пять процентов обтирочных концов должна составлять уточная и основная путанка. Жулики практиковали недовложение путанки... - Фомин кинул в рот еще один пирожок в знак того, что рассказ окончен. "Недовложение... - Володя иронически улыбнулся. - Ну и язык! Недовложение путанки!.. Излагая события в таком канцелярском стиле, можно угробить даже "Собаку Баскервилей"..." Словно в подтверждение Володиных критических мыслей о рассказе Фомина, Валентина Петровна произнесла пресно, буднично: - Моя мама не хотела верить. Твердит: "Я его эконького знала. С детства горемычный..." Володя, внутренне торжествуя, сказал себе: "Теперь пора!" И, обратившись к Валентине Петровне, произнес как бы мимоходом, небрежно: - Что он не тот, за кого себя выдавал, мне говорила однажды больничная нянечка, тетя Луша. Я сразу... Его перебил возмущенный Фомин: - Значит, ты допрашивал не только Леху, но и тетю Лушу! Это уж просто безобразие! - Коля, не мешай! - Валентина Петровна оживилась. - Пусть Володя рассказывает. А ты потом. "Все-таки справедливость существует!" - мысленно воскликнул Володя. Он уже давно обдумал, с чего начнет свой рассказ... - Итак, представьте себе, что я закурил свою старую пенковую трубку... - Володя сделал необходимую паузу, давая слушателям настроиться. - В этом деле, - он выговаривал первые слова нарочито медленно, как бы взвешивая каждое на строжайших весах, - мне помогло довольно странное обстоятельство... Лицо Горелова оказалось скрытым под повязкой, как у человека-невидимки. Я видел только ухо, розовый лопушок, и должен был сам мысленно нарисовать глаза, склад губ, все, что выражает характер человека... - Оч-чень увлекательно! - заметил Фомин, полностью завладев блюдом с пирожками. Володя оставил реплику без внимания и продолжал: - Кроме того, в наших биографиях много общего. Я знаю, что такое остаться без родителей и самому пробиваться в жизни. Но у меня было о ком заботиться. У меня - Танька. Саша остался в худшем положении - ему надо было заботиться о единственном себе. Эгоистами становятся не только избалованные недоросли, но и такие, как Горелов. Леха мне во многом помог понять Сашу. И своим рассказом про домик с палисадником... И даже больной мыслью, что мозг Горелова окружен непроницаемой для контактов оболочкой. Саша действительно замкнулся в скорлупе. Ему хотелось прочно стоять на ногах. Вечерняя школа Саше давалась с большим трудом, он пришел к выводу, что не вытянет заочно институт, надо пробиваться по-другому, скромненько, не заносясь. Есть люди, которые переоценивают свои возможности и способности. Саша, напротив, занижал их с каким-то дальновидным расчетом, предусмотрительной оглядкой. Тише едешь, дальше будешь - вот его кредо. И в этом же причина его несчастья. На тихого, скромного юношу обратил внимание... - Прежде чем назвать имя, Володя сделал паузу. - Анатолий Яковлевич Мишаков, тип весьма примечательный. Почему он выбрал из всей бригады грузчиков именно Сашу? Ведь в таких бригадах всегда сыщется сорный человечек, более податливый на участие в темных махинациях. Однако с каким-нибудь сорным мужиком связываться небезопасно - влипнет на другом деле, а заодно расскажет и про фирму Анатолия Яковлевича. Нет, фирме требовался человек - говорю не в шутку, а вполне серьезно! - честный, порядочный. У Гоголя в "Игроках" шулер, подкупая лакея, говорит, что ничего от него не требует, "только честности". Анатолий Яковлевич действовал по тому же принципу. Надеюсь, суд это поймет. - Ну, ну, - удивленно пробурчал Фомин. - Суду требуются не оригинальные идеи, а простые факты. Володя глянул на него свысока: - Вот тебе самый убедительный факт. Мудрейший Анатолий Яковлевич платил Саше Горелову маленькие суммы за маленькие услуги. Предложи он Саше сразу не пять, а пятьдесят, запахло бы преступлением, а на это Горелов ни за что бы не пошел. Саше казалось, что в сортировочно-моечном цехе, откуда приезжают на фабрику за отходами, время от времени возникают какие-то нехватки копеечного сырья, материально ответственные лица вынуждены покрывать эти нехватки за свой счет, а люди они, само собой разумеется, небогатые. Производство концов - это все-таки не какая-нибудь трикотажная артель, где вяжут из излишков левую продукцию. - Однако тогда же Горелов завел сберкнижку, - заметил Фомин. - И начал откладывать помаленьку. - У него было какое-то особое отношение к деньгам, получаемым от Анатолия Яковлевича, - заявил Володя. - Думаю, что по мере их накопления Саша постепенно начал разбираться, с кем имеет дело. Хотя об истинных масштабах деятельности фирмы он сможет узнать лишь теперь. Так? - Володя повернулся к Фомину. - Так, - согласился Фомин. - Я убежден, что Саша, едва лишь понял, во что его втянули, стал искать способа выйти из фирмы Анатолия Яковлевича. К тому же в это время он познакомился в клубе на танцах с Леной Мишаковой. Однажды она пригласила его к себе домой. Представьте себе такую сцену. Усадьба Мишаковых. Справа - новый дом Павла Яковлевича, слева - старая избушка Анатолия Яковлевича Саша входит в калитку и сталкивается с Анатолием Яковлевичем. Отец Лены видит из окна, что новый знакомый его дочери здоровается несколько скованно с Анатолием Яковлевичем. Делишки братца прекрасно известны Мишакову-Богатому. Ему достаточно спросить Сашу, где и кем он работает, чтобы догадаться, какова его роль в фирме. - Художественный вымысел! - перебил Фомин. - Не спорь, он интересно рассказывает. - Валентина Петровна встала из-за стола и сходила на кухню за чайником. - Продолжай! - попросила она Володю, разливая по чашкам крепкий чай. Володя победно оглянулся на Фомина. - Не удержусь от того, чтобы не порассуждать о сходстве и несходстве двух братьев. Оба они, в общем-то, из породы хищников. Но Павел Яковлевич, как он сам говорит - и не врет! - истинный законник. Ему нравится грести деньгу открыто, смело, красиво - конечно, в его представлении о красоте жизни. А его брат Анатолий Яковлевич прячется в нору и крадет, крадет, крадет - скромненько, помаленечку, полагая, что ничем не рискует, что облик вечного неудачника - надежная защита. Павел Яковлевич открыто презирает братца, но не за бедность, как считали в Посаде. Возможно, Мишаков-Бедный прятал куда больше, чем тратил Мишаков-Богатый. Павел Яковлевич презирал Анатолия Яковлевича за мышиное трусливое воровство. Он был убежден, что рано или поздно брат угодит в тюрьму. Свое отношение к Анатолию Яковлевичу отец Лены перенес и на Горелова. Для него Саша - несчастный дурачок, играющий в кошки-мышки с законом, да еще по мелочи, по пятерке. Саша Горелов вернулся из армии с твердым намерением не возобновлять связей с фирмой. Именно поэтому Саша, имея специальность шофера, устраивается на работу в механический цех. Он полагает, что здесь окажется абсолютно ненужным Анатолию Яковлевичу. Наивная надежда! У Анатолия Яковлевича железная настойчивость, он точит и точит бедного парня; возможно, фирме как раз требуется шофер. А тут еще Игорь Шемякин, школьный товарищ Лены. Он тоже вернулся из армии. Его бабушка раньше работала в сортировочно-моечном цехе. Игорь знал про махинации с обтирочными концами и про участие в них Горелова... Володя вкратце поведал своим слушателям про случайную встречу в больнице с истопником-писателем, про замасленные концы, которыми истопник-писатель чуть не тыкал Володю в нос, и про презрительный отзыв Игоря о Горелове. - Однажды, - продолжал Володя, - Игорь встречает на Фабричной Лену и Сашу, отзывает Сашу в сторонку и требует оставить Лену в покое: "Ты все равно скоро сядешь! Не ломай девчонке жизнь". Именно после этого Саша делает колоссальную глупость - идет к Павлу Яковлевичу. То ли он просил защиты, то ли, не догадываясь о законности всех действий этого дельца, пытался шантажировать Павла Яковлевича, то ли угрожал пойти в милицию и все рассказать про делишки его брата. Скорее всего, он кидался от просьб к угрозам. Павел Яковлевич его выставил. Законнику ни капельки не жаль было Анатолия Яковлевича - пускай Саша его сажает. И к тому же законник знал, что разоблачение фирмы не спасет Сашу от скамьи подсудимых - он соучастник. Конечно, в случае явки с повинной суд не накажет парня слишком сурово, примет во внимание все смягчающие вину обстоятельства, но Лена... Лена непременно должна будет в нем разочароваться. "Иди, жалуйся!" - кричит Павел Яковлевич вслед Саше. - Воображение! - Фомин усмехнулся. - А факты? Кто видел и слышал? - Спроси об этом Анатолия Яковлевича! - уверенно парировал Володя. - Он и видел и слышал. Саша сделался опасным для фирмы... И вот в ту ночь Анатолий Яковлевич не спит. Ему нужно еще раз поговорить с Гореловым, припугнуть. Но не возле дома. Анатолий Яковлевич и Саша идут по улице Лассаля в сторону Фабричной. Их случайно видел в ту ночь один дед-голубятник... - А ты случайно разговорился с этим стариком! - язвительно вставил Фомин. - Представь себе, я с ним не перемолвился ни словечком! - с достоинством сообщил Володя. - Он рассказывал про этот ночной эпизод не мне, а одному больному. А я действительно по чистой случайности сидел рядом на лавочке. Ты, Фома, только что иронизировал: "сточные воды"... Но ведь о том, что больные - самые осведомленные люди, говорил еще доктор Вернер Григорию Александровичу Печорину. - Сижу как на уроке, - пробурчал Фомин. - И Гоголя мы сегодня цитировали, и Лермонтова... - Володя, продолжай, - попросила Валентина Петровна. - В ту ночь между Анатолием Яковлевичем и Сашей произошел, несомненно, очень резкий разговор. Саша ненавидит обоих братьев, чувствует, что загнан в угол... Наверное, он угрожал... Анатолий Яковлевич поднимает с земли камень... Не сомневаюсь, что он ужасно трусит в этот момент, весь дрожит... Но жестокие преступления и совершаются-то чаще из трусости. А из чего же еще? Ведь не из отваги. Да и такие преступления, какое совершил Горелов, тоже происходят из трусости, малодушия. Марк Аврелий говорил, что самый презренный вид малодушия - это жалость к самому себе... Володя умолк. Валентина Петровна обратилась к Фомину: - Коля, это действительно все так и было? Фомин неопределенно пожал плечами. Но Валентина Петровна не отступала: - Коля, тебе, наверное, тоже нелегко было добраться до Анатолия Яковлевича. Ведь Саша Горелов ничего не рассказал... - Я добрался до Анатолия Яковлевича вполне просто, - нехотя ответил Фомин. - Поговорил с помощником мастера Гиричевым, предводителем желтых касок. Он дал показания, что в ту ночь один из его компании был у Игоря Шемякина. Они до часу ночи ремонтировали мопед. Возвращаясь домой, парень оказался свидетелем преступления. Остается добавить, что в ОБХСС уже имелся материал на Анатолия Яковлевича... - У тебя все просто, - упрекнула Фомина Валентина Петровна. - Поучился бы у Володи, как показывать себя в лучшем свете! Володя был уязвлен. Но не подал виду. - А тебе, Фома, не кажется, что свидетелем преступления был не только мальчишка из компании Гири, но и житель Фабричной Ерохин? Он тоже в ту ночь не спал. - Не исключено,- сухо ответил Фомин. - Но видел Ерохин или не видел? Тут мы останемся в неведении. Даже твои дедуктивные методы бессильны перед Ерохиным, можешь мне поверить... - Лену очень жалко, - сказала Валентина Петровна. - Она знала, что Саша участвует в махинациях Анатолия Яковлевича? - Думаю, что отец ей в конце концов раскрыл глаза... - Володя покривил душой. Лена, конечно, и до ссоры Саши с Павлом Яковлевичем о многом догадывалась. Ведь ее первые слова, услышанные Володей, были: "Я так и знала... Я говорила..." - В ту ночь, - продолжал Володя, - Витю Мишакова угораздило поехать на угнанном "Запорожце" по Фабричной. Он видит, что кто-то лежит на дороге, вылезает из машины, подходит, узнает Сашу Горелова... Избалованный сынок Павла Яковлевича не кидается на помощь потерпевшему, а спешит удрать. Но утром он все же сообщает Лене... Ей мгновенно становится все ясно, и она бежит в больницу. Но Саша без сознания, с ним нельзя поговорить, посоветоваться. Лена начинает действовать по своему разумению. Бежит к Саше домой, прячет сберкнижку, затем вступает в переговоры с Анатолием