о его царской ми-лости делается. Слушая Марью, старуха, как угорелая, металась по избе, то и дело крестилась, приглушенно стонала. Ей казалось, что в семью пришла непоправимая беда. Наконец она остановилась посреди избы и взволнованно заговорила: -- Полно! Полно, Маша, бога гневить. Зачем ты сама на свою голову беду кличешь. Вот помяни мое слово, не простит он тебе хулу-то эту. Одумайся, пока не поздно. Ты ведь не только себя, но и семью всю погубишь.-- Старуха несколько раз перекрестилась, прошептала "Отче наш" и со слезами продолжала.-- Не пойму, не пойму, что с тобой, Маша, случилось. После города ты совсем другой стала. Так, не ровен час, и рехнуться можно.-- И помолчав, продолжала:-- Вижу, тяжко тебе. Сходи-ка к батюшке на исповедь, покайся, вот она и полегчает. На этом разговор прекратился. Марья молча прислушивалась, как, всхлипывая, вздыхала старуха, как лежащий на печи Алеша кому-то вслух доказывал, что Федор Луганский плохой, а Володя хороший, потом спокойно сказала: -- Нет, мать. К попу ты сейчас меня и пряником не заманишь. Вовсе ни к чему мне это. Верила им сослепу, пока добрые люди глаза не открыли, теперь хватит. А говоришь ты правду, отпираться не стану. Теперь я совсем другой стала. Глава шестая Наступил июнь. В рощах мелкого березняка и на лесных полянах начала созревать душистая клубника. Договорившись с вечера, четверо ребят чуть свет собрались идти к поповским заимкам. Там, по рассказам людей, росло особенно много клубники. Провожая детей в лес, матери решили, что старшим будет Миша Маихин. Приняв старшинство, Миша одернул для солидности длинную рубаху, деловито махнул рукой и круто повернул в переулок. Хотя пареньку недавно исполнилось двенадцать лет, ростом он был не по годам высок и строен. Из-под беспорядочно свисавших непослушных волос смело глядели голубые озорные глаза. Он очень долго ходил в длинной рубахе, за что злые языки прозвали его "бесштанный". Впереди, рядом с Мишей, шел Федя Зуев. Тоненький, как стебелек, Федя шел смешным подпрыгивающим шагом,легко и часто переставляя ноги. Он, не переставая, шутил, смеялся, пел песни. За умение ловко и быстро бегать, за предприимчивость и острый язык, а больше всего за неугомонное веселье его прозвали "вертопрах", хотя бойкость и веселье уживались в нем с рассудительностью и верностью своему слову. Осенью Федю собирались отдавать в школу, построенную в селе только в прошлом году. Он показывал ребятам диковинные вещи: грифельную доску, на которой можно писать сколько угодно (написал, стер, опять написал), карандаш и книжку с картинками. Многие мальчишки этих вещей никогда не видели, а для Алеши грифельная доска не была новостью. Он ее видел в городе. Немного позади, рядом с Алешей идет Сеня Шувалов. Ему, как и Алеше, только что исполнилось восемь лет. Он единственный, у кого на ногах чувяки. Сшил отец-овчинник. В дом к ним не каждый отважится зайти: киснущие овчины распространяют тяжелый запах. От мальчика тоже нехорошо пахнет. Не переносящий этого запаха, Федя всякий раз, как Сеня приблизится, заставляет его встать под ветер или отодвинуться. Сеня -- большой любитель поболтать. У него и прозвище "трепло". Алешу от этого слова коробит, но Сеня не обижается, а делает вид, что прозвищем доволен. Они рядом живут, и хотя они однолетки, Сеня почему-то считает Алешу маленьким и всегда разговаривает с ним снисходительно. Сразу за селом остановка. Подолом рубахи Миша сметает сор с высунувшейся из земли большой глыбы белого мрамора. Около камня то и дело шмыгают зеленые ящерицы, но ребятам сейчас не до них. Назначена проверка. Спрашивает Миша. -- Ну, трепло, показывай, что у тебя? Сеня выкладывает на камень кусок хлеба, пучок зеленого лука, щепотку соли и одно яйцо. -- А спички?--стараясь придать голосу строгость, спрашивает Миша. -- Спички не взял,-- со вздохом говорит Сеня. -- Как так не взял, а уговор? Потупившись, Сеня виновато отвечает: -- Не нашел, не знаю, куда мамка спрятала. Миша обводит всех удивленным взглядом: -- Видали обманщика? -- Я не обманщик, а не нашел,-- стараясь оправдаться, отвечает Сеня. -- Ври, ври. Так тебе и поверил.-- Глаза Миши становятся злыми. По праву старшего, он выносит безапелляционное решение: по пятнадцати щелчков от каждого.-- Подставляй башку, если в ней ума нет. Приговор приводится в исполнение немедленно. К концу казни на середине лба у Сени появляется шишка. -- Ну, хромоножка, что у тебя? -- с важным видом продолжает свой допрос Миша. Алеша вытаскивает из-за Пазухи натертую солью краюху ржаного хлеба и шкалик топленого молока, потом оттуда же появляется кусок бумаги. -- Да это шпалера, разве ее курят?--презрительно говорит Миша. Несмотря на самые горячие доказательства, что ,из шпалер тоже выходят хорошие цигарки, Миша плюется, бросает бумагу в сторону и присуждает Алеше по десять щелчков от каждого. У Феди, кроме куска хлеба и двух картофельных лепешек, оказались горсть махорки, три спички и кусочек чиркалки, а у Миши настоящая курительная бумага. Отсыпая Сене махорки на целую цигарку, Миша спросил: -- А ты когда-нибудь курил? -- Нет еще, не курил,-- виновато признается Сеня. -- Кержак ты, и есть кержак. -- Кержаки, разве это народ?--презрительно усмех-нувшись, поддержал Федя. -- Все равно: бара бир, вера разна, а царь один,-- отшучивается Сеня башкирской пословицей, неточно переведенной на русский язык. -- Давай зажигай! Алеша уже курил, но только мох, а махорки никогда в рот не брал, однако на вопрос Миши он отвечает гордо и независимо: -- Курил сто раз. -- Ладно,-- с ехидством заключает Миша.-- Только чтобы весь дым глотать в себя. Посмотрим, что вы за табашники! После нескольких затяжек крепкой махоркой каменная глыба вдруг сдвигается и идет кругом. Когда выкурили по две цигарки, у Алеши и Сени началась рвота, они не могли подняться на ноги. Все кружилось, болела голова, тошнило. Миша с Федей тоже чувствовали себя неважно, но храбрились и предлагали идти дальше. Чтобы заставить Сеню и Алешу подняться, Миша пошел на хитрость: собирая провиант, он лукаво подмигнул Феде: -- Ладно, пусть остаются, отдышатся -- придут сами. Мы не казенные ждать такую кислятину, пошли. А не придут,-- внушительно пригрозил Миша,-- так расскажем матерям, как они ягоды собирали. Угроза подействовала. Сеня заплакал: -- Я пить хочу. Алеша тоже заплакал и тоже попросил пить. -- Нате, дуйте. Свяжешься со шпингалетами -- одна маята,-- ворчал Миша, подавая Сене шкалик с молоком,-- только чтоб пополам. После выпитого молока мальчишкам стало легче. -- Ну, инвалидная команда, шагом марш!--громко скомандовал Миша. Группа лениво поплелась дальше. Алешу все еще тошнило. Он с трудом передвигал ноги. Хотелось остановиться и снова лечь на землю. Сене тоже было нелегко, он даже позеленел весь, но ему помогла говорливость. -- Алеша, а ты домового видел? -- Я-то? Нет, а что? -- с трудом ответил Алеша. -- А я видел,-- таинственно сообщил Сеня.-- Ночью вчера проснулся, смотрю: в переднем углу под столом стоит, глаза, как огни! Я ближе к бабушке, а он обратился кошкой да как в дверь полыснет. Уж я испугался! -- Большой? -- Домовой-то? Больше кошки, с ягненка. -- А мне бабушка говорила, что он может быть и с корову, и с лошадь. -- Ну, это у кого как, у нас в бане только с мышку, а кричит по ночам как! Ух! Прямо страшно. -- А дедушка мне говорил,-- снова, уже с усмешкой, заметил Алеша,-- что по ночам это сова кричит. -- Вот уже сказал,-- рассердился Сеня,--сова? Сам ты сова! Я вот скажу домовому, как ты его совой ругаешь, тогда... -- Держи! Лови! Бей! -- закричали идущие впереди Миша с Федей. -- Хорек курицу украл, лови! Бей! Но крик ничуть не смутил разбойника. Не обращая внимания на ребят, он пересек дорогу и помчался дальше. Схватив камни, ребята бросились вдогонку, на ходу швыряя ими в хоря. Когда один из камней упал совсем близко от зверька, он подпрыгнул, остановился, посмотрел на упавший камень, затем бережно положил курицу и с писком бросился на своих преследователей. Ребята, не чуя под собой ног от страха, что есть силы побежали назад. Хорь гнал их несколько дальше того места, откуда они начали его преследовать, но когда он побежал обратно, ребята снова кинулись за ним и бежали до тех пор, пока хорь не обернулся и снова не погнал их назад. Так повторялось несколько раз. Однако вскоре хорь, перепрыгнув через попавшийся по пути шурф, упал в яму. Середина шурфа обвалилась, поэтому выпрыгнуть или вылезть из него он не мог, но спрятавшись под нависшим верхом шурфа, хорь был в безопасности. Брошенные камни его не доставали, а спуститься в шурф ребята боялись. Погиб хорь от злости. Падавшие в шурф камни приводили его в ярость, он все чаще и чаще выскакивал из укрытия, хватал их зубами и бросался на края шурфа. -- Погодите, ребята,-- после долгой и неудачной возни закричал Алеша,-- я знаю, тут по-другому надо. Мы его сейчас обманем. Ребята с недоверием посмотрели на него. -- Бери каждый по пять камней,-- скомандовал Алеша.-- А теперь вставайте поближе к яме и ждите. Я буду его выманивать, а вы убивайте. Алеша бросил в шурф один за другим три камня. Зверек выскочил на середину шурфа. -- Бей,-- закричал Алеша. Ребята начали осыпать врага камнями. Один угодил хорю в голову -- и он умолк, волчком завертевшись на дне шурфа. Тут они его и добили. На кордоне ребят остановил лесообъездчик. -- Куда? -- По ягоды. -- Давай назад, нечего зря траву топтать, она не ваша, господская,-- загораживая дорогу, сердито предложил лесообъездчик. -- Дяденька. Вон сколько народу идет. Мы тоже заплатим,-- за всех начал просить Федя. -- Ну, тогда другое дело, так бы и сказали,-- по пригоршне ягод с каждого. Но смотрите, не вздумайте лисить, тогда пеняйте на себя. Пригоршня ягод -- это немало, наверное, не меньше трети того, что ребята смогут собрать за целый день. Но делать нечего. Лесообъездчик -- это цепная собака хозяина. Хозяин живет в Англии, лесничий на заводе, а эти -- здесь. Без взятки лесообъездчику нельзя ни рубить дров, ни половить в озерах и реках рыбу. Даже за сбор ягод нужно платить натурой. -- Черта лысого получишь,-- ворчал Миша.-- Сатана, весь кордон ягодами обложил. Сушит. Люди собирают, а он только сушит. Жадюга! Думаешь, нам места нет пройти стороной? На-ка, выкуси! Но это был разговор только для собственного успокоения. Кордон стоял на возвышенности, с его вышки местность просматривалась на несколько верст. Быстрый, как ветер, конь у объездчика всегда оседлан. У седла плетка в восемь жил с медным наконечником. Попробуй пройти мимо, будешь не рад и ягодам. Высказывая свое недовольство кордонщиком, ребята постепенно приблизились к березовой роще. С раннего утра молодой березняк был полон веселого гомона. Затаившись в ветках деревьев, крошечные соловушки, как бы соревнуясь между собой, наполняли воздух пением. Их заливистые трели заставляли людей остнавли-ваться и слушать, слушать... Но не одни соловьи радовались погожему деньку. Веселые синицы-пеструшечки, звонкие скворцы, голосистые жаворонки наперебой пели свои веселые песни, а ласточки переговаривались веселым посвистом с бойкими ястребками. В траве трещали кузнечики, чуть повыше носились жуки, пчелы и тысячи других насекомых. Все это шумело, звенело, пело, создавая многоязыкую симфонию, в которую вплеталось еще и ауканье сборщиков ягод. Весело было слушать эту музыку, вдыхать чудесный лесной воздух, пронизанный сладкими запахами клубники, дикой смородины и земляники. Увлекшись сбором ягод, ребята не заметили, как небо заволокло серой тучей с белыми клубящимися краями. Упали первые крупные капли дождя, как будто кто-то бросал их сверху пригоршнями. Упадут -- и нет, снова упадут -- и опять нет. Между тем туча быстро чернела, а в центре ее появилась белая все расширяющаяся полоса. Ребятам не хотелось уходить из лесу, но когда молния зигзагами прорезала тучу и грянул грохочущий гром, они испуганно бросились по направлению к кордону. На землю опускались сумерки. Вспыхивающие молнии резали глаза. Кругом гремело, стреляло, хрустело. Вместе с другими ребята бежали что было сил. Легко вырывающийся вперед Федя часто останавливался, торопил: -- Скорее, скорее! Если не успеем, пропадем.