ашего упорства и черствости. Сжальтесь надо мною, и ни полслова о том, что знаете. Тогда, пусть даже мне выпадет наихудшее, клянусь Богом, я, в свою очередь, промолчу и отправлюсь умирать, не проронив ни единого слова, которое могло бы повредить вам или Лэтимеру. Таковы мои условия. Мысли путались в голове Миртль; она попыталась сосредоточиться. - Мне повредить вы сможете, это понятно. Но при чем тут Гарри? Втянуть его вам ни за что не удастся. Нет, не удастся! Вы попросту хотите меня запугать. Трус! - Ах, оставьте. Подумайте лучше - вас обвиняют в соучастии, и что, по-вашему, за этим последует? У тех, кто будет вами заниматься, возникнет первое естественное предположение: соучастие было осознанным и преднамеренным. Вы по доброй воле навещали отца. Живя в его доме, я собирал и переправлял британцам полезную информацию. От кого, спрашивается, я получал эту информацию? От вас, конечно. Такое предположение будет сделано непременно. А где, со своей стороны, добывали ее вы? От кого, как не от собственного мужа, вы могли получать сведения? - Выходит, Гарри Лэтимер сознательно выдал нечто такое, что могло принести пользу врагу? И вы надеетесь, кто-нибудь вам поверит? - Нет. Но это и не обязательно. Он мог проявить и, надо думать, проявлял легкомыслие и делился с вами разными новостями. А во время войны несдержанность - это преступление, караемое смертью, ибо последствия ее ничем не отличаются от последствий предательства. Миртль похолодела. Ее воля была сломлена, и когда она немного пришла в себя, сил ей хватило только на то, чтобы горько посетовать: - О, как жестоко я наказана за то, что положилась на ваше слово! Мендвилл вздохнул и отвернулся. - А меня преследует какой-то злой рок. Всегда вы меня неправильно понимаете. Я служил вам так преданно, как ни одному человеку на свете. В былые дни я спасал вашего жениха, и не один, а полдюжины раз; однажды спас, когда его смерть могла открыть мне путь к осуществлению самой заветной мечты. И теперь, стоя, быть может, на краю могилы - что я имею? Я заслужил лишь ваше презрение. Где твое милосердие, Господи! Его притворное отчаяние тронуло Миртль помимо ее желания. - Вы нарушили свое слово, - повторила она, едва ли не оправдываясь. Мендвилл почувствовал перемену в ее настроении и пылко воскликнул: - Я ненавижу себя за это! Но разве у меня был выбор? - и закончил скорбно: - А вы отказываетесь стать на сторону элементарной справедливости, хотя понимаете, что я сам себе не хозяин. - Вы не хозяин своей чести? - Нет! - выкрикнул он, впервые за весь разговор дав волю голосовым связкам. Но сразу же сбавил тон и перешел к объяснениям. Мендвиллу было не занимать чувства собственного достоинства. Его высокая фигура стала, казалось, еще выше. - Моя честь принадлежит моей стране, и страна ею распоряжается. Сдержав слово, данное вам, я должен был бы нарушить присягу, данную Англии. Мне приказали вернуться в Чарлстон, и я подчинился - вот и все. А дальше - я уже сказал, что буду бороться за свою жизнь до конца. Чтобы по-прежнему целиком посвящать ее службе моей родине. Это все, что у меня осталось. - И с просветленной грустью добавил: - После того, как вы стали женой Лэтимера. Печальное и трогательное добавление только усилило смятение Миртль. Она стояла перед ним в нерешительности, он же, считая, что, несомненно, сказал достаточно, с опущенной головою ждал ответа. Неожиданно они заслышали быстро приближающиеся шаги. Миртль узнала походку мужа, и ее смятение начало перерастать в панику. Как сквозь сон она услышала гнусавый голос квакера Джонатана Нилда. Позже она не могла вспомнить нечто жизненно важное, сказанное им; в памяти остались только его лживые сентенции. Начав говорить, Мендвилл быстро и бесшумно повернулся спиною к двери, чтобы не видеть, когда она откроется. - ...И поэтому, мадам, ты понимаешь, как мне не терпится вернуться на мою плантацию. Я очень встревожен всем этим безбожием, которое творится вокруг, и тем, что мое путешествие может затянуться. Дверь отворилась; в проеме стоял Лэтимер. Он цепко осмотрелся, но не удивился, ибо Миддлтон, не в силах вынести бремя ответственности, навязанной ему поступком миссис Лэтимер, в конце концов разбудил майора и доложил ему о случившемся. Миртль, с трудом держась непринужденно, посмотрела ему в глаза. Ее собеседник, зная о появлении Лэтимера, продолжал, стоя к ним спиной, притворяться, что не заметил его прихода, и монотонно бубнил: - В это время года молодые побеги так же нежны и уязвимы, как новорожденные дети, и требуют неотступных забот земледельца. Хоть я и веду выгодную торговлю с другом Кэри, но знай я, что меня так задержат, никогда не предпринял бы эту последнюю поездку. Мне давно нужно быть на плантации, чтобы захватить первые теплые дожди и заняться пересадкой, иначе за эту сделку я могу заплатить потерей целого урожая. Скажу тебе, мадам... Мендвилл чуть обернулся и будто бы уловил боковым зрением, что дверь открыта. Он резко оборвал себя и повернулся лицом к стоящему там человеку. Он переждал мгновение, затем слегка поклонился. - Друг, - сказал он, - ты - майор Лэтимер, которого я жду? - Вы не ошиблись, - ответил Лэтимер. Он прошел вперед, оставив дверь открытой настежь. Он тепло, но укоризненно, обратился к жене. - Миртль, это не очень благоразумно... Квакер не дал ему договорить: - Прошу тебя, не брани леди за то, что она из сострадания пришла скрасить скуку моего одиночества. - Мистер Миддлтон сообщил мне только то, что пришел мистер Нилд, - нашлась Миртль. - Он не сказал, что ты за ним посылал. Вот я и подумала: вдруг он пришел по поручению отца... Облачко озабоченности на лбу Лэтимера рассеялось, и он улыбнулся: - Ну, ничего, это неважно. А ты не знала, что мистер Нилд находится в Чарлстоне? - Нет... пока мистер Миддлтон не обмолвился, что он у нас. - Хорошо, хорошо, дорогая. А теперь, полагаю, тебе лучше оставить нас вдвоем. Гарри проводил ее и прикрыл за нею дверь. Миртль вышла, оглушенная, со свинцовой тяжестью в груди. Похоже, она окончательно запуталась в тенетах лжи. Глава X. Относительно табака Лэтимер считал, что Миртль осведомлена о делах Нилда с ее отцом не больше остальных, и ни о чем не спросил жену. Если связь Нилда с Кэри имела, помимо торговли табаком, другие цели, то они держали бы Миртль в таком же неведении, как и самого Лэтимера. В самом деле, это подтверждали слова квакера, услышанные Гарри в те секунды, когда, как ему казалось, Нилд не подозревал о постороннем слушателе. Тем не менее Гарри предпочел бы, чтобы его жена не вела беседы с человеком, который находился под подозрением: подобные факты, всплывая наружу, наводят на размышления и порождают вопросы, от которых Лэтимер желал бы уберечь Миртль. Он прошел вперед мимо квакера - специально, чтобы вынудить того повернуться лицом к свету. Майор начал с любопытством изучать своего гостя. Он нашел его странным, но затруднился бы сказать, в чем заключалась его странность. Разве что вот застывшее на лице Нилда застыло выражение изумления, которого не было ни у одного знакомого Лэтимера. Какая-то отвратительная борода... Нет, трудно себе представить, что ее вырастили для маскировки. Такое запоминающееся выражение лица никакой растительностью не скроешь. Помня данные ему инструкции, Лэтимер обратился к посетителю изысканно вежливо: - Весьма сожалею, мистер Нилд, что причинил вам неудобство этим вызовом, и простите за то, что заставил вас ждать. - О нет, друг, нет! - с готовностью запротестовал тот. - Пустяки, какое там неудобство. Если я могу быть тебе полезен - прошу тебя, распоряжайся мною, как тебе необходимо. - Садитесь, мистер Нилд... - указал Лэтимер. - Нилд, не так ли? - Да, друг, Джонатан Нилд. - Квакер сел на стул, который недавно занимала Миртль, возле массивного письменного стола в стиле Людовика XV. Он аккуратно положил свою круглую шляпу на пол. Нилд был абсолютно спокоен, если не обращать внимания на этот приводящий в некоторое замешательство изумленный взгляд. Лэтимер придвинул к столу второй стул и сел почти напротив. - Сэр, вам должно быть понятно, что в такие времена нам необходимо тщательнейше остерегаться вражеских агентов... - О, друг, какие у меня могут быть общие дела с вражескими агентами, как ты их называешь! Для меня все одинаковы - все участвуют в войне; война же суть мерзость в глазах Господа. Лэтимер подождал, пока собеседник завершит свою благочестивую тираду, и продолжал: - Офицер, проверявший ваши бумаги, дал удовлетворительный отзыв. Однако после поимки шпиона в нашем расположении губернатор приказал повторно проверить документы всех чужаков. Его глаза не отрывались от лица квакера в надежде уловить малейший признак замешательства, но даже веко не дрогнуло на неизменно удивленном лице. Нилд безмятежно сунул руку за борт коричневого сюртука и выудил оттуда сложенный лист. - Что ж, если ты желаешь видеть мой пропуск - вот он. - Квакер развернул документ и положил на стол перед майором. - Я ни в коем случае не возражаю, - прогнусавил он. - Сколько веков люди ведут свои грешные войны, столько страдают невинные и подвергаются мучениям праведники. Лэтимер рассмеялся, забирая бумагу: - Вас не замучают, сэр. Уж это-то я могу твердо пообещать. - Он внимательно исследовал пропуск, выписанный в лагере Вашингтона под Миддлбруком. - На мой взгляд, все в полном порядке, - заключил он, складывая бумагу, но возвращать ее не спешил. - Как давно вы в Чарлстоне, мистер Нилд? - С субботнего вечера, друг. Три дня. - А перед тем? Когда вы были здесь в последний раз? - Что-то около трех месяцев назад. Я приезжал сюда на неделю. - По каким делам? - Для продажи табака, друг. Я - табачный плантатор. - И с кем вы торгуете? - С твоим тестем, Эндрю Кэри. - А больше ни с кем? - Нет, ни с кем. Эндрю Кэри, как ты знаешь, имеет много кораблей и ведет обширную торговлю. Он один в состоянии закупить весь табак, который я выращиваю, и впридачу тот, который я приобретаю для него на других плантациях. Его собственные угодья сейчас заброшены и не возделываются из-за войны. - Плантации сэра Эндрю? Кэри не выращивал табак, и интонация Лэтимера выдала его недоумение. Нилд немедленно отступил на безопасную почву: - Либо собственные, либо чьи-то поблизости от него, где он привык покупать табак - я точно не знаю. - Следовательно, с сэром Эндрю вы познакомились недавно? - Во время моего последнего приезда сюда в феврале, когда мы заключили с ним первую сделку. - И вы остановились у него - правильно я понимаю? - Естественно, друг, ведь он мой единственный покупатель. Я приехал по его приглашению. - А вы не подумали, сэр, что, принимая во внимание политические убеждения сэра Эндрю, постороннему сейчас неблагоразумно жить в его доме? - Не вижу в этом ничего особенного, друг. - Он находится под подозрением и хорошо это знает. Каждый новый человек, поселившийся под его крышей, волей-неволей тоже становится объектом подозрения. Тут, кажется, все ясно. - Нет, друг. Мне это совсем не ясно. Его убеждения меня не интересуют. Так же, как и твои. Раз те и другие ведут к противоборству и пролитию крови, значит, все они неправедны. Но меня это не касается. Мое дело - табак, - губы Нилда впервые тронула улыбка. - Вот, друг, отборный лист моего собственного производства. - Он вытащил из кармана кожаный кисет, развязал его горловину и предложил Лэтимеру: - Отпробуй-ка, друг. Если ты знаешь толк в табаке, то найдешь его отменным. Лэтимер заглянул в кисет, приподнял пальцами дно мешочка, внимательно рассмотрел содержимое и понюхал. - Действительно, отменный, - одобрил он, возвращая кисет. - Нет, ты выкури трубочку, друг! Лэтимер отрицательно покачал головой. - Я кое-что смыслю в табаках; мне нет необходимости курить, чтобы судить об их качестве. По качеству ваш табак превосходит любой, который когда-либо выращивал я сам. - Ну, как знаешь, - с сожалением пожал плечами Нилд и запихнул кисет обратно в карман. Лэтимер поднялся и вручил квакеру пропуск. Нилд тоже встал. Пристально наблюдая за ним, майор не обнаружил на флегматичной физиономии собеседника ни тени чувства облегчения. Нилд удовлетворительно ответил на все вопросы и допустил единственный промах, когда речь зашла о плантациях Кэри. Он мог быть результатом неосведомленности, и вряд ли создает почву для подозрений. Тем не менее, довольно странно, что Нилд, который гостил у Кэри неделю в первый свой приезд, три дня во второй, и находился в Чарлстоне только по делам продажи табака, не имел понятия, чем занимается его гостеприимный хозяин. Табак должен был стать для них едва ли не единственной темой разговоров. - М-да, - вздохнул Лэтимер, как бы следуя свои мыслям. - Вы, вирджинские плантаторы, могли бы многому нас поучить. В Каролине пока не растят табаков, которые могли бы соперничать с вашими по аромату. Я слышал, вы поливаете листья сидром?