Владимир Николаевич Шустов. Человек не устает жить


      повести
     ХУДОЖНИК В. БУБЕНЩИКОВ
     OCR: Андрей из Архангельска


              Для среднего и старшего школьного возраста
             Средне-Уральское книжное издательство, 1974

     Шустов В. Н.
     Человек не  устает  жить.  Свердловск.  Средне-Уральское  книжное
издательство, 1974.
     Однотомник произведений  писателя  издается   в   связи   с   его
50-летием.
     Повести "Тайна горы Крутой" и "Карфагена не будет!" рассчитаны на
средний возраст.
     Повесть "Человек  не  устает   жить"   -   для   юношества.   Это
документальный  взволнованный  рассказ  о советском летчике,  который,
будучи тяжело ранен в годы Отечественной войны попал в фашистский плен
сумел  похитить  на  военном  вражеском  аэродроме  боевой  самолет  и
прилететь к своим. Герой повести - уралец А. М. Ковязин.

     <img src=shustov.jpg>

     <img src=shustov2.jpg>

        ТАЙНА ГОРЫ КРУТОЙ

        ГЛАВА ПЕРВАЯ
                         НЕОЖИДАННОЕ ОТКРЫТИЕ

     - Павка, подними флаг!
     - Где я его, интересно, возьму?
     - В руке у тебя что?
     - Ну, палка...
     - Нацепи на нее шляпу,  вот и флаг!  Ясно?  А ты, Юлька, что руки
сложил, как египетская мумия? Помогай!
     Голос Тимы   Болдырева  звучал  сурово  и  требовательно.  Ребята
повиновались ему беспрекословно.
     Груда серых  гранитных  валунов  моментально  украсилась флагом -
широкополой соломенной шляпой с черной лентой на тулье. Бойкий ветерок
подхватил шляпу и начал ее раскачивать.
     - Эй, смотрите, - предупредил Тима, - сорвет!
     - Привязана! - уверенно заявил Павка.
     Пионеры сняли снаряжение (картонные папки на широких - в ладонь -
перевязях,  лопатки в матерчатых чехлах),  подошли к обрыву и замерли:
под ногами была бездна.
     И страшно  и в то же время радостно стоять у края пропасти:  веет
из провала холодом,  кружит голову высота.  Но не думай о  страхе,  не
смотри  вниз  на острые скалы.  Лучше взгляни,  как распахнулись перед
тобой солнечные голубые дали,  как далеко-далеко во все стороны уходят
необъятные таежные просторы родной земли.  И захватит от волнения дух,
и забьется,  заколотится в груди сердце,  и не найдется  нужных  слов,
чтобы  передать  нахлынувшие  на  тебя  чувства:  не высказать их и не
описать.
     - Эх-х-х! - глубоко вздохнул Тима.
     - Да-а-а, - протянул задумчиво Юлька.
     - Так, - сказал Павка.
     И снова молчание
     А восторг,  а счастье,  а гордость играли на лицах ребят, в ярком
румянце щек,  в трепетном блеске  глаз,  в  лучезарных  улыбках.  Ведь
как-никак завоевать вершину горы, которая поднимается на тысячу двести
метров над уровнем моря,  случается не каждому.  Воодушевленные  своей
победой,   мальчуганы   были  похожи  в  этот  момент  на  бесстрашных
исследователей Арктики.  Смелые,  строгие лица,  опаленные  солнцем  и
немножко огрубевшие от ветров и непогод.  Ребятам казалось,  что стоят
они не на вершине горы у обрыва.  Нет,  не на вершине горы! Они плывут
на  льдине  среди океана,  а на горизонте вдали чуть колеблется зыбкий
дымок долгожданного корабля.  И пусть вместо меховых малиц и унтов  на
пионерах обыкновенные рубашки, брюки и ботинки! Но при чем тут одежда?
Покажи свои дела и поступки,  покажи свое сердце.  Не дрогнет ли оно у
тебя в решительный час?!
     Дела у Тимы,  Павки и Юли были хорошие.  А сердца... Да вы и сами
знаете,  какое  должно биться сердце в груди,  на которой горит жарким
пламенем пионерский галстук!
     - Ох и хорошо,  ребята!  Да смотрите!  - Юля широким взмахом руки
указал на раскинувшуюся перед ними панораму.
     С горы  видно  тайгу  - бескрайнее зеленое хвойное море.  По нему
пробегает легкой  рябью  ветерок.  Там,  где  дует  он  сильнее,  рябь
перерастает в тяжелые волны,  которые отличаются от морских немножечко
цветом да еще тем,  что не мелькают на них белые  пенные  гребешки.  У
подошвы  горы  буйствует  Варган.  Рев его не долетает до вершины,  но
видно,  как  клокочет  река.  Мутные  струи  с  разгона  бросаются  на
гранитные  клыки  переката,  крошатся,  рассыпаются  в  мелкие брызги,
поднимаются над камнями радужной пылью и оседают  в  нешироком  омутке
позади барьера, чтобы, накопив силы, ринуться дальше еще неудержимее и
свирепее.
     За кудрявым  перелеском прячется озеро Светлое.  Чуть поодаль,  у
темной  полосы  заброшенных  карьеров,  начинаются  горы.  Лесистые  и
таинственные  цепи их вытягиваются в могучий хребет,  растворяющийся в
синеватой дымке.
     На западе  -  зеленый  холм;  отлогие  склоны  пестрят огородными
грядками,  похожими издали на гигантские заплаты. А за холмом - прямые
линии широких улиц,  изумрудная зелень парков, разноцветные квадраты и
прямоугольники крыш.
     Ребята приветствовали родной город.
     - Машиностроительный! Алюминиевый!
     - Металлургический!   Труб,   труб-то  сколько!  Раз,  два,  три,
четыре...
     - Вижу нашу школу!
     - Гидростанция!
     - Ну!  -  возбужденно выкрикнул звеньевой Тима.  - А вы говорили,
зачем на вершину! Теперь ясно зачем?
     Крепкая фигура его чуть подалась вперед, восторженно поблескивали
карие глаза. Тима отыскивал крышу своего дома.
     - Вот  ты  где!  -  крикнул  он,  заметив среди зелени коричневый
прямоугольник.
     - Где?
     - На четыре пальца от Дворца культуры. Смотри влево, видишь парк?
     Юлька из-за его спины вприщур присмотрелся и сообщил:
     - Вижу радиомачту, парк, крышу театра... Ура-а-а!..
     - Я  тоже  вижу,  -  сказал  Павка  как можно равнодушнее.  - Я в
прошлом году на наш город с птичьего полета смотрел. Вот то - да-а!
     Павка говорил о полете "По-2". Полетом он очень гордился и считал
его началом  своей  будущей  профессии  воздухоплавателя.  Павка  ждал
возражений и готовился к спору,  а Тима одним жестом опрокинул все его
доводы.
     - Вон птица! - показал он вниз под ноги.
     Недалеко от  вершины  одиноко  парила  птица.  Сизое,  с  темными
пятнами оперение переливалось в солнечных лучах.
     Птица сделала вираж.  Открылась бурая грудь,  белая шея  с  двумя
широкими черными полосами по бокам.
     - Красивая! - восхищенно сказал Юля.
     А птица  плавно  и  величаво  описывала круг за кругом.  По рыжим
кочкам торфяного болота,  по осоке и камышам,  по верхушкам деревьев и
траве скользила неуловимая крылатая тень.
     - Сокол это, - определил Павка, - сапсаном называется.
     - Охотится. Высматривает, кого бы сцапать...
     Сокол замер.  Миг - и сложились крылья.  Темный  комок,  рассекая
воздух,  метеором понесся вниз.  Тонкий жалобный крик разорвал тишину.
Печальное эхо отозвалось в скалах  на  берегу  Варгана,  пробежало  по
водной  глади  до  зеркального плеса,  переметнулось на другую сторону
реки,  а там, как заблудившиеся ягодники, стали перекликаться и аукать
ущелья гор.
     - Э-ге-ге-гей! - взревел Юлька.
     Павка даже отшатнулся от него:
     - Ты что? Спятил?
     - Напугается и отпустит.
     - Жди.
     Ребята постояли  на  краю  обрыва  еще немного,  а затем отошли к
мрачным, словно развалины древней крепости, скопищам гранитных глыб.
     Солнце показывало  полдень.  Огромное и яркое,  красовалось оно в
зените и жгло нещадно.
     Друзья с удовольствием расположились на отдых в тени скал.
     Юлька улегся на спину в холодке возле замшелого,  будто покрытого
зеленым   бархатом  валуна.  Павка  рылся  в  желтом  кожаном  кошеле,
разыскивая  нож.  Тима,  сидя  на  плоском  валуне,  прямо  на  камень
выкладывал  из  полевой сумки обед:  лук,  вареную картошку в мундире,
копченую колбасу,  сыр.  Юлька поводил острым  носом  и  жадно  вдыхал
аппетитные запахи.
     Наблюдая за тем, как звеньевой режет хлеб, он не мог удержаться и
сказал:
     - С солью я люблю такой хлеб. Соль есть?
     - Конечно, Думаешь, забыли?
     - Я проголодался.  Целого бы барана съел сейчас.  Это потому, что
мы устали.
     - Ты устал, а не мы.
     - Павка, думаешь, не устал?
     - Тоже мне,  альпинисты! - презрительно заметил Тима. - А если бы
на  какую-нибудь  высоченную  гору  подняться?  На Эверест влез бы ты,
Юлька?
     - Не знаю... Потренируюсь - влезу.
     - "Потренируюсь,  потренируюсь"...  Надо силу воли  иметь.  Ясно?
Знаешь,  как наши альпинисты Виктор Нестеров,  Юрий Губанов и еще двое
штурмовали вершины Шхельды?  Там их пять вершин,  и одна круче другой.
Башню   Шхельды   считают   самой  трудной  альпинистской  категорией,
категорией 5б.  С вершин Шхельды каждую минуту или камни сыплются  или
обвалы происходят. А наши забрались!
     - Они ведь сначала тренировались.
     - И без тренировки тоже можно,  - возразил Тима. - Вот в Америке,
в одной стране, кажется, в Бразилии... Нет, не в Бразилии, а в Мексике
есть  высоченная  гора.  Рабочие  там  на скале "Да здравствует Страна
Советов!" написали.  Ясно?  Не  альпинисты,  а  рабочие.  Безо  всяких
тренировок туда забрались... Ну, давайте к столу!
     Юлька вскочил,  как на  пружинах.  Павка  подошел  вразвалку,  не
спеша, положил на булыжник свое "снаряжение" и чинно уселся рядом.
     - Шаром покати...  Опять  почти  пустые  придем,-  проговорил  он
спокойно, чуть осуждающе, указывая на папку. - Встретит нас Люська...
     Густые черные брови звеньевого нахмурились:
     - О Люське поговорить захотелось?
     Павка не ответил,  взял флягу  и  принялся  деловито  вытаскивать
зубами  деревянную  пробку.  Тима  не спускал с него глаз.  Глаза были
злые. Юля заметил, как раздуваются у командира ноздри, и притих. Павка
открыл флягу, отпил несколько глотков чаю и вытер ладонью пухлые губы.
     - Люськи испугался? - насмешливо спросил Тима.
     - Чего ее бояться.  Я не хочу перед отцом краснеть.  Прошлый раз,
когда мы ночью с Берестянки пришли, Люська у нас дома была. Жаловалась
отцу. Сказала, что я - злостный нарушитель трудовой дисциплины, а ты -
самый разболтанный звеньевой на свете...
     - А про меня она говорила? - робко полюбопытствовал Юлька.
     - Промолчала.
     - Хм-м-м... Интересно...
     - Ничего интересного,  - резко оборвал Тима,  и недобрый  румянец
выступил на его щеках.  - Ты,  Павка, - трус! Скажи, договаривались мы
или не договаривались не говорить вообще о Люське?!
     - Угу...
     - Положи хлеб и отвечай! Договаривались?
     - Стоит из-за Люськи спорить. Вот я...
     - Молчи, Юлька! Пусть он сам ответит!
     - Ну, договаривались.
     - Так что ты, как попугай, заладил: "Люська, Люся, Люсенька..." О
ней  твердишь,  а  за собой посмотреть не можешь.  По скалам черепахой
ползаешь! А плаваешь?..
     - Сейчас он ничего плавает. Кролем может. Я...
     - Молчи,  Юлька!  Нужно,  как  рыба,  плавать.  Ясно?  Лень   ему
тренироваться. Жиры копит.
     - Зря ты на меня  набросился,  Тимка.  Я  каждый  день  на  пруду
тренируюсь. Меня уже дома ругают, что носом шмыгаю: насморк.
     - Хо-о!  Насморка боишься!  Люська обижает,  насморк одолевает...
Герой!   Открыватель!  Ныть  ты  мастер  да  камни  другим  на  головы
выворачивать. Позавчера на Юльку, сегодня на меня.
     - Сегодня я не выворачивал, скала из состояния покоя вышла. Закон
физический.
     - Нас ты из состояния покоя выводишь!  - вскипел Тима, надвигаясь
на Павку.  - Запомни на всю жизнь:  о Люське и о камнях последний  раз
говорим. Ясно?
     - И запоминать не буду...
     - Вот-вот.  - Тима заходил взад и вперед по площадке,  отшвыривая
носком башмака мелкие  камни.  Павка  набил  рот  колбасой  и  усердно
заработал челюстями.
     - Хочешь знать,  - сказал он,  прожевывая, - так Люська правильно
ругается с нами, у нее важное дело!
     Уж чего-чего, а такой дерзости Тима стерпеть не мог. Единым махом
расстегнул  он  ворот  выгоревшей  клетчатой  рубашки,  выхватил из-за
пазухи потрепанную карту и  раскинул  ее  перед  Павкой.  Исцарапанный
палец  заскользил  по  кружочкам,  квадратам,  крестикам,  в  изобилии
рассыпанным у черной точки с надписью: "Новострой".
     - А у нас - шутки! У нас - пустяки! - горячился Тима. - Кварцевые
пески - раз!  Строительная глина - два!  Мрамор на Берестянке - три! У
первого  переката  мрамор!  У  второго  переката...  -  он  выкрикивал
название за названием,  месторождение  за  месторождением.  Голос  его
звенел.
     Павка был по-прежнему спокоен. Он даже и бровью не повел. Правда,
такими  бровями,  какие  имелись  у Павки,  хоть води,  хоть не води -
результатов не будет:  белесые и редкие,  они совсем не выделялись  на
его  круглом  розовощеком  лице  и  не  служили  выразителями душевных
переживаний хозяина.  Кроме всего прочего,  Павка хорошо знал характер