-- Но успеть было уже невозможно: до кордона оставалось больше трех верст. А вверху нарастал жуткий шум. Последняя, хотя и слабая защита -- лес -- осталась далеко позади. Впереди -- изрытое редкими шурфами открытое поле. А до кордона все еще далеко. Вдруг страшный удар потряс землю, глаза сами закрылись от режущего света, по головам, по спинам, по ногам защелкал град. Теперь шумела не только туча, но и земля. Бежать было невозможно. Остановившись, ребята выбросили ягоды, накрыли корзинками головы. Снова сверкнула молния. Рядом с Алешей чернел шурф. Недолго думая, он прыгнул в шурф и полез под нависший край. -- Сюда прыгайте, сюда! Тут хорошо,-- закричал Алеша. Но ребята не слышали его. Тогда, закрывая голову кузовком, он выскочил из укрытия и снова закричал что есть силы: -- Сюда! Сюда! Тут крыша! Голос его пересилил бурю, и ребята один за другим попрыгали в шурф. От боли, испуга и холода ребята тряслись, как в лихорадке. Они старались как можно дальше ползти под навес. А град все падал и падал. Многие льдины были величиной с куриное яйцо. Ребята в ужасе все плотнее и плотнее прижимались к нависшему верху, подбирая под себя окоченевшие ноги, а град напирал и напирал. Что делать? Вылезть -- убьет градом, остаться -- завалит, задушит. Так и так--смерть. Около Алеши отвалился сверху ком земли. Схватившись руками, он оторвал другой. Сразу стало свободнее. Значит, надо копать. -- Ребята! -- закричал Алеша.-- Копать надо! Смотрите, вот так. Все вцепились в нависшую над головами землю, отрывали, топтали ее под себя, подымались. Работали голыми руками, на пальцах рвалась кожа, ломались ногти, но боли никто не чувствовал: все понимали, что бьются за жизнь. Нависшая, растрескавшаяся, ослабленная земля была отвалена. Дальше шел твердый, проросший корнями дерн. Голые руки его не брали, работа прекратилась, но и положение изменилось. Полил дождь. Град падал реже, под струями дождя он начал таять, оседать. Ребята с испугом следили, как постепенно, заливая лед, вода вплотную подходит к их ногам. Алеша высунул руку, ударов не было, значит, град прошел. Он первым вылез из шурфа. За ним последовали остальные и, не обращая внимания на потоки дождя, прямо по перемешанному с водой льду стайкой побежали к кордону. Сквозь сплошную пелену дождя то здесь, то там виднелись убитые и покалеченные градом люди. Так вот что наделала буря! Не стыдясь товарищей, Алеша заплакал и начал громко звать мать. Словно преследуемые зайчата, понеслись они домой, неся жителям села страшную весть о гибели близких людей. На сельском кладбище выросло несколько свежих могил и почти в каждой из них дети -- жертвы неожиданно разбушевавшейся стихии. Градом выбило посевы, уничтожило огороды. Погибло много находящегося на пастбище скота, птицы. Глава седьмая На дворе сентябрь. Закончилась уборка хлеба. В Тютнярах престольный праздник и ярмарка. Алеша ждал ярмарку с нетерпением и вот, наконец, дождался. После обеда отец, надев новую косоворотку, сказал матери: -- Ну мы с Алешей пошли. А вы уберетесь, тоже приходите. Там встретимся. Гул ямарки слышался за два квартала. Большая базарная площадь не могла вместить всех пришедших и приехавших. Торговали в соседних с площадью дворах, на улицах, в переулках и даже в церковной ограде. И чего только нет на ярмарке! Длинные ряды разложенных товаров кружат покупателям голову. Торгаши суетятся. Каждый хочет зазвать к себе как можно больше покупателей, всячески расхваливает свои товары. А сколько на ярмарке такого, чего Алеша никогда еще не видел. Ведь его первый раз взяли на ярмарку. Вон в центре площади блестит, шумит, кружится карусель. Бегут раскрашенные лошади, верблюды, кареты. Играет гармошка, звенят бубенцы. Мальчишки в несколько рядов окружили карусель, но катаются немногие. Надо платить деньги, а где их взять? Тут же рядом балаганщики зазывают народ посмотреть, как человек из опилок делает цыплят, как медведь превращается в человека и начинает глотать гвозди, ножи и всякое другое железо, а изо рта вынимает потом бумагу, голубей и даже змей. Со всех концов зрителям наперебой предлагают поглядеть ученых медведей и обезьян. Как воронье на падаль, на ярмарку налетело множество шулеров, гадальщиков и прочего сброда. Мальчик растерялся и боится оторваться от отцовской руки. Но проходит немного времени, он смелеет и начинает с жадностью рассматривать разложенные на прилавках конфеты, пряники, чернослив, орехи. За всю свою жизнь он съел не больше трех конфет и двух пряников, а вкуса изюма, урюка и чернослива не знает совсем. Сегодня отец обещал купить ему конфету, но не сейчас, а когда пойдут домой. Не отрываясь, смотрит Алеша насладости. Особенно прельщают его ржаные пряники. Они грудами лежат на прилавках, полках, в ящиках. От запаха пряников у Алеши кружится голова, он старается не смотреть на них. Но у следующей палатки та же картина. Пряники совсем рядом и так хорошо пахнут. Их целая гора, а ему нужен один, всего только один пряник! Он оглянулся. Отца рядом нет. Не отдавая себе отчета, Алеша протянул руку, взял пряник и быстро спрятал в карман. В этот момент сзади послышались проворные шаги. От сильного удара в затылок Алеша упал. С перекошенным от злобы лицом торговец схватил его за бока, встряхнул в воздухе и зажал между ног. Выдернув из кармана Алешину руку, он вырвал у него пряник и толчком отшвырнул от палатки. Все это произошло так быстро и неожиданно, что Алеша не успел опомниться. В ушах звенели страшные слова: "мошенник", "вор". Когда он вскочил на ноги, проходившая мимо девушка с насмешкой сказала: -- Бесстыдник какой! А подошедшие с другой стороны два парня оттолкнули его в сторону: -- Ну-ка, шкет, марш с дороги, не задерживайся. Потом подошло еще много людей, но никто уже не обращал на него внимания. Потупившись, Алеша стоял, не двигаясь с места. Он был уверен, что стоит ему поднять глаза, как он сейчас же увидит грозное лицо отца. Кровь толчками билась в висках, в глазах расплывались зеленые круги. Сейчас ему хотелось только одного: пусть отец сколько хочет бьет его дома, но не здесь, на базаре. А в ушах непрерывно гудело: "мошенник", "вор". От стыда и обиды сжалось горло. Когда он снова вошел в торговый ряд с намерением разыскать отца, к его ногам неожиданно упала аккуратно сло-женная бумажка. Алеша хотел было ее поднять, но его оттолкнули, и бумажка исчезла в кармане высокого молодого человека. -- Есть и у нас,-- возбужденно сказал поднявший листок парень подошедшим к нему людям. Отец стоял недалеко и разговаривал с двумя незнакомыми мужчинами. Но вот отец повернулся, скользнул по Алеше взглядом и снова оживленно заговорил, показывая рукой куда-то в сторону. В следующую минуту, убедившись, что Алеша с ним рядом, он стал прощаться с собеседниками. Потихоньку, краем глаза изучая лицо отца, Алеша убедился, что тот все знает, хотя делает вид, будто ничего не произошло. Алеша со страхом ожидал, что отец вот-вот заговорит с ним об этом позорном случае. Но тот свернул в переулочек между двумя лавками, сел на камень и закурил. Алеша виновато топтался рядом, боясь сказать слово. Молчал и отец. Неожиданно подошел Потапыч. Бывший ссыльный, он несколько лет жил по соседству с Карповыми. Поздоровавшись и лукаво подмигнув Алеше, спросил: -- Что вы тут прячетесь? Или на базаре места не хватает? -- Да вот,-- почесав за ухом, угрюмо ответил отец,-- спрячешься небось с таким сорванцом... Потапыч, как видно, видел всю историю с пряником и не случайно появился около Карповых. Бывший учитель, он не переставал интересоваться делами ребятишек. Устраивал с ними игры, вел беседы. Когда видел, что это нужно -- защищал. Только на днях Михаил присутствовал на одной из таких бесед. На этот раз вместе с другими соседями, к старику зашел церковный староста, местный кожевник Абросим. Когда Михаил вошел в избу, Потапыч говорил о том, что плохо делают те родители, которые бьют детей. -- Это дурная привычка неумных людей,-- не скрывая негодования, говорил Потапыч.-- Подумайте сами, когда взрослый человек ударит взрослого, его считают хулиганом, могут посадить в каталажку. А когда мать или отец истязают безвинного и безответного ребенка, в этой дикости многие почему-то не видят ничего плохого. Конечно, махать кулаками куда проще и легче, чем думать и находить к сердцу ребенка разумный подход. Ребенку нужны не кулаки, а ласка, умело подобранные и вовремя сказанные хорошие слова. Об этом и вспомнил сейчас Михаил, увидев как Потапыч подошел к Алеше, потрепал его щетинистые волосы и сказал: -- Экая невидаль пряник. Ты ведь этого никогда больше не сделаешь? Только скажи правду. Врать в таком деле нельзя. -- Сроду этого не будет,-- сквозь слезы ответил Алеша.-- Я не помню, как это вышло. Дурак я... -- Ну вот, видишь,-- примирительно сказал Потапыч,-- обращаясь к Михаилу.-- Я уверен, он не обманет и больше никогда такого не сделает- -- А если сделает, если обманет?--строго смотря на Алешу, спросил Михаил.-- Тогда что? -- Не обману, не обману,-- заплакал Алеша,-- если обману -- убей меня тогда... -- Ну ладно,-- вставая на ноги и протянув руку Пота-пычу, сказал Михаил.-- На первый раз можно и поверить. А тебе, Потапыч, большое спасибо за добрый совет. Попрощавшись с Потапычем и взявшись за руки, успокоенные отец и сын шли между торговыми рядами, отыскивая деда, бабку и мать. Однако найти кого-либо в этом людском море было не так-то просто, да к тому же мальчика отвлекали всевозможные диковины и аттракционы, мимо которых невозможно было пройти равнодушно. -- Тятя!--кричит Алеша.-- Смотри, смотри! Обезьяна-то какая! На небольшом подмостке грязный худой человек приказывает: -- А теперь покажи, как баба на именинах пьяной напилась.-- Обезьяна ложится на спину, брыкает ногами, кривляется, ерзает мордой по настилу. Толпа визжит, хохочет: -- Здорово! Вот сатана! -- Еще! Еще! Пусть еще покажет! Человек, не переставая кланяться, протягивает картуз, в него опускаются копейки, семишники, гривны. А рядом бурый медвежонок проделывает всевозможные акробатические номера так неуклюже и забавно, что окружающий его народ надсаживается от хохота. -- Ай да косолапый, ну и молодец! -- Вот черт, и впрямь ученый! -- Вот каналья, циркач, право циркач. Вожатый протягивает шапку. И снова стучат медяки- Платят без всякого принуждения, добровольно за возможность хоть раз в год посмеяться вдосталь и хоть на время забыть беду-кручинушку. Вдруг пронзительный крик: -- Держите! Держите! Вор! Держите, православные! В толпе прошмыгнул маленький оборванец с кренделем в зубах. Вслед за оборванцем пронесся длинный, как жердь, торговец, и сейчас же позади раздался жалобный визг: -- Ой! Ой, дяденька, больно, больно! Долговязый тащил мальчишку за ухо, почти приподнимая его от земли. Мальчик отчаянно кричал: -- Пусти, дяденька, больно. Пусти! Ой, больно! Но торговец не обращал никакого внимания на вопли ребенка. Толпа растерянно и негодующе смотрела на происходящее. Но вот из толпы быстрыми шагами вышел молодой рослый мужчина, с небольшой подстриженной бо-родкой и черными блестящими глазами; судя по одежде приезжий, Подойдя к долговязому, он рывком схватил его за руку. От боли тот побледнел и выпустил ухо ребенка. Мальчик перестал кричать и спрятался за спину своего за ступника. -- Ну-ка, отойди! Не совестно тебе связываться с ребенком?--отпуская руку, повелительным тоном сказал приезжий. -- Ах, вот как? Воров, грабителей защищаешь? -- закричал долговязый.