Яковлевичем. Он ей внушил, что разоблачение фирмы опасно и для Саши. Об этом думает малодушно и Саша, лежа на больничной койке. Он отказывается сообщить тебе, Фома, кем было совершено ночное нападение. Мы с тобой думали, что он боялся кого-то, но на самом деле он боялся, что, добравшись до Анатолия Яковлевича, мы раскроем и его участие в хищениях... Фомин хотел что-то вставить, но промолчал. - Наконец Лену пускают к Саше, - продолжал Володя. - Она передает ему обещание Анатолия Яковлевича: не выдашь - оставим в покое. Недоверчивый Саша настоял, чтобы Анатолий Яковлевич самолично явился к нему и подтвердил свое обещание. Анатолий Яковлевич согласился на это - я видел его там, в больнице, собственными глазами. Он вышел от Саши, утирая слезы... Лена по своей наивности полагала, что теперь все в порядке. На что рассчитывал опытный Анатолий Яковлевич? Он был весь охвачен страхом... А Саша Горелов... - Володя повернулся к Фомину: - Саша, когда все уже, казалось, было улажено, вдруг взбунтовался!.. Он все-таки не безнадежен. Не явись ты в тот день, Горелов, быть может, сам пришел бы к тебе с повинной. Валентина Петровна молча собрала тарелки, понесла их на кухню. Володя видел, что ей больше ни о чем не хочется расспрашивать. Фомин взял остывший чайник и пошел за ней. Володя остался поразмышлять в одиночестве. Он ощущал, что сегодняшний его рассказ получился совсем не таким, как прошлый детектив с похищением четырех фотоаппаратов из фабричного клуба. Тогда Володя все-таки выступил защитником Васьки Петухова. А сейчас?.. Зачем было вмешиваться в чужую жизнь, если никого не удалось спасти, оправдать?.. "У этих двоих, у Лены и у Саши, впереди еще много трудного, - размышлял Володя, пытаясь представить себе желтую комнатенку, так впечатляюще описанную Фомой, с дверью, покрашенной только со своей стороны. - Спасти себя могут только они сами, если научатся заботиться не только о маленьком собственном счастье. Человек может претендовать лишь на столько счастья для себя, сколько он может дать радости и добра другим..." Валентина Петровна вернулась в комнату, достала из буфета варенье в хрустальной вазе на высокой тонкой ножке - такие вазы для варенья особо любимы в Путятине еще с прошлого века. Из кухни доносилось звяканье тарелок - Фомин усердно мыл посуду. Валя подсела к Володе, ласково заглянула в глаза. - Правда, Коля очень хороший? Володя молниеносно все понял. "Вот почему Фома сегодня добрый. А я-то воображал, что он радуется благодарности по службе!" - Фома отличный парень! - Голос Володи не дрогнул. - Когда ваша свадьба? Валентина Петровна расцеловала Володю в обе щеки. - Ты на самом деле самый проницательный человек на свете! - И позвала: - Коля, иди сюда! Володя, оказывается, давно все знал! "Разве я говорил, что давно?" - удивился Володя. Пришел Фомин в пестреньком фартуке, с кухонным полотенцем через плечо, с мокрыми руками и самоуверенный, как всегда. Володя понимал, что обязан произнести сейчас сердечные поздравления. Что такое счастье?.. Это... Нет, прочь все умнейшие цитаты - надо сказать своими, простыми, искренними словами!.. Но отчего-то не идут на ум обыкновенные слова. Валентина Петровна незаметно для Володи сделала знак Фомину. Тот вытер руки кухонным полотенцем и сел к столу. - Слушай, Киселев... Мне нужен твой совет в одном запутанном деле. - Тебе? - Володя взглянул с недоверием. - Мой совет? - Ну да! - Фомин стойко вынес Володин испытующий взгляд. - Попытаюсь... - Володя мог бы торжествовать: "Ты все-таки нуждаешься в моих советах!" - но он предпочел держаться невозмутимо. ОДНА ЛОШАДИНАЯ СИЛА I У Вихря мозжили суставы, он чувствовал приближение холодов, но страха не было. Вихрь знал, что ему уже не придется, как прошлой осенью, плестись обратно в фабричную конюшню. У него появился Хозяин, появилась стоящая правильная работа. Когда-то давно Вихрь делал эту стоящую работу, и люди его уважали. А на фабрике Вихря угнетали насмешки над его единственной лошадиной силой, ничтожной по нынешним временам, когда в мотоцикле и то сидят тридцать семь лошадей. Вихрь вовсе не был так туп и нечувствителен к словам, как полагали завзятые остряки. Вовсе плохо стало Вихрю, когда умер старый конюх дядя Егор. Конюхи менялись часто, и среди них уже не встречались добрые, знающие свое дело. От каждого оставались у Вихря памятные рубцы. И били-то зазря. Он никогда не ленился в упряжи. Он работал всю жизнь и хранил верность правилам, которые исстари сложились у рабочих лошадей и были известны опытным людям. Если рабочая лошадь замедляет шаг, опытный человек ее не хлестнет, он знает, что лошадь сама умеет раскладывать силы - где расслабиться, где подналечь. А Вихря хлестали, не уважая ни его стариковский для лошади возраст, ни трудовой стаж. Он постоянно чувствовал себя униженным. Не стало выездов в город, которые Вихрь любил. "Вот еще! Буду я срамиться! - раскричалась женщина в белом засаленном халате. - Хотят, чтобы я привезла ящик макарон, пускай дают машину!" Конюх погнал Вихря обратно в конюшню, ругаясь, стал распрягать. Новый конюх всегда ругался, запрягая или распрягая лошадей. Он не умел обращаться с упряжью, с уздечками, хомутами, гужами, оглоблями, седелками и чересседельниками, а винил всегда лошадей, ругался и бил кулаком по глазам. Вихрь пугался, шарахался, упряжь сваливалась - и мучение начиналось сызнова. Прошлой весной на майские праздники конюх три дня не проведывал лошадей. Голодные лошади понуро терпели, стоя в конюшне. Фабричный двор их не манил. Чего они там не видали? Вытоптанной догола земли, черных масляных луж? Вихрь вышел и побрел вдоль забора, пощипывая пробившуюся кое-где хилую травку. Возле конных ворот он остановился. Может быть, отворятся? Иногда по ночам Вихрь просыпался от слабого скрипа этих ворот. В конюшню вбегали торопливые люди, светили фонариками, в глазах лошадей загорался синий и красный огонь. Люди ловко накидывали уздечки, выводили лошадей за ворота. Вихрь полюбил ночные прогулки по городу, потому что днем ему все больше приходилось стоять без дела в конюшне. Прогулки всегда заканчивались за городом, в лесу. Лошадей кормили овсом, и Вихрь уводил свой табун обратно в конюшню. В тот майский день ворота так и не отворились. Вихрь побрел вдоль забора, стало темнеть, ворота в город стояли открытыми, Вихрь оказался на улице и завороженно двинулся тем путем, каким ездили ночные всадники, - в зеленый свободный мир. В конюшню он не вернулся, остался в лесу, облюбовал укромные поляны с сочной травой и повел вольную жизнь, держась в стороне от лосиных троп и не подпуская близко людей. А потом пришла осень. Вихрю стало страшно в почернелом безлистом сквозном лесу. Он уныло поплелся обратно в конюшню. Конюх избил его стальным прутом и больше не называл Вихрем, только по-ругательному Тунеядцем, держал впроголодь и, выпивши, кричал, что сдаст на мясокомбинат. Следующей весной Вихрь снова ушел в бега. Теперь он инстинктивно брел в ту сторону, где родился и рос, где его впервые запрягли и стали приучать к работе. Как и в прошлом году, Вихрь обходил стороной лосиные тропы и не подпускал к себе людей. Но одному он почему-то доверился, позволил накинуть уздечку. Вихрю почудилось, что когда-то раньше он знал этого человека. А может быть, и нет. Просто от человека пахло землей и работой. Вихрь послушно пошел за ним, и человек привел его в деревню. Собрались женщины, жалели Вихря, принесли ему ведерко болтушки из муки и мелко нарезанной моркови. Человека они называли не по имени, а Хозяин, очень уважительно. Вихрь с удовольствием поел болтушки, напомнившей ему давние годы, деревню, где он родился и рос. Там его тоже кормили болтушкой, и на фабрике дядя Егор, а после смерти дяди Егора - никогда. Вихрь ел и чутко шевелил ушами. Женщины жаловались Хозяину на пастуха Жижина. Вовсе разнаглел! Плати ему десятку за вспашку огорода. А где ее, десятку, взять? И спрашивали Хозяина с опаской: - Тебе не попадет? Лошадь-то чужая. Хватятся. - Не хватятся! - уверенно говорил Хозяин. На ночь Вихря заперли в коровнике. Рядом в загородке стояла коза. Наверх забрались куры с петухом, они долго возились на нашесте, бормотали, хлопали крыльями и наконец затихли. Вихрь тоже задремал. На воле ему делалось по ночам бесприютно. Он пугался скрипа деревьев, крика ночных птиц, даже мышиного писка. А тут, просыпаясь время от времени по стариковской своей привычке, он слышал рядом спящих кур, козу, втягивал ноздрями домашние запахи коровника и все больше надеялся, что теперь все будет правильно и справедливо. На рассвете Вихря разбудил хриплый крик петуха. Пришел Хозяин с охапкой только что накошенной росистой травы. Он выстриг у Вихря шерсть вокруг болячек, чем-то помазал. Вихрь почувствовал, что постоянный мучительный зуд исчез. Несколько дней Вихря держали взаперти, Хозяин приходил и мазал его пахучей мазью, женщины кормили болтушкой, в которую они стали понемножку класть запаренный овес. И наконец наступил день, когда Хозяин вывел Вихря во двор, густо заросший травой. Вихрь увидел на траве знакомый предмет и тоненько заржал. Женщины радостно загомонили: - Плуг узнал, плуг! Лошади, они умные. Хозяин похлопал Вихря по спине: - Умеешь пахать? А я нет. Он стал запрягать, и Вихрь шарахнулся от поднятой руки. - Ты что? Ты не бойся. Хозяин обнял Вихря за шею, а женщины запричитали и стали объяснять Хозяину, что у пьяниц и дураков лошади завсегда пугливые. - Ничего, пройдет. - Хозяин крепче обнял Вихря и дал знак женщинам, чтобы надели хомут. Вихрь мелко дрожал, но больше не шарахался. За плугом сначала шла одна из женщин. Вихрь чувствовал, что она держит плуг умело, но слабо. Потом за плуг взялся Хозяин. Он оказался понятливым. Да и Вихрь ему подсказывал, что следует делать человеку, идущему за плугом. Хозяин с непривычки быстро уставал, садился на землю. Вихрь отдыхал, стоя в борозде. Он тоже быстро уставал, пахать землю - трудная работа и для человека и для лошади, но нет работы главнее и важнее, чем пахать. Пока они управились с тремя огородами, Вихрь натер шею, у Хозяина руки покрылись кровавыми мозолями. С перевязанными руками Хозяин сидел за праздничным столом, накрытым по случаю завершения весенне-полевых работ. Стол вынесли во двор, на травку. Вихрь с марлевой нашлепкой на стертом месте встал неподалеку, и его тоже угостили пирогом. Женщины усердно потчевали Хозяина и вздыхали: - Что бы мы делали-то без тебя! Без мужских рук! Хозяин не жил постоянно в деревне. Бывал наездами. Он сразу принимался за работу. Чинил ветхую упряжь или брал косу и шел косить. Старый коровник он перестроил в конюшню для Вихря. Однажды он повел Вихря через деревню на чужой заброшенный двор, выкатил из сарая телегу, запряг Вихря. Пока доехали до своего двора, телега потеряла два колеса. Хозяин долго возился с ней, ремонтировал, мазал колесной мазью. Телега вышла хоть куда. Женщины нарядились в праздничные платья, уселись в кузов, и Вихрь повез их по мягкой лесной дороге. Хозяин его не стегал, только почмокивал. Женщины тонко затянули песню про горькую рябину. Песня напомнила Вихрю давние годы, когда он, бывало, летом вез с поля телегу, наваленную доверху косами и граблями, а сзади шли и пели женщины. Не три, а много женщин, очень много. Вихрь ходко трусил по лесной дороге, пока не понял, что она ведет в город. Ему сделалось тоскливо, и он поплелся еле-еле, а потом и вовсе остановился. Где-то совсем близко, за кустами, шумело шоссе, сквозь кусты проникали запахи машин и асфальта. - Приехали, - сказал Хозяин. - Ну и конь, все-то он знает! Правильно, тебе в город не надо. Женщины слезли с телеги и пошли в сторону шоссе. Вихрь повез Хозяина обратно в деревню. К вечеру Вихрь весело бежал знакомой дорогой, чтобы встретить нагостившихся в городе женщин. Вихрю стало представляться, что, вернувшись к работе, какую он делал в молодые годы, можно воротить и молодость, и свои прежние силы. Но начинало к непогоде мозжить суставы, и он понимал, что годы не возвращаются. Меж тем Вихря теперь не каждый бы узнал, кто его видел прежде. Из тощего одра он превратился в ухоженного и справного коня. Видно, что