о ельника, что виднелся вдалеке черной гребенчатой полоской, чуть доносился приглушенный расстоянием рокот машин: там располагалась Зареченская МТС. Звуки моторов напомнили Косте про удивительный сон. Он представил себя опять могучим богатырем, знатным комбайнером. "Вот было бы! Никита бы помер от удивления, что я - герой. Может, рассказать ему про сон?" Эта мысль целиком завладела Костей. Какой-то внутренний голос настойчиво твердил: "Другу надо рассказать. Надо делиться с ним и радостями и печалями". - Никитка, хочешь узнать одно интересное дело? Только, чур, никому... Дай слово! - Говори! - Сперва дай слово! - Ладно, даю слово молчать. - Такой сон мне приснился, такой сон! Привиделось мне, будто я Героем Социалистического Труда стал, как Илья Васильевич Глухих! Золотая Звездочка у меня! Орденов - вешать некуда! Здорово, а? Иду я по деревне, а на меня все смотрят, в гости приглашают. Отбою нет. Хорошо бы было взаправду так. - Костя помолчал и менее восторженно добавил: - Тебя тоже видел: будто козон свинцовый мне насовсем подарил... - С козоном не выйдет. - Так то во сне... Главное, про Героя. Вот сны! Почему, думаешь, они такими бывают? - Не знаю. - А по-моему, Никитка, у каждого человека в голове машинка имеется, вроде кинопередвижки. Ляжет человек в постель, заснет, а машинка сны начинает крутить... - Кинопередвижка?.. В голове - хоть у кого спроси - мозг. Понял? Никаких кинопередвижек! - Я говорю вроде... - Все равно! Мозг в голове. Левое полушарие и правое. Ученые доказали. - Ну, хорошо! - Костя привычным жестом сдвинул на затылок сползший до глаз треух и стал горячо возражать: - Ответь мне, почему я себя героем видел? Это было, как в настоящей кинокартине. И деревья кругом были зеленые, и люди живые. Все-все как наяву! Молчишь? - Костик, я ведь тоже сны вижу. Такие же сны, как и ты. Подрастем - узнаем, как они появляются... - Сон у меня был стоящий, - продолжал Костя. - За то, чтобы сбылся он, я все отдал бы! Вырасту большой - стану комбайнером. Сейчас пошел бы, да в школу механизаторов с неполным средним принимают. На прошлой неделе в эмтээсе узнал... Ты чего? Никита затормозил. - Правильно! - просветлев, заговорил он. - Не станем, значит, ждать, в школе кружок комбайнеров организуем. Попросим у Герасима Сергеевича разрешения и организуем. Ребята согласятся ходить в кружок. Герой Социалистического Труда Илья Васильевич Глухих над нами шефствовать станет, учить. - Ой ли? - Знаю, что говорю. Герасим Сергеевич еще и похвалит. Жизнь будет - лучше не надо. Семилетку закончим - и на комбайны! Радость озарила скуластое лицо председателя совета отряда. Никите захотелось немедленно передать, выразить чувства, волнующие его. Выразить не скупыми словами, а чем-то другим. Свернув с лыжни, он понесся к отлогому оврагу, скатился вниз и, крикнув отставшему Косте, чтобы тот поторапливался, зашагал вперед, громко распевая: Дорогая земля без конца и без края, Принимай капитанов степных кораблей! Принимай сыновей - мастеров урожая, Что росли под заботливой лаской твоей... - Никита! - проговорил запыхавшийся Костя. - Хорошо у нас получается. Ой хорошо! - Сон это твой надоумил. Вовремя приснился. - Очень даже! От деревни до Лысой горы - километров пять - пять с половиной. Дорога тянется через поля, покрытые чистым искрящимся на солнце снегом. У отлогого холма лыжня, как бы испугавшись чего-то, шарахается под прямым углом в сосновый бор и долго юлит меж стволами. Вырвавшись на опушку, она падает с обрыва на лед круглого, как блюдечко, озера и, разделив его на равные половинки, упирается в подножие Лысой горы. Склоны этой горы вдоль и поперек расчерчены нитями лыжных следов, по которым можно судить о высоком мастерстве людей, покоривших скалистые кручи. Вон лыжня, вьющаяся через препятствия и ловушки. Ее называют "дорогой крутых поворотов". А огромный трамплин, что навис над широкой поляной, обрамленной кустами шиповника с красными продолговатыми ягодами на колючих ветках, именуется "школой мужества". Ленька Колычев любил сильные ощущения и свободное время, которого, кстати сказать, было у него хоть отбавляй, проводил на Лысой горе. Порывистый и бесшабашный, он мог, не задумываясь, скатиться по склону где угодно. Он проложил первый след через трамплин "школа мужества". Никита с Костей приближались к горе. У подножия Костя остановился и, заслонясь от солнца рукавицей, посмотрел на вершину. - Гляди, гляди! - закричал он. - Ленька с большого прыгает! Воткнув палки в снег, они наблюдали за лыжником. Секунда, вторая, третья... Прыжок! Словно птица с распростертыми крыльями, Ленька, раскинув руки, взлетел кверху. - Здорово! - вырвалось у Кости. - Прилично, - поддакнул Никита, - мастер он на эти штуки. Колычев, поднимая лыжами снежную пыль, сделал крутой разворот, с шиком подкатил к прибывшим. - Салют, начальство! - Он взмахнул кубанкой. - Дома-то не сидится? С большого прыгнуть захотелось? - на губах вспыхнула и тотчас угасла презрительная усмешка, а в черных глазах замерцали злые огоньки. - Милости просим, храбрецы! Наглый тон, которым были произнесены эти слова, возмутил Костю. Хотелось ответить резко, так резко, чтобы Ленька понял все свое ничтожество, понял, что давным-давно его никто не боится. Но Ленька обращался к Никите. Костя украдкой метнул взгляд на друга: тот был спокоен. Никита сразу разгадал хитрый маневр противника: Ленька надеялся получить отказ. Тогда бы ребята убедились в трусости пионерского вожака, и он, Ленька, мог бы всем рассказать о слабодушии соперника. - Кататься и приехали, - проговорил Никита. - С большого прыгнуть попробую. - С большого? - Прыгаешь же ты, и я, значит, смогу. - Расшибешься с непривычки! Тренировка нужна, а ты... - Привыкать буду. Лыжники стали подниматься на вершину. Никита печатал на снегу аккуратные "елочки", Ленька шел "лесенкой". Костя, чтобы поскорее завершить подъем, спешился, взял под мышку лыжи и бодро затопал в гору. Толя Карелин, тот, что выкупал его в сугробе, фыркнул в кулак и, прищурив плутовские, с искрой, глаза, громко возвестил: - К нам губошлеп пожаловал! Эй, младенчик, почему веревку из дома не прихватил? На буксире в гору легче! И, повернувшись к приятелям, обступившим его тесным полукольцом, дополнил: - Куда малявки лезут? Подует ветер, снесет младенца с кручи, кости перемелет, как на мельничных жерновах. Родители совсем не смотрят за ними. - Как-нибудь на ногах удержусь, - ответил Костя, бросил на снег лыжи и стал распутывать ремни креплений. - Не бойся, не сдует. - То-то и видно, что устоишь. Показал, как на ногах держишься. Высох уже? За воротником, небось, сыро? - И просох! А вывалять в снегу любого можно. Подобрался-то сзади. Со спины зашел, как трус. - Может, силой померяться хочешь? - Толя гневно сверкнул глазами и расправил плечи. - Давай! - Давай, не запугаешь... - Взвесь-ка и знай, кого трусом обзываешь! - Ленька поднес к самому Костиному носу кулак. - Чуть побольше моего, - ответил Костя, проделывая то же. Препирательства продолжались. Противники, как два петуха, наскакивали друг на друга. И вспыхнула бы настоящая драка, но подоспел Никита. Не обращая внимания на колычевцев, он протянул Косте палки. - Подержи! Останешься здесь. Я с большого трамплина прыгну. - Костя рвется за тобой следом, - съязвил Толя. - Не печалься, подержим его, чтобы рекорды не перекрыл. Будь спокоен! Никита подъехал к лыжне, круто срывающейся вниз, и окинул взглядом окрестности. На западе тянулись снежные поля. На востоке, начиная от озера, раскинулся безбрежный зеленый таежный океан. Слева, за оврагом, тонули в сугробах домики родной деревни. Из труб к прозрачному, раздольному небу вздымались зыбкие нити дыма. По дальней полевой дороге, извиваясь змейкой, двигалась тоненькая цепочка обоза. Лошади были величиной с муравьев, а люди и того меньше. Высоко! Якишев неторопливо снял рукавицы, на все пуговицы застегнул телогрейку, натянул поглубже цигейковую шапку и, пригнувшись, ринулся с горы. Упругий обжигающий ветер напористо бил в лицо, посвистывал в ушах. Неумолимо приближалась, росла прогнувшаяся спина гигантского трамплина. Недаром назвали трамплин "школой мужества". Это было и на самом деле так. Никиту подмывало свернуть с лыжни, избежать опасности. Собрав все свои силы, он гнал прочь малодушие. "Только б не упасть, только б удержаться!" Каждый мускул напрягся до предела. Раз! Могучая сила инерции взметнула тело вверх. "Главное - удачно приземлиться!" И удача пришла. Лыжи коснулись утрамбованной площадки, Никита описал на снегу широкий полукруг и затормозил. Все тревоги остались позади. Он не ударил в грязь лицом, показал, что не только Ленька, а и другие при желании могут прыгнуть с большого трамплина... "Далеко ли прыгнет Колычев?.." Но что это? Не стройная, гибкая фигура Леньки, которую можно было распознать среди тысяч других, неслась к грозному трамплину, а круглая, низенькая. Красный шарфик развевался на шее лыжника, словно вымпел на мачте корабля. "Неужели Костик? - подумал Никита. - Конечно, он!" Сорвав с головы шапку, Никита отчаянно замахал ею: - Сворачивай! Сворачивай! Левее бери! Левее... Костя не взлетел, а ракетой врезался в небо. Никита зажмурился: наверняка произойдет ужасная катастрофа. - Никитка! - взволнованный, захлебывающийся от восторга голос звучал рядом. - Я думал, что упаду! Вот кидает! Метров, поди, на десять! Давай еще по разику, а? - Зачем прыгал? - с застенчивой лаской, с нескрываемой гордостью за друга спросил Никита. - Чудак, зашибиться мог. На ровном-то месте плохо на лыжах ходишь, а тут... - Ленька с Толяном смеяться начали, - затараторил Костя, - губошлепом дразнят. "Трус, говорят, заячья порода!" Вот и прыгнул: пусть знают! Сперва страшно было, а после... Гляди, гляди! Ленька был уже на середине горы. Похваляясь ловкостью, он приседал, раскачивался из стороны в сторону. Неподалеку от финиша захотелось ему удивить зрителей, показать свой коронный номер - горизонтальный наклон вперед. Здесь-то и получился просчет. Неловко взмахнув руками, Ленька откинулся назад так сильно, что потерял равновесие и упал на спину. Облако снежной пыли, вихрясь, взметнулось на трамплин и обрушилось вниз. Из облака выкатилась барашковая шапка-кубанка и, мелькая малиновым верхом, заколесила к озеру. Снежная пыль осела. Никита и Костя бросились к неподвижно чернеющей на снегу фигуре. - Ленька! Сильно разбился? Лыжник, упираясь руками в снег, приподнялся, сел, сплюнул розовую слюну - во время аварии он рассек губу - и зло проговорил: - Довольны? Везет дуракам! - Помочь хотим... - Не требуется. - Он встал и, припадая на правую ногу, побрел за шапкой.