было завидно глядеть на них и очень хотелось самим вот так же войти под музыку в переполненный зал и залезть на сверкающий никелированными столбиками и белоснежными канатами ринг. Но начинаются выступления, и мы мало-помалу обо всем забываем и лишь изредка перешептываемся: Вон того пацана, что на турник взобрался, я знаю... А вон та, с белыми бантиками в косичках, с белыми бантиками, в нашей школе учится... А белобрысого, белобрысого-то вначале принимать не хотели -- курил. Значит, бросил... Хорошо, очень хорошо мне во дворце! Рядом товарищи, которые за меня в огонь и в воду пойдут, уж это точно знаю, потому что и сам за любого из них куда хочешь брошусь. Да и вообще я себя здесь чувствую куда лучше, чем дома. Интересно, весело, и нет никаких Митек! Как жаль, что Севе рановато к нам записываться, ведь он остался теперь совсем один. Домой я возвратился почти в десять часов. И, объясняя матери, почему опоздал, рассказал, как интересно было на соревнованиях. Под конец не удержался, -приврал, что скоро и мы, боксеры, тоже будем перед публикой выступать. Вышедший на кухню дядя Владя тоже слушал и, когда я кончил, со вздохом прогудел: Счастливые вы... Кто? -- не понял я. Кто ж, ты и все твои приятели,-- пояснил он.--Я вот вспоминаю, когда сам таким же был. Что у нас было? Ничего не было. Целыми днями, бывало, только и делали, что собак по улицам гоняли или же придумывали, как бы кому-нибудь вредность причинить.-- Он обернулся к матери: -- Намедни из одного пионерского дома передачу по телевизору глядел -- вот стервецы! И чему только их там не обучают! И радиоприемники, и разные моДели делают; и поют, и пляшут, как артисты. А как говорят! Ораторы! Настоящие ораторы! Подходит к микрофону вот такой вот шпингалет и хоть бы раз запнулся. Так и сыплет, так и сыплет!..-- И снова мне: -- А насчет того, что я про твой бокс наболтал, забудь. Я и сам теперь вижу, что чепуху сморозил. Так что учись, не подкачай! 17 Однажды мы с Мишкой первыми помылись после тренировки и, не дожидаясь остальных, вышли из дворца и быстро зашагали по серой, уже по-зимнему крепкой аллее. Снега еще не было, но в морозном воздухе бойко летало что-то искрящееся и остро стегало по щекам. Мишка в этот день очень хорошо боксировал со стареньким и поэтому без умолку хвалился, как он здорово обманывал своего партнера и ловко уходил от его ударов, будто меня в зале не было. Вдалеке показалась ватага ребят с папиросами в зубах: Перестав слушать его и полный каких-то неясных предчувствий, я настороженно следил за тем, как они приближались. А Мишка ничего не замечал и продолжал хвастаться. 0x08 graphic До парней оставалось не больше десяти шагов, и стало хорошо видно, что они были из тех, что часами толкутся возле ворот, отпускают хамские шуточки по поводу прохожих, в особенности девушек и женщин, лезут без очереди в кассы кино, грубят пожилым людям, находя в этом какое-то геройство. И я не ошибся. Как только мы поравнялись с шумной и взъерошенной компанией, ближайший к нам парень без шапки вдруг резко наклонился и неожиданным движением выбил из рук Мишки чемодан, а его дружки, проходя мимо, по-лошадиному заржали. --Это зачем? -- удивленно останавливаясь и нагибаясь к чемодану, недобро спросил Мишка. И тогда от остановившейся и обернувшейся в нашу сторону ватаги, презрительно глядя -- ну, точь-в-точь Митька! -- нарочито медленно и зловеще двинулся тот самый, что ударил по чемодану. --Что сказал?! -- выговаривая вместо "что" -- "чтэ", а вместо "сказал" -- "скзал", прохрипел он, подходя к Мишке вплотную, и замахнулся. И я, позабыв о том, что мы боксеры и в состоянии двинуть так, что любой из этих пижонов растянется поперек аллеи, чуть было не позвал на помощь, как вдруг Мишка, резко выпрямившись, коротким ударом снизу поддел наглеца до того ловко, что тот на полметра подскочил и мешком грохнулся на землю. Медленно окружавшие нас парни в растерянности остановились, а потом с криком: "Боксеры"! -- бросились врассыпную. Мишка преспокойно поднял чемодан, послушал часы, не остановились ли, и, кивнув мне, неторопливо пошел дальше, будто ничего такого и не произошло. А меня этот случай очень взволновал. Правда, я делал вид, что абсолютно не думаю ни о чем, а сам нет-нет да оглядывался. Вообще-то я, конечно, знал, что тот парень уже не в состоянии причинить нам вреда. Минуты через две-три он опомнится и долго будет соображать, а что же с ним, собственно, стряслось и отчего он как дурак валяется. Тревожило другое: как бы не напали коварно сзади его дружки. Но Мишка сказал, чтобы я зря не волновался, так как все такие горлопаны и нахалы, как правило, трусы и никогда уж больше не сунутся, если почувствуют, что им могут дать отпор. Тут у меня снова мелькнуло, что ведь и Митька горлопан, что и он сразу же притихнет, стоит ему только хоть раз как следует бока намять. Удары-то у меня нисколько не слабее Мишкиных. И на следующий день я в первый раз без всякой робости посмотрел на Митьку. Он, оскорбленный столь невиданной дерзостью, нагнулся, выхватил из-под ног какую-то ледышку -- у него всегда было припасено, чем в голубей кидаться,-- и запустил в меня. Но я опять не испугался, а лишь спокойно отстранился -- на тренировке от более быстро летящих перчаток уходил! -- и открыто посмотрел на него. И он, вместо того чтобы налететь, как всегда, с кулаками, растерялся, а потом и вообще сделал вид, что его больше интересуют голуби. И я, прекрасно чувствуя и понимая, что первый серьезный шаг к победе сделан, с трудом сдерживая торжество, медленно пошел к своим сеням. Много сил и веры в себя придал мне этот случай. Но вскоре я забыл о Митьке. На дом стали задавать много уроков, да еще на тренировках начали показывать такие приемы и комбинации, что просто дух захватывало. Оказывается, зная их, можно запросто, без особого труда проникнуть к любым уязвимым точкам противника, как бы он ни был хорошо защищен. Нужно только умело 0x08 graphic пользоваться финтами, то есть обманными ударами и маневрами. Хочешь, например, попасть в подбородок, делай вид, что это тебя вовсе и не интересует, а ты всерьез решил "обработать" корпус противника -- раз туда ударил, подвигался-подвигался на мысках вокруг него -- еще! И вот когда он поверит, что ты и в самом деле только и думаешь, как бы ему в туловище заехать, перенесет защиту вниз, тут-то ты и проводи то, что задумал. Да делай так, чтобы он до самого последнего момента не раскусил твою хитрость и сам тебя встречным не угостил. Вовремя угадай, где он тебя обманывает, просто так показывает, а где всерьез собирается в атаку пойти. И вот это-то все как раз очень и очень интересно. Да и вообще я теперь окончательно убедился, что правда бокс -- искусство и абсолютно не походит на драку. Можно быть сильным, плечистым, иметь во какие кулачищи и все равно ничего путного на ринге не показать. Да вот хотя бы Ерема и Верблюд наверняка же думали, что можно силой взять. Да не тут-то было! Их обхитряли, заводили в западни, преспокойненько "обрабатывали" с обеих рук совсем пацанята по сравнению с ними. Выйдя однажды против Верблюда, я вначале волновался: ну как же, вон какие у него руки длиннющие, но потом взглянул на Бориса, который показывал, чтобы я ни в коем случае не ввязывался в рубку -- бездумный обмен ударами значит,-- и стал, легко маневрируя, проводить один за другим удары, и все проходили. Верблюд только рот разевал да махал изо всех сил мимо. Он всегда махал изо всех сил, думая, что его испугаются. Вадим Вадимыч долго объяснял ему потом, что нельзя лезть к разным противникам с одними и теми же приемами. Это то же самое, что пытаться открыть разные двери одним ключом... Тот кивал -- дескать, понятно, но на следующей тренировке делал то же самое. А вскоре предсказание Бориса сбылось: и Ерема и Верблюд разом перестали ходить в зал. Вадим Вадимыч сказал о них: -- Они, вероятно, думали, что здесь им все будет подаваться на тарелочке с синенькой каемочкой. Работать же, стараться добывать знания они явно не привыкли. А я не раз говорил и еще напомню, что мастерство в любой области -- это прежде всего труд, и труд упорный, повседневный. (Я кивнул -- верно! Уж теперь-то отлично понял, что в самом деле главное -- труд!) Но этим... и им подобным такие простые вещи непонятны, вот они и сдались. А вот такие,-- Вадим Вадимыч вдруг указал на нас с Мишкой,-- которые приходят в зал тихо, скромно и даже робко, знают, зачем они идут, и упорно работают, не надеясь на легкий успех. Им бывает трудно, они трусят вначале и теряют веру в собственные силы.-- Вадим Вадимыч улыбнулся.-- А вы, пожалуйста, не думайте, что об этом знали только вы одни. Мне-то все было известно. Ведь каждый из вас виден мне как на ладони. По положению ног, бедра, повороту головы, по тому даже, как кто первый раз взглянет на противника, очень легко определить: умный или дурак, смелый или трус, хитрый или простак! ("Верно! Правильно! -- все более багровея, думал я.-- Ведь и мне теперь, когда выходят биться новенькие, тоже все хорошо видно!") Но это ничего,-- продолжал Вадим Вадимыч.--- Зато у вас хватило мужества перебороть страх, и вы стали по-настоящему храбрыми. На ринге в этот день у меня как-то особенно все здорово получалось, несмотря на то что партнером был один из самых техничных стареньких, который не раз успешно выступал в настоящих состязаниях. Я теперь 0x08 graphic 0x08 graphic не только видел идущие в мою сторону удары, но и по еле уловимым движениям лица, глаз, ног партнера чувствовал их зарождение и легко уходил от них или же проводил контрудары. Мне показалось, что на этот раз я даже провел ударов гораздо больше своего партнера. Потом понял, что это так и есть, так как Вадим Вадимыч легонько пошлепал меня по спине. А это он тоже не часто делал. -- Последи только за правой рукой, развешиваешь! --строго приказал он все-таки. (Это означало, что я, увлекаясь атаками, слишком низко опускаю правую руку и лишаю тем самым свой подбородок должной защиты.) -- А так все в порядке... Я едва не завизжал от радости, как Сева, но сделал вид, будто озабочен исключительно тем, чтобы не выйти из ритма: после минутного отдыха следует провести бой с тенью, снимая с себя излишнее напряжение и постепенно расслабляясь и успокаивая сердце; поработать на снарядах: мешке и груше; потом попрыгатьсо скакалоч-кой; отдохнуть и показать новеньким, что сам выучил. Мне уже доверили двух новичков. Они так восторженно смотрели в мою сторону, что я даже смутился: ну давно ли сам так же восторгался Борисом. Партнер сказал мне дружески (а ведь только что дрались!): --Знаешь, я заметил, что перед тем, как ты хочешь атаковать, глаза широко раскрываешь. Видел, как под конец в меня совсем почти не попадал? "Не может быть!" -- ахнул я и вспомнил. Верно: к концу раунда все больше и больше мазал. Скорей пошел к зеркалу, чтобы перед ним начать бой с тенью: как раз Вадим Вадимыч крикнул: "Время!" "Ух ты! Так и есть!" -- удивился я, внимательно следя за каждым своим движением: я действительно шире открывал глаза, когда начинал атаку, и тем самым невольно сигнализировал противнику о грозящей ему опасности. Я стал стараться, чтобы этого не было. Но как же трудно отучиться от какой-нибудь привычки. Правда, Вадим Вадимыч говорил, что вовсе и не надо отучаться, а нужно только постараться завести другую, хорошую привычку, и тогда все будет в порядке. Легко говорить, а делать куда труднее. Ты стараешься, изо всех сил стараешься по-новому, а у тебя, как нарочно, все по-старому да по-старому получается. Один из новичков сказал, когда мы все вымылись в душевой и уже одевались, что встретил вчера на улице Верблюда и Ерему. Идут с папиросами в зубах, ржут: "Здорово мы вашего тренера обманывали! Ведь мы ему поддельные дневники показывали!" Никто не проронил ни слова, всем было неприятно вспоминать про них. А я подумал: "Ах, вон оно что! А уж мы-то с Мишкой удивлялись". Борис сказал: --Дураки они! Они разве тренера обманывали? Однажды Мишка все-таки осмелился и спросил у Вадима Вадимыча, почему у нас в группе ни у кого не получаются такие удары, от которых бы сразу же синяки, и рассказал ему, что мы в Центральном парке осенью видели. Вместо того чтобы все нам как следует объяснить, Вадим Вадимыч вдруг начал подпрыгивать на стуле и во все горло хохотать, еле-еле выговаривая: -- И вы оба только поэтому сюда и пришли? Только поэтому? Мы признались, что да. --А-ха-ха! -- еще пуще закатывался он на весь зал. А когда увидел Мишкин пузырек, то вообще чуть со стула не скатился. Наконец, нахохотавшись вдоволь, он вытер выступившие на глаза слезы и покачал головой: Ну, потешили вы меня, друзья, вот потешили!..