там делается. Пулеметчики обогнули дубовую рощу, проскочили через плотину и, перевалив бугор, остановились на задах большого хутора, чтобы оглядеться и дать отдых тяжело дышавшим взмыленным лошадям. Через несколько минут со стороны хутора до слуха пуле-метчиков донесся конский топот. Никита бросился к пулемету и стал наводить его на хутор. Из-за крайнего амбара, в каких-то ста саженях от пулеметчиков, показался одинокий всадник. -- Режь! Вдарь!-- закричал Семен, махая руками в сто рону всадника. Никита припал к прицелу и, вдруг отпрянув, впился глазами в скачущего по дороге человека. -- Бей! Упустишь! Бей!--прыгая около площадки, кри чал взволнованный Семен. Не выдержав, он бросился к пу лемету.-- Чего таращишь шары, уйдет сейчас!.. Мальцев с силой оттолкнул друга от пулемета и закричал рвущимися от волнения голосом: -- Маша! Маша! Ты? Машутка! Семен с недоумением смотрел на Мальцева, потом снова перевел взгляд на всадника и, поняв в чем дело, растерянно сказал: -- Ты смотри-ка, в самом деле она. Вот ведь оказия какая? 392 Никита, как завороженный, продолжал смотреть на бугор, за которым только что скрылась его дочь. Семен подошел к другу, сочувственно заглянул в застывшие глаза друга и, стараясь отвлечь его от горьких размышлений, сказал: -- Не успели сообразить, коня надо было срезать, вот и .задержали бы.-- И,хлопнув руками по бокам, удивленно добавил: -- И все-таки правду, знать, говорили: "Пойдет отец на сына, а сын на отца". Так вот оно и получается. Но это все равно не надолго,-- махнув рукой, добавил Семен.-- Обманули ее белогвардейцы, не иначе... Да на обмане далеко не уедешь. Догадается она, поймет... Но эти слова мало действовали на ошеломленного Маль-цева, увидевшего свою единственную дочь в стане врагов. Опустив голову, он долго стоял как вкопанный, потом сказал с горечью: --' Эх, Маша, Маша. Как же это могло случиться? -- Обманули, обманули подлецы девчонку,-- твердил Семен, видя, как дрогнули и опустились плечи друга, как от боли скривилось лицо. Глава шестнадцатая Реорганизованный в полк отряд "Народной свободы" продолжал отступать на восток, покидая пределы Самарской губернии." Отпросившись на несколько дней у Луганского, теперь уже командира полка, произведенного в подполковники, Ма-шутка обогнала полк и на другой день утром прискакала в Гавриловку. Егор Матвеевич встретил Машутку "с радостью". Увидев погоны, обнял ее и крепко прижал к груди. Егор Матвеевич был предусмотрителен: если победу одержат белые, ему ничего не будет стоить присвоить себе имущество бывшего председателя сельского Совета и ком-муниста, ох которого он пострадал. А Машутка, ловко спро-важенная им на войну, может и не вернуться. Если верх возьмут красные, то он с полным основанием выдаст себя за единственного защитника и покровителя дочери коммуниста и бескорыстного опекуна мальцевского хозяйства. Поэтому на вопрос Машутки, собирается ли он эвакуи-роваться, Егор Матвеевич с недоумением пожал плечами. . 393 -- Куда мне ехать, зачем? Я никому худого не делал, бояться мне нечего. За добро не наказывают.-- Несколько погодя он добавил: -- Уехать-то не хитро, но тогда надо про ститься с хозяйством, со своим и с твоим. А с какой это стати, спрашивается? Нет уж, я останусь. В раздумье Машутка спросила: -- Может, и мне тогда остаться? Егор Матвеевич не на шутку встревожился. Чтобы не наговорить впопыхах лишнего и не вызвать у Машутки по-дозрения, он ответил: -- Надо подумать, Маша. С этим делом торопиться нельзя. Вечером из города должен приехать Тучкин. Он лучше нас знает о военных делах. Посоветуемся с ним и тогда решим. Переговорив с Егором Матвеевичем, Машутка пошла в свой дом. Сейчас, когда она снова вернулась в родное гнездо, она еще острее почувствовала невыносимую тоску и боль. "Вот здесь, на этой лавочке, отец с матерью любили сидеть по вечерам",-- вспомнила Машутка. У этого тополя отец делал ей ледяную горку, здесь же она прощалась с ним, когда уезжала в город. Вот у этого окошка она написала последнее письмо Алеше. "Последнее..." -- мысленно повторила девушка и, уткнувшись лицом в угол ворот, заплакала. Неизвестно, сколько времени простояла бы так Машутка, если бы у ворот не появился Калина. Протерев слезящиеся глаза, он пристально посмотрел на одетую в форму солдата белой армии девушку и не то с сажалением, не то с презрением протянул: -- Плачешь, вояка? Машутка нехотя отвернулась от ворот и, вытерев рука-/ вом глаза, посмотрела на Калину. Во взгляде девушки было столько тоски и страданий, что даже изнуренный непосильной работой, огрубевший Калина пожалел девушку, хотя и считал ее пропащей девкой, по глупости ушедшей в белую армию. Потупившись, он, запинаясь, сказал: -- Извини, Маша, я ведь думал... Да разве тут скоро разберешься? Машутка подошла к Калине и как-то по-детски к нему прижалась. От волнения Калина крякнул и, заторопившись, погла- 394 дил Машуткины волосы. Два дня назад он встретился на базаре со своим сватом из Ивановки. После выпитой бутылки самогона сват рассказал ему, что в Ивановку вернулся его племянник, в свое время арестованный красными за хулиганство. И вот этот племянник уверяет, будто бы гаври-ловцы живы, освобождены из-под ареста и вступили в Красную Армию добровольцами. Калина до сих пор не решил еще, верить его рассказу или нет. Искренне жалея девушку, Калина решил показать ей, чем занимаются люди, с которыми она шагает по одной дорожке. Взяв Машутку за руку, он открыл ворота и повел ее во двор. <-*- Вот посмотри, Маша, чем твои новые друзья промы-шляют сейчас,-- показывая на пять пустых парных телег, плотно стоящих под сараем, сказал Калина.-- Лошадей Егор Матвеевич на заимку угнал, а добро-то вот в амбаре и в подполье спрятано. Тучкин, приятель Егора, припер. Анисья складывать помогала: говорит, золота да серебряна посуда все. Меха, ковры разные, картины. Церковного, говорит, немало... Провожатый будто бы сказывал Анисье, что тут на большие мильоны. Вот оно как получается... Вы воюете, головушки свои под пули подставляете, а они грабежом промышляют. Церкву, и ту не жалеют. Ишь, правда-то у них какая?.. Говорят, не только у Егора, а у другой родни пропасть напрятал награбленного... Богач стал..; А год назад писаришком служил у жандармов. Все они такие. И Егор Матвеевич не лучше... Машутка слушала Калину с большим вниманием, хотя она и видела дела похлеще тех, о которых он ей говорил, но что она могла сделать, что она могла сказать Калине? И девушка ничего не ответила, лишь отворачивала пылающее лицо. Калина умолк^ Еще несколько Минут назад он готов был рассказать ей все, что слышал от свата о ее отце и матери. Но сейчас, когда она так безразлично отнеслась к его сообщению о грабежах Тучкина, он решил, что не стоит она радости. И ничего ей не стал говорить. В избе Машутку встретила Анисья. Обрадовавшись, она засуетилась было около самовара, но потом, всплеснув руками, подбежала к стоявшему под лавкой сундучку, открыла большой замок и, покопавшись в углу сундучка, подала Машутке узелок. -- Экая ведь, какая я стала беспамятная. Чуть было не забыла... Это тебе, Машенька, прислали... Давно в сундуч- 395 ке лежит... Хотела на войну тебе послать, да адресту нету. Егор-то Матвеевич твой адрест никому не дает. У Машутки сильно-сильно забилось сердце. "От Алеши, от Алеши",-- думала она, торопливо развязывая узелок. Действительно, письмо было от Алексея. Он написал его накануне отступления из Златоуста и оставил Пустова-ловым с просьбой отправить, когда наладится связь. "Дорогая Маша,-- писал Алексей,-- завтра мы уходим из Златоуста. Недаром говорят, что у некоторых людей судьба бывает злодейкой. Наша судьба (на самом деле, сложившиеся обстоятельства), пожалуй, хуже, чем злодейка. Как видно, она решила придавить нас к земле, а если удастся, то и раздавить. Я ждал каждый час, каждую минуту, но все напрасно. Значит, дома у тебя случилось что-то большее, чем мы полагали. Иначе бы ты приехала. Я в этом так же уверен, как уверен в твоей любви. Ну что же? Будем мужественными, моя дорогая. Если обстоятельства приготовили нам такое испытание, то нам остается перенести его так, как это делают твердые, честные люди. Помнишь, я тебе рассказывал о Ершове, Маркине и Шапочкине. Ты говорила тогда, что хотела бы стать похожей на них. Вот пришло наше время. Я обещаю тебе быть таким же стойким. Верю, что и ты будешь такой же. Хочу закончить так: теперь я буду сражаться с тройной энергией -- за правду, за тебя и за себя. Ничуть не сомневаюсь, что встретимся живыми и здоровыми и еще более любящими друг друга. Верь, что я найду тебя, Маша. Весь твой Алексей". Машутка не находила себе места. -- Тетя Анисья! Поезжай в Златоуст, тебе это можно. Узнай, куда ушла их часть и найди его. Найди, тетя, и я сделаю для тебя все, что только ты захочешь,-- умоляла девушка. Анисья вздохнула, покачала головой и, начиная дога-дываться, о чем говорит Машутка, со вздохом спросила: -- Я, Машенька, никак не догадаюсь, кого я должна ехать искать в Златоусте? Ты уж скажи прямо... Только теперь Машутка поняла, что Анисья действительно не знает, кого нужно искать. Тронутая ее участливыми словами, девушка придвинулась к Анисье и как родной матери рассказала все о своей любви. -- Ох-хо-хо! -- вырвалось у Анисьи, выслушавшей ис поведь девушки.-- У многих из нас, Машенька, жизнь с это го начинается. Только по-разному она выходит, любовь-то эта. У одних тихо и гладко, а у других, как у тебя, одни слезы да горе. А потом, глядишь, коих так на всю жизнь в дугу и согнет.--- И, погладив девушке волосы, добавила: -- Го- 396 ворят, в Гавриловку красные скоро придут. Оставайся здесь, чего тебе эти белые дались? С красными прилетит твой соколик и все твои беды как рукой снимет. Вместо слез песни каждый день петь будешь. Послушай меня старую,.. Машутка упруго поднялась и, уходя, сказала: -- Эх, тетя Анисья! Все это не так просто, как ты ду маешь. Хоть мне скоро и восемнадцать, но самая разоб раться не могу и боюсь на что-то решиться. Я ведь клятву дала... Вечером на четырех подводах приехал Тучкин. Телеги были до отказа нагружены разными ящиками и тюками. Помогая распрягать лошадей, Машутка невольно подслушала разговор Егора Матвеевича с Тучкиным. -- Больше уж прятать некуда, боюсь я,-- говорил Егор Матвеевич беспрестанно курившему гостю. -- Не бойся,-- хрипел в ответ Тучкин.-- Это я здесь не оставлю, с собой повезу. Тут вещички, брат, эг-ге... Как ящик, так и целый капитал. Музейные ценности спасаю.-- И Тучкин рассмеялся кудахтающим смехом.-- Все под честное слово получил. Ну, значит, и возвращать можно будет честным словом. Вчера один иностранец только за один вот этот ящик пять тысяч золотых давал, да я не тороплюсь... Егор Матвеевич неестественно кашлянул и, помолчав, как-то неопределенно произнес: -- Да... Дела... За ужином долго молчали, хозяин то и дело поглядывал на Тучкина, потом спросил: -- Отступать-то далеко думаете? Мохнатые брови Тучкина полезли вверх. На лице появилось недоумение. Уловив, наконец, едва заметный кивок Егора Матвеевича в сторону Машутки, Тучкин понял, почему он снова задает ему тот же вопрос, на который он час назад ответил, что ничего не знает. Теперь он заговорил иначе. -- Какое же это отступление? Просто хитрость нашего командования. Пришло время, когда можно уничтожить всю красную банду. Наши решили, что лучше всего сделать это уничтожение на знакомой территории. Ну вот, знаете ли, составили такой хитроумный план и заманивают их в ло вушку. Я знаю точно, красным подходит конец. Это ясно. Ну и могу сообщить вам еще об одном секрете, о чем я то же очень хорошо знаю. Хотят еще проверить и своих, кто 397 как поведет себя при отступлении, чтобы потом вывод сделать: кого наградить, а кому голову набок свернуть. Егор Матвеевич сжал дрогнувшие губы, посмотрел на молчавшую Машутку и, вздохнув, сказал: -- Слышишь, Маша, куда дело-то клонится? Это я про наш давешний разговор поминаю. Выходит, что оставаться тебе здесь ни под каким видом нельзя. Лучше немного по терпеть, чем ни за что, ни про что голову потерять. Сама видишь, какое время. Налетишь на злого человека, вроде вашего Зубова, о котором ты мне писала в письме, и конец. Подумав, Машутка возразила: -- Не пойму, за что мне конец будет. Я в белую армию добровольцем пошла. И если теперь служить больше не могу, значит, имею полное право остаться дома.