желтые и зеленые комбинезоны, маски, резиновые сапоги и брезентовые полотнища с двумя белыми кругами посредине, соединенными тремя толстыми лучами. Множество крюков под низким потолком придавали помещению вид гардероба. Дальше было прямоугольное отверстие, которое можно было закрыть двумя парами броневых плит в углублениях на рельсах и роликах. На внутренней плите белел рисунок, сделанный масляной краской: скелет с косой на плече и надпись по-немецки крупными буквами: "Внимание! Эта смерть невидима". Томаш, только что присоединившийся к остальным, перекрестился и склонился к уху Густлика. - Костел? - Нет. - А что написано? - Что здесь смерть косит раньше, чем ее увидишь. Черешняк с недоверием смотрел на силезца, сомневаясь, что это не шутка. Кос протиснулся через броневые плиты и осмотрелся вокруг. В довольно высоком с полукруглым сводом зале под перекрытием проходил рельс, по которому двигался кран - вагонетка с зацепом и цепи на талях с большим крюком. В полу чернели круглые отверстия, рядом лежали толстые металлические крышки с ручками. - Здесь они что-то прятали, - прошептал Янек. - Золото? - Не знаю. Тяжелое что-то. - Густлик попробовал приподнять одну из крышек, но не смог сдвинуть ее ни на сантиметр. - Вот дьявол! Как свинцовая. - Везде пусто, - сказал Кос, осторожно пробираясь вглубь. Вдруг Шарик без приказа выбежал вперед, догнал своего хозяина и преградил ему дорогу. Поведение собаки пробудило у Янека слегка усыпленное чувство бдительности. С большой осторожностью он заглянул в уходящий в сторону туннель - в нем находились низкие транспортные вагонетки. Там в глубине, в темном переходе, кто-то зашевелился, и вдруг загрохотала пулеметная очередь, прорвавшая тишину сумасшедшим эхом. Из-за угла тотчас ответил Кос. Проскочив под прикрытие опоры у другой стены, он вновь открыл огонь, но с той стороны ответа не последовало. Кос услышал лишь громкий смех и увидел, как сбоку выдвигается броневая плита, отрезая выход. - Теперь они смотаются, а мы здесь застряли, - сказал Густлик, занявший рядом огневую позицию. Погас свет. Все погрузилось в непроницаемый мрак. И едва Янек успел зажечь фонарь, висевший на груди, как в стенах туннеля засверкали взрывающиеся тротиловые заряды. Пронзенные белой молнией, треснули, искорежились бетонные крепления, рухнули вниз. - Бежим! - крикнул Елень. Все бросились назад, перескакивая через открытые бункеры. Собака обогнала их. И когда все почти пробежали сводчатый зал, вновь сверкнул огонь, и воздух сотрясло от взрыва. Взрывная волна повалила их на пол. Потолок обвалился, свет окончательно погас. Долго было темно. Косу казалось, что он лежит навзничь. Он прислушивался к шуму то и дело падающих обломков и ждал наступления страшной, последней в его жизни боли. Она возникла, но какая-то тихая, ее можно было перенести. Болели грудь, плечи. Кос попробовал пошевелить пальцами, ему удалось это, и тогда он, ладонью найдя фонарик на поясе, нажал на кнопку. Сквозь густую пыль слабо засветилась лампочка. Сначала свет едва пробивался, потом стая ярче. Рядом Янек увидел обращенное вверх лицо Густлика с закопченными бровями. - Жив? - выдохнул Янек. - Ага. - Елень зажмурил глаза. - А почему глаза жмуришь? - Слепит. Поверни фонарик. - Не могу. Руку прижало. Густлик с трудом вытащил руку из-под толстой железобетонной балки. Окровавленными пальцами отвел в сторону фонарик, посмотрел вокруг. Они лежали головой к голове под развалинами взорванного свода. Остались в живых случайно, лишь потому, что падающие балки, сцепившись концами искореженной арматуры, образовали треугольное пространство высотой не больше волчьей норы. - Дали они нам. Не выдержат железки - и конец. Придушит. - А если выдержат? - Тогда поживем, пока воздуху хватит. Несколько минут они тихо лежали, поглядывая друг на друга. У обоих на лбу выступил пот и стекал на брови. Густлик, который мог двигать одной рукой, вытер пот со лба Коса. - Знаешь, Янек... - начал Густлик проникновенно. - Знаю... - перебил Янек, взглянув в глаза друга. И снова воцарилась тишина. Бетонная пыль забила ноздри, горло, ела глаза. Накал лампочки быстро слабел. Кос подумал, что ее надо погасить, чтобы сэкономить батарейку. Но зачем? Пусть светит. Они лежали рядом, не ведая, сколько минут или часов прошло, но зная, что где-то есть ночь с запахами травы и росы и каждый может свободно пить из огромного воздушного океана. Елень открыл глаза, почти в беспамятстве посмотрел на друга и снова закрыл их. В тишине можно было уловить лишь едва слышное дыхание. И вдруг, будто сквозь вату, проник собачий лай. Они уставились друг на друга. - Шарик? - удивился Янек. - А перед этим будто Маруся звала... - Это тебе показалось, - ответил неуверенно Густлик. Он с ужасом заметил, как одна из балок дрогнула, а арматурная проволока начала изгибаться. Закрыл глаза. Открыл. Между двумя упершимися друг в друга балками образовалась щель шириной пальца в два, затем она стала медленно, но верно расширяться. Заскрежетали стальные прутья. - Что это? - Кос вытащил из-под спины зажатую руку, повернул голову. Сверху посыпались осколки бетона, вновь поднялась пыль, и в узком просвете засверкали две пары глаз - Томаша и Шарика. - Езус Мария, а я было подумал, что она уже вас скосила, - выдохнул с облегчением Черешняк. - Та, что на дверях? - спросил Густлик и, дважды глубоко втянув воздух, прибавил: - Слабо ей, только пальцы прищемила. - Пес показал. Сейчас еще немного подтяну. Подсвечивая фонариком, они видели, как Томаш выбирает цепь на тали, а крюк тянет балку вверх. Шарик, скуля, разрывал лапами бетонный щебень. Густлик повернулся, сдвинул от щели обломки и мигнул Янеку. - Поживем еще немного... 36. Война нервов Когда из хозяйства Коса и Калиты пришло первое радиодонесение о появлении "Херменегильды", генерал хотел вызвать на подмогу батальон советской морской пехоты. Но, прежде чем ему удалось связаться по телефону, он получил дополнительное донесение о небольшой численности десанта. Поэтому генерал изменил решение и ограничился лишь предупреждением соседей о возможных атаках противника с суши в направлении моря. Он считал, что не имеет права просить подкрепления, так как сил, которыми он располагал, должно было наверняка хватить, чтобы если уж не разгромить и пленить остатки противника, то задержать его. Нет, он не позволит ему улизнуть, унося с собой тайну. Генерал был почти уверен, что речь идет о документах, брошенных гитлеровцами во время бегства. Чем ближе был конец войны, тем старательней они заметали следы, сжигали или вывозили архивы ближе к западному фронту. А ведь здесь, в Поморье, командовал сам Гиммлер, и он мог оставить тут что-нибудь интересное. А может быть, отсюда не успел убежать какой-нибудь генерал или сановник и десант должен спасти его от плена? Следующее радиодонесение вахмистра подтверждало предположение, что на территории фольварка мог кто-то скрываться, выдавая себя за крестьянина или батрака, а в бетонированном укрытии могли находиться ящики с документами или планами, а может, и ценными предметами... Извилистыми лесными дорогами генерал прибыл в район бункера спустя четверть часа после двух подземных взрывов. В зарослях около наклонного люка, ведущего в бункер, он выслушал короткий доклад Калиты. Генерал не перебивал, хотя и не мог скрыть нетерпения, то и дело посматривая на часы. - Надо послать людей, могут быть раненые... - Уже пошли, - ответил вахмистр. - Куда? - Не наши, немцы. Низом прошли. Он показал на группу, уже приближающуюся к фольварку, - три склонившихся солдата тянули за веревки, а шестеро подталкивали заводскую вагонетку. Груз заметно вдавливал колеса в почву. Вокруг на расстоянии нескольких метров шло прикрытие - четверо с автоматами. - Я прикажу открыть огонь, а то бросят, - предложил вахмистр. - Засядут в фольварке. Зачем нам их потом из-за каменных стел выкуривать? Сами скоро выйдут в открытое поле... Направьте людей под землю. Калита еще не успел позвать уланов, как из люка выскочил Шарик, а за ним появились Густлик, Янек с правой рукой, засунутой за пазуху, последним был Томаш. - Сильно ранен? - спросил Коса генерал. - Немного. Когда шевелю, болит. - Что внизу? - Бетонные стены метровой толщины, за ними тайники с крышками, но уже пустые. Ждали нас, взорвали лестницу тротилом и ушли через другой выход. - Знаю. Что еще? - Генерал нахмурил брови. - Надпись нашли, что там невидимая смерть, - добавил Густлик. - Крышки чертовски тяжелые, как из свинца. - А знаки? Каких-нибудь знаков не помните? - Были на брезенте. Вроде колес, - припомнил Янек. - Вот такие, - показал Томаш, выйдя вперед, и вытащил из вещмешка свернутое брезентовое полотнище. Шарик оскалил зубы и, приняв брезент за небезопасного противника, бросился на него без предупредительного рычания. - Что это он? - обиженно спросил Черешняк. - Спокойно! - приказал Кос. - Все до единого вошли в ту постройку, - доложил Калита, все время наблюдавший за фольварком. - Черт! - выругался генерал, но, сейчас же овладев собой, заговорил неожиданно торжественно: - Внимание! Наша задача гораздо важнее, чем я мог предполагать. Этот груз - сырье для бомб, в тысячу раз более мощных, чем бомбы с тротилом. - В тысячу раз? Значит, такая граната... - Густлик с недоверием взвешивал в руке гранату, Ф-1. - Как залп бригады тяжелой артиллерии, - поспешно добавил генерал. - Задержите их здесь, а я немедленно запрошу подкрепление. Вызови штаб фронта! - крикнул он своему радисту, находившемуся в легковом автомобиле. Неожиданно в фольварке заревели два или три мощных двигателя. - Что это за машина? - спросил генерал. - Не знаю, - ответил Кос и почувствовал, как в голову ударила кровь, как похолодели концы пальцев. - До этого там ничего не было. Стены коровника зашевелились, посыпалась известка, они треснули и развалились. Крыша повисла на стропилах. Все смолкли, повернулись и смотрели пораженные. - Ах сволочи! - со злостью бросил Калита, указывая вниз. - Не задержать. Из-под соломенного покрытия выползали танки. Неловко переваливаясь с гусеницы на гусеницу, они выбрались из развалин. Десантники взобрались на танки. Зарычав, боевые машины набрали скорость и вышли на дорогу. Покачивая стволами орудий, они, как три корабля в кильватерном строю, направились к морю. - Они сумели спрятать "пантеры", - прошептал Густлик. - Чувствовал Вихура, что за ту стену надо взглянуть... Внизу храбро застрочил ручной пулемет уланов, перегнав десантников на правый борт. Головной танк медленно повернул башню и выпустил снаряд туда, где виднелись пулеметные вспышки. В воздухе завыло, и в нескольких десятках метров ниже и сбоку грохнул тяжелый снаряд. Все повалились на землю, пряча голову в траве. Лежали, пока не просвистели осколки. - Калита, - приказал генерал, - отходи на лесную дорогу. В поле ничего не добьетесь, а там - обстреливать из засад, забрасывать гранатами. Не теряй ни секунды. - Слушаюсь. - А вы, - обратился он к танкистам, - за мной! Они побежали к стоявшему в зарослях автомобилю. Машина двинулась прямо по рытвинам, чтобы поскорее укрыться за обратным скатом высоты от орудий "пантер", которые теперь уже напролом шли по полю в боевом строю углом назад. Ровно гудя двигателями, они увозили десантников и тот распроклятый супертротил или как он там называется, о котором говорил генерал. Сквозь гул моторов пробился бодрый, чистый звук кавалерийской трубы. В ответ на сигнал из оврага, из перелесков, из-под желтеющего в поле стога сена выскочили всадники и галопом помчались к сборному пункту, припав к конским гривам. С танков прозвучало несколько пулеметных очередей. Немецкие танкисты не желали тратить снаряды на отступающего противника. Сигналы трубы становились все тише и дальше. Томаш окончил свертывать брезент. Автомобиля и след простыл, но, осмотревшись, Томаш заметил улана из расчета ручного пулемета, усаживающегося на коня. - Эй, погоди! - Залезай, - предложил тот, освободив левое стремя. Конь пошел галопом, хотел догнать отряд. Танки оказались справа в каких-нибудь трехстах метрах: преодолевали ров у шоссе. Как только они выползли на заросшую кустарником обочину, снова открыли огонь. "Прибьют