-- и, вдруг сделавшись серьезным, сердито пояснил, что все это там, в парке, было потому, что на одной из фабрик спортивного инвентаря сидят головотяпы. Как это так? -- не поняли мы. А так: плохую кожу на перчатки поставили. Красилась она! После соревнований участники еле отмывались! Все ругались, одни только судьи помалкивали -- им проще пареной репы судить было: бери счеты да подсчитывай пятнышки! "Ах, так вот почему!" -- разочарованно подумал я. А уж я-то Севе всякий раз заливаю, отчего это у меня ни одного пятнышка: дескать, так ловко защищаюсь, что никто попасть не может. А как же я в одном журнале видел,-- не сдавался Мишка,-- один дядя весь до крови избит. Это ты видел профессионального боксера,-- пояснил Вадим Вадимыч.-- Знаешь, что это такое? Это когда спортсмены за свои выступления деньги получают, а спорт становится одной из самых тяжелых и опасных профессий. Ну, тот бокс на наш совсем не похож. Когда мы встречались со сборной любительской командой Англии в Лондоне, мы видели их бои. Как бы вам получше рассказать, как все это происходит?..-- задумался Вадим Вадимыч и оглядел всех.-- Ну, прежде всего представьте себе огромный, переполненный беснующимися зрителями зал, в котором так накурено, что даже ринг едва виден. Но ведь это вредно для боксеров, дышать мешает,-- сказал Комаров. Вот и мы об этом же сразу подумали,-- вздохнул Вадим Вадимыч,-- но куривший рядом с нами господин удивленно посмотрел и сказал: "Я плачу деньги и не желаю испытывать никаких стеснений!" Начались бои. Ну, что можно сказать о профессиональных боксерах, об их технике? Очень невысокого уровня. Да, невысокого.-- Вадим Вадимыч обернулся к Борису и Комарову: -- Что-то вроде нашего второго разряда. Представляете себе? Размашистые, неточные удары, открыты, и, что особенно нас всех поразило, уж очень часто нарушают правила: наносят удары по затылку, бьют ниже пояса, норовят зацепить предплечьем, толкаются. У нас давно бы прекратили бой и выгнали таких с ринга, но рефери смотрел на все явно сквозь пальцы, так как публике, как мы потом заметили, такая манера ведения боя нравится. И чем больше нарушались правила, тем в большее неистовство она приходила. Поднимался дикий вой, свист, истошные крики: "Бей по мозгам, Джонни!", "Скинь эту рыжую жердь с ринга, Джек!" То же самое творилось, когда выходила и вторая, и третья, и четвертая пара. Перед шестой вдруг объявили, что один из зрителей, официант такого-то ресторана, вызывает на бой чемпиона Глазго. И действительно, на ринг взобрался этакий розовощекий, не спортивного типа бодрячок с довольно круглым животиком, которого встретили криками восторга. Это почему же? -- удивился Мишка и недоуменно огляделся. А потому что каждый понимал, что сейчас будет нечто комическое, да еще сверх программы, за которую он платил деньги. Бодрячок объяснил, что вот он, как положено, внес заклад во столько-то фунтов стерлингов и сейчас покажет всем, как нужно драться понастоящему. Его противник, звероподобной внешности детина, от нетерпения переминался с ноги на ногу. Он отказался пожать ему руки перед началом боя, показывая, что презирает его и будет биться не на живот, а на смерть. Мы просто не понимали, каким образом от свиста и криков не обрушивался потолок зала. Но вот бой начался, и нам сразу стало ясно, что это липовая, заранее отрепетированная встреча, так как детина, хоть и делал вид, что хочет убить толстяка, наносил удары явно не сильно, то и дело мазал, шлепал по плечам, защите, а под конец промахнулся, упал и стал трясти рукой--дескать, повредил!--и отказался от продолжения боя. Победу дали толстяку. Да зачем же?--удивился Комаров. А чтобы побежденный мог вызвать победителя на реванш и публика пришла посмотреть их бой еще раз, снова внося в кассу стерлинги. Это прием не новый. Таким способом выкачивали деньги у доверчивых зрителей и у нас до революции. Не слыхали об этом? Я читал,-- пробасил Борис.-- "Черная маска" вы зывает на повторный матч непобедимого дядю Ваню, так как не согласна с решением жюри!" А сами потом в трактире вместе водку пили. Да-да,-- подтвердил Вадим Вадимыч.-- Вот и тут стало твориться что-то невероятное: все выли от восторга, аплодировали гордо расхаживавшему пузатику, вскакивали с мест. В последних рядах даже подрались. Вот здорово! -- захохотал Мишка. Но не все бои, конечно, носили такой характер. Несколько пар под самый конец оказались очень высокого класса. Но тут мы увидели другую сторону профессионального бокса: страшную жестокость, желание во что бы то ни стало вырвать победу, так как победителю выплачивается значительно больший гонорар, чем побежденному. Кстати, вы знаете, что профессионалы боксируют не как мы, в мягких, десятиунцовых перчатках, а в более жестких, шестиунцовых, очень похожих на те, в которых мы на снарядах работаем? Они же как каменные! -- зябко поежился Комаров. Вот, представляешь себе, как в такой перчатке ударить можно? Ломают носы, ребра, убивают даже. Один бой протекал так, что даже нам, много видевшим, показался ужасным. Боролись за право встретиться'с чемпионом Европы в среднем весе, то есть опять же за то, чтобы получить более высокий гонорар. И уж тут все было начистоту. Оба бойца крепкие, хорошо сложенные ребята лет двадцати пяти -- тридцати. Удары отработанные, точные.-- Вадим Вадимыч назидательно оглядел нас.-- Ни одного лишнего движения, каждый маневр тщательно продуман и выверен. Понимаете? И этому у них не грех поучиться. Один лондонец, другой из Шотландии. Семь раундов бой шел с переменным успехом. В восьмом англичанин, работавший в низкой американской стойке, на прямой левый ответил страшнейшим крюком справа в челюсть, от которого шотландец потерял сознание. И вот, пока он падал, англичанин успел ударить его справа, слева и еще раз справа. И он бил бы еще, да рефери оттолкнул в сторону. И тут я увидел, что чем жестче бой, тем это больше по душе зрителям. Все опять стали с воем вскакивать с мест, рваться к рингу. А рефери преспокойненько отсчитывал нокдаун. Это вы знаете, когда до десяти считают и кто не успеет встать, тот объявляется побежденным нокаутом. Ага, знаем! -- ответил за всех Мишка.-- Что же дальше? Англичанин победил, да? Пока нет, гонг помешал. Шотландец кое-как поднялся, качаясь, пошел в свой угол и буквально упал там на табурет. Его сразу же стали обмахивать полотенцем, брызгать водой, что-то давали нюхать, пить. Но он все равно не сумел оправиться и в следующем раунде еще пять раз грохался на пол. Мы были увере ны, что рефери прекратит бой, ведь всем же ясно: англичанин сильнее, победа за ним, и не к чему продлевать бессмысленное избиение. Но никто и не думал об этом. Англичанин совсем озверел и, чтобы противник не падал и его можно было продолжать бить, прижал к канатам и яростно бил, бил, бил! Я оглянулся в надежде хоть на лицах зрителей увидеть осуждение происходящему -- ведь это уже не спортивное состязание, а убийство. Но ничуть не бывало: возбужденные красные рожи, дикие глаза, перекошенные в крике рты. "Добей его, Том, добей!", "Заставь эту рухлядь уползти с ринга!" В общем, чем бы это кончилось, неизвестно, но, к счастью, англичанин и сам изрядно выдохся, промахнулся, и шотландец мешком рухнул к его ногам. Мы вышли из зала совершенно подавленные и растерянные. Это варварство ничуть не уступало по жестокости гладиаторским боям в Древнем Риме! Вот так состоялось наше первое знакомство с профессиональным боксом. Некоторое время в раздевалке было тихо, все думали свое, потом Мишка сказал: Это они из-за денег. Они за бои много долларов получают... Не все,-- глядя перед собой, как бы продолжая видеть то, о чем только что рассказывал, возразил Вадим Вадимыч.-- Только чемпионы. Остальные же, когда уходят с ринга, остаются без гроша и нередко еще инвалидами. Да и о чемпионских долларах, кстати, слишком раздуто западной прессой. Факты показывают иное.--Он обернулся к Мишке: -- Вот ты слыхал, например, о замечательном негритянском боксере Джо Луисе?.. Нет? Это был великий боец, он пока дольше всех в истории бокса удерживал звание абсолютного чемпиона мира. Когда же состарился и бросил выступать, оказалось, что он весь в долгах. И одно время знаешь чем на жизнь зарабатывал? Отбивал чечетку на эстраде в каком-то кабаре. Вот так. Мишка ничего не ответил, а я слушал и про себя очень жалел, что все-таки зря в нашем боксе синяков не ставят. Но дня через три после этого разговора мне все же повезло: подсадили под правый глаз, ничего себе, приличный фингал. Вообще-то, если уж честно, то он получился вовсе и не от бокса: играли в баскетбол (мы теперь частенько во что-нибудь играем вместо разминки), и мне нечаянно заехали локтем. Но Севе я этого, разумеется, не сказал, а то уж он совсем, наверно, черт знает что обо мне думает! Езжу-езжу -- и все ничего! Мать, конечно, сначала испугалась, но потом увидела, что чепуха, успокоилась. Зато уж дядя Владя целую неделю злорадничал: "Что, все-таки заслужил медаль, да?!" 18 Это произошло в воскресенье. Стоял солнечный морозный день, и вся наша секция вместе с Вадимом Вадимычем поехала кататься на Ленинские горы на лыжах. Я попросил разрешения взять с собою Севу. И он с уважением глядел на Бориса, Комарова и других рослых ребят. "У, вот уж это настоящие боксеры, верно?" -- то и дело говорил он мне. И я даже обиделся: будто мы с Мишкой, с которым я его познакомил, были не настоящие. Катались мы здорово, с самых высоких гор съезжали. И хоть я дал Севиной маме слово как следует следить за ним и позволял залезать только на небольшие, он все равно вскоре был похож на комок снега, потому что то и дело падал и кувыркался; а раз так зарылся в сугроб, что мы с Борисом едва нашли и вытащили. Все смеялись, а он все равно лез и лез на горы, объяснив мне потихоньку, что так он вытренировывает храбрость и волю. И вот, когда мы все досыта накатались и двинулись домой, Вадим Вадимыч, улыбаясь, вдруг сказал, что скоро некоторые из нас будут участвовать в настоящих состязаниях. Правда, пока еще ничего не известно, где, когда, но завтра утром будет специальное заседание и он все узнает. Сказал просто, даже весело, но мы все сразу притихли. Заметив это, Вадим Вадимыч предупредил: --Только уговор: ни в коем случае не думать об этом. А на тренировке поговорим поподробнее, решим, кто войдет в команду, а кому еще рановато. Хорошо? Я вместе со всеми пробурчал, что да, хорошо, а сам удивился, да как же это можно -- не думать?! Отмахнулся от Севы, который все спрашивал о чем-то, машинально простился с тренером и товарищами и, потянув осоловевшего и еле двигавшего от усталости ногами Севу за рукав, тяжело зашагал к дому, точно мне на плечи опустилась невидимая тяжесть. --Да что ты так медленно? -- раздраженно оборачивался я к Севе, у которого то и дело вываливались из рук то лыжи, то палки.