дах с женой не раз сам себя сравнивал с гоголевским городничим, который уже решил, что стал генералом и что ему черт не брат, когда все это были лишь басни Хлестакова. "Однако я ему не Антон Антонович! - думал он про Муравьева и решил держаться крепко и не обольщаться губернаторскими посулами.-Губернатор, как приехал, еще ничего не говорил о деле". Под делом он подразумевал производство и назначение на Камчатку. Правда, за обедом Муравьев хвалил Камчатку, но потом свернул на пустяки, может быть показывая, что не торопится. "Ну, так я тоже не тороплюсь,- решил Завойко,- до будущего года еще времени много, а если он не хочет, так мне предлагают хорошее место..." - Вы знаете, Василий Степанович,- продолжал Муравьев,- что государь император повелел мне. Лишь теперь..побывавши на Камчатке, я понимаю всю глубину этого мудрого повеления. Он долго говорил с Завойко в этот вечер. И наконец объявил, что напишет царю обо всем, что сделано в Аяне. - Да вы еще посмотрите, все посмотрите, Николай Николаевич! - воскликнул воодушевленный Завойко, поддаваясь на этот ход.- Ведь я вам еще не все показал... - Да уже я все, все и так понял! - ответил Муравьев и добавил категорически: - Мне больше ничего не надо. Я знаю пас и поручусь головой. Он действительно решил писать царю о Завойко. - Я уже говорил вам, что желаю видеть вас, императорского офицера, на службе короне, - Но, ваше превосходительство, мне было бы жаль оставить Компанию. Муравьев перебил его: - Я слышал, вам предлагают пост главного директора колонии. Это заманчиво и выгодно. Но если государь все утвер- 55 дит, а в этом нет никакого сомнения, то вы получите широкий простор для своей деятельности и широкую дорогу на государственной службе... - У меня же дети, ваше высокопревосходительство, и я должен подумать о них... - Да, главный директор получает десять тысяч серебром. Я не могу дать вам такой оклад! Но с утверждением вас в новой должности вы получите чин контр-адмирала... Муравьев снова метнул острый взгляд на собеседника. У Завойко не было никаких оснований не верить, и он некоторое время отнекивался и сетовал на разные семейные обстоятельства, потом сказал, что уже думал много о предложении губернатора и просит дозволить еще подумать и все решить до расставания в Якутске, куда он должен был ехать сопровождать губернатора, что он не может оставить детей без средств... - Вопрос должен быть решен! - заявил Муравьев.- Я пишу государю! Решайте быстрей! Завойко слушал с живым интересом. Времени, конечно, было мало. Муравьев потребовал Ваганова с картой, и дальнейший разговор с Завойко шел как с будущим губернатором Камчатки, которому открываются все планы. Василий Степанович не возражал. Муравьев объяснил, как надо укреплять Петропавловск и подходы к нему, сказал и про Тарьинскую губу и про канал... - Вас это не страшит? - Так то ж мое дело, возводить и сооружать! - воскликнул Завойко.- Аян и Охотск тому живые свидетели. Так буду рыть канал, как только прибуду на Камчатку, только б были люди, хлеб и лопаты... И то уж дело вашего превосходительства. - Да все будет... Каналы есть признак цивилизации! Белинский ратует за каналы и за железные дороги! "Вот он еще заставит пообещать, чтобы ему железную дорогу на Камчатке выстроил из-за Белинского",- подумал Завойко. По части канала он полагал, что решится все на месте, и к этим разговорам о канале отнесся скептически, хотя и не подал вида. Завойко сделал в этот вечер много дельных замечаний о переустройстве Камчатки. Он даже сказал, что, конечно, если нападет английский флот, то при помощи канала будет непременно окружен и уничтожен. "А Машин - размазня какая-то! - слушая его, думал Муравьев.- Вонлярлярский болтун и фантазер". 56 Муравьев, между прочим, заметил, что Завойко отзывается о Вонлярлярском так же зло, как и тот о нем. Но ни Вонлярлярский, ни Машин ни в какое сравнение с Василием Степановичем не шли. Завойко был опытнейшим морским офицером. -До перевода в Аян он дважды - еще младшим офицером - совершал кругосветные переходы. В Аян Завойко ехал сухим путем через Сибирь, после женитьбы. Завойко бывал прежде на Камчатке и представлял многое, о чем говорил губернатор. Он соглашался со всеми его планами и обещал приложить все усилия, чтобы обстроить порт и город, создать две линии батарей, укрепить вход в гавань и в бухту... Тут же стали высчитывать, сколько нужно людей. Было уже поздно, когда Муравьев, которого во все время беседы не покидала мысль о Невельском, спросил, что же теперь делать с поисками "Байкала". - Я жду Орлова со дня на день,- ответил Завойко.- Уж он без сведений о "Байкале" не вернется. По моим расчетам, он вот-вот должен быть. Муравьев сказал, что не может тут задерживаться, что охотно прожил бы еще неделю, но дела требуют в Иркутск. - Наговоримся с вами в пути, когда станете показывать мне новую дорогу... Речь зашла об отправке. Завойко обещал не задержать. Кони были уже приготовлены и паслись в тайге. - А кто такой этот Орлов? - вдруг спросил губернатор. Он уже заметил, что об Орлове говорят в Аяне так, словно это какой-то знаменитый путешественник и следопыт. Он уже знал, что тот ушел на байдарке через море... - Бывший штурман,- ответил Завойко. - Как же он найдет "Байкал" на лодке, когда корабль не мог сыскать его? - Да! Это такой человек, ваше превосходительство! - За что сослан? - За убийство! - За убийство? - Да, он с любовницей своей убили ее мужа, хотя это и сомнительно. Муравьев покачал головой и подумал, что Завойко не церемонится с этим Орловым и как ссыльному дает вот такое поручение плыть через море на байдарке и что это, видно, тут в порядке вещей. Муравьев уж и сам привыкал к этому взгляду 57 сибирских чиновников, по которому ссыльных за людей не считали. Муравьев тоже сплошь и рядом пользовался услугами образованных ссыльных. В надежде на помилование или на прощение, которая никогда не покидает ссыльных, те готовы были выполнить самые трудные поручения. Этим пользовались с огромной выгодой все, в чьем ведении бывали ссыльные. Завойко показал карту лимана Амура, составленную Гавриловым, и рассказал о подробностях его экспедиции. Муравьев, который казался во время разговора о гибели "Байкала" расстроенным, оживился, но не оттого, что услыхал доводы Завойко. Он почувствовал досаду и гнев при виде карты Гаврилова. Ее до сих пор как бы скрывали от генерал-губернатора. Хотя об экспедиции и о ее результатах Муравьев слыхал, но карта хранилась в правлении Российско-Американской компании в Петербурге, а копия в компанейской фактории, здесь, и сейчас ему показалось оскорбительным, что до сих пор его, губернатора, никто не уведомил о ней. За время своего путешествия Муравьев начинал ненавидеть Компанию. Она тут была всесильна. Правительственные чиновники без ее поддержки ничего не могли сделать, ничего не значили. Служащие Компании без труда могли подорвать любое начинание. Он твердо решил назначить Завойко камчатским губернатором, перехватить этого администратора у Компании. Уж Василию-то Степановичу Компания противодействовать не будет! А что он дельный человек - сомнений не было. "Может быть, и не очень образованный,- рассуждал губернатор,- но это, кажется, и лучше... Прост, честен, в нем нет никакой претензии". Но он не стал говорить о Компании. В другой раз! Сегодня уже поздно. А Завойко говорил, что новая аянская дорога хороша, что он в свое время тоже поднял вопрос об Амуре и побудил отправить экспедицию Гаврилова и что, оказалось, Амур негоден, и поэтому сухопутная дорога на Маю требует внимания, средств и улучшения. - Ее надо заселить, ваше превосходительство! "Да, вот карта, за которой охотятся англичане,- думал Муравьев, и его снова охватывала обида.- Я же впервые вижу ее не из рук своего чиновника, а из рук служащего Компании... Делать нечего, если "Байкал" погиб. Придется сидеть на аянской дороге, губить шесть-семь тысяч лошадей в год... Впрочем, еще посмотрим..." 58 Губернатор прошел в спальню. Екатерина Николаевна при свете свечи читала Поль де Кока. Мысли о том, что в России несовершенно управление, что дворянство не понимает интересов страны, что чиновнический аппарат из рук вон плох, пришли в голову Муравьеву. "На самом деле! Мне - генерал-губернатору - ни разу не показали карту Гаврилова! Невельской не мог видеть этой карты, судно его из-за этого разбилось. А карты лежат у начальника Аянской фактории и в правлении Компании... Невельской и Баласогло правы,- спустившись с севера на Амур, русские освоят этот край. Но Амур надо занимать под тем предлогом, что он нужен лишь как путь на Камчатку". - Ну, как тебе понравилась хозяйка? - спросил Муравьев у жены. - Очень милая дама,- ответила Екатерина Николаевна, поднимая голову и откладывая книгу. - Кажется, с большим характером,- заметил губернатор. Жена его улыбнулась. - Завойко соглашается быть камчатским губернатором! - сказал Муравьев.