коня", - подумал Томаш, но пули прошли выше: танки стреляли на ходу. Справа и слева замелькали белые стволы берез, их становилось все больше. Почти одновременно со всем эскадроном всадники выскочили на лесную дорогу. Раздавалось глухое цоканье копыт, пар валил от коней. Наблюдателю могло показаться, что они в панике бегут и уже ничто не может их остановить. Но однако, по сигналу вахмистра, взмахнувшего саблей, несколько последних всадников придержали поводья и соскочили на землю. Двое бегом отвели коней в глубь леса, остальные скрылись за деревьями. Едва цокот копыт удалился, послышался рокот моторов танков, и оставшиеся в засаде увидели их вблизи. Из-за деревьев полетели гранаты, раздались выстрелы. Передний танк ответил пулеметной очередью, прошел еще немного вперед, но после первых разрывов гранат остановился; почти одновременно второй танк выстрелил два раза из пушки. Фонтаны земли взметнулись вверх после разрывов, но первый танк уже двинулся вперед, прибавив газ и поливая все вокруг огнем. "Пантеры" набрали скорость, хотя теперь и продвигались осторожней, то и дело на всякий случай обстреливая окружающий лес. Когда вахмистр подавал команду и саблей указал, кто должен остаться в засаде, пулеметчик, который вез Томаша, тоже остановил коня. Черешняк выругался в ударил гнедого пятками в бок. Конь, не разобрав команды, бросился вскачь и несколько сот метров бежал в хвосте эскадрона. Ему трудно было выдержать темп, неся на себе двух всадников. Немудрено, что он споткнулся, зацепив копытом за корень. Томаш, еще не успев понять, в чем дело, очутился в зарослях папоротника. Убедившись, что руки и ноги целы, он сорвался и побежал между сосен, чтобы не угодить под танки. Однако пробежав несколько шагов, Томаш остановился и пошел обратно, вспомнив слова генерала, как важно задержать танки на каждую лишнюю секунду. Он прислонил свою винтовку к дубовому пеньку, рядом положил вещмешок и, расстегнув воротничок, принялся за работу. Когда первые пулеметные очереди прошли у него над головой, он был уже у третьей сосны и быстро подрубил ее своим трофейным топориком. Раз - поперек, другой - наклонно сверху, и каждый раз после удара от дерева отскакивал большой кусок. Гул моторов нарастал, вот он уже был совсем близко. Томаш посмотрел на два уже подрубленных дерева, выглянул на дорогу. Решив, что пора, он поплевал на ладони, и размашистыми движениями начал рубить изо всех сил. Теперь достаточно было четырех-пяти сильных ударов, чтобы дерево, глухо заскрежетав, дрогнуло и повалилось. Описав широкую дугу в небе, сосна упала с шумом, подобным разрыву гранаты. Немцы вели сильный огонь, пули вырывали дерн, несколько из них попали даже в вещмешок, но Томаша здесь уже не было. Остались лишь его вещи и топорик, старательно вогнанный в белый, влажный от сока пень. Перед завалом из сосен танки вынуждены были остановиться. Десантники, соскочив с танков, бросились вперед и в стороны, чтобы прикрыть машины во время преодоления препятствия. Первая "пантера", разогнавшись, ударила по дереву, пытаясь переломить его или столкнуть с дороги. Сосна изогнулась, как лук, но не сдвинулась с места. Немцы принялись обвязывать ее тросами, затем отбуксировали в сторону. Так же им пришлось провозиться и со второй, и с третьей. Машины рычали среди переломанных толстых ветвей, медленно перебирались тихим ходом на другую сторону завала. Два первых танка, подавая сигналы, созывали десантников, третий еще выбирался из завала. Солдаты подбегали, вскакивали на танки, прижимались к башням. Двое опоздавших догнали последний танк, схватились за его высокий борт, пытаясь подтянуться вверх. Из-за сухих прошлогодних листьев раскидистого дуба прозвучали два одиночных выстрела. На дороге, перечерченной глубокими следами гусениц, остались два неподвижных тела. Томаш слез с дерева, старательно уложил в вещмешок топорик и, забросив свою ношу за спину, пошел, укрываясь за деревьями, параллельно следам танковых гусениц. Машина генерала застряла посреди лесной дороги - спустила камера. Вмиг достали домкрат, приподняли машину. Густлик снял и оттащил назад старое колесо. Водитель, накинув на болты новое, подтягивал ключом гайки, а Янек вручную навинчивал следующее. Работали тихо, слышны были только дыхание да иногда звуки ударов металла о металл. Генерал с наушниками на голове кончил разговор по радио: - "Ласточка", хорошо поняли? Координаты три два - четыре ноль, один восемь - два один. Цель покажем ракетами. - Готово, - доложил водитель одновременно с последним оборотом ключа. Все вскочили в машину и двинулись по выбоинам. Позади них все ревело, бушевало. Артиллерийский снаряд, просвистев над их головой, взорвался впереди на опушке леса. - Хорошо уланы действуют, - похвалил генерал, обращаясь к танкистам, сидящим сзади. - Ну теперь мне в сторону, здесь уже ваш "Рыжий" неподалеку. Хотя бы одну "пантеру" прикончить. - Слушаюсь. Они соскочили на ходу. Машина скрылась между деревьями, а Кос и Густлик быстрыми шагами пошли к шоссе вслед за Шариком, который принял на себя обязанности передового охранения. - Плохо бить в лоб, - бросил Густлик. - Лучше в гусеницу. Только бы задержать... Рокот двигателей немецких танков быстро нарастал. - Ближе надо подпустить. - Надо успеть. - Кос оглянулся. - Бегом! Они побежали молча. Шоссе мелькало между деревьями все ближе, но и немцы были уже недалеко. В серых сумерках они выбежали из-за деревьев и остановились пораженные: "Рыжего" на старом месте не было. - Куда они делись? Первым "Рыжего" увидел, а скорее, учуял Шарик и поворотом головы указал направление. - Точно, - догадался Янек. - Отремонтировали и выехали на высотку, чтобы обстрел был лучше. Они бегом бросились к стоянке "Рыжего", но очень скоро поняли, что не успеют. - Пропустят, черти-сони. Не поймут сразу, что это "пантеры"... - встревожился Густлик. - Стой. Я их сейчас разбужу! - крикнул Янек на ходу и, перескочив через бруствер, улегся на землю, направив автомат в направлении высоты. - Шумят, а никого не видно, - промолвил Григорий, выглянув из башни, и, опустившись снова вниз, побил червонную даму, лежащую на замке орудия, тузом. Одновременно с хлопком карты по броне танка защелкали пули. - Немцы? - Вихура погасил лампочку и потянулся рукой, чтобы собрать колоду. Тук, тук, тук - ударили по танку еще три пули. - Не французы же, - буркнул Саакашвили. - Экипаж, к бою! Он захлопнул люк башни, прильнул к прицелу и увидел, что из придорожного рва вытянулась цепочка трассирующих пуль в направлении леса, откуда ожидался противник. Саакашвили тотчас понял, что кто-то указывает ему цель. - Осколочным... Нет, подожди! Бронебойным, заряжай! - Он увидел тени танков и скорее догадался, чем опознал, что это немецкие. Янек и Густлик смотрели на них из придорожного рва, пряча голову в траве: немецкие автоматчики вслепую обстреливали шоссе, и пули летели низко над асфальтом. Первая машина вышла из лесу, задрав нос и орудие на подходе к шоссе. - Давай! - не выдержал Кос. - Давай, черт! И в то же мгновение сверкнуло орудие "Рыжего", раскаленная болванка врезалась в борт "пантеры", сорвала фартук и разнесла гусеницу около ведущего колеса. - Здорово! Правее! - закричал Кос, будто его могли услышать. Второй снаряд угодил почти в то же самое место. Но из лесу уже выехали остальные танки и, прячась за последними деревьями, одновременно открыли огонь. Подбитая "пантера" сначала густо дымила и вдруг вспыхнула. Используя это дымовое прикрытие, два других танка, выстрелив еще раз и ведя пулеметный огонь, двинулись к шоссе. - Давай, Гжесь, чего ждешь? - В голосе Коса звучало искреннее отчаяние. "Рыжий" молчал. Немцы скрылись в дыму. Янек и Густлик побежали. - Голову ниже! - кричал Густлик Янеку. Над их головой еще свистели пули, но огонь был уже слабее. Наконец они достигли цели. Кос забарабанил прикладом по лобовой броне. Открылся люк механика. В нем показалось измазанное кровью лицо Саакашвили: одна щека была разрезана. - Освободи место! - крикнул Кос, протискиваясь внутрь танка. - Что, храбрости не хватило? В танк проскочил Шарик, задел о что-то лапой. Янек, желая отодвинуть препятствие, нащупал саблю грузина. - Игрушки возишь, а более двух раз выстрелить не можешь. - Не кричи, командир. Подбили нас. Даже тебе не выстрелить. Кос моментально проскочил в башню - ствол скошен, замок орудия почти касался брони. Несколько секунд длилось замешательство. Казалось, что сержант вот-вот расплачется; но нет, видно, минуло то время - теперь он был командиром. - Включить шлемофоны, - приказал он. - Пулеметы ведь в порядке. - Нажал на спуск, сделав два выстрела. - Вихура, садись за передний. Застегнув ларингофон под шеей, он переключил внутренний телефон и подал команду: - Запустить двигатель, вперед! "Рыжий" набрал скорость. С закрытыми люками он проскочил около горящей "пантеры", перебрался через ров на шоссе, въехал на пригорок. - Нажми, Григорий, - мягко сказал Кос и взглянул на фотографию бывшего командира, на его Крест Храбрых и Виртути Милитари, прикрепленные к стенке башни. - Только бы успеть, только бы опередить... Ночь несет страх перед неизвестностью, которая может подкрасться в темноте, а день возвращает смелость. Предметы вновь становятся твоими старыми знакомыми, приобретают цвет, форму. С рассветом Маруся и Лидка перестали опасаться нападения. Огонек думала только о том, успеет ли вовремя подъехать "Рыжий", чтобы она еще смогла повидаться с Янеком. Они присели на скамейке перед домом, обнялись и запели в два голоса известную песенку радистки. - Тсс... - вдруг прервала песню Огонек и прислушалась. Вдалеке можно было различить цокот копыт коня, скачущего галопом по шоссе. - Все, операция окончена! - радостно захлопала в ладоши Лидка. - Сейчас и "Рыжий" здесь будет. - Хорошо, а то у меня уже мало времени осталось. Звук конских копыт быстро приближался. Всадник уже проскочил ворота, остановил коня, спрыгнул на землю и крикнул, бросив повод часовому: - Лезь в окоп! Он пересек двор и исчез в ходе сообщения, ведущем к огневой позиции артиллеристов. - Орудие к бою! - услышали девушки команду, отданную запыхавшимся голосом. - Подожди, я схожу к рации, - забеспокоилась Лидка. Маруся осталась одна, продолжая тихо напевать. Но вот со стороны шоссе послышались характерные звуки - рокот моторов, скрежет гусениц. Девушка насторожилась, поежилась, как будто от утреннего холода, и, сделав шаг к открытому окну, предупредила: - Лидка, немецкий танк идет. В той стороне, откуда приближались звуки, взвилась в небо и быстро погасла ракета. Послышались очереди из "Дегтярева", ему ответили более медленные немецкие пулеметы. В окне появилась бледная радистка. - Давай спустимся в подвал. Огонек, не произнося ни слова, прямо через окно вскочила в комнату. Вдвоем они подняли деревянную крышку, под которой крутая лестница вела вниз. - Вы тоже, - обратилась Лидка к ротмистру, а когда тот, опять потирая руку об руку, не сдвинулся с места, добавила: - Быстрей, генерал приказал. Она пропустила его вперед, а сама сошла последней, опустив за собой крышку. Все трое встали у небольшого оконца без рамы, обложенного снаружи мешками с песком и похожего на амбразуру. Некоторое время их окружала неподвижная и холодная тишина погреба, а снаружи слышался рев приближающихся танков. Наконец в узком прямоугольнике окна показались две "пантеры". - Невозможно, чтобы это были немецкие, - зашептала Лидка. - Надо сообщить артиллеристам, а то эти их раздавят. - Не думай об этом! - Маруся придержала ее за плечо. - На войне все возможно. Танки, не доезжая до строений, свернули в сторону моря. В тот момент, когда ближайший сделал четверть разворота, из окопа гулко ударила пушка, а затем раз за разом, с интервалом в две секунды, повела огонь. Ей ответили обе "пантеры", но снаряды попали не туда: один снес угол конюшни, другой взорвался перед домом. С потолка посыпалась глина, через окошко подвала ворвалась струя песка и мелких камней. Девушки присели, прикрыв лица, и ждали, выдержит ли перекрытие. Ротмистр остался стоять, лишь слегка подавшись в сторону от окна. Как только рассеялся дым, он снова выглянул в окошко и стал наблюдать