-- И, подумав, добавила:--Я никого не убивала и не грабила. -- Закон есть, я знаю,-- ответил Тучкин.-- Там сказано, чтобы всех дезертиров немедленно расстреливать, и тех, кто скрывает, тоже к стенке. Егор Матвеевич испуганно перекрестился. -- Господи, спаси. Вот еще беда на старости лет нава-лилась,-- и, с укором посмотрев на девушку, спросил: -- Неужели, Маша, ты в самом деле решила под расстрел ме-ня подвести? -- Так ведь я добровольно пошла на фронт. За что же нас расстреливать? -- защищалась Машутка, хотя и знала, как Зубов расстреливает ни в чем не повинных людей. Тучкин махнул рукой и с нескрываемым ехидством про-должал: -- В белой армии все добровольцы, а в законе сказано: "Всех дезертиров без исключения и их укрывателей". Зна чит, доброволец ты или нет, дезертирам одна цена. А по том,-- добавил Тучкин, продолжая насмешливо улыбать ся,-- тебе следовало бы и о клятве подумать... Нехорошо, если отец с матерью в гробу перевертываться будут... Машутка вздрогнула. Поднявшись и выходя из-за стола, она твердо сказала: -- Я клятвы не нарушала и прошу меня этим не ко рить. Но и дурить меня тоже хватит. Остаток ночи и весь следующий день Машутка лежала в постели. Перед закрытыми глазами один за другим вставали отец, мать, Алексей. "Что же мне делать, что?" -- спрашивала себя она, вспоминая угрозу Тучкина. И перед ней, как бы в ответ на это, одна за другой плыли картины 398 убийств и насилий, совершенных белогвардейцами. "Нет, хватит, хватит,-- кусая сухие губы, шептала Машутка.-- Я не могу больше продолжать это черное дело. Нужно решить, что делать дальше. Да, да, решать, а не сидеть сложа руки". Поднявшись с постели и накинув на плечи шинель, она осторожно открыла дверь и так же осторожно вышла на улицу. Глава семнадцатая Саманная, покосившаяся набок изба Калины стояла на самой окраине, недалеко от березовой рощи. Под тенью деревьев много лет назад был установлен деревянный стол на одной дубовой ноге, вкопанной в землю. За этим столом домочадцы и сам Калина любили ужинать и просто посидеть в свободные вечера. Вот и сегодня, вернувшись домой и напившись чаю, Калина сидел около стола и попыхивал самодельной трубкой. Неожиданно его внимание привлек показавшийся из рощи человек, с оглядкой идущий в сторону его дома. Подошедший незнакомец оказался пожилым безусым и безбородым человеком, с веселыми черными глазами, с бритой продолговатой головой. -- Здравствуй, друг,-- сказал незнакомец. -- Здравствуй,-- насторожившись, ответил Калина. -- Не узнаешь? -- склонив голову, спросил незнакомец. -- Юсуп! -- обрадованно воскликнул Калина, узнав, на-конец, в подошедшем своего давнишнего знакомого, с которым несколько лет назад работал на строительстве же-лезнодорожного моста.-- Какими ветрами тебя сюда приду ло? -- По делу, горькая ягода, по делу,-- подавая руку, ответил Юсуп.-- Зря не пришел бы,-- добавил он, внимательно оглядываясь по сторонам. -- А отчего же и просто не зайти к другу,-- не понимая настороженности Юсупа, сказал Калина.-- Помнишь, как вон ту скворешницу ставили, когда вместе с работы шли и ты ночевал у меня? Помнишь, как ты сорвался и я тебя за волосы ухватил. А скворешница-то и сейчас стоит,-- показал рукой Калина. :-- Помню, помню, горькая ягода: упасть-то я тогда не упал, но и волос на голове немного осталось. Вот с тех пор и привык бриться. 399 -- А я тебя поэтому и не узнал. Косматый ты был тогда: борода, усы, а теперь гол-голехонек. Да и годочков-то прошло немало. -- Да-а,-- протянул Юсуп, снова оглядываясь по сторо-нам,-- немало. Видя настороженность Юсупа, Калина пригласил друга в дом и уже у крыльца спросил: -- Ты, вроде, прячешься, что ли? Может быть, ставни закрыть? -- Закрой, закрой,-- согласился Юсуп,-- не люблю, когда на меня смотрят кому не надо. Привычка... -- Знаю,-- вводя друга в избу и чиркая спичкой, чтобы зажечь лампу, ухмыльнулся Калина,-- постоянно вспоминаю твои рассказы, как ты бродяжничал и как каторжника Ершова выручал. Теперь он, поди, комиссаром каким-нибудь ходит. -- Кто, Ершов?--расцветая в улыбке, переспросил Юсуп.-- Угадал. Комиссаром, да еще каким... А ты что, один, что ли? -- не видя никого в избе, спросил Юсуп. -- Один,-- снимая с полки самовар, ответил Калина.-- Ушла хозяйка вместе с ребятами к сватье ночевать, та на мельницу, кажись, уехала, а дома никого. Сейчас самовар поставлю, чайку попьем. На вот кисет, закуривай пока... Юсуп взял кисет, оторвал полоску бумаги и, свертывая цигарку,спросил: -- Ну как, горькая ягода, при новых хозяевах поживаете? -- Неважно,-- гремя трубой, ответил Калина. -- Что так? Новое всегда лучше бывает. Особенно первое время. -- Какие они новые,-- сердито отмахнулся Калина.-- Самое настоящее старье. Хлам, одним словом, который люди выбросили было, а он с грязью назад приплыл. Юсуп, прикуривая, показал пальцем в сторону села. -- Многие так думают или ты один? -- Какое один,-- вздохнул Калина.-- Многие образу-мились. Да оно и не мудрено. Сплошное мордобитие, нагайки, поборы. Что ни день, то новое распоряжение. Богачи прямо осатанели, спасу нет, как гнут палку. Вот-вот треснет. -- Кто, палка или терпение? -- Ну да, палка. --│ И окажется у ней четыре конца,-- засмеялся Юсуп и, 400 пересаживаясь к столу, сказал:--Вот что, горькая ягода, садись-ка поближе, потолковать надо. Калина подошел к столу и, не дожидаясь, когда Юсуп заговорит, спросил: -- Чего скрываешь, скажи прямо, ты оттуда?.. -- Садись, садись, все скажу... Друзья уже говорили больше полчаса, когда в окно кто-то постучал. Прикрутив фитиль, Калина пошел во двор. У крыльца стояла Машутка. Несмотря на' поздние сумерки, Калина видел, как пылали ее щеки. -- Дядя Калина,-- волнуясь, сказала Машутка,-- можно к тебе? -- Ко мне. А зачем? --насторожившись и загораживая дверь, спросил он. --│ Мне с тобой поговорить надо. По очень важному делу. -- Вот как... Ну, что ж, иди вон к скамейке. -- Нет, пойдем уж лучше к роще,-- видя, что Калина не хочет впустить ее в избу, вздохнув, сказала Машутка. За огородом она взяла Калину за руку и почти шепотом, торопливо сказала: -- Дядя Калина, нам на заимку ехать надо. Сейчас же, понимаешь?-. -- Это зачем?--спросил Калина. -- Как зачем? Ведь лошади Тучкина там и караульщика нет... Калина остановился, с недоумением посмотри* на девушку. -- Чего это тебе на ум взбрело. -- Ты же сам говорил, что Тучкин пять парных подвод чужого добра привез. На миллионы. -- Ну и что же? -- Ах, как ты не понимаешь. Угнать надо лошадей, спрятать, вот добро-то и останется. Красные вот-вот здесь будут... Поможем им. Миллионы ведь... -- Ты серьезно это говоришь,-- еще более недоумевая, спросил Калина,-- или пытаешь? Машутка отдернула руку, но не ушла. Горько сказала: -- Грех тебе обо мне так думать, дядя Калина. Сам знаешь, обманули они меня. Но я им это припомню. Калина повернул обратно. -- Дело придумала, Машуха. Идем. Как это я сам не догадался. Сейчас побегу, Васютку с Мишей захвачу. Втро- 401 ем угоним коней в Ипатьев лес. Пусть найдут, попробуют. К утру обернемся. А ты зайди в избу, тут человеку меня один очень хороший есть, поговори с ним. Калина познакомил Машутку с Юсупом, сказал, кто она такая, и, стащив с полатей зипун, ушел. Оставшись за хозяина, Юсуп пригласил Машутку пить чай. -- Садись, друзьями будем,-- улыбаясь дружеской улыбкой, сказал Юсуп.-- Значит, у белых служишь и их же не любишь? -- Они не стоят, чтобы их любили. -- Тогда красным помогай. -- Я бы рада, да не знаю как. -- Хочешь научу? -- Научи, спасибо скажу. Это была беседа опытного разведчика с молодой, попавшей в беду, девушкой. Рассказывая о последних военных действиях полка, Машутка, между прочим, сообщила Юсу-пу о разговоре, подслушанном ею в штабе. Речь шла об организации засады около переправы, чтобы разгромить там части красных, когда они скопятся у реки. -- Если бы я знала, как это можно сделать, я бы сегодня же передала им об этом. Ведь все произойдет через два дня,-- закончила Машутка. -- Об этом не беспокойся,-- уверенно сказал Юсуп.-- Красные все знают, будут знать и это... Теперь Машутка поняла, с кем имеет дело, и стала просить Юсупа помочь ей перейти на сторону красных. Выслушав просьбу девушки, Юсуп отрицательно покачал головой. -- Нет, Маша, тебе туда пока незачем. Одним человеком там больше, одним меньше -- разницы большой не будет. А вот здесь другое дело. Одно то, что ты сейчас сказала, не малого стоит. А дальше, я думаю, еще лучше будет. Продолжай служить у белых. Все смотри, все слушай, запоминай. А мы к тебе будем наведываться. Если человек спросит: "Не пробегала ли здесь собачонка?" и на твои вопрос "Какой масти?" скажет: "Да так, неопределенной", скажи этому человеку все, что спросит и что сама найдешь нужным передать. -- Но я хочу туда, мне здесь очень тяжело,-- взмолилась Машутка. Юсуп, помолчав, сказал: 402 -- Переходить фронт сейчас опасно. Когда будет мож но, мы тебе скажем об этом и поможем. Машутка поднялась и твердо сказала: -- Ну, мне пора. Пусть будет пока так. Можете на ме ня положиться- Я сделаю все, что только будет нужно. Глава восемнадцатая После встречи с Юсупом Машутке стало легче на душе. Она по крайней мере знала, что ей делать. Вернувшись в полк, девушка пошла к Луганскому. Он был очень расстроен. Красные почти полностью уничтожили оставленный им в засаде батальон. Это известие привез сегодня утром вырвавшийся из окружения с горсткой солдат Назаров. Нужно доложить командованию дивизии, но... И Луганский писал в докладе о том, как геройски сражался окруженный красными батальон и как он уничтожил целый полк противника. Затем добавил, что если бы не ошибки погибшего командира, то батальон наверняка бы выполнил поставленную перед ним задачу и что оставшиеся в живых солдаты, безусловно, заслуживают награды за проявленное геройство. В заключение Луганский просил начальство прислать ему пополнение людьми, боеприпасами и еще одной батареей, чтобы сделать полк еще более боеспособным. Оседлав гнедого, -Машутка поскакала в штаб дивизии. На въезде в соседнее село она встретила группу людей, окруживших телегу. Молодой башкирин, сидя на груде тряпья, громко расхваливал продаваемые им товары, уложенные в небольшой деревянный сундучок. -- Разный шурум-бурум есть,-- показывая на открытый сундучок, кричал старьевщик. -- Иголка есть, нитка есть- Шила есть, наперсток есть. ?Квачка хош березовой, хош сосновый бери. Всякой шабола берем, дорогой товар даем. Не переставая говорить, барахольщик быстро совал ок-ружившим его бабам разную мелочь в обмен на отрепья ко-нопли и тряпье. В тот момент, когда Машутка приблизилась к телеге старьевщика, туда подошел пожилой с перевязанной рукой солдат и попросил, чтобы ему дали жвачки. В обмен он подал грязные, порванные кальсоны. Увидев штаны, стоящая 403 рядом молодая баба, сморщив вздернутый нос, фыркнула. -- Фу, гадость. Вымыл бы сперва. -- Есть когда мыть, наше дело солдатское,-- огрызнулся солдат.-- Воевать надо... Вас защищаем. -- Видать тебя, вояку. Драпаешь так, что не слышишь, как текет из тебя,-- напирала баба,-- нужен ты такой защитник. --│ Фють, стерва! -- озлился солдат, замахиваясь штанами. Но баба не уступала. -- Сам ты стерва. Вот такие защитники в вашем войске только и остались. Кто поумнее, все по домам расходятся. Шел бы и ты, жена поди есть. У кулаков одним защитником меньше будет. Значит, все-таки людям польза. -- Угадала! Ой, угадала,-- захохотал стоящий рядом молодой и тоже раненый солдат.