- Он труженик и хозяин. Разве можно его сравнить с какой-нибудь петербургской расфранченной дрянью? Из хохлов, своим горбом вытрудил чины, проводит дороги... И с чувством юмора... Врангель не дурак, знал, за кого племянницу выдал. Он заметил дельного человека. А вот я теперь отберу его к себе. Он улыбнется Компании! А как ты думаешь, почему баронесса Врангель вышла замуж за хохла? - спросил он жену. - Любовь, мой друг! - Не только любовь. Дядя адмирал ей такую любовь бы прописал! Он не только на баронессе, он на самой Компании женился. Он замечательный человек, и практичный и безответный, какого и надо было Врангелю. Тот живо это угадал... У Юлии отец умер, семья была большая, вот и решили выдать ее за своего офицера и отправить их сюда, во-первых, чтобы был тут свой глаз, потом предполагали, что Завойко освоится и при покровительстве дядюшки станет правителем всей Компании на Аляске. Здесь он только практику проходит, а карьера ему назначена на Аляске. Вот поэтому и выдали за него баронессу Врангель. Чтобы семье покойного отца ее был кусок хлеба. Немцы зря, без расчета, не возьмут русского зятя. Но Завойко не дурак и уйдет ко мне! - Он очень понравился Элиз. 59 - Ну, Элиз и Иннокентий понравился. Она во всех влюблена, наша Лизавета. Муравьеву не нравился роман Элиз с Мишей. "Не дай бог, он всерьез влюбится... Отвечать перед родственниками за такой брак я не желал бы. О люди, люди! Только недосмотри..." Он вспомнил, как однажды требовала Элиз, чтобы Миша был при ней. Разговор был год тому назад в Иркутске, когда Миша приехал из Семеновского полка и они познакомились. Элиз заявила губернатору, что она одинока и просит, чтобы Мишель был всегда при ней... Из любви к Мише пустилась в этот путь... Завойко тем временем на мезонине шепотом передавал жене подробности своей беседы с губернатором. - Да уж буду я генералом! Ей-богу, буду! Как Антон Антонович захотел, чтобы ты была у меня генеральшей! Только бы Муравьев не оказался Хлестаковым. Решено было, что утром Завойко даст согласие губернатору и отпишет сразу же в правление Компании Василию Егоровичу - брату Юлии, а также дядюшке Фердинанду Петровичу, что хочет уходить из Компании. - Довольно Завойко быть в Компании,- шептал Василий Степанович,- пусть дядюшка Фердинанд Петрович прочтет, что люди уже обратили внимание на Завойко и что Завойко сам будет адмиралом... Ему хотелось доказать дядюшке, что не из его рук, а своим умом и своими трудами добился он своего счастья и достатка. А Юлия Егоровна рассказала, что она долго беседовала с Муравьевой и что та ей опять помянула, как Николай Николаевич доволен, что встретил такого человека, как Завойко, и прочит ему будущее... А Элиз и Корсаков сидели в саду в беседке и говорили по-французски при свете луны. После долгой разлуки они впервые остались наедине. Темнели длинные стволы редких берез, на море виднелись огни "Иртыша", и сам корабль, стоявший на якоре, то исчезал, то появлялся в клочьях плывущего тумана. Элиз очень нравилась Мише, но он знал, что его батюшке с матушкой и генералу совсем неугодна была бы его женитьба на ней, если бы даже она оставила сцену. Но в то же время душа его ликовала, так приятно было, так льстило, что Элиз с ним. А Элиз чувствовала, что путешествие идет к концу и с ним кончается все... 60 Глава 9 ВОЕННЫЙ СОВЕТ В АЯНЕ -Как быть с поисками "Байкала", господа? - спросил Муравьев.- Что делать в том случае, если Невельской погиб? Вот два вопроса, на которые мы должны ответить... Ваганов вызывался идти к устью Амура на "Иртыше" и немедленно принять меры к розыску Невельского и его команды. Он бывал вблизи тех мест с Миддендорфом и снова рвался туда. Остальные согласились с мнением Завойко, что следует ждать возвращения Орлова и что слухи еще могут быть ошибочны. Ваганову возражали, что дело к осени и всякие поиски сейчас, когда вот-вот бухты и заливы начнут покрываться льдом, окажутся бесполезными. - Если "Байкал" разбит, надо команду искать сухим путем.- говорил Завойко. Мысль о морской экспедиции была отвергнута. Василий Степанович обещал, как только Орлов прибудет, в случае, если он не доставит сведений, отправить людей берегом. Долго говорили о том, как поступить, если Невельской погиб и если на самом деле команду "Байкала" вырезали гиляки. Наконец все было решено. - Итак, господа, благодарю вас за поданные мнения,- сказал Муравьев. Он обратился к Завойко: - Василий Степанович, дела закончены и я еду в Якутск. Грустное чувство охватывало Муравьева, Жаль было Невельского и жаль так славно начатого дела. Рушился еще один замысел... И все же очень интересно было и впереди: видеть аянскую дорогу, плод трудов Завойко, узнать, как в дремучей чаще, на реках живут привезенные сюда крестьяне. Это надо было увидеть и знать. Муравьев считался с необходимостью и умел находить интерес во всяком деле. Послезавтра в путь... Прощай, море... - Ну, а теперь, Василий Степанович, о делах Компании! - сказал губернатор, отпустивши членов военного совета.- Вчера я не стал касаться этого вопроса. - Ох! Уж я давно желаю пожаловаться вам, ваше превосходительство! Эта компанейская деятельность вконец меня из- 61 нурила и лишила здоровья и губит меня и всю мою семью... Я отдал Компании цветущие годы своей жизни... Губернатор хотел видеть ту сторону деятельности Завойко, которой он был известен и за которую был так ценим Компанией. По виду Аяна можно было о многом догадаться. Завойко стал рассказывать о своей хозяйственной деятельности. Впервые за время своего путешествия губернатор почувствовал себя в сфере коммерческих интересов Компании. Тут все дышало интересами ее пайщиков. "У Компании нет и не может быть той цели,- думал Муравьев,- что у меня..." Когда-то во главе Компании, основанной для добычи пушнины на американских землях, открытых Шелеховым, стояли иркутские купцы. После смерти Шелехова правителем и главой всего дела была вдова и спутница Шелехова в его великих открытиях. Но со временем петербургские вельможи прибрали все к своим рукам, перевели главное правление из Иркутска в Петербург. Они стали получать миллионы чистого дохода. За последние годы дело, начатое иркутянами, "перешло", как выражался Иннокентий, порассказавший кое-что губернатору и подливший масла в огонь, "в руки лютеран" - придворных немцев. Компания была монополистом, не знала конкуренции. Акционеры ее богатели, а служащие в "колониях" думали лишь о сохранении дивидендов на прежнем уровне. Муравьев заметил, что Завойко всегда жалуется на что-нибудь, охает и клянет свою судьбу. Поначалу это удивляло губернатора. Но теперь он понял, что это жалобы человека, который одновременно отлично все делает и преуспевает. Жалобы и проклятья не мешали Завойко жить и обзаводиться всем необходимым. И не только обзаводиться, но и стяжать себе добрую славу в Компании, быть на отличном счету. Василий Степанович надел фуражку и повел губернатора. - Ох! - вздохнул он, подходя к огромному амбару.- Боже мой! Сейчас увидите все наши грехи, что мы еще не успели вывезти, хотя тысячу лошадей уже отправили и возим все лето и всю осень... Сильной рукой Завойко распахнул широкую дверь бревенчатого пакгауза. До потолка громоздились кожаные тюки с пушниной, привезенные из американских владений. Это все было добыто охотниками: индейцами, алеутами и русскими на Аляске, Прибыловых и Алеутских островах. Со времени Шелехова осталась та же упаковка, та же сортировка. - Вот морские котики! - сказал Завойко.- Отсюда они пойдут по новой дороге на Маю, в Якутск, а оттуда в Иркутск и Кяхту для продажи в Китай. Эти коты - наше золото, чем богата Компания и все акционеры.- Завойко стал рассказывать, как идут запросы из Петербурга, много ли забито котов, сколько отправлено, каких, куда...- А как этих котов бьют нынче все иностранцы - то бишь силеры1, как они себя сами называют,- так про то. ни слова, хоть я и писал уже не раз. Наши богатства разве так надо охранять! Право же, ваше превосходительство, если не спохватимся вовремя, то все погубим... Дощатый пол в узких коридорах между тюками был выструган и чист. Пахло салом шкур и свежерубленым деревом. Эти два запаха - новых построек и пушнины - преследовали губернатора все время, пока он обходил Аян. "Так вот они, знаменитые амбары Компании!" -думал он, глядя на груды драгоценных мехов. Муравьев не был достаточно богатым человеком, чтобы не завидовать тем, кто получает миллионы от продажи этих шкур, не зная даже, как они добываются. В душе у него накипело против Компании. Брать миллионы и ничего не давать! Завойко, родственник председателя Компании, и тот уверяет, что богатства не охраняются, гибнут, что иностранцы разбойничают! Другой сарай был заставлен бочками с красной рыбой. - Только что закончился лов ее,- сказал Завойко.- Это хлеб здешнего населения. Так же как и на Камчатке! Я наладил сам вылов и сам плел невода, учил всех, и теперь все сыты. Часть сарая была отведена под магазин, где хранились товары: попроще - для туземцев, а получше - на продажу иностранным китобоям. Завойко сказал, что среди шкиперов есть у него знакомые, и что все они большие канальи, но его боятся, и что сигары, которыми он вчера угощал, доставлены из Ма-ниллы одним из этих шкиперов, и что тысяча штук будет упакована Николаю Николаевичу к отъезду, так как таких сигар нельзя сыскать в Петербурге ни за какие деньги. Солнце поднялось высоко, когда губернатор и Завойко вышли, закончив осмотр. Море, ярко-синее, как на юге, ослепительно сверкало. Листва и иглы опадали. На вершинах сопок отчетливо видны были лиственницы и белые березы, издали похожие на слабую щетину. 1 Котиколов, охотник за котиками (искажен, англ, sealer). 63 - Мне приходилось кормить все население по побережью,- рассказывал Завойко.- Если же нет улова, сущее несчастье. Тогда я вызываю оленных тунгусов из глубины материка и снабжаю население оленьим мясом на выгодных условиях. - На выгодных условиях? - переспросил губернатор. - Да, на весьма выгодных... К тому же раздаю рыбу, помогаю окрестному населению, пекусь об инородцах, так как сознаю, что они тоже есть подданные императора. А море, едва вышли из строений, напоминало о Невельском... - А что же представляет собой Аян в военном отношении? - спросил Муравьев. - Очень выгодный пункт. Сопки дают возможность господствовать над морем!.. Но чем больше говорил о своей деятельности Завойко, тем мрачней становился Муравьев. На душе его было тяжело, словно он предчувствовал какое-то новое, еще неведомое несчастье... - Завойко вчера говорил, что слухи, видимо, ложны, но сегодня сказал, будто бы один из тунгусов видел гиляков, на глазах которых "Байкал" потерпел крушение по выходе из лимана, а команду действительно перерезали,- говорил губернатор, возвратившись домой Екатерина Николаевна с тревогой посмотрела на мужа. - Я как без рук,- в горькой досаде воскликнул Муравьев.