лил его к ним. В другом положении находился сэр Бинго Бинкс. Стойкость, с которой он сперва сносил всеобщее осуждение, пошатнулась, когда он сообразил, что особа столь высоких качеств, какие молва приписывала графу Этерингтону, может застать его физически в Сент-Ронане, но поскольку дело касалось его общественной репутации - уже на дороге в старинный город Ковентри. Притом графу предстояло узнать, что изгнание в сей град сэр Бинго навлек на себя самым непростительным нарушением современного морального кодекса - а именно несоблюдением привычных правил в вопросах чести. Хотя баронет выказывал некоторую вялость и неохоту к действию, однако он вовсе не был окончательным трусом, а если и был им, то принадлежал к той разновидности трусов, которые, будучи доведены до крайности, все-таки принимают бой. И он, как подобает мужчине, послал за капитаном Мак-Терком. Тот явился с лицом торжественным и мрачным, но немедленно просиял, когда сэр Бинго без дальних околичностей уполномочил его передать вызов "этому проклятому бродяге художнику, оскорбившему его три дня тому назад". - Боше мой, мой превосходный и добрейший друг, я буду счастлив оказать вам такую услугу! - воскликнул капитан. - И хорошо, что вы подумали об этом, потому что кабы не иные ваши добрейшие и превосходные друзья, которые любят совать свой нос куда их не просят, я уже давно справился бы у вас со всей уштивостью, как это вы решаетесь садиться с нами за один стол, когда грязь с ворота вашего сюртука, замаранного пятернею Тиррела, до сих пор не смыта... Да вы меня понимаете... Но так получается гораздо лучше, и я быстрее молнии понесусь к этому парню! Правда, все это следовало проделать гораздо раньше, но вы уж предоставьте мне сочинить какое-нибудь оправдание - я сумею выразиться изящно! Лучше поздно, шем никогда, сэр Бинго, и лучше как-нибудь, шем никак! Вы, пошалуй, заставили его потерпеть, но зато, друшок, теперь вы долшны задать ему перцу. Капитан не стал дожидаться, что скажет на это сэр Бинго, опасаясь, как бы столь нежданно и наспех доверенный ему вызов не оказался сведенным на нет какими-нибудь условиями возможного примирения. Однако со стороны отважного сэра Бинго таких предложений не последовало. Когда же его приятель поспешно схватил свою трость и направился к выходу, баронет проводил его тупым и упрямым взглядом, который, как он сам полагал, должен был выражать твердую решимость не отступать от дела. А когда сэр Бинго увидел, как за капитаном захлопнулась дверь, и услышал его замирающие шаги, он лихо просвистал вслед ему несколько тактов из песенки о Дженни Саттон в знак того, что ему плевать, чем бы все это ни кончилось. Быстрее, чем подобало офицеру в отставке, у которого обыкновенно слишком много досуга, и куда скорей, чем то дозволяло присущее ему достоинство, капитан Мак-Терк прошел расстояние между беззаботным поселком у источника и развалинами Старого городка, где, как последний оплот былого величия Сент-Ронана, высилась резиденция нашей приятельницы Мег Додз. Будучи человеком слишком привычным к войне, чтобы робеть перед суровым приемом, капитан направил свои стопы прямо ко входу в Клейкемскую гостиницу. Однако, едва Мег появилась в приоткрытой двери, его воинский опыт сразу подсказал ему, что, входя в дом, ему, очевидно, придется натолкнуться на оборону. - Дома ли мистер Тиррел? - прозвучал вопрос. Но на это послышался вопрос же: - А ты кто таков? В качестве учтивого ответа и в то же время в целях подтверждения своих мирных намерений капитан вручил матушке Додз перепачканную нюхательным табаком четвертушку обыкновенной игральной карты с его именем и званием на обратной стороне. Но матушка Додз с оскорбительным презрением отвергла представленные ей таким образом сведения. - Знать я не желаю ваших карт! Все на свете пошло хуже с тех пор, как с легкой руки дьявола эти фокусы вошли в моду. Да и плох язык, что не поворачивается, когда надо назвать свое собственное имя, - сказала Мег. - А эти каракули на вашей картонке мне вовсе ни к чему. - Я капитан Н-ского полка Мак-Терк, - кратко ответствовал капитан, решив пренебречь тирадой Мег. - Мак-Терк? - переспросила Мег с таким выражением, что владелец этого имени вынужден был подтвердить: - Да, моя милая, Мак-Терк, Гектор Мак-Терк. Вам мое имя почему-то не нравится, хозяюшка? - С чего бы ему мне не нравиться? - возразила Мег. - Для язычника имя самое распрекрасное. Только, капитан Мак-Терк (если вы и в самом деле капитан), поворачивайте-ка налево кругом да шагайте к себе домой под Дамбартонский марш, потому что ни с мастером Тирлом, ни с кем другим из моих жильцов вам говорить не придется. - А почему мне нельзя говорить с ними? - спросил ветеран. - И это само пришло в вашу глупую голову или жилец дал вам такие распоряжения, почтеннейшая? - Может быть, давал, а может быть, и не дач вал, - твердо отвечала Мег. - И, по-моему, у вас не больше оснований именовать меня "почтеннейшая", чем у меня звать вас "почтеннейший", что никак не сходится ни с моим мнением, ни с истинной правдой. - Да она вовсе спятила! - вознегодовал капитан Мак-Терк. - Потише! Потише! Нельзя же так оскорблять порядочного джентльмена, когда он является от лица другого порядочного джентльмена. Станьте-ка поближе к косяку и дайте мне пройти, не то, клянусь богом, я заставлю вас потесниться, а это вам едва ли придется по вкусу. И он двинулся вперед, как человек, который намерен силой проложить себе дорогу. Однако Мег, не удостаивая его дальнейшими переговорами, взмахнула метлой, которой орудовала более подходящим к ее назначению способом в тот момент, когда капитан Мак-Терк прервал ее хозяйственную деятельность. - Знаю я, зачем вы пришли, капитан, и вас самого я отлично знаю. Вы из тех, кто любит дергать людей за уши, чтобы стравливать их, как мальчишки стравливают своих псов. Но до моих постояльцев, до моего мастера Тирла вам с вашим богомерзким поручением не добраться, потому что я-то умею соблюдать мир и порядок в моем дому. И вслед за этими словами она снова взмахнула метлой, наглядно выражая свои мирные намерения. Наш ветеран мысленно препоручил себя святому Георгию, отступил на два шага и вскричал: - Ну, эта баба либо с ума сошла, либо пьяна вдребезги! Оба эти предположения так не понравились Мег, что она бросилась прямо на отступающего противника и решительно пустила в ход свое грозное оружие. - Это я-то пьяна? Ах ты клеветник и негодяй! (Удар метлой в качестве вводного предложения.) Да я, грешная, кроме чая в рот ничего не беру! (Еще удар.) Крича, и ругаясь, и выказывая изрядную ловкость, капитан оборонялся тростью от града сыпавшихся на него ударов. Кругом уже собирались зеваки. Неясно, удержался б он или нет в пределах галантности или уступил жажде мести и стремлению к самозащите, но только приход Тиррела, возвратившегося с короткой прогулки, положил конец сражению. Мег, весьма почитавшая своего постояльца, устыдилась собственной горячности и ускользнула в дом, не преминув порадоваться, что ей все-таки удалось близко познакомить свою метлу с башкой старого нечестивца. Спокойствие, воцарившееся с ее отбытием, позволило Тиррелу справиться у Мак-Терка, которого он наконец узнал в лицо, что было причиной этой удивительной схватки и не к нему ли относился визит капитана. На это старый воин весьма взволнованно отвечал, что Тиррелу это стало бы известно давным-давно, если бы дверь у него открывал порядочный человек, умеющий вежливо ответить на вежливо заданный вопрос, а не эта сварливая, полоумная баба, которая пострашнее орлицы, овчарки, медведицы, да и любого зверя женского пола. Отчасти подозревая цель его прихода и не желая разглашать ее без нужды, Тиррел пригласил капитана к себе в отведенную ему гостиную, попросил извинения за грубость хозяйки и предложил перейти прямо к делу, которому обязан честью видеть его у себя. - Вы совершенно правы, добрейший мистер Тиррел, - сказал капитан, обдергивая рукава сюртука, поправляя шейный платок и жабо и пытаясь вернуть себе хладнокровие, подобавшее его миссии, хотя по временам все еще вскипая негодованием против обхождения, которому подвергся. - Шорт побери, да если бы это был мужчина, пусть бы сам король!.. Ведь я пришел к вам, мистер Тиррел, с учтивым предложением.., и весьма учтиво со мной обошлись! Старую суку следует забить в колодки, будь она проклята! Мой друг сэр Бинго... Шорт возьми, ввек не прощу ей такой наглости, и если только найдется констебль хоть за десять миль отсюда и хорошая плеть для нее., - Я вижу, капитан, - прервал его Тиррел, - вы сейчас слишком расстроены, чтобы изложить мне дело, которое привело вас ко мне. Пойдемте-ка в мою спальню: холодная вода и полотенце помогут вам несколько успокоиться. - И не подумаю я заходить к вам, мистер Тиррел, - раздраженно отвечал капитан. - Я не собираюсь успокаиваться и не собираюсь задерживаться в этом доме ни на минуту и покину его, как только передам вам порушение моего друга. А что до этой проклятой бабы Мег Додз... - В таком случае разрешите мне прервать вас, капитан Мак-Терк. Ведь ваше дело ко мне, по-видимому, не стоит ни в какой связи с этим удивительным столкновением с моей хозяйкой, за которое я никак не отвечаю... - А если бы я думал, что вы за него в ответе, сэр, - сказал капитан, в свою очередь прерывая Тиррела, - вам пришлось бы дать мне удовлетворение, не сходя с места. Я с радостью выложил бы пять фунтов молодчику, который решился бы сказать: "Капитан Мак-Терк, а женщина-то была в своем праве!" - Уж я-то никак не подхожу к роли такого молодчика, потому что действительно не знаю, кто был прав, а кто нет. Однако, поскольку вы шли ко мне, я очень сожалею, что вас приняли так дурно. - Ну, раз вы сожалеете, - сердито сказал муж мира и порядка, - то и я сожалею, и делу конец., А что касается моего поручения к вам, то вы, конечно, помните, как нелюбезно и невежливо вы обошлись с моим другом, сэром Бинго Бингсом? - Ничего подобного я не припоминаю, капитан, - отвечал Тиррел. - Я только помню, что вышеназванный джентльмен позволил себе глупейшим образом биться об заклад касательно моих дел, и знаю, что из уважения к присутствующим и особенно к дамам я обошелся с ним весьма сдержанно и снисходительно. - Отличное у вас представление о снисходительности, добрейший мистер Тиррел! Ведь вы взяли близкого моего друга за шиворот и убрали с дороги, словно собачонку! Он, могу вас заверить, отнюдь не считает, что вы были к нему снисходительны, и не собирается быть снисходительным к вам. Посему мне надлежит либо передать ему от вас соответствующие извинения, либо вам обоим следует тихо и мирно встретиться где-нибудь, прихватив по приятелю с каждой стороны. Вот с каким поручением я пришел к вам, а эта проклятая баба со своей метлой, из ярой ненависти к кротким и миролюбивым действиям... - Давайте, капитан Мак-Терк, позабудем пока о миссис Додз, - сказал Тиррел. - Возвращаясь к нашему делу, должен вам заметить, что вызов, по-моему, изрядно запоздал. Вы человек военный, и вам лучше знать, но я-то всегда полагал, что такие разногласия обычно улаживаются тотчас же по возникновении. Впрочем, я не стану препятствовать желанию сэра Бинго ни на основании этой задержки, ни по какой другой причине вообще. - Разумеется, не станете, разумеется, не станете, мистер Тиррел, - отвечал капитан. - Я вправе думать, что вам известно, как подобает поступать джентльмену. А что касается промедления, так знаете ли, сударь, люди бывают различных сортов, так же как огнестрельное оружие. Бывают ружья с чувствительным спусковым крючком, которые мигом стреляют и как раз в нужный момент, - таков, мистер Тиррел, человек чести. Иной же схватится сразу, а потом уклоняется от дела, как дрянное бирмингамское ружьецо, что иногда выпалит, когда курок еще на предохранителе, а другой раз затравка горит, а оно и вовсе не стреляет. А бывают и такие, что сначала дают осечку, вроде тех мушкетов, сказал бы я, которыми орудуют темнокожие в Индии: фитиль приходится раздувать и все такое прочее, вот вам и отсрочка, но в конце концов ружье грохнет как надо. - И доблесть вашего друга сэра Бинго как раз этого рода, - не таково ли ваше заключение, капитан? Я бы скорее сравнил ее с детской пушкой, которая стреляет, когда дергают