- Чем-пе-ены! - презрительно бросил через плечо. Подоспели колычевцы. Гоша Свиридов, болезненного вида мальчуган, в длинном коричневом пальто, перехваченном в поясе вязаным кушаком, спросил у Кости: - Прыгать боязно? - Чуток. - А я не могу, - чистосердечно признался Гоша, - доберусь до трамплина, настроюсь прыгать, а ноги сами с лыжни воротят. - Ты, Гоша, губу прикуси, когда страх найдет. Прикуси, чтобы аж больно стало: не своротишь - прыгнешь. Только когда приземляться будешь, губу выпусти. - Если бы у него такая, как у тебя, губа была, - заметил Толя Карелин, - можно было бы не только прикусить, а и пожевать. Костя, чтобы не затевать спора, пожал плечами и отвернулся. Прихрамывая, подошел Ленька. - Принесите лыжи! - ни на кого не глядя, распорядился он. Толя отправился выполнять приказание. Ленька сел на выставлявшийся из-под снега валун, спустил шерстяной носок, завернул штанину и, вытащив из кармана носовой платок, стал перевязывать разбитое колено, посматривая в сторону Якишева и прислушиваясь к разговору. - Ведь не кататься ты приехал, - наконец проговорил он, обращаясь к Никите. - На сбор звать пришел. - И на сбор звать. - Не пойдем, не зови! - Не ты, так другие пойдут, - спокойно возразил Никита. - Ихнее дело, - Ленька закончил перевязку, для проверки несколько раз согнул и выпрямил ногу, встал и, прихватив услужливо протянутые лыжи, по тропке направился на вершину Лысой. - На сбор кто пойдет? - спросил напрямик Никита. - Покатаемся, - откликнулся Толя. - За всех не говори, - вмешался Костя. - Не шлепай губами, - угрожающе проговорил Толя. - Это, губошлеп, не стенгазета. Ты намалевал меня на бумаге: от этого ни жарко, ни холодно. А я тебя вот этой кисточкой размалюю, - перед Костей появился кулак, - до лета с шишками ходить будешь. - Ты мне сегодня кулак уже показывал! - Повторенье - мать ученья... - Может, заодно и меня поколотишь? - спросил Никита. - Заметку писал я. - А-а... Идите вы подальше! - Толя, демонстративно насвистывая, зашагал вслед за Ленькой. Несколько человек решили ехать на сбор. - Нашего полка прибыло! - не утерпев, выкрикнул Костя. - Слышь, Толян?! - Наплевать на вас и на них тоже! - Слюны не хватит! - Перестань, - одернул Костю Никита. - Спешить надо, а не то на сбор опоздаем. ЧРЕЗВЫЧАЙНЫЙ И ПОЛНОМОЧНЫЙ ПОСОЛ Сбор, посвященный дню 8 Марта, прошел интересно. Пионеры декламировали стихи, пели песни, играли в литературное лото. Когда репертуар был исчерпан и все настроились расходиться по домам, Никита поднялся из-за стола. - Отдохнем немного, - сказал он. - После перерыва поговорим о важном деле... Костик, выйди на пару слов. Подхватив друга под руку, Никита повел его по коридору. Место для беседы выбрал на лестничной площадке у окна. Сюда редко заглядывали даже любопытные. Костя уселся на подоконник и, болтая ногами, приготовился слушать. Веснушчатое лицо его светилось задором. - Как я стихи прочитал? Хорошо? Я готовился... Никита медлил, подыскивая для делового разговора слова. Костя нетерпеливо ерзал на подоконнике. - Чего молчишь, - не выдержал он, - говори. В это время на школьном дворе, как раз под окном, раздался истошный поросячий визг. Прокладывая в снегу глубокие борозды, по занесенной спортивной площадке метался поросенок Фунтик. За ним, ругаясь и размахивая лопатой, трусила мелкой рысцой тетя Дуня, школьная сторожиха. Поросенок был неуловим. Взметая всеми четырьмя копытцами снег, он проносился мимо распахнутых дверей низенького, крытого свежим тесом бревенчатого хлевушка. - И навязался ты на мою голову, аспид несусветный! - честила тетя Дуня непокорного Фунтика. - Ужо настигну! Костя, забыв обо всем, приник к стеклу и с азартом наблюдал за поединком. - Никитка, смотри, Фунтик за склад прячется. Видишь, видишь? - Брось! Костя схватил друга за рукав гимнастерки и подтащил ближе к окну. - Смотри, теперь Фунтик станет вокруг колодца бегать. - Расскажешь ребятам про свой сон? - Что-о-о? - Костю с подоконника будто ветром сдуло. - Что ты! Ни в жизнь! Засмеют. Тебе, как другу, рассказал. - Послушай... - Не буду! Не стану себя на смех выставлять! Ленька тогда проходу не даст, героем дразнить начнет. - Не дразнят героем. - Леньке все нипочем. - Неволить не собираюсь. Расскажешь, лучше будет. Победим тогда Леньку, наверняка победим. Понял? - Ничегошеньки... - Помнишь о кружке комбайнеров? - Еще бы! - Расскажи про сон, а я предложу кружок организовать. Сон вроде художественного вступления будет. Костя махнул рукой и, понуро склонив голову, побрел по коридору, забыв досмотреть, в чью пользу закончился поединок между тетей Дуней и неуловимым Фунтиком. У дверей классной комнаты Костя задержался. Никита легонько подтолкнул его в спину. - Не робей, шагай смело! И вот Клюев стоит у доски. Пионеры с любопытством ждут его слова. Никита, устроившись за столом председателя, кивнул: - Начинай. Костя кашлянул в кулак, нахмурился и предупредил: - Не смеяться и не перебивать. Кончу, тогда делайте, что хотите! Я, ребята, сон ночью видел. Разудивительный сон, интересный... Все слушали затаив дыхание. Ни одного смешка, ни одной улыбки, ни одной реплики. Но как только прозвучало последнее слово рассказчика, грохнул дружный хохот, посыпались шутки. - Золотая Звездочка где? - Ордена дома забыл? - Слава знатному комбайнеру! - Нас выучи комбайны водить! Демка Рябинин, ближайший друг Леньки Колычева, расшумелся на всю ивановскую. Верткий, как угорь, с космами рыжих волос, по которым давным-давно стосковались ножницы, и плутоватыми смышлеными не то светло-синими, не то светло-зелеными глазами, удачно подражая манерам Колычева, выскользнул из-за парты, подошел к смущенному рассказчику и церемонно поклонился ему в пояс: - Рубашку осмотреть дозвольте? - И принялся придирчиво исследовать синюю сатиновую косоворотку. - Дырочек от орденов нет! - громогласно заявил он. - Проверяйте, если не верите! В припадке буйного восторга, вызванного этой выходкой, кто-то стукнул крышкой парты и затопал ногами. По комнате прокатился грохот. Костя, сгорая от стыда, бросал на Никиту красноречивые умоляющие взгляды: "Видишь, что получилось. Я предупреждал!" Никита поспешил вступиться за друга. - Потешаетесь над Костей зря. То, что рассказал он, будет не во сне, а наяву. Предлагаю организовать при школе кружок комбайнеров! - Кружок? - Дело Никита говорит! Даешь кружок! - Ура Клюеву! Пионеры повскакали с мест, рукоплескали. Несколько мальчиков бросились к Косте, схватили его, и первый комбайнер, беспомощно болтая руками и ногами, взлетел к потолку. - Пустите! Упаду!.. Хватит! - Ребята, - сказал Никита, - составить письмо надо директору Зареченской МТС. Попросим, чтобы он разрешил Илье Васильевичу Глухих шефство над нами взять. Сочинить толковое письмо - дело не легкое. Страсти разгорались. В наступившей сумятице нельзя было разобрать ни одного слова. Ребята, окружив стол, надвигались на Никиту грозной стеной, выкрикивая наперебой предложения. Те, которые не могли пробиться вперед, забирались на парты и тоже кричали, не заботясь о том, слушают их или нет. - Перестаньте! - требовал Никита. - Замолчите! Но утихомирить расходившихся ораторов было не так-то легко. Каждый считал, что именно он придумал важное и нужное. Никита сердился. На скулах заиграли яркие пятна. Попытки навести порядок ни к чему не привели. Тогда он схитрил. Уткнувшись носом в раскрытую тетрадь, сделал вид, что вообще ничем не интересуется. - Слушать не желаешь? - Записывай предложения! И вдруг раздался зычный звук пионерского горна. Головы дружно, как по команде, повернулись к дверям. - Костя! - Клюев! В дверях, запрокинув голову вверх и прижимая к губам сверкающий никелем горн, стоял Костя. Он старательно выводил знакомую пионерам мелодию: - Слу-шай-те все! Слу-шай-те все! Никита воспользовался моментом. - Не галдите. До ночи сидеть придется. Читаю письмо. Поправлять после будете. Демка Рябинин, выслушав текст письма, незаметно выбрался из класса и побежал к лестнице. Чтобы ускорить спуск, он оседлал перила, припал к ним грудью и чуть ослабил пальцы... Мелькнула лестничная площадка, фикусы у окон второго этажа. Еще одна площадка... Стоп! Приехали! Схватив с вешалки черный дубленый полушубок, шапку, Рябинин оделся, осторожно, не скрипнув дверью, вышел на крыльцо, пересек школьный двор и очутился на дороге. "Где может быть сейчас Ленька? Если подождать до вечера? Не годится: новость важная". Демка, хотя и считался правой рукой Колычева, не чувствовал себя его подчиненным. Живой по натуре, он всегда искал опасных приключений, в которых можно было показать смелость, проявить находчивость. После долгих колебаний Демка дал себя уговорить и примкнул к колычевцам. Ленька изучил его свободолюбивый характер: если с другими ребятами он говорил грубо, иногда оскорблял их, то с Демкой обращался совсем иначе, бил на его тщеславие. "Надо, пожалуй, найти Леньку, - решил Демка, - не то обидится он, и неудобно, взялся за дело - выполни". Утром, когда отряд лыжников, готовый к отъезду на Лысую, собрался возле колхозного клуба, Ленька отозвал Демку к покосившемуся, занесенному снегом пряслу и сказал: - Ты остаешься. - Как это? Нет, не останусь, кататься поеду. - Послушай сначала. Никита сбор проведет или отменит? - Проведет, он твердый на слово. - Та-а-ак! Сбор будет, - Ленька понизил голос. - Кто-то из наших должен попасть на него. Лучше тебя не найти разведчика. Останешься? Представителем, Чрезвычайным и Полномочным Послом, останешься... - Кем, кем?.. - Глазом нашим на сборе будешь. Полномочный - это значит, самый главный наш представитель, как министр. Доверие тебе, Демка, оказываю. Остальные-то у нас на трудные дела не годятся. Если что... Ну, сам понимаешь. В общем, серьезное узнаешь, то... - он заговорщически подмигнул: Лети, спеши быстрее лани Нам новость эту сообщить. Или умри на поле брани... - Чисто Лермонтов, - заметил Демка, участливо посматривая на вожака, подбирающего в уме нужную рифму. - Что? - Стихи на лермонтовские похожи, говорю. - Чудак, Демка! - Ленька вонзил наконечник лыжной палки в свежеотесанное сосновое бревно, припасенное для замены телеграфного столба, фыркнул и кисло поморщился: - Соображать надо! Лермонтов-то на дуэли врагом русского народа убит, а я - вот он! - жив. И потом, лучше Лермонтова никто еще стихов не писал. Ты понял: мы едем, ты - на месте. До скорого! - Искать вас где? - спохватился Демка. - Где встретимся? - Дома! Штабе... Лысой... - Вот и подумай, где их застать теперь можно. Известие о кружке комбайнеров бесспорно было важным. Демка прекрасно понимал, что новая затея Никиты внесет в ряды колычевцев полнейшее замешательство. Кое-кто перейдет к Якишеву: каждому лестно стать комбайнером, учиться вождению степного корабля у такого человека, как Илья Васильевич Глухих. И сам Демка, пожалуй, с удовольствием согласился бы посещать кружок. Но ведь не кто другой как Никита опозорил его перед школой, рассказав на сборе дружины о лихом набеге Ленькиной команды на колхозные парники. Больше всех он говорил о Демке, который, чтобы показать друзьям свою смелость, попутно забрался в огород ворчливой бабки Емельянихи. "И как он Емельяниху разрисовал, - вспоминал Рябинин. - И старая-то она, и беззащитная, и добрая, и комара-то не обидит. А меня эта беззащитная скалкой по голове так треснула, что искры из глаз посыпались. До сих пор на месте том какое-то затвердение! Эх, Никита, Никита!" Демка подошел к забору школьного сада. Через сад лежал наикратчайший путь к Ленькиному дому. Летом нечего было и мечтать о прямике: юннаты надежно стерегли свои владения. Демке однажды пришлось испытать их бдительность. После бесславной попытки очистить школьный сад, он целую неделю ходил задворками, прикрывая ладонью синяк под глазом - единственный трофей неудачной вылазки. Одно дело - лето, другое - зима. Сады зимой только от грызунов охраняют. С ловкостью кошки вскарабкался Демка на забор. Стройные яблони с укутанными соломой стволами, грушевые деревья, заботливо спрятанные от мороза под снежным покровом, торчащие из сугробов кусты крыжовника, смородины, ирги, малины предстали его взору. Школьный сад - гордость юннатов! Демка вгляделся. Вон та, крайняя слева груша, самая большая и ветвистая, была посажена им, еще когда он учился во втором классе. Хорошее время тогда было. Нежно любил юннат Демка Рябинин свою воспитанницу: летом без устали сражался с прожорливыми гусеницами, окуривал дымом листву, зимой одевал потеплее. Один раз в лютые январские холода, когда воробьи замерзали на лету, тайком от родителей принес в сад стеганое одеяло и бережно укутал ствол любимицы. А потом? В деревне появился веселый, беззаботный, но гордый и самолюбивый паренек Ленька Колычев. Он пленил ребят захватывающими историями о бесстрашных ковбоях, сокровищах давно умерших королей, о морских свирепых пиратах. Новый друг презрительно относился к садоводству, считая его "девчоночьим делом", и Демка забросил свою грушу. Рассказы Леньки захватили его. Захотелось показать свою ловкость, неустрашимость, окунуться с головой в мир необычайных приключений, где на каждом шагу подстерегает опасность, где можно проявить во всем блеске выдержку, хладнокровие и смекалку. И Демка примкнул к Колычеву, вместе с ним стал совершать налеты на сады и огороды, подкарауливал на речке пестовских ребят, отбирал у них улов, а когда наступала горячая пора