, чтобы прислали сапоги из города, да разве отсюда дозво-нишься, когда связь работает с грехом пополам. "Придется подождать, когда приедем, тогда и позвоню", -- решил Захар Михайлович, одевая валенки и полушубок. В коридор, куда Ершов вышел покурить, к нему подошел проводник. Ткнув пальцем в окно, он сочувственно сказал: -- Поплывете в валенках. Ишь, как развезло. Для простуды самое подходящее время. Потом за все лето не отваляетесь- -- Что же делать, если так вышло,-- виновато улыб-нувшись, ответил Захар Михайлович. -- В городе, может быть, разживусь сапогами. Проводник покачал головой. -- В ту поездку нас сильная оттепель застала, а Ми хаил Васильевич Фрунзе вот так же, как и вы, в валенках оказался. В штаб звонил, да телефон что-то испортился. Пока суть да дело, ждал он ждал на станции, а потом взял у меня ботинки, в них и уехал. Прислал через час с запис кой: "Спасибо за выручку, тезка". Меня ведь тоже Михаи лом зовут, Самсоновичем. А я говорю, как не выручить, если свой человек в неожиданной беде оказался. 488 В свою очередь, Ершов, отрекомендовавшись, сказал: -- Правильно, Михаил Самсонович. Без взаимной выручки не проживешь. Особенно сейчас. Время-то какое горячее... Как ни день, то что-то новое. Вот и погода: вчера еще была зима, а сегодня дождь льет... -- Точно, точно, Захар Михайлович, -- согласился про-водник,-- время тово, будь оно неладно, изменчивое. Проживешь, к примеру, день, посмотришь на перемены,-- куда там раньше и за двадцать лет такого не происходило. Много-много изменений сейчас происходит, ,а особенно, если взять в части равенства. Я к тому это говорю, Захар Михайлович, что прежде даже шкет какой-нибудь, замызганный офицеришка, и тот с нашим братом разговаривать не хотел. Серость, дескать, невежество. А теперь сам командующий, Михаил Васильевич, не побрезговал мои простые солдатские ботинки надеть. А может быть, и вы, Захар Михайлович, согласитесь воспользоваться по части ботинок. -- Нет, нет, что вы, Михаил Самсонович. Они вам и самим нужны будут. -- А на что они мне? -- развел руками Михаил Самсо-нович.-- В город незачем, а в вагоне я могу и в чесанках. В самом деле, Захар Михайлович, давайте-ка берите ботинки, лучшего в вашем положении все равно не придумаешь. Разве только великоваты будут, сорок четвертый размер, да это не беда, из больших не вывалишься, так что я сейчас. Через несколько минут Михаил Самсонович с видом человека, одержавшего решительную победу, принес старые солдатские ботинки. Вдруг глаза Михаила Самсоновича невероятно расширились. Все его лицо как-то неестественно вытянулось. -- Смотри-ка! Мать честная... Что это! -- закричал Самсоныч и, перевернув ботинок, вытряхнул на пол трех голых крысят.-- А я все смотрю на ботинок и думаю, смотрю и думаю, чего он, черт, вроде как бы шевелится. А тут вот, оказывается, что. Поезд стоял еще долго. Михаил Самсонович успел убрать крысят, вымыть и высушить ботинки и снова торжественно вручить их Захару Михайловичу. Вечером у Фрунзе назначалось секретное совещание. Он попросил Ершова зайти пораньше. Хотел еще до совещания согласовать с ним некоторые вопросы. Здороваясь, Михаил Васильевич с лукавой улыбкой посмотрел на ноги Ершова. 489 -- Это вас Самсоныч обмундировал?--уж совсем рассмеявшись, спросил Фрунзе. -- Он,-- тоже улыбаясь, ответил Ершов.-- На сутки разрешил. Забавный старик. Рассмешил меня до слез. -- Да, да, забавный, -- согласился Михаил Васильевич. -- Поговорить любит и не глуп. Но вы зря, Захар Михайлович, надо было позвонить. Без сапог-то сейчас плоховато. -- Звонил, Михаил Васильевич, с вокзала звонил. Не нашли сапог. Говорят, все на передовые услали. Обещали , завтра новые сшить, товар будто бы есть. А если подморозит, тогда и без сапог обойтись можно будет. │-- Да, -- задумчиво произнес Фрунзе. -- Не нашли. Что ж поделаешь, пока еще не богато живем. Но все же сейчас становится лучше. Тыл стал помогать неплохо. Стараемся здесь ничего не задерживать, до бойцов продвинуть. Разложив на столе нужные для совещания бумаги, Фрунзе подошел к Захару Михайловичу,и они вместе сели на стоящий у окна небольшой диванчик. Разговор начался сам по себе, с сообщения Ершова о том, что главком все еще считает, что наступление лучше было бы начать после распутицы. Фрунзе с тревогой посмотрел на Ершова и, как бы ища у него поддержки, спросил: -- Неужели, Захар Михайлович, главком до сих пор не понял, что , задерживая наступление, мы с каждым днем ухудшаем наше положение. Неужели ему невдомек, что сейчас, когда противник подходит к самой Волге, для нас особенно значимы слова о том, что промедление смерти подобно. Меня никто не убедит, что оттяжка может принести нам какую-то пользу. Распутица кончится не только у нас, но и у противника, затяжка наступления даст возможность врагу подтянуть отставшие тылы. Вот, пожалуй, и все, чего мы сможем достичь- -- Главком имеет в виду не только дороги, хотя и это важно, но и подход заканчивающих формироваться частей, назначенных для южной группы, -- ответил Ершов, стремясь не выдать собственного отрицательного отношения к задержке главкомом и отдельными членами реввоенсовета фронта качала встречного удара по колчаковцам.-- Под-крепления только еще начинают подходить, и надо еще раз самым серьезным образом взвесить все эти обстоятельства. -- Взвешивали, Захар Михайлович, -- с живостью за- 490 говорил Фрунзе, -- взвешивали несколько раз. Все учтено. Самара, Саратов и другие города послали нам несколько тысяч рабочих, тысячи коммунистов. Получено не мало оружия, боеприпасов, обмундирования. В частях проведена большая политическая подготовка. Войска готовы --│ дальнейшая оттяжка преступна. Пусть все, что поступит позднее, будет нашим резервом. Когда Фрунзе умолк,Захар Михайлович смотрел в окно. Можно было подумать, что он не слышал того, что говорил ему Фрунзе, если бы не собранные на лбу глубокие морщины. -- Не спорю, Михаил Васильевич, возможно, что это и так, -- сказал он, наконец. -- Но все же не мешает еще раз просмотреть все детали. Я вас очень прошу, если можно, отложите совещание на утро и скажите, пусть мне дадут вот эти сведения. -- Он вырвал из записной книжки лис точек и подал его Фрунзе. -- В зависимости от результатов проверки мне поручено сообщить вам решение реввоенсо вета фронта. Будем надеяться, что все будет хорошо. Фрунзе поднялся с места, позвонил и передал записку Ершова вошедшему работнику штаба. Наблюдая за Фрунзе, Захар Михайлович видел, что тот доволен и не сомневается в благополучном исходе переговоров о наступлении. Сам Захар Михайлович давно поддерживал как план, так и выдвинутый Фрунзе срок наступления. Поэтому не случайно, что именно его послали в штаб группы, когда реввоенсовет фронта стал склоняться в пользу фрунзенского плана. Ему было поручено вместе с командиром установить окончательный срок задуманного удара, подобрать и утвердить исполнителей этого дела. Вопрос о командирах ударной группы, как видно, волновал и Фрунзе. Поэтому он тотчас же вернулся обратно, неся в руках папку с бумагами. -- До совещания мне хотелось бы, Захар Михайлович, поговорить с вами о людях,'-- снова усаживаясь на диванчик и раскрывая папку, сказал Фрунзе.-- Сейчас очень важно, кому будет поручено руководство ударной группой. Пришла пора назначать командиров. -- А кого вы предлагаете? -- вынимая из кармана карандаш и записную книжку, спросил Захар Михайлович. -- Я советовался с Куйбышевым, у нас сложилось общее мнение: назначить командующим ударной группой Калашникова Василия Дмитриевича, а комиссаром 491 Маркина Данилу Ивановича. На наш взгляд, это самые подходящие товарищи; Они не раз показали себя умелыми руководителями боевых операций, хорошо знают условия и местность. Среди бойцов и командиров пользуются большим авторитетом. Чтобы убедить Ершова в правильности своего выбора, Фрунзе раскрыл папку и стал читать биографию Калашникова. Но Ершов, дружески улыбаясь, закрыл в руках у Фрунзе папку, а затем сунул в карман и свою записную книжку. -- Не нужно, Михаил Васильевич. Этих людей я знаю, давно, работал с ними, а с Маркиным вместе в тюрьме сиде ли. Вы не ошиблись в выборе. Именно им надо поручить дело. Оформляйте приказ, я завизирую. Такие не подведут. Довольный ответом, Фрунзе протянул лист бумаги. -- И приказ готовый, Захар Михайлович, вот посмот рите. Ершов взял приказ, подошел к столу и написал на- углу "Одобряю. Член Р.В.С. фронта". Подписавшись и подавая приказ Фрунзе, Ершов добавил: -- Да, да. Именно им надо поручить это дело. -- Не хотите ли познакомиться со списком командиров дивизий и бригад? -- подавая Ершову еще один лист бума ги, спросил Фрунзе. Первой в списке стояла фамилия Карпова Алексея. Он назначался командиром дивизии, наносившей главный удар во фланг противника. Возвращая список, Ершов сказал: -- Думаю, что и эти командиры хороши. Больше всех я знаю Карпова. Такие люди, как он, как Тухачевский и другие молодые командиры, составляют золотой фонд на шей армии. Им, дорогой Михаил Васильевич, принадлежит и настоящее и будущее. И вы делаете правильно, поручая им такое большое дело. Глава тридцать восьмая До начала наступления оставалось несколько часов. Весь день и вечером в подразделениях проходили собрания коммунистов. Среди красноармейцев распространили боевой листок, зачитывали приказ о наступлении. В частях царило приподнятое настроение. -- Пора, пора,-- говорили бойцы, слушая беседы комис саров и политработников о наступлении. -- Куда же еще отступать? Волга за спиной. 492 Калашников с Маркиным с вечера приехали в одну из передовых частей. Оставив командиров полков и батальонов на командных постах, Калашников с Маркиным вместе с командиром бригады пошли к передней цепи. Прошло каких-то полчаса, и вся бригада узнала, что командарм и комбриг вместе с комиссаром находятся на передней линии. И каждому казалось, что командиры находятся где-то вот здесь, рядом с ними и будут обязательно видеть их атаку. Потом перед самой атакой по цепям разнеслась весть, что командарм будто бы сказал, что он будет участвовать в атаке, и надеется взять в плен несколько колчаковцев. И многие сейчас же решили, что они не могут отстать от командира, поэто-му должны действовать решительно'и быстро. Между тем, приблизившись к передовой цепи, Калашников подозвал к себе нескольких бойцов и спросил, знают ли они свою задачу в предстоящем наступлении. Удивленные и обрадованные появлением такого высокого начальства, бойцы сначала стеснялись, но вскоре освоились и между ними и Калашниковым завязалась простая, непринужденная беседа. Одним из первых в разговор вступил Калина. -- Знаем, товарищ командующий, объясняли нам не один раз- Да и чаво тут не знать, -- прижимая к плечу штык винтовки и держась за нее обеими руками, говорил Калина. --- Хитрость невелика.Страшновато только. --- Да, конечно,-- согласился Калашников,-- на войне без страха не бывает. Но лучше, если его будет больше у противника. -- Вот и я тоже говорю своим: смелость-то, она города берет, а тех, кто в труса верует, пуля все равно найдет. Главное бы сбить с места, а там дело веселее пойдет,-- добавил Калина. -- Осторожно нужно подходить, чтобы не спугнуть. Очень бы хорошо врасплох застать. Одуматься не успели чтобы, -- посоветовал Калашников. -- А потом ураганом. Знаете, как сокол на журавлей нападает. -- Да, уж и мы так думаем, -- ответил второй боец,-- если бить, так, значит, бить. Оно страшновато, конечно, но вы не беспокойтесь, товарищ командующий, маху не дадим. Шибко много накопилось у нас вот здесь,-- показывая на сердце, продолжал боец.