ем. Шапка снегом запорошена, вся блестками переливается, брови и ресницы тоже от мороза побелели. Все спят, а он стоит... Что-то тревожит Нюру в рассказе Васи. Про кого это он опять? Про командира, верно... Почему же командир не спит?.. Она тихо отходит от окна, слушает, и рисуется ей белое-белое поле, тяжелые, засыпанные снегом ветви ели, взбитые метелью сугробы и утонувший в них до пояса командир в шинели бойца, в заснеженной шапке с красным огоньком звезды... В углу палаты раздается голос Егора Ивановича: - Попить бы, дочка... Нюра осторожно проходит между койками, наливает в чашку воды и подносит ее раненому. Егор Иванович, покачиваясь, сидит на койке. В полумраке белеют туго забинтованная рука и на смуглой, заросшей шее широкий бинт. - Мозжат кости, терпенья нет... Вот через недельку на электризацию назначат. Я уже просил Нину Игнатьевну, чтобы ты меня тогда водила, дочка. Тут через дорогу, недалеко... Только бы скорее назначили, - тихо говорит он, морща высокий лоб и глядя на Нюру изнуренными бессонницей глазами. - От тепла боль приутихает, дышать легче. - Как только доктор скажет, так и пойдем, - ласково говорит Нюра. - Тут недалеко, мы потихоньку... Напоив Егора Ивановича, она снова отходит к окну и, присев на подоконник, смотрит, как постепенно темнеет и темнеет во дворе. Сегодня Нюра сильно поссорилась с матерью. Закрывая за девочкой дверь, мать с сердцем сказала: - В последний раз тебя пускаю! Что это за безобразие, что ты ни одного дня не посидишь дома! Вот сейчас вечер. Все порядочные девочки уже давно дома! Ну куда ты идешь? Нюра молчала. Она часто упрямо молчит, избегая взгляда матери. А мать ждет, требует ответа; молчание Нюры возмущает ее до глубины души. "Но разве ей можно что-нибудь рассказать! - с тоской думает Нюра. - Ведь она потом этим же попрекать станет!" - Нюра, ты живешь с нами, как чужая... - сказала сегодня мать. Полный подбородок ее задрожал, в глазах появились слезы. Нюра с тревогой смотрела, как мать прижимала к глазам платок, нервно комкала его в руках. - Почему ты всегда молчишь, Нюра? Мать вдруг, словно потеряв терпение, разразилась гневными упреками: - Тебе твои товарищи дороже родителей! Ты целые дни без толку гоняешь с ними по всему городу... Но я этого не оставлю так! Я не для того свою дочь воспитывала, чтобы она лодыря гоняла с какими-то приятелями. - Это не какие-то... Ты не должна так говорить, мама! Мать и дочь смотрели друг на друга холодными, враждебными глазами. Потом Нюра отвела взгляд и пошла к двери. Дел так много! Их накапливается все больше и больше. Теперь они уже начинаются с самого раннего утра. Ведь все ребята на работе! Что понимает в этом мать!.. Возвращаясь поздно вечером, Нюра с замиранием сердца слышит всегда одно и то же восклицание: - Наконец-то!.. И пока Нюра, снимая на ходу пальтишко, проскальзывает в комнату, мать, шумно дыша, идет за ней, как грозный судья, имеющий право на угрозы, наказания и жалобы. - В последний раз чтобы это было! И помни: если ты меня обманываешь... если все эти твои россказни, что ты ходишь в госпиталь, окажутся ложью... - Мать дробно стучит пальцем по столу, голос ее повышается до крика: - Я к главврачу пойду! Я тебя не пожалею... Я целый день как безумная мечусь по дому и не знаю, где моя дочь... Да мало мы с отцом из-за тебя пережили, когда ты на этой самой Украине застряли! Мало я ночей не спала! Неблагодарная! Мать бессильно опускается на стул, закрывая лицо руками; крупные слезы просачиваются сквозь ее пальцы. - Неблагодарная ты! Вот останешься без матери, вспомнишь тогда все. Испуг и жалость охватывают Нюру. Она бросается к матери, пробует разнять ее руки, прижимается к ним лицом: - Мамочка, ведь я не одна, ведь все ребята так! И я ничего тебе не солгала - мы все работаем. - Кто - все? - грозно спрашивает мать. - Кто? Твои Трубачев? Вот эта самая компания, которая и испортила тебя вконец! Где моя дочь? Я ее не узнаю... То-то сюда и глаз не кажут! Стыдно им... Я на тебя все силы положила. Но ты готова на первых встречных променять родителей. Бессовестная! Тебе никого не жалко! Нюра уже не слушает, как со слезами и возмущением упрекает ее мать, - она все равно не в состоянии доказать свою правоту. Поздно ночью, когда приходит с завода отец, в комнате родителей затевается тяжелый спор. Нюра лежит на кровати, смотрит в темноту открытыми глазами и жадно ловит каждое слово отца. Что делать? Как быть? Может быть, папа поймет ее? Папа все время на заводе с людьми, он понимает, что каждый должен сейчас работать изо всех сил... Отец встает очень рано; мать, измученная ссорами с дочерью, еще спит. Нюра в одной рубашонке выбегает в переднюю, бросается к отцу: - Папа, подожди! Поговори со мной! - Нюрочка, дружочек, что же тут говорить? Пожалей маму, доченька... Всем трудно, и ей трудно. Война... Пойми это, Нюрочка. Ты ведь уже не маленькая... Мы все с головой ушли в работу. Иначе нельзя. А маму надо жалеть. Мама у нас больная, она за тебя все глаза выплакала. Это надо понимать, доченька. - Отец гладит Нюру по голове, смотрит на нее расстроенными, умоляющими глазами. - До войны я жил для семьи - для тебя, для мамы, а теперь у меня так много дела, я прихожу только на несколько часов домой. Ты ведь большая девочка, Нюра, ты пионерка. Ты должна понять, что у каждого из нас есть долг перед страной... высокий долг... - Отец бессильно оглядывается, ищет убедительных слов. - Вот если бы был твой вожатый - он с вами умеет разговаривать, - он тебе объяснил бы. А я вот спешу сейчас... - Отец набрасывает пальто, бегло целует дочь. - Пожалей же папу, доченька... Будь хорошей девочкой, не волнуй маму, не затрудняй собой жизнь взрослых. Я не могу сейчас разбирать ваши ссоры, я должен работать, я не могу иначе... - бормочет отец на ходу. - Папа, папа... я тоже не могу иначе! - беспомощно рыдает Нюра и ловит руки отца, чтобы удержать его, чтобы рассказать ему, что и в ее маленькой жизни есть свои обязанности перед Родиной. На плач Нюры выходит из спальни мать. Девочка выпускает руки отца и убегает к себе. Некому, некому рассказать, не с кем поделиться своим горем... Если бы поговорить об этом с Лидой, с товарищами! Но Нюра скрытная. Ей стыдно за родителей, ей не хочется, чтобы кто-нибудь обвинял ее мать. Она даже никогда не зовет никого к себе в дом - стесняется матери. Мать может начать упрекать, сердиться, выговаривать. Разве в такой дом можно прийти товарищам? И Нюра молчит, затаив свое горе. Дома она старается помогать матери. По утрам молча берет карточки и идет в булочную за хлебом. Она всегда ходит за хлебом в эту булочную, что на углу. Коля Одинцов тоже прикрепил там свои карточки, хотя эта булочная далеко от его дома. Коля видит Нюру еще издали. Он занимает для нее очередь и берет сто граммов румяных, поджаристых сухарей. Коля старается не смотреть на распухшие от слез глаза подруги и, когда она выходит из булочной, неловко сует ей в руки свои сухари: - Бери!.. Ну что ты еще... бери! - Да нет, я не хочу! Лучше бабушке отнеси, - слабо возражает Нюра. - Да бери, откусывай! Я для бабушки белого хлеба взял, - уговаривает Одинцов. Они идут по улице, похрустывая сухарями. Заплаканные глаза Нюры тревожат се товарища, но он не смеет спросить, почему она плакала. Ведь Нюра все скрывает. А зачем скрывать? Ведь и Коля и все товарищи давно видят, что у нее дома как-то неладно. Недавно они все напали на Лиду: "Почему ты не спросишь? Ведь ты же ее подруга!" - "Я спрашивала... я двадцать раз спрашивала, но она не хочет, чтобы я знала. И вы меня не упрекайте! Я сама не знаю, что делать!" Лида сильно рассердилась на них за упреки. - Мне скоро придется после обеда дядю Егора Ивановича на электризацию водить, - думая о своем, устало говорит Нюра. - Давай вместо тебя я буду! - быстро предлагает Одинцов. - Нельзя. Он со мной хочет. У него дома дочка такая же, вот он все со мной дружит. - Нюра, - осторожно говорит Одинцов, - может, на тебя мама сердится за что-нибудь? Ты скажи нам... Может, тебе нельзя так часто из дому уходить? Нюра молчит, и Одинцов сам пугается своего вопроса. Но уже все равно - начал так начал. - Нюра, мы ведь все товарищи, ничего друг от друга не скрываем... Ты только скажи нам, может, мы к твоей маме пойдем, поговорим с ней... Может, Севе пойти или Трубачеву? Нюра сразу настораживается: - Нет, что ты! У меня... ничего особенного. Просто мама нервная - она не любит, когда я ухожу. - Взрослые, конечно, все нервные. - бормочет Коля. Но Нюра неожиданно твердо говорит: - Но ты не беспокойся, я все равно буду ходить. Надо так надо. Помнишь, как в походе мы подошли к холодной, глубокой речке и все испугались, что придется ее вброд переходить, а Валя сияла тапочки и так просто сказала: "Надо так надо"? Помнишь? Одинцов не помнит, но из уважения к памяти подруги грустно кивает головой. - Вот и я так теперь буду. Надо так надо! - говорит Нюра. - Трудно тебе все-таки с родителями... - опять начинает Одинцов. Но Нюра, готовая защищать свою семью, смотрит на него настороженно и сухо. Коля в смущении надкусывает последний сухарь и протягивает его Нюре: - Ты не думай, я ничего не говорю... Вот возьми еще сухарь, я нечаянно надкусил... Может, брезгаешь? - Ой, как не стыдно! - вспыхивает Нюра и в доказательство поспешно засовывает в рот сухарь. Сухарь с хрустом разламывается пополам под ее крепкими зубами. - Вот как раз! На тебе половину! - радуется Нюра. - Здорово сломался - точка в точку пополам! - с особым удовольствием похрустывая своей половинкой, замечает Коля. Обоим становится беспричинно смешно и весело. И до самого дома, пока рядом с Нюрой идет ее друг и товарищ, она не вспоминает больше о тяжелой размолвке с матерью. Глава 29. ШКОЛА No 2 Бывший пустырь привлекал внимание всех жителей маленького городка. "Школа No 2" - читали они объявление на приземистом столбике, вбитом в землю на том месте, где предполагался въезд в будущую аллею. Люди останавливались и с любопытством глядели на широкий двор, на большой дом, опоясанный вокруг лесами. На крыше звонко отстукивал молоток кровельщика, плотники вставляли рамы, а по двору с тачками, носилками и лопатами пробегали школьники. Мокрые загорелые спины мальчишек жарко блестели на солнце, повязанные платочками головы девочек, как разноцветные маки, мелькали на пустыре. Двор был уже убран, яма с мусором аккуратно засыпана и сровнена с землей, освобожденная от щебня трава поднялась, и в ней зацвели желтые и синие цветики иван-да-марьи, зеленые калачики и мелкая ромашка. - Давай, давай! Принимай! - слышался крик рабочих. Доски и рамы поднимали на второй этаж на веревках. Упираясь крепкими ногами в землю, ребята держали железную лестницу, подавали инструменты. - Эй, ребята, кто там из вас половчее, подай сюда плоскогубцы! - доносился с крыши голос кровельщика. - Есть подать плоскогубцы! Опережая товарищей, мальчуган в полосатой тельняшке бросался к лестнице и, поплевав на ладони, быстро, как обезьяна, карабкался наверх. Черные ленточки его бескозырки развевались в воздухе, и через мгновение задорный голос слышался уже на крыше: - Приказ выполнен! Есть спускаться обратно! Ленты бескозырки снова развевались в воздухе, и мальчуган прыгал на землю. Заслышав гудок машины, ребята с торжествующими криками выбегали на улицу, прибирая по пути брошенные доски и обрезки железа: - Везут! Везут! - Отойдите, граждане! Посторонитесь! На пустырь въезжала белая от извести машина. Зычные гудки ее наполняли двор. Тяжелый борт с грохотом откидывался, и белая пыль густо покрывала волосы и плечи школьников. Известь сваливали в приготовленную яму, лопаты звонко скребли дно грузовика. Шофер, выглядывая из кабинки, давал задний ход: - Эй, работнички! Отойди подальше! - Разворачивай, дядя, разворачивай! - Стой, стой! На доски наедешь! Одна из машин сбросила прямо около столбика ящики с гвоздями и тяжелые листы железа. Грозный с двумя рабочими принялся разбирать кучу железа. Васек, откинув со лба мокрый от жары чуб, взмахнул рукой: - Эй, ребята, носилки сюда! Лида и Нюра оглянулись, схватили носилки и побежали на его зов. Васек обхватил обеими руками ящик с гвоздями, силясь поднять его с земли. На помощь ему со всех сторон бросились товарищи. Ящики потяжелее