жны решительно отказаться. -- Кто же будет составлять этот план? -- спросил взвол-нованный Папахин. -- Это дело управляющего. Кому он поручит, тот и составит. . . -- Тогда лучше всего нам сейчас же отправиться к управляющему,-- предложил Калашников. Петчер долго и внимательно выслушивал всех, кто пожелал высказаться. -- Как ни тяжело сейчас моральное состояние каждого из нас,-- выслушав доклады, сказал Петчер,-- никто не 198 имеет права терять присутствие духа. Спокойствие и выдержка -- вот главные условия, которые должны привести нас к наилучшему выходу из свалившегося на нас несчастья. Он обвел взглядом присутствующих и с кислым выражением Лица продолжал: -- Каждый малейший необдуманный шаг с нашей стороны может привести к гибели более ста человек рабочих. Это было бы тяжким преступлением каждого из нас перед судом и перед собственной совестью. Поэтому я склонен принять предложение мистера Геверса. Нам, действительно, нужен хорошо продуманный план спасательных работ. Этот план должен помочь максимально сократить сроки их окончания. Я полагаю, что мы поручим составление плана самому мистеру Геверсу и будем просить представить его еще сегодня до вечера, а чтобы не терять напрасно дорогого времени, давайте сейчас же приступим к заготовке материалов и расчистке двора. Повторяю, господа,-- повышая тон, продолжал Петчер,--- мы все должны работать самыми ускоренными темпами. Каждый из нас должен помнить, что от этого будет зависеть судьба заваленных в шахте людей. -- А не пора ли все-таки прекратить эту болтовню и перейти к делу,-- заикаясь от волнения, вспылил Папа-хин.-- Там люди скоро задыхаться будут, а мы болтовней занимаемся. Это, в конце концов, возмутительное безобразие! Предупреждаю вас, господин управляющий,--вскакивая с места, заявил Папахин,-- что я как начальник шахты вынужден начать работы без вашего разрешения. Папахин был разъярен, глаза его горели. Петчер злобно перекосил рот и тоже вскочил с кресла. -- Извините, господа,-- сказал он, схватив трясущейся рукой какую-то бумажку.--- Я должен был еще раньше объ явить вам свой приказ об отстранении от должности на чальника шахты инженера Папахина. Теперь я обязан со общить вам, что он будет привлечен к суду по обвинению в происшедшей катастрофе. Больше я вас не задерживаю, господа. Идите и каждый занимайтесь своим делом. Всеми работами по спасению будет руководить главный инженер. Приказ об этом мною подписан. Вы можете, господин Ка лашников, сейчас же приступить к его выполнению. * Через два часа Реверс докладывал управляющему о своем плане спасательных работ. 199 -- Значит, вы планируете закончить все работы за двое суток?--повторяя слова Геверса, переспросил Петчер. -- Да, по плану это так,-- подтвердил Геверс.-- Но я уверен, что фактически работы продлятся не менее четырех суток, ибо здесь не учтены дополнительные работы, а они обязательно будут. В забое начнутся обвалы, они вызовут много не предусмотренных планом работ по креплению и уборке породы. -- Так,-- самодовольно улыбаясь, согласился Петчер.-- А воздуха им хватит на пятьдесят шесть часов? Шесть уже прошло? -- Да, кислород иссякнет значительно раньше, чем за-кончатся спасательные работы,-- подтвердил Геверс. -- А не думаете ли вы, мистер Геверс, что эти дикари выкинут какой-нибудь номер?--спросил Петчер. -- Нет, у меня все рассчитано. Другой исход здесь со-вершенно исключен. Могила надежная. -- Значит, в нашем плане предусмотрено окончание спасательных работ на два часа раньше, чем у них закончится кислород... Так... А если план сорвется? Отвечать будет Калашников? Здорово придумано. Здорово!--сдавленно рассмеялся Петчер.-- Это, пожалуй, первый серьезный удар, который мы наносим своим противникам в счет нашей борьбы за Урал. Получив план спасательных работ, Калашников пришел к Петчеру и заявил, что он с таким планом согласиться не может. -- Чем он вам не нравится,-- надменно спросил присут-ствующий при разговоре Геверс.-- Здесь все рассчитано точно, лучшего не придумаешь. -- Да! Но вы не учли, что взорваны самые крестцы, будут обвалы, а размера их мы не знаем. Это может коренным образом изменить объем работы, а нам дорог каждый час. -- А что вы предлагаете взамен,-- спросил Петчер и с иронией добавил,-- может быть будем бить шурф сверху? -- Зачем шурф,-- спокойно возразил Калашников.--Я предлагаю пробиваться из восточного штрека, вот отсю да,-- и он показал пальцем на схеме.-- Это несколько труд нее, но надежнее. Петчер растерянно посмотрел на Геверса. Это было не* ожиданно и меняло расчеты. ?00 В первую минуту Геверс тоже растерялся, но потом громко рассмеялся. -- Господин главный инженер! Вы подумали над тем, что предлагаете. Это же верх неграмотности. За такой план нас посадят в тюрьму и правильно сделают. Только без ответственный человек или злоумышленник может предло жить такое решение. Разве вы не знаете, что левая сторона восточного штрека состоит из крепчайшего слоя камня, тол щину которого мы точно не знаем. Теперь смутился Калашников. Действительно, он не учел этого обстоятельства. -- Вот видите, господин Калашников,-- оправившись от внезапной растерянности, с нескрываемым ехидством ска зал Петчер.-- Видите, в какую ошибку можно попасть не- разобравшись. Хорошо, что мистер Геверс отлично знает условия в Смирновской шахте. Иначе и он ведь мог предло жить нечто несуразное. Значит, нам ничего не остается делать, как выразить ему благодарность и настойчиво про должать работать по его великолепному плану. Калашников был обезоружен, но тем не менее он сделал еще одну попытку. -- Нет, господин Петчер, я не могу согласиться с пла ном мистера Геверса, обвалы неизбежны, и они сведут на нет всю нашу работу. Я прошу поручить выполнение этого плана самому мистеру Геверсу. Петчер покраснел от негодования, на щеках заиграли желваки, но он сдержался. Нельзя доводить дело до полного разрыва с главным инженером после того, когда был изгнан начальник шахты и не было больше ни одного русского специалиста, кому можно было бы поручить руководство спасательными работами; он сказал примирительно: -- Время идет, господин Калашников, а нам дорог не только каждый час, но и каждая минута. Вы видите, что ваше предложение оказалось ошибочным. Значит, другого плана нет и не будет. Это обязывает меня приказать вам в категорической форме производить работы по плану Гевер са. Учтите, что уклонение от него будет вполне справедливо расцениваться как преступная трусость. Да и чего вы бои тесь, у вас достаточно рабочих, в избытке крепежный ма териал, а главное, благородная задача.-- Он встал, протя нул руку.-- Не смею вас больше задерживать. Время не ждет. 201 Глава тридцатая В больнице создалась очень напряженная обстановка. Алешу Карпова положили на большой белый стол. Только многолетняя практика позволила Феклистову решиться на такую операцию. "Пусть лучше умрет на операционном столе, чем останется дегенератом",-- успокаивал себя Феклистов, подготавливая операцию, в благополучный исход которой он мало верил. Операция длилась свыше двух часов. Когда она была закончена, Феклистов в изнеможении упал в кресло и тяжело, громко застонал. Его утомила не только операция, потребовавшая крайнего напряжения сил, но и страшные догадки и сомнения. Даже и сейчас, не отдохнув, доктор поднялся с кресла и начал еще раз промывать и рассматривать вынутые из раны посторонние частицы. -- Да, это, несомненно, дубовая кора... Взрывом, ко нечно, могло отбросить и крепь,-- хмуря лоб, рассуждал доктор,-- но почему удар нанесен сверху? Теряясь в догадках, он еще не мог прийти к какому-либо определенному заключению и кончил тем, что решил записать результаты своих наблюдений в больничный журнал. После всех этих сомнений доктор стал особенно внима-тельно относиться к своему маленькому пациенту. И все же, несмотря на тщательный уход, Алеша находился в тяжелом состоянии. Все попытки привести его в сознание оставались безуспешными. Поэтому на вопрос Петчера, приехавшего навестить Жульбертона, будет ли мальчик жив, доктор отрицательно покачал головой и нехотя ответил: -- Вряд ли... В глазах Петчера промелькнуло странное выражение. Доктор так и не понял, что могло оно означать. Петчер перешел к расспросам о состоянии здоровья англичанина. -- У мистера ЖулЬбертона все обстоит хорошо,-- думая о чем-то своем, ответил доктор.-- Разрез, правда, глубокий, но совершенно безопасный. Я уверен, что через недельку мы его выпишем из больницы, а еще через недельку , он будет совсем здоров. -- Как понимать ваше определение "разрез"?--с заметным беспокойством спросил управляющий.-- Мне ка- 202 жется, правильнее было бы сказать -- повреждение или удар. -- Рана нанесена острорежущим предметом. Такие ра ны называются разрезами,-- раздраженно ответил док тор.-- Впрочем, название дела не меняет. Нас в конце кон цов интересует не название, а состояние здоровья больного. Оно не вызывает никакой тревоги. Такой ответ, по-видимому, не удовлетворил Петчера, и он уехал недовольный и обеспокоенный. Помещенный в отдельную палату Жульбертон не переставая стонал и жаловался на сильную боль в руке. Фекли-стова это удивляло. Он снова и снова осматривал рану и наконец не стерпел. -- Перестаньте, мистер Жульбертон, внушать себе то, чего у вас нет. Простой рабочий с вашей раной еще сегодня ушел бы на работу. Вам, конечно, делать это нет надобности, но и расстраиваться по мелочам, мне кажется, тоже незачем. -- Это не мелочи, -- возмущался Жульбертон. -- У меня может быть столбняк, заражение крови, гангрена. Я не хочу умереть преждевременно.-- Жульбертон сделал стра-дальческое, а затем испуганное лицо.-- Спасая своего по-мощника, я потерял много крови. Мне угрожает смерть, а вы хотите это скрыть. У всех у вас привычка скрывать от больного опасность. С этими словами он упал на подушку и тяжко застонал. Сдерживая раздражение, доктор велел сестре дать больному валерьяновых капель, а сам, не глядя на Жульбертона, вышел в соседнюю палату. При вечернем обходе Феклистов застал в палате у Алеши Марью. Сгорбившись, охватив спинку Алешиной кровати, она с безысходной грустью смотрела на сына опухшими от слез глазами. Все эти дни она ходила от шахты в больницу и от больницы снова к шахте. Убитая горем, Марья находилась в каком-то полуобморочном состоянии. Ломило голову, давило в груди, горло душили спазмы. Она плохо соображала, что ей говорили. Молча выслушивала все разговоры и советы. Возле шахты Марья садилась на груду кирпичей , сжимая руками голову, шептала: "Миша дорогой. Тяжело тебе там. Потерпи, может, скоро отроют... Алеша тоже выздоровеет, и мы все вместе поедем домой. Домой! Домой!.. На погибель больше здесь не останемся, хватит!" Все равно здесь нет жизни. 203 Сейчас она думала о том .же: как хорошо бы посадить Алешу в сани, дать в руки вожжи, а самим с Мишей сесть сзади и утречком по морозцу уехать домой. "Подальше, как можно дальше от этого проклятого места,-- думала она.