за эвакуацией замершего на месте танка. Солдаты тащили по песку контейнер. Второй танк, обстреливая пулеметным огнем постройки, еще раз ударил по воротам осколочным. - Еще раз! Еще раз! - Немцы подняли контейнер на танк за башню. Девушки опять стояли рядом с офицером. - Они не знают о нас, - сказала Лидка. "Пантера" медленно начала отъезжать и скрылась за дюнами. - Пойду, - заявил молчавший все это время ротмистр. - Куда? Офицер, не ответив, приподнял крышку подвала. Девушки, обменявшись взглядами, двинулись за ним. Прошли через комнату, выбрались на улицу, а затем все трое проскочили в ход сообщения. Автоматчики, прикрывавшие отход десанта, вели огонь во все стороны. Случайная очередь просвистела над бруствером. Ротмистр прибавил шаг, потом побежал так быстро, как только можно было в узком окопе. За ним трудно было угнаться. - С ума он сошел, что ли? - спросила Лидка. - Нет, - возразила Маруся. Они остановились у входа в орудийный окоп, в котором неподвижно лежали разбросанные взрывом артиллеристы. Офицер выглянул из-за бруствера, увидел в море транспортную баржу, несколько дальше - силуэты двух кораблей прикрытия, а ближе - направляющуюся к берегу моторную лодку. "Пантера" осторожно спускалась с песчаного пригорка. Осмотревшись, он с удивлением увидел, что девушки не только прибежали вместе с ним, но, орудуя небольшим ломом, уже открыли два снарядных ящика. - Сумеете? - спросил он. - Надо отвинтить головку взрывателя... - Обычное дело, - ответила Лидка. - Все нормально, - заверила Маруся. - Ну тогда... - Ротмистр припал к прицелу, направил ствол влево и вниз, а потом, повернув голову, приказал: - Будьте любезны зарядить. Лидка подала снаряд, Маруся закрыла замок и, отскочив в сторону, натянула шнур. - Готово. - Огонь! - произнес ротмистр. - Живы артиллеристы! Попали! - радостно выкрикнул Янек, увидев в прицел, как снаряд рикошетом отлетел от башни танка. - Еще раз! Цепь немцев, прикрывавшая отход десантников, бросилась в атаку на орудийный окоп. - Давай, Вихура, - приказал Кос. Два пулемета фланговым огнем задержали атакующих. От шоссе, ведя огонь из автоматов, бежали спешившиеся кавалеристы. Даже издалека можно было узнать высокого Калиту. - У-р-р-а-а! Бей гадов! Немцы отступили, скопились внизу на пляже. Их бы добили уланы, но с моря был открыт ураганный огонь. По "Рыжему" вели огонь скорострельные орудия небольшого калибра, несколько пушек пристрелялись к гребню дюн. "Пантера" ответила тоже, у орудийного окопа взвилась вверх земля. Кос испугался, что на этот раз орудийный расчет весь погиб, но из окопа еще раз ударила семидесятишестимиллиметровка. Снаряд угодил в двигатель последнего немецкого танка. От пляжа отходила загруженная контейнерами моторная лодка. Четыре понтона были уже далеко от берега. Весь огонь немцев теперь был сосредоточен на "Рыжем". Разрывы снарядов были все ближе, все чаще гремела броня под ударами. - Назад! - приказал Кос и с сожалением добавил: - Эх, было бы из чего стрелять. На обратном скате высотки было тише, снаряды пролетали выше. Кто-то застучал по броне. - Откройте! - Генерал, - догадался Кос. Он открыл люк и выскочил из танка. Было уже совсем светло. - Третий танк подожгли артиллеристы, - доложил он генералу. - Но еще до этого немцы успели все погрузить, лодка отплывает. - Пойдем посмотрим. - С кораблей ведут сильный огонь. - Много их? - Три. - Хорошо, очень хорошо, - весело заявил генерал. - Туда, - показал им Калита и проводил обоих в окоп. - Улизнули, - сказал он с сожалением и показал на море. Близкий разрыв снаряда обдал их песком. - Не скажите. - Генерал посмотрел на часы, спокойно закурил трубку и вытащил из-за пояса ракетницу. - У вас есть свои? Тогда заряжайте. С суши низко над землей послышался глухой шум моторов. По команде генерала был дан залп из ракетниц в направлении кораблей. Со свистом над кораблями промчался первый самолет и сбросил свой груз, а затем с интервалами в несколько секунд над морем появились четыре звена штурмовиков. С бреющего полета они сбросили бомбы и, построившись в круг, начали пикировать, обстреливая реактивными снарядами. - Янек! Пан вахмистр! - позвала Лидка с обидой в голосе. Они оглянулись. Лидка была без шапки, черная от пыли, в порванной на плече гимнастерке. - Что с тобой? - Ротмистра ранило. - Где? - спросил командир эскадрона. - У орудия. - За мной! - приказал Калита двум ближайшим уланам и побежал. - Что он там делает? - спросил генерал, направляясь в ту же сторону. - Артиллеристы погибли, пришлось стрелять нам. - Вдвоем? - Нет, Маруся еще была с нами. - Она здесь? - вскрикнул Кос. - Пять минут назад была здесь. Они вошли в окоп и увидели Калиту, стоящего на коленях над временными носилками из брезента, на которые уланы уложили раненого. - Может, письмо оставила или записку? - Времени не было. Они сегодня на Одер едут. Но сказала... - Товарищ генерал, нужно сразу в госпиталь, - доложил вахмистр. - Пусть отнесут в мою машину, - приказал генерал и, идя за носилками, сказал Косу: - Вечером будьте готовы в дорогу. Ваше орудие отремонтируем на Одере. - Чтобы я его больше не уговаривал, - сказал Калита, - чтобы не соблазнял саблей и конем. - Фуражка. - Кос показал на конфедератку, которую Калита держал в руке. - Искать будет. - Нет. Отдал, чтобы я ее до Берлина донес. Но, наверное, кавалерию на улицы не пустят, вы на своем танке скорее попадете. Кос осторожно взял в обе руки старую конфедератку с малиновым околышем. Над морем клубился дым с всплесками огня. Один из кораблей горел. Тонула баржа. О выщербленные плиты волнолома море било голубой понтон. Догорала "пантера" на пляже, все ниже опуская длинный ствол орудия.  * Книга вторая *  1. Неудачный день Альпинист, бегун-спринтер или пловец знают, что последние метры до вершины, финишной ленточки или до берега самые трудные. То же самое и на войне. Весной 1945 года у армий, сражавшихся с фашистами, не было недостатка в оружии. К берлинской операции готовились, как к бою в последнем раунде, - привлекались все силы. В начале апреля вдоль Нейсе и Одера, словно сжатый кулак, замерли в ожидании на своих исходных позициях две ударные группировки: двенадцать советских общевойсковых армий и две польские. На 250-километровом фронте притаились в окопах более сорока двух тысяч орудий и минометов, более шести тысяч танков и самоходно-артиллерийских установок. На аэродромах ожидали команды семь с половиной тысяч самолетов. Это была большая сила, огромная. Но и противник не был слаб: озверелый, на хорошо укрепленных позициях, он ценил у себя каждый ствол, каждую пару гусениц, каждого солдата, способного взять оружие, не на вес золота, а на вес крови. Нашлось где-то у Одера и место для эскадрона вахмистра Калиты и для экипажа "Рыжего". Там они были нужны. Но еще целый день танкисты вынуждены были ждать на берегу моря, потому что всякое передвижение к Одеру могло происходить только под покровом темноты. Кос загнал Вихуру и Саакашвили в подвал и приказал им выспаться. Без особого удовольствия они выслушали приказ. Шофер жаловался, что гарь от сожженных "пантер" все равно не даст уснуть, а Григорий молчал и только через каждый час вставал: подходил к узкому окошку посмотреть на "Рыжего". Танк стоял метрах в двадцати. Днем на краске хорошо были видны царапины от осколков и пуль, а также глубокие, будто шрамы на коже старого кабана, следы снарядов. Сорванный с противооткатного устройства, с вмятиной у дула, ствол выглядел как культяпка, а сам танк был похож на калеку. - Бедняга... - шептал Григорий и сокрушенно качал головой. Возвращаясь на свою лежанку, он вытирал рукавом мокрые щеки: левую энергичным движением, а правую осторожно, так, чтобы слезы не разъедали запекшуюся кровь. Около полудня усталость все же взяла свое, и он глубоко заснул. Спал спокойно и проснулся только тогда, когда тяжелая рука Густлика дотронулась до его плеча. - Поужинаем - и на Берлин пора, - сказал Елень и, видя, что механик без слов поднимается, добавил: - Замаскировал я танк... С башней, покрытой брезентом, "Рыжий" был похож на человека с завязанными зубами. - Если кто спросит, можно сказать: новое оружие, поэтому и замаскировали, - объяснил Григорий. Поели, собрали свои пожитки и, как только начало смеркаться, двинулись на юг. Впереди Вихура с Лидкой в машине, за ними танк. Саакашвили давил на педаль газа изо всех сил. Кос не останавливал его, и Григорий уже несколько раз сигналил грузовику: мол, что так медленно. Раньше всех, кто этим вечером отправился в путь, они достигли рокад, параллельных фронту дорог, ведущих к Одеру. Те, кто должен был наступать на Берлин, видимо, уже заняли исходные позиции, и на дорогах было пусто. Можно было гнать во всю мочь, только притормаживая чуть на поворотах. К полуночи справа заблестела широкая поверхность воды. - Уже Одра? - спросил Густлик. - Нет. Озеро Медве, - ответил Янек, который с картой в руках непрерывно следил за дорогой. На рассвете у перекрестка им встретились двое связных. По приказу генерала один из них сел в грузовик, и Вихура с радиостанцией отправился в штаб армии. Второй провел танк к реке. В предрассветной мгле показал экипажу глубокий окоп, выложенный дерном. - Это ваш, - сказал связной. - Устраивайтесь, а я побегу за мастером. Оружейник, по-видимому, был недалеко, так как пришел минут через пятнадцать. Должно быть, ему генерал уже рассказал, в чем дело, и он, ни о чем не спрашивая, быстро пожав всем руки, взобрался на башню, обстукал орудие, словно дятел, и принялся за работу. Светало. Туман рассеивался, и вскоре можно было различить густые кроны сосен. Не успели танкисты съесть по куску хлеба с консервами - на завтрак, как впереди, за одинокими стволами и зарослями растущего на откосе прибрежного кустарника, заголубело небо, украшенное кое-где барашками облаков. Достаточно было сделать несколько шагов, раздвинуть ветви распустившегося орешника и ольхи, украшенные желтыми пушинками ветки вербы, чтобы увидеть реку. Кос, сидя на броне за башней, видел лишь небо, на котором по невидимым линиям каких-то огромных кругов скользили пары наших патрулирующих истребителей. Иногда где-то внизу стрекотали скорострельные "флакфирлинги" - счетверенные зенитные пушки. Изредка то с одной, то с другой стороны фронта постреливал автомат, рявкал миномет, но все это не нарушало фронтового покоя - затишья перед бурей. Рядом с Косом на брезенте, который Черешняк раздобыл на подземном заводе, сидел Шарик, лежали части разобранного орудия и ключи. Каждую минуту из люка высовывалась голая по плечо и черная от мазута рука и слышался голос Саакашвили: - Подкладку... второй болт... банку с суриком, с красным... гайку... ключ на двадцать один... на восемнадцать, торцовый... Пес пытался мешать, придерживая предметы лапой, но Янек отбирал их, протирал ветошью и послушно подавал, напевая что-то себе под нос. Томаш сидел в нескольких шагах от него между деревьями, протирал маслом снаряды к пушке. Уловив мелодию песни, которую мурлыкал Янек, он начал подтягивать, присвистывая и с тоской поглядывая на гармонь, прислоненную к пню. Однако работу прервать не решился. Время шло. Густлик с котелками в руках и с термосом на спине отправился искать кухню, чтобы раздобыть обед. Около танка по-прежнему раздавались команды мастера, и медленно росла горка протертых снарядов. Тени сосен стали короче, запахло нагретой смолой, когда наконец из башни выпрыгнул улыбающийся Григорий и, помогая выбраться мастеру, объявил: - Кончили. - Можно стрелять? - обрадовался Кос. - Противооткатное устройство в порядке, - ответил пожилой, коротко стриженный, широколицый мужчина со спокойными, уверенными движениями заводского мастера. - Вот только одна забота... - Он прошел по броне на переднюю часть танка, снял брезент и показал на конец ствола. - Глубокая вмятина, надо отпиливать. - Что отпиливать? - Ствол. - Как ствол? - Просто отпилить, немного покороче будет, - объяснил мастер, соскакивая с брони на бруствер окопа. Григорий, собираясь мыть руки, поставил на ящик из-под снарядов металлическую банку с соляркой, ведро с водой, достал мыло и полотенце. - Гражданин хорунжий, это затруднит ведение