старый, ну и пусть. Зато выносливый и работящий. Вихрь и внутренне переменился, к нему вернулось прежнее самоуважение. В деревню он бежал той особой трусцой, какой лошадь бежит к дому. Хозяин разрешил женщинам отпускать Вихря одного попастись в лесу, и Вихрь к вечеру являлся точно по часам. Работы стало немного, только съездить с Хозяином куда-нибудь неподалеку за сеном. Хозяин накосил столько, что Вихрь мог быть спокоен: хватит до новой травы. Но в жизни так не бывает, что подряд только удачи и радости. Когда-нибудь приходит и беда. В одну из ездок за сеном Вихрь потерял подкову с правой задней ноги. Хозяин загоревал. Что теперь делать? Где найти кузнеца? Несколько дней Хозяин пропадал неизвестно где, потом явился, сел на Вихря верхом без седла, и они двинулись по незнакомой дороге. Здесь давно никто не проезжал - ни верхом, ни на телеге, трава поднялась Вихрю по брюхо. Ехали долго, наконец открылась лесная поляна и на ней избы. Вихря охватила непонятная тревога, он вытянул шею и громко, во всю мочь, заржал. - Что это он? - спросил Хозяина старичок, вышедший на крыльцо крайней избы. - Не знаю. - Хозяин спрыгнул, взял Вихря под уздцы. - Первый раз слышу, чтобы он так кричал. - Хозяин достал из кармана кусок посоленного хлеба, дал Вихрю. - Ну, ну, дурачок... - Ласковая рука коснулась морды Вихря. - Чего испугался? Вихрь сжевал хлеб и опять заржал, но уже не громко, а слабо. Он узнал деревню, где родился и рос. Старик и Хозяин повели его к стоявшему на отшибе закопченному дому. Вихрь узнал по запаху кузницу. Старик отпер дверь, разжег огонь, до Вихря донесся жар раскаленного докрасна железа. Хозяин завел его в станок, Вихрь приготовился вытерпеть неизбежную боль. Она оказалась не такой острой и не такой долгой, как он ожидал. Старик знал свое дело лучше, чем кузнец, к которому Вихря водили в городе. Кончив работу, старик ласково погладил Вихря. - У нас когда-то был такой конь. Малость посветлее. И звездочка на лбу. А грива ну точь-в-точь. Рыжко его звали. - И Вихрь был посветлее, - сказал Хозяин. - И звездочка у него была. - Так, так... - Старик потрепал Вихря по холке. - Понятно. Вихря повели к дому старика. Старик отпер дверь сарая, скрылся в темной глубине, что-то там ронял, ворочал, потом стал выносить из сарая всякую всячину. Седло, хомут, расписную дугу, стопку пожелтелых брошюр, войлоки... - Спасибо, не надо, - отговаривался Хозяин. - Бери! - кричал старик. - Зазря сгниет! - Он выкатил напоследок расписную легкую телегу, помог Хозяину запрячь в нее Вихря. - Бери, бери! И доставь мне, милок, удовольствие, дозволь напоить твоего коня. Может, в жизни больше не придется! Старик принес полное ведерко. Вихрь узнал давний радостный вкус хрустальной ключевой воды, вытянул ведерко до дна, благодарственно фыркнул ноздрями в светлых капельках. - На здоровье! - вскричал старик. - Носи мою подкову и не спотыкайся!.. А ты, - старик повернулся к Хозяину, - там в брошюрах все есть, учись, будешь сам ковать. И не забудь, тридцать первого августа день Флора и Лавра, твоего коня законный праздник. Так и зовется - день Флора-распрягальника, Флор да Лавер до рабочей лошади добер... Запомнишь? Тридцать первое. - Не забуду. Спасибо, дедушка! - Хозяин поклонился старику и взялся за вожжи. II Прошел без малого год после истории с "человеком-невидимкой" Гореловым и разоблачения Анатолия Яковлевича Мишакова. Фомин теперь работал в отделе уголовного розыска. Володя Киселев стал директором музея, а Ольга Порфирьевна ушла на пенсию. Фомин очень надеялся, что, заняв солидную должность, Кисель перестанет изображать из себя частного детектива. И Валентина Петровна тоже считала, что Володе пора сделаться солидней. На свадьбе Валентины Петровны и Фомина он был дружкой жениха и произнес множество тостов с цитатами в стихах и прозе. Жаркое сухое лето завершалось благодатными грибными дождями. По субботам весь Путятин устремлялся в окрестные леса. Фомин уговорился со старшим братом Виктором махнуть на машине куда-нибудь подальше, за Нелюшку, в сосновые боры. Однако вместо поездки по грибы он в субботу с утра оказался в горотделе. Накануне вечером какие-то подростки угнали лошадей из фабричной конюшни. Обычно угонщиками лошадей - в милиции их называли лошадниками - занималась инспекция по делам несовершеннолетних. Но на этот раз подростки совершили нападение на конюха и унесли ружье. Такими вещами занимается уголовный розыск. Начальник горотдела Петр Петрович Налетов имел обыкновение высказываться кратко и энергично: - Суббота. В лесу люди. Как можно скорее найти лошадников. И главное, ружье. - Отберем. - Фомину розыск показался несложным. Мальчишки. Никуда не денутся. Лишь бы не перестреляли друг друга. Дежурный по отделу успел с утра пораньше передать сельским участковым инспекторам приметы угнанных лошадей и предупредить, что подростки, пока неизвестные, вооружены охотничьей "ижевкой". Фомин знал, что по деревням у людей свои давние счеты с угонщиками. Если кто-то их заметит и сообщит участковому, в добровольцах недостатка не будет, задержат и ружье отберут. "Но для этого, конечно, нужно, чтобы заметили", - размышлял он, спускаясь по лестнице во двор и направляясь в одноэтажный деревянный флигель, где помещалась инспекция по делам несовершеннолетних. В первой комнате флигеля с картинками на стенах, детскими книжками на полках и игрушками на ковре Фомин увидел двоих мальчишек лет семи. Вид самый запущенный, лица унылые и озлобленные, на столе - раскрытые тетрадки в косую линейку. Инспектор Нина Васильевна Вороханова стоит за спиной одного из мальчишек и выводит в его тетрадке шариковой ручкой "ма-ма". - Готовимся к первому сентября. Нина Васильевна вывела "ма-ма" во второй тетрадке и пригласила Фомина в комнату, служившую ей кабинетом, затем вернулась, заперла на ключ входную дверь, погрозила ключом еще более приунывшим мальчишкам: - Никуда не уйдете, пока я сама вас не отпущу! - Она плотно притворила за собой дверь кабинета и пояснила Фомину: - Все другие дети придут в первый класс, умея писать и считать. А у этих родители... - Она печально помолчала. - Вот готовлю их к школе. Получается, что некому, кроме милиции, научить писать "мама"... - По-моему, ты, Нина, занимаешься не своим прямым делом. - Фомин держался с ней, как опытный сотрудник с новичком. Вороханова только год работала инспектором по делам несовершеннолетних, а до этого была пионервожатой. - Твое дело, Нина, борьба с детской преступностью, главным образом предупреждение... - Вот я и предупреждаю! - Нина Васильевна полезла в ящик письменного стола, достала связку самодельных уздечек из веревок и проволоки. - Потому что многие беды с ребятами начинаются с того, что они плохо подготовлены к школе и сразу попадают в разряд тупарей, умственно недоразвитых. - Она взяла с этажерки и поставила перед Фоминым узкий ящик с картотекой. - А потом их начинают выгонять на уроках из класса. И никто не обременяет себя беспокойством, куда пойдет выгнанный ученик. А он, например, может пойти в раздевалку и там пошарить по карманам чужих пальто. Они тут у меня пишут откровенные признания, как стали на преступный путь. И довольно часто приходится читать, что человека выгнали из класса, он пошел болтаться по школе, заглянул в раздевалку или в пустой кабинет... Я бы навсегда запретила выгонять учеников из класса! - С этими словами Нина Васильевна вытащила из-за шкафа ружье, похожее на настоящее, с отполированным ложем и вороненым стволом. Фомин взял у нее ружье. - Да уж... Ты бы, наоборот, запирала своих учеников на ключ. Как этих... - Он кивнул в сторону комнаты, где двое томились над тетрадками, и принялся разглядывать ружье или, вернее, поджигушку - самопал. - Смотри-ка, растем технически. Даже подворонили ствол. Чья работа? - Одного апача. - Чья? Как ты сказала? - Есть такая компания лошадников. Они себя называют апачами. - Нина Васильевна подошла к висящей на стене самодельной карте Путятина, указала на правый верхний угол. - Апачи живут вот здесь, в Двудворицах. Фабричная конюшня у них под боком. И она считается их зоной действия. - Что, что? - Фомин отложил опасную самоделку и уставился на карту. - Какая зона? Кто ее отвел? - Коля, я тебе сейчас все объясню! - Нина Васильевна вооружилась школьной указкой. - Только ты не перебивай, я по порядку. У нас в Путятине действуют четыре компании лошадников. У каждой своя зона, другие лошадники туда не суются... Ну разве только Супа со своими может залезть на чужую территорию. - Супа? А это кто такой? - Коля, я же просила, не перебивай! Сейчас все поймешь. Компании лошадников объединились по месту жительства. - Она, как на уроке, объясняла и водила указкой по карте. - Про апачей ты уже знаешь, они живут в Двудворицах. В Крутышке своя компания. Еще одна вот здесь, в Париже. Четвертая - в микрорайоне. Теперь смотри, какие у них зоны действия. Значит, апачи угоняют лошадей из фабричной конюшни. Крутышка ходит в деревни за железную дорогу. Париж - в совхоз, там есть небольшие конюшни на отделениях. Зона лошадников из микрорайона - по Нелюшкинскому шоссе. - Полный порядок! - скептически заметил Фомин. - Учет у тебя налажен. Значит, на конюха совершили нападение апачи? Нина Васильевна положила указку, села за свой стол. - Нет, Коля, не они. Как хочешь, но на апачей не похоже. Они не могли напасть на сторожа. Апачи никогда не хулиганят, не загоняют лошадей, не рвут им губы проволокой, не бросают привязанными без воды и без корма. Слушая ее горячую речь в защиту апачей, Фомин пришел к выводу, что Нина Васильевна, пожалуй, слишком доверчива и мягкосердечна. Ведь сама только что выложила такой факт, дающий основания подозревать апачей. Надо будет ей показать на простом примере, насколько у нее не сходятся концы с концами. - Погоди, Нина, - перебил он. - Я тебе верю, что апачи не мучают лошадей. Но у одного из них ты отобрала самодельное огнестрельное оружие, из которого вполне можно с умыслом или без умысла убить человека. - Фомин повел рукой в сторону самопала. - Ты согласна, что это не детская игрушка, а оружие? Она кивнула: - Согласна. - Тогда будем рассуждать последовательно. Сначала он сделал самопал, а потом совершил нападение на сторожа, чтобы завладеть настоящим ружьем. Так? - Фомин был уверен, что Нина Васильевна опять согласится с его доводами, но она молчала. - Кстати, у кого ты отобрала самопал? - Он вытащил из кармана свою разбухшую записную книжку. - Имя, фамилия, адрес? - Витя Жигалов, ребята его зовут Чиба, улица Пушкина, дом двадцать. Но только я у него самопал не отбирала. Пожалуйста, запиши, Витя Жигалов принес свой самопал добровольно. Я с ним побеседовала, и он сразу принес. Ему вовсе не интересно стрелять, он любит мастерить. Обрати внимание на ствол, из самопала никогда не стреляли. Фомин тщательно обследовал стальную вороненую трубку, запаянную с одного конца, поколупал ногтем возле просверленного в трубке отверстия для засыпки пороха. Из самопала действительно ни разу не выстрелили. Для чего тогда было мастерить, да еще отделывать, воронить, как настоящее ружье? - Для красоты. Представь себе всадника в лунном освещении. Куда эффектней, если за плечами блеснет ствол ружья. У хулиганов - другой вкус. У них обрезы. Припрятанные под куртками. - Н-да... - протянул Фомин. - А как ты думаешь, ружье конюха годится для красоты? Он придвинул к себе картотеку и стал переписывать фамилии, имена и адреса лошадников из Двудвориц, так называемых апачей, с Костей Мусиным во главе, он же Костя-Джигит... Нина Васильевна продолжала с непонятным Фомину упрямством защищать эту компанию лошадников. По ее мнению, напасть на конюха могли лошадники из микрорайона. Они отличаются особой жестокостью к лошадям. В деревнях их ненавидят, но одинокие старухи из страха пускают в избы переночевать. Зимой, когда холодно. Главный у лошадников микрорайона Супа, Алексей Супрунов, недавно приехавший в Путятин. Супа связан с Бесом, Александром Безиным. Фактически компанией из микрорайона управляет Безин, а для вида - Супа. Если нападение на конюха совершили подростки из микрорайона, от них можно ожидать, что