  можешь"!  Я  все
могу!
     Когда Петя ушел, Мазин долго стоял во дворе и смотрел на его окна.
     "Есть   прямое,   честное  товарищество,   а  есть  мелкое,   трусливое
выручательство", - вспомнил он слова учителя.
     "Эх,  жизнь! Пойду завтра к его мачехе и напрямки начну действовать", -
решил Мазин.

     * * *

     За ночь  решение окрепло. Мазин застал  Екатерину Алексеевну одну.  Она
сидела за работой - подшивала Петины брюки. Изо рта ее торчали булавки, а  в
длинных ловких пальцах мелькала иголка. Мазин поздоровался и,  оглядев новые
Петины брюки, вежливо сказал:
     - Симпатичные брючки.
     Мачеха засмеялась с закрытым ртом, булавки запрыгали на ее губах.
     "Еще подавится!" - с тревогой подумал Мазин и сказал:
     - Выньте изо рта булавки. Я к вам по делу пришел.
     С тех  пор как Петя первый  раз привел к себе Мазина, прошло много вре-
мени.  Екатерина  Алексеевна  уже  хорошо  знала  этого  смешного, толстого,
спокойного  мальчика,  товарища  Пети.  Она  с  интересом  прислушивалась  к
коротким  фразам, которые бросал Мазин Пете  во  время игры или занятий.  Ей
нравился Мазин,  но где-то  про себя она опасалась  того влияния, которое он
имел на Петю.
     "Если хорошенько браться за Петю, то сначала нужно  взяться за Мазина",
- нередко думала она, наблюдая их вместе. Но до сих пор Мазин был  неуловим,
никогда не обращался к ней с вопросами и сам отделывался короткими ответами.
     - Какое  же у тебя  ко  мне дело?  - опуская на колени  шитье, спросила
Екатерина Алексеевна.
     - А вот какое. - Мазин придвинул  стул и сел прямо против нее. - Я, как
настоящий  товарищ  Пети Русакова,  считаю,  что  нам надо  прямо  и  честно
объясниться. -  Он  заметил  смешливые искорки  в  глазах  Петиной мачехи  и
насупился:  - Вы  не смейтесь. Это не такое,  чтобы смеяться. Это такое, что
заплакать можно,  если  вы  для Петьки  как  мать  родная. Мазин вспыхнул  и
рассердился: - Мне тоже, как товарищу, не очень-то легко!
     Екатерина  Алексеевна сложила руки на коленях и  умоляюще посмотрела на
него:
     - Коля, если что-нибудь случилось, ты говори сразу... ну, сразу!
     -  Не  бросайте Петьку никогда, если даже отец его выпорет! Понятно?  -
выпалил Мазин.

     * * *

     В  темной воде один за  другим исчезали камешки, брошенные  Мазиным. От
камешков расходились ровные спиральные круги.
     "Плакала, -  вспомнил  Мазин.  -  И  Петька  плакал... -  И,  удивленно
поглядев на  свое  отражение в воде, Мазин  скорчил гримасу. - И я плакал...
Эх, жизнь!"
     Но зато не  только Петина мачеха осталась  навсегда в Петином доме, а и
все  имущество  из землянки  перекочевало  в  русаковский дом, который  стал
теперь  самым прочным  местом  на свете. И даже  Русаков-отец  потерял  свой
грозный вид.
     "Не то он  был черный,  а стал  каштановый; не то он раньше  с  бородой
ходил, а теперь  усы у него. Петьку по плечу хлопает,  смеется, шутит. Одним
словом, наверно,  его фабрика сто пар ботинок  в секунду делает.  Придется и
нам себя  показать,  -  озабоченно подумал  Мазин,  устраиваясь поудобнее на
бревне и отводя глаза от темной глубины пруда. - Даешь учебу!"
     Он вытащил из кармана свернутую в трубочку тетрадь. Но поучиться ему не
пришлось.
     Около прежней землянки послышались тихие голоса.
     - Я думаю, что  это нора  лисы, - сказала  девочка в белом  фартуке,  с
пучком подснежников, торчащих из кармана на животе.
     -  А  я  думаю -  медвежья, - серьезно  ответил,  приседая на корточки,
стриженый мальчик  с  круглой  головой и черными  глазами.  - Я даже  сейчас
потыкаю медведя палкой.
     - Не надо. Он затонул, - сказала девочка.
     Но мальчик достал прут и наклонился над ямой.
     - Эй, ты, упадешь! - крикнул Мазин  и, перескочив через бревно, пошел к
детям. - Вам что тут надо? Это не нора, а землянка. Убирайтесь отсюда!
     - Мы сейчас уберемся, - сказала девочка.
     Но мальчик продолжал сидеть на корточках.
     Мазин поднял его за шиворот и поставил подальше от ямы.
     - А чья землянка? - спросил мальчик, нисколько не смутившись.
     - Это  землянка,  -  сказал  Мазин,  скрестив  на груди  руки,  -  двух
знаменитых  следопытов:  Русакова и Мазина -  Р. М. 3. С. Понятно? А  теперь
ступайте отсюда оба к своей бабушке!
     Когда  малыши  удалились, Мазин вынул перочинный  ножик  и  на  толстом
стволе березы вырезал четыре буквы: Р. М. 3. С.
     Полюбовавшись своей работой, Мазин сделал  еще один глубокий надрез  на
белом стволе березы и припал к нему губами.
     Он напился свежего березового соку, вытер рукавом рот и смачно сказал:
     - Эх, жизнь!