-- Теперь пришла пора отомстить им за все... 493 -- Значит, знаете, на кого в бой идете? -- спросил Ка- , лашников. -- А то как. Конешно, знаем, -- ответил боец, -- на самых злейших врагов своих. В другом месте Калашников спустился в траншею и, поздоровавшись, спросил: -- Как самочувствие, товарищи? Не робеете? -- Да, как вам сказать, товарищ командующий, -- за всех ответил приземистый, широкоплечий боец,-- вроде нет. А вообще дело нешуточное. Сноровка нужна... -- Сноровка, это верно. А вот скажите, -- вдруг спросил Калашников, -- что вы будете делать, если один встретитесь с тремя белогвардейцами? Боец расправил плечи, потом вскинул йа руки винтовку и ответил: -- Нападу! Сам на всех брошусь. Кого штыком, кого в плен возьму. Не отступать же... -- Правильно, Митька! Иначе и быть не может,-- послышались приглушенные голоса, -- один смелый пятерых стоит. -- Ну, если так, то вы молодец, -- пожимая бойцу руку, сказал Калашников. -- Молодец, -- повторил он, взявшись за бровку траншеи.-- Такой, как вы, с тремя белогвардейцами справится.-- Эти слова Калашникова были переданы по цепи, как и его обязательство лично уничтожить или взять в плен нескольких колчаковцев. До начала наступления оставалось около часа. Переговорив еще с несколькими группами красноармейцев, Калашников с Маркиным убедились, что наступление подготовлено. Все, с кем они говорили, не только понимали поставленную перед ними задачу, но и знали, за что идут в бой. Прошло еще некоторое время, и пасмурное небо прочертили две разноцветные ракеты. Командиры сверили сигналы по часам, и по цепям, от одного бойца к другому, полетела команда: "Вперед!!!" Сразу с нескольких пунктов загремели орудийные залпы: батареи начали прокладывать путь идущей в атаку пехоте, громить пристрелянные ранее артиллерийские позиции и пулеметные гнезда противника. Маркин с Калашниковым заторопились на свой командный пункт. Едва удерживаясь в седле от внезапно охватившей его 494 усталости, Калашников сдержал коня и, поравнявшись с Маркиным, спросил: -- Знаешь, Данила Иванович, чего я сейчас больше всего хочу? -- Знаю, -- прислушиваясь к звукам удаляющегося боя, скавал Маркин, -- хочешь, чтобы наступление шло точно по нашему плану. Все военные на один манер, эгоисты, каждый хочет, чтобы было так, как он задумал. --│ А может быть, еще...-- едва слышно сказал Калашников. Маркин повернулся в седле и на рассветном фоне зари увидел черное, осунувшееся лицо Калашникова. -- А еще, Василий Дмитриевич, еще ты хочешь спать, устал ты страшно. -- А ты? -- спросил Калашников. -- И я тоже,-- сознался Маркин.-- Последние дни бы ли особенно трудными,-- и, чтобы отвлечь друга, продол жал: -- Да разве мы одни. Вчера я говорил с Захаром Ми хайловичем. Знаешь его, крепится старик, говорит, здоров и бодрость будто бы вместе с весной пришла, а я по раз говору чувствую, что едва держится на ногах. Правда, по том, в конце разговора, сам признался, что хочет пойти и немного поспеть. "Я-- говорит,-- с тобой вот разговари ваю, а у самого ноги подкашиваются, света в глазах нет, знать, переутомился немного".-- Маркин вздохнул, поко сился на командарма и, убедившись, что он слушает, про должал:-- "Немного", а посмотреть на него, так в чем ду ша держится. Высох, горбиться начал. А ведь ему еще и пятидесяти нет. Командарм повернулся к вдруг замолчавшему Маркину, увидев, что тот спит, склонив голову на плечо, остановил лошадей, привязал их к первому попавшемуся дереву и, отойдя в сторону, лег вниз лицом на подсохший бугорок. Через какую-то минуту он так же, как и Маркин, забылся коротким, но глубоким сном. Спали они недолго, но и этого было достаточно, чтобы почувствовать себя отдохнувшими. Судя по первым сведениям, поступившим на командный пункт к приезду Маркина и Калашникова, наступление везде развивалось успешно. Прорвав оборонительные линии белогвардейцев, части советских войск, преодолевая сопро-тивление противника, устремились к Бугуруслану, заходя во фланг и тыл западной армии генерала Ханжина. 495 Вскоре появились пленные колчаковцы. На допросах они охотно рассказывали, что большинство белогвардейских солдат не хочет больше воевать. -- Мобилизованные мы,-- считая, что этим они сразу могут ответить на все, что у них могут спросить, говорили солдаты.--- Чего с нас спрашивать, если насильно гонят...-- И тут же добавляли: -- На черта нам этот Колчак, если он все на старое гнет. Всех захребетников около себя собрал, думает, мы дураки... Слушая разговор солдат, Маркин мотал головой, смеялся. -- Вот бы адмирала сюда, верховного правителя. Пусть бы послушал, что солдаты о нем говорят. Небось понял бы, как глупо поторопился назначить себя вождем России. Думал, стоит ему собрать около себя врагов Советской власти, объявить это сборище спасителями -- и люди забу дут, что было вчера. Снова захотят надеть на себя ярмо да еще пойдут умирать за тех, кто это ярмо на них наде вает. Д народ-то совсем иначе думает, и верховному, как . видно, скоро придется Лазаря петь.-- Маркин развел руками, потом добавил: --А, говорят, лучшим адмиралом русского флота считался. У иностранцев был на хорошем счету. Вот они-то и толкают его на эту авантюру. Хотят при его помощи снова толкнуть нас в ту же пропасть, из которой мы вылезли, обливаясь потом и кровью. Да нет, не выйдет. -- У чужаков, наверное, прямую военную помощь клянчить будет, на колени встанет. Не бросят же они своего выкормыша на произвол,-- вставил Калашников. -- Возможно и это,-- согласился Маркин.-- Но сейчас не такое время, чтобы каждый, кому вздумается, мог бросить свои, войска на Советскую Россию. Слишком рискованное это дело. Революция гремит не только по России. Она поднимается в Венгрии, в Германии, во Франции. Пусть не с такой силой, как здесь, у нас, но кто знает, как дальше дело пойдет, ясно одно, что и там буржуазии тошно становится. Глава тридцать девятая Принимая командование дивизией, Алексей понимал, какая огромная трудность и ответственность ложилась на его плечи. 496 Через несколько дней дивизия должна одной из первых начать наступление на врага, мечтающего о Москве; ринуться на противника, который за последние несколько недель добился большого успеха и теперь серьезно подсчитывал, сколько ему еще потребуется времени для окончательного разгрома красных армий Восточного фронта. Некоторые пленные офицеры из корпуса генерала Сукина прямо говорили, что эти сроки в штабе западной армии определяются в один, самое большое два месяца. Они, не таясь, добавляли, что белогвардейцы вооружены новейшим оружием, доставленным из Англии, Америки и Франции, и что солдаты отлично обуты, одеты и хорошо питаются, что армия имеет двойной, а в некоторых частях тройной состав офицеров, в большинстве бывших фронтовиков. Рассчитывать на легкую победу или случайную удачу над таким противником было нельзя. Не зная сна и отдыха, Алексей метался по полкам и под-разделениям. Инструктировал, проводил беседы, партийные собрания, митинги. Работая в штабе, тщательно изучал и энергично критиковал подготовленные там планы. , По несколько раз сравнивал разведывательные данные, следил за продвижением боеприпасов и продовольствия. Своим примером и настойчивостью он заражал подчиненных, видевших в нем настоящего боевого командира. В очередную поездку в один из полков он взял с собой Редькина, только что возвратившегося с краткосрочных курсов краскомов. При первом же разговоре с другом Алексей заметил происшедшую в нем перемену. Михаил стал сдержаннее в разговорах, хотя и не отрешился еще полностью от применения замысловатых слов. Он научился не только говорить, но и вдумчиво слушать других. ...Командир полка встретил Алексея снисходительной улыбкой человека, которому давно надоели частые визиты начальства. После полагающегося в таком случае рапорта о том, что "в полку все хорошо и никаких особых происшествий не произошло", он спросил, когда и где комдив предполагает проводить собрание или митинг. Вместо ответа Алексей спросил, почему по улицам ходят не по форме одетые красноармейцы и как комполка думает перевозить стоящие за селом орудия на истощенных до крайности лошадях. Прищурив красивые карие глаза, комполка скривил 497 . тонкие губы, привычным движением руки подкрутил мягкие уеики и, изящно вытянувшись, ответил: -- Фураж артиллерийским лошадям, товарищ комдив, когда он есть, отпускается по установленной норме, что касается красноармейцев, то я не раз указывал им на недопустимость появления на улице не по форме одетых. Но, к сожалению, я не в силах сделать того, чего нельзя сделать. -- Насколько мне известнб, вы штабс-капитан царской армии,-- хмурясь, сказал Алексей,-- и хорошо знаете, как можно и как нельзя воевать. -- Да. Я бывший штабс-капитан,-- насторожившись, ответил комполка. И, снова прищурив глаза, спросил: --Но при чем тут мое прошлое? -- А при том, что вы сведущий человек, которому доверен фронтовой полк и с которого без всякой скидки можно спросить за распущенность и бесхозяйственность в полку. Ржавые усики комполка заметно опустились вниз, на щеках заиграли желваки. -- Я не виноват,-- ответил он сдержанным, но явно недовольным тоном,-- что в Красной Армии насаждаются не понравившиеся вам сейчас порядки. -- Кем они насаждаются? -- строго, но так же сдержанно, спросил Алексей. -- Вам, товарищ комдив, лучше об этом знать,--и, не скрывая вспыхнувшего гнева, добавил: -- Во всяком слу-^ чае не мной. -- Но здесь командир вы! -- Почему вы считаете, что мне нужно больше, чем другим. Чем тем, кто решил строить новую армию на сомнительных, далеко не совершенных принципах.-- И вдруг взвизгнул:--На митингах, на болтовне! На недоверии к старым военным специалистам! Я за это отвечать не буду! -- Ах вот как!-- сдерживаясь, чтобы не повысить тона, сквозь зубы сказал Алексей.-- С больной головы хотите на здоровую свалить. Я не могу допустить, чтобы полком командовал человек с такими взглядами, как у вас. -- Это ваше дело,-- глухо ответил комполка. -- Да, мое,-- не торопясь, но совершенно твердо сказал Алексей.-- И я приказываю вам сейчас же сдать полк,--.и, повернувшись к Редькину, добавил:--Прини- 498 майте, товарищ Редькин, командование полком. Сегодня же, немедленно... Ошарашенный решением комдива, комполка прикусил ржавый ус, потом, не смотря на Алексея, сказала -- Но вы ошибаетесь, товарищ комдив. Я честный че ловек. Именно это и заставило меня сказать вам то, о чем я только что говорил. Алексей пожал плечами, поправил на плечах ремни, долгим взглядом посмотрел на разжалованного комполка, а потом, отведя задумчивый взор к окну, сказал почти примирительно:. -- В этом я пока не сомневаюсь. Поезжайте в штаб, там вам дадут подходящую для вас работу. На следующий день во.всех ротах, батареях и командах читали приказ комдива о том, за что был отстранен от должности командир шестого полка. Красноармейцы, да и командиры поняли, что комдив не терпит расхлябанности и попустительства со стороны командиров. В штабе дивизии спешно собрали совещание. Кроме Ревеса и Редькина на совещание пригласили еще десятка полтора людей, в том числе Калину и Сергея Пустовалова. Объясняя цель совещания, Алексей говорил: -- Наша дивизия состоит из пятнадцати батальонов. Это значительно меньше того, чем располагает стоящий перед нами враг. Для перевеса нам нужно иметь хотя бы еще такую же силу. Попробуем достать ее в тылу врага, а если удастся, то и в его среде. Как только прорвем фронт, давайте пошлем вперед четыре-пять десятков коммунистов. Пусть они поднимают там людей на борьбу с белогвардей цами. Пусть каждый попытается организовать восстание хотя бы в одном селе. Нет сомнения, что им помогут ме стные коммунисты и сочувствующие нам люди. Вот это и будут дополнительные пятнадцать батальонов, которых нам не хватает. Возражений не было, и через каких-то два часа Алексей вместе с Ревесом инструктировал группу уходящих в тыл врага коммунистов, потом Карпов по этому же вопросу провел совещание с политработниками. Когда загремели первые залпы орудий, Алексей беседовал с летчиками, прикомандированными к его дивизии. Здесь же на опушке леса стояли три самолета, до отказа нагруженные листовками и плакатами. -- Впустую не бросайте,-- предупредил он затянутых 499' в шевровую кожу авиаторов.-- Каждый листок должен попасть в цель.