уборки урожая, целыми неделями пропадал в лесу, чтобы родители не заставили помогать по дому. И вот настал день, вернее ночь, когда он пришел в школьный сад к своей груше, но не как хозяин пришел, а как вор. Много воды утекло с тех пор, ой как много! При виде школьного сада, дремлющего под снегом, в душе у Демки шевельнулось что-то хорошее, теплое, давно забытое. И тут же затихло. "Вот бы осенью сюда забраться, яблочки и груши - слаще не найдешь... Здесь, что ли, соскочить? - соображал Демка, отыскивая удобную для приземления площадку. - Место вроде подходящее". Обманчив гладкий снежный покров. Со стороны посмотришь - футбольное поле. Беги по нему хоть галопом. А испытаешь... Демка по грудь провалился в сугроб. Полушубок, расстегнувшийся во время полета, лег на снег широким веером и сковал движения. Чрезвычайный и Полномочный Посол барахтался в рыхлом снегу, как муха в паутине. Оказывается, для нежеланных людей пути через сад не было и зимой. Пришлось возвращаться на исходные рубежи. Хотел Рябинин сэкономить шесть минут, а потерял верных пятнадцать. Да что там пятнадцать! Больше, гораздо больше! Снег из валенок вытряхнуть надо? Надо. Портянки заново перемотать? А мелкий снег из полушубка выколотить? На одно это минут десять потребуется: когда снежная пыль овчину запорошит, с превеликим трудом ее оттуда выколотишь. Страсть какая она въедливая! Демка снял полушубок, подошел к телеграфному столбу и, размахнувшись, сделал первый удар, за ним последовал второй, третий, четвертый. Демка замерз, но работы не прекращал. Не помешай ему Илья Васильевич Глухих, превратил бы он полушубок в скрепленную швами связку овчинных лоскутьев. Но Илья Васильевич заметил посиневшего от холода труженика, остановил своего гнедого коня, вылез из розвальней и, заметая длиннополым тулупом клочки сена, разбросанные на дороге, подошел к Демке, который все еще не замечал его. Щуря глаза от дыма махорочной цигарки, Глухих некоторое время наблюдал за пареньком. - Так, так, - неожиданно проговорил он. - Колоти его, брат, что есть силы. Лупцуй! Демка, изготовившийся для очередного удара, замер с занесенным над головой полушубком. - Одевайся немедленно! - уже безо всяких шуток скомандовал Илья Васильевич. - Застудишься, а родителям возиться придется. Вещь тоже беречь надо. Глянь-ка, швы целы? Может, случилось это раньше, а может, и сейчас - шов под мышкой правого рукава действительно-таки лопнул. Через прореху наружу выбилась шерсть и торчала, словно прилипшая головка репейника. - Вот, брат, как получается, - укоризненно произнес Илья Васильевич. - Собрался? Выходи на дорогу. "На лошади быстрее доберусь", - думал Демка, приближаясь к саням и разглядывая прикрытые брезентом металлические стержни, поршни, цилиндры, зубчатые шестерни. "Запасные части к машинам... Куда меня посадит Глухих?" Гнедой косил темный глаз, фыркал, грыз удила и прял ушами. Илья Васильевич сел в розвальни, взял в руки ременные вожжи и сказал Демке, ожидавшему приглашения: - Шагай на дорогу, за проводника будешь. После холодной купели моцион требуется. - Он сплюнул цигарку в снег. - Трогай, Гнедой! Редкие прохожие с удивлением останавливались посмотреть на странную картину. По середине дороги что есть прыти бежал паренек. Лицо его пылало жаром. Уши меховой шапки развевал ветер. За пареньком бодро рысил гнедой конь, запряженный в розвальни. В них на охапке сена - Герой Социалистического Труда, знатный комбайнер Зареченской МТС Илья Васильевич Глухих. Он погонял коня и время от времени покрикивал, обращаясь к пареньку: - Наддай! Наддай! Вытряхивай мороз! До улицы Свечникова Демка птицей долетел. Соревнуясь в беге с Гнедым, он малость устал, но зато так согрелся, что, казалось, плесни на него ковшик холодной воды, зашипит Демка, словно раскаленные голыши в парилке. Вот и бревенчатый дом. Окна в резных наличниках. На крыше антенна с обвисшими проводами. Черемуха... И привязанный к ее стволу скворечник... Демка круто свернул с дороги и перепрыгнул неглубокую канаву. Гнедой промчался мимо. - Будь здоров! - крикнул из саней Илья Васильевич. - Смотри, брат, не кашляй теперь! Демка подошел к воротам и заглянул в узкую щель. Во дворе было пусто. Справа от крыльца тесовая собачья конура. Рядом - сани с задранными вверх и связанными между собой оглоблями. От сарая до забора крест-накрест веревки. На веревках - белье разных цветов. Слева - огромный штабель леса. - Ле-о-онька-а!.. Из конуры, разбуженный криком, выметнулся взъерошенный цепняк и, натягивая гремящую цепь, забился на ней, хрипло лая. Скрипнула дверь, появилась Аграфена Петровна, полная женщина, с такими же, как у Леньки, черными глазами и смуглым лицом. Поправив на голове белую пуховую шаль, она легко сбежала по ступенькам крыльца и направилась к воротам. - Кто там? - Это я, Демка Рябинин! Аграфена Петровна, Ленька дома? Аграфена Петровна остановилась на полпути и в сердцах всплеснула руками. - Тьфу ты! Тарарам-то какой учинил. И не сидится спокойно! Думаю, кто путный стучится, а тут... Но Демку нисколько не интересовало, к какой категории людей относит его Ленькина мамаша. Он выяснил, что Колычева нет дома, значит, надо идти в "штаб". А туда ведет еле приметная среди сугробов тропинка. Начинается она у тополя, верхушку которого в прошлом году молнией расщепило. Демка поддернул штаны, провел под носом рукавицей и уверенно зашагал к заветной тропе. НАДО ЧТО-ТО ПРЕДПРИНИМАТЬ Что весь отряд вернулся с Лысой и находится в "штабе", Демка определил сразу: несколько пар лыж составлены рядком вдоль бревенчатой стены. Он проник в тесный полутемный предбанник, ухватился покрепче за деревянную скобу и потянул на себя низкую дверь. За порогом была непроглядная темнота. Терпко пахло распаренными березовыми вениками, мылом и сыростью. Расставив руки, чтобы впотьмах не налететь на что-нибудь, Демка стал медленно продвигаться к едва заметному квадрату крохотного окна. Под ноги попалось пустое ведро. С грохотом покатилось оно по полу. - Демка? - спросил из темноты Ленька. - Проходи к окошку, там на скамейке свободно. Осторожней только шагай. - Давно с Лысой? - С час. - На сборе интересное было. - Повремени... Толька расскажет, а потом ты. Демка опустился на скамью, расстегнул полушубок, распахнул его, снял шапку и прислушался. Пропустив начало рассказа, он не понимал, о чем говорит Карелин. Склонившись к соседу, Рябинин спросил вполголоса: - Кто здесь? - Я. - Гоша, - узнал Демка. - Про что рассказывает Толян? - Отличился, - тихо проговорил Гоша Свиридов. - Когда мы с Лысой ехали домой, он похвалился в сенках у Емельянихи из кадушки огурцов набрать. - Ну? - Набрал. Вкусные, с укропом и с чесноком. Попробуй - они на подоконнике, сзади тебя. Демка, успевший изрядно проголодаться, нащупал скользкий холодный огурец и почти целиком забил его в рот. Запашистый соленый сок брызнул на язык. - Знатная штука, - похвалил он. - Запах, как весной в смородиннике. Наверно, Емельяниха в них лист смородиновый кладет. - И вот стал я огурцы из кадушки доставать. А в кадке-то фанера и гнет - здоровый камень. Гнет я в сторону сдвинул, фанеру выбросил и уже полмиски набрал, - продолжал Толя, - чую, в избе кто-то шкраб-шкраб, шкраб-шкраб, к двери вроде подходит. Затаился. "Ну, думаю, пропал!" И решил, коли появится кто в сенях, гаркнуть что есть силы. Испугал бы до смерти. - Бока наломать могли, - сказал Гоша Свиридов. - Это мне-то. А кто же? - Тот, кто вышел бы в сени. - Толкую тебе, напугался бы он. От перепугу медведи помирают, а человек - не медведь. Сердце на части разорвет! - Боязно было в сенях-то сидеть? - спросил Демка, похрустывая огурцом. - На это дело у меня кровь холодная. - Рыбы - хладнокровные, а ты, Толян, крепкий на нервы, - заметил Гоша. - Уже спор затеяли, - проговорил с недовольством Ленька. - Ты, Гоша, всегда ершишься, где надо, где не надо... Демка, как сбор прошел? Интересно? - Не обрадуешься. Никита с Костей выделились опять. Они... - Подожди! Толян, фонарь! У кого спички? Брякнул спичечный коробок. Язычок пламени скупо осветил помещение. Колычевцы в живописных позах сидели, полулежали и лежали на скамейках, разоставленных вдоль покрытых копотью стен. Некоторые устроились на полке парилки. Оттуда свешивались головы. - Толян, подними стекло! - скомандовал Ленька. - Выше поднимай! Так. Ишь, как прожектор, горит фонарь - всем фонарям голова. - Он вытер стекло "летучей мыши" рукавом фуфайки. - Толька, повесь у дверей. Там гвоздь на косяке. Смотри, чтобы с улицы огня не заметили. Мать увидит, крик поднимет, выгонит. Демка, опять Никита военную игру задумал проводить? - На этот раз почище отмочили, - ответил Демка. - Они с Костей при школе кружок открывают, на комбайнеров учиться будут. Толя тянулся к гвоздю, чтобы повесить фонарь. Услышав Демкино сообщение, он чуть не уронил на пол "летучую мышь". Сунув фонарь на скамью, Толя повернулся. Свет бил ему в лицо. Оно было несколько мрачноватым, широкие брови сходились у переносья, образуя на лбу глубокую поперечную складку, скрытую под козырьком красноармейского шлема. Большие глаза смотрели на вожака, будто искали поддержки. Толя преклонялся перед Ленькой и верил ему беспрекословно. - Врешь, - проговорил Толя. - Врешь, Демка! - Провалиться мне! В бане сразу наступила тишина. Было лишь слышно, как поет в печной трубе ветер. Надрывно, тоскливо звучала эта унылая песня, и под ее тягучую мелодию Ленька вспомнил спортивную игру, умело и, как говорят, интересно проведенную пионерами. После этой игры от него отделились трое хороших ребят. Они перешли к Никите. А совсем недавно, когда по школе распространился слух, что пионерский отряд шестого класса "Б" взял шефство над животноводческой фермой колхоза, от Леньки откололись еще четверо. Много ему обид причинил беспокойный Никита, очень много. "Кружок открывает он неспроста, - размышлял Ленька. - Побегут от меня ребята. Обязательно побегут". Воспоминания вызвали у него вспышку бессильной ярости. Вскочив со скамьи, Ленька сверкнул глазами, откинул свесившийся на лоб кудрявый чуб и быстро, горячо заговорил: - Сказки Якишев придумывает, а вы уши развесили! Чего стоишь, Толян? Вешай фонарь на место! Демка, это точно? - Говорю, что было. - Было, было! Никита дурачков ловит, переманивает! Кружок! Ха-ха-ха-ха! Коров им пасти, а не комбайнами управлять... - Кружок - хорошо! - заметил Гоша. - Куда лучше! Никита прославится, а мелкота вроде тебя, Гоша, как лошадки, постромки тянуть будут. Якишев славу любит. - Не о славе разговор! - О чем же? Скажи, о чем? Кружок! Эка невидаль! - Ленька зашагал из угла в угол. - Никита для себя старается. - Кто в кружке учитель? - спросил Гоша у Демки. - Глухих. - Кто-о-о? - Глухих, Илья Васильевич. - Герой Социалистического Труда! Не хвастаешь? - При мне письмо сочиняли. - Ребята! - Гоша захлебнулся от восторга. - В школе механизаторов при МТС на комбайнеров по десять месяцев учат, а у нас в запасе - больше года! Сами посчитайте! После семилетки мы на комбайны сядем. Ух! - Верхом на сивую кобылу. На клячу Ломоту, что воду на птицеферму возит, - выпалил Колычев. - Так и доверят вам комбайн, держи карман шире! Машины ломать? - Выучимся, не будем ломать. - У кого учиться? Герой пустячками не станет заниматься! И без кружка у него забот полон рот. Якишев думает, написал письмо - и пожалуйте! Думает, как узнает Глухих о кружке, так и обрадуется: "Давайте, ребятки, обучать буду!" - Глухих сегодня меня ни за что отругал, - не моргнув глазом соврал Демка. - Бежать по дороге заставил. Я бежал, а он, как барин, сзади на лошади ехал и подгонял... - Лошадь подгонял? - Лошадь! Меня, а не лошадь! - Во! Слыхали? - обрадовался поддержке Ленька. - Слыхали? Будет Глухих с кружком возиться! Демка, изучивший Ленькин характер, по поведению вожака понял, что сейчас, как никогда, требуется отвлечь ребят от серьезного разговора о кружке. Он, к удивлению присутствующих, неожиданно рассмеялся и воскликнул: - У тети Дуни поросенок Фунтик из хлевушка выскочил. Потешно смотреть было, как она за ним по двору носилась. Весь снег перемесили. И еще, ребята, Костя Клюев про сон свой рассказывал. Умора! Золотой Звездой его будто бы наградили за доблестный труд! - Костя? Герой? - Ленька повеселел. - Губошлепик о геройстве мечтает? Ростом он в герои не вышел! - Ордена не за рост дают, а за смелость, мужество и хорошую работу, - возразил Гоша. - За что мать у Толяна орден Ленина получила? За что? Она тоже маленькая. Она урожаи большие собирает! - Женщины не в счет, - вмешался все еще стоявший у порога Толя. - А у мужчин рост завсегда учитывается. Деду Ксенофонту верить можно. Когда он в лейбгвардии служил, им кресты за рост и комплекцию давали. Выстроят солдат на плацу возле казармы смотр делать, а рост у них - вот, - Толя показал на потолок, - плечи... - он широко развел руки, словно пытался обнять кого-то. - Идет генерал, смотрит на солдат, кого бы наградить, выискивает. Видит, стоит перед ним силач. Генерал тогда и говорит: "Дать ему..." - ...