из "ижевки" сделают обрез. - Понятно... - Фомин помрачнел. - Но я все-таки начну с апачей, как ты их называешь. А ты тем временем поспрошай лошадников из других компаний, прощупай, что им известно о вчерашнем угоне. И никому не говори про ружье. Они не должны знать, что мы ищем оружие. Спрашивай только про лошадей. Старинное из красного кирпича здание конюшни находилось в дальнем углу фабричной территории, там имелись свои конные ворота, выходившие к реке. В давние времена фабрика держала до полусотни рабочих лошадей и еще выездных, для экипажей. Сейчас, по сведениям, полученным Фоминым, на балансе числилось семь лошадей, их использовали только для перевозок между цехами. А в ту пору, когда Фомин бегал к конюху дяде Егору за овсом для голубей, на фабричных лошадях еще ездили по городу и на станцию за мелким грузом. Зимой, в школьные каникулы, дядя Егор обвешивал тройку лошадей лентами и бубенцами, застилал сани ковром из директорского кабинета и катал по городу визжащих от радости детишек. Идучи фабричным двором, Фомин вспоминал, каких трудов ему стоило завоевать расположение дяди Егора. Прибежишь к нему, подождешь, поюлишь - только тогда даст скребок: "Ступай, почисть лошадок". Только лошадками называл, другого слова и знать не хотел. Поработаешь на совесть - отсыплет немножко овса. "Я из вас сделаю рабочий класс!" - говорил он путятинским голубятникам и всей прочей шушере. И не дай тебе бог однажды плохо вычистить стойло или раструсить сенцо. Больше ты для дяди Егора не человек. Летом, когда у школьников каникулы, фабричные лошади ходили вычищенные и расчесанные как не на всяком ипподроме. В шашечку даже расчесывали, как цирковых. Самым старательным помощникам дядя Егор в награду доверял купание лошадок в Путе. Он самолично отпирал три винтовых замка, нешироко растворял конные ворота. Тогда еще не водилось подростков-угонщиков. Дядя Егор боялся конокрадов-цыган. Ключи от трех винтовых замков он не доверял никому. Повернув за угол ткацкого цеха, Фомин прежде всего обратил внимание на конные ворота. Они были заложены двумя здоровенными брусьями. Конюха Фомин увидел возле конюшни, он сидел на лавочке, как, бывало, дядя Егор. Шилов Петр Николаевич. Исчерпывающие сведения о нем Фомин получил от своего старшего брата Виктора. Шилов работал в ткацком цехе наладчиком станков, вынужден был уйти по состоянию здоровья на более легкую работу, в конюхи. Женат, двое детей, уже взрослые, сын в армии, дочь уехала учиться. Последнее время стал попивать. - Здравствуйте, Петр Николаевич. - Фомин присел на дубовую колоду. Тут он, бывало, сиживал, приходя к дяде Егору. - Наше вам, Николай Палыч. А я уж заждался. - Конюх поморщился, осторожно потрогал перевязанную бинтом голову. - Болит... Пойду лягу. Расскажу вам и пойду... Шилов оказался ночью на конюшне случайно. Выпил в гостях у старого друга и забоялся идти домой. - Жена, знаете ли... Запилит! Я и решил соснуть в сенце. Вот тут и лег, - конюх показал на ворох сена у входа в конюшню. - В котором часу пришли за лошадьми, сказать не могу. Проснулся, вскочил, а сзади ка-а-ак саданут по затылку!.. Больше ничего не помню. Утром вроде бы просыпаюсь с похмелья, голова трещит. Где лошади? До затылка дотронулся и - боже ты мой! - в глазах круги. Побежал звонить участковому. Он приходит, я показываю ему пустую конюшню и вдруг вижу - нет ружья. Оно вон там висело, на гвозде. Участковый сразу построжал. Объяснил мне насчет ответственности за небрежное хранение оружия. Ну, думаю, влип... - Ружье казенное? - Мое. Документы в порядке, можете проверить, они дома лежат. - Ружье унесли с патронами? - Только ружье. Без патронов. Я его в ремонт сдавал - курок сбился. В четверг взял в мастерской, хотел отнести на квартиру, - конюх покашлял, - чтобы, значит, хранить по всем правилам, как зеницу ока. А в продмаг пиво привезли. Я занял очередь. Домой бежать далеко, отнес ружье в конюшню. - Вы помните хорошо, что повесили его в конюшне на этот именно гвоздь? - В пятницу утром висело. - Конюх опять поморщился, потрогал затылок. - Болит. Пойду лягу. А документы на ружье, если разрешите, жена принесет. - Да, конечно. "Крутит, - отметил про себя Фомин. - Участковый, что ли, напугал ответственностью за небрежное хранение?" Фомин знал, что при дяде Егоре конюшня на ночь не запиралась. А сейчас? Шилов пояснил, что и сейчас строжайше запрещено запирать лошадей на замок. Вдруг пожар? Не успеешь вывести, сгорят. Это правило, распространенное повсеместно, конечно, облегчало подросткам угон лошадей из деревенских конюшен. Но фабричная ведь находится на охраняемой территории. - Пройдемте к воротам, - предложил Фомин конюху. - Утром вы увидели их открытыми? - Взламывают! Я заколачиваю. Опять взламывают. Опять заколачиваю. - Понятно... Приблизившись к воротам, Фомин увидел нечто весьма любопытное. Нижний брус, вдвинутый в железные скобы, был приколочен к деревянным створкам новехонькими гвоздями с блестящими шляпками. И никаких ржавых следов от старых гвоздей, которыми, как уверяет Шилов, он "опять и опять" заколачивает ворота после каждого угона. А верхний брус? Фомин дотянулся, слегка толкнул брус и еле успел отскочить. Брус вырвался из железных скоб и тяжело грохнулся на землю. - Спокойно! - посоветовал Фомин конюху и вытащил зубами занозу из ладони. - Значит, заколачиваете и заколачиваете? Да вы сегодня первый раз вбили гвозди в брус. И сделали это потому, что пропало ружье и вы хотели ввести милицию в заблуждение, показать себя более ответственным человеком, чем вы есть на самом деле. А до сих пор лошадникам было нетрудно отодвигать брусья и открывать ворота. И вам было нетрудно восстанавливать всю вашу бутафорию. Я правильно объясняю? - Правильно. - Конюх вздохнул, осторожно потрогал затылок. - Вынужден был пойти на... как вы говорите, бутафорию. Обычно после угона я конные ворота не запираю. Старые лошади всегда возвращаются в свою конюшню. Устанавливаю, что все лошади на месте, и закладываю ворота. Лошади и теперь вернутся. Все шесть, в полном составе. - Шесть? - Фомин насторожился. - А седьмая? - Седьмая в длительной отлучке, вернется только зимой. - Конюх отчаянным жестом сдвинул бинт со лба на темя. - Я честно предупредил бухгалтерию, летом у меня штат неполный, выписывайте не на семь, а на шесть едоков. Они и слышать не хотят. Сказали: если в бумагах появится цифра "шесть", то менять ее на "семь" можно будет только при предъявлении документа о покупке новой лошади. Совсем меня запутали! - Не они, а вы их запутали, Шилов! - жестко сказал Фомин. - Но меня вам запутать не удастся. В бухгалтерию вы подаете отчеты на прокорм семи лошадей. Кому вы сбываете излишки овса? Надеюсь, вы не станете меня уверять, что делите порцию отсутствующей лошади между остальными? Кстати, когда она пропала и какие меры были вами приняты? В милицию сообщили? Конюх уцепился за последний вопрос: - Как же, сообщили. Конь рыжей масти, старый, кличка Вихрь, особая примета - на лбу белая отметина. Только попробуй найди его. Пока сам не придет... - И Шилов, явно увиливая от ответа на вопрос Фомина об излишках овса, стал изливать свое возмущение безобразным поведением коня по кличке Вихрь. Вихрь, в прошлом скромный и работящий конь, переродился в злостного тунеядца. Прошлой весной он ушел в бега, все лето шлялся неизвестно где, а похолодало - явился обратно в конюшню. Шилов поверил в чистосердечное раскаяние коня, не попрекнул ни единым злым словом. И чем же ответил Вихрь на человеческую доброту? Черной лошадиной неблагодарностью. Стоило солнышку пригреть, травке зазеленеть, он опять ударился в бега. Но ничего... Наступят холода, и конь-тунеядец приплетется с повинной. Пусть на этот раз не рассчитывает на снисхождение. Найдутся меры! Фомин не утаил своего недоверия к рассказу Шилова. - Значит, рыжий, с белой отметиной на лбу? - На всякий случай он записал приметы Вихря. - Вы не пытались его отыскать? Поймать не пробовали? - Вихря? Поймать? Он и близко к себе не подпустит. Я в прошлом году пробовал поймать. Не вышло. Даже Костя-Джигит... - Конюх осекся и умолк, отвел глаза. - Продолжайте! - потребовал Фомин. - И поясните, в каких отношениях вы состоите с упомянутым вами сейчас несовершеннолетним Константином Мусиным. Конюх поморщился и поднял было руку к затылку. - Не надо. - Фомин поглядел на конюха особым взглядом, которому долго учился. - Не надо симулировать, Петр Николаевич. Никто вас по затылку не стукал. Вы проспали и лошадей, и ружье. Снимайте бинт и выкладывайте все, что может помочь милиции побыстрее отыскать лошадников и отобрать у них ружье. Шилов со злостью сорвал бинт. - Проспал я, проспал! Утром, не прочухавшись, вызвал участкового. Хотя лошади и приходят, об угонах полагается сообщать. Я не сразу заметил, что ружья нет. Заметил, только когда пришел участковый. Он у нас законник, стал мне разъяснять: "Оружие в руках несовершеннолетних! Влетит тебе за небрежное хранение". С перепугу я и соврал, что на меня напали. Фомин вспомнил, как настойчиво твердила Нина Васильевна, что апачи не могли напасть на конюха. Они и в самом деле не напали. Но вполне могли похитить ружье. Хотя бы "для красоты", как она говорит. Конюх продолжал свои чистосердечные признания. С апачами у него налажено мирное сосуществование. Он пошел на это ради лошадей. Другие подростки мучают животных, а ребята из Двудвориц под влиянием конюха Шилова даже стали кормить угнанных лошадей. Поэтому нельзя считать, что овес, проданный апачам, уходит на сторону, он достается тем же фабричным лошадям. За овсом апачи заглядывают исключительно в дневное время, хотя, конечно, проникают на территорию фабрики через забор, а не через проходную. Чаще других конюху приходится иметь дело с Костей-Джигитом или с Бубой, фамилия которого конюху не известна, а зовут Андреем. "Бубенцов, - отметил про себя Фомин. Что у него в карточке? Отца нет, живет с мамой и бабушкой, в школе характеризуется отрицательно". - Когда они последний раз приходили к вам за овсом? - В пятницу. - Кто приходил? - Оба. Я еще, помню, удивился. Приходит сначала Костя, покупает десять кило. Через час Буба и тоже просит десять кило. - А ружье они могли увидеть? - Кто их знает? В конюшню заходили оба. "Видели, - подумал Фомин. - Один увидел, сказал другому, тот пришел удостовериться, что ружье все еще висит". С легким сердцем Фомин пошагал в Двудворицы. Костя Мусин, по прозвищу Костя-Джигит, и Андрей Бубенцов, по прозвищу Буба, проживали в знаменитом доме номер двадцать, Доме Пушкина, как его называли в Путятине. В какой-то послевоенный год железнодорожник, по фамилии Пушкин, обнаружил на станции невостребованный груз - ящики с деталями парковой скульптуры. Он открыл один из ящиков и увидел знакомую кудрявую голову. Железнодорожник писал во все концы - хозяева скульптуры так и не откликнулись. Тогда он перевез ящики в Двудворицы и смонтировал во дворе дома номер двадцать каменную садовую скамью и сидящего на ней Пушкина-лицеиста. Жильцы обсадили памятник березками, по праздникам стали приносить Пушкину цветы. Посторонним они всерьез говорили, что дому номер двадцать по случаю досталась скульптура работы самого Опекушина, который слепил Пушкина в Москве. Энергичная учительница литературы из Двудворицкой школы пыталась провести во дворе разъяснительную работу. "Не Опекушин у вас и вообще не оригинал, а массовая копия". Жильцы посоветовали литераторше обходить Дом Пушкина стороной. Слава памятника росла, молодожены приезжали сюда прямиком из Дворца бракосочетаний и возлагали к ногам Пушкина цветы. Войдя во двор, Фомин увидел в тени выросших берез на деревянной длинной лавочке стайку молодых мам, нарядных, причесанных и накрашенных, а перед ними - выставку детских колясок на вполне приличном международном уровне. - Коля! Фомин! - защебетали они наперебой. - Иди сюда! Правда, что на фабрике ночью конюха избили? И ружье украли! Ты кого подозреваешь? Неужели ребят из нашего дома? Что ты, Коля! Наши не могли! - Извините, - Фомин принял вид самый официальный и суровый. - Спешу. Как-нибудь потом. Посидим, посплетничаем. - Он ускорил шаг. Молодые