[38] Возникла непродолжительная заминка, прежде чем Нилд ответил. За все время допроса он замешкался первый раз. Его губы, почти скрытые густой бородой, расплылись в широкой улыбке; квакер мотнул головой: - Прости, друг, но этот секрет мы храним особенно ревностно. Мендвилл чувствовал, что выкрутился неуклюже, но лучшую отговорку трудно было придумать быстро. С этого момента Лэтимер начал его подозревать. Однако он ничем не выдал своих подозрений, а лишь улыбнулся и, казалось, даже оценил учтивость квакера. - Разумеется, разумеется. В такой же тайне, надо полагать, вы держите и процесс сушки. - О, да, - согласился квакер, радостно кивая. - Ну, конечно. Но остальное-то общеизвестно, как я себе представляю. По крайней мере, это нетрудно выяснить. Например, я давно интересовался, хотя, как ни странно, никогда не имел случая удовлетворить свое любопытство - сколько в Вирджинии сажают саженцев на акр? Квакер вновь замешкался. Он произвел в уме какие-то подсчеты и наконец решился. - Что-то около трех тысяч, я полагаю. - Три тысячи! - Майор Лэтимер выглядел слегка удивленным. - Э-э... приблизительно, насколько я могу вспомнить, - поспешил добавить Нилд. - Но сколько же вы получаете листьев с каждого растения, если сажаете так тесно? - М-м... э-э... чуть меньше обычного. - Каково же это "обычное" в Вирджинии? - спросил Лэтимер и тут же высказал предположение: - Фунт? - Фунт, вот именно. Фунт. - А... - задумчиво разглядывал его майор. - Интересно, сколько на каждый акр у вас уходит семян... Нилд тоже задумался, понимая, что без подсказки делать подсчеты безнадежно. - Друг, по правде, точные цифры я не помню, - ответил он неуверенно. - Эти детали входят в обязанности моего управляющего, а сам я занимаюсь не столько выращиванием, сколько продажей. - Да, да, разумеется. Но должны же вы иметь хоть отдаленное представление? Хотя бы приблизительно, - с поощрительной улыбкой настаивал Лэтимер. - Приблизительно... Ну, я бы сказал... - Нилд сжал свою нижнюю губу между большим и указательным пальцами и наморщил лоб. В душе его шевельнулась и тут же пропала отчаянная надежда, что майор снова выскажет спасительное предположение, но тот только ободряюще улыбался. Мендвиллу ничего не оставалось, как броситься головою в омут. - Около пяти фунтов, - выпалил он и увидел округлившиеся глаза Лэтимера. - На акр? Пять фунтов на акр? - Насколько я могу вспомнить. Майор опять улыбнулся, но это была уже совсем другая улыбка, и квакеру она очень не понравилась. - Это достойно всяческого удивления, - принялся рассуждать Лэтимер, - насколько сильно в почти соседних провинциях могут, по-видимому, различаться земля, погода и прочие условия. В Каролине невозможно посадить и половины того количества, которое, по вашим словам, сажают в Вирджинии, и снимаем мы только половину вашего урожая. Одно это уже достаточно странно, но что касается семян - тут разница становится просто поразительной. Вы, говорите, высеваете пять фунтов на акр? А знаете, сколько сеем мы? Конечно, нет, иначе бы вы не ляпнули подобную глупость. Мы сеем пол-унции, дорогой коллега. Странно, не правда ли? - Улыбка Лэтимера стала еще шире. - Почти так же странно, как то, что шпион, маскируясь под владельца табачных плантаций, не вник из предосторожности во все эти детали. Квакер с минуту внимательно смотрел на него, затем вдруг принялся смеяться; в его смехе звучала смесь недоумения и сарказма. - Шпион! Хо-хо-хо! Шпион! Воистину, друг, занятие войной не доводит до добра. Вы начинаете шарахаться от собственной тени и первый попавшийся куст принимаете за врага. Шпион! И все твои умозаключения основаны лишь на моем неведении в некоторых тонкостях выращивания табака. Право слово, друг, если бы каждый в подобном случае считался шпионом, ими оказалось бы большинство людей вокруг. - Но не каждый в подобном случае выдает себя за табачного плантатора, - сказал Лэтимер, которого не ввело в заблуждение действительно редкое самообладание собеседника. - Быть табачным плантатором не означает выращивать табак собственными руками; достаточно просто владеть плантацией, как в моем случае. Посадку и прочее я доверяю своему управляющему и его подчиненным. Сам же я непосредственно занимаюсь только продажей. Лэтимер покачал головой. - Неубедительно, друг мой. Квакер посерьезнел и с достоинством произнес: - Каждому - свое. По-твоему, из моего невежества в вопросах производства табака следует, что я шпион. Блестящая логика, друг. Но, смею надеяться, едва ли такого основания будет достаточно даже для других людей, даже если они отупели от своих войн. Майор Лэтимер отступил на несколько шагов к окну. - Подойдите сюда! - сказал он резко, - я хочу на вас посмотреть. Квакер вздрогнул, его изумление будто усилилось. - Друг, мне не по нраву такой тон. Вежливость... - Подойдите сюда. Немедленно! - жестко оборвал его Лэтимер. Мистер Нилд развел руками и, подчиняясь, зашаркал к окну, угрюмо глядя на Лэтимера. - Приблизьтесь к свету. Лэтимер начал пристально рассматривать его смуглое лицо, освещенное лучами полуденного солнца. Во время этого бесцеремонного осмотра Нилд хранил бесстрастность. Наконец Лэтимер понял причину странного выражения, не покидавшего лица квакера. - Для чего вы сбрили брови? - У меня нет бровей, друг. - Они были, когда я видел вас в предыдущий раз. Мне отчего-то кажется, мистер Нилд, что мы знакомы. Интересно, как вы выглядите без бороды? Снимите косынку и расстегните рубашку на груди. - Друг, я вынужден протестовать против этой... - Расстегните рубашку! Или вы предпочитаете, чтобы я вызвал часового? Квакер неприязненно хмыкнул и передернул плечами. Поняв, что сопротивляться бесполезно, он неохотно покорился и выполнил то, что от него требовали. Пальцы его при этом не дрожали. Лэтимер испыта чувство, близкое к восхищению. Этот человек наверняка уже понял, что его сказки о торговле табаком никого больше не обманут. У него определенно были железные нервы. - Так, - вымолвил майор, обозревая открывшуюся белую кожу на груди. - Так я и знал. Вы окрасили лицо. - Истинно сказано - будь терпелив с дураками, - произнес квакер тоном усталого смирения. - Моя грудь была закрыта от солнца, и загорели только руки и лицо. Лэтимер неожиданно сдернул с его шеи развязанную косынку, расправил ее и засмеялся. - Ваш платок тоже почему-то загорел, но только местами. Я мог бы порекомендовать вам средство получше, чем ореховый сок, - и он заглянул ему прямо в глаза. - Ну, мистер шпион, может, хватит запираться? Вы назовете мне ваше настоящее имя? В этот миг его вдруг озарило. - Вот черт! - воскликнул он. - Можете не трудиться. Я узнал вас, капитан Мендвилл. Человек, стоящий перед ним, вздрогнул, по его лицу, словно рябь по воде, пробежала судорога. Но тут же он снова стал спокоен, как прежде, едва заметно улыбнулся и слегка наклонил голову. - Майор Мендвилл, с вашего позволения, - уточнил он. - К вашим услугам. После этого они долго стояли, пронизывая друг друга взглядом. Оба хранили мрачное молчание, и каждый пытался угадать, какие чувства владеют другим. Когда Лэтимер наконец заговорил, то речь его могла показаться странной: - Я всегда думал, что глаза у вас голубые. Вот что с самого начала ввело меня в заблуждение... - Одна из тех деталей, на которые я рассчитывал, - с легкостью подтвердил Мендвилл, будто они обсуждали какой-нибудь посторонний предмет, не имеющий к нему отношения. Он просто констатировал факт: со светлыми кожей и волосами обычно ассоциируются голубые глаза, и темные глаза Мендвилла придавали его маскировке дополнительное правдоподобие. Лэтимер прошел мимо него к письменному столу. Мендвилл, полуобернувшись, провожал его взглядом. - Наверное, нет смысла продолжать нашу беседу, - сказал американец. - Это означает расстрел, - отрешенно пробормотал Мендвилл. - Вы ждали чего-то иного? Ставка в игре была вам известна. - С этими словами Лэтимер потянулся к звонку. - Стойте! На вашем месте я не стал бы звонить в этот колокольчик. Лэтимер чуть задержался, но, тем не менее, позвонил. Мендвилл скрестил руки на груди. - Вы, конечно, понимаете, что мой арест повлечет за собой арест вашего тестя? - И что с того? - Пораскиньте мозгами, что за этим последует. Дверь открылась и показался Миддлтон. - Вызовите охрану, - коротко приказал майор. - Вы - болван! - Мендвилл процедил это слово со максимальным презрением, на которое только был способен. - Вас не волнует судьба вашей жены? - Моей же... - не договорил Лэтимер и на секунду остался стоять с приоткрытым ртом; глаза его расширились. - Моя жена что-то знает? Знает, что вы не квакер? Но это был уже не столько вопрос, сколько горькое восклицание. Стоило Мендвиллу упомянуть Миртль, как перед ним, будто при вспышке молнии, предстала жуткая правда и лавиной обрушились воспоминания, наполняя сердце ужасом и свинцовой тяжестью. Излишними были уже пожатие плеч и насмешливая улыбка - ответ Мендвилла; Гарри понял, каким он оказался тупицей, полагая, что Миртль, подобно ему самому, поверила в Джонатана Нилда. Снаружи донесся печатный шаг, слова команды и стук приставленных мушкетов. Вновь появился Миддлтон. - Охрана здесь, сэр. Лэтимер справился с собой. - Пусть подождут, пока я снова не позвоню, - сказал он. Миддлтон, думая, что допрос не окончен, вышел и закрыл за собой дверь. Бледный Лэтимер, ощутивший вдруг дурноту, повернулся к Мендвиллу, на губах которого кривилась ухмылка. - Итак, сэр, может быть, вы объяснитесь во избежание недоразумений? На что вы намекали, говоря о моей жене? - Так ли уж это необходимо? Что подсказывают вам ваши собственные извилины? Думаю, вы все прекрасно поняли, иначе не задержали бы охрану. - Тем не менее, сэр, мне хотелось бы услышать от вас. Какая опасность может ей угрожать, если вы и сэр Эндрю предстанете перед трибуналом? Рука Мендвилла опустилась в карман. Лэтимер выхватил из-за пазухи пистолет и навел на него. - Поднимите руки, немедленно! - Всего лишь табакерка, - засмеялся Мендвилл. Он достал табакерку и постучал указательным пальцем по крышке. - Немного успокоительного мне не повредит - нервы шалят. - Он открыл крышку и, набрав щепоть табаку, продолжал: - Успокойтесь, при мне нет оружия, наличие которого смогло бы оправдать ваши действия, если вы застрелите меня в целях самозащиты. - Он втянул порошок ноздрями, после чего, спрятав коробку в карман и отряхнув пальцы от крошек, добавил с усмешкой: - А жаль, это был бы удобный способ избавиться от меня. - Мендвилл, отвечайте на мой вопрос, или, ей-Богу, через десять минут вас поставят к внутренней стене этого сада перед командой с мушкетами. Я расстреляю вас своей властью и приму на себя всю ответственность за этот поступок. - Ответственность - не то слово. Безусловно, друг мой, безусловно, губернатору будет что сказать вам. Неудобный человек этот Ратледж. Он начнет доискиваться причин... И где, как вы думаете, он будет искать? Он приволочет к себе сэра Эндрю Кэри, а тот ему кое-что объяснит... То же самое, кстати, произойдет, если вы предадите меня суду военного трибунала. Впрочем, даже если Ратледж не станет этого делать, будьте уверены - я принял свои меры. Не воображайте, что я шел сюда по вашему вызову, в цели которого трудно было ошибиться, не приняв на крайний случай надлежащих мер предосторожности. Я слишком старый солдат, дорогой мой Лэтимер, чтобы, собираясь в бой, не подготовить пути к отступлению. Вам следовало бы помнить об