тащили волоком, оставляя примятый след на траве. Любопытствующие граждане но выдерживали - крупно шагали за черту, где стоял врытый в землю столб, сбрасывали на сложенные бревна пиджаки и включались в работу: - Стой, ребята! Веревки надо! Веревки давайте! - Эй, ве-рев-ку! Ве-рев-ку давай! - неслось по двору. Ящики с гвоздями обвязывали веревкой и втаскивали на второй этаж. Блестящие белые листы железа, поблескивая на солнце, плыли на головах людей к дому. Прежний пустырь стал похож на жизнерадостный, трудолюбивый муравейник. Объявление Мазина скликало со всего города бывших учеников школы. Ребята входили во двор, как бы не веря своим глазам, со счастливыми, удивленными улыбками оглядывали работающих школьников, узнавали друг друга, радостно здоровались. - Где директор? Ребята, где Леонид Тимофеевич? - Он лесовоз хлопочет! На делянку поехал! - Эй, чего спрашиваешь! Твоя школа? - Ну как же! Вторая?.. Моя! Я в пятом классе учился, не узнаешь? Как не узнать! Узнавали. Жарко хлопали пыльными от работы ладонями по чистой ладони пришедшего. - Сбрасывай майку! Становись на работу! Новый школьник сбрасывал майку, принимался за работу. По улице громыхала трехтонка. Ребята, оглушая криками шофера, заглядывали в кабинку. Из нес неторопливо выходил директор, с доброй усмешкой в карих глазах встречал вновь пришедших, вспоминал фамилии, пожимал протянутые руки. - Здравствуйте, здравствуйте! Нашла вас школа? Очень рад... Какой класс? Шестой? Великолепно! Определяйтесь на работу. Вон Иван Васильевич покажет куда. - Да что-то уж больно много помощников стало! Идут и идут! - ворчал Грозный. - Эдак вместо работы одна забота получится с ними. Хитрость Мазина привлекала на пустырь не только школьников, но и родителей. Прочитав объявление, они торопились записать своих детей в школу. Директор принимал посетителей прямо во дворе. На крыше гремело железо, вокруг дома по лесам ходили рабочие, со стен сыпалась отбитая штукатурка, на земле лежали горы стружек. - Школы еще нет. Вот закончим ремонт, тогда начнем записывать детей, - устало пояснял директор. Ремонт шел полным ходом. Директору приходилось ездить в Москву, ходить по разным учреждениям, хлопотать материал. Возвращаясь на пустырь, он всегда спрашивал: - Как у нас дела? - Тес привезли! Мазин с дедушкой Миронычем ездили! - бойко докладывал ему Васек Трубачев. - А другой Мироныч как? Закончил обвязку рам? - Вставляет уже! Двух плотников, по странной случайности, звали одинаковым отчеством - Миронычи. Старший - дедушка Мироныч, бородатый, с кудрявой сединой, - был всегда весел и говорлив; младший - дядя Мироныч, - наоборот, глубоко прятал под насупленными бровями глаза и, не тратя попусту слов, выразительно стучал корявым пальцем по спине приставленного к нему помощника, указывая бровями на нужную ему вещь. Работали оба плотника добросовестно, с охотой. - Мы, товарищ директор, работаем на совесть. Мы, по общей человечности, труда не жалеем, потому как детям нужна школа... Денег с вас мы не требуем, потому как нас выделил завод. Мы пришли от коллектива рабочих. Дело это почетное, и Родина нам зачтет, - перебрасывая доски, рассуждал дедушка Мироныч. - Вот, конечно, ежели после работы кружечку пивца поднесете - это мы не откажемся, это, так сказать, мы в своем праве. Как ты думаешь, Мироныч, а? - Я к этому делу равнодушный, - искоса поглядывая на директора, отвечал младший Мироныч, - разве от жары, конечно. Леонид Тимофеевич посылал Грозного за пивом. Грозный, неодобрительно поглядывая на старика Мироныча, качал головой, советовал: - Вечером угощайте, после работы. А то уж очень разговорчивый дед попался! Внешний вид дома постепенно восстанавливался. Можно было приниматься за отделку комнат нижнего этажа. Работа задерживалась из-за отсутствия печника. - Что ты будешь делать! - горевал школьный сторож. Нет как нет! Леонид Тимофеевич весь исхлопотался! И куда они все подевались в городе? - Дефицитный товар. Большой спрос на печника идет, - авторитетно заявлял Мироныч-старший. - Как хотите, а доставайте. Школа без печей не может быть, - хмуро цедил младший. В комнате стояли аккуратными столбиками сложенные кирпичи. Ребята наносили песку, глины, но печника не было. Каждое утро, почистив с помощью Грозного свой выходной костюм, Леонид Тимофеевич отправлялся на поиски. Однажды, вернувшись, он весело похлопал сторожа по плечу: - На днях печник будет! - Откуда? - всполошился Грозный. - Из райкома комсомола, - с лукавой усмешкой ответил Леонид Тимофеевич. Сторож значительно поднял брови. - Уж это без ошибки! - с уважением сказал он. Глава 30. КАК ЗАРОЖДАЕТСЯ МЕЧТА... От жаркого солнца кое-где на тротуарах образовались кривые трещины, пыль густо оседала на кустах, на заборах. В разгар работы с улицы на зеленый пустырь вдруг доносился громкий знакомый голос диктора, передающего последнюю сводку. Работа останавливалась, взрослые и дети выбегали на улицу и, повернув головы к громкоговорителю, слушали сообщение с фронта. Те, которые не могли бросить работу, нетерпеливо спрашивали вернувшихся: "Ну что там слышно? Как дела на фронте?" Сегодня, заслышав сводку, Васек выбежал на улицу вместе с Витей Матросом. Перегоняя друг друга, они помчались на голос диктора и, пристроившись позади собравшейся кучки прохожих, слушали утреннее сообщение. Витя Матрос стоял рядом с Васьком и не мигая смотрел горячими, черными, как угли, глазами на громкоговоритель. Военные события владели всеми помыслами Вити - он не пропускал ни одной сводки, жадно слушал рассказы о героях и сам мечтал о подвигах. В доме у Вити, на чердаке, под слуховым окном, долго лежал на боку старый ящик, когда-то заменявший ему корабль. Еще не так давно Витя являлся на чердак и, воображая себя капитаном, командовал невидимыми матросами: "Команда, наверх! Убрать снасти! Надвигается шторм! Попросить ко мне Виктора Боброва!" - "Есть Виктора Боброва!" - отвечал сам себе Витя. "Виктор Бобров! Вам предстоит выяснить расположение противника. Возьмите запасную шлюпку и отправляйтесь немедленно!" - "Есть, капитан!" Старый ящик превращался в шлюпку, он скрипел и бешено раскачивался. Мать стучала щеткой в потолок. "Витя, Витя! - кричала она. - Что ты там делаешь, противный мальчишка. Штукатурка сыплется с потолка". Витя затихал, но ненадолго. "Человек за бортом!" - вдруг отчаянно орал он, прыгая с размаху из "шлюпки" на старый ободранный диван с торчащими из ваты пружинами. Игра разгоралась снова. Но с тех пор как началась война и любимый брат Вити ушел на фронт, мальчик забыл свои детские забавы. Слуховое окно на чердаке затянулось паутиной, и в морозную зиму Витя сам порубил свой старый ящик матери на дрова. Сейчас мысли Вити Матроса уносились к каменистым берегам под Севастополем, где сражался его старший брат - - моряк Черноморского флота Николай Бобров. С побелевшим от волнения лицом мальчик жадно вслушивался в каждое слово диктора: "Неувядаемой славой покрыли себя защитники Севастополя. Они стойко и мужественно обороняют от немецко-фашистских захватчиков каждую пядь Советской земли..." (1) Васек мельком поглядывал на Витю, тихонько жал его тонкие загорелые пальцы. "Брата вспоминает..." - с теплой жалостью думал он. Сводка кончилась. Прохожие постепенно разошлись, а Витя все еще стоял и, забывшись, смотрел вверх, на громкоговоритель. Васек тронул его за плечо: - Пойдем! Витя медленно повернул к нему голову. В его глазах блестели слезы. Васек заволновался. - Витя, он вернется, твой брат, ты не бойся! - поспешно сказал он, чтобы утешить мальчика. Ресницы у Вити дрогнули, сбрасывая светлые капли слез, губы зашевелились, но он ничего не сказал, только покачал головой и вытащил из-за пазухи пачку писем, завернутых в газетную бумагу. Письма были смятые, зачитанные, с истертыми, расплывшимися буквами. Витя развернул одну бумажку и прочитал дорогие слова, написанные ему братом перед боем. Письмо было суровое, но между строк сквозила нежная. большая любовь к младшему братишке. Кончалось оно так: "...Моряки стоят насмерть. Пусть советские люди крепки надеются на нас - будем бороться до последней капли крови. И ты, Витька, помни: коли не вернется твой брат, значит, смертью храбрых погиб он на своем посту. И плакать о нем, братишка, не надо. Утешай мать, береги ее за себя и за меня. Вырастешь - станешь моряком. Выйди в море, погляди на город-герой Севастополь, на прибрежные камни, политые нашей кровью, и сними, Витька, шапку перед славными защитниками-черноморцами. Был между ними и брат твой Николай..." Мальчик опустил письмо. Глаза его сверкнули гордой решимостью: - Кончу школу - стану моряком. И, если Родина даст мне какой-нибудь приказ, я не посрамлю брата! Васек с большим уважением смотрел на мальчугана, который с недетской суровостью преодолевал свое горе и твердо знал свой будущий путь. Васек с беспокойством подумал о себе. А кем будет он, Васек Трубачев? Какие-то неясные мысли тревожили его душу. Он видел себя и командиром отряда, и строителем, и геологом, но во всем этом не было того главного, прямого, раз навсегда намеченного пути, который был у Вити. Глубоко задумавшись, Васек не слышал, как Витя тихонько потянул его за рукав и что-то сказал. Он понял только, что товарищ говорит о море, где, рассекая гребни неспокойных волн, идут на врага боевые советские корабли, где на берегу бьются насмерть севастопольские моряки, где из рукопашной схватки не уйти живыми врагам... Витя говорил громко, возбужденно, и сила его слов захватывала Васька. Потом он умолк. Лицо его засветилось неизъяснимой прелестью затаенной мечты. - Уйдем в море, Трубачев! - с восторгом сказал он вдруг. - Ты не знаешь, какое море! Я вырос на берегу. Я видел высокие, как дома, волны - они выбрасывали громадные камни и разбивали их вдребезги. Но моряки ничего не боятся... Уйдем на корабль, Трубачев! Ты не знаешь, какой народ моряки! Голос Вити проникает в сердце Васька. Стать отважным советским моряком, служить своей Родине, защищать ее от врагов, стоять насмерть, как стоят под Севастополем черноморские моряки... Васек вскидывает голову. По широкому синему небу уплывают куда-то вдаль тяжелые белые облака. Чудится: в далеком, невиданном море идут на врага боевые корабли, на палубе в черных бушлатах стоят моряки, и, залитый солнечным светом, на высокой мачте реет советский флаг. - Уйдем в море, Трубачев! - настойчиво шепчет Витя. Бывает в жизни тревожный и радостный миг, когда в сердце человека зарождается мечта. Васек уже чувствует ее крылатое прикосновение. - Но ведь это еще не скоро, Витя. Нам еще надо кончить школу, - с трудом возвращая себя к своим делам, к своей теперешней жизни, рассеянно говорит Васек. - Конечно, конечно! Мы кончим школу и морское училище... Нам еще много надо учиться! - радостно подхватывает Витя. - Ты только скажи мне - пойдешь? Васек крепко обнимает его за плечи: - Пойду... Спасибо тебе, Витя! Спасибо тебе... Васек не знает, за что он благодарит этого черноглазого мальчишку, но чувствует, что Витя Матрос как будто подарил ему синее море с боевым кораблем, и бушлат моряка, и будущие подвиги. Так зарождается мечта... Глава 31. НА ПРУДУ К вечеру работа на пустыре утихла. Рабочие расходились по домам. Свернув трубочкой фартуки и засунув их под верстак, ушли и два Мироныча. Закончил работу кровельщик и, постукивая молоточком по новенькой водосточной трубе, поджидал директора. Две женщины спешно домывали лестницу и комнату на втором этаже, предназначенную для учительской. Ребята собирали разбросанные по двору инструменты и вносили их в дом. В передней, возле сваленных в кучу дранок и обрезков, Грозный, присев перед табуреткой, кипятил на керосинке чан. Леонид Тимофеевич, выглянув из окна второго этажа, махнул ребятам рукой: - Кончайте! Кончайте! Домой пора! Васек сгреб лопаты, покрыл их брезентом и выпрямился. Исцарапанные плечи его, черные от солнца и грязи, ныли от усталости. Но сквозь эту усталость он чувствовал, что горячий призыв Вити Матроса влил в него какие-то новые силы. Казалось, все можно преодолеть в жизни. Девочки принесли в кружке воды и поливали друг другу на руки. Мазин молча взял у них из рук кружку, жадно выпил тепловатую водичку и, сплюнув, сказал себе в оправдание: - Все равно не