мамы, сами того не зная, открыли Фомину его непростительный промах. "Я должен был сразу взять в расчет, что сенсационные новости распространяются по Путятину с чудовищной быстротой. А я предупредил Нину Васильевну, чтобы ни слова о ружье. Глупо темнить, если все знают..." У Бубенцовых Фомину открыла худая растрепанная женщина с папиросой в зубах. - Андрей дома? - Он показал ей удостоверение. - Мне надо с ним поговорить. - Я его мать. Проходите. - Она провела его в комнату, усадила за круглый стол, накрытый клеенкой. - Если не ошибаюсь, вы внук Фомина? Ваш дедушка помог покойному мужу получить эту квартиру... - Бубенцова вдавила докуренную папиросу в хрустальную пепельницу, взяла из пачки "Беломора" следующую, чиркнула спичкой. - Врачи настаивают, чтобы я бросила курить, мама и Андрей умоляют, а я не могу. Фомин обратил внимание, что ее тонкие нервные пальцы все время что-то сучат невидимое. Кадровая прядильщица. - А где же Андрей? - Он скоро придет. За перегородкой, разделявшей комнату на две, что-то звякнуло стеклянно. Бубенцова нервно оглянулась. - Простите, но вам вряд ли стоит ждать Андрея. Он вернется только к вечеру. Он уехал по грибы. - Ваш сын сегодня ночевал дома? - Разумеется. - Беспокойные пальцы ловили невидимую нитку. - А где же еще он мог ночевать? "Вот именно, где? - подумал Фомин. - Ее. кажется, тоже интересует, где ночевал Андрей. За перегородкой не он, а бабушка. Пьет свое лекарство. Из-за Андрея..." Ничего нет хуже, как говорить с матерями и бабушками о том, где были и что делали интересующие милицию люди. От матерей и бабушек никогда не дождешься правдивых и точных сведений. Сидят, комкают в руках платочки и врут, врут, врут... Святая материнская ложь. Послушать, так сынок днем сидит дома и читает хорошие книжки, а ночью сладко спит в своей постели. Или он вчера спозаранку уехал к дяде во Владимир, к тете в Архангельск и потому никак не мог участвовать во вчерашней драке, в краже, в нападении... Конечно, Фомин знал, как можно поймать на вранье мать и бабушку Андрея Бубенцова. Задать несколько вопросов матери, потом пройти за перегородку и задать те же самые вопросы бабушке. Ответы непременно окажутся разными. Одна скажет, что он ушел по грибы, другая будет уверять, что уехал кататься на велосипеде. Мать припомнит, что Андрей вчера допоздна сидел у телевизора, бабушка побожится, что он ходил в гости к товарищу. И тогда Фомин усадит их рядом и спросит: "Дорогие мои, как же вас понимать? Какие у вас самые серьезные причины меня обманывать?" Но что-то не хотелось ему применять нажитый опыт по части выяснения разных тайн в этой комнате. Возможно, еще придется сюда прийти с фактами в руках. А пока пускай радуются, что защитили, не выдали. Своим волнением они выдали вполне достаточно для начала. Из-за перегородки выплыла высокая старуха с суровым, властным лицом, дохнула на Фомина запахом валерьянки, подала фотографию в рамке, выпиленной лобзиком: - Вот он, наш Андрюша. Фотография оказалась расплывчатой, любительской. Фомину невольно вспомнился чудо-фотограф Женя Анкудинов. Уж он бы проявил на снимке "идею физиономии", как изволит выражаться Киселев. А тут что? Лохмы, расхристанная ковбойка, растерянная улыбка. Характера не видать. Зато обнаруживается характерная примета: справа, выше виска, волосы завихрились вверх, как говорится, теленок зализал. Держа в руках рамку с фотографией, Фомин окончательно уверился, что мать и бабушка не видели Андрея со вчерашнего вечера, а может, со вчерашнего утра, а может, и несколько дней. Они не находят себе места от тревоги, и это означает, что у них имеются основания бояться, не стряслось ли с ним нечто ужасное. Потому-то бабушка и показала сотруднику милиции фотографию своего ненаглядного Андрюши. Позаботилась, чтобы Фомин на всякий случай запомнил, как выглядит Андрей Бубенцов. Костю Мусина Фомин застал дома. Вождь апачей, смуглый и узкоглазый, с черными торчащими космами, ни капли не встревожился. Он сухо проинформировал Фомина, что родители и сестренка уехали по грибы. - А ты что же? - спросил Фомин. - А я стираю, - ответил вождь сквозь зубы. Фомин прошел следом за ним в кухню, обратив по пути внимание, что в комнате на обеденном столе разложены какие-то ведомости. Костин отец, бухгалтер, о педантичности которого в городе рассказывали легенды, взял на дом какую-то срочную работу, но душа грибника не утерпела, и он все же укатил, а Костю явно в наказание оставил дома. На кухне возле раковины перегруженно выла стиральная машина, в корыте, поставленном на два табурета, лежала гора замоченного белья, на газовой плите грелась в баке вода и клокотал в огромной кастрюле суп. - Нда-а, - посочувствовал Фомин. - Провинился, что ли, вчера? Вопрос остался без ответа. Вождь остановил машину, вытащил деревянными щипцами окутанное паром белье, загрузил новую партию. Фомин понял, что Костя Мусин вышел в вожди не на одном лишь внешнем сходстве с индейцем. Он скрытен и упрям. Фомин достал записную книжку. "Ладно, приступаем к делу". - В котором часу уехали родители? - Не помню. Я рано лег спать. В девять. Они еще были дома. - Тебе известно, что вчера были угнаны лошади из фабричной конюшни? Вождь пошуровал шумовкой в кастрюле с супом. - Известно. Услышал сегодня утром во дворе. - От кого? - Утром все знали. - А в доме знают, что лошадей из фабричной конюшни всегда угоняет твоя компания? - Знают. - Вождь усмехнулся. - В пятницу днем ты заходил в конюшню? - Заходил. - Где спрятал купленный овес? - В сарайке. - Сколько купил? - Десять кило. - А сколько купил Бубенцов? Что-то дрогнуло в невозмутимом индейском лице. Так, так... Мусин, оказывается, не знал, что после него у конюха побывал Бубенцов. А известно ли ему, что Бубенцов не ночевал дома? Но Костя уже оправился от минутной растерянности, на все вопросы отвечал твердо и упрямо, ничем себя больше не выдал. Про Бубенцова он ничего сказать не может, не виделся с ним ни вчера днем, ни сегодня утром. Про угон лошадей ничего не знает, кроме того, что услышал утром во дворе. Овес им куплен про запас, на всякий случай. Лежит в сарайке, можете проверить. Фомин вспомнил выставку колясок во дворе и решил пока не проверять сарайку. Похоже, что вождь апачей действительно не причастен ко вчерашнему угону. Родители не взяли его с собой по грибы за какое-то другое прегрешение, совершенное днем, а не поздно вечером. Но вот Бубенцов... Он может быть причастен. Костя говорил о Бубенцове с явной неприязнью. Не могло ли случиться так, что Бубенцов вышел из-под власти вождя, завел свою компанию и совершил самочинный угон? Фомин строго посоветовал Косте Мусину сидеть дома, никуда не отлучаться: он еще может понадобиться, - и отправился дальше по Двудворицам. Витя Жигалов тоже оказался дома. И родители у него тоже уехали по грибы. - Вчера, в половине восьмого, на машине, - сказал Витя. - У нас "Запорожец". - По этому немного хвастливому добавлению Фомин понял, что Витя человек открытый, не то что Костя Мусин. Юного техника Фомин застал, казалось бы, за хорошим делом: Витя мастерил электрогитару. На вопрос о самопале Витя пренебрежительно отмахнулся. Самопалы пройденный этап, сейчас в моде вокально-инструментальные ансамбли. Инструменты и радиоусилители стоят дорого, приходится соображать самим. Фомин вспомнил, как зимой ему пришлось искать похитителей тракторного пускача. Оказалось, пускач утащили подростки, затеявшие соорудить самодельный снегоход. В пору, когда Фомин был мальчишкой, мастеровитость считалась за гарантию от всякой порчи, от хулиганства, воровства и пьянства. "А теперь что-то в жизни сместилось, - размышлял он, оглядывая исподволь рабочий стол юного техника Вити Жигалова. - Позапрошлой ночью кто-то срезал трубку телефона-автомата возле продмага на улице Лассаля. Кому-то понадобились дефицитные детали. Не Вите ли? Нет, у него на столе телефонных деталек не видать". Витя Жигалов в одно слово с вождем заявил, что лег спать в девять часов, об угоне услышал утром во дворе, от кого - не помнит, утром все знали. "Ай да Мусин! - отметил про себя Фомин. - Держит своих индейцев в струне". - Лег, значит, в девять? - переспросил он благодушно. - И про угон услышал утром во дворе? Так, так... - Фомин покивал, как бы одобряя правдивость юного техника, и вдруг резко переменил тон: - А что еще велел тебе говорить Костя-Джигит? Витя испуганно заморгал: - Больше ничего не велел. - Ты с Бубенцовым дружишь? - Да ну его! Он чокнутый. - А Мусин какой? Витя покраснел, зашарил глазами по столу. - Что ищешь? - Отвертку. - Она у тебя в руке! Витя окончательно растерялся. Остальное было делом техники. Фомин узнал, что апачи собирались в пятницу вечером покататься. Пришли, а конюшня пустая, на дверях записка с ругательными словами. Подписи нет, но и так ясно: лошадей угнали старые враги апачей, лошадники из микрорайона. - Не верите мне, что лошадей уже не было, спросите у Вовки Дьякова или у Мишки Курочкина, у Тольки Голубева... - Простодушный Витя ссылался, конечно, на тех, кто ходил в тот вечер на фабричную конюшню. А про ружье, как выяснилось, он ничегошеньки не знал. Чтобы не подводить доверчивого мальчишку, Фомин не пошел сразу к тем, кто был вчера с Костей-Джигитом в конюшне. Он сначала понаведался кое к кому из списка апачей, полученного от Нины Васильевны. Оказалось, и эти ребята знают в подробностях о вчерашнем происшествии. Из тех, о ком проболтался Витя, Вовки Дьякова дома не было, а Миша Курочкин и Толя Голубев показали то же, что и Витя Жигалов. Никто из ребят ружья в конюшне не видел. "Нина права, ружье унесли ребята из компании Лешки Супрунова. Правда, и они не нападали на конюха. Зато могли совершить угон для вида, а на самом деле приходили специально за ружьем". Фомин вспомнил рассказ Шилова. Конюх занял очередь за пивом и побежал отнести ружье. Наверняка даже объявил во всеуслышание, что скоро вернется, только отнесет ружье в конюшню. Кто мог это слышать? Очень многие. Компания Супрунова - Супы, - которой фактически руководит Александр Безин, по прозвищу Бес, могла прийти специально за ружьем. Но тогда зачем они оставили улику - ругательную записку? И вообще, зачем угоняли лошадей? Конюх спал, можно было спокойно взять ружье и уйти. "Везет мне на дела, которые из простейших превращаются в сложные и запутанные", - сокрушался Фомин, возвращаясь в горотдел. III Что-то большое и темное приближалось из глубины березового леса. Лось? - Володя вгляделся. Нет, не он. Меж берез неслышной поступью пробирался гнедой конь. Володя, сам не зная для чего пошел следом за ним. Конь вывел Володю к просторной лесной поляне. Посередке трава росла повыше и погуще, там, должно быть, прятался небольшой бочажок. Володя снял с плеч тяжелый, почти доверху полный пестерь на широких брезентовых лямках, присел на пень у края поляны. Гнедой хрупал траву возле бочажка, тревожно прядал ушами и пофыркивал. Володя полез в карман старого плаща, достал свой припас, завернутый в тряпицу. Презрения достойны те, кто тащит с собой на природу пакеты с бутербродами, бутылки с лимонадом, консервы!.. Настоящий грибник предпочитает всем яствам горбушку черного хлеба, посыпанную солью, и никогда не заворачивает ее в бумагу, только в холщовую тряпицу. Такие горбушки, навалявшись в кармане, делаются еще вкуснее. И запивать их надо хрустальной водой из лесного ключа. Володя отломил кусочек, бросил в рот. Пища богов! Он быстро умял половину горбушки и только тогда спохватился: "Что же я один ем! Надо и его угостить". Он поднялся с пенька и направился к гнедому. Кажется, лошадям подносят хлеб на раскрытой ладони? Володя приостановился в сомнении. Ему никогда не приходилось водить близкое знакомство с деревенскими сивками и саврасками. С фаворитами скачек тоже. Опасливо поглядывая на гнедого, Володя не трогался с места. "Еще лягнет своим тяжеленным копытом! Я для него совершенно чужой. Может, я подбираюсь с подлыми мыслишками. А у него вон какие зубы. Возьмет да и тяпнет. И вообще, почему он шастает один по лесу, а не пасется в дружной лошадиной компании? Подозрительно!" Володя огляделся по сторонам и обнаружил, что на поляне этим летом косили. Круг пожухлой травы остался, очевидно, от копешки сена. А вот и след тележных колес. Кто же тут косил. Лесник? Навряд ли. Он выбрал бы себе покос ближе к Ермакову, где лесничество. А из Дебри косить некому. Там сейчас остались только три старухи, они коров не держат. Но у них, кажется, есть коза? Володе вспомнилась строптивая коза Дуня, которую он держал, когда Танька была маленькой. Интересно, почем теперь воз сена? Володя досадливо помотал головой, отгоняя нелепый вопрос. "Мне дела нет, почем нынче сено, и мне все равно, кто тут косил! Есть загадки поинтересней! Например, та, недавняя, с кладом..." Клад, найденный при сносе старого дома на улице Володарского, наделал шума на весь Путятин. Заметка про клад даже попала в московские газеты. Нашел его бульдозерист. Развалил громадную печь, и из кирпичей выкатилась круглая жестяная банка. Ни золота, ни серебра в ней не оказалось. В банку были упрятаны туго свернутые дореволюционные бумажные деньги, двадцать тысяч желтыми сторублевками с портретом Екатерины II. Бульдозерист сдал свою находку в милицию, а Фомин преподнес банку Володе в тот самый вечер, когда они вспоминали закончившееся дело Горелова и Володя узнал о предстоящей свадьбе Фомина и Валентины Петровны. "Вот тебе для развития дедукции" - сказал Фомин. На другое утро Володя уже рылся в старых газетах, переплетенных в пудовые книжищи. "Есть! Нашел!" 