прицельного огня, уменьшит бронебойную силу, да и вообще так нельзя, - запротестовал Янек. - Можно. Под Студзянками у танка хорунжего Грушки то же самое было. - Мастер мыл руки и с усмешкой поглядывал на командира танка. Шарик гавкнул от радости, что скучная работа кончилась. Кос взобрался на танк и заглянул внутрь башни: по другую сторону от только что отремонтированной пушки, левее прицела, были прикреплены ордена и фотография, с которой смотрел первый командир танка. Во время ремонта на фотографию упала капелька масла, она медленно сползала вниз. Кос осторожно снял ее пальцем. Рядом весело залаял Шарик. - Ничего-то ты, глупый, не понимаешь, - буркнул Кос, но оказалось, что он был не прав: лай овчарки извещал о возвращении Еленя и о скором обеде. - Экипаж, обедать! - закричал Густлик из-за танка. Кос повернул голову, потому что Елень, поставив на траву два котелка, наполненных дымящимся мясом, и положив вещмешок с хлебом и консервами, начал выбивать на жестяном термосе барабанную дробь. - Янек, давай этот балахон на подстилку! Кос отложил ключи и стряхнул брезент, в центре которого белой краской четко был нарисован знак, предупреждающий о химическом заражении. После этого он расстелил брезент в тени сосен. Томаш расставил котелки, нарезал толстыми ломтями хлеб и разложил их на чистом льняном полотенце. Шарик улегся в нескольких шагах под деревьями, делая вид, что не голоден: пусть сначала экипаж поест, а потом уж и он закусит тем, что останется... - Ну и густой же здесь лес! - Елень наклонился к Янеку, продолжая откручивать крышку термоса. - Больше пушек, чем деревьев. Если захочешь по нужде в кусты - черта с два: под каждым если не танк, то пушка, если не миномет, то штаб. Разговор у кухни был, будто армия наша переправляться через реку не будет: русские по дружбе нас на свой плацдарм по мосту пустят. Мы даже ног не замочим... И, желая показать, как они обойдут противника, если будут атаковать с соседнего плацдарма, он чуть не опрокинул термос и не разлил содержимое. - Осторожней! - сказал Кос. - С фланга по фрицам! - Елень подул на ушибленные пальцы и добавил со злостью: - Обед притащил, про стратегические планы толкую, а ты - как бревно. - Не до веселья теперь. - А что случилось? - "Рыжему" ствол будут пилить. - Кос показал глазами на приближающегося вместе с Григорием хорунжего. - Ствол? Нашему "Рыжему"? - угрожающе переспросил Густлик. - Да я этого фрайера... - И он сжал кулаки. - Не смей! - Кос положил ладонь ему на плечо. - Раз надо, значит, надо! - согласился Елень в сразу же добавил: - Подожди. Попробуем по-хорошему. У нас там кое-что припрятано. Тем временем оружейник подошел к брезенту, улыбнулся и спросил: - Угостите? - А как же, пан хорунжий! - Елень вскочил, усадил оружейника на почетное место и налил ему в котелок супу. - Суп гороховый, с салом, прямо с кухни. Пахнет! И густой, как и положено перед наступлением. Томек, подай-ка хлеб. - Теплый еще, - поблагодарил механик и уже хотел было поднести ложку ко рту, но Густлик придержал его за руку: - Минуточку. - Видя недоумевающий взгляд офицера, добавил: - Айн момент, как ответила гадалка Гитлеру на вопрос, сколько ему осталось жить. Он подбежал к танку, нырнул в открытый люк и вылез со старой бутылью, найденной в подвале дворца Шварцер Форст. Потом наполнил два стакана, которые принес Саакашвили. - А вам на том берегу дам выпить, - заявил Густлик в ответ на умоляющие взгляды друзей. - Гражданин хорунжий, будьте здоровы, как наш "Рыжий". - Будем здоровы. - Хорунжий посмотрел сквозь стакан на свет, выпил, смакуя вино, и ответил со знанием дела: - Старое... Старше, чем весь ваш экипаж. - Я думаю, вам бы, наверное... - начал Густлик, вытирая ладонью губы, - я говорю, вам бы ведь не понравилось, если... ну, понимаете... если бы вам что-нибудь отрезали? - хитро добавил он, заглядывая мастеру в глаза. Тот молчал, целиком занятый едой. Кроме обычного фронтового гула, может быть более нервного перед наступлением, чем обычно, доносился теперь частый стук топоров - это саперы готовили переправочные средства. Янек свистнул. Шарик подошел к танку, вернулся с миской и получил свою порцию. Гулко завыл тяжелый снаряд и разорвался в лесу, в нескольких десятках метров. Все пригнулись, а Томаш пододвинул гармонь к сосне. Крупный осколок упал на середину брезента и разорвал ткань. Черешняк быстро схватил его, но еще быстрее бросил и начал ругаться, дуя на обожженные пальцы: - Черт! Брезент испортил, теперь протекать будет. - Саперов - как дятлов, - произнес техник, накладывая себе мяса и каши. - Что ни день - переправа. - Гражданин хорунжий, - Янек вернулся к делу, о котором ни на минуту не переставал думать, - мы ведь на "Рыжем" с самого начала. И не бросили его, хотя нам давали новый танк, с восьмидесятипятимиллиметровой пушкой. - Мотор сменили, - вставил Григорий. - Каждая царапина у него на броне - вот как на теле, - добавил Елень. Хорунжий отставил котелок и протянул руку к ближайшему из них: - Автомат! Взяв поданный ему Густликом автомат, он сунул в ствол кусочек кости и, возвратив оружие, сказал: - На, стреляй! - Так ведь разорвет, - возмутился Елень. Он выбросил кость и, вынув из кармана платок, начал старательно чистить дуло оружия. - А того не понимаете, что пушку вашу тоже разорвет. Знаю, что вас мучает. Я сам еще сопляком на завод пошел. Когда работал, то мне приходилось ящик подставлять, чтобы до станка дотянуться. Если машину любить, если за ней ухаживать и не обижать ее, она отблагодарит. Но с вашим "Рыжим" иначе чем пилой не обойдешься. Ни времени, ни запасных частей. А через несколько дней на плацдарме получите новый ствол... Из-за деревьев выбежал запыхавшийся Вихура, в шапке, сдвинутой на затылок, в расстегнутом у горла мундире. - Ребята! - закричал он издалека. - Не дали мне патрули прямо к вам подъехать, пришлось оставить мою развалину метрах в пятистах отсюда. Привет! Хорошо, что к обеду успел! - добавил он, видя расставленные котелки и термос. И только тогда заметил офицера. - Извините, гражданин хорунжий, не заметил. Капрал Вихура. Разрешите? - Садитесь, - прервал его мастер и жестом указал место. - На, бери. - Елень протянул шоферу котелок. - Самая гуща, со дна. - И он воткнул ложку, показывая, что она стоит. Вихура ел молча, посматривая по сторонам. - Ну, за работу! - Оружейник повернулся к Григорию. Оба встали и подошли к танку. Хорунжий свернул самокрутку, прикурил и, взяв ножовку, стал примериваться к стволу. - Чего это он? - спросил Вихура. - Рехнулся? - Досталось нам от "пантеры". Теперь пилить нужно, - со злостью пояснил Янек. - Дело табак. - Вихура кивнул головой и засунул в рот кусок говядины. - Тринадцатое... - С полным ртом не разговаривают, - начал поучать Елень. - Тринадцатое, говорю, несчастный день... - А все-таки не ушли фрицы от нас. Раздался скрежещущий звук распиливаемого металла. Все вздрогнули, но никто не посмотрел в ту сторону. - Столько несчастий в один день! Ротмистр ранен, "Рыжего" покалечили. И с Марусей ты не встретился... - Чепуха. Предрассудки, - возразил Кос. - Ребята, - сказал Вихура почти шепотом, - я слышал, как генерал в штабе говорил, что вы будете переправляться с первой дивизией. - По мосту? - спросил Янек. - Нет, на пароме. Перед дивизионной артиллерией. Я вас прошу, не рвитесь вы уж очень вперед... - А я тебе советую не выезжать из окопа! - сердито крикнул Янек. Его все больше раздражал скрежет стали. - Зачем ты вообще сюда притащился? - Не кричи на меня, заикой сделаешь, - отрезал Вихура. - Я приехал, чтобы сказать вам, где Огонек. Хотел подбросить, но если ты так кипятишься... - добавил он вставая. - Подожди, - попросил Кос и повернулся к Еленю: - Нельзя, конечно, отлучаться от машины, но Маруся была у моря, ждала... - Успеешь за час туда и назад? - спросил Густлик шофера. - За полтора. - Э-э, рискнем! Езжай, командир, мы тут пока за тебя... Кос вскочил на ноги и потащил Вихуру в лес. Вдогонку за ними бросился Шарик. - Должен же Янек ее повидать, - пояснил Елень Черешняку. - А то у танка полствола, а у командира полсердца. - Пан плютоновый... - начал Томаш. - Чего тебе? - Хорунжий обещал дать нам за рекой новый ствол. - Ну, обещал. - А откуда он возьмет? - С разбитого танка. - А если наш разобьют? - С нашего ствол не снимешь - обрезанный. Елень со злостью мотнул головой и закрыл ладонями уши, чтобы не слышать резкого скрежета металла и глупых вопросов. Ясно ведь как божий день - в каждый танк может попасть снаряд, каждый танк может сгореть, и нечего об этом болтать. Несмотря на жару, Елень напялил на голову шлемофон и затянул ремешок под подбородком. Оградив себя таким образом от мира звуков, он лег под сосну и закрыл глаза. Солнце, проникая сквозь ветви, чуть пригревало его щеки, а апрельский ветерок ласкал их, как когда-то давным-давно на лесных полянах Бескид. Затосковал Густлик по дому, которого не видел уже четыре года. И хотя он знал из писем, что отец и мать его живы, тоска была столь острой, что он почувствовал комок в горле и боль, как от раны. Боль эта мучила его долго, но в конце концов стихла, и тогда появилось ощущение, что, может быть, все происходящее - только сон. Он осторожно приоткрыл глаза, чтобы проверить. Увидел, как хорунжий вытер пот со лба и передал пилу грузину. Григорий взял ее и неохотно склонился над стволом. Елень снова закрыл глаза и передвинулся еще глубже в тень, куда солнце почти не проникало и где стоял полумрак. Лучше бы ему пальцы отрезали, чем "Рыжему" ствол. Да и как теперь он будет стрелять?.. Но недолго он размышлял. Усталость взяла свое, и он заснул. - Пан плютоновый, мастер уже собирается уходить! - громко сказал Томаш. - Командир не вернулся? - Густлик рванулся и сел под сосной. - Нет. - Надо проверить обязательно... - бормотал он себе под нос, влезая на танк, затем нырнул в люк и через минуту снова появился. - Подождите минуточку, пан хорунжий! - позвал он мастера, который уже стянул с себя комбинезон и застегивал пуговицы гимнастерки. - Один момент, как говорила гадалка. Мы потихонечку раза два стрельнем - и сразу назад, на место. Никто и не узнает. - За это могут здорово всыпать. Внеплановый огонь. - Но мы ведь вашу работу проверим, пан мастер. Томек, в машину! Едем! - приказал он высунувшемуся из переднего люка Григорию. Все трое исчезли в танке и закрыли за собой люки. "Рыжий" с куцым стволом выполз из окопа, немного попятился, а затем, свернув в сторону, чтобы объехать окоп, рванул напрямик. Подминая под себя заросли кустарника, выехал к обрыву высокого берега. Хорунжий, застегивая ремень, наблюдал за танком. Он успел свернуть из газеты цигарку и закурил, прежде чем грохнул первый, прицельный выстрел. После выстрела Елень внимательно смотрел в прицел: попадет ли снаряд в одинокое голое дерево на валу, предохраняющем от паводков. - Неплохо, - пробормотал он, когда темный фонтан разрыва вырос рядом с деревом. Снова зарядил, чуть повернул ствол и выстрелил во второй раз, а затем еще, в третий и в четвертый. - Коротка пушка, да хороша стрельбушка, - сказал он с одобрением. Ветер разносил остатки дыма от последнего выстрела, когда внезапно огненный столб вырвался из вала, подбросив дерево в воздух. - Вот те на! - удивился Густлик, как охотник, стрелявший по зайцу, а попавший в кабана. - Что за холера?! - выругался он и приказал: - Гриша, давай назад! Газу! Танк рванулся назад. Едва он успел съехать в окоп, как с того берега долетел густой, нарастающий гул десятков взрывов. Зашелестели ветки от взрывной волны. Все трое быстро выскочили из машины, немного озадаченные тем, что произошло. Затихающее эхо разрывов еще висело в воздухе. - Ну как ствол? - спросил хорунжий. - Нет худа без добра, - кивнул головой Густлик. - Разлет немного больше стал, но в общем-то кучно. - Вот только втихую вам не удалось это сделать. - Оружейник по очереди пожал руку каждому. - А потом дадите новый ствол? - решил убедиться Елень. - На том берегу. Я ведь обещал. Привет! Едва оружейник скрылся за деревьями, как к танку подбежал связной от пехотинцев. - Гражданин сержант, - обратился он к Григорию. - Командир роты спрашивает, кто