оты пальцы Андрейки, угольная пыль, въевшаяся в мальчишескую шею, старый пиджачок невольно вызывали чувство уважения к Андрейке. Васек гордился своей дружбой с ним. Когда Андрейка собрался уходить, тетя Дуня позвала Васька в кухню и расстроенно зашептала: - Васек, брюки бы ему отцовы отдать. Ведь у него брючки-то насквозь прохудились. А позади себя он заплату рукой прикрывает... Отдай ему брюки-то! - Да что ты! Он ни за что не возьмет. Обидится еще! - замахал руками Васек. - Как это так - обидится! Ведь вы товарищи! И родителей у него нет, некому порядочную заплату положить. Она вынула из сундука пахнущие нафталином рабочие брюки Павла Васильевича и, пряча под улыбкой крайнее смущение, подступила к Андрейке: - Андрей Иваныч, голубчик, перемените брючки-то... -- На что переменить? - не понял Андрейка. - Да вот эти-то получше будут. Я живенько их на ваш рост укорочу. А свои оставьте пока. Я все равно Ваську штопаю, так заодно и ваши починю, -- заторопилась тетя Дуня, испугавшись вопросительных светлых глаз Андрейки. - Очень благодарный вам, мамаша... Только как же это я ваши брюки надену? И с какой такой стати вы для меня трудиться будете... И опять же, выходной у меня не скоро - я ваши брюки на работе заносить могу, - объяснял Андрейка. Васек стоял в кухне и боялся войти. - Да я вам их в подарок даю, Андрей Иваныч! От Павла Васильевича в подарок, - широко улыбаясь, сказала тетя Дуня. Андрейка смутился: - Я подарков, мамаша, не беру. Я сам себя содержу. Это для меня принципиальный вопрос. Я - рабочий человек. И к тому же за мои успехи мне все обмундирование скоро полностью выдадут. Очень благодарю вас, мамаша, только брюки я не возьму. -Он встал и, прикрывая левой рукой латку, выделявшуюся светлым треугольником на его брюках, решительно взялся за кепку. Тетя Дуня, сильно покраснев, сунула брюки на кровать и растерянно остановилась посреди комнаты. - Ты что же, Андрейка, брюки не хочешь взять? Ведь по дружбе тебе тетя даст! - входя в комнату, сказал Васек. - Дружбу я и так ценю. Только задаром мне ничего не надо -- я получаю за свой труд... Ну, приходи в депо, Васек. Может, что будет известно про Павла Васильевича. У нас на собраниях часто про героев-железнодорожников рассказывают. - Вот-вот... Уж вы сообщите в случае чего, Андрей Иваныч. Исстра- дались мы с Васьком - нет писем ему от отца, - заморгала глазами тетя Дуня. Когда Андрейка ушел, она взяла заброшенные в угол по стели брюки и. пряча их в сундук, сказала: - Нашего понятия человек, строгий, принципиальный! Держись за него, Васек! Глава 41. ЧУЖИЕ Нюра с тревогой глядела на часы. Вчера в госпитале дежурил Сева Малютин и на занятиях сообщил ей, что после обеда Егору Ивановичу назначено идти на электризацию. - Радуется он, как именинник. Просил тебя не опоздать. Я уже с Васьком говорил. Он тебя отпускает с работы. Только смотри не опоздай! - Ну как я могу опоздать! - рассеянно ответила Нюра, думая о матери. В последнее время они почти не разговаривали. Нюра прибегала домой только пообедать, вечерами тоже часто задерживалась в госпитале. Беспокойство и раздражение матери росли. Сейчас, видя, что девочка куда-то торопится, мать чувствовала закипавшую в сердце обиду. Пообедали молча. - Выпей чаю, - сказала мать. Нюра бегло взглянула на часы и покорилась. Мать поставила перед ней чашку с кипятком, положила туда две ложки молочного порошка, размешала сахар и села напротив дочери, сложив под подбородком пухлые руки. Нюра не глядела на нее, но знала, что глаза матери неотступно следят за каждым ее движением. Часы медленно пробили три часа. В половине четвертого начинался прием у врача. Нюра мысленно представила себе, как в четвертой палате санитарки помогают Егору Ивановичу натянуть рукав на больную руку, как он беспокойно поглядывает на дверь. Она придвинула к себе чашку и, обжигаясь, глотнула забеленный кипяток. - Спешишь? - гневно и холодно спросила мать. Нюра испуганно вскинула на нее глаза, упрямо сжала губы. - Ну, помни, Нюра, я тебе не раз обещала, но сегодня свое обещание сдержу... Я пойду в школу к твоему директору, я пойду в госпиталь... -Мать постучала по столу пальцем. Она не знала, что ей делать с дочерью, но ей казалось, что пришло время немедленно принять все меры к ее ис- правлению. - Слышишь, Нюра, я не допущу, чтобы моя дочь с утра до вечера лодыря гоняла. Я все узнаю! - Голос матери то понижался до угрожающего шепота, то срывался на крик. - Я заставлю директора вмешаться в это бе- зобразие! До сих пор мы с отцом делали для тебя что могли! Мы вложили в тебя все силы, всю жизнь, и до этой несчастной поездки на Украину ты была хорошей, послушной девочкой. Но, оставшись в компании своих прияте- лей, ты распустилась. И за то, что родители заботились о тебе, ты отве- тила черной неблагодарностью... Мать на минутку останавливается и выжидательно смотрит на дочь. Но Нюра молчит. Сердце се захолодело от тоски, в нем нет сейчас ни любви, ни жалости к матери. Нюра даже не вслушивается в то, что ей говорят, слова сливаются вместе и захлестывают уши нервными выкриками. Нюре стыдно, что ее мать слышат соседи. Они всегда слышат и во всем обвиняют ее, Нюру. Минутная стрелка на часах подвигается к половине четвертого. Теперь уже придется бежать, чтобы поспеть вовремя. "Надо так надо", - мысленно говорит Нюра и, отодвинув стул, быстро идет к двери. - Нюра, помни! Лучше вернись! - кричит ей вслед мать. Но девочка уже хлопает калиткой и, перегоняя прохожих, мчится по улице. Она опоздала, опоздала! Тяжелый грузовик на мостовой шарахается в сторону перед тоненькой девочкой, перебегающей ему дорогу. Шофер высовывается из кабинки и сердито кричит: - Ты что, голову потеряла?! Лезут под самые колеса, а потом отвечай за них! Но Нюра не слышит - у нее в ушах все еще звучит голос матери. Во дворе госпиталя сидят и стоят раненые. Залежавшись в палатах, они радуются возможности пройти по улице до другого здания на электризацию. Солнышко крепко припекает, и под его лучами трава никнет к земле и вянет. Егор Иванович стоит на крыльце, крепко ухватившись рукой за перила. На его землисто-бледном лице видна каждая морщинка. - Вон, вон дочка бежит... Она меня и доведет. Не извольте беспокоиться, - говорит он сестре. Нюра, запыхавшись, вбегает во двор: - Пойдемте, дядя Егор, пойдемте! Она подставляет раненому свое худенькое плечо, смахивает прилипшие ко лбу волосы: - Опирайтесь, дядечка, крепче опирайтесь: я сильная! Егор Иванович прижимает к себе больную руку на перевязи и медленно идет рядом с Нюрой. - Мы с тобой, дочка, как дуб с березкой, - шутит он, любовно оглядывая девочку. Глава 42. В БУДУЩЕЙ ШКОЛЕ С помощью Елены Александровны Леонид Тимофеевич точно распределил рабочие участки каждой бригады. Трое ребят из седьмого класса попали на отделку комнат в распоряжение маляра и старика Мироныча. Шестому и пятому классам было поручено поставить забор. Для руководства и помощи к ним прикрепили Мироныча-младшего. Кудрявцев не пожелал работать с бригадой Трубачева. - Дайте мне отдельный участок: я не хочу отвечать за чужую работу, - заявил он Елене Александровне. С общего согласия место для будущего забора разделили пополам. После раздела обе бригады договорились о сроке выполнения задания, и Кудрявцев вызвал Трубачева на соревнование. Для кладки печей Елена Александровна взяла себе в помощь ребят из третьего и четвертого классов. Только малышам ничего не было поручено, но и они не оставались без дела. Их учительница Федосья Григорьевна, хлопотливая и деятельная, быстро собрала вокруг себя всех младших ребят и с утра, повязав голову косынкой, носилась по всему двору, пристраи- ваясь вместе с ними то к одной, то к другой бригаде, причем всех школьников, без различия возраста, она называла "деточками" и "ребятками". - Мазин, деточка, пусть мои ребятки на вашем участке щепки подберут!.. Идите, идите сюда, ребятки! Собирайте! Вот так... Вот и чистенько будет... Собирайте, собирайте! Второклассники, как стая воробьев, слетались на ее голос, беспорядочно толкались под ногами и мешали работать. Ребята злились. Мазин делал страшные глаза, но спорить с Федосьей Григорьевной было бесполезно. - Ничего, ничего! Они вам не помешают! Ну, каждому же трудиться надо! - поднимая вверх плечи и укоризненно глядя на ребят, говорила Федосья Григорьевна. - А вы идите к печнику. Там надо песочек носить, - хитрил кто-нибудь из школьников. - Ничего, ничего, мы везде успеем, без работы сидеть не будем!.. Верно, ребятки? - Верно, верно! - кричали второклассники. Подобрав щепки, Федосья Григорьевна шумно удалялась. И голос ее уже слышался в другом конце двора. - Ребятки! Ребятки! - Цыплятки! Цыплятки! - добродушно передразнивал Мазин. К печнику Федосья Григорьевна своих малышей не водила - там было пыльно и душно, кирпичи тяжелые, глина липкая. Кроме помощи отдельным бригадам, Федосья Григорьевна все время о чем-то хлопотала для своих ребят - то ей требовалась очищенная площадка для их игр, то скамейка в тени. Леонид Тимофеевич неохотно отрывал от работы плотников, чаще посылая старших учеников. Ученики досадовали, но все требования учительницы второго класса исполняли беспрекословно. Познакомился таким образом с Федосьей Григорьевной и Саша Булгаков. - Хорошая учительница, - задумчиво сообщил он ребятам. - Надо Нютку к ней пристроить - балуется она дома. Пристроив Нютку к Федосье Григорьевне, Саша во время работы издали следил за сестренкой. Он видел, как Нютка всюду следовала за своей учительницей и изо всех сил старалась выполнять все ее задания. И когда Нютка начала дома беспрерывно повторять: "Нам велели! Нам сказали!", и когда однажды она долго ревела оттого, что простудилась и не могла пойти на стройку, Саша почувствовал, что учительница как бы разделила с ним ответственность за воспитание одной из его сестер. - А потом и других в школу отдам! - весело говорил он товарищам. - Так понемножку все в люди и выйдут. x x x Бригада Трубачева работала в две смены- В первую, пока шли занятия с Екатериной Алексеевной, выходили на работу все пятиклассники. Среди них правой рукой Васька стал Витька Матрос. Живой и понятливый, Витька был неутомимым работником. Получая задание от Васька, он глядел на него в упор черными, как угольки, глазами и быстро кивал головой в знак того, что он исполнит все, что от него требуется. Работу "младшей" бригаде Васек давал легкую, условившись об этом с самого начала с хмурым дядей Миронычем. Дядя Мироныч собирал вокруг себя всех ребят и показывал им, как надо отмеривать штакеты, чтобы забор был красивый и ровный, под шнурочек. Поставив двух ребят на некотором расстоянии друг от друга, Мироныч велел им присесть на корточки и, протянув меж собой шест, держать его низко над землей. - Вот, к примеру, вы у нас вроде столбов, а шест вроде слеги, которая прибивается к столбам внизу и вверху. Так... Скажем, слеги прибиты, расстояние между ними вымерено, можно прибивать штакеты. - Он брал тонкие дощечки, срезанные вверху треугольниками. - Вот это штакеты и есть. Но как же их прибивать, если одна длиннее, а другая короче? - Срезать! -быстро догадывались ребята. - Правильно. Надо срезать. Значит, измеряем, какой высоты собираемся делать забор. - Мироныч приставлял к слегам дощечку и вопросительно смотрел на ребят. -Можно повыше, а можно и пониже, смотря что нас интересует. - Повыше, а то вес ребята лазить будут, - не ручаясь за себя, советовали школьники. - Значит, судя по характеру учреждения, будем делать повыше. Сейчас отмерим точно сантиметром высоту и проведем карандашом черту на доске. Ну вот. Это, значит, у нас мерка. Прикладываем к ней другую дощечку, на нее для скорости можно еще одну положить, и по намеченной карандашом черте начинаем срезать пилой концы. - Мироныч закладывал за ухо карандаш. - Понятно? Ну, а если понятно, приступайте к работе! Ребята хватали ручные пилы, раздавали друг другу "мерки". Мироныч не спеша закуривал папироску. - Только, чур, работа аккуратность любит. Чтобы ни на один сантиметр не ошибаться. На глазок не полагайтесь! И торопиться нам некуда - пока что столбов у нас нет. Столбы для забора, по словам Леонида Тимофеевича, еще "росли" на делянке. Чтобы привезти их, требовались машины, но машин не