за веревочку: в конце концов такое орудие ничем не лучше хлопушки. - Не могу допустить таких сравнений, сэр, - сказал капитан. - Вы сами понимаете, что, поскольку я явился сюда в качестве друга сэра Бинго, обидные замечания на его счет оскорбительны и для меня. - Я не имел намерения оскорбить вас, капитан, и совсем не хочу увеличивать число своих противников и прибавлять к ним имя такого отличного офицера, как вы, - отвечал Тиррел. - Вы слишком любезны, сэр, - сказал капитан, важно задирая нос. - Но, шорт побери, это было хорошо сказано! Ну, сэр, значит, я не буду иметь удовольствия передать от вас сэру Бинго какие-нибудь объяснения? Могу вас уверить, что прилично уладить это дело мне будет только приятно. - У сэра Бинго мне незачем просить извинений, капитан Мак-Терк. Я полагаю, что обошелся с ним мягче, чем того заслуживала его дерзость. - Ox, ox, - вздохнул капитан, как настоящий житель шотландских гор. - Тогда, значит, говорить не о шем. Давайте назначим место и время. Оружием, вероятно, будут пистолеты, я полагаю? - Для меня все это совершенно безразлично, - сказал Тиррел. - Но если говорить о времени, я предпочел бы закончить дело как можно скорее. Что вы скажете, если я предложу встретиться сегодня же в час пополудни? Место назначьте сами. - В час пополудни сэр Бинго встретится с вами, - торжественно объявил капитан. - Место встречи - у Оленьего камня. Там нам не помешают, потому что все общество отправляется сегодня на реку варить уху. А с кем мне обсудить условия поединка, мой дорогой друг? - По правде сказать, капитан, это затруднительный вопрос, - ответил Тиррел. - Никого из моих друзей здесь нет. Ведь вам, пожалуй, неудобно представлять обе стороны сразу? - Это полностью, абсолютно и окончательно исключается, мой дорогой друг, - отвечал Мак-Терк. - Но если вы мне доверяете, я приведу для вас секунданта с Сент-Ронанских вод, и как бы мало вы его ни знали, он сумеет договориться об условиях для вас не хуже, шем если бы вы дружили лет двадцать подряд. Я приведу также нашего доктора, если ухитрюсь оторвать его от женской юбки - он крепко нацелился на пухленькую вдовушку Блоуэр. - Я ничуть не сомневаюсь, что вы устроите все как следует, капитан. Значит, в час пополудни у Оленьего камня. Постойте-ка, разрешите проводить вас. - Шорт побери, это, пожалуй будет не лишним, - согласился капитан. - В длинном темном коридоре у той ведьмы с метлой могут оказаться преимущества; ведь местность она знает лучше моего. Уж я бы с ней рассчитался, найдись в здешнем приходе позорный столб, добрые плети и пара колодок, будь она проклята! С этими словами капитан пустился в обратный путь и по дороге время от времени воспламенялся, припоминая беспричинное нападение Мег Додз, но снова успокаивался и впадал в счастливое и безмятежное состояние духа при мысли о только что достигнутом приятном соглашении между его другом сэром Бинго Бинксом и мистером Тиррелом. Нам приходилось слышать о людях, несомненно, доброго нрава, полных благожелательности, чье любимое удовольствие - наблюдать, как несчастный преступник, униженный и совершенным преступлением и приговором, который он навлек на себя, заканчивает позорной и мучительной смертью свою гнусную и жалкую жизнь. Подобная же противоречивость характера заставляла почтенного капитана Мак-Терка, достойного служаку и человека поистине честного, благонамеренного и добродушного, находить величайшую радость в том, чтобы стравливать своих друзей и затем выступать в качестве судьи на чреватых опасностью поединках, которые соответственно его кодексу чести казались ему совершенно необходимыми для восстановления мира и добрых отношений. Трудиться над объяснением таких странностей мы предоставляем краниологам, поскольку с выводами этической философии они, кажется, не считаются. Глава 13 ОБМАНУТЫЕ НАДЕЖДЫ Эванс. Скажи-ка мне, добрый служитель мастера Слендера, дружище Симпл по имени, в какую сторону глядел ты, высматривая мастера Кайюса? Симпл. Сэр, я смотрел и в сторону замка, и в сторону леса, и повсюду; смотрел и в сторону старого Виндзора, да повсюду. "Виндзорские проказницы" Сэр Бинго Бинкс принял сообщение капитана с той же угрюмой и упрямой миной, с какой посылал вызов. Свое согласие на поединок он выразил лишь весьма недовольным звуком, исходившим словно из самого его нутра и едва пробившимся сквозь туго затянутый пестрый шейный платок, какие носил еще Белчер. Так немилостиво откликается сонный путешественник на известие, принесенное полуодетым конюхом постоялого двора, что скоро пробьет пять и вот-вот затрубит рожок почтовой кареты. Но капитан Мак-Терк никак не пожелал счесть ворчание баронета за достойную оценку своих трудов и хлопот. - Только-то? Что же вы хотите этим сказать, сэр Бинго? - спросил он. - Скольких трудов стоило мне вывести вас на правильную дорогу! Да разве вам удалось бы, протянув столько времени с вызовом, пристойно выкрутиться из этого дела, не возьмись я за него сам и не преподнеси я этот вызов нашему джентльмену в приятной форме, как французский повар, что на моих глазах готовил вкусное блюдо из протухшей кильки? Сэр Бинго через силу пробурчал несколько слов, понимая, что ему надо все-таки выразить капитану благодарность и признать его заслуги. Впрочем, старый служака вполне удовлетворился этим невнятным бормотанием, ибо устройство личных дел такого рода всегда было его любимым занятием. Затем, держа в памяти свое любезное обещание Тиррелу, он поспешно, словно торопясь по благороднейшему делу милосердия, отправился искать кого-нибудь в секунданты для противной стороны. Особой, наиболее подходящей для выполнения этого человеколюбивого акта, Мак-Терк счел мистера Уинтерблоссома и немедля сообщил достопочтенному джентльмену о своем желании. Но мистер Уинтерблоссом хотя был человеком светским и знал толк в этих делах, однако не предавался им с таким жаром, как муж мира и порядка - капитан Гектор Мак-Терк. Мистер Уинтерблоссом был bon vivant <Любитель хорошо пожить (франц.).> и терпеть не мог всякого беспокойства, а его проницательный эгоизм подсказывал ему, что всем замешанным в этой истории она принесет немало неприятностей. Поэтому он сухо ответил, что совсем не знает мистера Тиррела и что ему неизвестно даже, порядочный ли это человек. Кроме того, он не получил форменного письменного предложения на этот счет, а потому вовсе не расположен присутствовать на поле боя в качестве секунданта Тиррела. Отказ поверг бедного капитана в отчаяние. Он взывал к патриотизму Уинтерблоссома и заклинал своего друга подумать о репутации Сент-Ронанских вод, являющихся как бы их общей отчизной, и о чести общества, к которому они оба принадлежали и которое мистер Уинтерблоссом в известном смысле законно представлял, считаясь с общего согласия его бессменным председателем. Капитан напомнил Уинтерблоссому, сколько дуэлей завязывалось с вечера и разлаживалось наутро без соответствующих последствий. Об их поселке начинают поговаривать довольно странно; и считая сильно задетой свою собственную честь, он, Мак-Терк, уже подумывает, не следует ли ему выбрать кого-нибудь и потребовать к ответу ради доброго имени всего сент-ронанского общества в целом. И вот как раз теперь, когда представился прекрасный случай поправить дело, мистер Уинтерблоссом поступает столь бессердечно, жестоко и несправедливо, позволяя себе отказываться от такой простой обязанности, какую ему предлагают выполнить. Сухой и малоразговорчивый в обычных обстоятельствах, капитан на этот раз говорил красноречиво и почти трогательно. Он даже прослезился, перечисляя различные ссоры, из которых ничего не вышло, как он ни старался в свое время высидеть из них порядочный поединок. Теперь наконец хоть один начинает наклевываться, но он тоже может не вылупиться, потому что Уинтерблоссом не хочет сделать такого пустякового одолжения. В конце концов достойный джентльмен не выдержал осады и сдался. - На мой взгляд, - сказал он, - это совершенно безумная затея. Но желая сделать приятное сэру Бинго и капитану Мак-Терку, я согласен пройтись с ними в полдень до самого Оленьего камня, несмотря на то, - добавил он, - что день выдался туманный и раз-другой я уже чувствовал легкое покалывание, которое, вероятно, предвещает визит моей старой приятельницы подагры. - Все это пустяки, мой превосходный друг, - отвечал ему капитан. - Глоток из фляжки сэра Бинго мигом приведет вас в порядок. А пускаясь в подобное предприятие, уж поверьте мне, он такую вещь, как фляжка, дома не оставит, или я в нем очень ошибаюсь. - Однако, - сказал Уинтерблоссом, - уступая вам в этом, капитан Мак-Терк, я никоим образом не беру на себя непременной обязанности поддерживать оружием этого мистера Тиррела, мне вовсе неизвестного, и соглашаюсь идти на условленное место лишь в надежде предотвратить беду. - Ну, об этом вам, мистер Уинтерблоссом, беспокоиться нечего, - ответил капитан. - Одна-другая такая беда, как вы это называете, послужат лишь к чести Сент-Ронанских вод. Да к тому же, я уверен, что, каковы бы ни были последствия, они в данном случае никак не окажутся слишком страшными. Ведь с одной стороны здесь выступает молодой человек, о котором - если ему не повезет - никто не пожалеет, потому что его никто не знает, а другую сторону представляет сэр Бинго, о котором пожалеют еще меньше, Потому что его знают слишком хорошо. - И останется леди Бинго прекрасной и богатой молодой вдовой! - подхватил Уинтерблоссом, заламывая свою шляпу с грацией и кокетством былых времен и все-таки вздыхая, ибо мимолетный взгляд в зеркало успел напомнить ему, что время, выбелив его волосы, округлив брюшко, избороздив морщинами чело и согнув плечи, больше не позволит ему "стать в ряды претендентов на такой приз", по собственному выражению. Получив согласие Уинтерблоссома, капитан отправился хлопотать дальше - требовалось еще обеспечить на поле сражения присутствие доктора Квеклебена. Этот последний, хоть и подписывался доктором медицины, отнюдь не отказывался выступать и в роли простого костоправа, если подвертывалось дельце, сулящее кругленькую сумму, как этого наверняка следовало ожидать здесь, поскольку главным заинтересованным лицом являлся богатый баронет. Поэтому, даже не дослушав предложения капитана, доктор, словно ястреб, почуявший свежую кровь, проворно схватил большой сафьяновый футляр, в котором носил подсобные инструменты. Раскрыв его перед мистером Мак-Терком, он выставил напоказ его грозное сверкающее содержимое и пустился в подробные разъяснения, точно разбирал какой-нибудь длинный любопытный текст. Однако муж брани счел необходимым сделать ему некоторое предупреждение. - Ох, - остановил он его, - прошу вас, доктор, спрячьте вы эту вашу сумку куда-нибудь за пазуху или в карман, скройте ее с глаз долой и ни за что не вынимайте и не открывайте ее перед противниками. Ведь хотя все эти скальпели, и зажимы, и пинцеты, и прочие вещи - орудия весьма хитрые и красивые с виду и к тому же полезные, когда до них доходит дело, но я видывал, доктор Квеклебен, как при одном взгляде на них из человека мигом уходило все мужество, а сам владелец этих орудий оставался с носом. - Честное слово, капитан Мак-Терк, вы рассуждаете так, словно окончили медицинский факультет! Эти предательские вещи, я отлично знаю, могут сыграть подлую штуку со своим хозяином! Один вид моих щипцов, без всяких усилий с моей стороны, излечил однажды застарелую зубную боль, не проходившую три дня подряд, помешал извлечению кариозного зуба мудрости, которые для того только и вырастают, и заставил меня отправиться домой, не получив моей гинеи. Подайте-ка мне то пальто, капитан, спрячем в него инструменты, и пусть они посидят в засаде, пока им не наступит срок вступить в действие. Пожалуй, что-нибудь и случится - сэр Бинго хороший стрелок по куропаткам. - Почем знать! - ответил Мак-Терк. - Я видывал, как пистолет заставлял дрогнуть руку, привыкшую довольно крепко держать охотничье ружье. Этот Тиррел с виду парень не робкого десятка. Я все следил за ним, передавая вызов, и могу поручиться: он тверд, как кремень. - Ну, что ж, я заготовлю бинты secundum artem, - отвечал муж медицины. - Постараемся не допустить кровотечения, хотя сэр Бинго - человек полнокровный. Так, значит, в час дня у Оленьего камня? Я буду точен. - А разве вы не пойдете вместе с нами? - спросил капитан Мак-Терк, который, видимо, предпочел бы не спускать глаз со своего воинства на дороге, чтобы кто-нибудь не ускользнул случайно из-под его опеки. - Нет, - ответил доктор. - Мне надо сначала извиниться перед почтенной миссис Блоуэр, которой я обещал свою поддержку на крутом спуске к речке, куда все отправляются сегодня есть уху. - Боже мой, я надеюсь, мы наварим такой ухи, что жителям Сент-Ронана и не снилась! - сказал капитан, потирая руки. - Не говорите "мы", капитан, - сказал осторожный доктор Квеклебен. - Я-то, во всяком случае, не имею к поединку никакого отношения, мое дело сторона. Нет, нет, я вовсе не желаю, чтобы меня накрыли как сообщника. Вы хотите без всякой задней мысли встретиться со мною у Оленьего камня? Я рад сделать приятное моему достойному другу капитану Мак-Терку, и я спокойно, не предполагая ничего особенного, иду в том направлении, вдруг слышу - стреляют; спешу на выстрелы и, к счастью, появляюсь как раз вовремя, чтобы предотвратить роковой исход; случайно при мне сумка с инструментами - я обыкновенно беру их с собой, отправляясь на прогулку - nunquam non paratus, <Я всегда наготове (лат.)