-- Сюда, православные, сюда! Вот он, христопродавец, бейте его! Бейте! -- захлебываясь, срывающимся голосом визжал торговец. Со всех сторон на крик прибежали люди. Толпа начала расти, как снежный ком; вокруг крикуна, косясь и оглядываясь на оставленные товары, плотной стеной встали торговцы. Но против них, вокруг заступника тоже начали собираться люди. Этих становилось все больше. Между сторонами завязалась перебранка. Назревала драка. В руках торговцев замелькали гири, безмены, ножи. Другая сторона запасалась камнями. Некоторые побежали в переулок ломать колья. Приезжий стоял спокойно, широко расставив ноги. Потом сделал медленный полуоборот и встал лицом прямо к враждебной стороне, а спиной к сочувствующей. Этот же маневр повторил за его спиной мальчик. Тогда приезжий осторожно попятидся и оттолкнул мальчика в толпу. Догадавшись, чего от него хотят, тот бросился бежать и через несколько секунд был далеко от этого страшного места. Между тем толпа росла, шум усиливался, обстановка накалялась все больше. Достаточно было кому-нибудь ки-нуть камень, чтобы стороны бросились друг на друга. Незнакомец, из-за которого разгорелась ссора, был Валентин Шапочкин. Он приехал на ярмарку по партийному поручению с группой товарищей. Только что он встретил свою знакомую по тюрьме -- Марию Корпову. Когда долговязый стал избивать мальчишку, Шапочкин попросил Марью спрятать оставшиеся у него несколько десятков листовок, уложенных в банку с конфетами и поспешил на выручку- Он сразу понял, что ему представляется хороший случай выступить открыто. У Валентина было два браунинга -- настоящий и игрушечный. Вот он медленно опустил руку в карман, вытащил один из них, и в солнечном луче на мгновение блеснула холодная сталь. Вид оружия отрезвляюще подействовал на торговцев. Шум стал постепенно стихать, только долговязый кричал еще громче: -- Дураки, ждете, чтобы эти разбойники нас дочиста ограбили? Ждите. Они только и смотрят, как бы чужим добром поживиться. Нет, не ждать нам, а по морде бить их надо. Дайте мне грабителя! Дайте! -- не трогаясь, однако, с места, кричал торговец. Но его не поддержали, все косились на браунинг. -- Послушайте, господа обиралы,-- негромко, нб внятно сказал Шапочкин.-- Этот человек говорит, что его ограбили. Но скажите, сколько стоит крендель? Неужели из-за гроша следует бить ребенка и идти на поножовщину? Сзади кто-то крикнул: -- Овчинка выделки не стоит... -- Не в деньгах дело, а в справедливости. Тебе чужого, конечно, не жалко, а у нас вот оно где,-- показывая на шею, кричал краснолицый с короткими толстыми руками мясник. -- Ничего, выдержит твоя шея. -- А чем дите виновато, что отца в солдаты взяли, на войне убили? А может, оно и вовсе сирота, может, и мамку бог унес, избавил от труда непосильного?. -- Надо, чтобы вот у этого толстопузого так было. Его бы сынку поголодать. Мясник по-бычьи закрутил головой, стащил с головы фуражку, перекрестился. -- Тьфу! Типун вам на язык, идолы проклятые! Отодвинув мясника, Шапочкин вышел вперед: --. Товарищи,-- широко над толпой разнесся его голос,-- товарищи, если вы не хотите, чтобы ваши дети голодали, чтобы им не приходилось красть кусок хлеба, рискуя попасть в руки к таким вот мерзавцам, смыкайтесь с городскими рабочими. Кто ваши враги? Вот эти разжиревшие мироеды! Откуда их богатство? Все нажито на вас, на вашем труде, поте и крови. Их бы на место этого мальчика, тогда бы они узнали, что такое их справедливость и с чем ее едят. -- Правильно! Правильно! Так их, паразитов, так их! -- Агитация, агитация! -- завизжал долговязый и быстро исчез в толпе. -- Товарищи!--продолжал оратор.-- Я спрашиваю вас, до какой поры мы будем терпеть этот произвол? Скажите, до какой? Последние слова оратора были почти не слышны. Толпа гудела, кричала. -- Мужики, пора и нам, как рабочим города, всем вместе навалиться на буржуев. Сколько еще будем терпеть? -- Стражники едут! Стражники! -- Разойдись! Разойдись! Кто разрешил вам тут собираться? -- загремел начальственный голос. Двое стражников соскочили на землю, третий остался держать лошадей. -- Я вам покажу, как бунтовать. Кто тут зачинщик, сказывайте? -- хватаясь за шашку и изо всех сил стараясь придать себе воинственный вид, кричал щупленький, с жидкими усиками стражник. В толпе снова появился долговязый. Напирая на Ша-почкина, он орал: -- Вот он, вот, ваше благородие. Берите его, христопродавца, вяжите! Народ мутить вздумал, бунтовщик он, у него оружие в кармане. Жандармы, выхватив шашки из ножен, устремились к Шапочкину. Валентину легко было скрыться в огромной, дружественно настроенной толпе, окружавшей его плотным кольцом, но он не воспользовался этой возможностью. Он только едва заметно повернулся к Марье, не отходившей от него ни на шаг с момента встречи, затем выпрямился и с выражением полной готовности предстал перед жандармами. -- Стой! Ни с места! Отдавай револьвер! -- Револьвер? -- усмехнулся Шапочкин.-- У меня нет никакого револьвера. Кто вам сказал такую глупость Есть, правда, игрушечный, который я купил на ярмарке в подарок одному мальчику. Вот этот, пожалуйста, берите. После безрезультатного обыска, стражники увели Шапочкина и растерявшегося торговца в волостное правление. Дома мать показала отцу переданный ей Шапочкиным маленький револьвер и стопку аккуратненьких листочков. Отец долго смотрел на бумажку, хмурился, шевелил губами, читал и снова перечитывал. Он даже перевернул листочек несколько раз на другую сторону, хотя там ничего не было написано. -- Вот что, Миша,-- сказал он решительным тоном,-- эту штучку нужно в подполье, в землю зарыть. Может быть, хозяин за ней еще зайдет. А листочкам лежать нечего, их вечером нужно по подоконникам разбросать, пусть и другие почитают. Глава восьмая Фома только улегся и натянул на себя тулуп, как в окно настойчиво постучали. Вставать не хотелось. Фома притих и притворился спящим. "Пусть Степанида встает,-- решил он,-- ей с лежанки удобнее, а потом, может, это еще и ветер стучит. Мало ли что бывает". Но стук повторился, и за окном послышались шаги. Степанида легко спустилась на пол, зашлепала босы- ми ногами. -- Кого там нелегкая носит в такую пору?--ворчала она.--А темень-то, темень-то какая, матушки, как в мо гиле! Фома не стерпел. -- Не туда смотришь, не в это окно стучали, а в переднее. -- Да что ты,-- удивилась Степанида,-- а мне послы-шалось -- в дворное. При случае Фома любил поворчать на супругу. -- Послышалось? Слыхала звон, да не знаешь, где он. У тебя всегда шиворот-навыворот получается и со сном тоже. Ноги еще ложатся, а голова уже спит. А голова проснулась, уши с глазами спят. Вот и мучайся с тобой ве ки вечные... Степанида рывком отпрянула от окна. -- Ой, Фома, погляди-ка! Ну, хватит тебе ворчать, погляди, на завалинке белое что-то лежит, уж не подки дыш ли? Страсти какие, батюшки... Фома! Ну, встань, чего ты, как пень, с места не сдвинешься. В голосе Степаниды чувствовалась скорее радость, чем испуг. Детей у них не было. Лениво повернувшись на бок, Фома стал скрести затылок. Это был явный признак его недовольства Степанидой. -- Мели, Емеля, твоя неделя,--ворчал он.-- Подки дыш!.. Откуда ему быть-то? Разве только издалека, а близ ко у нас на сносях таких не видно, что подкинуть могли бы. Он все же встал и, спотыкаясь в темноте, подошел к окну. Приложив козырьком ладонь ко лбу, Фома при- 71 стально разглядывал завалинку, потом неопределенно крякнул и хотел уже вернуться в постель, но передумал. -- Ладно, зажги уж лампу, схожу посмотрю,-- сказал он, с досадой махнув рукой. Обнаружив на завалинке прижатый камешком листочек бумаги, Фома удивился: "Что за шут, от кого бы это? И главное ночью. Что это вздумалось почтальону по ночам людей булгачить? И письмо какое-то такое необыкновенное, без конверта". Фому окликнул сосед: -- Это ты, Фома? -- Я, а что? -- Да так, мне вот кто-то бумажку подсунул. -- Да неужели? И мне тоже подсунули. Вот оказия какая! А я вначале думал -- письмо, а это вон, оказывается, что... -- А как ты думаешь, что?--переспросил сосед. Фома переступил с ноги на ногу, покосился на бумажку, почесал за ухом. -- Уж не заложена ли тут пилюля какая,--размышлял он вслух.-- А впрочем, шут его знает, может, и не пилюля, а что хорошее. Давай лучше вместе разберем, что к чему. Вон Степанида лампу зажгла. Заходи. Услышав, что на завалинке вместо подкидыша оказалась какая-то бумажка, Степанида разочарованно вздохнула. -- "...Но напрасно торжествует буржуазия,-- медлен но читал сосед.-- Поражение революции -- явление вре менное, победить народ нельзя. С нами товарищ Ленин, с нами правда, а правду не победишь. Фабрики и заводы все равно будут принадлежать рабочим, а земля -- крестья нам. Пусть беснуются царские опричники, их конец неизбежен..." Слушая эти слова, Фома по-детски подпрыгивал на лавке. -- Ну и режет! Правильно! Землю крестьянам, значит, бесплатно. Без выкупа. Хорошо! Погоди, Федор, а ты посмотри, кто это пишет-то? -- Ко-ми-тет. -- Гм. Фамилия какая-то странная, а так человек, видать, хороший. Федор с удивлением посмотрел на Фому. -- Ох, Фома, Фома, плохо, я вижу, ты в этих делах 72 разбираешься. Человека от комитета отличить не мо-жешь. -- Малограмотный я,-- признался Фома. -- Ну и что, что малограмотный. Дело тут не в этом. Вон кузнец наш Данила Маркин -- тоже малограмотный. А послушай его, как начнет буржуев разносить, так камня на камне не оставит. На днях они меня на сходку пригласили, в кружок свой тайный. Послушал я и диву дался. Да,-- спохватился Федор Павлович,-- соседка наша, Карпова Марья, тоже там бывает. Рассудительная баба, не думал даже. Мужикам, говорит, надо поближе к рабочим приклониться. Рабочие-то, говорит, куда грамотнее. У них и подпольные какие-то свои есть! Всего и не поймешь, что она говорила. Хочешь, в воскресенье вместе на сходку к ним пойдем?--предложил Федор. Степанида беспокойно завозилась на лежанке: -- Не пущу я его, нечего ему там делать,-- заявила она тоном властной хозяйки.-- Маркину что? У него ни кола, ни двора. А у нас, хоть и плохонький, а домишко, огород, лошадь, коровенка. Пойдете слушать, как царя ругают, а потом вслед за Маркиным в каталажку. То-то проку от этого. В -волости, говорят, станового пристава ждут. Вот посмотрите, опять Данилу с друзьями таскать начнут. Недаром, говорят, что незнайка-то на печке лежит, а знайка -- по дороге бежит. -- Так-то оно так,-- согласился Федор,-- а все-таки обидно. Выходит, что с хорошими людьми и поговорить нельзя. А я вот побывал у них, послушал, и очень мне понравилось. Правильные люди. Фома посмотрел в окно, задернул занавеску, вплотную пододвинулся к Федору, -- Особенно Маркин. В прошлом году его могли и не тронуть. Так он сам пришел к приставу. "Чего, говорит, ты зря людей насажал? Это я помогал Дукличу помещичий дом поджечь, у меня он и прятался, я ему и убежать по мог". Половину мужиков арестованных выручил. А самого долго по тюрьмам потом таскали. Как это у них называ ется... вот дай бог память.-- Фома приставил ко лбу па лец.-- Да, да, вспомнил... Солидарность! Дружные. За всем следят, всем интересуются. Вот и сегодня, встретил меня на улице, кричит: "Федор! Федор! Ты на базаре был?" Был, говорю, как же. "Про заваруху с кренде лями, значит, знаешь?" А сам смеется, доволен. Да говорю, 73 знаю. Чуть было не- подрались. "И все из-за одного кренделя?" Да, говорю, из-за пустяка. Как я это сказал, Данила и смеяться переехал, нахмурился: -- Ты, говорит, Федор Павлович, не понял, это не пустяк. Спор, говорит, был не из-за кренделей, а из-за правды: торговцы свою правду отстаивали -- торгашескую. А народ показал, что он знает свою правду, народную, и не только знает, но и готов ее защищать. Потом схватил меня за руку, трясет, смеется. Ничего, говорит, поживешь, увидишь, поймешь. Хорошее-то все впереди, а это только маленькая искорка. Но без малого, говорит, не бывать и большому! Глава девятая Алеше исполнилось двенадцать лет. Утром бабушка испекла пирог с пареной калиной. К полудню поставили самовар, за столом собралась вся семья. Первым поздравил Алешу дедушка Иван. Разгладив бороду, он привлек к себе внука, ласково потрепал по щеке. -- Ну, внук, расти большой да счастливый! -- Ростом с косую сажень,-- добавила бабушка Елена.