было. Посоветовавшись с плотниками, Леонид Тимофеевич решил устроить поход на делянку, выбрать там подходящие деревья, на месте обтесать их и подготовить к перевозке. А пока что Трубачев и Кудрявцев, чтобы не терять времени, каждый на своем участке разметили места для столбов, вбили колышки и принялись рыть ямы. Грунт был каменистый, и работа оказалась трудной. - Ты смотри, Матрос, - предупреждал Васек, - ройте с передышкой, по очереди, а кто устал, пусть сидит - гвозди выпрямляет или штакеты отмеривает. - Ладно, - кивал головой Матрос, но, оставшись наедине со своими пятиклассниками, хватал лопату и, поплевывая на ладони, то и дело покрикивал на товарищей: - Эй, подтянись! Ну-ка, трубачевцы! Выбрасывай землю! Тащи носилки! Кто слабосильный - иди гвозди выпрямлять! При этом живые глаза его то и дело косились в сторону соревнующейся с ними бригады Кудрявцева. Матрос знал досконально, что там делается. Каждое утро, раньше всех, когда на траве еще лежала роса, он являлся на школьный двор, быстро и точно определял, насколько за день продвинулся Кудрявцев, сколько у него вырыто ямок, как подобраны штакеты и в каком порядке хранятся инструменты. После обеда, докладывая Ваську о положении дел. Матрос, сверкая глазами, говорил: - У них народу больше. Утром они нас перегоняют, а вечером мы равняемся. А нам надо впереди быть. - Ничего. Все равно скоро нечего будет делать ни им, ни нам - столбов нет, - хмуро отвечал Васек и шел к директору. В доме пахло краской, в коридоре стояли мутные лужицы. В тех комнатах, где уже были сложены печи, рабочие белили потолки, красили стены. В пустом доме гулко раздавался голос дедушки Мироныча. Чаще всего старик спорил с Грозным, употребляя при этом громкие фразы, вычитанные им в заводской газете или услышанные где-нибудь на собрании. - Вот ты говоришь, Иван Васильевич, что классы нужно покрывать масляной краской. А ты того не учитываешь, что масляная краска забирает весь воздух и детям в таком классе будет душно. А от нас Родина требует, чтобы мы трудились добросовестно, учитывая требования здравоохранения... В нижнем этаже работал печник. Туго обвязав косынкой короткие светлые волосы и натянув на себя запачканный глиной и песком комбинезон, Елена Александровна брала из рук помощника кирпич, ловко и быстро шлепала на него лопаткой размешанную в ведре глину, не глядя протягивала руку за вторым кирпичом, ставила его ребром на первый и, обмакнув руку в ведро с водой, сглаживала вырастающую стенку мокрой ладонью. При этом, морща покрытое желтой пылью лицо и поправляя тыльной стороной руки косынку, она изредка бросала короткое приказание: - Воды! Приготовьте глину! Подавайте целый кирпич!.. На работу печника приходили смотреть все. Грозный, качая головой, недоверчиво заглядывал внутрь сложенной печи и подносил к дверке зажженную бумажку. Бумажка вырывалась у него из рук и пылающим комочком улетала в дымоход Старик успокаивался. Леонид Тимофеевич с любопытством смотрел на работу Елены Александровны и, подмигивая ребятам, шутил: - Ну уж если зимой в школе будет холодно, мы с Елены Александровны штраф возьмем! - А если будет жарко? - спрашивали ребята. - Тогда тоже штраф! - Несправедливо, несправедливо! - протестовали ребята. Леонид Тимофеевич делал удивленные глаза: - Как же несправедливо? Ведь Елена Александровна - печник! Должна заранее учитывать температуру. - Боюсь, что раньше директору надо учесть, что лето кончается, а дров у него еще нет! - лукаво говорил печник. - Ага! Ага! - прыгали девочки. - Дров еще нет! Дров-то еще нет! Леонид Тимофеевич жил наверху в маленькой комнатке, предназначенной для учительской. Грозный тоже часто ночевал в небольшой каморке около раздевалки. - Скорей бы нам, Леонид Тимофеевич, все свое имущество из госпиталя перевезти. Может, парты за зиму отсырели, подправить придется, - говорил школьный сторож, - да и мою комнату под кладовую сестрица просит освободить. - Все сделаем, старина! Вот закончим ремонт и начнем обживаться, - весело отвечал Леонид Тимофеевич. Он всегда казался бодрым и веселым, хотя после дневных хлопот и беганья по разным делам, снимая ботинки и ощупывая внутри подошвы, громко удивлялся, что стелька гладкая и нигде не торчат гвозди. - Странно, мне казалось, что я прямо на гвоздях хожу, - пожимая плечами, говорил он Грозному. - Отдохнуть бы вам, Леонид Тимофеевич, - вздыхал старик. - А я не устал. Мой отдых - работа, - улыбался директор. Глава 43. МАТЬ НЮРЫ СИНИЦЫНОЙ Елена Александровна сняла комбинезон, вымыла лицо и руки, расчесала мокрым гребнем растрепавшиеся волосы и присела отдохнуть. Учительская казалась пустой, в пей было прохладно и чисто. Около стола стояли два кресла, и у выбеленной стены - мягкий кожаный диван. Леонид Тимофеевич ушел по делам, попросив Елену Александровну заменить его, если будет спрашивать кто-нибудь из рабочих. Оставшись одна, Елена Александровна придвинула ближе к столу кресло и, подперев рукой голову, задумалась. Она думала о директоре, который не побоялся взять на себя такой большой труд, как ремонт разбитого дома. Вспомнила собрание. Пушистые брови ее нахмурились, синие глаза стали глубже и печальнее. "Нет дисциплины... И этот мальчишка Тишин, выступающий против своего будущего товарища, и Кудрявцев... И странная история с Трубачевым. Надо будет хорошенько в этом разобраться... - Елена Александровна тяжело вздохнула. -И вообще, время идет, школа не готова... Ах, да, - вспомнила она, - надо же объявить ребятам, что послезавтра Леонид Тимофеевич поведет их на делянку. Как раз это будет выходной день. В лесу сейчас хорошо. Пахнет смолой, ягодами. В тени свежо и прохладно... Я сама, как девчонка, радуюсь, что пойдем. А ребятам хорошо бы дать побегать, отдохнуть. Трудно им сейчас приходится..." Внизу раздается громкий женский голос: - Мне нужно видеть директора! - Леонида Тимофеевича? - любезно переспрашивает школьный сторож. - Его нет, он отлучился по делам. - Как - нет? По каким делам? У него, кроме школы, не может быть никаких дел. За детьми надо смотреть, а не отлучаться по делам! - резко заявляет пришедшая. - Ему, гражданка Синицына, виднее, за чем нужно смотреть: он директор, - обиженно отвечает Грозный. Елена Александровна медленно спускается вниз, прислушиваясь к шуму голосов. Пожилая женщина в темном приплюснутом берете на седеющих волосах встречает ее недружелюбным взглядом зеленых глаз. - В чем дело? - спрашивает Елена Александровна. - Может, я могу заменить директора? Пройдите, пожалуйста, в учительскую. Женщина молчит, но Елена Александровна, не ожидая ее ответа, круто поворачивается и быстрой, легкой походкой снова поднимается по лестнице, открывая свежевыкрашенную дверь. Незнакомая женщина нехотя следует за ней. - А вы, собственно, кто здесь? - с раздражением спрашивает она, опускаясь в кресло. - Сейчас я замещаю директора, - спокойно отвечает Елена Александровна и быстро оглядывает незнакомую женщину. Где-то она видела такие же зеленые глаза. Женщина беспокойно ворочается в кресле: - Хорошо. Я попробую поговорить с вами, хотя вы еще очень молоды и, наверно, не были матерью. Моя фамилия - Синицына. - Вы мать Нюры Синицыной? - живо спрашивает Елена Александровна. Ей нравится Нюра, и голос ее звучит приветливо. - Да, я мать. И именно поэтому я пришла вас спросить, что с моей дочерью... Я ее не вижу. Она целые дни занята. Где - не знаю. В каком-то госпитале, вместе с какими-то ребятами... Причем я этих ребят не знаю. Часть из них, как видно, из ее бывшего класса. Они были на Украине и с трудом вырвались из оккупации. - Я знаю их историю от директора, - кивнув головой, вставляет Елена Александровна. - Это очень хорошие ребята, лучшие в школе, - Трубачев и его товарищи. - Не знаю, лучшие или худшие, - горько улыбается Синицына, - но если товарищи становятся дороже матери, если авторитет любого из них выше авторитета родителей, то это ненормально... Я целыми днями не вижу своей дочери, она не считает нужным посвящать меня в свои дела, мать для нее - ничто. Нюра заявляет нам с отцом, что у нее есть свои обязанности. Я хочу знать совершенно точно, какие это обязанности. Я - мать! Я ее воспитываю и никому не позволю ломать мое воспитание! Синицына с трудом сдерживала гнев; перегнувшись через стол к своей безмолвной собеседнице, она говорит быстро и нервно, словно отстукивая слова на пишущей машинке: - В такое тяжелое время, когда мой муж работает день и ночь, а я, с больным сердцем, бегаю но очередям, чтобы накормить семью, у меня отнят покой. Но с этим никто не считается! Моя дочь растет эгоисткой, которой нет дела до матери. А я... - веки у Синицыной краснеют, в голосе слышатся слезы, - я должна положить этому конец, - шепотом доканчивает она, вытирая платком глаза. Елена Александровна грустно и удивленно качает головой: - Успокойтесь, гражданка Синицына... Ну, до чего вы себя довели? Ведь это совсем не так, как вы себе представляете. Я знаю вашу дочь и знаю ее товарищей. Я слышала о них много хорошего, - мягко успокаивает она расходившуюся женщину. - Что ж тут хорошего? Я вижу их влияние на мою дочь, - плачет Синицына. Она не слушает, что говорит ей эта чужая девушка. Ей легко говорить - она посторонняя. И хвалить легко. Вот эти похвалы и портят детей. А что же хорошего в этих товарищах, если они учат свою подругу дерзить матери и все от нее скрывать! Нюры никогда нет дома... Елена Александровна снова и снова пытается успокоить Синицыну. Что ж плохого в том, что девочка работает в госпитале? Сейчас все люди - взрослые и дети - помогают своей Родине. Кто эти люди? Честные граждане, коммунисты, комсомольцы, пионеры. Все товарищи Нюры работают; она не может и не должна отрываться от коллектива. В словах Елены Александровны есть то же, что с плачем бессвязно выкрикивает своим родителям Нюра. И это приводит Синицыну в бешенство. Она встает и дрожащими руками поправляет берет: - Мы говорим на разных языках! Мне незачем сидеть тут и слушать ваши поучения. Я тоже советская женщина - меня агитировать не нужно. Но я еще и мать! Мать! Этого вы не понимаете!.. Синицына, не прощаясь, захлопывает за собой дверь. Не отвечая на поклон Грозного и не глядя на работающих школьников, она идет по двору, высоко подняв голову. Ничего! Она сама справится с дочерью, если школа не желает ей помочь. Она пойдет в госпиталь, вызовет главврача. Она узнает, где пропадает ее дочь... Этой девушке кажется все так легко и просто. Кстати, кто она такая? Неважно, впрочем. Жаль только, что она, Синицына, не успела ей даже сказать, что у Нюры нет настоящей учебы, что Нюра останется на второй год, потому что не слушается матери и тянется за товарищами. С кем они занимаются? С мачехой одного из этих ребят. Конечно, это очень хорошо с ее стороны. Пусть она даже очень приличная женщина, но ведь она не учительница! Чем же это может кончиться? И мать должна стоять в стороне и молча смотреть, как гибнет ее дочь!.. Синицына останавливается. Она так измучена... Тут недалеко се дом. Дома она бросила все в беспорядке, даже не сняла с плиты кастрюльку с супом. Ну что ж, пускай все пропадает! Лучше бы отдала соседке - у той маленькие дети и муж на войне... Соседка так благодарна, когда с ней чем-нибудь поделиться. А делиться надо, теперь нельзя думать только о себе. Разве она, Синицына, этого не понимает? А какая-то чужая девушка читает ей нотации, как будто мать не хочет, чтобы ее дочь выросла порядочным человеком! А кто же, как не мать, радовался успехам дочери и каждое утро, провожая в школу, гладил ей пионерский галстук?.. Но куда же идти? Домой? В госпиталь? Синицына решительно поворачивает к госпиталю. За углом она видит, как в раскрытые ворота прежней школы, медленно передвигаясь на костылях, опираясь на санитарок, идут раненые. Синицына замедляет шаг. Боже мой, боже мой, сколько горя! И ведь у каждого есть мать, жена, дети... У нее свое горе, а у тех матерей - свое... "Вот сидишь дома и все только около плиты толчешься. И никому от тебя никакого толку нет... Надо хоть папирос передать им через Нюру. - провожая глазами раненых, думает Синицына. - Ах, боже мой, боже мой, лучше бы не видеть всего этого!.." На мостовой мелькает знакомый сарафанчик и светлые косички с синими