- Завойко прекрасный хозяин, но заменит ли он Невельского! Мне нужен Амур... Екатерина Николаевна много слыхала о Невельском и давно ожидала встречи с этим офицером. За последнее время муж и все его спутники только и говорили о нем, и она желала видеть этого смелого моряка, о котором было столько разговоров. - Хотя бы карты описи сохранились! - вымолвил Николай Николаевич. Екатерина Николаевна отлично понимала, что теряет ее муж с гибелью "Байкала". Он возлагал большие надежды на путешествие этого судна! Сколько неприятностей ждет мужа в Петербурге - ведь Невельской ушел на открытие без инструкции. Она представляла себе гибель этого отважного офицера там, на подводных скалах Амура, пожертвовавшего собой, как ей казалось, ради ее мужа. Теперь надо ехать, впечатлениями до- 64 роги рассеять гнетущее чувство. Но ей жаль умного, смелого человека. Она была по натуре добра, часто заступалась за тех, кого наказывал муж... - Ты расстроена? - Все это очень неприятно! - Да... Невельской погиб из-за нашей вечной небрежности и опасений!..- воскликнул Муравьев.- Теперь планы мои подвергнут сомнению, и я буду выглядеть пустозвоном. Вечером Муравьев пригласил к себе Завойко. - Какие новости? - спросил он. - Да все подготовлено, и коней уже пробовали завьючивать,- ответил Завойко. - Я не об этом, Василий Степанович. - Приготовлена "качка" для Екатерины Николаевны. Удобно будет ехать, как в гамаке. Муравьев помолчал, хмурясь. - А "Байкала" все нет? - тихо спросил он. - Нет, ваше превосходительство,- ответил Завойко с таким выражением лица, словно хотел сказать: "Простите, ваше превосходительство, тут я ничего не могу..." - Я доволен вашей деятельностью, Василий Степанович. Но вот вы живете здесь много лет... - Семь лет, ваше превосходительство! - А не занимаетесь вопросами Амура,- продолжал Муравьев. - Да как же не занимаюсь?! - изумился Василий Степанович.- А кто же первый возбудил вопрос? Я день и ночь думал об этой реке п в свое время развил в этом направлении деятельность. - Что же это за деятельность? - Да я посылал товары, людей к мысу Коль. Вот и нынче туда поехал Орлов. Мыс Коль у самого лимана. Совсем неподалеку! Я всегда помнил об этом. - Но не хотели бы вы еще раз заняться исследованием самого устья? - Конечно, мог бы! Я согласен вполне, что надо еще раз исследовать... Муравьев слушал, постукивая пальцами по столу. - Ведь если лиман доступен, это было бы отлично? - спросил он. - Только то невозможно! - ответил Завойко. - Но если бы? - Конечно, было бы отлично! - подхватил Василий Степанович. - Так нужно произвести исследования снова! Ведь могла быть ошибка! Поймите! - Муравьев прошелся по комнате...- В будущем центр тяжести международных отношений перенесется с Запада на Восток. Будущее Тихого океана огромно. Как мы можем быть безразличны к судьбе наших владений на Востоке?! Нам надлежит занять пункт, господствующий на океане. Нам нужен Амур! Пусть, пусть недоступен лиман. Перегрузку будем делать на устьях. Мы должны Амуром подкрепить Камчатку. Подвоз всего необходимого по Амуру нам необходим! - Да я же все меры уже принимал! Так, ваше превосходительство, уж если нужно новое исследование, так и будем делать, как вы желаете. Исследование Амура мы можем продолжать с Камчатки! Там у нас будут суда, и это вполне возможно сделать. Уж как я начал это дело, то не позволю пропасть ему и, будучи на Камчатке, не оставлю дела без своего внимания. Орлов бывал там и прежде, он опытный человек, и я опять его туда пошлю. Но Завойко в душе тревожился. "А что, если дядюшка ошибся?" - думал он. Сам он верил до сих пор Фердинанду Петровичу, как великому ученому. Отпустив Завойко, Муравьев почувствовал, что на душе у него не легче. Муравьев ценил родственные связи Завойко с семьей Врангелей. Он надеялся, что для Камчатки они будут полезны. "У меня пока ни тут, ни там ничего нет, а у Компании и средства, и суда, и товары". По всем признакам нельзя было и желать лучшего губернатора для Камчатки. Он разглядывал карту Камчатки, потом перевел взор на Аляску, на Калифорнию, на острова южных морей. Но стоило взглянуть туда, где прямой синей дорогой из Забайкалья к морю прочерчен был Амур, как настроение падало. Великие планы общения с огромным миром будущего проваливались. Чем лезть через хребты, губить по нескольку тысяч лошадей в год на тракте, чего бы проще и удобней сплавлять все по реке! Он чувствовал, что без Амура все дутое, все пустое. Вечером в Аян стали прибывать якуты с лошадьми, которых пасли они в отдалении от Аяна, за хребтом, на лугах. Появились олени. Завойко, готовясь к отправке губернатора, проверял 66 копыта лошадей, сам ходил в шорную, где срочно заканчивали делать особые седла, и обо всем докладывал губернатору. Рано утром Муравьев поднялся не в духе. - Ты опять так грустен? - ласково тронув руку мужа и заглядывая ему в глаза, спросила Екатерина Николаевна.- Ведь мы скоро будем дома! Там ждет нас так много интересного. И не обижай их, этих простых, преданных тебе людей... - Жаль Невельского! -ответил он.- Без него я как без рук. Оставив дела, губернатор отправился на прогулку; он ушел к морю и долго, в одиночестве, ходил по песчаной отмели, поглядывая вдаль. - Ни паруса,- сказал он жене, воротясь. Элиз сидела тихо - она знала, что погибли прекрасные молодые офицеры и в Петербурге во многих аристократических домах наденут траур. Муравьев рассказал, что по дороге изругал Струве. Он подошел к столу, стал разбирать бумаги. - Все рухнуло. Все мои надежды погибли... Екатерина Николаевна хотела теперь лишь одного - чтобы муж уехал отсюда поскорее, в дороге ему будет легче. - У нас в России вот так всегда из-за подлости и трусости гибнут лучшие люди...- сказал он.- Если даже он жив где-нибудь, то теперь, после гибели судна, понесет ответственность... Конечно, никакие исследования долго не будут теперь возможны... Муравьев решил, что, чего бы то ни стоило, надо искать Невельского. Он уже отдал приказание Завойко немедленно, не ожидая Орлова, снарядить берегом экспедицию за счет правительства на поиски людей, спасшихся с "Байкала". За завтраком Муравьев сидел молча, не вмешиваясь в разговор жены с Элиз. Камердинер подал икру, крабов и водку. Губернатор выпил рюмку и стал закусывать. Вдруг на улице раздался крик: - Корабль в море! За столом все замерли. Муравьев вскочил с салфеткой на груди и бросился к окну. Поднялись и женщины. - Николай Николаевич! - вбежал, гремя новыми сапогами, Корсаков.- "Байкал" показался у входа в Аянскую гавань... - Трубу! - приказал Муравьев, протягивая одну руку за трубой и ударом другой распахивая окно. б* 67 Екатерина Николаевна подала трубу. Вдали виднелось судно под всеми парусами. - Корабль! - вымолвил губернатор. Он взглянул на жену мутным, тяжелым взором отчаявшегося, который не верит в избавление и просит отзвука и подтверждения. Лицо Екатерины Николаевны сияло. Муравьев решительно, всем корпусом, повернулся к Корсакову: - Немедленно отправляйтесь навстречу!.. Живо!.. Да!.. Передайте ему инструкцию немедленно. Приготовить мой катер! Завойко ко мне! Где Струве?.. Корсаков быстро вышел. Чиновники и офицеры суетились во дворе. Корсаков, отдавая распоряжения, направился к берегу. К бухте бежали люди. v- Василий Степанович! - вскидывая обе руки, радостно воскликнул Муравьев, обращаясь к вошедшему в парадной форме Завойко.-Едем встречать... - Катер готов, ваше превосходительство! - доложил тот. Муравьев заметил, что Завойко волнуется. - Катенька, я еду сейчас же к Невельскому,- сказал жене губернатор, целуя ее в лоб.- Собирайтесь все, господа! - обратился он к своим спутникам, вошедшим вслед за Завойко, чувствуя, что приближается историческая минута. - Элиз, Элиз! - воскликнула губернаторша, проводив мужа и подходя к мадемуазель Христиани, смотревшей в окно, и обнимая ее за плечи.- Какое счастье, они живы! Слезы радости заволокли ее глаза. В окно видно было, как небольшое двухмачтовое судно огибало косу, на которую выбегали волны. Шлюпка с Корсаковым уже направлялась к нему. На берегу губернатора ждал катер с гребцами. Все уселись. Завойко сел рядом с рулевым. - Весла на воду! - скомандовал он.- Навались! Гребцы что было сил налегли на весла. Завойко поднял на корме андреевский флаг. Катер понесся. Берег, скалы, лес в желтых осенних пятнах поплыли прочь. Дома фактории с белыми широкими крышами и новые светлые строения Аяна становились все меньше. Навстречу приближался "Байкал". Вот уж видны офицеры на юте, густая толпа офицеров, на солнце поблескивают пуговицы и кокарды. Сразу видно, что это не компанейское судно, где обычно всего один штурман, а что при- 68 шел балтийский военный корабль. Офицеры не спускают с катера подзорных труб. Впереди офицер низкого роста, с рупором, взмахивая рукой, иногда что-то кричит, оборачиваясь к матросам. Это, конечно, сам Невельской! Черный борт судна подымается все выше. Уже видны белые буквы на корме: "Байкал". - Он! Прибыл, цел и невредим! - проговорил Муравьев, щуря свои острые глаза и чувствуя, что восторг и волнение охватывают его. Теперь уж ясно видно крупный нос под фуражкой и загоревшее лицо Невельского. Капитан ниже всех, но в нем что-то богатырское, и не в фигуре, хотя она крепка, а в осанке. У него сейчас такой вид, словно он притащил на себе все это судно вместе с командой и офицерами. На палубе раздались слова команды. Матросы строились с ружьями. Готовилась официальная встреча губернатора. - Геннадий Иванович! - подымаясь в шлюпке, с нетерпением воскликнул Муравьев.