Ольга Репьева. Необыкновенные приключения юных кубанцев --------------------------------------------------------------- © Copyright Ольга Репьева Email: noquarter@narod.ru Date: 01 Jun 2000 --------------------------------------------------------------- В основу произведения положены воспоминания свидетелей, участников многих описываемых здесь событий и в первую очередь - моего дедушки Тютерева Федора Дмитриевича. Ему и посвящаю я свой скромный труд. Оглавление Часть 1. Повзрослевшие досрочно Часть 2. Необыкновенные приключения юных кубанцев Часть 3. На хуторе после 14-го Часть первая ПОВЗРОСЛЕВШИЕ ДОСРОЧНО Ярое августовское солнце уже припекало вовсю, когда Андрей, поддерживая карманы, вприпрыжку сбежал с откоса гравийки и балкой, поросшей молодым ивняком да белолистом, направился наконец домой. Обещав матери, что отлучится ненадолго, он с утра примчался сюда набрать камушков для пряща (так хуторские пацаны называли рогатку); но подзадержался, увлекшись стрельбой по "чашечкам", соблазнительно белевшим на крестовинах телеграфных столбов, что рядом с дорогой. Тут, видимо, следует уточнить: с мозгами у будущего нашего героя обстояло вполне благополучно, и имей он неделю назад эту подростковую забаву, в свои неполные пятнадцать лет подобного вандализма наверняка себе бы не позволил. Но сегодня, когда только и разговору, что вот-вот объявятся оккупанты, он расколошматил более двух десятков керамических изоляторов ("Нехай, гады, ремонтируют!"), пока не надоело и не вспомнил, что давно пора быть дома. Несколько слов о пряще. В августе 42-го, событиями которого начинается наше повествование, пригодная для их изготовления, "тянучая" резина была на хуторе большой редкостью. Где и как раздобыли ее пацаны - в небольшом отступлении. Восьмого числа хутор Дальний, прилегающий к упомянутой гравийке - дороге по тем временам краевого значения - был незадолго до рассвета буквально наводнен отступающей воинской частью. С несколькими пушками, походной кухней, санитарной повозкой и просто бричками, укрытыми брезентом. Все это красноармейцы - усталые, измученные, многие перебинтованы - сразу же принялись маскировать - делать невидимым с воздуха. А управившись, в изнеможении валились и мгновенно засыпали. К обеду хуторянам стало известно, что воинская часть с наступлением темноты отойдет "на более удобный рубеж". Эта весть тяжким гнетом легла на сердца оставляемых на произвол судьбы хуторян... Женщины, тем не менее делившиеся едва ли не последним из скромных запасов съестного, упрекали: доколе будете пятиться, на кого ж вы нас-то оставляете? В ответ на обещания вскоре вернуться лишь тяжко вздыхали. Подростки, в отличие от матерей, пребывали, скорее, в приподнятом настроении. И тоже были заняты немалыми хлопотами. Красноармейцы вместе с обслуживаемой техникой разместились кто под кронами фруктовых деревьев при подворьях, кто под вербами вдоль балки, а некоторым достались акациевые заросли. Последним отведать обильно уродившихся фруктов возможности были ограничены: отлучаться командиры не разрешали. Как раз их-то и выручали вездесущие пацаны, угощая кто чем располагал. В знак признательности угощаемые разрешали им поклацать затвором винтовки, подержать автомат или даже гранату. Охотно отвечали на их многочисленные вопросы, вроде что означает метка на кончике пули? сколько патронов в диске ППШ? а в немецком рожке? как с этой лимонкой обращаться и прочее в таком же роде. Ведь все это ужасно как интересно! За такие сведения не лень притащить яблок, слив или даже молодых початков кукурузы. За полдень над хутором появился странный, с просветом в фюзеляже, самолет. Плыл на небольшой высоте, неторопливо, словно стервятник, высматривающий добычу. Андрей - они с соседкой принесли бойцам яблок под вербы - с интересом рассматривал невиданное доселе чудо-юдо. - Это еще что за уродина? Впервой такой вижу... - Ихний воздушный разведчик. Рама называется, - пояснил молодой сержантик с одним треугольником в петлице. - Вынюхивает, ёк-карный бабай... засекёт - жди гостинцев. Хочешь рассмотреть получше? - Из потертого чехла, висевшего на суку развесистой вербы, достал бинокль. - Только не высовывайся. - Ух ты! Совсем будто рядом. А че его не сбивают? В него же запросто попасть можно, дажеть из винтовки! - У него, браток, брюхо бронированное. Сбить не собьешь, а себя обнаружишь. Сержантик снова подсел к андреевой напарнице; та тоже приволокла ведро яблок, притом сладких. - Так-таки и не скажешь, как звать? - откусив от яблока из ее ведерка и смачно жуя, вернулся к прерванным было расспросам. - А зачем вам это знать? - Ну, чтоб поблагодарить за вкусные яблочки, например... - Не стоит благодарности. Кушайте на здоровьичко, - ушла она от ответа и на этот раз. - Андрюшка тебе кем доводится? - С ним сержантик уже успел познакомиться. - Мы с ним соседи. И старые друзья. - А жених у тебя уже имеется? - не отставал тот. - Это - военная тайна. - Варь, хошь поглядеть? - предложил Андрей. - Дажеть фрицевские морды видать. Рама, развернувшись, плыла в обратном направлении. - Дай-ка я тебе диоптрии подрегулирую, - подхватился и сержант; он сблизил окуляры и, когда она приставила их к глазам, что-то еще заботливо вращал, интересуясь: "А так не лучше видно?" Андрей не без гордости за "старую" подругу (она старше всего на год), наблюдал, с каким восхищением любуется ею "подрегулировщик" бинокля. Это и не удивительно: смазливенькая с лица, с длиннющей светлой косой, не по годам полногрудая - не девчушка, но вполне оформившаяся девушка - Варя и впрямь смотрелась эффектно. - Так как же насчёт познакомиться ближе?- приняв от неё бинокль и снова присаживаясь рядом, высказался сержантик более определенно. - А никак. У меня уже есть жених. Спасибо, - поблагодарила Варя то ли за бинокль, то ли в качестве отказа от более близкого знакомства. - Обратно, ёкарный бабай, не повезло нашему взводному! - пошутил один из подчинённых, употребив его же, видно - любимое выражение; остальные, тоже с удовольствием хрустевшие яблоками, весело хохотнули. Вражеский разведчик, похоже, ничего подозрительного (а может, опасного) не "засек", и с гостинцами обошлось. Если, конечно, не считать таковыми листовок, сброшенных вскоре прошмыгнувшим ястребком. Одна из порций, трепыхаясь, словно стая бабочек-капустниц, стала опускаться на акации, где в это время находились и Андрей с Федей, тоже соседом: они принесли бойцам варёных кукурузных початков, приготовленных матерями. Присутствовавший тут лейтенант приказал "собрать эту вражескую пропаганду и сжечь не читая". Ребята вызвались было помогать, но командир категорически запретил. Этот запрет лишь разжёг любопытство, но узнать, что же там за пропаганда такая, в этот день не довелось. Зато назавтра, после ухода наших, при прочёсывании зарослей в надежде найти если не автомат, то хотя бы винтовку или гранату они собрали листовок до полусотни штук. На листке размером с тетрадный слева был крупно тиснут рисунок красноармейца, воткнувшего винтовку штыком в землю и задравшего руки вверх. Правее в тексте утверждалось, будто Москва уже сдана, Красная Армия вот-вот будет разгромлена. Русским солдатам предлагалось поступать так, как показано на рисунке; таким обещалась жизнь и свобода. Кубанскому казачеству - избавление "от большевистского ига"; представителей этого сословия просили оказывать "своим освободителям" помощь в выявлении и задержании укрывающихся комиссаров, коммунистов и евреев. Заканчивался текст листовки возмутившим всех (ребят было пятеро) пояснением, будто СССР означает "Смерть Сталина Спасёт Россию". На кубанских хуторах ещё отсутствовало радио, давно не приходили сюда и газеты. Никто понятия не имел об истинном положении на фронтах. Но слухи о зверствах, чинимых фашистами на оккупированных территориях, просочились в самые глухие уголки и давно сделали пропаганду свою. И напрасно лейтенант опасался: ребята не поверили прочитанному. Потому что верить хотелось и надеяться на другое, сказанное товарищем Сталиным: "Наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами!" Листовки решили не уничтожать, но припрятать, чтоб не попались на глаза матерям, не травили бы душу ещё больше. Чего хотелось, ребята в акациях не нашли, но кой-какие ценные вещи обнаружены были. Это десятка три винтовочных патронов; большая, хоть и изрядно продырявленная, плащ-палатка; телефонная трубка с капсюлями и шнуром. Но самой, пожалуй, интересной находкой была, конечно, сумка с новеньким противогазом: лучшей резины для пряща и придумать трудно! Особенно радовался Миша, давно мечтавший о такой игрушке. Маску в тот же день аккуратно разрезали на полоски, вышло три пары заготовок. Впрочем, одна из лучших, по жребию, досталась не Мише, а Андрею, и прящ у него получился наславу. Для него и тащил он два кармана отборного боеприпасу. Балка, по весне затопляемая на время талыми водами, делила хутор Дальний на две неравные части: южная, где жил Андрей, вдвое меньше - всего в два десятка подворий. Напротив крайних огородов торная стёжка, протоптанная посередине, упёрлась в неглубокую яму от замеса (когда-то делали саман). Вернее, она её огибала, но Андрей обходить не стал, спрыгнул вниз. И тут же пожалел: отлетела пуговка, штаны соскользнули до щиколоток, а сам он едва успел выбросить вперёд руки, чтоб не запахать носом - Ёк-карный бабай! - сорвалось с языка услышанное недавно и чем-то понравившееся ругательство сержанта, - Ах ты ж подлая! От "подлой" - верхней пуговицы на пояске осталась лишь сердцевина, крест-накрест прихваченная нитками... Положение, что и говорить, не из приятных: до хаты ещё далековато. Оглядевшись вокруг, нет ли кого поблизости (кроме штанов, на нём ничего больше не было), он вылез из злополучной одёжки, вытряхнул из правого кармана содержимое: на дне, под гравием, находился складной ножик. Надев снова и сложив боеприпас обратно, просунул левый край пояска в петлю правого, проткнул в нужном месте дырку и закрепил найденной поблизости палочкой. Пару раз подпрыгнул - штаны держались надёжно. Отойдя от замеса, увидел вдруг козу, привязанную на длинной верёвке рядом с тропой. Удивился: несколько минут назад её тут не было. Как и на всём этом кутке. Чёрной масти, лохматая, рога загнуты назад и в стороны. "Чья ж это худобина?" - подумал он. Худобина тоже его заприметила и, дожёвывая пучок зелени, сделала несколько шагов навстречу. - Бяша, ты откуда свалилась?