звеньевого.
     Что Тима Болдырев горяч,  было известно всем. Прекрасный товарищ,
лучший  в  дружине  рассказчик  и  выдумщик,  звеньевой "номер один" в
спорах становился невыносимым.  Ему ничего не стоило под горячую  руку
обидеть  самого  близкого  друга.  И  все  же Тима пользовался у ребят
любовью  и  авторитетом:  уважали   его   за   смелость,   прямоту   и
инициативность.
     Первое звено  жило  дружно.  Никакие  ссоры,  возникавшие   между
ребятами довольно часто, не могли посеять губительного семени раздора.
С тех пор как Тиме,  Юле  и  Павке  доверили  заготовку  растений  для
фабрики  "Пионер",  звено еще больше сдружилось.  Они лазили с утра до
вечера по увалам, карьерам, горам и оврагам; исследовали скалы, речки,
пруды  и  озера.  Тимина  страсть к открытиям покорила ребят.  Юлька с
Павкой тоже  стали  видеть  в  каждом  куске  породы  неведомые  людям
минералы,  а  в  каждой  царапине на скалах и камнях старались уловить
"голос предков" - рассказ о давно минувшем.
     Права была Люся Волкова, вожатая второго звена: не зря на Большом
совете  она   голосовала   против   назначения   Тимкиного   звена   в
"заготовители".  Своими  действиями  первое  звено подтверждало Люсины
слова,  что  "Тимка  будет  заниматься  исследованиями,  а   заготовку
растений - ну обязательно! - провалит".
     И вот из-за этого  теперь  вспыхнула  ссора.  Сжав  кулаки,  Тима
подступил  к  Павке  вплотную,  доказывая  важность  проводимых звеном
исследований.  Но за Павку неожиданно вступился Юля.  Он втиснул  свою
долговязую фигуру между спорщиками и затараторил:
     - Ну что ты, Тимка? Что? Думаешь, Павка зря говорит? Он правильно
говорит!  Опять нас в лагере с песочком продирать будут!  Уж это,  как
пить дать! Люська наговорит обязательно. А заготовку мы срываем, факт!
     Тима осекся, отвернулся и глухо сказал:
     - Сам, Юлька, знаю, что наговорит она. Обидно! Ей бы только лютик
едкий да лютик ползучий. Забралась бы Люська хоть раз на Крутую, чтобы
понять...
     Крутая! Удивительная  это  гора.  Не  растут  на ней деревья,  не
растут на ней и травы.  Гранитные склоны, голые и неприветливые, круто
уходят  к облакам.  Повсюду на мрачных глыбах гнездятся мхи-лишайники.
Расцветка у них диковинная,  узоры еще поразительнее.  В переплетениях
стеблей-коротышек   -  надо  только  вглядеться  -  возникают  картины
сказочных городов с золотыми башнями и теремами,  бурных синих  морей,
жарких  сражений...  Кое-где  мхи портит вода.  Она сочится из трещин,
расплывается по  "картинам"  темно-зелеными  подтеками,  скользкими  и
некрасивыми.
     У самой вершины на гладкой, словно отполированной, скале, как три
звезды,  горят  три  ярко-красных  пятна.  В блеске их столько света и
жизни, что кажется, будто радуга лучится из горной глубины.
     Мрачная и  сурово-могучая  стоит  Крутая.  Зубчатые утесы застыли
один над другим, готовые каждую секунду обрушиться вниз.
     Споры спорами,  а аппетит сделал свое дело: ребята уничтожили все
запасы.  И теперь их одолевала сытая истома.  Тима улегся  на  плоском
гранитном  валуне,  заложил  руки  за  голову  и мечтательно смотрел в
синеву.  Там бродили облака.  Легкие,  они то разбегались, то, гонимые
ветром, сливались воедино.
     - А трудновато нам сегодня пришлось, - сказал он.
     - Еще бы, - поддакнул Юля.
     - Когда трудно,  всегда интересно,  - сказал убежденно звеньевой,
переворачиваясь  на живот и свешивая с валуна взлохмаченную голову.  -
Всегда! Эх вы! - Он вобрал в себя побольше воздуха и неожиданно запел:
                    На карте даль дорожная
                    Линейкой пролегла,
                    А здесь вот - глушь таежная
                    Тропу переплела.
                    Лежат меридианами
                    Широкие пути,
                    И очень, очень надо нам
                    По ним по всем пройти...
     Юля с  Павкой  слушали  молча,  но  задорный  напев,  да и слова,
которые подходили как раз к моменту, взяли свое. И припев сам вырвался
на простор.
                    Пусть горы смотрят кручами.
                    Ведь это даже лучше нам:
                    Без трудностей какой же интерес?
     Павка с Юлей поднялись и отошли к обрыву.
     - Вот откуда ракету запускать надо,  - сказал Юля. - Давай скажем
Володьке, чтобы он, как построит ракету, сюда ее принес и запустил?
     - Долго ждать, - отозвался Павка. - Когда-то он ее выстроит.
     - Володька упрямый, своего добьется!
     - Сюда! - окликнул ребят Тима. - Пора в путь снаряжаться!
     Предстояла самая  трудная  и  ответственная  работа:  исследовать
вершину Крутой.  Тима сунул руки в задний  карман  спортивных  брюк  и
извлек компас.  Он разбил участок на зоны:  Юля должен был исследовать
западную, сам Тима - южную и восточную, Павка - северную.
     - Действуйте   строго   по   компасам,  -  наказал  звеньевой.  -
Азимутальный веер от исходной  точки.  Чтобы  не  получилось  тяп-ляп.
Бывает, сантиметрик проморгаешь - и прощай открытие! Ясно?
     - Не проморгаем, - сказал Павка.
     - У меня не проскользнет! - заверил Юля.
     Тима смахнул с камня хлебные крошки,  положил на него развернутую
карту и взял вершину горы в кружок.  Это значило, что на точку "127,3"
ступила нога человека.  Чтобы не было сомнений,  он написал  прямо  на
карте:  "Гора  Крутая.  Вершина  покорена  и исследована первым звеном
("отряд заготовителей") 20 июня".
     - Белого пятна больше не существует. Все! Ну, пошли! Общий сбор у
осыпи под скалой с красными пятнами.  Юлька,  ты скажешь,  что пятна -
мрамор'
     - Точно. Из такого мрамора лестница во Дворце культуры.
     - Завтра мы проверим. Принесем веревки, залезем и осмотрим.
     - На такую-то кручу?
     - Разведчикам всегда надо трудности преодолевать.  Ясно? Ну, все.
Условный сигнал вызова - два свистка.
     Ребята разошлись  по  зонам.  Северный участок,  который достался
Павке,  был невелик, скалы громоздились на нем в таком беспорядке, что
казалось, будто вытряхнул их кто-то нарочно в одну кучу - разбирайтесь
как хотите.  Теснота неимоверная,  под ногами  сновали  зеленые  юркие
ящерицы.  Вот  бы  лазить  по  скалам  с такой же быстротой,  как они.
Перебираясь через валун,  Павка чуть не наступил на змею-медянку.  Она
угрожающе   подняла  плоскую  головку,  стрельнула  на  гостя  темными
бусинами глаз и нехотя сползла в расщелину.  Исследователь  с  опаской
огляделся,  нет ли поблизости еще змей. У глыбы, похожей на гигантскую
иголку,  воткнутую в землю острием вверх,  Павка остановился,  наметил
исходную  точку  и  быстро рассчитал азимутальный веер.  Перед началом
работы он прикинул размеры  участка.  Взгляд  пробежал  по  торосистой
площадке и там,  где бурая линия скал сходилась с небесной голубизной,
наткнулся на сокола-сапсана.  "Уже пообедал".  Размышляя о неожиданной
встрече  с  сапсаном,  Павка  обошел  Иглу.  У основания скала имела в
окружности семь-восемь метров. Сужаясь к вершине, она заканчивалась на
пятнадцатиметровой   высоте  острой  пикой.  Никакой  особой  ценности
обнаружить не удалось:  обычный гранит.  Павка собрался было  идти  по
азимуту  и  уже  достал компас,  но тут заметил среди камней множество
перьев.  Сизые,  оранжевые,  красные,  пестрые,  с  крапинками  и  без
крапинок,  они заполнили трещины, выбоины и щели. Вперемешку с перьями
белели омытые дождями и туманами  полуистлевшие  кости.  Сразу  пришла
догадка:  "Так  вот почему здесь крутился сапсан.  Гнездо!" Само собой
напрашивалось решение: найти и уничтожить обиталище хищника.
     Что сапсан вреден, известно, конечно, каждому. Попадись соколу на
глаза птица,  несдобровать ей. Стальными клещами вопьются когти в тело
жертвы,  а крючковатый клюв довершит черное дело. Уж на что гуси - они
в два раза превосходят по размерам сапсана,  - но и гусей ждет  смерть
при встрече с крылатым разбойником.
     Удобным и безопасным местом  для  соколиного  гнезда,  по  мнению
Павки,  была  Игла.  Он  схватился  руками  за выступ,  покрытый мхом.
Выбираться приходилось  медленно.  Ноги  с  трудом  нащупывали  опору,
пальцы цеплялись за каждую неровность, за каждую выбоину.
     Ловкость, сноровка и выдержка!  Но это еще не все. Нужны расчет и
осторожность, нельзя ни на минуту забывать мудрую пословицу: "Семь раз
отмерь - один раз отрежь". А Павка забыл про нее. Увлекшись, он сделал
одно, лишь одно, неверное движение и полетел вниз. Ладони Павка ссадил
в кровь, зашиб ногу, порвал новую сатиновую рубашку.
     У настоящих  людей  бывает так:  трудно - напряг все силы,  но не
отступил,  а еще упорнее принялся  за  дело.  Павка  тоже  не  подумал
бросать  начатое.  Он  решил действовать наверняка.  Присев на камень,
снял ботинки, скинул носки, подвернул до колен брюки, вытащил из чехла
лопатку  и принялся соскабливать с гранита мох:  по шероховатому камню
босиком лезть удобнее.  Острое лезвие  лопатки  срезало  целые  пласты
лишайников. "Скр-р, скр-р, скр-р" - скоблило железо о камень. И вдруг:
"кр-кр!"  Задержка,  что-то  мешает.  Павка  расчистил  подозрительный
участок - и обомлел. На поверхности серого гранита проступали какие-то
знаки. Они тянулись горизонтально в четыре параллельные полосы. Буквы!
Слова!  Коленки  у  Павки  задрожали,  на  лбу  выступил холодный пот.
Надпись  на  малоисследованной  вершине!  Тимины   наставления   разом
улетучились из головы. Павка закричал во весь голос:
     - Надпи-и-ись! На камне-е надпись! Сюда-а-а!..
     Рядом вырос бледный, взволнованный Тима, появился Юлька.
     Надпись была выбита на высоте  двух  метров.  Кроме  Юли,  самого
худого,  но зато и самого длинного из ребят, прочитать надпись с земли
никто не мог.  Но звеньевой в пылу азарта не подпускал Юлю к скале.  С
записной книжкой и карандашом в руках Тима карабкался к надписи,  лез,
срывался,  снова  лез  и  опять  срывался...   Наконец,   обозлившись,
обрушился на Юлю:
     - И чего ты,  Юлька, стоишь истуканом. Историческая надпись, а ты
глазами моргаешь.  Читай!  Эту надпись, может. Ермак Тимофеевич сделал
или Степан Разин.
     - Не было Степана Разина на Урале...
     - Не спорь!  Я про Пугачева сказать хотел.  Читай!  Голос предков
это. Ясно?
     - Мешаешь же!
     - Кто мешает?!
     Юля подтащил небольшой камень,  установил его возле Иглы,  влез и
начал по складам разбирать слова:
     - Тысяча девятьсот восемнадцатый год.  Стальной солдат революции,
- читал он. - Здесь лежат ге...
     - Герой! - подсказал Павка.
     - ...геройские,  - продолжал Юля,  - парти... Сейчас буду дальше.
Сейчас, сейчас. Мох мешает.
     - Возишься долго! Быстрее!
     - Партизаны!..  Две  точки.  Двоеточие!  Степан  Лоскутов,   Илья
Федоров,   Александр   Тимофеев.   Точка!  Они  погибли  за  торжество
революции. Точка! Григорий Лапин. Все!
     Тима поверх  Юлиной  головы  смотрел  на  темные  борозды  букв и
беззвучно шевелил губами.  Павка  замер,  полуоткрыв  рот  и  округлив
глаза.  Юля быстро водил острием лопатки по камню,  счищая мох:  может
быть, есть еще что-нибудь.
     - Стальной   солдат  революции!  Лапин!  Партизаны!  -  свистящим
шепотком повторил Тима и,  круто повернувшись к Павке,  схватил его за
руку. - Ты, Павка, молодец! Ясно?
     - Историческая?
     - И еще какая!  - подхватил Юля. - Тимка, надо в Москву сообщить,
в Академию исторических наук!
     - С Люськой будет удар!
     Как только Тима назвал имя Люси, Павка опомнился:
     - Где моя папка? Эх, Юлька, что наделал!
     Он извлек из-под камня,  который подтащил к скале  Юля,  папку  и
стал ощупывать ее.
     - Целая же, - сказал Юля.
     - Мы, Павка, заслужили прощение, - успокоил звеньевой.
     Отряд отправился в обратный путь.
     Старые, опытные  альпинисты утверждают,  что спуск с горы гораздо
труднее подъема.  Может  быть,  это  и  так.  Но  Тима,  Юля  и  Павка
спустились к подножию в один прием. Они использовали для этого широкую
осыпь,  которая брала начало на вершине и тянулась до горной  подошвы.
Ребята уселись верхом на походные палки, шурша, посыпались вниз мелкие
камешки.
     А там  -  кочковатое  болото,  лесная  опушка  и  дорога в город.
Бесконечной лентой вилась дорога среди развесистых сосен, пихт и елей.
Шагалось по ней очень легко.
     - Споем? - спросил весело Тима.
     - Споем!
     Звеньевой запел,  Юля с Павкой дружно подхватили,  и  над  тайгой
зазвучала бодрая, задорная песня:
                    Пусть горы смотрят кручами,
                    Ведь это даже лучше нам:
                    Вез трудностей какой же интерес?