ленточками. Нюра, стараясь попасть в ногу с раненым, осторожно ведет его через улицу. Худенькое плечо ее чуть-чуть гнется под темной тяжелой рукой. Вот они переходят на тротуар... Синицына, прячась за людьми, тихонько идет за дочерью. Может быть, Нюре тяжело вести раненого, - она могла бы ей помочь. Но о чем этот раненый боец говорит ее девочке? - Вот, дочка, спасибо тебе, родная. И матери твоей спасибо, так и передай. Хорошо воспитала она тебя. Немало, верно, сил положила. Уж без этого не бывает. Мать - она мать... И об том сердце у нее болит и об этом. А главное, человека из своего дитяти сделать. Вот это ее материнская заслуга и есть... Сердце у нее доброе небось? - Доброе, - тихо отвечает Нюра, внимательно глядя себе под ноги. Но, как ни тихо говорит Нюра, мать слышит каждое ее слово, каждый вздох. - Вот и спасибо ей за дочку. Вечное спасибо матери за хорошего человека!.. Небось любишь ты ее? - ласково заглядывает в лицо девочки Егор Иваныч. - Люблю. В голосе Нюры звенят слезы. Чужому человеку они не слышны, но мать их слышит. Она тихо поворачивается и, словно боясь что-то спугнуть в своем сердце, быстро идет домой. "Только бы Нюра не видела меня, только бы не видела?" - думает она, торопясь скрыться за углом. Глава 44. ДИРЕКТОР Узнав о визите Синицыной, Леонид Тимофеевич долго беседовал с Еленой Александровной. Елена Александровна возмущенно и горячо обвиняла мать Нюры. - Вы не можете себе представить, Леонид Тимофеевич, что это за женщина! Плачет, кричит, не слушает даже, что ей отвечают. Нет, это ужасно! Я просто не знала, как ее успокоить. Леонид Тимофеевич тяжело ворочался в кресле, щурил серьезные карие глаза. - Она вас не слушала, а вы ее хорошо выслушали? - неожиданно спросил он. Елена Александровна вопросительно посмотрела на директора. - Конечно. Я изо всех сил пыталась ей доказать... - Ну, доказать что-либо такой женщине трудно, а выслушать ее внимательно совершенно необходимо. Потому что она все же мать. Она пришла в школу. Она взволнована, плачет. Значит, совершенно потеряла руль управления собой. Допустим, что мы с ней не согласны, возмущены ею, но во всем этом словокипении, во всех этих обвинениях, которые она обрушила на школу, на меня, на вас, во всей этой каше надо хорошенько разобраться. Видите ли, такая Синицына - новинка для вас, но не для меня. Вы - человек молодой, горячий... - Леонид Тимофеевич мягко улыбнулся. - Обвинять-то ведь всегда легче, чем оправдывать. А причина есть всегда и во всем. Ничего не бывает без причины. Может, тут где-то кроется и наша вина... Елена Александровна слушала без улыбки, не сводя с директора строгих синих глаз. - Я не понимаю, какое оправдание вы хотите найти Синицыной? И, если вы найдете его, я обвиню вас... - Елена Александровна вспыхнула, пушистые брови ее колючими иголочками сошлись на переносье. - Я обвиню вас, Леонид Тимофеевич, в излишней сентиментальности, жалостливости... Я не имею права так говорить с вами, но я все-таки обвиню вас! - запальчиво говорит она. Леонид Тимофеевич встает: - Она мать. Это большое слово. И боюсь, что я все-таки найду ей некоторое оправдание. И знаете в чем? В наших ошибках! - Что ж, гражданка Синицына с удовольствием перечислит вам наши ошибки, - с усмешкой сказала Елена Александровна. - Ну да, конечно! Я дам ей полную возможность это сделать. Видите ли, когда человек приходит к нам за разрешением какого-нибудь вопроса, то мы должны, несмотря ни на что, найти способ поговорить с ним по душе... А кстати, во время вашего разговора как вы ее величали: гражданка Синицына или по имени и отчеству? - Я не знала ее имени-отчества, - пожала плечами Елена Александровна. Леонид Тимофеевич с улыбкой взглянул на нее: - А надо было спросить. Если человека называют но имени-отчеству, то в этом чувствуется какое-то внимание к нему, официальный тон смягчается, и разговор между двумя людьми делается проще, откровеннее... В общем, я сейчас сам пойду к ней и узнаю, что ее растревожило. Леонид Тимофеевич, сутулясь, взял со стола шляпу. На пороге он обернулся, с лукавой улыбкой взглянул на детски упрямый подбородок Елены Александровны, на ее прихмуренные брови и по-отечески сказал: - А вас тоже учить надо. Вы еще молодой, нестреляный воробушек. Школа - это школа для всех: для родителей, для учителей, для вожатых! - Он весело усмехнулся. - А вы небось думали - только для ребят? Шел мелкий дождь. Нюра стряхнула с панамки светлые, как бисер, капли и осторожно вошла в дом. - У вас директор, - шепнула ей в передней соседка. Нюре хотелось убежать, спрятаться. Она встала под вешалкой, между пальто, дрожащими пальцами расстегнула и снова застегнула пуговицы на своем жакетике. Прислушалась. Из комнаты доносились два голоса: один - частый, приглушенный, захлебывающийся словами; другой - ровный, спокойный. И каждый раз, когда первый голос резко повышался, второй ласково смягчал его тихим встречным вопросом. Нюра стояла долго-долго. Она и не подслушивала и не смела уйти. Постепенно голос Леонида Тимофеевича вернул ей мужество. "Войду!" - подумала она. Но дверь приоткрылась, и директор, продолжая разговор, сказал: - Ну так вот, Мария Ивановна: ничего нет неразрешимого. Значит, мы с вами договорились. А войдете в наш родительский актив - будем чаше встречаться и решать все вопросы сообща. Так что, милости просим! Приходите до начала занятий, мы всегда будем рады вашей помощи. - Не знаю... просто не знаю как... - растерянно бормотала мать. - Чем я смогу помочь вам? Я ведь ничего не умею... - И совсем тихо, словно извиняясь, она добавила: - Побеспокоила я вас, Леонид Тимофеевич... Нюра, боясь, что ее заметят, краснея от стыда, зарылась лицом в чей-то меховой воротник. Леонид Тимофеевич прошел мимо нее, держа в руках шляпу. Мать шла за ним. Нюра вдруг вспомнила, что на дворе дождь. Схватив отцовский зонтик, она поспешно выбежала на крыльцо. - Леонид Тимофеевич, возьмите зонтик! Вот зонтик! - смущенно повторила она, заметив, что мать смотрит на нее с удивленной улыбкой. Но Леонид Тимофеевич не удивился. - Ничего, ничего, девочка! Все будет хорошо, все будет хорошо, - приговаривал он, раскрывая над головой зонт. Низко склонив под зонтом свою лысеющую голову и держу в руке шляпу, он пошел к калитке. Мать и дочь стояли на крыльце и глядели ему вслед. Обеим казалось, что в их доме побывал чудесный доктор, принесший им избавление от неведомой и тяжелой болезни. Глава 45. "ВО ЧТО БЫ ТО НИ СТАЛО..." После того как ребят на собрании включили в списки пятого класса, они изо всех сил налегли на учебу. Несмотря на то что пятиклассники беспрекословно исполняли распоряжения своего бригадира и председателя совета отряда, Васек не мог и не хотел примириться с тем, что он и его товарищи причислены к пятому классу как второгодники. Васек похудел, его самолюбие жестоко страдало. Вечерами он долго занимался, ходил по комнате и, держа в руках книжку, забывая про урок, неожиданно говорил: "Во что бы то ни стало..." С согласия Екатерины Алексеевны теперь на уроках всегда присутствовал кто-нибудь из бывших учеников четвертого класса "Б", которые зимой учились в Свердловске в пятом классе. Чаще всего это был отличник Медведев. Он сидел около доски, маленький, нахохленный, с внимательными темными глазами, и, вслушиваясь в ответы товарищей, напряженно моргал ресницами, а иногда аккуратно поднимал ребрышком руку и испуганно говорил: - Ответ неверен. Позвольте мне... Екатерина Алексеевна позволяла. И Медведев, старательно выводя мелком буквы и цифры, объяснял задачу. Как-то Васек не смог решить дома пример и попросил Екатерину Алексеевну вызвать его к доске. Пример решали сообща. Как всегда, отличался быстротой сообразительности Петя Русаков. И Медведев после урока серьезно сказал: - Русаков по арифметике идет у вас первым. Он бы у нас в свердловской школе отличником был. Мазин широко раскрыл глаза и, уставившись на своего приятеля, тихо запел: Учились вместе в школе Друзья Р.М.З.С., Покинул Петя Колю - В отличники залез... Ха-ха! Ребята засмеялись. Екатерина Алексеевна тоже улыбнулась. Мазин подо- шел к Пете и неожиданно крепко обнял его: - Хороший ты парень стал, Петька, хоть я на тебя и ворчу иногда... - Ну, теперь по всем предметам, кроме арифметики, я вами довольна, - сказала как-то ребятам Екатерина Алексеевна. - Арифметику подтянем! - радостно пообещал Петя. - Не арифметику, а отстающих по арифметике, - серьезно уточнил Медведев и тут же, вытянув вперед пальцы, громко и безжалостно назвал отстающих: - По моему мнению, это Трубачев - раз, Мазин - два, Нюра Синицына - три... - Как - я? - растерянно глядя на Екатерину Алексеевну, спросила Нюра. - Конечно. Ты очень слабо решаешь примеры, - подтвердила Екатерина Алексеевна. Нюра глубоко задумалась: "Может, иногда мама и правду говорит, что я все бегаю. Ведь самое главное - учеба..." Глава 46. СОПЕРНИКИ На деревянном щите у входа в школу висела свежая стенгазета. На большом листе бумаги четко вырисовывался заголовок: "Рабочий листок". Под заголовком художник Сева Малютин изобразил пионера с ведром и кистью; пионер стоял перед стеной дома и, подняв кверху кисть, с которой капала краска, широко улыбался, призывая к труду. Лицо у него было румяное, а глаза ярко-синие. Это была первая газета, выпушенная совместно, всем коллективом. Редактором, с общего согласия, был выбран семиклассник Толя Соколов, а помощником редактора - Одинцов. В заметках не было недостатка. Были серьезные статьи о приближающейся учебе, о том, как подвигается работа на стройке, а в отделе "Разное" кое-кто оказался и продернутым. Под рисунком, изображающим легковую машину с развалившимися в ней тремя мальчиками, стояла подпись: Если дружба за машину - Этой дружбе грош цена! Была и другая загадочная картинка, изображающая плывущий в облаках лесовоз с длинными бревнами. Под этой картинкой подписи не было. Дальше была помещена острая заметка, уже без рисунка: "Сегодня наш уважаемый кровельщик дядя Сема попросил уважаемого дедушку Мироныча помочь ему поднять на крышу железный лист. Но дедушка Мироныч ответил: "У тебя свое дело, а у меня - свое". Редакция считает, что всякое дело на стройке - общее". Внизу стояла подпись: "Помред Одинцов". Около газеты с утра толпились ребята. Дедушка Мироныч прочитал заметку и подозвал Колю Одинцова. - Ты, товарищ Одинцов, мал еще старшим указывать. - обидчиво сказал он и полез на крышу помогать кровельщику. Алеша Кудрявцев не захотел подойти к газете, он уже знал через Тишина, что его с приятелями продернули, и, возмущенный, принес Одинцову свою заметку. - Вот, помести, пожалуйста, - насмешливо сказал он, протягивая Коле аккуратный листок бумаги. - У тебя тут есть еще место, можно сейчас же наклеить. Одинцов быстро пробежал глазами листок. "Очень жаль, - говорилось в заметке, - что одним из ответственных редакторов газеты выбран Одинцов, который вместе со своими товарищами хотел пролезть в шестой класс, а по заслугам очутился в пятом". Пока Одинцов читал, Алеша стоял рядом и острыми, прищуренными глазами смотрел на него в упор, пытаясь уловить на лице Коли признаки смущения или гнева. Он ожидал категорического отказа напечатать такую заметку и был очень Удивлен, когда Одинцов просто сказал: - Сейчас приклеим. Алеша покраснел и взял у него из рук заметку. - Я еще не решил, - быстро сказал он и, скомкав заметку, сунул ее в карман. Ему вдруг стало скучно, и собственный поступок показался мстительным и мелким. Он отвернулся от Одинцова и пошел к своему участку. Там все было в полном порядке. Ямки, приготовленные для столбов, были точно вымерены, одинаковой глубины; подобранные по одному размеру штакеты сложены около каждой ямки, чтобы потом ребятам не пришлось таскать их из общей кучи, затрачивая на это лишнее время. Все было готово. Не хватало только столбов и слег, чтобы начать ставить забор У Алеши чесались руки, да и срок выполнения задания был уже близок. Кончался июль, все работы по ремонту надо было завершить к седьмому августа. К Кудрявцеву подошли Петрусин и Тишин. Алеша ничего не сказал приятелям про заметку, но, не в силах побороть кипевшее в нем раздражение, едко бросил: - Бездельничаем по вине директора! - И правда, чего это Леонид Тимофеевич тянет? Обещал пойти с