-- Ну ладно, давай уж мне все. По лестнице мы еле взобрались -- она стала будто еще круче и выше. Сева раз даже чуть вниз не скатился, за меня удержался. Вышедшая навстречу Денежкина всплеснула руками: --Баттюшки мои! Да где же ты так вывалялся? А его папа перебил ее: Ну что ты понимаешь -- "вывалялся"! Зато посмотри, сколько они сил набрались! Верно, друзья? Угу,-- еле выговорил Сева и перевалился через порог, позабыв даже про свои лыжи. Когда на следующее утро я шел в школу, то в двух шагах ничего не видел -- так крутила метель. Она то била в лицо, то, наоборот, подхлестывала в спину. Машины ехали медленно, у них вовсю горели фары, но все равно было плохо видно, точно снег, метавшийся вокруг фар, уносил с собою часть света. Так же беспокойно было и на душе. Я так и не решил,, хотя вчера целый час заснуть не мог, что же все-таки лучше: участвовать в состязаниях или не участвовать. И очень хотелось, и в то же самое время было страшно. И потом: участвовать и проиграть -- позор, а не попасть в команду, значит, считаться слабым -- тоже позор. Вот и пойми, что лучше. На уроке физкультуры (он был первым) я решил попробовать свои силы. Попросил Жору, который баловался с волейбольным мячом, прижать его к груди, чтобы по нему можно было стукнуть. -- А, какой хитрый! Давай сначала я! --Ну ладно, валяй.-- Я взял мяч и прижал.--Бей! Жора оглянулся и, смешно вытаращив глаза, по-девчачьи размахнулся и ударил. Я даже не покачнулся, только слегка напряг мышцы живота, чтобы больно не было. --Ну вот, теперь держи ты,-- сказал я, передавая ему мяч. И, прицелившись, коротко, без всякого замаха -- будто и не я! -- ударил справа и испугался, так как Жора вдруг беззвучно открыл рот, а на глазах у него навернулись слезы. Потом он все-таки продохнул, сердито бросил мяч в сторону и пошел прочь. --Да ты не обижайся! -- догоняя, стал уговаривать я его.-- Ведь это я не со зла, а для того, чтобы попробовать... --Чего попробовать? -- сразу же насторожился он. Я замялся и кое-как перевел разговор на другое: предложил ему подняться, кто быстрей, на одних руках по канату. Жора всегда считался здесь чемпионом, запросто всех обгонял и очень гордился этим. --Ладно,-- сразу же смягчившись, сказал он,--давай,-- и весело крикнул старосте, чтобы тот был судьей. Мы подошли к спускавшимся с высоченного потолка толстым .и шершавым канатам -- лицо у Жоры прямо сияло -- и по сигналу "марш" взялись и начали, быстро перехватывая руками и балансируя ногами, подниматься. Жора сразу же вырвался вперед, и я даже чуть было не отказался от продолжения борьбы. Но, вспомнив, как постоянно говорил нам Вадим Вадимыч, что никакие неудачи вначале не должны огорчать, стал из последних сил перебирать руками. Вот все ближе и ближе становятся сначала Жорины ноги, потом спина, голова... Стиснув зубы, делаю рывок, и вот уже не он, а я впереди! Вихляясь из стороны в сторону и удерживаясь, чтобы в горячке не помочь себе ногами, первым судорожно дотрагиваюсь до потолка. --Мо-ло-дец! -- услышал я вдруг голос физкультурника.-- Оч-чень хорошо! (Он, оказывается, все видел.) Багровый от напряжения и торжества, обжигая о канат руки, я соскользнул вниз и удивился: все были уже в зале и тоже смотрели на меня, и Лиля! --И вообще, друзья,-- обернулся ко всем учитель,-- вот что значит регулярно посещать уроки физкультуры. Посмотрите, какие у него мускулы стали и какой он вообще сделался сильный! Я смущенно глядел в пол, а в душе все пело: "Все видели! Все смотрели!" А Жора, еще более обиженный и обозленный, хмуро отходил от каната. Он целый урок, явно недоумевая, глядел на меня и, наверно, думал: "Отчего это в самом деле у него все стало так хорошо получаться? Раньше был так себе, никто и внимания-то не обращал, а теперь в пример все время ставят". А я почувствовал себя таким сильным, что готов был ну вот хоть сейчас на ринг выйти! Но это сразу же прошло, как только я приехал во дворец и вошел в раздевалку. Лица у ребят были пасмурные. Вадим Вадимыч с каким-то нарочитым задором поздоровался с нами и, зябко потирая руки, сказал: --Ну вот уж теперь, братцы, я вам могу сказать точно: состязания будут в конце месяца. Так что с сегодняшнего дня мы с вами и начнем к ним готовиться... Я покрепче сжал кулаки, чтобы не дрожали пальцы. Потом Вадим Вадимыч сказал, что теперь наши тренировки будут строиться совсем по-иному. --Раньше мы как? Вначале делали гимнастику, постепенно разогревая мышцы, потом повторяли разученные на прошлых тренировках приемы, знакомились с новыми и лишь после этого надевали перчатки и шли на ринг, чтобы проверить и закрепить там все разученное. Верно? Все хмуро ответили, что верно. --Теперь же будем сначала разогреваться -- два раунда боя с тенью!---и после этого сразу на ринг для спарринга, то есть уже не для учебного, а для тренировочного боя. Ясно? Мы все опять кивнули. --В общем, все будет, как в настоящих боевых условиях, где вам придется сразу же втягиваться в поединок, не тратя до этого слишком много энергии. Понимаете? -- спросил Вадим Вадимыч и, не дав никому ответить, радостно воскликнул:-- И, главное, соревнования будут в нашем Круглом зале! А как гласит народная мудрость? В своем доме и стены помогают! -- весело закончил он и поемотрел прямо на меня. --П-помогают...-- без всякого энтузиазма ответил я. В этот момент я даже забыл, как страстно мечтал выступить в этом самом Круглом зале. Осторожно оглядел ребят: не замечают ли они, что со мною творится. Никто не обращал на меня абсолютно никакого внимания -- все как-то чересчур внимательно слушали и смотрели на тренера. Да! -- спохватился Вадим Вадимыч.-- Между прочим, чтобы никаких изменений в режиме! -- и строго предупредил, чтобы мы ели, пили, спали, учились, как всегда, и не особенно думали о предстоящих встречах. Вот только, пожалуй, неплохо бы употреблять поменьше жидкости: чаю, воды, супу. От этого в каждом из нас станет меньше лишнего весу, отчего мы, оказывается, все только выиграем, так как будем значительно легче чувствовать себя в бою. Ну, сами прикиньте, физику-то знаете,-- говорил он,-- что получится, если, скажем, пронести пять метров лишний килограмм. Сколько бесполезной работы совершится при этом? Пять килограммометров...-- обиженно, что задают такие детские вопросы, пробурчал Мишка. Вот видите! -- обрадовался Вадим Вадимыч.-- А на ринге? Да там вам придется зря таскать этот самый лишний килограмм уже не пять метров, а пять, а то и все двадцать пять километров, а значит, и совершать во много раз больше ненужной, совершенно бесполезной 0x08 graphic 0x08 graphic работы. А зачем нам такая самодеятельность? Уж пусть лучше все те калории послужат нам для победы. Ведь верно? Ве-е-рно!..-- нестройно полетело в ответ. Но только чтобы разумно: не голодать и не испытывать жажды. Договорились? -- Вадим Вадимыч сделался строгим.-- Впрочем, я и так сразу же замечу, кто переборщит: к состязаниям спортсмены всегда приходят свежие, сильные, с хорошим, жизнерадостным настроением, а тот, кто перегнет палку, наверняка будет вялый, унылый, и придется такого отстранить от участия в боях. А теперь скажу, кого мы, посовещавшись со старостой, решили включить в число выступающих. Вадим Вадимыч, вытащив из кармана и развернув хрусткий лист бумаги, начал читать. Те, чью фамилию он называл, радостно вспыхивали и опускали голову. Вот, сдерживая довольную улыбку, потупился Борис, потом Комаров, Мишка -- он последнее время совсем повеселел, так как с помощью Бориса все свои тройки исправил,-- и еще трое. Я стиснул зубы, чтобы они не стучали. Да неужели же я... да неужели же все-таки меня?.. Вспыхнул -- Вадим Вадимыч назвал и мою фамилию и даже посмотрел с таким видом, точно говорил: "Вот видишь, какое доверие мы тебе оказываем, так что старайся!" "Ой, да уж я теперь!.." -- опуская голову и принужденно кашляя, думал я, чувствуя, как меня всего наполняет чувство радости и гордости. Но вслед за этим стал охватывать страх. Вадим Вадимыч кончил читать, сунул листок обратно в карман и сказал: --И еще одно: обязательно делайте теперь минут по десять -- пятнадцать прогулки по утрам. Пройдитесь метров двести -- триста то быстрым, то медленным шагом, чтобы приучить сердце к перемене темпа. Это очень и очень полезно для дыхания. И настроение на весь день бодрое, и на ринге потом никакой усталости. Кто учится в первую смену, тот может делать это по дороге в школу. Договорились? А теперь в зал пора! -- взглянув на часы, закончил он и пошел первым. Все вяло, без того веселого, к какому я привык, оживления, смеха и шуток поднялись с лавок и стали молчаливо выходить в зал. В зале все было так и не так. Так же строго белел канатами ринг, так же покойно висели на тонких тросах груши и мешки, так же из широких, припущенных внизу снегом огромных окон был виден пустынный белый двор. И в то же самое время все было какое-то притихшее, настороженное, и почему-то казалось, что вот-вот из-за неподвижно висящего кожаного мешка или груши выглянет будущий противник. Бой с тенью я делал, ничего не видя перед собой и ни о каких приемах и технике не думая. Все тело наполняла неприятная вялость, а в голове было пусто-пусто. Вадим Вадимыч что-то говорил, советовал, показывал, но было непонятно, что именно. Когда же вышел на ринг, то вообще забыл все, чему учился. А в голове без умолку звучало: "Драться! Ты скоро будешь с чужим драться!.. Да хватит, хватит же,-- урезонивал я себя.-- Вадим Вадимыч сказал, что противники будут такие же, как и мы, и по весу, и по силе, и по технике. Не бывает так, чтобы к опытному бойцу выпускали неопытного..." -- Ничего! -- подбодрил Вадим Вадимыч, когда раунд окончился и я, ненавидя и презирая себя, вылезал из-под канатов,-- Вот только немного напряженно держался. Последи за этим в бою с тенью. А так -- ничего! -- И он пошлепал меня по спине. А мне показалось, что он говорит не совсем искренне. 0x08 graphic В душевой мы кричали, пели и шлепали друг друга по мокрым спинам в этот день гораздо сильнее, чем всегда. . Мишка особенно отличался. А когда уходили, то один другого молодцеватее прощались с Вадимом Вадимычем, который хоть и тщательно прятал лукавую улыбку, но все же проговаривался глазами, что уж ему-то все это очень хорошо знакомо. На улице было тихо, и воздух был такой чистый! Шли гурьбой, громко говорили о том о сем, стараясь не затрагивать того, что всех мучило. И все-таки кто-то не удержался, брякнул, что неделю назад видел тренировку в "Динамо" и что там ребята очень здоровые... И все сразу же замолчали. Потом Борис хмуро сказал, что если здоровые, то, значит, и весят много, а стало быть, им с такими же здоровыми и боксировать дадут. Это простое и ясное рассуждение всех ободрило, и мы снова стали наперебой говорить, а мне захотелось поскорее похвалиться перед Севой. Едва дождался, когда мы с Мишкой приехали на нашу станцию и пошли каждый в свою сторону. Дядя Владя сказал, поправляясь на табуретке: --Где же это ты так долго? Денежкин твой минуту двери постоять на пяте не дает -- так и шныряет!.. Не успел он договорить, как дверь действительно отворилась и в нее просунулась голова Севы. -- Дядя Владь! А Гена еще...-- начал он, но заметил меня и уже другим голосом сказал: -- А, пришел? Пришел,-- направляясь в свою комнату, ответил я гордо и, скидывая с себя пальто, сказал небрежно, что скоро буду драться. С Митькой, да?! -- обрадовался Сева (тот его еще раз обидел: лыжную палку сломал). --Да нет! -- с презрением ответил я.-- Тоже мне противник! Пока сам точно не знаю с кем. С кем-то не то из "Динамо", не то из "Спартака". -- Ух ты-и! -- попятился даже Сева. И я великолепно понял его. В самом деле, чуть не каждый день слышали, с каким уважением произносились везде эти самые грозные названия: на улице, во дворе, в школе,-- и вдруг самому драться с ними. Боясь поддаться этому настроению, я поспешно сказал: Ну и что? Такие же, как и мы, пацаны. Так же у них по две руки и ноги. Так же они перчатки наденут. Не нужно только дрейфить. Старайся показывать судьям все, чему тебя учили в зале: обыгрывать, обманывать,-- и победа обеспечена! Верно! Правильно! Только не дрейфить! -- воодушевился Сева и стал, нелепо размахивая кулаками, показывать, как он бы запросто расправился с любым динамовцем или там спартаковцем. И мне стало казаться, что и в самом деле нет ничего легче, как завести в самую что ни на есть глупейшую западню любого противника и набрать нужное для победы количество очков. "У-ух, если б вот сейчас выпустили!