- Где вы были? Я всюду искал вас! Откуда же вы явились? Невельской отдал рупор, кинулся к борту и, положив на него обе руки, вытянул шею. - Сахалин - остров! - раздалось над морем.- Вход в лиман и в реку Амур возможен для кораблей с севера и с юга! Вековое заблуждение рассеяно! - хрипло кричал он, видимо сильно волнуясь и торжествуя свою победу.- Истина обнаружена! - И он поднял руку. - Суши весла! - приказал раскрасневшийся Завойко. На судне грянула команда. Звякнули ружья почетного караула. Шлюпка подошла к уже поставленному парадному трапу. Офицеры кинулись к губернатору, но тот отстранил их руки и, не держась за поручни, взбежал по трапу и кинулся с протянутыми руками к Невельскому... - Дорогой мой, Геннадий Иванович! - воскликнул он, горячо обнимая капитана.- Как я рад! Боже, как я рад! Невельской загорел и на вид очень молод. Из-под черного лакированного козырька гордо сверкают юные синие глаза. Лишь привычная дисциплина и привычка самому повелевать держала его, как оковы, но от этого пылкая душа бушует и рвется еще сильнее. Голова его приподнята с решительным и энергичным выражением. Черты лица крупны и приятны, хотя кое-где есть рябинки от перенесенной в раннем детстве оспы. - Получили инструкцию, Геннадий Иванович? Ты передал инструкцию? - строго обратился Муравьев к Корсакову, вытирая платком глаза. - Да, ваше превосходительство. - Мы ждали ее в лимане...- спокойно заметил Невельской. Почувствовалось, что это человек твердый и с характером. - Вы встретили Орлова? - Да, но о он не доставил инструкцию, а "Байкал" зря стоял у входа в лиман и ждал... Невельской посмотрел на Завойко. - Знакомьтесь, Геннадий Иванович,- представил Муравьев Завойко. Две крепкие руки протянулись друг к другу. Капитан рад был встрече, зная, что Завойко один из русских пионеров на охотском берегу. - Так я хочу немедленно видеть карты! - сказал губернатор. - Идемте в каюту, Николай Николаевич, идемте, господа,- пригласил капитан всех гостей и своих офицеров. Невельской, сбегая по трапу, остановился посредине, как бы не пуская дальше губернатора. - Стопушечные корабли войдут в устье Амура! - вдруг воскликнул он, радуясь, как ребенок, приблизив лицо к лицу Муравьева, который от неожиданности несколько отстранился, и подергивая его за пуговицу на мундире, словно губернатор слушал его недостаточно внимательно.- Дуб растет на берегах! Он сбежал и распахнул дверь капитанской каюты. Глава 10 НА БОРТУ "БАЙКАЛА" Каюта была обшита полированной желтой финляндской сосной. Из нее же, в тон стенам, стол, мебель и полки с книгами. Тут целая выставка предметов, которые не сразу различишь, хотя яркое осеннее дальневосточное солнце льется в иллюминаторы через обручи сверкающей желтой меди. На стенах - низкие конические белые шляпы из бересты, чуть ли не в аршин диаметром, с черными и красными аппликациями 70 из березовой заболони, кожаные и деревянные щиты, старые деревянные латы, крытые лаком, копья с древками из бамбука и со стальными наконечниками чуть ли не в фут длиной, трубки с длинными мундштуками из бамбука же и с маленькими медными чашечками, кисеты и сумы из оленьей кожи, сапоги и куртки из нерпичьих шкур, напоминавших желтый бархат, халат из рыбьих кишок, похожий на топорщившуюся пергаментную бумагу, испещренную швами, как татуировкой. Чувствовалось, что это каюта человека, вернувшегося после открытий из стран таинственных и своеобразных. В углу - узкий темный штурманский стол с ящиками для карт, немного похожий на комод. Посредине - другой, обшитый клеенкой. Таков маленький салон при каюте капитана. Тут все сдвинуто тесно, но все есть, даже деревянный диван и кресло. - Прежде всего, чей Амур, Геннадий Иванович? - спросил Муравьев, войдя в каюту и держа обе руки с раскрытыми ладонями, словно желая схватить ими капитана за плечи. - Ничей, Николай Николаевич! - в тон ему воскликнул Невельской, точно так же раскидывая ладони.- На устье Амура живут независимые гиляки, дани никому не платят. И хотя некоторые из них и называют себя маньчжурами, но никакой власти над собой не признают. Мы встречали гиляков, которые знают кое-что по-якутски и даже по-русски! - Быть не может! - Клянусь богом, Николай Николаевич! - Вы входили туда на судне? - Мы исследовали реку на шлюпках, транспорт остался в лимане, ждал инструкции... Тут капитан осекся; казалось, он чего-то не договорил. Между тем пожилой штурманский офицер, возившийся у штурманского стола, достал оттуда пачку карт и развернул одну из них перед губернатором. - Садитесь, господа! - приказал Муравьев своим спутникам и сам опустился в затянутое парусиновым чехлом капитанское кресло. Офицеры "Байкала", уступая места у стола i остям, держались у стен и даже отступали в нишу, задернутую занавесью. Все ожидали, тая дыхание, и слышно было, как шелестят разворачиваемые штурманом листы. - Где вход в лиман? - спросил Муравьев. - Вот и вот,- показал капитан в разных концах небольшой карты. 71 - Как? Два? И с юга? - Так точно, ваше превосходительство. Вот вид с юга... - Так Сахалин остров? - Так точно... - И пролив глубок? - Шесть сажен на баре в малую воду. - А с севера? - Вот вход в лиман с севера... - Это в лиман. А в реку? - А в реку из лимана вход удобен повсюду. На юг и на север ведут два широких фарватера... Усатые юноши-офицеры заулыбались, чувствуя восторг губернатора: чуть заметное оживление пронеслось по каюте, но тотчас же все, как по команде, стихли, выказывая почтительность и дисциплину. Снова почувствовалось, что это балтийский корабль. Офицеры тут, как знал Муравьев, на выбор взяты были капитаном в Кронштадте, и большинство из них служило с великим князем и Литке на знаменитой "Авроре". - Так где же решилось? - отрываясь от карты, спрашивал губернатор. - Вот, у входа в лиман, с севера; вот фарватер, оказалось, глубина двадцать девять футов. Завойко, положивши ладонь на стол, посмотрел на карту. - Так здесь ваше открытие? - тыча пальцем в карту, спрашивал губернатор. - Здесь наше первое открытие! - отвечал капитан.- Мичман Грот,- представил он белокурого великана с румяными щеками,- первый обнаружил этот фарватер... А вот наше второе открытие. Пролив в Японское море... Все стали рассматривать карту. Раздались первые вопросы "свитских". - А-а! Так тут Сахалин... Позвольте, позвольте... Вот так его берег протянулся? - Остров?.. А глубина... - Ну что вы скажете! - Вы говорите, вот Сахалин? - раздавались голоса. - Нет, не здесь, это южный берег Амура. Вот Сахалин! - объяснил Муравьев. - Вот южный берег, господа, а вот северный,- заговорил Невельской.- Это общая картина. Есть подробные карты... Александр Антонович,- обратился он к пожилому штурману, который понял его сразу. 72 Капитану задали еще несколько беспорядочных вопросов. __ Дозвольте, ваше превосходительство, изложить ход исследований в том порядке, в каком они производились,- обратился капитан к губернатору, когда главное было ясно, но любопытство еще далеко не улеглось. - Слушаю вас, мой дорогой Геннадий Иванович. Слушаю, со вниманием и нетерпением! Первый жадный и тревожный интерес был теперь утолен. Начинался официальный доклад. Штурманский офицер доставал новые карты и быстро и почтительно раскладывал их. - Итак, ваше превосходительство, мы начали исследование устьев Амура у восточного побережья Сахалина на широте пятьдесят один градус тридцать семь минут,- заговорил капитан. Нервное лицо его, незадолго перед тем веселое, необычайно изменилось. Только темные синие глаза остро и живо поблескивали, как у бойца перед боем. Но и этот взор постепенно менял свое выражение. Большой белый лоб, прямой нос с горбинкой, глаза, глубоко запавшие под светлые брови, жесткие морщинки у губ - все выражало суровый фанатизм, так необычайно преобразивший лицо капитана. Сейчас видно стало, что у него лицо большое. Что-то глубоко славянское, степенное и вдохновенное было в нем, хотя, быть может, в то же время походил он несколько и на какого-то жителя северной Европы, на ирландца или норвежца, или, может быть, в нем было что-то от немецкого капитана "Черт знает, как он меняется,- подумал Муравьев.- Несмотря, что вышколенный, а, кажется, кипяток..." Ничто не напоминало сейчас того живого, сияющего офицера, который только что, не в силах сдержать восторга, хватал губернатора за пуговицы и торопился сообщить на трапе главнейшее... В ранние годы, да иногда и потом, пылкость, порывистость приносили ему много горя. Он рано почувствовал, что должеи воспитать в себе систему, учиться все излагать терпеливо, последовательно, как это требовалось от всех и всюду. Сколько горя перенес он в первый год, в корпусе, когда приехал из деревни, как скучал, мучился! Было очень трудно, и пришлось переламывать себя. Потом - море... Нет, кажется, на свете более совершенных средств для исправления нетерпеливых людей, как плаванье на парусных судах. 