-- Только бы их выручить. Минуты больше здесь не останемся..." Доктор поздоровался с присутствующими, подошел к Алешиной койке и осторожно взял больного за руку. Бледный, с высоко поднятой на подушке головой, мальчик лежал лицом вверх, не двигая ни одним мускулом. Однако, проверив пульс, доктор весело посмотрел на Марью. За последние четыре часа состояние больного заметно улучшилось. Феклистов придвинул Марье стул и спросил тихо: -- Горюешь? Две беды у тебя сразу. Тяжело... --Он снова взял Алешину руку и, подержав ее немного, сказал взволнованно и тепло: -- Ничего, не тужи, поставим твоего сына на ноги. Так это и знай, обязательно поставим! Марья вздрогнула и загоревшимся взором посмотрела на доктора. Все, кто был в палате, сочувственно смотрели на мать. Она сделала шаг вперед, схватила руку доктора, быстро опустилась на колени и громко зарыдала: -- Правда это, доктор? Когда он встанет? Когда же? Подымая ее, доктор говорил ей слова, которые наполня ли ее сердце надеждой и радостью. -- Не раньше, чем через неделю, а то и через полторы. Но встанет. Обязательно встанет!.. Глава тридцать первая После взрыва прошло около суток. Вс,е это время Ка-лашников не уходил из шахты. Как и следовало ожидать, утвержденный Петчером план спасательных работ оказался никуда не годной бумажкой. Намеченная в плане система креплений не соответствовала размерам охваченного взрывом участка; уборка породы фактически увеличивалась против намеченной в плане в три раза. Калашников нервничал, старался ускорить работы, но видел, что это ему не удается. По мнению Калашникова, управляющий не понимал серьезности создавшегося положения. Он самовольно перевел занятых на спасательных рабо- 204 тах шахтеров вместо обычных двух на три смены. Но и это не помогало. Инженер несколько раз просил управляющего приехать и лично убедиться, какие трудности предстояло еще преодолеть, чтобы довести дело до конца, но тот отговаривался болезнью и упрекал его в паникерстве. Неоднократные просьбы Калашникова прислать дополнительных рабочих вызывали у Петчера бурное недовольство. -- Вы главный инженер,-- кричал в телефонную трубку Петчер,-- вам нужно знать, что прекращение работ в других шахтах вынудит нас остановить завод. Как вы не понимаете, что ни один человек не может согласиться с таким требованием? Перепугавшись, вы совсем забыли о своей главной задаче, о защите интересов общества. Прекратите лишний шум и заканчивайте работу теми силами, которые вам выделены, а их у вас больше чем достаточно. Да, достаточно,-- стараясь придать своему голосу строгость, еще громче кричал Петчер. -- Нужно только уметь ими разумно распорядиться. -- Мы не успеем. Через сутки люди погибнут,-- пытался убедить Калашников управляющего. Петчер вешал трубку и тут же посылал Калашникову очередное письмо. В нем он грубо упрекал главного инженера в медлительности. В конце своих писем он предлагал как можно скорее заканчивать спасательные работы и указывал на его ответственность за жизнь рабочих. Читая эти письма, Калашников постепенно начинал по-нимать, почему Петчер назначил его руководителем спаса-тельных работ. "За взрыв в шахте он хочет свалить вину на Папахина, а за спасательные работы, в случае их неудачи,-- на меня. Разве это не подлец?--разрывая на мелкие кусочки очередное письмо, взволнованно говорил Калашников.-- Себя и других иностранцев хочет обелить, как будто это их не касается. Ходом работ нисколько не интересуется, но где можно мешать -- мешает. Мерзавец!" В конце второй смены в шахту спустился только что приехавший из командировки Коваленко, Ознакомившись с ходом спасательных работ, Виктор подошел к Калашникову. -- Василий Дмитриевич, какая нужна вам помощь? Приоткрыв капюшон, Калашников вопросительно по смотрел на Виктора. -- А чем вы можете помочь? 205 -- Чем смогу. -- Людей у нас не хватает. Людей нужно до зарезу,--: торопливо заговорил Калашников. -- Людей?--удивился Виктор., --На заводе людей сколько угодно. Попросите, чтобы вам прислали их из других шахт. -- Просил, так управляющий отказал,-- уныло ответил Калашников.-- У вас, говорит, и без того их в полтора раза больше, чем нужно. Понимаете, он все еще верит в глупые расчеты Геверса. -- Да что ему, жалко, что ли! -- закипел Коваленко.-- Потребовать надо, настоять. Люди ведь там... -- Требовал, настаивал, ничего не получилось и не по-лучится!-- убежденно и зло повторил Калашников.-- Людей он не даст. Для меня это совершенно ясно. Мы должны сами что-то придумать. Ждать помощи от управляющего-- безнадежное дело! Не трогаясь с места, Коваленко пристально и долго смотрел на работающих шахтеров, потом перевел взгляд на Калашникова. -- Говори, сколько тебе людей нужно? -- В три раза больше, чем есть. Иначе нечего и рассчи-тывать на успех спасательных работ. -- Это без запроса?--еще раз спросил Коваленко. -- Какой тут запрос? Посмотрите сами: работы еще очень много, а время уходит. -- Ну, ладно,-- согласился Коваленко. -- Чего зря смотреть, и без того ясно. Нужно переговорить с шахтерами второй и третьей смены. Куда еще ходить? Вот она, помощь!; Калашников подозвал штейгера: -- Поди-ка, Мустафа, предупреди, чтобы смену наверх не поднимали. Попроси всех ко мне! Собравшиеся шахтеры угрюмо смотрели на главного ин-женера. Закуривая, они сердито переговаривались. -- Так нам на сто лет спасать хватит! -- Не работаем, а копошимся! -- Заколотили гроб, а открывать боятся. --│ Чужаки глаз не кажут, это их не касается... -- Да и эти не торопятся. Разве так бы надо! Прислушиваясь к разговорам, Коваленко снял капюшон, пододвинулся к шахтерам и заговорил, как всегда, просто: 206 -- Уходит время, товарищи, не успеваем. Плохо это может кончиться. -- Знамо, плохо. Отчего хорошо-то будет, когда спим? Людей надо добавить. Чего глядите? -- закричало сразу несколько человек. Коваленко поднял руку: -- Я еще не закончил. Прошу выслушать. Людей нам больше не дают, отказал управляющий. Давайте сами ре шать, как нам быть. Ждать помощи сверху -- безнадежно. Из толпы вышел пожилой широкоплечий татарин. Из-под капюшона блестели узкие черные глаза. -- Моя говорить охота,-- обратился он к Калашникову. -- Говори, Зарип, говори,-- закричали шахтеры. -- Моя так думает. Работать нада. Шаво зря болтать? -- Конечно, работать надо, чего же еще? -- поддержали шахтеры. -- Моя малайка верх гулят. Больно прыткий. Я малайка поселка пускать будим, пусть апайка* ашать** тащит. -- Правильно. Здесь поедим и опять за дело, чего там еще рассусоливать? -- Работать нада. Шахтер улица мала-мала тащим, тогда юхтай,*** гулять будем. -- Не трать времени, Василий Дмитриевич,-- сказал Коваленко.-- Ставь людей на работу. Хорошо, что они по-нимают беду лучше, чем наш управляющий. Через четверть часа такое же решение приняла третья смена, а потом и первая. Все шахтеры решили не уходить из шахты до тех пор, пока не будут закончены спасательные работы. Когда слух о решении шахтеров донесся до Петчера, он позвал к себе Геверса. -- Видите, что делает Калашников,-- сказал Петчер. -- Теперь они в три раза ускорят работу и сведут на нет весь наш план. Если бунтовщики вырвутся, нам не сдобровать. Правда, мы имеем английские паспорта и через две недели можем быть в недосягаемом для русских законов Лондоне, но ведь это далеко не все. А что скажет наш дядюшка и, особенно, полковник Темплер? Он может расценить это как провал части своего плана и тогда?..--Петчер задумался. * Апайка (башк.) -- жена. ** Ашать (башк.) -- есть. *** Юхтай (башк.)--спать. 207 На его лице появились багровые пятна, он круто повернулся к Геверсу и, не скрывая волнения, добавил,-- вот видите, как можно ошибиться, господин Геверс, а ведь я вас предупреждал. -- В серьезных делах я никогда не ошибался, -мистер Петчер,-- обиженно ответил маркшейдер.-- Вполне уверен, что не ошибся и сейчас. Со мной только что говорил по телефону главный инженер. Вы можете быть спокойны, мистер. Даже при изменившемся положении они смогут закончить работу не раньше чем через двое суток. Это намного позже мертвой черты. Через двадцать четыре часа там будет все кончено, и вы напрасно волнуетесь, дорогой Петчер. -- Но хорошо ли вы рассчитали? Проверьте еще раз, как бы не случилось ошибки. Там собраны почти все большевики, мы ни в коем случае не можем допустить, чтобы они выбрались оттуда! -- Они и не выберутся, склеп замурован намертво,-- с улыбкой процедил сквозь зубы Геверс. Петчер с благодарностью посмотрел на маркшейдера, затем, подозвав его к себе, вынул из сейфа папку с бумагами: -- У нас есть основание, дорогой Геверс, выпить еще за одну победу. Я только что закончил сделку на приобретение нашим обществом Ургинского урочища. Теперь этот вопрос полностью согласован. Осталось только оформить несколь ко технических документов, и делу конец. Лицо Геверса просияло. -- О, это действительно большая победа. Теперь в наших руках, кроме земельного участка, будет находиться судьба целого ряда заводов, работающих на русское военное ведомство. -- Об этом я с вами и хотел поговорить, дорогой Геверс. Мне кажется, что нам нужно сейчас же заготовить заявление, предупреждающее владельцев этих заводов. Пусть они знают, что мы отказываемся снабжать заводы сырьем до тех пор, пока они не перейдут в наше концессионное распоряжение. -- И еще я рекомендую послать мистеру Темплеру те-леграмму,-- предложил Геверс.-- Нужно поздравить его с успешным выполнением своей миссии. -- Нет, я думаю, этого делать не следует. Мистер Темп-лер не является руководителем или представителем экономических кругов Великобритании. Это всего-навсего хорошо исполняющий свои обязанности приказчик. 208 -- Тогда, может быть, разрешите послать телеграмму уважаемому барону Уркварту,-- не унимался Геверс. Петчер схватил Реверса за руку и потащил к буфету. -- Дело! Такую телеграмму послать, конечно, следует. А сейчас не откажите, милейший Геверс, составить компа нию на бутылку коньяка. За последние дни мы сделали не мало, и нам есть за что выпить! Глава тридцать вторая Валентин подошел с откатчикам. У самого штрека, обло-котившись на вагонетку, стояли почти по пояс в воде три шахтера. Челюсти их отвисли, зубы ощерились. В глазах -- пустота и безнадежность. "Считают себя обреченными", -- подумал Валентин, и ему стало страшно. Он знал, что если люди потеряют надежду на спасение, они прекратят работу, а это -- смерть. И снова в измученном мозгу Валентина возникло желание прекратить страдания товарищей. В ту же минуту, однако, чувство решительного протеста подавило появившееся на миг малодушие. Он схватил обеими руками вагонетку, потянул ее к себе. -- Давай помогу. Да вы не поддавайтесь, ребята! Что вы? Пробьемся скоро. Совсем немного осталось. Шахтеры медленно задвигались, еще шире открыли рты, навалились на вагонетку и медленно покатили ее дальше. Пропустив вагонетку, Валентин прошел в забой. Карпов и еще четыре человека с трудом поднимали кайла, то и дело вытирая с губ кровь. Твердая, как камень, порода поддавалась плохо. Самое страшное, еднако, было не в этом. В глазах забойщиков так же, как и у откатчиков, Валентин прочитал обреченность. Он подошел к Карпову, взял из его рук кайло. -- Иди зови смену, -- сказал он Михаилу. Когда тот ушел, он хотел поднять кайло, но не смог. Все время он работал не покладая рук, а сейчас едва держался на ногах. Четверо забойщиков молча смотрели на Валентина. "Проверяют, нужен показ, а я раскис, ведь если я не подниму кайло, они свое тоже не поднимут. Нет,-- напря- 209 гаясь всем телом, думал Шапочкин,-- я должен во что бы то ни стало осилить эту слабость". Он рванул кайло. В глазах поплыли зеленые круги, каждый удар кайла нестерпимой болью отдавался в ушах. Валентин боялся остановиться, боялся оглянуться назад. Он чувствовал, что товарищи рядом тоже работают. Так продолжалось несколько минут, а ему казалось, что прошло много часов. Наконец кто-то потянул его за капюшон. -- Давай кайло!--услышал он голос Еремея.-- Смена. Иди отдыхай! Валентин с трудом добрался до полка, но залезть на него не мог. Совсем обессилев, он сел прямо в воду. -- Погоди, что ты!--испуганно зашептал подошедший Михаил.-- Давай помогу. Вон сколько народу смотрит. Как же ты так? "В самом деле,-- стараясь подняться из воды, упрекал он себя.-- Глупость за глупостью делаю. Не к лицу мне первому сдаваться. Товарищи продолжают работать, бороться, а я сдаю". -- Не нужно, -- запротестовал вдруг Валентин, отстра няя Михаила.