--стискивая кулаки, подумал я.-- Уж я бы показал!.." Вспомнил, из чего складывается победа: тренировка и строгий режим,-- испуганно посмотрел на часы. Ого, сколько времени, а мне еще уроки доделывать. Сказал Севе: Ну, ты иди, мне нужно режим соблюдать. Какой режим? Ну-у, это когда вовремя едят, спать ложатся... Как в лагере, да? -- насмешливо спросил Сева.--Эх ты, маленький! --Да ничего ты не понимаешь! В лагере не так! --обозлился я.-- Там горнисты трубят, а я сам. Знаешь, сколько это добавочных сил прибавляет! Сева облизал губы и сразу же насторожился: --Прибавляет? Это точно? Конечно! Тогда... тогда и я буду. А как? -- Ну как? Ложись спать пораньше, вставай пораньше, делай зарядку и по пояс... Хотя ладно, это уж можешь не делать. Ешь вовремя... Да это я и так делаю,-- обиженно перебил Сева,--вот только мама все время с хлебом заставляет. Правильно, так и надо. И еще по утрам до школы нужно менять темп: то быстрее, то медленнее ходить. Для дыхания, понял? Вот. А теперь иди, соблюдай режим. Когда за Севой гулко бухнула дверь, я вдруг ощутил, что меня снова охватывает тревожное чувство. Мать, вернувшись из библиотеки, где она теперь каждый день готовится к экзаменам, даже спросила, отчего это я такой задумчивый, и приложила к моему лбу свою узкую холодную ладонь. Когда мы поужинали и я, доделав уроки, лег спать, то долго-долго не мог заснуть: все время видел перед собой наступающего на меня мускулистого дядю и отбивал его огромные кулачищи. 19 На улице было холодно и еще горели фонари. Ночью нападало много снегу, и весь двор как бы приподнялся, отчего флигель стал казаться еще меньше. Тропинка, которая вела к воротам, была вся засыпана, и за угол дома вели лишь глубокие черные ямы -- следы. Старательно перепрыгивая из одного следа в другой и все равно чувствуя, что в ботинки набивается снег, я выбрался за ворота и огляделся: мостовая была уже чистая и вся разноцветно искрилась под светом фонарей, а тротуары расчищали дворники, дружно грохоча на всю улицу своими огромными фанерными совками, и воздвигали вдоль тротуаров снежные валы. Я взял портфель поудобнее и, глядя себе под ноги, решительно пошел, постепенно ускоряя шаг. Дворничиха Егоровна крикнула, думая, что я боюсь Митьки: --Да ты не беги! Этот бандит еще спит небось! Я ничего не ответил, потому что тогда пришлось бы останавливаться и сбивать дыхание, а этого, Вадим Ва-димыч предупреждал, делать не рекомендуется. Когда я подходил к школе, то с удивлением почувствовал, что весь разогрелся: щеки горели, по телу разливалась какая-то необыкновенная легкость и бодрость. Жора, часто дыша -- за мной гнался! -- спросил: Чего ты так? Как? -- делая вид, будто не понимаю, переспросил я. Конечно, хотелось рассказать, что скоро буду выступать в настоящих состязаниях, что поэтому так и шел. Но не решился: скажешь, а потом вдруг... Ну-у, вот так: весь согнулся и то бежишь, то шагом идешь,-- пояснил Жора. А, просто так,-- ответил я и быстро отошел от него, будто вдруг что-то очень важное вспомнил. Весь день я чувствовал себя великолепно. Хотелось прыгать, возиться, дурачиться. И поэтому, когда в классе стали сговариваться идти вечером на каток, я, узнав, что пойдет и Лиля, тоже захотел. Ребята уже несколько раз ходили, да так получалось, что мне как раз нужно было ехать во дворец. Но сегодня суббота, и я свободен. На последнем уроке сидел и только и думал, как буду кататься с Лилей. Когда шел домой, на площади встретил Севу. Он тоже менял темп: то, согнувшись, трусил рысцой, то вдруг резко затормаживал и еле плелся. Зачем же так? Надо постепенно! Ничего, и так хорошо. Знаешь, сколько у меня уже дыхания прибавилось? Вот только мне не нравится, что когда медленно, то все время думаю, что в школу опоздаю.-- И он двинулся дальше. Я ухмыльнулся, покачал головой: "Ох, Севка! Вот какой чудак этот Севка!" Возле нашего дома стоял самосвал. И Егоровна, натуживаясь, бросала в кузов деревянной лопатой снег. Я обрадовался: мне же очень полезно поработать. Подскочил к дворничихе: Дайте! Ну дайте, пожалуйста, я! -- и, кинув на край тротуара портфель, выхватил у нее лопату. Ну валяй, валяй,-- утирая фартуком свое багровое, в мелких бисеринках пота лицо, ответила дворничиха.--Да где же ты раньше-то был? Я вон уже какую пропасть перешвыряла! Я нетерпеливо вонзил лопату в снег, но сразу же понял, что захватил слишком много и не подниму. Ох, сколько! Так и лопата может переломиться! -- схитрил я. Не переломится, не переломится! -- не разгадав моей уловки, успокоила дворничиха.-- Не бойсь, поддевай, поддевай поболе! Из ворот показался Митька. Я опустил лопату. --Ну, чего тебе? -- сердито обернулась к нему дворничиха. -- Да ничего! -- нахально ответил он и зло посмотрел на меня. Он все не мог простить того унижения, которое ему пришлось испытать тогда во дворе. Прошел, делая вид, что не замечает лежащего на краю тротуара портфеля. Но, поравнявшись с ним, неожиданно размахнулся, изо всех сил ударил по нему ногой и, гогоча, бросился прочь. Я стиснул ручку лопаты: дать ему наконец взбучку или в последний раз стерпеть? С презрением посмотрел на обернувшегося врага. Ведь одного-единственного удара из тех, которыми теперь владел твердо, хватило бы! Но удержал себя, убеждая, что не стоит позориться из-за такого дурака. Вот если бы он вернулся и полез -- тогда бы... А то еще дойдет до Вадима Вадимыча, он рассердится, скажет, чтобы я вышел из строя. Да и вообще стыдно на улице драться, как хулиган какой-нибудь или пьяный. Ну и правильно, что стерпел, нечего с такими балбесами связываться,-- словно прочитав мои мысли, в сердцах сказала дворничиха.-- Будешь докидывать-то? -- кивнула она на остатки снега. Буду,-- беря лопату, задумчиво ответил я и снова стал сначала неохотно, а потом все более и более увлекаясь, бросать в кузов лопату за лопатой, радуясь той ловкости и силе, с которыми действовал. Когда снега на мостовой не осталось, я отдал благодарной дворничихе лопату и, гордясь собой, вошел во двор. Двор был пустынный, а снег такой пушистый и белый, что очень захотелось пробежаться по нему. Но я сдержался-- скажут еще: маленький! -- и степенно пошел к своему подъезду. Ямочки, по которым прыгал утром, уже соединились и превратились в узенькую тропинку с высокими и неровными краями. "Ну что состязания? Выйду -- и так начну!.." -- с радостным нетерпением подумал я и, оглянувшись, ударил свободной рукой по воздуху и смутился. От сарая, как бы обнявшись с охапкой дров, по-медвежьи шагал дядя Владя. Я хотел поскорее убежать домой, но он окликнул меня: --Эй-эй, обожди! Дверь откроешь. По лестнице поднимались молча, и я даже подумал, что дядя Владя ничего не заметил. Но, когда вошли в кухню и дядя Владя с грохотом бросил возле своей двери дрова, он ехидно спросил: А чего это ты кулаками понапрасну машешь? Я нахмурился: Да та-ак... -- Так! -- передразнил дядя Владя.-- А нужно не так, а... Опять этот стервец весь наш сарай ободрал! Да я бы на твоем месте знаешь как бы ему подлил! Когда пришел из школы Сева, дядя Владя опять заговорил, что пора наконец этому Рыжему "накостылять". Я только одного никак понять не могу,-- удивлялся он.-- Ходишь-ходишь ты на этот свой бокс, учишь- учишь там всякие приемы и все еще не можешь! Ну вот ты попробуй, ударь-ка мне.-- Он выпятил свой и без того круглый тугой живот.-- Я погляжу, как тебя там настропалили-то. Давайте я!--лихорадочно облизав губы, обрадовался Сева. Ну ты помалкивай, помалкивай, когда старшие говорят! -- сразу обрезал его дядя Владя.-- Еще молоко на губах не обсохло. "Не обсохло"! -- обиженно пробурчал Сева.--Мне же Гена все показывает... Ну, чего ж ты? -- не обращая больше на него внимания, снова спросил меня дядя Владя.-- Ну вот валяй, попробуй. И я тебе сразу точно скажу: одолеешь Митьку или нет. Я нерешительно посмотрел на Севу и, прочитав в его нетерпеливых глазах: "Да бей, чего ты!" -- ответил: --Ладно, сейчас.-- И, став в стойку, шагнул прямо на надувшегося дядю Владю и легонько, боясь причинить ему боль, ударил справа по животу, который он на всякий случай загородил телогрейкой. Э-э! -- сразу же выпустив воздух, насмешливо протянул он.-- И все? И весь твой бокс тут? А еще на метро, как настоящий, ездишь, деньги тратишь! Да я же несильно! -- вспыхивая от досады, косясь на разочарованного Севу, начал оправдываться я.-- Я просто вас пожалел, а то вы еще... Эх, ты-и, "пожалел", "а то еще"!--ликовал дядя Владя.-- Уж скажи, что сильнее не умеешь, вот и все! Ну давайте еще раз, давайте! -- взглянув на меня, стал наступать на него Сева.-- Что, боитесь, да? -- Ну ладно, на, бей! -- снисходительно, выходя на середину кухни, сказал дядя Владя, снова загораживая живот, и опять надулся. Я прикинул взглядом дистанцию, стал в стойку и прицелился. "Сразу бить туда, куда задумал, не следует,-- вспомнились вдруг слова Вадима Вадимыча,-- надо сначала отвлечь внимание противника в другую сторону". --Ну что же ты? -- торопил дядя Владя. Я шагнул на него, делая вид, будто собираюсь заехать ему по скуле слева, а когда он испуганно отшатнулся и выпустил воздух, провел полновесный удар правой прямо в солнечное сплетение. Дядя Владя ошалело вытаращил глаза, раскрыл рот, а потом схватился обеими руками за живот и, медленно сгибаясь, натужно загудел, как пароход на Москве-реке. Я побледнел, не зная, на что решиться: броситься дяде Владе на помощь или же дать стрекача. А Сева, будто на него ветром дунуло, подскочил к двери и на всякий случай приотворил ее. Наконец дядя Владя затих, выпрямился, подвигал бровями, словно проверяя, на месте ли они. Уф! -- облизав запекшиеся губы, сказал он, шумно вздохнул и потрогал живот. Ну как, дядя Владь? -- деловито осведомился от двери Сева.-- Одолеем мы этого рыжего дурака или не одолеем? Брысь отсюда, бродяга этакая!--топнул на него, вдруг рассвирепев, дядя Владя и, увидев, что Сева мгновенно скрылся за дверью, обернулся ко мне: -- Эх, ты, я специально надувался, чтобы ты не того... А ты вон как! Сначала, значит, в морду, а когда я воздух-то с перепугу выпустил, и треснул... прямо под дых! Разве ж так можно? Ты бей честно, без всяких фокусов. Да нас так учили...-- виновато ответил я. "Так учили"! -- возмущенно сказал дядя Владя и ушел к себе. А как только дверь за ним затворилась, в кухню, беззвучно смеясь, на цыпочках вошел Сева и стал изображать, как дядя Владя схватился за живот и разинул рот. ...