73 И он научился с годами смирять свою порывистость, а чтобы не заговариваться от возбуждения, заставлял себя излагать последовательно свои мысли товарищам или писал докладные записки начальству о проблемах научных и политических, важных для России, с тем же нетерпением, точностью и последовательностью, основываясь на научных сведениях и на собственных наблюдениях и статистических выкладках, как, основываясь на квитанциях и на расписках, иногда так же собственного сочинения, делали это другие морские офицеры, составляя рапорты о расходах и износах казенного добра, снастей и артиллерийских припасов. И морское начальство, ценя и те и другие бумаги одинаково, считало Невельского дельным и способным офицером. Вот именно сейчас он взял себя в руки. - Почему мы, подойдя к восточному берегу Сахалина, начали исследование именно отсюда, с широты пятьдесят один градус тридцать семь минут, тогда как инструкцией, неутвержденную копию которой я получил тринадцатого мая в Петро-павловске-на-Камчатке, повелевалось мне произвести опись северной части острова Сахалина, юго-восточного побережья Охотского моря и лимана, а также устья реки Амура? Иван Федорович Крузенштерн, считавший, что Сахалин полуостров, предполагал, что именно тут, на девять минут севернее пункта, к которому мы подошли, вытекает и впадает в Охотское море один из рукавов реки Амур, то есть что одно из устьев может находиться на восточном побережье полуострова, о чем он не раз говорил нам в корпусе, однако утверждая, что это требует тщательной проверки, что, быть может, Сахалин разделен проливом и представляет собой два разных острова. Мы должны были проверить эти предположения. Как странно и смешно было слышать обо всех этих ученых ошибках сейчас, когда только что все видели карту с поразительными новостями. - Поэтому,- отвечая себе, продолжал капитан,- мы начали именно с широты пятьдесят один градус тридцать семь минут. На рассвете двенадцатого июня "Байкал"-начал опись, двигаясь к северу по карте Крузенштерна... Капитан говорил, держа тяжелый карандаш на карте. Как-то странны были в этом молодом, здоровом, загоревшем человеке с широким, твердым лицом, с опаленным носом и с небольшими, но сильными волосатыми пальцами такая ученость и такое спокойствие... Сейчас морщинки у губ придавали 74 ему вид черствости, и малый рост как бы подчеркивал характер необычайного упорства. Казалось, такой человек мог быть беспощаден, мог наказывать, драться жестоко... Невельской рассказал о первой встрече с гиляками. Она произошла на острове Сахалине, на песчаных косах у входа во вновь открытый залив. - И хороши они были с вами? - спросил Муравьев. - Не очень!.. Они страшились нас, приняв за китобоев. Называли нас "американ", но мы объяснили, что не американцы. Муравьев, поднявши брови, выказал немое изумление. Жители таинственного Сахалина произносят слово "американ". Американцы известны в краях, у нас под носом! - В деревню были посланы шлюпки, но жители ее не подпустили нас к той части, где были укрыты женщины. По тому, как сквозь загар зарделись щеки капитана и как остро было сейчас его лицо, чувствовалось, что этот человек рассказывает один из важнейших, чем-то особенно волнующих его эпизодов путешествия. - Александр Антонович, "Шхеры Благополучия"... Юнкер князь Ухтомский... Штурман и юнкер князь Ухтомский исполняли все живо, капитана вообще слушались беспрекословно, это было очевидно, хотя, возможно, еще и присутствие губернатора приводило всех в трепет. Появилась подробная черновая карта описи "Шхер Благополучия"... Меняя карты, откладывая одни и добавляя другие, капитан объяснил, как, исправив замеченные ошибки предыдущих исследований, описав восточный берег Сахалина и обогнув его северную оконечность, "Байкал" подошел к лиману. - Таким образом, осмотревши все заливы на побережье Сахалина севернее указанной широты, мы утвердились во мнении, что ни один из них не является устьем Амура... Завойко, сидя прямо и держа на виду, на ручках кресла, свои сильные руки, слушал с явным недоверием. Губернатор, почувствовав это, оглянулся на Василия Степановича, но тот не переменил ни позы, ни взгляда, видно чем-то был сильно озабочен. - Итак,- словно приступая к чему-то таинственному, продолжал капитан.- "Байкал" шел к югу! Он умолк. 75 - Курите, Геннадий Иванович! - сказал Муравьев, замечая, что ему чего-то не хватает.- Вот у Василия Степановича сигары превосходные. Невельской поблагодарил и, пока штурман возился с картами, раскладывая их и прилагая одну к другой, достал трубку, сказавши, что так привык и что у гиляков выменяли на устье Амура превосходный маньчжурский табак, не хуже самых лучших манильских сортов. Он предложил гостям курить. Но сам, набивши трубку, отложил ее в какую-то огромную почти красную раковину. - Судно подошло к мысу Головачева, где берега материка и Сахалина сблизились, на море лег туман; судно село на мель, снялись с трудом, когда разъяснило, пошли вдоль косы, перегородившей лиман, разыскивая, где же можно пересечь эту таинственную косу, залегшую валом на дне и отгородившую лиман от моря.- Лицо капитана стало еще серьезней, озабоченней.- Ветер крепчал, и гребные суда заливало. Мы несколько раз садились на мель. Предыдущие исследования убеждали нас в тщетности наших усилий.- Он опять помянул Крузенштерна, Лаперуза, Браутона, тайную опись Гаврилова, карту, которая, оказывается, была ему известна, сказал про общее недоверие, существовавшее среди европейских ученых к сведениям из японской географии, утверждавшим, что Сахалин - остров.- Но, глубоко веря, что не может не быть пролива, мы все, как одна семья, решили продолжать опись. Мичман Грот и штурман Попов, при волнении и свежем ветре, следуя перед транспортом на шлюпке, открыли глубокий фарватер, просекавший эту обсыхавшую при малой воде косу, и мичман Грот, высадясь, встал на ее оконечности. Вход в лиман был найден. Заблуждения предыдущих исследований оказались рассеянными! Капитан и хмурился и улыбался, глядя на карту, потом рука его схватила трубку из красной раковины. Между тем штурман положил новый огромный лист, где, вычерченные по клеткам, виднелись белые и голубые разводья лимана, как птицами в перелет усеянные вереницами цифр. Муравьев, увидя устье реки с промерами фарватеров, привскочил на кресле. Эти колонки цифр были следами шлюпочных походов. Они перебороздили лиман и устье в нескольких направлениях. Губернатор и его спутники, наклонившись, тянулись к карте со всех сторон. "Потрясающая картина!" - думал губернатор, меняясь в лице. 76 - Да, это действительно открытие! - торжественно сказал он. На этой карте все выглядело опять по-новому. "Он молодчина,- подумал Муравьев.- Ворвался! Вернее сказать, вырвался туда силой! Без инструкции, без средств, покинутый всеми, даже мной, при всем моем сочувствии!" Муравьев готов был признаться, что он все же недооценивал убеждения этого человека, что не совсем реальными, не подходящими ко времени и невыполнимыми казались ему планы Невельского. А с каким блеском, отвагой и самоотвержением он все совершил! Муравьев подумал, что он сам, глубоко верящий в русских, невольно поддался мнению, которое глухо, но упрямо распространялось в некоторых слоях общества, что русские якобы не способны к практическому делу, что они ничего не умеют делать как следует, могут только строить обширные планы и фантазировать. Правда, он сразу ухватился за Невельского, поддержал, не отверг его планы, но он принимал из них лишь зерно, практически нужное ему самому. Что бы ни было, Невельской уже сделал для России больше, чем все предыдущие исследователи подобного рода. Его открытие даже важней, чем открытия наших, по заслугам увенчанных знаменитостей - Литке, Крузенштерна, Врангеля. Невельской рассказал, как при описи берегов лимана Петр Васильевич Казакевич увидел огромную бухту в горах, из которой шло мощное течение. - Получив известие, что это устье реки Амура, я немедленно пошел туда на шлюпках с отрядом матросов... Вот деревня Тебах на устье - четыре дома, вот Чарбах - шесть домов, Чобдах - два дома. Мео...- Опять кинув дымящуюся трубку, капитан воскликнул: - Вот тут-то мы и смогли выяснить, Китай здесь или не Китай! - Петр Васильевич первым вошел в устье реки! - обернулся капитан к старшему офицеру Казакевичу, плотному, коренастому блондину с такими же коротенькими бакенбардами, как и у капитана.- Он определил астрономически местонахождение входного мыса. Вот рисунки, исполненные офицерами: входной мыс, вот деревня Тебах в трех верстах от устья, где, согласно утверждениям наших дипломатов, находится крепость с флотилией и десятью тысячами гарнизона... Общий смешок прошел по слушателям. Рисунки стали передавать из рук в руки. Виды малолюдных гиляцких деревенек - в два-три дома, ютившихся кое-где под скалами прибрежного обрыва; лодки на реке, а более - безлюдные, но ве- 77 личественные пейзажи, сопки и сопки, волнистыми террасами вздымавшиеся ввысь одна над другой; огромные пространства воды, пустынные берега, скалы, леса - так представлялась по этим рисункам та земля. - На трех шлюпках я поднялся вверх по реке на шестьдесят верст и осмотрел берега, желая знать, что собой представляет край в политическом, а также в морском, военном и этнографическом отношениях. Особенно нас интересовало население, торговля, отношения гиляков с соседними народами, их быт, одежда, вкусы, потребности. Мы стремились изучать все эти вопросы, исходя из того, что в будущем мы должны там торговать... - А где же граница с маньчжурами? Где гиляки полагают ее? - спросил губернатор. - Этого нам не удалось выяснить,- отвечал Невельской, и все снова улыбнулись.- Мы не трогаем этого края. Китайцы, в свою очередь, не трогают его. Край правительственными силами не занят, пренебрежен, без охраны, без влияния. Маньчжуры жестоки с гиляками во время своих появлений, гиляки страшатся и ненавидят их, хотя "иногда, видимо, и платят дань, но есть ли во взимании ее какая-либо система - мы не могли выяснить... Трубка капитана запыхтела быстро, как маленькая паровая машина. - Карту Константиневского,- повелел он, обращаясь к штурманскому офицеру.