стрелял. - Стрелял? Кто? - Саакашвили сделал удивленное лицо. - Разные тут стреляли. Как обычно на фронте. Солдат минуту стоял задумавшись, поглядывая на лица танкистов, но, поняв, что ничего другого не услышит, отдал честь, повернулся кругом и побежал назад. - Ну что, оглохли? Беги, Гжесь, посмотри, дымит ли еще, а ты бери гармошку и играй. Не успел еще вернуться Саакашвили и Черешняк едва взял первые аккорды, как к Густлику энергичным шагом подошел толстый сержант. - Здравия желаю, танкисты! - Привет! - Сержант Константин Шавелло. Через два "л", - представился он, протягивая руку. - Плютоновый Елень. Через одно "л". - Одно "л"? Ну и шутник... Командир батальона спрашивает, это вы стреляли? - Нет. Сержант удивленно поднял брови и отошел на несколько шагов. С окопной насыпи он без труда забрался на танк и понюхал пушку. - Значит, ствол ни с того ни с сего порохом завонял? - спросил он, соскакивая на землю. - Духами ему пахнуть, что ли? - буркнул Густлик. - Ну и шутники вы, танкисты, - засмеялся толстяк, отходя. - Так я и передам: мол, не стреляли, а из дула порохом - как пивом изо рта... - Дымит и горит, - доложил Гжесь, выждав, пока сержант отойдет. - Должно быть, случайно - в склад с боеприпасами. - Сто чертей! Сплошные приключения! Оставили нас с Вихурой в танке, так вы ствол под снаряд подставили, а теперь... - Что теперь? Если бы в другое место целился... - Не болтай глупости. Целился, куда надо. Если бы да кабы... - Экипаж машины, ко мне! - приказал поручник, которого привел сержант Шавелло. - Не стреляли, вишь, а из дула порохом несет. Танкисты встали перед офицером по стойке "смирно"; тихонько вздохнула гармонь в руке Томаша. Поручник передвинул планшет, открыл его и вынул блокнот. - Состав экипажа танка 102, - говорил он и одновременно писал. - Командир? - Сержант Ян Кос, - ответил Густлик. - Механик? - Сержант Григорий Саакашвили. - Через два "а". Ясно... Пулеметчик? - Рядовой Томаш Черешняк. - Заряжающий? - Плютоновый Густав Елень. - Так кто же вы в конце концов? - Офицер слегка наморщил лоб. - Я же говорю - Елень. Командир на минуту отошел, чтобы... Но поручника уже не интересовало, зачем отошел командир, он отдал честь и скрылся между деревьями. - Сейчас Кос вернется, а может, и нет, - заметил Густлик. - Должен был управиться за полтора часа, а уже два прошло. Полтора часа - это всего девяносто минут, и Кос об этом помнил. Дорога туда заняла тридцать восемь, на обратный путь он оставил с запасом - сорок. Таким образом, на встречу оставалось только двенадцать. До этого он никогда так не высчитывал время. Случилось, правда, еще во время учений, что "Рыжий" из-за него не выполнил задачи, но это было давно, до того, как они попали на фронт. И даже до того, как он стал командиром. Теперь он стоял перед Марусей, между грузовиком Вихуры и землянкой, у входа в которую развевался небольшой флажок с красным крестом. Он держал девушку за руки, и оба молчали, смущенные взглядами чужих людей и подавленные тем, что времени так мало. - Вахмистр не сказал мне, что ты здесь. А то бы я прибежал. - Трудно нам встречаться. - Ты из-за этого так расстроена? - Нет. - А из-за чего? Я ведь вижу. - Янтарное сердечко другой подарил. - Вихура нашел, я взял у него, а она просила... - начал объяснять Кос. - Каждому уступаешь, кто просит? - Только янтарные. - Маруся! - позвал кто-то из землянки. Сидевший чуть в стороне Шарик побежал в ту сторону и тявкнул, рассерженный тем, что кто-то смеет мешать. - Сейчас! - крикнула девушка и сказала Яну: - А настоящее?.. - Ты же знаешь. - Знаю, но хочу еще раз услышать. Вихура дал два коротких сигнала, показывая, что пора, и махнул рукой. - Твое. Все твое. Если хочешь, возьми Шарика. - Он погладил овчарку. - Скоро война кончится... - Как только кончится... - Не загадывай, милый, боюсь. - Сестра! - Из землянки выглянул солдат с забинтованной головой. - Иду! - Девушка взмахнула рукой и быстро заговорила: - Утром наши ходили за Одер на разведку. Принесли трофейные конфеты. Бери, это тебе. Пора, Ян. - Да, Огонек! До свидания! И он решил: пусть все смотрят - обнял Марусю и крепко поцеловал. - За Одером встретимся! - крикнула она, убегая к своим раненым. - За Одером! - повторил он. Опустив стекло кабины, он смотрел назад, пока белый флаг не скрылся за стеной стволов, а потом долго разглядывал небольшую жестяную коробочку, в которой постукивали конфеты. - Это которые сосут, да? - спросил Вихура. Кос не ответил, а может, даже и не слышал. Он внимательно смотрел на лес вдоль дороги. В лесу стояли сосредоточенные перед наступлением войска: на огневых позициях под пестрыми маскировочными сетками, рядом с дивизионными 76-мм пушками и 122-мм гаубицами, торчали тяжелые пушки-гаубицы и дальнобойные орудия со стройными стволами; в складках местности притаились приземистые минометы крупных калибров; в тени сосен зеленели танки. Свисающие с ветвей шнуры телефонных кабелей сплетались над землянками штабов в толстые узлы. Дорога была пустынной. Изредка пылили навстречу колонны с боеприпасами или саперный грузовик с плоскодонным понтоном. Даже на перекрестках дорог - никого. - А отсюда тебе пешком надо, - сказал шофер и остановил машину. Шарик выскочил первым и побежал в лес. - Пока, Вихура! Спасибо. - Кос пожал измазанную мазутом руку товарища. - Я бы остался с вами, да под броней душно. И места для пятого нет. - Ясно. - Раньше времени будешь. - Ну, всего хорошего! Грузовик тронулся дальше. Кос вошел в кусты и неожиданно почувствовал, как кто-то положил ему руку на плечо. Удивленный, он обернулся и увидел перед собой сержанта в каске, застегнутой под подбородком, и с ремнем через плечо. - Армейский комендантский патруль. Ваш пропуск. Янек оглянулся, словно выискивая, куда бы убежать, но там уже стояли двое с автоматами. Шарик вернулся и выглядывал из кустов, ожидая приказа. - У меня нет пропуска. - Снимите ремень, - приказал старший патруля. - Мой танк находится в полукилометре отсюда. Я только... - Снимите ремень, - повторил сержант. - Ваша собака? - Нет, - ответил Кос. - Пошел отсюда! - отогнал он овчарку. - Разрешите мне объяснить?.. Объяснения не потребовались. Сержант считал, что поскольку у него есть право задерживать солдат, то чем больше он их приведет, тем лучше выполнит задачу, - довольно частая ошибка среди начинающих, слишком ретивых стражей порядка. А может быть, он просто хотел показать, что умеет нести службу лучше, чем другие... Как бы там ни было, но в мрачной землянке у развилки дороги Янек нашел многочисленную, разношерстную компанию. Сидели здесь задержанные патрулями всевозможные комбинаторы и лодыри, но были и такие, которых поймали в кустах, когда они неосторожно удалились на какие-нибудь сто метров от своих окопов. Были даже такие, как сидевший рядом с Косом и с жаром объяснявший: - Велика беда, что указательный не двигается, зато средний сгибается. - Он показал ладонь и подвигал пальцами. - Но врач уперся, и я утек без документов. Мой дядя шкуру бы с меня спустил, коли узнал бы, что я переправу через Одру в госпитале пролежал. Кос посмотрел на часы, встал с нар и начал барабанить кулаками в дверь. - Чего тебе? - спросил часовой. - К командиру. Немедленно доложите. - Сейчас, - услышал он ленивый голос за дверью. - Я с вами, - встал солдат, убежавший из госпиталя. - Товарищ сержант подтвердит... - Кто к командиру? - В приоткрывшихся дверях показалась голова сержанта. - Не все. Один только. Он проводил Коса между деревьями к раскладному столику, за которым сидел молодой симпатичный хорунжий в чистеньком мундире с ремнем, пахнущим еще свежевыделанной кожей. - Ну, что случилось? - спросил он, желая казаться добродушным, и отложил в сторону раскрашенный боевой листок, который на фронте называли "молнией". - Гражданин хорунжий, в пятистах метрах отсюда стоит на позиции мой танк. Можете меня наказать, но не так, чтобы экипаж остался без командира. Во время переправы каждый ствол на учете. - А откуда вы знаете, что будет переправа? Из кустов выглянула собачья морда. Кос посмотрел в ту сторону и не расслышал вопроса. - Что? - переспросил он. - Откуда вы знаете о переправе? - Все знают, - пожал плечами Кос, стараясь жестом отогнать собаку. - Вы что, не умеете стоять по стойке "смирно"? - Пойдешь ты, наконец, домой?! Умею, гражданин хорунжий. Офицер огляделся, увидел Шарика, нырнувшего в кусты, и распетушился - задержанный пытался над ним подшучивать! - Ваша фамилия? - Сержант Ян Кос. Лицо хорунжего моментально изменилось. - Врет, нагло врет, - сказал он стоящему рядом сержанту. - Минуту назад я как раз получил "молнию". - Он взял в руки листок и прочитал текст под рисунком, изображающим нечто похожее на танк. Танк извергал огонь. - "Экипаж танка 102 под командованием сержанта Яна Коса метким огнем уничтожил гитлеровский склад боеприпасов на передней линии фронта..." Так откуда у вас документы на имя Яна Коса? - Хорунжий встал и приказал сержанту: - Возьмите еще двух человек, машину и доставьте его немедленно в штаб армии, к командиру нашего батальона. Доложите: шпионил, при нем собака. Знаете, что делать в случае попытки к бегству? Обвинение было столь необоснованным и грубым, что Кос почувствовал себя как боксер, получивший сильный удар в челюсть. Он даже не обратил внимания на наставленные ему в грудь и в спину дула автоматов, пропустил мимо ушей насмешки сержанта. Всю дорогу он размышлял, почему хорунжий, парень всего на год или на два старше его, недели две назад окончивший офицерское училище, не захотел проверить его слова. Почему предпочел обвинение доверию, причем самому элементарному: послал бы кого-нибудь к ближайшему танку с проверкой. Ну ладно, черт с ней, с явной несправедливостью, но во время переправы каждый танк... Газик с фургоном из реек и фанеры целый час петлял по проселочным дорогам, задевая верхом за нижние ветви, и наконец остановился перед кирпичным строением, наверное охотничьим домиком. Коса провели в помещение. Он долго ждал в разных коридорах, потрясенный случившимся, тяжело вздыхал и никак не мог собраться с мыслями. Из этого состояния его вывела команда: - Войдите! Высокий поручник открыл двери и пропустил его вперед себя в большую светлую комнату, в которой за массивным столом сидел седоволосый майор. Поручник встал по стойке "смирно" и доложил: - Комендантский патруль недалеко от переднего края задержал человека, имеющего документы на имя... - он заглянул в солдатскую книжку, которую держал в руках, - сержанта Коса. На стенах были видны светлые прямоугольники - следы висевших раньше портретов, кое-где виднелись отметины от пуль. Услышав свою фамилию, Янек перестал рассматривать стены, он остро ощутил, что именно здесь все должно разрешиться. Майор взял книжку, долго рассматривал фотографию, морщил брови, словно что-то припоминая, а затем неожиданно предложил: - Садитесь. Поручник пододвинул стул. - Я не сяду, гражданин майор. Я должен немедленно возвращаться к танку. Уже вечер, а ведь утром... - Что утром? - Каждый знает, у кого есть глаза и уши. - А вы умеете наблюдать. Хорошо. Значит, вы сержант Кос... - У вас в руках моя солдатская книжка, гражданин майор. - Документы не всегда говорят правду. Вы, может быть, помните, в каком бою последний раз принимал участие ваш взвод? - Не взвод. Танк. Уничтожение морского десанта. - Ага, знаете об этом. А кто мог бы подтвердить, что вы - это именно вы, а не кто-то другой? - Экипаж. Плютоновый Елень, сержант Саакашвили. - А в штабе армии? - Да, конечно!.. Генерал... Достаточно позвонить... - Выйдите и подождите в коридоре, - приказал офицер разведки, а когда двери за Янеком закрылись, жестом остановил поручника, протянувшего руку к телефону. - Не нужно. Это тот самый парень, на которого мы писали наградной лист после боя с "Херменегильдой". Отошлем его прямо к генералу, и пусть тот делает с ним, что хочет... Нет у вас чего-либо более интересного, чем сержант без пропуска? - Радиограмма с той стороны фронта. - Поручник подал лист бумаги с расшифрованным текстом. - Чего же вы тянули? - буркнул с неудовольствием майор и, медленно прочитав радиограмму, спросил: - Далеко этот Кандлиц за Одрой? - Сорок километров. Небольшой испытательный полигон среди леса, северо-восточное Берлина. - "Йот-23" прав. Дело с этими противотанковыми снарядами чертовски важное, но пусть он будет особенно осторожен. Именно теперь, когда считанные дни отделяют нас от конца войны... 