отмоетесь здесь. Незачем и грязь разводить. Спорить никому не хотелось. Все молча отряхивали платье от въедливой известковой пыли, чистили о траву побелевшие тапки. - Вот и еще день прошел... - как-то значительно и печально сказал Одинцов. Васек поднял глаза и встретил тоскующий взгляд Петьки. - Пойдем на пруд! - бодро сказал Васек. - Там и вымоемся и поговорим. Он знал, что у всех на душе лежит тяжелый камень - беспокойство за учебу. Аккуратное посещение уроков все еще не налаживалось, каждый день кто-нибудь отсутствовал. - Надо посоветоваться, - как всегда в трудных случаях, говорил Одинцов. День уже кончался, но впереди был еще длинный вечер. - На пруд! На пруд! - оживились ребята. - Девочки, не расходитесь! - Мне домой надо, - покачала головой Нюра. - Васек, я сегодня обещала маме прийти пораньше. Она очень много занимается сейчас политучебой. Мне надо еще ужин сварить и посуду убрать, -- тихо сказала Лида. - А завтра мама работает, так, может быть... - Нет, у нас нет больше завтрашних дней. Мы можем потерять шестой класс, понятно? - Давно понятно! - буркнул Мазин. - Объявляю сегодняшний сбор на пруду обязательным! - решительно закончил Васек. Сбор! Знакомое слово всколыхнуло и сразу мобилизовало ребят, все повеселели. Петя Русаков с благодарностью взглянул на Трубачева. - Молодец! - одобрительно сказал Одинцов. К Лиде и Нюре подошел Сева Малютин. - Вы куда? - Пойдем, пойдем - у нас сбор! Сейчас Трубачев объявил! - Как? А я ничего не знаю! Мне даже не сказали! - обиделся Сева. - Да это только сейчас. Мы тоже еще ничего не знали - вдруг он говорит: сбор! - взволнованно зашептали девочки. - Давно не слышали! - усмехнулся Мазин и, так же как Одинцов, одобрительно сказал: - Молодец Трубачев! Васек шел впереди, не оглядываясь, но слышал все, что говорили товарищи. Слово "сбор" вырвалось у него неожиданно. И теперь он сам был взволнован этим коротким и торжественным напоминанием о том, что они пионеры, что им необходима пионерская работа, что в ней есть все, чего им не хватает в их жизни и труде. В ней есть четкость, мужество, дисциплина и многое другое, что делает жизнь увереннее и проще и не дает возможности растрачивать бесполезно свое время. Еще минуту назад Васек не знал, о чем будет говорить с товарищами и как выйдут они из своего трудного положения. Но теперь он знал. Да, сбор! На нем всегда решались самые серьезные вопросы. Васек шел твердым, уверенным шагом и чувствовал, что в его товарищах тоже появились спокойствие и бодрость. В редкие часы отдыха любимым местом ребят был старый пруд. Заросший и заброшенный, он напоминал им Слепой овражек. Так же на закате в зеленой воде отражались светлые лучи солнца, так же качались над головой шумливые ветки и кричали, пролетая, птицы. Только не было затонувшей в воде коряги. Здесь, среди елок, на темном берегу, как случайная гостья, гляделась в пруд нарядная белая береза. На ее нежном стволе чернели вырезанные Мазиным буквы: "Р.М.З.С.". Л около бывшей землянки, широко раскинув разлапистые ветки, крепко сидела в земле старая ель. Нет, это не был Слепой овражек! По краю пруда не рос густой орешник, здесь не могли спугнуть ребят чужие, страшные шаги... Но в густой тени, у заросшего пруда, вставали в памяти дорогие, знакомые лица, и чудилось, что протянешь руку - и опустишь ее на теплое загорелое колено сидящего рядом Генки, а закроешь глаза - и стоит перед тобой в шапке-кубанке Игнат, крепко сведены у переносья черные брови... А из-за спины Игната выглянут серые выпуклые глаза Федьки... И Грицько протянет через головы товарищей крепкую ладонь: "Здорово, хлопче, давай твою руку..." А то вдруг покраснеет вода на пруду, и почудится оттуда детское удивленное лицо мертвого Ничипора, покажется серебряная голова Николая Григорьевича, а рядом с ней другая - с густыми, нависшими бровями и пересеченной шрамом щекой... Острой болью рванется сердце, тихо застонет над головой береза, и страшно припомнится худенькое вытянувшееся тело деда Михаила. Ой, не забудьте ж того, пионеры, что видели, что слышали, не забудьте нашего лютого ворога!.. Нет, не похож родной пруд на Слепой овражек, только память здесь острей и жалостней да как будто ближе далекие друзья. Поэтому и полюбилось так ребятам тихое местечко... - Мойтесь! - говорит Васек и с удовольствием погружает в воду горячие пыльные руки. Ребята следуют его примеру и настороженно следят, как он приглаживает водой свой непокорный чуб, неторопливо повязывает галстук. Вот он уже приготовился - чистый, свежий, приглаженный. На мокром лице синие глаза с знакомым блеском глядят на товарищей. Руки у всех невольно поднимаются к галстукам, старательно разглаживают их концы. - Мы пионеры, - говорит Васек, - и сейчас, на этом сборе. Нам нужно разобрать все свои дела. Что у нас получается? Уроки мы пропускаем, в госпиталь никак не попадем, даже навестить Васю не можем. На работе толчемся целый день все вместе. А потом ходим друг за другом и спрашиваем: что делать с учебой? Верно я говорю? Ребята молча наклонили головы. - Так ты сам знаешь - времени не хватает, - пожал плечами Мазин. - Времени? - переспросил Васек. - А где наше расписание? Вспомните, сколько уроков было в школе, сколько кружков... да сколько мы на коньках да на лыжах бегали, да в кино ходили... На все это было у нас время? Лида Зорина подняла руку: - По-моему, с теперешним это нельзя сравнивать. Ведь тогда с нами и Сергей Николаевич был и Митя. Они сами за всем следили. И дисциплину подтягивали. Васек быстро повернулся к Лиде: - А ты что хочешь, чтобы сейчас, когда идет ремонт школы, к тебе взяли и прикрепили бы учителя и вожатого специально подтягивать твою дисциплину? Потому что ты сама ничего не можешь? Маленькая? - Почему это я? - возмутилась Лида. - Разве я про себя говорю? Ребята зашумели. - Васек правильно говорит! - выкрикнул Одинцов. - Мы пионеры, мы должны сами на себя надеяться, да еще и взрослым помогать в такое трудное время! - Нам нечего барчуков из себя корчить и нянек себе искать! - сердито сказал Мазин. - Подождите! - остановил товарищей Васек. - Будет у нас школа - будут и учителя и вожатые. А сейчас мы, конечно, должны надеяться только на себя. Значит, давайте решим: что для нас главнее всего? Учеба! А для учебы нужно время. А время у нас как вода в решете. Вот это, по-моему, хуже всего. Нюра откинула с плеч выросшие за лето косы: - Васек правду сказал, что время у нас как вода в решете! Работаем мы хорошо, я ничего не скажу, никто не ленится, но во всем другом мы просто какие-то неуспевающие! А против как дети были... у нас того, что раньше, когда мы... вообще совсем другая жизнь стала... - То, что было раньше, - вставая, сказал Одинцов, - мы вспоминать не будем. Сейчас война, н каждому человеку труднее стало... - А я, например, ни на что и не жалуюсь, - перебил его Мазин. - Я не белоручка! - Он вытянул руки, оглядел свои шершавые, загрубевшие ладони и с удовлетворением сказал: - Вот они, ручки-то! Красота! Ребята засмеялись. - Да хватит вам, ребята! - крикнула Нюра. - Какой тут. смех! На самом деле! Разобраться надо, почему мы ничего не успеваем! Васек покачал головой: - Нам нужно точное расписание, чтобы мы знали, куда нас время уходит. Петя Русаков поднял руку: - Трубачев, дай мне слово! Васек кивнул головой. - Моя мама говорит... - начал Петя. Но Мазин, сморщившись, как от зубной боли, махнул рукой: - Ничья мама нам тут не поможет! - Мазин! - сердито прикрикнул Васек. Петя вспыхнул, закусил губы. - Ну, рассказывай, что говорит твоя мама, - немного смутившись, согласился Мазин. Но Петя уже рассердился. - Она говорит, - закричал он в лицо товарищу, - что ты понабирал себе жалких слов и носишься с ними, как дурак с писаной торбой! - Что? Что? - Мазин остолбенело уставился на товарища. - Что твоя мама говорит? - заинтересовались ребята. - Повтори, Петя, - сказал и Васек. - Она говорит, что Мазин понабирал себе где-то жалких слов: не можем, не успеваем, не справляемся - н что такие слова надо совсем забыть и выбросить! - залпом выпалил Петя. Ребята переглянулись. - Вот это здорово! - с восторгом сказал Одинцов. Мазин вдруг склонил набок голову и, закрыв глаза, повалился навзничь. - Убил! Прикончил! - заорал он, дрыгая ногами. Ребята расхохотались. Даже Петя не выдержал и улыбнулся. Но Васек прыгнул к Мазину и сердито дернул его за руку. - Не кривляйся! Поделом тебе! И нам всем поделом! О чем мы тут говорим? На что жалуемся? Не можем, не успеваем, не справляемся... Екатерина Алексеевна нас всех насквозь видит! И с этого дня... - Васек тряхнул головой и смял ладонью упавшие на лоб волосы, - чтоб с этого дня у нас было все иначе... Сева Малютин, пиши! Сева поспешно вытащил из кармана карандаш и записную книжку. - Пиши так: "Постановили..." Постой! - Трубачев вопросительно взглянул на Петю. - "Не говорить жалких слов", - торопливо подсказал Петя. Васек кивнул Севе головой: - Пиши! Сева записал. - Дальше? - "Сделать точное расписание..." - диктовал Васек. - Пиши: "Постановили единогласно: учитывать каждый час..." - Подожди, Васек, а если что-нибудь... ну, случайное случится? - спросила Лида. - Да, правда, если какой случай случится? Давайте уж сразу на это время класть! - предложила Нюра. - Конечно! Ведь у нас все случаи да случаи какие-то. Вдруг опять что-нибудь произойдет, а времени на это не положено, - пожал плечами Саша. Ребята задумались. - А ведь и правда, Васек! Как ты думаешь? Васек нетерпеливо кивнул Малютину: - Пиши: "На случайные случаи выделить полчаса в день". - Маловато... - пробормотал Мазин, но, взглянув на Васька, спорить не решился. - Кому поручим составить расписание? - спросил Малютин. - Я возьмусь, - протянул руку Васек и, спрятав на груди листок из Севиной книжки, торжественно объявил: - Пионеры. сбор считаю законченным! Глава 32. ЗАБЫТЫЙ ДНЕВНИК На другой день Васек позвал к себе ребят, чтобы отдать им составленное расписание. Большая часть времени уходила на занятия с Екатериной Алексеевной. Нашлись часы и для дежурства в госпитале, и даже на непредвиденные случаи отводилось полчаса в тот день, когда этот "случай случится". Казалось, все было просто. Беспокоило только то, что по утрам не придется работать на пустыре. - Как-то неудобно перед Леонидом Тимофеевичем так поздно приходить. Подумает еще, что ленимся, - говорил Васек. - Конечно, может подумать, но что делать! Хорошо, что народу теперь прибавилось, есть кому помогать, - успокоил товарища Одинцов. - Мне Иван Васильевич говорил - еще двое каких-то новеньких приходили, шестиклассники, - вспомнил Петя. Васек снова взглянул на расписание. Нет, до чего все просто получилось! Можно и работать и учиться. Конечно, трудно все-таки, но зато какая школа будет! Просторные окна, внутри широкий коридор, внизу большой зал. Все как полагается! Одна комната, в конце коридора, уже заранее намечена для шестого класса. Эта комната внизу... Вчера они убрали под се окнами мусор и немного вскопали землю. Ребята размечтались... Скоро они все вместе возьмутся за внутреннюю отделку и за ограду. Ограду они сделают очень нарядную, выкрасят в зеленый цвет и осенью на школьном дворе посадят деревья. Было уже поздно. Васек заторопился: - Ну, ребята, сейчас я каждому дам листок бумаги, перепишите себе начисто расписание, и чтобы уж никаких отговорок у нас не было! Васек подошел к шкафу: - Тут у папы бумага есть. И дневник наш тут лежит. Давно я его не смотрел! - Какой дневник? Покажи, Васек! Маленький круглый шкафчик замысловатой работы Павла Васильевича повернулся вокруг своей оси. Васек распахнул дверцы и взял с полочки знакомую всем толстую клеенчатую тетрадь. На первой странице ее было написано большими печатными буквами: ЖИЗНЬ НАШЕГО ОТРЯДА. 