этом. Видимо, в прошлом я переоценил ваши умственные способности. Ваше поведение не подтверждает мою старую оценку. Правда, вы чрезмерно возбуждены, поэтому позвольте призвать вас к спокойствию, дабы вы могли трезво все обдумать. Лэтимер сделал над собою усилие, но дело было не в этой язвительной речи. Пожалуй, ему действительно необходимо взвесить создавшееся положение на холодную голову. Он убрал пистолет, сел за стол и попытался говорить спокойно: - Только что здесь была моя жена. Она знает, кто вы? - Ну, конечно. Она знает это три месяца - с тех самых пор, как мы впервые встретились на Трэдд-стрит. Вы с генералом Молтри находились тогда в Пьюрисберге. Первый же допрос сделает этот факт достоянием гласности - старый Кэри позаботится об этом. - Вы собираетесь меня убедить, что Кэри желает погибели своей собственной дочери? - крайне недоверчиво спросил Лэтимер. - Прежде всего он желает погибели вам, майор, но чтобы добиться этого, он без колебаний пожертвует своей дочерью. А с нею он уничтожит и вас, потому что вы неизбежно будете впутаны - это вам должно быть понятно. Но Лэтимер не понимал, да сейчас он и не стремился понять. Для него во всем этом заключалось нечто гораздо более ужасное, чем угроза его доброму имени. Пока его мысли были заняты чем-то одному ему известным, Мендвилл развивал наступление. - Она регулярно сновала между штаб-квартирой Молтри и отцовским домом. Кэри поклянется - и его не понадобится принудительно приводить к присяге, - что она приносила сведения для передачи британцам. - Ну уж это, по крайней мере, вранье! - Да? В таком деле доказательства мало чего стоят. Ложь это или правда - все охотно в нее поверят, и здесь наивно рассчитывать на непредвзятость судей. И Лэтимер с горечью понял справедливость этих слов, вспомнив оскорбительную рекомендацию Ратледжа запретить Миртль посещать Трэдд-стрит. Рекомендацию, которую он с негодованием отверг. Мендвилл вкрадчиво возобновил свою речь: - Если ее отец поклянется в этом - а он поклянется - то трибунал сделает вывод, что переданная ею информация могла исходить только от вас. Как вам нравится такая перспектива, а, Лэтимер? - Пф-ф, это меня не волнует. - Лэтимера и впрямь терзало другое. - Допустим. Пусть собственная судьба вас не волнует. Но здесь замешана Миртль. Вы думаете, я забочусь о себе? Думаете, я распинаюсь, чтобы спасти свою шкуру? Нет. Я делаю это потому, что если я предстану перед судом, то перед ним неизбежно окажется и Миртль; и какова бы ни была уготованная мне судьба, ее судьба будет не легче. А уж насколько в эту историю окажетесь втянуты вы, лично меня, разумеется, ни на грош не интересует. Лэтимер тяжело навалился на стол локтями и прикрыл ладонями лицо. За эти несколько минут оно успело осунуться и словно бы постареть. Мендвилл, наблюдая за ним из-под полуприкрытых век, продолжал: - Интересно, верно ли вы себе представляете, как сильно ненавидит вас Кэри. Помешав отомстить вам законным способом, вы нанесли ему смертельное оскорбление. Вы связали ему руки, оставив за собою выстрел в ту ночь на балу у Брютона. Способны ли вы представить, как его это бесит? Он не мог драться с вами как мужчина с мужчиной; невозможность повторного вызова непрерывно и со временем все сильнее подхлестывала его ненависть. Чтобы расправиться с вами, он заставил себя пойти на мировую с Миртль. Грубая комедия. Его отвращение к ней лишь немногим уступает отвращению к вам. В его представлении она - неблагодарная, бессердечная дочь, предавшая отца ради его злейшего врага. Если угодно, считайте его сумасшедшим - ей-ей, я тоже склоняюсь к этому мнению. Только не рассказывайте обо всем этом Миртль. Мендвилл закончил, а Лэтимер сидел неподвижно, продолжая отрешенно смотреть в пространство. Пауза затянулась; Мендвилл тихонько застегнул рубашку и, глядя в зеркало над камином, повязал на шею косынку. - Так что вы решили? - нарушил он наконец молчание. - Больше нельзя тянуть, это вызовет подозрение. Лэтимер пробудился от мрачных раздумий, судорожно вздохнул и поднялся. - Я не имею права дать вам уйти. Не в моих правилах спасать себя путем предательства интересов страны. - А, вы об этом, - сказал Мендвилл. - Можете не беспокоиться. Любые ваши действия не отвратят неизбежного. Завтра или, самое позднее, послезавтра Превост вступит в Чарлстон. Я - агент, но не связной, а связных у меня несколько. Одного из них вы утром захватили, но есть и другие, которых вы не поймали и не поймаете. Они будут, как и раньше, передавать важные сведения. Город обречен, сэр, и мой провал положения не спасет. - Может быть. Но, слава Богу, мне дан приказ задержать вас при любых обстоятельствах. - Задерживайте сколько вздумается. Но если вам хоть сколько-нибудь дорога жизнь Миртль, не говоря уж о вашей собственной, не предпринимайте ничего сверх того. - Я должен подумать, - через силу выдавил Лэтимер. Затем, совладав со своим голосом, он объявил: - Вы временно задержаны - согласно приказу губернатора. Ни проблеска торжества не отразилось в глазах Мендвилла; ничто не выдавало его облегчения. Однако он еще раз остановил Лэтимера, когда тот взялся за колокольчик. - Минутку, прошу вас! Мне нужно послать записку - всего пару строк - на мою квартиру. Я должен сообщить, что пока не вернусь и... мне нужно предотвратить то, что должно случиться, если от меня не поступит известий. Лэтимер кусал губы, преодолевая свои колебания. - Ну, посудите сами, - убеждал Мендвилл, - допустим, меня задержали просто как подозрительную личность из обычной в военное время предосторожности - моя просьба и ваше согласие должны выглядеть вполне естественными. - Он помолчал и, не дождавшись ответа, добавил: - Скажу больше: если вы этого не сделаете, можете с равным успехом сразу меня выдать, ибо Кэри начнет действовать, как мы с ним условились на случай моего провала. Лэтимер еще целую минуту никак не мог решиться. - Ладно, - произнес он, сломленный страхом и какой-то смутно шевельнувшейся в мозгу мыслью, - здесь все, что нужно для письма. Мендвилл быстро набросал на листке бумаги несколько строк. Когда он сложил записку, Лэтимер протянул руку через стол: - Дайте мне. Шпион с удивлением поднял глаза, затем подчинился. Записка была короткой: "Меня задержали дела. Возможно, сегодня вернуться не успею. Джонатан Нилд". - Условный код, надо полагать. - Конечно, - сказал Мендвилл. - Я объясняю мое положение, но сообщаю, что поводов для тревоги пока нет. - Очень хорошо. - Лэтимер сложил записку. - Надпишите адрес. - Когда это было сделано, он спрятал ее в карман. - Что бы с вами ни случилось, она будет вручена до наступления ночи. - Что?! - Мендвилл вскочил на ноги. - Вы нарушаете уговор! - Нет. Я с вами пока ни о чем не договаривался. Однако мне необходимо подумать над своим выбором. Мне требуется время, чтобы поразмыслить. Мендвилл глубоко вздохнул. Он даже чуть-чуть улыбнулся. - Вы меня надули, - посетовал он, но беззлобно. - Может быть, и нет, - ответил Лэтимер. - В лучшем случае я, вероятно, получил отсрочку. Вы будете извещены... Уведите арестованного, - сказал он вошедшему Миддлтону, - он задержан до следующего допроса. - Пройдемте, сэр. За дверью - направо. Мендвилл снова преобразился в квакера Нилда с подшаркивающей походкой и выговором через нос. - О, нет, друг. Уверяю, я ничего не знаю о твоих военных приказах. Он ушел, и Лэтимер остался наедине со своими мыслями. Глава XI. Via crucis[39] Не нужно иметь богатого воображения, чтобы повторить путь, по которому Гарри Лэтимер мысленно поднимался на Голгофу. Все, чем он дорожил, отныне было растоптано. В этот час он забыл о войне, о том, что враг стоит у ворот, о грозной опасности, нависшей над Чарлстоном. Вновь и вновь мучительно вглядывался он в свое прошлое, и оно затмило мысли о настоящем; настоящее на время перестало существовать. Оставшись в библиотеке один, он вспоминал начало своей семейной жизни, ссоры с Миртль, отравлявшие их существование до того самого дня, когда в битве за форт Салливэн он решил, что лучшим выходом из положения будет его смерть. В ушах снова звучали в сердцах вырвавшиеся слова жены: "О, зачем я только вышла за тебя! Я десять лет жизни отдала бы, если бы это можно было исправить!" Он вспомнил, как она молча признала, что согласилась на замужество из жалости, либо для успокоения своей совести, лишь бы вынудить его уехать. Ведь он обнаружил тогда какую-то связь между нею и Мендвиллом, поэтому упорно не желал бежать из Чарлстона, несмотря на маячившую впереди петлю. Он вернулся еще дальше в прошлое, к тому дню, когда в Фэргроуве Гарри своими глазами видел такие доказательства, какими только глупец мог впоследствии пренебречь. О, все было ясно и прозрачно до омерзения. Вся его супружеская жизнь - ложь на лжи; ее любовь - сплошное бесстыдное притворство; их ребенок... О Боже! Их ребенок родился не в счастливом браке, а в издевательской пародии на брак. Лэтимер обхватил голову руками. Перед закрытыми глазами проплывали райские картины жизни благодушного недоумка. И вот их окончательная цена, вот расплата за самообман. Все дело в том, что любила-то она всегда одного Мендвилла. Может быть, даже и замуж-то вышла, чтобы спасти не только его, но и Мендвилла тоже. Гарри ведь предупредил ее, в каком опасном положении окажутся Мендвилл и лорд Уильям, если попытаются его повесить. Но пусть все-таки единственным мотивом было чувство жалости - она потом открыто раскаивалась в своем поступке. Раскаяние неизбежно, когда за один-единственный порыв приходится расплачиваться всю жизнь. Она неоднократно сокрушалась по этому поводу, причем столь явно, что опять-таки нужно было быть таким круглым идиотом, как он, чтобы забыть ее упреки и поддаться новым лживым уверениям в любви. Его оправдывает лишь то, что он был тогда на волосок от смерти. Ясно, что все это время она любила Мендвилла. Не нужно новых горьких доказательств - хватит тех, что имеются. Пожалуйста - ее примирение с отцом по времени совпало с приездом Мендвилла. Разве это не доказывает, что они состояли в постоянной переписке? Вся эта история с болезнью сэра Эндрю - очередная выдумка с целью обвести его вокруг пальца. И пока Мендвилл жил здесь под чужой личиной, она ежедневно виделась с ним у отца. Она встречалась с врагом своего мужа. Могло ли ее предательство ограничиться только встречами с ним? Недаром Мендвилл намекнул, что она передавала ему информацию, собранную по крохам в штаб-квартире Молтри. Если она предала мужа в одном, то что ей стоило предать его и в другом? К тому же, не надо забывать, что она была воспитана в традициях верности короне, и ее измена интересам колоний - сущая безделица по сравнению с изменой влюбленному простофиле-мужу, который так безоглядно ей доверял. Если вдуматься, и тут в доказательствах нет недостатка. Чем не доказательство ее признание Молтри, что она встречала Нилда - вынужденное, как он теперь понял, признание, потому что отрицательный ответ вызвал бы дополнительные вопросы и был чреват разоблачением. И разве можно хоть на мгновение поверить, что она не узнала в Нилде Мендвилла? Даже если допустить, что Мендвилл и ее дьявольски коварный отец состояли в заговоре и через нее подстраивали ему ловушку - разве не начали бы они с того, что открыли бы ей, кто такой Нилд? Короче говоря, так или иначе, но она не могла этого не знать. И, зная, Миртль продолжала встречаться с Мендвиллом в отцовском доме. Будь она честной, она сразу сообщила бы о нем губернатору или, на худой конец, Гарри после его возвращения, останься у нее хоть капелька прежней привязанности. Но она погрязла во лжи - сначала тем, что промолчала, затем солгала, отвечая Молтри. И сегодня, когда он час назад застал их вместе в этой комнате, она снова солгала ему и своим поведением, и речью. Она - соучастница Мендвилла. А стала бы она соучастницей, если бы дорожила жизнью и честью Гарри, жизнью всех жителей города? Выходит, Мендвилл значит для нее много больше. Все улики были налицо, и безжалостная правда заставила Лэтимера содрогнуться... Дневной свет померк. Обеспокоенная Миртль пошла на поиски мужа и обнаружила его все еще сидящим в