2. Переправа Ожидание в неуверенности - самая глупая штука на этом свете. В сложной обстановке, когда понимаешь, в чем дело, и знаешь, где враг, а где друг, - можно действовать, бороться... Но если не знаешь, то и не поймешь, что происходит. - Прилип Янек к девушке и оторваться не может, - ворчал Елень, но никто из экипажа в это не верил. Да и сам говоривший тоже. Чтобы быстрее шло время, они работали еще более старательно, чем при командире. Черешняк под присмотром Еленя чистил ствол пушки. Саакашвили аккуратно укладывал ключи в металлический ящик для инструментов, укрепленный на танке. Однако все думали об одном. Наконец Григорий заговорил: - Густлик... - Чего? - Надо было сказать тому поручнику, что Кос не стрелял. - А-а, черт! Я же сказал, что никто не стрелял. - Что нам могут сделать? - Я думаю, головы не оторвут. - Глупо, - вмешался Томаш, не переставая двигать банником. - Что глупо? - насторожился Елень. - Глупо умирать в конце войны. - А в начале умнее? - спросил Густлик. - Тоже нет... Минуту стояла тишина. Каждый был занят своими мыслями. Черешняк снова спросил: - Зачем нам за реку идти? Наше ведь только досюда. - А ты хотел бы, чтобы за тебя другие фашистов добивали? - рассердился Саакашвили. - Если кабан в огород забрался, ты его только до межи отгонишь? - поддержал Густлик. - До войны их трещотками пугали, - оживился Томаш, вспомнив Студзянки. - А теперь почти у каждого обрез. Выстрелит из засады - и двойная польза: картошка цела и мясо на колбасу есть... - Могли покрышку проколоть, - прервал его Саакашвили. - Пешком бы уже сто раз пришел. Гляди-ка, вечереет. - Ну и что, черт возьми? Из-за деревьев выскочил Шарик, подбежал к танкистам, заскулил. - Что такое? - нахмурился Густлик. Он опустился на колени, заглянул под ошейник и, ничего не найдя там, начал гладить продолжавшего скулить Шарика. - Жаль, что мы его говорить не научили... Что-то случилось, ребята, с нашим командиром. - А может, ему там весело, и он собаку отослал, - запротестовал Григорий. - Шарик бы в беде его не оставил. После этого разговора все долго молчали, а когда заходило солнце, без единого слова поужинали, и Густлик приказал отдыхать. Опустилась ночь, между деревьями сгустилась темнота. Только на лесную полянку около танка ложился свет далеких звезд. Трое друзей сидели на броне за башней, прижавшись друг к другу, как птенцы в гнезде. Скучный Шарик лежал рядом, согревая им ноги. - Танкисты! - услышали они тихий голос Шавелло. - Чего? - неприветливо отозвался Густлик, а Шарик угрожающе заворчал. - В гости вас приглашаем, познакомиться. Завтра нам вместе воевать придется. Сержант вынырнул из темноты. Его доброе круглое лицо белело, словно полная луна. За ним маячила еще чья-то молчаливая фигура. - Познакомимся, когда командир вернется. - Чего это вы, как совы, нахохлились? Вам радоваться надо, что в склад попали. - Девушек мало, танцевать не с кем. - А гармошка-то у вас есть, танкисты? Если все не хотите, то отпустите к нам гармониста. - Хочешь - иди, - буркнул Густлик. Томаш молча встал. - Солдат инструмент понесет, - сказал Шавелло и, обернувшись к стоящему сзади молодому пехотинцу, приказал: - Возьми гармошку. - Не нужно. Я сам, - запротестовал Черешняк. - Не нужно так не нужно, - согласился сержант и остановил своего молчаливого помощника. - Перед боем попеть неплохо - ночь короче кажется, - приговаривал он. - Хорошая песня воевать помогает... - Густлик, - тихо позвал Григорий, - а если Томаш к утру не вернется? - Дадут нам пулеметчика из пехоты. Из глубины леса донеслись легкие аккорды, а затем низкий мужской голос затянул песню. Ее подхватили еще несколько голосов. - Вернется, конечно вернется, - убеждал сам себя Саакашвили. - Само собой, - кивнул головой Густлик, но голос его прозвучал не очень уверенно. Теперь уже целый хор из пехотинцев пел песню. - Мало того, что танк покалечен, так еще и без командира, - досадовал Густлик. - У нас в Грузии говорят: палец покалечишь - вся рука болит. Хор умолк, только сержант Константин Шавелло, вторя гармошке Черешняка, что-то пел, импровизируя на тему песни. - И все из-за девчонки, - ворчал Григорий. - Лучше, когда солдат одинокий, как мы. - А что твоя Аня? - Ханя. Ничего из этого не получится. - Гжесь, хочешь вина? - Нет. - Почему? Грузины любят... - Да, но только в веселой компании, с друзьями... Шарик рванулся, заскулил, но Елень придержал его. - Тихо, пес. Невдалеке послышался шум мотора, потом все смолкло, и появилась плотная фигура человека, приближавшегося к танку. Густлик его узнал. - Гражданин генерал! - Он соскочил на землю и встал по стойке "смирно". - Докладываю: экипаж в составе двух человек. Третий подыгрывает пехоте, а сержант Кос... - Подожди, не завирайся. Не хочу, чтоб ты выдумывал. Овчарка, которую Елень держал за ошейник, вырвалась и побежала в лес. - Зови третьего. - Рядовой Черешняк, ко мне! Мелодия оборвалась. - Теперь рассказывайте, что там было со стрельбой, но только правду. - Правда такая... Нужно было опробовать пушку... Подбежал Томаш и, увидев генерала, встал по стойке "смирно" рядом с Григорием. - Григорий подкатил, я - бах! - и готово. - С первого выстрела? - С четвертого. Я четыре раза, чтобы разлет посмотреть и... - Что - и? - Никто бы и не заметил, если бы не влепил в самую середку ихнего склада. - Так это правда, что именно ваши снаряды попали? - Один только, четвертый, товарищ генерал. Что правда, то правда. - Командир танка! - позвал генерал. Из-за ближайшей сосны выбежал Кос и встал на правом фланге своего экипажа. Шарик бежал за ним, подпрыгивая от радости, но, заметив, что все стоят навытяжку, тоже присел на задние лапы, как и полагается дисциплинированной собаке. - Приказом командующего армией, - торжественно произнес генерал, - экипаж танка 102, уничтоживший склад боеприпасов противника на передней линии фронта, награждается медалями "Отличившимся на поле боя". Командир - серебряной, остальные - бронзовыми. Вручение наград состоится в ближайшие дни. - Генерал на минуту остановился и совсем просто добавил: - Не ожидали? - Как снег на голову, - искренне признался Густлик. - Янек же... - Знаю. Он не стрелял. Но не хотите же вы, чтобы я доложил командующему армией, что сержант Кос удрал без пропуска к девушке и что его нужно, собственно говоря, наказать? - Нет, конечно, - признался Густлик. - У нас в Грузии... - начал было Саакашвили, но замолчал. Генерал продолжал: - Так бывает: совершишь иногда подвиг, а никто и не заметит, не наградит. Зато в другой раз выйдет так, как у Янека. В итоге - все правильно. - Гражданин генерал, я во время форсирования... - начал было Кос. - Погоди. Все вы заслужили медали еще за "Херменегильду". А сейчас - трое спать, один - на пост. Поспите хотя бы немного до рассвета. После отъезда генерала улеглись не сразу. Нужно ведь было рассказать друг другу о приключениях минувшего дня, а о некоторых событиях по два, а то и по три раза. Почти час у них заняло "знакомство" с сержантом Шавелло и его пехотинцами. Часам к двенадцати ночи осушили они бутылку вина. Янек рассказал, как он открыл кран у бочки в подвале дворца Шварцер Форст. Все смеялись до слез, а потом, убаюканные постукиванием автоматов из-за Одера и приглушенным тявканьем минометов, заснули так крепко и глубоко, как умеют только солдаты. На посту стоял сначала Елень, потом Черешняк, который, не желая никого будить, дождался рассвета. Туман от реки, словно медленно закипающее молоко, взбирался по крутому обрыву берега; порывы свежего ветра разносили его лохматые пряди между стволами дремлющего леса, опутывали ими артиллерийские щиты, вплетали их в маскировочные сети, заливали песчаные окопы колышущимся белым паром. За башней, на двигателе, крепко спали три танкиста, накрытые плащ-палатками; подушки им заменяли шлемофоны. Они даже не проснулись, когда из-за реки Альте-Одер ударила тяжелая батарея и польский берег всколыхнулся от взрывов. Когда эхо разрывов утонуло во мгле, где-то рядом, по другую сторону танка, деловито застучал топор. Легкое постукивание разбудило спящего с краю Григория. Он открыл глаза, соскочил с брони и увидел Черешняка, который кончал уже обтесывать довольно толстое, более чем двухметровой длины бревно. - Зачем это ты? - тихо спросил Саакашвили. - Почему меня вовремя не разбудил? И, не дождавшись ответа, сделал несколько взмахов руками, подскоков и приседаний. Желая согреться и размяться после сна, он затанцевал вокруг удивленного Томаша, который вертел головой, выжидая момент, чтобы ответить. - Все ставят. И справа, и слева... - Что ставят? - Столбы. С орлами. Здесь ведь граница. - Хочешь иметь свой собственный? - Нет. Но руки тоскуют без дела, и если бы сержант Кос приказал... Шарик тоже проснулся, стремительно шмыгнул в лес, так же стремительно выскочил оттуда и начал носиться большими кругами вокруг танка. - А на чем орла нарисуешь? - На доске, - ответил Черешняк и, нагнувшись, полез в свой набитый всякой всячиной вещмешок, вытянул довольно большой кусок гладкой широкой доски. Григорий вынул из кармана огрызок химического карандаша, которым он писал письма Хане, и быстро набросал контур орла. - Это так вы на посту стоите, сынки? - послышался голос Коса за их спиной. - Эх, сказал бы вам вахмистр Калита пару ласковых слов. - Янек, посмотри, - прервал его Григорий, показывая рукой на столб и доску. - Будем ставить? - Надо бы красной и белой краски. - Красной хватит. После ремонта сурик остался... Тем временем Томаш выстругал своим садовым ножом два колышка и проделал шилом отверстия в доске и в столбе. Прикрепил одно к другому без гвоздей, а механик достал из танка банку с суриком. - Ставь сюда. - Саакашвили показал, как приставить столб к броне танка, и, усевшись на него верхом, размазал пальцем краску по доске. Получился фон. - Густлик! - Янек потряс силезца за плечо. - Вставай! - Ох, - зевнул Елень, широко открывая рот. - Жалко, что у нас сегодня наступление. - Он сладко потянулся. - Приснилась такая славная девушка и говорит: "Только тебя люблю, Густличек. Свадьба будет..." Разбудили меня, и не знаю теперь, когда она будет, - жаловался он вставая. Затем, смочив руки росой, протер лицо и шею. - В первое воскресенье после войны, - заверил Кос. - Иди сюда и посмотри. - Он взял Еленя за рукав и подвел к Григорию. - Неплохо, - похвалил Густлик. - Но если бы меня пораньше разбудили, то я бы вам еще лучше рисунок сделал. А это что такое? - показал он пальцем на белые линии, бегущие по обе стороны от когтей орла. - Польский орел и грузинские горы. Ведь Саакашвили рисовал. - Ну пусть так, - согласился Густлик, поднимая столб на плечо. - Где ставить будем? - Идемте. - Кос двинулся первым с саперной лопатой в руках и задержался над откосом. - Здесь. Быстрыми взмахами лопаты он углубил небольшую воронку от гранаты. Шарик помогал, разгребая землю лапами. Густлик установил столб. Григорий и Томаш кинули в яму несколько камней. Кос подсыпал землю, а товарищи утрамбовывали ее; сверху положили большие куски дерна, снятого с бруствера окопа для танка. Когда все было готово, они отошли на несколько шагов, чтобы посмотреть издали. - Экипаж! Кос подал команду спокойно, не повышая голоса, и сам встал по стойке "смирно", отдавая честь. Томаш и Григорий - тоже. Густлик стоял с непокрытой головой. Шарик присел и замер. Именно в эту минуту со стороны костшинского плацдарма послышался гром артиллерийской подготовки, которая обрушилась на немецкие позиции, расположенные в десяти километрах к югу. - Началось, - сказал Кос. - Какое сегодня число? - День Херменегильды был в пятницу, сегодня понедельник. Значит, шестнадцатое, - подсчитал Елень, поплевал на руки и вытер их. Томаш посмотрел на вспыхнувший горизонт, на небо, перечеркнутое огненными стрелами, и украдкой перекрестился. - Много наших погибнет, - шепнул он механику, но так тихо, чтобы другие не слышали. Саакашвили слегка кивнул