-- Не нужно. Я хотел только кровь обмыть. А встать я и сам могу. Поднявшись на полок, он лег лицом на чью-то руку и устало закрыл воспаленные глаза. "Нужно немного отдохнуть, отдышаться. Наверно, это у меня от сильного напряжения. Нехорошо так,-- укорял себя Валентин, -- важно примером стать, а я раскис совсем". Принимая решение пробиваться в соседний штрек, тройка определила расстояние до штрека от девяноста до ста аршин. Рассчитывали проходить за каждый час три аршина, а всю работу закончить за тридцать три часа. Первое время работа шла успешно. Но вскоре шахтеры натолкнулись на такую твердую породу, что продвижение сократилось в два раза. Затем начал ощущаться недостаток кислорода. Работы замедлялись все больше. С момента взрыва прошло более двух суток, длина ходка уже равнялась девяноста пяти аршинам. Оставалось пробить еще сажени две, а возможно, и меньше. "Продержаться еще три-четыре часа, и мы спасены", -- внушал себе Валентин. Если бы он сказал сейчас шахтерам, что им придется пробыть здесь еще три часа, многие из них не поднялись бы 210 па работу. Все они, да и сам Валентин, с минуты на минуту ждали конца невыносимых страданий. С соседнего полка сполз Спиридои; булькнув ногами в воду, он начал креститься: -- Матушка, пречистая дева Мария, избавь нас, греш ных.-- Повторяя слова еще какой-то молитвы, он мучитель но и часто дышал.-- Пойду,-- бормотал Спиридон,-- сыноч ка навестить, надо посмотреть, как он там, жив ли? -- И, тяжело передвигая в воде ноги, пошел в забой к раненым шахтерам. Федя лежал на крайнем полке. Рядом с ним лежали два молодых шахтера, братья Глуховы. Они жили в деревне, считались здесь сезонниками. У Николая были перебиты обе ноги, у Никифора поврежден живот и сильно разбита голова. Так же, как и Федя, они часто впадали в беспамятство, бормоча какие-то бессвязные слова. Громче всех бредил Николай: то он просил мать ехать с ним к его невесте Даше, то вдруг начинал кому-то доказывать, будто только на днях нашел большой самородок золота. -- Копаю и копаю, -- внятно говорил Николай,-- а сам все думаю, вот бы найти. Потом как вдарю кайлом... Дзииь!.. Искры. Понимаешь? Я туда руку -- и сразу вы тащил. Понимаешь ты, целое богатство, с гусенка саморо док! Детям и внукам нашим хватит. Теперь одно раз долье-- живи, не тужи... Нет, нет,--: вдруг начинал про тестовать Николай.-- Даша работать в шахте не будет. Только домоседкой, и мелочью всякой заниматься по-до- машпости, а я себе земли в банке откуплю сколько надо. Вот и богачи будем. Никите тоже помощь оказать придется. Куда денешься? Свои. Никифор не переставая ругал урядника и старшину за незаконную отрезку надельной земли. -- Кровопийцы!--сжимая жилистые руки, ругался Ни кифор.-- По миру пустить хотите? Ан нет! Нас голыми руками не возьмешь. Мы и на земле и под землей продю- жим. Шахтеры мы!.. А через несколько минут тот же Ннкифор упрашивал: -- Нил Ефремыч. Не погуби. Верни, ради бога, землю, не могу я больше в шахте, душа не принимает. Я солнышко люблю, а там ночь. Но было время, когда к братьям возвращалось сознание; тогда они обстоятельно расспрашивали шахтеров о ходе работ в забое, а потом удивительно спокойно начи- 211 нали разговаривать о разных хозяйственных и других делах. -- Продать придется телку-то, Никита, иначе свадьбы не сыграем,-- говорил Николай.-- Сам посчитай, сколько родных-то будет! Небось по сорок человек с каждой сто- │ роны. --- Жалко,-- отвечал Никифор.-- На будущее лето пер-вотелок был бы. Сам понимаешь. И дележ когда-то нужно устраивать, а как одну Маньку делить? Не раздерешь. За-работаем еще, может, и обойдемся. -- Да, оно бы, конечно, можно заработать. Да вот теперь хворать придется. Ноги что-то отяжелели. Как бы на костыли не встать... -- Ничего, выдюжим,-- успокаивал брата Никифор.-- Порода у нас живучая. Только бы скорее туда, наверх. Я, пожалуй, домой поеду, там и отваляюсь. -- Эко ты,-- с сердцем проговорил Николай.-- Да у нас дома-то ни в зуб толкнуть, а здесь в больницу можно. Как-никак, на готовые харчи. Прислушиваясь и запоминая разговор братьев, Федя все собирался рассказать отцу о найденном Николаем самородке, но, часто теряя сознание, сам подолгу бредил. Вначале к нему приходила мать и все звала к себе, а когда Федя собрался идти, мать вдруг исчезла и на ее месте оказалась другая женщина. "Мачеха, -- догадался Федя, -- женился-таки отец..."-- И, не стерпев такой обиды, он ушел из дому. -- Буду искать золото,-- решил Федя и шел в лес. Дальше все было так, как он часто мечтал. Жил в лесу. Там он вел непрерывные войны с разбойниками и дикими зве рями. Наконец он захватил в берлоге убитого медведя склад самородков. Он покупал озеро и на нем строил себе дворец с подземными выходами в лес. Своих сестер он выдал за муж за генералов. Раскаивавшихся отца и мачеху Федя ми лостиво простил и принял во дворец. Потом вспыхнула война, и сам царь послал за ним своих генералов. Царь давно уже слышал о Федином богатстве и его победах над разбойниками. После долгих и пышных церемоний генералы объявили приказ царя о назначении его главнокомандующим, но Федя отказался. И только по личной просьбе самого царя согласился принять командование всеми армиями. Первым делом он одел всех солдат в красивые мундиры, установил 212 им хорошее жалованье и быстро повел на войну. Победив всех вр.агов, Федя, сам тяжело раненный, упал под деревом. Или он видел себя в шурфе и чувствовал, как его ноги заваливает холодным градом. Вздрогнув от холода, он пришел в сознание. Рядом стоял отец и, навалившись на полок, холодными руками держал его ноги. "Старик,-- думает Федя,-- красные усы выросли, и рот не закрывается". -- Умерли!--кричит отец.-- Убрать надо, тут живые люди лежат. Федя слышал, как с полка стаскивали Николая и Ни-кифора. "Куда это их?" -- старался понять Федя, но мысли снова путались, и он падал, все глубже падал в ночь... ...Прошли еще три мучительных часа. В забое прибавилось еще около двух аршин. Валентина сменял Еремей, Еремея сменял Михаил. Вставая на работу, они с трудом поднимали своих людей. Шахтеры не отказывались, но и поднять их было нелегко. Казалось, люди совсем перестали соо,бражать. Приподнявшись, они еще долго сидели на полках, часто, прерывисто дыша и глядя затуманенным взглядом в черное простран- . ство. Потом тяжело опускались по пояс в холодную воду и, словно на смерть, брели в забой. После очередной смены Валентин лег на полок и не успел еще отдышаться, как его потянули за ноги. "Почему так скоро? Неужели пришла очередь?" -- с трудом поднимаясь, спрашивал себя Валентин. Около полка стоял Еремей. Разинув рот, он смотрел на Валентина безумными глазами и испуганно манил к себе. Когда тот поднялся, Еремей взвыл диким голосом: -- Ба-арий! Ба-а-рий!.. -- Барий! Барий!--подхватили вернувшиеся шахтеры, затем сразу наступила могильная тишина. Все поняли, что забой уперся в черный, крепкий, как гранит, пласт камня. "Значит, вся работа была ни к чему, и спасения больше ждать неоткуда", -- мелькнуло в сознании Валентина. Впрочем, он тут же отогнал эту мысль. -- А-а-а! -- послышалось на полках.-- Все. Конец! Про падать теперь осталось... Шатаясь, Валентин спустился в воду. -- Этого не может быть, товарищи! Неправда это! -- закричал он изо всех сил.-- Не надо сдаваться. Мы выр- 213 вемся, все равно вырвемся!---И этот призыв прозвучал, как приказ командира в самый тяжелый момент боя. Потерявшие всякую надежду на спасение, шахтеры снова оживились. Шум стих, только на некоторых полках слышались стоны тяжелораненых. Валентин взял буры и повел в забой тройку и Спиридо-на. Решили бурить скважину попарно, попеременно: одному держать бур, другому бить молотком. Теряя сознание, бурильщики падали в воду, но, поддер-живаемые друг другом, поднимались и опять продолжали бурить. "Осталось два или три аршина,-- смутно соображал Ва-лентин.-- Значит, чтоб не ошибиться, нужно пробурить скважину самое меньшее на полтора аршина и тогда попы-таться взорвать стену бария". Через два часа скважина достигла необходимой глубины. Принесли десять патронов динамита, в каждый патрон положили по капсюлю. Когда прогремел взрыв, Спиридон первый двинулся в забой, но, тут же схватившись за грудь, упал и стал тонуть. Его подхватили, оттащили назад, с трудом поставили к стене. Из забоя потянуло удушливым газом. Задыхаясь, шахтеры садились в воду, и вдруг... Им стало легче дышать. Над водой невидимой волной заструился свежий воздух. Они все глубже и глубже вдыхали хлынувший из соседнего штрека кислород. -- Федя! Федя! -- закричал во весь голос Спиридон. --'│ Дыши теперь, дыши!--Чувствуя, как все его тело налива ется силой, он бросился к раненым. Когда волны свежего воздуха дошли до забоев" многие из шахтеров были уже без сознания. Но стоило им вдохнуть несколько раз этот живительный воздух, как все начали подниматься, а через несколько минут люди вскочили с полков и, не веря в свое спасение, бросились в ходок. Выбравшись в соседний штрек, они пьянели от радости. -- Дыши вволю, ребята!--кричал Еремей подходившим шахтерам.-- Наша взяла. Одолели! -- Дышим, Петрович, дышим. Ух, как полегчало! Спаслись, значит?! Осматривая соседний штрек, Валентин сразу сообразил, что далеко не все так хорошо, как показалось сначала. Выход из штрека был забит породой. Он догадался: "Значит, они разбирают завал, а породой 214 забивают соседние штреки!" Чтобы не упасть, он устало прислонился к стене. Подошел Еремей. Посмотрел на забитый породой выход, с досадой махнул рукой, выругавшись, плюнул. --│ Ты, гляди-ка, завалили, чтоб им ни дна, ни покрышки! Из огня да в полымя. Вот ведь беда-то опять какая. А? Снова члены тройки собрались на совещание и после долгого обсуждения составили новый план работы. Пятьдесят аршин заваленного породой штрека решили откопать на половинную высоту в течение двадцати часов. Разбитые на группы шахтеры энергично взялись за работу. Но теперь работать стало еще труднее. Люди выбивались из последних сил. После двадцати часов этой схватки с завалом оставалось пробить еще около Пятнадцати аршин. Но люди уже не поднимались: не хватало кислорода. Работы почти пре-кратились. Валентин принес трехаршинный бур. Пробурил скважину. Заложил туда один патрон динамита и для уплотнения породы произвел внутренний взрыв. Весь оставшийся динамит он утрамбовал в образованную взрывом пустоту и велел шахтерам уйти в ходок. Глава тридцать третья Спасательным работам, казалось, не будет конца. Рас-слабленная взрывом порода обваливалась. Приходилось пе-ределывать крепления, увеличивать размеры забоя. Через двое суток беспрерывной работы шахтеры с трудом держались на ногах. Пришлось сделать четырехчасовой перерыв. После перерыва в шахту спустились Петчер и Геверс. Даже не осмотрев места взрыва, управляющий отозвал Калашникова в сторону. -- Когда вы предполагаете закончить работу?---строго спросил Петчер. Калашников угрюмо посмотрел на управляющего. -- Я не в состоянии ответить, -- сказал он.-- Над забоем снова нависает угроза обвала. Предотвратить его нам, по-видимому, не удастся... -- Что же тогда?--еще строже спросил Петчер. -- Тогда работа затянется еще на сутки,--│ чуть слышно ответил Калашников. 215 -- Но знаете ли вы, господин Калашников, что там у них скоро должен кончиться кислород? -- Петчер знал, что, по расчетам Реверса, кислород кончился уже два часа назад. -- Да,-- едва внятно ответил Калашников.-- Кислород у них скоро должен кончиться... Откуда-то с правой стороны послышался глухой, похожий на взрыв гул. Все насторожились. -- Что это может означать?--напрягая слух, спросил Петчер. Инженер развел руками. -- Похоже на взрыв,-- ответил он, все еще продолжая прислушиваться,-- но этого не может быть. Я вам докладывал, что запальщика Барклея извлекли сегодня утром из-под завала. Больше взрывать там некому... -- Но разве сами они не могут взорвать? -- волнуясь, спрашивал Петчер. -- Сами? Это значит задушить себя прежде времени. Но этого не может быть, там нет взрывчатых веществ. Подошел Геверс. Стараясь быть незамеченным, он молча прислушивался к разговору управляющего и главного инженера. Маркшейдер был обеспокоен. Но через минуту он уже овладел собой и, как всегда, улыбался. -- Наверное, в штреке произошел обвал,-- пытался объяснить Геверс.