        ГЛАВА ВТОРАЯ
                            БОЛЬШОЙ СОВЕТ

     Правильно говорят,  что радость окрыляет людей. Тима, Юля и Павка
испытывали ее чудодейственную силу:  десять километров от горы  Крутой
до  города промелькнули незаметно.  По дороге ребята мечтали,  строили
различные предположения о  надписи.  Возле  первых  домиков  городской
окраины Тима вдруг спохватился:
     - А как будем действовать в лагере?
     Юля предложил  о  надписи никому не говорить и запросить Академию
исторических наук о  том,  жив  ли  Григорий  Лапин,  стальной  солдат
революции, разузнать все и только после этого всем открыть свою тайну.
     - Ты,  Юлька, - эгоист и единоличник, - сказал Тима. - Я от тебя,
Юлька, не ожидал такого. Ясно?
     - Мы нашли надпись?! Мы!
     - Семену и Васе рассказать стоит,  - твердо заявил Павка.  - Надо
рассказать.
     - Как хотите. Свою тайну другим...
     - Тайна, Юлька, наша, общая.
     Друзья вышли  на  широкую центральную улицу.  Она казалась узкой,
потому что с обеих сторон ее высились дома.  По  блестевшему,  недавно
политому   асфальту   мягко  скользили  автомашины.  На  панелях  было
многолюдно.  Ребята с трудом пробирались  в  гуще  людей.  У  магазина
"Гастроном" с розовым поросенком в витрине отряд пересек улицу и вышел
прямо к массивным воротам рабочего городка.
     По словам  Коли  Хлебникова,  известного  скептика,  городком это
архитектурное сооружение было названо не  по  правилам.  "Городом  или
городком, - утверждал Коля, - именуется населенный пункт из нескольких
сотен домов".  А рабочий городок,  во  дворе  которого  десятиклассник
Семен Самойлов организовал пионерский лагерь,  был всего-навсего одним
домом.  Зато этот шестиэтажный дом занимал целый квартал.  Белизна его
стен  подчеркивалась  пышной  зеленью  настурций,  украшавших балконы.
Раскрытые настежь окна бросали на  землю  тысячи  солнечных  зайчиков.
Перед  фасадом в сквере бил фонтан.  Радужные брызги искрящимся зонтом
покрывали яркие цветочные клумбы.
     Дом выглядел настоящим дворцом,  да таким, какой ни одному королю
и  во  сне  не  снился.  Королевские  дворцы  угрюмые  и  скучные,   а
дворец-городок  всем своим обликом говорил о счастье и радости живущих
в нем людей.
     Тима с гордостью давал знакомым ребятам адрес:  Новострой,  улица
имени Героев революции, рабочий городок, корпус 2, квартира 80.
     А тут,  пожалуйста, новая хлебниковская "теория". Ох и разозлился
же Тима, узнав о Колиных сомнениях! Немедленно собрал он своих друзей,
целый  день  совещался  с  ними  в  голубятне,  а  под вечер произошла
история,  о которой вот уже  месяц  с  удовольствием  вспоминают  даже
взрослые жители рабочего городка.
     В тот  памятный  день  вторая   сборная   команда   волейболистов
проводила  тренировку.  Закончив  игру,  спортсмены  в  полном составе
толпились на волейбольной площадке у сетки.  Володя  Сохатов,  капитан
команды, размахивая руками, "громил" недостатки отдельных игроков.
     - Коля!  Ты  на  подаче  каждый  раз  подводишь,  -   укорял   он
Хлебникова.  - Надо драйфом подавать,  а не свечкой. Отработай подачу!
Бей по мячу так, чтобы над самой сеткой проходил и сильно!
     - А свечкой, что - нельзя?.. - начал Коля, но умолк.
     Из-за кустов  акаций,  обрамляющих  площадку,   показался   отряд
заготовителей.  Впереди энергичной упругой походкой шел Тима, за ним -
толстый увалень Павка,  замыкал  шествие  длинный  худощавый  Юлька  с
выражением   крайнего   любопытства  на  добродушном  скуластом  лице.
Заготовители приблизились к площадке,  молча вошли  в  круг  притихших
волейболистов и демонстративно выстроились шеренгой перед Хлебниковым.
     Тима выдержал  паузу,   что   всегда   угнетающе   действует   на
противника, улыбнулся дружелюбно и, как будто между прочим, спросил:
     - Колька, триста одноэтажных домиков можно назвать городом?
     - А   что?  -  растерялся  Хлебников,  одергивая  синюю  майку  с
коричневым ромбом на груди.  Светлые глаза его беспокойно забегали  по
фигурам заготовителей, а живое, подвижное лицо чуть покраснело.
     - Мы вот поспорили с Юлькой, решили у тебя спросить.
     - Как  вам  сказать,  -  успокоился  Коля,  -  триста одноэтажных
домиков немного. Города бывают разные...
     - Я говорю,  что город, - сказал Юлька. - Нечего, Тимка, спорить!
Ты, Тимка, неправ!
     - Пожалуй,  город, - согласился Коля и по ухмылкам заготовителей,
по вспыхнувшим вдруг озорными искорками карим глазам звеньевого понял,
что совершил непоправимую ошибку.
     - Вот и хорошо!  -  обрадовался  Тима.  -  А  сколько  жителей  в
небольшом одноэтажном доме?
     - Как тебе сказать...
     - Три человека, - ввернул Павка.
     Его реплика, так же как и Юлина, готовилась заранее.
     Прежде чем "выводить Хлебникова на чистую воду", Тима распределил
между друзьями роли "подгоняльщиков".  По ходу разговора Юля с  Павкой
должны  были  вставлять  нужные  реплики и подзадоривать ими скептика.
Коля клюнул на эту удочку.
     - Ну-у,  Павка,  ты  и придумаешь,  - сказал он,  твердо решив не
уступать, - в небольшой домик свободно поместятся четыре человека!
     - Четыре?  Хорошо!  Значит,  четыре?  -  подхватил  Тима,  и Коля
почувствовал, что окончательно сел в лужу.
     Под одобрительные   возгласы   ребят   звеньевой   первого  начал
блестящий арифметический анализ.
     Дом, вернее городок, был похож на букву "Е", положенную на землю.
Состоял он  из  четырех  корпусов.  В  каждом  корпусе  имелось  шесть
подъездов,  в подъезде по двенадцать квартир,  в каждой квартире - три
комнаты...
     - Будем считать на комнату по два человека,  - говорил Тима.  - А
два человека - мало.  Ты,  Колька,  знаешь, какие комнаты. Учти, я еще
кухни  не  считаю.  Сколько  получилось?  Одна тысяча семьсот двадцать
восемь!  Ясно? Теперь перемножить триста на четыре. Сам сказал, что по
четыре. Сколько?
     Подавленный столь молниеносным подсчетом, Коля хмуро молчал.
     - Молодец, Тимка! Доказал ты ему! - засмеялись ребята.
     - Больше, Колька, о городке не говори, что он не городок. Ясно? -
заключил звеньевой.
     Таков был городок. А двор...
     Года три  тому  назад  сталевар  Василий Тимофеевич Катаев,  отец
Павки,  посоветовал  ребятам  заняться  озеленением  двора.  Произвели
планировку,  утвердили  проект на общем собрании родителей и пионеров,
заложили  парк:  посадили  акации,  сирень,  тополя  и   клены.   Двор
преобразился.  В густой зелени,  как в чудесном лабиринте, переплелись
песчаные дорожки, спрятались скамеечки и беседки.
     Цветущий парк-двор  делился  на южную и северную части.  Границей
служила широкая асфальтовая дорога - проезд для автомашин  к  гаражам,
что тянулись вдоль забора.
     В южной части помещались волейбольная и баскетбольная площадки да
опытная  станция  садоводов.  Ее  создали  тоже  по инициативе Василия
Тимофеевича, который считал, что парк - хорошо, а сад - лучше.
     Теперь на  "опытной"  пионеры во главе со старшим садоводом Колей
Хлебниковым выводили новые сорта ягод и фруктовых деревьев.  Был у них
и цветник.
     В северной части - лагерная площадка с мачтой посредине, местечко
игр для дошколят,  и сквер, названный "уголком родителей". Этот уголок
пионеры оформили с особым старанием:  поставили  столики,  скамейки  с
покатыми удобными спинками. На столиках всегда можно было найти газеты
и журналы, шахматы и шашки.
     После работы  по  вечерам родители охотно посещали свой "уголок",
чтобы сразиться в шахматы,  почитать свежие газеты или просто подышать
ароматным воздухом.
     И еще  было  в  северной  части  одно  место...  Впрочем,   когда
заготовители   явились   в  лагерь,  звеньевой,  послав  Юлю  и  Павку
разыскивать Семена с Васей, направился именно туда.
     С видом  по  возможности  беспечным  Тима  приблизился  к низкому
деревянному сарайчику,  скрытому  в  зелени  тополей.  Спрятавшись  за
кустами сирени,  он стал наблюдать. Дверь сарайчика была прикрыта. Над
нею красовалась фанерная вывеска с надписью "Фабрика "Пионер".
     "Неужели никого нет", - подумал Тима, поглядывая на дверь. Но тут
послышались легкие торопливые шаги.  Тима прижался  плотнее  к  траве.
Мимо  кто-то  прошел...  Звеньевой  приподнялся,  осторожно  раздвинул
густые ветки.  На поляне мелькнуло голубое платье Нюши  Котельниковой.
Напевая  какую-то  веселую  песенку,  она  поминутно  вертела головой,
отчего ее льняные косички, в палец толщиной, перелетали с одного плеча
на другое. Нюша проворно снимала с туго натянутых веревок ботанические
прессы - деревянные рамки с проволочными сетками  вместо  крышек.  Она
складывала прессы на руку, как поленья.
     - Нюша! - позвал шепотом Тима. - Нюша! Семена или Васи на фабрике
нет?
     Девочка вздрогнула от неожиданности,  быстро повернула к зарослям
сирени  полное  румяное  лицо  с серыми испуганными глазами.  Различив
среди ветвей Тиму, она успокоилась и почему-то также шепотом ответила:
     - Я, Тима, не знаю. Я только что из дома пришла. Ты посмотри сам.
     - Люська где?
     - Гербарии готовит.  Она с утра на фабрике,  даже на экскурсию не
пошла.
     - Нюш,  ты не говори,  что меня встретила,  - попросил Тима.  - А
прессы понесешь, не закрывай дверь. Ладно?
     - Ладно! Только Люся все равно узнает, что вы пришли.
     - Потом пусть узнает, это - ничего.
     Нюша сняла  еще  несколько прессов и скрылась внутри сарая.  Тима
подкрался к самым дверям. В лицо пахнуло ароматом увядших трав. Вороха
их   лежали   на   фанерных   щитах.   Небольшое   окно   с  кружевной
занавеской-задергушкой  бросало  на  чистый  земляной  пол   солнечный
квадрат.  Хорошо  было  на  фабрике.  За длинным из выстроганных досок
столом работали сушильщицы.  Они вынимали  из  прессов  и  сортировали
подсохшие  растения.  Среди  белокурых и темноволосых головок пламенел
ярко-красный шелковый бант.  Тима узнал его сразу.  Звеньевая  второго
сидела  к  дверям  спиной  и сосредоточенно перебирала растения.  Тима
облегченно вздохнул: "Все в порядке, не заметит".
     Боком, с  величайшей  предосторожностью  протиснулся  он в дверь,
сделал  несколько  шагов  и  заглянул   за   дощатую   перегородку   к
упаковщикам.  Коля  Хлебников  -  и  зачем  только  водятся  на  свете
скептики! - не поверил своим собственным глазам и громко удивился:
     - Тимка?!
     Звеньевой замер, но возглас успел сделать свое: сушильщицы дружно
оглянулись.   Белесые  Люсины  брови  взметнулись  вверх,  а  курносый
нос-пуговка стал пунцовым.
     - Тима!  И  вы  пришли сегодня так рано?  Где папки?  Кипарисовых
принесли?
     Тима поспешно  изобразил  на  лице  бесконечную радость,  невинно
улыбнулся и,  прикинув на глазок  расстояние  до  порога,  бросился  к
двери.
     - Тима! Ти-мо-фей! Ти-имка-а-а! Подожди-и-и!
     Звеньевой с  топотом  мчался  по  дорожке  все  дальше  и дальше.
Отчаянно колотилось сердце, приятно посвистывал в ушах ветер. Как пуля
вылетел  он  из  аллеи  к лагерной мачте с алым трепещущим флагом.  На
линейке - ровной песчаной  дорожке,  обрамленной  меловыми  полосками,
Тима заметил Зимина и Павку. Они разговаривали.
     - Вася! - обрадовался Тима. - Наконец-то!..
     - Вот он, прилетел, - сконфуженно произнес Павка.
     - Погоня за тобой,  что ли?  - спросил Вася,  и  на  его  круглом
добродушном  лице,  усеянном  темными  точечками  веснушек,  мелькнула
улыбка. - Молодцы вы, Тимка! Надпись-то!
     - Историческая! Уф-ф, - Тима перевел дух. - Пока тебя разыскивал,
устал даже. Весь лагерь обегать пришлось. Поговорим?
     Внезапно появился Юля.  Рядом с ним шагал староста кружка "Умелые
руки"  Володя  Сохатов.  Правая  сторона  лица  и  шея  у  него   были
забинтованы, и Володя был похож на мусульманина в чалме.
     - Что с тобой? - спросил Тима.
     - Так, ничего особенного.
     Юлька хитро улыбнулся.  Он уже успел разузнать, что сегодня утром
Володя проводил испытания межпланетного корабля.
     Ванюшка Бобров с ужасом рассказывал,  как огромный столб  дыма  и
огня  вырвался  из  маленькой  ракеты,  как вскрикнул Володя и как он,
Ванюшка, увел изобретателя домой.
     - Опять ракета? - спросил Тима.
     Володя кивнул головой.
     - Брось ты ее. Без глаз остаться можно.
     - Все равно,  Тима, построю ракету, - упрямо сказал Володя. - Все
равно! Ты лучше расскажи про надпись, - попросил он.
     Для беседы ребята выбрали укромный уголок,  в  кустах  сирени  за
игровой площадкой для малышей.
     - Слышишь,  как наигрывают,  - со смехом  сказал  Вася,  кивая  в