1941 ГОД. Ребята вскочили, налегли на стол. Одинцов с волнением дотронулся до гладкой черной обложки: - Наш дневник! - Как это мы могли о нем забыть! - удивились ребята. - Ведь здесь все написано! И про Митю, и про Матвеича, и про Степана Ильича. Одинцов раскрыл последнюю страницу. - "Хвеко-хвеля Хвео-хведин-хвецов..." - медленно прочитал он в конце. - Мы должны закончить этот дневник и подарить его школе, чтобы все ребята узнали, какими героями были дед Михайло, Матвеич, Николай Григорьевич! - горячо сказал Васек. - Мы положим этот дневник в пионерской комнате, чтобы все пионеры могли прочитать про Марину Ивановну, про нашу Валю, про всех... - заглядывая в тетрадь, предложила Лида. - Конечно... Одинцов, поручаем тебе дописать этот дневник до конца! - торжественно обратился к товарищу Васек. - Сможешь? - Смогу, конечно! Я все помню. А в случае чего, и вы поможете. Я сейчас же начну писать! - охотно согласился Коля Одинцов. Польщенный довернем товарищей, он осторожно свернул в трубку тетрадь и спрятал ее за пазуху. - Подожди прятать. Может, почитаем сейчас? Интересно ведь, как все было! - вопросительно глядя на ребят, сказал Петя Русаков. Но Васек покачал головой: - Не время сейчас. Давайте переписывать расписание... Кстати, Коля, пока ты будешь писать дневник, не ходи в госпиталь. Одинцов запечалился: - Мне очень Васю повидать хочется. Я только один раз схожу, ладно? Глава 33. В ТОТ ЖЕ ВЕЧЕР Когда ребята ушли, в комнату тихонько вошла тетя Дуня, поставила перед Васьком чай. Васек заметил, что чашка с блюдцем дребезжала в ее руке. "Устала..." - подумал он. - Ну что ты все ходишь, тетя? Как будто я сам себе чая не налью!.. - с беспокойством сказал он. - Садись вот тут лучше. Посиди немножко. - А что это ты пишешь? - присаживаясь к столу, поинтересовалась тетя Дуня. Васек кратенько рассказал ей про свои дела: про учебу, про ремонт. Все это тетя Дуня слышала не раз, но всегда принимала близко к сердцу. - Директор сегодня уже в учительской стол себе поставил, а Иван Васильевич скоро из госпиталя в новую школу переедет. У него здесь точь-в-точь такая же комнатка около раздевалки. Он в ней и ночует сейчас - боится, как бы кто материал по унес. - Ну, это уж напрасно! - возмутилась тетя Дуня. - Кто ж это из школы материал унесет! Да таких злодеев-то во всем городе не найдется. Экий подозрительный старик стал! - Да нет, может, и не оттого он ночует, а просто хочется ему сторожить... ну, по своей специальности работать, что ли. - Но специальности - это другое дело. А на людей клеветать нечего. Школой все дорожат. Постоянно народ около нее толчется... Я тоже вчера проходила мимо. Заглянула во двор. Дом-то какой красавец будет! А уж школьников, мальчишек да девчонок во дворе - не сосчитать! И тебя видела, только уж окликать не стала. Она отхлебнула из своей чашки чай, осторожно прикусила кусочек сахару, потом закашлялась, вынула носовой платок и вытерла кончиком глаза: - Помню, когда уезжал твой отец... Пришел в шинели, сел вот тут рядом, обнял меня. А я плачу. "Что ж, говорю, Паша, голубчик, Ваську от тебя передать? Может, хочешь что-нибудь на прощанье сказать?" А он так покачал головой и говорит: "Не надо, сестреночка. Он все знает, что я могу сказать". - "Да откуда же, Паша, ему знать?" Улыбнулся он мне и опять свое: "Знает, сестреночка! Хороший сын всегда знает, что скажет в том или ином случае отец". - Тетя Дуня облокотилась на ладонь и тихонько спросила: - А ты и вправду знаешь ли? - Знаю, я всегда знаю! - радостно улыбнулся Васек. - Вот и сейчас знаю... Он подмигнул бы мне одним глазом на тебя и сказал: "Что-то у нашей тети Дуни глаза нынче на мокром месте... А ну-ка, Рыжик, подойди к ней поласковее..." - Васек встал и, обняв тетку, прижался щекой к ее щеке. - Ничего, - сказал он, - проживем как-нибудь... - Не хватает моих сил... - прижимая к себе его голову, прошептала тетя Дуня. - Писем-то нет у нас... Письма-то куда же подевались? - Ничего, ничего, придут письма. Ведь бывает - задерживаются в пути. Ты не плачь только, все будет хорошо! - с горьким спокойствием уговаривал тетку Васек. В эту минуту ему казалось, что отец слышит его и одобрительно кивает ему головой: "Не давай, не давай ей плакать, Рыжик... Старая она, больная. Кто ее, кроме тебя, пожалеет..." - Давай, тетя, поглядим по карте, где бои идут. Васек принес карту, разложил на столе, вынул из коробочки красные флажки: - Вот, гляди, где наши теперь находятся! Тетя Дуня полезла в карман за очками. Слезы ее высохли, и, расставляя вместе с Васьком красные флажки, она сурово сказала: - Ничего, придет наше время! Мы их до самого Берлина гнать будем! - Тебе бы на фронт, тетя Дуня! - пошутил Васек. Спать легли поздно. Ночью Ваську снился отец. Снилось, что где-то в открытом поле сквозь дым и огонь мчится санитарный поезд. Мимо Васька в паровозной будке промелькнуло бледное. напряженное лицо отца, голубые серьезные глаза, знакомые, опущенные книзу усы. Васек бросился вслед поезду, но из дымной тучи налетел вражеский бомбардировщик, и тяжелый снаряд ударил в бок паровоза. Васек закричал, забился и, сонный, еще долго рвался из чьих-то теплых рук... Потом открыл глаза и увидел встревоженную тетю Дуню. - Проснись, проснись, Васек, голубчик... - удерживая его, ласково шептала она. Васек зарылся головой в подушку. - Писем, писем нет, тетя Дуня... - простонал он. - Ничего, ничего, придут письма. Ведь бывает - задерживаются в пути... - уговаривала его тетя Дуня. Глава 34. АНДРЕЙКА Утром Васек долго думал о своем сне. Тоска, как огромный камень, навалилась на его сердце. Близкий, родной человек - тетя Дуня, но без отца родительский дом кажется пустым и неприютным. "Сегодня пойду в депо", - думает Васек. В депо все напоминает мальчику отца. Там идет своя жизнь, ч рабочие ходят в таких же пропитанных маслом и паровозной гарью куртках, в какой ходил отец; там в светлой мастерской и сейчас висит среди стахановцев портрет, а под ним большими печатными буквами стоит подпись: "Павел Васильевич Трубачев". Васек выхолит из дома и жадно смотрит в ту сторону, где за улицами и переулками чуть виднеется высокая крыша вокзала, а за ней вдоль железнодорожной линии - длинное серое здание депо. Васек в нерешительности стоит у ворот. В девять часов он должен быть на пустыре, где уже соберутся его товарищи. Они сговорились пойти к Екатерине Алексеевне все вместе. После пропущенных уроков никому не хочется прийти первым. Но сейчас еще рано. Если сбегать в депо... хоть на полчасика! Васек срывается с места и, прижав к бокам локти, бежит по улице. Дома, палисадники, ворота, калитки и магазины мелькают у него в глазах. Вот и вокзал.. Железнодорожные пути скрещиваются, длинными черными змеями лежат на шпалах рельсы. Васек пошел медленно, жадно вдыхая знакомый запах, влажный от пара и душный от угольной пыли. Какая-то женщина торопливо перебегает ему дорогу. В ведре у нее полыхает горящий уголь, выброшенный из паровоза. Васек усаживается на пригорке. Отсюда видны ворота депо. На запасном пути стоит паровоз. Рабочие в брезентовых комбинезонах тащат брандспойты. Васек знает - сейчас паровоз будет принимать душ. Потом, блестящий, черный, красивый, он отправится куда-то в новый путь. За ворота депо но пускают посторонних. Васек не считает себя посторонним, но он не хочет, чтобы его остановили в дверях. Ему было бы это обидно. Лучше посидеть на пригорке и подождать своего знакомого парнишку Андрейку. Андрейка - белобрысый, маленький, озабоченный. В депо его взяли уже во время войны. Андрейка еще и сам хорошенько не знает, какая его должность, - он старается помогать всем и каждому. Васек познакомился с ним случайно. Однажды в обеденный перерыв, завидев на горке одинокую фигуру Васька, белобрысый Андрейка, важничая своей брезентовой непромокашкой, не спеша поднялся к нему и сел рядом, на прогретую солнцем глинистую насыпь. Прищурив светлые глаза и морща пестрое от веснушек лицо, он долго и беззастенчиво разглядывал своего соседа. Потом вытащил из-за пазухи сушеную воблу и кусок хлеба. Оба мальчика молчали. Васек искоса смотрел, как "деповщик" сдирает с воблы присохшую шкуру и ест, с удовольствием разжевывая жесткую рыбу крепкими, белыми зубами, как на лбу его под желтыми, пшеничными волосами собираются мелкие капельки пота. Молчать становилось неинтересно. - Работаешь здесь? - с уважением спросил Васек, мотнув головой в сторону депо. - Работаю. - Андрейка шмыгнул вздернутым носом. - Помощником. - Чьим помощником? - заинтересовался Васек. - А кто его знает... Чьим придется! Около паровозов хожу. А то на сортировочную посылают. Андрейка повертел в руках объеденную воблу, внимательно обследовал, не осталось ли где-нибудь мякоти на рыбьих костях, и вдруг подозрительно спросил: - А ты чего тут торчишь? Я тебя уже не один раз здесь вижу. И сейчас из-за тебя без кипятка обедаю. - Он прихмурил белесые брови. - Может, ты шпион? Или подосланный кем? Гляди, я разоблачу живо! - Дурак ты, а не помощник! - рассердился Васек. - Мой отец тут работал в депо. Павел Трубачев, коммунист, стахановец. - Ишь ты! - удивленно сказал Андрейка. - Павла Трубачева я видел... Он у нас на портрете изображен. Машинист? Верно! Нам и на собрании Трубачева в пример ставили! - А я - его сын! - гордо сказал Васек. Андрейка окинул нового знакомца одобрительным взглядом и, обтерев полой комбинезона руку, протянул ее Ваську: - Будем знакомы. Андрей Иванович! Васек крепко тряхнул его черную от угольной пыли руку и с волнением спросил: - А что о моем отце говорят? Андрейка разломил пополам оставшийся хлеб и протянул Ваську румяную горбушку: - Угощайся! Про машиниста Трубачева я на сортировочной слышал. Герой он. Поезда с ранеными водит, под самым носом фашистов проскакивает. - А куда возит он их, раненых-то, не слыхал? - Нет, не слыхал. Ясное дело, куда ближе. Один раз по нашей дороге проезжал, только без останову, в Москву. У Васька помутились в глазах. - По нашей дороге... здесь? - тихо спросил он. - Ну да. Ответственный поезд вел... Да что ты побелел весь? Ведь это давно было, еще когда фашисты к Москве подходили, когда их гнали отсюда почем зря. - Я отца с начала войны не видел... Я его ждал, ждал... А он проехал... мимо проехал... - в отчаянии пробормотал Васек. Андрейка нахмурился: - По делу проехал, не на гулянку... А ты что ж больно за отца цепляешься? Ты и сам не маленький, сам себя обосновать можешь - работа везде есть. Я вот тоже за родителей цеплялся, а как пришли в наше село фашисты, тут уж все перемешалось: и отец партизан, и сын партизан... старые деды и те в партизанах. На годы свои никто не глядел. Разве что грудной при матери находился. Васек все еще думал об отце: - Не написал, проехал мимо, а я не знал ничего... - Война - что тут сделаешь! Вот убили моих родителей, и остался я один. Только до двенадцати лет и походил в детях. Теперь сам за себя соображаю. Васек очнулся и с горячим сочувствием поглядел на "деповщика": - И никого-никого у тебя тут нет? - Как - нет! Я в город часто хожу - там у меня земляки. - Земляки? Из вашей деревни? - Необязательно из моей. Все деревни наши, -сбрасывая с комбинезона крошки, спокойно ответил Андрейка и тут же спросил: - А ты, помимо отца, кто такой есть? Школьник? - Конечно. Пионер-школьник. Васек стал рассказывать про себя, про своих товарищей. Потом встал, заторопился: - Ну, прощай, Андрей Иваныч! - На работе я "Андрей Иваныч", а так, запросто, конечно, Андрейкой меня зовут. - А я - Васек. Васек Трубачев. Будешь в городе - приходи ко мне. Васек сказал свой адрес, вынул из кармана карандаш: - Запиши, а то забудешь. - Не забуду, у меня память крепкая. Я на комсомольских собраниях сижу и все до слова запоминаю, - похвастал Андрейка. N Васек усмехнулся: - Да разве ты комсомолец? - Он окинул взглядом тщедушную фигурку Андрейки и строго сказал: - Не хвастай зря! Андрейка обиделся: - Я и не хвастал! В комсомольцы меня через год примут. Года не вышли. А на открытые комсомольские собрания я хожу из интереса. У нас скоро вечерняя школа откроется, и туда буду ходить. Как-никак, а образование свое получу полностью, - уверенно сказал он. Васек протянул руку: - Ну, до свиданья, Андрейка! Ты хороший парень. Андрейка с готовностью пожал протянутую руку: - Как услышу что про твоего отца - прибегу. А ты как заскучаешь, так и приходи. С тех пор мальчики подружились. Сидя вдвоем на пригорке, рассказывали друг другу свои дела. Один раз Андрейка пожаловался на младшего мастера: - Молодой, а замашки старорежимные имеет. Нехорошими словами ругается, сегодня ведерком с мазутом на меня замахнулся. Васек возмущался: - А ты что ж молчишь? Взял бы да сказал про него старшим. Андрейка, подперев худенькой рукой голову, тяжело вздыхал: - Нельзя. Он