нами на делянку и тянет чего-то, а мы без дела сидим. Давно бы уже могли столбы привезти и начать работу, - высовываясь из-за плеча Кудрявцева, сказал Петрусин. - Трубачевцам тоже нечего делать, - усмехнулся Тишин, - вон сидят в кучке. Алеша остановился на краю своего участка, вытащил отцовский полевой бинокль и стал разглядывать участок своего соперника. У Тишина завистливо блеснули глаза. Он осторожно протянул руку и в нетерпении пошевелил пальцами: - Чур, я после Кудрявцева смотрю! Петрусин сморщил нос и, прищурив глаз, старался заглянуть хоть в одно окошечко. Но Кудрявцев отодвинул его локтем и, продолжая глядеть в бинокль, нетерпеливо бросил обоим: - А ну-ка, не мешайте!.. В бригаде Трубачева тоже было все готово: так же чернели через определенное расстояние выкопанные ямки, лежали сложенные штабелями штакеты. Алеша направил бинокль на Трубачева. Бригадир пятиклассников, развернув на травке какой-то лист, положил по краям четыре камешка и что-то сказал не сводившему с него глаз Матросу. Тот блеснул в воздухе черными от загара ногами и, подпрыгивая, помчался к дому. Алеша повертел колесико и быстро сказал: - Петрусин, узнай, что у них там такое! В бинокль было хорошо видно склоненную над большим листом голову Трубачева. Несколько ребят тесно окружили своего бригадира. Запыхавшийся Матрос примчался назад, держа в руках длинный, похожий на пенал ящичек. - Флажки принесли. Карту будут смотреть... -лениво сказал Тишин. - Хотят показать себя культурными. - Но откуда они взяли карту? - с интересом спросил Алеша. - Карту принесла Елена Александровна. Она хочет повесить ее в пионерской комнате. А флажки девочки из ленты сделали, - спешно сообщил вернувшийся Петрусин. - Несправедливо! Зачем она им дала? - нахмурился Алеша. - Мироныч говорил, что завтра пионерская комната будет уже готова. Елена Александровна сама там работала вчера. И плакаты уже купили, - быстро рассказывал Петрусин. - А сейчас Трубачев пошел и выпросил карту. - Трубачев - любимчик! - процедил сквозь зубы Тишин. - Елена Александровна ему ничего не жалеет! - Подумаешь! А чего она распоряжается тут! Сложила печи и воображает! - фыркнул Петрусин. Алеша молча сунул ему бинокль и решительно зашагал к дому. Елена Александровна была в пионерской комнате. Открыв окна и двери и осторожно ступая по дощечкам, положенным на свежевыкрашенный пол, она складывала на столе какие-то игры, плакаты и завернутые в красный кумач портреты. - Осторожно, Кудрявцев, пол еще не высох. Что тебе надо? - Дайте мне карту! - сказал Алеша. Карта у Трубачева. Он ее подклеивает на полотно. Сего 195 дня вечером мы се повесим здесь и каждый день будем отмечать флажками линию фронта, - пояснила Елена Александровна. - А если ты хочешь посмотреть карту, ступай к Трубачеву. - Я не пойду к Трубачеву! Пусть Трубачев холит ко мне, - вспылил Алеша, - а мне незачем перед ним унижаться! Я не первоклашка. Я могу взять карту у моего отца. Мой отец - генерал, и у него таких карт... Елена Александровна с шумом отодвинула ящик с шахматами и повернулась к Кудрявцеву: - Мы все уже слышали, что твой отец генерал! Ты можешь гордиться своим отцом, ты можешь стремиться к тому, чтобы стать таким же, как твой отец, но пока ты еще ничего не сделал, и хвастать направо и налево, что ты сын генерала, - это стыдно, противно и глупо! - Елена Александровна вспыхнула темным румянцем. - Запомни, Кудрявцев: стыдно, противно и глупо! - с силой повторила она. - Как вы смеете! Вы - какой-то печник!.. - пробормотал озадаченный Алеша. - Выйди отсюда! И, когда успокоишься, приходи поговорить со мной! - сказала Елена Александровна. - Я никогда не приду поговорить с вами! Не ждите! - грубо крикнул за дверью Алеша. Он сбежал с лестницы, постоял на крыльце и через минуту вернулся. На волосах у него блестели капли дождя, глаза смотрели вызывающе. - Я - отличник! И я работаю не хуже других... - Ты работаешь хорошо. Но, кажется, пошел дождь... - Елена Александровна озабоченно взглянула в окно. - Скажи, чтобы принесли карту. Алеша снова исчез за дверью. - Эй, Петрусин! Пойди скажи пятым, чтобы принесли карту! - послышался на крыльце его громкий, сердитый голос. Елена Александровна глубоко вздохнула и снова принялась разбирать игры. - Подклеили? - не поднимая головы, спросила она Трубачева, когда он принес карту. - Подклеили, только еще не подсохла. - Положи на стол и скажи ребятам, чтобы расходились. Да, чуть-чуть не забыла! В воскресенье поход на делянку. Сбор здесь в семь часов. Объяви бригадирам. - Сейчас! Васек разложил на столе карту и вышел во двор. - В воскресенье поход на делянку. Пойдут все старшие ребята! - радостно объявил он и, заметив издали Кудрявцева, помахал рукой: - Кудрявцев, в воскресенье поход на делянку! Собирай своих! Сбор в семь часов. Кудрявцев удивленно вскинул брови и хотел ответить, но Тишин тихонько свистнул и насмешливо сказал: - Гордится перед тобой, хозяина из себя корчит... Помнишь, он сказал: "Мы здесь хозяева, а он... наш гость!" Петрусин закивал головой: - Верно-, верно! Глаза у Алеши снова вспыхнули, потемнели. Мелькнувшее желание запросто ответить Трубачеву мгновенно прошло. - Мы еще поглядим, кто тут хозяин! - засовывая руки в карманы, сказал он. Глава 47. НЕСТРЕЛЯНЫЙ ВОРОБУШЕК Елена Александровна отпустила ребят, поднялась в учительскую и, забравшись с ногами в кресло, глядела сквозь мелкую сетку дождя на улицу. "Пора бы Леониду Тимофеевичу прийти. И о чем можно так долго говорить?" Ей было жаль старого директора, но к этому чувству примешивались раздражение и беспокойство. "И зачем он пошел сам? Можно было вызвать эту Синицыну сюда. Она, пожалуй, подумает, что директор испугался ее обвинений. И вообще вся его чрезмерная доброта может только повредить школе. Как бы он там не размяк окончательно и не взял на себя вину за то, что Нюра не слушается матери и делает свое общественное дело... Нет, что за нелепость на самом деле!" Елена Александровна невесело засмеялась. "Если так будет дальше, то я не смогу здесь работать", - подумала она и вспомнила тот день, когда ее, молоденькую учительницу, райком комсомола направил сюда на работу. Она пришла на зеленый пустырь, где ребята во главе с директором ремонтировали себе школу. Ее отец был печник, и в детстве она часто помогала ему. Сейчас это умение ей очень пригодилось. Она приняла горячее участие в работе - складывала печи, старалась организовать ребят. Но разве о такой школе она мечтала? Ведь ей нужны опытные товарищи учителя - она еще нигде но работала. Правда, директор встретил ее с отеческой лаской и вначале даже показался ей настоящим, твердым человеком. Его все слушались, а для школьников каждое его слово - незыблемый закон. Но вот история с Синицыной так ясно показала его излишнюю мягкость. Ведь он просто добряк, бесхарактерный добряк! Как же она будет с ним работать? Но почему же ей все-таки не хочется уйти отсюда? "Труд заманивает человека", - говорил ее отец. Ремонт школы и для нее стал кровным делом. Она не может уйти, пока не готова школа. Она только-только начала узнавать ребят Спешила оборудовать пионерскую комнату, чтобы была возможность где-то проводить сборы, интересные занятия, поближе познакомиться с детьми. Елена Александровна вскочила и взволнованно заходила по комнате. Скорей бы окончился ремонт и пришли другие учителя. Учитель и вожатый - это большая сила. В общем, конечно, здесь хорошие ребята... Но есть разные... Тишин - очень неприятный мальчик, на собрании она никак не могла разглядеть его прищуренные глаза. А сегодня еще этот Кудрявцев! И что они имеют против Трубачева? Конечно, разве она могла ждать, что все дети будут хорошие! И все-таки обидно, когда идешь к ним с добрым сердцем, а они не стесняются сказать тебе грубость... Елена Александровна снова залезла с ногами в кресло и, опустив на ладонь голову, прислушалась к шуму дождя на крыше: "Но где же этот добряк директор? Воображаю, что ему там наговорит эта мамаша!.." Дверь скрипнула. Иван Васильевич осторожно просунул руку с горячим чайником и на цыпочках подошел к столу. - Чайку согрел. Мокро на дворе. Придет Леонид Тимофеевич - выпьет чашечку... Он поставил чайник на стол, закутал его мохнатым полотенцем; оглянулся на Елену Александровну: - А вы что же сиротинкой такой сидите? - Леонида Тимофеевича жду, - вздохнула Елена Александровна. - Да уж пора бы ему! Но только дело у него такое деликатное - пока уговоришь да разговоришь... - Добряк он у вас! - сердито бросила Елена Александровна. - Да, знаменитый человек. Он с ними умеет, это что и говорить, - приняв ее слова за похвалу, охотно сказал Грозный. - Это уж он специалист. И к каждому ребенку подход найдет, и к каждой мамаше, и к вам вот, учителям, тоже умеет приноровиться. Настойчивый и, где надо, не обидевши, на своем поставит. Сурьезный, что и говорить, одно слово - директор! Елена Александровна спустила на пол ноги, пригладила волосы. Поговорив о своем директоре, Иван Васильевич ушел. Дождь все еще брызгал в окна, мелкий, докучный, унылый. Наконец на улице показалась знакомая фигура. Леонид Тимофеевич быстрыми шагами прошел по двору, раскрытый зонтик над его головой кренился то вправо, то влево, по спицам за воротник пальто стекали струйки воды. Елена Александровна вскочила и, по недавней школьной привычке прыгая через две ступеньки, побежала вниз по лестнице. Вместе с Иваном Васильевичем они сняли с директора мокрое пальто. - А я и не промок вовсе! - весело заявил он, вытирая платком шею. В учительской Леонид Тимофеевич не спеша достал из ящика стола блокнот, что-то записал в нем для памяти и, встретив нетерпеливый взгляд Елены Александровны, сказал: - Ну вот... С матерью Нюры Синицыной, я думаю, все понемногу уладится, мы ее включим в наш будущий родительский комитет и будем, так сказать, держать ее под своим наблюдением. В этом нам помогут другие матери. - Она согласилась? - недоверчиво спросила Елена Александровна. Леонид Тимофеевич кивнул головой. - Она не уверена в своих силах. Ну, знаете, всегда сидела дома, за спиной мужа, непривычка. Но постепенно она войдет в работу коллектива, в интересы школы... Это часто бывает так... - Он задумчиво постучал по столу пальцами. - Меня сейчас беспокоит другое. Видите ли, Синицына - человек неуравновешенный, а с такими людьми часто случается, что, будучи раздражены одним поводом, они кричат совершенно о другом. Но вот во время разговора я и выяснил, что мы все же виноваты. Елена Александровна сухо улыбнулась. "Так и я думала", - говорил ее взгляд. Но директор не обратил на это внимания. - Да, мы все же виноваты, а в какой мере - это скоро выяснится. Дело в том, что, пока мы тут строились и хлопотали, радуясь, что ребята принимают во всем этом деятельное участие, Трубачев и его товарищи старались догнать свой класс. Когда я приехал, девочки мне сказали, что зимой они хорошо занимались, и я подумал, что они просто повторяли пройденное, тем более что никто из них не пришел ко мне поговорить, посоветоваться. И знаете, Елена Александровна, только несколько дней назад, на собрании, мы с вами призадумались над странным заявлением Трубачева и собирались выяснить, насколько оно серьезно. А вот мать Нюры Синицыной уже давно тревожится за свою дочь: где она пропадает, как и когда она занимается, почему ее нет дома ни утром, ни вечером и каким образом при всей этой нагрузке она попадет в шестой класс, с кем проходит она курс пятого класса. Все это естественные вопросы для матери, и я вполне уяснил себе, в чем дело. Елена Александровна слушала директора с большим вниманием. - Да, но если они действительно занимаются... - неуверенно начала она. Но Леонид Тимофеевич перебил ее: - Занимаются ли? И сколько времени у них остается на занятия? Ведь знай мы об этом раньше, ни о какой их работе на стройке не было бы и речи. А теперь будет большим огорчением для этих ребят, если оттого, что взрослые вовремя не помогли в учебе, они сядут в пятый класс! Елена Александровна вспомнила собрание, побледневшее лицо Трубачева и его уверенный голос... Она заволновалась. - Они не сядут, они уже чувствуют себя шестиклассниками! Я думаю, что они усердно готовятся сейчас. И хотя я поставила их в списки пятого класса, но ведь это только