- Вот полуостров, в шестидесяти верстах вверх по реке от входного мыса. Мы тщательно осмотрели его. Вот вид. На этом полуострове, так же как и на южном берегу напротив него, возможна установка батареи тяжелых морских орудий. Требуются простейшие фортификационные работы, и Амур будет простреливаться во всю ширь, ни одно вражеское судно не войдет в его устье и не спустится по нему. Муравьев, считавший себя опытным военным человеком, заинтересовался полуостровом. Он задал капитану несколько вопросов. Тот ответил обстоятельно. Вопросы посыпались со всех сторон: - Каковы глубины у полуострова Великого Князя Константина? - Затопляется ли прибережье? -- Есть ли лес для кораблестроения? - Тепло ли на Амуре? - Каков берег? 78 - Берега крутые и скалистые, но есть места, удобные для заселения,- говорил Невельской.- В горах растет великолепный кедр, течение несет вывороченные с корнями огромные дубовые деревья... Иначе говоря, на берегах Амура есть все для кораблестроения. Называя гиляцкие деревни, цифры промеров, пункты обсерваций, градусы и минуты, капитан рассказал, как был открыт южный пролив из лимана в Японское море. - Но есть опасность, ваше превосходительство,- сказал капитан,- все это может оказаться впустую... - Почему? - встрепенувшись, спросил Муравьев. - Беда в том, Николай Николаевич, что иностранцы уже там! - Как?! Все были поражены. Муравьев взглянул в глаза капитана. - Иностранцы знают о проливе? - Нет, пока не знают, и в этом наше счастье. Но буквально за несколько дней до нашего прихода туда являлось военное судно. Опасность тысячу раз грозит нам. - Так в чем же дело? Вы видели его? - Нет, я слышал от гиляков. - Так это, видимо, китобои. Они повсюду. - Да, там бывают китобои. Гиляки опасаются их и ненавидят. Оружие у них всегда поблизости, а жен и детей они прячут... Тычут в грудь и показывают нам знаками, что, мол, вы с корабля и бьете китов, и приговаривают "инглиш". Гиляки очень удивлялись, что. мы пришли из лимана. Когда же мы объяснили, что мы русские и пришли, чтобы защищать их, как мы всюду говорили, они засмеялись и стали показывать на мою куртку. А надо сказать, что мы купили себе в Лондоне синие английские куртки. Они очень удобны, и я был в такой же на описи. Гиляки безошибочно узнают англичан по этим курткам. Они объясняли знаками, что люди в таких куртках приходят на кораблях и грабят их, и меряют землю, и пытаются найти пролив. На наше счастье, с нами все время были гиляки с устья, и они упреждали своих соседей, объясняя, что мы в самом деле русские. "Ну так это еще полбеды",- подумал губернатор. Впрочем, все это было неприятно. - А в другом месте, у входа в пролив с юга, пожилой гиляк, знавший уже, что мы русские, вдруг тоже заметил на мне 79 эту куртку, и надо было видеть, как он обмер! Остановился и смотрит на меня с ужасом. Я, не понимая такой перемены, обещаю ему подарок и прошу продолжать рассказ, но он, к моему удивлению, хватается за нож... Тогда я сорвал с себя эту куртку и швырнул в сторону, как бы давая тем знать, что это не наше одеяние. Он, ободренный и мной и своими сородичами, начал обнимать меня и объяснять, что боится людей, приходящих с моря, и тут я понял, что недавно, за несколько лишь дней до меня, в заливе было огромнейшее, как он показывал руками, судно и оно палило из множества пушек, видимо производя артиллерийские учения, так как иной цели для такой стрельбы быть не могло и китобои этим не могли заниматься. Невельской на миг умолк, вперившись в Муравьева. Тот глядел несколько растерянно. Острые глаза капитана сверлили его. - Более того, скажу вам, ваше превосходительство, старик, испугавшийся моей куртки, потом объяснил мне, что судно это спускало шлюпки и пыталось делать промеры, люди с него искали проводников, но гиляки бежали прочь. Они уверяли меня, что ни за что не покажут англичанам прохода в лиман. Однако мы обязаны иметь в виду, что промер можно сделать и без помощи гиляков... Старик же сказал, что судно это обещало еще раз прийти в будущем году, как объяснили англичане его родичам, у которых на ром выменяли они икру и свежую рыбу... - Осмелюсь сказать вам, ваше превосходительство,- продолжал Невельской,- что край тот не напоминает Китай, но, если говорить, собственно, о линии южного прибережья, он скорей похож на колонию Америки или Англии, или, вернее, на страну, народ которой в постоянной войне с приходящими с моря иностранцами. Там знают ром, виски, зовут китобоев "американ", "инглиш", или "негр", некоторые гиляки знают несколько слов по-английски, все страшатся приходящих судов. Если, Николай Николаевич, в нынешнем году в самом деле там было военное судно, то опасность возрастает в тысячу раз. Дело года - корабль вернется, и английский или американский флаг будет поднят. Я встречал множество китобоев из Штатов. Они требуют от своего правительства основать станцию для судов в Японии или на Татарском берегу. Один из них рассказал мне, что их судохозяева и шкиперы подают об этом петицию президенту. Рассказ этот согласуется со всем, что приходилось слышать нам в Вальпараисо, на Гаваях и на Камчатке, от самых разнообразных лиц, в том числе от английского адмирала, у которого я был с визитом и который впоследствии был у нас на судне. Сообразуясь со всеми этими обстоятельствами, я дал слово гилякам, что мы приедем в будущем году снова и будем защищать их, что русский царь не оставит их беззащитными. Если бы мы не обещали этого, нам не было бы ни содействия, ни дружбы. Все было бы против нас. И я дал слово! А слово у тех народов - все! И гиляки, которых мы обласкали, клялись помогать нам. - Ну, а что же на севере? - спросил губернатор, уклоняясь от ответа и одобрения, которого, кажется, ждал пылкий капитан.- Каковы там отношения гиляков и иностранцев? - Вот гиляцкая деревня Тамлево.- Капитан опять переменил карту.- Вот вид ее с моря... Дорогие меха - соболь, выдра, лиса - идут для вымена на китайку, на табак. Везут их в Маньчжурию, где есть бойкие торговые города. Туда также идут шкуры медведей и выращенные орлы. У гиляков в клетках растут и медведи и орлы. Признаков хлебопашества, огородничества, скотоводства мы нигде не заметили. Охота на дичь также не развита. Мы выменивали, однако, много живых диких гусей, которых они ловят на озерах. В наше пребывание в лимане все прибережные жители, нагруженные товарами, шли в Маньчжурию. Вероятно, для предосторожности, на каждой шлюпке было оружие. Как можно было понять из их знаков, в это время года у них бывает ярмарка: они приглашали нас с собою, рассказывали, что там будет весело. Они не сохраняют этикета ни перед кем, и в жаркий день, чтобы легче грести, сбрасывают с себя верхнее одеяние и остаются нагишом, не стыдясь своих спутников. Шлюпки их очень ходки, мелководны и принимают значительный груз. Подарки и наше ласковое обращение с жителями всюду расположило их в нашу пользу. Когда мы уходили, они провожали нас почти с изъявлением какой-то грусти, что мы так скоро их оставляем, и далеко следили за нашими шлюпками, упреждали соседей о нашей щедрости и ласковом обращении, и нас везде встречали как знакомых. И даже в лимане нас принимали как своих, благодаря заботам речных гиляков. Заметя, что мы любопытствуем об их образе жизни, о стране, о фарватерах и прочем, они всегда старались, сколько возможно, удовлетворить нашим вопросам, без чего я никаким образом не мог бы в продолжение одного лета ознакомиться с лиманом... - Вот вещи гиляков,- стал показывать капитан.- Шляпа, нерпичья юбка, рубаха из рыбьей кожи; вот я курю гиляцкую трубку, подарок моего проводника; вот рисунки юрт! Вот гиляцкая юрта, срисованная Петром Васильевичем. Невельской рассказал об открытии вблизи лимана залива Счастья. - Залив Счастья? - переспросил губернатор.- Заманчивое название. - Да, Николай Николаевич! Я так назвал его... Это единственная закрытая бухта на юго-восточном побережье Охотского моря у входа в леман с севера. Я назвал ее заливом Счастья, так как, не будь ее, судам негде было бы укрыться при плаванье у юго-восточных берегов Охотского моря. Гавань находится вблизи входа в лиман, и это придает ей особенную ценность, так как, если там будет наш пост, мы сможем следить за движением иностранных судов, которые туда являются часто и даже топят жир на косах, отделяющих залив Счастья от моря... Из этого пункта мы предупредим любые их попытки приблизиться к лиману или войти в него. Это наблюдение возможно производить как прямо с берега, так и посредством сторожевых судов. Наши суда, наблюдающие за лиманом или поддерживающие связь с постом, который будет в заливе Счастья, в случае штормовой погоды не должны будут удаляться из лимана в поисках укрытия... В заливе Счастья есть пресная вода: китобойные суда, появляясь в тех местах, будут приходить к вам за водой и для укрытия. При этих-то посещениях мы и будем давать им повод убедиться, что край занят русскими. Вот те обстоятельства, выяснив которые, я назвал эту бухту, несмотря на некоторые ее неудобства, заливом Счастья. Муравьев спросил, какие новости на Тихом океане, что же там англичане, каковы их новые козни, как торговля европейцев. Это была другая сторона дела, не менее важная и для всех собравшихся,- круг привычных вопросов. О политике англичан вообще любили поговорить. Все оживились, возвращаясь к делу знакомому, как к старому партнеру по щекотливой, но приятной игре. - Прежде всего, Николай Николаевич, я должен передать вам приветственное письмо, посланное на ваше имя его величеством Камехамехой, королем Гаваев. Капитан открыл ящик и передал пакет. Муравьев, прочитавши, отдал его Струве. Все торжественно молчали. 