сторону площадки. - Симфония.
     - Трагическая,  - отозвался Тима, намекая на то великое старание,
с которым малыши извлекали звуки из дудок, гармошек и пищалок.
     Тима стал подробно излагать историю открытия надписи. Вася слушал
не перебивая и,  казалось,  был спокоен.  Но по тому, как покусывал он
губу,  как насупливал брови,  угадывалось волнение.  Тима,  заканчивая
рассказ, обиженно добавил:
     - И еще я о Люське хочу поговорить с тобой. Она же нам проходу не
дает. В каждое дело суется!
     - О Волковой - потом.  А с надписью  у  вас  здорово  получилось!
Стальной солдат революции...
     - Надо Семену о надписи рассказать,  - предложил Вася.  - Пошли к
нему.
     Начальник лагеря Семен Самойлов сидел в штабе.  Крохотный  домик,
сколоченный из жердей и фанеры,  был тесен. Два окна наполняли комнату
светом.  Низкий потолок и стены, сплошь оклеенные таблицами турниров и
соревнований, картами походов и графиками экскурсий, делали ее похожей
на самый настоящий боевой штаб. Семен, навалясь грудью на стол, что-то
писал.
     - Так...  - протянул он вдруг задумчиво.  - Первое звено  срывает
заготовку... Опять Тимофей...
     У штаба   послышались   возбужденные   голоса.    Дверь    широко
распахнулась,  в  комнату  ввалилась  целая ватага ребят.  Они с шумом
разместились кто где: на стульях, на подоконниках, прямо на полу. Вася
рассказал начальнику о находке заготовителей.
     - Думаю,  что придется созывать Большой  совет,  -  сказал  он  в
конце.
     - Стальной солдат революции?  -  переспросил  Семен.  -  Знакомое
название.  Я  где-то  его  встречал,  ребята.  Так-так...  Ну конечно,
встречал!  В какой-то книге о гражданской войне на Урале. Интересная и
ценная находка. Молодец, Тимофей!
     - Созывать Большой совет?  Ванюшка!  Павка!  -  Вася  выбежал  из
штаба. - Давайте сигнал! Будет Большой совет! Тима, готовь сообщение!
     Не прошло и минуты,  как у лагерной мачты запел горн. Поддерживая
его,  у фабрики гулко загремел "сигнал". Бритоголовый Ванюшка Бобров с
азартом  колотил  железным   прутом   по   ржавому   обломку   рельса,
подвешенному к балке. Звук получался дребезжащий, со скрежетом. Призыв
и тревога слышались в сигналах.  Со всех сторон на площадку  стекались
пионеры. Кто с молотком, кто с книгой.
     Садоводы, которые никогда не ходили поодиночке, подкатили к мачте
последнее  слово лагерной техники "лейку-самолейку",  или,  как еще ее
называли, "самобрызг "УР-1", и уселись возле нее.
     Ребята галдели,   перебрасывались   словами.   Соломенные  шляпы,
панамы,  тюбетейки колыхались как полевые цветы на ветру.  Вася взошел
на трибуну.
     Стройный, подтянутый,  в плотно облегающей широкую грудь  голубой
майке-безрукавке,  черных трусах с красными каемками, легких тапочках,
он был похож на спортсмена,  готового к старту. Окинув ребят взглядом,
председатель лагерного совета поднял руку:
     - Внимание!  Внимание!  Сейчас звеньевой  первого  звена  сделает
важное сообщение. Сушильщицы, не шумите! Тишина! Большой совет открыт!
Говори, Тима.
     Надо заметить,  что Большой совет лагеря созывался только в самых
исключительных случаях.  Не считая сегодняшнего,  было их  всего  два.
Первый... В начале летних каникул дружина ходила в лес на прогулку. По
дороге пионеры насобирали растений сразу на несколько гербариев.  Люся
Волкова  предложила  один  гербарий  оставить  для школы,  а остальные
разослать по Советскому Союзу: в Крым, на Дальний Восток, на Украину и
попросить,  чтобы  пионеры тех местностей тоже прислали гербарии своих
растений. Семен посоветовал Васе созвать Большой совет. Обсудив Люсино
предложение,   ребята  постановили  организовать  фабрику  по  выпуску
гербариев растений Северного Урала.
     "Будем посылать  по  Союзу,  -  решили  все,  - а взамен получать
другие.   В   школьном   ботаническом   кабинете   соберем    гербарий
растительности нашей Родины".
     Сразу же образовали цехи: заготовительный - должен был доставлять
фабрике  сырье - растения;  сушильный - сушить и сортировать растения;
упаковочный  -  выпускать  гербарии.  Упаковочным  руководил   старший
садовод Коля Хлебников.  Он недоверчиво отнесся к созданию фабрики, но
этикетки  с  указанием,  где  и   когда   взято   растение,   заполнял
добросовестно  и  точно.  Изготовление  фанерных  коробок для отправки
гербариев взял на себя кружок "Умелые руки".
     Второй... Лагерь  сдал металлургическому заводу около шестидесяти
тонн железного  лома.  Дирекция  решила  помочь  пионерам  оборудовать
спортивную  площадку.  Большой  совет  единодушно от этого отказался и
просил из металла,  который был собран  и  сдан  пионерами,  выпустить
машину для новостроек.
     Третий... В третий раз Совет слушал сообщение заготовителей.
     - Ребята,  -  сказал  Тима,  - мы сделали открытие.  Ясно?  Очень
важное открытие. Ясно? Очень важное. Павка его сделал!
     Тима замолчал. Стало тихо-тихо. Все ждали, а Тима нарочно медлил.
     - Говори, Тимка!
     - Чего замолчал?! Не тяни!
     Семен строго взглянул на  Тиму,  а  Вася  незаметно  толкнул  его
локтем.  И Тима заговорил,  заговорил страстно,  взволнованно. Смуглое
узкое лицо его озарилось вдохновением,  щеки  разрумянились.  В  ярких
красках   обрисовал   звеньевой   штурм  Крутой,  открытие  надписи  в
неприступных скалах и,  не останавливаясь,  перешел в  наступление  на
Люсю Волкову. Этот хитрый ход родился в его голове внезапно.
     - Мы,  ребята, не одни травы собираем. Как видите, делаем кое-что
другое.  Волкова требует только за травкой охотиться.  Ясно?  Скажите,
открыли ли бы мы историческую надпись?
     - Нет - звонко выкрикнул кто-то.
     - Не-е-ет!!! - подхватил сбор.
     - Это к делу не относится, - заметил Вася. - Говорим о надписи!
     - Давайте организуем поиски Лапина, - сказал Володя Сохатов.
     - Правильно-о!!!
     - Разыскать!
     Вася поднял руку:
     - Все  сразу  не  кричите.  Давайте   по   порядку.   Как   будем
разыскивать?
     К мачте, пыхтя и отдуваясь, пробрался круглый, как шарик, Ванюшка
Бобров.  Наморщив  лоб  и  деловито  заправив белую рубашонку в черные
трусики, он солидно кашлянул и проговорил:
     - Я еще не пионер.  Буду только скоро.  А можно мне вопрос у Тимы
спросить? Лапин - это солдат стальной, да?
     - Стальной   солдат  революции,  -  ответил  Тима.  -  Вопрос  не
спрашивают,  а задают.  Что  такое  "Стальной  солдат  революции",  я,
Ванюшка, и сам пока не знаю. А Григорий Лапин - герой.
     - Ага,  - согласился Ванюшка, преданно смотря звеньевому в глаза.
-  Тима,  а  надо,  как  у пограничников,  заставу на горе выстроить и
стоять там день и ночь?
     - По Советскому Союзу поездить и поискать! - не выдержал Юля.
     - Самое верное - ехать!
     - Разве найдешь... - сказал Коля Хлебников.
     Спорили долго.  Вася записывал в тетрадь Большого совета варианты
поиска.  Все  они были по-своему интересны и,  казалось,  осуществимы.
Взял слово Семен. Говорил он четко, уверенно:
     - Ехать по Советскому Союзу, как предлагает нам Юля, я думаю, нет
необходимости.  Да это и бесполезно:  мы ничего еще не знаем.  А вот в
истории   гражданской  войны  я  встречал  название  "Стальной  солдат
революции".  Так назывался полк.  Давайте напишем письмо  в  областной
краеведческий  музей.  С  сегодняшнего  дня  мы  и займемся поисками -
подберем книги о гражданской войне на Урале и прочитаем их.
     Юля, убежденный  в  своей  правоте,  проворчал  под  нос,  что не
героизм  это  -  разыскивать  живого  человека  по  книгам,  что  надо
действовать, а не книги читать и письма писать.
     Садоводы схватили "самобрызг" и уже тронулись с места, но Вася их
остановил.
     - Не расходиться, - крикнул он, - будем говорить о фабрике!
     За спинами  ребят  кто-то  стал  быстро  пробираться  подальше от
мачты.  Это был Тима.  И тут ему окончательно не  посчастливилось:  он
столкнулся с Люсей.
     - Куда торопишься?  - коварно спросила она, крепко ухватившись за
рукав Тиминой рубашки. - Не нравится?
     - Жарко,  - поспешно выпалил звеньевой,  не замечая,  что говорит
невпопад.
     От высоких корпусов рабочего городка на лагерную  площадку  легла
тень.  Жара спала, и цветочные клумбы разливали запах левкоев, резеды,
душистого табака.  Закатное солнце позолотило крышу городка и окрасило
в розовый цвет стены соседних домов,  окружающих двор с двух сторон. В
ветвях тополей и кленов щебетали птицы.  На прохладном ветерке ласково
шелестели листья.
     Люся исподлобья взглянула на Тиму.
     - Из тени - тень ищешь? - спросила она.
     - Люсь, давай не будем ссориться.
     - Не заговаривай зубы, Тимка. Знаешь, что вы сегодня принесли?
     Тима с ожесточением ковырнул песок носком видавшего виды  желтого
походного башмака и отвернулся.  Сейчас он просто ненавидел Волкову. И
что у нее за дурная привычка совать нос в чужие дела? "Доверили козлам
огород стеречь... Бродят где хотят... Проверить их, лодырей!" Обида на
Люсю охватывала его все больше и больше.  Разве он для себя старается?
Нет,  с  такими,  как  Волкова,  не  сваришь  каши.  Когда-нибудь Тима
выскажется о ней.  Ой выскажется!  И тогда...  Он представил,  как его
гневные слова подхватывают ребята,  как веснушчатое лицо Люси заливает
краска стыда, как беспомощно повисает красный бант в белокурых кудрях,
как...
     Но толчок в спину возвратил Тиму к действительности.  Люси  рядом
не было.  Она стояла на возвышении у мачты, готовилась к выступлению и
смотрела на Тиму.
     - Отправили мы пять гербариев, - без вызова начала она.
     - Два - на юг,  один - на север и два - на Дальний Восток.  Мало?
Очень! А кто виноват?
     Тима насупился,  Юля и Павка отвернулись. Люся взмахнула кулачком
и крикнула:
     - Вот кто виноват!  Посмотрите,  наши открыватели,  голубеводы  и
тихоходы.  Вы не хмурьтесь,  не отворачивайтесь! Ребята, видели бы вы,
какие экспонаты приносят  эти  заготовители!  Слезы  приносят.  Мятые,
ободранные  растения.  Да,  да...  Тимка,  нечего  улыбаться,  нечего.
Сегодня вы в одной папке винегрет принесли...
     - А  по  скалам  ты  хоть раз лазила?  - выкрикнул Тима.  - Легко
говорить. Павка сегодня чуть коленную чашечку с мясом не вырвал. Ясно?
     - Мне до этого дела нет!  Сами в горы уходите,  не я вас посылаю.
Из сорока растений,  которые вы принесли,  всего пятнадцать годных! Да
за день можно тысячи насобирать! По вашей милости у меня в цехе прессы
пустуют.  Я говорила,  ребята,  что нельзя назначать  первое  звено  в
заготовители! Тимка ничего не слушает. Как я просила принести побольше
растений из семейства кипарисовых...
     - Что за кипарисовые? - спросил у Тимы сидящий рядом с ним Володя
Сохатов.
     - Можжевельник, - буркнул Тима.
     - А-а-а...
     В это время кто-то звонко-звонко предложил:
     - Нас в упаковочный!
     Тима вихрем понесся к трибуне и в мгновение ока был уже у мачты.
     - Нас в упаковочный?
     - Перевести-и-и!
     - Остави-и-ить!
     - Ти-ши-на! Ти-ши-на! - запели в один голос садоводы.
     Тима топтался  на  дощатом  настиле.   Вид   у   звеньевого   был
растерянный и жалкий.  Мысли,  одна горше другой,  теснились в голове.
Ведь   если   переведут   в   упаковщики,   рухнет   план   дальнейших
исследовательских  работ.  А  Крутая,  а  Лапин,  а раскопки у Черного
мыса...
     - Обидно нам!  - громко закричал он.  - Стараемся,  стараемся,  а
Волкова... Кто открыл надпись? Ясно вам?
     Поднялся Володя   Сохатов.  Его  сутуловатая,  нескладная  фигура
возникла перед Люсей,  как  знак  вопроса.  Близоруко  сощурив  добрые
светлые глаза, он поправил повязку на голове и проговорил:
     - А Тима прав.  Их надо хвалить,  а мы ругаем.  У Люси есть такая
привычка.  Люся,  ты  тоже  нехорошо поступаешь иногда.  Вот вчера без
спроса взяла у меня в мастерской рейку. Ну зачем она тебе?
     - Для дела! - вспыхнула Люся и надула губы.
     - И я с тобой, Люся, не ругался. А спросите, пожалуйста, ребят из
нашего  кружка,  они  подтвердят,  что на каждую рейку мы тратим очень
много труда: стеклом шлифуем, шкуркой...
     - Понятно,  -  сказал  Вася,  -  заготовители  носят  растения  с
оборванными корнями.  А лопатки им  сделали?  Обрывают  корни  и  мнут
листья. А папки у них есть?.. Значит, они - виноваты!
     - Виноваты?! Мы виноваты? - вскипел Тима.
     - Да, виноваты. Правда, что вы больше по горам лазите, ищете все,
только не травы и растения.  Надпись - хорошо!  Фабрика стоит - плохо.
Во  всем этом мы еще разберемся на лагерном совете.  И боюсь,  что вам
крепко достанется!