до осени. Совершенно невозможно считать их второгодниками! - А кем их считать - шестиклассниками или пятиклассниками, - нам станет ясно после проверки их знаний. И поправить что-нибудь будет поздно, потому что скоро уже конец июля. Леонид Тимофеевич остановился и внимательно посмотрел на Елену Александровну. Она сидела, опустив голову на руку, и глядела на директора потемневшими, встревоженными глазами. - Так вот, вы понимаете теперь, почему к голосу каждой матери необходимо прислушиваться и в чем мы можем оказаться виноватыми? Елена Александровна молча кивнула головой. Леониду Тимофеевичу стало жаль се. - Синицына сказала мне, что они занимаются с матерью Пети Русакова. Это очень толковая женщина. Может быть, они прекрасно занимались - времени у них было вполне достаточно, - сказал он, ласково улыбнувшись. - Ну, в общем, мы это скоро узнаем. В воскресенье у нас поход на делян- ку, а после похода мы повидаемся с матерью Русакова и все выясним... А сейчас идите-ка домой, воробушек! Глава 48. ДВА ПИСЬМА Ребята собрались у Васька, чтобы написать письмо родителям Мити. Нелегко было сообщить старикам о постигшем их несчастье. Ребята сидели глубоко задумавшись, не зная, с чего начать. В комнате было тихо. Тетя Дуня задержалась в госпитале. Электричество не горело, и Васек поставил на стол круглую лампу с отбитым краешком стекла. Вспыхивая, лампа освещала серьезные лица ребят. Сева держал наготове ручку и, поминутно обмакивая в чернильницу перо, отводил его в сторону от бумаги, чтобы не уронить кляксу. Ребята молчали, думали... - Никто не знает, какой человек Митя, как он шел по нашим следам с дядей Яковом, как привел нас в лагерь... - грустно сказал Саша. - А дядю Якова как жалко! - прошептал Петя Русаков. - Неужели мы и Митю больше не увидим? - горько спросила Нюра. Васек глубоко вздохнул: - Как такое письмо напишешь? Мы ведь уже не раз думали. И все ничего не получалось. А ведь надо же наконец известить родителей. Малютин снова макнул в чернильницу перо и придвинул к себе бумагу. - Самое главное - начать, - озабоченно сказал Саша. - "Дорогие Митины родители!" - с чувством продиктовала Лида. Сева написал. - Теперь надо очень осторожно, - испуганно предупредил он. Ребята молчали, подыскивая подходящие слова. - Лучше всего - писать прямо, - решил Мазин. - "Нам сообщили, что Митя опасно ранен..." - С ума сошел! - возмутились девочки. - Разве так можно? У Мити мама старенькая, она испугается сразу. - Конечно. Сначала о жизни что-нибудь... вообще... как они живут... Что ты думаешь, Васек? - спросил Одинцов. - Я бы тоже сразу правду сказал, - нерешительно высказался Васек. - Нет, лучше подготовить, что вот у многих теперь горе, потому что война, - глядя на огонь лампы, начала Нюра. - "Дорогие Митины родители! Как вы живете? У всех сейчас много горя..." - Может, и правда... - вздохнули ребята. - Давайте напишем начерно, а потом перепишем, - сказал Сева, записывая слова Нюры. Но дальше дело не шло. Ребята предлагали то одно, то другое, но всем казалось, что это не те слова, что в них нет утешения и теплоты. - У самих сердце болит, да еще писать об этом надо, - расстроенно бормотал Мазин. - И как это мы не можем написать! - с горечью сказал Одинцов. - Так ведь это не простое письмо, - серьезно возразил ему Малютин. Васек поглядел на часы - было очень поздно. - Вот что, ребята: давайте расходиться по домам! Завтра нам на делянку идти. Придется сегодня письмо отложить, но пусть каждый подумает хорошенько. Завтра соберемся опять. Хмурые и недовольные собой, ребята молча смотрели, как Васек прятал в ящик стола начатый лист бумаги. Когда все собрались уходить, дверь вдруг открылась и вошла запыхавшаяся от ходьбы тетя Дуня. - Васек, - крикнула она еще с порога, поднимая вверх маленькое серое письмецо, сложенное треугольником, - тебе на госпиталь пришло! Читай скорей! Я всю дорогу бегом бежала. От кого бы это?.. Батюшки мои!.. Васек схватил письмо и бросился к лампе: - Ребята, от Генки! - Руки его дрожали. Ребята онемели от испуга и ожидания. В письме было наспех написано несколько строк: "Дорогие товарищи, други мои! Один человек обещал мне доставить вам эту весточку, и потому спешу сообщить, что Митю вашего мы от смерти отратували, жив-здоров теперь будет боец Митя, не плачьте за него, други мои. Митя ваш на ноги еще не встает и писать сам не может, но, чтоб вы не сомневались, что он выдужал от своих ран, шлет собственноручную подпись и горячий комсомольский привет. Ваш Гена Наливайко". Внизу стояли две неровные буквы: "М. Б.". - Митя Бурцев! - задыхаясь от счастья, прошептал Васек. - Митя!.. Митенька!.. - Девочки крепко обнялись. - Какое счастье!.. Ребята, не веря своим глазам, смотрели на Генкины каракули и на волшебные буквы внизу: "М. Б.". - Садись за стол, Севка! - заорал вдруг Мазин, ударив об пол кепкой. - Где письмо родителям? Сначала будем писать. Начисто, без помарок! Садись, Севка! - Садись, садись! - усаживали Севу товарищи и, захлебываясь от радости, со всех сторон диктовали ему новое письмо. - Ах ты батюшки! Да вы хоть не все сразу! В ухо-то ему не кричите! - глядя на них, улыбалась тетя Дуня. - Ничего, ничего... -- бормотал Сева, торопясь записать все, что ему диктовали ребята. По новому письму выходило, что Митя Бурцев, верный сын своей Родины, геройски сражался с фашистами и, получив смертельные раны, совершенно выздоровел и скоро снова пойдет в бой. "Слава родителям, у которых такой сын! Счастье нам, что у нас такой вожатый! Пионерский отряд школы No 2", - торжественно подписал в конце письма Сева Малютин. Потом каждый из ребят поставил под посланием началь- ные буквы своего имени и фамилии. Васек тоже подписал совсем как Митя: "В. Т.". Глава 49. НА ДЕЛЯНКЕ К семи часам утра ребята собрались около школы. Леонид Тимофеевич уже был там и о чем-то оживленно беседовал с двумя Миронычами. Ребята быстро разобрали топоры, пилы. Елена Александровна еще с вечера заготовила хлеб и огурцы и теперь выдавала их на руки. Вышли на улицу. - Не рассыпайтесь по всей мостовой, - сказала Елена Александровна, - в городе нужно идти организованно. Несмотря на ранний час, люди уже куда-то торопились. Проехали мимо на грузовиках красноармейцы, прошли ремесленники в рабочих спецовках. Встретились девушки в военной форме. - На работу идете? - весело окликнули они пионеров. - На работу! В лес! Деревья валить! - бодро, вразнобой ответили им ребята. На окраине стали встречаться огородники с мешками, лопатами. Ребята вышли за город, миновали шлагбаум. Перед глазами открылось широкое ровное шоссе. Васек оглядел товарищей. Их было много - старых и новых, испытанных друзей и просто одноклассников. Были тут славные ребята из других классов, с ними он познакомился только недавно на стройке. Все они относились к нему тепло, по-дружески. Но были среди школьников и такие, как Тишин, Петрусин. Алешу Кудрявцева, несмотря ни на что, Ваську не хотелось даже мысленно ставить с ними рядом. Старые друзья Трубачева всю дорогу шли с ним вместе, говорили о военных событиях, о Мите, о том, что скоро кончится война и Митя вместе с учителем снова вернутся в школу. В новую школу, отстроенную с их помощью. Вдоль шоссе потянулся густой лес. Леонид Тимофеевич, Елена Александровна и два Мироныча шли прямо по дороге, окруженные школьниками. В толпе слышались шутки, смех, громкие голоса. Внезапно на Трубачева нахлынули воспоминания. Казалось, стоит только закрыть глаза - и увидишь свежее украинское утро, Митю, Сергея Николаевича, подводу, на которой ехал отец учителя... Все это было совсем недавно... Вот так шел Сергей Николаевич, а вот так, по краю шоссе, Митя... И Валя шла, срывая крупные белые ромашки. А потом по шоссе шагали на фронт бойцы с запыленными суровыми лицами. И вдоль этого потока учитель двигался навстречу ребятам и горнил еще и еще, чтобы показать им, что он здесь... Никогда не забудет Васек, как, прощаясь, Сергей Николаевич соединил их руки в своих ладонях... Васек оглянулся. Саша поднял на него большие грустные глаза и глубоко вздохнул. Девочки шли по тропинке около леса. Нюра отстала от подруг, и светлый сарафанчик ее одиноко мелькал за деревьями. Петя, по старой привычке, жался к Мазину, а Мазин шел, мрачно опустив глаза в землю. И, словно продолжая начатый разговор, Одинцов вдруг сказал, ни к кому не обращаясь: - Вот мы среди своих теперь, а там все еще враги кругом. И может, сейчас, в эту минуту, идет бой. - Он тронул за плечо Трубачева: - Помнишь, как тогда, ночью, на дороге? Ваську сразу вспомнился ночной шорох деревьев, дальний топот копыт, боец, скачущий на гнедой лошади... Васек встряхивает головой и поворачивается к товарищам: - Что это мы так отстали, ребята? - Он машет рукой и звонко кричит: - Эй, Белкин! Подождите нас!.. Девочки, выходите на шоссе! Куда ушли? - Спешат все, как на пожар! - ворчит Мазин. Девочки поспешно сбегают с тропинки. Трубачев прибавляет шагу. Елена Александровна останавливается на дороге и ждет. Ветер треплет ее светлые волосы, выбившиеся из-под берета; девочки со всех сторон суют ей в руки букетики цветов. Леонид Тимофеевич и два Мироныча тоже замедляют шаг, оглядываются. Ребята догоняют их и идут рядом. Дедушка Мироныч рассказывает о лесных пожарах: - Ну вот. Дед мой был лесником и всю жизнь лесом кормился... Вот один раз заночевал он в лесу, подложил под голову армяк да топор и задремал. Вдруг слышит - словно кто стонет, да так тяжко, многоголосо стонет и дышит жарко в лицо... Проснулся он, сел. А над головой птицы летят, с ветки на ветку белки шарахаются, и зайцы прямо по ногам скачут, и всякая тварь лесная бежит мимо... Вскочил он. Ночь на дворе, а промеж деревьев зарево видно, огонь змейками по траве ползет. И в ушах гул стоит. Выбежал он на опушку... Лес горит... Батюшки мои! Упал дед на колени, заплакал: "Кормилец ты мой родимый!" А лес стоном стонет, как человек... Перекрестился дед - и в село. Ну, набежали люди с баграми, с лопатами, давай канавы рыть, водой заливать. Ведерками воду из речки носили - о пожарных тогда и не слыхивали в селах. Ну и выгорел лес - одни пни торчали... А теперь я вот на свою родину ездил - на этом месте высокая рожь колосится. Зайдешь - не головой окунешься в хлеба. Не узнать того места, где пожар был и где мой дед плакал. Теперь новые леса посадили, хорошие леса, строевые... - А отчего же пожар был? - спросил кто-то из ребят. - Известно отчего: пастухи сожгли. Народ тогда несознательный был. Разложили костер да заснули - вот тебе и пожар!.. - Дедушка Мироныч поглядел на высокие, стройные сосны у дороги. - Вот, Леонид Тимофеевич, эти сосны мачтовые. Вишь, они, как стрела, ровные! - Он подошел к дереву, постучал по стволу топорищем. - Хороши сосны!.. А вот до войны я отдыхал в одном санатории на Черном море, так там я видел сосновую рощу. Особые деревья! Иглы длинные, хоть косы плети, а шишки с кулак у той сосны... Кто-то из ребят вспомнил, что видел в Артеке пробковые деревья. Мироныч снова стал что-то рассказывать. Елена Александровна подошла к Ваську: - Расскажи мне о своих делах, Трубачев. Как у вас там с учебой? Васек опешил. - Мы занимаемся с матерью Пети Русакова. Мы будем учиться в шестом классе! - удивленно ответил он. - Чтобы учиться в шестом, надо пройти всю программу пятого класса, - серьезно сказала Елена Александровна. - Леонид Тимофеевич просил меня проверить ваши знания. Предупреди, пожалуйста, Екатерину Алексеевну, что завтра я приду к ней на урок. - Хорошо, - ответил Васек, чувствуя тревогу и растерянность. Ребята сразу заметили по его лицу, что случилось что-то важное. - О чем она с тобой говорила? - спросил Одинцов. - Потом скажу, - отмахнулся Васек. Ему не хотелось в этот день портить настроение ребятам. - Потом, потом!.. - пообещал он подошедшим товарищам. Алеша Кудрявцев тоже несколько раз оглянулся. - Трубачев с печником разговаривал, а сам все смотрел в нашу сторону - наверно, жаловался на тебя, - успел шепнуть ему Тишин. - Пусть жалуется! Ему же будет хуже, - озлился Алеша. Делянка была в шести километрах от города. Когда вошли в лес, Леонид Тимофеевич предложил всем отдохнуть и позавтракать. Ребята вытащили из вещевых мешков хлеб и, закусывая на ходу, разбрелись кто куда. Лес был