Я едва дождался, когда можно было пойти к Крымскому мосту, где мы все сговорились встретиться. На улице стало совсем темно, опять горели фонари, а легкий морозец пощипывал щеки и нос. Мы все быстро собрались и тронулись к парку, наперегонки разбегаясь и скользя по отполированным ледышкам. Лиля спросила меня, почему я еще ни разу не ходил с ними на каток, и я, не найдя что ответить, поскорей перевел разговор на другую тему: врать ей очень не хотелось, а признаваться во всем было еще как-то страшно. И вот тут-то и произошло событие, которое сразу же подняло меня в глазах ребят. Когда мы подошли к кассам катка, староста собрал со всех деньги и пошел покупать билеты, а мы с Жорой и остальными ребятами и девочками стояли и ждали его. И вдруг к Лиле -- она была самая красивая из всех девочек в своей голубенькой курточке с капюшоном и складненьких брючках,-- вихляясь, подлетел какой-то стиляга без шапки и сказал, нахально беря ее за локоть: -- Разрешите вас пригласить, мадам? Жора и все остальные ребята, увидев, что он большой ростом, сделали вид, будто ничего не замечают, и даже отвернулись от Лили. А я, живо сунув кому-то свои коньки, шагнул к нахалу и, глядя ему прямо в глаза, спокойно сказал, чтобы он сейчас же отпустил Лилю и шел своей дорогой. Говоря это, я был уверен, что тот меня непременно послушает. И парень, который возвышался надо мною почти на целую голову, в самом деле отошел. Все страшно удивились. Как это я и такого большого не испугался! А мне вдруг в первый раз стали понятны слова отца -- да и Вадим Вадимыч то же самое говорил! -- что в любом столкновении не сила главное. И уж теперь точно знал что: уверенность, вера в себя. Лиля все время смотрела на меня, а когда мы переоделись и вышли на лед, то и кататься старалась рядом. А Жора никак не мог успокоиться, все спрашивал, что да что я такое показал тому пижону, отчего он, такой большой и нахальный, сразу же послушался. Я честно ответил, что ничего, а сам все думал, какая же это все-таки важная штука -- воля, твердый характер! Ведь стиляга даже не знал, сильный я или нет, а сразу же уступил. А каким могучим может быть человек, если он к своей воле да еще и силенок поднакопит!.. Домой возвращались еще шумнее. Жора совсем разошелся, даже толкал незнакомых ребят, а если те оборачивались, сразу же на меня смотрел -- дескать, имейте в виду. Когда я, счастливый, раскрасневшийся, ввалился в кухню, то едва не столкнулся с дядей Владей и даже попятился. Но дядя Владя сказал: --Куда же ты? Постой... Я остановился, а дядя Владя, сдвинув к носу брови, продолжал: Давеча я тут на тебя осерчал. Теперь вижу --зря, сам виноват. Насчет же Митьки прямо скажу: по бьешь его за одну минуту. Так что завтра же его, стервеца, где-нибудь и прищучь! Не буду. Это почему? Нечестно. Тренер говорил, что это нападение вооруженного на безоружного. А как же он на тебя с палками и камнями налетал? Об этом твой тренер ничего не говорил? Нет. Он сказал, что настоящим боксерам позорно на улице драться. Вот если пристанет, тогда еще туда-сюда, а так не буду. И тут же вспомнил, как нам рассказывал Вадим Вадимыч, что если бы всех боксеров поселить на одной улице, то это была бы самая спокойная и тихая улица во всей Москве, потому что сами боксеры не курят, не пьют и поэтому не безобразничают. Но уж и другим хулиганить на своей улице тоже не позволили бы. 20 И еще одна тренировка тянулась у нас невесело: каждый молча делал свое дело, никто в шутку не толкался, не шлепал по спине грушей, не старался задеть скакалкой. Даже в душевой, как сказала уборщица, горла не драли. Но прошли третья, четвертая, пятая тренировки -- и мы все мало-помалу свыклись с тем, что участвуем в состязаниях. Я еще старательнее выполнял по утрам зарядку, умывался по пояс и делал до школы прогулку, как учил Вадим Вадимыч,-- менял темп. Сева-то уже давно все бросил -- он два раза опоздал из-за этого в школу. Я зря не пил воду, просил мать, чтобы она мне поменьше супу наливала. Ну, она, конечно, не понимала, как это важно, и я два раза заметил, что она тайком подбавляет в мою тарелку. Из-за этого мы с ней чуть даже не поругались, но она увидела, что я прав, и сказала: -- Ну хорошо, пусть будет по-твоему. Но как только я немного освобожусь, обязательно схожу к вашему тренеру и все как следует выясню, потому что не верю, чтобы он вас так учил: перед соревнованиями, наоборот, надо как следует силами запасаться. Ну как ей объяснить! Я сказал, что пожалуйста, иди, сама увидишь, что я ничего не перепутал. И стал еще тверже придерживаться режима и поэтому чувствовал, как все мое тело наливалось и наливалось силами. За один прием, например, взбегал в школе на третий этаж -- и пульс нисколечко не увеличивался. А оттого, что я все время носил с собою в кармане мяч, кисти стали такие сильные, что раз, здороваясь с Жорой, так его руку сжал, что он даже на цыпочки приподнялся, а потом целую минуту рукой тряс. На уроках физкультуры, если только кто-нибудь заходил в зал (директор, заведующая учебной частью или же какая-нибудь комиссия из роно), учитель только меня всем и показывал: "Вот посмотрите, как при системе, которую я начал вводить с этого года, развиваются ученики!"--и заставлял меня подтягиваться на турнике, 0x08 graphic 0x08 graphic пробегаться или же взбираться по канату. Жора теперь даже и не обижался на меня -- понял, что я в самом деле сильнее его. Ведь обижаются-то когда? Когда этого еще не знают. Но не только я, а все, кто готовился к состязаниям, чувствовали себя здорово. Борис, например, первенство школы по лыжам выиграл, хотя до этого, сам признался, ходил маловато: "На всю дистанцию дыхания хватило!" Да и как могло быть иначе. Ведь мы на тренировках ничего так не развиваем, как дыхание. А раз так, значит, с каждым разом это получается все лучше. Борис по секрету сказал мне, что уж меня-то наверняка включат в команду, несмотря на то что к встрече готовилось народу гораздо больше, чем требовалось, и каждое место в команде страховало по три человека. То же самое Борис сказал и про Мишку. Мишка сразу загордился, стал даже с новым чемоданом в зал приходить. И вот тут-то вдруг и явилась его мать. Прошла по раздевалке прямо в пальто, платке и валенках. --Это безобразие! -- увидев Вадима Вадимыча, сразу же закричала она.-- Они меня с мужем обманули! Ни каких бумажек я не подписывала! Вадим Вадимыч сказал ей: --Успокойтесь, успокойтесь, пожалуйста. Мы вот сейчас сядем рядком и все как следует выясним! -- и увел ее в тренерскую комнату. В раздевалке никого не было, так как до начала тренировки оставалось еще минут пятнадцать и все ушли в Круглый зал смотреть выступления штангистов. Мишка, весь бледный, трясущийся, подкрался к двери в тренерскую и стал слушать, о чем станет говорить там с Вадимом Вадимычем его мать. Я тоже на цыпочках подошел поближе. --Чему вы здесь обучаете ребят? Хулиганству вы обучаете, вот чему! И я не позволю своему сыну!..-- горячилась она. Вадим Вадимыч слушал, а потом все так же спокойно говорил: --Не волнуйтесь, да не волнуйтесь же, пожалуйста. Иначе мы с вами друг друга не поймем и только напрасно потеряем время, которого у меня, кстати, очень мало. И чтобы поговорить со мной, вам придется приезжать сюда еще раз. Это подействовало. Ехать во дворец еще раз ей, наверно, не очень-то хотелось. И Вадим Вадимыч спросил: Ну, так чем вы недовольны? Что, ваш сын перестал слушаться вас? Нет! Тогда, может, он в школе начал хулиганить? И этого не говорю! В таком случае, может, у него успеваемость снизилась? Мишкина мать ничего не ответила. -- Чего же молчите? Снизилась? •-- Этого я пока не знаю! -- сердито сказала Мишкина мать. --Вот видите,-- все так же спокойно продолжал Вадим Вадимыч,-- вы, оказывается, этого даже не знаете. А вот я знаю: когда ваш сын пришел сюда, у него были, между прочим, троечки. Мы таких не принимаем, но он как-то ухитрился упросить учителей, чтобы их ему в дневник не ставили. Теперь у него ни одной! А потом вы, между прочим, не заметили случайно, как ваш сын развился? Ведь я-то помню, каким он сюда явился! А может, вам известно, как у него окрепла сердечно-сосудистая система?.. Тоже нет? Ну тогда хоть, может, скажете, насколько у него повысилась спирометрия?.. Не понимаете этого слова? Ну, значит, жизненный объем легких... Тоже нет? Ну что же, в таком случае на.все эти вопросы могу вам ответить я! И мы услышали, как Вадим Вадимыч зашелестел журналом группы, отыскивая фамилию Мишки. И в самом деле через некоторое время тренер сказал: -- Вот видите, сколько у него было, когда он пришел в боксерский зал? А теперь? А это как увеличилось, видите? А вот это? А вот тут все его отметки. Видите, как они стали меняться? И теперь последнее: вот вы, входя сюда, уверенно заявили, что я учу ребят хулиганству, что бокс -- это сплошное безобразие. А вот вы знаете, например, что, кроме вашего сына, этим видом спорта занимались и такие выдающиеся люди, как... Но кто еще, кроме Мишки, занимался боксом, мы не узнали, так как в раздевалку вошел староста группы и мы отскочили от двери. -- Только бы уж хоть ушла теперь отсюда, пока больше никого нет! -- беспокойно оглядываясь и поеживаясь, прошептал Мишка. "Это-то верно",-- подумал я, сочувствуя приятелю. Но Мишкина мать ушла, как нарочно, именно тогда, когда раздевалка была полным-полна. Она вышла из тренерской вся красная, пристыженная. И Мишка, увидев ее, хотел было незаметно нырнуть в зал и спрятаться, но она увидела и сказала, что, ладно уж, пусть он не боится и открыто ходит сюда и что она даже с этого дня будет давать ему денег на дорогу, чтобы не просил тайком у отца и не сдавал украдкой молочные бутылки. Мишка обрадовался: Ну вот, а ты что говорила! Так я же не знала, что этим самым делом даже вон какие большие люди занимались! -- ответила она и, оглянувшись на вышедшего Вадима Вадимыча, еще больше покраснела, снова попрощалась с ним: -- Еще раз до свиданьица! -- И ушла, наказав нам под конец: -- Смотрите, как следует рукавицами орудуйте, не подведите учителя!.. И как ни странно, а после ее слов нам всем вдруг и в самом деле очень захотелось не подвести Вадима Вадимыча, и мы тренировались так усердно, что даже сами чувствовали, что здорово выходит. А на следующей тренировке -- еще лучше. А еще через три занятия Вадим Вадимыч сказал, что мы все почти в самой настоящей боевой форме и теперь наша задача только сохранить ее. И он внимательно следил, чтобы мы, намывшись в душевой, посуше вытирались, не выходили на улицу с открытой шеей, не пили из-под крана холодную воду. Комаров, обучив новичков, бодро обращался к ним: "Орлы, будем биться, как львы!" -- на что они тоненькими голосками отвечали хором: "Гав! Гав!" И вдруг однажды -- как гром средь ясного неба! -- Вадим Вадимыч объявил: --Ну что ж, друзья, сегодня нам, пожалуй, неплохо бы перед тренировкой и врача пройти. Справки действительны три дня, а до соревнований уже меньше двух осталось. И вот тут-то я -- а наверно, и все остальные ---снова почувствовал, как начали неметь кончики пальцев и ни с того ни с сего гулко колотиться сердце. В кабинете врача я изо всех сил показывал, что абсолютно не волнуюсь. Остервенело дул в спирометр, приседал пятнадцать раз, подпрыгивал на мысках, тискал то одной, то другой рукой на редкость тугой и неудобный силомер, высокомерно следил, как доктор, обмотав мой бицепс холодным и скользким резиновым мешочком, измерял мне кровяное давление. Потом он долго и надоедливо вертел меня во все стороны и ослушивал, а когда кончил, то с удовлетворением заявил, что очень доволен изменениями, которые будто еще произошли в моем организме, что боксерские тренировки оказали на меня на редкость благотворное влияние, и протянул справку -- допуск на состязания. Теперь от выхода на ринг меня отделяло только время. Тренировались в этот день мы легко. Вадим Вадимыч не разрешил нам даже надеть перчатки. Бой с тенью, снаряды, гимнастика -- и достаточно! -- сказал он, а когда мы вымылись и оделись, как-то чересчур бодро добавил:-- А теперь, братцы, приезжайте сюда не спеша в воскресенье. В чемоданчиках чтобы были чистенькие трусы, маечки, полотенца, тапочки и, самое главное, справки от врача. Ясно? Ну, отдыхайте и ни о чем таком не думайте. Хорошо? Хорошо! -- хмуро ответили мы и, пряча глаза, стали прощаться с ним и выходить из зала. "Не думайте"! Легко говорить! У меня, например, всю дорогу до дома стояли перед глазами воображаемые противники. Все они были здоровенные, с огромными кулачищами и смотрели так же нахально, как Митька Рыжий. В этот вечер я долго не мог заснуть, а потом вдруг словно провалился в черную бездну. Следующий день тянулся мучительно, бесконечно, все мне только и говорило об одном: "Завтра! Завтра! Завтра!.." Я не слышал ни того, что рассказывали в классе учителя, ни того, чему смеялись и радовались на переменках приятели. "Завтра! Завтра! Завтра!.." -- без конца звучало в моих ушах. Лоб и щеки горели -- у меня явно была температура,-- и я едва уговорил мать, чтобы не мерить ее. Во рту у меня пересыхало, и мне все время хотелось пить. Я выходил на кухню и подставлял язык под тоненькую струйку -- ох, какой вкусной, ароматной и чудесной казалась мне обыкновенная водопроводная вода!.. А в ушах раздавалось: "Завтра! Завтра! Завтра!.." 