один раз по уху и пару раз в зубы, - удачно продолжил Гоша. - Получишь сейчас и то, и другое, - разозлился Толя. - Тебе, Гошка, не мешают, и ты не суйся. - При царе пропасть разных самодуров было, - сказал кто-то. - Да что мы о самодурах говорим, - перебил Гоша. - Давайте о кружке решать! - Записаться думаешь? - спросил Колычев. - Само собой. - Кто еще в кружок пойдет? Оживление, вызванное спором, угасло. Опять стало тихо. Только поскрипывали половицы у Леньки под ногами. - Языки проглотили? - Ленька, взмахнув плотно сжатым кулаком, отрезал: - В кружке делать нечего. Пусть набирает Никита младенцев вроде Кости. Тогда этих комбайнеров без родителей к машинам не допустят. Ха-ха-ха! Помните, что с Клюевым приключилось? Ха-ха-ха! Эту историю знали не только ребята, но и взрослые. В прошлом году летом из райцентра в колхозный клуб привезли кинокартину "Молодая гвардия". Ребята, в том числе и Костя, купили билеты на десятичасовой сеанс и в положенный срок направились занимать места. Тут-то Клюеву и не повезло. Контролер-старушка посмотрела на него сквозь стекла огромных роговых очков, цепко ухватила за рукав длинными костлявыми пальцами и, отстраняя от двери, со вздохом сожаления проговорила: - Тебе, малыш, домой пора. Спать иди. Родители, наверное, с ног сбились, разыскать не могут. Такой обиды ему еще никто не наносил. Сами подумайте, ну какая разница между Костей и ребятами-сверстниками? Нет разницы. Но почему-то ребят пропускают смотреть картину, а его задерживают, спать домой посылают. Где справедливость? Он с товарищами одногодок, и не глупее, а даже, может быть, умнее некоторых. Так в чем же дело? Ах, опять рост!? Костя пытался доказать старушке, что имеет законное право смотреть картину в столь поздний час, но та и слушать его не хотела, заладила себе одно: - Спать, малыш, отправляйся, спать! У дверей начала собираться толпа. Подошел и Ленька. Выяснив причину задержки, он выпятил грудь колесом, приосанился и, протискавшись сквозь плотное кольцо любопытных, погладил Костю по голове. - Пусть кино посмотрит, - солидным басом проговорил он и пояснил контролеру: - Сын мой, Костей зовут. Старушка-контролер много прожила на свете и чудес, конечно, повидала порядочно. Но встреча с Костиным "папой" потрясла ее. - Позвольте, молодой человек, - заикаясь, протянула она, разглядывая "папу". - Вы-ы отец этого ребенка? Оставив старушку наедине со своими сомнениями, Ленька протолкнул Костю в клуб. - Исчезни. Бабке не попадайся, одумается, выведет еще. Казалось, что инцидент исчерпан, но Колычев предал дело огласке, рассказал все дружкам, те подняли Костю на смех и при встречах справлялись о драгоценном здоровье "папы Лени". Ленька напомнил эту историю, надеясь развеселить ребят и смазать значимость предстоящего разговора о кружке, свести его на шутку. Но не тут-то было. Гоша Свиридов укоризненно заметил: - Что было, то прошло. Костя - парень смелый: не побоялся с большого трамплина прыгнуть. Ты-то упал, а он - нет! Ростом Костя еще вытянется... Если мы в кружок не пойдем, Никита из других классов наберет: охотников найдется много. Кто тогда с носом останется? Мы! Ты, Ленька, не хочешь в комбайнеры? - Никите кланяться не хочу. Я сам себе хозяин! Пошел в лес - никто не держит! Рыбу ловить - сделай милость! А Якишев?! Все знаете, нынче летом он лагерь пионерский открывать думает. Что это такое? А вот что! Соберет Никита вас и начнет командовать. Веселая жизнь! К примеру, есть ты, Гоша, захотел, а он скажет: "Погоди рот разевать, сначала зарядку сделай!" Купаться - с часу до трех. Рыбачить - в субботу! А звенья по выращиванию кукурузы? Полоть, поливать, подкармливать, опылять кому придется? Вашей милости! Кружок? Гайки да винтики все лето зубрить станешь. Интересно? Зато отдыхать за тебя, Гоша, дядя будет. Курорт! - Злобствуешь ты, Ленька. - Не верно? - Отдохнем, и колхозу поможем, и комбайн водить научимся - времени хватит. В прошлом году я сто трудодней в каникулы заработал и не умер от усталости. - Против, Гошка, идешь? Ленька медленно подошел к Гоше. Ребята настороженно следили за каждым движением вожака. Назревала крупная ссора. Гоша немножко побледнел, но держался достойно. Ленька вдруг опустил занесенную для удара руку и сдавленным голосом выкрикнул: - Проваливай, предатель! На глаза не попадайся! Гоша направился к выходу. На пороге задержался, взглянул на колычевцев и толкнул дверь. Струя холодного воздуха ворвалась в помещение, огонек в фонаре встрепенулся, ярко вспыхнул и погас. - Спички, дайте спички! - Ленька ударил кулаком по дну цинкового таза. - Молчите! Катитесь горошком, не держу, проживу без вас! - Не ори, - проворчал Демка, брякая в темноте спичечным коробком. - Отпустил Гошку за здорово живешь. Надо было настукать ему напоследок. - Иди, Демка, в комбайнеры! - не унимался Ленька. - Из тебя герой получится! Вспыхнул фонарь. Ребята, кто с осуждением, кто с участием, смотрели на вожака. Невесело было у Леньки на душе. "Гоша Свиридов ушел. Совсем ушел. А что, если за ним последуют и остальные? Надо что-то предпринимать!" ВСЕВИДЯЩИЙ ГЛАЗ Черные стрелки часов показывали ровно шесть, а Костя все еще не появлялся. Он бессовестно опаздывал. Больше всего Никиту возмущало сверхнаивное Костино легкомыслие. "Зачем слово давать, если не держишь его?" А у Кости частенько слова расходились с делами. Бывало, пообещает явиться к определенному часу, слово твердое даст, в грудь кулаком поколотит для пущей убедительности и... или опоздает часа на полтора-два, или вовсе не явится. Кое-кто из пионеров оправдывал Костю. К особо ярым защитникам относилась Аленка Хворова. Как только речь заходила о Костиных недостатках, Аленка бесстрашно наступала на Никиту и заявляла прямо: - На Костю, не нападайте, он - одаренная личность. - Эти слова она произносила без тени улыбки. - А все одаренные люди рассеянные, забывчивые. У них мозг другим делом занят. - Каким, интересно? - не без иронии спрашивал в свою очередь Никита. - Важным! Кто у нас лучше Кости рисует? Нет в деревне таких! Из него, сам увидишь, обязательно выйдет знаменитый художник. А забывает он потому, что про картины думает... И потом, Никита, ты тоже опаздываешь... Помнишь, когда на сбор приехали? - Причина была. Мы на Лысую ездили. - Знаем... Костю больше не задевай! - Потому что он - одаренный? Нет, Аленка, просто-напросто силы воли у него не хватает, чтобы себя заставить. Плохо. Подумай, какая одаренность других подводить? Никита был непримиримым противником такого рода одаренных людей. Он правильно считал, что если кто-нибудь привыкнет спустя рукава выполнять свои обещания и обязанности, то вырастет из него несерьезный, легкомысленный человек. Попадет, например, в армию этот растяпа - хорошего не жди. Случится война. Солдаты сквозь дым и огонь на врага пойдут, а растяпа по рассеянности забудет из окопа выскочить. Как тогда назвать такого человека? Трус и враг, дезертир! А как поступают с врагами? Уничтожают их без пощады и жалости! Никита то и дело посматривал на стенные часы-ходики с железным грузом, подвешенным на цепочку вместо гири. Скучно сидеть одному в безлюдном, пустом доме. Мать и отец - на ферме, придут часов в девять. Никита задумался: "Почему Ленька на меня вчера взгляды бросал и с Толькой шептался?" Мягко ступая лапами по пестрому домотканому половику, к столу подошел кот. Он потерся головой о валенок хозяина и, мурлыкнув, прыгнул на колени. Вечерело. Окна, щедро расписанные морозом, потемнели. Комната погрузилась в полумрак. Никита столкнул на пол кота, поднялся, зажег свет и достал с полки учебники. "Костю, видно, не дождаться, - решил он. - Буду заниматься. Завтра литература. Надо выучить стихотворение Пушкина "Кинжал". Вот оно!" Лемносский бог тебя сковал Для рук бессмертной Немезиды, Свободы тайный страж, карающий кинжал. Последний судия позора и обиды... Еще раз пробежав глазами первую строфу, Никита восхитился: "Интересно получается! Слово "страж" - все равно что и слово "сторож". Так ведь? Так. Ну а если подумать хорошенько? Разница между ними есть, и еще какая разница-то! Страж - это грозный могучий пограничник с автоматом на груди. Он день и ночь охраняет границы нашего государства, ловит шпионов и диверсантов. А сторож - совсем другое. Сторож - это дед Ксенофонт, который караулит птицеферму. У деда Ксенофонта сивая реденькая бородка на манер козлиной, старый поношенный тулуп до пят, валенки на толстенных подметках и ветхая берданка. Про свое оружие дед говорит, что изготовлялось оно еще во времена царя Гороха. Грозного и могучего в деде Ксенофонте, признаться, маловато. Тут..." На улице под окном звонко захрустел снег. Что-то резко проскрежетало. "Доску в палисаднике, должно, оторвали, - подумал Никита. - Пойду посмотрю". Палисадник опять скрипнул. О стену снаружи что-то стукнуло. Пискнули шарниры ставней. Никита вдруг заметил, как на белом квадрате морозного стекла возникло небольшое - с копейку - черное пятнышко. Оно разрасталось. "Что такое? Кто там, за окном?" И вот в кружочке очищенного стекла появился черный глаз. Один глаз. Никита оцепенел. Таинственный глаз торопливо шарил по комнате, исследовал угол за печкой, где помещался огромный зеленый сундук, обитый тонкими полосами из белой жести, скользнул по кровати, задержался на вешалке... Никите стало холодно, лоб, виски, спина под гимнастеркой покрылись потом. "Сейчас, сейчас, сейчас!.." Взгляды скрестились. Взгляд на взгляд. Злобу и ненависть прочитал Никита в неизвестном выразительном черном оке. Оно, казалось, готово было пронзить его, испепелить. Мало-помалу придя в себя, Никита бросился к окну, к той самой отталине, которую проделал на стекле незнакомец, и, прильнув, увидел черную тень, метнувшуюся через низкий забор палисадника. "Не уйдешь!" Никита кинулся на улицу и в дверях налетел на Костю. - Ты что? Чуть с ног меня не сбил, - заговорил тот, стягивая с головы меховой треух. - Опоздал я чуть-чуть. Сдерживая волнение, Якишев сделал рукой неопределенный жест и обрадованно произнес: - Костик! Догадался, сразу догадался, что ты! - Я это, - согласился Клюев. - Не веришь? Пощупай! - Что заглядывал в окно ты. Не отпирайся, не отпирайся! - В окно я, Никитка, не заглядывал. - Врешь! - Честное! Никита оттолкнул Костю и выскочил на улицу. Лунный свет лежал на сугробах. В густых вечерних сумерках ярко мерцали окна домов. Где-то вдалеке фыркали лошади, слышался скрип снега под полозьями саней, приглушенные голоса. Никита прыгнул через низкий забор палисадника, подбежал к окну и, упав на колени, углубился в изучение следов. Неизвестный был в ботинках. Это можно было определить по отпечаткам подошв, на носках которых были четко различимы подковки, а на каблуках - пластинки для крепления коньков. У забора на снегу валялась оторванная доска. "Вот почему я слышал скрежет, - подумал Никита, поднимая находку. - Ржавый гвоздь всегда со скрежетом из дерева вытаскивается". А дальше? А дальше, пожалуй, сам Шерлок Холмс, знаменитый сыщик, развел бы