        ГЛАВА ТРЕТЬЯ
                            ПАМЯТНЫЙ ДЕНЬ

     Юля Аксентьев   любил   везде   появляться   неожиданно.  Даже  в
собственный дом он не приходил,  как обычно приходят люди,  а  являлся
внезапно,  как гром средь ясного неба.  Ждут его,  например,  к обеду.
Бабушка волнуется:  и в окно-то посмотрит, не видно ли на дворе внука,
и  с балкона-то покличет - "услышит - откликнется".  Но нет Юлюшки.  И
вдруг - нате!  Откуда ни  возьмись,  появляется  за  столом  скуластая
веснушчатая   физиономия.   Глаза   сияют,   улыбка  от  уха  до  уха.
"Здравствуйте!" И главное - никаких шагов не было в коридоре,  и дверь
не скрипела.
     - Опять ты меня, Юлюшка, пугаешь, - всплеснет руками бабушка.
     А Юлюшка сделает умное лицо и ответит:
     - Внезапность - одно из условий успеха в бою.
     - Уж какой там бой - людей пугать. Суп-то остынет. Ешь, забегался
совсем.
     Сядет бабушка  в  сторонке  на стул,  положит морщинистые руки на
колени и смотрит на внука.  Вылитый отец... Не успеет бабушка додумать
до  конца  про  это сходство,  глядь - нет внука:  исчез.  И главное -
никаких шагов в коридоре не было, и дверь будто не скрипела...
     И у Павки появился Юля внезапно.  Крадучись,  проник в комнату из
полутемной прихожей.  Комната была большая и светлая. С правой стороны
стоял широкий диван, обтянутый светло-желтой кожей, возле него кадушка
с пальмой и столик с  радиоприемником  "Урал".  Слева  -  застекленный
книжный  шкаф  во  всю  стену.  У окна с тюлевыми шторами и множеством
цветов на подоконнике - массивный письменный стол из красного дерева и
два кресла.  Солнечный свет,  проникая через листву цветов,  бросал на
ковры живописные тени.  Все это Юля окинул быстрым взглядом и удивился
-  Мария Кирилловна сказала,  что Павка дома,  а в комнате никого нет!
Неужели Павка заметил Юлю и спрятался? Юля хотел было идти обратно, но
тяжелый  вздох,  донесшийся из-за высокой спинки кресла,  заставил его
остановиться.  Юля стал осторожно подкрадываться  к  креслу.  Дымчатый
сибирский  кот  Бутон,  мирно  дремавший на диване,  спрыгнул на пол и
торопливо  затрусил  прочь  из  комнаты.  В  дверях  он   остановился,
посмотрел на Юлю и хитро подмигнул ему зеленоватым глазом: "Знаю, мол,
я эти товарищеские встречи с приемом внезапности".
     А Юля наблюдал за другом. "Нашел же себе Павка занятие!"
     На столе  перед  Павкой  лежали  отрывной  календарь,  линейка  и
коробка  цветных  карандашей.  Павка  обводил  листок  26 июня красной
рамкой.  Он уже почти закончил работу и штриховал рамку,  размышляя  о
своих делах и о том, что Юлька куда-то исчез, а Тима вот уже целых два
часа сидит в штабе у Семена.
     - Так, так, работаешь?
     Павка подпрыгнул,  пружины в кресле жалобно  загудели.  Юле  даже
показалось, что рыжая щетинка на Павкином затылке встопорщилась. Глаза
у Павки были испуганные. Он осуждающе посмотрел на товарища и с обидой
протянул:
     - Эх ты-ы-ы... Юлька!
     - Напугался?
     - Не-е-ет. Да я слыхал!
     - Слыхал, а глаза, как блюдечки, сделались?!
     - Это от задумчивости.
     Юля кивнул головой на календарь и примирительно спросил:
     - Зачем ты двадцать  шестое  закрашиваешь?  Что  у  нас  сегодня,
праздник?
     - У меня день рождения сегодня.
     - Из-за  этого  закрасил?  Подумаешь,  гений  какой выискался!  В
календарную дату свой день рождения превратил. Заслужить еще надо!
     - Мы уже заслужили!  Не я один заслужил.  Отец сказал,  что можно
закрашивать.  В  этот  день  в   тысяча   девятьсот   тридцатом   году
шестнадцатый  съезд партии в Москве открылся,  а отец на нем делегатом
был.  Брат мой,  Сергей, в этот день орден Красного Знамени получил за
бои с фашистами под Орлом. И еще мама в этот день на слете стахановцев
выступала в столице...
     - Насчитаешь!  Если  так,  то  и  у  меня  тоже двадцать шестое -
праздник.  Помнишь,  я в прошлом году в  этот  день  первое  место  по
прыжкам взял!  И если поспрашивать, то у любого в этот день что-нибудь
хорошее было.  И не только в этот день.  Надо  наши  календари  вообще
красной краской печатать.
     Друзья замолчали.  Павка,  поправив галстук,  снова  принялся  за
календарь.  Юля, облокотившись на спинку кресла, стал смотреть в окно.
Было видно,  что он сильно чем-то озабочен.  После минутной паузы  Юля
сказал:
     - Тимки долго нет. Что там, интересно, происходит?
     - Ну,   что...   Достанется   ему,   и   все.  Люська  еще  вчера
предупредила,  что после совета мы ее запомним на всю жизнь. Она слово
сдержит.
     Павка последний раз обвел рамку карандашом и отодвинул календарь.
     - Надо было нам растения собирать по-хорошему, - добавил он.
     Юля подошел к дивану,  вздернул  на  коленях  черные  отутюженные
брюки,  сел  и,  закинув ногу на ногу,  покачивая начищенным до блеска
ботинком, стал вслух размышлять:
     - Досталось нам на Большом совете. Раз! - он загнул палец. - Вася
нас отругал.  Два!  Люська на линейке отчитала.  Три!  О  надписи  все
забыли. Четыре! Тимке сегодня накачают. Пять!
     - А Люська благодарность перед строем дружины получила, - добавил
Павка. - Шесть!
     - Вот я и хочу спросить,  за что она  получила  благодарность,  -
подхватил Юля и поморщился,  как от зубной боли. - Где справедливость?
Нам за надпись и спасибо не сказали. А вот ей...
     - Они заслужили,  Юлька!  Это правильно! Люська на фабрике навела
порядок. Даже Колька Хлебников теперь за нее горой. Он на меня недавно
накинулся.  Когда мы на болоте сосновые ветки рвали для гербариев,  ты
что записал в тетради?
     - Так и записал, что сосна.
     - Из-за этого мне досталось  от  Кольки.  Ох  он  и  раскричался!
Сосна-то эта,  оказывается,  не обыкновенная, а болотная. И название у
нее другое - "низкорослая".  Она высотой всего два-четыре метра. Ствол
у   нее  кривой  и  хвоя  короткая.  И  еще  есть  сосны,  которые  на
известняковых скалах растут.  Кроны  у  тех  полушаровидной  формы,  а
иголки длиннее,  чем у болотной, и короче, чем у обыкновенной, которая
на суглинистых,  песчаных и каменистых почвах растет...  Запутаешься в
этих соснах. Колька мне при всех лекцию прочитал.
     - Профессор!
     - Дождется!
     В коридоре хлопнула дверь,  дробно  простучали  шаги.  В  комнату
влетел  Тима.  Светлый  пиджачок  его  был распахнут,  галстук сбит на
сторону. Звеньевой бросился на диван и запустил пятерню в растрепанные
волосы. Юля с Павкой замолчали и выжидающе смотрели на командира. Было
ясно,  что досталось ему на  совете  крепко.  Тонкие  губы  звеньевого
презрительно сжались, и он с усмешкой спросил:
     - Молчите?  Ясно!  Ну и ну...  Вот  было!  Если  бы  Люська  была
мальчишкой, честное слово, я ей наподдавал бы.
     Друзья отвернулись. Павка принялся изучать календарь, Юля чесал в
затылке и сочувственно вздыхал.
     - Люська своего добилась!  - продолжал Тима.  - Нас  с  заготовки
снимут,  но это ничего!  - он вскочил и заходил по ковру.  - Слушайте,
сегодня из музея письмо получили...
     - О Лапине?!
     - Письмо?!
     - О "Стальном солдате революции"!  Лапина там не знают. Но теперь
мы его найдем. Ясно? "Стальной солдат" - это партизанский отряд. Его в
1917  году  Степан Петрович Бояршинов организовал из рабочих уральских
заводов.  Они атамана Дутова  били,  белочехов,  Колчака,  Врангеля!..
Бояршинов погиб смертью героя...
     Тима сел верхом на подлокотник кресла и таинственным  полушепотом
заговорил:
     - Из музея список городов прислали.  Городов,  за которые  воевал
отряд "Стальной солдат революции". Понимаете?
     - Не очень, - сознался Павка.
     - Ты подумай.
     - Хо! Я знаю! - вскрикнул Юля. - Ты предлагаешь ехать по городам?
     - Правильно!  Только - молчим! Ясно? Семен и Вася решили написать
письма в эти  города  и  попросить  тамошних  пионеров  помочь  нам  в
розысках Лапина. Текст письма уже составили. А мы поедем сами. Тогда и
Люське докажем, и всем. Ясно?
     - Ур-р-а-а-а! - прокричал Юля.
     - Т-ш-ш-ш, - Павка посмотрел на двери. - Идет кто-то!
     В дверях  стоял  отец Павки,  Василий Тимофеевич Катаев.  Это был
большой веселый человек. Лицо его, опаленное жаром мартеновских печей,
у  которых  работал  он  уже  двадцать  пять  лет,  отливало бронзой и
выглядело,  пожалуй,  слишком сурово.  Но под  нахмуренными  лохматыми
бровями  так  приветливо  и  молодо светились глаза,  что ребята сразу
заулыбались. Василий Тимофеевич разгладил пышные, как у Тараса Бульбы,
усы и ласково шлепнул сына по затылку:
     - Ну, юбиляр, поздравляю с четырнадцатилетием. Вырос богатырем! В
твои  годы  я  уже подручным у сталевара был.  Что замолчали?  Прошу к
столу. Отметим праздник!
     - Мы ведь не в гости,  а так,  - сказал Юля.  - Павка нас вечером
приглашал. Мы и подарки дома оставили!
     - Идемте, идемте!
     Ребята смущенно  переглянулись.   Юля   незаметно   сунул   Павке
перочинный нож с набором принадлежностей первой необходимости.
     - Павка, я сейчас приду, - сказал Тима и выскользнул в коридор.
     Когда звеньевой со свертком под мышкой возвратился к Катаевым,  в
столовой  уже  шел  пир  горой.  За  круглым  столом,  покрытым  белой
праздничной скатертью с кистями, сидели Василий Тимофеевич, брат Павки
- Сергей,  высокий плечистый богатырь в форме горного инженера,  и его
жена  Тася.  Павка и Юля примостились у окна.  Мария Кирилловна,  мать
Павки,  раскрасневшаяся от горячего чая, то и дело пододвигала ребятам
пышки,  пирожки,  пирожные.  За  столом шел разговор о садах.  Василий
Тимофеевич,  страстный садовод-любитель,  часто поднимался со стула  и
показывал Тасе то лимоны,  то персики, то еще какие-то южные растения,
которых в комнате было много.  Василий Тимофеевич уже давно  снимал  с
лимонов  плоды  и  мечтал  получить урожаи с других деревьев,  а потом
вывести такую породу, которая могла бы расти и плодоносить на Урале.
     Тима торжественно   подошел   к   имениннику  и  вручил  подарок:
небольшой глобус.
     - Это я тебе, Павлик, дарю и этого желаю, - сказал он громко.
     Все замолчали,  с интересом  наблюдая  разыгравшуюся  перед  ними
сценку.  Павка  принял дар,  поблагодарил и,  поставив подарок рядом с
собой,  крутнул земной шар так,  что меридианы замелькали,  как  спицы
велосипедного колеса.
     - Ну вот и Земля не в ту сторону закрутилась, - с улыбкой заметил
Сергей.
     - Народ настойчивый,  - в тон ему ответил Василий  Тимофеевич,  -
они и этого добьются.
     - Ты,  Павлик,  прочитай  нам,  чего  тебе  звеньевой  желает,  -
попросила Тася.
     Павка остановил глобус  и  прочел  надпись,  сделанную  прямо  на
материках,   океанах   и  морях.  "Будь  смелым,  будь  честным,  будь
мужественным,  будь самым полезным человеком  для  Родины.  Тогда  ты,
Павка, будешь самым счастливым человеком на всем земном шаре".
     - Мудрец! - рассмеялся Сергей. - На земном шаре написал!
     - Министр!   -  поддержал  сына  Василий-  Тимофеевич.  -  Хорошо
придумал.  У меня помощник, старший садовод лагеря, Николай Хлебников,
такой же мудрец. Скоро меня в садоводстве обгонит, виноград выращивать
взялся.
     - Тоже мудрец, - буркнул Павка. - Скептик он, вот кто!
     - Скептик? А знаешь ли ты, что такое скептик?
     - Не верит он никому, во всем сомневается...
     - Ну, это не беда! Вырастет, поумнеет...
     За разговорами  время  летело незаметно.  Ребята хотели закончить
пир пораньше,  но ничего не  получалось:  сдобным  пышкам,  слоеным  и
неслоеным  пирожкам,  всевозможным  вареньям и печеньям не было конца.
Казалось,  что у расторопной и гостеприимной Марии Кирилловны в  кухне
находится рог изобилия и из него на стол щедрым потоком выплескиваются
лакомства.
     Друзья уже несколько раз поднимались из-за стола,  благодарили за
угощение  и  пытались  улизнуть,  но  Мария  Кирилловна,   не   слушая
оправданий,  заставляла  их  садиться  и  попробовать  новое  кушанье.
Выручил ребят Коля Хлебников.
     Старший садовод ворвался в столовую без стука,  дышал тяжело:  на
третий  этаж  взбежал  за  три  секунды.  Бледное  лицо  Николая  было
перепачкано   землей,  волосы  всклокочены,  рубашка  выбилась  из-под
узенького желтого ремешка и топорщилась.  Он пытался что-то сказать  и
не мог: сильное волнение мешало ему.
     - Что случилось? - спросил, поднимаясь, Василий Тимофеевич.
     Коля передохнул  и  заговорил  торопливо,  сбивчиво,  проглатывая
окончания фраз:
     - Василь Тимофеевич, они... листья все съедят у нас! Мы пришли, а
их... Ползают по стволам...
     - Говори понятней! - заволновался Василий Тимофеевич. - В саду?
     - Ага!  Вот такие, - Коля протянул серенькую фуражку с изломанным
козырьком.
     Василий Тимофеевич быстро расчистил на столе место и  хлопнул  по
скатерти ладонью:
     - Вытряхивай сюда!
     Коля послушно   опрокинул  над  столом  фуражку,  и  все  увидели
копошащийся комок гусениц. Они поползли в разные стороны.
     - Златогузки!  -  вырвалось  у  Василия  Тимофеевича.  -  В  саду
златогузки!
     - Сначала мы семь штук нашли! А потом...
     - В ружье!  - скомандовал Василий Тимофеевич.  - Павлик,  беги  к
Ильиничне, попроси, чтобы она куриц в сад загнать разрешила.
     Павка убежал.  Вслед за ним и остальные  направились  на  опытный
участок.  Со  всех  сторон  лагеря туда же торопились пионеры.  Кто-то
горнил тревогу.  По центральной аллее от дровяников  Павка  гнал  кур.
Пеструшки мчались вперегонки с громким кудахтаньем.
     Началась схватка с златогузкой - прожорливым врагом садов.
     Так в  этот  памятный  день  и  не  договорились  три  товарища о
предстоящей поездке.  Зато двадцать шестое стало настоящим  праздником
для первого звена.  Вечером перед строем дружины Семен объявил первому
звену благодарность за помощь садоводам. Заготовители торжествовали.

        ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
                          ОДНАЖДЫ В НЕПОГОДУ

     Целую неделю друзья медлили с отъездом:  не было времени. Дружина
два раза ходила в совхоз  "Пролетарий",  подсобное  хозяйство  завода,
помогать  старшим  на  прополке.  Потом были спортивные соревнования с
четвертым городским лагерем.  И отъезд пришлось отложить  до  субботы.
Уехать  -  значило подвести дружину.  А в субботу с утра подул сильный
ветер,  тревожно  зашумели  деревья,  по  лагерю  закружились   бойкие
вихорьки,  вздымая  выше  крыш листья,  бумажки,  пыль.  Флаг на мачте
встрепенулся,  расправился и затрепетал,  забился на ветру,  натягивая
флагшток.
     С юга медленно надвигалась на город грозная свинцово-синяя  туча.
Одна   половина  неба  сразу  помрачнела,  а  другая  все  еще  играла
голубизной. Где-то в отдалении загрохотал гром.
     Лагерь всполошился.  Сушильщицы  сновали возле фабрики,  снимая с
веревок прессы.  С опытного участка спешили под крышу садоводы. В доме
торопливо  закрывали окна и форточки.  Все готовились встретить грозу.
Только Юля спокойно разгуливал у мачты.  Гроза его  не  касалась.  Юле
доверили  святыню  лагеря  -  флаг.  И пусть будет что угодно,  пионер
Аксентьев не покинет поста до особого  на  то  приказа.  Ветер  трепал
волосы,  швырял  в лицо пыль.  Юля только прищуривал глаза и морщился.
Когда терпеть наскоки ветра становилось невмоготу,  он поворачивался к
нему спиной.
     Над головой  вдруг  громыхнуло,  громыхнуло  сильно,  будто  дали
артиллерийский залп из самых тяжелых орудий. Темное, почти черное небо
прочертили слепящие зигзаги молнии.  Стало тихо.  И  вот  свежий,  еще
более  сильный  порыв  ветра  хлестнул  дождем.  По водосточным трубам
забулькала вода.  Майка на Юле моментально промокла и прилипла к телу,
отчего он стал еще долговязее и худее. Волосы тоже пригладило водой, и
голова стала похожа на арбуз с блестящей темной коркой. По лицу бежали
ручьи.
     Из подъезда выскочили Тима с  Павкой,  они  прикрылись  от  дождя
плащом, растянув его над головами. У мачты ребята задержались.
     Юля приосанился,  расправил плечи,  выпятил  грудь  и  независимо
посмотрел на товарищей.
     - Юлька, пошли, - сказал Тима. - Дождь ведь, простудишься.
     - Приказа не было.
     - Гроза, какой тут приказ!
     - Не сахарный я, не растаю.
     - Значит, промокаешь при исполнении служебных обязанностей? Ясно!
     Юля зябко  передернул плечами и зашлепал по лужам вокруг трибуны.
Тима пошептался с Павкой,  догнал товарища и  накинул  ему  на  голову
плащ. Юля хотел возразить, но друзья уже мчались в сторону дровяников.
     В сарайчике,  где  собрались  сейчас   ребята,   Тима   и   Павка
оборудовали  голубятню.  На плоской покатой крыше построили выгон - из
деревянных брусьев сколотили куб  и  покрыли  его  частой  проволочной
сеткой.  Внутри  сарайчика соорудили великаншу-клетку с перегородками,
отделениями  и  коридорчиками.  Клетка  занимала  половину  помещения.
Налево  от  нее,  в  темном углу,  громоздилась куча хлама:  корзинки,
шесты,  кормушки, гнезда. Посредине сарайчика виднелся кусочек чистого
земляного  пола,  именуемый  "пятачком  для работы".  Над клеткой были
настланы полати,  на которых летом с разрешения родителей спали Тима с
Павкой, а иногда и Юля.
     В сарайчике пахло птичьим жильем, олифой и столярным клеем. Когда
друзья  наводили  в  голубятнике  порядок,  по лагерю распространялись
слухи,  что работают они в противогазах.  Но Тима решительно  опроверг
это.  Он заявил,  что к запахам они уже привыкли, а противогазы от них
не спасают.
     Ребята в  ненастные  дни  всегда  собирались в голубятне.  Только
девочки не хотели  идти  в  духоту  и  предпочитали  фабрику.  Поэтому
голубятня  называлась  "мальчишеским штабом".  А зря не приходили сюда
девочки.  Хорошо было в ненастье под железкой крышей. Много интересных
происшествий рассказывалось здесь,  много замыслов,  дерзких и смелых,
рождалось за тонкими дощатыми стенами.
     За Тимой и Павкой в голубятню пришли Вася Зимин и Юля. Вася был в
охотничьем костюме отца:  огромных  болотных  сапогах  с  пряжками  на
голенищах,  широкой кожаной куртке, блестевшей от дождя, и широкополой
шляпе.  Вид у Васи в этом одеянии был мужественный и  в  то  же  время
смешной. Из-под шляпы, вопреки всем ожиданиям, смотрело не усатое лицо
заядлого охотника, а круглая добродушная ребячья физиономия с лучиками
возле  сияющих  глаз.  Из-под  тужурки  вместо положенных кожаных брюк
смешно выставлялись красные каемки трусов.
     - Ты   меня  прости,  -  говорил  председатель  лагерного  совета
промокшему часовому, - нехорошо получилось, я о тебе забыл.
     Вася снял  куртку и повесил ее на гвоздь.  Юля раскинул на клетке
плащ и полез на полати под тулуп.  На ящиках,  чурбаках  и  поломанных
стульях сидели ребята.
     Были здесь и садоводы с Колей  Хлебниковым,  и  "Умелые  уки"  во
главе  со  старостой кружка Володей Сохатовым,  пристроившимся на краю
клетки, и бритоголовый сигналист Ванюшка Бобров, восседающий под самым
потолком на куче хлама.
     Павка тоже забрался на полати.  Тима остался внизу рядом с Васей.
Начались разговоры.  Павка сообщил,  что по предсказаниям метеорологов
завтра выйдет из берегов Варган и затопит всю низину до самого города.
     - Атмосферное бедствие будет, - предсказал кто-то.
     - Стихийное, - поправил Тима. - Вода - это стихия. Ясно?
     - Когда ты,  Тимка, свое "ясно" бросишь, - заметил Вася. - У тебя
"ясно" превратилось в слово-сорняк.
     - Сразу уж и сорняк!  Люська ругает,  что приносим сорняки.  Ты -
что разговариваем сорняками. И шагнуть некуда без ругани. Ясно?
     - Да,  да,  Тимка!  Словами нельзя злоупотреблять.  Сорняки - это
слова,  которые язык засоряют.  Слова,  которые где  надо  и  не  надо
говорят: "понял, знаешь, ясно, порядок..."
     - Что делать, если оно само выскакивает.
     - Следи.
     - Ладно. Только подсказывайте мне. Ясно?
     - Пасмурно!
     Все дружно  засмеялись.  Вася  смеялся   звонко,   всхлипывая   и
показывая  ровные  ослепительно-белые зубы.  Его задорный,  вздернутый
вверх нос морщился, золотистый хохолок над бровью вздрагивал, веселясь
вместе с хозяином.
     Посмеялись от  души  над  Тимой  и  заговорили  о  Лапине.   Вася
подсчитал, что дня через два-три будут поступать письма из городов, за
которые сражался "Стальной солдат". Тима многозначительно посмотрел на
полати, откуда свешивались головы друзей, и заметил:
     - Как бы нам не прозевать.
     - Чего не прозевать?
     - Найдут другие. Какая это честь? Ясно?
     - Раз! - сказал Володя Сохатов.
     - Почему раз? - спросил Тима.
     - Один раз "ясно" сказал!
     - Ладно тебе,  Володька, придираться! - Тима повернулся к Васе. -
А с тобой,  Вася,  я не согласен. Не надо письма рассылать! Надо самим
ехать на розыски Лапина!
     - Хватился!  Письма  давно  уже отправлены!  И потом,  Тимка,  ты
подумай,  ну как нам ехать?  Ведь городов-то  не  один  и  не  два,  а
пятьдесят! На Украину - надо. В Крым - надо. На Дальний Восток - надо.
Весь Советский Союз!
     - Ну и что? Думаешь, не смогли бы? Струсили бы?
     - Дело не в том. Никто бы не струсил, но зачем затягивать поиски?
Семен сказал ведь, что твой план усложнит поиски Лапина.
     - Семен думает по-своему, а я по-своему!
     - Семен больше нас знает и понимает больше!
     - Я при своем мнении остаюсь.  Поехали бы и нашли,  а так  жди  у
моря погоды. Пока кто-то найдет да напишет...
     - Вот бы самолет нам построить,  - мечтательно протянул Володя, -
быстро бы во все города слетали!
     - Как знать,  - вставил Коля Хлебников и скептически улыбнулся. -
Ты,  Володька, всегда фантазиями увлекаешься. А получается у тебя, как
с хвостатой ракетой,  - пустая затея.  И Лапина мы не найдем, и ракету
ты  никогда  не  построишь,  и  самолет не сделаешь!  Самолет - это не
"самобрызг".  На ракете испытал сам,  а Ванюшка  рассказывал,  что  ты
чертежи последней ракеты сорок раз переделывал.
     - Ты,  Коля,  ничего не понимаешь,  - горячо возразил Володя. - В
чертежах  у  меня  ошибки не было!  Я не тот материал для ракеты брал.
Делал ее корпус из жести, а надо было изготовить его из дюралюминия.
     - Из  алюминия?  - переспросил Павлик с полатей...  - Алюминий из
бокситов выплавляют.  Мне Сергей рассказывал о  том,  как  на  руднике
бокситы добывают.  Интересно! Давайте съездим на экскурсию? И на завод
алюминиевый можно...
     - Мы  уже  договорились  с  Сергеем Васильевичем об экскурсии,  -
вставил Вася. - На рудник поедем на днях.
     - Алюминий  -  самый  нужный  металл  для авиации,  - авторитетно
заявил Павка.
     - Только не алюминий, а дюралюминий, - поправил Володя.
     - Все равно!
     - Нет!  Алюминий  -  это  не то,  что дюралюминий.  В дюралюминий
входит медь,  немного марганца,  магния,  кремния и железа. Этот сплав
после  закалки делается твердым и крепким.  Понятно?  А ракету мы всем
кружком строить будем.  Построим ее и назовем "Григорий  Лапин".  Я  у
папы  попрошу,  чтобы он нам помог.  Выйдет у нас и ракета,  да еще из
дюралюминия!
     - Тебе, Володька, хоть дюралюминий, хоть алюминий дай - испортишь
и то и другое,  - подковырнул товарища Коля Хлебников.  - Не будет  из
тебя, Володька, изобретателя, раз ты в моряки собираешься идти.
     - А ракета у нас получится все равно. Вот, - сказал Ванюшка.
     - Ты, Ванюшка, помалкивай. Маленький еще.
     - И не маленький я, а средний!
     - Ты, Коленька, не прав, - вступился за Володю Тима. - Самолет не
летчик изобрел, а как раз - моряк Можайский. Ясно?
     - Пасмурно, - огрызнулся Коля.
     - У Володьки есть способность изобретать!
     - Я же и говорил о ракете! Не спорю.
     Коля опять забросил камешек в Володин огород.  В лагере все знали
Володину  страсть  к  изобретательству.  Знали и то,  что незадолго до
весенних экзаменов он сконструировал и построил из жести первую модель
межпланетного корабля - хвостатую ракету.  Испытал ее тайно за парком,
на пустыре,  и после долго уверял всех, что испытание прошло удачно, и
хвостатая  ракета блуждает где-нибудь в стратосфере или спокойно лежит
на Марсе.
     Но Ванюшка  Бобров,  единственный человек,  посвященный в великую
тайну изобретателя, выдал Володю. Под строжайшим секретом он рассказал
всем ребятам,  что произошел взрыв,  что ракета не улетела,  а лежит в
Володином ящике вместе с частями вечного двигателя.  То же произошло с
двумя последующими конструкциями ракетного корабля.
     Тима не обратил внимания  на  рассуждения  Хлебникова.  Он  начал
рассказ о Можайском.
     Любили ребята слушать Тимины рассказы.  Вот уж кто мог  говорить!
Любую историю он передавал так, будто сам в ней участвовал.
     - В  1854  году,  -  говорил  звеньевой,  -  на  фрегате  "Диана"
Можайский  плыл  в Японию.  С парусами - это не то что с машинами.  Из
Кронштадта до Симоды - есть в Японии такой порт - "Диана" плыла больше
года.  Были  штормы,  были  бури,  но наши русские моряки их победили.
Когда наши проплывали по Индийскому океану, погода была солнечная, над
кораблем  кружились  чайки.  Можайский  стоял на капитанском мостике и
следил за птицами.  Вдруг одна чайка ударилась о грот-мачту и упала на
палубу. Можайский подбежал к ней и поднял...
     - Она умерла, Тима? - робко спросил Ванюшка.
     - Не умерла, а разбилась.
     - Все равно жалко, что умерла.
     - Ты,  Ванюшка,  не  возись  там,  -  посоветовал  малышу Юля,  -
развалишь кучу.
     Ванюшка замер, боясь шелохнуться.
     - И вот Можайский поднял чайку, посмотрел на крылья и подумал: "А
почему  человек  не может иметь такие крылья и летать?" Решил он тогда
же построить летательный аппарат.  Возвратился Можайский из  Японии  и
стал  изучать  строение птиц:  хотел узнать точно,  почему они летают.
Узнал он это и за чертежи сел...
     Павка, свесившись  с  полатей,  с благоговением смотрел на своего
командира.  Когда Тима упомянул про птиц, Павка не замедлил вставить и
свое слово:
     - Голубей он тоже изучал.  Это я по себе знаю.  Когда  я  на  них
смотрю,  хочется взлететь высоко-высоко.  Чтоб, как о горы Крутой, все
видно было. Можайский, наверное, почтарей гонял.
     Сильный порыв  ветра  захлопнул  дверь.  Она  ударилась  о косяк,
отошла, снова ударилась и замерла, словно приклеилась.
     Стало темно,  как ночью.  Лица слушателей растворились в тени, по
железной крыше барабанил дождь,  в клетке  тревожились  голуби.  Голос
Тимы звучал по-прежнему взволнованно, страстно.
     - Вася, открой дверь, - попросил Юля. - Темно у нас очень.
     Вася толкнул дверь.  Лужи на дворе превратились в озера,  а капли
падали и падали. На поверхности луж вскакивали прозрачные пузырьки.
     По небу  над  лагерем  вереницей неслись на север низкие,  темные
облака.  Задевая о крыши,  трубы и антенны,  они рвались на  клочья  и
мчались дальше, растрепанные, косматые, очень похожие на огромные тюки
закопченной ваты.
     - Тучки  небесные,  вечные  странники...  -  задумчиво вполголоса
продекламировал кто-то.
     - Это не тучки, а настоящие тучищи, - критически заметил Коля.
     Струя свежего влажного воздуха ворвалась  в  сарайчик,  и  в  нем
сразу   запахло   тополевыми  листьями,  цветами.  На  высоком  пороге
появилась пестрая курица.  Она склонила голову набок,  из-под висячего
красного   гребня   взглянула   на   ребят   желтыми  бусинками  глаз.
"Ко-ко-ко-ко-о!  Хорошо здесь!" Она соскочила  с  порога  и  принялась
клевать зерна, рассыпанные у Васиных ног.
     - А все голуби!  - сказал  Павка  с  полатей.  -  Голуби  помогли
Можайскому.  Летчик  Нестеров  тоже  от голубей научился мертвую петлю
делать.   Он   за   "турманами"   наблюдал.   Мне   об    этом    один
летчик-истребитель рассказывал.
     Разговор незаметно перешел на голубей.  Павка  свесил  с  полатей
ноги   в   желтых  сандалиях  и,  размахивая  короткими  руками,  стал
доказывать,  что все открытия  в  области  авиации  сделаны  благодаря
голубям.  Юля поддерживал друга. Тима молчал. Вася и Володя отстаивали
свою точку зрения.
     - Голуби  -  птицы,  -  говорил Вася.  - Они человеку служили как
наглядное пособие,  как в школе у нас.  А остальное сделал человек. Он
додумался.
     - А если бы не голуби - не додумался бы! - кипятился Павка. - И я
скажу,  что из вас летчиков не выйдет.  Не любите вы птиц.  Володька в
моряки идет, а ты в строители думаешь. Какие из вас летчики! Правильно
Колька  говорил насчет ракеты.  В летчиках у вас голова закружится!  А
голуби...
     Павка проворно  втянул  ноги  на  полати,  вскочил  на  коленки и
скрылся. Через секунду он протянул Васе узкую полосу фанеры. Все так и
ахнули. На одном краю листа был нарисован голубь. Нарисован мастерски.
Стремительно мчался он среди  облаков,  беспорядочно  разбросанных  по
небу  невозможно синего цвета.  Под голубем разрывы зенитных снарядов,
над ним - звено истребителей.
     Картину украшал девиз: "Летать, только летать!"
     - Красиво!  - кивнул головой Володя. - Но ты, Павлик, не забывай,
что  Можайский был моряком,  а изобрел самолет.  Отец и сын Черепановы
были простыми мастеровыми на демидовских заводах в  Нижнем  Тагиле,  а
изобрели первый в мире паровоз, железную дорогу.
     - То Можайский и Черепановы,  а то какой-то  Сохатов,  -  вставил
Юля.
     - И я могу вполне стать изобретателем!
     - Смотрите,  какой Можайский выискался,  - засмеялся Юля,  - Нет,
Володька, "рожденный ползать, летать не может!"
     Володя, до сих пор говоривший спокойно, вспылил. От его сутулости
не осталось и следа.  Близорукие глаза сощурились грозно.  Грудь часто
вздымалась.  Поправляя на голове белую повязку,  он шагнул к полатям и
резко спросил:
     - Повтори, что ты сказал?
     - Так и сказал!
     - Подожди,  Володя,  - Вася придержал Сохатова за рукав клетчатой
рубашки. - Юлька, извинись сейчас же! Ну!
     - Не буду!
     - Тогда я тебе скажу вот что.  На голубях вы далеко не улетите. У
Павки по математике тройка,  а у Тимки по физике тоже тройка. А насчет
того,  что "рожденный ползать, летать не может", вам давно пора знать,
что у нас в Советском Союзе такие, чтобы ползать, не рождаются.
     - А чего ты,  Васька,  на меня нападаешь? "По физике - тройка"! Я
тебя задевал?! - вспылил Тима.
     - Изучать физику надо. Поэтому и сказал!
     - Это мое дело. Личное. Ясно?
     - Нет, не ясно! Ты обязан физику знать!
     - Учитель какой нашелся,  - вскочил Тима. - Учить собираешься? Не
нуждаемся в таких учителях.  Можете выкатываться отсюда! Ясно? Без вас
проживем!
     Голос у Тимы срывался на визг,  и ребята поняли, что заготовители
капитулируют, сознательно идут на разрыв, чтобы удержать позиции.
     Один за  другим  покидали  голубятню  пионеры.  Вася  на   минуту
замешкался в дверях, неловко переступил порог и заметил:
     - Эх, вы! А еще товарищи!
     Сказал и  побежал по лужам в сторону фабрики,  заслонясь от дождя
куском ржавого железа.
     - Все, - сказал Тима. - Конец!
     - Это Юлька спор начал.
     - Спорили все вместе.  Ясно?  Теперь нам надо обязательно уезжать
на розыски Лапина. Иначе мира не будет. Давайте договоримся!
     Друзья уселись в кружок.