21 Утром я встал бодрый, собранный. И мне даже показалось, что я сделался невесомым -- ну как космонавты, когда их показывали по телевизору из космоса,-- совсем не ощущал своего тела. Однако, увидев чемодан, висящие на спинке стула тщательно отглаженные трусы, майку и белые носки, все вспомнил и как бы опустился на землю. Я с неохотой проделал утреннюю зарядку, безо всякого удовольствия помылся по пояс и, стараясь не глядеть на мать, сел завтракать. Есть абсолютно не хотелось. Но я изо всех сил заставлял себя, что-то уныло жевал, мелкими глотками отхлебывал из стакана чай и все время смотрел на часы. У матери на лице все ярче и ярче проступали красные 0x08 graphic 0x08 graphic пятна. И я слышал, как дядя Владя возмущенно говорил ей на кухне: --Ну что ты, убьют его, что ли? Да это же ему на пользу. Ты погляди: он только здоровее от этого стал. Раньше чуть что -- и заболел! А теперь? Уж ползимы прошло, а он даже носом ни разу не шмурыгнул. Я с удивлением подумал: а ведь верно -- раньше я только и знал, что пропускал занятия в школе, а мать то и дело на ночь салом со скипидаром натирала. Эх, только бы не опозориться, только бы не оплошать! Что уж там душой кривить, о победе я даже и не помышлял, только бы хоть потом не смеялись!.. Наконец настало время, когда можно было встать и небрежно сказать матери: --Ну, я пошел! Сева, который напросился ехать со мной, сразу же схватил чемодан, чтобы мне зря не тратить силы, но тут же уронил его, все вывалил на пол. И хотя мать убеждала, что ничего не помялось и не запачкалось, я с досадой посматривал на своего неуклюжего оруженосца. У самого порога мать торопливо поцеловала меня в щеку, точно насовсем прощалась, а дядя Владя, суетясь и треща своей табуреткой, крикнул: --Ни пуху ни пера! Ни пуху ни пера!..-- И сразу же свирепо добавил: -- Да посылай к черту, не стесняйся! Я послал его туда, куда он так горячо просил, и мы вышли. Митька, игравший возле своего флигеля сам с собой в хоккей, погрозился нам клюшкой. Мы поспешили на улицу и пошли к метро. В голове была какая-то странная пустота. Сева что-то говорил и то и дело посматривал на меня, так как на все его вопросы (он потом мне это сказал) я отвечал совсем не то, что было нужно. Скажу честно: я не видел толком ни улицы, ни машин, ни прохожих. А день стоял великолепный: небо было высокое, чистое, радостно сияло солнышко, и все искрилось и сверкало вокруг. Под ногами в такт нашим шагам стеклянно взвизгивало на всю улицу. У метро я увидел Мишку, деревянно поздоровался с ним и, не слушая, что он говорит, прошел в высокую дверь, сунул в автомат монету и встал на струящуюся из-под пола ленту эскалатора. За всю дорогу в поезде мы с Мишкой не сказали друг другу и трех слов. Сева понес было какую-то околесицу насчет того, а не могут ли наши противники незаметно подложить в перчатки какие-нибудь железки или гири, но я сразу оборвал его, сказав, что все это глупости и что у нас так никогда не бывает. И мы все опять замолчали. Я чувствовал себя одиноким-одиноким. Мне казалось, что во всем мире только я да нечто ужасное впереди -- и больше ничего. У Мишки глаза были напряженные, а щеки красные, какие бывают тогда, если люди очень сильно волнуются. По дороге к дворцу стали попадаться ребята из нашей секции: и те, кто должен был участвовать в состязаниях, как и мы с Мишкой, с чемоданчиками в руках (я отобрал чемодан у Севы: все-то, сами несли!), и те, что шли поболеть. Мы деловито здоровались, подравнивали шаг и говорили о совершенно посторонних, не касающихся состязаний вещах, словно направлялись не на бой, а на каток или в кино. А когда нас набралось человек двадцать да все разговорились и стали смеяться, я почувствовал себя сильным и уверенным, точно и на ринг предстояло выходить не одному, а тоже с товарищами. Но все вдруг мигом переменилось -- лица у всех опять стали сосредоточенными, движения скованными,-- едва мы вошли в вестибюль дворца и заметили возле огромного зеркала кучку таких же, как и мы, ребят, точно с такими же чемоданчиками. Особенно мне бросился в глаза один широкоплечий, рослый, с таким чемоданом, с какими обычно ходят только мастера (фибровый, с никелированными уголками и запорами). Сердце мое так и рванулось, а губы мгновенно сделались сухими-пресухими. Все наши ребята сразу же замолчали и в растерянности остановились, не смея окинуть стоящих даже взглядом, чтобы хоть попытаться угадать, с кем именно предстоит сражаться. Все казались грозными, сильными и смелыми. Но если бы мы хоть немножечко меньше волновались, то непременно заметили бы, как растерялись и смутились и наши противники: вспыхнули, потупились, потом стали нарочито громко разговаривать, хохотать. Словом, не знали мы, что и это все в порядке вещей, что поединки, борьба за победу между нами, в сущности, уже началась. -- Все собрались? Оч-чень хорошо! -- перебил нашу молчаливую дуэль Вадим Вадимыч, выходя из двери, на которой висела бумажка: "Судейская коллегия". Он был в олимпийском костюме, в таком темно-синем с белыми ободками на рукавах и воротнике, который очень шел к его стройной, мощной фигуре. Но от меня не укрылось, что наш тренер как-то очень уж нервно потер руки, обращаясь к нам. --Тогда пошли в раздевалку! -- кивнул он и повел нас в комнату, которую нам отвели по жребию. Болельщиков наших туда не пустили -- воздух нужен! И они умчались в зал занимать места. --Ну что ж,-- снова нарушил тишину Вадим Вадимыч, когда мы, не глядя друг на друга, разобрали стулья и положили на них свои чемоданы,-- теперь пойдем взвесимся? -- И первым пошел в наш боксерский зал, который выглядел совсем чужим оттого, что там стояли белые медицинские весы и было много народу. В зале было душно и шумно, и чей-то басовитый голос время от времени умоляюще кричал: --Ну, немножечко потише, товарищи, мешаете же работать! Мы протиснулись к стульям и разделись. В одних трусах и ботинках на босу ногу, какие-то жалкие, конфузясь и смущаясь, стали пробираться к весам, где стоял человек в толстенных очках и громко спрашивал перед тем, как пустить на весы: --Спортивное общество?.. Весовая категория?..Справка от врача?.. Вадим Вадимыч тоже стоял подле весов и с виноватой улыбкой добавлял, что мы от волнения забывали сказать: фамилию, год рождения или номер школы... Потом мы снова, ни на кого не глядя, вернулись в раздевалку и торопливо расселись по местам, не зная, куда себя девать. Теперь нас разобьют в судейской комнате на пары и, когда подойдет очередь, вызовут на ринг. Меня всего заполняла зыбкая, гнетущая пустота, словно мне предстояло прыгать с огромной высоты или же нырять в ледяную воду. Вадим Вадимыч взглянул на часы: --Ну что ж, братцы, если хотите, мы можем немного побродить по дворцу, время у нас еще есть... Мы опустили головы. Нет, выходить из раздевалки почему-то не хотелось. --Ну, как знаете,-- не стал настаивать он.-- Только откройте тогда пошире форточку, чтобы воздух был посвежее, а я пойду узнаю, кто в какой паре сражается... Не успел он это договорить, как дверь вдруг резко отворилась и кто-то, часто дыша, крикнул: --Представитель команды, зайдите сейчас же в судейскую комнату! -- отчего по моей спине густо пополз холодок, и я почувствовал себя так, будто за мною прочно захлопнулась крышка западни. "Все! Все! -- звучало в моих ушах.-- Вот сейчас выйдет тот самый верзила с мастерским чемоданом и покажет тебе!.." -- "Но ведь он наверняка тяжеловес или полутяжеловес. И не мне, а кому-то другому придется встречаться с ним",-- возражал я. "Ничего, ничего, сейчас посмотришь!.." Мы молча раскрыли чемоданы и стали копаться в них, точно не знали или видели в первый раз, что там лежит. "Скорей! Ох, поскорей бы уж выходить!" -- все более томясь, думал я. Но время, как нарочно, тянулось медленно-медленно. И еще я клял себя за то, что взял с собой Севу. Не будь его, потом, в случае чего, уж как-нибудь бы оправдался, а тут он все сам увидит. Веселые голоса, смех, доносившиеся из фойе,-- все было чуждым и непонятным. Я сидел и против собственной воли по-прежнему видел перед собой того самого парня и лихорадочно соображал, как же мне себя правильней вести с таким длинноруким и мощным противником. Снова вошел Вадим Вадимыч с листком в руках и удивился, увидев, что мы все уже, как-то незаметно для самих себя, переоделись в боевую форму. --Уже? Готовы? А я вот вам список пар принес.Мы дружно вскочили с мест, но он остановил нас: --Сидите-сидите! Я прочту вслух.-- И сразу же мне: -- Ну, первому досталось выходить тебе, тринадцатая пара. ("Так и есть!" -- похолодел я, вспомнив разговоры дяди Влади, что это очень несчастливое число.) Так вот, противник у тебя приблизительно такого же веса и класса, как и ты... ("Значит, не тот, с мастерским чемоданом!") Выйдешь, произведешь коротенькую разведочку, узнаешь, чем он дышит, какими приемами располагает, и будешь преспокойненько проводить те комбинации и серии ударов, которым научился в зале, понятно? Да...-- тупо кивнул я, хотя мне было абсолютно ничего не понятно. "Тринадцать! Тринадцать!" Вторым от нас на ринг выйдет...-- продолжал тренер, а я слышал только: "Тринадцать! Тринадцать!.." Но потом вдруг мелькнуло в голове, что и мой противник тоже в тринадцатой паре будет и для него это не особенно счастливая цифра. Это открытие до того обрадовало, что мне сразу стало легче. "Вот только какой он из себя? -- с волнением подумал я.-- Светловолосый или темный?" Точно это обстоятельство имело очень важное значение. --Вот так,-- складывая и убирая листок в карман, закончил Вадим Вадимыч и встал.-- Так, значит, ты не спеша разминайся, бинтуй лапки,-- кивнул он мне,-- а я пойду взгляну, как там. И он вышел, а ко мне сразу же подскочили Борис, Комаров и Мишка и стали наперебой советовать, как себя вести и с чего начинать. Бум-бум-бум! -- гулко отдавались в ушах их голоса. Борис, пристально заглянув в мои убегающие глаза, отстранил всех от меня и кивнул: --Ладно, готовься, готовься... И я дрожащими пальцами покорно извлек из чемодана бинты и, то и дело роняя их, стал бинтовать руки. Потом вдруг вспомнил, что сначала надо переобуться. "Так и есть, носки забыл!" -- с досадой подумал я, доставая из чемодана и звучно бросая на пол тапочки. И, когда уже хотел заглянуть на всякий случай под стул, вдруг с удивлением обнаружил, что держу их в руках... Дверь отворилась, и вошел Вадим Вадимыч, неся тугие, новенькие, тускло лоснящиеся коричневые перчатки с длинными белыми тесемками. -- Ну вот,-- радостно, словно с чем поздравляя, сказал он мне,-- через две пары и нам выходить. Подвигайся, подвигайся немного, помаши лапками, поприседай! И, обернувшись ко всем, он вдруг с гордостью стал говорить о телевизорах и каких-то камерах, которые только что внесли в Круглый зал. Я деревянно встал и, едва ощущая ногами пол, начал размахивать руками, подготавливая мышцы к бою: кидать в воздух какие-то чужие, слабые и совсем невесомые кулаки... -- Отлично, теперь поприседай немного!..-- словно через толщу воды донеслось до меня.