руками. Косте наскучило сидеть в избе одному, и он пустился на розыски друга. Во дворе Никиты не было, в сарае тоже. Выйдя за ворота, Костя увидел его на коленях под окном. Он что-то пристально рассматривал. - Чего ищешь? Никита даже подскочил: так неожиданно прозвучал за его спиной голос. Но, узнав товарища, успокоился и с деланным равнодушием ответил: - Оторвал кто-то доску у забора... Холодно-то как... Морозец! Костя, почему ты опоздал? Одаренность показываешь? - Рисовать сел и забыл. Я, Никитка, и не обедал даже. - Забыл? - Забыл. - Эх, ты-ы-ы! - Никита потер ладонями замерзшие уши, зябко передернул плечами и, ни слова не говоря, зашагал к калитке. - Не виноват я, - оправдывался Костя, следуя по пятам. - Нашло на меня. Сижу и рисую. Мать ругаться стала. "Я, говорит, все краски в помойную яму выброшу!" Такая-то жизнь! - Прийти в шесть часов должен был, - напомнил Никита, - а уже восьмой. Когда в МТС поедем? - Завтра, - охотно предложил Костя. - Поедем сегодня, - отрезал Никита. - Привыкай слово держать. В армии тебе бы за такое поведение сто нарядов дали. - Уж и сто! Столько за один раз не дают. - Как одаренной личности можно. Мы тебя, Костя, на сборе разберем. - Не надо. Я стану слово держать. В кухне было тепло, даже жарко. Костя начал раздеваться, рассказывая о новой картине. - Пшеница, как море. Широко-широко во все стороны! Комбайн идет, как корабль плывет, а на мостике за штурвалом - пионер, и красный галстук ветер развевает. Хорошо? То-то. - Раздеваться надумал? - спросил Никита. - Я сказал, что в МТС поедем. - Поздно! - Илья Васильевич ждет нас. Обманывать его, значит, будем? Какой ты староста кружка? Зря тебя выбрали. Завтра первое занятие, а ты палец о палец не ударишь. Надевай шапку. - Да я всегда... - Костя потянулся за шапкой. - За лыжами, Костя, домой не пойдешь: мои запасные наденешь. Скоро два лыжника выехали за околицу, пересекли поле и углубились в сосновый бор. Красив вечером зимний лес. В тишине стоят, утопая в пышных сугробах, заснеженные деревья-великаны. Кажется, произнеси слово даже шепотом, и проснется разбуженный лес. Начнут бесшумно падать с колючих лапчатых ветвей пушистые шапки снега. Луна льет на землю нежный свет. Тени то густые, как ночь, то бледные и неясные, как утренние сумерки, облекают все таинственной и чудной дремотой. На поляне разбросал по снегу свои следы заяц-беляк. Где он скачет сейчас? А может быть, и не скачет вовсе, а, затаясь под кустом, смотрит на непрошеных гостей черными бусинами глаз. Длинная цепочка лисьего следа протянулась по живописной опушке меж сосенками. Берегись, не спи, заяц! Лунный свет - мастер сказочного рисунка. Это он щедрой рукой разодел в серебро елочки-однолетки. Это он отчеканил из серебра санные следы на дорогах. Это он одел в серебряные мантии стога и холмы. Лунный свет - серебряный свет. Костя удивлялся на каждом шагу. Все в нем так и пело. Столько лет прожил в деревне, столько раз бывал в лесу и зимой и летом, а такой красоты почему-то не замечал. Вот какие картины рисовать надо, чтобы только точь-в-точь. Тогда и душе приятно станет и глазу радостно. - Никитка, смотри, смотри! Елочки-то в сугробы попрятались. Красиво? А у сосен на ветках серебряные подушки. А вон там, за поляной, глянь-ка, стог, как терем из сказки! Но председатель совета отряда не разделял этих восторгов. Скользя по укатанной лыжне, он все время думал о таинственном незнакомце, о его черном блестящем оке. Кому и зачем понадобилось подсматривать в окно? У Кости чесался язык, так хотелось поговорить. Он решил вызвать друга на откровенность: - А кто, Никитка, в окно заглядывал? Расскажи, что было. Ты его видел? Какой он? - Показалось мне. - Ой ли! Костя почувствовал в голосе товарища фальшь и понял, что Никита умышленно уклоняется от разговора. - Я тебе, Никитка, все рассказываю, а ты - нет. - Не было ничего. - Следы на снегу? Следы-то были, я их видел! - Следы, следы! Это ребята днем наследили: мячик в палисадник залетел. Они доску оторвали... - Крутишь, Никитка! Сосновый бор кончился. Лыжня тянулась по густому ельнику. Пробираясь густолесьем, приходилось раздвигать руками упругие ветви, а чтобы сверху не падал на головы снег, ударять палками по стволам и ждать, пока кончится искусственный снегопад. Каждый шаг давался с превеликим трудом. - Крепи лыжи намертво, поднимай воротник, завязывай уши у шапки. Поедем прямо! - скомандовал Никита. Клюев послушно воткнул палки в снег, надел на них рукавицы и стал завязывать ослабшее крепление. Слева в кустарнике треснула ветка, мелькнула черная тень. "Чудится, - подумал Костя. - Никого нет!" И опять мелькнула тень. Теперь была видно, как, прячась за деревьями, кто-то крадется по соседней лыжне. - Никитка! Никитка! - Не слышу! Говори громче! - В ельнике кто-то прячется. Идет кто-то за нами, от дерева к дереву перебегает. - Может, померещилось? - Нет, Никитка, я видел. Приготовив лыжные палки, чтобы в случае чего дружно отразить нападение, и громко разговаривая (когда слышишь голос - не так страшно), друзья изъездили подозрительный участок вдоль и поперек, но ничего, кроме лыжного следа, не нашли. - Должно, никого не было, - сказал Никита. - Видел я... - Шагай уж! Видел! Что, испарился он, по-твоему? Костя насупился и притих. Молча выехали ребята из леса, молча миновали поле, отделяющее их от поселка МТС, молча добрались до новенького сборного домика, в окнах которого приветливо горел свет, сняли лыжи, поднялись на высокое крытое крыльцо, старательно веником обмели снег с валенок, и Никита постучался. Обитая войлоком дверь широко растворилась, и на пороге вырос человек в пиджаке, накинутом на плечи. Это был Илья Васильевич Глухих. - А-а... комбайнеры пожаловали! - воскликнул он обрадованно и улыбнулся. - Проходите, проходите. Милости прошу. Заждался вас, заждался! Грешным делом подумал, что сегодня вовсе не явитесь. Ребята разделись. Прежде чем пройти в комнату, привели себя в порядок. Никита привычным жестом разогнал складки на гимнастерке, потуже затянул ремень и пригладил волосы. - Глянь, Костик, волосы не торчат? - Гладкие, гладкие, будто теленок прилизал. А у меня? - Ерш, копна разворошенная. - Дай-ка гребешок. - Эй, комбайнеры! - донесся веселый голос Ильи Васильевича. - Хватит в темноте перешептываться, заговоры строить! А ну, выходите на свет, выходите! По ковровой дорожке, протянутой наискосок через всю комнату, друзья прошли к дивану и уселись на нем, чинно сложив руки на коленях. Квадратная комната была уютна и светла. По всему было видно, что хозяин ее любит порядок и чистоту. Небогатая обстановка. Два сдвинутых один к одному книжных шкафа занимали почти всю стену. За стеклянными дверцами поблескивали золотым тиснением корешки всевозможных книг. В углу - тумбочка с радиоприемником, на полированной поверхности которого сбоку сверкала табличка монограммы: "Герою Социалистического Труда Илье Васильевичу Глухих - победителю в соревновании комбайнеров Зареченской МТС". У стены возле печки кровать. В центре комнаты стол, покрытый белой скатертью с длинными кистями. Электрическая лампочка, спрятанная под шелковым оранжевым абажуром, разливала ровный свет. Костя, да и Никита тоже, осматривая жилище, старались отыскать то необычное, чем, по их глубокому убеждению, должна отличаться комната Героя Социалистического Труда от жилья прочих людей. Но все здесь было самым обыкновенным. Только разве книг больше, да чертежи, схемы и таблицы, развешенные по стенам, говорили о том, что живет в этой комнате механизатор. Илья Васильевич снял пиджак, повесил его на спинку стула и остался в белой рубашке с расстегнутым воротником и завернутыми выше локтей рукавами. Сев за стол, он посмотрел на притихших ребят карими смешливыми глазами и приветливо подмигнул: - Робеете? - Непривычно, - ответил Костя. - Привыкайте: частенько бывать придется. - Илья Васильевич потянулся за чайником. Темная прядь волос упала на высокий лоб к бровям. От этого гладко выбритое лицо его стало особенно привлекательным. - Будьте как дома, - пригласил Глухих. - Садитесь за стол и берите безо всякого якого все, что вам нравится. - Он придвинул гостям наполненные янтарным чаем стаканы. - А теперь рассказывайте, как идут дела в кружке, как к завтрашнему занятию готовитесь. - Двадцать пять человек записалось! - выпалил Костя. - От девчонок отбою нет: просят, чтоб их записывал. - Надо принять. - Девчонок-то? - Ишь, мужчина! Ты, брат, своим положением не гордись. У нас в стране есть женщины-комбайнеры. Они почище мужчин работают. - Лучше вас? - Есть и такие. - Илья Васильевич, людей в кружке много будет, - вмешался Никита. - Заниматься трудно, когда много народу. - Это другой разговор. Я, ребята, думал об этом. Есть у меня товарищ - тракторист Иван Полевой. Он говорит, что и ему надо подготовить себе достойную смену... - Кружок трактористов? - не выдержал Костя. - Вот здорово! - Правильно. Иван Полевой предлагает организовать при вашей школе, кроме кружка юных комбайнеров, кружок юных трактористов. - Пойдут многие, - сказал Никита. - Завтра вы объявление такое вывесите, - продолжал Илья Васильевич, - что, дескать, открывается запись в кружок трактористов. Да вы и сами знаете, что писать. Забыл, совсем забыл, - вдруг спохватился он, - рассеянным становлюсь! Как доехали? С этого начинать надо было! - Ничего, - не замедлил сообщить Костя. - Только за нами кто-то всю дорогу следил, за деревьями хоронился и следом шел... - Следили? - Илья Васильевич насторожился. - Расскажите-ка подробно, что в пути произошло? - Стал это я крепления завязывать: нога в них болталась, - начал Костя, - и вдруг замечаю, что... - Показалось ему, - перебил Никита, - привиделось, будто человек за нами крадется, от дерева к дереву перебегает... Так часто бывает, когда по лесу идешь. Проверили мы потом, весь ельник обшарили и никого не нашли. - Скажешь, и в окно к тебе не заглядывали, и в палисаднике не наследили? - Разговаривали мы с тобой про это... - Я сам видел, что идет за нами кто-то. - Не надо спорить, - успокоил ребят комбайнер. - Вопрос исчерпан: было - прошло! Завтра, друзья, первое занятие кружка, и об этом стоит подумать. Отчитывайся, староста! - Книги о комбайнах мы достали. Некоторые уже читают их... - Повременить надо: рано книги читать. Расписание занятий готово? - Вот оно! Его я вывешу. Все будут знать о начале! - На первом занятии я расскажу о том, что за машина премудрая - комбайн... О кружке трактористов объявление составите и обнародуете. Записывать пока будешь ты, Константин. И уж занятий не пропускать! - Понятно. Глухих стал подробно излагать план первого занятия. Когда все вопросы после тщательного разбора были разрешены, достал со шкафа скрученный в трубочку лист ватмана. - Возьми чертежи, - сказал он, протягивая сверток Косте, - перед занятиями приколешь, по ним я буду показывать устройство комбайна. Илья Васильевич давал старосте последние наставления, а Никита тем временем рассматривал альбом с фотографиями. Много интересных снимков было в альбоме, и все больше фронтовые. Вот экипаж танка "Т-34". В центре командир - лейтенант Глухих. Танкисты, рослые, в меховых комбинезонах, похожи на богатырей. Вот какой-то очень красивый город, памятники почти на каждом шагу. Танковая колонна вытянулась по улице. На броне солдаты с автоматами. Толпы людей окружают боевые машины и бросают победителям цветы. - Илья Васильевич? - Никита оторвался от альбома, чтобы задать комбайнеру вопрос, и взгляд его упал на затянутое морозными узорами окно. И - хотите верьте, хотите нет! - на стекле появилось черное пятнышко. Оно росло, увеличивалось. Никита оцепенел, неприятно заныло под ложечкой. "Уж не видение ли это?" Покосился на Глухих и Костю - разговаривают. Опять взглянул на окно - глаз! Тот самый черный глаз уставился на него в упор. - Я сейчас! - выкрикнул Никита, сорвался с дивана и бросился к дверям. - Куда? Стой! - Костя ринулся вслед за ним. - Оставайся здесь! Под окном на снегу был проложен четкий лыжный