-- Отца с матерью слушайся да старших почитай. Отец пожелал Алеше скорей выучиться грамоте, а мать,-- чтобы был трудолюбив и честен- Чай был выпит, пирог съеден. На этом именины и за-кончились. На другой день дедушка выкатил на середину двора' телегу, принес с погребицы "лагушку" с дегтем и позвал только что проснувшегося Алешу: -- Я, Алексей, поведу Серка поить на озеро, а ты давай мажь колеса. Пока бабы хлеб спекут, нам собраться надо. Поедешь с нами в лес. Дрова рубить. Алеша обрадовался. Мальчик любил ходить по высоким горам, гонять на деревьях белок, разводить громаднейшие костры, жарить на углях и тут же есть вкусные хрустящие грибы. Особенно любил Алеша ставить с дедушкой Иваном на небольших озерах мережи и ботом загонять в них золотистых карасей. Правда, днем в лесу сильно донимают слепни, а вечером и ночью комары и мошкара. Зато как хорошо купаться в 74 прозрачных родниковых озерах, гоняться за плавающими в воде ужами, а потом лежать на шелковой душистой траве, слушая, как вокруг тебя поют на тысячи голосов веселые звонкие птички. Припоминая свою жизнь прошлым летом в лесу, Алеша весело засмеялся -- нет, не забыть ему, как "поздоровался" он с "Михаилом Топтыгиным". В обеденный отдых пошел он с матерью собирать малину. Увлекшись сбором ягод, Алеша не заметил, как вошел в самую гущу малинника. Он не видел матери, но, слыша неподалеку шорохи, был уверен, что она рядом с ним. Малинник был высокий, выше головы. Закончив собирать ягоды с одного куста, Алеша протянул руку к другому и неожиданно схватился за протянутую с другой стороны бурую мохнатую лапу. Алеша оторопел и долго не мог сдвинуться с места- Он с ужасом смотрел, как, поднявшись на задние лапы, на него косился большой медвежонок." Лакомка, как видно, в первый раз встретил человека и не мог решить, что ему делать. Подняв кверху ухо и лапу, медвежонок с интересом рассматривал Алешу. Потом это ему, видимо, надоело, он тряхнул бурой гловой, тихонько рыкнул и, неуклюже повернувшись, пошел в сторону. Алеша пришел в себя и что было духу бросился бежать из малинника. -- Чудак!--позже смеялся дедушка.-- Михаил Топтыгин с тобой, как с другом, за ручку поздоровался, а ты бежать... "Очень уж маленький был я",-- думал Алеша, подмазывая последнее колесо, когда во дворе без рубахи, в засученных по колено штанах зашел Спиридон Зуев, отец Феди. Осведомившись, куда ушел дедушка, Спиридон подошел к телеге и помог Алеше закончить работу. Затем отнес на место бастрык*, поправил у оглоблей тяжи и осмотрел приготовленный дедушкой лесорубочный инструмент. Спиридон любил физический труд, он не мог сидетБ без дела. Вот и сейчас он осматривал один предмет за другим, выискивая себе работу. Не найдя в чужом дворе подходящего для себя занятия, Спиридон подошел к Алеше, схватил его за бока и несколько раз высоко подбросил вверх, затем ласково похлопал оторопевшего от неожиданности мальчишку по спине и спросил: * Бастрык -- обрубок березового дерева. 75 -- Берет тебя с собой дедушка или дома на печи будешь лежать? Алеша ответил степенно, как подобает взрослому человеку: -- Нет, я тоже собираюсь. Работать нужно. На печи далеко не уедешь. Спиридон улыбнулся. -- А с кем на пару пилить будешь? -- С мамой, наверное, или с дедушкой. -- Это хорошо,-- согласился Спиридон,-- вот и Федя тоже с матерью на пару пилить едут. Конечно, трудновато вам будет в сырой сосне пилу таскать, но что же поделаешь? Надо привыкать. Работа, брат, это дело такое... вначале тяжело, а потом втянешься и ничего, вроде полегчало.--- Он сел на телегу, вынул кисет, закурил.-- В работе, браток, только лениться не надо. Уж если начал что делать -- делай так, чтобы каждому глядеть на тебя любо было.-- Спиридон смерил Алешу взглядом и добавил: -- Маловаты, правда, вы еще с Федором-то. Но это не беда. Пусть маленький, да удаленький. Вон Федор Пыхтин с виду будто и неказистый, а посмотри на него, как начнет дрова рубить -- точно огнем палит. Любо-дорого. Вот оно, брат, дела-то какие,-- заключил Спиридон. Алеше было приятно слушать Спиридона, разговаривавшего с ним, как с равным, и он веско сказал: -- Ничего, втянемся. Спиридон дружески улыбнулся. -- Ну, вот что, Лексей,-- Спиридон загасил о бок те леги остаток цигарки и подал мальчику руку,-- дед, на верное, решил Серка выкупать. Я пойду тогда. Скажи Ивану Александровичу -- через часок запрягать надо. Чтобы по холодку до леса добраться. А то коням тяжело будет. Вон оно, солнышко-то... Еще как следует не подня лось, а палит, что твой огонь. Глава десятая Сторож Еремей стоял на скамейке и, вытянув шею, за-глядывал через открытое окно в господскую спальную комнату. Вчера ему было приказано разбудить барина до восхода солнца, но он опоздал. 76 -- И нужно же случиться такому греху,-- с досадой ворчал Еремей.-- Всю ночь ходил, ходил -- ничего, а к утру леший попутал сесть на бревно. Вот и насидел себе беду. Эх-хе-хе,-- горько вздыхал он,-- старость не радость. Но Еремей был еще не стар. И не потому сегодня уснул. Одолела усталость. Днем он работал на погрузке руды, а по ночам, вот уже свыше двух недель сторожил господский дом. Как ни крепок был Еремей, а непосильная работа сморила и его. -- И черт его знает, что лучше, а что хуже,-- сердился он.-- Не знаешь, как и угодить. Управитель, правда, говорил вчера, что, дескать, до солнышка разбудить барина надо. Но сказал он это как-то так, без твердости. Сам, вишь, без причины будить-то не пошел, хоть это его дело. Всяко, видно, плохо: и до солнышка и после солнышка, все равно ругани не миновать. Теперь, стоя у окна, он с тревогой наблюдал, как из-под одеяла показалась сначала лысая макушка, а затем длинное лицо англичанина. Понимая, что дело плохо, Еремей все же попытался кончить миром. -- Спал бы, барин, ведь рано еще,-- настраиваясь на шутливый лад, заговорил он.-- Солнышко и то только встает, не успело закатиться и опять наверх полезло -- вот, думаю, будь ты неладно, так барину и поспать не удастся. А барин между тем встав с постели, подходил к окну. "Ударит. Ей-ей ударит. Вот паскуда..."-- думал Еремей, глядя на его сжатые кулаки. -- А ну-ка! Марш отсюда! Как мог ты так сделать? Кто тебе позволил? Говори!--угрожающе наступал за спанный, взлохмаченный англичанин, с большим, угристым,. острогорбым носом,-- ты почему меня не разбудил в ука занное время? Или ты думаешь, что я такая же скотина, как ты? Прищуренные глаза сторожа заблестели недобрым огнем. -- Ты, барин, не больно-то... -- Что не больно? Я должен беречь свое здоровье, по-нимаешь ли ты это? Еремей снял шапку, встряхнул волосами и с ехидством ответил: -- Чего ж тут не понимать? Мы люди с понятием, не то что другие прочие. Вот ты, барин, сердишься на меня, а напрасно. Я ведь тебе же хотел лучше сделать. Пусть, ду- 77 маю, поспит. Куда ему торопиться? Не на работу. Ну, а если тебе это не по нраву,-- продолжал Еремей,-- так я завтра и с вечера разбудить могу. Сиди, набирай себе здоровье, или мне жалко? Еремей непринужденно облокотился на подоконник и начал скручивать' цигарку. -- Нет, это настоящий болван! -- стараясь не смотреть на Еремея, в позе которого он чувствовал вызов, выругался Джемс Петчер. -- Черт знает, до чего распустили этот скот! . Натянув на длинные тонкие ноги широчайшие брюки, англичанин снова устремился к окну. Непринужденный вид Еремея взбесил его. -- Убирайся к дьяволу! Сейчас же! -- закричал он, то- * пая ногами.-- Ты азиат и прирожденный лентяй, умеешь только спать да жрать! Но знай,-- пригрозил Петчер,-- я выбью из тебя эту дурь. Я покажу тебе, что такое англи чанин! Еремей с презрением посмотрел на Джемса. -- Ты, барин, не кричи. Я тоже не робкого десятка. На испуг меня не возьмешь. Не хочешь? Ну что ж, и не надо. Ищи другого, а я тебе не крепостной и твоей ругани тер петь не буду! С этими словами Еремей нахлобучил шапку и неторопливо пошел к калитке. -- Глядите, какая птица прилетела! Он из меня дурь выбьет. Подумаешь... Благородный!..-- презрительно и сер дито ворчал Еремей.-- Знаем мы вас не первый день, толь ко и умеете ругаться да чужое добро хапать. Тоже герой, -ноги, как жерди, а рыло? Тьфу, мерзость..- Еремей остановился и, продолжая ругаться, с силой плюнул в сторону господского дома. Петчер мрачно смотрел вслед уходящему Еремею. По дороге домой Еремею встретился Карпов, приятель по зимней рыбалке. Он шел с внуком в контору завода. -- Ивану Александровичу мое нижайшее,-- снимая шапку, поклонился Еремей.-- Знать, спроведать нас вздумал? -- Да надо, что поделаешь! -- подавая Еремею руку, от-ветил дедушка Иван.-- В контору по артельным делам вот иду, просить лесорубам аванс. -- Как живешь-то, старина? -- дружески спросил Еремей.-- Завернул бы ко мне на обратной дороге. Покаля- 78 кать кое о чем надо. Старуха завтрак тем временем изго-товит. -- И то, пожалуй, верно,-- согласился дедушка Иван.-- Да и завтрак кстати будет, а то у нас со внуком со вчерашнего дня маковой росинки во рту не было. С полночи со ста-новья вышли, а теперь, сла те господи, утро уж. -- Дед! А ведь нам наказали, чтобы скорей домой,-- напомнил Алеша, тихонько тормоша дедушку за руку. -- Погоди, прыток больно,-- ласково возразил дедуш-ка Иван.-- Не ровен час, в конторе нас еще долго задержат. Все равно чайку попить надо будет на дорогу да и покаля- кать тоже не мешает. -- А в контору вы зря идете. Не дадут вам задаток,-- безнадежно махнув рукой, высказал Еремей свое опасение.-- Управитель новый приехал. Англичанин. На людей, как волк, бросается. -- Откуда его черт принес такого? -- спросил дедушка Иван. - Говорю тебе, из Англии. У нас мироедов и своих прорва, а тут еще эти... * * * Н успел Джемс Петчер проводить взглядом Еремея, как вошел лакей и доложил о приезде главного горного инже- нера. -- Почему так рано? --возмутился Петчер.-- Я еще не завтракал. Скажите инженеру, чтобы в следующий раз раньше одиннадцати часов меня не беспокоил. Да узнай- те, -- презрительно улыбнувшись, добавил он,-- есть ли у него часы. Говорят здесь время измеряют на глазок, по солнцу. Впрочем, -- подумав, добавил англичанин,-- это даже не неплохо. Джемс Петчер приехал на завод только вчера. Наконец- то исполнилась его давнишняя мечта. Сегодня он вступает в управление большим предприятием своего дальнего род- ственника барона Уркварта. Теперь он стоит у цели, ради покинул Лондон и Петербург. О Лондоне Петчер не особенно грустил. Там ему жилось не сладко. Собственных средств для приличного существо- вания не было, а дядюшка только и знал, что читал нотации да требовал отчетов. Зато в Петербурге он отвел душу.-- Ну и дурак же этот жирный боров Грей,-- думал Петчер, 79 вспоминая петербургские кутежи.-- Пусть у него и много денег, но зачем же тратить их так безрассудно?" Перед Петчером пронеслись картины петербургских похождений. "Сколько стоило Грею все это беспробудное пьянство? Да, Грей -- настоящий дурак,-- после некоторого раздумья решил окончательно Петчер.-- Хотя он управляет всеми пред-приятиями дяди здесь, в России, но все-таки он сумасшедший. Нет, Петчер зря деньгами сорить не будет, и сюда он приехал для другого. Он должен обязательно сделаться богатым человеком. Для этого нужно копить деньги, причем поменьше работать и беречь свое здоровье,-- вот что главное...-- улыбаясь, думал Петчер, он покажет этим русским простакам, как умеет делать деньги англичанин. Только бы оставить свои старые привычки и вести себя, как задумано. А задумал он неплохо: солнце, например, нужно всегда встречать с сигарой в зубах в садовой беседке, потом зарядка, душ и горячий кофе. Каждый день охота или рыбная ловля. После обеда обязательно отдых, потом прогулка, вечером танцы. А меню... О, мистер Браун составил ему отличное меню на целый год. После кофе Петчер направился в гостиную. Там его встретил инженер Калашников. Подавая инженеру руку, англичанин криво улыбнулся. -- Очень, очень хорошо, что вы пришли. Я рад видеть главного технического руководителя нашего завода. Наде юсь, что в вашем лице я найду прилежного помощника и добросовестного исполнителя моей воли. Калашников насторожился. Такая бесцеремонность ему " явно не нравилась, однако, сделав неопределенное движение, он продолжал слушать. Петчер сел на край стола, как бы подчеркивая этим рас-стояние между собою и инженером. -- Вы пришли, конечно, для того, чтобы выслушать мои указания, господин Калашников, не так ли?