библиотеке. - Гарри! При звуке ее голоса он испуганно вскочил, как человек, которого внезапно разбудили. Упреки и обличения готовы были сорваться с его уст, но остались непроизнесенными. В тот краткий промежуток времени, когда она приближалась к нему, Лэтимер передумал. Он принял новое решение - хитростью раскрыть всю правду до конца. "Правду!" - зло рассмеялся он про себя. Как будто за последний час он не пресытился до тошноты этой гнусной правдой! Ладно, тогда он сыграет на этой ее отвратительной самоуверенности; посмотрим, какова глубина ее позора и подлости. - Гарри, что ты здесь делаешь? Уже темнеет. - В ее милом голосе, так ласкающем слух, звенело беспокойство. Но Лэтимер догадывался о подлинной причине ее тревоги. Он зевнул и потянулся. - А?.. Я, должно быть, заснул, - выговорил он сонно. Услыхав затаенный вздох облегчения, он понял, о чем она подумала. Раз Гарри был в состоянии заснуть после разговора с мистером Нилдом, значит, все в порядке, волноваться не о чем. - Бедный Гарри! - Голос ее был полон нежности и заботы. - Ты так устал. Я рада, что ты чуть-чуть поспал. - Да, - пробормотал он, - да. Если бы в полдень не заявился этот окаянный квакер, я отдохнул бы как следует. Видит Бог, мне это необходимо. - Что ты с ним сделал? С мистером Нилдом? - небрежно спросила Миртль, и Лэтимер проклял ее в душе за предательство. - Задержал, - ответил он коротко. - Ты его задержал? - Ее тон теперь не был небрежным - скорее испуганным. - Но почему? - Приказ Ратледжа, только и всего. - У него есть какие-то основания? - Никаких, насколько мне известно. Но Ратледжу вздумалось подержать его в каталажке на всякий случай - а вдруг он все-таки шпион? Ратледж хочет полностью исключить риск передачи сведений врагу. - Лэтимер сел и закинул ногу за ногу. Миртль осталась стоять, вцепившись пальцами в край стола. - "Она не выдерживает, - подумал он, - ее выдает дрожь в ногах". - Но... ты... как ты думаешь - он шпион? Гарри непринужденно засмеялся. - Судя по голосу, тебя бы это потрясло. Но нет, нет, документы этого парня в порядке, он похож на того, за кого себя выдает. Но мы задержим его до тех пор, пока это просто не будет больше иметь никакого значения, вот и все. Однако... - Да? - сказала Миртль. Он не отвечал, словно впал в глубокую задумчивость. - Однако - что? - напомнила она. Он сделал вид, что стряхнул с себя задумчивость, и взглянул на жену. Ее лицо смутно выделялось в сумеречном свете. - Я не могу отделаться от ощущения, что этот парень не тот, за кого себя выдает. Ты знаешь, Миртль, в нем есть что-то до странности знакомое. Но это что-то все время ускользает от меня. Кого-то он мне напоминает, но я никак не могу вспомнить, кого. Скажи, у тебя не возникло такого же ощущения? - У меня? Нет, - ответила она громче, чем хотела. - Нет. - Но ты же его неоднократно видела. - Я? - воскликнула она снова; было похоже, что она и на этот раз собирается все отрицать. - Ну да, - ответил он, - у твоего отца. - Ах, да, конечно. Я встречала его там пару раз. - И ты, конечно, говорила с ним. - Нет... совсем немного. - Нет? Ну, хорошо, но... ведь ты пробыла с ним здесь перед моим приходом четверть часа или даже больше. Должна же ты была о чем-то с ним беседовать и как-то его разглядеть? - Да, конечно. - Неестественный голос выдавал ее напряжение; ей стало трудно им управлять. - И за все время ты не заметила в этом человеке ничего такого, что напомнило бы тебе кого-нибудь? Она издала нервный смешок. - Разумеется, нет. У тебя разыгралась фантазия, Гарри. - А, да ладно! - Он вздохнул и встал. - Может, и так. - И очень небрежно, будто подшучивая над нею, спросил: - Но о чем, ответь мне ради Бога, ты так долго разговаривала с этаким тупицей? - О чем? - Миртль вроде бы силилась вспомнить, потом хрипловато сказала: - Ох, я и забыла. - Забыла? - Тон Гарри выражал удивление. - Но постой, Миртль, была же у тебя какая-то причина для разговора с ним, когда Миддлтон сказал, что он здесь. Ее-то ты помнишь? - Почему... почему ты меня об этом спрашиваешь? - Но... - он замолчал, словно опешив. - Что удивительного в моих вопросах? - Нет, нет. Но... Хорошо, если ты так настаиваешь - я хотела узнать новости об отце. - Ты же только вчера с ним виделась. - Да, но когда мистер Миддлтон сообщил, что пришел мистер Нилд, я вообразила, что он пришел с каким-нибудь поручением от отца. Я ведь не знала, что это ты за ним послал. - О, понимаю. И, конечно, вы начали обсуждать причину этого вызова? - Конечно. Ему это показалось странным. Он недоумевал, что тебе от него понадобилось. - А потом? Видишь ли, дорогая, я стараюсь разобраться - может быть, что-то промелькнувшее в вашей беседе даст мне какой-нибудь ключ к разгадке. Попытайся вспомнить, о чем вы говорили. Она потерла лоб, делая вид, что вспоминает, затем нетерпеливо, с нотой раздражения, выпалила: - О Господи, не могу. Это было так... так скучно! Он разглагольствовал о табаке. Это единственный интересующий его предмет. Он ведь табачный плантатор. - Ты в этом уверена? Я имею в виду, что он табачный плантатор? - Ну да, а разве нет? - Он таковым представляется. Но у меня на этот счет имеются определенные сомнения. А кроме этого ты ничего о нем не знаешь? - Да что ж я могу знать? - Миртль проявляла все больше раздражения. - Это смешно, Гарри. Я пришла, чтобы позвать тебя к ужину. Генерал Молтри ждет нас. - Прости меня, дорогая. Я несколько устал и рассеян. И они вместе направились в столовую - она со страхом, поселившимся в сердце, а он - пылая ненавистью. Он дал ей шанс сознаться, но она отвергла его, отделалась ответами, в которых каждое слово было ложью или замалчиванием правды. И это женщина, которую он любил всем своим существом, его жена, мать его ребенка! Лицемерка! Оставалось только решить, какую тактику выбрать в дальнейшем. Во время ужина Лэтимер между делом сообщил генералу Молтри, что приходил квакер Нилд, документы его в порядке, но он, согласно приказу Ратледжа, задержан до особого распоряжения. Молтри добродушно хохотнул. Его позабавил комизм положения квакера; подозрительность Ратледжа казалась генералу еще комичнее. - Парень попал как кур в ощип. Ну, ничего, зато спокойно выспится под надежной охраной. Миртль, за которой Гарри искоса наблюдал, была мертвенно бледна и, опустив голову, притворялась, что поглощена едой. Но ему показалось этого мало и он запугал ее еще сильнее. Когда ужин подходил к концу, он неожиданно, самым небрежным тоном, задал вопрос, который поверг ее в панику. - Миртль, что-то давненько ничего не слышно о твоем кузене Роберте Мендвилле. Что с ним сталось, тебе не известно? Нож громко звякнул о тарелку. Ужас метался в глазах Миртль, под которыми пролегли глубокие тени. - Почему... почему ты об этом спрашиваешь? Лэтимер поднял брови. - Но... - он выглядел обеспокоенным, - что уж такого необычного в моем вопросе? Чего ты так испугалась? Она попыталась улыбнуться. Улыбка вышла жалкой. - Нет, нет, что ты... Просто я себя неважно чувствую, - сказала она жалобно и, собрав последние силы, добавила: - Я все время пугаюсь... этого грохота пушек. - Бедное дитя, бедное дитя! - сочувственно пробормотал Молтри. - Понимаю, дорогая, понимаю. - Голос мужа был ласковым и успокаивающим. - Я спросил потому, что весь вечер меня странным образом преследует мысль о Мендвилле. Бог знает почему. Как будто нет причин его вспоминать. Полагаю, ты ничего о нем не знаешь? Миртль покачала головой. - Ничего. Молтри отодвинул стул и поднялся из-за стола, поставив тем самым точку в разговоре. Впрочем, он и так уже был закончен: Лэтимер не собирался истязать жену до бесконечности. - Пойдем, Гарри, - поторопил генерал. - Дело не ждет. Полчаса назад я получил от Ратледжа записку. Он уже на укреплениях. Чтобы усыпить подозрения Миртль, Лэтимер подошел и поцеловал ее. Она встала и на мгновение прижалась к мужу. Он погладил ее по плечу, сказал, что они уходят не надолго, а этой ночью штурма не предвидится, и поспешил вдогонку Молтри. На пороге его внезапно остановил ее резкий возглас: - Гарри! Он обернулся. Она стояла, тяжело оперевшись на стол и смотрела мимо него остановившимся взглядом. Что-то явно не давало ей покоя. - Я... я хотела... - она осеклась, затем, помедлив, продолжила, - я хотела сказать, береги себя. Я не лягу, пока ты не вернешься. Лэтимер видел - совсем не то она пыталась сказать - и вышел, уверенный, что Миртль все же хочет вырваться из трясины лжи, в которую погружается все глубже. Глава XII. Проверка Всю ночь Лэтимер провел в поле на укреплениях, где в неровном свете множества горящих бочек с дегтем стояли наготове солдаты и офицеры. Ранним вечером в город с позиций донеслись звуки нескольких пушечных выстрелов. Взбудораженные горожане решили, что началась атака. Однако это была всего лишь нелепая случайность, впрочем, оказавшаяся прямым следствием слишком неограниченных полномочий губернатора Ратледжа. Незадолго до этого происшествия губернатор потребовал отдать под его командование все ополчение, которое он привел из Оринджберга. Обнаружив прошлой ночью брешь в земляном валу, он приказал отряду своих людей под началом майора Хьюджера заделать их. Передвижение отряда вблизи передовой встревожило часовых, охранявших вал и получивших однозначный приказ генерала Молтри стрелять по всякому, кто приблизится в темноте к их позициям. Вообразив, что имеют дело с отрядом противника, часовые произвели несколько смертоносных залпов по движущимся фигурам, а солдаты в траншеях приняли их за сигнал к бою. Беглый огонь из мушкетов и даже из нескольких орудий быстро охватил переднюю линию, шквалом сметая все на открытой местности перед нею. Суматоха вскоре улеглась, но за это время успели погибнуть майор Хьюджер и двенадцать его солдат. Последовала острая стычка между Молтри и Ратледжем. бригадный генерал требовал положить конец двойному руководству армией, иначе, считал он, поражение неминуемо. Ратледж, подавленный происшествием, уступил гораздо легче, чем можно было от него ожидать. Другим результатом нелепой гибели храброго и всеми уважаемого Бенджамина Хьюджера стало назначение Тома Айзарда, которому не давала покоя некоторая праздность его нынешнего существования, командиром роты ополченцев. В три часа утра Молтри и Лэтимер ехали верхом, направляясь к городским воротам. Они возвращались с южного крыла обороны, где саперы все еще спешно достраивали укрепления. Из темноты их окликнул офицер, посланный губернатором. Когда они натянули поводья, он подъехал и сообщил, что его светлость ждет генерала на военный совет. У ворот они увидели полдюжины офицеров, приглашенных на секретное совещание, в том числе Кристофера Гедсдена. Губернатор сидел на завале, представлявшем собой груду булыжников перед въездом в город; офицеры расположились около него полукругом. Вся группа освещалась красноватым светом пламени горевшего в бочках дегтя. В отдалении, за пределами освещенного участка, наполовину сливаясь с темнотой, стояли с их лошадьми ординарцы. Молтри и Лэтимер спешились и, оставив своих лошадей ополченцу, присоединились к собранию. Подошел негр Гедсдена с кувшином и налил вновь пришедшим по чарке антигуанского рому - к великой радости обоих, ибо в этот предрассветный час в воздухе резко похододало. Молтри воспользовался заминкой, чтобы набить и раскурить свою трубку. Негр скрылся под одобрительные и благодарные возгласы в адрес Гедсдена, и Ратледж приступил к делу, ради которого собрал совет. Он сидел на валуне в унылой позе, уронив руки на колени, и лицо его в красноватых отсветах выглядело мрачнее обыкновенного. - Я получил донесение, что Превост готовится с рассветом двинуть вперед основные силы своей армии. Она насчитывает от семи до восьми тысяч человек. Это, по меньшей мере, на тысячу больше, чем я предполагал. Они хорошо экипированы и имеют сильную артиллерию. Сколько у нас людей, генерал Молтри? - Около трех тысяч, - ответил тот. Ратледж устало вздохнул. - Боюсь, это слишком смелое округление. Молтри с ним не согласился. Он принялся детально доказывать губернатору его неправоту, и отчасти преуспел в этом. - Даже если так, - возразил наконец