след. Он прижимался к самой завалине, сворачивал за угол, нырял под жердяную изгородь и ровной нитью тянулся к ближайшему кустарнику. - Никитка, где ты? Илья Васильевич сердится, что раздетым выскочил, - раздалось с крыльца. - Не бойся, не потеряюсь. - Что случилось? - Серьезное дело, Костик. Очень! ТАИНСТВЕННОЕ ИСЧЕЗНОВЕНИЕ Костя с трудом выбрался из-за огромного фанерного шкафа, на полках которого вместо книг были разложены всевозможные изделия кружка затейников, и, упираясь плечом, придвинул его к стене. - Пропали чертежи, - сказал он. - Все! Синяя сатиновая рубашка Кости была перепачкана известью, покрыта пылью, на черных брюках висели клочья паутины. - Пойдем к тете Дуне. Может, она спрятала чертежи, когда уборку делала, - предложил Никита. Школьную сторожиху ребята разыскали в одной из классных комнат. Она приводила в порядок парты, стирая с них пыль мокрой тряпкой, поливала цветы и не заметила появившихся на пороге друзей. Никита, стараясь привлечь ее внимание, негромко кашлянул, а Костя - он не был дипломатом - без обиняков спросил: - Тетя Дуня, вчера в пионерской комнате чертежей наших не брали? Бумага такая плотная, в трубочку скручена. На столе она лежала. - Чего, чего? - переспросила тетя Дуня. - Чертежи, говорю, в трубку скрученные, что на столе в пионерской лежали, где? Щуря подслеповатые глаза, тетя Дуня посмотрела на неожиданных гостей, вытерла о фартук руки и, поправив на голове ситцевый, белый с черным горошком платок, концы которого были завязаны под подбородком, сердито проговорила: - Не нужны мне ваши бумаги. Ходите, хулиганите... - Чертежи эти, - пояснил Никита, - важные очень. Привезли мы их вчера вечером от Героя Социалистического Труда, в МТС ездили специально. - Говорил я тебе, что их надо забрать домой, - набросился на Никиту Костя. - А ты - нет! нет! Вот и получилось... Где их теперь возьмем? - Отыскаться должны... - Посвисти, может, они к тебе прибегут. Эх! Что я буду делать? Как мне с Ильей Васильевичем разговаривать? - Костя сел за парту и обхватил руками взъерошенную голову. - Сорвем занятия! - Не страдай, никому, кроме нас, чертежи не нужны. - Ага! Раз взяли, значит, кому-то понадобились. Тетя Дуня, а может, вы видели в пионерской, а? - Как репей, липнешь! Не брала я ваших бумаг! Ужо пожалуюсь Герасиму Сергеевичу. Он вам хвост-то накрутит. По ночам-то что устраиваете! - А что такое? - Еще и спрашивает, - тетя Дуня возмущенно всплеснула руками. - Ночью кто Фунтика из хлевушка выгнал? - Выскочить мог... - Упрямый он у вас, - поддержал Костя. - Порося-то - не человек, крюк не откинет! - Нет, тетя Дуня, не выпускали мы Фунтика. Как это случилось? - спросил Никита. Охая и вздыхая, сторожиха рассказала о ночном происшествии. Часа в два, проводив директора школы Герасима Сергеевича Воронова, который обычно работал допоздна, тетя Дуня осмотрела двор, затворила калитку, заперла на массивный железный крюк входную дверь и легла спать. И совсем было задремала под теплым стеганым одеялом, как вдруг услышала истошный поросячий визг. Фунтик верещал так дико, будто на него напали матерые волки. Старушка поспешно вскочила и, суетливо бегая по комнатушке, стала натягивать одежду. Впопыхах никак не могла разыскать пальто, висевшее на видном месте у дверей. - И куда оно могло запропаститься, - ворчала она, в который раз обследуя вешалку, спрятанную за ширмой. - Шут а ним, так обойдусь! Накинув на плечи шерстяную шаль, заспешила спасать "аспида". Удивительная, ничем не объяснимая картина открылась ее взору. Поросенок, никем не подгоняемый и не преследуемый, ураганом носился по двору. При луне, беззаботно взирающей с высоты, щетина его отливала серебром, и можно было подумать, что сильные переживания заставили Фунтика поседеть в мгновение ока. Поросенок не обращал никакого внимания на ласковый голос хозяйки, на ее увещевания. Тетя Дуня осмотрела хлевушок с распахнутой дверью, глянула за поленницу и сарай - ни души. Схватив метлу, она принялась преследовать непокорного Фунтика, но тот увертывался от хозяйки, выписывая всевозможные фигуры на снегу. - Часа три, а то и более мурыжил меня этот аспид, чтоб ему провалиться, - закончила тетя Дуня печальное повествование, - всю душу вымотал, все жилы вытянул... - Хитрая животина, - сочувственно поддакнул Костя. - Змей Горыныч. - Привязывать надо его к ночи, - посоветовал Никита. - Порося на привязи держать? Слыхано ли дело! - Беситься не будет... Нам, однако, идти пора, - сказал Никита. - Шагаем, Костик. Ни с чем возвратились они в пионерскую комнату и возобновили поиски. Никита, орудуя деревянной указкой, шарил под диваном, а Костя терпеливо и старательно перебирал прошлогодние газеты. - Форточку открыть надо, - сказал он. - Задохнуться от пыли можно. Никита, взобравшись на стул, потянулся к форточке и тут заметил на подоконнике грязный отпечаток подошвы: спереди - подковка, на каблуке - пластинка для крепления коньков. - Костик! - Неужели нашел? - обрадовался тот. - Сюда! - Обыкновенный след, - разочарованно протянул Костя. - Смотри лучше. Помнишь вчера в палисаднике следы на снегу? - Ну? - Точно такие были. - Неужто? Что же получается? Выходит, тот самый человек чертежи украл? Никитка, - Костя разволновался не на шутку, - он за нами следил, когда мы в МТС ездили. Он! - Должно, он и в окно ко мне заглядывал, и в окно к Илье Васильевичу! Я выскакивал-то... - За ним, да? - Говорить не хотел. Думал, поймаю его на месте и расскажу... - Как он в пионерскую забрался? Тетя Дуня услыхала бы... - В форточку, видишь, форточка открыта! Окна пионерской комнаты выходили на южную сторону, а школьный двор располагался с северной. Если бы таинственной пропажей чертежей заинтересовался опытный следователь, он сразу предположил бы, что их исчезновение и ночная история с поросенком тесно связаны между собой. Мало-помалу распутывая нить событий, он установил бы, что неизвестный злоумышленник, обеспечивая себе свободу действий, сначала выпустил из хлевушка строптивого Фунтика и, когда тетя Дуня появилась во дворе, смело приступил к задуманной операции: залез на завалинку, открыл форточку, проник в помещение и выкрал чертежи. Но Никита и Костя, не искушенные в следовательских делах, не стали разбираться в тонкостях. Обнаружив на подоконнике следы, они твердо решили, что чертежи похитил незнакомец, преследующий их. Заключение это было вполне обоснованным. Усевшись на диван, друзья принялись перечислять ребят, способных на такую проделку. - Демка мог это сделать, Толька Карелин, Ленька, - перебирал Костя. - Кроме них, некому! - Нехорошее дело-то, - произнес Никита. - Пойдет на такое не каждый. - Они! Никитка, какой глаз ты в окно видел? - Черный-пречерный. - Тогда это Колычев! Уроки начнутся, потребуем, чтобы немедленно чертежи вернул! Не отдаст - Герасиму Сергеевичу скажем. - Можно с Ленькой поговорить, - согласился Никита. - Ну а если он не сознается? Как быть? Занятия-то придется отменить? - Что ты! Нельзя отменять. Нет, Никита, занятие проведем! - Хорошо, пошли объявление приколачивать. Чертежи, чертежи... Илья Васильевич спросит, куда дели. Вот беда! Костя достал из сумки объявление. Никита раздобыл у сторожихи молоток, гвозди. Место для объявления выбрали на стене, рядом с рукописной сатирической газетой "Колючкой". - Не криво? - спрашивал Никита, забивая гвозди. Костя отошел назад на шаг-два и, окинув взглядом работу, оценил: - На совесть! - Картина! - сказал кто-то сзади. Ребята обернулись. Перед ними стоял Ленька. Разодет он был по-праздничному: черный суконный пиджак небрежно распахнут, воротничок белой рубашки выпущен поверх пиджака. В разрезе воротничка виднелся угол матросской тельняшки. Вьющийся чуб зачесан, глаза поблескивают - не поймешь: хитринка ли в них, ехидство ли; на тонких губах ничего не говорящая улыбка. - Салют! - поздоровался Ленька. - Здравствуй! - Никита смотрел прямо ему в глаза. По ним он старался определить того неуловимого незнакомца, который дважды приводил его в трепет, заставлял строить фантастические предположения. Но, то ли при дневном свете глаза у Леньки приобрели другой оттенок, то ли обстановка, в которой сейчас встретились ребята, сыграла определенную роль, а может быть, Ленька не имел никакого отношения к незнакомцу, Никита не узнал в его глазах то грозное, таинственное, всевидящее око. Нет, не узнал. - Объявление о начале представления, - с обычной издевкой заговорил Ленька. - Так, что ли? - Он шагнул поближе к объявлению и, засунув руки в карманы брюк, стал читать: - "Ребята! Сегодня в шесть часов состоится первое занятие кружка юных комбайнеров. Те, кто записался, обязаны явиться без опозданий. Кто желает посещать кружок, обращайтесь к ученику шестого класса "Б" Константину Клюеву. Запись производится последний день. Кроме кружка юных комбайнеров будет организован еще и кружок трактористов. Записываться у Клюева". - Ишь ты! - заключил Ленька. - Складно сочинил. А мне вступить можно? - Пожалуйста. - Примете? - Дорога не заказана... Завязалась словесная перепалка. Ленька говорил колкости, старался вывести Никиту из себя, разозлить. Костя стоял в стороне и не спускал глаз с Ленькиных ботинок. "Э! Как бы взглянуть на подметки, - думал он. - Есть или нет?" По всей видимости, на Ленькиных ботинках не было ни подковок, ни пластинок для коньков. Желтые кожаные, они были до блеска начищены ваксой. Но ведь суть-то не в ботинках! Костя почему-то был уверен, что перед ним - таинственный похититель чертежей. - В кружок мне записаться разрешаешь? - переспросил Ленька. - Записывает Костя, - ответил Никита. - Занятия сегодня? - Указано в объявлении. - Глухих о комбайнах рассказывать станет? - Он и показывать будет, - вмешался Костя. - И картинки, оказывается, приготовили? Хорошо... Они здорово помогают в учебе. Прочитаете про винтик в учебнике, глянете на картинку, и станет понятно, что к чему. - Да вот чертежи-то пропали, - неожиданно проговорил Костя. - Но мы узнали, кто их из пионерской комнаты через форточку вытащил. Попался он, голубчик! Ленька вздрогнул, лицо его чуть побледнело. Костя торжествовал. Но Ленька моментально пришел в себя и нахально улыбнулся. - Подшутили? Кто, интересно? - Ты чертежи стащил! - запальчиво сказал Костя. - Я?! - Ленька засмеялся. - Ты, губошлеп, видел, что я в пионерскую комнату лазил? Видел? Нечего тогда и говорить. Не пойман - не вор! Знаешь это? Рады на меня нажаловаться? Не выйдет! За такие дела бьют! Поняли? Я могу сказать Герасиму Сергеевичу... "Украл!" Нужны ваши чертежи, как вот это. - Ленька плюнул. - Понятно, комбайнеры и трактористы? Подмигнув Косте, он преспокойно повернулся кругом и, раскачиваясь, зашагал к открытым дверям класса. - Слышишь, Никита, что он поет? - встрепенулся Костя. - Слышишь? Я тебе что говорил? Никита прислушался. Ленька пел: Жил да был один герой, Рост имел он небольшой. По ночам во сне герой С Золотой ходил Звездой... На деревне шум и гам: - Заходите в гости к нам!.. И далее следовал какой-то сверхзамысловатый припев, из которого можно было узнать, что, проснувшись, герой горько плакал над безжалостной судьбой своей, наградившей его карликовым ростом. - Сочинил уже! Но верь, Никита, это он в окно заглядывал. И следил за нами. И чертежи украл он! - Не пойман - не вор! Правильно сказано. Если бы застали на месте преступления, тогда другое дело. Подумай сам: скажем пионервожатой, вызовет она Леньку, спросит, а он отопрется. Неудобно станет: зря на человека наговорили... А с чертежами плохо получилось. Надо, однако, чертежи-то! - Никита! - Костя просиял. - Я нарисую чертежи. Сам нарисую! Ей, ей! - И запрыгал вокруг кадушки с фикусом, громко приговаривая: - Нарисую, нарисую, нарисую я! - Перерисовывать откуда будешь? - В книге есть! Это просто! - Костя потирал руки от удовольствия. - Бумаги у пионервожатой попросим. - Решено! - Никита собрал рассыпанные на подоконнике гвозди. - А чертежи настоящие найдем, поймаем этого неизвестного. ПЕРВОЕ ЗАНЯТИЕ Школа оживала. На первом этаже все чаще и чаще