1905 год, ноябрь. Заметка об ограблении кассира. Неизвестные лица в черных масках. Полиция полагает, что совершена революционная экспроприация, деньги пойдут на приобретение револьверов для рабочей дружины. Володя знал, кого можно расспросить о подробностях давнего ограбления. Деда Фомина. Он, конечно, был тогда мальчишкой, с ним в боевой дружине важными секретами не делились, но ходили же по городу какие-то слухи. Дед обрадовался, увидев Володю. Он стал уже совсем плох, но лечь в больницу отказался. По утрам внуки - Николай и Виктор - переносили его на руках из постели в стоящее у окна старинное вольтеровское кресло, доставшееся Фоминым при распродаже кубринского имущества. Месяц спустя Володя шел перед гробом, обитым кумачом, и нес на красной подушечке орден Ленина, вспоминая свою последнюю встречу с Колькиным дедом. Какая ясная память до самого конца жизни! "Темное дело, по городу чего только не болтали, - рассказывал ему дед Фомин. - По этому случаю руководители стачки созвали митинг в Народном доме и объявили, что рабочий класс Путятина к ограблению непричастен. Я своими ушами слышал. А уже после революции к нам на юбилей стачки приехал Михаил Васильевич Фрунзе, товарищ Арсений, он у нас бывал в пятом году. Собрались участники стачки, стали вспоминать митинги за Путей, сражения с казаками. И про ограбление заспорили - чьих рук дело. Кто говорит, что жандармы устроили провокацию, чтобы засудить кого-нибудь из рабочих, но не сумели подстроить веские улики. Кто доказывает, что кассира ограбили эсеры и действительно собирались купить на эти деньги оружие, но кто-то их надул, деньги пропали зря. Однако большинство участников стачки стояло на том, что под видом экспроприаторов-революционеров действовали обыкновенные грабители. Такие случаи были тогда не в редкость". "Но что же случилось с грабителями после нападения на кассира? - размышлял Володя, возвращаясь от Фомина. - Почему все двадцать тысяч остались в целости? Что им помешало поделить добычу?" Казалось, он зашел в тупик. И тут вдруг Володю осенила мысль. Несомненно, гениальная! Он кинулся в городской архив: "Где могут быть записаны фамилии тогдашних домовладельцев?" Чихая от пыли, Володя целую неделю рылся в старых бумагах. Наконец он натолкнулся на переписку городского архитектора с домовладельцами по поводу самовольных пристроек. Архивный гулкий подвал огласился торжествующим хохотом. Вот, оказывается, кому принадлежал дом с кладом, замурованным в печку! Фамилия, имя, отчество - все сходится. Не было, значит, нападения! Не было неизвестных в масках! Кассир симулировал грабеж, запрятал деньги и стал ждать срока давности. "Но не так уж долго пришлось ему ждать. Грянула революция, и деньги с портретом Екатерины II обратились в ничто", - писал Володя в очерке "Клад", опубликованном городской газетой. Номер с его очерком Ольга Порфирьевна - она тогда еще не ушла на пенсию - распорядилась поместить под стекло и вывесить в историческом зале музея. Рядом в витрине выставили жестяную банку, набитую царскими деньгами. Путятинцы толпами шли в музей, город наконец-то узнал о своем выдающемся детективе. ...Нетерпеливое пофыркивание возвратило Володю на лесную поляну. Конь чуял запах хлеба, раздувал ноздри и грустно глядел на Володю крупными лиловыми глазами: "Ну что же ты?" Володя мобилизовал всю свою волю, раскрыл ладонь с горбушкой, шагнул вперед. Гнедой тотчас отступил - тоже на шаг. Володя занес ногу, но не шагнул, замер неподвижно - конь озадаченно переступил копытами. - Ты что? Не доверяешь? При звуке человеческого голоса, конь передернулся, будто припомнил что-то малоприятное. - Ну, как знаешь. Володя положил хлеб наземь, попятился. Гнедой не тронулся с места. - Не стесняйся! Ешь! - крикнул Володя, отойдя к краю поляны. Конь взмахнул хвостом, приблизился к хлебу, подобрал соленую горбушку мягкими губами и принялся жевать. На грустной длинной морде выразилось удовольствие. - Извини, брат, что мало! - крикнул Володя, влезая в лямки пестеря. - Я не знал, что мы встретимся! Пора было возвращаться домой. А по пути можно заглянуть в Дебрь. Возле деревушки есть дивное место для белого гриба. Володя ревниво относился к своему положению в городской иерархии грибников. Пожалуй, лишь несколько неутомимых дедов и проворных старух приносили белых больше, чем он. В грибной охоте не выедешь на одном везении. Это тебе не рыбалка, где торжествуют удачники вроде Фомина. Наблюдательность и еще раз наблюдательность! Профан рыщет под деревьями в поисках гриба, а истинный знаток не высматривает везде, он ищет грибное место и там спокойненько, аккуратненько занимается сбором. Эту науку Володя усвоил с малых лет. На нем лежала обязанность запасти на всю зиму сушеных и соленых, да еще он подрабатывал в сезон до ста рублей, сдавая грибы на приемный пункт. И сейчас при его музейной зарплате Володю выручали грибы. Из сушеных - суп, соленые хороши с картошкой. И Таньке с Сашей можно послать. Грибы в подарок - питательно и не обидно для их гордости. Володя поправил на плечах брезентовые лямки и пошагал неторной лесной дорогой по следу тележных колес, глубокому и черному на заболоченных низинках и еле заметному на сухих участках дороги. Колесный след вывел Володю к заброшенной деревушке. Дебрь и в лучшие свои времена не была большой и многолюдной. Теперь лес забирал обратно все, что у него когда-то отвоевали люди. Кустарник заселил огороды и подступил к заколоченным домам, на стенах полуразрушенной церкви выросли березки, сады одичали, и забредавшие в Дебрь мальчишки уже не соблазнялись отсутствием хозяев - яблоки стали мелкими и горькими. Но три избы наперекор всеобщему запустению бойко посверкивали промытыми окошками, на подоконниках пышно цвела алая герань, соцветия глядели на улицу, будто там все оставалось по-прежнему и есть кому порадоваться красоте. Три старухи наотрез отказались покинуть свои избы, как ни прельщал их сельсовет комнатами в новом доме с водопроводом и отоплением. Одна из старух доводилась дальней родней сторожихе музея тете Дене. Володя, если случалось забрести в деревушку, непременно передавал дебринской Анютке поклон от тети Дены и уносил из Дебри ответный поклон тетке Денисии. Последние жительницы деревушки рассказывали ему о своей войне с сельсоветом. Неперспективную Дебрь оставили без электричества - старухи отыскали в чуланах керосиновые лампы и запаслись керосином. Сельсовет перестал присылать по весне тракториста для вспашки огородов - три подружки стали нанимать пьяницу Жижина, работавшего на ферме пастухом и имевшего в своем распоряжении лошадь. Сельсоветчики решили применить крутые меры, не снабжать Дебрь хлебом, нечего гонять туда продавца ради трех покупательниц. Напрасные надежды! Три подружки явились на почту и выписали каждая по газете. Никуда не денешься, в Дебрь каждый день катит почтальон, а трудно ли вместе с почтой прихватить для старух хлеба и еще что-нибудь из продуктов! Летом почтальон ездит в Дебрь на велосипеде, а зимой сельсоветчики, кляня упрямых старух, предоставляют в его распоряжение ту самую лошаденку, на которой летом пасет колхозное стадо Жижин. Машины не могут добраться до Дебри ни летом, ни зимой. Но кто же все-таки пробился сюда недавно? Да еще на легковой? Володя не верил своим глазам: свежий четкий след автомобильных шин лег вдоль улицы, изничтожив колею загадочной телеги. Уж не приезжал ли кто-то опять с новыми мерами против последних жительниц деревушки? Володя прибавил шагу. Подойдя ближе к избе дебринской Анютки, он услышал громкий мужской голос. Так и есть! Новое гонение! Володя наклонился к окошку. В глаза ударило голубое сияние. "Телевизор! Как я сразу не догадался! Старухи изловчились добыть телевизор, работающий на батарейках! Чихали они теперь на отсутствие электричества!.." По голосу ведущего Володя узнал, что подружки смотрят популярную передачу "Очевидное - невероятное". Однако как неприятен голос современного всезнайки, когда он звучит не в комнате с удобными креслами, а на природе, в лесу... Володя потопал сапогами на крыльце, чтобы предупредить хозяйку, и вошел. Увы! Там, где исправно работает телевизор, уже нет места человеческому общению! "Вам привет от тети Дены". - "И ей от меня поклон". Вот и вся беседа! Володя видел, что старухи страдают от того, что не могут поговорить с гостем. Не так-то много к ним забредало гостей! Однако никаких нету сил оторваться от голубого экрана, прилепил он их к себе, как клейкая бумага. Володя поспешил ретироваться, чтобы не доставлять старухам страдание. С крыльца избы дебринской Анютки Володя заметил, что напротив в церкви настежь распахнуты двери. По степени разрушения эта церковь XX века далеко опередила самые древние в окрестностях памятники архитектуры. Ее построил накануне революции богатый лесопромышленник, намеревавшийся прочно обосноваться в Дебри. Причем не удержался и своровал даже на собственном богоугодном деянии. Кирпич и железо купил самого низкого качества, иконы приобрел оптом и за гроши. Вскоре после закрытия церкви купол рухнул и разнес в щепы иконостас, дожди размочили стены, и с них поотлетала штукатурка. Войдя в церковь, Володя зябко поежился. Несмотря на открытое небо над головой, тут стоял могильный хлад. Под ногами хрустели щепки, крошилась штукатурка, возле амвона чернел след костра. Красть тут уже давно было нечего. Но кто-то все же хаживал через груды мусора к узкому ходу на колокольню. Володя поставил пестерь и полез вверх по искрошившимся кирпичным ступеням. Вокруг колокольни метались стрижи. Володя увидел обрывок цепи на железной балке, ухватился и опасливо глянул вниз - высоты он боялся. Перед глазами все поплыло, закружилось, но Володя не отступил. Наконец картина внизу прояснилась. Деревня выглядела с высоты еще более заброшенной, крыши зияли черными провалами, кустарник и бурьян казались непроходимыми. Ну а как там избы трех подружек? Тоже с прохудившимися крышами... Зато огороды за избами!.. Володя присвистнул от удивления. Уж он-то знал, что такое вскопать, посадить, прополоть, окучить. А тут у каждой соток по шесть. И картошка, и капуста, и морковь, и лук. Неужели сами со всем управляются? И тут Володе бросилось в глаза что-то блескучее. Прозрачная пленка. Ею прикрыт здоровенный стог сена за скотным двором заброшенной усадьбы. "Однако, - подумал Володя, - как укромно поставлен стог. С улицы не углядишь, только сверху. Похоже, что, кроме трех старух, тут появился еще кто-то. Ну и хорошо. Крепче будут держаться". Через час с полным доверху пестерем Володя вышел к шоссе неподалеку от Медвежьего оврага. Обычай грибников требовал пересортировки дневной добычи. Володя откладывал в сторону грибы с