> - и затем в качестве доктора делаю свое заключение о ране и состоянии пациента. Вот, капитан, как надо давать свидетельские показания у шерифа, у коронера и у всех прочих. Незачем себя запутывать - таково правило нашей профессии. - Ну ладно, доктор, - отвечал капитан. - Вам лучше знать, как вести себя. Вы только будьте на месте, чтобы оказать помощь, если что случится, и тогда все правила будут честно соблюдены. Ведь мне, как человеку порядочному, оберегая от урона свою собственную честь, следует позаботиться, чтобы было кому вступиться за моего друга в споре со смертью. Исполнился роковой срок, и в час пополудни к назначенному месту явился капитан Мак-Терк, ведя на поле битвы доблестного сэра Бинго, который отнюдь не рвался вперед, как борзая в своре, а брел сердито, словно бульдог на поводу у мясника, понимающий, что хочешь не хочешь, а ему придется драться, раз хозяин велит. Баронет все-таки старался не показывать, что его мужество поколебалось и пошло на убыль, но песенка о Дженни Саттон, которую он не переставал насвистывать всю дорогу от гостиницы, совсем замерла на последней полумиле пути. Впрочем, судя по тому, как двигался его рот, как вытягивались вперед губы и как тупо смотрели его глаза, можно было предположить, что он и сейчас слышит те же звуки и продолжает насвистывать "Дженни Саттон" в своем воображении. Вслед за этой счастливой парой прибыл минутой позже мистер Уинтерблоссом; оказался точен и доктор. - Знаете, сэр Бинго, - сказал Уинтерблоссом, - вся эта история выглядит ужасно глупо, и, по-моему, ее можно легко прекратить. Для всех участников будет меньше вреда, если поединок отменить. Ваша жизнь нужна другим, сэр Бинго, не забывайте этого: ведь вы, сэр Бинго, человек женатый. Сэр Бинго пожевал свою табачную жвачку, перевернул ее языком и сплюнул не хуже заправского кучера. - Мистер Уинтерблоссом, - вмешался капитан, - в этом деле сэр Бинго доверился мне, и ваше вмешательство, должен сказать откровенно, мне весьма неприятно, - если только вы не считаете, конечно, что можете направлять его действия лучше, шем это делаю я. Собственному вашему другу, мистеру Тиррелу, вы можете говорить что угодно, и если вы уполномочены сделать от его имени какие-либо предложения, я охотно прислушаюсь к ним в качестве секунданта моего достойного друга, сэра Бинго. Но скажу вам напрямик, не очень-то я люблю переговоры на поле боя. Сам я, разумеется, шеловек тихий и миролюбивый, но мы должны прежде всего соблюдать свою шесть. Кроме того, я настаиваю, чтобы любой шаг к примирению исходил с вашей стороны или от вас самих. - Как это с моей стороны?! - возразил Уинтерблоссом. - Ну, знаете, капитан Мак-Терк, хотя я по вашей просьбе и явился сюда, но мне хотелось бы получше разобраться в этом деле, прежде чем объявлять себя секундантом человека, которого я видел только раз. - И которого, может быть, второй раз и не увидите, - сказал доктор, поглядывая на часы. - Прошло уже десять минут сверх назначенного срока, а мистера Тиррела нет как нет. - Эй, что вы там говорите, доктор? - спросил баронет, выходя из своего оцепенения. - Вздор он мелет, просто вздор! - вмешался капитан, вытаскивая большую старомодную луковицу с почерневшим серебряным циферблатом. - Сейчас по самому точному времени не больше трех минут второго, а я намерен считать мистера Тиррела шеловеком слова - в жизни не видывал, чтобы вызов принимали так спокойно. - Наверно, так же спокойно, как он двигается сюда, - сказал доктор. - Сейчас ровно столько времени, как я говорил. Не забывайте, что я ведь медик, мне приходится высчитывать пульс с точностью до секунды и до полсекунды. Мои часы должны идти вернее солнца. - А я тысячу раз нес караул по моим, - ответил капитан, - и ни один шорт не посмеет сказать, будто Гектор Мак-Терк хоть раз сдал дежурство с ошибкой на десятую долю секунды. Они мне достались от бабушки, леди Килбреклин, и я намерен отстаивать их доброе имя против любых шасов, какие только заводятся ключом. - Тогда посмотрите опять на свои часы, капитан, - сказал Уинтерблоссом, - потому что время не ждет никого и, покамест мы спорим, идет себе вперед. Честное слово, этот Тиррел, кажется, собирается надуть нас. - Эй, что вы там говорите? - спросил сэр Бинго, снова стряхивая с себя свою мрачную задумчивость. - Не стану я из-за этого смотреть на шасы, - сказал капитан, - да и вовсе не расположен сомневаться в порядочности вашего друга, мистер Уинтерблоссом. - Моего друга? - переспросил мистер Уинтерблоссом. - Еще раз говорю вам, капитан: этот мистер Тиррел совсем, совсем не друг мне. Он ваш друг, капитан Мак-Терк! И я заявляю, что если он заставит нас прождать здесь еще хоть минуту, то, надо думать, его дружба немногого стоит. - Как же вы смеете утверждать, будто такой шеловек приходится другом мне? - грозно нахмурившись, спросил капитан. - Ну-ну, что вы, капитан! - спокойно и даже пренебрежительно отвечал Уинтерблоссом. - Приберегите все это для глупых мальчишек. Я слишком долго живу на свете и не стану ни заводить ссор, ни принимать их близко к сердцу. Умерьте-ка ваш пыл: не стоит тратить его попусту на такого стреляного воробья, как я. Однако, на самом деле: неплохо бы узнать, собирается ли этот господин явиться - прошло уже двадцать минут сверх срока. Похоже, что он оставил вас в дураках, сэр Бинго! - В дураках? - закричал сэр Бинго. - Я так и знал, черт возьми! Я спорил с Моубреем, что он прощелыга! Вот он и надул меня, пропади он пропадом! И более получаса я ждать его не стану, будь он хоть фельдмаршал, черт его побери! - В этом деле вам следует руководствоваться мнением вашего друга секунданта, дорогой сэр Бинго, - сказал капитан. - И не подумаю! - возразил баронет. - Хорош друг, нечего сказать, - притащить меня сюда зря! Я знал, что этот парень прощелыга, но я не понимаю, как вы-то, со всей вашей болтовней насчет чести и прочего, могли оказаться таким простофилей и вести переговоры с каким-то бродягой, который попросту в конце концов сбежал! - Если вы так сожалеете, что пришли сюда понапрасну, - заговорил капитан весьма надменно, - и если полагаете, что я обошелся с вами, по вашим словам, как с простофилей, то я без всяких возражений могу заступить место Тиррела и сойтись здесь с вами, приятель. - Ну и валяйте на здоровье, раз вам так хочется, а я брошу крону, кому стрелять первому, - сказал сэр Бинго. - Я совсем не желаю, чтобы меня таскали сюда зря, черт побери! - А уж я постараюсь задать вам ради вашего успокоения, - заявил вспыльчивый горец. - Что вы, что вы, джентльмены! - воскликнул миролюбивый мистер Уинтерблоссом. - Стыдитесь, капитан! Да вы с ума сошли, сэр Бинго! Ссориться со своим секундантом, это же неслыханно! Увещания Уинтерблоссома заставили обе стороны несколько опомниться и охладили их пыл. Теперь они только похаживали взад-вперед друг мимо друга, мрачно поглядывали на противника, когда им случалось поравняться, и ощетинивались при этом, словно два пса, которые собираются подраться, но пока оттягивают начало враждебных действий. Они представляли забавный контраст, разгуливая таким образом: прямой и жесткий, как палка, старый солдат ступал, приподнимаясь на носок при каждом шаге, а грузный баронет тяжело волочил ноги, выработав себе завиднейшую поступь, похожую на походку неуклюжего йоркширского конюха. Его низкая душа наконец воспламенилась. Как железо или какой-нибудь другой грубый металл, который накаляется медленно, она долго сохраняла тайный и злобный жар обиды. Эта обида привела баронета к месту поединка, теперь она подстрекала его сорвать свою злость и досаду на первом попавшемся. Он, по собственному выражению, уже "разогрелся", и раз уж он собрался драться, то, словно Боб Эйкрз, не хотел, чтобы столько отменного пыла и полновесной храбрости пропало даром. Однако храбрость его держалась главным образом на злости, и, увидев, что капитан ничуть не пугается и не старается утишить его гнев, баронет стал внимательней прислушиваться к доводам Уинтерблоссома, который все умолял их не омрачать своей частной ссорой славы, так счастливо добытой ими сегодня без всякого риска и пролития крови. - Прошло уже три четверти часа, - говорил тот, - после срока, назначенного этому так называемому Тиррелу для встречи с сэром Бинго Бинксом. Чем стоять здесь и препираться без всякого проку, я предлагаю заняться письменным изложением обстоятельств, сопутствовавших этому делу, для сведения обитателей Сент-Ронанских вод. Я считаю, что такой меморандум надо по всей форме скрепить нашими подписями. По моему скромному рассуждению, его следует представить затем на рассмотрение распорядительного комитета. - Возражаю против того, чтобы заявление, под которым будет моя подпись, еще кем-то обсуждалось, - взорвался капитан. - Ваша правда, ваша правда, капитан, - согласился уступчивый Уинтерблоссом. - Вам, конечно, лучше знать, и вашей подписи, разумеется, совершенно достаточно для подтверждения происшествия. Однако, поскольку такого важного события еще не случалось со дня основания Сент-Ронанских вод, я предлагаю всем подписать этот, так сказать, proces verbal <Протокол (франц.).>. - Нет уж, меня-то прошу уволить, - заявил доктор, не очень довольный тем, что ни главным участникам поединка, ни секундантам не понадобились услуги Махаона. - Меня прошу уволить. Мне вовсе не к лицу оказаться столь очевидно замешанным в дело, направленное к нарушению общественного спокойствия. Подумаешь, велика важность простоять здесь часок в хорошую погоду! По-моему, гораздо более важную службу сослужило Сент-Ронанским водам то обстоятельство, что я, Квентин Квеклебен, доктор медицины, излечил леди Пенелопу Пенфезер от ее седьмого по счету нервного припадка, да еще при симптомах лихорадки. - Я никак не собирался умалять значения вашего искусства, - ответил мистер Уинтерблоссом. - Но я полагаю, что после урока, полученного этим молодцом, к нам больше не посмеют соваться неподходящие люди. А я, со своей стороны, внесу предложение, чтобы отныне к обеду за общий стол приглашали только тех, чьи имена по всем правилам занесены в список наших членов, вывешенный в главном зале. Выражаю надежду, что и сэр Бинго и капитан не откажутся принять благодарность всего нашего общества за отвагу, выказанную ими при изгнании самозванца. Сэр Бинго, разрешите мне прибегнуть к вашей фляжке, я чувствую, что у меня стреляет в колене, - это, верно, от сырой травы. Сэр Бинго, польщенный значением, которое приобретала, таким образом, его персона, охотно предоставил болящему глоточек своего лекарства, изготовленного, как мы подозреваем, каким-нибудь искусным фармацевтом в глуши Гленливата. И, наполнив стаканчик до краев, он преподнес его старому воину в виде недвусмысленного знака примирения. Едва нос капитана учуял буйный аромат этого питья, как стаканчик был опрокинут с признаками самого недвусмысленного одобрения. - Современные молодые люди, сдается мне, подают кое-какие надежды, - промолвил капитан, - раз они начинают отставать от своей