-- Вас трое, но вы можете заменить целый полк. -- Будьте спокойны, товарищ комдив,-- отвечали авиа торы,-- нам не впервые, маху не дадим. Летчики говорили правду. Война не была для них новостью. На стареньких, не раз продырявленных вражескими пулями самолетах закаленные в боях авиаторы с энергией, присущей этому небольшому только что зарождавшемуся племени, дни и ночи 'геройски защищали Советскую власть. Ночуя около "машин, они в темноте устраняли повреждения в до предела изношенных аппаратах, чтобы днем снова висеть над врагами, забрасывая его бомбами, а больше всего воззваниями, плакатами, разящими стихами Демьяна Бедного. -- Мне хотелось сказать вам,-- говорил Алексей,-- что мы переходим в наступление," хватит пятиться, Москва не далеко. --│ Давно пора, товарищ комдив. До чертиков надоело это" дело. Вперед лететь куда веселее, чем назад удирать- -- Теперь все будет зависеть от нас,-- продолжал Алек сей.-- Если дружно навалимся, дело пойдет. Сила собра лась не малая. Довольные разговором с комдивом, летчики пожали ему руку, показывая на самолеты, сказали: -- Моторы барахлят. А новые только обещают, но ни чего, мы еще и на этих полетаем. Распрощавшись с летчиками, Алексей поехал к артил-леристам. К передовым частям Алексей подъехал перед самым наступлением. Бойцы встретили комдива радушно, но это не рассеяло в нем чувства неудовлетворенности и тревоги за судьбу наступления. Алексею казалось, что он не сделал многого из того, что надо было сделать для полной подготовки дивизии к атаке, что все это несделанное и недоделанное может пагубно отразиться на предстоящем деле, уменьшит порыв бойцов и приведет к срыву- общего наступления. С этими мыслями он вылез из окопа и вместе с бойцами третьей цепи побежал по зеленеющему ржаному полю. Вначале он хотел пробежать немного, но, увлеченный общим порывом, так и продолжал бежать к видневшемуся 500 впереди березовому перелеску, пока не столкнулся с коман-диром полка Редькиным. Явно рассержанный появлением комдива, Михаил держал его за рукав шинели и, загораживая дорогу, сердито говорил: -- Что ты делаешь? Али с ума сошел? Тебе командовать надо, а не лезть куда не следует.-- И, наступая на подъехавшего вестового Алексея, как будто он был виноват в появлении комдива, закричал: -- Сейчас же поезжайте в штаб! Ищут вас там. Два раза спрашивали, а здесь делать вам совсем нечего... -- Кто ищет?--спросил Алексей. -- Как кто? Начальство. Начальство ищет. Начальство,--│ ухватившись за это спасительное слово, повторял Михаил.-- Два раза спрашивали. А здесь вам делать совсем нечего, убьют еще ни за что ни про что. Алексей, и сам видел, что бойцы успешно продвигались вперед, и он поехал на командный пункт. По дороге четыре ^бойца вели первую партию пленных колчаковцев. Пленные на ходу стряхивали с себя прилипшую к одежде землю, шумно переговаривались. Как видно, они не очень тяготились своим новым положением. Проезжая мимо пленных, комдив обратил внимание на идущего впереди пожилого солдата в новой с иголочки шинели, в хороших яловых сапогах. Солдат, в свою очередь, тоже смотрел на Алексея и, как ему показалось, дружески улыбнулся. Придержав лошадь, Алексей повернул к колонне и, еще раз всмотревшись, узнал в пленном своего соседа Фому. Оставив вестового с поручением привести Фому в штаб, Алексей поскакал дальше. Вскоре он выехал на бугор, усы-панный камнями. С другой стороны на бугор поднимались артиллеристы. На лафете переднего орудия, сдвинув на затылок фуражку, сидел гармонист. Прижавшись ухом к двухрядке, он усердно выводил "барыню". Рядом, то приседая, то подпрыгивая, "двигались ухающие плясуны. Поравнявшись с артиллеристами, Алексей дружески помахал рукой. -- Поехали, друзья? Любуясь весельем батарейцев, Алексей чувствовал, как к нему постепенно возвращается хорошее настроение. В штаб отовсюду поступали сведения об успешном прод- 501 вижении всех частей дивизии. Ознакомившись с ними, Алексей убедился, что подготовка дивизии к наступлению " была проведена удачно. Переговорив с Ревесом и сделав необходимые распоряжения, Алексей попросил привести к нему Фому. Ему не терпелось узнать о матери, о Тютнярах, о Карабаше. Усевшись на стул, Фома долго молча смотрел на Алексея, потом, как видно, окончательно убедившись, что перед ним действительно сидит живой Алексей Карпов, вскочил на ноги. -- Ну здравствуй, Алексей Михайлович,-- крепко сжимая протянутую .руку, сказал Фома.-- Вот уж не ожидал тебя здесь встретить. Угнали вас тогда из Карабаша, и все как в воду канули. Ни слуху ни духу. А бог-то, оказывается, спас вас │-- живой и большим командиром, вижу, стал. Дай-ка я обойму на радостях,-- и он чмокнул прямо в губы взволнованного Алексея. -- Скажи, дядя Фома, как мама?-- с нетерпением спросил Алексей. -- Да как тебе сказать? Вроде ничего, здорова. Недавно я ее видел в Челябе. Там живет теперь. Сам знаешь, в Тютнярах-то нельзя" ей. Постарела малость, и глаза побаливают, от слез поди... │-- Что же она там делает?-- продолжая волноваться, спросил Алексей. -- Знакомый у ней там есть. Кузьмой, кажется, его зовут. Человек, говорит, очень хороший, вот у них и пристроилась. Работает где-то на заводе. А что делает не.сказала. О тебе сильно тоскует. Хотя бы, говорит, краешком уха о нем услышать. Тогда бы я не плакала, а песни каждый день пела. -- Неужели в Тютнярах и в Карабаше ничего не знают о Тургоякской шахте? -- помрачнев, Спросил Алексей. Фома отрицательно покачал головой. -- Нет, не слыхали, а что? Алексей тяжело вздохнул, медленно-медленно поднялся на ноги. -- Ты ведь знаешь, сколько в прошлом году каратели из Карабаша людей угнали. Думаешь, где они? Все в шахте лежат. Один я вырвался. -- Что ты говоришь? Выходит, племянник мой, Ми-шутка, тоже там?---волнуясь, спросил Фома. -- Там,-- глухо ответил Алексей, 502 -- Эх, гады! -- сжав кулаки, яростно закричал Фома. -- А ты еще служил им,-- сказал Алексей с упреком. -- Какое там служил,-- сердито отмахнулся Фома.-- Мобилизовали нас, насильно в казармы заперли, а потом погоняли недели две в Челябе по Сенной площади и сюда-А мы через ночь всей ротой к вам. Только один раз и выстрелили, в своего ротного. Не дураки. Теперича люди стали сами разбираться, кто за что воюет. -- Ну, а как в Карабаше? В Тютнярах как дела? --продолжал спрашивать Алексей. -- И там и сям одинаково,-- вздыхая, махнул рукой Фома.-- Каждый день аресты. Без винтовки и плети колчаковцы шагу не делают. Стонет наш брат всюду. -- Не все поди стонут, кое-кто и радуется. │-- Ясно не все. Такие, как Абросим, снова кадила раздули. Мельница, кожевня, лавка и сама власть -- все в ихних руках. Или Сенька Шувалов, сверстник твой, начальником большим в Челябе заделался. Офицеру Простых людей, как мух, давит. Теперь на фронт приехал. А в Ка-рабаш чужаки опять понаехали. Попритчилось им, что ждали их там; Силятся все завод на полную пустить, да что-то не получается. Рабочие тянут волынку. -- Ждут, значит, нас там? -- повеселев, спросил Алексей. -- А ты как думал? Знамо, ш-то ждут. Наелись колча-ковских порядков, сыты по само горло. Алексей замолчал, взгляд его долго бродил из угла в угол, потом, как бы решившись на что-то, он спросил: --. Как ты смотришь, дядя Фома, на такое дело, если тебе предложат вернуться в Челябинск? -- В Челябу? А черта мне там делать,-- ответил Фома с удивлением.-- Нет уж, если можно, Алексей Михайлович, то меня здесь оставьте. Я воевать пойду, даром хлеб есть не буду. -- Воевать надо, дядя Фома, там, где пользы больше принесешь. Здесь одним человеком больше, одним меньше, разница не велика. А. там совсем другое дело. Мне кажется, что мама там не зря живет. -- Я тоже так думаю, да разве они мне скажут? -- От нас придешь, скажут. Не одного пошлем и документами обеспечим. Подумай-.. -- Если так надо, я не супротив,-- согласился Фома.-- Посылайте, поеду. 503 Разговор с односельчанином успокоил Алексея, он по-чувствовал новый прилив энергии. Его обрадовала весточка о матери, рассказ Фомы о том, что в родном Челябинске живут и борются Кузьма Прохорович, мать и многие другие единомышленники. Получив от Данилы Ивановича разрешение на посылку в Челябинск группы людей, Алексей сейчас же приступил к организации этой группы. Он рассчитывал помочь челя-бияцам поднять восстание. Он верил, что люди, подобные Кузьме Луганскому и матери, не сидят там сложа руки. Нужно было сообщить им, что Красная Армия не остановится перед Уральским хребтом, а будет наступать до полного разгрома колчаковщины. Он верил, что это сообщение удесятерит их силу, укрепит веру в скорую победу. Вместе с этим ему хотелось сообщить матери, что он жив и надеется скоро с ней встретиться. Глава сороковая На первый взгляд дело началось с пустяка. Командир четвертой роты написал командиру полка подполковнику Шувалову рапорт. Он сообщал, что не раз сам слышал, как в соседней роте играют на гармошке и поют запрещенные песни. И что командир этой роты поручик Красноперое смотрит на большевистские выходки солдат сквозь пальцы. На следующий день Шувалов вызвал к себе Красно-перова и просил объяснить, почему он допускает эти бандитские вылазки своих подчиненных. -- Что с ними сделаешь, господин подполковник,-- пытаясь оправдаться, ответил Красноперов-- Неграмотные мужики, что взбредет на язык, то и орут, а спроси что к чему, ни один не ответит. Я им сколько разъяснял, зачем, говорю, вы, братцы мои, эти дурацкие песни орете, пойте лучше "Хазбулат удалой" или "Скрылось солнце за горою". Стоят, разинув рты, слушают, а потом, смотришь, опять за свое. -- Вот то-то, что за свое,-- вспылил Шувалов,-- знаем мы этих неграмотных. Зря они такими делами заниматься не будут. Знать, недаром говорят, что у-вас в роте большевик на большевике. Смотрите, поручик, как бы вам отвечать не пришлось. 504 -- Прямо не знаю, что с ними делать, господин подпол ковник,-- развел руками Красноперов.-- Пойду еще пого ворю, может быть, образумятся, дураки. Шувалов подошел к стене, снял с крючка плеть, показал поручику. -- До тех пор, пока не начнете разговаривать с ними вот на этом языке, добра не ждите.-- И, помолчав, доба вил:-- Я должен предупредить вас, поручик, если вы са ми не измените к мерзавцам такого, с позволения сказать, благодушного отношения, я буду вынужден обо всем со общить командующему армией. Думаю, что вы читали при каз верховного правителя. Знаете, что за такие дела к стенке ставят.