- заговорил он к ней приблизившись. - Чё зенки вылупила - не ведьма, случайно? - вспомнился ему "Бежин луг" из школьного учебника. В ответ "бяша", тряхнув рогами, попятилась для разгону, задиристо бекнула и устремилась к нему. Не ожидавший такой её выходки, он, тем не менее, успел отскочить; при этом штаны, отягощённые содержимым карманов, опять соскочили вниз. - Ах ты, чучела пузатая! - проворчал он, возвращая одёжку на место. С жиру бесишься? А я вот тебя проучу, чтоб наперёд неповадно было! Снял с шеи рогатку, вложил в кожатку заряд. Собирался "вмазать между глаз", но, прицелившись, передумал: а ну как попадёт не в лоб, а в глаз? Перенацелился в заднюю ляжку, зайдя сбоку. Стал растягивать резинки - и как раз в этот момент слух резанул надсадный вой пропеллера. Глянул вверх - над хутором завязывался воздушный бой. Впрочем, вряд ли это можно было назвать боем: два куцекрылых мессера поочерёдно атаковали самолёт с красными звёздочками, а он лишь увёртывался от их пулемётных очередей. - Двое на одного, ах вы ж гады! - обругал их Андрей и, забыв про козу, стал из-под ладони наблюдать за происходящим в воздухе. - А наши дажеть не отстреливаются... Патроны, что ли, кончились? Толчок под зад заставил оглянуться. - Обратно ты? Ну и подлая ж животина! На этот раз животина с разбегу даже оборвала верёвку, отчего толчок получился ослабленным. Это её, видимо, не удовлетворило, а только раззадорило. Видя, что готовится к очередному наскоку, он, сунув рогатку за пояс, приготовился к обороне. - Давай-давай, посмотрим, кто кого... Ловко увернувшись, успел схватить за рог и мигом оседлал драчунью. Хотел в наказание покататься, но не получилось: упав на коленки передних ног, промахнувшаяся жалобно заблеяла, словно прося пощады. Или зовя на помощь, которая и не замедлила подоспеть. - Дурак ненормальный, не видишь разве, она же котная! - услышал он голос вероятной хозяйки, тоже непонятно откуда вдруг взявшейся. - А хуть бы и котная! Нехай первая не нападает, - стал было обосновывать свои действия Андрей. Но заступница изо всех сил толканула так, что он очутился на земле. Схватившись за обрывок верёвки, заслонила животное собой. Поднявшись и, для устрашения, грозно насупившись, неудавшийся джигит подступился к ней вплотную: - Щас как вздую, не посмотрю, что девчонка! Повтори-ка, как ты меня обозвала... В двух шагах скорее с вызовом, чем с испугом, перед ним стояла ровесница - кареглазая, лицо слегка в веснушках, с косичками вразлёт, одета в белое ситцевое платье с голубыми полосками по подолу и рукавам, незнакомая. "Не боится, подлая, - подумал он. - Дёрнуть, что ли, пару раз за косы? " - Извини меня, пожалуйста... я погорячилась, - признала та поспешность рукоприкладства. - Погорячилась она! Смотри мне, веснущатая... - не стал он её наказывать. Веснущатая окинула его любопытно-презрительным взглядом: босой, штаны на палочке, голопузый, дочерна загорелый, нос облупленный - точь-в-точь беспризорник... Затем взгляд скользнул выше головы - и глаза её испуганно расширились. - Глянь, загорелся... кажется, наш... Андрей оглянулся и, посуровев лицом, процедил со злостью: - Всё-таки подбили, гады... Пока шла перебранка из-за козы, в небе над хутором случилось то, чего и можно было ожидать от самолёта, неспособного защищаться: оставляя за собой серый хвост дыма, всё ещё преследуемый вражескими истребителями, он резко терял высоту... Притенив глаза ладонью, Андрей весь превратился в зрение. Вот от горящего самолёта отделился какой-то предмет. Несколько секунд - и над ним, словно огромный ярко-белый зонт, возник, сразу замедлив падение, купол. К нему тут же устремился мессер, стреляя и едва не задев крылом... До боли закусив губу, Андрей молча переживал; девчонка, потрясённая жутким зрелищем, сдерживать эмоции не умела. - Мама, это что ж это такое! - теребила она обрывок верёвки. - Это ж бесчеловечно - добивать под парашютом... Скорее спускайся же! - почти кричала она, словно это могло как-то помочь делу. Между тем парашют скрылся из виду, стервятники растворились в белесой дымке. Андрей почувствовал резкую боль в плече и, прихлопнув, нащупал здоровенного овода. - И как раз же над лиманом! - заметил вслух, досадливо взмахнув рукой; овод, выскользнув из пальцев, взмыл кверху. - А ведь там без лодки ему хана. Нужно поспешать на выручку! Хозяйка козы, слышавшая эти его мысли вслух, шагнула к нему, но Андрей, даже не глянув в её сторону, подхватил карманы и заторопился прочь. Девчонка раскрыла было рот, чтобы окликнуть, но замешкалась. Затем, бросив козу, догнала его и схватила за руку: - Можно и мне с тобой? - Токо тебя мне и не хватало! Пусти, чё прицепилась? - дернул руку, но та не отпускала. - Пожалуйста, очень тебя прошу!.. Может он ранен, понадобится перевязка, а я умею делать по-настоящему... Возьми, а? - Отвали, ёкарный бабай! Сказал - нет. - Выдернув руку и не желая продолжать разговор, направился дальше, но не успел сделать и четырёх шагов, как та "прицепилась" снова. Правда, без рук: зашла спереди и, пятясь, продолжала клянчить: - Ну пожалуйста!.. Пойми же: его могли ранить, и даже тяжело... Потом ведь и сам пожалеешь, что не взял. У меня и бинты имеются, и всё необходимое. Настырность, эти её жалобные "ну пожалуйста", а также весьма убедительные доводы поколебали андрееву непреклонность. "Конешно, лучше бы прихватить Мишку или Бориса, они и живут-то через огород отсюда, - размышлял он. - Но вдруг пацаны уже умотнули на ерик купаться. А насчёт ранения она, конешно, права". - А ты это самое... не брешешь? Ну, насчёт бинтов и вобще. - Андрей остановился и внимательно посмотрел ей в глаза. - Ей богу не вру! - заверила она горячо. - Ха, тоже мне, забожилась!.. Дай честное пионерское. - Честное пионерское! - охотно перебожилась та. - Не раз приходилось перевязывать раненных красноармейцев. - Это ж где? - В Краснодаре, маме в госпитале помогала. Берёшь? - Ла-адно, подумаю... может, и вправду пригодишься. Как звать? - Меня - Марта. А тебя? - Ну и имечко дали! - хмыкнул он. - Меня можешь звать Андроном. Козу тут привяжешь или отправишь домой? - Она ещё дороги не найдёт, надо бы отвести. - А это далеко? - Нет! Вот наш огород, - показала на самый крайний. Огород и его бывшие хозяева Андрею были знакомы: тут жил его приятель Рудик, и вот эту кукурузу, спускающуюся до самых верб, весной помогал садить. Правда, Рудик с матерью неожиданно съехали, неизвестно куда и почему... Оказывается, в их хате уже новые жильцы. - А почему это он стал ваш - купили, что ли? - Вообще-то он дедушкин. А мы с мамой живём у него, уже больше недели. Не знал? - Слыхал... Веди свою дерезу, а я забегу на пару минут домой, тут недалеко. - А ты меня не обманешь? - Не по-онял... - Не уйдёшь без меня, - поправилась Марта. - Может, не стоит терять времени, сам ведь сказал - надо поспешать. - Не бежать же в таком виде, - щёлкнул он себя по загорелому до черноты животу. - Там знаешь, скоко комарья! Тебе тожеть без штанов и длинного рукава делать в лимане нечего - заедят. И поторопись: свистну, но ждать не стану! Предупреждение показалось чересчур категоричным и Марта, убоявшись, что он может передумать и не зайти за нею вообще, решила предложить свой вариант, для чего пошла на небольшую хитрость: - Андрон, пожалуйста, помоги мне дотащить Машку; она такая норовистая... я из-за неё не успею собраться. Очень тебя прошу! - Начина-ается! - упрекнул недовольно. - Дорога каждая минута, а ты со своими машками... - Если тебе домой только из-за рубашки, то можешь не заходить: я найду что-нибудь и для тебя, - предложила она. Андрей глянул на солнце - оно уже близилось к полудню - и согласился: - Ну, ежли так, то - пожалуй. Вот что: я с Машкой управлюсь один, а ты - дуй и пошевеливайся! Коза, словно понимая, что говорят о ней, подошла к хозяйке и жалобно проблеяла, облизываясь. - Пить захотела? Потерпи немножко, моя красавица. - Подняв остаток верёвки и передав Андрею, новоявленная помощница убежала собираться. Против ожидания, "норовистая" послушно следовала сзади. На подходе, завидев издали сарай, так дёрнула верёвку, что та выскользнула из руки, - бедолаге не терпелось, видимо, скорее укрыться и от назойливых насекомых. Тропинка, по которой поднимался Андрей, пролегала по меже между огородом и полосой акациевой поросли, неширокой и негустой, с выкошенной между деревцами и сложенной в копёшки травой. Сразу за акациями - хуторской просёлок, за ним, до самой гравийки простиралось подсолнуховое поле. У самого двора заросли акации словно бы расступились, дав место небольшому кудрявому терновничку. Сюда и завернул Андрей разгрузить карманы. Нескольких кур, устроившихся здесь в холодке, появление постороннего нимало не потревожило: они продолжали шебуршиться в небольших углублениях, обдавая себя измельченным чернозёмом. Их предводитель и охранник - высокий, стройный петух с пышным малиновым гребнем и длинными серёжками, в ярчайшем оперении - встретил чужака настороженным "кок-коко!", похожим на "стой, кто идёт!". Затем смело подошёл ближе, посмотрел одним оком, другим и громко прокудахтал. Андрей понял это как приветствие. - Здорово, Петя, здорово, - сказал, выстругивая более приличную чеку для закрепления штанов. - Ух, какой ты красавчик! В ответ на похвалу красавчик приблизился на расстояние вытянутой руки и кудкудахнул ещё раз. В это время во дворе показалась Марта, и он, сняв с шеи прящ и повесив на сучок, выбрался наружу. Петух недовольно пробормотал что-то вслед. Посреди двора, огороженного от улицы плетёным ивовым забором, завис на четырёх деревянных столбиках и печной трубе, увенчанной старым, без дна, ведром, покатый навес летней кухни. Под ним на столике Андрей увидел другое ведро - новое и ещё мокрое, и теперь только ощутил шершавую сухость во рту. - Ты чё, так и пойдёшь? - удивился, найдя помощницу непереодетой; поискал глазами кружку, - А чем бы напиться? - Напейся из ведра, Машка не брезгливая. Она уже в сарае? - Ага, - переведя дух, подтвердил, напившись. - Вырвалась и галопом в холодок. А ты здря меня не послушалась! - Правильно не "зд-ря", а "зря", - поправила она произношение. - Если ты насчёт длинного рукава, то не беспокойся: прихватила и себе, и для тебя. Держи, - передала хозяйственную сумку. - Напою дерезу - и бежим. - Мама знает, куда ты и с кем? - Её нет дома, а дедушка разрешил и даже похвалил. - Я заскочу к нему на секунду, - предупредил Андрей, но в это время тот сам показался из сеней; подслеповато щурясь, приблизился. - Здрасьте, деда! - первым поздоровался гость. - Это ты, Андрюшка... А я сразу не понял, о каком Андроне речь. Тебя и не признать - так загорел да возмужал. Здравствуй, - подал он руку - Отчего не заходите? Годы-невзгоды густо посеребрили голову, оставив нетронутыми лишь густые брови, из-под которых всё ещё молодо улыбались добрые голубые глаза. Под этим сызмалу знакомым взглядом Андрею стало неловко: вспомнил, что давно собирался, да так и не удосужился навестить уважаемого человека. У старика было довольно необычное имя - Готлоб. Взрослые добавляли к нему слово "дед", а мальчишки звали просто Деда. От родителей Андрей знал, что Деда с дочерью, зятем и внуком Рудиком живёт на хуторе Дальнем со дня основания здесь лет двенадцать тому назад его южной окраины. Эта смешанная (отец у Рудика русский), но очень дружная семья в числе других переселенцев из Ставрополья прибыла на Кубань накануне коллективизации. Вместе с казачьей беднотой создавали колхоз, назвав его "Путь вперёд". Жизнь поначалу не заладилась: страшная голодовка 1933 года унесла многие жизни, особенно детские. Андрею, Рудику и ещё четверым их сверстникам суждено было выжить. Перед войной Деда несколько лет сторожил колхозный сад, и ребятам дозволялось приходить сюда "помогать". Весёлое, счастливое было время! Фрукты, ягоды с весны и до поздней осени - ешь хоть лопни. А что за удовольствие носиться в догонялки, по-обезьяньи сигая со ствола на ствол, с ветки на ветку в высоких густых фундуках! И после дружба его с ребятами не прекращалась: располагая свободным временем пенсионера, мастерил ребятам ивовые кубышки для рыбалки в лимане, раколовки (ерик кишел раками), научил многих вязать сетки. Если добавить к сказанному, что Деда любил ребят наравне с родным внуком, станет понятно, почему гость чувствовал себя смущённым. - Собирались, Деда, да всё как-то... - произнёс он виновато. - А я, признаться, по вас крепко соскучился... - Дедушка, мы, может, задержимся, - вернулась с пустым ведром Марта, - так ты скажи маме, пусть не беспокоится, ладно? - Скажу обязательно. Желаю успеха! Последние слова сказаны были вдогонку, и ребята скрылись за калиткой. Сразу за нею - неширокая пыльная дорога вдоль всего хутора, за нею - доцветающее подсолнуховое поле, за которым в плавнях - в камыши или даже в воду плёса - опустился на парашюте лётчик. Жив ли ещё? ранен и куда именно? эти и другие вопросы волновали и тревожили обоих спасателей. - Лиман - это далеко отсюда? - поинтересовалась Марта. - С километр, не меньше. Токо вот где он приводнился... - Хорошо, если б не приводнился, а приземлился бы на берегу. - Рад бы ошибиться, да токо навряд: слишком хорошо знакомы эти места. Сразу за двором, где дорога свернула в сторону балки, слева показался в подсолнухах проезд. Неширокий, но достаточно наторён: по весне возили сено. А прошлой ночью по нему протопало немало ботинок и конских копыт, которые основательно прибили сорную растительность. Свернув в него, Андрей предложил: - Не возражаешь, если пробежимся? Хуть мы и сэкономили время, а чем скорее начнём искать, тем лучше. Какое-то время она бежала с ним наравне, но недолго. Заметив, что отстаёт, притормозил и он. - Ты чё, уже и выдохлась? Дай