густой, разросшийся, тенистый. Сквозь зелень осин и берез виднелись коричневые стволы сосен. Елена Александровна, крикнув ребятам, чтобы далеко не уходили, побежала с девочками к орешнику. - Идите сюда! - кричала она, ловко нагибая ветки. - Посмотрите, как орехов много! По пять штук в одной кучке. На голос ее прибежали ребята. Ветки гнулись, трещали. Орехи были еще зеленые, внутри них, словно в вате, лежали маленькие ядрышки. Ребята попробовали орехи и побежали искать ягоды. Леонид Тимофеевич с двумя Миронычами пошел к леснику. Пока он ходил, мальчики вырезали себе палки, лазили на деревья, гонялись за белками. Витя Матрос притащил Елене Александровне птичье гнездо, в нем лежала скорлупа от хорошеньких голубых яичек. - А где птички? - спросила стриженая черненькая девочка из пятого класса. - Птички уже летают, - засмеялась Елена Александровна и серьезно добавила: - Но трогать гнезда все равно никогда не надо. Мазин залез в орешник, вырезал дудку и пронзительно свистел, собирая около себя целую очередь желающих свистнуть. , - Ну, ну, работнички! Угомонитесь-ка! - раздался веселый голос Леонида Тимофеевича. Он привел лесника. Лесник показал делянку и ушел. Оба Мироныча сбросили пиджаки и начали осматривать деревья. Некоторые из них они пометили мелом. - Вот эти, ровные, пойдут на столбы, - говорили они ребятам, - а кривые только на дрова можно использовать. Леонид Тимофеевич и Толя Соколов облюбовали себе одно дерево и, присев на корточки, начали пилить. Поблескивая на солнце отточенными зубцами, в лесу зажужжали пилы. У Мазина от охоты попилить загорелись глаза. Он подбежал к дедушке Миронычу: - Дедушка, давайте я с вами попилю! Я на этом деле собаку съел! - Собаку съел? - усмехнулся плотник и кивнул головой на младшего Мироныча: - Вот сейчас мы с Федором Миронычем это дерево повалим, потом он будет его очищать, а мы с тобой попилим. Когда дерево повалили, дедушка Мироныч шагнул к старой сосне. - Становись, коль собаку съел, - поплевывая на ладони и опускаясь на одно колено, пригласил он Мазина. Мазин тоже поплевал на ладони, опустился на колено и, не рассчитав силы, рывком подал от себя пилу. Пила вильнула, издала жалобный звук и острыми зубцами проехала по стволу. Плотник с ухмылкой посмотрел на Мазина: - Кошку ты съел, а не собаку! Не толкай пилу, а тащи к себе. Тоже мастер! Вокруг все засмеялись. - А вы разойдитесь, ребятки, - сказал Мироныч. - Упадет дерево на вас - беда будет! Вот как повалим, тогда ветки обрубать станете. Подпиленные стволы кренились набок и падали с шумом, цепляясь ветками за соседние деревья. - Отойди! Отойди! Падает! - кричали ребята. Васек вместе со своей бригадой пятиклассников обрубал сучья и ветки. - Вот они где, столбы-то! - жарко блестя черными глазами, восхищался Витька Матрос и, размахивая топором, первый мчался к упавшему дереву. - Почище обрубайте, ребята! Ведь это нам столбы для забора! - кричал он пятиклассникам. Тишин поворачивал в его сторону голову и насмешливо глядел исподлобья. Заметив этот взгляд, Витька встряхивал головой и еще с большим жаром командовал: - Поднимай! Поднимай! Тащи к Федору Миронычу! Федор Мироныч, пристроившись около большого пня, аккуратно обтесывал каждое бревно и с помощью ребят откладывал в сторону сыроватые желтые гладкие столбы. Он чувствовал себя в лесу хозяином и, вдыхая смолистый запах срезанных сосен, вдруг становился разговорчивым: - Вот, например, береза: красивое дерево и полезное. А некоторые озорники этого не сознают: обдерут с нее кору вокруг ствола, словно кожу с живого существа снимут! И наплевать им! А дерево гибнет... Алеша Кудрявцев помогал Миронычу. Складывая готовые столбы, он хмурил темные брови и озабоченно спрашивал: - А что, Федор Мироныч, которые из них для забора хороши? Если один больше, другой меньше - это ничего? Можно зарыть поглубже или отпилить, а? - Можно и зарыть, можно и отпилить, это все в наших руках, - благодушно отвечал Мироныч. - Только и зарыть не просто. Конец нужно обсмолить либо обжечь, не то он будет в земле гнить, а это никому не интересно тоже. Забор ставят не на один год и не на два... Алеша внимательно слушал и сильными, ловкими руками откатывал в сторону наиболее гладкие и прямые стволы. Тишин помогал ему и украдкой метил эти столбы красным карандашом. Неподалеку от них Елена Александровна вместе с девочками складывала в кучу обрубленные ветки и сучья. - Это на топку печей пойдет. Ничего не надо бросать, - по-хозяйски распоряжалась она. Работали бойко до обеда. В обед жена лесника принесла чугун горячей картошки и соленых огурцов. Оба Мироныча уселись на бревна, вытащили из мешков хлеб и соль. Леонид Тимофеевич, прикрыв носовым платком голову, присел вместе с ними. Ребята тоже расположились вокруг с горячими картофелинами в руках. Разговор шел о стройке. - Своими-то руками все быстрей делается. Вот мы сейчас заготовки сделаем на месте, сколько успеем, а потом еще разок-другой приедем сюда с Миронычем и закончим. А тогда готовенькое и перевезем. Досок, конечно, мы тут не напилим - с этим уж придется лесопилке поклониться, а все прочее пожалуйста... Тут и сосна, тут и береза, и кое-где дуб есть... С делянкой нас не обидели, - рассуждал дедушка Мироныч. Младший Мироныч при своем словоохотливом товарище, как всегда, помалкивал, перебивая его лишь изредка короткими фразами: - Что есть, об том и говорить нечего, а чего нет, то доставать нужно. - А чего тебе не хватает? - подмигивая веселым глазом, спрашивал дед. - Известно чего - машины. Машины для перевозки. А то дождь пойдет и дорогу нарушит, - бросив взгляд на директора, объяснил Мироныч-младший. - Машину я достану на днях, - кивал головой директор. - Машину, товарищ директор, надобно, - это верно. Машину для перевозки требуйте. Докладывайте начальству, что деревья повалены, лежат в лесу... А время не ждет, пора школу к занятиям готовить, - поучал Леонида Тимофеевича старший Мироныч. Перекусив, снова принялись за работу. К вечеру на вырубленной просеке зажелтели чистые, свежие столбы, выросли горы сваленных в кучу веток. Длинные, прямые сосны, годные для распилки, были приготовлены к перевозке. У ребят ныли плечи и руки, но они старались не показать и виду, что устали. - Много мы сделали, Леонид Тимофеевич? Сколько из одной сосны выйдет досок? Хватит на починку полов?.. - одолевали они вопросами директора. - У кого есть веревка? Берите все по охапке нарубленных сучьев! - скомандовала Елена Александровна. - Да не стоит, пожалуй. Они устали, пусть пробегутся, - остановил ее Леонид Тимофеевич. - Да зачем же с пустыми руками идти! Ведь нас много, сразу сколько дров принесем! - возражала Елена Александровна, связывая для себя охапку дров. - Конечно! Конечно! Мы не устали! Мы все понемножку возьмем! Нагрузившись, двинулись в обратный путь. Васек шел со своей бригадой и весело говорил: - Вот теперь мы опять примемся за свой участок. Столбы уже есть. Как только их привезут, так и возьмемся за работу! - Нам нужно догнать и перегнать Кудрявцева! Мы - трубачевцы! - с гордостью говорил Витя Матрос и, поглядывая в сторону Алеши, шептал: - А то они хитрые... - Не шепчи! - строго остановил его Васек. - Что знаешь, говори громко, только старухи шепчутся. Витя не смутился. - А они все время шепчутся, - сказал он. - Сейчас пойду узнаю о чем. И, отделившись от Трубачева, незаметно пошел за Кудрявцевым. - Шесть человек нам надо, понятно? Остальные пусть после обеда выходят, - говорил вполголоса Алеша. Тишин понятливо кивал головой. - Завтра в семь часов утра будьте на месте! - расслышал еще Витя. Потом приятели заговорили шепотом. К ним присоединился Петрусин. Витя бросился к Трубачеву. - Они что-то затевают! - сказал он, тараща черные глаза. Трубачев засмеялся, любовно обхватил его стриженую голову и потрепал жесткие, торчащие волосы: - Вот горячий парень! Следопыт! - Весь в меня! - подмигнул Мазин. Витя зарделся от удовольствия и, щелкнув пальцами, сказал: - Я их выведу на чистую воду, Трубачев! Все завтра разведаю. - И тут же решил про себя: "Сам в семь часов приду на стройку". А Васек вовсе не думал о кознях Кудрявцева. Он шел среди своих товарищей и передавал им разговор с Еленой Александровной. - Завтра она к нам на урок придет. Сказала, что Леонид Тимофеевич поручил ей проверить наши знания. Завтра держись крепче, ребята! - Эх, жизнь! - вспомнил свою любимую поговорку Мазин и, почесав затылок, сказал: - Я так и знал, что от этого печника можно всего ожидать. Глава 50. АЛЕША КУДРЯВЦЕВ Тишин провожал Алешу до самого дома. Попрощавшись с приятелем, Кудрявцев прошел через двор к маленькому флигелю. Около дощатого гаража, крытого толем, возился с машиной шофер Егор Иванович. Алеша для чего-то обошел кругом машину, потрогал запасное колесо и задний буфер, заглянул внутрь, измерил на глазок ширину дверцы и спросил: - Папа дома? Шофер повернул к нему добродушное лицо с черными точками около носа и кивнул головой на флигель: - Генерал у себя. Алеша прошел в дом и через минуту вернулся с двумя щетками, снял куртку и начал старательно чистить. - Где ж это ты столько пыли набрал? - спросил шофер, глядя, как вокруг Алешиной куртки разлетается облако пыли. - На работе, - ответил Алеша и принялся смахивать пыль с башмаков. Почистившись и пригладив волосы, он вошел в большую переднюю и, потянув носом воздух, заглянул в кухню. Матери дома не было. У плиты возилась старушка - родственница Анна Петровна. - Где же ты пропадал столько времени? Уже давно отобедали и убрали все, - сказала она. - Я в кухне поем, не беспокойтесь, - вежливо ответил Алеша, доставая из шкафа тарелку и придвигая табуретку к кухонному столу. Анна Петровна поставила перед ним обед. - Папа спрашивал... - тихо шепнула она. - Я же сказал маме, что пойду на делянку. Мы всей школой ходили в лес валить деревья. Анна Петровна сразу разволновалась: - То-то я вижу, что ты за один день на себя не похож стал. Осунулся, и нос на лице, как пуговка, торчит. Алеша скорчил смешливую гримасу, надул щеки и весело сказал: - А вот сейчас съем обед и потолстею! Наскоро проглотив все, что дала ему Анна Петровна, он встал, чмокнул старушку в щеку и направился к отцу. Подойдя к кабинету, одернул курточку, поправил галстук и постучал. Из-за двери послышался тихий голос: - Прошу. Алеша остановился на пороге: - Это я, папа. Можно к тебе? - А, Алексей! Генерал повернул к сыну голову. Седые волосы, бронзовый цвет лица и ярко-голубые глаза делали лицо генерала красивым и, несмотря на седину, молодым. При ходьбе он опирался на палку, но высокие, прямые плечи и осанка почти скрадывали его хромоту. Между отцом и сыном было какое-то неуловимое сходство. Генерал широким жестом указал сыну на диван: - Извини, пожалуйста! Я сейчас закончу свои дела. Садись! Алеша присел на кончик дивана. Генерал проверял какие-то счета, подписывал бумаги и неторопливо складывал их в портфель. Потом, убрав портфель со стола в ящик, он повернулся к сыну: - Ну, как твои дела? Я беспокоился, что тебя долго нет. Что вы там делали на делянке? Директор тоже с вами ходил? - Все ходили: и директор, и еще одна комсомолка-печник... - начал Алеша. - А, это молоденькая учительница! Елена Александровна, кажется? - Учительница? - удивился Алеша. - Да она просто печник! И откуда ты знаешь, что ее зовут Елена Александровна? - А я познакомился с вашим директором, - улыбнулся отец и как бы вскользь добавил: - Елена Александровна будет у вас руководителем класса. Алеша вскочил: - Папа, ты ошибаешься, она же просто печник! Я сам видел, как она клала печи! - Он даже засмеялся: - Ты все перепутал, папа! - Это ты, я вижу, в чем-то запутался. Тебя смущает, что учительница клала печи. Но одна профессия никогда не мешает другой. Наоборот, каждая профессия обогащает человека новыми знаниями. - Но с какой стати она будет у нас руководителем класса? - пробормотал Алеша. Генерал повернулся к сыну и внимательно поглядел ему в глаза. - Мне кажется, что ты как-то неуважительно говоришь о Елене Александровне! - резко сказал он. - Если бы даже она была только печником, это не дает тебе права говорить о ней в таком пренебрежительном тоне. Алеша молчал. Перед его глазами встало обиженное и гневное лицо Елены Александровны. "Вы - какой-то