-- Там много воды. Вода усилила гул, в шахтах это бывает,-- говорил он, сам не веря в это. Прибежавший из забоя Мустафа начал что-то тревожно докладывать на ухо Калашникову. Извинившись, тот торопливо ушел в забой. Петчер придвинулся к Геверсу, грубо сказал по-английски: -- Ну как можно так глупо рассчитывать? Вы не учли даже, сколько человек могло быть убито при взрыве. А ведь мертвым кислород не нужен. -- Найден пока один убитый,-- поднимая указательный палец, сухо ответил Геверс,-- это меняет положение лишь в том отношении, что теперь все считают виновником взрыва запальщика Барклея. У вас, мистер, нет оснований быть этим недовольным,-- холодно улыбаясь, добавил маркшейдер. -- Но мы не знаем, сколько там убитых. Если много, тогда... -- А тогда будет то же самое,-- начиная сердиться, 2.16 прервал его Геверс.-- В крайнем случае, призойдет самое незначительное изменение и оставшиеся в живых погибнут на два или три часа позже. Вот и все. Вы ведь сами только что слышали, что господин Калашников собирается вести спасательные работы еще целые сутки. Допустим, что взрывом было убито десять человек и тогда кислород иссякнет через два часа. Скорее всего, мы ведем разговор о мертвых. -- О, вы совсем не знаете русских, мистер!--торопливо зашептал Петчер.-- От них можно ожидать всего. -- От живых, конечно, но не от мертвых.-- Геверс вплотную подошел к Петчеру. -- Пришла пора, мистер, отстранить от руководства работами Калашникова. Нужно немедленно обвинить его в провале спасательных работ и этим показать свою заботу и тревогу о погибающих шахтерах. Петчер благодарно посмотрел на Геверса. -- Это очень умное предложение. Не понимаю, почему вы не сказали мне об этом раньше? ...Подошел Калашников, он обессиленно повалился на крепежник. Во дворе зашумели вышедшие из забоя шахтеры. -- Что случилось?--подойдя к Калашникову, грубо спросил Петчер. Инженер мутными глазами смотрел в сторону забоя. -- Сейчас произойдет обвал. Он намного страшнее, чем мы предполагали. Теперь все кончено.-- Калашников глухо застонал. -- Как кончено? Что вы болтаете? -- громко, чтобы все слышали, закричал Петчер.-- Да как вы смеете так говорить? Неужели же вы не понимаете, что там завалены люди и мы должны во что бы то ни стало спасти их!.. Да вы, оказывается, трус, паникер!--размахивая кулаками, еще громче закричал Петчер.-- Я поручил вам руководство спасательными работами, а вы их провалили, а теперь хотите совсем остановить! Но я вам этого не позволю, не позволю! Убирайтесь вон! Вы больше здесь не руководитель. Я сейчас же прикажу остановить все шахты, завод. Собрать сюда всех рабочих! Я сделаю все, чтобы спасти наших людей. Калашников был почти в обморочном состоянии. Вконец измотанный, он не мог перенести последнего потрясения. -- Обвал, обвал,-- стонал он.-- Что же это такое? Что же это за план?--И вдруг злоба, страшная злоба охвати ла все его существо. Поднявшись с крепежника, он схватил 217 обеими руками полено и направился к англичанину. В груди его болезненно заныло, ноги дрогнули и подкосились. Падая на землю, он дико закричал и забился в мучительных судорогах. Назначив Геверса руководителем спасательных работ, Петчер уехал в контору. Через час около Смирновской шахты собралась толпа людей, ожидая спуска на третий горизонт, чтобы принять участие в спасательных работах. Собравшиеся возле шахты рабочие шумели, спорили, ругались. -- Бают, на поминки нас позвали. Правда, што ли? -- громко спрашивал высокий сутулый шахтер стоявшего рядом Сашу Каурова.-- Сперва уморили всех, а потом народ встревожили. Эх, и подлюги! -- Торопиться надо. Может, еще. живых застанем,-- дрожа всем телом и едва сдерживая кипевшую в нем ярость, ответил Саша.-- Неизвестно еще, а вдруг живы? -- Кому неизвестно, а кому поди давно известно,-- сердито пробурчал шахтер.-- Намедни к нам псаломщик забегал. Говорит, у них воздух-то весь вышел. Задохлись они. Огня, говорит, там теперича и то не разведешь, а без огня чего там! Известно, могила. -- Обожди, Минька, каркать,-- вмешался рядом стоявший шахтер,-- може, еще живьем вынут, кто знает как?.. -- Тьфу, дурачье какое! -- озлился Минька.--А вы еще через год приходите, в самый раз будет. Эх же и тюти!-- И Минька с обиженной миной отошел от своих собеседников. Приступив к спасательным работам, Геверс первым делом заменил измученных шахтеров вновь прибывшими. Петчер нагнал ему теперь столько рабочих, что часть из них была даже отпущена домой. Так же, как и Калашников, Геверс решил не уходить из шахты до конца спасательных работ. Никто, даже самый строгий наблюдатель, не мог бы подумать сейчас, что именно он, Геверс, является одним из главных организаторов этой трагедии. С показной настойчивостью Геверс взялся за спасательные работы: бегая с места на место, он нервничал, кричал и не переставая напоминал о страданиях заваленных шахтеров. Одного замешкавшегося крепильщика Геверс схватил за шиворот и ударил кулаком. :-- Лентяй, мерзавец! -- исступленно кричал Геверс.-- Там товарищи наши погибают, а ты работу срываешь! 218 Парень начал было огрызаться, но на него прикрикнули забойщики: -- Замолчи, сам виноват! У Геверса были бы все основания торжествовать победу, если бы не гул, донесшийся из восточного штрека. Чтобы как следует проверить штрек, он приказал прекратить сваливать туда породу и стал прислушиваться, не повторится ли гул снова? Вскоре его застал там штейгер. Догадавшись, по какой причине англичанин находится в штреке, Мустафа предложил освободить штрек от породы. -- Это для чего же?--насторожившись, спросил Ге-верс. -- Как для чего?--удивился Мустафа.--Взрыв-то ведь в этой стороне был слышен. -- Ну и что? -- Да так, ничего,-- уклончиво ответил Мустафа. Сделав вид, что он не понял намека, маркшейдер ушел в забой, оставив Мустафу в штреке. Прошло еще несколько часов, и Геверс совсем успокоился. Разговаривая по телефону с управляющим, он как бы мимоходом напомнил: │-- А ведь план-то все-таки оказался хорошим. Напрасно вы беспокоились, мистер. -- Да, да!--рассмеявшись, согласился Петчер.-- У ме ня сомнений больше нет. Спасибо!--И они опять загово рили о ходе спасательных работ, доказывая друг другу не обходимость их ускорения. Возвращаясь после телефонного разговора и проходя мимо восточного штрека, Геверс заметил, как оттуда вы скочил Мустафа. N -- Мистер!--взволнованно закричал штейгер, увидев Геверса.-- Опять-что-то бухнуло. Накажи меня аллах, если там нет людей. -- Не болтай чего не следует! -- цыкнул Геверс.-- Это тебе приснилось спьяна. -- Нет, не приснилось! -- тряся головой, заупрямился Мустафа.---Там есть люди!.. Штрек не успели завалить на десять аршин. В глубине его было темно. Геверс взял лампу и вместе с Мустафой вошел в штрек. К ним подошел Рихтер. Сейчас он тоже принимал активное участие в спасательных работах. Механик хотел узнать, можно ли начинать спуск второй смены. 219 :-- Пожалуйста, подождите меня здесь,-- попросил ме-ханика Геверс.-- Я сейчас вернусь. Прошло еще несколько минут. Рихтеру надоело ожидание. Постояв еще немного, он вошел в штрек. В глубине он увидел Геверса и Мустафу, прильнувших к породе. --- Сейчас же велите забить штрек! -- услышал механик распоряжение Геверса. Больше Рихтер ничего не успел услышать. Какая-то могучая сила подхватила и с ожесточением отбросила его назад. Стараясь освободиться от навалившейся на. него тяжести, Рихтер в ужасе закричал. Он увидел бегущих забойщиков, крепильщиков и откатчиков. А с той стороны штрека, откуда должны были выйти Геверс и Мустафа, выползли страшные тени.. Присмотревшись к этим ползущим теням, Рихтер понял, что произошло, и снова страшно закричал: -- Скорее, скорее! Там мистер Геверс и Мустафа. При-хлопнуло их, задохнуться могут! Ну, что же вы стоите? Скорее! Скорее! Глава тридцать четвертая Федю Зуева поместили в одной палате с Алешей. Карпов все еще был без сознания: бредил, звал к себе мать и бабушку, жаловался на тяжелую жизнь в бараке и просился домой. В палату несколько раз приходил Жульбертон. Англичанин внимательно смотрел на Алешу, назойливо спрашивал доктора о состоянии его здоровья и, как казалось Феде, всегда уходил чем-то недовольный. Феклистов при каждом обходе больных подолгу задер-живался около Алеши. Он тщательно проверял температуру и выслушивал сердце. Расспрашивая дежурную сиделку о поведении больного, доктор каждый раз находил обнаде-живающие факты. --│ Молодцом! Все идет как надо. Подождите, скоро прыгать начнет...-- говорил он бодро. Больному действительно с каждым днем становилось лучше. Сегодня вечером к нему на миг возвратилось сознание. Не открывая глаз, Алеша как бы сквозь сон слушал, как Франтик, прижавшись к его животу, монотонно и груст- 220 но мурлыкает свою бесконечную песенку. Сильно болела голова, ныла спина. Он попытался повернуться на бок, но в голову ударило жгучим огнем, и все покрылось мглой. Вторично сознание вернулось к нему ночью. Вокруг стояла мертвая тишина. Недалеко в стороне светился огонек. "Где это я? -- спрашивал себя Алеша.-- Неужели в шахте? Но почему тогда я лежу и почему здесь нет Жулика?-- Без Жулика он никогда не бывал в шахте.-- А!-- у догадался Алеша.-- Наверное, он послал меня одного в штрек поджечь шнуры. Но где же стена?" -- Мальчик протягивает руку, чтобы достать стену, и снова теряет сознание. Следующее просветление наступило утром. Около койки сидит мать и еще кто-то. Алеша не видит сидящих, он только чувствует их присутствие. "Но кто это другой? -- напрягая воспаленный мозг, старается припомнить Алеша.-- Как будто голос отца, только сиплый, простуженный и очень слабый. В сознании Алеши постепенно восстанавливается по-следовательность событий. "Скоро, скоро беги темной сто-рона",-- вспоминает он распряжение Жульбертона, и ему так же, как и тогда, делается страшно. Сбрасывая с себя одеяло, Алеша начинает испуганно кричать: --- Да там же люди, люди там! Доктор слушает эти выкрики, проверяет пульс и темпе-ратуру, затем говорит сестре: │--│ Скажите санитарам, чтобы отнесли мальчонку на перевязку. Феде разрешают ходить. Вместе с Марьей он подолгу сидит у кровати своего друга, с тревогой смотрит на него. -- Не плачь, тетя Маша,-- успокаивает он Марью.-- Встанет он обязательно. Я знаю.... Марья благодарно смотрит на Федю и ласково повторяет сказанное им дорогое слово: -- Встанет. Конечно, встанет, а как же! В комнате стоит полумрак. Очнувшись, Алеша долго осматривает комнату. В ней нет ничего, кроме двух кроватей и тумбочки. На тумбочке лежит, свернувшись калачиком, небольшая серая кошка, а на кровати кто-то спит. Алеша хочет повернуть голову и посмотреть, кто спит на кровати, но голова так тяжела, что ее нельзя поднять. Вы-> тащив из-под одеяла руки, он щупает голову.' Голова большая, мягкая. "А! -- догадывается Алеша.-- Голова завяза- 221 на, значит, я хвораю". Но почему здесь нет бабушки, матери или хотя бы тетки Аксиньи? Раньше, когда он хворал, они всегда были с ним. Постепенно мысли его снова возвращаются к шахте, к подожженным шнурам, к взрыву. "А что дальше?--спрашивает себя Алеша.-- Что же было дальше?" И почему он хворает? Почему лежит сейчас здесь? Вот он вспоминает, как поджег шнуры и прибежал в штрек, как взмахнул поленом Жулик. А что было дальше, он никак припомнить не может. "Неужели?--начинает смутно догадываться Алеша.-- Неужели Жулик меня стукнул?" От этих догадок его начинает лихорадить. Мысли обрываются. Потом кто-то берет его за руку. Алеша открывает глаза. Возле койки стоят двое в белом, а с ними Федя. Да, он не ошибся, это Федя Зуев. -- Смотрит! Смотрит! -- с радостным удивлением шеп чет Федя, показывая пальцем на Алешу. Доктор опускает его руку и чуть слышно спрашивает: -- Сколько тебе лет, Алеша? -- Тринадцать,-- с трудом отвечает Алеша. Доктор счастливо улыбается. -- Чудесно, замечательно!--говорит он соседу в бе лом.-- Мальчик спасен. Нам удалось вырвать его из когтей смерти и сохранить рассудок. При очередной перевязке Алеша снова теряет сознание. Напрасно Федя сидит около друга и ждет, когда тот откроет глаза. Убедившись, что ждать бесполезно, Федя поднимает с пола подошедшую кошку и, несмотря на желание оставить ее около себя, тихонько подкладывает Мурку под одеяло своего друга.