        ГЛАВА ПЯТАЯ
                          ПОКОРИТЕЛИ ВОЗДУХА

     Лагерный день начинался в девять часов  утра.  Но  сегодня  общей
зарядки  не  было  из-за  сырости.  Дождь  закончился  ночью.  Кое-где
виднелись лужи.  Деревья,  кустарники,  травы и цветы блестели каплями
влаги.
     Ванюшка Бобров моментально  промочил  ноги.  Подошвы  у  сандалий
разбухли и стали скользкими,  белые носки потеряли свой цвет.  Но это,
конечно,  к делу не относилось.  Ванюшка во что бы то ни стало  должен
был  первым  встретить  начальника лагеря и рассказать ему о вчерашней
ссоре и о том,  что сегодня рано-рано утром,  когда Ванюшка выглянул в
окно посмотреть,  перестал ли дождь, у Павкиного подъезда стояла синяя
"Победа" дяди Сережи Катаева,  а в нее с  клетками  в  руках  садились
Павлик,  Тима  и  Юля.  Дядя Сережа в черном кожаном пальто улыбался и
что-то говорил ребятам.  Но что он говорил,  этого Ванюшка  не  знает.
Во-первых,  как ни старайся,  а с третьего этажа слов не разобрать, и,
во-вторых,  на улицу его не отпустила мама.  Ей ведь не докажешь,  что
узнать,  куда едут заготовители,  гораздо важнее насморка, который, по
словам мамы, получит Ванюшка, если только промочит ноги.
     Заметив начальника  лагеря,  Ванюшка  стремглав  бросился  к нему
навстречу.
     - Сеня,  Сеня!  Они  нас  выгнали вчера!  - закричал малыш.  - Он
сказал:  "Уходите!" Мы ушли.  А они  сегодня  утром  с  дядей  Сережей
уехали. И с клетками уехали!
     - Подожди,  Ванюшка,  не торопись.  Говори по порядку.  Кто  кого
выгнал? Кто куда уехал?
     - Из голубятни Тима нас повыгонял. Меня, Васю и всех, всех. Он на
"Победе"  уехал  с Павликом и Юлей.  Я просил маму отпустить,  а она -
нет.  Я подбежал к окну,  а "Победа"  поехала  уже...  Они  за  тысячу
километров ехали...
     Но синяя "Победа" мчалась по шоссе всего в пятнадцати  километрах
от  города.  На  повороте  к  бокситовому  руднику  она  остановилась.
Распахнулись дверки, и на асфальт один за другим вылезли заготовители.
Одеты они были по-походному: в спортивные брюки и куртки с "молниями",
в соломенные шляпы. В руках у каждого по клетке с голубем.
     - Через  пять часов я поеду обратно,  - сказал ребятам Сергей.  -
Ждите меня у Зеленой Гривы.
     - Есть, ждать у Зеленой Гривы! Ясно, - ответил за всех Тима.
     Машина зарокотала  мотором,  выбросила  облачко  сизого  дыма  и,
пробежав  метров  пятьдесят  по  гладкому шоссе,  скрылась в лесу,  за
поворотом.
     - Ну, вот мы и приехали! - Тима перепрыгнул через кювет, поставил
клетку на траву и с  удовольствием  потянулся,  разминая  отекшие  при
неудобном сидении ноги. - Красота то какая!
     Полянка, на которой стояли  ребята,  была  покрыта  необыкновенно
зеленой,  омытой недавним дождем травой.  Капли воды сверкали золотыми
россыпями на листьях подорожника, на венчиках ромашек и колокольчиков.
В  теплом прозрачном воздухе стоял смолистый аромат тайги.  Справа,  в
сизой голубоватой дымке, высились черные шапки гор.
     - Красота!  -  еще  раз  сказал  Тима и,  раскинув на траве плащ,
предусмотрительно прихваченный им в голубятне,  пригласил: - Садитесь.
Давайте  обсудим.  Выпускаем  Сизого  здесь,  Дымаря  - у Сухого Лога,
Мраморного - у Зеленой Гривы.
     - Сизаря  надо выпускать в паре с Мраморным,  - вставил Павка.  -
Один он не долетит. В прошлом году его не тренировали.
     - Какой  же  он  тогда  почтовый,  если  за пятнадцать километров
дорогу к дому не найдет?  А придется от Малахита лететь. Сто пятьдесят
километров! Ясно?
     - Ладно, выпускай!
     Юля поднялся,  открыл  клетку,  вытащил голубя и,  размахнувшись,
подкинул над головой.  Сизый часто захлопал крыльями, взмыл в синеву и
взял курс на город.
     - Долетит,  -  сказал  Тима,  следя  за  голубем,  который  скоро
превратился в темную точку,  а затем и вовсе пропал за кромкой леса. -
Значит, едем завтра. Ясно? Все делаем так, как решили вчера. Для связи
берем голубей. Юлька, возьмешь Сизого, Павка - Дымаря. Я - Мраморного.
Как только узнаем о Лапине,  посылаем голубеграмму в лагерь...  Да,  а
кто будет принимать голубеграммы ?
     - Попросим Ванюшку Боброва, чтобы следил, - предложил Юля.
     - Нет, Ванюшка не подойдет!
     - Слушайте! Нельзя нам всем уезжать! - Тима привстал на коленях и
начал  доказывать,  что  один  кто-то  должен  обязательно  остаться в
лагере. Юля с Павкой нахмурились. По лицам было видно, что перспектива
остаться в лагере их не устраивала.
     - Кто  согласен  добровольно?  -  спросил   звеньевой,   окидывая
взглядом помрачневшие лица товарищей.
     - Может быть, Павка, - неуверенно сказал Юля, избегая смотреть на
Павку,  который  от  неожиданного  предложения  широко  открыл рот и с
изумлением созерцал друга,  посмевшего назвать его добровольцем. Тима,
заметив Павкино замешательство, поддержал Юлю:
     - А что, Павка, правильно! Останешься в лагере. Будешь знать все,
что получат ребята из городов.  А мы найдем,  ты первый узнаешь и Васе
или Семену сообщишь. Ясно?
     - Ну,  не-е-ет,  -  протянул  Павка.  -  Пусть  Юлька добровольно
остается.  Он  любит  на  экскурсии  ходить.  А  Семен   сказал,   что
послезавтра   пойдем  на  алюминиевый  комбинат.  Вот  пусть  Юлька  и
остается.
     - Правильно,  Юлька,  оставайся!  Знать все будешь,  на экскурсию
сходишь...
     - Ты почему не остаешься? - спросил Юля.
     - Я? Я - командир. Мне нельзя.
     - Нам  тоже  нельзя!  -  отрезал Юля,  и глаза его зажглись такой
решимостью,  что Тима отказался  от  мысли  уговорить  кого-нибудь  из
друзей остаться в лагере добровольно.
     - Сделаем так,  - сказал он,  доставая из кармана  брюк  записную
книжку.  -  Я  пишу названия двух городов и слово "база".  Кто вытянет
базу, остается без спора! Ясно!
     - Если ты вытянешь?
     - Останусь!
     Тима быстро  заполнил  бумажки,  свернул их в трубочки и бросил в
шляпу.
     - На, Павка, потряси, чтобы перемешались!
     Первым предложили вытянуть жребий Юле.  Он  долго  колебался,  не
решаясь выбрать бумажку.  Все бумажки были одинаковы, и кто знает, что
кроется в середине каждого скрученного листка!
     - Вытаскивай! - сказал Тима.
     - Пусть Павка. Пусть он первый!
     Павка смело  запустил  руку в шляпу,  вытащил трубочку и медленно
развернул ее.  На лице  заиграла  радостная  улыбка.  Он  торжествующе
посмотрел на Юлю и сообщил:
     - Дорога на Малахит!
     Юля приуныл: зря не согласился первым тянуть жребий. Теперь шансы
уменьшились ровно наполовину. С тяжелым вздохом потянулся он к шляпе и
снова  оробел.  Тима,  затаив  дыхание,  следил  за  каждым  движением
товарища.  Вот пальцы уже коснулись бумажки. Ее-то и хотел взять Тима.
Вот... Но Юля отдернул руку, будто прикоснулся к чему-то колючему:
     - Бери, Тимка, ты! Мне, что останется!
     Звеньевой, не  колеблясь,  взял  бумажку,  к  которой  только что
прикасался Юля.
     - Дорога на Урминск!
     Конечно! Юле было все ясно.  На дне шляпы лежала одна  бумажка  с
надписью "база".  Он остается в лагере. Он не будет разыскивать Лапина
и не пожмет ему руку, не скажет ему о надписи на горе Крутой.
     - Надо  быть  решительным,  -  сказал  Павка.  - А то тянешь - не
тянешь.
     - Сам знаю,  молчи уж!  - раздраженно ответил Юля и, насупившись,
стал слушать, как товарищи обсуждают детали отъезда.
     Ероша и без того взъерошенные волосы и постукивая свободной рукой
по разостланной на плаще карте,  Тима рисовал перед Павкой грандиозную
картину поисков.
     - Мы приезжаем,  - говорил он,  - и сразу идем в музей. Ясно? Там
собрана вся история.  Находим Григория Лапина и узнаем, где он сейчас,
и посылаем в лагерь голубеграмму.
     - В чем вы посылать будете? - с подковыркой спросил Юля.
     - Правильно, Юлька! - подхватил Тима. - Чуть не забыл. Надо будет
достать  гусиных  перьев  и  сделать  футлярчики.  Перья  раздобудем у
соседей во дворе. Там у прудика есть наверняка. Слушай, Павка, дальше.
Мы  должны вернуться обратно через три дня.  Не больше,  а то потеряют
нас.  Говорим,  что поехали к моему дедушке  на  рыбалку.  Ясно?  Если
кто-нибудь  из  нас  найдет Лапина,  посылает в лагерь депешу и едет к
Лапину. Все.
     - А   денег  у  вас  хватит?  -  поинтересовался  Юля  и  коварно
улыбнулся.  - На дорогу надо рублей по сто пятьдесят!
     Тима с  Павкой  приуныли.  Тщательно продуманное и подготовленное
путешествие стало неосуществимой, далекой мечтой,
     - Ну вот, - вздохнул Павка, - приехали! - На розовощеком лице его
появилось плаксивое выражение.
     - Я вам дам десять рублей,  - великодушно сказал Юля. - Пусть уж!
Я на лыжи и коньки деньги коплю.  Но раз такое  дело,  лыжи  и  коньки
подождут!
     - У меня тоже есть! - радостно воскликнул Павка. - На фотоаппарат
накоплено.
     - Я велосипедные возьму! Ясно! - с подъемом сообщил Тима.
     Звеньевой подсчитал  кассу.  Тридцать  два рубля.  Коньки,  лыжи,
фотоаппарат и велосипед как менее важное  в  жизни  отошли  на  второй
план.
     - Вот и все!  - сказал Тима.  - Решение принято.  Ясно? Забирайте
клетки,  пошли к Зеленой Гриве.  Я же говорил,  что здесь нам никто не
помешает.
     Домой ребята   приехали  под  вечер.  Никем  не  замеченные,  они
пробрались в голубятню  и  закрылись  в  ней.  Даже  трех  прилетевших
голубей Тима не разрешил загнать в клетку: отложил до вечера, когда во
дворе никого не будет. Сизый, Дымарь и Мраморный остались на крыше.
     У сарайчика показался Ванюшка Бобров. Он подошел к дощатым дверям
и постучал кулаком.
     - Тима! Если вы тут, то Семен зовет в штаб.
     Малыш переступил с ноги на ногу, прислушался, поддернул трусики и
решительно удалился.
     Тима видел в щелку, как Ванюшка скрылся в боковой аллее.
     - Нас теперь нет,  - сказал он,  оборачиваясь к друзьям. - Сейчас
идем за перьями. Пойдем вдвоем - я и Павка.
     - Нет уж, с Павкой пойду я, - возразил Юля и направился к выходу.
- А то ехать - вы, за перьями - вы, а я?..
     - Хорошо,  идите вы с Павкой.  Я буду починять клетки.  Только на
глаза никому не попадайтесь. Ясно? Буду ждать. Стучитесь три раза.
     Юля с Павкой отправились добывать перья.
     Хоронясь за  кустами,   ребята   пересекли   территорию   лагеря,
подобрались к забору и стали наблюдать. Сквозь щели был виден соседний
двор. В глубине его небольшой прудик, обрамленный кустами шиповника. В
воде  плескались гуси.  Поблизости не было ни души.  Юля толкнул Павку
локтем:
     - Я  подберусь  к  пруду и поищу перьев.  Там есть!  Ты оставайся
здесь и следи. Если кто-нибудь из дома выйдет, свисти. Только тихо.
     - Ладно, лезь!
     Павка отвел в сторону доску, болтавшуюся на одном верхнем гвозде.
Юля быстро скользнул в отверстие,  переполз на животе полянку, залег у
пруда в кустах.  Лежать было неудобно. В шиповнике, оказывается, росла
крапива,   густая   и   жгучая.   Руки  моментально  покрылись  белыми
волдыриками и зачесались. "Вот чертова травка", - думал Юля, стискивая
зубы.  Пока  он устраивался поудобнее,  на крутой бережок вышли гуси и
вразвалку направились по тропе прямо к засаде.  Юля хотел  отползти  в
сторону,  но  приглушенный  свист  прижал  его  к  земле.  Он боязливо
покосился на домик с резными ставнями и черепичной крышей.  На высоком
крыльце стоял рыжий Трезор,  тот самый знаменитый Трезор, про ученость
которого рассказывали настоящие легенды.  У Юли  заколотилось  сердце,
мелькнула  смутная  надежда,  что  Трезор уйдет со двора.  Но пес лег,
вытянул перед собой лапы и положил на них большелобую ушастую голову.
     - Отползай... Отползай, Юлька, - долетел испуганный Павкин шепот.
- Задом, задом пяться!.. Потихоньку пяться!
     "Отползай, - с досадой думал Юля,  - что я,  рак,  по-твоему". Он
хотел вытянуть руку из крапивы, но кусты предательски дрогнули. Трезор
поднял  голову  и  навострил  уши.  А  крапива  жалилась сильнее.  Юле
казалось,  что лежит он на муравейнике.  Вот ведь есть  такие  люди  -
гипнотизеры.  Скажет гипнотизер:  "Усни!" Глаза сами закроются.  И Юля
решил испытать свои способности, может, выйдет.
     - Усни, Трезор... Трезор, усни... Усни, Трезор... - твердил он.
     К укрытию подошел крупный белый гусак, вожак стаи. Придирчиво, со
знанием  дела  осмотрел  он  распластанного в крапиве мальчика,  затем
качнул головой и, изогнув шею, долбанул твердым, как железо, оранжевым
клювом в голую кисть.  Резкая боль пронзила тело. Но, помня о Трезоре,
Юля только плотнее стиснул зубы:  "Будь что будет!" Теперь уж никто не
обвинит  его в трусости или нерешимости!  Он докажет,  что сила воли у
него есть.
     Гусак обнаглел,  обошел Юлю со стороны, заметил на заднем кармане
брюк блестящую пуговицу и снова прицелился.  Юля дрыгнул ногой,  гусь,
замахав   крыльями,   с  гоготом  ринулся  в  глубину  двора,  за  ним
устремилась стая.
     Трезор вскочил и подозрительно уставился на кусты.  Юле казалось,
что собака смотрит прямо на него.
     - Павка, - чуть слышно позвал он. - Павка...
     За забором послышались удаляющиеся шаги.
     "Неужели сбежал. Не может быть!"
     И тут,  перед лицом "опасности",  Юля вдруг почувствовал  в  себе
уверенность.  Он  стал  обдумывать  создавшееся  положение.  Осторожно
осмотревшись - надо ведь наметить путь к отходу,  - Юля увидел в траве
несколько гусиных перьев. Они лежали почти рядом. Не спуская с Трезора
глаз,  мальчуган дотянулся до находки и распухшими от крапивных ожогов
пальцами  собрал перья.  В это время с улицы в калитку дома,  во дворе
которого "застрял" Юля, громко постучали.
     Трезор гигантскими    прыжками    бросился    к    воротам.   Юля
воспользовался этим, подскочил к забору и скрылся в отверстии.
     Тима уже   потерял   терпение,   ожидая  приятелей  в  голубятне.
Несколько раз он чуть  было  не  открыл  двери  без  сигнала.  Но  вот
наконец-то три удара. Тима откинул крючок.
     - Где Павка? - спросил Юля, перешагивая порожек.
     - Не прибыл еще.
     - Куда же он делся?  Ну, Тимка, я чуть Трезсру в зубы не попался.
Вот была бы история. На, бери перья.
     В дощатые двери опять трижды постучали. Появился Павка.
     - Здесь  уже?  - сказал он удовлетворенно.  - А Трезор чуть через
ворота не перепрыгнул, пока я стучался.
     - Так это ты стучал?
     - А кто же, - просто, с некоторым даже изумлением ответил Павка.
     Разложив на ящике с таким трудом добытые перья,  ребята принялись
за изготовление футлярчиков.  Юля обрезал перья сантиметра на  два-три
от  основания.  Получились  легкие,  удобные трубочки.  Павка проткнул
каждую трубочку иголкой и продернул в отверстия по суровой  нитке  для
того,  чтобы  прикрепить  футляры  к  ногам голубей.  Тима,  взяв лист
плотной бумаги, нарезал бланки для депеш.
     В эту ночь,  получив разрешение родителей на ночлег в дровянике и
на поездку к Тиминому дедушке в Малую Падь,  друзья снова собрались  в
голубятне. На полатях расстелили кошму, потом тулуп. Укрылись одеялом.
Долго шептались в темноте. Тима мечтал разыскать Лапина.
     - Только бы найти.  И Семен бы обрадовался,  и Вася. Он вообще-то
хороший. Спорит, правда.
     - А как мы с тобой будем? - приподнялся на локте Павка. - Я найду
Лапина, а ты в другой стороне, как узнаешь?
     - Если я найду, тебе Юлька сообщит. Ну и ты тоже.
     - Юлька, не забывай, слышишь?
     Юля что-то буркнул в ответ и отодвинулся.  Обидно было оставаться
дома, когда товарищи едут на серьезное и важное дело.
     - Тима,  ты  спишь?  - не унимался Павка.  - Давай,  знаешь,  как
назовем наш отряд?
     - Какой отряд?
     - Меня,  тебя,  Юльку.  Хорошее  название   выдумаем.   Как   вот
партизаны. Я уже придумал: "Победители воздуха".
     - Не  подходит.  Давай  лучше  "покорители".   Это   воздух   нам
покорится. Слушаться нас будет! "Покорители воздуха"!
     На площадке прозвучал горн,  и вскоре в  лагере  затихли  голоса.
Кто-то торопливо протопал босыми пятками у самых дверей голубятни.
     - Наши отбой сыграли, - вздохнул Тима, - спим, Павка. А отряд наш
пусть называется "Покорители воздуха". Очень правильное название.
     На город опустилась ночь, на улицах вспыхнули сверкающие гирлянды
электрических  огней.  С  пристани  на  реке раздались звуки колокола,
верно,  отбивали склянки.  С неба  подмигивали  звезды.  Из-за  Крутой
выплыл ущербный диск луны. Лагерь уснул.