печник!" - крикнул он ей тогда... - Между прочим, - сказал отец, - директор очень хвалил вас. Говорил, что вы все там много работаете. Молодцы! Школу свою восстанавливаете. Приглашал меня заехать, посмотреть. - Генерал осторожно переложил больную ногу и продолжал: - Я очень рад, что ты попал в такой крепкий коллектив... Кстати, там есть пионерский отряд, который в первые дни войны застрял на Украине. Эти пионеры, кажется, вели себя там очень стойко и мужественно, помогали взрослым в борьбе против оккупантов. Позволь, позволь... Директор даже называл мне фамилию пионера, который был командиром в этом отряде... - Генерал потер лоб. - Ах да, вспомнил: Трубачев! Есть у тебя такой товарищ? Он, кажется, из твоего же класса? - Трубачев у нас есть, но он не в моем классе. Он второгодник, и я с ним не дружу! - резко ответил Алеша вставая и, боясь дальнейших расспросов, поспешно переменил разговор: - Папа, я хотел просить у тебя завтра утром машину. Если, конечно, ты никуда не поедешь. Генерал задумчиво глядел на сына. - Я обязательно заеду к вам в школу, - медленно сказал он, как бы отвечая на свои мысли. Потом, заметив, что сын стоит, быстро переспросил: - Машину? А зачем тебе понадобилась машина? - Мы с ребятами хотим кое-что перевезти. Ты же сам говорил, что я хорошо умею управлять, - заторопился Алеша. - Управлять машиной ты умеешь, но, для того чтобы ездить по улицам, надо иметь права. И вообще, Алексей... - Генерал снова указал на диван: - Да ты сядь! Мы еще не кончили нашего разговора. Алеша сел. - Мне кажется, Алексей, что ты любишь, говоря на вашем языке, хвалиться перед ребятами... И своей, вернее - отцовской, машиной и, может быть, тем, что ты - сын генерала... Алеша сильно покраснел: - Папа... - Подожди. Ты не отрицай сразу. Если мне это только кажется, я охотно возьму свои слова обратно. Во-первых, я вижу, что ты неуважительно относишься к Елене Александровне только потому, что она печник. Во-вторых, все ребята в школе уже знают, что ты - сын генерала. А теперь ты для чего-то просишь машину... Кстати, ты уже брал ее однажды без моего разрешения. Алеша обиженно молчал. - Мне кажется твое поведение нескромным, Алексей. Подумай об этом. Если это не так, то я буду очень рад. И если машина нужна для дела, то я попрошу Егора Ивановича уделить тебе время завтра до обеда. - Машина нужна мне для дела, - не глядя на отца, сказал Алеша. - Хорошо. Попроси ко мне шофера. Алеша торопливо вскочил и вышел. Отец постучал пальцами по столу и задумчиво посмотрел в окно. - Там сын просит что-то такое перевезти для школы, - сказал он вошедшему шоферу. - Вы уж, пожалуйста, помогите ему. - Есть, товарищ генерал! - недоумевая, ответил Егор Иванович. "Что можно перевозить на легковой машине? - подумал он про себя. - Книги, что ли, какие-нибудь?" Вечером Алеше долго не спалось. Чтобы не беспокоить мать и Анну Петровну, он вышел в кухню, присел на подоконник и глубоко задумался. Разговор с отцом вызвал в нем протест и обиду. Но что-то в этом разговоре вынуждало его подумать наедине с самим собой обо всем, что происходило в его жизни в последнее время, Конечно, относительно пренебрежительного отношения к Елене Александровне отец был прав. И, хотя Алеша был уверен, что отец ошибся, считая Елену Александровну учительницей, он все-таки чувствовал свою вину. "Наверно, директор ему про кого-нибудь другого сказал..." Самым неприятным для Алеши было то, что отец упрекнул его в хвастовстве. Кто мог пожаловаться отцу? Директор? А директору кто? Трубачев? Или Елена Александровна? Алеша вдруг вспомнил Трубачева и вскипел от злости. Конечно, это он! Тишин давно предупреждал, что Трубачев при каждом удобном случае называет его, Алешу, хвастуном. Правда, Тишину не во всем можно верить, он и Петрусин никогда не будут его настоящими товарищами: они привыкли действовать исподтишка, а Алеша любит прямых и смелых людей. Перед мальчиком, помимо воли, встало лицо Трубачева с откинутым назад чубом и открытым, смелым взглядом. Сколько раз Алеша украдкой глядел на Трубачева и, забывая об их вражде, чувствовал к нему непобедимую симпатию! Еще тогда, в первую встречу у лесопильного завода, он почувствовал эту симпатию к незнакомому пионеру и даже сразу решил, что пойдет учиться в ту школу, где будет Трубачев. И чем сильнее было это необъяснимое чувство, тем глубже становилась обида. Алеша вспомнил, как в школе Трубачев прошел мимо, заложив руки в карманы, и, снисходительно улыбаясь, сказал: "Мы здесь хозяева, а Кудрявцев - наш гость!" Алеша вскочил и сердито зашагал по кухне. В тишине шаги его гулко разнеслись по дому. Генерал прислушался, отворил дверь в коридор и заглянул в кухню. Потом вернулся к себе и не тушил свет, пока не затихли шаги сына. Глава 51. РАЗВЕДКА Витя Матрос плохо спал эту ночь: сговор Кудрявцева с Тишиным не давал ему покоя. Слова "шесть человек", брошенные вскользь Кудрявцевым, не выходили из головы мальчика. "Зачем ему нужны были шесть человек? И почему только шесть, а не вся бригада?" Это казалось Вите подозрительным, а ранний час, назначенный для свидания, окончательно убеждал его в том, что тут дело нечисто. Витя любил все необычное и даже дома самые простые вещи облекал таинственностью. Если мать просила его выбросить в мусорный ящик битую посуду, то Витя выходил в палисадник вечером, рыл в кустах яму и, складывая туда черепки, представлял себя морским пиратом, зарывающим на пустынном острове драгоценный клад. Иногда его выдумки кончались плохо. В прошлую весну Витя едва не утонул, прыгая по льдинам на Москве-реке. Сейчас Вите предстояло настоящее дело -разоблачить вероломный заговор Тишина и Кудрявцева. Без четверти шесть, когда в доме еще все слали, Витя Матрос вышел на улицу. Бескозырка, сильно сдвинутая набок, лихо торчала у него на голове, обнаруживая кончик красного приплюснутого уха. Полосатая тельняшка брата, перешитая заботливыми руками матери, ловко обтягивала мальчишескую грудь, а пояс с надраенной до блеска пряжкой снял на животе золотым якорем. Пройдя несколько улиц, мальчик приблизился к школе и осторожно заглянул во двор. Там было пусто. Дом с закрытыми дверями и окнами казался безлюдным, ко второму этажу была приставлена лестница, на одной из ступенек болталось привязанное ведро с краской, которое, очевидно, забыли убрать на ночь. Вдоль участка чернели ямы, выкопанные для столбов, возле них белели сложенные штабелями штакеты. Нигде не было ни одного человека. Витя пригнулся к земле и побежал на участок Кудрявцева. Он обошел все ямки, приподнял брезент, под которым прятали на ночь лопаты и ящики с инструментами. Взгляд его остановился на старой, рассохшейся бочке, перевернутой вверх дном. На этой бочке обычно лежали гвозди и молоток, а во время работы складывалась в кучу лишняя одежда. Витя потрогал ржавые обручи, раздвинул пошире щели между досками. Потом оглянулся, прислушался и полез под бочку. "Разведка так разведка!" - сказал он себе, устраиваясь в своем тесном помещении и подбирая повыше острые коленки. Вокруг стояла тишина. Витя прищурил один глаз и, выбрав щель пошире, вместе с бочкой повернулся к улице. По мостовой и тротуару торопливо шагали люди. Изредка с грохотом проезжал грузовик. Время шло... У Вити затекли ноги. Приподняв бочку, он высовывал ноги наружу и, пошевелив ими в траве, втягивал обратно. Наконец на улице послышались знакомые голоса. Витя насторожил уши и прильнул к щели. Во двор вошли несколько ребят. О чем-то советуясь, они остановились неподалеку от бочки, В то же время дверь дома хлопнула, и оттуда послышался голос Грозного: - Что это вы, работнички, раненько поднялись нынче? - Дело есть, - негромко ответил один из ребят. Витя узнал голос Тишина и напряг внимание. Во двор вошли еще ребята. - Сколько всех? - спросил Тишин. Петрусин пересчитал: - С нами пять. Кудрявцев будет шестой. Витя от удовольствия щелкнул языком. - А что будем делать? - спросил один из ребят, облокачиваясь на бочку. - Сейчас узнаешь, - таинственно ответил Тишин. На улице зашумела машина и, круто осадив у двора, остановилась. Из нее выскочил Алеша: - Все здесь?.. Ну, поехали! У Вити заныло сердце. Теперь уж было ясно, что в этот ранний утренний час задумано какое-то злодейское дело. "Куда они едут? Вернутся ли сюда?" И, словно отвечая на его мысли, Алеша громко сказал: - К началу работы мы должны вернуться. Ребята полезли в машину. Витя Матрос видел в щель озабоченное рябое лицо шофера, выглядывавшего из кабинки, и слышал голос Кудрявцева: - Да ничего, поместимся как-нибудь. Три человека после шлагбаума слезут. Не беспокойтесь, Егор Иванович! Едва машина тронулась, как Витя, опрокинув бочку, стрелой вылетел на улицу. - Влево взяла... - пробормотал он, стоя на мостовой. - Сказали - вернутся. Ладно, подожду. Витя походил по улице, разминая ноги, потом снова залез в бочку. Он сидел долго, прижавшись лбом к щели и сладко зевая. Двор понемногу оживлялся. Прошли на работу два Мироныча, глубокомысленно о чем-то беседуя. Торопливо пробежали старшие школьники. Поздоровавшись с ними на ходу, ушел по делам директор Леонид Тимофеевич. Хлопотливо прибирая что-то с дорожки, заспешила к дому Федосья Григорьевна. Двор наполнился школьниками. В доме началась работа - застучали молотки, загремели ведра. В бочке становилось душно. Витя свесил голову в колени и заснул. Глава 52. ТАИНСТВЕННАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ Алеша сел рядом с шофером, остальные как попало набились в машину. Егор Иванович недовольно покачал головой и на каждом углу, косо поглядывая на ребят, хмуро спрашивал: - Сворачивать или прямо? - Нам за город нужно, Егор Иванович! По шоссе! Алеша делал знаки ребятам, чтобы молчали и ни о чем не спрашивали. - Не знаю, куда вам нужно, а только если бы генерал видел, что вас тут набилось как сельдей в бочке, он бы никак не разрешил такое катанье, - ворчал шофер. - Так ребята слезут! Как только мы выедем за город, так и слезут! - уверял его Алеша. - Допустим, слезут, а потом обратно влезут - куда им на шоссе деваться! - соображал вслух шофер. Таинственность поездки увлекла ребят - они сидели тихо, изредка перешептываясь между собой. Молчание за спиной и вовсе удручало шофера. - Хоть бы песни пели! Не в крематорий едете, а за город. Где это ты таких молчальников набрал? - спрашивал он Алешу. - Почему - молчальников? Они развеселятся скоро. Ребята, давайте споем что-нибудь! - подмигивал товарищам Алеша. Ребята запели "Катюшу". Шофер оживился, начал подтягивать. У переезда шлагбаум гостеприимно поднялся, машина перескочила через железнодорожные пути. - А что, Егор Иванович, здесь, на шоссе, я думаю, милиции нет? - выглянув в окошко, спросил Алеша. - Новое дело... - подозрительно протянул шофер. - Что это ты милиции испугался? - Да нет. я не испугался... Я только спрашиваю, что милиция - дежурит на шоссе или нет? Ребята перестали петь и прислушались. - Милиция озорников везде видит! - многозначительно сказал шофер и, довольный своим ответом, закурил папироску. Но Алеша неожиданно подскочил и крикнул над самым его ухом: - Стоп! Егор Иванович от неожиданности круто затормозил и окончательно рассердился: - Ну чего ты кричишь! Я ж думал, по крайней мере, человека переехали! - Да нет, просто ребятам тут слезть надо, - выскакивая из кабинки, оправдывался Алеша. - И чего вы такой нервный, Егор Иванович? А еще на фронте были! - Фронт - одно, а тыл - другое! - бросил Егор Иванович, поглядывая, как ребята вываливаются один за другим из машины. - Выходи два человека. Петрусин, третий, тоже выходи, и ждите нас здесь! - командовал Алеша и, вдруг обратясь к шоферу, вежливо сказал: - И вы выходите, Егор Иванович! - А я куда? - уставился на него шофер. - Ну, вот здесь посидите на травке, перекурите немножко, - хитрил Алеша. - Ишь ты, какой заботливый! - ухмыльнулся Егор Иванович, вылезая из машины и усаживаясь на траве. - Перекурить это, конечно, можно. А что дальше будем делать? Алеша, не отвечая, вскочил на его место и тронул машину. - Мы сейчас вернемся, не беспокойтесь! - крикнул он, давая полный ход. - Ну, достанется тебе дома! - засмеялся Тишин, глядя из машины на остолбеневшего шофера. Машина мчалась напрямик к лесу. Рядом с Тишиным сидел мальчик из