руку, - предложил помощь. - Не могу больше, сердце выскакивает... немножко передохнём. Видя, что она и впрямь еле переводит дух, недовольства высказывать не стал, только заметил: - А мне хуть бы что. Зашагал рядом, помахивая сумкой и поглядывая в её сторону. Марта, расстегнув спереди платья несколько пуговиц, подула в пазуху, достала оттуда носовой платок ("карман там у неё, что ли? "- подумал он) и стала промокать обильно выступившие росинки на разгоряченном лице. Идти молча было как-то неприлично, но Андрей решительно не знал, о чём можно говорить с незнакомой девчонкой; молчала и она, тоже, возможно, находясь в подобном затруднении. Наконец, ему пришла на память сценка в терновничке, и он сказал: - Петух у деда красивый... Ты заметила? - Конечно! Тебе он тоже нравится? - оживилась она. - А то! Такого на всём хуторе поискать. А ещё он смелый и вежливый. - Видя, что она слушает заинтересованно и со вниманием, охотно продолжил найденную тему для разговора: - Я был зашёл в тёрен, что напротив груши, карманы освободить. Ну, и он тут с курами в холодке... Делаю своё дело, вдруг слышу: "Куд-кудах!". Глядь, а он совсем рядом. Важно так посмотрел на меня, неначи вспоминает: где это я тебя видел? Хвост дугой, перья так и переливаются, будто райдуга после дождя... - Надо говорить "радуга", без "и" краткого... Это он у тебя угощения просил, - пояснила Марта, улыбаясь; она тоже всё дольше и смелее задерживала на собеседнике взгляд. - Его научил выпрашивать дедушка, но он и другим проходу не даёт. Стоит только мне во дворе присесть, тут как тут: "Куд-кудах, дай вкусненького!". И какой умница: возьмёт из рук угощение - и сразу зовёт подружек, сам никогда не съест. Настоящий рыцарь! Я его очень люблю. - То-то он и обиделся, когда я уходил, не угостив: что-то бормотал мне в спину. Ну ты как, отдышалась? - Ой, бежим, уже отдохнула, - спохватилась она. - Только не очень быстро, ладно? Держась несколько впереди, Андрей стал оглядываться чаще - якобы для того, чтоб не отрываться, а на самом деле - из интереса, каковой начинала вызывать в нём новая знакомая. Оказывается, вовсе она не "подлая", как обозвал он её про себя там, в балке. Скорее, дажеть красивая. Токо больно уж нежная с виду. Сказано - городская: проходит лето, а она загореть не успела... Марта, полагая, что привлекает внимание своим жалким видом, в ответ смущённо улыбалась, говоря про себя: не думай, я вынесу это испытание - и бег, и жару, и любые трудности! - А ты чё, в марте, что ли, родилась? - пристроившись о бок и намеренно сбавив темп, спросил он. - Почему так решил? - Да у нас это самое... тёлочку корова в марте привела. Ну, мы её так и назвали -Марта. Я и подумал... - Скажешь, тоже!.. - улыбнулась она. - Просто мне дали чисто немецкое имя. - Поп, что ли? - Почему? Мама с папой. А они по национальности немцы. - Ка-ак - немцы?.. Ёк-карный бабай! - Андрей резко остановился. - Ну и лоп-пух же я! Марта, проскочившая немного дальше, вернулась озабоченная: - Что случилось? Что-нибудь забыл? - Наоборот - вспомнил, - холодно произнёс он, поставив сумку к ее ногам. - Забери и возвращайся: тебе со мной нельзя. - Нельзя? Но почему-у? - Долго объяснять... Вобщем, я передумал. 0шеломлённая неожиданным поворотом дела, Марта, казалось, лишилась дара речи. Недоуменно смотрела, как, набычившись, удаляется её ещё мнуту назад дружелюбно улыбавшийся единомышленник, к которому она успела проникнуться благодарностью и симпатией. Какая ж муха его укусила вдруг?.. Но вот он остановился, словно одумавшись. Помедлив, развернулся и, глядя под ноги, ускоряя шаг, затрусил в обратную сторону. Пробегая мимо, на неё даже не глянул. На этом её оцепенение кончилось, она кинулась следом, решительно остановила: - Объясни же, что случилось... Не молчи! Отказался от поиска? - Ничё не отказался! Вот токо сбегаю за рубахой. - Но ведь я же взяла и для тебя! ... - Ну, это самое... Вобщем, я ещё сёдни не завтракамши. - Я и поесть прихватила. Запас причин был явно исчерпан, а истинную называть не хотелось. Выручили босые ноги - именно их разглядывал он всё это время: - Кроме того, я забыл про обувку, а там знаешь, скоко разных колючек! - Почему ж не сказал мне во дворе? - не сдавалась и она. - И я не сообразила, а дедушкины чувяки были бы тебе в самый раз. Хочешь - сбегаю? Сам ведь сказал: дорога каждая минута. Не хотелось Андрею иметь дело с незнакомыми немцами, но все возможные отговорки были исчерпаны. Ничего не оставалось, как выложить правду в глаза. - Ежли хочешь знать, то я немцам не доверяю. - И мне тоже? Но почему? - искренно удивилась она. - А ну как вы заявились к нам на хутор, чтоб шпионить на фрицев, когда придут. Пальцы, крепко державшие его руку, враз разжались, лицо потускнело, на глазах сверкнули слёзы. Спросила голосом, дрожащим от обиды: - Ты так решил потому, что мы одной с ними национальности? Раз серый, значит, волк - так по-твоему? - Ну, не совсем так. Про тёть Эльзу, что жила до вас, я бы плохо не подумал, хуть она и немка. Их все у нас знают. Но они с Рудиком куда-то делись, а на их месте - вы. Почему? - Тётя Эльза - мамина сестра, они даже двойняшки... - Слёзы капали с её ресниц, растекались по щекам, но Марта говорила без всхлипываний, лишь подрагивавшие губы выдавали глубину её обиды, - Они уехали потому, что на них могли донести фашистам. Или ты не знаешь, что дядя был у вас секретарём партячейки?.. А там, где они сейчас, их никто не знает. Андрей вспомнил, что отец Рудика действительно был, как говорили, партейный; он в числе первых ушёл добровольцем на войну. Ежели всё так, как она говорит, то на этот раз погорячился он. - А твой где отец? - поинтересовался, заметно подобрев. - Мой папа тоже красный командир и воюет против фашистов! - Ну, ежели так, - пошёл на попятную, - то извиняюсь. Беру свои слова назад. Однако теперь Марта, отвернувшись, заходилась энергично всхлипывать, тереть глаза и шмыгать носом. - Здрасьте, опомнилась!.. - Дотронулся до плеча, принялся успокаивать: - Не плачь. И не обижайся: не за себя я испугался, за него. Больше не буду, слышишь? Идём, а то зря время теряем. Видишь, я уже выражовываюсь правильно. - А как же с обувкой? - улыбнувшись сквозь слёзы и перестав всхлипывать, напомнила она. - А, ерунда, не привыкать! Обидное недоразумение было так же скоро забыто, как и возникло, а потерянное время решили наверстать бегом. Большая половина проезда оставалась уже за спиной, когда Марта начала-таки отставать; он подал руку: - Потерпи, вон уже и край виден. Выскочим из этого пекла, а там должен быть свежий ветерок. Но добежать до краю не получилось: в нескольких метрах от него Андрей сам, выронив её ладошку и несколько раз прыгнув на одной ноге, сел вдруг посреди дороги. - Что с тобой, ногу подвернул? - испугалась Марта, видя, что держится за стопу. - Да вот, ёкарный бабай!.. - показал осколок бутылочного стекла; из подушечки большого пальца сочилась кровь. - От же не везёт - обратно задержка!.. - Зажми ранку и подержи, я - сейчас, - посоветовала она, схватив сумку. Порывшись, достала из неё свёрток, быстро развернула - в нём оказались бинты, ватные тампоны, пузырёк с коричневым содержимым и небольшие блестящие ножницы. - Ну ты, Марта, даёшь! - удивился пострадавший. - Откуда у тебя всё это? - У меня мама доктор. Отпусти-ка палец. Ну вот, уже и не кровоточит. - Смочив ватку потом с его лица, протерла ею пораненый палец и смазала порез йодом; ловко забинтовав, стала укладывать принадлежности. - Если почувствуешь, что повязка ослабла, сразу скажи: надо, чтоб не слетела, а то всё насмарку. Не забудешь? - предупредила, управившись. - Постараюсь. Спасибо. Это самое... - окинул её взглядом. - У тебя что заместо платья? - Шаровары до щиколоток и кофта с длинным рукавом. - Не белая, случайно? - Голубая, а что? - Белое сильно заметно, а это в нашем деле нежелательно. Давай-ка заодно и переоденься. - Ты прав. - Доставая свои вещи, сообщила: - А тебе с длинным рукавом ничего не нашлось, кроме вот из маминого гардероба. Пройдёт? - показала нечто цветастое и на пуговицах спереди. - Впольне. Токо я надену потом, а то жарко. - Слово "вполне" пишется и произносится без мягкого знака, - поправила она уже в который раз произношение и добавила: - А ещё я положила тебе трусы. - Это, как его... Тожеть мамины? - Такое скажешь! - глянула осуждающе. - Рудькины остались. Где-то и рубашка лежит, но я в спешке не нашла. - Натянув шаровары и задирая платье, попросила: - Отвернись на минутку, - и, не дожидаясь исполнения просьбы, стала стаскивать через голову. Андрей отвёл глаза, но успел заметить "карман" для носового платка: уголок его торчал из промежутка между чашечками бюстгальтера. Похвальная, казалось бы, предусмотрительность помощницы, "положившей" трусы, поначалу оценена им не была: упоминание о них говорило за то, что его видели голозадым... Конешно, он сам виноват, что так оплошал, но всё-таки неприятно, подумалось ему. А просьба отвернуться вызвала даже чувство оскорбленного самолюбия: "Сама, небось, подглядывала, а тут в ливчике - и отвернись. Цаца какая! " Но это он подумал, а сразу ответил так: - Пож-жалста! Не больно интересно. Не видел я, что ли, ваших сиськов, что ли!.. - Интересно, где ты насмотрелся "сиськов"? - сделала она ударение на последнем слове; однако объяснять правильность произношения в этот раз не стала. - Мало ли где! Но я сподтишка не подглядывал, как некоторые... - Ой, Андрошка, я сразу же и отвернулась - ей... честное пионерское! веришь? - Ла-адно, поверил... Ты давай поторапливайся. - Я уже готова, идём. - Заметив, что слегка прихрамывает, спросила участливо: - Болит? - Нисколько. Это самое... Я имя своё сказал тогда неправильно: меня, вобще-то, звать Андреем. А Андрон - кличка. - Правда? А почему именно такая? - Да цыган был у нас в колхозе с таким именем, кузнец. Черноволосый да кучерявый, как я. Но ты не подумай, он появился, когда мне было уже лет десять. Просто батя у меня тожеть чернявый. - Я, признаться, приняла тебя за цыганчонка... А это твоё "ёкарный бабай" считала за цыганское ругательство. - Ничё не цыганское и не ругательство, просто приговорка такая. - Между прочим, неприятная на слух: так и кажется, что ты хочешь заматериться. - Ну, ежели так кажется, то я больше и не буду, - пообещал Андрей. Эта ли его уступчивость, или тому появились уже и другие причины, но Марта, поймав его взгляд и улыбнувшись, сказала с задоринкой: - Ты начинаешь мне нравиться... как любила говорить одна моя учительница. - Но уточнила: - За чуткость, справедливость и ещё - что слушаешься старших. "Тожеть мне, старшая! - подумал он про себя. - Обещал заради уважения. Потому как и ты мне начинаешь". Подсолнухи кончились, дышать и впрямь стало легче. Хотя солнце, подбиравшееся уже к зениту, калило на полную августовскую мощь, но долетавший со стороны плавней свежий ветерок, обдувая, приносил какую ни есть прохладу. Торная дорога растворилась в спелой степной траве. От неё влево ответвилась тропинка, в конце которой виднелось кладбище с потемневшими от времени деревянными крестами, поросшее сиренью и небольшими фруктовыми деревцами. Обогнув его справа, со стороны гравийки, ребята вышли в открытую степь. - А мы с тобой не первые, кто поспешил на выручку, - заметила Марта немного в стороне мужчину в тёмном картузе и белой рубашке; тот тоже их обнаружил и остановился, поджидая. - Наверно с час потеряли с этими задержками... - Всмотревшись, Андрей нахмурился: - Интересно, что делает тут эта дылда. Не поверю, что он поспешил на выручку! - Ты его знаешь? - Знако-омы... Возьмём правее, не хотел бы и из-за него время терять. - Идет нам наперерез. Мне боязно, - призналась она. - Да ну, глупости! Не боись. С ними сближался всего лишь рослый парень - узкоплечий, белобрысый, лет двадцати; из-под лакированного козырька казацкой фуражки времён гражданской войны выбивались вихры чуба; верхняя губа и подбородок поросли светлым пушком, ещё не ведавшим бритвы; левый глаз с прищуром, придававшим продолговатому лицу насмешливое выражение. - Це ты, Андрон, - заговорил первым, встав