--пытливо и вместе с тем насмешливо спросил Петчер.-- Пожалуйста, я готов это сделать. Давайте начнем с главного. Вам, навер ное, известно, что наше предприятие является самым круп ным среди всех русских предприятий моего дядюшки. По нятно поэтому,-- переходя на диван, но не приглашая инже нера сесть, продолжал Петчер,-- что оно должно задавать тон всем другим предприятиям. Однако должен вам сказать, господин Калашников, ни дядя, ни мистер Грей не считают достаточными те дивиденды, которые дает им этот завод. 80 Зная об огромных прибылях, получаемых Урквартом, Калашников не стерпел: - -- Извините, господин Петчер, но это не так- Я рабо тал на многих заводах. Такой прибыли, какую дает это предприятие, я еще не видел. На лице англичанина появилось подобие улыбки. -- Так и должно быть,-- проговорил Петчер.-- Ска жите, где же еще, господин Калашников, имеются такие неповторимые возможности для накопления сверхприбылей и богатств? Вы инженер и должны это понимать. Я знаю,-- вы тоже хотите быть богатым. Это очень хорошо. Да, да. Русский инженер будет тоже иметь много денег,-- неожи данно заторопился Петчер, отчего еще больше зашепеля- вил.-- Конечно, при том условии, если он будет послушен и если прибыли завода возрастут. Калашников вспыхнул: -- Да, я инженер, русский инженер и должен выполнять Распоряжения управляющего, но мне непонятны ваши сло- ва,| о деньгах и богатстве. Если вам не трудно, я прошу их уточнить. Узкий лоб Петчера избороздили морщины. "Этот человек либо глуп, либо притворяется,-- подумал он,--во всяком случае, с ним что-то неладно". -- Ваш вопрос, господин Калашников, меня удивляет. Что же тут непонятного? Я говорю о главной цели нашей жизни --о личном богатстве. Деловые люди понимают это с полуслова, как же вы, инженер, не можете этого понять? Boт потому, по-видимому, и не понимаю,-- хмурясь, неохотно ответил Калашников,-- что я русский инженер и целью моей жизни является совсем другое. Очень плохо, что другое,-- насмешливо улыбнулся Петчер.-- Но ничего. Подумайте еще раз, потом мы пере-говорим об этом более подробно, а сейчас вы свободны и можете идти. Прощаясь с инженером, Петчер слегка наклонил голову и снова принужденно улыбнулся. У ворот Калашников встретился с лесничим Плаксиным. Заметив тревогу на лице инженера, лесничий вопросительно поднял брови. -- И не говори, не везет нам,-- отвечая на немой воп рос, махнул рукой Калашников.-- Представь себе: ни одно го делового вопроса, ни одного замечания. Мне кажется, что ничего хорошего нам ждать не следует. 81 -- Неужели ничего не спросил о делах на заводе и на шахтах? -- удивился Плаксин. -- Даже словом не обмолвился. -- Вот это здорово! --- воскликнул лесничий. -- Боюсь, что при таком управляющем многие будут чувствовать себя неважно. -- Но без нас-то он все-таки не обойдется. Как же так? Неужели я ему буду нужен? Калашников нахмурился. Лесничий ему не нравился. Всякое дело Плаксин рассматривал с точки зрения собственной выгоды. "Возможно, что новый управляющий как раз и окажется для лесничего подходящим человеком,-- подумал Калашников,-- и, пожалуй, совсем напрасно было высказывать ему свое мнение об англичанине". -- Без некоторых, может, и не обойдется, -- многозна чительно ответил Калашников. Лесничий насторожился. Было непонятно, к кому инженер относит это замечание -- к себе как к специалисту или' к нему. Однако в обоих случаях он считал эту фразу неуместной. -- Вот всегда вы так, Василий Дмитриевич,-- сказал-он с упреком,-- намекнете, пошутите. Вам ничего, а другим от ваших шуток делается неловко. Он ждал от инженера хоть какого-нибудь разъяснения. Но Калашников ничего не сказал, сухо пожал собеседнику руку и быстро пошел к дрожкам. На вопрос кучера, куда его везти, инженер неопределенно махнул рукой. Но так как кучеру все же нужно было сказать, куда ехать, то он с досадой буркнул: -- Сказал же тебе, домой, болен я. А Плаксин, согнувшись, стоял в кабинете управляющего. Петчер большими шагами ходил по гостиной, поглядывая на лесничего, который напоминал англичанину его бывшего учителя русского языка. "У этого субъекта такие же бегающие, неопределенного цвета глаза. Такие же бессмысленные ужимки, такая же покорность, которой, однако, нельзя доверять,-- думал он.-- Черт знает этих русских,-- все они так не похожи друг на друга". Считая, что дальнейшее молчание становится явно не-приличным, он подошел к столу, у которого стоял лесничий. -- Послушайте, господин Плакса. Кажется, так ваша фамилия? 32 -- Плаксин,-- поправил лесничий. -- Да, Плаксин... Какая это трудная фамилия! Значит, вы ведаете всем лесным хозяйством завода? -- Так, господин управляющий,-- покорно ответил Плаксин,-- триста пятьдесят тысяч десятин прекрасного < троевого леса. Сюда не входят озера, болота, луга и мелколесье. Вот поквартальная карта нашего лесничества,-- если хотите, я могу вам ее передать. -- Хорошо, хорошо,-- отстраняя рукой сверток, задумчиво сказал Петчер.-- Я посмотрю потом, оставьте карту. Триста пятьдесят тысяч десятин? Если по одному рублю, триста пятьдесят тысяч рублей, а если по три? Ведь это больше миллиона! Понимаете ли вы это, господин Плаксин? -- Средняя стоимость древесины на одной десятине даже по нашим дешевым ценам, мистер Петчер, составляет сорок два рубля,-- вежливо сообщил лесничий. -- Это меня не интересует,-- отмахнулся Петчер.-- Вы меня не поняли, господин Плаксин. Я ставлю себе задачей массовую вырубку леса. Я вам заявляю, и вы должны попить, что уголь больше завозиться на завод не будет. И как бы в подтверждение этого "не будет" Петчер погрозил кому-то кулаком. -- Кроме того, по моему новому плану мы будем прода вать лес всем, кто его купит, всем, понимаете вы, всем! Не догадываясь, куда клонит управляющий, лесничий начал доказывать, что при такой эксплуатации лесного хо-зяйства в лесничестве через сорок лет совершенно не оста-нется леса. В пустыне завод окажется, господин управляющий,-- робко закончил он свои возражения. По лицу англичанина поползла презрительная усмешка. "Сорок лет?.. Да он с ума сошел, этот болван! Неужели он думает, что я собираюсь жить здесь сорок лет? Вот она, русская неповоротливость. Сорок лет. Дурак!" Теперь Пет-черу было ясно, что его давняя мечта о богатстве стано-вится ощутимой реальностью и, следовательно, нельзя терять времени. -- Я прекрасно понимаю ваши чувства, господин Плак- син,-- продолжал развивать свой план Петчер.-- Вы гово рите, что через сорок лет здесь не будет леса. Но и нас в то время тоже не будет! Скажите, для чего же тогда этот лес? Нет, нам не лес нужен, господин Плаксин, а деньги. Как можно больше денег! Превратить лес в валюту -- вот 83 наша задача! Я уверен, господин Плаксин, вы согласитесь быть в этом деле моим помощником. Плаксин вспыхнул. "Неужели этот долговязый серьезно намерен делить со мной добычу?" -- спрашивал он себя, чувствуя, как сильно бьется сердце. Англичанин снова зашагал по гостиной. По выражению лица лесничего он понял, что не ошибся в выборе. -- Завод, шахты и все, что здесь есть, господин Плак син, принадлежит моему дяде, хозяину. Однако и у нас имеются много возможностей обеспечить себе высокую прибыль. У хозяина мы не можем и не имеем права брать ни одной копейки. Мы должны пойти по другому пути. Он дав но проторен и общепринят. Понимаете ли вы, о чем я гово рю, господин Плаксин? Плаксин покачал головой. Он действительно не мог понять, на что намекает управляющий. -- Нет, господин управляющий,-- сморщив лоб и разведя руки, ответил он откровенно. -- Жаль, что вы этого не понимаете,-- пожав плечами, сказал Петчер.-- А у вас, у русских, говорят, есть пословица: "с миру по нитке, голому кафтан",-- смотря на Плакси-на прищуренными глазами, продолжал Петчер. -- А! -- воскликнул, Плаксин.-- Вы хотите разложить это на лесорубов, на возчиков дров и угля, на рабочих? Это очень умно придумано, господин управляющий. Петчер довольно улыбнулся, подошел ближе к лесничему и, положив ему на плечо руку, продолжал: "Вы, как я вижу, неглупый человек, господин Плаксин. Нужно рассчи- . тать так, чтобы мы получали не менее трех рублей дополнительных доходов с каждой десятины леса". Петчер в упор посмотрел на своего собеседника. На лбу лесничего выступили крупные капли пота, руки его дрожали. -- Не бойтесь, господин Плаксин, тут ничего страшно го нет, да и делать это вы будете не даром. Десять процен тов всех полученных таким образом доходов я отдаю вам, Это немало. Будете стараться -- добавлю. Надеюсь, вы сог ласны? Прикинув в уме сумму прибыли и стараясь не думать о последствиях сделки, Плаксин утвердительно закивал головой. Затем Петчер стал расспрашивать Плаксина о лучших 84 местах для охоты и рыбной ловли. Но оказалось, что Плак-син такими вопросами никогда не интересовался и имел об этом смутное представление. -- Семья у меня, -господин управляющий, работа, забо та. Когда же мне этими делами заниматься? Англичанин прочитал лесничему одну из тех нотаций, которые читывал ему некогда дядюшка: -- Рыба и птица, господин Плаксин, тоже имеют цен ность и тоже принадлежат хозяину. Вы здесь доверенное лицо и должны нести ответственность за доходы. Потруди тесь все немедленно выяснить. А завтра мы вместе с вами установим места, где мне охотиться и ловить рыбу. Мне, запомните, только мне. Итак, господин Плаксин,-- Петчер подал лесничему руку,-- больше я вас не задерживаю, мы обо всем договорились. Буду надеяться, что я не ошибся в вас... В последних словах управляющего слышался хозяй-ский тон. Лесничий поднялся со стула и медленно пошел к двери. Охватившее его чувство радости сменилось тревогой. Он по-нимал, что ему неизбежно придется столкнуться со многими сотнями людей, которые не простят обмеров и обсчетов, и кто знает, чем все это, в конце концов, может кончиться. "Ясно одно,-- с тревогой думал Плаксин,:-- вся тяжесть дела ложится на меня, а деньги будет получать другой. Это настоящий грабеж. Но что же делать? Отказаться? Нет! Нет! Мне тоже нужны деньги, и я получу их во что бы то ни стало. Я пойду па все, но денег у меня должно быть много! Все может быть,-- с лихорадочным блеском в глазах, глядя на дымящиеся трубы завода, думал он.-- Возможно, придет и такое время, когда я буду плавить руду... И не на англичан... На себя!" Глава одиннадцатая После двух недель тяжелой работы на Собачьей горе ле-сорубы совсем отощали. Зарабатывая в день по полтине, они трудились за эти гроши весь летний день, с небольшим перерывом на обед. Восход и заход солнца, как правило, |встречали стуком топоров и скрежетом пил. Питались очень плохо: утром чай с хлебом, в обед -- суп с картошкой н пшенной крупой, грибы. Вечером каша и чай. Мяса или 85 масла ни у кого не было. Хлеб, испеченный еще дома, две недели назад, отдавал плесенью и гнилью. С Алеши стали сползать штанишки, и Марье пришлось к ним пришить лямки. По вечерам ребята собирались у костра, показывали друг другу кровавые мозоли, мечтали о дне, когда будет выполнен урок и их повезут домой. Многие из ребят, в том числе и Алеша, теперь уже не могли работать целый день. Скопленные за ночь силы к обеду истощались. Пообедав, Алеша неподвижно лежал в балагане, надеясь набраться сил. Но к ужину он уже совсем не мог тянуть пилу. Жалея сынишку, мать шла к дедушке. Старик участливо кивал головой, затем подзывал к себе внука и подавал ему топор. -- Иди-ка, Алексей, к балагану,-- с озабоченным видом говорил он,-- дров сухих запаси побольше да ужин сготовь-- кашу варить поставь, свежих грибов набери.