-- Вот та-ак!.. Теперь попрыгай на носках... Хорошо-о! А теперь накинь на плечи полотенце, чтобы зря не упускать накопленного тепла, садись и давай свои руки. Перчаточки наденем. Я механически сел, протянул руки и почувствовал, как на мои туго забинтованные кисти стали с трудом налезать еще теплые после кого-то и слегка влажные боевые рукавицы. --Ну-ка, разомни как следует носик! -- снова едва донеслось до меня. И я послушно начал тереть и нажимать со всех сторон упругой, пахнущей новой кожей перчаткой нос, чтобы разогрелись и стали эластичнее кровеносные сосуды и зря не лопались даже от пустякового удара. Снова порывисто заглянули в дверь и крикнули: --Ваша очередь, выходите! Я прекратил тереть нос и остолбенел, а Вадим Вадимыч легонько шлепнул меня по спине и весело сказал: --Пошли, дорогой! И я, не слушая, что мне шептали Борис и Мишка, покорно побрел в коридор, по которому шагали блондинистый парень в боевых перчатках и человек в таком же, как и Вадим Вадимыч, темно-синем олимпийском костюме. Вначале я даже и не сообразил, что это и есть мой противник со своим тренером, который весело подмигнул Вадиму Вадимычу и задорно сказал: Посмотрим-посмотрим, чем ты всю зиму занимался! И мы посмотрим! -- так же дружелюбно ответил Вадим Вадимыч. Я попытался открыто взглянуть на своего противника, однако, сразу же столкнувшись с ним взглядом (и он как раз поднял голову!), торопливо потупился, так ничего и не разглядев,-- что-то мускулистое, светловолосое, в белой майке и черных трусах. Единственно, что я определил точно, так это то, что он был значительно выше меня, и сразу стал лихорадочно вспоминать, какие же комбинации и приемы против "длинных" я разучивал. Из зала все явственнее доносился гул. Прошу вас! -- придерживая за плечо своего ученика, галантно сказал тренер моего противника, когда мы, миновав изгибающийся полукругом коридор, подошли к скрывающейся где-то высоко наверху кулисе. Нет, это я прошу вас! -- в тон ему ответил Вадим Вадимыч и тоже придержал меня. И вышло так, что в ярко освещенный, еще громче загудевший зал мы с противником вошли одновременно и замешкались, смущенные ярким светом и взрывом аплодисментов, вспыхнувших разом со всех сторон. Увлекаемый Вадимом Вадимычем, я прошел мимо судейского стола, за которым сидели все в белом суровые судьи, нырнул под канаты в ринг и, откровенно говоря, с этой самой минуты до конца первого раунда почти ничего не помню, как потом ни старался восстановить все, что было. Запомнилось только, как, позвав на середину, нам что-то долго и строго втолковывал рефери (это судья, который во время боя находится на ринге и внимательно следит, чтоб никто из бойцов не нарушал правил); скорей всего, он напоминал нам, чтобы мы не горячились, не били впопыхах открытой перчаткой, так как на внутренней стороне ее нет мягкой набивки и можно, не желая этого, нанести серьезные повреждения, не лезли по неопытности друг на друга головой, внимательно слушали его команды. Потом мы с противником бесчувственно пожали друг другу руки, разошлись по углам, и мне сразу же, притянув к себе вплотную за плечи, что-то жарким шепотом начал говорить Вадим Вадимыч насчет разницы в росте и какие при этом выгоды я могу извлечь. Но раздался дребезжащий звук гонга, тренер оттолкнул меня, я повернулся и нерешительно двинулся к середине ринга, внушая себе последнее, что услышал: что я ни в коем случае не должен стоять на месте, а двигаться по рингу и не поддаваться ни на какие обманные движения противника. Я чувствовал, что мы сошлись уже с ним совсем близко, но ни лица его, ни плеч опять не видел. Я различал только одно -- это его поспешно и грозно нацелившиеся в мою сторону новенькие, но только не коричневые, а черные перчатки. В них затаилась неожиданная коварная атака, которую я обязан отбить или же как-то иначе избежать, только ни в коем случае не позволить ему набирать очки. Потом-то я узнал, что это как раз и есть самое пагубное для боксера -- смотреть на перчатки противника, потому что ими-то и легче всего ввести в заблуждение. Нужно больше следить за ногами, определенным положениям которых соответствуют и определенные удары, и уж в этом случае обмануть куда сложнее. Но тогда всего этого я не помнил и как зачарованный смотрел на тусклые черные шары... Ни судей, ни рефери, ни публики, ни даже Вадима Вадимыча для меня не существовало -- все отошло куда-то далеко-далеко. Вот один из шаров, зловеще и плавно подвигавшись, вдруг рванулся в мою сторону. И я почувствовал, как вспыхнуло теплое пятнышко на правой щеке, пятнышко -- и все! Удар был либо очень слабый, либо от того огромного напряжения, какое я испытывал, я его просто-напросто не ощутил. Потом ко мне метнулся другой шар и шлепнул уже по плечу. "Да что же я делаю? -- с ужасом мелькнуло у меня в голове.-- Ведь я же проигрываю!" И я испуганно отскочил от следующего удара, но отскочил слишком нерасчетливо, сильно ударился спиной о канаты и снова увидел (прямо у самого носа!) эти завораживающие меня шары. И они опять летели в меня!.. "Ну что же ты в самом деле?! Зачем ты позволяешь себя бить?! --возмущенно вдруг крикнул кто-то во мне.-- Ты только посмотри: ведь он даже и не маскирует своих атак. Идет напропалую! А ты все пропускаешь и пропускаешь их, как какой-нибудь новичок! Вот он опять собирается нанести удар слева. Нагнись, пропусти его над головой, а сам проведи ему по корпусу встречный, это же у тебя так здорово на тренировках получалось!.. Та-ак! Видел? Он уже озадачен! Он чуть не споткнулся! Так не жди, не жди -- смелей атакуй сам! Э, да не направляй удары туда, куда задумал, а отвлеки его внимание ложной атакой. Как Вадим Вадимыч-то учил? Вот это уже другое дело! Молодец! И не зевай, не зевай -- развивай успех. Вот та-ак! Хорошо-о! А теперь малость отдохни -- слишком много потратил пороху: подвигайся для виду вокруг него, будто собираешься снова нападать, и этим самым не давай ему отдохнуть, оглядеться и что-нибудь придумать. Вот та-ак... Ну, все понял? Раскусил, кто перед тобой? Боец агрессивного типа -- привык наступать. Видишь, как откинулся на правую ногу, крепко взведя свою боевую пружину? А Вадим Вадимыч объяснял: если боксер, начав поединок, держит свой вес на правой ноге, значит, он приготовился наступать, значит, перед тобой самый настоящий агрессор. И против таких нужно больше контратаками действовать. Дожидаться, когда он пойдет на тебя, делать шаг назад или в сторону, заставляя его выпустить все заряды в воздух, а потом преспокойненько проводить подходящие к данному случаю удары или даже серии ударов. А то и смело шагать навстречу, заранее защитившись от его перчаток, и проводить еще более действенную встречную атаку в его незащищенные (а в момент атаки почти все боксеры более чем нужно раскрыты!), уязвимые точки. Так вот и заставляй его маневрами и ложными движениями атаковать, а сам спокойненько встречай и встречай, чередуя свои контратаки то в корпус, то в голову!.. Ничего-ничего -- бывает. И он в тебя попал. Что ж, не развешивай уши, гляди лучше! Не верь, ни за что не верь, что он тебе левой рукой показывает. Следи лучше за правой... Э-эх, ведь так и есть! Ну тут уж никто не виноват -- сам прошляпил! Но не падай, не падай духом! Вот он опять готовит ту же самую атаку, думает, что ты такой уж неопытный, что тебя можно одним и тем же приемом угощать. Накажи его за это, как следует накажи!.. Правильно: отскочил и сам провел три удара! Смотри-смотри -- он даже растерялся! Так не зевай же, развивай успех! Проводи теперь скорей с броском... Э, нет, гонг!.." Я еще ничего не успел сообразить, как перед моими глазами возникла белая стена, а сверху обрушился грохот... А-а, стена -- это брюки и рубашка рефери, который торопливо отгородил нас с противником друг от друга. Грохот -- аплодисменты и крики невидимых зрителей... "Как, раунд уже кончился?! -- удивился я, только еще начиная входить во вкус боя.-- Так ведь тогда все очень и очень просто! -- и поспешно направился к своему углу, едва не запрыгав от радости.-- По-моему, у него всего-навсего два излюбленных приема. Да, да, точно! А я выучил гораздо больше. Так, значит, мне ничего не стоит уходить от них и проводить свои..." -- Садись! -- суетливо подставил мне табурет Вадим Вадимыч. Вид у него такой, будто и он тоже только что бился! Живо оттянул мне. резинку у трусов: -- Дыши!..-- И через несколько секунд: -- Ну, так теперь понял, кто перед тобой? То-то! Правильно, что стал контратаковать! Молодец! Раз он длиннее, значит, нужно контрить. И что отбиваешь удары -- тоже неплохо. Но не все отбивай, давай лучше почаще промахиваться -- это больше выматывает. Понимаешь? --Да, Вадим Вадимыч!--задыхаясь, радостно начинаю я.-- Да уж я теперь... Но он сразу же перебивает: Не отвечай, дыши! Только "да" и "нет". Так вот, сейчас выйдешь и опять вызывай и вызывай его на атаки. А как только он опять кинется и промахнется --проводи встречные удары, а сам уходи, понял? Да! От судейского стола доносится зычно: "Секунданты, за ринг!" И Вадим Вадимыч начинает торопиться. Первый раунд прошел спорно,-- шипит он мне в самое ухо, поздновато спохватился. Будь внимательнее! Тщательней защищайся! Все зависит от второго раунда, слышишь?! Да! -- вскакивая с табурета, кричу я. Звучит гонг, и я снова как бы опускаюсь под воду. Впрочем, в отличие от первого раунда, я теперь отчетливо вижу своего противника. Не вижу ни рефери, ни публики, ни копошащихся на полу -возле самого ринга фотокорреспондентов -- только одного противника: светлые волосы у него сбились на сторону, щеки красные, глаза смотрят подозрительно, почти не мигая. Вот он уже совсем рядом и занимает боевую стойку. Ага, уже не бросается сразу, как в первом раунде. Значит, кое-чему я его все-таки научил. Стоп! Так, может, теперь он сам меня будет вызывать на атаку и хитро подлавливать? Это меня пугает. Да нет, поспешно успокаиваю себя, Вадим Вадимыч же рассказывал, что так почти не бывает. Даже опытные мастера и те не умеют быстро перестраиваться в ходе боя. Так что уж если агрессор, то им и останется до конца встречи... Вот мы сейчас попробуем его слегка рассердить --это очень помогает в достижении победы: ведь потерявший над собою власть человек всегда не так тщательно продумывает свои действия и моментально делает кучу ошибок. Покажем ему, будто хотим ударить слева по подбородку, а сами неожиданно проведем удар справа по корпусу... Та-ак! Не нравится? Теперь легонько обскачем вокруг него, чтобы он повернулся и хотя бы на мгновение потерял устойчивость, и повторим показ слева в голову и легонький, этакий издевательский ударчик в живот... Опять попался! Ого, ого, сердится: бросился в ответную атаку без всякой защиты! Так вот же тебе за это, вот! Ничего-ничего, они хоть и пустяковые, эти мои удары, да все же очки!.. Внимание! Внимание! Готовит атаку справа, хитро маскируя ее отвлекающими движениями левой руки!.. Еще совсем недавно я бы поверил в такой обман и позволил завести себя в западню. Но спасибо Борису: на последних тренировках он все время напоминал, что, если вес тела остается на правой ноге, значит, той рукой, которой показывают, наносить удар не собираются, а готовятся угостить справа. Что ж, сделаем вид, будто мы уж такие дураки, что ничего не понимаем, пусть он бросается. Пусть! И я, не обращая внимания на обманные движения, преспокойно ныряю под настоящий удар, а противник, не ожидая такого оборота, проскакивает мимо, с маху наталкивается на канаты и запутывается в них. Откуда-то, точно с неба, между мною и им -- будто я могу ударить лежачего! -- возникает рефери, и я демонстративно опускаю руки: дескать, не беспокойтесь, пожалуйста, с правилами бокса мы знакомы! С удивлением слышу какой-то грохот и крики. Ой, так это же, наверно, опять кричат и аплодируют зрители. Радостно оглядываюсь на Вадима Вадимыча. Он яростно показывает, что все хорошо, но вот только нужно держать пониже голову. Правильно, совсем забыл об этом. Мой противник наконец выпутывается из канатов. И рефери, внимательно заглянув ему в лицо, командует, ловко отскакивая в сторону: -- Бокс! И все снова куда-то исчезает, а меня опять окутывает звуконепроницаемая оболочка. Я и противник -- и больше никого в целом свете! Ну, теперь-то уж он, наверно, понял, что я не из тех, кого можно подавить вот так, с наскока, сумбурными атаками. И я с удвоенной бдительностью слежу за каждым его движением. Но его хватает ненадолго. Вот он снова, позабыв обо всем, бросается очертя голову в надежде зацепить меня своими размашистыми ударами, которые даже и не нацеливает в определенные точки, а посылает, как говорится, в белый свет, как в копеечку. Ну что ж, сам виноват. Вот тебе! Вот тебе! Я без суеты провожу короткие серии ударов, а сам, не дав противнику опомниться и отквитаться, ухожу на недосягаемую для его атак дистанцию. Он окончательно взбешен и поэтому, все чаще и чаще бросаясь бездумно вперед, проваливается, то есть, промахиваясь, теряет равновесие, а я все усиливаю темп. На меня словно нашло какое-то вдохновение. Я теперь вижу не только идущие в мою сторону удары, но даже заранее знаю, когда он их замышляет, и без особого труда, не тратя лишних сил, разрушаю коварные замыслы, а сам набираю и набираю очки!.. Да-а, вот уж теперь-то я, как никогда, явственно осознал, до чего же все-таки отличается настоящий бокс от драки, что на ринге в самом деле главное не сила и натиск, а верный расчет и умение молниеносно оценить сложившуюся обстановку. Но мой противник по-прежнему надеется исключительно на свою выносливость и силу. И еще он совсем забыл, что в бою ни в коем случае нельзя злиться, так как злость мешает думать и толкает подчас на самые глупые поступки. Некоторые хитрые боксеры этим даже пользуются -- стараются специально разозлить своих противников, чтобы легче потом у них выиграть было. Вот он опять бросается с размашистыми, совершенно неподготовленными ударами. Как снаряды, пролетают они над моей головой! И опять проваливается -- устал! Яростно оборачивается и снова метеором проскакивает мимо, с ходу ударяется головой о средний канат и едва не вываливается за пределы ринга. Да-а, всерьез, всерьез я его из себя вывел! Теперь надо бы... Но что случилось? В чем дело?.. Дальше происходит нечто такое, чего никак не ожидал ни я, ни Вадим Вадимыч, ни рефери, ни зрители,-- мой противник, с трудом выпутавшись из канатов, в сердцах машет рукой и, в голос заплакав, направляется в свой угол. В зале некоторое время стоит недоуменная тишина. "Ушибся? -- болезненно морщась, провожаю его глазами я.