82 - Как он принял вас? - Прекрасно, Николай Николаевич, мы встретили там радушие и заботу. Мы пришли на светлый праздник, одновременно с нашим компанейским судном "Князь Ментиков"... Вот подарок, сделанный мне королем Гаваев. - Что это? - Костюм полинезийского воина. - И копье? - Да... Камехамеха говорит, что симпатизирует русским. Он обижен, что наша Компания больше не торгует на Гаваях. - А что он говорит про американцев? Офицеры "Байкала" опять отозвались почтительным шумом. Расспросы долго еще продолжались. Помянули события в Китае, Гонконг, прииски Сан-Франциско. Наконец губернатор поднялся. - Геннадий Иванович,- обратился он к капитану.- Вы выполнили поручение прекрасно, с необычайной отвагой! От души благодарю вас! Дорогой мой Геннадий Иванович! - Он пожал руку капитану, обнял и трижды поцеловал его. Спутники губернатора поздравили Невельского. - Благодарю вас, господа,- обратился Муравьев к офицерам "Байкала".- Ваш славный подвиг принадлежит истории. Благодарю вас за службу! Вы исполнили невозможное! А теперь, господа, за дело. Я сегодня же отправляю рапорт государю. Миша,- обратился он к Корсакову.- Утром ты скачешь в Петербург. Готовься на рассвете в путь. Геннадий Иванович, немедленно представьте мне рапорт об открытиях и описи. - Рапорт готов! - Просмотрите его еще раз. Есть у вас письма в Петербург ?-обратился губернатор к офицерам,-Садитесь и пишите... Да прошу вас отобедать со мной.- Он пригласил капитана и офицеров на берег. Завойко был хмур. - У Василия Степановича превосходные вина,- заметил губернатор.- Мы просим всех к себе. - Прошу вас, господа...- сказал Завойко. Невельской просил прислать для команды свежих овощей, каких только возможно. - У вас цинга? - спросил Завойко. - Цинги нет, но овощи необходимы. - Почему вы решили, что на нашем судне цинга? -- спро- 83 сил, обратившись к Завойко, доктор Берг.- Я мог бы вам представить отчет, из которого вы могли бы легко удостовериться, что вследствие принятых мер команда "Байкала" дала самый низкий процент больных из всех когда-либо совершивших кругосветное. Этот отчет мог бы быть положен в основу соответствующего врачебного обсуждения и послужить материалом для составления правил. "Черт знает, какие тут педанты и бюрократы",- подумал Завойко. Он обещал капитану продуктов самых свежих и свежих овощей, которых не видали они с самого ухода из Гонолулу. - Так за рапорт! И приезжайте кутить, Геннадий Иванович! Жду вас всех, господа! - сказал Муравьев. Он помянул, что путешествует с женой, что с ними всемирно известная виолончелистка мадемуазель Христиани, что дамы уж, верно, заждались, Лица просияли. - Жена жаждет видеть вас, Геннадий Иванович. Итак, едем! Кутить вовсю! Пить вино и целовать француженку! - добавил он потихоньку, обнимая несколько удивленного этими словами Невельского. Когда все вышли из каюты, Муравьев сказал: - В рапорте напишите все об иностранных судах у пролива. - Я уже помянул... - А в частном письме к Меншикову - об артиллерийском ученье! . Поднявшись наверх, губернатор поблагодарил выстроенную команду, обнял и поцеловал правофлангового. Вскоре и он и все его спутники съехали на катере. Невельской, отдав все распоряжения, спустился к себе. Присев за стол, он покачал головой. Возбуждение охватило его с необычайной силой. Взяв гусиное перо, он почесал за ухом, как бывало в детстве, когда, начитавшись про путешествия, предавался фантазиям. Понемногу он взял себя в руки... А офицеры писали письма и потом оживленно собирались на берег. На судне оставался один Казакевич. Вестовые носились, подавая офицерам необходимые вещи. В ход пошли горячие щипцы, духи. В каютах двери были раскрыты. Громко обсуждались события дня. - Однако этот аянский барин не очень любезно приглашал нас,- говорил мичман Грот. - Кажется, ему не очень все понравилось. - А заметили, как губернатор дал ему понять?..- высовывая из своей каюты намыленную щеку, воскликнул юнкер Ухтомский, худой и высокий румяный юноша, знаток языков, исполнявший на "Байкале" обязанности переводчика. - Что же вы хотите,- отозвался старший штурманский офицер Халезов, пожилой человек лет сорока, маленький и плотный, прозванный "дедом" за ворчню, заметно волновавшийся в предвкушении губернаторского обеда,- он тут живет всю жизнь, делает карьеру, и, на тебе, явились незваные гости... Глава 11 В ШЛЮПКЕ Когда андреевский флаг снова заполоскался на корме, а гребцы налегли на весла, Муравьев сидел лицом к Аяну, глядя куда-то вдаль, поверх его крыш и леса. В рассказах Невельского ему открылся огромный широкий мир. О японцах капитан говорил так, словно лишь немного не дошел до Японии. Муравьев чувствовал, что Невельской был его рукой, которая, бог даст, до всего дотянется. Но предстоящая длительная разлука с капитаном была удобна Муравьеву. Иначе нужно было бы сказать ему о Камчатке, и переносе порта, и о всех начатых переустройствах, а говорить об этом еще нельзя. На то были свои соображения. "Пусть себе спокойно идет в Охотск, сдает судно, а потом едет в Якутск, там встретимся. Или уж продолжим разговор в Иркутске..." - Лево руля! - скомандовал Василий Степанович, замечая, что правят на скрытый подводный камень. "Так вот каков этот Невельской, о котором я так беспокоился,- думал Завойко.- Да еще смеет упрекать и делать намеки! Однако я скажу Николаю Николаевичу, что здесь есть люди, которые все уж много лет изучают и все знают, и как это можно пренебрегать их мнением..." Настойчивый, отлично знакомый со всем, что делается на побережье, не бравший взяток, не облагавший туземцев налогом в свою пользу, как часто это делали другие правитель- 85 сгвенные чиновники и служащие Компании, Завойко был в то. же время человеком необычайно ревнивым и горячим. Кровь кинулась ему в голову, едва узнал он об открытии Невельского. "Этого, прежде всего, не может быть. Невельской открыл Амур! - размышлял он.- Так, может, все предыдущие исследования ложны?" Теперь, когда перед Василием Степановичем открыта была широкая дорога, и деятельность его получила всеобщее признание, и все им восхищались, а губернатор даже хотел писать о нем царю, является вдруг этот Невельской и доказывает, что Амур доступен. А у самого карта - точная копия карты Гаврилова, только цифры промера другие. Как же так? Я снаряжал экспедицию. Так, может, скажут, что Завойко обманул Компанию и правительство? Значит, Завойко подлец, и скажут, что из своего эгоизма махнул рукой на Амур... Тут Завойко вспомнил про дядюшку Фердинанда Петровича... "Он не допустит",- решил Василий Степанович, позабывая, что хотел еще сегодня избавиться от излишней дядюшкиной опеки. Ведь Фердинанд Петрович получил монаршье благоволение за опись Гаврилова. Темные подозрения охватили Завойко. Временами казалось ему, что тут все подстроено. Невельской нанес ему жестокий удар и, быть может, ставил под сомнение всю его деятельность. "Да и как же я бы мог послать ему инструкцию? Может быть, я сам должен был туда идти, бросив компанейские перевозки и оставив семью, может, так рассуждает Николай Николаевич? Но "я везде скажу, что Завойко сделал все, что мог, и больше не мог сделать никто". В свое время мелькнула у Завойко мысль послать с Орловым инструкцию. "Но что он там будет зря заниматься с этим Амуром, когда там уже все описано Гавриловым! - подумал тогда Завойко.- Какие там исследования еще! Да если надо будет, то мы уж как-нибудь сделаем все сами. Вопрос уже решен государем,- полагал он,- и Компания затраты сделала на аянскую дорогу" Главной целью Невельского представлялась ему тогда опись побережья, а не Амура. "Так и нечего зря доказывать то, что уже высочайше решено". И Завойко не послал инструкцию, хотя Орлов отправился в лиман. Когда приехал губернатор, Завойко встревожился, не будет ли от него придирок из-за непосылки инструкции. Но губернатор даже и не помянул о ней. У Василия Степановича от- легло на душе, потом пошли слухи, будто "Байкал" погиб, а уж ото служило явным доказательством, что Амур недоступен. Завойко, как и всем, была очень неприятна гибель судна и людей, и уж тут было не до официальных бумаг, и Муравьев ничего не поминал про инструкцию. "Но вот как снег на голову свалился этот "Байкал", и Невельской выставляет при губернаторе и при всех, что я не послал ему инструкцию! А я всей душой заботился об этой экспедиции, послал Орлова, ожидал губернатора и не знал, как ему лучше сообщить о несчастье и гибели "Байкала", и губернатор вполне согласен был со всеми моими действиями". Так бывает с людьми, что, ведя внешне одну политику, а втайне другую, глубоко возмущаются и чувствуют себя горько и незаслуженно обиженными, когда окружающие, разобравшись в их поступках, не принимают в расчет внешней показной стороны их деятельности, а судят по подлинной сути. "Разве каждый день я не приказывал разузнавать о "Байкале"? Разве мало Завойко толковал с тунгусами, и разве я не собирался еще послать людей?" Невзрачный вид Невельского, его легкое заикание, рассуждения о многих вещах, которых он не мог знать как следует, убеждали Завойко, что это типичный петербургский хлыщ. А его все слушали! Фантазер! Как он мог войти в Амур, когда Амур недоступен? Как он смеет рассуждать, что Америка желает захватить Японию, да еще объявлять это при губернаторе! Но какие бы там исследования и открытия этот Невельской ни производил и в какие бы высокие рассуждения ни пускался, а время покажет, кто из нас прав! Тревога все сильней охватывала Завойко. Он всем существом готов был противиться тому, что услышал на борту "Байкала". "Конечно, я понимаю все не так, как губернатор, который радуется, как неразумное дитя, и еще спохватится, ежели не послушает Завойко. Этот Невельской думает только о том, чтобы выдвинуть себя. А я должен спасти и дело, и свою честь, и честь Николая Николаевича. Однако каков нахал! Хотел, чтобы Орлов ему в лиман инструкцию привез". Завойко был бесстрашный человек. Он не потерял присутствия духа, слушая Невельского. Он знал, что все замечают, как глядит он с подозрением. Так и пусть люди видят, что Завойко не верит ему. А Завойко никто не заподозрит, что он обманывает. 