голландской и французской водицы и наушаются ценить настоящий шотландский продукт. Честное слово, натощак нет ничего лучше для порядочного человека, если ему удастся, разумеется, раздобыться такой бутылочкой. - Да и после обеда тоже, - подтвердил доктор, в свой черед принимая стакан. - По букету он стоит всех вин Франции и к тому же действует сильнее. - А теперь, - объявил капитан, - чтобы нам не уйти с поля, унося на сердце что-нибудь недостойное такого виски, и поскольку репутации капитана Гектора Мак-Терка ничто угрожать не может, я, так и быть, скажу, что сожалею о небольших разногласиях, возникших между мною и моим почтенным другом, сэром Бинго, здесь присутствующим. - Ну, раз уж вы так учтивы, капитан, - ответил сэр Бинго, - тогда я тоже сожалею. Ведь сам дьявол расстроился бы, видя, как пропадает такой прекрасный день для рыбной ловли. Подумать только: ветер ? юга, свежий воздух на реке, вода уже спала - все точка в точку! Я, право, к этому часу забросил бы леску уже раз шесть. Эти свои выразительные жалобы он заключил возлиянием, прибегнув к тому же лекарству, которым только что потчевал своих спутников. Затем в полном составе они возвратились в отель, и вскоре следующий документ возвестил обществу о событиях минувшего утра: ЗАЯВЛЕНИЕ Сэр Бинго Бинкс, баронет, оскорбленный неучтивым поведением некоего приезжего, назвавшегося Фрэнсисом Тиррелом и в настоящее время проживающего - или недавно проживавшего - в Клейкемском подворье в Старом городке, уполномочил капитана Гектора Мак-Терка посетить упомянутого мистера Тиррела и потребовать у него либо извинений, либо личного удовлетворения в соответствии с законами чести и как то водится между джентльменами, вследствие чего упомянутый Тиррел добровольно согласился встретиться с упомянутым сэром Бинго Бинксом, баронетом, у Оленьего камня, вблизи Сент-Ронанского ручья, сего дня, в среду ., августа. Ввиду условленного поединка мы, нижеподписавшиеся, находились на указанном месте от часу до двух пополудни, но названный Фрэнсис Тиррел не появился и не дал ничего знать о себе. Мы доводим сие до всеобщего сведения, дабы все, особливо же почтенные гости, съехавшиеся в отель Фокса, были должным образом осведомлены о нраве и поведении названного Фрэнсиса Тиррела на случай, если бы ему вздумалось снова втереться в общество порядочных людей. Отель и гостиница Фокса на Сент-Ронанских водах, ..го августа 18., года. Подписи: Бинго Банкc, Гектар Мак-Терк, Филип Уинтерблоссом". Пониже следовало отдельное свидетельское показание: "Я, Квентин Квеклебен, доктор медицины, член королевского Общества естествоиспытателей, член обществ таких-то и таких-то, в ответ на предложение сообщить, что мне известно о вышеизложенном событии, настоящим удостоверяю и подтверждаю, что, оказавшись случайно сегодня в час пополудни у Оленьего камня близ Сент-Ронанского ручья и проведя около часу в непредвиденной беседе с сэром Бинго Бинксом, капитаном Мак-Терком и мистером Уинтерблоссомом, я в течение этого времени не видел там некоего Фрэнсиса Тиррела (как он сам себя именует), чьего прихода или известия от него на этом месте, видимо, ожидали упомянутые мною джентльмены". Это заявление было помечено тем же числом и местом, что и предыдущее, и было подписано августейшей рукою Квентина Квеклебена, доктора медицины и т.д. и т.п. Затем, со ссылкой на недавно случившееся неприличное вторжение в сент-ронанский свет некоего постороннего лица, последовало со стороны распорядительного комитета имеющее силу закона постановление, гласившее, что "впредь никто на Сент-Ронанских водах не должен быть приглашаем на обеды, балы и другие увеселения, если его имя не будет по всем правилам занесено в книгу, хранящуюся для этой цели в гостинице Фокса". И, наконец, в адрес сэра Бинго Бинкса и капитана Мак-Терка был принят вотум благодарности ввиду их смелых действий и понесенных ими трудов при изгнании из сент-ронанского общества посторонней особы. Обнародованные заявления тотчас стали гвоздем дня. Все бездельники кинулись читать и перечитывать их. Из толпы болтунов и сплетников без конца неслись разные восклицания вроде: "Боже мой!", "Упаси нас господи!", "Подумать только!", и не счесть было охов и ахов, исходивших от барышень-попрыгуний, не пересчитать клятв и проклятий, которыми сыпали щеголи в панталонах и лосинах. Репутация сэра Бинго взлетела вверх, словно акции при известии о новой реляции герцога Веллингтона, и, что было всего удивительней, баронет поднялся даже во мнении своей супруги. Вспоминая злосчастного Тиррела, все покачивали головами и отыскивали в его речах и манере держаться многочисленные доказательства того, что он просто проходимец и мошенник. Правда, иные из гостей, бывшие не столь горячими приверженцами распорядительного комитета (где есть правительство, там найдется и оппозиция), перешептывались между собою, что, по справедливости судя, Тиррел, каков бы он ни был, явился к ним, как случается с дьяволом, лишь тогда, когда его позвали. А почтенная вдовушка Блоуэр порадовалась, что, слава богу, "из-за их сумасбродств с нашим добрым доктором Кикербеном ничего не приключилось". Глава 14 ЗА СОВЕТОМ Помпей. Ну вот вам и доказательства. "Мера за меру" Как всему свету известно, городок ., лежит милях в четырнадцати от Сент-Ронана. Это главный город графства, которое, по сведениям путеводителя для туристов, считает одной из важных своих достопримечательностей те самые Сент-Ронанские воды, к вящей славе каковых, несомненно, послужат наши анналы, повествующие об истории первых лет жизни этого шумного и многолюдного курорта. До поры до времени нам незачем более точно определять место действия нашего рассказа, и поэтому взамен пропуска, сделанного в первой строке, мы вставим вымышленное название и назовем этот городок Марчторном. Тогда автору не придется испытывать затруднений, спотыкаясь, как это нередко уже с ним случалось, перед некрасивым зиянием между словами, которое не всегда удается сразу заполнить соответственно прочим обстоятельствам повести. Итак, Марчторн был заштатный шотландский городишко, на главной улице которого по базарным дням толпилось изрядное количество дородных крестьян в тяжелых плащах, предлагавших на мену или продажу все, что они привозят со своих ферм. В прочие дни недели навстречу приезжему попадались лишь редкие унылые горожане, словно сонные мухи, ползавшие по улицам и не сводившие глаз с башенных часов в ожидании, когда же радостный звон оракула времени возвестит им наконец, что наступает час пропустить полуденную чарочку. Узкие окна едва позволяли разглядеть разнообразное содержимое лавок, где каждый торговец, или купец, как он предпочитает more scotico <На шотландский манер (лат.).> именовать себя, торговал всем, что только можно себе вообразить. Фабрик в городе не существовало, и только предусмотрительные городские власти на своей мануфактуре усердно заготовляли уток и основу, поставка которых в конце каждого пятилетия давала городу Марчторну право выткать для себя четвертушку парламентского депутата. В таких городках один из самых лучших домов принадлежит обыкновенно помощнику шерифа, особенно если тот состоит поверенным нескольких зажиточных местных лэрдов. Хорошим домом владел и мистер Байндлуз. Правда, его дом не походил на изящные особняки английских адвокатов с их кирпичной кладкой и медными дверными молотками. Это было мрачное с виду, торчавшее по самой середине города высокое тощее здание с узкими окнами и острым щипцом, выложенным лесенкой, или, как говорится, "вороньим ходом". Нижние окна дома были закрыты железными решетками, потому что мистер Байндлуз, как это часто случается, заправлял также и недавно открытым в городе Марчторне отделением одного из двух самых больших шотландских банков. К дверям этого-то строения по старинным, но опустелым улицам сего прославленного града медленно подъезжал однажды некий экипаж, который, появись он на Пиккадилли, послужил бы поводом для непрестанного смеха на целую неделю, а разговоров породил бы на весь год. То была двухколесная повозка, но она не домогалась какого-нибудь современного названия вроде "тильбюри", "тандем", "деннер" и тому подобное, а претендовала лишь на скромное наименование некоего полузабытого экипажа - "уиски", а согласно иным источникам - "тим-уиски". Была эта повозка - или когда-то была - выкрашена в зеленый цвет и прочно и - безопасности ради - низко сидела на своих старомодных колесиках, которые по обычным представлениям были несоразмерно малы для довольно большого кузова, на них покоившегося. Имелся у этой повозки кожаный верх, в настоящее время высоко поднятый, то ли ввиду утренней прохлады, то ли по причине застенчивого характера того нежного создания, что скрывалось сейчас за кожаной завесой в атом почтенном образчике допотопного каретного мастерства. Но, очевидно, искусство возничего отнюдь не прельщало эту прекрасную и скромную даму, и управление лошадью, видимо столь же старой, как и экипаж, который она тащила за собой, было всецело предоставлено некоему старику в кучерской куртке. Его седые волосы, обрамляя лицо, выбивались из-под бархатной жокейской шапочки старинного фасона, а левое плечо поднималось выше головы, так что, казалось, ему не составило бы особого труда, подобно жареной куропатке, засунуть шею себе под мышку. Сей лихой конюший восседал на скакуне не моложе того, который трудился меж оглоблями экипажа и которым он управлял при помощи вожжей; подгоняя одного коня своей единственной шпорой и подстегивая другого кнутом, возница заставлял их бежать довольно порядочной рысью по мощеной дороге. Наконец колесница поравнялась с жилищем мистера Байндлуза, и лошади остановились у входа - событие достаточно важное, чтобы вызвать любопытство обитателей и этого и всех соседних домов. Прялки были отставлены, иголки воткнуты в недоконченный рубец, и множество носов, оседланных очками или без них, высунулось из ближних окон, откуда удачливым их владелицам видна была входная дверь мистера Байндлуза. Сквозь упомянутые нами прутья оконных решеток виднелись лица хихикающих клерков, весьма забавлявшихся зрелищем вышедшей из этого пышного экипажа пожилой леди, платье и внешний вид которой соответствовали моде разве что тех времен, когда и повозка ее была новой. Короткий атласный плащ, подбитый серой белкой, и черный шелковый чепец с креповой рюшкой теперь не порождают того восторга, какой эти наряды, несомненно, вызывали в пору своей свежести. Однако в чертах дамы было нечто, что возбудило бы горячие чувства в сердце мистера Байндлуза, появись она и гораздо хуже одетой: он узнал в ней свою старинную клиентку, которая всегда оплачивала судебные издержки наличными и на чьем счету в банке лежала весьма солидная сумма. И в самом деле, то была не кто иная, как наша уважаемая приятельница миссис Додз, владелица Клейкемского подворья в Старом городке святого Ронана. А приезд ее предвещал дело чрезвычайной важности. Мег была особой, весьма и весьма неохотно покидавшей свой дом, где - во всяком случае, по ее личному мнению - ничто не шло как следует без ее неусыпного надзора. Поэтому, как ни ограниченна была ее орбита, Мег крепко держалась в центре ее, и, как ни малочисленны были ее сателлиты, они вынуждены были совершать свои обороты вокруг нее, она же пребывала на месте. И едва ли сам Сатурн так удивился бы, нанеси ему Солнце мимоходом свой визит, как поражен был мистер Байндлуз этим нежданным-негаданным посещением своей старинной приятельницы. Он прикрикнул на клерков, пресекая их неуместное любопытство, тут же приказал старой Ханне, своей экономке (мистер Байндлуз был закоренелый холостяк), накрыть стол в зеленой гостиной и, продолжая на ходу отдавать распоряжения, вскоре оказался около повозки Мег, быстро отстегнул кожаный фартук, опустил верх и сам помог своему старому другу выйти из уиски. - Неси-ка лакированную чайную шкатулку, Ханна, да завари самого лучшего чаю, да вели Тиб разжечь камин - утро что-то сыровато... А вы проваливайте отсюда, лентяи, нечего вам хихикать в окнах; смейтесь лучше над собственными пустыми карманами - вам не скоро удастся набить их, негодяи вы этакие! Все это почтенный стряпчий проговорил, как мог бы сам выразиться, in transitu <На ходу (лит.).