спереди так, что пришлось остановиться, - А я дывлюсь: шо за парочка - Сэмэн та Одарочка? - Перевёл взгляд на Марту: - Чия така овэчка? - Сам ты баран! - Андрею не нравилась бесцеремонноить, с какой тот разглядывал её сверху донизу; встал между ними. - Отвали, чё уставился, как кот на воробья... - А шо, низ-зя? - Перевёл взгляд на чеку вместо пуговицы, скривил в ехидной ухмылке тонкие губы. - И куды ж це вы направляетэсь? Хотел отпаять позаковыристей, вроде "на кудыкало, куда тебя дерьмо кликало", но сдержался: не след задираться; сказал: - На лимане, слыхал, ожины навалом поспело. А ты чё тут шляешься? - Хто, я? Парашуту шукаю. - Какую ещё "парашуту"? - Та хиба нэ бачилы, як нимци яроплана сбылы? Передёрнув плечом, как если бы понятия не имел, о чём речь, заметил насмешливо: - Тебе во сне, что ли, приснилось? - Це вы, мабуть, проспалы! - Снова пройдясь по Марте, осклабился: - Вона ничогэнько - и на мордочку, и цыцькы, я б тэж прозивав. - Ты, кугут, говори да не заговаривайся! - А то - шо? - шагнул с кулаками, - ща як кугутну по зубах! - Попробуй... - передав сумку Марте, Андрей воинственно сунул руку в карман. - Как бы твои не вылетели! Будешь иметь дело ещё и с Ваньком. - Та плював я на твого Ванька! - огрызнулся долговязый, утратив, однако, грозный вид и зыркнув по сторонам; затем развернулся и побрёл прочь. Андрей взял сумку, глянул на солнце, проворчал сердито: - Как не одно, ёк... так другое! Теперь этого Гапона поднесло... - Странный тип! - осуждающе заметила она. - Не о человеке беспокоится, а о каком-то парашюте... Это у него имя такое - Гапон? - Прозвище. Фамилия Гаповский - поэтому. А вобще звать Лёха. - Андрей оглянулся. - Зырит в нашу сторону, морда. Пробежаться бы, но ещё подумает, что удираем да увяжется следом, вражина... - Ты, вижу, его крепко недолюбливаешь. - Их все пацаны не любят. И на нашей, и на той стороне хутора. - Их - это ещё кого-то? - Два дружка у него закадышных. Тожеть кулацкие сынки. - Кулацкие? - удивилась Марта. - Я слыхала, будто всех кулаков здешних выслали. - Не всех. Эти, когда начиналось раскулачивание, прикинулись добренькими: сдали инвентарь и худобу первыми да ещё и других подбивали - чтоб выслужиться. Мама рассказывала. Такими, говорит, активистами стали, что куда там! А как пошёл слух, что фрицы скоро и сюда достанут, так они вдруг вспомнили, что родом из казаков да ещё и богатых. Надеются обратно стать господами. - Так вслух и говорят? - Старые пока помалкивают, но, видать, разговоры промеж себя ведут. Потому как их балбесы больно носа задрали: мы, мол, тут законные хозяева, а вы - так, безродные-иногородные. - А как другие, тут ведь большинство - местные казаки? - И большинство - бывшая голытьба. Эти жалеют: токо вроде жисть наладилась, а тут эти гитлеровские фашисты. А с пацанами здешними у нас никакой вражды. - Из-за чего ж с этими враждуете? - Мы, вобще-то, никого первыми не задирали. Но сдачи давать приходилось. За что? Ну, например, идёт кто-нибудь из наших один с ерика, тащит ведро раков. Балкой. А тут они втроём. Отнимут и улов, и раколовки, да ещё и отдубасят ни за что. - У этого Лёхи, заметила, глаза какие-то разные. - На правом бельмо. И левым вроде плохо видит, потому и на войну не забрали. А опередил нас ещё и знаешь, почему? На велике прикатил; на весь хутор токо у него и имеется. - Я об этом догадывалась: видела прищепку на штанине. А почему так получилось, - после паузы продолжила она расспросы, - что у вас разные диалекты: ты говоришь хоть и не совсем грамотно, но по-русски, вернее - по-городскому, а он - по украински. - Это не украинский язык, а хохляцкий. Тут все так балакают. Я тожеть до школы балакал, но потом не захотел. Да и учительша требовала, чтобы в школе говорили токо по-городскому. Дажеть отметки снижала по русскому. И правильно делала! Ежели ты русский, то и говорить надо, как наши великие предки - Пушкин, Лермонтов, Тургенев. Ты с этим согласна? - Конечно! Свой язык надо уважать и не коверкать. - А вот ты на своём родном говоришь? - У меня два родных: немецкий и русский. И обоими я владею в совершенстве. - Насчёт русского - я заметил. Правильно делаешь! - одобрил он. - А ожина, которую мы, якобы, идём собирать, - это что? - Разве не знаешь? - удивился он. - Малину-то хуть видела? С виду такая же ягода, токо чёрная и покислей. - Андрюша, - спохватилась она, - ты же говорил, что ещё "не завтракамши"! Я прихватила большущий пирог - хочешь? - Вобще-то, - сглотнул слюну Андрей, - я точно не успел сёдни позавтракать... Верней, с утра есть не хотелось. Но ты ведь прихватила для лётчика. - Хватит и ему. И потом... может, ещё и не понадобится, а ты впроголодь. - Знаешь что, не накаркивай! Понадобится. Но ежли большой, то давай немного отрежем. И ты поешь, а то до вечера далеко и там будет некогда. Пирог оказался удивительно вкусным. Да и мог ли он быть другим: из белой пшеничной муки, что на хуторе давно уже большая редкость; с яблочно-грушовой начинкой, в сладких янтарных подтёках. Пока половину уплетнули, не заметили, как и к лиману подошли. По весне плавни переполняются вешними водами, затопляя прилегающие земли, и только к августу постепенно входят в берега. Поэтому несмотря на сушь и жару подступы к лиману обычно бывают зелёные, непролазно-буйные, цветущие. От обилия и разнообразия полевых цветов у Марты разбегались глаза - хотелось набрать букет; но было не ко времени, и она старалась не показывать, как вся эта красота её волнует. Вот она, ожина, - показал Андрей на грозди крупных розовых ягод. - Видишь, скоко её тут! Но спелой пока мало. Марта сорвала несколько штук, разжевала, скривилась: - Кислые, аж Москву видать!.. А до лодки ещё далеко? - Уже, считай, пришли. Видишь кусты белолиста? Напротив них спрятана в камыше. Токо вот бинт, кажись, еле держится. - Покажи-ка! Вовремя предупредил. Присядем, - потребовала она. - Осталось метров сто... может, на месте, в холодке? Устроились в холодке. Сняв повязку и осмотрев порез, заметила: - Ты знаешь, никаких осложнений. Я боялась худшего: всё-таки на раздражимом месте. Но на всякий случай ещё раз смажем йодиком и сменим повязку. Она занялась пальцем, а ему представился случай хорошенько её разглядеть. В прошлый раз довольно неприятно щемило и дёргало в пальце, и он лишь смотрел на её работу. Да и сидела так, что виден был разве что затылок. Тогда он отметил, что волосы у неё скорее каштановые, чем рыжие (как показалось в балке); заплетены в две косички, сложенные пополам и связанные вплетёнными в них голубыми лентами. Они смешно торчали в стороны, напоминая уши её задиристой Машки. Теперь палец уже не болел, Марта сидела напротив и почти не поднимала глаз - рассматривай, сколько хочешь. Вообще-то на девчоночьи лица он пока что не засматривался: и неприлично, и не очень-то интересно. Разве что Варька: с нею, бывало, заключали спор, кто кого пересмотрит, не мигая; но она - соседка, вместе росли, вместе ходили в школу, пасли напару череду. Сравнивая теперь её лицо с мартиным, нашёл большую разницу не в пользу соседки, хоть та и считается первой красавицей на хуторе. Варька выглядит семнадцатилетней старухой, а Марта - первоклашкой; та - мызастая, коренастая, загорелая, эта - стройная, личико свежее, с ярким румянцем. Веснушки? Так их и немного, и они не ржавые, как показалось там, а скорей золотистые. У Варьки брови светлые, невыразительные, у Марты - тонкие, изогнутые, чёрные. ., - Не туго стягиваю? - прервала она его мысли. - Делай, чтоб держалось покрепче, а то мне добираться вброд по куширям, может соскочить. Ты пока посидишь здесь в холодке; я, когда вычерпаю воду и подгоню лодку к берегу, позову. Это самое... достань, что ты там для меня прихватила. Когда Андрей ушёл, она сняла кофту, постелила и легла навзничъ, заложив под голову сцепленные в пальцах ладошки. Жарко и душно. Солнце в зените, и даже небо кажется раскалённым. Ни малейшего ветерка, но, странное дело! Некоторые листья непрерывно трепещут, словно жара донимает и их. По нраву она разве что невидимым кузнечикам - они звонко стрекочут совсем рядом. Этот стрекот вплетается в неумолчный гам, образуемый многоголосьем обитателей лимана. Вот всю эту какофонию перекрыл отдалённый глухой гул, от которого, кажется, вздрогнула земля... Близко, совсем уже рядом линия фронта. Об этом с тревогой говорили утром мама с дедушкой. О предстоящей неминуемой оккупации, о трудностях и тяжёлых испытаниях, чреватых непредсказуемыми опасностями... Но сейчас думать об этом не хотелось. Гораздо более важным казалось другое - удастся ли отыскать лётчика? Как он там? И жив ли вообще? Она не взяла бы на себя смелость утверждать это с уверенностью. А вот Андрей и мысли не допускает, что может быть иначе; хотелось бы, чтоб так и было! Как неожиданно и смешно всё получилось! - вернулась она мысленно на час с небольшим назад. Пришла за Машкой, присела в кустах переждать, пока пройдёт этот, похожий на беспризорника, абориген (именно так обозвала она Андрея про себя). А когда случилась с ним эта неприятность, подумала: "Сказано - деревня: взрослый, а ходит без трусов!" Но он напрасно о ней плохо подумал: она не подглядывала исподтишка, а оба раза отводила от него, голого, взгляд. Ей его нагота и подавно "не больно интересна". Ужасно испугалась за Машку, когда он вздумал на ней покататься. Мама говорила: коза котная, её нужно оберегать, иначе козлёнок может родиться мёртвым. Потому изо всей силы и толканула. Могла б и поцарапать, если б попытался оседлать ещё раз!.. Затем горящий самолёт и парашютист заставили всё забыть. А когда он сказал, что собирается поспешать на выручку, неприязнь уже прошла. Представилось, как этот несчастный, наверняка израненный, барахтается в болоте... и в это время истекает кровью, которую, может, даже нечем остановить, перевязать раны. Она знает по госпиталю, куда брала её с собой мама: кого вовремя перевязали санитары, те выздоравливают; кого не успели - газовая гангрена и... в лучшем случае ампутация. Решила что её помощь так же необходима, как и этого мальчишки. Надо будет ему об этом сказать, а то подумает, будто напросилась в помощницы ради амурных приключений. Но это - если не повезёт с розыс... Рассуждения прервал громкий свист. Схватилась, осмотрелась - не чужой ли кто? С берега Андрей помахал ей рукой. В свободной от камыша бухточке, прижатая бортом к берегу, ждала большущая, как показалось Марте, трёхскамеечная лодка. Смолёные бока её блестели и были густо оклеены зелёными бляшками ряски. Налипла она и на штаны Андрея, из которых он успел отжать воду. Приняв от неё сумку, другую руку подал ей. - Не боись, она устойчивая! И захочешь, так не опрокинешь, - успокоил, когда, став на борт и слегка накренив посудину, Марта боязливо ойкнула, - Проходи на нос, садись вон на ту скамейку. И возьми весло, будешь им отпихиваться на поворотах, - объяснил обязанности. Выдернув шест, прижимавший лодку к берегу, оттолкнулся и повёл её узким проходом. Водная дорожка плутала среди дремотно шелестящих высоких камышовых стенок, хранивших сумрак несмотря на полдень. На ребят тут же накинулась стая тощих, злых комаров. - Это везде по лиману такие дорожки? - поинтересовалась пассажирка, истово отмахиваясь от нахальных насекомых. - Нет, конешно. Этой мы специально не даём зарасти - ходим по ней на рыбалку. - Он на комаров почти не реагировал. - А разве тут и рыба водится? - Еще как водится! Кишмя кишит. Камыш - он ведь не сплошь. Да вон уже и плёс виднеется. Выбрались на плёс, подняв на крыло стаи пернатых обитателей. Из оставшихся одни, по мере к ним приближения, исчезали под воду, другие, помогая крыльями, разбегались по ближайшим зарослям. Кроме прибрежных, широким сплошняком тянувшихся к югу на сколько видит глаз, камышовые заросли разбросаны в виде разновеликих островков по всей обширной, на сотни метров, водной глади столь часто, что сразу и не понять, чего тут больше - открытой воды или освоенной растительностью. - Дай-ка теперь весло мне, - сев на заднюю лавочку и отложив шест, попросил Андрей. Изготовленное из деревянной лопаты, какими