-- Потом, устремив на поручика недобрый взгляд, добавил:--Зря вы прикидываетесь простачком и меня дураком считаете. Красноперов хотел было возражать, но, встретив не-годующий взгляд Шувалова, круто повернулся и, ничего не сказав, пошел к двери. Красноперов прошел сложный путь от фельдфебеля до поручика. Он, сын зажиточного крестьянина, не колеблясь пошел за эсерами, в обещаниях которых видел воплощение своих надежд. Лозунги о чистой демократии, народной свободе и "хозяине земли русской" тянули его, как магнит. Но угар продолжался недолго. Красноперов каждый день, каждый час видел собственными глазами, с какой нечеловеческой жестокостью эта власть расправляется с простыми людьми. И ему было трудно поверить, что Колчак и его прави-тельство как раз и есть та самая народная власть, которая борется за интересы мужика. Прислушиваясь к солдатским разговорам, наблюдая за их отношением к колчаковскому режиму, Красноперов все больше убеждался в нежелании мужиков воевать и находиться в чуждой им армии. Свое нежелание солдаты со свойственное им хитрецой и выдумками выражали в десятках мелочей. Пошла, например, рота в баню, казалось, что тут могло случиться плохого: помылись, попарились и в казарму. На самом деле, получалось вот что. В баню шли стройными рядами в только что полученном зимнем обмундировании, а назад возвращались разношерстной толпой. Новенькие бараньи шапки, нарочно растолканные по карманам и рукавам, в камере дезинсекции стянуло в комо- 505 чки, валенки оказались на каждом разные, шинели без хлястиков и застежек. Пока шли в казарму, стерли ноги, потом целую неделю валялись с завязанными пятками, доказывая, что пимы им кто-то подменил. Солдаты то и дело маялись животами, теряли голос. Только вчера разучив веселую песню, они пели ее звонкими стройными голосами, а сегодня в присутствии начальства вдруг начинали петь кое-как. Ежедневно появлялись сотни всевозможных предлогов для просьб об отпуске на побывку. В последнее время в роте установился порядок вслух читать полученные из дома письма. Написанные иногда детской рукой, многие из них сообщали, что отца, дядю или брата взяли каратели. Что теперь тяти уж нет и никогда больше не будет. Вначале Красноперов пытался объяснить, что родственников покарали за дело. Пытались задерживать письма, но они про-никали в казармы стороной, а те из солдат, кто долго писем не получал, догадывались, в чем дело, и, недолго думая, убегали домой. Красноперов пытался было применить строгость, но потом заговорила совесть, и он махнул на все рукой. Окончательный поворот в его отношении к колчаковской власти произошел после отказа одного из солдат выполнить приказ о расстреле пленного красноармейца. Командир батальона тут же застрелил солдата, который приходился Краснопе-рову двоюродным братом. Но особенно поразило Красно-перова, Когда он узнал, что солдаты его роты тайком собрали деньги и послали их матери убитого товарища. Все это заставило его по-новому вглядеться в свое собственное положение. Прямо от командира полка Красноперов пошел в окопы своей роты, занявший оборонительную позицию на окраине села. Идя к позиции, Красноперов увидел летящий самолет с большими красными звездами на крыльях. Из брюха самолета точно голуби летели сотни бумажек. За последним домом у прясла огорода виднелась серая толпа солдат. Собравшиеся что-то кричали, махали руками тем, кто только еще подходил. В середине толпы на небольшой возвышенности стоял незнакомый Красноперову солдат. Размахивая листовкой, солдат кричал: -- С кем воюете? За кого головы кладете? Мало на вас ездили, еще хотите. Поглядите на свою власть -- сплошь богачи, попы, купцы, золотопогонники. Снова аркан на шею 506 закидывают, али не видите? Прохоров моя фамилия, а зовут Калиной. Я тоже в белых был. Ну дак что ж? Был да сплыл. Понял, значит, нельзя же веки вечные дураком быть. Пора и о своей пользе подумать. А кто"эту пользу нашу защищает? Золотопогонники, может, кровососы мирские? Кровью харкаем от их защиты. Неправду, скажете, говорю, -- тыча вперед себя листовкой, кричал Калина, не обращая внимания на подошедшего поручика. -- Ну, скажете, неправду? -- Чего там неправду -- правду? -- закричали из толпы. -- За своих захребетников кровь проливаем. -- Дураки были, дураками и остались. Калина выждал, когда прекратятся крики, снова замахал листовкой. -- Реввоенсовет призывает прекратить бойню и с ору жием в руках переходить на сторону Красной Армии. Мы к вам оттуда посланы... Взволнованный Красноперов подошел к Калине, протянул руку. -- Дай сюда!--стремясь взять листовку, сказал он хриплым голосом.-- Дай... Калина ткнул поручику листовку. -- На, если тебе не досталось, почитай. Пробежав глазами короткое воззвание Реввоенсовета Восточного фронта, Красноперов шагнул на возвышенность. Перед ним замелькали то злобные, то настороженные, то выжидающие лица солдат. Вспомнилось предупреждение подполковника о суде и расстреле. Потом перед глазами встал брошенный за поскотиной труп двоюродного брата. Скользнув взглядом в сторону села, он увидел выехавших из улицы всадников. Впереди скакал Шувалов. Красноперов поднял над головой листовку. -- Здесь, братцы мои, сплошная правда написана. Я тоже за то, что пора одуматься. Кругом загудели десятки голосов, поднялись десятки рук. Калина схватил Красноперова за руку. -- С нами? Значит, с нами? -- С кем же мне больше, -- разводя руками и как-то по-детски улыбнувшись, ответил Красноперов. Ободренные решением поручика, солдаты спокойно смотрели на приближающуюся группу офицеров. Командир полка с первого взгляда понял, в чем дело. Кликнув безусого узкоплечего прапорщика, он приказал 507 ему скакать к командиру второго батальона, чтобы тот, не мешкая, снял батальон с позиции и вел его на выгон. Второй батальон считался самым надежным, и Шувалов рассчитывал нри его помощи усмирить взбунтовавшихся солдат. Подскакав вплотную к кричащей толпе, Шувалов с хода осадил заплясавшего под ним жеребца и, повернувшись в сторону Красноперова, закричал: -- Что за балаган? Кто разрешил? Поручик Красно- перов! Прикажите солдатам немедленно разойтись по окопам. Руки поручика как,-то сами собой поползли вниз, лихо-радочно блестящие глаза устремились в сторону командира полка. На какую-то минуту он снова превратился в послушную машину. Солдаты с недоумением смотрели то в сторону поникшего поручика, то в сторону Шувалова, ожидая, чем все это кончится. Не растерялся один Калина. Судорожно сжимая в руках листовку, он рывком повернулся к командиру полка и хрипло крикнул: ;-- Сам иди! Здесь дураков нет? -- потом, обращаясь к все еще колеблющемуся Красноперову, добавил:-- Эх, кислятина... Ответ Калины и молчание поручика привели Шувалова в ярость. -- Бунтовщики! -- закричал он, ерзая в седле. -- Рас стрелять вас мало. Под суд мерзавцев... -- Продолжая громко ругаться, Шувалов повернул коня и, злобно плю нув в сторону толпы, поскакал к лесу. Угроза Шувалова встрепенула поручика. -- На! На, сволочь, на! -- срывая погоны и остервенело швыряя их под ноги, кричал он вслед удаляющемуся коман диру полка. Не хочу быть бандитом, не хочу!!! Обрадованный Калина бросился к Красноперову, за ним подбежали другие и, схватив поручика за руки и за ноги, с криком "ура" начали подбрасывать вверх. ' Ликование солдат прекратил появившийся из-за домов краснозвездный самолет. Прокатившись по выгону сотню сажен, он замолк, накренившись на крыло, словно подстреленная птица. Озираясь на бегущих к нему солдат, летчик торопливо вылез из самолета и, чиркнув зажигалкой, стал жадно тянуть дым папиросы, как бы опасаясь, что ему не дадут накуриться. 508 Первым к самолету подбежал Пустовалов, вместе с Калиной посланный Алексеем в тыл врага. -- Что, браток, не дотянул до своих? -- спросил он, думая о том, как бы помочь попавшему в беду красному летчику. Летчик не ответил, он настороженно смотрел на подхо-дивших людей. Наконец, решившись, он повернулся, выхватил из багажника молоток и шагнул к капоту. -- Што ты, што ты, остановись!--догадавшись о на мерении летчика, крикнул Пустовалов. -->- Побереги, нужна еще будет птичка. Летчик с недоумением посмотрел на Пустовалова. -- Случилось что-нибудь, может, помочь надо? -- снова спросил Пустовалов, видя настороженность летчика. -- Да ты не опасайся, тут хотя и белые, но тебе не враги, потому сами решили к красным переходить. Я оттуда... -- и он мах нул рукой на запад. По обветренному лицу летчика рсплылась улыбка. Через минуту между летчиком и солдатами завязалась дружеская беседа. Люди хотели знать, как их встретят красные: не будут ли наказывать? Кто-то высказал мысль, что хорошо бы пригласить для переговоров представителя от красного командования. Пока между солдатами и летчиком шла беседа, на дальнем бугре показались роты второго батальона. Их вел Шувалов. Обстановка осложнялась. К Красноперову подошел Калина. -- Принимай, товарищ начальник, командование. Надо готовиться к обороне, прозев_аем -- перещелкают нас. Красноперое обвел солдат вопросительным взглядом. -- Принимай, принимай! -- закричали со всех сторон.-- Доверяем, знаем -- не подведешь. Красноперов сдвинул фуражку на затылок, поправил на боку наган, покосился на бугор и, вытянув руку в сторону, крикнул: -- Ложись в цепь, занять круговую оборону! Исправив неполадку в бензопроводе, летчик набрав высоту, круто развернулся и, направив машину навстречу усмирителям, начал засыпать их листовками. Потом, повернувшись, еще раз вытряхнул на солдат остаток листовок и улетел в сторону красных. И тут случилось то, чего больше всего боялся Шувалов. 509 . Несмотря на категорический запрет и угрозы офицеров, солдаты начали хватать падающие бумажки. До того стройные ряды батальона смешались и все четыре роты сбились в одну бесформенную толпу. Не знал Шувалов, что давно разыскиваемая им подпольная большевистская ячейка находится во втором батальоне. Все еще надеясь восстановить порядок, он приказал офицерам отобрать у солдат листовки. Листовки солдаты отдали, но стрелять в бунтующих товарищей отказались. -- Мы, что? Бандиты, што ли,-- кричали солдаты,-- своих бить будем. -- И тут же один за другим потянулись в сторону взбунтовавшихся товарищей. Когда весь полк собрался на выгоне, выяснилось, что полного единогласия среди солдат нет. Далеко не все сог-│ лашались с предложением Красноперова пойти на соединение с красными. Начались споры. -- Как нас там еще встретят?--кричали отдельные голоса. -- Могут и из пулеметов угостить. Белогвардейцы, скажут, колчаковцы, Давайте лучше по домам! -- кричали другие. -- Ну ее к черту, хватит, повоевали. Там тоже пряниками нашего брата не кормят. -- Но несогласных было меньше. Воспользовавшись заминкой, Шувалов послал двух офицеров в соседний полк с просьбой о помощи, а сам начал с солдатами переговоры, стремясь выиграть время. -- Это не шутейное дело, -- говорил он мягким, вкрадчивым голосом, косясь на подошедшего к нему Калину. -- Подумайте, на что решаетесь. Если есть у нас недостатки, давайте будем их устранять. Чего зря шум поднимать. Я сам крестьянин и за интересы мужика первым положу свою голову. -- А ты лучше скажи, как насчет Советской власти, -- перебил Калина. -- Зубы заговаривать нечего, мы тоже грамотные стали. -- Мы воюем не против Советской власти, -- повышая голос, ответил Шувалов, -- а против коммунистов, грабителей. -- Врет! Врет! Не верьте ему, братцы,-- багровея закричал Красноперое.-- Думает, я забыл, как неделю назад он говорил нам, офицерам, что Колчак обязательно восста- . новит во всех правах капиталистов, а потом помещиков. А кто обещал вернуть старый режим? Кто уверял, что верхов- 510 ный правитель -- монархист? Крестьянином стал. А у кого кожевенный завод отобрали? Сам говорил тогда об этом. Забыл, что ли? Врешь да "время тянешь, помощи ждешь, чтоб расстрелять нас... Красноперов не договорил. Из-за пригорка вынырнул автомобиль. Развернувшись, машина остановилась саженях в ста. На землю спрыгнул военный. Из кузова торчали дула двух пулеметов. Калина разинул рот, потом неистово замахал руками, радостно закричал: -- Товарищи, смотрите! Сам комдив прикатил, това рищ Карпов. Ур-ра!! Солдаты заволновались, зашумели. Прибытие в полк командира дивизии красных вызвало у них огромный интерес. Поздоровавшись с солдатами, Алексей сказал: -- Летчик наш сказал мне, что вы к нам надумали. Мо лодцы. Давно пора. Мы рады встретить вас как дорогих гостей, равных товарищей. -- Потом, круто повернувшись, пошел в сторону офицеров. Заметив идущего к нему Алексея, Шувалов схватился было за наган, но, взглянув на бегущих к нему солдат, опустил руку. Его обезоружили. -- Ну-ка! дай сюда, гад! -- вырывая наган, буркнул Калина.-- Ты думаешь што, разбойничать тебе позволим? -- Что же ты, земляк,-- подходя к Шувалову, с чуть заметной иронией произнес Алексей -- так нехорошо гостей встречаешь? Не узнаешь, что ли? Когда-то мы друзьями были, неужели забыл? Не притворяйся, давай-ка на радостях по-хорошему. Скажи офицерам, чтобы оружие сдали. Кстати, я имею уполномочие сказать, что не только солдатам, но и офицерам предоставляется полная свобода. Захотите │-- можете домой отправиться. Шувалов вначале не знал, что делать, но когда услышал, что ему предоставляют свободу, заметно повеселел. Калина подтащил за рукав упирающегося Красноперова. -- Вот, товарищ комдив, поручик Красноперов. Он сам сорвал со своих плеч погоны и, значит, с нами... мы его даже командиром полка было выбрали... Алексей подал Красноперову руку, притянул к себе, крепко обнял. -- Замечательно, очень хорошо, товарищ Красноперов. Я рад поздравить вас с утверждением командиром полка. 511 Продолжайте исполнять свои обязанности. Завтра оформим по всем правилам.