-- Дедушка де лал вид, что эти мелкие дела интересуют его больше, чем заработок. У него для Алеши было припасено много разных поручений: принести из ключа холодной водички, сходить посмотреть, как пасется лошадь, выкурить из балагана на бившихся туда за день комаров, разыскать какую-то траву или корень. Алеша неохотно шел к балагану. Ему было жалко мать. Теперь ей еще труднее. Укоризненно посматривая на свои исхудавшие мозолистые руки и как бы считая их виновными в тяжелой жизни матери, он прятал их под изодранную рубашку и, озираясь по сторонам, сказал, как не раз говорили старшие: -- Эх и жизнь, будь ты проклята, не жизнь, а каторга окаянная. Черту бы лысому такую жизнь. Лесосека, где работали Карповы, Зуевы и их соседи, проходила по самому хребту Собачьей горы. Отсюда откры-вался живописный вид на один из озерных районов Урала. Красота природы была здесь настолько захватывающей, что до крайности утомленные лесорубы часто после перекура продолжали еще долго стоять и смотреть вдаль, как заво-роженные. Любовно оглядывали они слегка дымящуюся тихую гладь озер и разбросанные по ним сказочно-причудливые острова и островочки, высокие горы, заросшие густым вечнозеленым лесом. На юг от Собачьей горы блестит голубая жемчужина -- Увильды. При одном слове -- Увильды у знающего эти мес- 86 та человека встает перед глазами неповторимая уральская природа: могучие горы, таящие в себе несметные богатства, дремучий лес, сотни озер, рек и ручейков с холодными и прозрачными, бьющими из-под земли родниками. Увильды -- самое большое, самое красивое и самое ко-варное на Урале озеро. Сквозь голубую прозрачную воду его можно видеть, как по дну, на многометровой глубине, плавают быстрые окуни, серебристые чебаки, колючие ерши. Сазан, линь, налим, щука и много другой рыбы населяют эту голубую купель. Берега озера со всех сторон обступил лес: высокие сосны с прямыми, как струны, стволами, с большими шапками тонких игл, стоят, причудливо отраженные в воде, тихо шепчась меж собой. Конусообразные красавицы-ели, крепко вцепившись в каменистую землю, заглядывают в глубину. Более низкие берега непроходимо заросли белыми, как снег, березами, хрупкой ольхой и мягкой липой. Густая зелень рябины, калины, черемухи и чернотала, сплошь переплетенная гирляндами дикого хмеля, плотно охватывает камышовые заводи. Особенно хороши Увильды перед восходом солнца, ког-да поднимается туман и все вокруг принимает фантасти-ческие размеры. Лодка рыбака превращается в корабль, а небольшой островок в гигантскую гору. Но страшны Увильды во время бури, когда по двадцати-километровому плесу несутся белые буруны и шум де- ревьев сливается с ревом бушующего озера. Немало страха испытали в такую погоду смелые рыбаки. Многие из них там сложили свои головы. Справа, к юго-западу, волнистой рябью темнеют Арга-зи - озеро богатых рыбацких уловов, питающее своими во-дами степной Миасс. Меж высокими горами большими светлыми пятнами вкраплены в зеленую массу леса озера: Светлое, Белое и Темное, два Агордяша, Юшты. Отсюда же, с Собачьей горы, в хороший ясный день видны большие и малые Ирдиги -- богатейшие обиталища сладких карасей. Тысячи уток, гагар, гусей и гордых красавцев лебедей засели ют озера. Это пернатое царство совершает ежедневные утренние и вечерние перелеты. От свиста их крыльев, от веселого покрякивания в воздухе стоит бодрящий радостный шум. Как-то под вечер, когда воздух был на редкость прозрачен, дедушка отдыхал дольше обыкновенного. Он сидел на 87 только что срубленной сосне и смотрел вдаль. Затем старик подозвал к себе Алешу, обнял его и показал рукой вперед. -- Смотри, Алеша,-- грустно сказал дедушка,-- какая благодать. Жить бы, жить да радоваться. А что на самом деле получается? Не живем ведь мы, а мучаемся. Кругом лес да лес, а лесорубы ютятся в балаганчиках. В озерах пол но рыбы, а рабочий люд голодает. Здесь, в земле, несмет ное количество золота, серебра, меди и другого богатства, а мы -- нищие, в опорках ходим, голодные, холодные. Чага купить не на что, хотя и работаем день и ночь... Облокотясь на топорище, он пристально уставился вдаль. Алеша, не отрываясь, смотрел на дедушку, на его усталое лицо, потом перевел взгляд на мать. Она сидела поодаль и сосредоточенно глядела в землю. Казалось, она не слушает дедушкиных слов и поглощена чем-то другим. Однако это было не так. Когда дедушка замолк, она порывисто встала, подошла ближе и спросила: -- А почему это так? Почему? -- И тут же сама ответила:-- Хозяева наши так хорошо о нас заботятся, ждут, как видно, не дождутся, когда мы все с голоду подохнем. Будь они прокляты, паразиты. Да и правители наши с ними заодно. И царь тоже...-- Она хотела сказать еще что-то, но от нахлынувшего волнения, казалось, не могла выговорить каких-то решительных слов. -- Ну это ты, Маша, чересчур,-- осторожно возразил дедушка.-- Правители и царь тут не при чем. Нас много. Всех не обогреешь. Да еще чужаки кругом их опутали, а там и своих подлецов куча, вот и крутят. За каждую копеечку готовы из народа душу вытянуть.-- Дедушка тяжело, по-стариковски, поник головой и глубоко вздохнул.-- Мы уже свою жизнь прожили. Каторга была окаянная, а не жизнь, весь век промучились, света белого не видели. Так, видно, и умрем. Может быть, вам, молодым, удастся жизнь легче устроить. Хорошо бы... Да не знаю, как то получится.-- Дедушка неопределенно махнул рукой, взял в руки топор и пошел подрубать очередное дерево. Делянки Зуевых и Федора* Пыхтина были рядом. Трид-цатиметровой высоты сосны плотно стояли по косогору. Гладкие, прямые, как стрелы, они росли здесь почти столетие. Лес был источником существования многих тысяч людей. Однако сейчас он варварски вырубался на дрова. Одно за другим ежедневно погибали тысячи прекрасных строев евых деревьев. Вот лесоруб, выполняя чью-то волю, подходит к стройной красивой сосне толщиной в человеческий обхват, привычным взглядом определяет, куда ее положить, и делает зарубку. Дерево кровоточит душистой смолой. С другой стороны подходят два пильщика и начинают его подпиливать. Медленно, но все ближе и ближе придвигается к зарубке пила. Вдруг дерево слегка вздрагивает, качает зеленой шапкой и, как бы задумавшись, замирает. Медленно, а потом все быстрее и быстрее валится на землю. Никто не задумывается, сколько же понадобится лет, чтобы на этом месте снова выросла такая же сосна. И почему, для какой цели срублено такое прекрасное дерево -- никто из лесорубов тоже не знает. Лесорубы кладут сосны одну на другую крест-накрест. Так лучше и легче их распиливать, не зажимает пилу. Сос-ны, как правило, ложатся туда, куда хочет положить их лесоруб. Но иногда дерево вдруг ляжет не там, где нужно. Так случилось и сегодня. Перед обеденным перерывом Федор подрубил на своей делянке большую сосну. Сделав зарубку и оставив сестер Пыхтиных подпиливать ее, он подошел к Спиридону. -- Давай, сосед, закурим,-- предлжил Федор. Усевшись на колодник, друзья вынули кисеты. Недалеко в стороне Федя с матерью обрубали у сваленных деревьев сучья. Пыхтины продолжали пилить. Зубья пилы подошли уже к самой зарубке, а дерево все еще не падало. Вынув пилу, сестры решили подтолкнуть его, но в это время сосна качнулась, треснула и повалилась в другую сторону,-- по- повалилась на сваленные деревья, туда, где были Федя с матерью. Пыхтины дико закричали. Заметив опасность, Федя бросился в сторону. Он успел выбраться на полянку, но до безопасного места не добежал. Упавшее дерево накрыло его концами сучьев. Услышав крики, Карповы кинулись на зуевскую делянку. Первым прибежал Алеша. Федор со Спиридоном с искаженными лицами и трясущимися руками пытались вытащить из-под дерева Марфу, но это им не удавалось. Ее пригвоздило к земле толстым сучком, который прошел сквозь тело. Она была мертва. Сестры Пыхтины растерянно суетились около Феди. Алеша схватил друга "а руки и начал вытаскивать из-под сучьев. Худой, истощенный Федя легко поддавался усилиям друга. Лицо, руки и ноги у него были синие, но кровь от небольших цара- 89 пин виднелась только на шее. Подбежавший дедушка вылил на Федю ведро воды. Мальчик пришел в себя, вскочил на ноги, но тут же с жалобным стоном снова рухнул на землю. Его перенесли к балагану и положили у костра. Туда же перенесли и Марфу. Со всех концов сходились лесорубы, угрюмо глядя на покрытый пологом труп. Женщины плакали. В это время из-за деревьев показалась двуколка. Из нее грузно вылез лесничий Плаксин. Бросив вожжи, он подошел к толпе лесорубов. -- Что за сходка, почему не работаете?--грубо спро сил лесничий. Ему показали на труп Марфы. -- Что, заболела, умерла? -- Нет, убило,-- угрюмо ответили из толпы. -- Убило! Чем же это, как? -- Да вот так, деревом прихватило. Не успела убежать, оно и прихлопнуло. -- Ну, ясное дело. Сама виновата. Пенять тут не на кого. Лесорубы стояли молча, хмурые и мрачные. Вперед подался Спиридон. Согнувшись, всхлипывая, он растерянно смотрел на людей. Плечи его дрожали. Он так изменился за эти минуты, что его трудно было узнать. -- Как же это так, братцы,-- плача, говорил он,-- что же теперь делать? Дома двое маленьких. Помогите моему горю, посоветуйте... Куда я теперь?... К Спиридону подошла Марья. От сильного волнения она долго не могла вымолвить слова. По щекам ее бежали слезы. Она молча взяла Спиридона за руку и подвела к Феде. Вначале Спиридон не понимал, в чем дело, только смотрел на сына, затем, как бы очнувшись, стремительно рванулся вперед, подхватил Федю на руки, прижался к нему и глухо зарыдал. Плаксин подозвал к себе дедушку Ивана. -- Слышь, мил человек,-- произнес он безучастно,-- скажи всем и этому,-- он указал на Спиридона,-- пусть идут вон к тому балагану. У меня с вами разговор будет. Когда лесорубы подошли к указанному месту, лесничий без всяких объяснений объявил им о снижении расценок на двадцать процентов. От неожиданности многие ахнули.' -- С ума сошли! Мы и так голодаем! -- послышались возмущенные возгласы. 90 -- Последние гроши отбираете!.. -- Креста'на вас нет! -- Да вы очумели, что ли? -- Бога побойтесь! Это грабеж! -- все громче и громче возмущались лесорубы. Лесничий неторопливо махнул рукой. -- Тише! Ишь, разгалделись. Не шумите, все равно не поможет. Новый управляющий приехал. Англичанин. Но-вые порядки привез, ихние, английские, никуда от них не денетесь. Надо подчиняться. -- Да как же жить-то будем, Василий Ефимыч? -- взмолился дедушка Иван.-- Неужели на земле правды нет? Мы тогда и рубить не будем... Бросим-.. -- Это дело ваше, можете бросать,-- отрезал лесничий.-- Никто плакать не станет. Завтра со всех деревень башкиры начнут съезжаться, они согласны. -- Значит, нам так и так крышка? Да мы царю жаловаться будем,-- горячился дедушка. -- Эко хватил,-- усмехнулся лесничий,-- царю? Да разве англичанин нашему царю подвластен? У него свои законы, английские. Что хочет, то и делает. Завтра пришлю лесников, обмерять будут. Приготовьтесь. Толпа подавленно замолчала, хотя глаза многих горели гневом. Сознавая жестокую несправедливость, люди имеете с тем не знали, что делать. К лесничему неожиданно подошел Алеша. Дяденька, а дяденька! Чего тебе? -- сердито спросил Плаксин. Давайте, дяденька, мы на англичанина забастовку сделаем и, как в городе, будем ходить с песнями,-- стараясь придать голосу солидность, спокойно предложил Алеша. Плаксин взмахнул плеткой: -- Цыц! Сопляк, зубы вышибу! Алеша испуганно отскочил. Он не мог понять, почему лесничий так рассердился. -- Я тебе, подлецу, покажу забастовку, я тебе покажу! Хватит! -- вдруг закричал лесничий.-- Расходитесь, хва тит! Когда лесничий уехал, лесорубы стали обсуждать, как лучше поступить. Марья предлагала бросить работу. -- Все равно заводу нужны будут дрова. Еще приедут, попросят и цену старую оставят. 