ворошат на току зерно, весло заметно ускорило ход громоздкой посудины. Несмотря на солидную массу (чтоб не рассыхалась, держали в полузатопленном состоянии), она шла резво и уверенно, в чём чувствовалось мастерство кормчего; сзади тянулся расходящийся в стороны след. Но и давалось это кормчему непросто: пот с него катился градом. Ветерок, здесь более ощутимый, нежели на берегу, не был в состоянии обсушивать взмокшего на первой же сотне метров Андрея. И он уже несколько раз зачерпывал ковшиком воду и выплёскивал себе на голову. Марта, впервые в жизни оказавшаяся в столь "опасной" ситуации, поначалу вздрагивала при каждом качке и судорожно хваталась за борта, а казавшаяся ей бездонной пучина страшила и держала в постояннм напряжении. - Какая тёмная под нами вода! Аж смотреть страшно... - призналась она. - Тут, наверное, очень глубоко? - Нет. Редко где два метра. Знал бы, что ты такая трусишка, то и не взял бы, - пошутил он. - Не такая уж я и трусишка, как ты думаешь! Чтобы, видимо, доказать это, она встала в полный рост (держась, однако, за верёвку, привязанную к скобе в носу лодки), с минуту осматривала окрестности и, покачав головой, села. - Ума не приложу, как можно отыскать здесь человека, - проговорила безнадёжно. - Легче найти иголку в стоге сена... - У меня есть кой-какие мысли на этот счёт. Магнитики, ежли хошь. На месте решим, с какого начать. - А куда мы плывём? - Во-он к тому островку. Он не просто камышовый, как все другие, а самый настоящий. Островок, к которому они вскоре причалили, был, видимо, когда-то кем-то насыпан, как и многочисленные на Кубани степные курганы. Имел немногим более двадцати метров в поперечнике и возвышался над водой почти вровень с камышовыми метёлками. Взойдя на верх, Андрей сразу же занялся изучением округи - искал, не белеет ли где на ближних зарослях парашютный купол. Вниманием Марты завладели изобиловавшие и здесь всевозможные полевые цветы. Обходя их, она каждый нюхала и внимательно рассматривала. Заметив, что внимания её удостоены и колючие шарики лопуха, он усмехнулся: - Нос наколешь!.. Выбери два листа покрупнее, сделаю тебе козырёк от солнца. А то лицо обгорит и нос облезет, как у меня. - Ну и пусть! Я нарочно не надела панамку - хочу загореть, как ты. Ой, кто-то смотрит в нашу сторону с холма, - сообщила она тревожно. - Это не Гапон? - С какого ещё холма? - Да вон же, с деревом на вершине. - Точно... Токо это не холм, а курган. Нет, это не Лёха: рубаха темная. Но на всякий случай спрячемся. Спустились ниже, присели на кучу прошлогоднего камыша; высокая трава укрыла их с головой. Комары зудели и здесь, он сходил к лодке за сумкой. - Достань платье и накинь, шея у тебя вся в волдырях, - посоветовал и добавил: - Комарьё у нас ядовитое. Прошлым летом мужик рыбалил с лодки да напился и уснул. Так они его чуть насмерть не заели, на харю страшно было смотреть. Ты это... мордочку, как выразился Лёха, поменьше подставляй под солнце, загорать нужно постепенно. Ежели и дальше хочешь быть красивая. Низко, над самыми головами, просвистел косячок селезней. На островок наведалась было длинноногая цапля, но, заметив опасность, улетела, сложив зигзагом шею. Рядом в камыше стонущими голосами перекликаются пара лысух. На куширях у лодки пучеглазые лягухи затеяли громкую перебранку: "Ир-род, ир-род!" - надувая пузыри, ругают кого-то одни; "Ур-род, ур-род! " - вторят им сразу несколько других. Все это Андрею давно знакомо, привычно и не мешает размышлять о том, как быть дальше, что предпринять в первую очередь. Для Марты - внове: ей казалось, будто попала она в некий сказочный мир - изумительно красивый, волшебный. - Ты о чём-то размышляешь, - нарушила она молчание. - Рассуждай вслух, может, и я чем помогу. Одна голова хорошо, а две лучше. - Можно и вслух... Я предполагал, что парашют - он ведь знаешь, какой громадный! - будет на зелёном заметен издалека. Но его пока что не видно. -Ты считаешь, что он опустился неподалёку отсюда и притом обязательно в камыш? А вдруг в воду... - Что где-то здесь недалеко - в этом уверен. А что опустился не в воду - парашютом можно ведь управлять с помощью строп. Но конешно: ежли он ранен, то мог угодить и в воду... А два метра, о которых я говорил, это редко где такая глубина, утонуть не должен. Верняк освободился от парашюта, выбрался на мелководье и находится в каком-то из ближних камышовых островков. - Может, парашют видел тот, что смотрел с кургана в нашу сторону? С высоты ведь дальше видать, - предположила она. - Стоп, ценная мысля! Зараз встанешь мне на плечи, кругозор увеличится - может, ты обнаружишь белое пятно. Взошли на верх. Человека на кургане уже не было. Андрей присел на корточки: - Залазь. Не боись, я буду держать тебя за ноги. Хотя - подожди: принесу шест для опоры. Шест воткнули в землю, Марта разулась. - Ой, придерживай, а то коленки трясутся... Да, ты прав: кругозор увеличился. Только вот ничего белого, кроме больших цветов да птиц, похожих на лебедей, пока не вижу. - Зараз я повернусь лицом к хутору, а ты смотри, но не на воду, а на камыши. Ну, как, -парашюта не видно? - Нет, Андрюша, нич-чего такого... - Ну что ж... Жаль, конешно, что и этот магнитик не помог найти иголку. - Это был уже последний? - спрыгнув, спросила она. - Нет, и дажеть не главный. - Андрей срезал ещё два лопуховых листа и принялся мастерить защиту от солнечных лучей, сшивая края стеблем травы; Марта присела рядом. - Я нескоко раз замечал, - рассуждал он вслух: - когда долго сидишь в лодке - ну, например, с удочками - ути подплывают совсем близко. Не токо они - и лысухи, и нырки тожеть. Но стоит громко чихнуть, как они всей стаей взмывают и уносятся в другое место. Смекаешь? Наш лётчик таким вот образом должен обязательно себя обнаружить! - Хорошо бы... - Это наш главный магнитик. Ну, а не сработает и он, останется последнее средство: обойти вокруг зарослей, покричать, посвистеть; услышит - откликнется. Как думаешь? - Не знаю... Как ты, так и я, - надо же что-то делать. Она до крови расчесала ноги выше щиколоток, на что Андрей заметил: - Можно подумать, что тебя покусали осы. Натяни шаровары пониже, а то больно по вкусу пришлась нашим комарикам. - Тобой они тоже, между прочим, не брезгуют. У тебя разве после них не чешется? - Не так, чтоб очень. У нас, наверно, выработалось на них противоядие. Но у меня имеется и кой-что другое. - Поднялся, сдвинул охапку старого камыша и извлек кусок дернины. Из углубления достал крышку от выварки, затем резиновые сапоги. - Они хуть и дырявые, но ноги от комарья спасают. Становилось невыносимо жарко, заливал пот. Вид у Марты стал довольно жалкий, и он спросил: - Небось, и не рада уже, что напросилась в помощницы? - Я, наверное, на мокрую курицу похожа? Нет, нисколечко не жалею. - Ну и хорошо. Дальше сделаем так. Отсюда, с вершины курганчика, всё видно, как на ладони. Ты станешь вести наблюдение со стороны хутора, садись спиной к солнцу, чтоб не пекло в лицо. А я - от гор. Задача такая: быть всё время начеку и вовремя заметить, откудова взлетят хотя бы пятеро-шестеро утей. Тут они летают часто, но которые вспугнутые, те обычно ещё и крякают. - И долго будем так вот ждать? - Надо бы не меньше двух часов. До вечера ещё далеко, часов пять останется и на поиски, ежели что. За это время мы обследуем пол-лимана. Между тем солнце перевалило за полдень и пекло так, словно вознамерилось поджарить не только ребят, но и всё живое на островке. Несмотря на близость воды листья лопухов начали обвисать, как ошпаренные кипятком. Барашковое облако порой набросит благодатную тень, при этом ветерок тоже вроде посвежеет, только всё это на короткое время. Слышно, как Марта (они сидят спиной друг к дружке) то и дело вытирается платьем; у Андрея цветастая блуза - хоть выжми. К югу плавни тянутся на добрый десяток километров - до самой станицы Ивановской, заметной у горизонта темной полоской садов да рыжеватым куполом кирпичной церкви. Ещё дальше, за Кубанью, небо подпирают полуразмытые дрожащим маревом зубцы Кавказского хребта. Во весь окоём - полированная гладь с отражениями лениво плывущих в синеве ослепительно-белых, причудливых облаков. Возвышающиеся над водой заросли камыша кажутся опрокинутыми в бездонную глубь. В ушах - беспрерывный, не стихающий ни на секунду гул незримой, но кипучей жизни. Какое-то время Андрей занят был мыслями о том, не лучше ли было сперва обойти ближние островки, позвать - глядишь, уже в начале поисков и добились бы успеха. Но откуда начать? И сколько уйдёт времени? У него, может, и силов-то на час-полтора... Нет, так будет правильней, - успокоил он сам себя. Затем мысли перескочили на Марту. Это ж надо так случиться: ещё вчера и не подозревали о существовании друг друга - и вот на тебе: вдвоём, в таком месте, где и Макар телят не пас!.. Ладно, рассуждал он, хуть на нормального человека был бы похож, а то ведь - чучело гороховое: босой, голопузый, чумазый. И такую страхолюдину ещё и Андрюшей величает! Окромя мамы, никто так уже давно не называл. Ну, разве что Варька иногда, по-соседски. Интересно, о чём она сейчас думает? Наверно, токо про лётчика... А она, вообще, красивая. С такой приятно общаться: умная, образованная, скромная. И не подозревал, что такие существуют на свете. Узнать бы о ней побольше; заговорить, что ли? - Андрюша, - словно угадав его мысли, начала она первой, - а разговаривать можно? - Конешно. Токо про дело не забывай. - Хочу спросить... Ванько, которым ты пригрозил Гапону, он твой брат? - Нет у меня ни братьев, ни сестёр... Просто товарищ. - Старше тебя? Я заметила, что Лёха сразу же сбавил спесь. - Всего на год с небольшим. Но он - силач, каких поискать. И они боятся его, как огня. - Они - это кто? - Лёха и его дружки - Плешивый и Гундосый. - У них такие дразнилки? - Прозвища. У нас их все имеют, дажеть девчонки. - Старайся говорить слова "даже" и "тоже" без "тэ" и мягкого знака, - посоветовала она. - А какие прозвища у ваших девчонок - тоже оскорбительные? - Ну почему? - возразил было Андрей, но, подумав, согласился: - Может, конешно, немного обидные. - Чувствуя, что такой ответ недостаточен, добавил: - Ежли интересно, могу уточнить. - Очень интересно! - Ну... которые девочки на нашем, значит, порядке: Нюську, к примеру, сразу прозвали Косая; у неё и вправду один глаз косит. Есть Вера-Мегера; прозвана так Борисом, он живёт недалеко от вас. У него, между прочим, тожеть... вернее - тоже... имеется кличка: Шенкобрысь. Почему такая? Ещё во втором, кажись, классе подписал как-то тетрадь вместо Шевченко Бориса - Шенко Бриса; ну и стал с тех пор Шенкобрысем. - А Вера - она что, сердитая и злая? - Да нет... просто Борис за нею ухаживает, иногда пытается заигрывать, а она ведёт себя с ним недотрогой. Хотя очень его уважает. - И больше на вашем порядке девочек с прозвищами нет? - не дождавшись продолжения уточнений, спросила она. - Ещё Варька. У неё оно, пожалуй, оскорбительное. Даже говорить неохота. Или сказать? - Если неприличное... вобщем, смотри сам. А почему "Нюська", "Варька"? - нe понравилось ей. - Можно ведь Нюся, Варя. Вы что, женоненавистники? - Почему?.. Просто Нюська ласкательного имени и не заслуживает, а у Сломовых так повелось сызмалу: Варька да Варька. - И за что ж вы дали ей такую кличку, что и произносить неудобно?