>, остальное досказал уже у самой повозки. - Ай-ай-ай, миссис Додз, неужто это вы in propria persona? <Собственной особой (лат.).> Вот уж не ждал вас в такую рань! Как поживаете, Энтони? Так вы, значит, Энтони, опять стали ездить? Ну-ка, Энтони, пособите мне отстегнуть фартук, вот так. Обопритесь на мою руку, миссис Додз, помогите и вы хозяйке, Энтони. Поставьте лошадей в конюшню, мои молодцы дадут вам ключ. Очень, очень рад, миссис Додз! Вот наш старый городишко и дождался, что вы опять ступили на его мостовую. Пожалуйте сюда, сейчас мы соорудим какой-нибудь завтрак, а то вам, верно, пришлось раненько подняться сегодня. - Сколько хлопот я вам причиняю, мистер Байндлуз! - говорила старая леди, под руку с хозяином входя в дом. - Беда, сколько хлопот, да мне никакого покою не стало бы, коли я не посоветовалась бы с вами об одном важном деле. - Рад служить вам, мой старый друг, - сказал стряпчий. - Да присядьте, присядьте же, дорогая миссис Додз, ведь ни обед, ни обедня делу не вредят. Вас, поди, утомила поездка, а одним духом жив не будешь, миссис Додз, надо подкрепить и плоть. Не забывайте, пожалуйста, что ваша жизнь для нас драгоценна, миссис Додз, вам надо беречь свое здоровье. - С чего это моей жизни быть драгоценной? - воскликнула Мег Додз. - Ну, что вы, мистер Байндлуз! Вы, верно, смеетесь надо мной. Кому вздумается пожалеть о старой сварливой трактирщице, мистер Байндлуз? Разве один-два нищих вспомнят меня, да, может быть, мой дворовый пес: за ним, беднягой, уж не будет без меня такого хорошего ухода. - Что вы, что вы, миссис Додз! - с дружеским упреком сказал адвокат. - Вашему старому приятелю обидно слушать, когда вы так неуважительно говорите о себе. И зачем вам покидать нас? За последний десяток лет вы, по-моему, еще никогда так хорошо не выглядели, благодарение господу. Но, может быть, вы решили привести в порядок свои дела, как надлежит предусмотрительной женщине и хорошей христианке? Ох, это ужасно - скончаться без завещания, если нам дано было время подумать о нем. - Хорошо, хорошо, я, пожалуй, как-нибудь на днях подумаю об этом, мистер Байндлуз. Но сейчас-то я приехала не за этим. - За чем угодно, миссис Додз, вы здесь всегда желанная гостья, и у нас весь день впереди, чтобы обсудить любое дело - festina lente <Поспешай медленно (лат.).>, как выражаемся мы, юристы, обсудить целиком и полностью. А вот и чай для вас - Ханна, я надеюсь, заварила его вам по вкусу. Мег отхлебнула чаю, признала искусство Ханны в таинствах китайского зелья, сделала еще глоток, лотом попробовала съесть кусочек хлеба с маслом, но все это без особого успеха: несмотря на уверения стряпчего о ее прекрасном виде, миссис Додз в действительности выглядела так, будто вот-вот совсем разболеется. "Черт побери, что тут кроется?" - подумал стряпчий. В своем деле, требовавшем острой наблюдательности, он собаку съел, и от него не ускользнули эти явные признаки волнения. - Никогда я не видал, сударыня, чтобы вы принимали какое-нибудь из ваших дел так близко к сердцу. Не обанкротился ли должник, на которого у вас лежит вексель? Или, может быть, собирается обанкротиться? Ничего, не горюйте, небольшую потерю вы можете себе позволить. А дело, видно, не грозит вам большими убытками, не то я уже прослышал бы о нем. - По правде говоря, дело идет как раз о потере... Что бы вы сказали о потере друга, мистер Байндлуз? У юриста в его длинном списке возможных проторей и убытков такой потери вовсе не числилось, и он не сразу понял, что подразумевала старая леди, прибегнув к столь сентиментальному обороту. Но едва он нашелся и, сведя концы с концами, вымолвил свое обычное: "Что поделаешь, все мы смертны, vita incerta, mors certissima!" <Жизнь неверна, одна смерть придет наверняка (лат.).> - и стал было переходить к более содержательным фразам, которые привык произносить после похорон, приступая к вскрытию завещания, оставленного покойником, как миссис Додз соблаговолила выступить в роли истолкователя собственных туманных речей, - Видно, - сказала она, - мне самой придется объяснить вам мою беду, мистер Байндлуз, не то вам и век не догадаться. Так что, коли вы притворите дверь и посмотрите, не подслушивает ли в коридоре кто-нибудь из ваших насмешников, я, пожалуй, растолкую вам, что со мной стряслось. Мистер Байндлуз поспешно поднялся и пошел выполнять приказ. Он осторожно заглянул в контору банка, увидел, что его ленивые ученики прилежно сидят за своими конторками, повернул, будто в припадке рассеянности, ключ в двери и вернулся в кабинет, изрядно любопытствуя, что же такое случилось с его старой приятельницей. Откинув в сторону всякие дальнейшие попытки строить предположения, он просто подсел к ней поближе и стал ждать, когда ей заблагорассудится сделать свое сообщение. - Не знаю, помните ли вы, мистер Байндлуз, - сказала она, - что жили у меня лет шесть-семь назад два постояльца, двое отчаянных мальчишек из Англии, у которых были неприятности со старым Сент-Ронаном из-за того, что они охотились на Спрингвелхедской пустоши? - Прекрасно помню, словно это вчера было, сударыня, - ответил адвокат. - К тому же за хлопоты, которые совсем того не стоили, вы подарили тогда мне банковый билет и просили не поднимать дела против бедных мальчуганов - у вас всегда было доброе сердце, миссис Додз. - Может быть, и так, а может быть, и нет, мистер Байндлуз, - это уж как мне человек приглянется. А что до тех мальчиков, так они оба уехали из наших краев, и притом, кажется, в ссоре. Но теперь один из них, тот, который был постарше и поразумней, снова приехал недели две назад и поселился у меня. - Вот и хорошо. Только, я надеюсь, он не учинил опять такой же проделки, кумушка? - сказал адвокат. - С новым шерифом и с коронными судьями мне не так легко договориться, как раньше, миссис Додз. Да и новый прокурор очень строг к браконьерам - его ведь выдвинули новые люди. Мало кому из наших старых друзей по Килнакелти удается нынче принимать участие в судебных сессиях, миссис Додз. - Тем хуже для Шотландии, мистер Байндлуз, - возразила старая дама. - То были приличные, рассудительные люди, и они не стали бы очень привязываться к бедному мальчугану из-за какой-то болотной курочки или зайца. Ведь он же не настоящий браконьер Сэр Роберт Рингхорс говаривал, что молодежь попадает больше по коршунам да сорокам, чем по дичи. Но что поделаешь - новые хозяева, новые правила. Теперь все время - кому штраф, кому тюрьма, а дичи ни на перышко не прибавилось. Когда мне в хозяйстве понадобится парочка-другая куропаток - потому что после двенадцатого августа все спрашивают дичь, - то я уже заранее прикидываю, во что они мне обойдутся. Ну что ж, за риск надо платить. Сам Джон Пернер - а он ходит по болотам лет тридцать назло всем лэрдам - говорил мне, что нынче ему при каждом его выстреле чудится веревка на шее. - Значит, вам мой совет нужен по другому делу и охота тут ни при чем? - спросил Байндлуз. Хоть сам он и грешил отступлениями, а не терпел, чтобы другие уходили в сторону от предмета разговора. - По правде сказать, ни при чем, - сказала Мег, - но я хотела поговорить с вами, мистер Байндлуз, как раз об этом бедном мальчике. Надо вам знать, что этот паренек - Фрэнсис Тирл - очень мне полюбился, так полюбился, что я даже сама себе дивлюсь, мистер Байндлуз. Впрочем, в этом нет греха. - Нет, нет, какой тут грех, миссис Додз! - сказал юрист, подумав про себя: "Ого! Туман начинает рассеиваться! Молодой браконьер, я вижу, попал в самую точку и подстрелил эту старую бездетную тетерку! Ну, сейчас уж непременно речь зайдет о свадебном контракте. Однако пусть она говорит сама". - Вы, миссис Додз, - сказал он вслух, - женщина разумная и, конечно, можете представить себе, какое значение имеют иногда в жизни человеческой разные случайности и неожиданные перемены. - Но я никак не могу представить себе, - возразила миссис Додз, - что же такое ухитрилась учинить злоба людская с бедным мальчиком? Как я вам толковала, мистер Байндлуз, он жил да поживал у меня в Клейкемском подворье больше двух недель, жил тихо, как ягненочек на зеленом лужку, скромней постояльца у меня не бывало, ел и пил достаточно для моей прибыли, но не сверх того, что шло ему на пользу - и душе и телу, и точней точного расплачивался по счетам вечером каждую субботу, не пропуская не единой. - Прекрасный клиент, спору нет, миссис Додз, - поддакнул адвокат. - Что и говорить, другого такого мне встречать не приходилось, - отвечала достойная дама. - Но каковы же коварство и злоба людская! Эти праздношатаи и вертихвостки под горою у своего гнилого пруда, который они называют источником, прослышали о моем бедном мальчике, о рисуночках, что он пристрастился делать, и положили заманить его к себе в отель, где они занимались всяческими россказнями про меня и мастера Тирла. - Надо подавать в консисторский суд, - заявил стряпчий, снова бросаясь по ложному следу. - Я из них душу вытрясу, миссис Додз, достаньте мне только солидные свидетельства, подтверждающие эти факты. Я их заставлю и штраф заплатить и прощения просить. Они у меня закаются задевать ваше доброе имя! - Мое доброе имя! При чем тут мое доброе имя, мистер Байндлуз? - раздраженно вскричала клиентка. - Вы, верно, даже в такую рань успели хватить малость! Да посмей кто-нибудь тронуть мое доброе имя, я обойдусь и без суда и без совета! Я могла бы налететь на них, как ястреб на стаю гусей! И решись хоть самая лучшая из этих вертихвосток выразиться о Мег Додз без надлежащего почтения и учтивости, уж я проверю, свои у нее на голове кудри или чужие. Мое доброе имя, подумать только! - Ну-ну, миссис Додз, я не понял вас, вот и все, - сказал стряпчий, - просто не понял. Вы, разумеется, сумеете постоять за себя перед соседями, как никто во всей округе. Но расскажите наконец, что случилось, - в двух словах. - В двух словах, стряпчий Байндлуз, случилось.., вроде как убийство, - сказала Мег, понижая голос, словно ей было страшно даже вымолвить такое слово. - Убийство! Да что вы, миссис Додз, да не может этого быть! Шериф об этом ничего не знает, и прокурору не известно ни слова! Как могло у вас случиться убийство, и я не слыхал бы о нем? Думайте, бога ради, что вы говорите, этак и в беду попасть недолго. - Мистер Байндлуз, я говорю только то, что знаю, - сказала миссис Додз. - В некотором роде вы - судия во Израиле, по крайней мере вы грамотей и облечены властью. Так вот, я говорю вам в сокрушении сердца: бедного мальчика, что остановился у меня, убили либо похитили эти разбойники из нового поселка у источника, и я заставлю суд поднять против них дело, пусть это обойдется мне хоть в сотню фунтов. Адвокат слушал ее в изумлении, дивясь и самому обвинению и настойчивости, с которой Мег, видимо, собиралась поддерживать его. - У меня одно утешение, - продолжала она, - что моей вины тут нет, как бы дело ни обернулось. Поклясться могу, мистер Байндлуз, что я прошлась-таки метлой по затылку этого кровожадного филистимлянина в отставке Мак-Терка, прежде чем он добрался до мастера Тирла и поговорил с ним. Но мастер Тирл, бедное кроткое дитя, смыслит в злобе человеческой столько, сколько теленочек в ноже мясника. Он сам захотел выслушать этого старого бессовестного кровопийцу и согласился встретиться с кем-то из их шайки точно в назначенное время в тот же самый день. Вот и пошел он, как обещался, но с того часу никто его и в глаза не видал. А эти проклятые злодеи теперь хотят опозорить его и болтают, будто он сбежал из наших краев, потому что боялся сойтись с ними лицом к лицу! Похоже это на правду - чтобы он сбежал от них? И не рассчитавшись со мной! Это он-то, при его аккуратности! И оставил чемодан, и удочку, и свои карандаши, и картинки, над которыми столько корпел! Нет, нет, хотите верьте, хотите нет, мистер Байндлуз, только я-то знаю наверняка, что где-то между Клейкемским подворьем и Оленьим камнем на него напали злодеи. Я все это обдумала, все сообразила, и я доберусь до правды, не будь мое имя Мег Додз, и притяну всех их к ответу. Вот-вот, мистер Байндлуз, это и правильно: берите-ка ваше перо, чернильницу, и примемся за дело... С превеликим трудом путем настоящего допроса удалось мистеру Байндлузу добиться от своей клиентки подробного отчета о предпринятых джентльменами с Сент-Ронанских вод действиях против Тиррела, насколько, разумеется, Мег могла знать или хотя бы подозревать о них. По ходу следствия стряпчий делал себе заметки обо всем, что казалось ему важным. Наконец, пораздумав, он задал своей гостье вполне естественный вопрос: "Как это ей стал известен такой важный факт, как сговор о встрече для враждебных действий между капитаном Мак-Терком и ее жильцом, раз, по собственному ее утверждению, встреча назначалась intra parietes <В помещении (лат).