91 -- А башкиры? -- робко спросил кто-то. -- Про башкир он наврал. Не поедут они дрова рубить да еще задаром. Они не дураки. Однако решительных таких, как Марья, - было мало. Большинство предлагало послать к управляющему делегацию с просьбой оставить старые расценки. -- Человек ведь он, увидит, как нам тяжело. Может, поймет? -- Поймет, черта с два,-- сжав кулаки, ответила Марья. Глава двенадцатая На заводе, которым управлял теперь Петчер, то и дело происходили аресты. Полиция усиленно разыскивала под-польный комитет и руководителя большевистской организации Захара Михайловича Ершова. О Ершове ходили всевозможные слухи. Одни говорили, что он отказался от своих прежних убеждений и бежал за границу. Другие, наоборот, доказывали, что Ершов скрывается в Екатеринбурге и продолжает революционную деятельность. Некоторые даже уверяли, что часто видят его на заводе. В среде рабочих все еще чувствовалась подавленность и усталость, но на допросах держались стойко. Отрицали все. На вопрос о комитете равнодушно отвечали: "Мы ничего не знаем, не слыхали"; "Такого на заводе, как видно, нет, спросите других; может, они лучше знают". Полиции удалось выследить и арестовать немало под-польщиков, но члены комитета оставались неуловимыми. Усилилась полицейская слежка, увеличилось жалованье предателям, начались репрессии против заподозренных в сочувствии большевикам. И вот собрание подпольного комитета назначено в сосновом лесу -- у Гарольдова гроба. Так назывался выступавший из земли большой, похожий на гроб гранитный камень. День был воскресный, ведренный. Солнце только под-нималось над лесом, разгоняя ночную прохладу. Вдали глухо слышались гудки заводских паровозов. Первым к камню подошел Нестер. На его подвижном лице играла веселая улыбка. Гладкие черные волосы его уже серебрились у висков, но гибкий стан казался юношески молодым, хотя Нестеру перевалило за тридцать. 92 С разных сторон к камню подошли еще четыре человека. Вскоре пришел и Захар Михайлович Ершов. После обычных приветствий Нестер разостлал на камне скатерть и первым стал выкладывать содержимое своей ко-томки. То же сделали и остальные. Когда все уселись, Ершов обратился к Мартынову: -- Нестер Петрович! Сколько у тебя в охране людей? -- Трое. -- А как с сигналами? -- О сигналах тоже договорились. У каждого свой. -- Хорошо,-- согласился Ершов.-- Тогда давайте при-ступим к делу. Кто первый? Ты, что ли, Виктор? С камня поднялся широкоплечий, крепко скроенный, с молодым энергичным лицом и копной вьющихся русых волос Виктор Коваленко, рабочий-металлист, ныне заведующий рабочим клубом. Виктор вытащил из кармана небольшой блокнот и, перелистывая его, внимательно поглядывал на своего руководителя, вожака местных больше-виков. -- Дела у нас, товарищи,-- от волнения несколько то-ропливо и громче, чем было нужно, начал Коваленко,-- идут, прямо можно сказать, неважно. В клубе сейчас такие разговоры можно услышать, что диву даешься. От соглашателей, от меньшевиков разных и эсеров никакого прохода не стало. Они, видите ли, всю нашу революционнуьо работу считают, ни больше ни меньше, как ошибкой и вредной затеей "Нам, говорят, не драться с предпринимателями нужно, а искать с ними общий язык, чтобы и им и нам хорошо было, а горлопанам, которые ссорят нас с властями, надо затыкать глотку. Мы, кричат, на собственной шкуре убедились, что дала революция. Хватит. Побаловались. Мир лучше, чем война". -- Ну, это как сказать,-- радуясь, что Виктор правильно оценивает обстановку, заметил Ершов.-- Смотря какой мир и какая война. Ленин, например, к разным войнам подходит по-разному. Ну а как народ? Как рабочие на это смотрят? -- спросил Ершов. -- Да как вам сказать, Захар Михайлович, по-разному: одни соглашаются, другие вроде нет, а некоторые молчат. Коваленко еще больше нахмурился. -- Вы понимаете, товарищи,-- снова продолжал он с тяжелым вздохом,-- у меня сердце кипит, а я должен эту шваль слушать. 93 -- И не только слушать, а еще и молчать. -- Вот именно, -- встрепенулся Коваленко. -- Просто невтерпеж. А может быть, Захар Михайлович, бросить бы все это к черту да ударить напрямик? -- Нет, Виктор Тихонович,-- мягко, но внушительно отклонил предложение Виктора Ершов,-- этого делать сейчас еще нельзя. Не всегда прямо ближе, чем в объезд. Представь себе, что мы везем сейчас тяжелый воз, а впереди виден плохой участок дороги, разве не ясно, что нам выгоднее этот участок объехать стороной. Даже если для этого потребуется вернуться несколько назад. Главное ведь состоит в том, чтобы воз на место был. доставлен. -- А я Тебе что говорил? -- вмешался в разговор Нестер.-- Одно другому разве мешает? В клубе мы ведь тоже не сидим сложа руки. -- Да, это так,-- согласился Виктор Ершов обвел взглядом присутствующих товарищей. Его обветренное лицо было спокойно, как всегда; выражение настойчивости и деловитости успокаивающе действовало на окружающих. -- Если нет других предложений,-- сказал он после не-которого молчания,-- тогда на этом давайте и порешим. Нужно послать в клуб еще несколько товарищей. Пусть постепенно разоблачают предателей. Рабочие разберутся, поймут, что хорошо, а что плохо. -- Правильно,-- коротко, но энергично поддержал предложение Ершова до сих пор молчавший Саша Кау-ров.-- Разъяснять надо. Рабочие поймут... Разгладив курчавую, огненного цвета бороду, слово взял Данило Маркин. Почерневшие мозолистые руки кузнеца грузом легли на колени. В напористом, веселом взгляде его карих глаз, в широкой приземистой фигуре, в каждом движении чувствовались уверенность и сила. Товарищи хорошо знали Данилу. Комитет давал ему самые ответственные поручения, и он выполнял их умело, энергично, никогда не жалуясь на трудности. -- Нам надо бы обсудить вопрос о новом управляю щем,--сметая с колен хлебные крошки, медленно сказал Да нило.--Англичанина, как видно, черт принес сюда неспроста. Сразу с грабежа дело-то начал. Птица, видать, по этой части высокого полета. Недаром старик Барклей предуп реждал, чтобы были мы настороже. Теперь все видим, что 94 прав был старик. Такого гада, наверное, белый свет еще не видел. Что ни день, то новость. Одна подлость не успевает кончиться, как другая начинается. Только показался на заводе -- сейчас же отпуска покосные отменил. Спецодежду давать перестал. Лесорубам расценки снизил. Говорят, на днях он утвердил Плаксину план, по которому собирается в пятнадцать лет вырубить весь заводской лес. Данило немного помолчал, задумчиво постукивая пальцем по камню. Затем продолжал: -- Вы понимаете, товарищи, куда этот паразит наце ливает свои поганые когти? Говорят, не сегодня -- завтра будет объявлено о снижении расценок по всему заводу. Сообщение Маркина было известно членам комитета, однако его слова вновь заставили их задуматься. Все как-то нервно зашевелились, закашляли, кто-то громко вздохнул. Затем наступило тяжелое молчание. -- Убить гада! -- вскакивая с камня, вспылил Саша Кауров. -- Что смотреть на подлеца? Как только поедет на рыбалку, там его и прикончить. Ершов обвел всех быстрым взглядом и остановил его на Саше. -- Разве, Саша, ты забыл указания по этому вопросу нашей партии, товарища Ленина? Саша отрицательно покачал головой. Не забыл? Тогда зачем же ты так вопрос ставишь? Убить мерзавца дело не хитрое, но какая от этого польза? Завтра пришлют такого же другого, вдобавок усилят репрессии. Нет, Саша, не это нам нужно,-- по-отцовски ласково продолжал Ершов.-- Террор никогда не был оружием нашей партии. -- Горячишься,-- вмешался в разговор Нестер,-- одним взмахом хочешь дело решить. -- Да ведь подлец-то какой,-- оправдывался Саша.-- Тут сам черт -- и тот не стерпит. Ясный взгляд Ершова снова устремился на Сашу. Как пи странно, но неожиданно он почувствовал себя таким же молодым, таким же напористым и до безрассудства реши-тельным, как Саша. Но это продолжалось только мгновение. -- Может, рабочих бы собрать,-- перешел к практи ческим предложениям Нестер.-- Узнать, как они на это смотрят. Да и интеллигенцию бы нашу послушать не ме- 95 шало. Чувствуется, что многие из них все дальше и дальше в сторону от нас отходят. Выяснить надо. Посмотреть куда они бредут. Тогда и решать легче будет. Давайте поручим это Маркину,-- предложил под конец Нестер. Но Данило начал решительно возражать: -- Почему это мне? У тебя среди интеллигенции зна комые, тебе и карты в руки. Тут, еж тя заешь, особый подход нужен. Они ведь и сами не должны знать, кто и за чем их собрал. -- Что ж, если поручите, я не откажусь,-- согласился Нестер. Убедившись, что говорить больше никто не хочет, Ершов повернулся в сторону Каурова. -- Вот, Саша, чем надо заниматься, а не помощниками у анархистов быть. Я считаю, что предложение товарища Мартынова об интеллигенции имеет очень важное значение,-- обращаясь уже ко всем, продолжал Захар Михайлович.-- Нам действительно следовало бы поговорить с ними отдельно. Но ты проведи это осторожно, Нестер, чтобы не спугнуть. Ну, вроде вечеринки, что ли, соберите; в крайнем случае, отпустим на это дело некоторую сумму комитетских денег. -- Спасибо,-- сухо ответил Нестер,-- обойдемся и без комитетских. -- Если обойдетесь, это еще лучше,-- согласился Ершов.-- А теперь, друзья, нам нужно обсудить вопрос о лесорубах. Там предстоит большая работа. Хозяева снова поставили их в невыносимое положение. Докладывать будет Валентин. Молчавший до этого Шапочкин шумно вздохнул и тяжело повернулся в сторону собеседников. -- Я был вчера у наших шахтеров, которых угнали дрова рубить,-- начал он ровным голосом, поблескивая большими выразительными глазами.-- Положение тяжелое. Лесорубы и до этого зарабатывали крохи, а сейчас совсем голодают. Больше всех они на лесничего жалуются, на Плаксина. Говорят, что при расчете каждый раз составляет какие-то разные непонятные им документы, причем, по одним деньги получают они, а по другим -- кто-то другой. 1 Мы знаем Плаксина, от него можно ожидать чего угодно. Для собственной наживы он отца с матерью продаст. А что ему лесорубы? И управляющий сейчас подвернулся подходящий, вот они и стакнулись. 96 -- Два поганых песта в одной ступе,-- вставил Захар Михайлович. -- Вот именно. На днях Еремей Гандарин мне рассказывал, как Плаксин поступил с делегацией лесорубов, пришедших с Собачьей горы. Вместо того, чтобы пропустить их к управляющему, он вызвал полицию. Орал, говорят, на всю контору, обзывал делегатов лодырями, пьяницами, грозил увольнением с работы и судом. Волнуясь, Валентин отпил из чайника холодной воды. -- Говорят, этот предатель вчера дал распоряжение начать сплошную вырубку леса около завода. "Хозяину,-- говорит Плаксин,-- нужны прибыли, а лес что? Лес через пятьдесят лет снова вырастет". Вы понимаете, какую подлость задумал этот выродок со своим управляющим? Они хотят одни горы да дикие камни нам оставить. Решили ради наживы в течение пятнадцати лет подчистую смахнуть все лесное богатство, а там живите, как хотите, их это не касается. Обидно,-- с горечью и досадой продолжал Валентин,-- что с мерзавцем стакнулся против своих же людей русский человек и не заводчик или буржуй какой, а выходец из простого люда. -- Продался, решил в мутной воде рыбу ловить,-- помрачнев, заметил Захар Михайлович,-- но ничего, как аукнется, так и откликнется. Рабочие ему это припомнят, начнет потом локти кусать, да поздно будет. Я думаю, не метало бы сходить к лесорубам и вместе решить, что делатъ. Надо посоветовать им отказываться рубить лес рядом с заводом и попытаться организовать забастовку, чтобы добиться восстановления отмененных расценок. Одни они не сделают этого -- будет не под силу. Надо, чтобы к ним пошли товарищи Шапочкин и Маркин. Товарищ Коваленко пусть займется подготовкой заводских рабочих, а Саша пойдет на шахты. Рабочие лесорубов поддержат. -- Есть ли еще какие предложения? -- после некоторого молчания спросил Ершов.-- Нет? Тогда у меня есть еще небольшой вопрос... Но в это время Нестер вскочил на ноги и предупреждающе поднял руку. Лицо его выражало тревогу. Со стороны завода доносился звонкий крик козленка. Левее закричала овца, залаяла собака. Нестер еще некоторое время прислушивался к этим звукам, затем сказал: -- Через посты прошло более Десяти жандармов, все 97 они направляются в нашу сторону. Нужно торопиться, через десять минут жандармы будут здесь. -- Они будут, да нас не будет,-- спокойно сказал Ер шов, собирая вместе с другими остатки еды. Приняв от Нестера принесенную им котомку, он добавил: -- О сле дующем собрании, товарищи, договоримся тем же поряд ком, что и раньше. Подпольщики крепко пожали друг другу руки и быстро пошли в разные стороны. Когда жандармы подошли к Гарольдову гробу, там уже никого не было. Взобравшись на камень, начальник злобно посмотрел на своего помощника: -- Только деньги получают да врут, как сивые мерины. Какая же это, черт побери, агентура? Завтра же вызовите ко мне этих мерзавцев, я им покажу, как обманывать. Я им покажу-у!