головой и продолжал рассматривать ветки деревьев с едва распустившейся молоденькой листвой, которая начала дрожать от звука далеких разрывов. Прибежал связной от пехотинцев и доложил командиру танка: - Гражданин сержант, у нас начинается через пятнадцать минут, а пять минут спустя вместе начнем двигаться к переправе. - Хорошо, - ответил Кос, постоял еще минуту с наморщенным лбом, что-то высчитывая в уме, а затем сказал: - Две тысячи пятьдесят пять. - Чего две тысячи? - спросил Саакашвили. - Две тысячи пятьдесят пять дней с момента нападения на Вестерплятте. Вдалеке все сильнее громыхала артиллерийская канонада. На участке 47-й советской и 1-й польской армий еще царила тишина, но уже свертывались маскировочные сети над насторожившимися минометами, поднимались из походного положения стволы различных калибров, направляя черные жерла на противоположный берег. Пехотинцы затягивали ремни, примыкали штыки, загоняли патроны в патронники. Снова прибежал запыхавшийся связной, молча подал командиру листовку и скрылся. Экипаж сгрудился вокруг Янека. Шарик вскочил на броню, просунул свою любопытную морду между головами танкистов и заглядывал через плечо командира. - "Генералам, офицерам, подофицерам и солдатам Войска Польского! - читал Кос при свете занимавшейся зари. - Товарищи по оружию! Славой одержанных побед, своим потом и кровью вы завоевали право принять участие в ликвидации берлинской группировки противника и в штурме Берлина..." Он на минуту остановился, чувствуя, как от волнения к горлу подкатывает ком. От ближайших окопов доносился звучный голос Константина Шавелло, читавшего ту же самую листовку. - "Храбрые солдаты! - читал он нараспев. - Призываем вас к выполнению этой боевой задачи со свойственной вам решительностью и умением, с честью и славой". С честью и славой, - повторил Шавелло и добавил от себя: - Вот как нам, гражданам Польши, русский маршал пишет: "От вас зависит, чтобы стремительным ударом прорвать последние оборонительные рубежи врага и разгромить его. Вперед, на Берлин!" Кос взглянул на часы - стрелка приближалась к трем часам двадцати минутам, - а затем долго смотрел на членов своего экипажа, не слыша слов сержанта Шавелло... Холод все сильнее сдавливал виски. Окружавшая тишина вызывала нетерпение. Первая команда "Огонь!" - а затем вспышка и гул залпов принесли облегчение. Стремительно нарастал ураган выстрелов, криков, взрывов. И тогда Кос рукой подал команду "К машине!". Танк с цифрой 102 на башне вышел на откос и остановился у пограничного столба с белым орлом на красно-оранжевом фоне, с орлом, который рвался в полет с вершины грузинской горы. Танк открыл огонь по другому берегу Одера, где частые разрывы покрывали низинные, изрытые окопами поля и неровные скаты насыпей. Укороченный ствол пушки изменил внешний вид танка, и неосведомленный человек мог бы подумать, что это оружие нового образца. Из окопов, из леса, окружавшего танк, стали выбегать солдаты. Сержант Шавелло, постучав прикладом по броне, крикнул в сторону открытого верхнего люка: - Танкисты, давайте с нами! По крутому склону пехота скатилась вниз, а за нею, разрезая песок, словно корабль воду, двинулся танк. Химики прикрыли реку дымовой завесой, и при ясном уже свете дня видны были люди, бредущие по пояс, по грудь в клубах все сгущающегося дыма. Дым прикрывал и "Рыжего". Янек, высунувшись из башни, подсказывал водителю, который почти ничего не видел: - Влево. Еще чуть-чуть... Хорошо. Тише... Стоп! - Готово. Малый вперед! - кричал сапер с парома. - Вперед! - повторил Кос. Офицер, руководивший переправой, пятился назад и руками показывал, какую гусеницу привести в движение, какой притормозить. Сквозь дым было видно лишь его грудь, голову и руки. По скрипу бревен экипаж "Рыжего" определил, что танк взошел на помост, а по плавному покачиванию, что они уже на пароме. Когда Саакашвили выключил двигатель, танкисты услышали плеск воды. - Давай, давай! - кричал сапер. Резкое тарахтение моторок доносилось сквозь стихающий уже грохот артподготовки. Паром дрогнул, от помоста поплыла башня, окруженная нечеткими фигурами саперов и пехотинцев. С противоположного берега долетели первые снаряды неподавленной немецкой батареи. Разрывы всколыхнули берег, воду, прорвали дымовую завесу. Паром начало сильно качать. - Все еще бьют, - заметил Густлик, разглядывая берег в перископ. - Вслепую бьют, - ответил Кос. - Глаза болят от дыма, и в горле першит, - пожаловался Григорий. - Вам наверху легче. - Так иди сюда. Пока плывем, тебе все равно нечего там делать. И Томаша забери. - Я не пойду, - заявил Черешняк. - Дым как дым... Они втроем стояли у перископов, глядя на желтоватые клубы дыма, медленно плывущие над рекой. На противоположном берегу теперь уже только изредка гремели разрывы. Неожиданно они выплыли из густой завесы дыма. С моторных лодок, тянувших паром, застрочили ручные пулеметы и начали поливать немецкие окопы длинными очередями. Окопы молчали, но из бункера, построенного в береговой дамбе, блеснул огонь орудия, стрелявшего прямой наводкой. Танкисты не услышали даже свиста снаряда - волной первого взрыва перевернуло одну из буксирующих лодок. Секунду спустя "Рыжий" дал ответный выстрел. Расчет был неточен: снаряд не долетел, взметнув вверх фонтан прибрежной грязи и песка. Второй снаряд из бункера разорвался у парома - осколки пробили левый борт моторки, буксирующий трос ослаб и провис, лодка начала погружаться в воду. Следующие два снаряда Кос всадил прямо в бункер, вверх взлетели искореженные бревна. Паром, лишенный тяги, начал медленно разворачиваться, силой отдачи после выстрелов его опять отнесло в полосу дыма. Танкисты услышали голос сержанта Шавелло и увидели, что пехотинцы сбрасывают на воду резиновые понтоны и самодельные плоты и под прикрытием огня танка гребут что есть силы к западному берегу. Оставшись одни, танкисты дали еще несколько очередей из пулемета и послали на берег шесть или семь осколочных снарядов. Видно было, как пехотинцы на подручных средствах добрались до мелководья, как бегут они по колено в воде, ведя огонь из автоматов. Потом все опять окутало дымом. В густом облаке дыма течение уносило паром с танком, медленно разворачивая его. Треск очередей вступившего в бой десанта постепенно стихал. - Так нас и к Гданьску отнесет, - неожиданно сказал Томаш и рассмеялся собственной шутке. - Скорее, к Щецину, - буркнул Кос и приказал: - Проверь, Густлик, что там, на пароме. Елень открыл люк, спрыгнул с брони и, обойдя танк кругом, заглянул в понтоны. - Никого, - доложил он высунувшемуся из башни Косу. - Вот нашел два багра. - Он показал два шеста с железными наконечниками. На паром соскочили Янек и Григорий. Через передний люк вылезли Томаш и Шарик. - Вынесет нас из дыма прямо под пушки - и поджарят, как барашка. Лучшей цели не придумаешь, - заметил Саакашвили. - Река поворачивает, течение может прибить нас к берегу, - размышлял вслух Кос. - К фрицам, - вставил Густлик. - Лишь бы пристать. Или нам удастся замаскироваться, или... Так просто они нас не возьмут. Ищите дно. Томаш и Густлик встали на понтонах, опуская багры в воду. - Есть, - тихо сказал Черешняк, стараясь затормозить движение парома. - Держу, - ответил ему Густлик. - Дно... Поочередно нащупывая дно и упираясь в борт понтона, они направляли паром на мелководье. - Слева приближается берег, - шепнул Елень. - Это не наш. - Будет наш, - заверил Янек. - У нас все равно нет выбора. Подтащим? - обратился он к Григорию. Они сложили около гусениц автоматы, сбросили сапоги и куртки. Один за другим, тут же у борта, соскочили в воду. Бредя по грудь в воде, они ухватились за оборванные тросы. Шарик с минуту крутился на пароме, потом прыгнул в воду и поплыл вслед за своим хозяином. Не прошло и минуты, как командир и механик уже вышли на мель и, таща за собой, словно бурлаки, паром, начали шаг за шагом приближаться к виднеющимся сквозь дым зарослям. - Ивняк густой, как лес, - сказал Янек, тяжело дыша. - Может, прикроет. Он оглянулся на паром и понял, что надежды его не оправдались: из кустов, окружавших заливчик, выскакивали солдаты в пятнистых маскировочных куртках и незаметно для Томаша и Густлика, склонившихся с баграми у борта, прыгали на паром. - Немцы! - крикнул предостерегающе Кос. Вместе с Григорием он бросился по воде обратно к парому, на котором они оставили оружие. Рядом плыл Шарик. На их глазах разыгрался бой. Услышав возглас Коса, Густлик обернулся и одним ударом багра сбил с ног двух первых немцев. Третьего Томаш столкнул в воду. Елень потянулся за автоматом, закинутым за спину, Черешняк - за винтовкой, стоящей у танка, но немцы их опередили. Удар, еще удар, удар прикладом - и они упали, сваленные с ног, на помост. В сторону стоящих по грудь в воде Коса и Саакашвили повернулись дула автоматов. - Ком, ком хер! [Давай, давай сюда! (нем.)] - кричал им унтер-фельдфебель. - О, ви грос зинд ди польняше фише [о, какие крупные польские рыбы (нем.)], - смеялся другой над мокрыми и безоружными танкистами. Пока немцы покрикивали, Янек тихо приказал плывущей рядом овчарке: - Домой, Шарик, Марусю ищи... Пошел... Немцы подняли с помоста Еленя и Черешняка со связанными руками. Из воды вытащили Коса и Саакашвили и тоже связали им руки. А тем временем Шарик нырнул между понтонами под паром, вынырнул с другой его стороны и, мерно загребая лапами, поплыл через реку, окутанную дымом. Уши он прижал к голове, а морду держал высоко над волнами. Прошло довольно много времени, пока немцы сообразили, что собака исчезла. - Во ист дер хунд, ду, во ист дайн... [где собака, ты, где твоя... (нем.)] Лязгнул взведенный затвор автомата, очередь полоснула по воде у самой морды Шарика. - Варте маль [погоди (нем.)]. - Унтер-фельдфебель остановил неудачливого стрелка и, приложив к плечу винтовку Томаша, тщательно прицелился. - Из моей? - возмутился Черешняк и, изловчившись, ударил фрица ногой под колено. Раздался выстрел, пуля пошла высоко в небо. Немец встал и, показывая на едва заметную в дыму голову собаки, приказал: - Фойер! Затрещали частые очереди, а унтер-фельдфебель подошел к Томашу и со всего размаха ударил его кулаком по лицу. 3. Атака на смерть К югу от Костшина Одер очень похож на Вислу под Грудзендзем. Перемешали в нем свои холодные от тающих в Судетах снегов воды не только обе Нейсе, Быстшица и Бубр, не только Мала-Панев, которая берет свое начало южнее Ченстохова, и Барыч, стекающий с Тшебницких высот, но и Варта с Нотецом, вобравшие в себя воды южной части Поморского приозерья, Куяв, Земли Любушской и широкой Велькопольской низменности, вплоть до самых истоков на Краковско-Ченстоховском плоскогорье. Медленно несет Одер к морю свои воды, собрав их почти с половины территории Польши. Его волны удерживают большие корабли. А ширина реки такова, что ласточки не сразу пускают своих птенцов перелетать на противоположный берег. Когда Шарик получил от Янека приказ вернуться, он еще не знал, какой длинный путь ему предстоит, - противоположный берег был затянут дымом. Одно он только понимал: случилось несчастье, нужно голову держать низко над водой и прижать уши. Услышав всплески от пуль первой очереди, он приналег изо всех сил, стал часто менять направление. Конечно, вода это не луг или лес, здесь не замаскируешься... Первая пуля просвистела высоко над головой. Раздались еще две длинные очереди: одна легла правее, другая - левее. Потом Шарик сразу нырнул в густую пелену желтоватого дыма, который укрыл его от пуль. Шарик почувствовал, что устал. Он расслабился, сделал глубокий вдох и поперхнулся. Его вынесло на гребень волны, и в это время налетел целый рой пуль, пущенных наугад. Одна из них укусила в лапу, точно обожгла. Укусила так сильно, что свело мышцы и боль дошла до спины. Он сбился с ритма, хлебнул воды и, может быть, впервые почувствовал, что если берег еще далеко, то он, Шарик, не доплывет и огорчит Янека, Марусю, весь экипаж. Берег был далеко, однако овчарка не замечала этого, потому что клубы дыма с места переправы все еще затрудняли видимость. Может быть, это и к лучшему. По крайней мере, можно было надеяться, что вот-вот за очередной полосой дыма появится