-- Обо что-нибудь стукнулся? Но ведь канаты мягкие и ушибиться там не обо что. Я ему куда-нибудь случайно угодил?.. Но на этот раз я не провел даже никакого удара!" --В чем дело? Почему вы уходите? -- делая в его сторону движение, озабоченно спрашивает рефери. И тогда мой противник, оборачивая к нему свое злое, заплаканное лицо, сквозь слезы визгливо кричит: --Не буду я с ним больше! Что я в него все никак не попаду-у!..-- и с ходу утыкается лицом в грудь своего растерявшегося тренера. С секунду над рингом стоит мертвая тишина -- так это всех ошарашивает. Затем все покрывает, подобно обвалу, неудержимый хохот, аплодисменты и веселые возгласы. А я стою посреди ринга и не знаю, что делать. Оборачиваюсь к Вадим Вадимычу, но он, раскачиваясь на табурете во все стороны, тоже хохочет. Потом ко мне, сдерживая улыбку и бросая веселые взгляды на судейский стол, подходит рефери и молча поднимает мою руку вверх. Победа! Когда я вылезаю из ринга и направляюсь в раздевалку, меня в коридоре окружают какие-то дяди, поздравляют, расспрашивают, фотографируют и никак не хотят верить, что я так мало тренируюсь, а уже по-настоящему умею боксировать. Потом ко мне подходит высокий дядя в очках, которого, мне кажется, я уже где-то видел. Он улыбается и говорит: --Не зря, не зря ты мне тогда сказал, что не боишься. Смело, очень смело бился! И я сразу вспоминаю, что ведь это же тот самый очкарик, который мне дорогу во дворец показал. -- Поздравляю тебя! -- жмет он мне руку.-- Очень, очень убедительная победа!.. Вообще-то верно, первый бой -- и такая победа! 22 Но самую крупную и самую важную победу я все же одержал на следующий день... Когда мы с Севой приехали домой, то с удивлением увидели, что наша квартира полна народу. И едва я переступил порог, как все накинулись на меня и начали тискать и обнимать. И лишь через минуту до меня дошло: оказывается, состязания из Дворца спорта транслировались по телевидению. Севина мама прибежала за моей матерью, утащила ее к себе, и она все видела собственными глазами. Она сразу же стала вся красная, сидела, стиснув пальцы рук, и все спрашивала: "А когда же они... драться-то начнут?.." Ей ответили, что уже начали. И тогда она стала удивляться: "Так это же совсем не то, что я думала. Они же играют! Даже и не стараются друг друга сильно ударить..." Ну уж это-то, конечно, не так. Мы старались, и даже очень старались, но, когда движения тщательно оттренированы, отработаны, они всегда кажутся легкими, словно их выполняют без всяких усилий, шутя. Все поздравляли меня, хлопали по плечу и рассказывали, как я дрался, будто я сам не знал этого. Впрочем, не все, конечно, знал, и мне было интересно, как это выглядело со стороны. Но, боясь, чтобы не подумали, что воображаю, я лишь отмахивался и хмуро говорил: --А что тут особенного? Да у нас в секции все так могут. Просто у нас тренер очень хороший... Мать сказала, когда мы остались одни: Папе-то об этом напиши, ему приятно будет. Это можно,-- не сразу ответил я, хотя об этом сам только что подумал. Да-а, пусть, пусть порадуется. На следующий день, не успел я позавтракать, прибежал Сева с "Пионерской правдой". Про тебя, про тебя пишут! -- заорал он на всю квартиру. Да потише ты, потише! Где?.. --Вот читай! -- Он сунул мне газету прямо в руки. Да-а, в самом деле: "...не растерялся и нашел верный путь к победе, несмотря на то что противник был гораздо сильнее и выше ростом". Затем писали и что я быстрый, и смелый, и если вот так же вдумчиво буду и дальше тренироваться, то из меня непременно выработается замечательный чемпион. Мать тоже прочитала и с газетой побежала на кухню, хвалиться. --Ну что же нам делать-то? -- конфузясь за нее, спросил я у Севы и выглянул в окно. Был первый день каникул. Хотелось поскорее на улицу. Поиграть в снежки, построить крепость, скатать большую бабу, а то и просто так изваляться в сугробе. --Знаешь что? А поехали на лыжах! Я вспомнил, как говорил нам Вадим Вадимыч, когда поздравил с победой (проиграл из нашей секции только один, и тот чуть-чуть; Мишка тоже здорово победил): "Ну, а теперь у вас наступает отдых, и вы постарайтесь с пользой провести его -- будьте больше на воздухе: гуляйте, ходите на каток, делайте лыжные вылазки!" Сева взглянул на окно, нахмуриваясь, буркнул: Так ведь у меня же Митька палку сломал... Свою дам, я одной обойдусь! Беги переодевайся живей и выходи во двор, а я -- быстренько! Сева пошел, но сразу же вернулся, сказал, что меня кто-то на лестнице спрашивает. Выхожу -- Жора Зайцев в лыжном костюме. Смотрит на меня с восхищением, сразу видно -- все знает, хоть ничего и не говорит. Ты чего? А ты разве забыл? Я подумал-подумал и вспомнил. Весь наш класс на Ленинские горы собирался. --И Лиля! -- шепотом сказал Жора. Сева задержался и, наверно, хотел спросить: "Какая Лиля?" -- но я, краснея, крикнул ему, как дядя Владя: -- Да ты не тютькайся, не тютькайся, а то ведь ждать не будем! -- И повернулся к Жоре: -- Знаешь что, ты беги за лыжами, а я пока переоденусь. Жора стал спускаться, но потом остановился: А за ней... зайти? За кем? -- не глядя на него, спросил я, будто незнал. Ну-у, за кем же, за Лилей! А,-- равнодушно сказал я.-- Заходи, если хочешь...-- и хотел уйти. Но Жора вдруг крикнул уже с самого низу: -- Да, знаешь что? Вожатый из шестого "Б" нам вчера говорил, что он сразу же угадал, что из тебя настоящий боксер выйдет. Говорит, пальцем изо всех сил тебя в живот ткнул, а ты -- ничего! А физкультурник интересуется: не мог бы ты и в нашей школе такой же кружок организовать, а? --Какой? -- удивился я, а потом понял, ответил солидно: -- Что ж, об этом можно подумать. А сейчас...сейчас ты лучше иди,-- посоветовал я, боясь, как бы Лиля за это время не ушла, и побежал переодеваться. Когда, уже совсем готовый, я вышел на кухню, чтобы взять лыжи, дядя Владя, сидевший у окна, за которым виднелся ослепительно белый, освещенный солнцем двор, воскликнул: --Да куда же это ты?! Да постой, расскажи хоть немного, как ты вчерась такого верзилу-то одолел! Говорят, он во на сколько был выше тебя, да? -- Дядя Владя показал метра на два от пола. Мать, закрасневшись и счастливо улыбаясь, делала вид, что моет посуду. Да нет,-- смутился я,-- не на столько...-- Но на сколько, показывать не стал.-- Ну-у, как одолел? Ну-у, вышел, а сам все время думаю: как тренер учил? Прежде всего не горячись... Верно! Правильно! Ах, забодай тебя комар! Ну я и не горячился, а начал спокойно смотреть, что противник делать будет... Правильно! Молодец! Ну, вижу, он собирается... В это время во двор с лыжами в руках вышел Сева, которого тотчас же окружила со всех сторон детвора. Дядя Владь, потом, а?--забеспокоился я.Дядя Владя тоже посмотрел, махнул рукой: Да обождет! Ну-ну!.. --Ну, а я гляжу, что у него все уязвимые точки открыты, и стал стараться обманывать и попадать туда. Как только замечу, что он хочет наступать на меня, ныряю под его руку, а сам все встречные и встречные провожу! -- Молодец! Я теперь вот так думаю,-- дядя Владя наклонился ко мне,-- если б ты этими-то самыми встречными да как-нибудь Митку-злодея угостил, а?! А то он совсем обнаглел -- давеча у нашего сарая замок отшиб! Ну зачем же вы этому учите? -- вмешалась мать.--Не надо, не надо! Митька -- хулиган, привык драться, да потом и старше на два года. Ну и что? -- презрительно фыркнул дядя Владя, отворачиваясь к окну, и вдруг зашептал: -- Вон он, вон он, стервец! Я тоже поглядел. Так и есть: из флигеля вразвалку, лениво вышел Митька. Модная шапка набекрень, шея открыта. Я весь задрожал даже: пора с ним рассчитаться! Хотя нет, не стоит -- стыдно. Тоже еще, скажут, боксер. Да, чего доброго, тренеру нажалуются. А уж Вадим Вадимыч за это самое... Я насторожился: Митька угрожающе зашагал к Севе, который стал медленно пятиться к подъезду, прижимая к груди лыжи. Митька, по своему обыкновению, что-то грубо закричал, подскочил к Севе и принялся вырывать у него лыжи... Ах, так? Ну, Вадим Вадимыч, здесь уж не я виноват!.. Я в два приема спустился по лестнице и выбежал во двор. Митька уже отнял у Севы лыжи и, бросив их подле себя на снег, нахально пихал в крепления ногу. --А ну сейчас же отдай обратно, болван! --. срывающимся от негодования голосом крикнул я и замер: не ужели все-таки придется пускать в ход кулаки? Ну теперь-то уж я ни капельки не боялся этого бессовестного; наглого забияку, даже больше, прекрасно знал, что он совершенно беззащитен передо мной. Но было стыдно даже и подумать, как это я, хорошо знающий бокс, вооруженный множеством хитроумных приемов, накинусь на невооруженного и, пользуясь своим преимуществом, стану его бить... Но делать нечего! Однако, резко выпрямившийся и злобно посмотревший, кто это осмелился на него кричать, Митька вдруг сник, медленно отвернулся и опустил голову. Я едва не задохнулся от радости: Митька, сам Митька -- и вдруг! --Так слышал иль нет? Сейчас же подними и отдай лыжи тому, у кого взял! -- надвигался я на обидчика. "Ой, да неужели послушает?" И Митька, тот самый Митька, которого все во дворе боялись и остерегались -- даже взрослые! -- с трудом, точно у него вдруг одеревенела спина, нагнулся, поднял лыжи и, не глядя, протянул Севе. Это была уже окончательная, неоспоримая победа! --И-эх ты, шалопут!--услышал я тотчас за своей спиной голос дяди Влади, который вышел на улицу, как потом признался, на всякий случай.-- Я гляжу: ты молодец на овец, а на молодца -- сам овца! И Митька стерпел даже это! Понурившись, он молча побрел по глубоко протоптанной дорожке к своему дому, стараясь не глядеть на злорадно смотревших на него со всех сторон мальчиков и девочек. Жора и Лиля с лыжами на плечах -- они как раз вошли во двор --испуганно остановились, стукнувшись лыжами. Но я крикнул, чтобы они не боялись и спокойно шли себе. А Митька еще более ссутулился и даже в снег свернул, чтобы дать им дорогу. На всю жизнь запомнился мне этот сладчайший миг: понуро стоит по колено в снегу, точно наказанный щенок, Митька, и восторженно смотрят на меня, прекрасно понимая, что с этой самой минуты Митькиной тирании наступил конец, Жора, Лиля, Сева и все мальчики и девочки нашего двора. А день был такой солнечный и яркий, какого до этого я ни разу.не видел.