-- А я тебе что говорил. Влипли мы в чужую кашу и никак выбраться не можем. Получив взамен кальсон кусочек жвачки, пожилой солдат примирительно сказал: -- Может, и влипли. Черт его разберет. Машутке захотелось купить жвачку, но у нее не было тряпья, и она спросила, не продаст ли старьевщик жвачку за деньги. Парень посмотрел на Машутку внимательным взглядом и, подавая черный комочек, сказал: -- Не надо, не надо. Деньги не беру. Хороший девка шурум-бурум совсем не жалко. В штабе дивизии Машутка встретила свою однопол-чанку -- машинистку Сорокину Дину. Здороваясь с Ма-шуткой, Дина сказала, что звонил Луганский и просил вручить ей очень важный пакет. А провожая подругу, не стерпела и шепотом сообщила: -- Наши собираются наступать, в пакете план опера ции... Сообщение Дины заставило Машутку вздрогнуть. В голове родилась дерзкая мысль, бросившая ее сначала в жар, потом в озноб. "А что, если..." -- подумала Машутка, прощаясь с Диной. Чем дальше, тем больше эта мысль овладевала девушкой. Она только никак не могла придумать, как благополучно схоронить концы. Выехав в поле, Машутка пришпорила гнедого. Навстречу ей двигалась стена леса, немного выше плыли мохнатые облака, справа, тяжело взмахивая крыльями, летели журавли, по жнивью пастух гнал большое стадо скота. Подняв 404 кнутовище, пастух начал делать знаки, прося Машутку остановиться. Придержав гнедого, девушка стала ждать медленно подходившего пастуха. Не дойдя сажен десять, пастух закричал: -- Вернись! Не проедешь. Там солдаты мост починя ют. Пешком пройти можно, а верхом вряд ли. Вдруг Машутка рассмеялась и, пришпорив коня, галопом поскакала к лесу. Теперь она знала, что ей нужно делать... Въехав в лес, Машутка свернула в сторону, перевалила через бугорок и, убедившись, что ее никто не видит, соскочила на зашуршавшие под ногами листья. Опустившись на землю, она сняла сумку и трясущимися руками вынула и вскрыла пакет. Потом, еще раз осмотревшись, стала внимательно читать бумагу. ...Через несколько минут Машутка поскакала дальше. У моста работал саперный взвод. Молодцеватый унтер размеренным солдатским шагом подошел к спешившейся девушке. Но увидев, с кем он имеет дело, озорно улыбнулся и, ткнув к козырьку руку, спросил: -- Струсила? -- Нисколько,-- задорно ответила Машутка.-- Я не из таких. -- Видать тебя... Чего же не едешь тогда? -- Ипоеду,-- схватившись за луку седла, ответила Ма-шутка. Унтер почесал за ухом. -- Лучше бы в поводу провести, на середине три доски только еще проложены. Можешь слететь. Но Машутка последних слов унтера не слышала. Увидев подъезжающую девушку, работающие на мосту солдаты замахали руками. Как бы в ответ на их предупреж-дение, Машутка пришпорила гнедого, направляя его на лежащие над проломом доски. Когда лошадь взошла на доски, Машутка резко дернула правый повод. Не поняв желания хозяйки, гнедой поднялся на дыбы, потом неожиданно прыгнул и, сорвавшись, полетел в воду. ...Машутка плыла рядом с гнедым, ухватившись за гриву. Холодная вода пронизывала ее насквозь. Но она не чувствовала холода, совала руку в сумку, стремясь разлохматить пакет. Унтер помог ей выбраться из воды, крикнул солдат и сказал, чтобы они вытащили бьющегося о крутой берег 405 гнедого, потом схватил из рук девушки сумку, побежал к горевшему около палатки костру. Увидев размокший, разлезшийся пакет, Машутка запри-читала. -- Ой, что мне теперь будет, тут ведь ни одного слова не разберешь. Как я его повезу? Унтер сочувственно покачал головой, подошел к привя-занной к дереву лошади, влез в седло и, показывая вперед черенком плети, сказал: -- Ты не виновата. Поедем обратно. Дежуривший в штабе подполковник, узнав, в чем дело, грубо выругался, но, выслушав объяснение унтер-офицера,- -смягчился и велел выдать новый пакет. Получив план операции и заслушав доклад Машутки о том, как, стремясь как можно быстрее доставить бумагу, она чуть было не утонула в реке, Луганский покачал головой. И хотя он и не придал происшествию особого значения, все же взял у нее револьвер и сказал, что отстраняет ее от должности связного на пять суток. Машутка, как угорелая, металась по избе. Что толку, что она знает план контрудара белых, если об этом не будет сообщено кому следует. "Юсуп, Юсуп,-- шептала Машутка.-- Ты ведь говорил, что будешь меня навещать. Как же мне тебя найти, где?" Утром она решила ехать на передовую к Чугункову и, если удастся, высмотреть место, где можно будет перейти к красным, она могла ждать еще не больше двух суток. Объезжая выползавшее из села стадо коров, Машутка наткнулась на стоявшую в стороне от дороги повозку старь-евщика. Парень стоял около телеги и поил из ведра распря-женную лошадь. Заметив Машутку, парень поставил на землю ведро и замахал рукой. -- Эй, барышня, жвачка, жвачка бери! -- Нет, не надо,-- сердито ответила Машутка. -- Что так, вкусной ведь. -- Не хочу! -- А-а-а,-- протянул парень,-- тогда скажи, пожалста, не пробегала ли здесь собачонка? От неожиданности Машутка раскрыла рот, потом, опом-нившись, спрыгнула с гнедого и, подходя, спросила: -- Какой масти? -- Да так, неопределенной,--- уже улыбаясь, ответил парень. 406 Машутка привязала гнедого к телеге, старьевщик открыл сундучок и стал показывать свои товары. -- Говори. Все говори. Машутка почти слово в слово передала приказ об операции. Выслушав девушку," парень захлопнул сундучок и, подавая ей несколько иголок, моточек ниток, кусок жвачки и еще кое-какую мелочь, сказал: -- Я запомнил. Завтра утром передам Юсупу. Спаси бо,-- и, взяв пустое ведро, пошел к колодцу. Машутка вскочила в седло, натянула поводья и галопом поскакала в степь. Глава девятнадцатая Не легкое дело для командира сдать батарею и уйти от тех, с кем не раз смотрел смерти в глаза и перенес так много невзгод и лишений. А все-таки надо. Завтра утром Алексей должен быть в штабе дивизии. У порога, попыхивая цигаркой, уже сидел Редькин, вызванный вместе с ним в штаб дивизии. Готовясь "к поездке, Михаил надел на себя новую кашемировую рубаху, расшитую по подолу и по вороту синими лилиями, густо намазал волосы маслом и вдобавок повязал на шею красный ситцевый платок. --- Галстух,-- объяснил он товарищам, спросившим, что это такое, и, заметив на лицах друзей недоумение, добавил: │--А комиссар как сказал? "Своя интеллигенция нужна". Ну вот галстух это и есть культурная принадлежность и все такое. Все образованные люди носят галстух, потому что это вроде... как бы...-- запнувшись и не найдя подходящего подтверждения достоинств галстука, он махнул рукой и, важно кашлянув, сказал: -- Одним словом, это культурный минимум и все прочее. Бросая косые взгляды на Алексея, Михаил обдумывал речь, которую собирался произнести, прощаясь с командиром батареи. Он был уверен, что обязательно будет митинг и ему представится случай поднять дух бойцов, а заодно блеснуть красноречием перед новым командиром. Зачем вызывали его в штаб дивизии, он не знал, но не сомневался, что скоро вернется обратно в батарею, поэтому и думал только о проводах Алексея. 407 "Берут голубчика от нас, хорошим людям нигде покоя нет,-- потягивая самосад и лениво поплевывая в угол, рассуждал Михаил.-- Неплохо нам с ним было.,. Воевали,.. Пожалуй, не хуже меня батареец.,. Когда снаряды были, маху не давал... Вон новыйг-то командир, вроде, тоже добрый парень на вид, да вот неизвестно еще, как у него с этой самой наукой будет? У Карпова математика, фурмалы разные, как на ладони. Посмотрит на них, пошевыряет карандашом и на тебе, влепил снаряд в саму что ни на есть точку. У него фурмал этих разных, математик на целую дивизию хватит, а не то, что для батареи... Башка парень, одним словом..." Видя, что Алексей все еще не решается подписать акт, Редькин поднялся с места, взялся за дверную ручку, качнул головой в сторону двора. -- С точки зрения текущего момента, лучше пойдем сначала на митинг, а подписать и после можно... Выведенный Редькиным из раздумья, Карпов вздохнул, взял карандаш и, расписавшись, пошел в дверь. Батарейцы собрались около школы. Вблизи стояли на-крытые чехлами орудия. С севера дул сильный порывистый ветер. Над площадью и над крышами домов кружились пожелтевшие листья тополей. Ветер приносил на площадь запахи вымолоченной конопли и дыма от сжигаемого бурьяна. Принюхиваясь к запахам, бойцы шумно вздыхали: -- Осень... -- Да, уж и зима на носу, покров скоро. -- Хорошо бы теперь валенки получить и шапки. -- Проси еще варежки пуховые, теплее будет. -- Голодной свинье желуди снятся. -- Ха-ха-ха. Помечтали о тепле, и то хорошо. Поздоровавшись с товарищами, Алексей поднялся на стоявшую у стены скамейку и, устремив взгляд на окружающих его бойцов, сказал, снимая фуражку и поправляя упавшие на лоб волосы: -- Ну что ж, товарищи, давайте будем прощаться. Жаль, очень жаль с вами расставаться, да ничего, знать, не поделаешь. Дисциплина... Спасибо за совместную службу. Думаю, что лихом поминать не будете. Карпов спрыгнул со скамейки, стал жаТь сослуживцам руки. -- Ни пуха ни пера, ребята. -- Тебе тоже гладеньку дорожку, товарищ командир. 408 -- Ершову с Калашниковым привет от нас передавай! -- Скажи им, что дальше еще пуще беляков бить будем. Потом слово взял вновь назначенный командир. Широ коплечий, черноволосый парень, лет двадцати пяти. -- Товарищи,-- пряча руки то в карманы брюк, то за талкивая их куда-то за спину, начал командир,-- я белогвар дейцам пощады не дам. Они у меня отца убили... Даю сло во, я не подведу. На меня можете положиться. Вот и все, что мог сказать новый командир, принимая-батарею. Потом выступали красноармейцы, но главным оратором оказался Редькин. Правда, помня разговор в политотделе, он вначале сдерживался, но вскоре вошел в раж и понес. -- Вот, друзья, значит, как оно получается в области военной жизни. Был, скажем, человек, командовал нами, любили мы его, а теперь подписал он акту -- и на тебе, из воль форменным образом любить другого командира.-- Редькин пригладил волосы пальцами, поправил на шее красный платок и, застегивая на расписанной рубахе две расстегнувшиеся пуговицы, продолжал:--Когда мы выби рали командиров по признакам классового сознания, мы делали анархичную процедуру революции. Теперь мы все знаем революционную дисциплину, с актами и приказами. Сказал и крышка. Замри... Чтобы ни гу-гу... В общем и целом, дорогие товарищи, поразводили мы философии эти самые, хватит. Теперича все по-писаному пойдет, по революционной дисциплине. Вот что надо помнить нам се годня, дорогие товарищи бойцы. А вам, товарищ командир, мы обещаем бить белогвардейскую шкуру по всем лопат кам до тех пор, пока она не окочурится. Говорят, ди ректория издыхать собирается. Понюхала нашего пороха, сморщила напомаженные губки и айда из Уфы в Омск уле петывать. Ну что же? В Омск, так в Омск. Только все рав но, где бы эта гидра мирового империализма ни пряталась, мы ее отовсюду выкурим и прихлопаем. Зная Редькина, собравшиеся с нетерпением ждали, когда он кончит, однако последние слова всем так понравились, что кругом захлопали в ладоши, послышались возгласы одобрения. -- Правильно! Не нужны они нам, -к черту! -- К Керзону пусть катятся! -- Ллойд-Джорджа о "них тоже плачет, а нам не нужны- 409 --- Правильно. Михаил замахал руками. Он не любил, когда его пере-бивали. -- Тише! Тише, говорю! Эва раскричались, даже кон чить не дали. Я вот про эту саму, еще про деревенску сти хию хочу сейчас сказать...-- Он снова пригладил волосы, но, как видно, не найдя что сказать, так и оставил пальцы в волосах и вопросительно посмотрел на Алексея. Карпов не замедлил прийти другу на помощь. -- Про бедноту нужно думать. Ее поближе к власти придвигать, середняков не обижать ни в коем случае. Одним словом, за счет кулаков бедноте и середнякам день за днем жизнь получше устраивать надо. -- Вот язви его в душу! Точно! Как в аптеке,-- согласился Редькин.-- Значит, пусть наш новый товарищ командир запомнит эту прокламацию и начнет вместе с нами бить всю мировую контру. На этом, дорогие товарищи, я и хочу закончить свою агитацию. Михаил спрыгнул было со скамейки, но сейчас же вернулся и добавил: -- Завтра я буду у товарища Маркина и от всех скажу ему, что товарища Карпова мы отпустили в интересах всемирной революции и что после этого наша батарея опять-таки остается самой преданной, самой боевой. -- Правильно!