        Глава 35. ОТЕЦ

     "Супризом" тетки  была  телеграмма  от  отца. Павел  Васильевич приехал
ночью.  Васек  долго  ждал,  сидя   одетый   в  уголке  широкой  кровати,  и
прислушивался к каждому шороху на дворе. Тетка тоже не спала, она все что-то
прибирала и хлопотала в кухне.
     - Ты ляг. Я тебя тогда разбужу, - уговаривала она племянника.
     -  Ничего. Я не хочу спать, - с  трудом  приподнимая  отяжелевшие веки,
говорил Васек.
     Ему  хотелось первым  встретить  отца  на  пороге. Но  он  все-таки  не
выдержал и заснул, ссутулившись и уткнувшись  головой в  спинку кровати. Ему
снился дремучий  лес  и  колючие ветки,  снилось, что он ползком пробирается
через поваленные бурей деревья и занозил себе коленку.
     И вдруг теплые большие  руки  осторожно прижимают  его к себе и  мягкие
усы, похожие на зеленые водоросли, щекочут лицо.
     - Ну, Рыжик... Глянь-ка на меня, Рыжик!
     Васек еще крепче зажмуривает веки, потом сразу  открывает их  и горячи-
ми  от сна руками гладит отца  по заросшим,  небритым щекам.  И оба они мол-
чат, потому что нет слов, которые можно было бы сказать в такую минуту.
     - Скажи пожалуйста, ведь какой парень привязчивый! Это что!  - бормочет
в кухне тетка, тихонько сморкаясь в платочек.
     Прежние, светлые  дни  наступают для  Васька.  В длинные вечера уже все
переговорено и рассказано, все пережито сначала вместе  с большим, настоящим
другом -  отцом. Ему  не надо много  говорить - он все  понимает  с  первого
слова.
     Ссора Васька с Сашей  взволновала  Павла  Васильевича. Он никак  не мог
успокоиться и все повторял:
     - Как же так? Такой парнишка хороший...
     Васек хмурился:
     - Я, папа, этот сбор никогда не забуду!
     - Ничего, ничего, сынок! Теперь нам нужно будет себя во как поднять! Мы
это  сделаем,  сделаем...  -  задумчиво  говорил Павел Васильевич,  даже  не
замечая, что вместо "ты" говорит "мы".
     Один раз Васек сказал:
     -  Я,  папа, теперь  с  Мазиным  и  Русаковым занимаюсь.  Мы  вместе  к
экзаменам готовимся. Они, знаешь... - Васек нагнулся и зашептал отцу на ухо:
- Должны  на "отлично" выдержать. Мазин хочет  Сергею Николаевичу  доказать,
какой он товарищ. Понимаешь?
     - А!.. - таинственно кивнул головой отец. - Это надо, надо.
     -  А я им помогаю... Я  тоже  хочу доказать. Мне хочется, чтобы они оба
лучше всех на экзамене ответили.
     - Себя-то, смотри, не упусти с ними, - забеспокоился отец.
     - Нет, нет, что ты! Я ведь и сам в это время учусь.
     Васек отогнул пальцы и сосчитал:
     - Две недели  осталось. Вот  еще  только Первое  мая  отгуляем, а тогда
будем друг дружку по всей программе гонять.