> и притом remotis testibus <Без свидетелей (лат.).>? - Каждая хозяйка всегда отлично знает, что делается у нее в гостинице, - ответила Мег. - Ну, и что с того? А если уж вы хотите знать, так я просто подслушивала у замочной скважины. - Значит, вы утверждаете, что слышали, как они уславливались о поединке? - сказал стряпчий. - И вы ничего не предприняли, чтобы помешать беде, хотя вы сами, миссис Додз, говорили мне о своем расположении к этому юнцу! Право, миссис Додз, не ожидал я от вас ничего подобного. - По правде сказать, мистер Байндлуз, - отвечала Мег, утирая глаза передником, - вот это-то и расстраивает меня больше всего. К чему эти ваши укоры, когда у меня на сердце и так тяжело; ведь я знаю, что чуточку и сама виновата. Но, видите ли, в моем доме случалось немало этих самых вызовов, когда в прежние годы останавливались у меня во время своих поездок лихие молодцы из Клуба сумасбродов или озорников; однако у них всегда хватало здравого смысла помириться и обойтись без поединка, так что я и теперь никак не предполагала ничего опасного. Да и рассудите сами, мистер Байндлуз, ведь не годится же, чтобы постоялец такого скромного и порядочного заведения, как мое, струсил перед кем-то из этого праздношатающегося сброда, что селится в отеле под горой. - Значит, миссис Додз, вам хотелось, чтобы ваш постоялец подрался на дуэли ради прославления вашей гостиницы, - заметил Байндлуз. - Ну и что с того, мистер Байндлуз? Разве все такие драки затеваются не ради славы? И, наверно, уж лучше сражаться за доброе имя крепко построенного дома в три этажа и с четырехскатной шиферной крышей, чем за честь какого-то дрянного мальчишки из тех, что поднимают этакий шум вокруг своей репутации! Уж поверьте, мой дом, тот, что зовут Клейкемским подворьем, стоял в Старом городке, когда они еще на свет не родились, и будет стоять и после того, как их повесят, а кое-кто из них этого непременно дождется! - Ну, а может быть, вашему постояльцу не так уж хотелось сражаться за честь вашего дома и он предпочел попросту уйти от греха? - спросил мистер Байндлуз. - Ведь, насколько я понимаю, встреча не состоялась. - Не так уж хотелось? - возразила Мег, видимо твердо решив не принимать ни одного из предположений своего стряпчего. - Плохо вы его знаете, мистер Байндлуз. Посмотрели бы вы на него, когда он рассердится! Я и сама-то побаивалась спорить с ним, а на свете не так уж много людей, перед которыми я робею. Какая там встреча! Да, разумеется, никакой встречи и не было - они не посмели встретиться с ним по-честному. Только я уверена, что тут случилось кое-что похуже дуэли. Мой Энтони слышал два выстрела, когда поил старого пони у ручья чуть ниже по течению, а оттуда рукой подать до тропинки, что ведет к Оленьему камню. Я его бранила, зачем он не пошел посмотреть, что там было, да он подумал, не вышел ли это старый Пернер на охоту со своей двустволкой, и ему вовсе не было завидно попасть в свидетели, если того притянут к суду за браконьерство. - Ну, я думаю, - сказал помощник шерифа, - Энтони слышал просто выстрелы браконьера - это вполне правдоподобно. Поверьте мне, миссис Додз, вашему постояльцу не пришелся по вкусу пикник, на который его приглашал капитан Мак-Терк, и, будучи человеком смирного нрава, он прямиком отправился в свои родные места, если есть у него такие. Мне, право, жаль, что вы задали себе столько хлопот и затеяли такое путешествие по такому пустому поводу. Миссис Додз с минуту сидела, глядя себе под ноги с весьма мрачным и недовольным видом, а когда заговорила, то в голосе ее послышалась явная досада: - Ладно, ладно, как говорится, век живи, век учись. Я думала, вы мне друг, мистер Байндлуз, и всегда держала вашу сторону, когда люди ругали вас и говорили, что вы-де такой-сякой и чуть ли не просто старый скупердяй и пройдоха, вот что, мистер Байндлуз. И мои денежки всегда хранились у вас, хотя Тэм Тернпенни живет, конечно, поближе и, говорят, дает на полпроцента больше вашего, если вклад лежит долго, а ведь я-то свои редко трогаю. - Но там вы не получаете банковской гарантии, сударыня, - побагровев, возразил мистер Байндлуз. - Не хочу никого порочить - мне это не к лицу, однако есть же разница между Тэмом Тернпенни и банком, я полагаю. - Ладно, ладно, при чем тут банк. Я говорю, что считала вас своим другом, мистер Байндлуз, и вот притащилась к вам из собственного дома, а чего ради, оказывается? - Вот напасть, - сказал растерявшийся судейский грамотей, - что же тут можно придумать, раз все это ни к чему не ведет? Будьте же хоть чуточку рассудительны, миссис Додз, поймите, ведь здесь нет никакого corpus delicti. - Corpus delicti? А это что? - спросила Мег. - Что-нибудь такое, наверно, за что надо платить - все ваши строгие речи этим кончаются. Неужто не найдется для меня какого-то corpus delicti, или Habeas corpus, или любого другого corpus, который мне понадобился, раз я готова явиться и отсчитать за него наличными? - Господь сохрани нас и помилуй! - сказал адвокат, теряя терпение. - Вы совсем не понимаете существа дела! Когда я говорю, что здесь отсутствует corpus delicti, это значит, что у нас нет улик и нам нечем доказать, что преступление было совершено. - Так, значит, по-вашему, убийство - это не преступление? - возразила Мег, которая слишком крепко придерживалась своего взгляда на этот предмет, чтобы ее можно было легко переубедить. - А я вам говорю, что это преступление против законов божеских и человеческих и что любого красавчика можно вздернуть за это! - Все это мне прекрасно известно, - отвечал стряпчий, - но, поверьте мне, миссис Додз, в этом деле нет свидетелей убийства, нет доказательств, что человек был убит, и не представлено его мертвое тело, а все это и называется у нас corpus delicti. - Ну, тогда пусть дьявол его у вас и добивается, - сказала разгневанная Мег, подымаясь с места, - а я отправляюсь домой! И я велю найти тело мальчика, даже если придется на мой счет перекопать и перерыть землю на три мили в окружности. Я его найду, хотя бы для того только, чтобы похоронить бедняжку по-христиански и добиться наказания для Мак-Терка и всей его кровожадной шайки с Сент-Ронанских вод, да еще для того, чтобы посрамить такого старого, выжившего из ума дурака, как вы, Джон Байндлуз. - И в гневе она собралась уже кликнуть свою повозку. Однако не в интересах и не в привычках стряпчего было расставаться со своими клиентами в таких плохих отношениях. Он стал умолять ее смилостивиться и напомнил ей, что бедные ее лошадки не успели отдохнуть после такого перегона - довод, неотразимый для слуха старой владелицы постоялого двора, которая сызмальства привыкла считать надлежащий уход за почтовыми лошадьми одной из своих священнейших обязанностей. Сердитая и угрюмая, она все-таки опустилась в кресло, а мистер Байндлуз стал тщетно ломать себе голову, изобретая способ образумить свою гостью. Но тут его внимание было вдруг привлечено каким-то шумом в коридоре. Глава 15 ЛЮБИТЕЛЬ СТАРИНЫ Вот ко мне Приходит со своею зубочисткой Приезжий иностранец на обед. "Король Иоанн" Шум, встревоживший, как сказано об этом в конце прошлой главы, мистера Байндлуза, происходил оттого, что кто-то в спешке и нетерпении колотил в дверь конторы, находившейся вместе с прочими помещениями банка по левую сторону разделявшего дом коридора, по правую сторону которого была расположена гостиная, где стряпчий сейчас принимал миссис Додз. Обычно в контору мог войти всякий, кому это было нужно. Однако в настоящий момент, как ни торопился стучавший, конторские клерки не могли его впустить, ибо сами находились в плену вследствие мер, заботливо принятых осторожным мистером Байндлузом, никак не желавшим, чтобы они подслушивали, о чем будет с ним совещаться миссис Додз. Поэтому в ответ на сердитый и нетерпеливый стук новоприбывшего они только тихонько посмеивались изнутри, несомненно находя весьма забавным, что предосторожность хозяина теперь мешала им выполнять их прямые обязанности. Выбранив на чем свет стоит своих клерков - "сущее его наказание", - мистер Байндлуз бросился в коридор и впустил гостя в конторское помещение. Поскольку двери между ним и гостиной остались открытыми, чуткое ухо матушки Додз, опытное, как известно читателю, в деле собирания сведений, смогло уловить все-таки, о чем шла речь. Разговор касался как будто выплаты крупной денежной суммы. Мег окончательно уверилась в этом, когда к концу беседы, длившейся минут пять, незнакомец повысил и без того резкий и пронзительный голос и произнес следующее: - Какой лаж? Ни одного фартинга, сэр, ни одного каури, ни одного пайса! Какой может быть лаж при учете векселя Английского банка? Да вы, сэр, меня за дурака принимаете! Неужто мне не известно, что при пересылке денег в Лондон вы и так оставляете себе проценты за сорок дней? Тут Мег услышала, как мистер Байндлуз невнятно пробормотал что-то насчет принятого в делах обычая. - Обычая? - вскричал клиент. - Быть не может! Тогда это просто дурацкий обычай! Нечего мне толковать про ваши обычаи! Ну, знаете, я отлично помню все валютные курсы по всему свету! Мне случалось выписывать векселя даже в Тимбукту! Мои друзья на Стрэнде учитывали этот вексель наравне с векселями Брюса из Гондара. А вы толкуете мне про лаж при обмене почтового векселя Английского банка! Что вы его разглядываете? Вексель кажется вам сомнительным? Я могу переменить на другой. - Этого вовсе не требуется, - ответил Байндлуз. - Вексель годится. Но обычно его подтверждают индоссаментом, сэр. - Разумеется. Дайте мне перо - не тростью же мне писать, как вы полагаете? Что за чернила! Желтей перечного соуса! Ну, не важно, вот моя подпись - Перегрин Тачвуд - меня назвали родовым именем лордов Уиллоуби. Здесь все, что мне причитается? - Все, что вам причитается, сэр, - отвечал Байндлуз. - Ну, знаете, друг мой, вам следовало бы еще доплатить мне, а не насчитывать себе лаж. - Уверяю вас, этого у нас не водится, - сказал банкир, - совершенно не водится, но вот если вы зайдете ко мне выпить чашку чаю... - Пожалуй, зайду, - согласился приезжий. Продолжая на ходу разговаривать, он вышел из конторы и вслед за мистером Байндлузом направился в гостиную. Теперь его слова слышались вполне явственно. - Чашка чаю оказалась бы кстати, особенно - настоящего чаю, но что касается вашего лажа... Тут незнакомец вошел в гостиную и приветствовал миссис Додз. Увидев перед собой, по ее выражению, приличного и разумного человека, и притом, как она поняла, с карманами, набитыми шотландскими и английскими банкнотами, она в ответ на его поклон присела как можно учтивей. При ближайшем рассмотрении мистер Тачвуд оказался коренастым подвижным толстяком, сохранившим, несмотря на добрые шестьдесят лет, силу и гибкость, свойственные более юному возрасту. Лицо его выражало самоуверенность и некоторую долю пренебрежения ко всем тем, кому не довелось повидать и испытать того, что видел и перенес он сам. В коротких черных волосах виднелась проседь, но они еще не были совсем выбелены сединой. Глубоко посаженные черные блестящие глазки в сочетании с коротким вздернутым носом выдавали нрав раздражительный и вспыльчивый. Лицо, из-за частой смены климата принявшее кирпичный оттенок, на расстоянии двух-трех ярдов выглядело здоровым и гладким, но вблизи оказывалось изрезанным тысячей морщинок, пересекавшихся во всевозможных направлениях и таких мелких, будто они были нанесены кончиком тончайшей иглы <Этой особенностью отличалось лицо прославленного казачьего атамана Платова. (Прим, автора.)