,  с любопытством прислушиваясь,  но тут же, поймав
на себе настороженный взгляд Зинна, поспешно вышел.
     В  сенях  Кеш  включил  фонарик,  нащупал перила  лестницы,  ведущей на
чердак, и стал подниматься.
     Наверху  было  тесно  и  грязно.  В  разбитое слуховое оконце  врывался
холодный ветер  горной  ночи.  Кеш  задел  головою за  стропила и  чихнул от
посыпавшейся пыли.
     Он взглянул в оконце:  были видны неверные силуэты гор,  со всех сторон
обступивших Бриуэгу.  Далеко за ними, на северо-западе, то и дело вспыхивали
безмолвные зарницы  артиллерийских залпов.  По  тому,  что  не  было  слышно
канонады,   можно  было  судить  о  том,  как  далеко  успели  уже  прогнать
итальянцев.
     Снизу, из комнаты, где сидели офицеры, донесся крепкий баритон Зинна:

                Хочу проснуться
                В лучах зари,
                Чтоб в небе летчик
                Не парил.
                Не слышать бомбы,
                Гранаты воя
                И разговоров
                О нас, героях...

     Кеш усмехнулся и высунулся в разбитое оконце.  Черепичная крыша была во
многих местах проломлена.  Кеш дотянулся до ближайшей дыры,  прикрыл ладонью
алое стекло фонаря и  опустил фонарь в пролом.  Аккуратно установил его так,
чтобы стекло глядело вверх.
     Осторожно ступая,  так,  чтобы не скрипнули ступеньки,  Кеш спустился в
сени и выскользнул на улицу.  Прислушался к тому,  что делалось в доме. Зинн
больше не пел...
     У  Зинна испортилось настроение.  Петь не  хотелось.  Чтобы не нарушать
общего веселья,  он незаметно вышел. Горы дохнули ему в лицо холодом ущелий.
Над головою несмело дрожали звезды.  Они то и  дело прятались за набегавшими
облаками. Какая тревожная ночь!
     Порыв ветра растрепал Зинну волосы.  Вернуться за  шапкой?..  Не стоит.
Вероятно, у него не очень веселый вид, - зачем портить настроение товарищам?
А все из-за этого противного Кеша.
     Зинн зашагал прочь от  дома.  Скоро он вышел на пригорок.  Пригорок был
невысокий,  ниже окружающих гор, но Бриуэга была как на ладони. Среди темных
кварталов смутно серела лента шоссе.  Зинн оглядел деревню, окрестности, где
расположилась на  отдых бригада.  Эти люди имели право на отдых!  Пусть спят
батальоны  Гарибальди,  Домбровского,  батальон,  носящий  такое  дорогое  и
славное имя, - Тельман!.. Тельман... Уже три года в тюрьме...
     Зинн отогнал печальные мысли,  и его взгляд побежал дальше по испанской
деревне,  проверяя,  не  демаскировал ли себя какой-нибудь батальон полоской
света. Ведь фашисты повадились теперь летать и по ночам.
     Зинн вздрогнул: что значит этот яркий красный огонек посреди Бриуэги?..
Кто мог?.. И тут же вспомнил: фотографический фонарь Кеша!
     Зинн шагнул было и замер...  Прислушался... Не верилось: неужели стоило
только подумать о сатане -  и он тут как тут? Да, он не может ошибиться: это
звук самолета.  Одинокий,  пока еще такой неясный,  что даже не  скажешь,  с
какой стороны он идет... Самолет, фонарь!..
     Зинн большими скачками спускался к  Бриуэге,  минуя тропинку,  прямо по
склону, прыгая через камни, канавы...
     Гул  самолета вырвался из-за  горы  и  сразу стал  громче.  Самолет шел
низко,  над самыми вершинами гор. То затухающий, то снова усиливающийся, как
завыванье   приглушенной   сирены,    хорошо   знакомый   голос    немецкого
бомбардировщика.
     Сердце разрывалось в  груди Зинна от бега.  Он хотел опередить самолет,
добраться первым к красному фонарю в центре Бриуэги.
     Зинн был уже у подошвы холма,  когда сверкнули первые выстрелы зенитных
пулеметов.  Они заливались,  торопливо перебивая друг друга. За их очередями
не стало слышно самолета.
     Зинн  был  уже  на  улице.  Он  издали  увидел  высыпавших на  выстрелы
офицеров.
     - Фонарь!.. Красный фонарь! - Что было сил крикнул Зинн.
     Но  вибрирующий звук  падающей бомбы заглушил его  крик.  Яркий всплеск
пламени ослепил Зинна, и тугой удар воздуха отбросил его к стене дома.
     "Матраи?!"
     Развалины дома Зинн увидел только через несколько минут, когда пришел в
себя.  Первой  мыслью  было:  "Матраи?!"  Подошедший офицер  протянул  Зинну
выпачканный в  глине зеленый сафьяновый бумажник.  Он  был  немного изогнут,
словно слепок груди,  на которой пролежал много лет.  Зинн сразу узнал:  это
был  бумажник Матраи.  Из  него и  сейчас еще  торчал незапечатанный конверт
неоконченного письма.
     - Что с генералом?
     - Ранен... Врач говорит - тяжело, но не смертельно.
     Зинн поднялся на ноги и огляделся. Неподалеку от горящего дома генерала
сидел Цихауэр и при свете пожара торопливо работал карандашом в альбоме.
     Словно пытаясь утишить звон, которым была наполнена голова, Зинн крепко
провел рукою по  волосам,  сделал несколько шагов и  вдруг остановился,  как
пораженный ударом:  устроившись на отброшенном взрывом вьюке, сидел Кеш. Его
перо  быстро  бегало по  раскрытому блокноту.  Заметив Зинна,  Кеш  взмахнул
блокнотом:
     - Послушайте-ка,   комиссар!..   По-моему,  я  начал  здорово:  "Подлая
фашистская бомба едва не вырвала из наших рядов..."
     Зинн отогнал промелькнувшую было мысль: "Это дело трибунала". Его рука,
послушная порыву  сердца,  извлекла из  кобуры  пистолет и  послала  пулю  в
переносицу самодовольно ухмыляющегося Кеша.
     Зинн сунул пистолет в кобуру и носком сапога брезгливо отбросил блокнот
Кеша в угли пожарища.


                             Конец первой книги