        Глава 36. ЭКЗАМЕНЫ

     Первое  мая отгуляли весело.  Вся  школа  вышла  на  демонстрацию.  Шли
стройными  колоннами,  несли большие  портреты  вождей,  украшенные  первыми
полевыми цветами. Несли знамена.
     -  Шире, шире развертывайте, чтобы  такой  красивой, широкой лентой они
были!   -   возбужденно  командовал  Митя,  поворачивая  к  ребятам  сияющее
веснушчатое лицо.
     Ребята старались шире развертывать знамена и не сбиваться с ноги.  А из
всех  домов  торжественно и  весело  присоединялись  к  ним  люди,  на  ходу
подхватывая знакомый мотив любимой песни:

     Широка страна моя родная...

     Васек  Трубачев, воодушевленный  всеобщим  праздником,  пел  вместе  со
всеми, а  Мазин, шагая  с ним  рядом и устремив на голубое  небо  глаза, пел
громче всех, не считаясь с общим хором и забегая далеко вперед:

     Как невесту, Родину мы любим,
     Бережем, как ласковую мать!

     Маленький городок утопал в зелени. На всех  подоконниках  стояли первые
весенние  цветы. Кусты в палисадниках кудрявились и  в  полдень, отяжелев от
набухших почек, ложились на забор. На ночь люди настежь открывали свои окна,
чтобы дышать свежим, ароматным воздухом. Это было время весеннего праздника,
когда все люди кажутся особенно добрыми и приветливыми.
     Васек  Трубачев шел  к Русакову.  Там сегодня  была назначена репетиция
экзаменов.  Учениками  были  он,  Мазин  и  Петя  Русаков,  экзаменатором  -
Екатерина Алексеевна.
     Трубачев торопился.  Он  только  что  встретил Митю  и  узнал  от  него
замечательную  новость:  сразу  же  после  экзаменов  начнется  подготовка к
походу.
     К походу! Ура!
     Васек бежал  по улице,  взволнованный  этим сообщением. Если  бы хоть с
кем-нибудь   скорее  поделиться  своей  новостью!  Но  никто   не  попадался
навстречу... И только из одних ворот прямо на него вышел Саша.
     "Булгаков! Эй, Булгаков!" - хотел крикнуть Васек, но запнулся и неловко
замедлил  шаг.  Саша тоже  остановился.  Они  посмотрели  друг  на  друга  и
отвернулись.  Потом  каждый пошел  своей дорогой. На душе у Васька  померкла
радость,  и даже ноги в  легких  сандалиях стали  цепляться за все  бугорки.
Дойдя до угла, он оглянулся. Саша тоже оглянулся.
     Васек тяжело вздохнул и пошел к  Русакову. Круглое, доброе лицо  Саши с
открытыми  черными  глазами  было  так   знакомо  и  близко  ему.  Почему-то
вспомнились  даже руки  Саши,  с заусенцами  около  ногтей,  такие  ловкие и
быстрые в работе.
     У Русаковых уже все  было приготовлено к экзамену. На середину  комнаты
был  выдвинут  большой стол, на стене висела чистая фанера, а  под ней лежал
кусок  мела.  За  столом  торжественно сидела  Екатерина Алексеевна в темном
платье с  белым воротничком.  Лицо у нее было такое, как будто она всю жизнь
экзаменовала школьников.
     Мазин  и  Русаков в  чистеньких  новых костюмчиках,  приготовленных для
экзаменов, шепотом переговаривались между собой в ожидании Трубачева.
     - Ты  что же? Иди скорей! - встретил его  в  дверях Петя. - Смотри, она
сидит уже, - кивнул он в сторону мачехи.
     Васек почувствовал всю  торжественность  обстановки, чинно поклонился и
сел на скамейку рядом с Мазиным и Русаковым.
     Первым отвечал Петя.
     - Русаков! - вызвала Екатерина Алексеевна.
     Петя взял со стола билетик и, прочитав его, сказал:
     - Это я все знаю! Можно другой?
     - Можно.
     - Это  я  тоже знаю! - радостно  крикнул Петя. -  Смотрите,  разбор  по
частям речи! - Он оглянулся на мальчиков.
     - Отвечай, - сказала Екатерина Алексеевна. -Дай пример.
     Петя  написал на  доске: "Не бросай товарища  в беде" -  и  начал бойко
разбирать.  Екатерина  Алексеевна  кивала  головой.  Петя  закончил  стихами
Пушкина к няне:

     Подруга дней моих суровых,
     Голубка дряхлая моя...

     В дверь  тихо  просунулась  мощная  фигура.  Русаков-отец  на  цыпочках
подошел к столу и сел рядом с женой. Петя вспыхнул и взволнованно продолжал:

     Одна в глуши лесов сосновых
     Давно, давно ты ждешь меня...

     Пушкин в  детстве  был очень одинок. Самым дорогим и  близким человеком
ему была его няня, Арина Родионовна, - рассказывал Петя, глядя прямо в глаза
своим экзаменаторам.
     Петю похвалили. Вторым вышел Мазин.
     Он спокойно брал один за другим билеты и со словами: "Знаю,  знаю..." -
бросал их на стол.
     Русаков-отец  вопросительно посмотрел  на  жену  и,  наклонившись к  ее
плечу, шепнул:
     - Что за система?
     Но она сделала ему знак не вмешиваться. Наконец Мазин выбрал себе билет
и ответил по нему все, кроме стихов.
     - Стихи не знаю, надо будет выучить, - спокойно сказал он.
     Трубачев отвечал бойко, с видимым удовольствием.
     Русаков-отец спросил:
     - Если обыкновенные мастера  в смену  выполняют  сто процентов задания,
скажем пять пар обуви,  то сколько пар обуви сделают стахановцы, выполняющие
двести пятьдесят процентов задания.
     - Это вопрос из арифметики, - смутился Трубачев.
     - Это вопрос из жизни, - ответил Русаков-отец. - Ну, кто сообразит?
     - Я! - крикнул Петя. - Двенадцать с половиной пар!
     - Верно, сын, - сказал Русаков.
     После  экзамена  по  русскому  начался  экзамен  по  другим  предметам.
Мальчики разошлись усталые, но довольные собой.

     * * *

     Школа притихла.  Она стояла торжественная, праздничная, полная цветов и
света. В коридорах ходили на  цыпочках,  говорили шепотом. В классах  сидели
учителя  и какие-то  новые,  приезжие  люди  с большими  портфелями.  Мягкая
ковровая дорожка устилала лестницу и спускалась  с крыльца, на котором стоял
Грозный в черном сюртуке, с новым галстуком в голубых горошинах.
     В школе шли экзамены. Они шли уже не первый день. Митя, с  торчащей  из
кармана  зеленой тюбетейкой,  взволнованно  спрашивал  ребят  из  четвертого
класса "Б":
     - Ну, как у вас тут дела?
     - Хорошо! Хорошо!
     - Ой, Митя! Русаков на "отлично" по русскому!
     - Мазин тоже! И Белкин! И Синицына! - шептали ему девочки.
     - Ничего, Митя! Не подкачаем! - храбрились ребята.
     - Ну-ну! Старайтесь, старайтесь, ребята! - торопливо отвечал Митя. (Для
него самого наступило страдное время экзаменов.) - Я побегу... У меня вот...
-  Митя хлопал ладонью по учебнику.  - А вы тут  смотрите... Трубачев, чтобы
все в порядке было!
     - Есть все в порядке!
     Школа стояла тихая  и торжественная, но вокруг нее громко и весело пели
птицы,  кричали  и  ссорились  воробьи,   в   листьях  шумел  ветер  и  звал
далеко-далеко - в поле, в лес, на речку, на вольную лагерную жизнь.