--послышалось среди присутствующих. -- Так и скажи комиссару: белякам не уступим. -- Снарядов пусть побольше присылает, а огонек будем разводить. Глава двадцатая Маркин принял батарейцев не в штабе, а в небольшой, покосившейся крестьянской избе. У дверей, кидая недоверчивые взгляды, топтался одетый в длинную шинель красноармеец. Когда Карпов с Редькиным вошли в избу, Маркин сидел у неокрашенного стола и делал какие-то пометки на полях газеты. Данила Иванович выглядел так, словно только что встал после тяжелой болезни. Волосы редкими прядями липли ко лбу и вискам, лицо было покрыто желтоватой бледностью, руки заметно дрожали. Алексею говорили, что комйс- 410 cap работает почти без сна. Днем он ездит по полкам и под-разделениям, ночью читает газеты, книги, пишет статьи, руководит совещаниями. Поздоровавшись с комиссаром и получив разрешение садиться, Алексей решил было до начала официального разговора узнать о состоянии здоровья Данилы Иванови- * ча, но тот опередил его вопросом, сдал ли он батарею. Получив утвердительный ответ, Маркин вышел за дверь, переговорил о чем-то с красноармейцем и, вернувшись в избу, вплотную подсел к батарейцам. Положив руки на плечи своих собеседников, Маркин спросил: -- Не надоело вам там снаряды по врагам кидать. Не хотите чего поострее? Алексей насторожился и уклончиво ответил: -- Нам где бы врага ни бить, Данила Иванович, лишь бы бить... -- Да ну!.. Неужели так-таки везде и одинаково,-- про-должая улыбаться, спросил Маркин. -- С точки зрения мировой революции...-- начал было Редькин, но, вспомнив, как отрицательно относится Маркин к его красноречию, запнулся и выпалил:--Так точно, товарищ комиссар дивизии! Везде одинаково, увидишь белогвардейца и бей его наповал. Маркин рассмеялся: -- Вообще -то это правильно, -- и, понизив и без того негромкий голос, добавил: -- Мы хотим послать вас во вра жеский тыл помочь там нашим- Дело очень серьезное. Если разобраться, то другой более сложной задачи у нас сейчас нет.-- Он внимательно посмотрел на своих собеседников и как-то неожиданно закончил:--Вот такие дела, друзья, хочу знать, как вы к этому отнесетесь. Алексей сразу же сказал: -- Не знаю, как товарищ Редькин, а я готов пойти да же сегодня. Редькин по привычке полез пальцами в шевелюру. --│ Ежели за мировой пролетарский интернационал... мы с товарищем Карповым пойдем в огонь и воду. И батарейцы наши просили передать вам, товарищ комиссар дивизии, революционный привет и сказать, что они, как трудящийся и прочий пролетарский класс, тоже будут бить беляков... --- Просили побольше посылать им снарядов,-- стре- 411 мясь остановить разговорившегося Михаила, вставил Алексей- -- Да, что правда, то правда,--- согласился Редькин, до гадываясь, почему Алексей перебил его.--'Снаряды это то же самое, что чугуном буржуйскую глотку заливать. Что касается в тыл к врагу, так вы посылайте нас, товарищ ко миссар, без всякого сумления. Если нужно, мы животы по ложим, а дело сделаем. Сгибая голову, чтобы не стукнуться о косяк, в избу вошли Пустовалов и еще двое. Увидев друга, Алексей обра-дованно вскочил с места, то же самое сделал и Редькин. -- А! Вот вы, оказывается, где скрываетесь,-- обнимая друзей, воскликнул Пустовалов, потом, показывая на при шедших с ним людей, сказал: --А это, Алексей, отец Ма- шутки, Мальцев Никита, знакомься. А это его сосед, Про нин. Алексей был настолько взволнован встречей, что, пожимая новым знакомым руки, только и нашелся сказать: -- Фу!.. До чего же здорово! Точно зимой дождь на голову. Да откуда вы взялись, Сергей? В самом деле, с неба, что ли? -- Выдумал тоже, с неба! Что мы, архангелы какие?-- засмеялся Пустовалов, оскалив прокуренные зубы. Затем снова пожал Алексею руку и добавил:-- Одним делом с вами занимаемся, только дорожками разными ходим. Когда приветствия были позади, Маркин сказал: -- Давайте ближе к делу. Товарищ Пустовалов прибыл к нам от уральских партизан. Им нужна помощь. Взрыв чатки просят прислать, патронов. Думали мы тут с Васи лием Дмитриевичем, с товарищем Ершовым советовались и решили послать к ним пять человек. Командиром назна чается товарищ Карпов. Возьмете фунтов по сорок взрыв чатки, оружие и двинетесь...-- Маркин пристально посмот рел на будущих партизан.-- Как видите, дело поручаем вам, товарищи, нешуточное. Наказ такой: перво-наперво доставить взрывчатку, потом крепче нажимать на разруше ние железной дороги. Тормозить движение, уничтожать военные грузы. Ну, а там дальше и сами увидите, что нуж но делать. Подскажет обстановка. О возвращении назад тоже сами решите.-- Данила Иванович снова помолчал, снова обвел взглядом своих собеседников и, как бы вспом нив, добавил: --А главное, объясняйте людям, как белые их обманывают на каждом шагу. Вчера в штабе фронта това- 412 рищ Ершов делал доклад. Говорил он больше всего о меж-дународном положении. Война в Европе закончилась по-ражением немцев. Теперь Антанта развязала себе руки. Надо ожидать усиления нажима на нас.-- Данила Иванович вздохнул, и Алексей снова увидел на его лице страшную усталость, которая была особенно видна в начале разговора. Когда были решены все вопросы и закончены сборы, Алексей зашел к Маркину проститься. Данила Иванович долго смотрел на него воспаленными глазами. -- Не робеешь? -- На войне везде страшно, Данила Иванович, что же делать -- не мы, так кто-то другой должен пойти. Маркин подошел к Алексею и положил руку ему на плечо. ' -- Пойми, Алексей, других послать я не мог. Такое дело любому не поручишь. Глава двадцать первая К воротам двухэтажного, недавно выкрашенного в светлые тона, дома один за другим подъезжали многочисленные гости и акционеры Кыштымской корпорации. Вылезая или выскакивая, в зависимости от возраста, из роскошных фаэтонов, приехавшие весело крякали, смеялись и, на ходу рассказывая друг другу свежие анекдоты, спешили в гостеприимный дом председателя корпорации Джемса Петчера. В гардеробной, постукивая деревяшкой, гостей обслуживал полный георгиевский кавалер Федор Зуев. Он же был и кучером у Петчера. Когда все гости прибыли, Федор запер входную дверь, поднялся в приемную и занял там свое место. Сегодня приехало много людей. Из присутствующих Федор знал Абросима, Якушева, Хальникова, Тимирязева, мистера Темплера и Моррисона, начальника уездной милиции Ручкина. Когда Федор поднялся на второй этаж, там, в большой гостиной, стоял такой густой шум, какой обыкновенно бывает, когда все присутствующие навеселе и когда все хотят говорить. Недалеко от двери сидели Абросим, Хальников и Якушев. Поблескивая кольцами, Хальников, повернувшись, впол-оборота к Якушеву, громко говорил: 413 -- Нет, вы только подумайте, Илья Ильич, сколько про центов. Так умеют делать деньги на наших товарах и сырье одни американцы. Молодцы. Прямо говорю, завидую им. Вы не можете представить себе, как они пухнут. Пустил в в оборот, скажем, десять тысяч, и на тебе -- через год четы реста. Целое богатство.-- Хальников покрутил головой и, обращаясь теперь уже к Абросиму, продолжал:--А меня эти подлые большевики в корень разорили. Завод почти стоит, корпорация тоже на ладан дышит. Боюсь, что в этом году больше двухсот процентов прибылей не получу. Две сти и не больше. Эх, как бы я хотел к американцам в ком панию. Кажется, ничего бы не пожалел.-- Он вздохнул, по смотрел на потолок и грустно добавил:--Ничего, знать, не поделаешь, придется субсидию у правительства просить. Говорят, дают. Якушев смерил Хальникова пренебрежительным взглядом, расправил надушенные усы, хмыкнул и, сделав неопределенный жест, сказал: -- Конечно, что и говорить! Субсидия--это дело, по нимаете, деликатное. Особенно, ежели наличными, да как можно побольше. Так,- знаете, даже без конца хочется рас писываться. Приятно, понимаете.-- Якушев положил в рот душистый леденец и, лениво зевая, продолжал:-- На днях мой пройдоха Трошка в Омск ездил, ну, понимаете, через брата выхлопотал там двести тысяч субсидии этой. Думаю теперь еще просить. Хорошо, понимаете, наличными дают... Лицо Хальникова позеленело. От зависти он долго не мог выговорить ни слова. И лишь после того, когда выпил целый стакан воды, с трудом спросил: -- Неужели, Илья Ильич, получили двести тысяч? И даже наличными? -- Да, получил,-- снова зевнул Якушев,-- в золотом исчислении, понимаете. -- Но позвольте спросить, Илья Ильич,-- с лицом пере-косившимся от злобы, продолжал Хальников,-- под что же вам дали субсидию? Ведь, если разобраться, у вас, кроме ножика, которым можно подстрогать карандаш, чтобы расписаться в получении субсидии, никаких орудий производства нет. Землю тоже всю мужики отобрали. Под что же субсидия? Прямо не пойму, как это так?.. -- Как, как? А вот так,-- рассердившись, стукнул по столу кулаком Якушев. -- Отдадут мне землю. Брат пишет, что сам разговаривал с адмиралом. Обещал... Все, говорит, 414 вернем, пусть только повременят немного. Общественное мнение, говорит, создать нужно, понимаете... Ну войну там закончить и еще что-то... -- Точно, точно,-- подтвердил Абросим,-- политика у верховного известна. Опираться на тех, кто покрепче. Мы теперь сила, а не кто-нибудь. Субсидию берите, Илья Ильич. Дают -- берите, не дают -- просите. Вон налоги-то как пошли... Теперь всех облагают, и "голытьбу. Хватит им на чужой спине ехать. Пусть и они со всеми наравне платят. А вам надо, Илья Ильич. Вы пострадавший от этой голытьбы самой.-- Абросим взмахнул рукой, хотел продолжать, но на другом конце зала поднялся Петчер. Схватившись за бороду, Абросим умолк на полуслове и, показывая головой в сторону Петчера, зашептал:--Тише! Тише! Хозяин говорить хочет, сам... Петчер неторопливо, с достоинством, обвел присутствующих прищуренным взглядом и, потирая руки, попросил разрешения открыть собрание. -- Открывайте, чего еще там,-- за всех ответил угрюмый Тимирязев. Он был зол на себя и на всех присутствующих. Нажив за время войны миллионы, Тимирязев считал' себя сейчас особенно пострадавшим. Все его основные заводы находились в центре страны и до сих пор оставались на территории, занятой советами. -- Сегодня, господа,-- продолжая потирать руки и, как заправский 1актер, раздавая улыбки налево и направо, начал Петчер,-- я имею возможность порадовать вас приятной новостью. Кажется теперь мы можем с уверенностью сказать, что нависшая над нами большевистская тьма не только рассеялась, но и не нанесла нам серьезных потерь. Разрешите предоставить по этому поводу слово нашему глубокоуважаемому лорду Форису Морриссону. Над столом вытянулась сухопарая фигурка Морриссона. В левой руке его появилась записная книжка. Сверкнув маленькими глазками, Морриссон стал читать. -- Господа! Несколько часов назад мы получили теле графное уведомление главного экономического советника при верховном правителе, нашего многоуважаемого барона Лесли Уркварта. Он сообщает, что по его докладу о возме щении убытков, понесенных нашей корпорацией от больше вистского нашествия, верховный правитель соизволил соб ственноручно начертать: "Все возместить за счет казны. Представить корпо- 415 рации первоочередное право на разработку недр, на аренду и постройку новых предприятий и на неограниченную покупку земель и лесов по всей России". В комнате поднялся невообразимый шум. Хлопали в ладоши. Хальников и Абросим кричали ура, на пол летели стаканы. От радости некоторые даже плакали. -- Господа! Господа! -- стремясь заглушить шум, зак ричал Хальников.