        ГЛАВА ШЕСТАЯ
                             ПУТИ-ДОРОГИ

     "Велика наша земля.  За три года и то, пожалуй, да что - пожалуй,
наверняка  не  обойти  ее  всю.  Шагай и день и ночь по лесам,  горам,
степям и равнинам без ночевок и привалов - все равно не  успеешь:  мал
срок три года!  Если даже поплывешь по бесчисленным рекам на лодке, по
морям на пароходе, по пустыням, где пока еще не орошены сыпучие пески,
поедешь на верблюдах,  не хватит одной тысячи восьмидесяти дней, чтобы
осмотреть Родину.  А за три года ой-ой-ой что можно сделать..." -  так
размышлял Тима, сидя у окна вагона скорого поезда Новострой - Урминск.
На востоке будто вишневый сок разливался по светлому небу. Подожженные
солнцем, запылали закраины облаков. Они разгорались все ярче и ярче, и
вот из-за гор выкатилось солнце.  От его лучей  вспыхнули  росинки  на
траве и цветах.  Но это только на холмах. В низинах еще курился туман.
Густые молочные хлопья расползались, редели, рассеивались. Сквозь них,
как сквозь матовое стекло, виднелись поля.
     "Ле-чу, ле-чу,  ле-чу..." - попыхивал  паровоз.  Сонная  речка  с
зеркальными  омутками в осоке осталась позади.  Хорошо у таких омутков
сидеть по утрам с удочкой и подкарауливать серебристых язей!
     Пронесся мимо лесок.  Стройные,  кудрявые березки, гибкие рябины,
пышные черемухи.  Хорошо в таких рощах собирать белые грибы на крепких
пузатых  ножках.  Заметишь в траве одну коричневую шляпку,  присядешь,
раздвинешь зеленые стебли, а там - целое грибное семейство!
     В низине  у  реки  просыпалось  село.  Брели  на пастбище коровы,
лениво помахивая хвостами.  На шеях у коров болтались колокольчики. За
околицей, на пригорке, шевельнула плоскими крыльями мельница.
     А поезд мчал Тиму по уральской земле.  Удивительно! Недавно тайга
подходила  почти  к  самому полотну,  к окнам вагонов тянулись колючие
лапы пихт,  елей и сосен,  а сейчас - равнина.  И родные горы вдалеке,
похожие одна на другую. Которая из них Крутая?
     Тима вспомнил,  как провожал его Юля.  Одиноко стоял он на пустом
перроне  (Павку  в  Малахит  отправили раньше).  "Чудак Юлька.  Обеими
руками махать начал и побежал еще вдогонку". Представилось опечаленное
скуластое   лицо   друга,   его   взлохмаченные   волосы  и  грусть  в
глазах-незабудках.  Тима  вздохнул,  подложил  под  голову  узелок   с
провизией  и прилег.  Вагон мягко покачивало,  и колеса будто напевали
колыбельную песню.
     Проспал Тима  недолго.  Кто-то  настойчиво  теребил его за плечо.
Тима открыл глаза и оторопел:  перед ним стоял проводник  и  держал  в
руках клетку с Мраморным.
     - Твоя птица? - спросил он.
     - Моя.
     - Разлучить тебя с ней придется.  В пассажирских  вагонах  возить
птиц запрещено. Будем составлять акт.
     "Вот так штука!  Не учли.  Павка тоже,  наверное,  в акт попадет.
Высадят!  Конечно,  высадят,  раз  правила нарушили".  Тима собрался с
духом, умоляюще взглянул на проводника и как можно вежливее попросил:
     - Дядя,  разрешите до Урминска.  Дело у меня очень, очень важное.
До Урминска недалеко,  совсем рядом. А голубь ведет себя тихо. Он и не
воркует даже. Можно, дядя?
     Голос у мальчика был так покорен,  а в глазах такое отчаяние, что
проводник  задумался.  А  Тима  с  лихорадочной  быстротой перебирал в
голове возможные варианты завершения неожиданной истории.
     "Если согласится,  хорошо. А если будет отбирать Мраморного, надо
вылезать. До Урминска уже близко и можно дойти пешком..."
     - Для птиц, племянник, особый вагон есть.
     "Все пропало!"
     На верхней  полке  кто-то  закряхтел,  свесились  ноги в мохнатых
шерстяных носках.  "Сейчас и этот скажет: "нельзя, мешают, беспокоят",
-  с  горечью подумал Тима.  Но пассажир,  могучий старик с окладистой
бородой, спустился вниз, сел рядом с Тимой и сказал басом:
     - Пусть везет голубя. Парень в лагерь к друзьям торопится.
     - И то,  - поддержала  соседка,  женщина  в  цветастом  платье  с
корзинкой на коленях.  Готовясь к завтраку,  она вынимала из корзины и
раскладывала на столике всякую снедь: вареное мясо, ватрушки, пирожки,
огурцы.  - Не мешают нам голуби.  Парень - тоже,  видать,  тихий.  Как
звать-то?
     - Тимой.
     - Тимофеем,  значит?  Доброе имя. Старшего у меня Тимофеем зовут.
Может,  слыхал про Героя Труда тракториста Тимофея Лосева? Про него во
всех газетах писали,  и  портреты  были.  Есть,  поди,  хочешь?  -  Не
дожидаясь  согласия,  она пододвинула Тиме сдобную творожную ватрушку,
поджаренный кусок мяса и сочный соленый огурец.
     - Ты,  товарищ проводник, разреши парню птицу довезти, все просим
за Тимофея.
     Вошел еще   пассажир,  статный,  подтянутый  военный  с  зелеными
погонами старшины-пограничника.  Через плечо - полотенце с бахромой, в
руках  -  мыльница.  Он посмотрел на проводника,  на Тиму,  на клетку,
сразу понял, в чем дело, и блеснул ровными зубами:
     - Присоединяюсь и тоже прошу!
     Проводник перевел взгляд  с  веселого,  пышущего  здоровьем  лица
старшины на расстроенную физиономию Тимы и махнул рукой.
     - Уступаю!  - он поднял клетку.  - Хорош голубок!  Почтарь чистых
кровей,  и  расцветка  под  мрамор!  -  В голосе его прозвучали теплые
нотки,  знакомые каждому голубеводу. И Тима понял, что никогда бы этот
усатый  и  строгий  человек  в  форменной  фуражке железнодорожника не
высадил его с голубем.
     - Ишь, какой бойкий, - сказал проводник. - Только, племянник, для
порядка я голубя у себя в купе повезу. Согласен?
     Тима проводил  Мраморного  до служебного купе,  попутно умылся и,
свежий, сияющий, возвратился обратно.
     Дорога делала  крюк.  В окне мелькнула белая будка путеобходчика.
"Так-так-так,  так-так-так" - лязгнули под  колесами  вагона  стрелки.
Рванулся и сразу затих басовитый гудок паровоза.
     - Бери ложку,  бери бак,  бери ложку,  бери бак, - шутлива пропел
старшина,  раскрывая коричневый чемодан. - А ну, солдат, приобщайся, -
он  улыбнулся  Тиме  и,  заметив  на  его  рукаве   красную   нашивку,
поправился,  -  товарищ  пионерский  сержант,  милости  прошу к нашему
шалашу!
     Очень вкусным бывает любое угощение, если оно предложено от души,
от чистого  сердца.