-- Затем обратился к солдатам: -- Товарищи! От имени Реввоенсовета армии от души поздравляю вас с переходом на сторону Красной Армии. Вы приняли самое умное решение, какое только можно было в вашем положении принять. Честь и хвала вам за этот благородный поступок. Солдаты закричали"ура". Вверх полетели фуражки. В этот момент из заросшего мелким березняком перевала стали высыпать густые цепи красноармейцев. Полк во главе с Красноперовым и Калиной двинулся им навстречу. Глава сорок первая Колчаковская армия, получив в начале лета 1919 года несколько сильных ударов, начала разваливаться и распол-заться. Но полумиллионная армия еще имела достаточно сил, чтобы продолжать свое страшное кровавое дело. Война про-должалась с таким же ожесточением, еще свирепее действовали колчаковские карательные отряды. И на этом этапе борьбы огромную роль в убийстве людей, в грабеже и уничтожении народного достояния играли так называемые военные миссии союзных держав. Они пошли на ряд крайних мер, чтобы удержаться в России. "Наша цель дороже любого количества человеческой крови",-- заявил Нокс, доказывая необходимость усиления дальнейших репрессий. И это стало установкой и директивой всей белогвардейщины. * * * Урал затянуло серым смрадным дымом. Горел лес, горели заводские постройки, как подкошенные, валились сторожевые вышки, горели пересохшие болота. Это колчаковцы с остервенением крушили народное добро, мстя уральцам за поддержку Советской власти, за вспыхнувшие на заводах и селах восстания.. Вернувшийся из ссылки Трофим Трофимович Папахин скрывался на юрме. Оттуда он наладил связь с карабаш- 512 цами, и все чаще и чаще стал появляться в поселках, на рудных дворах, в цехах завода. Он разыскивал нужных людей, собирал их группами, говорил: -- Товарищи! Надо спасать завод от врагов. Его призыв к сплочению и спасению завода находил горячий отклик у рабочих. Прошло некоторое время, и на заводе возродилась боль-шевистская организация. Рабочие снова почувствовали, что они не одиноки. ...И вот по зову Папахина глухой, дождливой ночью в Саймановск один за другим бесшумно потянулись предста-вители завода, рудников, узкоколейки. Поздоровавшись с Папахиным, делегаты проходили в затемненную ставнями избу и молча рассаживались на лавку, на скамейки, прямо на полу. Первой к собравшимся обратилась Дуня, снова вернувшаяся в Карабаш. Открутив фитиль жестяной лампы самоделки и придвинув ее на край стола, она вытащила из кармана голубую бумажку, сказала: -- Хозяин телеграмму вчера прислал управляющему. Вот слушайте, о чем они сговариваются: "Предлагаю немед ленно приступить к выполнению намеченного плана номер один, касающегося рудников. Донесение жду через пять дней". Прочитав телеграмму, Дуня разъяснила: -- Я сразу-то не поняла, в чем дело, а потом мне как будто бы кто подсказал. Дай, думаю, сбегаю к Андрею Ива новичу: он, наверное, знает, в чем тут дело, прибежала, а он и дверь-то не открывает. "Я,-- отвечает,-- на дому не при нимаю, идите в больницу".-- Да как же в больницу, если мне нужно с вами один на один".-- "Все равно,-- гово рит,-- в больницу идите". Подумала я и решилась. "Пусти те,-- говорю,-- Андрей Иванович, я к вам не по хворости, а по особому делу". Отпер, прочитал телеграмму, нахмурился, а ничего не говорит. Неужели, думаю, мне Алексей, когда в Карабаш направлял, зря сказал про него, как нашего че ловека. Собралась было уж назад пойти, но тут он пододви нулся ко мне и спрашивает: "А зачем это тебе?" -- "Как,-- говорю,-- зачем? Верные люди мне говорили, что если будет трудно, всегда к вам обращаться". Выслушал это он, за руку взял меня. "Это,-- говорит,-- дело серьезное., дочка. Рудники затопить хотят, оборудование вывезти, чтобы без них завод пустить не могли. Мне об этом вчера еще сказа- 17 Н. Павлов 513 лд, жалко, а ничего не поделаешь". Дуня замолчала и воп-росительно посмотрела на Папахина. Трофим Трофимович поднялся с места, подошел к столу. --А что еще говорить? И так ясно, как божий день. Теперь все будет зависеть от нас, дадим мы увезти оборудование или нет. Вот об этом давайте и подумаем. Из самого угла, от умывальника, крикнули: -- Пусть попробуют! -- Дураков таких теперь нет, кто бы им работать стал,-- поддержали из другого угла,-- а без нас. они -- что поп без прихода: лоб разобьют, а толку ни на грош. -- Силой могут заставить, -- послышался неуверенный хрипловатый басок. -- Ну и что ж? Пусть заставят, будем работать, ничего не делая. Нас все поддержат. -- А пленные,-- прохрипел тот же басок,-- подведут. В прошлом году они Рихтеру помогли. -- Говорят, они теперь не в ладах, -- отвечая встрево-женному представителю железнодорожников, сказал Папа-хин. -- Надули они их. Обещали домой отправить и обманули. -- Все-таки надо бы с ними поговорить, в самом деле подвести могут... -- Хорошо, переговорим! -- согласился Папахин.-- А как с демонтажом.насосного оборудования? После непродолжительных разговоров решили оборудо-вание не снимать. Узнав о приходе рабочих, пленные собрались около барака, долго и обстоятельно обсуждали, что им делать, потом выделили для переговоров своих представителей- Делегацию пленных возглавил пожилой, крепко сбитый, приземистый австриец Отливак Павел. Разговор сразу принял дружеский характер. Папахин, вторично объясняя' причину прихода делегации, подал Отливаку руку. Не скрывая радости, австриец долго тряс ее.-- Русские рабочие -- наши друзья,-- сказал он взволнованно.-- Пусть здесь снова будет Советская власть. Мы не против,-- но, видимо, терзаемый, как и все пленные, мыслью о доме, добавил:--Плохо, что это опять не изменит нашего положения. Мы хотим домой. Мешать не будем... -- Советское правительство заключило с Германией мирный договор. Разве вы об этом не знаете? -- спросил Папахин. 514 -- Неужели нас теперь могут отправить на родину? --│ не веря в свое предположение, неуверенно спросил От- ливак. -- Не только могут, но обязательно отправят. В Со ветской России давно нет военнопленных, все домой уехали. Отливак схватил Папахина за руку. -- Тогда скажите, что мы должны делать, чтобы здесь тоже Советская власть была. -- Рабочие просят, чтобы вы отказались снимать и грузить оборудование,-- ответил Папахин.-- Пусть оно останется здесь. -- Для рабочих? -- улыбаясь, спросил австриец. -- Угадал. Для рабочих. -- Хорошо,-- согласился Отливак,-- я переговорю со своими товарищами и скажу ответ. Мы против власти, не желающей отправить нас домой. Еще против потому, что она плохо относится к рабочим. Мы это видим. Подождите здесь, я скоро вернусь,-- и, попыхивая трубочкой, пошел к молча стоящим у барака товарищам. Ожидая ответа, делегаты завязали с оставшимися воен-нопленными беседу. -- Есть среди вас большевики?--спросил Папахин, обратившись к высокому, худому немцу с большим сизым шрамом на щеке. Немец задумчиво покачал головой. -- Нет. Среди нас много социал-демократов, про боль-шевиков я не слыхал. -- Как вы смотрите на Советскую власть? -- Мы ее плохо знаем, однако среди нас есть люди, которые хотят, чтобы Советская власть была и в Германии. Их немного, но все же они есть. -- А как вы смотрите на колчаковскую власть? Немец сердито махнул рукой, ответил одним словом: -- Сволочи! Отливак вернулся с торжествующей улыбкой, пыхнув облачком дыма, сказал: :-- Я говорил со своими товарищами. Мы не будем работать на своих врагов, они держат нас в плену. Мы хотим поддерживать рабочих. Нас плохо кормят, если можете, помо-гите. В долгу не останемся. На следующий день к лагерю потянулись десятки женщин, стариков, ребятишек. Они несли хлеб, картошку, ма- 17* 515 хорку. С военнопленными были завязаны тесные отноше-ния. Карабашцы хорошо знали повадки Рихтера. Знали, что он не остановится ни перед чем, чтобы добиться своей цели. По предложению Папахина на заводе и рудниках создали боевые группы. Перед ними ставилась задача срывать распоряжения администрации по демонтажу оборудования. Рихтер был. искренне убежден, что руководить таким сложным предприятием, каким был Карабаш, могут только английские и немецкие специалисты. Русских же он считал способными только для черноврй работы. "Их дело спину гнуть, а наше -- пальцем указывать",-- говорил он, когда речь шла о русских людях. Он твердо верил, что русские никогда не смогут пустить завод без иностранцев, без оборудования, которое он на-меревался вывезти. Совсем иначе обо всем этом думал Папахин и сами рабочие. Карабашцы, построившие завод и рудники собственными руками, знающие каждый его винтик, каждый рычаг, были убеждены, что они могут обойтись и без посторонней опеки. Папахин был убежден, что если завод не будет разоружен, рабочие смогут управлять им без чужаков. И вот ближайшие несколько дней должны были решить, удастся ли англичанам осуществить свое намерение и оставить завод непригодным для дальнейшей работы. Трофим Трофимович напрягал все силы организации, стремясь опередить Рихтера. При помощи вернувшегося в Карабаш Федора Зуева он разработал план предстоящей схватки и теперь обсуждал его с ближайшими помощниками, стремясь привлечь к Делу как можно больше рабочих. -- Собранья надо,-- блестя черными глазами, предлагал Зарип.-- Тайнай собранья назначать. Русский, татарин, башкир, все аулом гулять надо. Ты говоришь, я говоришь, Дуня говорит, якши будет... -- Нет, не годится,-- отвергла предложение Зарипа Дуня.-- На такое тайное собрание сам Рихтер явиться может. Много народа собирать сейчас не следует. -- Верно,-- согласился Папахин,-- но и тянуть нельзя. Все должно быть сделано в течение одних суток. Иначе опоздаем. -- Тогда давай стафета гонять,-- снова предложил Зарип. 516 С этим предложением Зарипа согласились все. Решили отправить по заводу и рудникам устное указание с таким расчетом, чтобы, не подвергая опасности актив, распространить директиву от одного нужного человека к другому. Эстафета содержала всего несколько слов и предназна-чалась для надежных людей, могущих возглавить борьбу за спасение завода. Жизнь эстафеты началась сейчас же после окончания совещания. Вернувшись на Смирновскую шахту как раз в начале первой смены, Федор Зуев остановил молодого черномазого машиниста подъемника. Через минуту машинист подозвал к себе идущего на смену донщика. Тому потребовалось за чем-то зайти в паровую. Второй кочегар паровой еще вчера собирался сбегать по какому-то делу на соседнюю шахту. Зарип по пути заглянул на завод. Дуня зашла в депо железнодорожников. Через несколько часов нужные люди были оповещены. Но пока в Карабаше шло все по-старому. Несмотря на приближение фронта, Рихтер медлил. Глава сорок вторая По пути в Челябинск полковник Темплер остановился на одну ночь у Петчера. Они проговорили до самого утра. За последние несколько недель Темплер очень постарел. Обычно молчаливый, теперь говорил не умолкая. Он стремился в разговорах забыться от всего того, что его мучило. Полковник не оставил у Петчера в отношении Урала никаких сомнений. -- Судьба Урала решена под Бузулуком. Чтобы повернуть красных назад, нужно немедленно включить в борьбу союзные войска, но я сомневаюсь, что это будет вовремя сделано, могу сказать вам лишь одно: спасайте все, что успеете,-- заключил Темплер. Если бы эти слова сказал Уорд или даже сам генерал Нокс, то и тогда Петчер не был бы так встревожен, как теперь, когда он услышал их от Темп-лера, которого хорошо знал и считал пророком в рус-ких делах, особенно, когда дело касалось Урала и Сибири. Он не мог не верить Темплеру, но в мозгу никак не ук-ладывалось, почему он должен потерять все, что многие го- 517 ды принадлежало его дяде и ему самому. Это же невиданная и неслыханная наглость, грабеж священной собственности иностранцев! Он готов был бросить все и мчаться к Ллойд-Джорджу, Клемансо, Вильсону и категорически потребовать от них немедленного объявления войны советам, настоять на посылке в Россию такого количества дивизий, чтобы задержать, а потом и опрокинуть эту страшную лавину, называемую Красной Армией. Но всегда на смену такому решению сейчас же приходило другое: нужно ехать в Москву и там любыми средствами добиться встречи с Лениным и сказать прямо в глаза, что его дерзкая затея с конфискацией частной собственности рано или поздно приведет к столкновению со всеми деловыми людьми и он в конце концов будет ими уничтожен. Однако "решительные действия" Петчера на этом за-канчивались. Веря Темплеру, он в то же время не мог решиться на то, чтоб издать приказ о демонтаже машин и отправке их в Сибирь. Кончилось тем, что удивленный его бездействием Уркварт прислал телеграмму, упрекая племянника в желании оставить заводы красным. Петчер забил тревогу. По проводам полетели срочные телеграммы, по дорогам поскакали гонцы с требованием сейчас же начать и срочно закончить работу по разоружению предприятий,. Ознакомившись с первой телеграммой управляющего корпорацией, Рихтер позвал к себе Жульбертона. -- Нужно немедленно взорвать завод,-- выслушав при каз Петчера, категорически заявил Жульбертон.