-- Я предлагаю сейчас же послать верхов ному правителю благодарственную телеграмму. Пусть он знает о нашей преданности отечеству. Предложение Хальникова было поддержано всеми при-сутствующими. Составление телеграммы поручили ему и Петчеру. Якушев настоял, чтобы в телеграмме было сказано о скорбном положении помещиков и их надежде на скорое избавление земель от новых хозяев. Потом Петчер предоставил слово Темплеру. Уставившись тяжелым взглядом на сидящих перед ним людей, Темплер медленно поднял вверх руку и, когда в зале воцарилась абсолютная тишина, сиплым ' голосом сказал: -- Сообщение приятное, господа, что и говорить. Мистер Уркварт отлично знает свое дело. Но это, разрешите доложить, ни в коем случае не может уводить нас в сторону от действительности. Мы не можем не видеть, как на всей территории востока и севера России англичане и их друзья постепенно оттесняются на второстепенное место. Как черные вороны растаскивают плохо лежащую добычу, так и налетевшие американские предприниматели беспрепятственно день за днем захватывают экономику Сибири и Дальнего Востока. Мы должны бороться, -господа, чтобы сохранить за Англией долю, соответствующую великой державе. Было бы непростительно и даже глупо, господа, допустить обратное. Вот, разрешите доложить, о чем я и хотел вам сказать.-- Темплер умолк, глубоко вздохнул и, настороженно осмотревшись, добавил:-- Кроме того, нам нужно, господа серьезно взяться за обуздание здешних рабочих. Это вторая и, пожалуй, еще более важная задача. Беда здесь в том, что большевики их так распустили, что теперь даже трудно поверить в их былую терпеливость и работоспособность. Рабочие уходят с предприятий, устраивают в военное время забастовки, бегут в леса.к партизанам. -- Точно! Точно! В самую точку бьете,-- замахав руками, закричал Якушев.-- Милицию нашу надо прижать. 416 Сколько времени она еще будет спать. А рабочие безобраз-ничают. -- Прижимать надо. Хватит, потерпели! -- Скрутим, наша власть теперь! Встревоженный начавшимися забастовками и восстаниями рабочих в Сибири и на Дальнем Востоке, Темплер стремился предупредить своих "друзей" и подтолкнуть их на встречные меры. -- Надо строже следить за ними,-- продолжал Тем плер,-- всякую попытку к саботажу сейчас же пресекать. Нельзя забывать, что в таких делах твердая рука всегда лучше мягкой. Ведь это так, капитан,-- вдруг обратился он к начальнику уездной милиции.. Ручкин вскочил с кресла, взял под козырек. .-- Так точно, господин полковник. Разрешите доложить: мы принимаем самые строгие меры. Сейчас в нашем уезде выпорот плетьми или шомполами каждый двадцатый рабочий и члены их семей. Буду стараться, господа, чтобы...-- он хотел сказать, чтобы выпороть каждого рабочего, но, подумав, счел все же это неудобным, поэтому добавил: --│ Каждого десятого, а потом посмотрим. Не образумятся -- плетей у нас хватит. Пули тоже есть. В зале послышались одобрительные возгласы: -- Правильно! -- Так и надо! Давно пора! -- Не только пороть, но к стенке ставить побольше!.. Рука Темплера снова полезла вверх, возгласы стихли, все стали садиться на свои места. -- Что же, господин Ручкин, они правы,-- показывая в зал, продолжал Темплер. -- Мы... Верховный прави тель,-- поправился Темплер,-- считаем, что большевики должны быть уничтожены все. Все до единого. Значит, господа, никто не может быть спокойным до тех пор, пока не будет выполнено это справедливое указание вождя рус ского народа. Закончив речь, Темплер задумчиво уставился вдаль. Глава двадцать вторая Федор Зуев угрюмо стоял около огромного стола, искоса поглядывая то на хозяина, то на сидящего в углу полковника Темплера. Наконец Петчер спросил: + 14 Н. Павлов 417 -- Ты давно быд в Петербурге? -- Я? -- Да. Ты, гражданин Зуев. Федор понял, куда клонит Петчер. -- Про такой город я слышал. Кажется... Царь там жил. А быть не приходилось,-- ответил он, почесав за ухом. -- А где ты работал до войны? -- В Карабаше. Темплер поднялся, подошел к столу, тяжело посмотрел Зуеву в глаза и увидел в них такую ненависть, что ему даже стало не по себе. -- Большевик?-- глухо спросил Темплер. -- Я только истопник и кучер. Где уж мне. Петчер вскочил с места. Одно слово "истопник" вывело его из равновесия. Грея убили истопники. Теперь он вспомнил: фамилия одного из них была Зуев. Его бросило в жар. Держать в своем доме такого истопника -- это значит подготовить себе участь Грея. -- Ты знал мистера Грея?--вытирая платком вспотевший лоб взвизгнул Петчер.-- Служил у него? -- Нет, не знал и не служил. -- Врешь! Убийство Грея -- твоих рук дело... -- Нет, не моих,-- сделав решительный жест и в такт пристукнув деревяшкой, сказал Федор.-- Это про моего братана болтали тогда... -- У тебя брат есть? Жил в Петербурге? -- Да несколько месяцев. Говорили, что он работал у мистера Грея. -- А где он сейчас! -- Не знаю, ушел в армию и не вернулся. Скорее всего убит. Петчер вопросительно посмотрел на полковника. Но лицо Темплера было непроницаемо. -- Иди к себе, -- обращаясь к Федору, сказал Пет чер. -- Я верю, что ты говоришь правду. Иди... Проводив взглядом Федора до самой двери, Петчер снова посмотрел на полковника. -- Вы что, в самом деле поверили ему?--недовольно спросил Темплер. -- Нет! Я не хотел его спугнуть. Нужно провести следствие. Я позвоню господину Ручкину. -- Звоните и немедленно. Ошибки нет. Это тот самый Зуев... Большевик..: Бандит..: 418 Петчер взялся за телефон. Он торопился не меньше, чем полковник. Прямо от Петчера Зуев зашел к сторожу корпорации. Через час тот принес указание большевистского комитета. Зуеву предлагалось немедленно покинуть завод. Указывалось село, где он должен был обосноваться и ждать указаний подпольного комитета. В это же время поступило распоряжение Петчера подать к крыльцу лошадь. Зуев на прощанье сказал сторожу: -- Теперь ты за меня остаешься, смотри не зевай. Глав ная каша здесь варится... -- Знаю,-- спокойно ответил сторож.-- Буду смотреть... Федор запряг лошадь. Старательно пересмотрел содер жимое ящика около сиденья. Через несколько минут на крыльце появился Ручкин. "Не тот",-- подумал Федор, сдерживая рвавшегося вперед жеребца. --В милицию,-- не глядя на Федора, сказал Ручкин,-- да поскорей... Федор за первым поворотом остановил лошадь. -- Гайка отвинчивается,-- показывая на -заднее колесо, сказал Федор и стал открывать ящик. Ручкин машинально наклонился в сторону, чтобы взглянуть на колесо. Проходившая мимо женщина онемела от испуга, увидев, как тяжелый ключ, описав дугу, опустился на голову, седока, й только когда лошадь скрылась за поворотом, она диким голосом закричала: -- Убили! Караул, убили, антихристы! На завод спускались сумерки. Прискакавшие милиционеры бросились в погоню. Но Кыштым не мал, и времени прошло больше часа. Пока приводили в чувство Ручкина, пока расспрашивали очевидцев, стало уже совсем темно. Лошадь нашли в десяти верстах от завода. Зуев исчез... Глава двадцать третья В мутном осеннем рассвете кричали охрипшие петухи, изредка тявкали собаки. Поселок за пригорком считался за белыми. Здесь проходила линия фронта. Впереди идущих сквозь редко падающие хлопья снега зачернел лес. Шли, напряженно всматриваясь в мозглую даль. Вот от группы отделились двое провожающих. Вдруг передний 14* 419 упал на землю, за ним второй. Вдоль опушки рысили пятеро конных. Это ночной разъезд белых возвращался в поселок. Пропустив его, парни поползли вперед. Снег повалил гуще, видимость стала сокращаться еще больше. Но парням это было только на руку. У самого леса, словно широкая лента, белела полоса запавшей снегом дороги, на ней едва заметные конские следы. Парни поднялись, вошли в лес. Никого. Укрывшись за замшелой сосной, один из разведчиков остался наблюдать, второй побежал к Карпову с радостной вестью -- белые прячутся по избам, проход свободен. Распростившись с провожающими, группа двинулась в глубь леса. До наступления дня нужно как можно дальше оторваться от фронтовой полосы. Шли один за другим, след в след. Впереди, саженях в двухстах, Редькин, за ним Алексей, потом остальные. У всех одна забота: во что бы то ни стало обмануть врага, незамеченными добраться до цели. А дойти до нее не просто. Из трехсот верст пути половина проходит по густо населенной местности. В каждом крупном русском поселке белогвардейские дружины. На хуторах русские мироеды и немецкие колонисты готовы перегрызть глотку каждому, кто будет заподозрен в сочувствии красным. В башкирских деревнях лютуют муллы и кулачество. Бедняки или ушли с Красной Армией, или, подавленные террором, молчат, стиснув зубы. Кое-кто из середняков все еще продолжает колебаться, не зная, к кому примкнуть лучше. В штабе было принято решение продвигаться по ночам. На первую дневку группа остановилась в избе лесного сторожа. Ни один мускул не пошевелился на его лице, когда красноармейцы один за другим входили в избу. -- Здравствуй, дед! -- приветствовал хозяина Редькин, первым вошедший в незапертую дверь. -- Здравствуй!-- спокойно ответил сторож, продолжая подвязывать лапоть. -- Один?--спросил Михаил, бегло осматривая помещение. -- Нет, с богом и духом святым. -- Ну вот и мы еще в компанию,-- засмеялся вошедший в избу Алексей,-- теперь совсем будет весело. -- Кому, может, и весело,-- исподлобья осматривая пришедших, ответил сторож,-- а кому и нет. 420 -- Отчего же, старина? Власть теперь у нас новая, по рядки хорошие, живи не тужи... Закончив подвязывать лапоть, старик грубовато ответил: --; Не мели, чего не следует. Думаешь, не вижу, кто такие? Алексей протянул старику руку. -- Если видишь, то это еще лучше. Будем друзьями. -- Да уж я вам не враг,-- усаживаясь на лавку, ответил старик,-- зачем пожаловали-то? -- Передневать хотим. Старик засопел, покосился на снятые и сложенные в угол котомки, обвел немигающим взглядом разрумянившиеся лица пришедших и, отвернувшись к окну, сказал: -*- Не очень умно придумано. Белые рядом. Лучше бы двигались вперед. Здесь сидеть опасно,-- и, показывая в окно, добавил:--Того гляди нагрянут. Каждое утро за дровами приезжают. -- Много?--спросил Алексей. -- Нет, человека четыре, иногда пять. │L-- В избу заходят? -- Всякое бывает, когда заходят, а когда и нет... -- Ну пятеро не страшно. Справимся,-- сказал Алек сей, снимая полушубок.-- Где хуже, сказать сейчас трудно. Давайте будем пока чай кипятить. Иди, Михаил, за водой- Через несколько минут под треногой затрещал костер. В избе стало веселее. За неимением чайника на треногу пос тавили ведро. <│ Сторож сидел на лавке и угрюмо смотрел в окно, казалось, что он забыл о прибывших и думал о чем-то совершенно другом. Алексей сел около стола, рядом с ним поместился Маль-цев.Пронин и Пустовалов разбирали провизию, Редькин возился у огня. Как ни странно, но Алексей до сих пор еще не решился заговорить с Мальцевым о Машутке. Последние дни он особенно страдал и почти не переставая думал о ней. Пусто-валов передал ему содержание Машуткиного письма, рассказал о необыкновенной встрече ее с отцом. Но ни отец Машутки, ни Пустовалов не могли понять, почему она пошла в белую армию. И никто из нихдае мог объяснить, что значат в конце концов ее путаные слова о мести красным. Сейчас, когда все неотложное было позади, Алексей, 421 пытливо вглядываясь в задумчивое похудевшее лицо Мальцева, осторожно подбирая слова, спросил: -- Не пойму я, Никита Сергеевич, что все-таки заста вило Машу пойти к белым? На авантюристку она не похо жа, и голова у нее на плечах вроде не плохая, сама могла рассудить, что к чему, а вот, поди ты, какая глупость... Мальцев посмотрел на Алексея. -- А откуда ты ее знаешь? Алексей рассказал о знакомстве с Машуткой у Пустова-ловых и тут же добавил, что она ему очень понравилась своей простотой и душевностью. И тогда Мальцев не выдержал: -- Обманули ее! Обманули, подлецы! --| Кто же мог это сделать? -- сдерживая волнение, спросил Алексей. Мальцев, тяжело вздохнув, долго молчал. -- Ее обманули. Маша на такое подлое дело ни за что бы не решилась.-- Он с тоской посмотрел на Алексея и глухо добавил: -- Повидать бы ее, да ведь разве потом, когда кончим дело.-- И вдруг сердито: -- За такое и по затылку ей надавать не грех. -- А почему, Никита Сергеевич, вы думаете, что ее об-манули?-- спросил Алексей, хотя понимал, что разговор об этом бередил рану Мальцева. Но ведь и ему, Алексею, было нелегко. Выслушав Карпова, Мальцев поднял голову, медленно покачал ею и глухо заговорил: -- Иначе не может быть. Я знаю свою дочь. Она еще молода и доверчива. И мне кажется, что...