>. Он был в синем сюртуке и светло-коричневом жилете, короткие сапожки были отлично начищены, а шелковый шейный платок повязан с аккуратностью, достойной военного. Старомодной была только треугольная шляпа, на которой сбоку красовалась маленькая кокарда. Миссис Додз, привыкшая определять людей с первого их появления, говорила потом, что уже те три шага, которые он сделал от двери к чайному столу, позволили ей безошибочно признать походку человека вполне обеспеченного. "А в этом, - подмигнув, прибавляла она, - нас, трактирщиков, обмануть трудно; если жилет шит золотом, а мошна пуста, так уж, по мне, пусть лучше жилет будет просто на пуху". - Туманное выдалось утро, сударыня, - произнес мистер Тачвуд, как бы желая испытать общество, в котором он очутился. - Для хлебов утро приятное, как говорят у нас, - ответила Мег не менее важно. - Правильно, правильно, сударыня; именно приятное, хотя давненько не слыхивал я, чтобы так говорили. Раза два обкатил я вокруг света с тех пор, как последний раз слышал это выражение. - Значит, вы из наших краев? - спросил стряпчий, ловко вставляя вопрос, который, как он надеялся, заставил бы незнакомца высказаться откровенно, и, сделав паузу, прибавил: - Но я все-таки полагаю, сэр, что Тачвуд - не шотландская фамилия; я по крайней мере не слыхал такой. - Не шотландская? Нет, не шотландская, - ответил путешественник. - Но ведь можно было побывать тут, и не будучи уроженцем этих мест. Или, будучи здешним уроженцем, можно было по какой-нибудь причине сменить свое имя - немало найдется причин, по какой люди меняют имя. - Разумеется, - согласился стряпчий. - Бывают причины весьма веские, как, например, в частом случае наследования земли, когда введение в права связывается с принятием имени и герба. - Вот-вот, либо когда человек натворил в своих краях что-нибудь такое, после чего ему под своим собственным именем больше и показаться нельзя, - сказал мистер Тачвуд. - Такое предположение мне высказывать не пристало, - возразил стряпчий. - Во всяком случае, если вы знали нашу округу раньше, теперь вы, наверно, не нарадуетесь, насколько все у нас изменилось после американской войны. По склонам холмов вместо вереска растет клевер, рента поднялась раза в два-три, а то и в четыре, старые, закоптелые замки снесены, и помещики живут в таких же хороших домах, какие видишь в Англии. - Много этим дуракам проку от таких перемен! - выпалил вдруг Тачвуд. - Вас как будто не радуют все эти наши усовершенствования, сэр? - удивленно спросил адвокат, наткнувшись на инакомыслящего в вопросе, где он рассчитывал на полное сочувствие. - Радуют? - откликнулся приезжий. - Так радуют, как меня обрадовал бы черт - он-то, по-моему, и пустил в ход многие из этих усовершенствований. Вы вбили себе в голову, что все надо менять. Бушуете вы, как вода, и не будет вам успеха. В вашем захолустном уголке, скажу я вам, за последние четыре десятка лет произошло больше перемен, чем в иных восточных державах за четыре тысячелетия, по-моему. - А почему бы не быть переменам, если они к лучшему? - спросил Байндлуз. - Они вовсе не к лучшему! - горячо возразил Тачвуд. - Когда я уезжал, здешние крестьяне были, правда, бедны как церковные мыши, но зато честны и трудолюбивы. Они мужественно несли свою долю, выпавшую им на этом свете, и с надеждой ожидали своей доли на том. Теперь они просто батраки, за ними нужен глаз да глаз, и то они поминутно оглядываются на часы, как бы им не потрудиться для своего хозяина лишнюю секунду сверх положенного срока. Они больше не читают по будням библию, чтобы поспорить в воскресенье со священником из-за какого-нибудь неясного текста, и все их богословие надергано из сочинений Тома Пейна и Вольтера. - Истинную правду говорите вы, сударь, - сказала Мег Додз. - Пачка таких богопротивных книжонок оказалась раз в моей собственной кухне. Но я-то живо выставила из своего дома оболтуса разносчика, что принес эти книжки! Мало им сбивать девушек с толку разными балладами и кружить им головы лентами! Они хотят выманить самое душу, всучивая свой товар, как сказала бы я, в обмен на деньги, что пригодились бы их бедному отцу, когда он окажется без работы или расхворается... - Что им отец, сударыня! - сказал путешественник. - О своем отце они думают столько, сколько Регана с Гонерильей. - Я вижу, сэр, - ответила Мег, - вы разбираетесь в нашем деле. Они о своем гоноре только и думают, а что все они наперечет круглые дуры, я им твержу с утра до вечера, да им впрок не идет. - И притом, сударыня, эти бестии все стали корыстны, - сказал мистер Тачвуд. - Бывало, шотландец и в руки не возьмет шиллинга, если он его не заработал, а сам, как араб в пустыне, всегда был готов помочь любому встречному. Теперь другое. На днях, едучи верхом, я уронил хлыст, и какой-то парень, чинивший изгородь, сделал три шага и поднял его. Я благодарю его, а мой приятель надвинул шапку на глаза и послал меня к черту с моей благодарностью, "раз на этом дело кончается" - добавил он, под стать святому Эгидию. - Ну-ну, - вмешался адвокат, - вы, может быть, и правы, сэр, и, разумеется, богатство портит людей, однако край у нас богатый, этого отрицать нельзя, а богатство, вы сами знаете... - Я знаю, что всякому богатству приходит конец, - ответил Тачвуд не обинуясь. - Да и вправду ли мы так богаты? Конечно, вам легко хвастать новыми строениями и распаханной землей, но это ведь имущество, а не капитал, так же как у толстого человека жир - не признак силы и здоровья. - Однако, мистер Тачвуд, - сказал Байндлуз, чувствуя, что в этих нововведениях и усовершенствованиях есть и его доля, - однако если многие землевладельцы живут как настоящие помещики, а у арендаторов хозяйство ведется не хуже, чем у лэрдов, и если они встречают троицу и Мартынов день так же спокойно, как я сажусь за обед, если все это не признаки богатства, так я уж не знаю, где его еще искать. - Это признаки безумия, сэр, - сказал Тачвуд, - нищего безумия, которое еще больше нищает от старания казаться богатым. А откуда у них берутся средства, которые они выставляют напоказ, вам как человеку, причастному к банковским операциям, вероятно, знать лучше моего. - Мне подчас случается дисконтировать вексель по ссуде, мистер Тачвуд. Но без ссуды мир остановился бы на мертвой точке: ссуда - это смазка, чтобы колеса катились. - Вот они и катятся под горку ко всем чертям, - заметил Тачвуд. - Когда я уезжал, вы тут хлопотали об учреждении банка воздушных замков, а теперь вся страна сплошной такой банк. А кому придется расплачиваться? Ну, да все равно, мне на все это недолго любоваться. Настоящий Вавилон какой-то, просто голова кружится, особенно если вы провели жизнь с людьми, которые любят сидеть, а не носиться, и предпочитают молчание болтовне, с людьми, которые едят, когда голодны, пьют, когда испытывают жажду, не смеются, пока не услышат смешного, и не говорят ничего, если им нечего сказать. А здесь - бегут, едут, скачут, шум, гам и грохот! Ни в чем никакой устойчивости и никакого смысла. - Жизнь мою готова прозакладывать, - сказала миссис Додз, поглядывая на своего друга адвоката, - что джентльмен побывал внизу, в нашем новом Спа. - Вы называете его Спа, сударыня? Если вы имеете в виду это новое заведение, что появилось там, у сент-ронанского источника, так это настоящий источник глупости и самохвальства. Шуму - как при башне вавилонской, а сумасбродства - как на ярмарке тщеславия! Ни в каком источнике, ни в каких ваших болотах не развелось столько лягушек, надутых, квакающих лягушек, как в этом Спа. - О сэр! - вскричала тетушка Додз, восхищенная решительным осуждением ее модных соперников и полная готовности высказать свое уважение рассудительному незнакомцу, который вынес этот приговор. - Разрешите мне налить вам чашечку чаю? И она немедля завладела хлопотливыми обязанностями по управлению чайным столом, до сих пор находившимися в руках самого хозяина. - Надеюсь, чай придется вам по вкусу, - сказала она путешественнику, который принимал ее услуги с признательностью, какую любители поговорить обычно испытывают к тем, кто их слушает с охотою. - Чай хорош, насколько можно от него требовать, сударыня, - ответил мистер Тачвуд, - хоть, разумеется, и не совсем такой, какой я пивал в Кантоне у старого Фынхуа. Но Небесная империя своих лучших чаев на Леденхол-стрит не посылает, так же как Леденхол-стрит не станет посылать свой лучший чай в Марчторн. - Может быть, вы и правы, сэр, - ответила трактирщица, - осмелюсь сказать только, что, наверно, чай у мистера Байндлуза гораздо лучше того, которым вас поили в нашем Спа. - Разве это чай, сударыня! Я там чаю и не видывал. Просто лист ясеня и терновника в раскрашенных жестянках! Ливрейные макаки в пудреных париках разносили настой из него гостям, и кому нравилось, тот пил этот "чай" под кошачье мяуканье и попугайную трескотню всей гостиной. Я сожалел о временах "Зрителя", когда можно было положить на стол, что с тебя требовалось, и удалиться без дальнейших околичностей. Шалишь! Раздача этого изумительного настоя происходила под зорким наблюдением одного свихнувшегося синего чулка, и за несчастную скорлупку помоев каждому из нас полагалось вытерпеть все церемонии званого вечера. - Ну, сэр, - заявила Мег Додз, - могу сказать, что если бы мне выпало счастье угощать вас у себя в Клейкемском подворье, которое держат уже два поколения нашей семьи, то - хоть я и не берусь утверждать, что вы получили бы такой чай, к какому привыкли у себя в заморских странах, где он растет, - джентльмену вроде вас я подала бы самый лучший чай из того, что у меня есть, и вам за него не поставили бы в счет больше шести пенсов ни при мне, ни при моем отце. - Если бы я только знал, сударыня, - сказал путешественник, - что старое подворье открыто по сей день, я, разумеется, остановился бы у вас. По утрам я посылал бы вниз за ихней водой. Доктора настаивают, чтобы я из-за моей желчи пил челтнемскую воду или какую-нибудь другую вроде нее. Впрочем, они это говорят, наверно, чтобы прикрыть свое собственное невежество, черт их побери! Я и подумал, что уж лучше ехать на здешние воды. Но я здорово попался: с таким же успехом можно было поселиться под колоколом. Этот молодой Сент-Ронан, верно, был не в своем уме, когда решил завести на старинной земле своих отцов такую ярмарку тщеславия. - А вы знаете теперешнего Сент-Ронана? - спросила Мег. - - Только с чужих слов, - сказал Тачвуд. - Но я слыхал об этой семье и, кажется, даже читал о них в истории Шотландии. Они, насколько я помню, стали теперь захудалым родом, не то что раньше. Нечего сказать, хороший способ поправить свои дела нашел этот молодой человек, проводя время с картежниками и шулерами. - Жаль мне, коли это так, - сказала добрая Мег Додз. Наследственное уважение к роду Моубреев не позволяло ей поощрять сплетни о молодом лэрде, поэтому она прибавила: - Его предки были добры к моим, сэр. Может быть, он об этом и не помнит, однако мне не пристало говорить о нем то, чего не следует говорить о сыне его отца. У мистера Байндлуза не было таких причин для сдержанности, и он стал бранить Моубрея, по его словам - легкомысленно проматывавшего свое состояние, да и не только свое. - Я вправе говорить так, - сказал он, - потому что у меня на руках два его векселя по сто фунтов. Я их дисконтировал из чистой доброты и уважения к его древнему роду, а он беспокоится о них не больше, чем о государственном долге Англии. Зато он носится по всем лавкам Марчторна и делает закупки для праздника, который решил закатить этой разряженной публике с источника. И теперь лавочникам приходится принимать его расписки в уплату за все, что они ему доставляют. Но они ведь когда-нибудь могут предъявить его векселя. А иной купец, как мне известно, не поверит и гроша ломаного под вексель с подписью Джона Моубрея ни на лицевой, ни на обратной стороне. Молодому лэрду следовало бы платить долги, которые он уже наделал, а не входить в новые ради того, чтобы накормить всю эту ораву дураков и льстецов. - Его приготовления, кажется, пропадут даром, - сказал мистер Тачвуд. - Я слышал, будто празднество откладывается по болезни мисс Моубрей. - Бедняжка, - сказала миссис Маргарет Додз. - Она все нездорова последние дни. - Говорят, у нее здесь что-то не в порядке, - отозвался путешественник, многозначительно постукивая по лбу. - Бог весть, - ответила миссис Додз. - Я-то думаю, пожалуй, дело не в голове, а в