Ратледж, - этого отнюдь не достаточно, чтобы противостоять грозной армии, выставленной против нас. Молтри засмеялся: - Нас никогда не было достаточно, даже с точки зрения людей, обладающих военным опытом. Генерал Ли, помнится, говорил мне то же самое, когда я командовал фортом Салливэн. У него была одна забота - наведение надежной переправы для отступления. Надеюсь, вы, ваша светлость не столь "предусмотрительны". Обстановка немного разрядилась; даже те офицеры, которым передалось уныние Ратледжа, сдержанно засмеялись. Молтри презирал опасность, упорно не желая оценивать свои силы только их численностью. Он не только сам был храбр, но и вселял уверенность в других. - Смею вам напомнить, господа, - произнес Ратледж жестко, - что если британцы преодолеют наши укрепления, то погибнут и пострадают многие жители города. - Не об этом надо думать в такой момент, Ратледж, - раздраженно вставил Гедсден. При обсуждении военных вопросов полковник впадал в такие же крайности, как и в политических дебатах. - Для вас, возможно, так оно и есть. Вы - солдаты, и перед вами стоит ясная задача; вам не нужно думать ни о чем, кроме выполнения своего солдатского долга. Но я отвечаю за жизнь и благополучие всех, кем волею судьбы поставлен править. Вы обязаны представлять себе, какие ужасы сопутствуют штурмам городов, и, я уверен, не хотите подвергнуть этим ужасам Чарлстон. Однако слабость нашей обороны не является для вас секретом. - Черт возьми! - возмутился Молтри, вынув трубку изо рта. - Уж не предлагаете ли вы нам сдаться, не дожидаясь первого удара? - Нет смысла обсуждать какие-либо предложения, пока британцы их не выдвигали. Раздался возмущенный ропот, кто-то схватился за голову. Общее недоумение выразил Молтри: - О Господи, что с вами, дружище? Разве наше положение более безнадежно, чем в форте Салливэн? Тогда генерал Ли, который никогда не был ни дураком, ни трусом, советовал мне эвакуировать гарнизон. Но ты-то ведь писал мне перед боем, что скорее отрежешь себе правую руку, чем подпишешь приказ об отступлении. Это твои собственные слова, я прекрасно их помню. А теперь - как прикажешь тебя понимать?.. Его слова потонули в недовольном хоре упреков в адрес губернатора. Ратледж переждал, пока утихнет волна протестов. - Господа, ваше возмущение делает честь вашей доблести, но не здравому смыслу. Никто ведь не станет отрицать ненадежность наших земляных укреплений. - Однако укрепления остаются укреплениями, - парировал Молтри, - и британцам придется их атаковать. Я знаю, на чьей стороне в подобных случаях преимущество. - Не будь у вас за спиною города, я бы согласился, генерал. - Город был за нами и тогда, на острове Салливэн, - нетерпеливо закричал Молтри. Ратледж сохранял хладнокровие. - Есть небольшое, но очевидное различие между тем, что было тогда, и тем, что есть теперь. Тогда городу не угрожала артиллерийская бомбардировка, теперь же ее не избежать. Кроме того, первый же обстрел может превратить наши валы и траншеи в непригодные для обороны груды земли. Будет лучше всего, генерал, если вы пошлете парламентера и выясните, какие условия склонен выставить нам генерал Превост. Молтри выругался с несвойственной ему грубостью. - Я не стану посылать никакого парламентера, - заявил он. - Мне поручена оборона, а не сдача этого города. Я уверен, что его можно защитить, и намерен сделать все ради этого. Губернатор поднялся. - А если я вам прикажу? - Прежде чем предпринять такой серьезный шаг, вы обязаны получить полномочия у вашего Совета. Решит Совет вас поддержать - тогда я должен буду подчиниться. Но если этого не произойдет, я не приму на себя такую ответственность. Остальные офицеры единодушно поддержали своего генерала, и Ратледж вынужден был смириться. Собственно, он не слишком рассчитывал их уговорить, зато ему удалось воздействовать на Совет, который на рассвете собрался в его доме. В сквернейшем расположении духа, сгорая от стыда, комендант Чарлстона писал под диктовку при свете утренней зари: "Маневры Вашей армии свидетельствуют о намерении приступить к осаде города. Генерал Молтри хотел бы узнать, на каких условиях Вы согласны принять капитуляцию, если он склонится к таковой". Молтри настоял на заключительном обороте, утверждая, что какие бы условия Превост ни выдвинул, вопрос о капитуляции все равно нужно будет обсуждать сызнова. Солнце поднялось уже довольно высоко, когда майор Лэтимер, как главный адъютант Молтри, выехал за первую линию укреплений с белым флагом, который держал один из сопровождавших его кавалеристов, и тронулся в направлении британского лагеря. Вдали, на юго-западе, наблюдалось скопление алых мундиров и блестело оружие армии неприятеля, уже начавшего погрузку на паром и плоты. Лэтимер вернулся только к одиннадцати и, узнав, что генерал уехал домой дожидаться ответа британцев, сразу поскакал к нему. Каким-то образом среди защитников города уже успели распространиться слухи о миссии Лэтимера, и, когда майор со своим маленьким отрядом прибыл на Брод-стрит, он застал там настоящее столпотворение. Недалеко от дома люди окружили отряд плотным кольцом и забросали Лэтимера тревожными вопросами, на которые он не имел права отвечать, даже если бы был посвящен в содержание привезенного письма. С трудом ему удалось пробиться сквозь толпу, которую составляли, в основном, солдаты и офицеры, смененные с позиций. Вместо того, чтобы воспользоваться передышкой для отдыха, они осадили забор вокруг штаб-квартиры командующего. Добравшись до тихой гавани за садовыми воротами и спешившись, Лэтимер поспешил на поиски Молтри, но тот, разбуженный шумом с улицы, уже встречал его в холле. Они вместе проследовали в библиотеку, и генерал распечатал письмо, написанное, как оказалось не генералом Превостом, а его братом - полковником, командующим авангардом. Молтри пробежал послание глазами. В нем заключалось следующее: "Сэр, Льщу себя надеждой, что наше мягкое обращение с жителями как Джорджии, так и Вашей провинции, побудит Вас принять настоящее предложение мира и покровительства, которое я делаю по приказу генерала Превоста. Осада и штурм города, если они начнутся, неизбежно закончатся его покорением, а бедствия и разрушения, на которые он тогда будет обречен, настолько очевидны и ужасны, что Вам, сэр, из гуманных побуждений следует сделать все, что в вашей власти, для предотвращения такого развития событий. Мы гарантируем, что с нашей стороны будет проявлено полное понимание и приняты все необходимые меры к недопущению беспорядков. Те же из горожан, кто не согласится принять это великодушное предложение мира и покровительства, будут считаться военнопленными, и судьбу их будут решать остальные жители колоний. Для ответа Вам предоставляется четыре часа, по истечении которых Ваше молчание будет расценено как несомненный отказ. Имею честь, сэр, быть всегда к Вашим услугам, полковник Дж.М.Превост, командующий передовым отрядом. Писано близ переправы Эшли-Ферри". - Неслыханная наглость! - прорычал Молтри, закончив чтение. - Черт бы побрал губернатора - дал ему возможность над нами поиздеваться! Безоговорочная капитуляция - вот чего они требуют, если выражаться яснее. Все, что мы выгадали, это четырехчасовое перемирие. Он вручил письмо Гарри, и едва тот успел его прочесть, как прибыл Ратледж, которому не терпелось ознакомиться с ответом британцев. Глаза губернатора с утра еще больше запали, однако он переоделся, сменил парик и, казалось, вновь обрел утраченное спокойствие. Стоя у высокого окна, он молча изучил послание. Окончив, в задумчивости потер лоб и пошевелил губами, но никак не прокомментировал прочитанное. У него вырвалось лишь одно восклицание: "Четыре часа!" - как будто это было важнейшей деталью ультиматума, содержащего требование безоговорочной капитуляции. - Вам понятно, что он имеет в виду? - поинтересовался Молтри. Ратледж поднял глаза от написанного. Он не проявлял ни нетерпения, ни гнева. - Вполне, - ответил он и сунул письмо в карман. - Я должен немедленно ознакомить с этим Совет. - Он двинулся к выходу. - Вам, Молтри, не мешало бы тоже пойти со мной; и еще напишите Пуласки и Лоренсу, что их мы тоже ждем. - Открыв дверь, он снова оглянулся и позвал: - Майор Лэтимер, как вы поступили с квакером Нилдом? - Задержал, как вы велели. - Ничего нового не выяснили? - Ничего определенного, - солгал Лэтимер. - Его документы в порядке. - Это я знаю. Еще вопрос: вы отсоветовали вашей жене посещать ее отца, как я сказал? Лэтимер чуть покраснел. - Я уже имел честь сообщить вашей светлости, что я думаю об этом приказе. - Меня нисколько не заботит, сэр, что вы думаете о моих приказах. Я хочу, чтобы вы им подчинялись. Вчера поздно вечером миссис Лэтимер снова приходила на Трэдд-стрит. Если это повторится, я буду вынужден принять меры, и это не придется по вкусу ни вам, ни мне, - и губернатор вышел, не дожидаясь ответа. Молтри, глядя на Гарри, пожал плечами. - Выполнил бы ты его просьбу. Что поделаешь, если у человека шпионофобия. Боже, что с ним происходит? - Затем он круто сменил тему и заговорил, несколько оживившись: - А сейчас, если ты... - он осекся. Страдальческая гримаса, исказившая черты Лэтимера заставила его передумать. - Нет-нет, ты и без того измотан, тебе необходимо отдохнуть, мой мальчик. Кто тут у нас еще? Молтри отправился в холл, и Лэтимер, еле волоча ноги, поплелся за ним. Он чувствовал, что мог бы без труда перенести и не такую физическую усталость, если бы не глодавшая сердце тоска. Слова, сказанные напоследок Ратледжем снова разбередили незаживающую рану. В холле дежурили двое ординарцев; один доложил на вопрос генерала, что мистер Миддлтон в кабинете. Явившись на вызов, младший офицер выслушал распоряжения. - Разыщите графа Пуласки и полковника Джона Лоренса и передайте им приказ немедленно прибыть в резиденцию губернатора. Это первое. После этого найдите полковника Камбрэ; он должен как можно быстрее перенести работы на левый фланг - он знает куда. Затем отправляйтесь к полковнику Финли и распорядитесь от моего имени, чтобы он не тянул с подвозом боеприпасов. Сегодня утром, когда я уезжал, у некоторых солдат оставалось только по три заряда. Это все, мистер Миддлтон. Пожалуйста, не теряйте времени. - Миддлтон убежал, и генерал, взяв Лэтимера под руку, коротко рассмеялся. - Так-то вот. Это мой ответ на ультиматум Превоста. Мы не сдадимся ни на этих условиях, ни на любых других, пока здесь командует Уильям Молтри. И вопроса бы такого не возникло, не будь у нас путаницы в полномочиях гражданских и военных властей. От нее все зло, Гарри. Каждый должен заниматься своим делом, а у нас Линкольн, главнокомандующий Южными войсками, пляшет под дудку Ратледжа, который не является военным вовсе! И что в результате? Линкольн с сильной армией попусту тратит время на овладение Саванной, которая практически не защищена и не стоит того, чтобы ее захватывать. А пока он там, Превост того и гляди разрушит Чарлстон и уничтожит нашу армию. Штатскому никогда не понять, что захват городов или даже целых провинций - бесполезная трата времени и сил, если остается боеспособной вражеская армия. В глубине души я уверен, что Линкольна сбил с толку губернатор, будь он неладен. Помнишь ту поездку в Оринджберг и их тайные совещания? А теперь Линкольн прохлаждается в Джорджии. На памяти Лэтимера Молтри впервые открыто высказывал свое недовольство Ратледжем и был не на его стороне, хотя Ратледж и раньше иногда явно ошибался. По этому Гарри мог судить о горечи, скопившейся в сердце генерала горечи. Если бы Ратледж вовремя посоветовался с ним или другим опытным солдатом, их положение не было бы таким тяжелым и преимущество могло перейти на сторону каролинцев. - Когда думаешь о том, что могло бы быть и что есть, можно сойти с ума, - заключил Молтри. - Но, ей-Богу, я справлюсь с тем, что есть, как полагается солдату. Я не позволю больше вертеть собой ни одному штатскому и отдам Превосту не больше, чем Паркеру. - Он помолчал и добавил: - А сейчас иди завтракай, парень, и постарайся отдохнуть, сколько сможешь, пока снова мне не понадобишься. А это может случиться очень скоро. Молтри