наиболее ярко выраженным характером. "Сущность всякой красоты в соответствии своему назначению", - утверждает Джакомо Леопарди. Грибы должны смотреться не как натюрморт, не как фрукты на блюде, а как живая жизнь леса. Он выложил сверху лучшие грибы, добавил в качестве последнего штриха веточку дуба с тройкой желудей и отошел полюбоваться. Кажется, удалось! Возле моста через Медвежий овраг на обочине маячила унылая фигура в нейлоновой желтой куртке с капюшоном. Поза выдавала долгие и безнадежные попытки перехватить машину. Но кто же нынче ездит пустой! Володя прикинул, что можно встать за поворотом и опередить желтого, но тут же отогнал неблагородную мысль. На хруст Володиных шагов из желтого нейлона высунулась черная борода. - А-а... Мыслитель! Привет! Толя, верный оруженосец босса Юры. Встреча с ним не могла доставить Володе никакой радости. В памяти тотчас всплыли досадные промахи первого расследования, ошибка с двумя копиями "Девушки в турецкой шали". - Рад тебя видеть! - Толя держался как закадычный приятель, начисто забыл издевательский спектакль, подстроенный Володе боссом Юрой. - Да брось ты пыжиться! Перед тобой человек в несчастье! Володя смягчился и выслушал горестный рассказ. Приличные интеллигентные люди проводят трудовой отпуск на лоне природы. Разбили палатки, удят рыбу, собирают грибы, все тихо, мирно. И что же? Сегодня утром просыпаются и видят - у "Жигулей" продырявлены все четыре шины, "Жигули" сидят осями на земле. Кто? Зачем? Как подкрался? Ведь с интеллигентами прибыл на отдых Ральф, московская знаменитость, золотой медалист, он щенком стоил пятьсот рублей... Впору думать, что шины пропорол леший или какая-нибудь лесная кикимора. - Или кто-то из своих, - заметил Володя. - Да ты что! Интеллигентные люди. Все чисты как стеклышко, народ проверенный. Володя хотел спросить, на чем проверенный, но промолчал. - Слушай! - Толя состроил жалобную мину. - Я им нахвалил ваши места. И теперь вроде бы я во всем виноват, мне и шины чинить. А ты думаешь, легко в лесных условиях размонтировать, вулканизировать?.. Говорят, у вас в городе частник есть, мастер на все руки. Ты, случайно, адреса не знаешь? Володя поколебался, но все же назвал Толе адрес тети Дены. Впрочем, в Путятине первый же встречный направил бы Толю именно туда, к неблагодарному родственнику тети Дены. Мимо них изредка проносились битком набитые "Жигули", "Москвичи" и "Запорожцы". Виктор Фомин увидел Володю, притормозил - "Как-нибудь потеснимся!" - но Володя не мог уехать, бросив несчастного Толю на произвол судьбы. Не скоро они дождались в этот субботний день идущего в город грузовика. Выбежали на асфальт, замахали руками. Тяжелый голубой ЗИЛ на полном ходу пролетел мимо. И вдруг остановился, дал задний ход. - Я тебя не сразу узнал! - Из кабины выскочил улыбающийся Куприянов. - Как жизнь молодая? Нога не болит? - Он вытащил из кармана куртки какие-то бумажки. - А я в колхоз ездил. Мы им в порядке шефства движок отремонтировали, вот отвез... Проверь, документы в порядке. А то ты еще подумаешь... Володя покраснел. - Вы совершенно напрасно. Я ничего не думаю. То есть не думаю ничего плохого. Я только подумал, что, может, вы согласитесь помочь... Толя его перебил и стал сам рассказывать о проколотых шинах. - Лошадники! Больше некому! - Куприянов в сердцах выругался. - Поймать бы да крапивой по голому заду. Хулиганы! Я их вчера вечером согнал с шоссе. Скачут по асфальту как бешеные. Вот здесь где-то и согнал, перед мостом. Совести нет. Лошади за день уработались, им отдых положен... - А верно! - заметил Толя. - Вечером какие-то ребята возле нас околачивались. С лошадьми. Володя уже слышал мельком о новом увлечении путятинских подростков. Надо будет расспросить Ваську. Уж он-то знает. Куприянов велел Толе лезть в кузов, а Володю хотел усадить рядом с собой в кабину, но Володя отверг все привилегии и полез за Толей в кузов. Грузный ЗИЛ медленно полз по узкой лесной дороге, переваливаясь по-утиному с боку на бок. Ветки хлестали по кабине и по бортам, Володе и Толе пришлось улечься на дно кузова, но и здесь их доставали зеленые лапы. Перед болотом Куприянов остановил машину, вышел прогуляться по старой осевшей гати: выдержит ли она тяжесть ЗИЛа? Гать выдержала, но еле-еле. Толя нашел для своих друзей прекрасное место на берегу Пути. Среди зелени эффектно выглядели оранжево-синие палатки, полосатые шезлонги, раскладной столик с крышкой из красного пластика, такие же стулья, но ярче всего сияли "Жигули" цвета яичного желтка. "Богато живут", - отметил про себя Володя. Навстречу выбежал обрадованно долговязый очкарик в студенческой зеленой куртке. - Ну наконец-то! - крикнул он. Не спеша подошел седой мужчина в джинсах и толстом свитере, молодо улыбнулся: - Спасибо, товарищи! Прекрасно понимаю, как вам не хотелось сюда ехать! - Он долго тряс руку Куприянова, а затем и Володя ощутил его крепкое рукопожатие и внимательный взгляд: а ты что за птица? Третьим показался из палатки заспанный толстяк в красном тренировочном костюме, заворчал на Толю: - Тебя за смертью посылать! Володя понял, что "Жигули" принадлежат толстяку. Едучи сюда, он полагал, что увидит босса Юру, но его в этой компании не оказалось. Впрочем, он и не подходил к ней. Серьезные люди, очевидно техническая интеллигенция. Даже странно, откуда у примитивного Толи такие друзья. Желтые "Жигули" стояли на деревянных чурбаках, колеса валялись рядом. Володя попытался запустить мизинец в еле заметное отверстие. Не лезет! А любопытно, чем же продырявили? Он подозвал Куприянова. - Первый раз вижу такие проколы, - заявил Куприянов, внимательно осмотрев все четыре шины. Володя приблизил нос к отверстию. - Вроде бы пахнет горелой резиной. - И оглянулся на седого. Тот улыбался. - Не верите? - Мне нравится ваша любознательность, - сказал седой. - Простите, вы кто по специальности? - Историк. А вы? - Металлург. И мои друзья тоже. "Я угадал! - отметил про себя Володя. - Техническая интеллигенция". Новые друзья Толи произвели на него самое приятное впечатление. Однако, когда стали грузить колеса, Володино впечатление несколько переменилось. Все трое командовали Толей уж очень по-хозяйски, свысока, словно бы наняли к себе в услужение. Даже у очкарика в студенческой куртке прорывалось этакое властное покрикивание. "Бедный Толя! Ему на роду написано состоять при ком-нибудь на подхвате. И все-таки интеллигентные люди не должны так подчеркивать его положение в своей компании. Будь даже они все докторами наук. Это не интеллигентно. Это стиль современной интеллектуальной элиты, дипломированного мещанства..." Володя демонстративно полез в кузов, чтобы помочь Толе. По дороге он не стал расспрашивать Толю, где и как тот обзавелся такими важными знакомыми. Толя сам рассказал, что долговязый очкарик в студенческой куртке его двоюродный брат Кирилл. - Забыл, как сшибал у меня пятерки перед стипендией, - пожаловался Толя. Слева показались корпуса нового больничного городка, под колесами загудел мост через Путю. Окошки Посада пламенели в лучах заходящего солнца. Алым светом были облиты купола монастыря и крепостная стена. - Остановите у Лассаля, - попросил Володя. - Я дойду пешком. Куприянов пропустил его просьбу мимо ушей и с ветерком домчал до самого дома. Из калитки высунулся с таинственным видом Васька Петухов. - Владимир Алексаныч! Вас один человек дожидается! По важному и неотложному делу! Володя не спеша прошел в дом, вымыл руки, переоделся, причесался. Все проделал в своем обычном темпе. Спенсер говорил, что самообладание, как и все качества, развивается через упражнение. Васька нетерпеливо подпрыгивал, но Володя еще немного потянул время - переложил книгу с места на место, поправил завернувшийся половик и только тогда разрешил себе выйти в палисадник. Под сиренью за пятигранным столом сидел подросток, поразительно похожий на индейца. Смуглое лицо, черные жесткие космы, узкие глаза. - Кто это? - Володя строго поглядел на Ваську. - Костя-Джигит! Так произносятся самые знаменитые имена. Например: "Владислав Третьяк!" - Очень приятно! - Володя слегка поклонился. - Вы ко мне по делу? Слушаю. Подросток встал, пригладил ладонью индейские космы. - Уважаемый Владимир Александрович! Мы хотим обратиться к вам за помощью. Нам известно, что вы умеете распутывать самые таинственные преступления. - Подросток запнулся, достал из кармана сложенный тетрадный листок, развернул, пробежал глазами и опять сложил. - Вы, Владимир Александрович, проницательны, как комиссар Мегрэ... Володя все больше недоумевал: "Куда он клонит? Уж не собирается ли кто прибегнуть к моим услугам? Нет, чепуха, игра фантазии. Юный знаток западной детективной литературы явился, чтобы пригласить меня на читательскую конференцию в детскую библиотеку..." Подросток, похожий на индейца, заметил Володину улыбку, скомкал заранее сочиненную речь. - Мы пробовали сами. Не получается. - Кто это "мы"? - спросил Володя. - Апачи. - Костя-Джигит у них вождь! - вставил Васька. - Он их знаете как муштрует! Вождь нахмурился: - Я не муштрую. Я добиваюсь порядка и дисциплины. - Понятно, - проронил Володя, еще ни бельмеса не смысля. - Так что же случилось у апачей, входящих, если я не ошибаюсь, в группу атапасков? Эрудиция нередко выручала Володю. И сейчас "группа атапасков" произвела впечатление. - Предательство! - сурово произнес подросток. - Кто-то из наших выдает Бесу секретные данные. Вчера вечером я окончательно убедился. - Бес?.. - Володя несколько раз повторил про себя прозвище некоего врага апачей: "Кто такой Бес? Какие секретные данные? И что произошло вчера вечером?" Васька изнывал от желания выложить кучу сведений, но Володя предостерегающе поднял руку. - Погоди, не мельтеши. Дай подумать... Ему было над чем поразмыслить! Взрослому человеку, директору музея, предложили принять участие в детской игре. "Я их, конечно, поблагодарю за доверие. Однако ловить вместе с ними шпиона?.." И тут в памяти всплыла старая голубятня в Посаде, столпившиеся мальчишки. Колька Фомин вылезает из низкой дверцы, весь в пуху и голубином помете, обводит собравшихся заплаканными глазами, потом смотрит на одного, на Петьку Кошелева: "Ты". Петька сразу начинает вопить, размазывать слезы с соплями, хотя его еще никто пальцем не тронул. Потом ему, конечно, врезали как надо. Петька действительно оказался шпионом и предателем, он помог известному в Путятине голубятнику-барыге дяде Жоре выкрасть лучших Колькиных голубей. "Зачем он это сделал? Как ему теперь ходить по земле?" Володя сильнее переживал Петькино предательство, чем сам Петька, - тот ходил себе по земле вихляющейся походкой, клянчил у ребят конфеты и курево, липнул к играющим в футбол. И однажды Володя увидел, что Петька как ни в чем не бывало гоняет со всеми мяч, а потом увидел, что Петька приятельски положил лапу на Колькино плечо. Вот тогда-то Володя понял, что Петька настоящий, лишенный совести предатель. Появилось желание незаметно наблюдать за ним. Но вскоре Кошелевы продали дом и уехали. Петькина дальнейшая судьба осталась для Володи неизвестной. Может быть, на новом месте Петька смог начать новую, честную жизнь? Володя надеялся, что произошло именно так. И вот теперь, годы спустя, он вновь сталкивается с мальчишечьим предательством. "Человек, который предал друзей... Если, конечно, вождь апачей не выдумывает! Я не могу уйти сейчас в сторону, отказаться..." Краем глаза Володя видел, как Васька надувает щеки, подмигивает вождю апачей: мол, видал! Умственная работа! "И потом, что значит игра? - продолжал философствовать Володя. - Сама жизнь порой не так серьезна и не так много требует от человека, как детская игра. Особенно классическая, в традициях народа. Прятки, например, или лапта. "Ножички", "казаки-разбойники". И - не будем обижать девочек - "дочки-матери". А классические солдатики?! В солдатиков играют мальчишки и слушатели военных академий. Каждая игра родилась на свет не случайно, она готовит ко всем трудностям жизни. И как она проявляет человеческий характер со всеми его достоинствами и недостатками! Сразу видно, кто храбр и кто трусоват, кто надежен и кто