бригады Кудрявцева, бывший одноклассник Трубачева. - Что это вы задумали? - спрашивал он, не понимая, куда и зачем они едут. Тишин стал ему объяснять. - Столбы перевозить на легковой машине? Да вы с ума сошли! - Не только столбы - и слеги перевезем! - кричал Алеша. - Да в городе нас милиция остановит! - Чудак! Что ж, мы зря около шлагбаума ребят оставили? Мы в городе без машины обойдемся - сами на веревках понесем. Тишин вытащил спрятанные под сиденьем веревки. - Да зачем нам на себе столбы тащить? - удивлялся шестиклассник. - "Зачем, зачем"! - передразнил его Тишин. - Чтобы соревнование выиграть, вот зачем! Пока-то еще Леонид Тимофеевич все столбы перевезет, а у нас уже часть забора будет сделана. Понял? - Постой! Это нечестно. Я против Трубачева не пойду! - возмутился бывший одноклассник Васька. - Как это - не пойду? Ты же в нашей бригаде и соревнуешься с бригадой Трубачева. Значит, все равно идешь против. Мальчик рассердился: - Соревноваться надо честно. У Кудрявцева есть машина, а у Трубачева нет. На чем он себе привезет? Тишин прищурился и, похлопав товарища по плечу, сказал: - Да ладно, поделимся как-нибудь. В крайнем случае, можно будет уступить им на денек машину. В чем дело! - Если поделимся, то я согласен. Подъехать к самой делянке не удалось. Оставив Тишина сторожить машину, Кудрявцев с товарищами пошел в лес. Отложенные столбы с красными пометками за ночь отсырели и казались очень тяжелыми. Ребята отобрали четыре столба и четыре слеги. Ловкие и сильные, они обвязали столбы веревками и волоком потащили их к шоссе. Раскрыв обе дверцы, с помощью Тишина втащили столбы в машину. Длинные концы бревен торчали в обе стороны. - Придется держать дверцы, - сказал Алеша, - чтобы они на ходу не ободрались об эти бревна. Слеги привязали к заднему буферу так, что они волочились по земле. Когда ребята уселись, Алеша вскочил в кабинку и тронул машину. - Эх, ты, разлюли-люли ягода-малина! - лихо крикнул он, давая полный ход. Слеги, привязанные сзади, заскакали по мостовой. Егор Иванович в полном расстройстве чувств бежал по дороге навстречу скачущему чудовищу. Он не узнавал своей машины. Она как будто разбухла, лопнула, и во все стороны из нее торчали какие-то бревна; даже сзади, поднимая невероятный шум, волочились за ней толстые палки. - Да вы что, чудаки или сумасшедшие! - заикаясь, сказал он, когда машина остановилась. Глава 53. "ЧЕЛОВЕК В БОЧКЕ!" - Федосья Григорьевна! Мальчики бревна привезли! - взвизгнула Нютка. Около бочки что-то с грохотом упало на землю. Витя Матрос подскочил и, больно ударившись головой о крепкое дно, проснулся. На Алешином участке собралась уже вся бригада. Ребята шумно удивлялись, ощупывали столбы и слеги, о чем-то спорили. Из дому вышел младший Мироныч, оглядел материал и, одобрительно крякнув, послал за смолой. Вслед за ним появилась Федосья Григорьевна с младшими школьниками: - Дети, сейчас у нас будет работа... Мальчики, что вы будете делать? Мы вам поможем. - Да никакой тут работы для них нет, - нелюбезно откликнулся Петрусин. - Ну, так мы будем смотреть, как смолят столбы, - заявила Нютка. - Федосья Григорьевна, посмотрим, как смолят столбы. При виде столбов у Вити зашлось сердце: "Опередить нашу бригаду хотят! Так вот куда они ездили! А у нас ни одного столбика нет. Надо бежать к Трубачеву!" Он уже хотел потихоньку выбраться на волю, как вдруг Тишин уселся на бочку и, постукивая по ней ногами, громко сказал: - Вот выиграем соревнование и посмотрим тогда, кто хвастун, а кто работник! Алеша вплотную подошел к бочке. - А разве Трубачев что-нибудь говорил? - настороженно спросил он. - Конечно! Он вообще считает тебя лодырем. - Врешь! - подпрыгнул Витя, опрокидывая бочку и вскакивая на ноги. - Трубачев никогда этого не говорил! Тишин, свалившись в траву, с испугом смотрел на Матроса. Алеша окинул взглядом обоих и залился звонким смехом. - Человек в бочке! - не своим голосом заорала Нютка. - Федосья Григорьевна, человек в бочке! Витя, перепрыгивая через штакеты, выскочил на улицу и, не разбирая дороги, помчался к Трубачеву. Но квартира Трубачева оказалась запертой. Около двери стоял белобрысый паренек. Он держал в руках записку и озабоченно оглядывался по сторонам. - Трубачева Васька знаешь? - спросил он Витю. - Знаю. - Окажи услугу, передай ему вот это. Скажи - Андрей Иваныч приходил. Только обязательно передай. Он сунул Вите сложенную вдвое бумажку и ушел. Витя, на всякий случай, крепко постучал пятками в дверь и подождал на крыльце. Потом, что-то сообразив, снова бросился бежать. Глава 54. ПЕРВАЯ ПРОВЕРКА Неожиданный приход Елены Александровны взволновал и обрадовал Русакову. Это была помощь, которую она давно ждала. Елена Александровна пришла до урока и, пока собрались ребята, успела уже расспросить Екатерину Алексеевну о том, как шли занятия, сколько осталось пройти по программе и какой предмет наиболее труден ребятам. До прихода своих учеников обе учительницы успели познакомиться и сблизиться. - Я давно собиралась к Леониду Тимофеевичу, - сказала Екатерина Алексеевна, - да все хотелось побольше пройти с ними. Проверку начали с арифметики. Петя, как всегда, отвечал хорошо. Мазин, стоя у доски и путаясь в ответах, в конце концов все же решил задачу с простыми дробями. Остальные помогали ему с места. Знания у всех были неровные. Васек, решивший пример с десятичными дробями, не знал признаков делимости на двадцать пять. Елена Александровна была смущена и встревожена. - Если Екатерина Алексеевна ничего не имеет против, я возьму на себя арифметику, - сказала она, - но мы будем заниматься ежедневно по два часа. Екатерина Алексеевна обрадовалась, но, когда стали выяснять часы для занятий, оказалось, что у ребят мало остается времени на приготовление заданных уроков. Васек показал расписание. Елена Александровна внимательно прочитала его, потом, хмурясь, решительно подчеркнула красным карандашом дежурства в госпитале и работу на стройке. - В госпиталь мы пошлем сейчас других ребят - пусть они вас сменят, и с работы по ремонту тоже снимем. Ребята заволновались. - В госпиталь послать можно других, но ремонт - это наше кровное дело! - заявил Одинцов. - У нас соревнование с бригадой шестых! - сказал Васек. - Скоро привезут материал, и мы должны довести дело до конца. Мы взяли на себя обязательство поставить забор, мы не можем отказаться! - Но когда же вы будете успевать и учиться и работать? У вас мало времени, - убеждала их Елена Александровна. - Мы все должны успевать. Мы вообще решили, что в нашей жизни не должно быть этих слов: не можем, не успеваем! - твердо сказал Васек, глядя на Екатерину Алексеевну. - Мы лучше меньше будем спать, а успеть должны все, что наметили себе. - У вас сейчас должна быть одна цель - выдержать экзамен в шестой класс. И это - главная цель. У вас остается один месяц - август. Как быть с вашей работой, я подумаю, - сказала, прощаясь, Елена Александровна. Ребята были озадачены ее решительным тоном и спорить больше не стали. - Ого, как она берется! - покрутил головой Мазин. - Вот тебе и печник! - восхищенно сказал Саша. - Интересно вышло. - засмеялся Петя, - она пришла как печник, потом вдруг вожатой стала, а теперь учительницей обернулась! - Нечего ей обертываться! - торжествующе заявила Лида. - Она арифметику как свои пять пальцев знает. Чуть кто ошибется - сразу видит. Настоящая учительница! - А что это она насчет экзаменов сказала? Разве мы будем держать экзамены? По-моему, нас просто переведут в шестой класс, если мы пройдем программу, - предположил Петя. - Я знаю одно: раз Леонид Тимофеевич просил Елену Александровну нам помочь, надо ее во всем слушаться, - сказал Саша. - А если она не разрешит нам работать на стройке? - забеспокоились ребята. - Не разрешит так не разрешит, - вмешалась Екатерина Алексеевна. - О чем тут разговаривать! Спасибо Леониду Тимофеевичу, что он направил ее к нам! Когда ребята вышли на улицу, Мазин заметил на другой стороне Витю и толкнул Трубачева: - Смотри, Матрос на всех парусах летит! - Может, что-нибудь случилось? - встревожился Саша. - Да у Витьки всегда такой взъерошенный вид, будто что-нибудь случилось! - засмеялась Нюра Синицына. - Эй, Витя! - окликнул Васек. Матрос оглянулся и, перепрыгнув через канаву, бросился на его голос. - Трубачев... - сказал он, тяжело дыша, - они привезли столбы! - Кто - они? - Кудрявцев с ребятами. По шоссе на генеральской машине везли, а по городу на себе тащили. Они хотят перегнать нас! - Глаза Вити нестерпимо блестели, как будто из них сыпались искры. - Трубачев, пошли нас в лес! -умоляюще добавил он. Ребята молчали, сраженные неожиданной новостью. - Если бы мы пошли в лес, - медленно сказал Трубачев, - то принесли бы материал для всех, а не только для своей бригады, потому что стройка - дело общее. Кудрявцев мне не указ! - Он с раздражением закончил: - Я не намерен с него брать пример! Витя тяжело вздохнул и опустил голову. Никто из ребят не говорил ни слова. Молча дошли до школы. Во дворе, на Алешином участке, лежали приготовленные столбы. Концы их были густо обмазаны смолой. Неподалеку валялись новенькие слеги. Алеша, окруженный кучкой ребят, о чем-то горячо спорил. - Нечестные люди! - мрачно сказал Мазин. - Да-а-а... - тихо откликнулись ребята, отводя глаза от злополучных столбов. - Генерал не пожалел легковую, - язвительно сказал Саша. - Интересно, как они везли? На кузове, что ли? - полюбопытствовал Петя. Но ему никто не ответил. От бригады шестого класса неожиданно отделился Тишин и, подойдя к Трубачеву, вежливо сказал: - Кудрявцев привез столбы и слеги. Он предлагает поделиться с тобой, Трубачев! Можете взять один столб и две слеги! Тишин нагнул голову набок, стараясь скрыть торжествующую улыбку. Трубачев смерил его с головы до ног презрительным взглядом. - Убирайся вон!.. - тихо и гневно сказал он, проходя мимо. - Они дают нам то, с чем нельзя начать работу, - один столб! - пояснил он, обернувшись к товарищам. Когда Тишин вернулся к Кудрявцеву, его окружили ребята, бывшие одноклассники Трубачева. - Ну как? Что он сказал? Возьмет? - посыпались оживленные вопросы. Алеша нетерпеливо ждал ответа. - Отказался, - вытирая ладонью вспотевший лоб, ответил Тишин. Ребята поглядели на Кудрявцева: - Что? Мы говорили тебе? На то он и Трубачев, чтобы отказаться! Леня Белкин, Медведев и Надя Глушкова подошли к Алеше: - Мы не будем работать! - Мы тоже! - подхватили другие ребята. - Мы отказываемся работать, пока не привезут материал для всех! - закричали вокруг. - Мы не пойдем против Трубачева! Алеша вскипел: - Мы честно привезли! Мы через весь город тащили на себе. Они тоже могут себе принести! - Неправда! Вы везли на машине, вы только по городу несли. - Ребята, пойдем к Трубачеву! Пусть он сам скажет, работать нам или нет! - кричала Надя Глушкова. Ребята бросились за Трубачевым. Васек и его товарищи разводили в жестянках краску. Взволнованные шестиклассники подошли к Ваську. - Вот Белкин и Медведев отказываются работать, девочки - тоже, мы - тоже, - перебивая друг друга, объясняли они. - Здорово! - не утерпел Мазин. Но Васек взглянул на товарища и нахмурил брови: - Черт с ним! Поднимать из-за этого тарарам мы не будем. Все-таки он ваш бригадир, и вы обязаны его слушаться! - Да, но мы считаем, что он сделал неправильно, - смутилась Надя Глушкова. - Он предлагал тебе один столб и две слеги. Без двух столбов ничего нельзя сделать! - сердито крикнул Леня Белкин. - Конечно, нельзя! Он себе три столба оставил! Он хитрый!.. Это все Тишин вертит! - зашумели вокруг. - Я все понимаю, - мягко сказал Васек, - но нарушать дисциплину мы не должны. Идите работать! Белкин, восстанови дисциплину! Ребята медленно отошли. Васек повернулся к своим товарищам. - Если теперь Елена Александровна скажет нам - бросить работу, то Ку- дрявцев подумает, что мы струсили, - по-мальчишески обидчиво сказал он. - Ну, на это никто из нас не согласится. Ни за что! Из кожи вылезем, а не уступим! - прорычал Мазин. - Теперь во что бы то ни стало нам нужно выиграть соревнование, - упрямо сказал Саша. - А если Елена Александровна скажет? Ей что, разве она наши дела понимает! - с горечью бросил Одинцов. - Она со своей стороны судит! - Тогда надо честно объяснить ей, и она все по