- полюбопытствовала-таки собеседница. - Во-первых, не мы. И никто из наших, тем более я, так её не обзывали. - Догадываюсь, что это лёхо-плешиво-гундосовская работа. Так? - Ты угадала. А дразнят они её "цыцьката". - Они что, полногрудых презирают? - За тех не знаю, а Лёха - ты слышала, как он сказал и про тебя... - Он, как я понимаю, отпетый пошляк. А как ты смотришь на таких. - На сисястых, что ли? Для меня главное не это. И давай на эту тему не будем! - Ты рассердился? Извини, пожалуйста... Прошло с полчаса, но ничего из ожидавшегося пока не сбывалось. "Неужели зря теряем время?" - начал сомневаться Андрей. - "Может, не надо ждать у моря погоды"... - Его мысли снова прервала Марта: - Андрюш, ты сказал "тем более я". Тебе, наверно, Варя очень нравится? - Почему бы и нет? Мы с нею соседи. - Я имела в виду другое... Впрочем, это неважно. - Я тебя понял, - дошло до него. - Ты имела в виду любовь? - Марта промолчала, но он поспешил внести ясность: - Никакой особенной любви. Просто мы близкие соседи, вместе выросли, почти как брат и сестра. А у тебя уже была настоящая любовь? Токо честно. - Была. Но давно, ещё в пятом классе. - А потом встречалась уже без любви. - Я вообще ни с одним мальчиком не встречалась! - И даже с тем, первым? - Я любила тайно от всех. Он и не знал об этом. - Чё ж не объяснилась, ежели он стоящий парень? - Так уж получилось... - А у меня было совсем даже наоборот. - Ой, Андрюша, смотри, смотри! Взлетели утки и притом - испуганные! Оба вскочили, словно подброшенные пружиной. Утиная стайка, тревожно крякая, пронеслась над их головами. - Усекла, откуда взлетели? - Конечно! Вон от тех камышей. - Я же говорил! Так и вышло! - радостно восклицал Андрей. - Погоди ликовать, может, они просто так снялись с места... Усомнилась она потому, что уж очень близко оказались "те камыши", всего в каких-то трёхстах метрах от них. С высоты андреевых плеч она их осматривала тщательно, и никакого белого предмета на этом полуостровке (камышовые заросли простирались до восточного берега плавней) замечено ею не было. - Ну, нет! Когда просто так, они ведут себя по-другому, - тоном знатока возразил Андрей. - Верняк, кто-то вспугнул! Садись на свое место - едем. Прихватив сумку, Марта заняла переднюю скамейку. Два поворота - и вырулили на простор; здесь Андрей поменял шест на весло, принялся неистово грести. Заметив, что лодка в ответ на энергичные гребки слегка виляет то вправо, то влево, пассажирка пересела не среднюю скамейку, взяла шест, спросив: - Можнo, я буду тебе помогать? Получив утвердительный кивок, принялась и себе чиркать по воде. И похоже, не без пользы: посудина если и не пошла быстрее, то уж точно - ровнее. Вскоре с разгону вонзились в плотную зелень стеблей, верхушки которых шуршали метра на полтора выше их голов. Сложив ладони рупором, Андрей громко позвал: - Дядя лётчик! Эге-гей! Где ты, отзовись! Прислушались, затаив дыхание. Квохтавшие поблизости нырки, а также камышовка, выводившая своё звонкое "короп-короп, линь-линь!" на минуту умолкли, словно тоже вслушиваясь. Но... ни на эти, ни на последующие - уже из других мест - зовы никто, увы, не откликался. - Может, слышит, да опасается, - предположил Андрей. - Позови-ка ты, у тебя голос совсем ещё детский. Он смекнёт: детей опасаться не след. . Но и на мартин "детский" ответа не дождались... Решили идти вдоль зарослей. Кромка зелени, издали кажущаяся ровной, на деле изобилует выступами и бухточками, обусловленными, видимо, глубиной воды, приходилось много петлять, что требовало немалых сил. В этих закоулках было так же невыносимо жарко, как недавно в подсолнухах, но сил требовалось втрое больше, чем на бег. Взмокнув до нитки, Андрей снял блузу, затем и штаны (в душе поблагодарив помощницу за предусмотрительность); но даже оставшись в одних трусах, блестел, словно только что вылез из воды. Следов присутствия человека обнаружить не удавалось... Наконец он положил шест, сел, лодка остановилась. Молча окунул блузу, отжал воду, вытер обильный пот; натянул штаны. - Приморился? - спросила она участливо и грустно; у Марты заметно поубавилось веры в то, что "ути" были вспугнуты человеком. - Есть маленько, - признался он и предложил: - хочешь, освежись и ты: скинь кофточку, прополосни, оботрись; я отвернусь. - Спасибо, я потерплю... - Не чуди, тоже вся мокрая! Держи, - бросил ей свою блузу. - Оботрись, знаешь, как приятно прохладненьким! Послушалась: вытерла лицо, шею, прошлась влажно-прохладным по животу, под мышками. - И правда полегчало. Благодарю. - Вижу, ты совсем духом упала, - повернулся к ней лицом. - А зд-ря. Или, ежли сказать правильно, зря, - поправил себя сам, улыбнувшись. - Запомнил? - Лицо её тоже озарилось улыбкой. - И здря, и впольне, и тожеть-дажеть. Так что говорить буду теперь токо правильно. Ты и дальше поправляй, я не обижаюсь. А память у меня - будь спок! - похвастался, но осёкся: Марта погасила улыбку и отвела взгляд. - Я знаю, что ты зараз подумала. Что я - мелкий хвастунишка. Так ведь? - Я подумала, что в этот раз ты с утками промахнулся: никто их не пугал. Принял желаемое за действительное. - Ну и напрасно. Я и теперь ещё вполне уверен. Просто нужно было начинать с той стороны мыска. Но ещё не вечер, немного отдохну и... Резко выделившись из монотонного шума-гама, над лиманом разнесся звук, напоминающий выстрел. Не успев закончить мысль, Андрей устремил взгляд туда, где они с полчаса тому назад начали поиск. - Ага! Я же говорил! - вскричал он. - Видишь, видишь! - показал на нескольких "утей"', вначале кинувшихся в разные стороны, затем развернувшихся в направлении на юг. - Обратно там же взлетели! Работая теперь вдвоём - веслом и шестом - заспешили в обратном направлении. Обогнули выступ, пошли вдоль противоположной стороны. В этот раз не звали: с помощью двух пальцев Андрей издавал свист не хуже сказочного Соловья-разбойника. Прислушивались и снова продолжали, не заходя в бухточки, плыть вдоль зарослей, пока Марта не подала знак рукой, сообщив: - Останови: мне почудился голос! Андрей положил весло, прислушались. Точно: обзывается, и где-то совсем близко! Несколько метров - и вот уже отчётливое: - Эй, люди, я здесь! Теперь голос слышен и сквозь плеск воды. Вот он уже напротив. Разворот - и лодка на треть длины вонзается в камыш. Налёг на шест - подвинулась ещё немного; но он так глубоко вошёл в вязкое дно, что при попытке выдернуть лодка на столько же отошла назад. Стало очевидно: таким способом не продвинуться. - Как же быть? - потерянно спросила Марта. - Не расстраивайся. - Андрей зачерпнул воды, плеснул в лицо - пот заливал ему глаза. - Но без твоей помощи мне не управиться. - Скажи, что делать, я постараюсь. -Я спрыгну и стану толкать, а ты хватайся за стебли и тяни на себя - Ребята, вы хотите лодку ко мне подогнать? - совсем близко послышался голос лётчика, видимо, убедившегося, что имеет дело с двумя подростками. - В этом нет надобности. - А разве... Мы подумали, что вы тяжело ранены, - сказал Андрей. - Рана пустяковая, я смогу добраться до лодки своим ходом. - Подождите, я вам помогу! - Андрей спрыгнул в воду и, раздвигая камыш, скрылся в его гуще. Марта, с непривычки или от усердия, натёрла шестом водянку на ладошке; та лопнула, щемило; хотела перевязать хоть наскоро, как услышала шелест и хлюпанье - вернулся Андрей. Один. На её вопросительный взгляд пояснил: - Решил всё же добраться лодкой. Из-за парашюта. Иначе комары его ночью заедят. Ранен не сильно, сможет нам пособить. Привязал к скобе конец стропы, зашёл с кормы и, крикнув "я готов!", стал толкать. Дело пошло. Под возгласы "раз-два, взяли! " лодка рывками подавалась вперёд. Метр, ещё один, ещё... Вот уже виден парашют: края его, скомканные, лежат на камышовых стеблях, примятых, видимо, специально, с целью маскировки. А вот и он сам - в мокрой лётной форме, невысокий, нестарый; левая рука забинтована, в рыжих пятнах, согнута в локте, прижата к груди. Перехватываясь правой, тянет за стропу, наматывая её на себя, - помогает Андрею. Наконец, подтянулись вплотную. - Как же вы здесь оказались? - вопрос улыбающейся Марте. - Видели, как вы падали с парашютом... И решили найти и спасти. Мы вас давно уже ищем, зовём - неужели не слышали? - Слыхать-то слыхал... И отзывался, да, видать, недостаточно громко. А потом вас не стало слышно, я не на шутку испугался и решил посигналить выстрелом. Андрей тем временем залез в лодку, закрепил её, воткнув шест со стороны кормы, заметил: - Надо было вам выстрелить сразу, как токо меня услышали. Воздерживался из осторожности. Немцы уже здесь? - Ещё нету. Держитесь и переходите, - протянул весло. - Не бойтесь, она устойчивая. Лётчик без особого труда перебрался в лодку. Сблизка стало заметней, что он бледен, искусан, всё ещё мокр до плеч. - Что с рукой, кость не задета? Крови много потеряли? -- интересовалась Марта, расстёгивая сумку. - Спасибо, с костью, кажется, обошлось. А кровь - перевязал вот, остановил вовремя. - Надо немедленно сделать настоящую перевязку, а то как бы не схлопотать гангрену. Садитесь вот сюда, я - быстренько, - потребовала она. - Мы прихватили бинты и йод, - вставил слово Андрей, тоже от имени обоих. - Даже это предусмотрели! - удивился раненый. - Но, по-моему, рана не настолько опасная, чтобы... - И правда: может, выберемся на плёс - потом? - предложил Андрей. - Там не так душно и комарья нет. - По нашей вине и так много времени упущено! - решительно воспротивилась она. - Сломи метёлку, будешь отпугивать этих кровососов. Говоря это, она достала свёрток с принадлежностями, вооружилась ножницами, срезала кое-как завязанный узел, стала осторожно сматывать повязку, тоже марлевую, но сделанную наспех, набухшую кровью. Андрей двумя пушистыми султанами принялся отгонять от них тощих, въедливых насекомых, радуясь в душе, что взял именно её, а не кого-либо из ребят. Едва Марта отделила бинт, как рана сильно закровоточила снова. - Ой, мама! - вскрикнула санитарка, однако не растерялась: - Дядя, прижмите вену, вот здесь. Андрей, быстро, нужна верёвка для жгута! Тот ножом отхватил кусок стропы. - Здесь, перед локтем, Андрюша, - оттопырив руку, показал лётчик. - Еще виток... теперь стягивай - потуже, не бойся. Жгут своё сделал. Ватным тампоном Марта убрала кровь. Рана оказалась сквозной, рваной. Тщательно обработав края её йодом, наложила марлевый тампон, примотала, израсходовав метровый бинт. Из жгута сделала перевязь. - Спасибо, дочка! Тебя как звать? Очень грамотная работа, - похвалил раненый. - Где ж научилась такому мастерству? - Помогала маме в госпитале. Мы готовы, - сообщила Андрею, пряча остаток принадлежностей в сумку. - А вас как зовут? - Зовите меня Александром Сергеевичем. Или дядей Сашей - как вам удобней. - Дять Саша, - тут же обратился Андрей, - перейдите теперь на заднюю лавочку, а мы втащим на лодку парашют. Иначе вам несдобровать. - Что ты имеешь ввиду? - не понял тот. - Эту ночь вы проведёте на островке посреди лимана. Пока мы с ребятами подготовим всё на хуторе. А парашют послужит вам пологом. И впрямь громадное, наполовину мокрое полотнище с трудом втащили на лодку, насилу кое-как уместили. Затем, упираясь в нос, барахтаясь по пояс в воде, Андрей с помощью двух пассажиров стал выталкивать лодку обратно. Не без труда выбравшись наружу, отплыли на ветерок, занялись приведением себя в порядок: смыли кровь, грязь, умылись, освежились. Заметив под задней скамейкой ковшик, лётчик облизнул сухие губы, попросил: - Зачерпни-ка из глубины, где похолоднее, - страшно пить хочется! Всё нутро спеклось... - Из болота, некипячёную? - ужаснулась Марта. - Ни в коем случае! - Потерпите до островка, это близко, - поддержал её Андрей. - Там есть и спички, и котелок, и тренога. Мы иногда тут уху замастыриваем. - И удочки имеются? - заинтересованно спросил лётчик. - Конешно! И даже тазик с перегноем и червями. Взяли курс на островок; пассажиры уселись на скомканный парашют, Андрей с веслом - на корме. - Дядя Саша, - полюбопытствовала Марта, - почему вы не пытались выбраться сами, ведь прошло вон сколько времени. Не знали, в каком направлении двигаться? - Нет, дочка, не поэтому. Я знал, с какой стороны берег доступнее - рассмотрел при спуске. Но не был уверен, что сюда не достали ещё гитлеровцы. Чтобы не попасться им тут же в лапы, решил дождаться вечера. Такой ответ немного ее огорчил, так как умалялась заслуга напарника: лётчик смог бы выбраться и без их помощи. Да и ранение не такое уж страшное. Но ведь могло быть и по-другому! - Хорошо, что вы приводнились удачно, - сказала она. - Но мы искали бы вас и тогда, если б вы угодили в камыши, окруженные водой. Искали б, пока не нашли, - до самого темна! - Я не нахожу слов, способных выразить всю мою благодарность. Большое вам пребольшое спасибо, ребятки! - Он наклонился и поцеловал ее в щёку. - Это Андрюше спасибо, - шепнула она. - Поиск организовал