-- Он помолчал, как-то сбоку покосился на Алексея и сказал почти шепо том: -- Меня ведь красные арестовали. На этом и обманули. Иначе не может быть. Поверила, не разобралась. Кругом волки. У меня там немало врагов осталось, вот они и вос пользовались. Не надолго это. Разберется, поймет. Не мо жет она им служить, не может! Мальцев схватился обеими руками за голову и так горестно посмотрел на Алексея, что тот понял: дальше говорить об этом не следует, эти разговоры ничего, кроме мук и сомнений, не принесут. Мысли Алексея оборвал голос Редькина. -- Готово, друзья! Давай на стол собирать будем,-- закричал он, стаскивая с треноги ведро.-- С утра да с мо розца горяченькой водички выпить совсем не плохо. Не зря 422 башкиры говорят: "чай не пьешь -- какая сила будет". Только вот чая-.то у нас тово... Нет... Ну да ладно, от этого революция не пострадает. Пронин с Пустоваловым поставили на стол жестяные кружки, положили по ломтику хлеба на каждого. Пригласили хозяина, но он отказался. -- Чего мне вас объедать, я сыт. Поберегите припасы для себя, они вам еще, ох, как сгодятся.-- Потом он сходил в сени и, возвратившись, положил на стол большой кусок вареной и замороженной козлятины.--- Вот ешьте, да не думайте, что последнее, у меня мясо всегда есть, в лесу живу. -- Спасибо, старина,-- обрадовавшись гостеприимству хозяина,-- ответил Алексей.-- Но ты и сам садись с нами. . -- Нет, благодарствую. Ешьте на здоровье, а я лучше в окно погляжу. Алексей понял, что старик беспокоится, как бы не нагрянули белогвардейцы. Помолчав, он сказал: -- Ты не сердись, отец. Мы понимаем, что если белые узнают про нас, то тебе не поздоровится. Но у нас не было другого выхода. Старик долго не отвечал, потом, как видно, решившись, заговорил: -- Не думайте, что не понимаю, что к чему. У меня в красных два сына. С беляками мне в мире все равно не жить. Они думают: мы не видим, что в руках-то у них та же нагайка, что и при царе. Да народ-то теперь не тот, чтобы изголяться над собой разрешил. Хватит уж, натерпелись. -- Но пока не видно, чтобы народ у вас на дыбы встал,-- заметил Алексей. -- Это как смотреть будешь. Вот у нас вчера в селе сходка была, дракой кончилась. Список зачитывали добровольцев. Семьдесят человек решило начальство записать. Тут же грозить начали. Дескать, если не пойдете, силой погоним. Ну наши вопрос поставили: хотим послушать, что сами добровольцы скажут. Оказалось, больше половины не записывались и пойти *е хотят. "Если, говорят, мобилизация, насильно, тогда другое дело, а добровольно сами идите". Ну и пошло, и пошло. Председатель ругаться стал: "Такие-сякие, не мазаные, это вы,-- говорит,-- мобилизацию хотите, чтобы к красным перебежать",-- и давай читать телеграмму, а в ней просьба карателей прислать. "Если,-- кричит,-- не запишетесь, сегодня же пошлю ее в город. А 423 завтра ждите гостей. Но,-- говорит,-- знайте, придется вам плакать красными слезами. Кнут-то в добровольцы все равно загонит". Тут кто-то из наших возьми да камнем в его и запусти, да так ловко, сукин сын, что его со стола как ветром сдунуло.-- Старик рассмеялся и добавил:--Ихних человек десять драться набросились, да их скоро уняли. Одного, кажется, совсем уходили. На этом сходку и кончили. А к вечеру...-- Старик запнулся и показал на окно:--Вот принесла нелегкая. Раз... два... пять человек. Сам Кумрясними. Главная сволочь... Из леса прямо к дровам подъезжали пятеро саней. Около поленницы с передних саней соскочил, одетый в новенький дубленый полушубок, в черные валенки и шапку-ушанку, здоровенный прапорщик. Дождавшись, когда солдаты начнут накладывать дрова, он, поправляя на поясе револьвер, сдвинул набекрень ушанку и, еще раз что-то крикнув солдатам, вразвалку пошел к избе. Алексей вопросительно посмотрел на товарищей. Первым на немой вопрос командира ответил Мальцев: -- Взять без шума. Алексей показал на заднюю стену. -- Вставайте там. Как только войдет, отрезайте дорогу от двери. А тебя,-- сказал он, обращаясь к хозяину,-- при дется связать, ложись на скамейку,-- и тут же быстро свя зал ему руки и ноги. Потом зашел за печь и присел около шестка. Рванув дверь, белогвардеец, не обметая с валенок- снега, вошел в избу. ---- Здорово, хозяин! Как...-- увидев связанного сторожа, Кумря осекся. Почувствовав неладное, он быстро повернулся к двери, но оттуда смотрело два дула револьвера. Растерявшись, Кумря бросился за печь, из-за шестка поднялся Алексей. Прапорщик не сопротивлялся, его обезоружили, связали руки, усадили на лавку, стали спрашивать, и он все рассказал. Ближайшая часть белых стояла в десяти верстах. По . направлению к тылу белых близко не было. Когда солдаты закончили накладывать дрова и вывели лошадей на дорогу, Кумрю отпустили. Он дал слово, что никому ничего не скажет, ^Алексей не верил Кумре, но убивать его не мог. Такой исход дела грозил хозяину неминуемым расстрелом. 424 * Поблагодарив хозяина, красноармейцы, не дожидаясь вечера двинулись вперед, а через три часа в сторожку прискакал белогвардейский отряд в два десятка человек. Хозяин все еще был связан, поэтому и не мог знать, в какую сторону ушли красные- Бросившись в погоню, командир белогвардейского отряда твердо рассчитывал в течение ночи настичь идущих в тыл красноармейцев. Глава двадцать четвертая К вечеру группа Карпова пересекла лес и подошла к небольшому поселку. В крайнем большом крестовом доме шло гулянье. В комнатах ярко горели шарообразные "молнии", слышалась гармошка. В одном месте гремела плясовая, в другом -- песни, в остальных комнатах тоже шумели и кричали пьяные люди. Алексей остановил товарищей на гумне, пошел к дому. Подкравшись к воротам, осторожно нажал на щеколду малых ворот. Из-под крыльца выпрыгнула мохнатая собака. Подняв голову, потянула в себя воздух и, как видно, окончательно растерявшись от частого в тот вечер появления новых людей, лаять не стала, а лишь заворчала и снова вернулась под крыльцо. Двор был заставлен парами и тройками лошадей, укрытых попонами и коврами. Две пары коней в блестящих сбруях стояли привязанными к верьям прямо на улице. Убедившись, что во дворе никого нет, Алексей вернулся на улицу, отвязал стоящие у ворот упряжки, повел их к гумну. Обрадованные Марцев с Прониным за несколько минут перепрягли коней гусем и, уложив котомки, взялись за вожжи. . Ехали всю ночь. Только утром покормили на скорую руку лошадей и снова в путь. За сутки сделали половину пути. Сняв с лошадей попоны и завертываясь в них, попеременно спали. Лошади к концу дня совершенно выбились из сил. Алексей решил остановиться, хотя и опасался погони. Рассчитывая на то, что белые предупредят дружины впереди лежащих волостей, Алексей вел отряд в обход больших населенных пунктов, то и дело отступая от принятого направления" 425 Этим он не только избегал встреч с дружинами, но и сбивал с толку командира преследователей. Ночевали на краю поселка в доме зажиточного мужика. Угрюмый хозяин, догадываясь, с кем имеет дело, даже не предложил приехавшим чая, поэтому Редькин был вынужден сам взяться за самовар и произнести целую речь о русском гостеприимстве. -- Ты, что же, хозяин, и чайком угостить нас не хо чешь,-- стаскивая с предпечка самовар, ворчал Михаил.-- Воды, что ли, жалко. А знаешь ли ты, что по русскому са мому древнему обычаю гостей испокон веков досыта кор мили, водочкой угощали и самым лучшим питанием благо устраивали. Потому гость -- это первейший тебе человек- А у тебя, что же, если не взяться самому по части самовара, то, видать, дождешься чая, когда черт подохнет, а он еще не хварывал. Слушая речь Редькина, мужик крутил косматой головой, порываясь куда-то бежать. Он готов был сделать что угодно, лишь бы молча, без лишних слов. Заметив это, Михаил взял с прилавка ведро, сунул его мужику в руку- -- Иди, тащи воды!.. Мужик словно этого только и ждал. Схватив ведро, он исчез в двери, громко простучал сапогами по сеням, по ступеням крыльца и, сильно хлопнув воротами, побежал к колодцу, рундук которого виднелся у плетня на другой стороне улицы. Теперь дело с приготовлением чая пошло полным ходом, Михаил говорил, что нужно делать, мужик сейчас же шел исполнять. Наблюдая, как Редькин распоряжался хозяином, и как тот бесприкословно делал все, что он ему говорил, Редькин, Пустовалов недоуменно качал головой. -- Углей надо, -- командовал Редькин, и хозяин стремглав бежал в сени, шумел по углам, а вернувшись в комнату, ставил около самовара трехногий глушитель. -- На! Не жалко,-- говорил он, смотря в пол. -- Собирай на стол,-- предложил Редькин. И мужик побежал на вторую половину дома, принес скатерть, посуду. -- Пожалуйста, с собой поди не возьмешь! --стонал хозяин от жадности и страха. -- Хлеба надо бы с чаем-то,-- продолжал Редькин- Мужик поцарапал затылок, несколько раз крякнул. -- Ну, ладно уж, принесу.-- И сейчас же принес хлеба. 426 -- А, как у тебя в отношении мяса? Может, барана или телка для гостей не пожалеешь. Не плохо бы. А?..-- про должал выпрашивать Михаил. Но мужик сделал вид, что он этого вопроса не расслышал и, не тронувшись с места, угрюмо смотрел в угол. Улыбнулся он только один раз, когда Алексей предложил ему деньги за взятый фураж и хлеб. -- Этот и с нами пойдет и с белыми тоже,--наливая чай, проворчал Мальцев, когда хозяин, закончив все дела, ушел к себе. -- С тем, кто погромче прикрикнет и поменьше попросит,-- согласился Алексей. Ночь дежурили по двое, один на улице, второй во дворе. Когда забрезжила заря, стали собираться в путь. Но дежуривший у ворот Пустовалов доложил, что с бугра спу-скается отряд кавалеристов. Поняли, что это погоня. Запрячь лошадей они могли еще успеть, но выехать не-замеченными было уже невозможно. Спрятаться во дворе, значило, запереть себя в ловушку- Белогвардейцы, наверняка, будут наводить справки в крайнем доме и сразу же обнаружат их. Тогда Алексей принял смелое решение. Распорядившись, чтобы упряжки увели за дом, побежал в избу, надел на себя хозяйский старенький тулуп, натянул на голову такую же старую шапку и, взяв ведро, пошел через улицу к колодцу. Он еще не успел опустить бадью, как его окружили белогвардейцы. -- Эй, дядя! Ты давно здесь ходишь? --свирепо взмахнув нагайкой, закричал командир отряда. -- Нет, недавно, а што?--вытаращив сразу поглупевшие глаза, ответил Алексей. -- Ты не видел, не проезжали тут на двух подводах пятеро... -- Чаво не видел,-- загнусавил Алексей,-- у меня ночевали, вот только уехали. Сено, овес взяли, бандиты, а платить дядя будет, сволочи... -- Куда уехали, куда? -- На Мурлыковку, вон за тот бугор,-- показал Алексей в правую сторону, туда, где в семи верстах стояла небольшая Ыурлыковк>а. -- Давно?-- нетерпеливо крикнул белогвардеец. -- Чаво давно? Полчаса, поди, не больше. Белогвардеец пришпорил взмыленного коня, что-то про- 427 кричал своим подчиненным, и отряд скрылся в переулке. Сняв шапку, Алексей разгладил взмокшие волосы, облегченно вздохнул и побежал через улицу. Через несколько минут две пары лошадей мчались по направлению на Со-мовку. Таким образом было выиграно десять-двенадцать верст. Догадавшись в Мурлыковке, что их обманули, белогвардейцы вернутся обратно, чтобы узнать, куда же уехали красные, а заодно захотят рассчитаться с обманщиком. Отдохнувшие лошади шли хорошо. Позади осталось не менее пятидесяти верст. Белые не появлялись. На одном из немецких хуторов Карпов решил заменить лошадей. На это потребовалось не больше полчаса, но и этого оказалось до-статочно, чтобы белогвардейцы, сменившие лошадей раньше, приблизились на расстояние видимости. Карпов велел ехать как можно скорей, и они оторвались от погони. Этому помогла еще остановка бе \огвардейцев для новой смены коней. Правда, всех лошадей им заменить не удалось, и часть кавалеристов отстала от отряда. Зато остальные всадники быстро настигали беглецов. Через несколько часов им удалось начать обстрел убе-гающих. К этому времени лошади беглецов снова выбились .