-- Говорят, красные будут здесь через несколько дней. Рихтер с удивлением посмотрел на Жульбертона, взял из его рук телеграмму и бережно положил в карман. -- Я не понимаю, господин Жульбертон, как вы можете так говорить? Здесь ясно сказано, что мы должны делать,-- холодно сказал Рихтер. -- А я еще раз заявляю, что завод нужно взорвать,-- настаивал Жульбертон.-- Распоряжение написано без учета обстановки. Если не хотите вы, то я сам сегодня же добьюсь его отмены. Завод должен быть взорван, господин Рихтер. . Рихтер решил не спорить и подождать еще сутки. "Дьявол с ним, пусть добивается,--думал Рихтер.--Все 518 равно Петчер не согласится. Но я под этим предлогом могу подождать. А за это время может поступить сообщение об изменении положения на фронте, и вся эта затея отпадет сама по себе". Но на следующий день на завод под усиленной охраной явился Петчер. Взбешенный медлительностью Рихтера, все еще не отдавшего распоряжения о выполнении его приказа, он потребовал, чтобы в контору сейчас же вызвали Жульбертона, председателя управы Кучеренко и лесничего Плаксина. Как и следовало ожидать, разговор начался упреком Петчера управляющему, что тот "вольно или невольно, как выразился Петчер, льет воду на колеса мельницы наших врагов". -- Еще небольшая затяжка,-- продолжал Петчер,-- и мы подарим большевикам целехонькое предприятие. Мне приходится только удивляться, господин Рихтер, тому, что вы до сих пор не выполнили моего распоряжения. Рихтер решил сослаться на совет Жульбертона, надеясь, что это поможет ему свести дело к простому недоразумению, возникшему из его особых чувств к хозяевам. У него и в мыслях не было, что Жульбертон может отказаться от своих слов. Каково же было его удивление, когда Жульбертон с холодной улыбочкой заявил: -- Я никогда не говорил вам, господин Рихтер, о том, что не нужно демонтировать оборудование. Это вы про сто-напросто выдумали. Правда, я предлагал другое, но это другое не исключило первого. Ошеломленный заявлением Жульбертона, Рихтер резко изменил тактику и стал бурно доказывать, что допущенная им ошибка не так уж велика и ее нетрудно исправить; за какую-то неделю можно отправить с завода все оборудование. Неожиданно в разговор вмешался угрюмо молчавший Плаксин. -- Боюсь, что мы опоздали,-- сказал он, боязливо ог лядываясь по сторонам,-- сегодня мои лесники заметили между Карабашом и Кыштымом каких-то вооруженных лю дей. Если это партизаны, то наше дело пропащее. Железно дорожники только этого и ждут. Но тут с места сорвался уязвленный Кучеренко. -- Не выдумывайте, господин Плаксин, чего не следу ет,-- воззрившись на лесничего, кричал Кучеренко, по при- 519 вычке ухватившись за разросшуюся веником бороду.-- У нас милиция, дружина. Партизаны к Карабашу на сто верст не подойдут. Поезда как, ходили, так и будут ходить. За это я ручаюсь. У меня порядок не так, как у других. Если чего, я сам поеду во главе милиции. Если потребуется, так мы...-- но, увидев насмешливый взгляд Рихтера, он умолк, отошел к стоящему у двери шкафу и оттуда значительно тише добавил:-- Нам не превыкать порядки наводить, грузите и никаких разговоров. Отвечать буду я... Заканчивая разговор, Петчер снова подтвердил свое намерение разоружить завод и затопить шахты. Но взрывать что-либо все же запретил. Он все еще на что-то надеялся. Как только кончилось совещание, Рихтер немедленно взялся за выполнение приказа Петчера. По заводу забегали курьеры, в будках затрещали телефонные аппараты, по всему Карабашу поднялся переполох. Через несколько минут к конторе потянулись начальники цехов, шахт, мастера. Получив указание управляющего, они торопливо возвращались на свои места, чтобы совершить предательское дело. Успокоенный заверениями управляющего заводом и председателя управы, Петчер вышел из конторы и, попыхивая трубкой, пошел по берегу пруда. Всюду, куда достигал его взгляд, он замечал быстро идущих людей. Одни шли к конторе, другие на завод, третьи еще куда-то. И ему казалось, что в движениях каждого из них видна необыкновенная торопливость, покорность и нетерпеливое желание выполнить его приказ. На Карабаш спускался с окружающих гор тихий летний вечер. Тяжело шагая по береговой тропинке, Петчер прислу-шивался к рокочущему заводу. Всюду, куда хватал глаз, его окружала голая, выжженная ядовитыми газами, земля. Обнаженные, изрезанные потоками воды горы, серая, покрытая толстым слоем копоти, набережная и мертвый пруд. Но не это заботило Петчера. Он думал лишь о предстоящих убытках. "Проклятье,-- шептал Петчер, прислушиваясь к умол-кающему рокоту завода, трясясь от охватывающей его ярости.-- Они думают, что я уступлю им то, что принадлежит мне. Они еще не понимают, с кем имеют дело. Но ни-; чего, я еще не раз заставлю их каяться. Вы еще узнаете, 520 что значит настоящие люди, которых вы гоните. Пройдет совсем немного времени, и вы будете просить, на колени встанете..."-- мстительно дукал он. А утром к Петчеру прибежал запыхавшийся Рихтер. С трудом сдерживая озноб, он, заикаясь и путаясь, доложил, что почти все рабочие, от кого зависит демонтаж машин и оборудования, не вышли на работу. -- Почему! Почему!!! -- сжимая кулаки, закричал Пет-чер.-- Да понимаете ли вы... Вы, господин управляющий, что это... это... провал наших планов. Что я вынужден наказать в первую очередь вас, как пособника, как... как...-- не найдя подходящего выражения, Петчер разразился ругательством. -- Я уверен, господин Петчер,-- стремясь казаться спокойным, сказал Рихтер,-- что мы имеем дело с простой случайностью или обыкновенным недоразумением. Я послал за ними людей- Через час все будут на своих местах. -- Вы так думаете? -- сбавляя тон, но не скрывая недоверия к словам Рихтера, переспросил Петчер.-- Боюсь, как бы эта простая случайность не имела большевистского запаха. Рихтер испуганно посмотрел на Петчера, решив, что упо-минание о большевистском запахе англичанин относит лично к нему. Перед глазами взволнованного управляющего проплыла зловещая фигура полковника Темплера, и он почувствовал, что не может выговорить ни слова. -- Скажите, когда вы сможете доложить об этом сборе? -- стараясь показать Рихтеру, что он поверил в его предложение, спросил Петчер. -- Самое большее через два часа,-- волнуясь, ответил Рихтер. -- Хорошо,-- согласился Петчер,-- я верю, что вы сделаете все, что будет нужно, и большевикам ничего не достанется. Торопитесь, у нас очень мало времени. Действуйте решительно. Если потребуется сила, смело применяйте ее. Я сегодня же еду в Кыштым. Можете рассчитывать на самую решительную поддержку Кыштыма. Обрадованный Рихтер низко поклонился и заверил хозяина: -- Я уйду из Карабаша не раньше, чем оставлю здесь вместо завода труп без сердца, без мышц и без крови. Петчер протянул руку. -- Иначе я о вас и не думал. И мне очень хочется ск'а- 521 зать на прощанье, что ваш труд, господин Рихтер, будет вознагражден. Мой дядя узнает все, что нужно знать о преданном исполнителе. А это что-то значит. Пожимая протянутую руку, Рихтер горячо воскликнул: -- Мы заставим большевиков вернуть нам завод. За ставим. Да, да! Так и скажите господину Уркварту: обя зательно заставим. Глава сорок третья В притихшем Карабаше снова начался разгул белогвар-дейцев. -- Где муж! -- врываясь в дома карабашцев, кричали колчаковцы, разыскивая не вышедших на работу. -- А для чего он вам?--хмурясь, спрашивали жены и матери рабочих. -- Как для чего? Работу бросил, а ей для чего. Смотри, дура, ты у нас поговоришь...-- грозили колчаковцы. -- Ну, в отношении дуры, это еще как сказать,-- спокойно отвечали женщины,-- к Рихтеру, к вашему, ума занимать не пойдем. Свой-то ум какой ни есть, а все лучше, чем чужой. -- Тетка! -- орали колчаковцы.-- Ты что, по зубам захотела? Забыла, с кем разговариваешь? -- Да что вы пристали ко мне как банный лист,-- ог-рызалась хозяйка.-- Вам муж нужен, ну с ним и разговаривайте. -- Вот так бы сразу и сказала, чучело гороховое, чем зубы скалить, зови-ка его сюда. -- Да его дома нет. -- Как нет? Куда девался? , -- Сено косить ушел. Вчера с работы уволили, вот он и собрался... Дров тоже надо запасти на зиму. -- Кто его уволил, что ты мелешь? Али спятила?4 -- Ничего не спятила,-- невозмутимо отвечала хозяйка,-- сказали, что завод работать больше не будет. От ярости колчаковцы бросались ломать домашнюю утварь, били стекла. На шум прибегали соседи, хватались за колья и нередко битые колчаковцы с трудом уносили ноги. На следующий день колчаковцы бросились на покосы и лесорубочные делянки. Рабочие спокойно выслушали приказ Рихтера, немного поупирались, но под конец сказали, 522 что завтра придут. Сказали и не пришли. А те, кто еще приходил на работу,тоже заявили, что не могут остаться без дров и сена, да и одним невозможно выполнить приказ. Завод и шахты совсем опустели. Колчаковцы получили распоряжение Кучеренко пригонять рабочих силой. А пока рабочие не будут согнаны, решили использовать военнопленных, до этого работавших на рубке дров. Но большинство военнопленных вдруг заболели животами. Охая, они валялись на нарах. Взбешенный Рихтер послал в казарму доктора. Он был уверен, что это саботаж. Неузнаваемо изменившийся за эти годы Федор Зуев, теперь под фамилией Жучкина, исполнял должность кучера больницы. Он, не торопясь, запряг лошадь, усадил погрузневшего и крепко постаревшего Феклистова в коробок, повез в казарму. Вместе с Феклистовым в качестве сестры ехала работавшая в больнице Дуня. В последние дни она часто бывала у военнопленных, лечила их от малярии. В дороге, обращаясь к ней, Зуев спросил: -- Ты, Дуня, кажись, их навещаешь, не знаешь, что это они так расхворались?.. Улыбнувшись, девушка ответила: -- У них ведь покосов, дядя Федор, нет. И дров рубить им не надо. -- Ах, вот оно что,-- добродушно рассмеялся Федор,--│ болезнь-то, значит, у них от совести. Ничего не скажешь, молодцы,-- и он вопросительно посмотрел на доктора. Доктор как-то неопределенно крякнул и стал молча смотреть на свои ноги. -- Они хотя и пленные, а тоже не дураки,-- продолжала Дуня,-- понимают что к чему. Видят, что хозяевам нашим конец подходит. -- Чудеса!--развел руками Федор.-- Такая громадина и бежит. И кто, вы думаете, их бьет?-- обращаясь к Дуне, спросил Федор,-- Наш брат. Намедни ко мне знакомый один заходил из Челябинска. Говорит, бывший рабочий Карабаша Ершов у красных чуть ли не за главного. А мальчишка тут был у нас один, Алешка Карпов, за генерала вроде, дивизией, говорит, командует. Угрюмо молчавший Феклистов вдруг вскинул голову, схватил Федора за полу пиджака. -- Неправда! Этого не может быть... -- Правда, правда, Андрей Иванович,-- подтвердила Дуня,-- я тоже слышала. 523 Феклистов круто повернулся к Дуне, недоверчиво посмотрел ей в глаза и, как видно, найдя в них ответ на взволновавший его вопрос, закричал: -- Обожди! Остановись!