песчаная отмель и лапы наконец коснутся дна. Это помогало превозмочь судороги, боль в груди и даже страх, который заставлял скулить и выть от отчаяния. Но настала минута, когда мышцы отказались повиноваться, ослабла напрягшаяся до предела воля. Он закрыл глаза, вытянул лапы и погрузился в воду. Стало темно и холодно. Нос задел за что-то мягкое и противное, а раненая лапа зацепила за колючую проволоку, намотавшуюся на корягу. Он все-таки сумел оттолкнуться от дна и всплыть на поверхность. С минуту безуспешно работал лапами, вращаясь в водовороте, а потом сообразил, что раз ему удалось достать дно, то, хотя берега и не видно, в этом месте уже мелко. Он осмотрелся и, заметив в нескольких метрах по течению реки небольшой островок, повернул к нему. Плыл с высоко поднятой головой, как будто силы вновь вернулись к нему. Наконец добрался до берега и пошел по песку, вырываясь из холодных объятий реки. С каждым шагом тело его становилось тяжелее, словно наливалось свинцом. Инстинктивно он попытался стряхнуть с шерсти тяжелые капли, но повалился и потерял сознание. На островке едва хватало места для двух ивовых кустов да почерневшего от сырости бревна, принесенного половодьем. Даже птицы не вили здесь гнезд - так он был мал и пуст. А рядом на воде были видны следы боя, который шел выше по течению: солдатская пилотка, сломанное весло, разбитая и перевернутая вверх дном деревянная лодка. Прошло, наверное, с полчаса, прежде чем над бревном поднялась и снова бессильно упала голова собаки. Шарик лежал на боку в медленно высыхающей луже и тяжело дышал. Затем он подтянул раненую лапу и, скуля, начал слизывать с нее кровь. Он смертельно устал, глаза сами закрывались. Голова то и дело тяжело тыкалась в песок. Все это время невдалеке громыхал бой, и с каждым порывом ветра долетали сюда его звуки. Вдруг собака услышала четкое "ура" атакующей пехоты. Шарик поднял голову и огляделся: вражеский берег был далеко, свой - близко. Овчарка собрала последние силы, повернулась и вползла в воду. Она постояла с минуту и, оттолкнувшись от дна, поплыла, все дальше и дальше удаляясь от острова. Ее голова то исчезала в волнах, то появлялась снова. Течение помогало собаке, несло к польскому берегу, и наконец лапы коснулись спасительного широкого песчаного мелководья. Выбравшись на берег, Шарик даже не стал отряхиваться, чтобы не тратить время. Ведь Марусю нужно найти как можно быстрее. Оставляя за собой мокрые следы, припадая на переднюю лапу, овчарка потащилась по дну обрывистого оврага, чтобы выбраться наверх и направиться к лесу. Пробираясь сквозь кусты, она припадала к земле, когда рядом проходили чужие, но сегодня никто не обращал на нее внимания: все были заняты начавшейся переправой и боем, который шел на противоположном берегу. Собаке все труднее было подниматься на лапы, мышцы сводила судорога, рана горела, а голова сделалась невыносимо тяжелой. Никем не замеченная, овчарка добралась до дороги, по которой еще вчера ехала со своим хозяином к Марусе, осмотрелась по сторонам и, выбрав нужное направление, заковыляла дальше. Споткнувшись о корень, упала, ударилась лбом. Хотела спрятаться в кустах, но в глазах потемнело, и все вокруг исчезло. ...Когда Шарик очнулся и открыл глаза, то отчетливо увидел над собой две человеческие фигуры. Они о чем-то говорили, при этом один пренебрежительно махнул рукой, а другой уже поднял автомат, чтобы выстрелить. При виде оружия Шарик рванулся и зарычал. Узнав сержанта из комендатуры, он хотел было помахать хвостом, но из этого ничего не получилось. - Смотри за ней, чтобы не убежала, - уходя, приказал сержант солдату. Сержант скоро вернулся с молоденьким хорунжим. - Та самая. Узнала, даже хотела хвостом повилять. - Я сразу догадался, что тот парень лазутчик, - сказал хорунжий. - Собаку с донесением послал через реку. Поэтому она такая мокрая и усталая. Возьмите ее и привяжите покрепче, а я в штаб позвоню. Офицер ушел, а овчарка, позволив привязать на шею ремень, лежала на тропинке, набираясь сил, и доверчиво ждала помощи, посматривая на проходящих по дороге советских пехотинцев. Солдаты шли не так, как на параде, но шаг их был твердый, и в такт ему колыхался ровный ряд касок. Прошло одно подразделение, за ним, за последней шеренгой, на небольшой дистанции двигалось следующее. Шарик вдруг рванулся, натягивая ремень на шее: впереди подразделения шел Черноусов, а в первой шеренге на правом фланге рядом со здоровенными верзилами шагала маленькая санитарка Маруся-Огонек. Только было запевала затянул песню, как старшина неожиданно приказал: - Отставить! Ухо разведчика уловило собачий лай. Ну конечно, совсем близко лаяла, повизгивая, собака. - Что это? - спросил он, поворачиваясь к Марусе. - На Шарика похоже, товарищ старшина. - Разведчики!.. Стой! Вольно. Разведчики остановились, а Черноусов, свернув с дороги, увидел лежащую под сосной овчарку с ремнем на шее и со связанными передними и задними лапами. - Какого черта! - выругался старшина и, не обращая внимания на часового, достал нож и разрезал ремни. - Старшина! - хотел остановить его подбежавший хорунжий. - Не трогать! Это немецкая овчарка! На немцев работает. - Ошейник видели? - спросил Черноусов. - Это каждый может сделать. И не ваше дело, оставьте собаку. Черноусов спрятал нож в ножны, встал и внимательно посмотрел на молодого офицера. - Собака не немецкая, наша. Вот видите... Шарик приподнялся, неуверенно встал на отяжелевшие лапы и, подняв морду, лизнул разведчика в руку. - Не трогать, я сказал! Патруль! Сержант и солдат встали рядом со старшиной с автоматами наизготовку. - Да что вы? Пугать задумали? - Черноусов усмехнулся и, вложив в рот два пальца, задорно свистнул. Разведчики тут же окружили своего командира. - Ну что? Будете еще пугать? - обратился Черноусов к хорунжему и, повернувшись к своим, спросил: - Узнаете собаку? - Еще бы! Это Шарик! Наш Шарик! - Берите его на плащ-палатку. Он ранен и порядком измучен. Огонек забинтовала овчарке лапу, перебитую пулей, и уложила ее в брезентовые носилки, подвешенные на двух винтовках, а Черноусов, по-уставному отдав честь офицеру, вернулся на дорогу, вполголоса приговаривая: - Видали, какой начальник? Молодой, да ранний. - Но почему собака здесь? Что с Янеком и ребятами? - беспокоилась Маруся. - Поживем - увидим, - неопределенно сказал старшина Черноусов и, чтобы успокоить ее, добавил: - Может быть, они уже под Берлином?.. Разведчики построились без команды. - Шагом... марш! Не прошли и трех шагов, как кто-то в первой четверке свистнул и затянул песню, песню о дороге на Берлин. До Берлина было рукой подать: от пограничного столба, который установил на берегу Одера экипаж "Рыжего", до самых Бранденбургских ворот по прямой всего шестьдесят семь километров. Кажется, недалеко, но все дороги и тропинки перерезаны противотанковыми рвами, бетонными заграждениями и металлическими ежами, минными полями и траншеями, а низины затоплены водами рек. На рассвете 16 апреля в наступление перешли два советских фронта, а в их составе две польские армии. Еще никто не знал, когда будет прорвана оборона и как скоро закончится война. Когда ранним утром паром с танком 102 в лавине наступавших войск подошел к западному берегу Одера, были среди фашистов такие, кто верил в перелом в войне, верил в гениальные политические планы фюрера, которому удастся столкнуть между собой союзников, верил в чудо-оружие, уничтожающее одним залпом целые пехотные дивизии противника и сметающее его танки. Они верили и старались бросить все силы на последнюю чашу весов грандиозной битвы. На небольшом полигоне Кандлиц, укрытом среди лесов северо-восточнее Берлина, два противотанковых орудия вели огонь по танку Т-34. Один за другим снаряды попадали в башню, так сильно изуродованную, что трудно было не только различить номер, но даже распознать, что на ней изображено - орел или звезда. Минута затишья - и снова грохот выстрелов, скрежет стали, разрываемой снарядом и насквозь прожигаемой палящими лучами взрыва. На сигнальной мачте башни подняли флаг, означающий прекращение огня, однако одно орудие сделало еще выстрел. Снаряд попал в корпус ниже башни. От удобного морского бинокля, укрепленного на штативе в наблюдательном бункере, поднял улыбающееся, счастливое лицо уже седеющий мужчина. - Посмотрите, пожалуйста, господа! - сказал он с гордостью. - Из двенадцати - десять навылет. - Неплохо. Поздравляю с отличным изобретением! - Тучный бригаденфюрер СС протянул руку, чтобы поблагодарить конструктора. - Сколько снарядов может дать ваш завод? - В месяц мы можем... - Я вас спрашиваю, господин инженер, о дневной продукции. Пятьсот или тысячу? - Около трехсот. - А если я отдам в ваше распоряжение отдел боеприпасов концлагеря Крейцбург? Вы, кажется, забыли, что сегодня на рассвете на южном и центральном участках берлинского фронта большевики перешли в наступление. Третий наблюдатель, стройный, белокурый с симпатичным лицом капитан, только что оторвал взгляд от своего бинокля и повернулся к разговаривающим. - Немецкие войска не отступят от берегов рек. - Щелкнув каблуками, он вытянулся. - Приказ фюрера: "Любой ценой удержаться на Одере!" - Согласитесь, капитан, что даже несколько сотен снарядов нового образца облегчили бы нашим войскам выполнение приказа фюрера, - вставил конструктор. - В этом приказе говорится: "Потерять время - значит потерять все", - сказал офицер. - Реорганизация предприятия сократит выпуск продукции, поэтому никто из нас не должен поступать необдуманно. Мне бы хотелось, герр бригаденфюрер, посмотреть, как эти снаряды поражают движущиеся цели. Подкалиберные рикошетируют больше, чем обычные. А как поведут себя кумулятивные? Не знаю, может ли эта прожигающая броню струя... - Я понимаю, - оборвал эсэсовец, - но чрезмерная осторожность похоронила уже многие акции абвера. - Так же как и поспешность, которая часто не давала возможности другому ведомству... - Хватит, - оборвал его бригаденфюрер и крикнул: - Шарфюрер Верт! Затребуйте сюда исправный Т-34 из какой-нибудь дивизии. Со всеми потрохами, чтоб ничего не успели растащить, - объяснил он адъютанту, который вырос как из-под земли. Адъютант выслушал приказ, щелкнул каблуками и, не говоря ни слова, удалился. - Господа! Прошу к обеду! - С удовольствием, - обрадовался конструктор и первым протиснулся в узкую щель, ведущую из бункера. Капитан слегка коснулся рукой плеча эсэсовца и тихо спросил: - Что нового в положении на Одере? - Дела не так уж плохи, Клосс, - ответил тот. - Бои идут на первой и второй позициях. Третьей им не прорвать без ввода танковых соединений. - Прямо против Берлина... - Они увязнут на Зееловских высотах и на Альте-Одер, - заверил бригаденфюрер, подталкивая капитана к выходу. - Русские или поляки могут защищать свой дом с упорством цепной собаки, но у них в груди совсем не рыцарские сердца, которые вели далеко на восток отряды Вихмана, Альбрехта Медведя и Генриха Льва. Обед был скромен. В пустующей комнате, недалеко от укрепленной батареи, за столом, обитым клеенкой, гости ели жареное мясо на жестяных тарелках. В спиртном недостатка не было: бутылки привезли с собой. Подвыпивший конструктор теперь громче, чем хотелось слушавшим, объяснял преимущество своих снарядов: - Вращательное движение, вызванное нарезным стволом, в значительной мере уменьшало пробивную силу кумулятивного снаряда, уменьшая скорость струи газа с десяти километров в секунду до величины... Невращающийся снаряд стабилизируется вращающимся пояском на неподвижном корпусе... - Конструктивные особенности являются государственной тайной, - холодно заметил Клосс. - Ты прав, Ганс, - согласился инженер. Он допил свою рюмку, налил следующую и поднялся с места, побледневший от обильной пищи и большого количества выпитого вина. - Вы знаете, как называется наше самое мощное чудо-оружие? Наш чудо-фюрер. - Он чокнулся с сидевшим напротив эсэсовцем. Оба военных едва коснулись губами своих рюмок. Не время было для хвалебных речей. Возвеличивание фюрера до гения звучало как должное там, в Варшаве, в Париже или под Москвой, но здесь, в Кандлице, почти на подступах к Берлину... Шарфюрер Верт незаметн