способен подвести, кто добр и кто жесток". Володе вспомнились собственные испытания. В "двенадцать палочек" случалось водить и два и три дня. В "ножички" он играл исключительно несчастливо. А иной раз те же "ножички" назывались по-другому - "кол". Удачливые соперники лупят по колу, загоняют глубоко в землю. А тебе - тащить его зубами. Унизительно? Да! Но не позорно. Позор - испугаться и сбежать от унижения, не отводить, не вытащить кол... "Я многим обязан детской игре, в том числе и такой, как "кол", которую, как считает мой любимый писатель Виктор Астафьев, придумали еще пещерные дети. Сейчас люди стали путать, где игра, а где спорт. Хотя это совершенно разные вещи. В спорте все рассчитано на секунды, метры, очки. Игра широка и многосложна, как сама жизнь. В ней возможен и подвиг, и... измена. Лидеров выбирает она сама, а не учитель и не тренер. Попробуй поставь маткой в лапте старосту класса!.. Как много теряют нынешние ребята от того, что "вышли из моды" лапта, прятки, чехарда. Бассейн или фигурное катание не дают им того, что получали прежние поколения от своих незатейливых игр. Но если (так... Если так, то апачи - явление положительное! Игра в индейцев. Классическая игра русских интеллигентных мальчиков. У Чехова есть рассказ о двух гимназистах, которые собирались бежать в Америку..." Васька, зорко наблюдавший за Володей, уловил, что решение принято, и восторженно вскричал: - Полный отпад! - Свои самые сильные чувства он, увы, выражал с помощью модного жаргонного слова. Володя нахмурился, и Васька тотчас перевел возглас на русский язык. - Очень хорошо, Владимир Алексаныч! - Только никакой болтовни, - предупредил Володя. - Иначе я прекращаю. Вождь апачей молча достал из-за пазухи потрепанный блокнот в картонных корочках, положил перед Володей на стол. Володя взял блокнот. На первых двух страницах он обнаружил список апачей. Дьяк, Рыжий, Буба, Кура, Колобок, Снегурка, Чапа... Обыкновенные путятинские уличные прозвища. Володя испытал сильное разочарование. Индейская внешность вождя апачей ввела его в заблуждение. Впрочем, надо было сразу обратить внимание, что вождь зовется Костя-Джигит, а не Соколиный Глаз и не Монтигомо Ястребиный Коготь. Не отказаться ли, пока не поздно? Никакие они не индейцы, обыкновенная уличная шайка. Володя без интереса перекинул несколько блокнотных страниц. Что это? Характеристики? Володя чуть не расхохотался. Про Чибу: "Шатен, уравновешен, хороший семьянин". Про Дьяка: "Голубоглазый блондин, отважен, пользуется успехом у женщин". Характеристики не отличались большим разнообразием. Затем шли страницы с текстом "Клятвы апачей", составленной довольно коряво и переписанной разными почерками без знаков препинания и с ошибками. Внизу каждой страницы красовалось коричневое размазанное пятно. Кровь? Они расписываются кровью? Листая страницу за страницей, он все больше убеждался, что догадка верна. Но чем же они тогда занимаются, если потребовалось скрепить клятву кровью? Володя понял, что ввязался в скверное дело. "Что ж... Чем хуже, тем лучше. Тем нужнее мое вмешательство в тайны апачей!" Володя не торопясь продолжал изучать потрепанный, взбухший блокнот Кости-Джигита. Самое удивительное сыскалось на последних листках. Инвентарные списки по шалашу Э 1 и шалашу Э 2, отчет по израсходованным суммам на овес, лапшу и манную крупу, разные ведомости и счета... Володя, став директором музея, изрядно потрудился, пока овладел всеми хитростями бухгалтерии и делопроизводства. Зато теперь он мог по достоинству оценить хозяйственность Кости-Джигита. Но чем же занимаются эти загадочные апачи с их клятвами кровью, характеристиками, заимствованными из популярного телефильма, и образцово поставленным учетом? - Итак, - он отложил блокнот в сторону, - я готов вас выслушать. Через минуту он слушал Костю-Джигита затаив дыхание. Только сегодня Володя заинтересовался путятинскими лошадниками - и вот, пожалуйста, Васька привет к нему не рядового лошадника, а главаря! Костя-Джигит рассказывал, стараясь говорить правильными фразами, и потому у него получалось сухо, невыразительно. Выручал Васька, раскрашивая схему Кости-Джигита своими эмоциональными дополнениями. Перед Володей возникла картина, выполненная в той манере, в какой писались в прошлом веке батальные полотна. Одно из таких полотен, документально зафиксировавшее битву за какой-то кавказский аул, хранилось в путятинском музее: топографически выписанные горы, фигурки офицеров и солдат, кони, пушки, разбросанное снаряжение - никаких вольных мазков, все в точности, до самой малой пряжечки и ремешка. На Володиной - воображаемой! - картине столь же рельефно раскинулся город Путятин, поделенный на зоны подростками-лошадниками. Двудворицы, где живут апачи, Володя увидел в правом верхнем углу картины. И выше, в лесочке за Двудворицами, он обнаружил выписанный детально, до прутика, шалаш. Здесь апачи хранят свое снаряжение. А что нужно угонщику? Во-первых, уздечка, во-вторых, запасные штаны. Насчет штанов Володе дали подробные разъяснения. Они рвутся, поскольку апач, как и все прочие лошадники, ездит без седла. По дырам на определенном месте обычно и разоблачают лошадника. Инспектор по несовершеннолетним Нина Васильевна приходит жаловаться родителям, они, бывают, и не верят, тогда она говорит: "Поищите-ка штаны с дырами". И все, попался. Но апачи нашли выход. Завели себе запасные штаны и хранят их в шалаше Э 1. Вторую базу апачи соорудили подальше, в заброшенной избушке лесника. Там они держат запас корма для лошадей и запас продуктов, крупу, картошку. Если Володя захочет, ему покажут. Но вообще местонахождение базы апачи держат в секрете. Это их главная тайна! Добравшись на фабричных лошадях до базы, апачи их кормят и отпускают. Жестокое обращение с лошадьми у апачей карается немедленным изгнанием. Другие лошадники напяливают на головы капроновые чулки, чтоб никто не узнал, и пролетают во весь опор по вечернему пятачку, но апачи против таких фокусов. Апачи хотели, чтобы и другие лошадники перестали колоть лошадей ножами, не привязывали без корма и воды, не гонялись по городу в масках. Составили обращение по всем международным правилам, но не получили ответа ни от одной компании лошадников. А Бес сразу после этого стал мстить апачам. Его ребята разорили ближнюю базу, унесли все снаряжение. База была хорошо замаскирована, ее так просто не найдешь. Стало ясно, что среди апачей завелся предатель. А после вчерашнего и вовсе уже нет сомнения. - Вчера ребята Беса... - В узких глазах Кости-Джигита сверкнул гнев, вождь апачей приготовился поведать о чудовищной подлости врагов, но Володя не дал ему договорить. - Я знаю, что случилось вчера, - бросил Володя с деланной небрежностью. Впрочем, и в самом деле не так-то сложно было для Володи вычислить по имеющимся в его распоряжении фактам, что произошло вчера. Он знал от Куприянова, что какие-то подростки во весь опор гнали лошадей. Видел своими глазами продырявленные шины. На кого указывают приметы? На ребят Беса, которые мучают лошадей и вообще занимаются пакостями. Костин гнев свидетельствует, что на этот раз они учинили нечто из ряда вон выходящее. Разорили дальнюю базу? Нет, судя по обещанию вождя показать базу, там все в целости. А лошадники ночью околачивались возле туристов. Выходит, что ребята Беса успели напакостить апачам до выезда из города. Чем же? Не тем ли, что нарушили неписанный уговор, угнали лошадей из фабричной конюшни? Володя изложил свою догадку Косте-Джигиту, и тотчас услышал Васькин восторженный стон. Потрясенный Володиной проницательностью, Костя-Джигит изложил любопытные подробности вчерашнего происшествия. Апачи собирались вечером покататься на фабричных лошадях. Пришли, а конюшня пустая, и к косяку дверей пришпилен большой конверт с надписью: "Апачам". В конверте лежал тетрадный двойной лист, весь исписанный ругательскими словами. Ребята Беса в точности знали, что апачи появятся в конюшне. Еще одно доказательство, что среди апачей орудует шпион Беса. - Вот улика. - Костя-Джигит достал из кармана и протянул Володе измызганный конверт. - Возьмите, пригодится для расследования. По почерку можно определить, кто писал. Володя взял конверт, отложил в сторону. - Кто писал, определить нетрудно. Даже не заглядывая в конверт. Писал кто-то из ребят Беса. А вы ищете предателя среди своих. Но если он действительно существует, то он, скорее всего, был вчера вечером с апачами, а не с ребятами Беса. - Ну! - Васька подпрыгнул от восторга. - Я говорил! Дедукция. Предатель с вами ходит! А они, Владимир Алексаныч, Бубу подозревают. При этих словах Володе вспомнилась страница блокнота. Буба: "...блондин, уравновешен..." Костя-Джигит насупился и начал отсчитывать, загибая пальцы. Во-первых, Бубу однажды засекли в микрорайоне с Бесом. Во-вторых, Буба заявил, что больше не хочет заниматься угоном лошадей, и перестал ходить с апачами, но Костя был у него и видел своими глазами, как Буба делал новую уздечку, - значит, он с кем-то ходит. И в-третьих, вчера Буба купил у конюха десять килограммов овса. - Погоди, - перебил Володя, - ты же говорил, что только апачи кормят лошадей. Зачем же Бубе овес, если он ходит с ребятами Беса? - Для прикрытия! - убежденно заявил вождь апачей. - Я купил овес, иду из конюшни, а навстречу Буба. Он понял, что вечером мы пойдем за лошадьми. И сразу донес Бесу. - Костя запнулся, озадаченно почесал лоб. - А может, он сначала заглянул в конюшню, будто бы за овсом, и увидел ружье. И рассказал Бесу, а Бес послал своих за ружьем... "Этого мне еще не хватало! Истории с каким-то ружьем!" - подумал Володя. И спросил строгим голосом: - Не можешь ли ты сказать пояснее, что за ружье? - Конюха. Висело на гвозде. Ребята Беса лошадей угнали и ружье унесли. А в милиции знают, что из фабричной конюшни угоняем мы. Тень подозрения на апачах. И не докажешь. - Но ведь ребята Беса оставили ругательную записку? - Думаете, милиция поверит? Вор унес ружье и оставил вместо него записку? В милиции скажут, что я ее сам изготовил, как фальшивую улику. Я даже показывать не стал. - Кому? - Да приходили уже. - Костя скривился. - Если бы Нина Васильевна... - Вождь сделал жест, означающий, что Нине Васильевне он бы записку показал, она бы поверила. Васька захохотал: - Владимир Алексаныч! Знаете, кто к нему приходил? На этот раз Володя не собирался изумлять мальчишек своей догадливостью. Не говоря ни слова, он придвинул к себе измызганный конверт. Фома наверняка не поинтересовался сложными отношениями между подростками из Двудвориц и компанией Беса из микрорайона. Надо будет как можно скорее передать ему это письмо. Оно, конечно, не снимает подозрения с апачей. Если ребята Беса унесли из конюшни ружье, зачем им было оставлять записку, явную улику против себя?.. "Да, - продолжал размышлять Володя, - ругательная записка свидетельствует, что ребята Беса ружья не брали. В конюшне побывал еще кто-то". Володя раскрыл блокнот, отыскал страницу с характеристикой Бубы, начал разбирать Костины каракули: "...блондин, уравновешен, хороший семьянин..." Интересно, как может проявить качество семьянина мальчишка?.. На следующей строке характеристики Володя запнулся. "Обладает..." - и дальше неразборчиво. Чем обладает этот "хороший семьянин"? "Сверх..." - и дальше опять непонятное слово. Кажется, надо читать "естественными". Что значит "естественными"? Внезапная догадка озарила Володю. "Примем в расчет успехи Кости-Джигита в правописании. Что получится? "Сверхъестественными"... Теперь уже легко прочесть следующее слово - "...способностями"... Любопытно! "...обладает сверхъестественными способностями". Костя-Джигит считал свои характеристики исчерпывающими и неохотно отвечал на Володины расспросы. Почему "хороший семьянин"? Потому что мать и бабушка над Бубой трясутся. Какие "сверхъестественные способности"? В одной деревне живет старуха, у нее собака на цепи, Пират, жуткая зверюга, клыки - во! На всех кидается, а Бубу увидит и хвостом виляет, ползет к нему на брюхе. Старуха так и сказала Бубе: "Ты колдун". Цыган дядя Паша показывал апачам, как по-цыгански красть лошадей. Вед