сердце. Ее, бедненькую, все время носит туда-сюда, то вниз к источнику, то опять в гору, а дома нет для нее ни подходящего общества, ни покоя, и все идет прахом. Тут мудрено остаться в добром здоровье. - Однако, - возразил Тачвуд, - говорят, ей стало хуже прежнего, и будто бы поэтому и отложен прием в Шоуз-касле. Да кроме того, теперь, когда на воды приехал этот молодой лорд, они, уж наверное, подождут ее выздоровления. - Лорд! - в удивлении вскричала миссис Додз. - На источник приехал лорд! Ну, теперь с ними никакого сладу не будет! Час от часу не легче - лорд! Вот они возгордятся теперь - лорд! Господи помилуй! В отеле - лорд! Впрочем, это, поди, не настоящий лорд, мистер Тачвуд? - Ну нет, моя милая, - отвечал путешественник. - Он английский лорд и, говорят, даже заседает в палате лордов. Судачат, правда, что в его титуле есть трещинка. - Ну, разумеется, да, наверное, и не одна! - быстро подхватила Мег, не в силах вынести мысли, что подлинный вельможа, избрав своей резиденцией Сент-Ронанские воды, может поднять, таким образом, значение отеля - соперника Клейкемского подворья. - Вот увидите, этот лорд окажется поддельным, это просто нанятый бродяга, который им недорого обойдется. Он, наверное, приехал будто бы больной и, разумеется, не проведет здесь и нескольких дней, как сразу выздоровеет, к чести их целебных вод! - По правде сказать, сударыня, болезнь, которой он сейчас страдает, здешними водами не вылечить: у него плечо прострелено пистолетной пулей. Кажется, это случилось при попытке ограбления. Вот еще одно из ваших новшеств: в мое время в Шотландии о таких вещах не слыхивали. Раньше легче было наткнуться на феникса, чем на грабителя. - А где это случилось, не знаете ли вы, сэр? - спросил муж счетов и расчетов. - Где-то поблизости от Старого городка, и если мне говорили правильно, то в прошлую среду. - Я полагаю, вот и объяснение тех двух выстрелов, миссис Додз, - сказал стряпчий. - Ваш конюх слышал их в среду - наверно, это и было то нападение. - Может быть, и так, а может быть, иначе, - ответила Мег. - Но только я без веских доводов от своего мнения не откажусь. - И, возвращаясь к предмету, от которого ее мысли были на несколько минут отвлечены занимательной беседой с мистером Тачвудом, она спросила: - Мне бы хотелось знать, не слыхали ли вы, сударь, чего-нибудь о мистере Тирле? - Если вы имеете в виду человека, к которому относится эта бумага, - сказал путешественник, вынимая из кармана печатное объявление, - так я о нем слышал даже чересчур много. На Сент-Ронанских водах только о нем и говорят, так что мне приходится от этого Тиррела почти так же худо, как пришлось когда-то от своего Тиррела Вильгельму Рыжему. Больше всего осуждают его потому, что, оказавшись замешанным в какую-то глупейшую ссору, он не стал драться А, по рассуждению этих мудрецов, ему это следовало сделать! Вот еще новое безумство, которое тоже укоренилось у вас. Прежде, бывало, ссорились и сходились на поединке или дрались на дуэли какие-нибудь старые заносчивые лэрды или младшие сынки хорошего рода. Они это делали по примеру своих древних предков, но уж людям без роду-племени такие глупости в голову никогда не приходили. А тут все поносят какого-то жалкого мазилку - ибо таково, насколько я понимаю, занятие нашего героя, - как будто он боевой офицер. У того доблесть является профессией, и, лишая офицера чести, вы лишаете его хлеба. А это приводит на память Дон-Кихота, который своего соседа Карраско принимал за странствующего рыцаря! Мистер Байндлуз внимательно прочел бумагу, содержавшую уже известное читателю письмо сэра Бинго с осуждением, которое сент-ронанское общество нашло нужным высказать по поводу его дуэли с мистером Тиррелом. Затем, сдерживая, насколько позволяла ему смертная природа, свою радость от сознания превосходства собственного суждения над суждением ближнего, он произнес: - Теперь вы видите, что я был прав, миссис Додз, и что вы без всякого для себя проку пустились в такое длинное путешествие. Парень предпочел не драться с сэром Бинго и удрал в кусты. По правде говоря, он, по-моему, оказался умней своего противника. Тут все это сказано черным по белому. Па что Мег ответила довольно сердито: - Хоть вы человек и ученый, мистер Байндлуз, а все-таки, может быть, и ошибаетесь. Я велю получше поразузнать об этом деле. Тут спор о судьбе Тиррела снова возобновился, и путешественник поневоле также принял в нем некоторое участие. Наконец, так и не добившись, чтобы опытный адвокат поддержал ее предположение, раздосадованная миссис Додз поднялась и приказала закладывать уиски. Привыкнув быть полновластной хозяйкой в своих владениях, она, однако, на этот раз просчиталась. Горбатый кучер, пользовавшийся в своем ведомстве столь же абсолютной властью, как миссис Додз в своем, объявил ей, что раньше, чем через два часа, ему свою скотинку в путь не собрать. Вынужденная ждать, пока ему заблагорассудится отправиться в дорогу, почтенная дама горько сетовала на протори и убытки, которые всегда терпит гостиница в отсутствие хозяина или хозяйки, и заранее горевала, представляя себе побитые тарелки, ложные счета, неприбранные комнаты и прочие бедствия и неприятности, ожидающие ее по возвращении. Мистеру Байндлузу весьма хотелось вернуть расположение своей приятельницы и клиентки, в известной степени подорванное тем, что он осмелился противоречить ей в вопросе, столь близком ее сердцу. Поэтому он не только не предложил ей утешиться тем очевидным, хотя и неприятным соображением, что такой малопосещаемой гостинице едва ли грозят те беды, которых она опасалась, но, наоборот, всячески сочувствовал ей. И он даже сказал, что если мистер Тачвуд, как можно предполагать по его платью, приехал в Марчторн на почтовых, то миссис Додз могла бы воспользоваться этими лошадьми, чтобы скорейшим способом вернуться в Сент-Ронан. - А знаете, - сказал вдруг мистер Тачвуд, - я, пожалуй, и сам сейчас поеду обратно. В таком случае я с удовольствием довезу вас домой, сударыня, да и проживу у вас несколько дней, если вы примете меня к себе. Женщина, которая, как вы, продолжает дело своего отца, - такая женщина, сударыня, вызывает мое глубочайшее уважение... Я, сударыня, живал в странах, где люди занимаются одним и тем же делом, передавая его от отца к сыну, на протяжении тысячелетий. И мне этот обычай нравится: он свидетельствует об упорстве и трезвости характера. Миссис Додз, обрадованная таким предложением, развеселилась и заявила, что ради его удобства будет сделано все возможное. И пока ее друг, мистер Байндлуз, разглагольствовал, как ее новому постояльцу будет хорошо в Клейкемском подворье, она в молчаливом восторге предвкушала блестящую и решительную победу, которую одержит над важными и преуспевающими соперниками, переманив к себе из отеля на Сент-Ронанских водах такого завидного постояльца. - Мне угодить не трудно, сударыня, - сказал путешественник. - Я столько ездил, да еще так далеко, что привык не привередничать. Испанская вента, персидский хан, турецкий караван-сарай - мне все едино. Однако, так как я обхожусь без лакея - по правде сказать, терпеть не могу возить с собой этих дармоедов, - мне придется просить вас посылать по утрам кого-нибудь за бутылкой воды на источник - в те дни, разумеется, когда я не буду ходить туда сам. Вода, пожалуй, и в самом деле мне помогает. Миссис Додз с радостью обещала выполнять такую скромную просьбу. - В самой воде-то вреда никакого нет, может быть, вода и пользу приносит, - милостиво заявила она и разъяснила, что недолюбливает только этот новый отель и стаю мартовских зайцев, которые именуют себя тамошней компанией. Люди, мол, пошучивают, будто святой Ронан сбросил дьявола прямо в источник, оттого вода в нем с тех пор отдает серой, Она считает, однако, все это пустейшими бреднями, потому что ей говорил такой осведомленный человек, как сам пастор, что святой Ронан был вовсе не какой-нибудь языческий угодник из Рима, а талдей, то бишь халдей, а это ведь совсем другое дело. Так как все устраивалось к обоюдному удовольствию, был отдан приказ закладывать почтовую карету, и вскоре она уже стояла у дома мистера Байндлуза. Добрая Мег поднялась на ступеньку кареты не без тайного чувства досады, потому что на дверцах виднелась надпись масляной краской "Отель Фокса на Сент-Ронанских водах". Однако для излишней щепетильности уже не оставалось времени. - Не думала я, - сказала она, усаживаясь, - что мне придется ехать когда-нибудь в ихней таратайке, да еще в такой, как эта, - тут на двоих едва хватит места! Когда я держала лошадей, можете мне поверить, мистер Тачвуд, в каждой из наших карет - а у меня их было две - легко умещалось четверо взрослых и столько же детей вдобавок. Этот дурак Энтони, надеюсь я, тронется с моим уиски, как только лошадки покормятся. Вам в самом деле достало места, сэр? А то я потеснюсь. - О сударыня, - отвечал путешественник, - я привычен к любым способам передвижения: паланкин, двуколка, носилки или почтовая карета - по мне все равно. Я, пожалуй, поместился бы в ореховой скорлупке вместе с королевой Мэб, лишь бы не тащиться позади. С вашего позволения, если вы, конечно, не будете возражать, я закурю сигару. И разговор продолжался в том же духе. Глава 16 СВЯЩЕННИК Имея ренты сорок фунтов в год, За богача в округе он слывет. Голдсмит. "Покинутая деревня" Миссис Додз твердо и неколебимо продолжала стоять на том, что ее друг Тиррел умерщвлен кровожадным капитаном Мак-Терком. Однако, так как розыски тела предполагаемой жертвы все еще оставались напрасными и обходились довольно дорого, она в конце концов потеряла надежду и начала отступать. "Я свой долг выполнила, пусть теперь этим делом занимаются те, кому надлежит им заниматься, а провидение в свое время само раскроет тайну", - такими доводами утешала себя добрая женщина и, проявив гораздо меньше упрямства, чем предполагал мистер Байндлуз, осталась и при своем мнении и при своем банкире. Бездействие и молчаливая уступчивость Мег в деле, которое она грозилась было расследовать до самого конца, быть может, вызывались тем, что бедного Тиррела заменил в качестве жильца в синей комнате и в качестве объекта ежедневных попечений и хлопот ее новый постоялец, мистер Тачвуд. Завладев дезертировавшим с источника джентльменом, Мег, по своему понятию, одержала решительную победу над соперниками. Подчас только это веское соображение и принуждало старую ворчливую Мег уступать различным капризам и требованиям, непрестанно возникавшим у нового постояльца. Никто столько не говорил о своих скромных привычках в еде и о безразличии к удобствам в пути, как Тачвуд; и, наверно, ни один путешественник не доставлял в гостинице столько хлопот, как он. В кулинарии у него были свои прихоти, и если не хотели делать по его указке, особенно же если в это время он чувствовал хоть маленький намек на приступ подагры, то он бывал привередлив, словно обучался в кондитерской самого Бедреддина Хассана и вот-вот повторит всю историю со злополучным сливочным тортом, в который забыли положить перцу. Он то и дело устанавливал в гастрономической науке новые правила, которые миссис Додз считала совершенной ересью, и поэтому они спорили так, что звенели стекла. Кроме того, постель ему полагалось стелить под определенным углом от подушки к ногам кровати, и малейшее отклонение от этого угла нарушало, по словам Тачвуда, его ночной покой и, уж во всяком случае, выводило его из себя. Так же прихотлив был он и относительно чистки своего платья, расстановки мебели у него в комнате и тысячи других мелочей, которые на словах совершенно презирал. Может показаться странным, но такова уж противоречивость человеческой природы, что постоялец с этаким капризным и причудливым нравом доставлял миссис Додз гораздо больше удовольствия, чем ее мирный и неприхотливый друг мистер Тиррел. Ее новый жилец умел бранить, но умел и хвалить, а ни один артист вроде миссис Додз, знающий цену своему таланту, не остался бы равнодушным к одобрению такого знатока, как мистер Тачвуд. Гордость художника утешала ее за понесенные добавочно труды. Не последним было для почтенной хозяйки гостиницы и то соображение, что чем больше от постояльца хлопот, тем больше его счета и тем щедрей он