-- Лежи, Мурочка, лежи,-- уговаривает он кошку. Ночью к Алеше снова возвращается сознание. Сейчас он чувствует себя значительно лучше, он может шевелить руками, ногами и даже немного головой. Спать не хочется. Постепенно мысли обращаются к прошлому. Ему вспоминаются два случая, когда он встречал змей. Вот он видит себя совсем еще маленьким. Отец принес с озера двух щук. Одна была большая -- длиной аршина в полтора, а то и больше; вторая поменьше. Щука поменьше лежала спокойно, а большая продолжала вздрагивать и шевелиться. Никто не придал этому значения. Отец ушел во двор, а мать начала потрошить щук. Алеша сидел тут же, рядом, и из лучинок мастерил дом. Вдруг мать с криком бросилась во двор. Под- ?22 няв голову, Алеша увидел, как из распоротого живота большой щуки выползла и шлепнулась на пол змея. Алеша вскочил на лавку, потом влез на стол и столкнул обеих щук на пол. Змея поползла к двери. Тогда он начал бросать в нее все, что было на столе -- кусок хлеба, нож, стакан, тарелку. Он уже схватил было большую чашку, но в это время в дверях появился отец. Змея была убита, а щуку выбросили. После случившегося мать никогда не ела щук и катего-рически отказывалась их потрошить. Для Алеши этот случай был памятен тем, что отец несколько раз назвал его молодцом и посоветовал всегда быть таким же смелым. Затем вспомнился и второй случай. Как-то летом они поехали с дедушкой Иваном в лес пасти лошадей. Дедушка выбрал место недалеко от Мурашиного кордона, на окруженной сосновым лесом небольшой поляне. Под вечер Алеша взял железный чайник и пошел на кордон за водой. Как раз в это время жена кордонщика подоила коров и кормила парным молоком детей. В стороне от избы, на мягкой траве была расстелена подстилка. Ребята сидели кружком и аппетитно хлебали деревянными ложками налитое в чашку молоко. Дети были совсем еще маленькие, но с едой справлялись неплохо. Подойдя к кордону, Алеша увидел, что возле детей ползает около десятка змей. Змеи лезли на стол, настойчиво пробиваясь к молоку. Однако дети почти не обращали на них внимания и продолжали спокойно ужинать. Только когда та или другая змея подползала к самой чашке и поднимала голову с намерением опустить ее в молоко, один из близсидящих ребят слегка бил ее по голове ложкой. Побитая змея шипела и отползала назад. Испугавшись за детей, Алеша бросил чайник, схватил палку и, обращаясь к стоявшему невдалеке кордонщику, закричал: -- Дяденька, змеи, змей! Поняв намерение Алеши, кордонщик цыкнул: -- Не тронь! Что ты, ослеп, что ли? Это не змеи, а ужи, самая что ни на есть безвредная тварь. Но змеи боятся их, как огня. Тут у нас их уйма. И представь себе, я живу здесь много лет, а ближе чем за двести сажен от кордона змей не видал. ...Алеша задумался. Мысли начали путаться в отяжелевшей голове. Но вот он видит, как тихо-тихо открывается серая дверь, однако в комнату никто не входит. Алеша на- 223 прягает зрение и видит, как из коридора в узкую щель двери вползает змея. Она поднимает голову: "Это удав",-- определяет Алеша. Туловище удава постепенно заполняет всю комнату. Оно холодное, как лед. Алеша чувствует его противное прикосновение, и ему становится нехорошо. "Пока удав не начал душить, нужно самому схватить его за горло",--решает Алеша. Но вместо головы удава теперь он видит голову Жулика. Англичанин смотрит на него ледяными глазами, высовывает змеиный язык и шипит: "Если ты скажешь правду, я тебя удавлю". Алеша хочет схватить змею за горло, но не может достать, она поднялась к самому потолку. Тогда он ложится на пол. Так удаву трудно будет его схватить, и он, возможно, еще сумеет вцепиться ему в горло. Вдруг голова змеи начала клониться к двери, на лице у Жулика появился смертельный ужас. Все тело удава за-колыхалось, задрожало. Алеша взглянул в другую сторону комнаты, и его охватила радость. Там из-под пола показалось несколько голов с золотистыми шейками. -- Ужи! Ужи! Ужи!--От собственного крика Алеша проснулся. Болела онемевшая рука, все тело было покрыто холодным, липким потом. Разбуженный Алешиным криком, проснулся Федя: -- Что с тобой, Алеша? Испугался чего, что ли? -- ис-пуганно спрашивал он. -- Нет, я ничего, а что? -- Кричишь-то как шибко, ровно на пожаре. Сон прошел. Друзья разговорились. Кутаясь в одеяло и хмуря бледный лоб, Федя подробно рассказал, своему другу о перенесенных им в шахте мучениях, о том, как рядом с ним умерли братья Глуховы, как погибли другие шахтеры и как много страданий перенесли оставшиеся в живых люди. -- Тяжело там, Алеша. Страшно. Темень, холодно, кру гом вода булькает, а дышать нечем. И покойники рядом лежат. Слушая рассказ друга, Алеша вздрагивал, что-то быстро шептал и все сильней и сильней сжимал кулаки. Наконец он сбросил с себя одеяло, схватился руками за голову и диким голосом закричал: -- Это он послал меня. Жулик! Он! О-о-он!.. Тело мальчика затряслось от рыданий, и он снова потерял сознание. L ; . 224 Не зная действительной причины Алешииого испуга, Федя решил, что тот испугался рассказа о пережитых шахтерами мучениях. "И нужно ж было!--укорял себя Федя.-- Не мог помолчать, пока совсем поднимется парень". "Ох, и язык же у тебя, Федька! --вспомнил он слова тетки Аксиньи.-- Как ветряная мельница". Утром вместе с доктором к больным зашел Жульбертон. Вид у него был растерянный. Пряча белесые глаза, он то и дело кривил свое лошадиное лицо. -- Вот, смотрите на наших ухорезов,-- радостно гово рил доктор.-- Один почти совсем выздоровел, второй тоже день ото дня силой наливается. Все перенесли, все вытер пели. Настоящие богатыри! Доктор бережно положил под одеяло Алешину руку. -- Шалят нервы. Дают о себе знать неизбежные ослож-нения, но пульс хороший,-- сказал он с облегчением, не в силах удержаться от счастливой улыбки.-- Теперь нужно только хорошо кормить, создать покой, и все будет в порядке. -- Да, да. Хормить, хорошо хормить,-- подтвердил Жульбертон. Доктор ушел. Жульбертон подсел к Фединой кровати. -- Говорит она когда или нет?---показывая на Алешу, спросил англичанин. -- Говорит, как же. Еще как,-- радуясь за Алешу, засмеялся Федя.-- Вот только ночью сегодня испугался чего-то. -- Мальчик пугался? -- Да. Мне надо было помолчать, а я взял да и рассказал, как мы в шахте подыхали. А он как закричит! Это, говорит, Жулик меня заставил, и сам опять без памяти. Испугался, а отчего? Не знаю. Жульбертон глухо спросил: -- Скажи, чего Леша кушайть надо? -- А чего ему? Кормят нас неплохо. Правда, вчера он о молоке вспоминал. Вот бы, говорит, хорошо холодного молока похлебать. -- Молока, молока,-- затараторил англичанин.-- Схоро, схоро несу. Действительно, вскоре Жульбертон принес полбутылки молока, поставил на тумбочку и торопливо зашептал: -- Это Леша, Леша. Тебе нет. Тебе нет... 8 Н. Павлов 225 - -- Да я и не прошу,-- обиделся Федя.-- Эка невидаль, полбутылки молока принес. Как тебя не разорвало? Скупердяй. -- Леша, Леша молока... Леша,-- не переставая, твердил Жульбертон.-- Тебе фот на,-- с этими словами он подал Феде три конфеты и быстро скрылся за дверью. -- Вот жила. Боится, как бы я молоко не выпил,-- удивляясь, ворчал Федя.-- А принес-то сколько? Стакан, не больше. -- Пить. Пить,-- застонал Алеша.-- Пить хочу. Федя соскользнул с кровати, схватил стакан. -- Сейчас, сейчас. Вот вода. Да нет, у нас молоко есть. Гебе, Алеша, Жулик молоко притащил,-- радуясь за друга, торопливо сообщил Федя. Но Алеша перестал просить пить. Сознание, снова покинуло его. Федя отошел от кровати и поставил на тумбочку налитое в стакан молоко. Почуяв запах молока, Мурка замяукала. -- Нельзя, Мурочка. Нельзя, это не нам,-- уговаривал Федя кошку.-- Жулик сказал, что это только Алеше. Но Мурка не унималась и настойчиво просила дать ей молока. Не вытерпев Муркиного клянчанья, Федя взял блюдечко. -- Ладно. Он говорил -- мне нельзя, а про тебя ничего не сказал. На, пей, надоеда. Мурка поспешно залакала, а когда молоко кончилось, облизываясь и мяукая, пошла к порогу. Выпуская кошку, Федя заметил, как жалобно Мурка посмотрела ему в лицо и неохотно вышла из палаты. -- Ну, хватит, хватит. Жадная какая,-- закрывая дверь, ворчал Федя.-- И это украли, можно сказать. Проходивший по коридору доктор заметил, что с кошкой творится что-то неладное. Забившись в угол, она судорожно дергалась, жалобно мяукала. Феклистов стал присматриваться. Вскоре кошка неестественно вытянулась и замолкла. Войдя в палату, доктор обнаружил на полу блюдце. -- Ты чем кошку кормил? -- строго спросил он Федю. Федя испугался и начал оправдываться: -- Я дал ей только немножко. Остальное все оставил Алеше. Она просила, плакала, а сам я не трогал ни ка пельки. 226 Доктор схватил бутылку. -- Откуда молоко? -- Это Жулик принес. Велел Алеше отдать. Она просила... Мне стало жалко...-- все еще оправдывался Федя. Когда напоенная молоком издохла и вторая кошка, доктор заметался по кабинету. -- Яд! Сильнейший яд,-- тревожно повторял доктор.-- Что же это все значит? В шахте непонятный взрыв. Англи чанин режет руку и нарочно пачкает себя своей кровью. В ране дубовая кора. В молоке -- яд. Феклистов опустился в кресло и долго сидел неподвижно. Затем вызвал фельдшера и, ничего не скрывая, рассказал ему о своих подозрениях. -- Поди, дорогой,-- попросил он фельдшера,-- устано ви в пятой палате постоянное дежурство сиделок. Запрети принимать для больных продукты со стороны, и чтобы ни кого в палату не впускали. Понимаешь, никого! К полудню к Алеше вернулось сознание. Больше оно его не покидало. Феклистов по-прежнему часто заходил в пятую палату и подолгу беседовал с ее обитателями. Однажды, проходя мимо кухни, он заметил, как оттуда" вышел Жульбертон. Он немедленно вызвал повара. -- Что делает у вас по вечерам на кухне англичанин? -- строго спросил он. -- Да так... Заходил поговорить,-- уклончиво ответил момар. Смотри! строго сказал доктор.-- Если с больными что-либо случится, ты первый ответчик, я тебя предупреждаю. Каторги не минуешь... Повар побледнел и, ничего не сказав, медленно пошел к двери. Это его молчание было красноречивее любого ответа. Когда повар ушел, доктор вызвал к себе дежурную сиделку н взял у нее ключи от пятой палаты. -- Беги, Дуня,-- попросил доктор,-- приведи сюда отца и мать больного мальчика Карпова. Скажи, что они мне очень нужны. Через час в больницу, запыхавшись прибежали Михаил и Марья Карповы. Доктор усадил их у себя в кабинете и подробно рассказал о попытках англичанина отравить их сына. В заключение он предложил забрать Алешу домой. -- За последние дни сынок ваш окреп, опасность теперь 8* , 227 полностью миновала. Но его нужно оберегать от волков. Уж очень они за ним охотятся,-- говорил он испуганным родителям.-- Забирайте его домой. Там он будет в безопас-ности. Глава тридцать пятая Петчер неистовствовал. Словно зверь в клетке, метался он из угла в угол. -- Дураки! Самые настоящие дураки! -- кричал он в лицо Жульбертону.-- Провалить такое верное дело могли только идиоты. Я ведь все предусмотрел, все рассчитал. Вам оставалось лишь проглотить разжеванное. Но вы, ока зывается, и этого не сумели. Даже с мальчишкой не смогли справиться. Жульбертон молчал. В голове проносились всевозможные мысли, одна другой мрачнее, одна другой безотраднее. "Как все-таки глупо ускользнул из моих рук этот мальчишка!-- с горечью думал он.-- А ведь вместе с ним ускользнула и тайна. Такой промах может привести к роковому концу". Жульбертон немало слышал о повадках полковника Темплера. Вряд ли он простит ему эту оплошность. Такие, как Темплер, не прощают.-- Нет! Нет, вы не правы,-- вдруг выкрикнул он.-- Это железо! Только железо могло вынести такой удар. Вы знаете, что я был в известной школе, там нас учили, как нужно бить. От такого удара должен погибнуть медведь. А этот звереныш выжил. Кто мог ожидать? Это чудо? -- .Так и знал! Я так и знал! -- вскакивая с кресла, за орал Петчер.