он. - Андрейка, тебе наш разговор слышен? Огромное тебе спасибо, сынок! - Пожалуста. Но мы не заради благодарности... просто нельзя же оставлять человека в беде! - О благодарности мы и не думали! - подтвердила Марта. В тайничке и в самом деле нашлось всё необходимое. Котелок, неполный, чтоб скорее вскипел, поместили под треногу, развели под ним огонь, благо сухого камыша запасено было в достатке; кипяток взяла на себя Марта. Андрей помог раздеться, разуться для просушки. Почистил под руководством "дять" Саши пистолет, вскрыл часы: они хоть и тикали, но стекло изнутри запотело, нужно было просушить механизм. Пистолет Андрей разобрал и собрал трижды, последний раз - самостоятельно. Очень он ему приглянулся: не то что прящ!.. - Дять Саша, что вы намерены делать дальше? - поинтересовался, освобождая высохшее шёлковое полотнище от строп. - Трудный, сынок, вопрос... - не сразу отозвался лётчик. - Конечно же, нужно во что бы то ни стало пробраться к своим. Только где они сейчас, свои? . . - Наши ушли в ночь под девятое. - Тех не догнать!.. А вот в тылу наверняка оставлены люди для организации партизанской борьбы; но этот вариант не менее трудный. - А то! - согласился Андрей. - Попробуй с ними связаться. Небось, конспирация - железная... - Александр Сергеевич, кипяток уже подостыл - я котелок в воду погружала. Ещё немножко - и можно будет пить. Чтобы ускорить дело, она зачерпывала воду кружкой и с высоты выливала тонкой струйкой обратно в котелок. - Спасибо, - потерплю. Конспирация - это одно. Другое - если не к вечеру, то завтра нагрянут гитлеровцы, а сам видишь, во что я одет. Нужна гражданская одежда, иначе меня тут же схватят. - С одеждой - придумаем! С едой тоже затруднений не будет. Даже ежли нагрянут фрицы, всё равно с утра буду здесь. - Не буду, а будем, - поправила Марта. - Дять Саш, мы следили за воздушным боем... Правда, его и боем-то не назовешь. Почему вы не вмазали фрицам как следует, - ведь такие удобные случаи были! - Тебе легко говорить! - вступилась, передавая котелок, помощница. -Уже пить можно. Это не на земле - кулаками драться... - Да нет, Андрей, конечно же, прав, - залпом осушив котелок, сказал лётчик. - Они действительно вели себя неосторожно - поняли, что у нас нечем "вмазать, как следует". Дело в том, что у нас уже были стычки; одного мы завалили, другой струсил и предпочел не ввязываться. Дали бы сдачи и этим, да кончился боезапас. - Выходит, вас было двое? - К сожалению, стрелок оказался менее удачливым: его прошило очередью. Александр Сергеевич уронил голову, и Андрей заметил, как у него повлажнели глаза. - Славный был паренёк... Жалко до слёз... Андрей тоже потупился, и Марта, чтобы как-то разрядить обстановку, достала остаток пирога: - Дядя Саша, вы, наверно, проголодались. Съешьте вот. А завтра мы принесём еды побольше. - Спасибо. Очень вкусный, давно такого не пробовал. - Откусив пару раз, завернул лакомство и отложил в сторонку. - Я оставлю это на завтра. За ночь может всякое произойти, и вы не сможете меня навестить. - Пригремим в любом случае! - твёрдо заверил Андрей. - И всё-таки... Ты говорил про удочки; покажи, на всякий случай, где хранятся, - я - заядлый рыболов. Может, придется пожить на ухе. Рыбы здесь много? - Навалом! Карп-болотнячок, мы его королевским называем. Вкуснятина и почти круглый год с икрой. А удилишки - вот они, из камыша торчат, видите. Черви - под этой кучей камыша. Остальное найдёте в тайнике. Соль - в бутылочке. - Запасливый ты мужик! - похвалил Александр Сергеевич. - Молодец, честное слово! - Я тут бываю не один, с ребятами. Хочете, поймаем десяток-другой прям сичас? - предложил молодец. - Уже поздновато, ребятки... Вы, небось, тоже проголодались, и матери наверняка хватились. Возвращайтесь к себе, отдыхайте. Да и я, признаться, устал смертельно!.. Возвращаясь, Андрей остановил лодку посреди плёса, посмотрел на помощницу - она сидела к нему лицом - и сказал: - Это самое... У тебя тоже соль выступила на кофте. Ежли хочешь, ополосни платье и переоденься. Да и я вот весь в ряске. А стесняешься, то я отвернусь. - Ой, я и сама об этом думала, только не решилась сказать!.. - обрадовалась она. - И стесняться мне нечего, я же не ведьма с хвостиком Она тут же избавилась от кофты и шаровар, благо комаров над плёсом днём не бывает. Достала из сумки платье, принялась окунать его и теребить. После чего вдвоём, скрутив жгутом, отжали воду. Встряхнув, расстелила в носовой части лодки на положенные поперёк весло и шест. - Теперь, пожалуйста, отвернись: я прополосну и лифчик, а то щипет - нет спасу. - Об чём разговор! Можешь прополоснуть и трусы. Не боись, я тоже подглядывать не стану. Ежели, конешно, доверяешь. - Спасибо. Тебе я вполне доверяю. Он повернулся к корме лицом и, присев на корточки, уставился в тёмную, впрямь кажущуюся бездонной, воду. Неожиданно для самого себя увидел вдруг сбоку чёткое, как в зеркале, отражение её бюста, когда она склонилась над бортом прополоснуть снятый бюстгальтер. Марта об этом вряд ли догадывалась, но Андрей зажмурился и отвернулся - из желания честно исполнить обещание не подглядывать, даже если это всего лишь "сиськи". Так и просидел, не шевелясь, пока она, одевшись, не сказала: - Всё, Андрюша, спасибо. И за лифчик, и за трусы - как на свет народилилась! Сними и своё - простирну. - Это можно. А я тем временем искупаюсь. А то давай вдвоём - наперегонки сплаваем. - Плавать я ещё не научилась, к сожалению. - Как, даже по-собачьи? - удивился он. - Ну ты даёшь!.. Встал на корму, чуть присел и, слегка оттолкнувшись, скрылся под водой; лодка, качнувшись, отошла метра на три и остановилась. Поднырнув под неё, притаился у носовой части. Минуты через полторы Марта, смотревшая, где же он вынырнет, заподозрила неладное: - Ой, мама! - обеспокоилась не на шутку. - Где же он? Ой, господи, никак утонул!.. Что же делать? . . - А я тута! - Андрей, рот до ушей, высунул голову из-за борта. - Ненормальный! Разве ж так можно! ... У меня сердце захолонуло, думала, утонул. - На глазах её блестели слёзы. - Не боись, я на ерике вырос! Довольный проделкой, откинулся на спину и, работая ногами так, что брызги летели, словно от винта, уплыл на спине метров на десять, прежде чем повернул обратно. Вода сверху тёплая, даже горячая, но на метр глубже - до неприятного холодная. Наплававшись и, уже у лодки, брызнув пару раз на всё ещё неодетую Марту (в ответ на что та пригрозила огреть шестом), вскарабкался обратно и сел на лавочку рядом. - Ой, мама! - взвизгнула она. - Что это у тебя на ноге? - Где? А, это... Пьявка прицепилась. И уже насосалась, подлая, - Ногтем сковырнул и выбросил за борт. - Фу, какая мерзость! - Соседку передёрнуло. - Больно кусается? - Не-е, они совсем не страшные. Токо кровь долго после них сочится. - Надо бы говорить не "токо", а "только", понял? - Понял. Спасибо, учту. Какая ты ещё беленькая-незагореленькая! - обхватил её за плечи и притянул к себе. - Как сейчас смажу, так мало не будет! - отпихнув, замахнулась ладошкой - Холодный, как жаба... И много себе позволяешь! Ни в голосе, ни во взгляде сердитости не усматривалось, но он поспешил заверить: - Виноват, больше не буду, чес-слово! - Смотри мне, а то схлопочешь!.. Не посмотрю ни на что... Поднялась, бросила ему полусухие уже штаны, оделась сама; села рядом, улыбнулась, как ни в чём не бывало. - Это самое... Ты чё, в бога веришь? - С чего ты взял? - Ну как же: в балке сказала "ей богу", а теперь вот - "ой господи". И небось была пионеркой. - Я к религии равнодушна, просто - мама у меня верующая. - Она что же, верит, что на небе есть рай, а под землёй черти в аду грешников на сковороде поджаривают? - Ну, в это, может, и не верит. - Какая ж тогда она верующая? - Я у неё тоже спрашивала. Она объяснила так: верующий - это тот, кто не совершает богопротивных поступков, добрый и милосердный к людям и всему живому, не эгоист, не вор, не предатель... ну и всё такое. - Тогда получается, что и я верующий. Толь-ко, - разбил он неправильно произносимое слово на слоги, - бог с попами тут ни при чём! И вобще религия - это... - Давай поговорим лучше об Александре Сергеевиче - что мы можем для него сделать. - А чё тут говорить? Я уже всё обмозговал. Ежли и вправду нагрянут фрицы, он переждет несколько дней здесь. Пока рука подживёт. Гражданскую одежду мы с ребятами раздобудем. Потом поживёт на хуторе, спрятать есть где. Правда, насчёт партизан... - Видя, что она вертит головой, спросил: - Ты чё, не согласна? - Уже всё и обмозговал!.. Мог бы и со мной посоветоваться. Дядя Саша теперь не только твой, но и мой подопечный тоже! - Пожалста! Не ндравится мой план - предложи свой. Одна голова хорошо, а полторы лучше. - Не "ндравится", "полторы"... Хвастунишка несчастный! - обиделась за полголовы, не стала и поправлять произношение. - Совсем ни во что меня ставишь. - Извини. Я... - Не извиняю! Невежа... - Больш не буду, чес-слово. Ну, брякнул шутя... Игривое настроение всё ещё колобродило в нём, он взял её ладошку в свои, стал гладить, заискивающе глядя в глаза, - заглаживал вину. - Ох и схлопочешь, лиса! - Марта, хоть и приятно ей было такое проявление доброго отношения, ладошку выдернула и даже погрозилась влепить затрещину. - Ну у вас и привычки: как что, так и по мордасам, - упрекнул, отшатнувшись. - А что, уже получал? - Я пока что нет. А вот твой брательник двоюродный не так давно от Иринки схлопотал... Он тебе не рассказывал? - Говорим о серьёзном деле, а ты - с какими то Иринками! - отвергла она постороннюю тему. - Я вот что хотела бы посоветовать: пацанам своим про лётчика ничего пока не говори. Одежду и поесть приготовим мы с мамой, она мне в этом не откажет. А на дальнейшее... - Маме твоей говорить нежелательно! - возразил Андрей. - Если опасаешься, что как немка она ненадёжная, то клянусь - это не так. Честное пионерское! Даже, если хочешь, - ленинское. - Смотри, такими словами не бросаются! - Я знаю, что говорю. Потом, мама ведь доктор, а вдруг случится осложнение - ты же видел, какая опасная рана. - 0но, конешно, ты права, но... не говори пока хуть про островок. Он секретный, и мало ли для чего может пригодиться при немцах. Скажи, что дять Саша находится... ну, например... - Нет, Андрюшка, - перебив, крутнула головой собеседница, - я маме ещё никогда не лгала и ничего сочинять не буду. Расскажу всё как есть, и будь, как ты выразился, спок - она не подведёт. То ли с недоверия, то ли у него появились кой-какие догадки, но он пристально посмотрел ей в глаза. - Что ты на меня так смотришь? - заметила она. - Как говорила и моя учителька... - Не попугайничай! - Сперва дослушай: ты мне начинаешь не ндравиться, - переиначил её фразу. - За то, что не слушаешься старших. - Во-первых, в слове "нравиться" - если выражаться по-русски - "д" не употребляется. А во-вторых, ты, конечно, старше, но я тебе не навязываю, а всего лишь прошу согласиться. - Ох ты и хитрая! Ну, ладно: нехай один раз будет по-твоему. С вечера долго не спалось. Перед мысленным взором один за другим возникали эпизоды закончившегося дня. При этом те из них, что касались непосредственно лётчика, почему-то не казались уже главными. Гораздо большее впечатление осталось от вторжения в его жизнь этой простой и в то же время необыкновенной девчонки. Вначале, когда эта веснущатая так бесцеременно столкнула его со своей драчливой худобины да ещё и обозвала дураком ненормальным, она вызвала неприязнь и желание отодрать за косы... Вовремя извинилась, а то бы дошло и до этого. Затем неприязнь постепенно уступила место заинтересованности, перешедшей в уважение. Оказалось, что она - красивая девочка и притом "сурьёзная, строгая, неразболтанная, как некоторые, хуть та же Нюська Косая". Такие, примерно, мысли не давали Андрею уснуть. Мать видела, как он вчера, уже под вечер, мастерил себе прящ, а утром умчался на гравийку за камушками. Чей-то рыжий котище, задирака и драчун, просто житья не стал давать Мурзику, и сын собирался проучить паршивца и отвадить. Правда, не вернулся вскоростях, как обещал, но это не впервой - днями пропадать на ерике. И