--закричал он что было силы, потрясая ку лаками. Глава тринадцатая На базаре Ольгу Николаевну Мартынову неожиданно окликнула жена председателя кооператива Татьяна Ивановна Кучеренко. -- Смотрю,-- затараторила Кучеренко,-- и думаю, ошиблась я или нет, Ольга это или не Ольга? Ну к чему, думаю, ей по нескольку раз в день на базар ходить? Раньше с ней этого никогда не бывало.-- Кучеренко пере вела дыхание и, сообразив, что говорит совсем не то, что следовало бы сказать, лукаво взглянула на соседку и еще быстрее затараторила:-- Оленька, милушка, давненько те бя не видела. Вот и рядом живешь, голубушка, а зайти все как-то некогда.-- Взгляд Татьяны Ивановны тихонько скользнул в корзинку соседки, на лице застыло любопыт ство. "Ну, до чего же хочется узнать правду",-- говорили глаза Татьяны Ивановны.-- Ой, Оленька, может быть, я чего и не понимаю?--жалобно стонала кооператорша.-- Так ты подскажи мне. Я ведь такая недогадливая. Ольга Николаевна удивленно посмотрела на соседку. -- Не пойму, Татьяна Ивановна, отчего ты так раз-волновалась и что я должна тебе подсказать? -- Да как же, милушка, не волноваться? А... вдруг,-- 98 сделав испуганное лицо, закричала Татьяна Ивановна,-- карантин объявляют... А я-то дура... -- Да что ты, Татьяна Ивановна, какой карантин? -- в свою очередь испугалась Ольга Николаевна. -- Ну, тогда скажи мне, милочка, для какой же цели ты столько продуктов покупаешь, мяса, например? Ольга Николаевна насмешливо посмотрела на соседку; -- Не волнуйся, Татьяна Ивановна, никакого каранти на не будет. Совсем не поэтому... "Неужели не узнаю, неужели не скажет?--спрашивали глаза Татьяны Ивановны.-- А ведь это так интересно, так интересно".-- Голубушка, Оленька, не мучь скажи! -- Ну, если это тебя так интересует, могу, пожалуй, сказать,-- согласилась Ольга Николаевна,-- только дай слово, что все останется между нами. -- Ну, что ты, Оленька. Да разве ты меня не знаешь? Умирать буду, и тогда не скажу. Вот те крест! Ольга Николаевна наклонилась к уху соседки и, дружески улыбаясь, тихонько сказала: -- Именинница я, Татьяна Ивановна. Через три дня тридцать лет исполняется. -- Дорогуша ты моя, Оленька. Если бы ты знала, как я рада, как рада! Тридцать лет, куколка! -- еще громче затараторила Татьяна Ивановна. -- Нестера моего знаешь?--продолжала рассказы-вать Ольга Николаевна.-- Загорелось ему -- именины да именины, а тут еще его брат из Москвы сулится приехать, одно к одному, ну и началось. Вот второй день по базару бегаю, хлопот не оберешься. Но Татьяну Ивановну теперь уже интересовало другое, больше всего на свете хотела она узнать, кого Ольга Нико-лаевна приглашает на именины. -- Ой, душенька,-- тихо и деланно-участливо загово рила Татьяна Ивановна,-- и рада за тебя, за именинницу, и не рада. Сколько хлопот! Сколько расходов! Накормить, напоить всех -- шутка ли? Хорошо, если соберутся поря дочные люди, тогда еще куда ни шло, а если такие, как ду рища лесничиха или зазнайка куренниха? Беда! Все огово рит, все осудят -- и это им не хорошо и то плохо. А о том, как ты устала, исхлопоталась -- даже и не вспомнят, не то, чтобы спасибо сказать. Инженерша или шахтерша, эти еще туда-сюда, а дорожница такая стала заноза, такая заноза! Татьяна Ивановна без передышки продолжала перечис- 99 лять возможных гостей Ольги Николаевны и остановилась лишь тогда, когда та взяла ее за руку. -- Что ж поделаешь, Татьяна Ивановна,-- смиренно сказала Ольга Николаевна,-- бог с ними... А тебя прошу передать Петру Ивановичу -- в воскресенье вечером чтобы к нам. -- Спасибо, Олечка, обязательно будем. Спасибо. Ну, будь здорова, душенька, я уж побегу. Муж скоро вернется, нужно обед готовить...-- А про себя подумала: "Выпытала. Всех приглашает: и лесничиху, и шахтерку, и этих дур, и Калашникову. Так и сказала -- бог с ними". Через десять минут она уже была в доме Плаксиных. Чмокнув лесничиху в губы и, не успев еще усесться на диван, Татьяна Ивановна затараторила: -- Милая душенька, как я спешила, как спешила! Кому, думаю, как не Леночке, должна я первой рассказать эту новость. Ведь такого друга, как Леночка, у меня, думаю, больше нет, и бегу, бегу. Только дай, милочка, слово, что это между нами, чтобы ни гу-гу. -- Ну, что ты, Танюша,-- обиделась лесничиха,-- разве ты меня не знаешь? Да я скорее умру, чем открою чужую тайну.-- Глаза лесничихи уже горели любопытством. . Все это оказалось очень кстати. Неожиданная новость давала ей возможность быть хозяйкой предстоящей беседы с инженершей. Теперь тон разговора будет задавать она, а не Калашникова, к которой она только что собралась в гости. I Через пятнадцать минут лесничиха распрощалась с Та-тьяной Ивановной, а спустя еще несколько минут каждая из них сидела у своих знакомых и под строгим секретом рассказывала о предстоящих именинах, сообщая совершенно точно, сколько там будет гостей и какие готовятся кушанья. К вечеру слухи об именинах Ольги Николаевны расползлись по всему заводу. Особенно много говорили о приезде из Москвы брата Мартыновых, то ли учителя, то ли журналиста, но очень, очень милого человека. Нестер был доволен. Теперь все знают, что у них собираются самые обыкновенные гости. Огласка явилась своего рода завесой от всевозможных подозрений. Гости собирались под вечер. Первым на паре лошадей прикатил начальник Смирновской шахты Трофим Трофимович Папахин. Это был невысокий, очень полный чело- 100 пек, с широким открытым лицом и приветливым взглядом. При первом знакомстве он казался не по годам грузным. А на самом деле был очень быстр и подвижен. Он был душой общества. От его шуток и искрящегося веселья присутствующие, как-то сами того не замечая, начинали острить, смеяться. Даже самые угрюмые люди в его компании превращались в весельчаков. Трофим Трофимович любил при случае хорошо выпить, закусить, любил подурачиться. Все знающие Папахина считали его своим хорошим другом. С Нестером и Ольгой они вместе выросли. Поэтому, встретившись сегодня, тепло и задушевно пожали друг другу руки. Вскоре начали дружно прибывать гости, и в течение не-скольких минут приехали почти все приглашенные. Только Плаксина на некоторое время задержал лесной пожар. Завязалась игра в карты -- кто в "муху", кто в шестьдесят шесть, а кто просто в дурачка. Калашников с Папа-хиным сели за шахматы. Говорили о разном: о дороговизне, о погоде, о возникшем в лесу пожаре. Однако чувствовалось, что все с нетерпением ожидали более серьезных разговоров. Гости, приглашенные Нестером на именины, так или иначе отражали в беседах мнения всей местной интеллигенции, а следовательно, и ее идейный разброд. Хотя взгляды заводских интеллигентов, участвующих в революции или сочувствующих ей, К этому времени уже значительно размежевались, все же среди них еще не было предателей, которые осведомляли бы полицию. Собираясь, они вели ожесточенные споры. Споры эти сопровождались резкими, длинными и зачастую путаными речами. Каждая группа стремилась доказать, что именно она и только она нашла правильную дорогу. Поэтому совершенно естественно, что такие же споры с такими Же длинными речами вскоре должны были вспыхнуть и здесь, среди людей, которые когда-то близко стояли друг к другу, и сейчас разошлись. Ожидая опоздавших, гости с интересом прислушива-лись к ссоре, возникшей между играющими в дурака супругами Кучеренко. -- Танюша! -- кричал супруг.-- Ну что ты делаешь? Опять трефи пиками кроешь, а козыри -- бубны. -- Ну, как тебе не стыдно, Петя? -- ворковала супруга, делая глазки своему партнеру.-- Ну зачем ты смотришь, куда не следует? Гляди лучше в свои карты. 101 -- Куда, Танюша? Положь! -- снова кричал супруг, заметив, как она тихонько стащила уже раскрытый козырь, отчего у нее сразу стало больше карт. --> Господи, Петя, да ведь с тобой совершенно невозможно играть,-- возмущалась Татьяна Ивановна,-- ты просто не даешь мне покоя ни дома, ни в гостях. Вот противный. --' Как наш новый управляющий?--бросил кто-то из сидящих за соседним столом. -- Хуже, во сто раз хуже,-- ответила Татьяна Ивановна, строя глазки своему партнеру. -- Вряд ли может быть хуже,-- обдумывая очередной ход, произнес Калашников. -- Хуже этого подлеца не может быть,:-- послышалось из компании играющих в "муху".-- Другого такого и днем с огнем не сыщешь. -- Не так уже он плох,-- ответил кто-то из третьей группы игроков. Эти с виду незначительные замечания об управляющем и были тем началом, которое вскоре вызвало горячий спор и заставило многих присутствующих высказать свое отношение к текущим событиям. -- Не в управляющем тут дело,-- заметил Кучеренко.-- Какого бы управляющего ни прислали, все будут похожи друг на друга. Интересы разные -- вот в чем дело: у рабочего свои, у них -- свои. Даже девятьсот пятый год,-- с азартом хлопая картами по столу и укоризненно посматривая на свою супругу, продолжал кооператор,-- и тот ничего не изменил. Но теперь мы, по крайней мере, поняли, что можно и чего нельзя, что хорошо и что плохо. Никто сейчас не будет отрицать, что путь к хорошей жизни рабочие должны прокладывать только через кооперацию! Да! Да!-- неожиданно повысил голос кооператор.--Только в ней, в кооперации, мы и найдем правильный способ, чтобы развязать гордиев узел, который многие горячие головы тщетно пытаются разрубить революцией. -- Помешался на кооперации,-- не вытерпел куренный мастер Мигалкин,-- воды ему дайте, пусть остынет. У самих спичек не купишь, кругом одни долги, а он без конца кооперацией бредит. Но Кучеренко сделал вид, будто не расслышал этого за-мечания. -- Когда анализируешь положение рабочего класса 102 Англии и Бельгии,-- продолжал он, пытаясь в то же время вникнуть в карточную игру, и, видимо, с трудом сообра-жая,-- и ищешь причину их благополучного существования, то неизбежно упираешься в кооперацию. Да, друзья, теперь уже совершенно ясно. Социализм -- это кооперация. Она, а не революция и не драка с предпринимателями, приведет нас к вершинам лучезарного будущего. Кучеренко разошелся и намеревался продолжать в том же духе, но в это время его супруга ловким движением локтя отодвинула в сторону лежавшую на столе семерку, которая мешала ей выиграть партию. Пока разбирались, пока доказывали Татьяне Ивановне, что так делать нельзя, раз-говором завладел Мигалкин. -- Тоже нашел выход,-- презрительно оглядывая ко оператора, зачастил он.-- Кооперация? Да кто из серьезных людей пойдет сейчас на эту удочку? Кому не понятно, что наша кооперация по меньшей мере миф, а не выход из по ложения? Но предположим,-- поднимая вверх палец, вы сокомерно продолжал Мигалкин,-- предположим, что в Англии рабочие живут лучше частично за счет кооперации. Разве в этом главное? А как же быть с людьми, с их на строениями? Что же делать дальше с революцией? Об этом вы подумали? Это что же, не вашего разума дело? Разве не ясно, что для таких великих целей нужны великие сред ства? И что. эти средства должны быть идеально величе ственны и недосягаемы уму простых смертных? Мы ведь не случайно потерпели поражение в революции. Беда наша бы ла не в чем ином, как в учении наших вождей. Очень мно гое в нем оказалось неправильным и недостаточным. А глав ное,-- добавил он строго и решительно,--в нем не было то го возвышенного чувства, которое связывало бы людей с божественными силами, тогда как только они могут дать единственно верное направление. Мигалкин вздохнул и, помолчав немного, продолжал: -- Не нужно забывать, что первым социалистом был все-таки Христос. Я поддерживаю марксизм, как науку о социализме, но считаю необходимым дополнить ее святостью научной религии. Этим мы вызовем на помощь революции Тв возвышенные чувства, которые теплятся в душе каждого человека. Вот что главное, гражданин Кучеренко, в жизни парода, а не коопер