хлопала дверь. Слышались голоса. По лестнице дробно постукивали каблуки. В коридорах появлялись ребята. Перед объявлением выросла шумливая толпа. Костя с Никитой отошли в сторону и вполголоса заговорили о делах, связанных с розысками чертежей и первым занятием кружка, но побеседовать не удалось. Школьники, изучив объявление от буквы до буквы, пустились на поиски Кости, окружили его и наперебой требовали немедленно записать их в кружок. - Дайте за бумагой сходить, - просил Костя. - Записывай! На чистый листок и карандаш. Записывай! - Всех не буду! Второй, третий и четвертый классы не подходите. - Что-о-о! Почему четвертый? Мы большие. Я ростом выше тебя! - В голове у тебя меньше! - Ребята! Что он смеется! - воскликнул обиженный. - Заставим записать. - Заставим! Костя отговаривался всячески. Но и ребята были настойчивы. Они прижали его к стене так, что при всем желании он не мог пробиться сквозь плотное кольцо будущих комбайнеров и трактористов. Справедливость восторжествовала: все четвероклассники были записаны. Но тут появились второклассники во главе с пареньком в серой, испачканной химическими чернилами куртке, полосатых штанах, подвернутых снизу, и огромных ботинках с загнутыми вверх носками. - Запиши! - хором требовали малыши. - Подрастите малость. - Запиши!.. Ох! И трудно же, оказывается, быть руководителем. Ходил Костя в рядовых пионерах - не было у него ни забот, ни тревог. А как только стал старостой кружка юных комбайнеров - ни отдыха, ни передышки. Даже сочувствия не встретишь. Просят, настаивают, требуют, грозят... Куда бы ни скрылся - всюду разыщут! У каждого есть неотложное дело. А делегации! С ума сойти можно! Ну, хорошо бы третий или четвертый классы - там народ все-таки взрослый, с ними по-человечески поговорить можно, убедить. А второклассники? Как цыплята за наседкой ходят за старостой кружка. И не молчат ведь, а ноют, ноют, ноют на разные голоса. - Идите к Якишеву, - хитрил Костя, пытаясь правдами и неправдами освободиться от "почетного" эскорта. - Он всех запишет! Мы с ним договорились. - Якишев? - Он самый! Но паренек в серой куртке, признанный вожак второклассников, был не из глупых. Нахмурясь, он подумал, затем, подражая кому-то из взрослых, пробасил: - На объявлении ты написан. - Я отвечаю за старшие классы, - выкручивался Костя. - Якишев - за младшие. В объявлении забыли приписку такую сделать. Не могу ведь я сразу в два кружка записывать, не справлюсь. Доводы, приведенные старостой, показались всем убедительными. Малыши беспрекословно двинулись толпой к дверям шестого "Б". Костя праздновал победу - и зря. Заметив на его лице улыбку, мальчишка насторожился, чувствуя подвох, и, остановив свою армию коротким возгласом, решительно потребовал: - Принимай в кружок! - Сказал, идите к Якишеву. - Сначала ты запиши, а потом он. - Так нельзя. Но малыши твердо стояли на своем. Похлопав вожака по плечу, Костя заговорил с ним, как со взрослым: - Ты, парень, вроде не глупый. Скажи своим, что комбайн - машина сложная. (Костя из слова в слово повторил то, что говорил ему Илья Васильевич.) Много упорства и стараний надо приложить, чтобы подчинить ее себе, свободно управлять ею... Так что не поймут они в такой машине ничегошеньки. - Мы помогать будем. - В чем? - На комбайнах управляться... Мы летом копны возили на сенокосе, работали. - То копны, а то машина. - Прими в кружок. Прими! - Ладно, так и быть, приму, только поскорее отвяжитесь. Давайте карандаш. Миг - и перед Костей на подоконнике лежало с десяток всевозможных карандашей: и простых, и химических, и цветных. Староста выбрал самый острый и склонился над тетрадкой. Подбежала Аленка Хворова, растолкала ребят: - Мое звено записано? Всех до единого в списки поставь. Слышишь? - Да слышу, слышу! - рассердился Костя. - Тех запиши, этих запиши! - Не кричи, Костик. Ты староста. - Староста! Руки-то у меня две только! - Ну-ну... мешать не буду! - Она звонко рассмеялась, дернула за ухо зазевавшегося вожака второклассников и, прорвавшись сквозь кольцо малышей, исчезла так же внезапно, как и появилась. - Подходи поодиночке, - скомандовал Костя. - А то пыхтят за спиной, толкаются - писать нет возможности. Ребята, вытянувшись цепочкой вдоль стенки, стали по очереди подходить к подоконнику, где, примостившись рядом с пышной геранью и огромным фикусом, староста кружка юных комбайнеров заносил их фамилии в заветную тетрадь. Малыши были счастливы. А вожак, пропустив свою команду, записался последним, просмотрел во избежание недоразумений список и, убедившись, что все в порядке, причмокнул губами. - Я пойду, - сказал он, - сегодня на кружок? - Очень ждать будем, - с иронией произнес Костя. - Очень! - И стал складывать в сумку тетради. В это время к окну подошли Ленька, Демка и Толя. Не замечая Кости, они заговорили вполголоса. - У Никиты чертежи комбайна пропали, - сообщил друзьям Ленька. - Из пионерской их кто-то через форточку вытянул. Смехота! Вот ловкачи! Утром на меня губошлеп напустился. Он думает, что чертежи я взял... Т-с-с-с!.. И случись такое: валенки выдали Костю. Серые, с черными заплатами на пятках, они выставились из-за кадушки с фикусом ровно на столько, чтобы привлечь к себе внимание. Ленька резко оборвал разговор, шагнул к цветку и, просунув руку сквозь листву, цепко ухватил старосту юных комбайнеров за воротник рубашки. - Шпи-о-о-нишь? - зло проговорил он. - Подслушиваешь? Костя задыхался. - Пусти-и-и! Пусти-и-и!.. - Вот тебе! - Ленька размахнулся и ударил Костю по щеке. - Шпион толстогубый. Кто подослал? - Бить? - выкрикнул Костя, но влажная теплая ладонь Толи плотно запечатала ему рот. - Не пищи! Ленька рывком вытащил старосту из убежища, повернул затылком к себе и, сильно поддав сзади коленкой, сказал в напутствие: - Исчезни с глаз! Беги что есть духу! Но Костя не побежал. Он посмотрел на колычевцев полным презрения взглядом, потрогал пунцовые от ударов щеки и проговорил: - Ты, Ленька, меня побил? - Мало? Еще добавлю! - За каждый удар получишь два! Обещаю... - Проваливай, проваливай! - Уйду. Но запомни. - Костя подчеркнуто медленно зашагал по коридору, играя сумкой. - Щеки у тебя будто клюквой помазаны, - пошутил Никита, встречая друга в дверях класса. - Как дела? - Всех второклассников переписал. Всех до единого. - Довольны, небось? - Страсть как рады. Заявятся все до одного... Никитка, мешать они нам не будут? - Не дадим. Громкий звонок известил о начале уроков. Коридоры сразу опустели. В них стало тихо, и только из-за классных дверей доносился приглушенный гул голосов. Из учительской, переговариваясь между собой, вышли преподаватели: кто с картой, кто с таблицей в руках - и направились в разные стороны, каждый в свою группу. Трудовой школьный день вступил в свои права. Уроки промелькнули незаметно. Особенно быстро пролетели они для Кости Клюева, которого на переменах все так же штурмовали желающие записаться в кружки. После занятий ни Костя, ни Никита домой не пошли. Раздобыв лист ватмана, они уединились в пионерской комнате и принялись за работу. Костя снял со стола кумачовую скатерть, свернул ее и повесил на спинку стула. На гладкой столешнице приколол кнопками бумагу, приготовил циркуль, линейку, несколько карандашей, ручку с чертежным пером, пузырек черной туши, резинку на всякий случай. - Никитка, - обратился Костя к товарищу, - ты карандаши подтачивай, чтобы острые-острые они были. Я чертить стану. Он взял карандаш и стал уверенно наносить на бумагу легкие штрихи, поминутно заглядывая в учебник, изучая линии. Работа продвигалась медленно: шутка ли, точно воспроизвести схему, сделанную не кем-нибудь, а инженером, специалистом своего дела. Как и предвидел Костя, случались ошибки. Тогда в ход шла резинка. Долго ли, коротко ли, но первая часть схемы была закончена. Клюев с удовольствием украсил ее надписью "Молотилка комбайна "Коммунар" в разрезе", облегченно расслабил руки и откинулся на спинку стула. - Отдохнуть малость надо, - заключил он. - Как вышло? - Будто настоящий художник рисовал, - сказал Никита, рассматривая готовый чертеж. - Точь-в-точь по книге. Отличия никакого нет. Илья Васильевич и не подумает, что это - не тот самый чертеж, который он дал. Мастер ты, Костик! В закрытую на крючок дверь кто-то сильно и настойчиво постучал. - Тихо, - прошептал Никита, прикладывая палец к губам. - Узнают, что мы здесь, работать не дадут. Никак записываться в кружок пришли. - Слышу, слышу, Никитка! Открывайте. - Аленка, - узнал Костя. - Зачем она пожаловала? С сестрой, может, поругалась, жалобиться будет. - Открыть ей можно: не помешает. - Никита направился к двери. - Аленка за тебя горой, - заметил он мимоходом. - А ты... Никита откинул крючок. В комнату быстро вошла Аленка. Бегло взглянув на Костину работу, положила на стол бумажный сверток: - Говорила я, Никитка, что лучше Кости художника не сыскать? Не верил! Не хмурься, не хмурься! Я вам поесть принесла. Хлеб с маслом и яички. Вкрутую сварены... А чертежи Ленька утащил. Он. - Откуда знаешь про чертежи? - спросил Никита. - Кто рассказал? - Демка Рябинин! Он ребятам заявил, что занятий в кружке сегодня не будет. Чертежи, говорит, пропали. - А ты что? - Высмеяла его. - Рады они, что у нас горе, - с досадой проговорил Никита. - Но по-ихнему не выйдет. А вора все равно на чистую воду выведем. Отыщем. - Я к Леньке домой схожу, вроде по делу, и посмотрю: есть ли у него чертежи, - предложила Аленка. - Догадается он. И потом, Ленька не дурак. Если взял чертежи, то так спрятал, что скоро не найдешь. Мы новые чертежи приготовим, выйдем из положения. Так, Костик? - Первая часть - вот она! И вторая будет. Занятия пройдут по расписанию. Не будь я старостой! И занятия состоялись. Когда Илья Васильевич Глухих в белой шелковой рубашке с голубыми васильками по вороту и в синем шерстяном костюме, на лацкане которого сверкала Золотая Звезда, появился в дверях большого зала, сорок будущих комбайнеров дружно поднялись со скамеек (второклассники тоже присутствовали, но в счет не шли), приветствуя своего учителя. - Здравствуйте, ребята! - поздоровался Илья Васильевич. - Садитесь. - Рано садиться! - выпалил Костя. - Встать! Илья Васильевич, я рапортовать должен! - Прошу извинить! Не знал я ваших порядков. Рапортуй! Костя вскинул руку над головой и четко доложил о том, что кружок юных комбайнеров собрался в полном составе и готов приступить к занятиям. Илья Васильевич положил на стол перед собой толстую тетрадь в клеенчатом переплете, прошелся возле доски с чертежами, откашлялся. Рассказ свой он начал как-то уж очень просто. Можно было подумать, что сами ребята ведут интересную непринужденную беседу о стародавних временах. - Кто нам скажет, - спросил Глухих, - чем раньше землю пахали, как хлеб сеяли, как его убирали? Охотники есть? Слово попросил Гоша Свиридов. Порвав дружбу с Колычевым, он сразу же записался в кружок юных комбайнеров, но держался пока обособленно. Костя несколько раз пытался вызвать его на откровенный разговор, но Гоша или отмалчивался, или уходил. Одернув белую рубашку, перехваченную в поясе ремешком, Гоша вышел к доске. - Слушаем тебя, - одобрительно сказал Илья Васильевич. - Раньше сохой пахали, - начал Гоша. - Сеяли из лукошка. Зерно в него насыпали, бродили по пахоте и разбрасывали. Хлеб убирали вручную, серпами. Комбайнер дополнил Гошино повествование и перешел к рассказу о современных машинах, заменяющих тяжелый изнурительный труд людей. Нет, не знали по-настоящему ребята, что такое комбайн. Много раз встречали они в поле эту неуклюжую на вид машину, но ничего особенного в ней не находили. А теперь... Удивительная вещь - знания. Живешь на свете, живешь и не знаешь, что вокруг тебя так много чудесных машин, вещей, явлений. И вдруг какой-нибудь человек в простой задушевной беседе раскроет перед тобой неведомый мир, заставит взглянуть на окружающее по-иному, искать в каждом предмете воплощенную в нем живую человеческую мысль. Табуретка - не хитрое сооружение. А ведь и в ней заключена человеческая