-- Все, что исходит от русских, вы хотите пред ставить как чудо и этим отвести от себя вину. А сколько раз я предупреждал вас о хитрости и коварстве русских! Сколько раз я говорил вам, что им ни в чем нельзя дове рять. Скажите, разве мало видели мы примеров их ковар ства? Ведь они и раньше не раз путали наши планы. Вот что следовало бы вам помнить, господин Жульбертон, а не прикрываться чудом. Он скрипнул зубами. --│ А как хорошо было задумано дело! Кто бы мог при-думать что-либо более умное и более оригинальное, чем этот план уничтожения наших врагов. Казалось, само небо шло нам навстречу. У нас даже появились основания свалить всю вину за взрыв на их сообщников -- запальщика Барк- 228 лея и начальника шахты Папахина. А провал спасательных работ -- на Калашникова и частично на Геверса с Муста-фой. И вот только потому, что Геверс непростительно просчитался, а вы не укротили этого маленького негодяя, мы попали в глупое положение и сами выдали свои замыслы! Петчер чувствовал: на заводе и на шахтах нарастает буря. Нужно принимать какие-то меры, но какие? Конторщик доложил о прибытии пристава Ручкина. -- Зовите, черт с ним, пусть входит,---с досадой бурк нул Петчер, усаживаясь в кресло. Лихо откозыряв, пристав подозрительно посмотрел на Жульбертона и, переступая с ноги на ногу, стал молча ожидать. -- Можете не беспокоиться, господин Ручкин,--обра тился к приставу управляющий.-- Жульбертон свой чело век. Садитесь. Вы пришли как раз кстати, дорогой Ручкин. Мне очень хотелось бы узнать у вас о настроениях рабочих и что, по вашему мнению, нужно предпринять, чтобы ,не допустить на заводе волнений,. Пристав часто заморгал глазами: --- Смею вас заверить, все будет в порядке, господин управляющий,-- не поняв как следует, чего от него хотят, начал он выкрикивать первые попавшиеся на язык слова.-- У меня все люди на своих местах. Всем розданы винтовки и патроны. В случае надобности мы будем стрелять. Есть такое указание. Стрелять по толпе. -- О!.. Это прекрасно,-- согласился Петчер.-- Для ост-растки такая мера сейчас необходима, и я ее приветствую. Но мне хотелось бы еще узнать, господин Ручкин,-- притворяясь совершенно спокойным, спросил Петчер,---как ведется следствие о катастрофе и каковы результаты этого следствия? -- Смею доложить,-- продолжая таращить глаза, почти закричал пристав,--следствие ведется экстренным порядком. Убито в шахте и умерло тринадцать человек, ранено семь -- всего пострадало двадцать. --< Это неприятно. Очень неприятно,-- зашепелявил Петчер.-- А скажите, господин Ручкин, к какому вы пришли заключению о причинах взрыва и о ведении спасательных работ? Вы согласны, что они были проведены с большой энергией? Покойный маркшейдер мистер Геверс для спасения шахтеров не пожалел даже своей жизни. /229 Ручкин замялся и начал мычать что-то невнятное, а затем опять подозрительно покосился на Жульбертона. Едвй заметным кивком головы управляющий показал Жульбертону на дверь и снова повторил свой вопрос. Когда Жульбертон вышел, Ручкин подошел к столу и отрывисто заговорил: -- Эта сторона дела, господин управляющий, складывается не в вашу пользу. Я не разрешаю пока делать письменных записей, но, к сожалению, все нити преступления тянутся к мистеру Жульбертону. Это он со своим помощником Карповым подготовил и произвел в шахте взрыв. В этом уличает его сам Карпов. Подтверждается и другое: чтобы устранить единственного свидетеля, он дважды пытался отправить мальчишку на тот свет. -- Неправда! Это ничем не может быть подтверждено!-- закричал Петчер.---У вас для этого нет никаких доказательств. А мальчишке верить нельзя, он ведь ребенок. Это его кто-то настраивает. -- К сожалению, мистер Петчер, все подтверждается свидетельскими показаниями и вещественными доказатель- ствами,-- вздыхая, сообщил пристав.-- В штреке найден обрубок дуба, которым он ударил своего помощника, нож, которым он разрезал себе руку. В больнице сохранился яд, принесенный туда Жульбертоном. Очень веские и ясные по-казания дает по делу доктор Феклистов. -- Негодяй! Мерзавец! Как он смеет?--неистовство вал Петчер.-- Я сегодня же напишу, чтобы его выгнали из нашей больницы. Пусть идет куда хочет. Нам такие не нужны. Накричавшись вволю, Петчер замолчал. Теперь в кабинете стало тихо. Оба собеседника были заняты своими мыслями и расчетами. "Засыпались вы крепко,-- рассуждал про себя Ручкин.-- Такие дела у нас не часто случаются. Все улики налицо. Тут на дурочку не пройдет, и сотней тоже не отвертишься. Это дело дорогое. Не меньше пятисот стоит... Преотлично бы и тыщенку зашибить... Дельце стоящее, что и говорить! И опять же расходы будут, с другими делиться придется. Спрятать концы в воду в таком деле,--нужно не только башку на плечах иметь, но и хороших помощников". Пристав осмотрелся, заметил сейф. "Ну, что ему тыща? Сущие пустяки. Там, наверное, одного золота кучи лежат. А что делать, если он возьмет да сунет сотню или две? Вер- 230 нуть? Неудобно. Сказать мало -- тоже нехорошо. Придется следствие путать,-- решил пристав.-- Путать до тех пор, пока не поймет и заплатит, что полагается". "Опять расходы,-- рассуждал и Петчер.-- Эта скотина только и смотрит, как бы побольше сорвать. А не дай -- крутить начнет. Еще и неприятностей может наделать, наглец. Сколько же ему сунуть?.Три сотни? Нет, для такого дела, пожалуй, мало. Прибавлю еще три, черт с ним". Петчер открыл сейф, отсчитал шестьсот рублей и подошел к Ручкину. -- Вот вам за труды. Только одно условие, господин Ручкин, нити, идущие к Жульбертону, нужно обрубить. -- Есть обрубить нити, идущие к мистеру Жульбертону, --- откозырял полицейский. -- Будет сделано. Смею доложить, господин управляющий. Кроме этого, будут еще кое-какие расходы по оплате второстепенных лиц. -- Да, да! Хорошо. Я оплачу! Надеюсь, вы ознакомите меня с окончательным заключением по следственному материалу? -- Обязательно. Непременно,-- торопливо пообещал Ручкин.-- Затем по-солдатски повернулся на месте и, не сгибая ног, пошел к двери. После ухода пристава в кабинет снова вернулся Жуль-бертон. -- Вы должны все отрицать,-- предупредил его Пет чер.-- Мы сделаем так, что они сами за все и ответят. Глава тридцать шестая Изба Еремея Петровича Гандарина стояла на отшибе, далеко от заводского поселка. Вокруг двора было множество пней, а кое-где все еще продолжали торчать угрюмые высохшие сосны. Совсем недавно здесь рос густой лес. Он стоял тут веками, могучий, величественный, устремив вверх роскошные вершины. Но после пуска завода его гигантские, изрыгающие отраву трубы за несколько лет сгубили весь этот лес и превратили когда-то цветущую местность в пустошь. Завод, как страшное чудовище, безжалостно уничтожал все, что выросло здесь за десятки и сотни лет. Жилище Гандарина -- так же как и жилища большинства рабочих -- выглядело убого. Это была деревянная изба из одной комнаты с двумя подслеповатыми окнами, не- 231 большими сенями и открытым крыльцом. Одну треть этой маленькой избы почти до потолка занимала глиняная русская печь. Перед печью на деревянных кольях были прибиты две некрашеные полки, покрытые занавесками, на которых хранилась домашняя утварь и посуда. У передней стены вытянулись широкие желтые лавки, а ближе к порогу размещались сундук и сбитая из досок кровать. Между печью и дверью прижалась трехногая лохань, а над ней на мочальной веревке болтался чугунный рукомойник. Почти половину верхней части избы занимали полати. Жена Еремея Петровича, широколицая крепкая женщина, с пунцовыми щеками, вздернутым носом и чуть косящим левым глазом, любила, чтобы в ее избе был порядок. Она не терпела, если дети или сам Еремей Петрович заходили в дом, не почистив как следует обувь, или, чего доброго, вздумали бы разуваться в избе, а не в сенях. Подоконники у нее были всегда заставлены горшками с геранью, ночной красавицей и другими цветами. Белые занавески на окнах, чисто вымытый пол, опрятная, всегда вовремя заштопанная одежда сглаживали впечатление бедности этой большой семьи, где был только один работник. Еремей Петрович был потомственным рудокопом. Вначале, когда дн поселился на заводе,-- а это было несколько лет назад,-- администрация, подкупая отдельных рабочих, решила включить в это число и Еремея. К большим праздникам ему стали посылать подарки. Он был занесен в списки рабочих, которым привозили домой воду. Однако честный по натуре Еремей Петрович вскоре решил раз и навсегда рассчитаться с людьми, оскорблявшими его подкупами. Перед самой пасхой, когда в лавке местного купца Ере-мею подали сверток с праздничными подарками, оплаченными заводом, он бросил этот сверток лавочнику и, стукнув по прилавку кулаком, заявил, что он не был и никогда не будет продажной шкурой. Изумленный такой необычайной выходкой, лавочник ахнул и торопливо сунул сверток под прилавок. После этого инцидента Гандарин был исключен из списка привилегированных и занесен в список неблагонадежных. Еремея Петровича это ничуть не обескуражило. Сегодня домочадцы Еремея Петровича один за другим разошлись, кто к родным, кто к знакомым. А вечером в 232 избе собрались Мартынов, Маркин, Шапочкин, Коваленко, Кауров и Михаил с Алешей. Соблюдая осторожность, собравшиеся долго ие приступали к совещанию. Только после того как был выпит целый самовар чаю, Маркин заговорил о трудностях, вставших перед большевиками в связи с арестом Ершова и последней провокацией англичан. Рассказывая об этом, Маркин оже-сточенно мял попавшую ему в руки фуражку Шапочкина. -- Как волки, на нас бросаются,-- говорил он, поглядывая на сильно похудевшего Еремея.-- Только за несколько дней двоих в тюрьму упрятали, а больше десятка убили. Обнаглели. Никакого житья рабочим нет.-- Он вздохнул И опять взял фуражку.-- Вчера, говорят, Плаксин при всех опять рассказывал, как управляющий обвинял Валентина в смерти Мустафы и Геверса. Я, говорит, им этого все равно не прощу.-- Данила положил на лавку совсем измятую фуражку, мрачно посмотрел на присутствующих и добавил: -- Крутит, подлюга, вину с себя стряхивает, на вас все свалить хочет. Из одной беды не успели выкарабкаться, другую готовит... -- А что ж ему еще делать, если он решил сжить нас со света?--отставляя в сторону пустой стакан, ответил Ва-лентин.-- Одно не удалось -- за другое хватается. Так он будет делать до тех пор, пока мы ему хребет не сломаем. Валентин поднялся с места; поправил поседевшие волосы, шагнул на середину избы. <-- На ошибках нас ловит. Каждую недоглядку использует. А у нас их очень много, ошибок-то этих. Вот и в шахте тоже проротозейничали. Сами ведь дали возможность паразитам поймать нас в ловушку. До сегодняшнего дня мы даже и не знали, кто нас там прихлопнул. На Барклея, друга нашего, грешили. Не полагается так большевикам, а вот допустили... Я больше всех виноват. -- Да ты что? Святой дух, что ли? --перебил Валентина Еремей.-- Как ты мог знать, какие дела этот подлец неделю назад по ночам в шахте творил? -- Ну, все-таки... -- смущенно настаивал на своем Ва-лентин. -- Не на девичник приехали,-- загорячился Еремей.-- Нечего краснеть, как красным девицам. Я прямо говорю, не будь тебя, все бы пропали. Вот ведь как хитро было подстроено, и сатане невдомек. А мы благодаря тебе вырвались. Что правду скрывать? 233 Нестер тяжело поднялся из-за стола. -- Товарищ Гандарин прав. Мы не можем принять на себя ответственность за злодеяние хозяев завода. Правда, нужно стремиться разгадывать замыслы этих подлецов. Но не все еще пока в наших силах. Они должны отвечать за это убийство. А вам, товарищам Шапочкину, Еремею и Ми хаилу, мы выражаем искреннюю благодарность за выдерж ку, за то, что в тяжелую минуту не растерялись и стойко провели борьбу за спасение товарищей. Нестер встал и крепко пожал товарищам руки. -- Англичане пытались сразу больше половины нашей организации прихлопнуть. Не вышло у них. Сорвалось. Здесь немалая заслуга ваша--скрывать ее от рабочих не следует. Это пример выдержки и умения находить выход из самого тяжелого положения. К столу подошел куривший у двери Коваленко. Он выбросил папиросу и, подтянувшись, заговорил медленно, уг- . рюмо: -- Очень плохо, что рабочие до сих пор не знают настоящей причины гибели своих товарищей. По заводу носятся всевозможные слухи; каждый говорит, что вздумается. Одни во всем обвиняют англичан, другие -- Папахина, третьи--запальщика Барклея. А некоторые даже говорят, что виновников вообще найти не удастся. Особенно подпевалы Петчера стараются. Вчера в клуб ни с того ни с сего пожаловал становой пристав Ручкин. "Следствие, говорит, еще не закончено, и я не имею права оглашать результатов, но все клонится к одному: виноваты рабочие, а больше всех их друг, прохвост Барклей. Взрыв? Это, говорит, его рук дело". -- Врет! Врет он, пристав этот, -- неожиданно встрепенулся Алеша. -- Я ему сам рассказывал, как мы с Жуликом все сделали. Как ему не стыдно врать! -- Ты, Лексей, нам лучше расскажи, -- попросил Ере-мей.