ушел; Лэтимер стоял в нерешительности. Но ум его занимало отнюдь не то, о чем говорил генерал. Ему претило оказаться сейчас наедине с Миртль. Преодолевая свинцовую тяжесть в ногах и тупую боль в груди, он побрел в столовую. Миртль и маленький Эндрю стояли у окна и обернулись на звук его шагов. Миртль подарила мужу грустную улыбку, только подчеркнувшую ее болезненный вид, а Эндрю бросился к нему с ликующим воплем и обхватил запыленные колени отца. Никогда еще Лэтимеру не хотелось разрыдаться так сильно, как в тот момент, когда он поднял мальчонку и прижал к своему плечу его круглое, смеющееся личико. Миртль тоже приблизилась к мужу. - Отпусти его, Гарри, - попросила она мягко, - ты сам, бедный, еле держишься на ногах. Зная теперь о ней всю правду, Лэтимер счел ее заботу почти за оскорбление. Он поцеловал ребенка, опустил его на пол и, не поднимая глаз, побрел к столу. Миртль принялась хлопотать вокруг него, налила ему кофе, в который добавила столовую ложку рома, положила на тарелку ломтики оленины и окорока. Рассеянно внимая ее уговорам, он начал ковырять еду, и Миртль переключилась на Эндрю, чтобы тот ему не досаждал. Осунувшееся лицо и тусклый взгляд Гарри, его замызганный мундир и взлохмаченные волосы, побуревшие от осевшей на них пыли, свидетельствовали, каково ему пришлось. Миртль в таких случаях стремилась не навязывать ему чрезмерной заботы и не беспокоить своими проблемами, понимая, что ему и без того несладко. Она тихо сидела рядом и занималась с сыном. Гарри, механически поглощая пищу, украдкой поглядывал на ее тонко очерченное, одухотворенное лицо. Лэтимера одолевали горькие мысли, но постепенно в них вкралось сомнение в собственной правоте. Поначалу ему пришло в голову избитая истина: внешность обманчива и ей нельзя доверять. Кто бы поверил, спрашивал он себя, что у этого чистого и милого создания с таким нежным, почти ангельским взором, в душе коренится измена. Но потом он подумал, что все ведь можно трактовать совершенно иначе. А вдруг, вопреки видимости, Миртль невиновна? Или виновна лишь отчасти? Что, если любовь к нему - не такое уж притворство? Однако чем тогда объяснить, что она вчера так бойко и гладко врала? Нет, она насквозь фальшива, она предала его и не испытывает ни раскаяния, ни угрызений совести. Не случайно Ратледж требовал пресечь ее визиты на Трэдд-стрит. И он, Гарри, едва не ударил Ратледжа за это оскорбление, предупредил, что потребует удовлетворения, когда позволят обстоятельства... Следовало бы принести губернатору извинения. Вне всякого сомнения, он из милосердия и сострадания к нему, Лэтимеру, сказал гораздо меньше, чем ему было известно. Лэтимер отодвинул тарелку, выпил чашку горячего кофе с ромом и расслабился. Миртль тут же оказалась подле него с набитой трубкой; он принял трубку, автоматически пробормотав слова благодарности, и, не замечая в ее руках зажженную свечу, полез в карман за трутницей. Пальцы нащупали клочок бумаги, и это подействовало на Гарри так, словно он коснулся раскаленного угля - то была записка Мендвилла сэру Эндрю, которая должна была успокоить баронета на предмет задержания мнимого квакера. В суматохе дня Лэтимер до последней минуты не вспомнил о записке и не вручил ее адресату. Тем не менее, Кэри никак не дал о себе знать - почему бы это? Задумавшись над этим, он раскурил трубку от свечи и начал пускать клубы дыма. Вскоре он нашел ответ: Кэри ничего не предпринял, потому что Миртль передала отцу его вчерашние слова о предупредительном задержании Нилда. Чтобы не подвести Мендвилла, Кэри, естественно, не осмелился вмешиваться в ход событий. Да, это, пожалуй, единственное логичное объяснение его бездействия, которое, кроме того, доказывает, что Миртль все-таки передавала своему окаянному отцу новости из штаб-квартиры. Ратледж оказался более чем прав - жена Лэтимера шпионила в собственном доме, иначе этого не назовешь. - Миртль, ты сегодня выходила из дома? - спросил он, чтобы лишний раз удостовериться в правоте своих выводов. - Нет, дорогой. На улицах полно народу, и все такие шальные, что я поостереглась. Гарри затянулся, взглянул ей прямо в глаза и резко спросил: - А когда ты в последний раз видела своего отца? Миртль насторожилась - это было очень заметно. - Почему ты спрашиваешь? - Праздный интерес, конечно. Меня занимает, как он оценивает нынешнюю ситуацию. - О, точно так, как ты предсказывал. - Похоже, она испытала облегчение. - Он уверен, что британцы возьмут город. - И ликует, я полагаю? Она вздохнула: - Думаю, да. - Но ты не ответила, когда в последний раз его видела. - Два-три дня назад, - небрежно сказала Миртль. - Значит, ты не виделась с ним после ареста Нилда? - Нет, - после секундного промедления ответила она, - зачем? Лэтимер пожал плечами. - Было бы естественно, если бы ты захотела успокоить его на этот счет. Сказать, что его приятелю не причинят вреда и что ему не угрожает реальная опасность. Впрочем, это не важно. - Гарри взялся за трубку и снова погрузился в раздумья. ...Миртль не просто лгала - она лгала без видимой необходимости, из чего он заключил, что совесть ее и в самом деле нечиста. Но каким спокойным, каким невинным было ее личико! - Скажи, Гарри, неужели отец прав? Лэтимер отвлекся от своих мыслей, чтобы мрачно пробурчать: - Надеюсь, нет. - Ты в самом деле так считаешь? Ты в это веришь? Нам хватит сил, чтобы отразить наступление, или уже подошло подкрепление? - Подкрепление? - воззрился на нее Гарри. - Какое подкрепление? - спросил он прежде, чем страшное подозрение пронзило его мозг: да ведь она вытягивает из него сведения! - Я считала, вы ожидаете подкрепления. - А, это, - солгал в свою очередь Лэтимер. - Прибыло вчера ночью. - И много? - Порядка тысячи человек. Лицо Миртль просветлело. "Дьявольское лицемерие!" - подумал Гарри. - Это ведь очень много, да? - Внушительно. Снова возникла пауза, после которой она спросила: - А наших намного меньше по сравнению с британцами? Минуту он безмолвно пыхтел трубкой, обдумывая ответ. - Ты выведываешь военные тайны, - сказал наконец укоризненно. - Но Гарри! - обиделась Миртль. - Мне-то ты, безусловно, можешь сказать. Ты ведь понимаешь, как меня это тревожит. - Думаю, понимаю, - проговорил он, и Миртль его интонация показалась Миртль странной. Гарри снова погрузился в мрачную задумчивость. Почувствовав, что он замкнулся в себе, она тоже замолчала. А в душе Лэтимера клокотало негодование. После ее наглой попытки вытянуть из него сведения, он готов был вскочить, обругать ее подлой, низкой дрянью и, приперев к стене доказательствами, положить конец ее вероломству. Но он сдержался, а затем его снова посетило сомнение. В конце концов, будь она ему верна, подобное поведение было бы резонным. Но то если б она была верна! Он начал издеваться над собой: надо же быть таким остолопом и после всего, что он вчера узнал, после всей ее лжи хотя бы на мгновение допустить мысль о ее верности! Все, что ему еще остается, это установить степень ее неверности - до какой низости она дошла, предавая мужа, чтобы угодить любовнику. Да, любовнику - пора назвать вещи своими именами! В эту недобрую минуту он вспомнил, о чем недавно говорил Ратледж в связи с Габриэлем Фезерстоном. Когда некое лицо подозревается в шпионаже, можно одним выстрелом уложить сразу двух зайцев - полностью изобличить предателя и ввести в заблуждение сторону, на которую он работает, если подкинуть предполагаемому предателю ложную информацию. Лэтимера осенило вдохновение. Он порывисто отложил трубку, встал и задвинул стул. - Я должен идти, - сказал он. - Мне пока не до отдыха. Взяв с кресла свои шляпу и шпагу, он подошел к Эндрю, подставившему ему для поцелуя вымазанную медом щеку. Миртль поднялась; она была на грани нервного срыва, но до ухода мужа храбрилась из последних сил. Ко всем ее тревогам добавились мучительные сомнения. Неужели Гарри ее подозревает? Со вчерашнего вечера он ведет себя очень странно. Но что он может подозревать, если не вывел Нилда на чистую воду? Наверное, только полное признание принесет ей облегчение, но неизвестно, как это признание подействует на Гарри, которому и так приходится тяжко. С каждым шагом она все больше запутывалась в силках. - Дорогой! - сказала она и обвила руками его шею. Будь Эндрю постарше, стальной блеск в глазах отца, глядевшего на него поверх маминого плеча, эти насмешливые очертания губ многое бы ему сказали. Гарри провел рукой по темным волосам жены. - Я знаю, Миртль, тебя страшит неизвестность. Но ты всегда была у меня очень храброй. Побудь храброй еще немножко, совсем-совсем немножко. Ладно, дорогая, я все-таки скажу тебе кое-что... но ты должна все забыть, лишь только услышишь. Это известно только мне да Молтри, который отвечает за осуществление плана. Успех предприятия зависит от соблюдения тайны, и если она будет нарушена, то все пропало. - Ох, тогда не говори, Гарри, не надо! Я как-нибудь еще потерплю. Она боится, подумал он. Миртль и в самом деле перепугалась, но совсем по другой причине, нежели он предполагал. - Нет, я хочу, чтобы ты знала. Это осушит твои слезы. Мы заманили армию Превоста в западню. Он считает, что Линкольн околачивается за Саванной, но правда, потрясающая правда состоит в том, что Линкольн приближается к его тылам. К завтрашнему дню Превост обнаружит, что зажат тисками двух наших армий. Пусть он только останется на месте еще двадцать четыре часа, и его разгром станет так же неотвратим, как завтрашний восход. Ну, моя дорогая, еще чуточку терпения, и все будет хорошо. Я сказал тебе это, чтобы успокоить. Я не должен был... Ну да ладно, я знаю, какая ты честная и стойкая и какая осторожная. Он поцеловал ее и оставил счастливой и утешенной этим бесспорным доказательством его доверия и любви. Глава XIII. Стратегия Ратледжа В одиннадцать утра Лэтимер выехал на лошади из городских ворот к оборонительным линиям и повстречал Молтри, возвращавшегося после инспектирования работ, которые срочно заканчивал полковник де Камбрэ. Генерал приветствовал своего адъютанта, и лукавая улыбка осветила его иссеченное морщинами лицо. - Совету не довелось понаслаждаться долгими прениями, - сообщил он, - хотя, видит Бог, не покажи я им зубы, они с удовольствием прели бы до сих пор. Я заявил, что они могут смело избавить себя от болтовни по поводу капитуляции, потому что я никогда не соглашусь на позорные условия Превоста. Тем, кто был на моей стороне, этого оказалось достаточно. Что же касается остальных, то они знают, что в случае открытого конфликта город наверняка поддержит меня в решимости обороняться. - Значит, будем сражаться? - Рано или поздно. Между тем мы, по настоянию Ратледжа, пока тянем время. Я послал другое письмо, в котором отказался принять их условия, но написал, что был бы счастлив рассмотреть менее смехотворные предложения, если Превост отрядит офицеров на переговоры. - То есть, менее нелепые условия... - Нет-нет. Мы не сдадимся ни на каких условиях. Во всяком случае, пока командую я. Но ведя переговоры, мы выгадываем время. - А какой в этом смысл? Молтри позволил себе подмигнуть. - Чтобы укрепить оборону. Пока суд да дело, мы продолжаем нашу работу, и каждый выигранный час нам на руку. Они поравнялись с палаткой полковника Бикмена, командующего артиллерией. Стоя напротив нее, они разглядели внутри группу людей, в большинстве своем облаченных в синие мундиры Континентальной армии; среди них на походном стуле восседал в цивильном платье Ратледж. Подъехал конный офицер и, остановив лошадь перед Молтри, снял шляпу. - Сэр, полковник Превост передал через парламентера, что если работы на укреплениях не будут приостановлены на время перемирия, он прикажет своим солдатам немедленно наступать. Сначала лицо Молтри омрачилось, затем он беззлобно рассмеялся: - Разгадали наш трюк, черти. Право слово, бывают моменты, когда британцы демонстрируют толику ума. Капитан Данбар, передайте мое почтение полковнику де Камбрэ, и пусть он прикажет своим саперам прекратить работу. Капитан Данбар отдал честь и поскакал выполнять поручение. Молтри хотел было продолжить свой путь, но из палатки выглянул другой офицер. - Почтение