-- Он вылез из коробка и раз махивая шляпой, пошел по обочине дороги. Пленные встретили доктора неприязненно, но нельзя было сердиться на человека, который так дружески улыбался, весело хлопал их по подтянутым животам и всем, кто к нему подходил писал: "Дизентерия. Режим постельный", а под конец, сославшись на отсутствие лекарств и боязнь допустить распространение эпидемии, объявил барак карантинным. Прощаясь с Дуней, Отливак спросил, показывая кивком головы в сторону доктора: -- Ваш? -- Наш и ваш,-- ответила Дуня. Время, установленное Петчером для демонтажа и отгрузки оборудования, подходило к концу, а дело, по существу, еще и не начиналось. Пойманных в лесу рабочих заставляли работать под охраной белогвардейцев, но толку от этого было мало. Гнали на работу и военнопленных, однако и это не давало ощутимых результатов. Люди находили сотни причин, чтобы тормозить работу. В первый же день выяснилось, что для разборки машин нет инструментов. Куда они девались, никто толком сказать не мог. Бросились собирать инструменты по всему заводу, но их нигде не оказалось. Тогда было приказано приступить к изготовлению инструментов. Начали изготовлять, но они сразу же выходили из строя. Все дни Рихтер, как одержимый, метался по заводу. Он, стал по несколько раз в день посылать Петчеру телеграммы, прося его приехать в Карабаш или прислать помощь. - Он стремился втянуть его в непосредственное руководство этим безнадежным делом и снять с себя хотя бы часть ответственности. Читая телеграфные ленты, Петчер неистово ругался и снова требовал при любых условиях выполнить его приказ, но в помощи отказывал, потому что ждать ее было неоткуда. Никому не было дела до Петчера и его машин. Каждый думал лишь о себе и своих делах. Когда Петчер обращался с просьбой послать в Карабаш воинскую часть, на него смотрели как на сумасшедшего. Так шел день за днем. 524 Когда Красная Армия, окружая Екатеринбург, появилась у Мраморской, Петчер приказал прекратить откачку воды и затопить шахты. В этот же день кто-то оборвал телеграфные провода, и связь между Карабашом и Кышты-мом прекратилась. Утром к Рихтеру явился Жульбертон. Он заявил, что после остановки шахт ему делать здесь больше нечего. -- Вы считаете, что наше дело полностью потеряно? -- спросил Рихтер. Жульбертон безнадежно махнул рукой. -- А известно ли вам,-- прищурившись, спросил Рих тер,-- что на Смирновской шахте два часа назад рабочие самовольно возобновили откачку воды?.. Сообщение было настолько неожиданным, что Жульбертон не скоро понял, как далеко зашла дерзость рабочих. А когда понял, пришел в неистовство. -- Бандиты! Мерзавцы! Они решили передать рудники большевикам на полном ходу. Но этого не будет. Нужно немедленно взорвать ствол шахты и схоронить их там, унич тожить, как крыс,-- бегая по кабинету, кричал Жульбертон. На мрачном лице Рихтера мелькнуло что-то похожее на улыбку. Выждав, когда Жульбертон успокоится, он попросил его сесть рядом. -- То, что вы предлагаете, господин Жульбертон, аб солютно невыполнимо и очень опасно. Нас убьют раньше, чем мы это сделаем. -- Рихтер помолчал, прошелся несколь ко раз по кабинету, потом снова подсел к взволнованному англичанину и глухо спросил:-- Значит, вы считаете, что мы должны пойти на любой риск, лишь бы отомстить им. --│ Да, считаю, и готов заплатить за это любую цену. -- Правильно. Я тоже за это. Но ваши средства негодны. Послушайте, господин Жульбертон, а не лучше ли нам повторить свой. старый эксперимент. Вы помните тринадцатый год. Тогда нам удалось обуздать этот сброд... -- Хорошо помню. Вариант тоже не плохой. Давайте искать исполнителя,-- блестя сухими глазами, согласился Жульбертон.-- Мне кажется, можно бы поручить... -- Нет, нет!-- запротестовал Рихтер, даже не выслушав Жульбертона.-- Сейчас никому нельзя верить.-- И, помолчав, добавил: -- Вы собираетесь уезжать?.. Не так ли? -- То есть?--догадываясь, куда клонит Рихтер, неоп-ределенно спросил Жульбертон. 525 -- Мне кажется, что было бы куда лучше, если бы вы взяли это дело себе. Оно потребует несколько минут. Потом вы уедете. А расхлебывать кашу буду я... -- Хорошо, я согласен,-- вставая, решительно заявил Жульбертон.-- Дайте мне еще один "смит-вессон". Отправляясь на шахту, Жульбертон не сомневался, что там, кроме сторожа, никого нет, и ему удастся, справившись с делом до прихода утренней смены, покинуть Карабаш. Но наверху оказалась большая группа рабочих и около десяти военнопленных. Кое-как Жульбертону удалось пробраться незамеченным в паровую. Около посапывающего котла, прямо на полу, свернувшись калачиком, храпел кочегар. Уронив голову на стол, в машинной спал машинист. Вооружившись коптилкой, Жульбертон подошел к шкафу, взял нужный инструмент и, подкравшись к лебедке, принялся за дело. Жульбертон понимал, что если сидящий машинист или кто-то другой увидит его за этим делом, то ему не сдобровать. Но злоба на вышедших из повиновения рабочих была сильнее страха, и он, то и дело озираясь, продолжал подпиливать канат. Работа подходила к концу, оставалось только замаскировать надрез, когда скрипнула дверь и на пороге неожиданно выросла фигура второго кочегара. Из-за его спины в помещение один за другим стали появляться рабочие и пленные. Жульбертон понял: спасение только в том, чтоб пробиться к двери силой, а затем, отстреливаясь, добежать до ожидающей его пары лошадей. Выхватив оба револьвера, он начал в упор стрелять в подходивших к нему людей. Трое рабочих и двое пленных были убиты, еще несколько человек ранены. Когда Жульбертон выбежал в дверь, пересек двор и уже считал себя в безопасности, на его голову вдруг обрушилась тяжелая дубина, поднятая сторожем шахты. Так бесславно закончил свою жизнь один из злейших врагов карабашских рабочих, верный слуга матерого колонизатора Уркварта. Утром на ноги поднялся весь Карабаш. По требованию рабочих власти разрешили устроить погибшим карабашцам торжественные похороны, но военнопленных предложили хоронить отдельно, без гробов и без почестей. Этим власти хотели разъединить сложившиеся братские отношения рабочих с военнопленными, но карабашцы 526 настояли, чтобы военнопленных хоронили в одной могиле с рабочими. От имени властей переговоры с представителями рабочих вел Кучеренко. Прикидываясь блюстителем православной веры, он до-казывал, что, дескать, похороны православных людей с су-постатами -- дело противозаконное и не христианское- -- Я всегда был с рабочими,--говорил Кучеренко.-- Быть кооператором-- значит, быть социалистом. Но мы, русские, верим в бога и должны блюсти законы своей религии... Положить прах православного человека с немцем, значит, взять на душу великий грех. Как социалист... -- Какой ты, черт, социалист,-- не вытерпел стоявший впереди всех Федор,-- предатель ты, белогвардеец. Вот кто... До социализма тебе столько же, сколько вашему верховному до Москвы. Сматывал бы лучше манатки, а то опоздать можешь. Кучеренко схватился было за карман, но взял себя в руки. Смотря на злобые лица рабочих, он понял: сейчас не время для расправы. Пора бежать на восток. На следующую же ночь он исчез из Карабаша, прихватив восемь подвод, нагруженных своим, а заодно и заводским добром. Через два дня сбежал из Карабаша и Рихтер. Накануне к нему пришел Зарип. -- Здравствуй, бачка,-- стаскивая с бритой головы ма-лахай, оскалив зубы, сказал Зарип.-- Почему наша никакой порядка нет? Почему такой большой изъян делаешь^ -- Что тебе от меня надо,-- насторожившись, буркнул Рихтер.-- Зачем пришел? -- Как зачем? Как чаво надо? Оборудование грузил, машина грузил. Много грузил; Все пропадать будет. -- А тебе-то что?-- со злостью спросил Рихтер. -- Как что? Хозяйский добра беречь надо. Брезент давай, рагожка давай, куль давай, хороша паковать нада, накрывать нада, чтобы целый была. Хозяин спасибо скажет... Изумленный Рихтер бросился к Зарипу, схватил заско-рузлую руку. -- Спасибо. Вот спасибо. Как я не догадался раньше обратиться к татарам... Ведь они могли меня выручить. Не додумал... Не додумал...-- Он подбежал к столу, написал записку, вложил в протянутую руку Зарипа.-- Вот, бери. Там тебе дадут все: кули, мешки, брезенты. Спасибо тебе, 527 друг Зарип. Посмотри, чтобы все было в целости, я тебе доверяю... -- Как же, как же, бачка. Все смотрим, все сделаем, как надо...-- уверял Зарип. И "сделал". Ночью железнодорожники снова подали состав к заводу. Охраны там уже не было. Зарип приехал, не один. Рабочие бережно сложили оборудование в склад, а взамен наложили в кули и мешки гранит, кирпич и разный лом. Платформы аккуратно укрыли брезентами. Смеясь, помахали железнодорожникам руками. Этой же ночью состав ушел в Кыштым. ...Похороны убитых рабочих и военнопленных карабаш-цы превратили в митинг дружбы русских и иностранных пролетариев. Когда над землей вырос могильный холм и Федор произнес прощальную речь, на могилу поднялся Отливак. -- Дорогие друзья!-- сказал он взволнованным голо сом.-- У нас сегодня общее с вами горе. Но мы, военно пленные, еще больше поняли, кто нам настоящий друг и кто враг. На этом примере русские рабочие показали, как надо бороться за общее дело трудовых людей. Так пусть же кровь погибших навсегда скрепит дружбу между нами. Скрепит независимо от того, в каком государстве мы живем и какой веры придерживаемся. В заключение я хочу сказать так: вечная память погибшим, вечная дружба между нами -- живыми. Глава сорок четвертая Трехэтажное рыжее здание, наспех переоборудованное под лазарет, неуклюже торчало на самом берегу Миасса. Сырые, нештукатуренные стены, спертый воздух и, вдобавок к этому, грязное завшивленное белье вызывало у обитателей лазарета отвращение. И все, кто мог хоть кое-как двигаться, стремились как можно меньше бывать в лазарете. С утра раненые стайками бродили по торговым рядам, заглядывали в богатый Якушевский магазин, протягивали руки за милостыней. А после обеда, когда на базаре никого не было, бесцельно шатались по дышащему зноем городу, обложенному облаками пыли. Кругом ни кустика, ни деревца. Единственный в городе небольшой парк занят французскими солдатами. Проходя мимо парка, челябинцы с негодованием смотрели на короткоштанных французов. 528 Машутка и еще несколько девушек лежали в небольшой отдельной комнате. К ним часто приходила из города выз-доровевшая после ранения Дина. Она теперь снова работала машинисткой в комендатуре и каждый день приносила подругам фронтовые и городские новости. В последние дни девушка стала почему-то грустить, и Машутка часто замечала на себе вопросительный взгляд подруги. Вот и сегодня Дина, как обычно, начала разговор с новостей, но все видели, что она что-то не договаривает. -- Вот, родненькие, принесла вам сегодня целых четыре кома сахара и немного белого хлеба,-- после приветствий и поцелуев проговорила гостья и неожиданно умолкла. -- А на фронте как?-- спросила Машутка. -- На фронте...-- спохватилась Дина. Раньше она фрон-товые новости передавала в первую очередь.-- Да как вам сказать? Тучкин говорит, что вроде хорошо, а так...-- И она опять замолчала и перевела разговор на ухаживавшего за ней помощника коменданта, капитана Харина. -- Сегодня в театр меня пригласил, говорит, на автомобиле заедет. С Тучкиным они ведь друзья. Уезжает он скоро партизан ловить. Опять они будто бы...-- И Дина замолчала. -- Ты что-то скрываешь он нас?--спросила одна из девушек.--- Раньше с тобой этого не было. Дина покраснела и, смотря в окно, ответила: --- Да нет, что вы... Скрывать от вас?.. Я бы вам все рассказала, если бы... А, впрочем, давайте лучше не будем Об ЭТОМ ГОВОрИТЬ.;. Машутка видела, что Дина не хочет говорить о делах на фронте. "По-видимому,-- думала Машутка,-- они стали неважными, и она просто-напросто боится об этом сказать". Сама Машутка находилась сейчас в таком особенном состоянии, в каком бывает каждый выздоравливающий после тяжелой и опасной болезни. Пулевая рана в руку не была серьезной, но она осложнилась из-за инфекции. Машутка больше месяца боролась со смертью. Лазаретный врач все это время только разводил руками, ссылаясь на отсутствие медикаментов. Кончилось все это тем, что девушка постепенно стала поправляться, но тут случилась новая беда-- тиф- Казалось, что это новое испытание для неокрепшего организма кончится катастрофой. Той самой жизненной 529 катастрофой, которая в те годы унесла много тысяч жизней. К счастью, крепкий организм Машутки выдержал "и тиф. И вот теперь, по мере того, как физические страдания. день за днем уходили в прошлое, перед Машуткой вставал все тот же вопрос: что делать? Каким образом выбраться из положения, в котором она находится. Она думала только об одном: скорей бы туда, к Алексею. Смотря на Машутку, подруги никак не могли понять, что же происходит с ней. То она словно искрилась от веселья, а то вдруг умолкала и плакала, отвернувшись к окну. Сегодня, провожая Дину домой, Машутка спросила подругу, почему она так странно ведет себя. С трудом поборов нерешительность, Дина тихо сказала: -- Мне запрещено говорить. Это пока секрет. За раз-глашение, знаешь, что может быть... Но тебе я скажу, ты ведь не подведешь.