--Всем рассказал, даже приставу, а мы все еще слухами пользуемся. Алеша встал со скамейки, посмотрел на отца. Тот одоб-рительно кивнул головой. О том, что ему придется рассказать, как они подготовили и произвели с Жульбертоном взрыв, его предупредили еще вчера. Алеше казалось, что он без труда сможет рассказать все по порядку. Но сейчас из головы почему-то все вылетело, и он даже не знал, с чего начать. 234 "Как же это было?" -- с досадой думал Алеша, все ниже и ниже склоняя голову. -- Говори, Лексей. Чего испугался? -- подбадривал мальчика Еремей. -- Вон сколько людей ухлопали, не боя лись, а здесь чего бояться? Свои. Это замечание задело Алешу за живое; передергивая худенькими плечами, он начал всхлипывать. -- Ты чего?--прикрикнул Михаил. -- Не маленький хныкать! Раньше нужно было думать, что делаешь. -- Я не виноват, -- стал оправдываться Алеша. -- Это чужак меня обманул. Я догадался после, да было поздно. -- Знамо, не виноват. А мы разве тебя виним? -- согласился Еремей. -- Эти злодеи не таких, как ты, обманывают. Весь мир надувают, а тебя што? Это им раз плюнуть. Да ты погоди, не об этом разговор сейчас. Ты лучше расскажи нам, как все вышло? Мальчик придвинулся к столу, посмотрел на Нестера. Тот сказал мягко: -- Ну что, Алексей? Ждем мы. Рассказывай давай, как у вас там эта каша заварилась. -- Да'как заварилась? Работал я помощником у чужака. Жуликом его зовут. Не работали, можно сказать, мы, а только шумом занимались. Заложим динамита и пальнем, заложим и пальнем... -- так палим и палим. А потом один раз ночью пришел к нам такой большущий, тоже чужак. Забыл, как его фамилия. Ну, во всем красном ходит... -- Геверс, -- подсказал Шапочкин. -- Да, самый он, Геверс, -- обрадовался Алеша. -- Ходили они, ходили, лопотали-лопотали, а потом этот Геверс показал, где нужно дырки делать, и ушел. А мы ночью взялись за работу и к утру целых шесть штук сделали. -- Мальчик виновато посмотрел на Нестера.-- Как только дырки пробили, Жулик пошел, притащил весь наш склад и по сорок патронов в каждую дырку забухал. Тут мы на Золотой Камень уехали и целую неделю рыбу там ловили. А потом приехали и прямо в шахту. Зашли мы в штрек, потушили огонь. Ну, он меня и послал: "Иди, говорит, подожги и бегом назад!" А я не разобрал -- и туда. Поджег. А когда вернулся, догадался, что неладно сделал, да уж поздно было... -- Мальчик умолк, посмотрел на окружающих его л_юдей и тяжело вздохнул.-- После того как прогремело, чужак поленом или еще чем-то взял да по голове меня и саданул. Дальше я не помню. 235 -- Убить, гады ползучие, мальчишку хотели, -- сжимая кулаки, выругался Михаил, -- Мешает он им. Единственный свидетель. В больницу молока принесли с ядом. Отравить думали. Хорошо, что Федор сначала кошку напоил. -- Все ли, товарищи, ясно? -- хмуро спросил Нестер. Ему никто не ответил. Сидели, низко склонив головы. Как ни сильна была вражда между рабочими и хозяевами, однако никто не ожидал, чтобы они решились на такую зверскую расправу с шахтерами. --- Мерзавцы! Палачи! Перебить их за это мало! -- срываясь с голоса, закричал Саша, Кауров. -- Народ поднять нужно, пусть он с ними расправится. Сколько еще смотреть будем! --: Правильно! -- согласился Нестер.-- Простить им этого нельзя ни в коем случае! Я думаю, что теперь все ясно. Пришло время развернуться и дать им по зубам. -- Конечно, ясно, чего тут мусолить? Решать надо,-- предложил Еремей. -- Ну, что же. Давайте будем решать, -- согласился Не-стер.-- Мне кажется,. что лучше всего будет, если мы проведем собрание и там расскажем рабочим, почему погибли тринадцать наших шахтеров, и прямо укажем, кто в этом виноват. Мы должны добиться освобождения из тюрьмы товарища Папахина и заставить хозяев обеспечить семьи погибших шахтеров пенсиями. Пора показать Уркварту нашу силу. -- Разозлятся рабочие, как бы самосуд не устроили,-- озабоченно заметил Маркин. Нестер беспокойно посмотрел на Данилу. --│ Самосудом мы ничего не добьемся, только вызовем напрасные жертвы. У нас впереди два дня. Надо разъяснить активу нашу задачу. -- Листовку бы выпустить,-- предложил Саша Кауров. -- Правильно,--- одобрил Нестер.-- Момент для выпуска листовки сейчас самый подходящий. Вот в ней давайте и расскажем товарищам, как нужно сейчас действовать. Глава тридцать седьмая В воскресенье, в неурочное время, на заводе загудел главный гудок. Мощный звук пополз над землей, над крышами домов, над верхушками деревьев. Родившись над ко- 236 тельной завода, он разносился за десятки верст в стороны, тревожа и поднимая людей. Петчер, Рихтер и пристав Ручкин сидели за несколько верст от завода в лодке и удили на середине озера рыбу. Когда звук гудка долетел до озера, управляющий взглянул на часы и вопросительно посмотрел на Рихтера. Тот пожал плечами: -- Не пойму, в чем дело?.. -- Может, пожар?--тревожно спросил пристав. -- Нет,-- ответил Рихтер.-- При пожаре не так гудят. Отрывисто. Это что-то другое. Но вскоре гудок замолк, и рыболовы продолжали свое занятие. Предупрежденные о собрании рабочие, заслышав гудок, валом повалили на заводскую площадь. Откуда-то прикатили телегу, положили на нее доски. Это -- трибуна. Первым на телегу поднялся Шапочкин. Увидев Валентина, толпа одобрительно загудела, захлопала в ладоши, кто-то закричал "ура". -- Побелел-то как, смотрите, а еще на той неделе я его видел -- черный, как смоль, был. Вот диво!--недоумевал рослый, с воспаленными глазами, черным опаленным лицом и такими же черными руками кочегар. -- Побелеешь небось, -- снимая кепку, горько вздохнул сосед кочегара.-- Трое суток в могиле сидели. Все они теперь такие. Не только гбловы, но и бороды, как лунь, стали. -- Н-да. Угощают нас хозяева на всю заслонку,-- по-мрачнел кочегар.-- Чего только они не могут над нами сделать? Захотят голодом морить -- морят. Убить вздумают--кончат и глазом не моргнут. Жизня называется! -- А все потому измываются, что молчим мы,-- с гневом ответила пожилая работница.-- А дать бы им как следует, сразу другой коленкор был бы. -- Товарищи!--послышался простуженный голос Ва лентина.-- Не пора ли открывать собрание? Кого предсе дателем изберем? --' Да тебя и изберем!--громко закричала работница. -- Шапочкина! Шапочкина!.. -- поддержали в толпе. Валентин попытался отказаться: -- Может, кого другого? Неудобно как-то. Толпа ответила криком. Валентин махнул рукой. -- Ладно. ?37 По приглашению председателя на подмостках появился Саша Кауров. Шум в толпе постепенно утих. Но Саша молчал. Он волновался. Впервые Саша выступал на таком многолюдном собрании и хотелось выступить как можно лучше. Наконец, он сделал шаг вперед. -- Дорогие товарищи! -- зазвенел над площадью его голос.--- На днях нам пришлось еще раз быть свидетелями, а некоторым -- жертвами подлого преступления наших хо зяев. Я хочу рассказать вам правду о том, что в действи тельности случилось на Смирновской шахте. Он остановился, вынул из кармана небольшую книжечку, переложил ее из руки в руку и, не читая, продолжал : --' Как видно, хозяевам и, в первую очередь, управляющему, не по сердцу наши самые лучшие люди--те, кто защищает интересы рабочих, кого Мы считаем своим авангардом, своей гордостью. Они решили обманным путем собрать этих товарищей в Смирновскую шахту и там похоронить их живыми. Вот свидетель неслыханного, подлого убийства наших товарищей. Смотрите! -- с этими словами он вытащил за руки на подмостки Алешу.-- Руками вот этого мальчика поджег бикфордовы шнуры английский убийца Жульбертон. А потом, чтобы спрятать следы своих кровавых дел, два раза пытался его сжить со света. Вот какие дела творят наши подлые хозяева. Вот как относятся они к своим работникам. Вот их благодарность за то, что мы, холодные и голодные, не считаясь со своим здоровьем, день и ночь гнем на них спины. По площади прокатился гул, поднялся шум, раздались крики: -- Правильно говорит! -- Ив листовках так написано! -- Изверги! А мальчишку за что? --- Как за что? Рабочий он. Вот, значит, и виноват. --│ Измываются чужаки над нами, спасу нет! -- Как лютые звери растерзали наших шахтеров, а сколько поранили, простудили и калеками сделали? -- с го речью продолжал Саша.-- И им все это нипочем, на нас же отыгрываются, нас же обвиняют. Вот и сейчас, ни за что ни про что обвинили во всех грехах Папахина, хорошего чело века, и, как разбойника, упрятали в тюрьму, а настоящие виновники ходят на свободе, посмеиваются... Саша умолк. 238 Со всех концов неслись-яростные крики. Площадь бурлила: --│ Душегубцы! -- Убийцы! -- Звери проклятые! ---│ В шахту их надо побросать! -- Станового, подлюку, тоже с ними туда сбросить! -- Зачем шахту поганить будем? -- кричали с другой стороны.-- Сюда их давай. Здесь и раздавим этих тварей. Александр снова поднял руку, и опять над площадью зазвенел его голос: -- Товарищи! У нас больше нет сил, мы не можем больше терпеть этого насилия! -- Не можем! Не можем! -- гудела толпа. -- Мы должны потребовать, чтобы Петчер, Жульбертон и вся их свора были сосланы на каторгу. Мы требуем, чтобы искалеченные, простуженные шахтеры и их семьи лечились и содержались за счет завода. Семьям убитых должно быть немедленно выдано пособие и установлена пенсия! Над площадью стоял гул. Он то стихал, то вновь нарастал, поднимался и, казалось, был готов снести все, что встанет на его пути. Взволнованный Саша смотрел на бушующую площадь. "Лишку перехватил,--думал он с тревогой.-- Полегче бы надо. Как бы на расправу не бросились". Вдруг на подмостки выскочил щупленький, с растрепанной бородкой, глазастый бухгалтер. Он яростно взмахнул руками и, как бы хватая кого-то за горло, пронзительно закричал: -- Опять требование затеяли! Опять обман? А вот мы хотим сейчас же решить все вопросы. Решить по-нашему, по-революционному. Мы предлагаем .привести сюда всех врагов революции и сейчас же их судить! Судить всех, в один момент,-- закричал он еще громче.-- Судить и именем революции экспроприировать! Экспроприация экспроприаторов--и полная свобода! Вот наш лозунг. Свободолюбивая часть рабочих нашего завода обязана применить к буржуям революционное воздействие и удовлетворить требования остальных. Мы настаиваем: награбленное капиталистами богатство сделать нашим. Тот, кто с этим не соглашается, тот враг и душитель свободы. Да здравствует анархия! -- Молодец! Так их!--послышались отдельные выкрики. / 239 Однако они сейчас же потонули в поднявшемся шуме и громких криках собравшихся. -- Ума-то, видать, у тебя и на копейку нет! -- Болтун! -- Слезай, все равно тебе никто не поверит! -- По физиономии видно, что ты за птица! Кто-то потянул оратора за полу пиджака. Разозлившись, бухгалтер несколько раз плюнул и, выкрикнув похабщину, спрыгнул с телеги. После анархиста на телегу поднялся куренный мастер Мигалкин. Он бережно, обеими руками, как большую ценность, снял с головы войлочную шляпу и, удерживая ее на животе, низко поклонился. Затем пригладил подстриженные в кружок жирно намасленные волосы и, важно откашлявшись, закричал сиплым голосом: -- Граждане! Разрешите у вас спросить, сколько раз мы слушали этих горлопанов? И кто из нас не помнит то вре мя, когда мы не только слушали их, но и делали все, что они говорили? Я надеюсь, дорогие граждане,-- вопроси тельно оглядывая собравшихся, продолжал Мигалкин,--│ что мы не забыли и того, к чему нас это приводило. Так не ужели опять, как Фома непомнящий, мы снова пойдем за ними? У нас случилось немалое горе. Погибли наши братья. Но это произошло совсем не по той причине, о которой нам здесь толкуют... Сказано: ни один волос не упадет с головы человеческой без воли всевышнего. Все, что делается с на ми, делается по воле божьей. Вот что мы должны всегда помнить. Слов нет,-- делая горестное лицо, уже тише про должал он,-- мы должны потребовать, чтобы семьи погиб ших были вознаграждены. Но мы не допустим, чтобы меж ду нами снова начались распри и неурядицы. Итак, дорогие братья, нам надо принять это общее горе как кару всевыш него. Нужно организовать похороны умерших с подобаю щей торжественностью. С иконами и со смирением в серд цах. В стороне послышались жидкие аплодисменты. Мигалкин хотел было продолжать речь, но его прервал поднявшийся шум. -- Иди к чертовой матери! -- послышалось из толпы. │-- Гоните, гоните его с трибуны! Ишь, дураков ищет! -- Как есть батя, только кадила не хватает... Слушая нарастающие крики, Мигалкин торопливо пере крестился, согнувшись, спрыгнул с телеги. 