его светлости, сэр. Он будет рад вашему участию в Тайном совете в штабе полковника Бикмена, где обсуждается ответ генерала Превоста. - А, так он уже получен? Дьявол, они не теряют времени даром. - Молтри быстро спешился. - Пойдем, Гарри. Клянусь жизнью, это обсуждение обещает быть занятным. Они передали поводья солдату, и тот привязал лошадей к балке, выступающей из завала. В палатке собрались восемь членов Тайного совета и с ними полковник Джон Лоренс, сын старого друга Ратледжа - Генри Лоренса. Этот способный и предприимчивый молодой офицер пользовался особой популярностью среди солдат за свою беззаветную храбрость, но Молтри питал к нему легкое недоверие за его столь же выдающееся самовольство. Его безрассудство и отступление от приказа в ходе отступления Молтри от Саванны привело к тяжелым неоправданным потерям в бою под Кузохэтчи. Однако сейчас Молтри был рад присутствию Джона Лоренса, полагая, что найдет в нем надежного союзника в противовес необъяснимому малодушию, проявляемому с недавних пор губернатором. Генерал сел на краешек походной кровати Бикмена. Ратледж уже занял единственный стул у квадратного столика с письменными принадлежностями. Трое или четверо членов Тайного совета притулились в самых разнообразных местах; Гедсден оседлал ящик с боеприпасами, содержимое которого было под стать его нраву. Ратледж зачитал вслух письмо, полученное от британского генерала. Тот объявлял о своей готовности вести переговоры, предложенные генералом Молтри; он уже имел честь назначить для их проведения двух офицеров, из которых один - его брат, полковник Превост. Они будут ждать двух уполномоченных генерала Молтри. Провести переговоры британский командующий предлагает на ничейной территории между позициями британских и американских войск. Губернатор отложил письмо и обвел собравшихся своими совиными глазами. - В отсутствие генерала Молтри я счел своим долгом вскрыть эту депешу, хотя она, конечно, адресована ему. - Он сделал паузу. Никто ничего не ответил; сам Молтри только кивнул. - Итак, генерал Превост согласен вести переговоры, а это уже кое-что. Теперь генералу Молтри остается сказать, какие условия он согласен обсуждать с британцами, дабы мы могли принять решение. - Условия чего? - гаркнул Гедсден. - Условия капитуляции, разумеется, - угрюмо сказал Ратледж. - Другие вопросы перед нами не стоят. В палатке наступила мертвая тишина. То была тишина потрясения и оцепенения, длившаяся несколько секунд; наконец ее нарушил один из штатских членов Тайного совета, чарлстонский торговец Джон Эдвардс. Дрогнувшим голосом, со слезами на глазах, он высказал неуверенный протест: - Как? Неужели мы без боя сдадим город? - Сдадим город? - эхом отозвался Молтри, и палатку наполнил его недобрый смех. Он впился глазами в Ратледжа. - И ваша светлость осмелится сказать об этом его жителям? Гедсден поддержал своего генерала: - Народ настолько полон решимости и спокойствия, насколько этого вообще можно ожидать от людей в столь критической ситуации. Они готовы стоять насмерть и защищать свою родину. - Он уставился в переносицу губернатора, почти угрожая ему взглядом. - Человека, который скажет им, что мы должны сдаться, разорвут в клочки, как предателя. Гул одобрения и враждебные взгляды в сторону Ратледжа подтвердили, что все разделяют мнение Гедсдена. Но Ратледжа это ничуть не тронуло. Он был спокоен, когда начал ровным голосом выстраивать цепь аргументов, которые уже приводил ранним утром в своем Совете. Он описал ужасы штурма, разрушений и убийства горожан, которые начнутся, если на улицы ворвутся разъяренные солдаты врага. Он напомнил о женщинах и детях, оставшихся в городе, напомнил также - хотя это было излишним - что у него нет здесь ни жены, ни ребенка, поэтому он беспокоится не за своих родственников. Затем он напомнил, что во время войны бывают ситуации, когда и храбрейший может сдаться, не теряя чести, и, более того, когда доблесть и честь требуют сдаться во имя спасения других. - Вы говорите, что смело умрете за вашу страну, и считаете, что это высочайшее выражение мужества. Вы не правы. Часто смерть - желанный и самый простой выход для человека, столкнувшегося со страшным выбором - вроде того, что сейчас стоит перед нами. И еще я скажу, что нужно больше мужества, чтобы сидеть там, где я сижу, и говорить вещи, которые я вам говорю, нежели чтобы пойти навстречу врагу и принять британскую пулю, которая избавила бы меня от ответственности. Он редко тратил свое красноречие впустую - оно и на этот раз подействовало; магнетизм его суровой личности все-таки подчинил их всех - всех, кроме Молтри. Генерал был не только добродушен, но трезв и практичен, а потому демагогическим призывам предпочитал убедительные факты. - Одни слова, - сказал он, - сотрясение воздуха, черт побери! Я слыхал то же самое, когда меня назначили в форт Салливэн. Тогда мне тоже уши прожужжали о резне и поругании соотечественников, однако - я снова напоминаю - Джон Ратледж настолько же твердо стоял тогда за меня, насколько сейчас он против. Тогда, благодаря его твердой поддержке, я победил и нанес британцам первое поражение в этой войне. И я могу повторить: наше положение не хуже и не лучше, чем было тогда. Эффект ораторского искусства губернатора был сведен на нет. Люди охотнее верят в то, во что желают верить, и это желаемое они услышали сейчас из уст своего генерала. Его слова вызвали взрыв одобрения, и Ратледжу, застывшему, как сфинкс, пришлось пережидать, пока не стихнет эта буря. Лишь тогда зазвучал негромкий голос, исполненный презрительного сожаления: - Не мешало бы вам вспомнить, господа, какие силы у британцев и какие у нас. У Превоста двойной, да что там - почти тройной перевес в численности. - В форте Салливэн, - парировал Молтри, - соотношение было чуть ли не десять к одному. - Здесь недопустимы аналогии! - губернатор возвысил голос, силясь перекричать остальных. Его ярость, непривычная горячность немедленно их приструнили. - Ваши бойцы были укрыты стенами форта, сложенными из вязкой пальметтовой древесины, с которой противник раньше не сталкивался, не подозревал о ее свойствах, а кроме того, на нашей стороне была удача. Вы сами знаете, Молтри: если бы три корабля, которые шли, чтобы атаковать вас с запада, не запутались снастями, когда маневрировали в проливе, бой мог бы закончиться совсем иначе. Я вспоминаю это не затем, чтобы принизить вашу доблесть и доблесть, сражавшихся рядом с вами, но чтобы обратить ваше внимание на разницу в условиях. Вспомните о наших ничтожных фортификациях, о хилых земляных укреплениях, служащих прикрытием нашим солдатам - они будут сметены при первом же энергичном натиске. Половина защитников города - это необстрелянные новобранцы и ополченцы. Им противостоит почти втрое превосходящая армия, в которой есть и шотландские горцы, и гессенские наемники; их поддерживает артиллерия, против которой никто не устоит. - Голословное утверждение! - закричал Гедсден. - Только в бою можно проверить, перед чем мы устоим, а перед чем - нет. - Я знаю. И в конце концов мы, может быть, проверим, как бы ни хотелось этого избежать. Я не утверждаю, что мы примем любые условия, продиктованные Превостом, я только настаиваю на необходимости переговоров. Они помогут определить предел, до которого мы можем уступать. Когда мы выжмем из переговоров все, что возможно, тогда и подумаем, как быть дальше, но отказаться от перемирия на этой стадии и спровоцировать британцев на штурм, не пытаясь нащупать пути к компромиссу - этого я не могу поддержать. И ничто - ничто! - не заставит меня изменить точку зрения! Слово взял мистер Фергюссон, еще один штатский член Тайного совета. - Коль скоро это так, то, может быть, мы не будем и дальше плодить общие разговоры? Не лучше ли генералу Молтри сказать нам конкретно, какую альтернативу безоговорочной капитуляции могут предложить британцам наши уполномоченные? - Сэр, я не могу предложить никакой альтернативы, кроме вот этой, - и генерал потряс эфесом своей шпаги. - Тогда вы, ваша светлость, - обратился Фергюссон к Ратледжу. - Вы, надо полагать, все уже обдумали и пришли сюда не с пустыми руками. - Да, - угрюмо подтвердил Ратледж, - я думал. - И каково ваше мнение? - настаивал Джон Эдвардс, когда все затихли, а губернатор продолжал молчать. Ратледж опустил глаза, чтобы не встречаться с враждебными, скрестившимися на нем взглядами. Преодолев сомнения, он опять смело поднял голову и медленно изложил свои соображения. - Под предлогом обеспечения мира в Джорджии, а на самом деле для беспрепятственного вторжения его армии в Южную Каролину, генерал Превост предлагал джорджийцам заключить с ним соглашение о нейтралитете. Окончательная судьба провинции, как и судьба прочих колоний, должна была бы определяться по окончании войны. Мы можем предложить ему такой же нейтралитет. Он умолк. Онемев от возмущения, участники совета переглядывались, ища поддержки друг у друга. Первым опомнился молодой полковник Лоренс. Он шагнул к столу и срывающимся голосом выразил общую мысль: - Боже! И вы считаете, если Превост согласится с подобным предложением, то на это пойдем мы? - Не вы ли, мистер Ратледж, когда речь шла о Джорджии, объявили его предложение просто смехотворным и не достойным даже ответа? - заметил Молтри. - И тем не менее, - упрямо продолжал Ратледж, не обращая внимание на протесты всех, кто был в палатке, - теперь я предлагаю то же самое. Все снова онемели. Вскоре, однако, Молтри обрел дар речи. - Разрази меня гром, да все ли вы взвесили? - Он недоверчиво смотрел на губернатора, словно в первый раз его видел. - Вы сказали, что все обдумали. А вы подумали, что это предложение означает не только капитуляцию Чарлстона и обороняющих его войск, но и капитуляцию всей Южной армии под началом генерала Линкольна? Взгляд Ратледжа было дрогнул, встретившись с голубыми глазами командующего, но сразу же снова стал твердым. - Да, я подумал, - ответил он. Гедсден хлопнул себя по бедру и вскочил на ноги, дрожа от злости. - Тогда вот мое мнение, - прорычал он. - Одним словом, вы - подлый изменник, Ратледж! Подлый изменник, - повторил он, - и заслуживаете веревки. Ратледж выглядел совершенно спокойным, но лицо его приобрело свинцовый оттенок. Зловещее, полное угрозы бормотание доносилось со всех сторон. Он собрал всю свою волю в кулак. - Ваша грубость не сослужит нам доброй службы, - сказал он с хладнокровием, весьма далеким от его истинных чувств. - Грубость?! - воскликнул молодой Лоренс. - После того, что вы нам предложили, никакой эпитет не будет слишком грубым. Мы изменим не только себе, но и союзникам, которые рассчитывают на нас. Черт возьми, Ратледж, кто вы - предатель или трус? Спасти свою шкуру, изменив интересам всей Америки - в этом вы добиваетесь нашей поддержки? Интересно, вы... - он запнулся, натолкнувшись на немигающий взгляд губернатора. - Ладно. У меня нет ровным счетом ни малейшего желания участвовать в дальнейших дебатах. Я ухожу. Мое место не здесь. Иду готовиться к встрече неприятеля, - и, презрительно фыркнув напоследок, статный полковник развернулся на каблуках и решительно зашагал к выходу из палатки. - Одну минуту, полковник Лоренс! - В тоне Ратледжа послышалась угроза. - Вы вольны уйти, если угодно, но помните, что заседания Тайного совета секретны. Я пригласил вас на это совещание, отчасти в надежде извлечь пользу из вашего военного опыта, отчасти из-за вашего английского образования и английских связей, предполагая назначить вас одним из уполномоченных на переговоры. - Вы мне льстите, сэр, - скривился Лоренс. - Я хочу лишь предупредить вас, сэр. Насколько я успел заметить, осмотрительность не входит в число ваших достоинств. Поняв эти слова как намек на дело под Кузохэтчи, Лоренс покраснел до корней волос. - Не могу ответить вам этим же комплиментом, сэр, - парировал он. Ратледж, игнорируя шпильку, жестко продолжал: - Приказываю не упоминать за этими стенами о том, что вы здесь слышали. В противном случае последствия будут более серьезные, чем недавно, когда вы ослушались приказа командующего. Я не потерплю беспорядков ни среди