-- И, понизив голос до шепота, продолжала: -- Есть приказ готовить Челябинск к эвакуации. Разрабатывается новая операция. Говорят, что у Челябинска будут большие бои.-- Дина испуганно посмотрела подруге в глаза.-- Что теперь будет, прямо страшно подумать. -- Чего ты боишься, это к лучшему, Дина. -- Не знаю, к лучшему или худшему, но я хочу, чтобы все скорее кончилось. Возвращаясь в госпиталь, Машутка не переставала му-чительно думать над тем, как перейти к красным. Сейчас, после разговора с Диной об эвакуации Челябинска, эти вопросы надо было решать не откладывая. Эвакуацию госпиталя могли объявить сегодня или завтра. Ведь недаром начальство в последние дни несколько раз проверяло и пересчитывало людей и имущество. Задумавшись, она повернула в сторону центральной улицы и на углу нечаянно столкнулась с идущим ей навстречу человеком. От неожиданности она ахнула и, извинившись, отступила в сторону. Незнакомец тоже удивился и тоже ахнул, но не отступил, а наоборот, приподняв надвинутую на глаза фуражку, в упор посмотрел на девушку. Машутка не верила своим глазам. С длинными волосами, с окладистой бородой перед ней стоял едва узнаваемый Прохоров Калина. 530 -- Здравствуй, соседка,-- подавая руку, сказал Кали на,-- вот не ожидал... Машутка тоже протянула было Калине руку, но потом быстро шагнула вперед и порывисто обняла. -- Дядя Калина, дядя Калина, как я рада, что ты здесь,-- шептала Машутка, прижимая к себе улыбающего ся Калину. Не сговариваясь, они пошли к Миассу. Первым заговорил Калина. -- А я тебя, Маша, на днях здесь видел, да подойти не решился: кто ее знает, думаю, как она теперь на нашего брата смотрит, а сегодня вот налетел. -- Не понимаю, дядя Калина,-- удивилась Машутка,-- почему меня нужно бояться? -- Чего тут не понимать, ты ведь все еще в белых ходишь, а белые нашего брата, сама знаешь, как любят. Машутке стало не по себе. Нахмурившись, она спросила: -- Врагом, значит, считаешь? -- Да нет,-- уклончиво ответил Калина,-- не врагом, а так... Машутка взяла Калину за руку, смело посмотрела в глаза. -- Все это только было, дядя Калина, и давно прошло. Калина пожал поданную руку, сказал улыбаясь: -- Знаю, знаю. Юсуп-то ведь здесь, с нами- Не только мы, но и там о твоих делах знают. Сразу не сказал потому, что испытать хотел. Осторожность никогда не мешает. Машутка не дала Калине договорить. Схватила за плечи, начала трясти. -- Неужели? Дядя Калина, неужели Юсуп жив и там все знают? -- Жив, чего ему сделается. Хвалит тебя, куда там. Это, говорит, не девка, а золото. Разговаривая, они подошли к Миассу. Заходящее солнце только что скрылось за золотисто-красными облаками. Отблески зари за несколько Минут выкрасили воду реки сначала в оранжевый, потом в кровавый цвет. С другого берега Миасс пересекала стайка уток. На се-редине реки их подхватило и понесло вниз. Стремясь пересилить течение, утки долго, но безрезультатно боролись с ним, потом громко закрякали, захлопали крыльями и, почти не отрываясь от воды, полетели к берегу. 531 Показывая рукой на уток, Калина сказал: -- Вот, Маша, и тебе пора подняться на свой берег. Иди-ка собирай манатки и приходи... Я подожду тебя,.. Глава сорок пятая Сведения о приближении красных к Челябинску все настойчивее проникали в город. Положение особенно ослож-нилось, когда командир расквартированного в городе фран-цузского батальона объявил об отправке своих солдат в Сибирь. Все попытки военных властей уговорить французов не торопиться с отъездом, ни к чему не привели. Те говорили, что у них нет приказа вступать с красными в военные действия, значит, и оставаться в Челябинске им нет смысла. Тогда было решено устроить французам торжественные проводы, под тем предлогом, что они якобы едут на фронт. По всему городу расклеили афиши, извещающие челябинцев о большом городском бале, который устраивает местное ку-печество в честь своих защитников, идущих проливать кровь . за свободу русского народа. За два дня до бала к Машутке зашел Калина. Поздо-ровавшись с хозяйкой, он печально посмотрел в сторону насторожившейся девушки и сказал скороговоркой: -- Кузьма Прохорович болеет, Маша, навестила бы... Машутка жила на квартире у жены офицера. Ее дом был вне всякого подозрения. Девушка выдавала себя перед хозяйкой за дочь богатея, убежавшую из дома при приближении красных. У нее даже были на это документы, полученные от Калины За воротами, когда Машутка вышла проводить Калину, он посмотрел на нее с лукавой улыбкой и, как бы невзначай, сказал: -- Мать комдива нашего приехала, Маша, она тоже бу дет там... Сообщение Калины разволновало Машутку. Еще раньше из разговоров с Калиной Машутка узнала, что он вместе с каким-то Фомой прибыл в Челябинск по заданию политотдела и комдива и, благодаря Фоме, связался здесь с подпольной организацией. Калина подробно рассказал ей историю ареста и освобождения ее отца, о встрече с Пустоваловым, его хорошим другом по гер- 532 майской войне и по Златоусту, теперь красным командиром Карповым Алексеем. Слушая эти рассказы, Машутка была вне себя от счастья. -- А я-то дура, а я-то дура...-- без конца повторяла она. Попрощавшись с Калиной, Машутка пошла к Дине. Подруга встретила ее с заплаканными глазами, с осу-нувшимся лицом. Стремясь скрыть свое настроение, Дина несколько раз тряхнула головой, как бы отгоняя мучившую ее неотвязную мысль. Но ей от этого не стало лучше, тогда она смущенно посмотрела на подругу, подошла к столу и достала папироску. -- Ты куришь, Дина?-- удивленно спросила Машутка. Лицо Дины вытянулось, глаза стали злыми. Отшвыр нув спички и не скрывая досады, ответила: -- От такой жизни не только курить, но пить будешь, а потом и с ума сойдешь. Машутка поднялась. Она давно хотела поговорить с подругой откровенно, но все как-то не решалась. Но сейчас поняла, что тянуть больше нельзя. -- Что с тобой, Дина, ты такая непонятная стала? -- спрашивала Маша. -- Что же тут непонятного?-- угрюмо ответила Дина.-- Жить надоело. Вот и все. -- Но жить-то все-таки надо. -- Да, надо,-- горячо заговорила Дина.-- Но как? Для чего? Кругом одна неправда- Одни с жиру бесятся, Туч-кин например, а мы горемычим. Вот теперь опять поезжай, не зная куда и не зная зачем. Опять та же служба, та же война. За что, за что, я тебя спрашиваю? За Тучкина, что ли? На что он мне нужен. Не хочу я больше, понимаешь, не хочу... -- Так не служи, если не хочешь,-- посоветовала Машутка. -- Не служи. Легко сказать, не служи,-- с горечью продолжала Дина.-- А куда деваться? -- Давай останемся в Челябинске,-- решительно сказала Машутка.-- Я давно хотела поговорить с тобой об этом. У меня здесь знакомые есть. Дождемся красных, и все кончится. Но учти, тогда нам, возможно, с белыми воевать придется. В глазах у Дины опять заблестели злые огоньки. -- Ну что ж, и будем. Я, например, готова их зубами 533 рвать. Ты даже представить себе не можешь, как я ненавижу их. Машутка крепко обняла подругу. -- Вот и хорошо. Но какие же мы дуры, Дина. Мучи лись, думали, а договориться не могли. Давай переходи ко мне. Дина задумалась. -- Только не сегодня. Без подготовки в беду можно попасть,-- потом подумала еще и сказала:-- Завтра бал, мне два билета дали. Пойдем. А с бала -- прямо к тебе. Простившись с Диной, Машутка пошла в указанный Калиной дом на окраине города. Раскаленная за день земля все еще дышала жаром. По небу, точно многочисленное стадо баранов, плыли высокие облака. Город как бы вымер, только с далекой станции долетали глухие гудки паровозов. Калина встретил девушку во дворе. Взяв за руку, молча повел в сени. -- Вот знакомьтесь, Марья Яковлевна: Машутка это, соседка моя,-- сказал он, подводя девушку к сидевшей в углу немолодой, по-деревенски просто одетой женщине. Поднимаясь и подавая девушке руку, Мария Яковлевна посмотрела на нее ласковым взглядом и, по-матерински улыбнувшись, сказала: -- Вот ты, оказывается, какая. Ну садись, я рада ви деть тебя. Но Машутка не успела сесть. Чья-то тяжелая рука опу-стилась на ее плечо. Обернувшись, она увидела Юсупа. -- Юсуп!-- воскликнула девушка.-- И ты здесь. Жив, здоров! Почему же ты так долго не появлялся? Я ждала, ждала... ' -- Нельзя было, Маша. Дела не позволяли. -- А как Каюм? Где он теперь? Юсуп опустил глаза: -- Каюма больше нет, Маша. Его тогда же застрелили. Машутка взяла Юсупа за руку, и они долго молча сто яли, каждый по-своему вспоминая погибшего. Кузьма Прохорович предложил собравшимся подумать над тем, как сорвать начатую в городе пропаганду, связанную с отправкой французского батальона, и показать колчаковцам настоящее отношение челябинцев к этой затее. После того, как несколько человек высказали свои предложения, слово взяла Мария Яковлевна. 534 -- Бал надо сорвать,-- сказала она и тут же пояснила, как это можно сделать. -- Предложение неплохое,-- согласился Кузьма Прохорович,-- но мы больше одного билета не достанем. Туда нашего брата пускать не будут,охрана военная. Неожиданно поднялась Машутка. -- Поручите это дело нам с подругой. Мы военные, у нас будут билеты,-- и она рассказала о Дине. Но некоторые из присутствующих считали, что поручать такое дело девушкам опасно. Особенно горячо возражал Юсуп. Он.все еще находился под впечатлением гибели друга. Кузьма Прохорович вначале тоже колебался, но потом, как видно, поборов возникшие сомнения, сказал: -- Другого выхода у нас нет. Надо соглашаться.-- И, как бы успокаивая себя, добавил:-- Нам всем дел хватит. К солдатам надо пойти, к железнодорожникам, листовки... Утром Машутка сказала хозяйке, что она очень бы хотела пойти на бал, чтобы проводить дорогих союзников на фронт. Но у нее нет подходящего наряда. Хозяйка с удовольствием одобрила намерение девушки и разрешила ей выбрать из своего гардероба платье. Машутка пришла в парк вместе с Калиной. Оба они принесли по огромному букету цветов. С такими же букетами была Дина и приехавшие с ней в автомобиле ее "друзья" Тучкин и Харин. Вечер начался торжественным собранием. На большой деревянной сцене стояли накрытые белыми скатертями и заставленные цветами столы. В глубине сцены висел большой плакат: "Союзники разобьют большевиков около Челябинска. Честь им и слава". Первые от сцены два ряда скамеек занимали офицеры и их жены- С правой стороны стояла рота французких солдат. Приводить в парк весь батальон начальство не решилось. Все остальные места были заняты устроителями бала. Это были разбогатевшие на спекуляции торговцы и представители местной власти. Публики собралось много. Машутка вместе с Калиной и еще одним незнакомым ей человеком, задолго до открытия занавеса, пробились с левой стороны к самой сцене и так стояли там, слушая выступающих ораторов. . После приветствий нескольких высокопоставленных военных и гражданских лиц последним выступил командир 535 французского батальона. Энергично жестикулируя, он что-то громко и долго говорил. Обращаясь к сидящим за столами мужчинам и женщинам и, как видно, стремясь в чем-то их уверить, француз бил себя в грудь кулаком, и то и дело показывал на своих солдат, не обращая внимания на их хмурые, недовольные лица. Выступление француз закончил громким возгласом: -- Ура, руська свобод! -- Урра! -- закричал стоящий рядом с Машуткой Калина. -- Ура-а!!!--подхватили десятки