говорит: "Я больной, нервный". Как я на больного жаловаться буду? Тут один раз секретарь партийного комитета, хороший старик, вызвал меня и спрашивает: "Ты что, Андрей Иваныч, невеселый? Может, обижает кто?" - Андрейка прищурил серые узкие глаза. - Смолчал я. Зачем кашу заваривать! С больного человека какой спрос! "Ничуть, - говорю, - меня никто не обижает, а вот вы бы для младшего мастера санаторий схлопотали, это, конечно, и меня бы выручило". Молодого мастера действительно отправили на излечение. И Васек долго смеялся, когда Андрейка сообщил ему, что исхлопотал своему обидчику санаторий. Недавно, встретив Андрейку на улице, Васек пожаловался ему, что не хватает времени на учебу, много дела на ремонте, а рабочих достать сейчас трудно. - Так ты что ж молчишь? У меня земляки - народ боевой. Только кликну - все придут... весь рабочий класс, разных специальностей. Ты только скажи! Васек почему-то представил себе целую армию железнодорожников и засмеялся. - Скажу, если надо будет, - пообещал он, чтобы не обидеть нового друга. Теперь, стоя на пригорке, Васек вспомнил, что Андрейка обещал зайти к нему, да так и не зашел. И сейчас не идет повидать своего друга. Васек долго стоит и, прикрыв глаза рукой, смотрит на раскрытые ворота депо, на скрещенные железнодорожные пути, на рабочих в замасленных комбинезонах. Нигде не видно светлой, белобрысой головы Андрейки. "Работает, верно. Утром его не повидаешь - надо в обеденный перерыв приходить", - грустно думает Васек и, посидев в одиночестве, торопливо идет в город. Ребята ждут его, в десять часов они все вместе пойдут к Екатерине Алексеевне. Часы на площади показывают девять. Глава 35. СТАРЫЕ И НОВЫЕ ТОВАРИЩИ Ребята уже были на пустыре. Васек окинул взглядом двор. Ему показалось, что школьников стало еще больше. Какие-то девочки обнимали Лиду и Нюру. Увидев его, они всей гурьбой бросились навстречу: - Васек! Здравствуй, Васек! - Трубачев, здорово! Перед глазами Васька замелькали знакомые лица, со всех сторон потянулись к нему дружеские руки. - Васек, нас шестеро приехало! Нам все уже рассказали об Украине. Ой, мы так вас ждали тогда!.. - быстро-быстро заговорили две девочки. - Мы приехали, а тут новая школа ремонтируется! Вот счастье! И мы все тут! - радостно улыбаясь, говорила Надя Глушкова. - Молодец ты, Трубачев! - хлопнул Васька по плечу одноклассник Коля Чернышев. - Нам ребята все рассказали. Я тебя даже не думал уже увидеть после Украины! А потом вдруг приходим в старую школу, а нам говорят, что вы живы и что школа в другом месте теперь будет... А ты кто здесь? Бригадир, наверно? Мы тоже работать будем. Чья-то белобрысая голова с колючим ежиком стриженых волос выросла вдруг перед Васьком. - Белкин! Леня Белкин! Мальчики крепко обнялись. - Ну, жив? Я так и знал, что ты жив! Даже не думал никогда... - бормотал Леня Белкин, моргая белыми ресницами и не выпуская Васька из своих объятий. - Гляди, Васек, вон Медведев стоит! Небольшой, аккуратненький мальчик с растроганной улыбкой подошел к Трубачеву. - Я тоже приехал... - смущаясь, сказал он. - Мы уже с Леонидом Тимофеевичем виделись. Он про тебя сегодня спрашивал. Там печник пришел, - щебетала толстенькая, румяная девочка, дергая Васька за рукав. - А мы на Урале были, учились. В шестой класс перешли... Васек едва успевал отвечать на вопросы, крепко пожимая руки бывшим товарищам. - Понимаешь, Васек, печник-то - женщина, - таинственно, подняв брови, сообщил ему Саша. - Ну и что же, что женщина? - вмешалась Лида Зорина, окруженная своими прежними подругами. - Слышите, девочки, печник - женщина! Вот как интересно, правда? - А где она? Где она? - Подождите, не смотрите все вместе, - сказала, подходя, Нюра. - Некрасиво получается. Как будто никогда не видели печника-женщину. - Одинцов, - крикнул Васек, - что это они говорят? Печник - женщина? - Ну да! Сейчас увидишь. Она разговаривает с Леонидом Тимофеевичем... А вот новенькие ребята! - Одинцов помахал рукой стоящим в отдалении мальчикам: - Идите сюда, ребята!.. Это Васек Трубачев! Познакомьтесь! - Меня зовут Боря Тишин, а это мой товарищ, Гриша Петрусин. Васек поздоровался. - Вы из какого класса? - Мы перешли в шестой класс с круглыми пятерками, отличники, - сказал Тишин, растопыривая широкую, как лопатка, ладонь с короткими, толстыми пальцами. - Нам интересно вообще, по-товарищески, узнать, как будет со школой. Что-то не видно, чтобы она развернулась к первому сентября. - Иначе, вы сами понимаете, нам нет смысла включаться в работу и, короче говоря, месить тут грязь, - тонким фальцетом вставил Петрусин. Васек внимательно оглядел новых товарищей. На обоих были чистенькие курточки, отглаженные брюки. Тишин был меньше ростом, серые глаза его глядели исподлобья, короткий, широкий нос над вздернутой верхней губой был покрыт желтыми веснушками. У Петрусина, наоборот, лицо было смазливое, с мелкими чертами, аккуратный носик сидел прямо, глаза смотрели на собеседника мягко, и во всех движениях его складной фигуры чувствовалась прирожденная ловкость. - Нам не имеет смысла... - опять начал он. Но Васек перебил его: - Школа ремонтируется. Для того чтобы с первого сентября мы начали заниматься, надо всем работать. Можете сложить где-нибудь в сторонке свои куртки, раздевалка еще не готова. Будете работать со всеми вместе. Я сейчас узнаю, что сегодня надо делать. Он быстрыми шагами направился к директору. Мазин, слышавший этот разговор, медленно подошел к мальчикам. - Прошу раздеваться! - насмешливо сказал он. Но мальчики нерешительно отошли в сторону, о чем-то советуясь друг с другом. Саша сделал Мазину строгие глаза и, обняв его за плечи, потащил за Васьком: - Пойдем на печника посмотрим. И чего ты так сразу связываешься? - Подумаешь, им нет смысла! Ферты! - шипел Мазин. - Мой брат, черноморский моряк, погнал бы их в шею отсюда, - сплюнув сквозь зубы, сказал Витя Матрос. - Очень они нам нужны тут! - Потише, Матрос, что ты грубишь? - проходя мимо, хлопнул его по плечу Одинцов. - Нехорошо так. Витька блеснул глазами и замолчал. Леонид Тимофеевич показывал новому печнику дом. Когда мальчики подошли к крыльцу, директор, спускаясь с лестницы, говорил: - Печи, конечно, надо делать в первую очередь, без этого мы не можем начать побелку комнат. Девушка, шедшая рядом с ним, увидела стоящих у крыльца ребят и что-то тихо сказала, морща пушистые темные брови. На ней была голубая тенниска с молнией у ворота, темная юбка и на ногах спортивные белые туфли. Волосы светлые, коротко остриженные, с загибающимися внутрь концами; под большим спокойным лбом темно-синие глаза смотрели внимательно и строго. Под мышкой она держала какой-то сверток, ч в руках - короткую деревянную лопатку. Мазин скосил глаза на Одинцова и тихонько толкнул локтем Васька: - Вот так печник! - Здравствуйте, Леонид Тимофеевич! - смущенно сказал Васек, стараясь не глядеть на гостью. - Мы пришли узнать... - Здравствуйте, здравствуйте! - перебил его директор и, обратив на печника смеющийся взгляд, представил: - Вот, Елена Александровна, это как раз Васек Трубачев и его товарищи! Я вам о них говорил. Это, так сказать, основатели, первые пионеры, которые вместе со мной осваивали этот зеленый пустырь. Тут они еще не в полном составе, среди них есть и девочки. И еще ребята приехали из бывшего четвертого "Б". Вообще уже все классы постепенно укомплектовываются, пока что на школьном дворе, - пошутил директор, - но эти ребята пришли первыми... Вот, Трубачев, познакомьтесь. Елена Александровна очень любезно согласилась нам помочь, она как раз и есть тот волшебник-печник, без которого мы с вами как без рук! - Здравствуйте... - смущенно переминаясь с ноги на ногу, приветствовали нового печника ребята. - Здравствуйте! - весело кивнула головой девушка. На груди у нее блеснул комсомольский значок, и ребята невольно пере- глянулись. Елена Александровна обвела взглядом двор: - Я уже осмотрела все ваше хозяйство, и мне кажется, что начинать мы будем не с печей. Я думаю, начинать надо с четкой организации работы. Вас тут очень много, есть школьники старших классов и младших. Давайте устроим небольшое производственное собрание и определим каждому классу его участок работы. А может, разобьем вас всех на бригады, а то никто точно не знает, что ему делать. - А мы все делаем! Что видим, то и делаем, - сказал Мазин. - А какую работу вы собирались делать сегодня? - спросила Елена Александровна. - Сегодня, наверно, будем помогать рабочим дранку прибивать. Да еще Леонид Тимофеевич говорил, на делянку надо ехать, - вступил в разговор Васек. - Ну, ехать нам, к сожалению, еще не на чем! - озабоченно сказал Леонид Тимофеевич и, взглянув на часы, заторопился: - Елена Александровна, вы, пожалуйста, тут побудьте за хозяйку, договоритесь с ребятами относительно собрания, а я пойду по делам. Леонид Тимофеевич ушел. Елена Александровна протянула Мазину свой сверток и лопатку. - Мазин, - просто сказала она, - убери куда-нибудь эти вещи - они мне сегодня не понадобятся. - И, видя, что Мазин медлит, спросила: - Ты ведь Мазин? - Я Мазин. Коля, неуклюже топчась на месте, взял у Елены Александровны сверток и лопатку. - Отнеси Грозному, - поспешно сказали ребята. Елена Александровна села на ступеньку. - Садитесь, поговорим. Директор просил сегодня же составить список всех ребят, каждый класс отдельно. Я хочу получить это вам. А когда список будет готов, соберем производственное собрание. - Кто-то приехал, - сказал вдруг Саша. Во двор лихо вкатила легковая машина и, разворачиваясь, задела столб с объявлением "Школа No 2". Из кабины выскочил высокий мальчик в синей куртке. - Это здесь школа номер два? - звонко крикнул он. Несколько ребят бросили работу и окружили машину. - Кто это? - спросила Елена Александровна. - Это Алеша Кудрявцев, - со смешанным чувством досады и удовольствия сказал Васек. Он сразу узнал в приезжем своего недавнего знакомца и, вспомнив ссору с ним, нахмурился. Одинцов и Саша с удивлением глядели на Трубачева. - А что же, этот Кудрявцев вместе с вами работает? Почему он на машине? - спросила Елена Александровна. - Мы его в первый раз видим, - глядя на Васька, сказал Одинцов. - Он хотел учиться в нашей школе, - не отвечая на удивленные взгляды товарищей, пояснил Васек. - А машина эта его отца, генерала Кудрявцева. У машины уже собралась толпа ребят. Алеша, размахивая руками, что-то рассказывал. Тишин и Петрусин стояли с ним рядом. Тишин гладил блестящий кузов машины, а Петрусин, полураскрыв рот с белыми острыми зубами, смотрел на Алешу и после каждого его слова громко хохотал. - Ого, да тут целый дворец! И ребят много! Я тоже буду здесь работать. Примете меня, ребята? - спросил Алеша. - Примем, примем! - шумно и весело донеслось до крыльца. - Может быть, тебе нужно пойти узнать, Трубачев, что там такое? - сказала Елена Александровна. Васек поднялся и нерешительно пошел к машине. Он не знал, как встретится с ним после ссоры Кудрявцев, но, чувствуя себя на пустыре своим человеком, считал нужным поздороваться с вновь прибывшим. - Здравствуй, Кудрявцев, - сказал он, подходя к Алеше. Но Алеша не ответил. Отвернувшись в сторону, он небрежно облокотился на машину и как ни в чем не бывало заговорил о чем-то со своим соседом. - Эй, новенький... как тебя... Кудрявцев! С тобой здороваются! С тобой Трубачев здоровается! - закричали вокруг ребята. - Трубачев? - прищурился Алеша. - Не знаю такого. Васек вспыхнул. - А я тебя знаю! - громко сказал он и поглядел прямо в светлые дерзкие глаза своего противника. В этих глазах была открытая вражда и насмешка. Васек смутился. - Мало знаешь! - наслаждаясь его смущением и поигрывая замочком от молнии, усмехнулся Кудрявцев. Ребята, сгрудившись вокруг, напряженно вглядывались в лица обоих, предчувствуя ссору. У Трубачева потемнели глаза, на руках налились мускулы, но он медлил. А Кудрявцев, раззадоренный вниманием школьников, уже открыто смеялся ему в лицо, показывая тесно сжатые белые зубы. Рядом с Кудрявцевым, нагнув, как бычок, голову и как бы измеряя силы противника, стоял Тишин. Сбоку, выжидательно улыбаясь, выглядывал Петрусин. - Ты откуда? - вдруг гневно вырвался из толпы Мазин. - Трубачев, что ты смотришь! Выбрось отсюда этого ферта вместе с его