из сил и едва передвигали ноги. Белые были в полуверсте. Перед Алексеем встала необходимость принимать новое решение. Поднявшись на бугор, увидели внизу деревню, за ней по всему горизонту синел бесконечный лес. С севера усиливался ветер, начал падать мягкий пушистый снег. Похоже, что приближалась вьюга. -- Эх, черт! -- отогнув воротник тулупа, крикнул Алексей, сидящему на задке рядом с ним Мальцеву.-- Лес. Еще два часа, и мы были бы там. Войти в лес белые не рискнут. -- Что же думаешь делать?--спросил Мальцев. -- Придется драться, так мы им не дадимся. А там посмотрим. У въезда в село стояла приземистая церквушка, рядом большой дом с крытыми воротами. Двор обнесен каменной стеной, сзади и сбоку -- коньком тесовая крыша. -- Давай к воротам,-- показывая пальцем на поповский дом, скомандовал Алексей сидящему на переднем сиденье Редькину.-- Здесь попробуем отбиваться до ночи. Выбора у нас нет. , Успели завести лошадей под сарай, втащить груз в сени и закрыть ворота. Старый, с плешивой головой, с боро- 428 дой до пупа поп до того перепугался, что, спрятавшись за дверь, не переставал креститься и бормотать одну молитву за другой. -- Господи, спаси живот раба твоего, не дай душе пра ведника изыдеть на поле брани... Между тем семь человек белогвардейцев подъехали к дому, остальные стояли поодаль, командир затарабанил черенком по воротам. -- Открывай! Все одно теперь никуда не денетесь. -- Врешь!--крикнул в ответ Алексей, и за ворота полетели три гранаты. Белогвардейцы пришпорили коней, но было поздно. Три солдата были убиты, еще трое ранены, один смертельно, среди раненых был и командир. Отступив, колчаковцы начали обстрел поповского дома. Пули прошивали деревянные стены, раздробили зеркало, продырявили самовар. Поповские домочадцы подняли не-вообразимый крик. Когда одна из пуль ранила руку матушки, поп, как ошалелый, бросился во двор, выскочил за ворота и в одном подряснике, подняв впереди себя крест, побежал к стреляющим. Вздрагивая от страха и перевешивая слова молитвы с плачем, он объяснил колчаковцам, какой опасности подвергается его семья и сами колчаковцы и в какой безопасности находятся спрятавшиеся за каменной стеной их враги. Беснуясь от злобы, колчаковцы прекратили стрельбу. Они установили за домом наблюдение и решили ждать утра. Рассчитывали, что к утру подойдет из соседней волости дружина. Туда с приказом был направлен солдат. К утру же могли подъехать и отставшие кавалеристы. Большего колчаковцы сделать не могли, их осталось всего восемь человек, а за каменной стеной было пятеро вооруженных наганами и гранатами большевиков. Когда белогвардейцы прекратили стрельбу, Карпов с Михаилом обследовали двор. В каменной конюшне у попа стояла тройка хороших лошадей. Метель усиливалась. Видимость все больше сокращалась. Ждать утра --значит, готовить себя к смерти. --- Запрячь тройку поповских лошадей в палубок и рва-нуться,-- предложил Редькин.-- Попу своих оставим, анафеме не предаст. -- У нас нет винтовок, нечем отстреливаться,-- выслушав Редькина, ответил Алексей. 429 К командиру подошел Пронин, и как всегда спокойно сказал: -- У ворот трое убитых. У всех винтовки. Разреши, я сползаю. Алексей молчал. Посылать Пронина было опасно. -- Винтовки дело хорошее, но тебя могут пристрелить. На это я согласиться не могу. А впрочем... Обожди -- и пошел в дом. -- Послушай, хозяин!--сказал Алексей, розыскав попа. -- Ты священник и твоя обязанность заботиться о страждущих. Поп с недоумением и страхом смотрел на Алексея. -- Скоро ночь. У ворот лежат три человека, разыгры вается буран, сверху валит снег. Заплывшие глазки попа скользнули к полу. -- Я только что творил молитву по убиенным. -- Но двое из них еще живы, шевелятся. Мы просим, чтобы ты принес их сюда. Понимаешь, что сами мы сделать этого не можем. Поп насторожился. Ему не хотелось идти к лежащим за воротами солдатам. Мало ли что могут подумать колчаковцы. -- Я немощен,-- сказал он, смиренно опустив голову,-- и мне такая ноша не под силу. -- Пожалуй, ты прав,-- согласился Алексей.-- Тогда вот что, сходи к ним и скажи, чтобы не стреляли. Мы пошлем своего человека, подберем раненых, положим их в па-лубок, и ты свезешь их туда. Но учти, если перебежишь, твоя семья ведь здесь остается. Деваться попу было некуда, и он пошел. Через несколько минут поп вернулся и сообщил, что командир белых согласен с предложением. Пронин перетащил во двор одного за другим двоих мертвых солдат с винтовками и патронами. Винтовку третьего привязал за конец вожжей и незаметно для белых утянул во двор. Покончив с этим, сейчас же приступили к выполнению второй части задуманной Алексеем операции. С вечера, когда только еще начинало вьюжить" было замечено, что белые по двое охраняют каждую сторону дома. Это подтвердил и ходивший к колчаковцам поп. Запрягли двух поповских лошадей, уложили груз, четверо легли в палубок. Семен сел править. Из ворот выехали медленно и сразу же свернули в сторону, куда поп 430 ходил "парламентарием". Когда в буране показались два белогвардейца, из палубка грянуло четыре выстрела, лошади рванулись вперед. Через два часа, навьючив груз на спины лошадей, группа ушла в лес. Падающий снег надежно хоронил ее следы. Глава двадцать пятая Потрепанный в нескольких неудачных боях полк Луганского был отведен в тыл на пополнение в небольшой чувашский городок. Луганский был назначен начальником гарнизона. ? приходом полка в городке начались пьянки. Особенно усердствовали офицеры, в том числе и сам Луганский. Среди солдат усилилось дезертирство. Это еще больше задерживало комплектование поредевших подразделений полка. Машутка жила в маленькой комнатке при штабе. Дел у ней было совсем мало, и она часто бродила по улицам города, заходила на базар, бесцельно толкалась в гуще запрудившего площадь народа, среди которого было немало солдат. Чтобы купить самогонки, солдатам нужны были деньги, и они сбывали на базаре все, что только можно было продать. Продавали награбленное у населения, а заодно и казенное имущество. Машутка не раз видела, как продавались уздечки, седла, новенькие шинели и сапоги. А один раз у ней на глазах два солдата привезли и за бесценок продали бричку. -- Бери, бери, не сумлевайся,-- получая деньги, гово рил обрадованному дешевой покупкой чувашину пьяный в распахнутой шинелишке, в стоптанных сапогах, желтозубый солдат.-- Сами сделали, прямо из мастерской. Может, ло шадь надо? Скажи, мигом доставим. Но чувашин от лоша ди отказался и, впрягшись в оглобли, повез бричку с база ра. Машутка догнала чувашина, дернула за рукав. -- Дурак! Почему лошадь не взял, ведь задаром бы отдали. -- Боюсь,-- ответил ошарашенный чувашин. -- Кого? Если потребуется, они тебе командира полка украдут. Бери, не бойся. В одно из очередных посещений базара в толпе кто-то 431 дважды толкнул Машутку в спину. Вначале она не обратила на это внимания, но ее толкнули снова, обернувшись, она увидела рядом с собой старьевщика в лисьем треухе, в нагольном полушубке, в лаптях. Едва заметным кивком головы он звал ее за собой. Машутка двинулась за ним. Через два квартала парень свернул вправо, затем влево и, не оглядываясь, скрылся в калитке почерневшего от времени тесового забора. Машутка прошла мимо. Окольным путем дошла до штаба. И только когда стало смеркаться, осторожно постучалась в низенькую дверь избы, куда зашел старьевщик. Увидев Машутку, выглянувший из сеней парень заулыбался и, пропуская ее вперед, шепнул: -- А мы ждали-ждали, думали, что ты уж не придешь. -- Днем нельзя было,-- тихо ответила Машутка.-- Мало ли кто мог увидеть. -- Хорошо. Больно хорошо,-- открыв дверь в избу, согласился парень. В простенке между двух закрытых ставнями окон на полочке горела пятилинейная лампа. Спиной к двери, согнувшись над ботинком, работал сапожник. На полу валялись обрезки кожи, пахло дегтем. -- Ну, что, Каюм,-- не оборачиваясь, сказал сапожник,-- кто прав оказался. Я или ты? -- Как всегда,-- засмеялся Каюм.-- Колдун ты и есть колдун. У тебя сам шайтан в помощниках ходит. Поздоровавшись, Юсуп усадил Машутку на табуретку. -- Садись, Маша. Давно я тебя не видел, а ты нужна нам дозарезу,-- оглядывая Машуткину обувь, сказал Юсуп.-- Если есть новости, рассказывай, а пока снимай-ка сапоги. Стоптанные они у тебя, починю. На всякий случай предлог будет. -- Новостей, Юсуп, никаких нет,-- снимая саиоги, ответила Машутка.-- В тылу стоим, пьянством занимаемся. Потихоньку разлагаемся. Вот, пожалуй, и все. -- Это тоже не плохо,-- вырезывая и примеряя набойки, сказал Юсуп.-- Если поможем, еще лучше будет,-- не все же сами разлагаются. -- Да, конечно,-- согласилась Машутка.-- Но как им поможешь? -- Подумать надо. Колесо, и то не покатится, если его не толкать. 432 -- Их власть своими порядками подталкивает. -- И это верно,-- согласился Юсуп, забивая в каблук гвозди.-- Но это половина дела. Вторую половину мы должны делать. Один сдвинет, другой подтолкнет, колесо куда быстрее покатится. -- Говори прямо, что я должна делать?--спросила Ма-шутка. -- Ух, ты! -- сдергивая с лапы сапог, засмеялся Юсуп.-- Горячая. Хочешь, чтобы сразу все сказали. -- А чего же тянуть. -- Верно, тянуть нечего,-- надевая на лапу второй сапог, согласился Юсуп.-- Так вот слушай. Нам нужно рас-пространить среди солдат воззвание. Если можешь, помоги. А потом еще одно дело есть. -- Я свободно могу быть во 'всех частях. Давайте воззвание. -- Во всех незачем. Это опасно. Помоги уточнить рас-положение частей. У нас есть люди, они разнесут. Мы не сможем только пробраться к охране артиллерийских складов. Там придется побывать тебе. Кстати, постарайся узнать, что там есть. Это очень важно. Воззвание, если будет опасно, можешь даже уничтожить. А про содержание складов уз.най как можно подробнее. -- Я сделаю и то и другое. Но вот что, Юсуп. Скажи, когда ты переведешь меня к красным. Я не хочу больше здесь находиться. Не могу... Юсуп подал девушке второй сапог, отряхнул с коленей сор и, снимая кожаный фартук, сказал: -- Пока еще рано. Потерпи. Придет время -- будешь у красных. -- Когда же оно придет. Надоело среди врагов быть, видеть их зверства и ничего не делать... Надоело ходить в предателях. -- Нет, ты не предатель, Маша. Наши знают, кто ты такая, а остальные пусть пока думают, что хотят. --Кто наши? -- Разведка и даже командарм. Машутка пружинисто поднялась с табуретки и сказала повеселевшим тоном: --- Хорошо! Давайте воззвание. До тех пор пока вы будете держать со мной связь, я буду оставаться здесь. На следующий день Машутка прискакала в роту 433 Чугункова. По приказу начальника гарнизона рота несла охрану артиллерийских складов. До десятка кирпичных строений и земляных подвалов были в несколько рядов огорожены колючей проволокой. По углам стояли наспех сколоченные тесовые будки. В них находились часовые, несущие охрану. Чугунков встретил девушку радушно. -- Маша! Какими судьбами, что-нибудь случилось? -- Нет, просто решила навестить,-- подавая руку, ответила Машутка. -- Спасибо. А я вспоминал о тебе несколько раз. Вот, думаю, приехала бы. Скучно у нас здесь. Затолкал меня сюда полковник. Хоть сдохни. -- Участок, наверное, важный, зря поручика не послал бы. Попроси, может, заменит. Чугунков безнадежно махнул рукой. -- Черта с два. Да и когда ему этим заниматься. Не просыхает. -- Не он один, многие пьянствуют. -- И то верно. По совести говоря -- все надоело, даже и опротивело. А деваться некуда... -- И это говоришь ты, поручик. Что же думают солдаты? Чугунков поднялся. Сел рядом. -- Верно, "поручик", говорят, даже скоро капитаном буду, но я. Я... впрочем, хватит об этом. Скажи лучше, чем занимаешься. -- Почти ничем. Хожу от нечего делать по городу. Вот и к вам приехала от нечего делать. Мне говорили, что у вас тут важный объект, а взглянула -- вроде пустяки. -- Нет, не пустяки. Склад загружен до отказа. Только на днях получили несколько вагонов английских снарядов, но, как видно, напрасно их сюда завезли. Говорят, на днях начнем эвакуацию. Вот сейчас думаю, где рабочих найти. Солдаты работать не очень охочи. -- Если очень нужно,-- помолчав, ответила Машутка,-- я могу помочь. Скажи, сколько надо. Попрошу Назарова, он пришлет. -- Хотя бы человек тридцать. Даже сейчас возьму. Склады, двор надо прибрать. Работы есть немало. -- Да, если полковник приедет, добра не жди. Гряз но у тебя. 434 Чугунков поднялся, взглянул в окно, замечание Ма-шутки его задело. Снова хмурясь, сказал: -- Что я сделаю, если солдаты не хотят работать. Да мне их и заставлять не очень хочется. Придут рабочие, убе рем. Полковник не приедет. Когда ему...