мысль. Ведь думал же кто-то над тем, чтобы превратить простую древесную чурку в удобный предмет для сидения. Проникнув в мир знаний, ты поймешь, что нет пределов для пытливой людской мечты, для постоянных творческих дерзаний. БОРОТЬСЯ И ПОБЕЖДАТЬ Позор! - Это слово, сказанное в глаза, бьет сильнее ременного бича, кинжалом вонзается в сердце, жжет совесть, как раскаленное железо. Человек, покрывший себя позором, совершил не ошибку, не обычный проступок, а гораздо большее, худшее. И вот именно этим словом закончил выступление на совете дружины директор школы Герасим Сергеевич Воронов. Опустив голову, стоял Никита у стола, покрытого кумачом. И как ни крепился пионер, крупные слезы одна за другой скатывались по его щекам, оставляя светлые бороздки. Но не от жалости к себе плакал он. Не боялся он и наказания. Нет! Совсем другое мучило Никиту, горячим комком подступало к горлу, выжимало слезы. Разве должен человек отвечать за проступок, которого не совершал? А произошло вот что. При утверждении плана пионерской работы на совете отряда Аленка Хворова предложила провести в ближайшее воскресенье экскурсию в колхозную теплицу, выстроенную в прошлом году при помощи шефов - рабочих металлургического завода. - Посмотрим, как среди зимы огурцы, редиску и лук выращивают, - сказала она. - Там, ребята, паровое отопление: трубы такие ребристые. Рассказывают, что в теплице и зимой, будто летом, хоть загорай! Никита, который вообще не любил откладывать дела в долгий ящик, в тот же день вместе с Костей отправился к председателю колхоза за разрешением и, конечно, получил его. Но, прежде чем вести отряд в теплицу, он решил побывать в ней, осмотреть устройство, поговорить с экскурсоводом. В пятницу, сразу после уроков, Никита пришел в теплицу. Лето, самое настоящее лето с июльским ароматом царило здесь, под высокой застекленной крышей, сквозь которую проглядывало солнце. Огурцы нежились на мягкой влажной земле. Помидоры дразнили взгляд румяными плодами: так бы и впился зубами в сочную сладковатую мякоть. "Есть на что посмотреть нашим юннатам", - решил Никита и в хорошем настроении зашагал домой, мурлыча под нос: Дорогая земля без конца и без края, Принимай капитанов степных кораблей... А в субботу вечером к Никите прибежал Костя Клюев сильно взволнованный и сообщил, что Илья Васильевич зашел в школу и просит его, Никиту, немедленно быть в кабинете директора. - Наверно, о кружке беседовать будет, - говорил Костя, еле поспевая за быстро идущим по дороге товарищем. - Там, Никитка, и Герасим Сергеевич. Расскажи им, Никитка, что чертежи кто-то украл. Расскажи, они помогут разыскать этого... как его - неизвестного! Кроме Ильи Васильевича и директора в кабинете находился заведующий тепличным хозяйством колхоза Ферапонт Ипатьевич Сурин, костлявый, жилистый старик с окладистой бородой и удивительно черными мохнатыми бровями. Он сидел на диване у окна, зажав в коленях самодельную дубовую трость с металлическим блестящим наконечником. Никита поздоровался. Илья Васильевич приветливо улыбнулся. Директор кивнул головой и жестом показал на стул. По всему было видно, что Герасим Сергеевич расстроен. Всегда добродушное лицо его на этот раз было суровым. Глаза смотрели строго. - Вот что, Якишев, - сказал директор. Он поднялся из-за стола и зашагал из угла в угол. - Ты должен рассказать правду, где был вчера, что делал. Происшествие серьезное. Никита почувствовал смутное беспокойство: "Что случилось? Почему Герасим Сергеевич задает такие вопросы?" - Мы ждем. - Был в теплице вчера после занятий, - ответил Никита. - Договорился с Ферапонтом Ипатьевичем в воскресенье наш отряд привести на экскурсию... Из теплицы пошел домой. Колол дрова дома, учил уроки... Катался вечером на лыжах с Клюевым. - Все! - И спать потом лег... - Так, так... У нас нет оснований не верить тебе, Якишев, но... Да ты сам послушай, что говорит Ферапонт Ипатьевич. - Директор закурил, несколько раз подряд затянулся густым сизым дымом и, от волнения стряхнув пепел с папиросы прямо в цветок, опять заходил по кабинету. Уголки губ у него нервно дергались. - История, надо сказать, некрасивая, - не торопясь начал Ферапонт Ипатьевич. Говорил он медленно, словно взвешивая каждое слово. - Ко всему еще и путаная. Трудно в ней разобраться. Сегодня днем прибегает ко мне домой дед Ксенофонт. Он у нас третий день за сторожа в теплице остается: Сидор-то Пахомович приболел малость. Мы деда с птицефермы пока и взяли. Поднял Ксенофонт переполох, весь дом на ноги поставил. Смотрю, на старике лица нет. Руки трясутся, борода ходуном ходит. "Ограбили, кричит, всю колхозную теплицу дочиста! Сажайте, кричит, меня, старого козла, в тюрьму за толстые стены каменные!" - "Что, спрашиваю, случилось?" Выложил мне всю историю, как на духу. Дремота его, видишь ли, одолевать стала, подбросил он дровишек в топку, подключил автомат к регулятору температуры, чтобы воздух в теплице нормальным был, и завалился на лавку. Сколько проспал - не помнит. Только когда проснулся, глянул, дверь в теплицу отворена. Дед туда. А навстречу человек, паренек вроде. Сбил старика с ног и был таков... Теплицу, конечно, не начисто ограбили, но штук двадцать огуречных плетешков с корнями вырвали, умертвили растения. Дед говорит, что в теплицу вроде бы сын Матвея Якишева залез. Тот, что справки наводить приходил, ты, значит... Он на месте погрома вещественность обнаружил... Герасим Сергеевич подошел к столу, взял тетрадь, лежавшую на нем, и показал Никите. - Твоя? - Моя! - воскликнул пораженный Никита. - По математике!.. - Видишь, что получается? Илья Васильевич внимательно слушал разговор директора с учеником, не вмешивался в него и лишь иногда бросал на Никиту, отвечающего невпопад, проникновенные взгляды, словно хотел удостовериться в истинности каких-то пока еще не высказанных предположений. И как иногда случается с человеком в трудный момент, Никита стал думать совсем о другом. "Так вот на кого похож Илья Васильевич! На Горького. Ведь в книжке "Песня о Соколе" портрет молодого Горького есть! Как я раньше не сообразил?" Директор говорил, а перед Никитой возникали картины бурного моря, скалистых берегов. Вот - Уж, вот - Сокол... И как будто бы голос Ильи Васильевича произносит призывные, гордые слова: "Безумство храбрых - вот мудрость жизни! О, смелый Сокол! В бою с врагами истек ты кровью... Но будет время - и капли крови твоей горячей, как искры, вспыхнут во мраке жизни и много смелых сердец зажгут..." - История... - вздохнул Ферапонт Ипатьевич. - Признаю тетрадь, - очнувшись от нахлынувших на него чувств, ответил Никита. - А лазить в теплицу - не лазил! Перепутал, значит, обознался дед Ксенофонт... - И все же не чья-нибудь, а твоя тетрадь найдена в теплице на грядке. Кстати, ты на коньках катаешься? - Катаюсь. - Покажи-ка подошву. Ты, оказывается, в валенках! Странно... У тебя специальные ботинки для коньков есть? - Нет, я на валенки прикручиваю их. - Странно... - Герасим Сергеевич протянул пионеру злополучную тетрадь. - Здесь видишь, след злоумышленника отпечатался. Никита схватил тетрадь и впился глазами в едва заметный на синей обложке оттиск подошвы. Это был след ботинка с подковкой на носке и пластинкой для крепления коньков на каблуке. - Он!.. - приглушенно воскликнул Никита, озираясь почему-то вокруг. - Это он!.. - Кто? - в один голос спросили присутствующие. - Не знаю фамилии, в лицо не видел... Только он все время за нами следит... Такой неопределенный ответ никого не удовлетворил. Да и можно ли считать за искренность то, что сказал Никита. Скорее это был заранее обдуманный ход, рассчитанный на то, чтобы запутать следы, отвести от себя подозрение. Даже, хорошо зная Никиту, Герасим Сергеевич поверил в его виновность. Он поугрюмел, нахмурился и отрывисто проговорил: - С каких это пор в деревне появились таинственные личности, преследующие вас? Надо говорить правду. Иди. Это происшествие обсудим завтра после уроков на совете дружины... Никита вышел из кабинета. Медленно спустился по лестнице вниз, оделся, простился с тетей Дуней, дежурившей у дверей, и зашагал домой. Кости нигде не было. Темнота уже окутала деревню. На высоком столбе у конного двора сияла раскачивающаяся на ветру электрическая лампочка. Свет небольшим кругом падал на дорогу, по которой с шумом и гамом катались на санках ребята. Чтобы избежать с ними встречи, Никита свернул в переулок, вышел на окраину и задами пробрался домой. Всю ночь он не мог сомкнуть глаз. "Как доказать свою невиновность? Как убедить Герасима Сергеевича? Что теперь подумают о нем Илья Васильевич, товарищи?" Утром направился в школу пораньше, решив еще раз объясниться с Герасимом Сергеевичем. В дверях класса его встретил Ленька. - Комбайнеру... - начал он с обычной усмешкой, но, взглянув председателю совета отряда в лицо, попятился, замолк. Мрачным, даже страшным показался Леньке бледный, осунувшийся за ночь Никита. - Никитка! - приветствовал появление друга Костя, выскочил из-за парты и бросился ему навстречу. - Пока ты вчера разговаривал с Герасимом Сергеевичем, я второй чертеж успел закончить! О чем вы говорили? Никитка, ты что? Ты куда, Никитка?.. Не отвечая на вопросы, Никита круто повернулся и, хлопнув дверями, выбежал из класса, боясь, что ребята заметят на его глазах слезы, которые вдруг хлынули неудержимым потоком. - Что с Никитой? - Почему Якишев ушел? - Кто знает, что случилось? Отряд волновался. Странное поведение председателя совета возбудило у всех любопытство и тревогу. В этот день уроки в шестом классе "Б" проходили в напряженной тишине. Ребята не переговаривались и даже не переглядывались. В большую перемену Аленка принесла новость: к Герасиму Сергеевичу пришел отец Никиты. Зачем, она не знала. Так бы и ломали голову понапрасну, но за несколько минут до начала занятий в шестой "Б" заглянул внук деда Ксенофонта и громко сказал: - Ваш Якишев залез вчера в теплицу. Огурцов наворовал. Из школы его погонят за это. Вот! И скрылся! Сообщение всех ошеломило. Никто не верил в его достоверность. - А Никиту видели в теплице? - спросил Костя. - Дед его чуть было не поймал... Да и тетрадку свою Якишев обронил, на грядке оставил... Точно он! - Не верится что-то... - Как хочешь. - Ребята! - крикнул Костя. - Не мог Никитка пойти на такое дело! Не мог! Аленка призвала пионеров немедленно послать к директору школы делегацию. - Никита никогда чужого не возьмет, - заявила она. - Никогда! Все мы про это знаем и должны сказать Герасиму Сергеевичу. - Не Якишев это сделал! - Идем к Герасиму Сергеевичу! Вместе со всеми негодовал на "возмутительную клевету" и Ленька, во всеуслышание говорил, что он, Ленька тоже уважает Якишева за честность, "по крайней мере, уважал раньше". Демка диву давался: откуда у вожака появилось столько прыти. И главное, печется-то он о Якишеве. - Рано идти к Герасиму Сергеевичу, - разглагольствовал между тем Ленька. - Надо сперва разузнать все. А то явимся в кабинет в молчанки играть! Разведку я на себя беру! Ленька исчез. Появился он через несколько минут, кисло поморщился и объявил: - Все! Незачем ходить. Дело ясное. В теплице нашли Никитину тетрадку по математике. Когда он огурцы в сумку набивал, тетрадка на грядку выпала. Вот лихач, не побоялся теплицу очистить!.. А тихоню из себя строил, справедливого изображал. Умеют люди! - Что? - гневно выкрикнул Костя. - Замолчи! - Он подскочил к Леньке, привстал на цыпочки, размахнулся и влепил Колычеву одну за другой четыре звонких пощечины. - Вот за Никитку и за меня! Полный расчет. Шестиклассники онемели. Потом Гоша Свиридов сказал: - Правильно, Костя! Пусть чужому горю не радуется! Ленька опешил. Демка и Толя заспешили к нему на помощь, намереваясь расправиться с Костей, но Гоша с товарищами и - вот отчаянная! - Аленка Хворова встали на защиту старосты. - Начинайте, - угрожающе произнес Гоша, приближаясь к Леньке. - Всех бить будем! Всех! - срывающимся голосом крикнул Ленька и выскочил в коридор. Никто не пытался его удержать. - Надо сходить к