машиной! Витя Матрос держался рядом с Трубачевым, готовый немедленно стать на его сторону в случае драки. Но драки не получилось. Трубачев поднял голову и, разжимая кулаки, громко сказал: - Мы здесь хозяева, а он - наш гость! - и, пожав плечами, прошел мимо Кудрявцева под шумные и одобрительные крики ребят. - Молодец, Трубачев! Честное слово, ты настоящий пионер! Я все видел, - подошел к Ваську долговязый семиклассник Толя Соколов. - И не я один видел, а вот кто... - Он указал глазами на стоявшую в стороне Елену Александровну. Про нее все как будто забыли. Она стояла одна, и темные брови ее под светлыми волосами гневно хмурились, а глаза глядели в упор на Кудрявцева. Васек оглянулся, но она его не заметила. - Мазин, позови ребят - нам пора на урок, - сказал Васек и вышел на улицу. После его ухода Елена Александровна быстрыми, легкими шагами подошла к Кудрявцеву и громко спросила: - Чья машина? - Моя, - вежливо ответил Алеша. - Не понимаю, откуда у тебя машина? Что ты - ответственный работник? Кто ты такой? - резко спросила Елена Александровна. - Мой отец генерал. Это его машина, - не смущаясь, ответил Алеша. - Так и говори, что это машина твоего отца. Поставь ее куда-нибудь в сторонку и принимайся за работу. Нечего здесь собирать толпу и болтаться без дела... А вам, ребята, - обратилась она к кучке ребят, - я прямо удивляюсь. Как будто вы никогда в жизни не видели машины! Ну. чего вы собрались тут? Я на твоем месте, Кудрявцев, прямо обиделась бы: смотрят на тебя, как на обезьяну в зоопарке! - Она пожала плечами и засмеялась. Петрусин громко, не к месту, фыркнул. Тишин смерил его удивленным, презрительным взглядом. Кудрявцев побледнел и, насвистывая, полез в машину. - Эй, как тебя... Тишин, садись, подождем директора! - словно не замечая стоявшей рядом Елены Александровны, сказал он. - Директора сегодня не будет! - крикнул ему Толя Соколов. - Отъезжай-ка подобру-поздорову! Алеша с недовольным лицом тронул руль. Машина двинулась. Петрусин сорвался с места и, размахивая руками, побежал за ной. - Эй, ты! Догоняй, догоняй, держи за хвост, а то уйдет! - захохотали ему вслед ребята. Глава 36. НА УРОКЕ - Идут! Мама, все идут! - с торжеством кричал Петя Русаков, врываясь к себе домой. Екатерина Алексеевна сделала строгое лицо: - Вот я их сейчас! Столько пропустить! Безобразие! Ребята вошли робко, один за другим. Девочки первые подошли к Екатерине Алексеевне, с обеих сторон заглядывая ей в глаза: - Сердитесь на нас?.. Ой, сердитесь! Мы просто боялись идти... - Конечно, сержусь, - отстраняя их, сухо сказала Екатерина Алексеевна и повернулась к мальчикам. Мальчики с виноватым видом стояли у дверей. Никто из них не садился. Екатерина Алексеевна приготовила для встречи много суровых и горьких слов, но, взглянув на вытянутые лица своих учеников, только коротко вздохнула и показала рукой на стулья: - Садитесь!.. В последнее время занятия наши разладились. Это очень плохо, особенно для тех, кто слаб по арифметике. - Она бросила взгляд на Трубачева. Васек пошевелил бровями, потер лоб. Екатерина Алексеевна положила на стол программу: - Так вот, ребята, я просмотрела все, что нам осталось, и точно распределила наши занятия на лето. Времени у нас не так уж много. Поэтому в последний раз вам говорю: заниматься надо аккуратно, каждый день. Ребята молча уселись за стол. Екатерина Алексеевна раскрыла учебники. - Мы с вами застряли на делении дробей. Это по арифметике. По русскому языку у нас дела обстоят лучше: мы закончили почти всю программу, будем только повторять. По истории мы проходим сейчас мифы. Кроме того, мы довольно бегло прошли то, что оставил нам Костя. Значит, придется еще повторять и географию. Ребята молчали. - Сегодня начнем с главного - с арифметики. Саша Булгаков, иди к доске! Саша неуверенными шагами подошел к доске, одергивая курточку. - Запиши пример: раздели, пожалуйста, 8 5/6 на 2 1/3. Саша аккуратно записал пример и начал превращать смешанные числа в неправильные дроби. Справившись с этим, он вдруг замер у доски и долго стоял без движения. Екатерина. Алексеевна вызвала на помощь ему Лиду. Сообща они решили пример и, запинаясь, сказали правило. Урок прошел в большом напряжении. Никто, кроме Пети Русакова, не мог решить ни одного примера на деление самостоятельно. Под конец Екатерина Алексеевна сказала: - Вот видите, вы опять все перезабыли. А на прошлом уроке у нас дело шло гораздо лучше. Придется еще посидеть на делении дробей. Следующим уроком была история. На уроках истории, так же как и на других уроках, Екатерина Алексеевна строго следила не только за тем, чтобы ребята точно излагали заданное, а еще ч за тем, чтобы речь их была правильной. Ребята знали это и, готовя дома урок, всегда рассказывали его себе вслух. На этот раз, отвечая миф об аргонавтах. Мазин никак не мог толково построить свой рассказ: - Греки... любили плавать... ну вообще... в далекие страны. И вот один царь... как его... Пелей... поручил... одному там... этому, ну... Ясону, достать это... золотое руно... Ну, и он, значит, поехал в далекий путь... Ну, вообще... очень опасный путь... - Остановись, Коля, - прервала Мазина Екатерина Алексеевна. - Как это ты рассказываешь? "Вообще, этот, этого, ну, ну..." Что это за понукание? Русский язык очень красочный и богатый, в нем есть решительно все слова, которые тебе нужны. Надо же наконец научиться правильно ими пользоваться. Ты засорил свой рассказ лишними, ненужными словами, твоя речь заросла сорняком. Мы с вами столько читаем, подробно разбираем каждое произведение. Для чего мы это делаем? - Она обернулась к ребятам. - Научитесь же наконец правильно говорить! Следите за собой, поправляйте друг друга. Нельзя же так! На уроке истории ребятам окончательно не повезло. Отличный ученик Сева, испугавшись выговора Мазину, рассказывал миф о Геракле чуть ли не наизусть, изо всех сил напрягая свою зрительную память. Закончил он точно так, как было написано в учебнике: - "После многочисленных подвигов Геракл был наконец взят Зевсом на небо и сделался богом". Екатерина Алексеевна недовольно пожала плечами: - Я не помню, чтобы я когда-нибудь просила учить мифы наизусть. Удивляюсь даже, зачем ты взял на себя такой труд. Сева растерялся и, не поняв, в чем она его обвиняет, поспешно сказал: - Но ведь он же и правда был взят живым на небо. Ребята расхохотались. - Меня тоже, кажется, возьмут живой на небо после этих уроков, - пошутила Екатерина Алексеевна. - Ну вот, ребята, в следующий раз старайтесь рассказывать своими словами, только не так, как сегодня Мазин. Меня это просто огорчило. Уходя, ребята торжественно заверили свою учительницу, что у них теперь твердое расписание и, "хоть умри", никаких пропусков больше не будет. - "Хоть умри" - тоже лишние слова, - поправила их уже в дверях Екатерина Алексеевна. Глава 37. У ВАСИ В обеденное время ребята решили навестить Васю. По дороге Трубачев рассказывал товарищам о своем первом знакомстве и ссоре с Кудрявцевым. - Что же ты молчал? - удивились ребята. - Можно было сразу по-товарищески предупредить его, чтобы не задирал нос! - Я нарочно промолчал. Не хотел, чтобы заранее все знали, что он хвастун, думал - может, он иначе себя поведет. Поэтому и поздоровался первый. Ведь все-таки он хотел помочь мне на лесопильном... И вообще он мне понравился, сам правит машиной... - М-да... Я сразу тоже ничего плохого в нем не заметил, - сказал Саша. - Подумаешь, барчонок какой! - нахмурился Одинцов. - Ну нет, на барчонка он не похож! - запротестовал Васек. - Он сам мне говорил, что любит работать. Просто хвастун! - Ну ничего! Наши ребята его переделают на свой лад. - Вот только эти двое чего к нему прилипли? - спросил Саша. - А, Тишин и Петрусин? Они ведь тоже новенькие. Может, из-за машины, - предположил Петя. - Мне что-то эти двое сразу опротивели, - поморщился Сева. - Прямо сразу! Ребята засмеялись: - Ого! Если уж Севке нашему кто-нибудь опротивел, так, значит, есть за что! - Ну, что вы думаете, я так уж всех люблю? Я только вслух не говорю и драться не умею, а то бы... Ребята еще громче расхохотались. Сева обиделся: - Так что же я, по-вашему, своего мнения не имею? - Нет, мнение ты имеешь и по косточкам разобрать человека можешь, а потом начнешь его оправдывать: это потому, а это поэтому... Ты добрый, добрый, Севка! - Напрасно вы обо мне так думаете, - сказал с огорчением Сева. - Я, может быть, и добрый и в мелочах к людям не цепляюсь, но подлость ни одна от меня не уйдет. Я се никому не прошу! И в глаза правду скажу! - Севка слабый, но сильного не побоится, - подумав, сказал Васек. - Это верно. Севка бесстрашный, - серьезно заключили ребята. Мазин вдруг вспомнил Елену Александровну. - Что-то она на печника не похожа. Явилась как к себе домой. Вещички какие-то мне сунула и лопатку! - засмеялся он. - Почему не похожа? Она печник с образованием. Теперь много таких. Видали у нее комсомольский значок? - оживился Трубачев. - Она настоящий печник. Ведь сам Леонид Тимофеевич ее пригласил печи класть. Но дело в том, что она комсомолка и, конечно, раз видит беспорядок, то сейчас же и вмешается, - объяснил Одинцов. - Нехорошо, мальчики, с вашей стороны. Только пришел человек, а вы сразу критикуете его, - недовольно сказала Нюра. - И вообще, нечего рассуждать, кто она. Печник так печник. Мало ли на какие посты наши женщины выдвигаются! Сейчас на войне и майоры женщины и полковники. Что это им, задаром далось? - Да мы ничего не говорим, - смутился Одинцов. - Нет, говорите, - поддержала подругу Лида. - Мазин над всеми любит посмеяться. А женщины на войне себя героями показывают! И в тылу как работают! Моя мама поздно ночью приходит с работы. Да еще сейчас в партию готовится, так иногда до утра сидит. Я сейчас все сама дома делаю, лишь бы она занималась. - В партию вступает? - с живостью спросил Одинцов. - Вот это здорово! Ты и правда должна хорошенько помогать лома. Ведь когда принимают, разные вопросы задают, - вдруг она не будет знать чего-нибудь! - Ну нет, она знает хорошо, моя мама не осрамится! - взволновалась Лида. Ребята с одобрением и гордостью глядели на подругу: - Ты шепни, в какой день, - мы поздравлять будем! Нюра молчала. Ей вспомнился свой дом, мать вечно в халате, расстроенная домашними делами. Никогда в жизни у ее матери не будет такого торжественного дня... Кто скажет о ней хорошие слова, если она ни в чем не помогает людям, нигде не работает! Нюре вдруг стало до боли жалко свою мать. Она опустила голову и замедлила шаг. Одинцов тревожно оглянулся на нее. - Ты что, Нюрочка? - тихо спросил Сева. - Ничего. - Нюра благодарно улыбнулась товарищу. Сева всегда умел вовремя подойти спросить, что у человека на душе. Он не боялся назвать подругу ласковым, уменьшительным именем, он не стеснялся при всех приласкаться к своей матери. Сева - бесстрашный, он не боится насмешек. "Я не боюсь глупых людей, я сам боюсь быть глупым", - сказал он однажды про себя. Нюра еще раз благодарно взглянула на товарища. Если бы он знал, как ей тяжело! Но разве хочется выносить сор из избы! Пусть будет как будет! Вот и знакомая калитка. Бывшая школа кажется маленькой по сравнению с просторным домом на пустыре. - Мы выросли, и школа выросла, - шутит Васек. Но всем почему-то становится очень жаль свою прежнюю, старую школу. Сколько здесь было хорошего! Васек вдруг вспоминает, как мама в первый раз вела его в школу. Как она радовалась! И вот здесь, около калитки, они на минуту остановились. Мама быстро поцеловала его, одернула на нем курточку, поправила свой шарфик. Васек низко наклоняет голову и проходит мимо крыльца. мимо окон, по заросшей травой дорожке. - Васек!.. Ребята, куда он идет? - Не кричите... - шепчет Сева. - Он пошел к Васе под окно. Ребята медленно идут за Васьком... В госпитале время обеда. Во дворе никого нет. Под деревьями на столах брошены шашки, шахматы, домино. Санитары выносят лежаки, кладут на них одеяла, подушки. После обеда выздоравливающие спят на воздухе. - Не вовремя мы - Нина Игнатьевна рассердится! - опасливо поглядывают по сторонам ребята. - Мы на минутку... Они на цыпочках подходят к окну. Густая зеленая березка с тихим шелестом раздвигает ветки. - Вася!.. Палата кажется пустой. Выздоравливающие обедают