-- И, стремясь из менить разговор, предложил: -- Пойдем пройдемся, душно тут. Посмотришь, как мы живем. После осмотра служебного помещения Чугунков повел Машутку в казарму. Увидев начальника, солдаты повскакивали с нар. Но одна группа игравших в карты замешкалась. Поздоровавшись, Чугунков подошел к игрокам. -- Опять в карты играли? --^Виноваты, господин поручик,-- за всех ответил вес-нушчатый парень,-- мы в "дурачка", в очко, боже спаси... -- Знаю я этого дурачка, ну-ка, поднимите руки. Машутка пошла в следующее помещение. Оно было пусто. Солдаты, как видно, были в карауле или в отлучке. Оглядываясь на прикрытую дверь, Машутка быстро рассовала под подушку воззвание. Когда Чугунков вошел, она стояла в коридоре и пристально смотрела в окно. -- Извини, Маша, задержался. В деньги играли, под лецы. Пришлось обыскать, -- Я так и знала. Поэтому и вышла, неудобно было... Потом они побывали в караульном помещении, обошли склады. Склады действительно были полны. Машутка при-кинула. Снарядов не одна тысяча. Очень много винтовочных и пулеметных патронов. Пока они ходили, произошла смена караула. Машутка заторопилась домой, пообещав, что будет приезжать. Они еще не успели выйти из служебного помещения как на пороге появился унтер-офицер. -- Господин поручик, разрешите доложить!--косясь на Машутку, откозырял унтер.-- Вот посмотрите, какое добро у нас завелось. Захожу, а они читают. И не дают. Насилу отнял. Что прикажете делать?--И он подал по ручику небольшой, продолговатый листочек. Чугунков прочитал воззвание. -- Иди обыщи всех! -- приказал Чугунков унтер-офи церу.-- Что найдешь -- принесешь мне. Когда унтер-офицер скрылся за дверью, Чугунков с недоумением посмотрел на Машутку. -- Воззвание... Вот это да... Начнется теперь канитель. Скрыть-то ведь не удастся,-- сказал он растерянно. 435 -- А зачем скрывать,-- спокойно ответила Машутка, понимая причину растерянности Чугункова,-- это хороший предлог для смены охраны. Если хочешь, я попрошу пол ковника. Тебе лучше отсюда смотаться. Чугунков подал руку. --│ Если можешь, поговори,-- и как-то неопределенно добавил:--А воззвание наверняка солдаты принесли, ходят же они в отлучку. Глава двадцать шестая Вечером того же дня Машутка была у Юсупа. Выслушав девушку, он довольно хлопнул руками по. коленям. -- Молодец. Теперь будем думать, что дальше делать. -- Что же делать, идите наниматься в рабочие. Юсуп, сощурив глаза, тихо засмеялся. -- Значит, догадалась? -- Догадалась. Даже с начхозом говорила. Он отмахи-вается. Говорит, денег для найма нет, а мобилизовать, дескать, не просто. Но все-таки обещал. -- Пойдем. Завтра же пойдем. Утром Машутка пошла к начхозу, веселая, радостная. Теперь ей будет не стыдно показаться Алексею на глаза. Кроме глупости с вступлением в белую армию, она ничего плохого не делала. Не успела Машутка переброситься с начхозом несколькими фразами, в комнату вошел дежурный. -- Господин подпоручик, грузчик какой-то просится, говорит, важное дело есть. * -- Грузчик? Чего ему надо? --недовольно спросил Назаров, но, взглянув на улыбнувшуюся Машутку, вспомнил.-- Веди, веди... Вот черт... Чугункову везет. Сам пришел... В дверь смело вошел Каюм. Но его трудно было узнать-Левый глаз завязан черной повязкой, рот скошен, идет на-раскоряку. -- Здравствуй, господин большой начальник,-- стрель нув в сторону Машутки глазом, сказал Каюм.-- Работа нет ли, больна работа надо, Юнуска я, артельный голова. Машутка едва сдерживала улыбку. Отошла в угол, чтобы не мешать. -- Сколько вас? -- приосанясь, спросил Назаров. 436 -- Нас-та? Два дюжин есть. Мало, еще найдем. Народ больна работа надо. Юнуска артель шибко большой, а деньги нет. Война, нишево не поймешь, а бруха ашать надо. -- Поработаете и по мобилизации,-- повернувшись к Машутке, буркнул Назаров. Каюм сделал глуповатое лицо. -- Ай спасибо, бачка. Моя артель дружнай. Больна хо роша работам. Шибка доволен будешь. Назаров осмотрел артельщика насмешливым взглядом, ткнул пальцем на штаны. -- А это что? Киляк, что ли? -- Ккла,бачка, кила. С малых лет шибка тяжелый груз таскал. Наша много такой. Работа не мешай. Назаров поднялся со стула, шагнул к двери, на ходу сказал: -- Знаю я вас. Так весь век и будешь раскорякой хо дить. Иди собирай артель и приходи. Человек двадцать не меньше.-- Подозвав дежурного, приказал:--Грузчики при дут -- отправишь в артиллерийский к поручику Чугун- кову. Распоряжение напишите на шесть дней, а там по смотрим. Машутка выпросила у Назарова записку на новые сапоги, спросила, нет ли чего в штаб, и поехала к Луганскому. Приняв принесенную Машуткой почту, Луганский спросил: -- Как поживаешь, Маша? Что-то я тебя редко вижу. Занята? -- Да нет, Федор Кузьмич, слоняюсь по городу, смотрю, как пьянствуют наши солдаты. Попридержали бы вы их. Совсем скоро разложатся. -- Ну! Так уж и разложатся,-- поморщившись, возразил полковник.-- После фронта это неудивительно- Пропьют накопленные деньги и перестанут. -- Смотрите, вам видней,-- согласилась Машутка.-- Вчера я на артиллерийский склад ездила. Поручик Чугунков просит, чтобы вы его заменили. Болеет он что-то. -- Болеет? Что с ним?--думая о чем-то, спросил Лу-ганский.-- Рапорт есть? -- Рапорта нет. Он, видно, стесняется,--стараясь не выдать смущения, ответила Машутка.-- А болеет малярией, что ли. -- Ив роте у него неблагополучно,-- недовольно про-должал Луганский,-- солдаты дрянь всякую читают. Пойди 437 скажи Зубову, пусть вторую роту пошлет. Приказ надо написать, я подпишу. Придется расследование начать. Машутка побежала к Зубову. Сама принесла на подпись приказ и, оседлав гнедого, поскакала к Чугункову. Вместе с Машуткой к воротам склада подошла партия рабочих. Вскоре прибыла вторая рота. Благодарный Чугунков несколько раз пожал Машутке руку. Косясь на грузчиков, командир второй роты показал Машутке на походку Каюма, Юсупа и еще двух рабочих. Сама не понимая еще как следует, в чем дело, Машутка рассказала ему о разговоре Назарова с Каюмом- -- А-а-а,-- понимающе протянул командир.-- Ну, на плевать, лишь бы работали. Вечером Машутка снова зашла на тайную квартиру к Юсупу. При входе девушки он торопливо накрыл фартуком какие-то предметы и, повернувшись, сказал: -- Хорошо, что ты пришла, Маша. Поблагодарить те- бя хочу. Я даже не ожидал, что ты все так удачно сделаешь. Но ходить тебе сюда больше не надо. Опасно, да и нужды нет. Когда нужно будет, мы сами к тебе придем. Машутка посмотрела на улыбающегося Каюма, спросила: --' Не пойму, зачем тебе так много ходить, Каюм. Ведь трудно. -- Так надо, Маша. Сейчас белье, тряпки разные носим, потом еще кое-что пронесем. Девушка распрощалась с друзьями. Пожелала им уда чи и довольная ушла к себе. * Прошло еще два дня. Воззвание было обнаружено почти во всех помещениях, где квартировали солдаты. В городе арестовали несколько человек, но безрезультатно. Машутка почти не выходила из комнаты. Она была дома и в тот вечер, когда город содрогнулся от нескольких взрывов. Подойдя к окну, Машутка посмотрела в сторону склада. Там бушевало пламя. Глава двадцать седьмая Жизнь Машутки опять стала бесцельной. Днем девушка всегда находилась в штабе среди множества людей. Но вот наступал вечер, и девушка оставалась наедине с собою. Вспоминались родители, Алексей. Она жаждала встречи с ним и боялась ее. Поймет ли он все, что с ней произошло? 438 Что делать дальше? На что решиться? Эти и многие другие вопросы жалили словно осы, лишали покоя и сна. Как-то раз доведенная до отчаяния, она взяла в руки карандаш, положила на стол тетрадь, и на бумагу полились выстраданные слова любви и сомнений. Постепенно это вошло в привычку. Теперь Машутка каждый вечер писала письма Алексею. За этим занятием ее однажды, и застал Чугунков. -- Добрый вечер, Маша! -- весело приветствовал он девушку.--Что-то тебя совсем не видно. Здорова ли? Машу-цка спрятала в ящик недописанное письмо, по-смотрела на нежданного гостя. -- Пока здорова. Садись, я сбегаю за чаем,-- сказала она, протянув руку к стоящему на столе чайнику. -- Нет, не беспокойся, не нужно. Я просто зашел навестить, тебя, да заодно и попрощаться. Ожидали, что нас вот-вот вернут на фронт, и вдруг получили распоряжение комплектовать саперные роты. Как видно, полк еще недели на две или три задержится здесь. Но это полк, а наш батальон отправляют завтра. -- Куда, на фронт? --спросила Машутка. -- Нет, в горы, в лес -- партизан ловить. Говорят, только на этой неделе в районе Златоуста полетели под откос три воинских эшелона. Во многих местах взрывают полотно железной дороги, срывают мобилизацию в армию, разгоняют дружины. -- Ты думаешь, батальон с ними справится? -- живо спросила Машутка. -- Не знаю. Говорят, нам дадут отдельный участок, будут, значит, и другие части. Машутка задумалась, затем решительно встала, подошла к стене, сняла с крючка шинель. -- Идем. Буду проситься с батальоном. Здесь оста ваться я больше не могу. Сил нет. Понимаешь, нет... Чугунков поднялся со стула. С недоумением посмотрел на девушку. Машутка ожидала, что он заговорит о воззваниях, о взрыве склада. Но он медленно отвел глаза и так же медленно ска!зал, растягивая слова: -- Вот этого я от тебя не ожидал. -- Не могу я здесь оставаться. Не могу!--крикнула Машутка. -- Ну что же,-- оживляясь, ответил Чугунков.-- Будем считать, что сам аллах вложил тебе такую мысль. Теперь ..наш поход будет куда веселее. Идем, идем...-- хватая шапку, 439 заторопился Чугунков.-- Я попрошу Зубова, чтобы он сам переговорил о тебе с полковником. Одеваясь, Машутка ответила: -- Пожалуйста, не вмешивайся не в свое дело. Еще бог знает, что могут подумать. Я сама переговорю с ним. Выслушав просьбу Машутки, Луганский согласился. -- Поезжай, если тебе хочется,-- сказал он, вставая со стула,-- но учти, что и партизаны дерутся как звери, как бы не подстрелили.-- Он подошел к Машутке и вполголоса добавил: -- Приглядывай за Чугунковым. Мне его настроение что-то не нравится. С этим напутствием Машутка и отправилась на станцию. ...В штабном вагоне стояла тишина. Пьяные офицеры валялись на полках. Но Чугункова среди них не было. Он был под следствием. Машутку поместили в крайнем двухместном купе вместе с машинисткой батальона, ее давнишней знакомой Диной. Девушки вначале разговорились, но вскоре Дина захотела спать, легко, как кошка, взобралась на верхнюю полку и, что-то шепча, с головой накрылась шинелью. Оставшись одна, Машутка подсела к окну. Перед глазами одна за другой поплыли живописные картины Урала. К самому полотну подступило белоснежное, с бугорками прорубей озеро. То тут, то там за изгородями из сосновых веток стояли лошади, терпеливо ожидая своих хозяев, любителей подледной ловли рыбы. Вдали ослепительная белизна озера сменялась безбрежной синевой леса, а еще дальше на фоне этой синевы, упираясь в небо, высились конусы гигантских гор. Прошло немного времени, и изумрудная гладь озера сменилась полосой лиственного леса, а за ней стеной встали изнемогающие под тяжестью искрящегося снега пихты, ели и прямые, как стрелы, высокие сосны. Но вот паровоз повернул чуть влево, и с одной стороны поезда встала гранитная стена, а с другой -- зачернел голо-вокружительный обрыв с дымящейся внизу рекой. Взглянув в пропасть, Машутка вздрогнула и отодвинулась от окна. Казалось, что стоит вагону сделать чуть более с