     * * *

     Одинцов лежал на  кровати и слушал, как  на крыльце бабушка уговаривала
снестись большую рябую курицу:
     - Накормлена, напоена и гребень красный, а ходишь, бездельница, пустая!
     Одинцов засмеялся, нырнул под одеяло и сладко потянулся.
     "Теперь  пойдут чудесные  дни! В  воскресенье поход! А там, может быть,
лагеря...  Вчера  сам  директор поздравил четвертый "Б"  с отличным заверше-
нием учебного года... Он  так и  сказал: "С отличным!"  - с гордостью  вспо-
мнил  Одинцов  и  посмотрел  на  этажерку, где  на четвертой полке  были уже
аккуратно сложены его учебники за четвертый класс.
     Пятая  полка  еще была пуста.  На  ней только к сентябрю появятся новые
книги, а пока еще только май.
     - Бабушка! - закричал Одинцов, вскакивая и подбегая к окну.
     У крыльца  шумно  кудахтали куры,  стуча  по тарелке  с пшеном твердыми
клювами.
     Бабушка вошла в комнату, держа на ладони теплое, свежее яичко.
     - Уговорила? - обрадовался Одинцов.
     -  Усовестила!..  - ответила бабушка. -  Тебе  в  мешочек  сварить  али
всмяточку?
     - В  мешочек,  в  мешочек!  - чмокнув ее  в сморщенную  щеку,  закричал
Одинцов и, шлепая по полу босыми ногами, побежал умываться.
     Брызгая водой, он без умолку говорил о походе, о товарищах и о том, что
теперь можно ни о чем не думать и бить баклуши до сентября.
     - Бабушка, ведь мы пятиклассники! Понимаешь, пятиклассники!
     - Ну, дай бог, дай  бог! - повторяла бабушка, глядя  на  внука светлыми
голубыми глазами.


        Глава 37. ПРИГОТОВЛЕНИЕ К ПОХОДУ

     Поход был назначен  на воскресенье.  Ребята  целую  неделю готовились к
нему и одолевали Митю вопросами:
     - Кто пойдет? Какие классы? Какие учителя?
     - Повторяю,  -  охрипшим  голосом  кричал Митя,  -  пойдут три  отряда!
Четвертый  и пятый классы. Задание  каждого отряда  - раньше  всех прибыть к
костру,   местонахождение   которого   нужно   будет   определить  в   пути,
руководствуясь указателями.
     - Топографические знаки! - с восторгом крикнул Белкин.
     Митя кивнул головой.
     - Дальше. От четвертого "Б" в походе примет участие Сергей Николаевич.
     - Ура! Ура! - Ребята вскочили с мест и окружили Митю. - С нами? Пойдет?
     - Сергей Николаевич и  я  будем принимать  отряды в назначенном месте у
костра.  Понятно?  -  кричал  Митя.  - В  четвертом  "Б" командиром назначен
Трубачев, а комиссаром - Булгаков, - закончил он при общем ликовании. - Сбор
во дворе школы в десять часов.
     - Митя! Митя! Подожди!
     - Трубачев с Булгаковым в ссоре!
     - Митя, они же давно в ссоре! - зашептали со всех сторон девочки.
     -  Что?  -  нахмурился  Митя и громко  сказал: -  Ничья  ссора  нас  не
касается. В общем деле не может быть  личных интересов. Понятно?.. Трубачев,
ты слышал, что я сказал?
     - Слышал.
     - А ты, Булгаков?
     - Слышал.
     - Так принимайте задания!
     - Есть! - твердо ответили оба.

     * * *

     В   воскресенье  Васек   вскочил  с  постели  и,  отдернув   занавески,
зажмурился. Луч солнца мягко скользнул по его щеке и прыгнул на пол.
     - Есть поход! - прошептал Васек и оглянулся на спящего отца.
     Было еще очень рано,  но теткина  постель была пуста.  Васек заглянул в
кухню.
     На столе  были  уже приготовлены  отцовская  фляжка, несколько отборных
картофелин, соль и каравай хлеба. На табуретке лежал рюкзак.
     -  Не буди  отца, -  шепотом  сказала  тетка, разглаживая  утюгом новый
матро