солдат, ни в городе. Лоренс вытянулся во весь свой немалый рост. - Рано или поздно нынешняя кампания завершится, мистер Ратледж, и тогда у меня найдется парочка возражений в ответ на ваше оскорбление. Но пока это время не настало, я - ваш покорный слуга. Не стоит добавлять страха по поводу моей неосмотрительности к тем кошмарам, которые вас уже терзают. - И он выбрался наружу. Ратледж опустил голову. Гедсден, человек в общем-то черствый, почувствовал, что к его негодованию примешивается жалость. Он сделал попытку уговорить губернатора, но тот резко оборвал его, не дав даже начать. - Не стоит затевать новые споры. С согласия Совета или без такового, но я выступлю перед британцами с объявленными мною сегодня предложениями. Жалость Гедсдена мгновенно сменилась приступом буквально душившей его ярости. - Проклятый предатель!.. Значит, говорите, вы посмеете сделать это без согласия Совета? Ратледж встал. Лицо его было непреклонно. - Да поможет мне Господь, я сделаю это. И я знаю, что делаю. Можете называть меня трусом, предателем, кем угодно. Ваше мнение мне безразлично. У меня есть долг перед народом Каролины, который облек меня высшей властью. И я выполню свой долг, несмотря на оскорбления, обвинения и даже угрозы. Достоинство, с которым держался этот человек, укротило гнев собравшихся. - В таком случае вы выполните его без моей помощи, - сухо поклонился Гедсден и повернулся, чтобы уйти вслед за Лоренсом, но, натолкнувшись на Молтри, остановился и положил руку на плечо генерала. - Помни, Уильям, что командуешь здесь ты! - произнес он сурово. Генерал хмуро усмехнулся. - Будь спокоен - пока я командую, город не будет сдан. Мистер Ратледж настаивает на своем предложении, вот пусть и пошлет его британцам от своего имени. Но не от моего. А когда те его примут, генерала Превоста ждет неожиданное открытие. Он вдруг обнаружит, что любые соглашения, достигнутые с гражданским губернатором, не распространяются на военного коменданта Чарлстона. - Да, да! - закивал в знак одобрения Гедсден и удалился. За ним последовали двое других офицеров, которые козырнули Молтри, демонстративно не замечая губернатора. Джон Эдвардс заявил, что снимает с себя всякую ответственность за любые действия Ратледжа и тоже собрался уходить, позвав с собою Фергюссона и третьего горожанина. Те охотно присоединились, но прежде Фергюссон счел своим долгом высказаться: - Подумайте хорошенько, прежде чем сделать следующий шаг, Джон Ратледж! Иначе вы можете вдруг обнаружить, что ступили на виселицу. Если вы продадите нас британцам... Короче говоря, будьте осторожны. - Он обратился к Молтри: - Действуйте согласно вашему здравому смыслу, генерал, и, будьте уверены, мы вас поддержим. - И Фергюссон покинул палатку. Ратледж бесстрастно стоял все на том же месте, не проронив ни слова. Но Лэтимер, внимательно за ним следивший, заметил, как бескровные губы губернатора скривились в убийственно презрительной усмешке. Теперь в палатке с Ратледжем осталось только трое, и лишь двое из них являлись членами Совета, но это были люди, на которых Ратледж особенно рассчитывал - в первом случае благодаря родству, а во втором - многолетней крепкой дружбе. Однако шурин Ратледжа, командир полка ополченцев Роджер Смит, покинул его. Минуту он стоял, преодолевая сомнения, затем поднял хмурый взгляд. - Джон, я сожалею, что ты принял такое решение. Я поддержал бы тебя, но не могу. Лучше умереть там... лучше что угодно, только не измена всем провинциям, которые нам верят и полагаются на нас. Смит тоже ушел. Переживал ли Ратледж дезертирство своего родственника острее, чем отступничество остальных, или оттого, что чаша его терпения наполнилась до краев, но он тяжело опустился и, навалившись на стол, спрятал лицо в ладонях. Молтри тронул Лэтимера за плечо. Обычную благожелательность генерала как рукой сняло. - Пойдем, - проговорил он негромко. Тихий голос Ратледжа пригвоздил его к месту. Он назвал Молтри по имени, и слышалась в его зове мольба, какой ни Лэтимер, ни кто-либо другой никогда прежде не слышали от этого железного человека. Генерал обернулся, и двое друзей, разделенные пространством палатки, посмотрели друг на друга. Лэтимер почувствовал себя неуютно и решил, что он здесь лишний. - Могу ли я идти, сэр? - спросил он генерала. К его удивлению, отозвался Ратледж. - Ни в коем случае, сэр. Вы можете мне понадобиться, - после чего снова медленно перевел взгляд на Молтри. - Ты тоже поверил в те мерзости, которые приписывают мне эти люди? Ты тоже считаешь меня способным на предательство? - Поверил ли я? - переспросил Молтри. - Но как же мне не верить, если вы его предлагаете? - Он замолчал. Ратледж, не отвечая, тоскливо глядел на него. - Вы слышали, как я намерен поступить, - продолжал генерал, - да и видели вы достаточно, чтобы понять - все меня поддержат. Остальное - ваше дело. Я умываю руки, Джон, как это сделали до меня другие. Ратледж раздраженно хлопнул ладонью по столу. - Ладно, - сказал он, - поступай, как знаешь, и будь что будет. Если Превост примет мое предложение, уведоми его, что будешь со своей армией сопротивляться, невзирая на соглашение. Давай заранее оговорим, что ты так поступишь. Но сейчас выдели мне двух офицеров в качестве моих представителей на переговорах с британцами, и пусть они отвезут предложение о нейтралитете. Молтри так и передернуло. - Лучше я откушу себе язык. Ратледж разглядывал его печально. - Ты ли это, друг мой Уилл! Ты знаешь меня лучше, чем кто бы то ни было на свете, и, смею думать, за все годы нашего знакомства твое доверие ни разу мною не было обмануто. И что же, все это для тебя ничего не значит? - и он завершил свою сентенцию коротким горестным смешком. - Дело не в доверии, Джон. Допустим, я соглашусь, но где я найду двух офицеров, которые согласятся выполнить твое поручение? Ты слышал, что сказали Лоренс и Гедсден? То же самое ответит любой, кто носит американскую форму. - Роджер Смит уступил бы, если бы ты приказал. И здесь Лэтимер, которого я для того и задержал, чтобы он услышал гарантии, которые я только что тебе дал. Может быть, теперь он согласится пойти вторым? - губернатор вопросительно поглядывал на майора. Лэтимеру увидел во всей этой ситуации иронию судьбы. Он подумал о своих давних разногласиях с Ратледжем, и вот - будто судьба мстила губернатору за недоверие, которое тот к нему питал. Казалось, это проявление некой высшей справедливости: в час испытания, подозреваемый и презираемый всеми Ратледж, несмотря на свой высший государственный пост, вынужден снизойти до смиренной просьбы к Гарри Лэтимеру. Гарри не мог просто так поверить в предательство или трусость Ратледжа, во что так быстро и легко поверили остальные. Не только вся предыдущая жизнь, но и само поведение губернатора на этом Совете, говорили об ошибочности подобных обвинений. Лэтимер вновь и вновь сверял свои ощущения с суровым приговором офицеров. На первый взгляд приговор казался справедливым, но это была оценка лишь внешней стороны действий Ратледжа; нельзя рубить сплеча, разом отметая все известное о человеке и его прошлом. Лэтимер ответил быстро и почтительно, что при сложившихся обстоятельствах весьма красноречиво отражало его мысли. Гарри склонил обнаженную голову: - Почту за честь оказать услугу вашей светлости. Мрачное лицо Ратледжа внезапно смягчилась, и он бросил на Лэтимера удивленно-благодарный взгляд. Но Молтри внес поправку. - Пока вы у меня на службе, сэр, - не скрывая недовольства, напомнил он, - вы обязаны исполнять мои приказы. А я никогда не отправлю вас с таким поручением. Ни вас, ни Смита, и никого другого. - Да поймите же, - хрипло сказал Ратледж, - это воистину необходимо, иначе мы погибнем. - Не стоит повторяться, - холодно заметил Молтри. Ратледж торопливо отмахнулся. - Ах, я не о том. Я что-то плохо соображаю и, возможно, не то говорю. - Он провел дрожащими пальцами по влажному лбу. - Я хотел сказать вот что... - Помедлив, он понизил голос. - Это должно быть сделано, чтобы погубить Превоста и его армию. - Что?! - Молтри застыл, ошеломленный. Ратледж указательным пальцем поманил их ближе к столу. На бледном его лице были написаны отчаяние и решимость. - Садитесь, оба. Придвигайтесь. Я боялся этого, боялся больше всего. Эта тайна такая важная и опасная, что я был готов пойти на все, лишь бы не раскрывать ее. Если хотя бы отголосок ее до времени просочится наружу, то эта война, с которой завтра можно покончить одним разом, затянется, вероятно, на годы. Молтри тихо сидел на ящике с боеприпасами, Лэтимер - на бочонке, оба потрясенные страстностью его почти до шепота приглушенного голоса и огнем, пылающим в глазах. То, что он говорил, казалось непостижимым. - Если то, что я придумал, сработает как надо, мы зажмем Превоста в клещи, как был зажат Бургонь под Саратогой, и разобьем его. Подумайте, что это может сегодня означать! Британская кампания на Севере ни к чему не привела. Если в самом начале захлебнется еще и кампания, открытая на Юге, то Англии больше не на что будет рассчитывать. Я носил эту тайну в себе, но твое недоверие, Молтри, и неподчинение вынудили меня открыть ее, чтобы ты выполнил мой приказ и выиграл время - единственное, что мне сейчас необходимо для успеха. - К горечи, с которой он говорил, примешивалось презрение. - Зачем, вы думаете, я гоняю парламентеров взад-вперед? Для чего я заставлял тебя спрашивать об условиях сдачи города и почему проглотил оскорбления в ответ на свою просьбу? Почему я принудил тебя все-таки отправить Превосту мое предложение о переговорах? Почему? По той же самой причине, по которой теперь я прошу тебя начать переговоры о нейтралитете. Время, время и опять время! Еще двадцать четыре часа - вот все, чего я прошу. Меня заклеймили предателем, трусом! Мне говорили, что я иду по дороге, ведущей к виселице. Лоренс угрожал мне дуэлью. За что? - Он засмеялся тихо, но со злостью. - Боже правый! Вот что значит иметь дело с глупцами! Глупцами, которые считают, что человек, чьи верность и мужество проверены временем, может в одно мгновенье превратиться в предателя и труса. Разве трус вынес бы их оскорбления, как вынес их я? Тьфу! - Ратледж откинулся на спинку стула, словно неожиданно вырвавшаяся наружу собственная ярость лишила его последних сил. Молтри начал подумывать, не сдал ли рассудок губернатора от напряжения последних недель, не бред ли это сумасшедшего? - Мы могли судить только по твоим предложениям и по твоему страху, - негромко возразил он. - Как из того, так и из другого выводы напрашивались однозначные. Ты не дал нам этого объяснения... вернее, этого полуобъяснения... - Полуобъяснения? - взорвался Ратледж. - Да, да! Ты должен выжать из меня все до последней капли, прежде чем поможешь. Прекрасно, ты получишь полное объяснение! Но я предупреждаю тебя - вас обоих - если оно станет известно еще кому-нибудь, если операция провалится по вашей вине или неосторожности, вы поплатитесь за это головой. Итак, слушайте. Ты, Молтри воображаешь, что в военных вопросах я, как минимум, невежда и бездарь. Это твое мнение, и его поддержит любой из твоих меднолобых соратников по оружию. Я знал, что ты обо мне так думаешь и позволял тебе так думать. Я прекрасно понимаю твое "ne sutor ultra crepidam"[40], о да! Если бы я занимался только гражданскими делами, а командовать Южной армией полностью предоставил генералу Линкольну, он не прохлаждался бы сейчас в Джорджии и мы не оказались бы в таком тяжелом положении. Его армия была бы здесь, с нами, а устрашенный превосходящими силами Превост вынужден был бы отступить и никогда не предпринял бы попытки овладеть Чарлстоном. Святая правда! Но! Линкольн не прохлаждается в Джорджии! Он вообще не в Джорджии, как вы с Превостом, на его погибель, считаете. Сейчас он со всеми своими войсками должен находиться уже между Кузохэтчи и Эшли. Молтри подпрыгнул так, будто ящик под ним взорвался. - Боже всемогущий! - вскричал он. - Откуда тебе это известно? - Откуда! - глаза губернатора сверкнули темным огнем. - Да оттуда, что именно об этом мы с ним условились в Оринджберге. Его экспедиция в Джорджию - отвлекающий маневр с цел