в столовой. Вася один сидит на койке, держа на коленях тарелку с супом. Он с аппетитом откусывает хлеб, щеки у него двигаются; на зубах хрустит поджаренная корочка. - М-м... - мычит он полным ртом и, отставив на тумбочку тарелку, машет рукой: - Идите сюда! Никого нет! Лезьте в окно! Мальчики, подтянувшись на руках, влезают на подоконник, прыгают в палату; девочки тоже не отстают от ребят. Все по очереди подходят к Васе, крепко жмут ему руку. - Ну, как ты, Вася? - теснясь около койки, торопливо спрашивают они. - Я - хорошо! Теперь на поправку пойду. Главное, что на фронт безусловно годен! - весело говорит Вася. - Мне ребята передавали, что тебе лучше, только я сам никак не мог навестить. Эх, Вася! Встанешь - приходи к нам в школу. У нас скоро ре- монт кончится, хорошо будет! Придешь? - спрашивает Васек. - Как же не прийти! Отпрошусь и приду. Я долго не залежусь. Мне здешние врачи говорят: организм у тебя выносливый и выдержка есть, а вот терпения бог не дал! Вася смеется, на щеках его вспрыгивают ямочки. Потом вдруг, хлопнув себя по лбу, он торопливо лезет под подушку. Стойте! Что же это я? Ведь вам письмо с Украины. Парнишка один принес. - Вася достает длинный серый конверт, зашитый по краям суровой ниткой и скрепленный по углам сургучом. - Вот... По всему видно - серьезное письмо! Ребята смотрят на письмо, не решаясь взять его. Кто знает, что в нем! И сургуч по углам и суровая нитка, неровными стежками окаймляющая серый конверт, выглядят так необычно и страшно. Отряду пионеров Командиру отряда Ваську Трубачеву и его товарищам - написано на конверте аккуратным, крупным почерком. - От Генки... От Генки... Ребята, это от Генки! Трубачев берет из рук Васи конверт и торопливо рвет зубами нитку. Осторожно вынимает туго сложенные листочки. - Читай скорей! - сгрудившись вокруг, шепчут ребята. Глава 38. ПИСЬМО С УКРАИНЫ - "Дорогие товарищи! С далекой Украины летит до вас мой партизанский привет и моя думка. Сообщаю вам, что во всю силу бьем мы фашиста, много их, гадов, уже выбили, но и своими дорогими людьми пострадали. Вынес мой верный конь Гнедко с поля боя раненого бойца, вашего вожатого Митю. Истекающего кровью домчал его конь до лагеря и сам, раненный в ноги, упал на землю перед нашей землянкой. Тяжкие раны получил в бою ваш Митя. А было это так. На рассвете выехал он в разведку с Яковом Пряником, было с ним еще пять бойцов. И попали они навстречу большому отряду фашистов и полицаев. Пробивались с боем, уложили гранатами сорок человек... Крепко бились партизаны, да не можно было одолеть врага. Приказал ваш Митя товарищам пробиваться к лагерю, а сам остался один, коло убитого Якова Пряника. Бил гранатами по врагу, а как кончились гранаты, вскочил он на Гнедка, вынул острую саблю и пошел в бой - один против всех, врукопашную. Уже трижды раненный был ваш герой Митя; только почуял мой верный конь - течет между его ушами горячая кровь, заливает глаза. Упал боец на крутую шею, ослабла в руке уздечка... И вскинул мой боевой конь передними копытами, разметал вокруг себя врагов и помчался вихрем к партизанскому лагерю... Дважды догоняла его вражеская пуля, тяжко ранило Гнедка в ноги и в бок, смешалась кровь бойца и коня... Далеко в лесу услышал я топот и ржание. Выбежал сам не свой из землянки... Сняли мы с седла Митю, перевязали ему раны. Перевязали и Гнедка. Сообщаю вам, дорогие товарищи мои: тяжко ранен ваш Митя. Командир хлопотал перевезти в госпиталь, да не можно его с места тронуть. Бессменно сижу я с ним, помогаю чем могу сестрицам; только в первый раз сегодня ночью открыл он глаза, вспомнил про убитого Якова Пряника, тяжело вздохнул. "Перешли. - говорит, - моим ребятам комсомольский мой привет. Может, не суждено нам свидеться больше. Да скажи, пусть напишут ребята письмо моим родителям... Пока жив я, повоюю со смертью, а подготовить стариков все ж надобно". Пересылаю вам, товарищи мои, это письмо с верным человеком. Был и я в бою, награжден медалью "За отвагу", бил врага и не боялся смерти! А теперь сижу коло Мити и плачу. Словно брата родного лишаюсь. И партизаны наши целый день коло землянки сидят, не отгонишь, не упросишь уйти. Так что, други мои, товарищи, не допустим мы к вашему Мите смерть, пока сила наша будет... А Гнедко мой навек хромой остался. Отвоевался мой добрый конь! Почет и уважение ему от всех партизан, а кончится война, заберу я его к себе, будем вместе в колхозе жить. Остальные наши пока что все живы, шлют вам свой партизанский привет. Сообщите, что знаете о своем учителе, тетя Оксана дуже по нем скучает. А Степан Ильич из соседнего села тайком знаменитого доктора привез. У того доктора в чемодане инструменты всякие. Може, и выдужает наш Митя... А известного вам доблестного бойца Якова Пряника схоронили в почетном месте, рядом с Иваном Матвеичем да Николаем Григорьевичем. Там и дед мой лежит с ними рядом. Кланяются вам еще с пионерским приветом Грицько да Федька Гузь. И про Игната стало известно, что состоит он связным в другом отряде, виделся с ним Коноплянко. Гора с горой не встречаются, а человек своего человека всегда найдет. Учимся мы и учебу не забываем. Этой весной держали экзамен перед Степаном Ильичом и Мироном Дмитриевичем в шестой класс. А готовил нас Коноплянко. Кончится война - он к нам в школу пойдет заместо Марины Ивановны. Прощайте, дорогие товарищи! Еще сказал бы я отдельные слова Севе вашему, да, може, наступит час, сядем рядом, возьмемся крепко за руки, тогда и скажу... Только б ожил ваш вожатый Митя, доблестный боец и партизан, верный своему комсомольскому слову. А победа наша не за горами. Остаюсь верный сын своей Родины боец-партизан Гена Наливайко". Ребята молча плакали. Вася, выслушав письмо, сказал: - Не любил слез мой командир. Он говорил так: "Не плакать нужно о погибшем товарище, а почтить его память большими и славными делами!" Вот как говорил мой командир! - повторил Вася, глядя прямо перед собой потемневшими глазами. В госпитале окончился обед. В палату сходились раненые. В коридоре слышался голос старшей сестры. Трубачев поднялся: - Мы пойдем, Вася! - Мы пойдем! - повторили за ним ребята. Один за другим они осторожно перелезли через окно и скрылись из глаз. - Вот это гости! Гляди, какой способ придумали! Сестры испугались, что ли? - смеялись бойцы. А ребята шли по улице, не зная, куда и зачем они идут. Далеко-далеко, на Украине, в партизанском лагере, тяжко страдая от ран, лежал их друг и старший товарищ Митя. Внезапно Васек остановился. - Ребята!.. - В голосе его еще звенели слезы, но глаза были ясные и чистые, словно промытые весенним дождем. - Вы слышали, что сказал Васин командир? - Васек сдвинул брови, стараясь точно припомнить слова командира. - "Не плакать нужно о погибшем товарище, а почтить его память большими и славными делами". Такие слова, ребята, на всю жизнь запоминаются. И мы тоже запомним их для себя. - Васек поглядел па товарищей и твердо сказал: - Пойдемте работать. По расписанию в четыре часа мы должны быть на работе! Глава 39. ПРОИЗВОДСТВЕННОЕ СОБРАНИЕ Собрание было назначено на шесть часов. Васек поручил Белкину сделать список учеников шестого класса. По остальным классам перепись школьников взял на себя семиклассник Толя Соколов. - Трубачев, а эти двое - Тишин и Петрусин - тоже к нам в шестой попали! И Кудрявцев тоже. - хмуря светлые брови, зашептал Белкин. - И вообще я не знал, куда писать тебя, Мазина, Одинцова, Синицыну... ну, тех, кто с тобой... в пятый или в шестой? - Конечно, в шестой! - пожал плечами Васек. - Вот чудак ты, Ленька! -засмеялся Мазин. - Не знал, куда писать! Что же мы, второгодники, что ли? - Ну, я так и написал! А то, думаю, как же это получается: все наши ребята будут в шестом, а председатель совета отряда в пятом! Ерунда какая-то! - Тем более, что Елена Александровна предложила, чтобы каждый класс был отдельной бригадой. А у нас бригадир уже есть! - сказал Одинцов. Собрание проходило на свежем воздухе. Ребята притащили ящики, перекинули через них доски, вытащили старый, залитый чернилами школьный стол, соорудили для взрослых скамью. За стол сели Елена Александровна, два Мироныча, Грозный, кровельщик, он же маляр, и новая, только что появившаяся пожилая учительница младших классов Федосья Григорьевна. Место председателя занял Леонид Тимофеевич. Немного поодаль от стола сидели и стояли, сгруппировавшись по классам, ученики будущей школы. В седьмом их было всего трое, и, чувствуя себя старшими, они держались ближе к столу, а Толя Соколов, поднимаясь на цыпочки, то и дело покрикивал ломающимся баском: - Потише, потише! Соблюдайте дисциплину, ребята! Шестой класс был почти весь в сборе. В центре его стояли Трубачев и прежние ученики четвертого класса "Б". Из новых было всего несколько мальчиков; среди них выделялся высокий. стройный Алеша Кудрявцев, около него - складный краснощекий Петрусин с бегающими по сторонам глазами и хмурый, глядевший бычком Тишин. - Школы еще нет, но штат учащихся уже почти заполнен, - пошутил Леонид Тимофеевич. - Ну, стягивайтесь все сюда поближе, и начнем наше производственное собрание. Я очень рад, что все вы так любовно и дружно работаете вместе по ремонту своей школы. И скажу вам откровенно, что, взявшись за такое трудное дело, как восстановление этого дома, я совершенно точно рассчитал, что помощники у меня будут. Один, как говорится, в поле не воин... - Ура Леониду Тимофеевичу! Ура! - весело выкрикнул Толя Соколов. - Ура! Ура! - дружно подхватили ребята. - Ребята! Скажем спасибо нашему директору! Три, четыре! - Спа-си-бо Ле-о-ни-ду Ти-мо-фе-е-ви-чу! - хором выкрикивали по складам школьники. - Стойте! Стойте! - замахал руками директор. Но шум не унимался. Елена Александровна неторопливо постучала молотком по столу. - Установите тишину, Леонид Тимофеевич говорит. - Голос у печника был звучный, ребята уловили в нем резкие, повелительные нотки и переглянулись. Леонид Тимофеевич вытер платком лысину, снял очки: - Я хочу вам сказать, ребята, что еще рано кричать "ура". Кричать "ура" мы еще успеем. А пока я просил Елену Александровну собрать вас всех для того, чтобы уточнить нашу работу. Когда вас было мало, каждый делал то, что мог делать в меру своих сил, то есть оказывал свою помощь везде, где она требовалась, без определенного плана. Но работать без плана сейчас нам трудно. Каждый класс уже может представлять собой отдельную бригаду и отвечать за порученный ему участок. Понятно? - Понятно! - Так вот, до открытия школы, то есть до первого сентября, осталось немногим больше чем полтора месяца. Основной ремонт дома еще не закончен, а внутренняя отделка комнат, ограда нашего участка и окончательное устройство займут тоже немало времени. Вот как раз здесь присутствуют наши специалисты - плотники Иван Миронович и Федор Мироно- вич. - Леонид Тимофеевич мягким жестом указал на чинно сидящих рядом Миронычей. - Попросим их рассказать, что нам еще предстоит сделать. Ребята захлопали. Старик Мироныч закивал головой и, привстав, попросил слова. Младший тоже привстал, но слова не попросил и, ощупав ящик, уселся на нем поудобнее. - Я, ребята, так вам скажу: работа, конечно, еще есть. Нам от работы не бегать, и ей за нами не гоняться! Без отделки комната не будет комнатой, а без парт и класс не будет классом. Верно я говорю? - Дедушка Мироныч подмигнул ребятам, сгреб в правую руку седую бороду и лукавым, смеющимся глазом указал на Елену Александровну: - Печник у нас есть. Да... Ну, вот как бы ни было, а печи будут. Как вы скажете, печи будут, ась? - хитро спросил старик. Ребята с веселым любопытством смотрели на Елену Александровну. - Печи будут, - спокойно сказала она, закидывая за спину тонкие руки и без улыбки глядя на Мироныча. - Ну вот! Заявка, значит, сделана! - заторопился старик. - Теперь еще вопрос, чтобы уточнить, значит, официально. Вот наш товарищ кровельщик имеет также квалификацию маляра. Верно я говорю? - обратился он к кро- вельщику. - Он, конечно, свою заявку вам тоже сделает официально. Кровельщик, широкоплечий, черноглазый, с небольшой лысинкой, прикрытой зачесом, деловито сказал: - За мной дело не станет. Как Леонид Тимофеевич скажет, так и сделаю. Где под шелк, где под мрамор. Можно с отделкой под бронзу. Одним