она не особенно и беспокоилась, разве что из-за того, что весь день был, считай, впроголодь. Слыша, что тот ворочается дольше обычного, поинтересовалась: - Ты чиво, сынок, не спишь? Комаров я вроди усех передавила. - Комары ни при чём... Видел сёдни воздушный бой, никак с головы нейдёт. Самолёт наш сбили фрицы... - Я як раз доливку домазывала, слыхала, як гуркотели да стреляли, аж хотела выйтить поглядеть. Кажуть, лётчика, сердешного, прям под парашютом застреляли, ироды. Ходили шукать, да не нашли, где упал. Мабутъ, в лиман угодил. - Вы тоже ходили? - Собралась було и я, а тут прибегае кума Ивга. На бригаде, говорыть, анбары открыли, разбирають по домам зерно. Так мы с нею, забыла тебе и похвалиться, тожеть по чувальчику привезли. - А на чём везли? - Ванько возок предложил. Они как раз с Варей цельных два притарабанили. А посля и нам с Ивгой и погрузил, спасибо ему, и довезти помог. - И много в них было пшеницы? - Оба анбара пошти полные. Пшеничка в мешках - мабуть семенная. А може на госпоставку готовилось, да не успели вывезти. Хорошо, хуть хвашистам теперя не достанется. - Мам, мы же с вами русские. Надо говорить не "хва", а фашистам, - поправил ее сын. И добавил: - Нужно выражовываться правильно! - Какая, сынок, разница, - слабо возразила мать. - Ежли правильно, то имя им - изверги рода человеческого. Оно бы и понятней каждому. - Помолчав, вспомнила: - Хлопци спрашували куда это ты запропастился. Они усе были коло анбаров: Ванько навытаскивал в сторонку цельный штабиль мешков, Федя с Мышком присматривали, а они с Борькой помогали нашим развозить по дворам. Нам с кумой, Лизавете Шапорихе, Мачням завезли. Та, мабуть, усем, в ково ребятишек куча, успели. "Ничего, - подумал Андрей, - мы с Мартой тоже не на прогулке были. Узнают - попрекать на станут". Матъ ещё долго пересказывала новости дня, душа требовала выплеснуть наболевшее; но Андрей недослушал - сморил-таки сон. Проснулся рано: поблизости ухали взрывы, стекла в окнах беспрерывно позвякивали; Не спала и мать. - Мам, что это за грохот, как вы думаете? - спросил, видя, что и она готовится вставать: сидя на кровати, свивает волосы в узел на затылке. - Хто ево знаить, сынок... Арудия бьють, а може, станцию бомблять. Хронт наближаетца... Ты сёдни на ерик не ходи, чуть што - зараз домой беги. - На ерик не пойду, но мне, мам, нужно отлучиться в одно место, - предупредил на всякий случай. - Што за место? - Опосля скажу. Это не надолго. - Ты и вчерась говорил ненадолго, а явился вечером. Неужто за цельный день не накупался? - Да не купаться я ходил! Мы, мам, лётчика ходили искать. И нашли, так что он не погиб, хуть и упал в лиман. - В лимане - и нашли? - удивилась и явно обрадовалась мать; перестала прибирать кровать, подсела к нему. - Как же вам это удалось? - Благодаря лодки. А упал посреди, считай, лиману да ещё и раненный. - И сильно ранитый? - Он считает, что не очень. А вобще - руку пулей распанахало. Видать, разрывная: рана страшная, вот в этом месте, - показал. - Пошто ж мне учерась ещё не сказал? Я бы хуть исть приготовила. Он зараз где? - Спрятанный в надёжном месте. Токо вы, мам, никому, ладно? Надо, чтоб поменьше кто знал, - предупредил, зная что мать непременно захочет поделиться доброй вестью с соседями. - Потому-как не сёдни-завтра нагрянут гитлеровцы, как бы кто не проговорился. А насчёт поисть уже договорено. - Я, сынок, ежели б кому и сказала, то их бояться не след: выслуживаться перед супостатами не станут. А с кем же ты был, что говоришь "мы"? Усех наших ребят я видела коло анбаров. - Девчонка одна напросилась - возьми да возьми. Я возвращался балкой, а она пришла туда за козой и тоже видела, как лётчик выбросился с парашютом. Сказала, что санитарному делу обучена - сделает, ежли что, перевязку. И не возьми я её с собой, лётчик мог схлопотать гангрену, по-врачебному заражение, от которого умирают. - Постой, это не та, конопатенькая, что поселились с матерью у деда Готлоба? - Она самая. Токо... только она не конопатая, а немного веснущатая. - 0х, здря ты, сынок, с ними связался! - Мать, снова занявшаяся было постелью, села на кровать обеспокоенная. - Они ить немчура, и мы не знаем, какого ляда пожаловали. Мало ли чево... - Сперва и я так подумал. А потом рассудил: не все ж волки, кто серым родился! И потом, её мать и тёть Эльза - родные сестры. - В народе говорят: и в семье не без урода. Знать бы, что у ей на уме... - Нет, мам, они хуть и немцы, но - я так понял - наши, и вы о них плохо не думайте. Было ещё рановато, когда Андрей в одних трусах выскочил во двор размяться физзарядкой. Подтянувшись несколько раз на турнике, поколотив самодельную "грушу", умылся по пояс, надел новые штаны и рубашку. Есть не хотелось. Сказал матери, уже хлопотавшей по хозяйству, чтобы не переживала, если задержится опять. Огородом спустился в балку и направился в конец хутора. Вчера, возвращаясь с лимана, торопились: матери - и его, и ее - уже, поди, беспокоились. Пожав Марте у калитки руку и сказав "До утра!", он заспешил домой. Отойдя, вспомнил про прящ, но возвращаться не стал. Интерес к этой подростковой забаве сошёл на нет, уступив место более глубокому увлечению. Всю дорогу до хаты и весь остаток вчерашнего дня думалось только о Марте. Вот и сегодня: от предстоящей встречи было волнительно на душе... Не заметил, как оказался у крайнего огорода. Межевой стёжкой поднялся по пологому склону до конца кукурузы и решил немного здесь переждать: показалось, что пришёл рановато. Сел под копешку, потянулся, сладко зевнул. Прошедшая ночь была душной, плёлся какой-то кошмарный сон, и он явно недоспал. Солнце протискивалось сквозь оранжевую муть у горизонта и обещало день не менее знойный, чем вчера. Но это - мелочь, подумал. Интересно будет, если он придет, а там ничего не готово. Несмотря на её заверения, что приготовят с матерью всё необходимое. Понадеялась, а мать решит, что ввязалась не в своё дело, отругает и больше вообще не пустит от хаты ни на шаг. Может, просто потому не пустит, что один на один с незнакомым и почти взрослым пацаном. А вобще, решил Андрей, этого опасаться не след: с Дедой-то они старые друзья, он верняк замолвит слово в его пользу! Поровнявшись с терновничком, вспомнил о пряще; "Отдам его Мишке, он давно ими бредит", - подумал. Шарик с будки зашёлся было звонким лаем, но тут же и умолк: узнал старого знакомого. Во дворе индюк важно расхаживал около двух индюшек, довольно невзрачных с виду. А вот убранство пернатого щеголя вызвало усмешку: растопыренные крылья, хвост веером, синяя пупырчатая шея с длинной зелёной сосулей над клювом придавали ему скорее потешный, нежели важный вид. Услышав свист, задавака тряхнул сосулей и выдал несколько утробных звуков - что-то вроде "куплю, плюх-плюх!" Через минуту скрипнула дверь, и из сеней показалась Марта. Пройдя к навесу летней кухни, приветливо улыбнулась: - Здравствуй. Ты сегодня выглядишь по-другому. - Зато ты такая же, как и вчера. - Некрасивая? - Скорей наоборот. - Так я и поверила! Одета в платье поверх шароваров - немаркое, с длинным рукавом, с двумя накладными карманами. Андрей понял: оделась специально для лимана. Но спросил: - У тебя всё в поряде? - Ты хотел сказать - в порядке? Конечно: приготовили всё необходимое. А у тебя? - кивнула на сандалет. - Палец? Нормально! Бинт уже не нужен. Может, двинем, росы нет. - Придётся чуток подождать: мама хлеб выбирает из печи. - А я торопился!.. - Успеем, сегодня - не вчера. 0н, наверно, ещё спит. Груш хочешь? - Принеси, я в этом году их ещё не пробовал. - Внизу не осталось - бойцы угощались. Идём влезем на дерево, наверху много. И дяде Саше нарвем. Груша эта также знакома: её плодами друзья Рудика угощались не один год. Усевшись на ветках, переглядываясь и улыбаясь друг дружке, они хрустели ими с удовольствием. - На вашем порядке что, только трое девочек? - нашла она тему для разговора. - Не считая мелких, да. - А ребят сколько? - Сичас пятеро. Со мной. Два приходятся тебе соседями. Еще не познакомились? - Виделись издали. И ещё я слышала, что одного зовут Патронка. Это, конечно, кличка. А почему его так прозвали? - Мишку? Он как-то пальнул из отцовского ружья по воронам и хвалится: с первой патронки - пятерых укокошил. Отсюда и пошло: Патронка, - объяснил Андрей метод образования кличек. - Странные у вас тут обычаи, - усмехнулась она. - У Рудика тоже кличка имелась? - Обязательно: Рудой. - Мар-та! - позвали от хаты. - Бегу-у! Уже, наверно, всё готово, - сказала она, спрыгнула вниз и убежала, придерживая карманы с десятком груш. Неспеша доев свою, Андрей тоже слез и направился к навесу. Но едва отошёл от дерева, как до слуха донёсся странный, быстро нарастающий со стороны балки, шум. Вдруг резко, заставив вздрогуть, протарахтела пулемётная очередь. Кинулся через акации к дороге - по ней, вздымая шлейф пыли, мчали мотоциклы. За рулём и в колясках, оборудованных пулемётами, сидели, низко нахлобучив каски, военные с серыми от пыли лицами. "Так ведь это ж фрицы!" - догадался он. Мотоциклы сворачивали налево и катили вдоль хутора. Следом показались столь же быстроходные бронированные машины - танкетки. Две из них свернули в акации и заглохли в нескольких метрах от Андрея. Из люков вверху высунулись белобрысые, тоже с замызганными лицами, головы. Андрей присел за копешкой, затем, пятясь, отполз к терновничку - тому самому, где вчера приветствовал его красавец-петух. С брони спрыгнуло трое оккупантов в комбинезонах и один, одетый иначе, - в кителе с погонами; последние, а также кобура на ремне, давали повод предположить, что он постарше званием. Захватчики, отряхивая пыль, громко переговаривались, бодро и беспечно, словно вернулись с приятной прогулки. Старшой прошёл к сеням, грохнул сапогом в дверь, требовательно прокричал: - Матка! Матка, виходить! - Из сеней вышел Деда, заговорил с ним по-немецки. Подошли и остальные, обступили, загалдели. Получив пару вёдер, направились к колодцу. Шарик, до хрипоты в горле натягивая цепь, с яростным лаем кидался на проходивших рядом с будкой чужаков. Один из солдат замахнулся сапогом, но поддеть не сумел - пёс увернулся. Шедший последним старшой достал пистолет и выстрелил дворняге в пасть. Собака свалилась, скребя лапами... Тем временем у колодца, раздевшись догола, по-жеребячьи ржали, обливаясь холодной водой, подчинённые. Убийца собаки неспеша сбросил китель, нательную, в серых от пота разводах, сорочку; тонкой струей ему стали сливать на спину, он отдувался, фыркал, блаженно кряхтел. Встав на колени, невидимый сквозь густую листву, Андрей наблюдал за пришельцами. Так вот они какие, фашистские оккупанты... Эти два слова он слышал часто, и воображение рисовало их этакими пиратами-бармалеями - звериный оскал, небритые, увешаны кривыми ножами, пистолетами и гранатами, с чёрной повязкой на глазу. Оказалось, однако, что облик вполне человеческий. Это, впрочем, не уменьшило неприязни: сытые, самодовольные "хари" вызывали отвращение и ненависть. Возмущало и то, как себя ведут - самоуверенно, хозяйски, будто прикатили к себе домой. Подлые убийцы! Застрелить собачку только за то, что добросовестно исполняла свои обязанности... Ведь не укусила же! Вот так, наверно, и с людьми: чем-то не глянулся - и на мушку. Эх, был бы автомат, изрешетил бы, гадов, - и в подсолнухи, ищи-свищи! Но ничего, кроме складника да ещё пряща с боеприпасом, у него при себе не было. Как, впрочем, не было и страха или растерянности. К злости примешивалось сожаление, что не успели выйти со двора: дять Саша вторые сутки не емши и неизвестно, когда теперь они к нему прорвутся. Наобливавшись, солдаты отправились к машинам, а офицер с одним из подчинённых прошли к дереву. Запихиваясь, старшой тряс ветки, а солдат, одной рукой посылая в рот грушу за грушей, другой подбирал падающие в ведро; наполнив, ушёл к своим угощать. Доев последнюю грушу, старшой достал из кобуры пистолет и начал к кому-то подкрадываться. Андрей придвинулся к краю укрытия и увидел: к курам. Не подозревая об опасности, они беспечно копошились под вишней, куда хозяева специально для ни