240 Некоторое время телега оставалась пустой. Затем к ней подошел механик паровозного депо. Этого человека знали: он руководил заводскими меньшевиками и был у них в большом почете. Поглаживая окладистую бороду, оратор долго молча смотрел на собравшихся и только после того, как в толпе послышались нетерпеливые голоса, заговорил. -- Дорогие товарищи рабочие! -- сказал он, снимая с головы фуражку и протягивая вперед руки.-- Каждый из нас искренне возмущен случившимся на заводе.--: При этом он тоскливо вздохнул и на некоторое время утих.-- Даже не вдаваясь в существо дела и не выискивая причины гибели наших товарищей, мы можем смело заявить о том, что виновники безусловно должны понести наказание... Но не наше дело устанавливать меру самого наказания. Для этой цели существует законная власть. Это ее прямое дело. Но мы, конечно, тоже вправе просить у властей самого скорого и самого внимательного разбора этого злосчастного дела.-- Вынув из кармана большой красный платок, оратор вытер вспотевший лоб и, несмотря на неодобрительные возгласы, продолжал: -- Не будем зря шуметь и разжигать вражду, как это пытался сделать первый оратор. Мы должны отказаться от невыдержанных и оскорбительных выражений. Наша задача заключается в том, чтобы и в этом случае найти опору для разумного соглашения. Пусть не думают, что мы делаем это из-за слабости,-- стукнув рукой в грудь, продолжал он с угрозой.-- Нет! Не в этом дело. Мы просто не хотим, не разобравшись, поднимать шума, и надеемся, что полиция сама добросовестно разберется и накажет виновных. Если этого не произойдет,-- гордо выпрямившись и подняв вверх руку с фуражкой, закончил оратор,-- тогда мы соберемся вновь и наши слова и речи будут совершенно иными. -- Правильно! Правильно! -- послышались . отдельные голоса. -- Неправильно! Чепуху мелет! -- закричали другие. -- Крутит, как всегда! Зубы заговаривает! -- Вместе с хозяином головы нам морочит. Пора эту по-ганую глотку заткнуть! -- Ни за грош, ни за копейку продают рабочих! -- Предатели, ясно давно! Но другие кричали, что оратор говорит толково и нужно дать ему высказаться до конца. Шум продолжался до 241 тех пор, пока из-за лесочка не появилась группа рабочих, возглавляемая -Гаидариным. Шагая крупным шагом, Ере-мей подымал что-то обеими руками над обнаженной головой. В руках других рабочих трепетали флажки и знамя. На площади послышались приветственные возгласы: -- Со Смирновской! Делегация со Смирновской! Рас ступитесь! Толпа медленно расступилась... Образовался проход к трибуне. Когда делегаты вошли на площадь, все увидели, что Еремей несет в руках эмблему труда -- серп и молот. Со всех концов площади грянуло могучее ура. Шапочкин предоставил слово представителю шахтеров Смирновской шахты. На импровизированную трибуну взошел Гандарин. Площадь замерла. -- Собрание шахтеров Смирновской шахты,-- торжест венно произнес Гандарин,-- передает вам горячий привет, товарищи! Толпа ответила дружным ура. -- Мы пришли к вам,-- продолжал он торжественно и громко,-- согласовать постановление и вместе потребовать ответа от наших подлых хозяев за такие же, как и они сами подлые дела.-- Он вытащил из кармана небольшой лист бумаги. -- Разрешите, я зачитаю постановление? -- Читай! Читай!--послышалось со всех сторон. Пока Еремей читал постановление общего собрания шах-теров Смирновской шахты, площадь начали окружать жан-дармы. Они были вооружены с ног до головы и все теснее и теснее обступали площадь. -- Я предлагаю избрать тройку и поручить ей доби ваться проведения в жизнь нашего постановления,-- гово рил Валентин.-- Если потребуется, пусть даже в Петербург едут и там отстаивают нашу правоту. Это предложение собрание поддержало, и тут же избрало делегатами Маркина, Шапочкина и Еремея. -- А теперь можно и по домам,-- предложил Шапоч кин.-- Не забудьте, что сегодня от нас потребуется особая выдержка. Нас уже окружили шакалы Петчера... Эти псы явились сюда не случайно и не по нашему приглашению. От них можно ожидать любой провокации. Рабочие не должны связываться с вооруженными бандитами. И не потому, что 242 мы их боимся, а потому, что это приведет сейчас к ненужным и бесцельным жертвам. Предупреждение было как нельзя более кстати. Жандармы то тут, то там с криками и угрозами наскакивали на расходившихся рабочих. Но те спокойно сворачивали в сторону и, как бы не замечая налетчиков, продолжали свой путь. Только в отдельных местах произошли мелкие столкновения, давшие жандармам" повод арестовать несколько молодых рабочих. Глава тридцать восьмая Первым в Екатеринбург выехал Маркин, вторым Ере-мей, последним Шапочкин. Однако один за другим они были арестованы в Уфалее. При аресте Маркина, который вез письмо рабочим Екатеринбурга, присутствовали Петчер и Мигалкин, прибывшие в Уфалей тем же поездом, которым приехал и он. -- Шкура продажная! Иуда! Успел ли ты от него хотя бы сребреники-то получить?--показывая на Петчера, с презрением спросил у Мигалкина Данила Иванович. Не отвечая, Мигалкин набожно посмотрел куда-то вверх и, подойдя к старшему жандарму, стал торопливо шептать ему что-то на ухо. Жандарм в свою очередь подошел к Пет-черу, но тот что-то буркнул и быстро прошел в дверь. Спохватившись, жандарм стал с поспешностью объяснять, что оказавшийся здесь совершенно случайно мистер Петчер не хочет принимать в этом деле никакого участия. Выслушав объяснение жандарма, Маркин с усмешкой заметил: -- Я не я, и кобыла не моя? Притворяется. Думает, со стороны вожжами дергать будет. Да ведь не слепые, видим, кто тут случайный, а кто настоящий. МиГалкин злобно посмотрел на Маркина. -- Лоб перекрестил бы лучше, чем подстрекательством заниматься. Нечего шары-то таращить. Мистер Петчер по делам завода сюда приехал. -- Ну да, конечно,-- засмеялся Маркин.-- Он по делам завода, а ты по делам Петчера стараешься. Два сапога пара. Весть об аресте делегатов волной прокатилась по заводу, по шахтам, по лесосекам. По настоянию большевиков 243 профсоюз решил объявить забастовку. В первое же воскресенье население завода вышло на демонстрацию. Демонстрация была мирная, но на площади рабочих окружили полиция и черкесы. Взобравшись на прилавок, Саша Кауров начал говорить, но его вдруг потянули с трибуны. Наклонив голову, он увидел внизу перекосившееся от злобы лицо урядника. Вцепившись обеими руками в Сашину ногу, урядник злобно прошипел: -- Молчать!.. -- Не мешай!--крикнул Саша и вырвал из рук ногу полицейского. Озверевший блюститель порядка выхватил из-за пояса плеть и стал хлестать Сашу по ногам. -- Ах, подлюга!--яростно закричал Саша.-- Ты так?-- И, подавшись вперед, что было силы ударил урядника каб луком по голове. Подоспевший в этот момент пристав Ручкин поднял наган и выстрелил в оратора. Саша пошатнулся, схватился рукой за грудь, но тотчас выпрямился и, пересиливая боль, поднял вверх руку. Площадь замерла. -- Товарищи!--зажимая рану, прошептал Саша.-- Смерть палачам рабочего класса! Смерть угнетателям!.. Защелкали беспорядочно выстрелы. Началась свалка. Через час завод полностью находился в руках бастующих. В схватке было ранено несколько рабочих. Урядник и один стражник убиты. Пристав Ручкин и Петчер успели бежать, а Плаксин, Жульбертон и еще несколько стражников и полицейских были пойманы рабочими и заперты в каталажку. На похороны Саши Каурова пришли почти все рабочие завода; соседние предприятия прислали своих делегатов. Возбуждение рабочих дошло до наивысшего накала. Когда завернутый в красный кумач гроб установили около могилы, к нему подошел Мартынов. Он остановился у гроба и, опустив голову, долго молча стоял с развевающимися по ветру седыми волосами. По его исхудалому лицу катились крупные слезы. Видя, как согнулся под тяжестью горя один из самых закаленных большевиков, тысячная толпа собравшихся на похороны притихла; то тут то там послышались всхлипывания. ?44 Нестер.медленно опустился на колени и до самой земли поклонился погибшему товарищу. В толпе тихо запели: Вы жертвою пали в борьбе роковой, В любви беззаветной к народу. Вы отдали все, что могли, за него, За честь его, жизнь и свободу... Когда смолкли последние звуки похоронного марша, Нестер поднялся на ноги. -- Товарищи! Дорогие братья!--сказал он.-- От имени нашей партии, от имени большевистского комитета, я призываю вас поклясться на дорогой могиле. Поклясться, что мы всегда будем чтить память павших героев и никогда не прекратим борьбы за дело, которому они отдали свою жизнь. В ответ тысячами голосов зазвучала "Марсельеза". После похорон Саши Каурова на заводе еще долго царило безвластие. Чтобы расследовать дело о взрыве, в клубе собрался избранный рабочими трибунал. Прижатый к стене показаниями доктора Феклистова, Жульбертоп признался п своих преступлениях. Он признал, что в заговоре участвовал Геверс, но Петчера выгородил. На вопросы судей, что заставило его пойти на это преступление, Жульбертон не дал ответа, он обвинял во всем Ге-верса. По решению трибунала, Жульбертона приговорили к высылке в Англию. Он дал расписку, что уедет. Все остальные, замешанные в этом деле, были осуждены условно. Лесничего Плаксина суд приговорил к отстранению от должности и обязал немедленно уехать с завода. Глава тридцать девятая Завод притих. Трубы перестали выбрасывать вредный желто-красный газ и черную копоть. Только в шахтах стояли донщики, откачивая воду, да в механическом велись кое-какие работы. В цехах и около шахт дежурили наряды рабочих. Дороги охраняли лесники. Карповы по-прежнему жили в бараке для одиночек, Михаил уже несколько недель болел малярией. Он сильно исхудал, кашлял, лицо осунулось, пожелтело. При встречах товарищи с тревогой поглядывали па 245 Михаила и в один голос советовали ему лечь в больницу. Слушая эти советы, Карпов сердился. -- Что мне там делать, в больнице этой?.. Хину принимать я и здесь могу. А лежать сейчас не время. -- Но ведь малярию все равно надо лечить,-- пытались уговорить упрямца.-- Зачем же затягивать? Тем более, что тебе опять скоро в шахту спускаться. -- Ну, это вряд ли,-- глубоко вздыхая, угрюмо отвечал Карпов и тут же старался перевести беседу на другую тему. Алеша виновато поглядывал на отца. В голове гнездилась неотвязная мысль. "Большой ведь я. Тринадцать лет! А как оплошал. Ровно глупенького, вокруг пальца обвел меня чужак. И все потому получилось, что не думал, что делаю. Игрушками считал. Говорят, у отца не только малярия, но и чахотка. Крепится, а долго все равно не протянет". Мальчик тяжело переживал эту трагедию, стремясь понять, что заставило Жульбертона толкнуть его на такое страшное дело. "Чужаки. Буржуи. Не любят они нас,-- рассуждал Алеша.-- Дикарями считают. Вот и бьют, как скотину..." Сердце мальчика давиХа непосильная тяжесть, и он день ото дня становился все грустнее и серьезнее. Вместе с офицерами жандармского управления на завод прибыл Грей. Для переговоров забастовщики выделили Коваленко и Карпова. Встреча происходила на станции, в салон-вагоне. С ненавистью осматривая представителей рабочих, Грей, не вставая с места и не