словом, классы и зал, например, имеют между собой разницу в отделке. Это факт. Давайте точный план, а я свое дело знаю. - Ну вот, опять же квалификация. Значит, дело наше верное, - закивал головой Мироныч. - Ну и садись, коли верное, - мрачно сказал Мироныч-младший, со скрипом ворочаясь на своем ящике. - Время лишней болтовни не любит. Садись, говорю. Мироныч-старший с неохотой полез за стол. - Ну вот, все силы руководящие у нас, так сказать, выяснены. Остается прикрепить к каждому участку работы помощников, - сказал Леонид Тимофеевич. - Некоторые работы, как, например, ограда, могут быть сделаны вами почти самостоятельно. Распределение вашего рабочего времени и организацию бригад мы попросим Елену Александровну взять на себя. Елена Александровна встала, придвинула к себе списки. - Ребята, я просмотрела списки. Хотя в каждом классе пока очень мало учеников - многие еще не приехали, а многие, особенно старшие классы, работают сейчас в колхозах, но к началу учебного года школа пополнится. Сейчас же в основном некоторые классы уже сформированы. Значит, ребята, в этих классах должны быть организованы пионерские отряды. Радостный шум вырвался из рядов школьников. Елена Александровна подняла руку и спокойно продолжала: - Если есть отряд, значит, должен быть в нем и председатель совета отряда. Может быть, пока мы укомплектуемся окончательно, то есть до начала учебного года, председателями советов отрядов останутся прежние ребята, которые были выбраны раньше, в старой школе. А там, где их нет, вам придется временно избрать себе председателя. А так как у нас сейчас идет горячая работа, то каждый отряд будет представлять собой рабочую бригаду, а председатель совета отряда - бригадир. Согласны? - Согласны! Согласны! Ребята оживились. Они сразу почувствовали, что снова возрождается их школьная пионерская организация, что они спаяны в отряд, что они уже настоящие школьники. И, кроме того, они, как взрослые, представляют собой рабочие бригады. - Начнем со старших классов. Всем понятно, что наиболее ответственные участки работы будут поручаться старшим... - начала опять Елена Александровна. - Понятно! Понятно! - зашумели школьники. Но чья-то рука вдруг поднялась вверх и неподвижно застыла в воздухе. Елена Александровна наклонилась вперед: - Кому непонятно? Из толпы выдвинулся Тишин. - Некоторым непонятно, почему смешали вместе два класса, - сказал он, глядя исподлобья на Елену Александровну прищуренными дерзкими глазами. - Как это - смешали два класса? Какие классы? - перебирая в руках списки, спросила Елена Александровна. Школьники притихли и с любопытством слушали. - А так, смешали! - наклонив набок голову, насмешливо сказал Тишин. - Пятый и шестой смешали. Мазин быстро толкнул Трубачева. Васек насторожился. Леня Белкин взволнованно зашептал что-то ребятам. Девочки переглянулись. - Здешний ученик Леня Белкин, составляя список, забыл, что, например, Трубачев и еще несколько ребят, а с ними и две девочки - второгодники. - Что - второгодники? Трубачев - второгодник? Он врет. - Тишин врет! - Ишь ты, новенький, а смотри как себя проявляет! - Не слушайте его! Ребята задвигались, возмущенно зашумели, зашикали. Леонид Тимофеевич поднялся с мести: - Это что такое? Здесь идет собрание, напоминаю вам. Кто не умеет себя вести и не уважает свой рабочий коллектив, пусть выйдет отсюда и поищет себе другое место! Наступила полная тишина. Леонид Тимофеевич сел. - Продолжайте, Елена Александровна! - Трубачев, подойди, пожалуйста, сюда! - вызвала Елена Александровна. Ребята расступились, давая дорогу. Васек держался спокойно, но сердце у него сильно билось. - Первого сентября мы придем в шестой класс. Мы проходим программу пятого класса дома. Вот почему Белкин включил нас в список шестого класса, - громко сказал он. В толпе раздался злорадный хохоток Петрусина и насмешливый голос Кудрявцева: - Почему бы не в седьмой, скажите пожалуйста? Елена Александровна нетерпеливо пожала плечами и снова обратилась к Трубачеву: - Так как же, по-твоему, будет справедливо - оставить вас на время стройки в списках шестого класса или перевести в пятый? - Нам все равно где работать, и спорить из-за этого я не буду, - скрепя сердце сказал Васек. - А мы будем! - Мы все будем спорить! - раздались из толпы школьников взволнованные голоса. - Трубачев наш! - кричал Леня Белкин. - И мы его в пятый класс не отдадим! - Трубачев всегда был у нас председателем совета отряда, а сейчас он будет бригадиром нашей бригады. Поднимите руки, ребята, кто за? - вскакивая на ящик, громко заявил Коля Чернышев. Ребята бывшего четвертого класса "Б", толкаясь, протиснулись вперед, подняли руки. - Мы все за Трубачева! - выкрикнула Надя Глушкова. - И мы за всех наших ребят - за Нюру Синицыну, за Лиду Зорину, за Петю Русакова... Елена Александровна резким движением руки остановила шум: - Довольно! Мы собрались сюда, чтобы поговорить о том, как лучше наладить работу. Работа будет распределена по отрядам. Трубачев и его товарищи остаются с пятым классом. Тише! Я не разрешаю больше продолжать этот спор. Предлагаю шестому классу выбрать себе другого председателя совета отряда. В толпе пробежал недовольный шепот. Послышались тихие голоса: - А почему она вмешивается? Пусть Леонид Тимофеевич скажет! Щеки Елены Александровны чуть-чуть порозовели, на лбу появилась резкая морщинка. Леонид Тимофеевич покачал головой: - Мне стыдно за вас перед Еленой Александровной и перед всеми товарищами, которых мы пригласили на наше собрание. Я не могу себе представить, что мои бывшие ученики за какой-нибудь год настолько забыли дисциплину и потеряли совесть, что вместо того, чтобы решать какие-то дельные вопросы, они вынуждают нас здесь слушать бурные выяснения- куда приписать Трубачева: к пятому или шестому классу! - Директор развел руками. - Может быть, вам еще рано присутствовать на собраниях, где решаются серьезные вопросы? - Нет... нет... - слабо защищались школьники. - У нас еще нет вожатого. И я просил Елену Александровну помочь вам в ваших пионерских делах. Но вы себя ведете так, что я боюсь, как бы Елена Александровна не отказалась. - Леонид Тимофеевич замолчал и обвел глазами ребят. - Я предлагаю, - снова начал он при полной тишине, - чтобы завтра же каждый класс представил мне список своей бригады во главе с бригадиром. Это значит, что каждый отряд должен выбрать себе председателя совета отряда. Елена Александровна вам в этом поможет. А работу между бригадами распределю я сам. На этом мы сейчас наше собрание кончим. И запомните хорошенько, что всякие мелкие счеты и недружелюбное отношение друг к другу будут только тормозить нашу общую работу. Ребята поняли, что директор недоволен. Недовольна была и Елена Александровна. Брови ее хмурились, а глаза глядели сурово и холодно. Васек чувствовал себя униженным, как бы пойманным на обмане, его коробило от сознания, что все они оказались в пятом классе, как второгодники. Все это было противно, хотелось вытащить за шиворот из толпы Тишина и, развернувшись, дать ему но шее... А в толпе ребят Тишин, торжествуя свою победу, кричал, что он выведет на чистую воду всех хвастунов и зазнаек. Васек хорошо знал, откуда идет эта угроза. Но главный виновник, Алеша Кудрявцев, только издали бросал на него насмешливые взгляды и, стоя рядом с Петрусиным, рассказывал ему что-то веселое, невольно привлекая внимание ребят открытым, смелым лицом и непринужденным, заразительным смехом. Васек вспомнил о своих товарищах. Хорошо, что во время выступления Тишина никто из них не сказал ни слова. Даже Мазин нашел в себе силы промолчать. Но где же они сейчас? Школьники, разбившись по классам, уже выбирали себе председателей советов отрядов. То здесь, то там слышался голос Елены Александровны. Проходя мимо учительницы, Леонид Тимофеевич громко сказал: - Об этом случае мы еще должны с вами поговорить. Васек понял, что речь идет о нем и его товарищах, но даже не огля- нулся. В кучке шестиклассников выступал Петрусин: - Я, ребята, стою за Кудрявцева! Мы с ним не пропадем! - Кудрявцева! Кудрявцева! - кричали новенькие. - Выбирайте кого хотите, мне все равно! - послышался обиженный голос Нади Глушковой. Прежние товарищи Васька по четвертому классу "Б" хранили презрительное молчание. Васек заметил в сторонке пятиклассников Рядом с ними стояли его товарищи. "Как наказанные", - горько подумал Васек, и вдруг до его ушей донеслись громкие крики: - Тру-ба-чев! Тру-ба-чев! И чем ближе он подходил, тем громче становились приветственные крики пятиклассников: - Тру-ба-чев! Тру-ба-чев! - Васек Трубачев! Ура! - подкинув вверх свою бескозырку, в восторге заорал Витька Матрос. - Пятиклассники радуются! Все, как один, тебя выбрали председателем отряда и командиром! - сказал ему Одинцов. - Ну что ж, будем работать, - просто сказал Васек. В нем проснулся командир. - Завтра я узнаю, какой участок работы будет поручен моей бригаде, и всех вас расставлю по местам. А сейчас можно расходиться! Он улыбнулся, но глаза у него были грустные, и только товарищи понимали, чего стоила ему эта улыбка. Когда пятиклассники шумно и весело разошлись, Васек тихо сказал: - Пойдемте вместе. Лида взяла его за руку. - Помнишь, в детстве, когда была гололедица, мы часто ходили, держась за руки? - ласково сказала она. Васек кивнул головой. - Я никак не пойму, куда оно делось, это детство? Ведь нам не так уж много лет! - грустно сказал он. Глава 40. ПРИНЦИПИАЛЬНЫЙ ЧЕЛОВЕК Дома Васька ждал редкий гость - Андрейка. Он чинно сидел за столом против тети Дуни и, прикусывая острыми зубами сахар, тянул с блюдечка чай. - Выпейте еще одну чашечку, Андрей Иваныч! - радушно угощала его тетя Дуня. - Спасибо вам... Разве посидевши, еще попью... - вытирая со лба капельки пота, солидно говорил Андрейка. Тетя Дуня пододвигала ему полную чашку, и Андрейка, слегка подумав над ней, снова принимался пить. Увидев Васька, он привстал и церемонно протянул ему руку. - Ну вот, и наш хозяин пришел! - сказала тетя Дуня совсем так, как говорила когда-то про Павла Васильевича. От этих слов и от церемонного обращения Андрейки Васек сразу повзрослел. - Ну, как дела? - спросил он, присаживаясь к столу. - Ничего, у нас все в исправности. - Андрейка быстро взглянул на приятеля и деликатно осведомился: - А ты вроде невеселый? - Да так... неприятности по работе, - усмехнулся Васек. - По работе? Это что же - в школе или в госпитале? - забеспокоилась тетка. - В школе, - со вздохом сказал Васек и стал рассказывать про собрание. Когда дело дошло до выступления Тишина, тетя Дуня возмущенно всплеснула руками: - Ах он, пролаза! За генеральского сынка руку тянет! И откуда же они, этакие пролазы, берутся? И все-то они знают, когда и перед кем хвостом мотнуть... - Пережиток... - важно сказал Андрейка, принимаясь за новую чашку чаю. - Таких разоблачать надо. Я одному такому пережитку санаторий у начальства исхлопотал - думал, больной, Ну, а он и там давай свое "я" показывать. Только с врачами не забалуешься. - - Это тот мастер, что над тобой издевался? - живо спросил Васек. - Издевался не издевался чтобы по-настоящему, а за волосы хватал и выражался некультурно. - Ну, и что с ним сейчас? - А что! Разоблачили вчистую. "Никакой, говорят, болезни нервов у вас нет, одно хулиганство". - Андрейка удовлетворенно откинулся на спинку стула и рассудительно сказал: - Самому себя распускать не надо. Желез- ная дорога - это пост ответственный. У нас лучшие люди работают. Рав- няться есть по ком. В мастерской, для примера, и ваш Павел Васильевич Трубачев есть на портрете. - Спасибо на доброй памяти, Андрей Иваныч! Ведь вот люди помнят... и молодые по его примеру идут... Да вы что же чашечку-то отставили, Андрей Иваныч? Выпейте горяченького! - засуетилась тетя Дуня. - Не требуется больше, мамаша, спасибо вам, - решительно отставляя от себя подальше чашку, сказал Андрейка. Он чувствовал себя приятным гостем в гостеприимном и уважаемом доме Трубачевых. Курносое лицо его лоснилось, белые волосы липли ко лбу, глаза выражали полное удовольствие, и сам он, щупленький, в поношенном пиджачке, держался с большим достоинством. "Кто я ни есть, а цену себе знаю", - как бы сообщал всем с первого же взгляда Андрейка. Топкие, заскорузлые от раб