87 Со всей силой и твердостью своего характера Завойко решил действовать. Он знал: там, где Завойко берется за дело, победа будет на его стороне. Генерал, сидя в шлюпке, молчал и, кажется, не обращал на Завойко внимания. Шлюпка врезалась килем в песок. Матросы выскочили за борт. Губернатор сошел на берег. Глава 12 ЮЛИЯ ЕГОРОВНА Выйдя на отмель, Завойко сказал губернатору, что "просит аудиенции" и желает незамедлительно дать свои объяснения, - Пожалуйста, Василий Степанович,- ответил Муравьев. Он приказал своим спутникам идти вперед и взял Завойко под руку. По тому, как он это сделал, Василий Степанович почувствовал, что Николай Николаевич не переменился. Это придало ему духа. - Я слушаю вас,- сказал Муравьев. Чуть наклонившись к уху губернатора и поводя вокруг своими голубыми глазами, Завойко быстро заговорил. Муравьев опустил руку, но ни один мускул его уставшего лица не дрогнул. Он выслушал Завойко и сказал однотонно и пренебрежительно: - Этого не может быть. - Да уверяю вас, ваше превосходительство! - срывающимся голосом воскликнул Завойко, чувствуя, что, кажется, ошибся, губернатор не поддается.- Там в высокий уровень вода перекатывается через мели... Я знаю, откуда у Невельского эта карта, это карта Гаврилова... Лицо Муравьева задрожало и перекосилось. - Да вы думаете, что вы говорите? - останавливаясь, спросил губернатор. - Уверяю вас, ваше превосходительство,- спокойно ответил Василий Степанович.- А если не хотите, то можете не верить. Мое дело сказать. - Помните, что не может быть того, что вы говорите! - сдерживаясь, сказал Муравьев. 88 Завойко с мокрым от пота лицом в свою очередь попытался вразумить губернатора. - Вы смотрите у меня,- грубо сказал Муравьев.- Если вы будете язык распускать, то я этого не потерплю. Завойко уже знал дикий нрав Муравьева. И теперь он почувствовал, что надо придержать язык за зубами. - Сейчас же отдайте распоряжение приготовить к утру коней. Михаил Семенович едет курьером в Петербург. Да позаботьтесь принять сегодня Невельского и офицеров как следует,- сказал губернатор, подходя к дому. - Что значит "как следует"? - А то, чтобы было все, что полагается. - Если вы видели мои запасы вина и знаете о них, то можете знать и то, что Завойко ничего не скроет,- с обидой ответил Василий Степанович. - Вы должны понять, какое произошло событие, и радоваться. - Чему же мне радоваться! Тому, в чем и вы еще покаетесь, ваше превосходительство? - Поймите, что тут нет и не может быть подлога, а ежели вы, Василий Степанович, сомневаетесь, держите все при себе, будущее покажет. Но будьте хозяином, как бы лично вам это и ни было неприятно. - Что значит "лично мне", ваше превосходительство? Этого я не могу понять, я думаю о благе отечества. Муравьев пошел в дом. Завойко усмехнулся и пожал плечами. - Мои запасы вина к вашим услугам,- сказал он в спину губернатору и, покраснев до шеи, направился к другому концу здания. "И как говорит с дворянином!" Отдав все распоряжения, Василий Степанович поспешил к жене. Юлия Егоровна, отослав своих пятерых ребятишек гулять с няньками-якутками, заканчивала туалет с помощью старухи украинки. Юлия Егоровна сразу заметила, что муж расстроен. Она очень хорошо знала это по тому, как он мигал и какое движение было на его обычно спокойном лице. Тот присел на табурет, блестя глазами. - Невельской говорит, что устье Амура доступно! Будто бы стопушечные корабли могут проходить! Он злобно сверкнул глазами и стал пересказывать все, что слыхал от Невельского. Когда внизу послышался голос губернатора, Завойко "вздрогнул, и вид у него был такой, словно он готов разорвать в клочья всех этих нагрянувших людей. - Я уже сказал генералу, что у Невельского подложная карта,- продолжал он.- Карту Гаврилова где-то достал, только цифры промера подставил другие. Юлия Егоровна смотрелась в зеркало, держа перед собой ПУДРУ и не говоря ни слова. Глаза ее разгорелись, чуть скуластое лицо было холодно. - Он славы тут ищет. Дешево эту славу заработать хочет,- говорил Завойко.- Стопушечные корабли у него в устье войдут. Какой подлог! Где он выкрал эту карту?! И так лжет, так лжет! В авантюру хочет втянуть правительство и Компанию, а Николай Николаевич желает себе славы и рад, что его обманывают. Никогда главное правление не пойдет на то, что они хотят. Завойко готов был сейчас на что угодно, чтобы доказать, что Амур недоступен, и вывести Невельского на чистую воду. Он называл Невельского лжецом, обманщиком, который лезет судить о том, чего не знает. Юлия Егоровна, слушая мужа, все ясней чувствовала, что Невельской действительно совершил открытие. Она еще до прихода мужа поняла, что произошло какое-то важное событие. Когда губернатор и другие гости вернулись с корабля, ее странно встревожили доносившиеся радостные восклицания. Потом вошла Екатерина Николаевна в слезах, сказала, что Амур открыт, и поцеловала Юлию Егоровну. - Вы тоже радуетесь? - спросила она Юлию Егоровну. - Ах, да! - вскинув голубые глаза, отвечала та. И вот теперь муж уверял ее в обратном. Муж занимался этой проблемой несколько лет и уверял всех, что Амур недоступен, что аянская дорога вполне обеспечит перевозку грузов для портов. Но вот явился человек, видимо более подготовленный, чем ее муж, и явно на глазах у всех обнаружил его ошибку. Она была очень самолюбива и горда, трезвее мужа смотрела на все и понимала, какой страшный удар нанесен и ему и ей. Открытие, совершенное Невельским, компрометировало всю деятельность мужа. Муравьев мог быть недоволен, но еще хуже взглянет на это дядя, вполне доверявший до сих пор мужу, дядя, для которого дорога истина... Но дело было не только в этом. Она вдруг почувствовала, что ее славный муж, подвиги которого она считала непревзойден- 90 ными, которым она так гордилась, вдруг стал ей неприятен, он оказался таким простым и мелким. "Так вот, сильный, смелый мой муж,- подумала она,- кажется, слишком надеялся на дядюшку, тогда как Невельской действовал сам. Еще хуже, если за его спиной есть кто-то в Петербурге..." - И еще имеет нахальство утверждать, что нашел пролив в южной части лимана и будто бы Сахалин у него остров,- продолжал Завойко, с надеждой глядя в лицо жены, словно ожидая от нее одобрения.- Да, да, уверяет будто бы Сахалин остров, что противно всем ученым доказательствам. Юлию Егоровну покоробили эти слова. Из уст мужа неприятно было слышать эти ссылки на ученых, чьи книги он не читал. Она презирала сейчас своего мужа, с которым уехала на Восточный океан, ради которого жала, как сибирская мещанка, терпела голод, холод, лишения, рожала ребят в ужасных условиях. Она была глубоко оскорблена. До сих пор она была уверена, что ее муж делает великое дело. И она терпела. Она была слишком горда, чтобы простить мужу такой позорный провал. Все вокруг, что создавала она своими руками, потускнело для нее, и этот дом, и обстановка - все теперь выглядело по-другому... - Он, конечно, ищет здесь карьеру и делает открытия по чужой карте,- твердо и спокойно сказала она и взглянула на мужа,- но... дядя будет благодарен ему за его ложные сведения. - Как благодарен? Да я не допущу! Я открою ему глаза... Я докажу, что это ложь! - шепотом, краснея, стал уверять Завойко. - А ты со своими заботами об Аяне останешься ни при чем,- сказала Юлия Егоровна.- Губернатор может быть очень недоволен тобой. Завойко вспыхнул. Гордость и готовность бороться заговорили в нем. Именно это и желала возбудить в муже Юлия Егоровна, выказав ему холодное пренебрежение и как бы показав, что не верит в его силу, хотя он и прав. Она делала вид, что не верит мужу, будто бы он может развенчать Невельского. Она надеялась, что этим еще сильнее возбудит в нем злобу и энергию, хотя энергии в нем всегда было очень много. Надо было лишь подсказать ему направление. Этим направлением был обычный путь в Петербург, в правление Компании, к дяде; 91 там вершились все дела Востока и без дяди ничто не могло быть решено. Но это надо было сделать очень осторожно. И действовать не только там, но и тут. На счастье, губернатор берет мужа в спутники до Якутска. - Я все сделаю,- твердил муж с таким видом, словно просил верить. - Я иду к гостям,- сказала Юлия Егоровна и вышла, не глядя на мужа, похорошевшая от возбуждения, с горящими щеками. Глава 13 НА БЕРЕГУ "Какая удача,-думал Невельской, подходя на вельботе к берегу.- Сразу после описи встретить Николая Николаевича и такое прекрасное общество". Его только смущало поведение Завойко. "Очень странно, что он недоволен. И это после того, как у них тут, как они говорят, слухи ходили, что я погиб. Хорош же гусь этот Завойко. Кажется, надо поставить его на место... Мало ли, что его личные интересы ущемлены, честь затронута! Подумаешь, задел интересы! Разве я не вижу, что он держит камень за пазухой! Да, это сделал я! Я Амур открыл, а они доказывали, что Амур недоступен. Врангель уверял меня, что исследования бесполезны, смотрел как на наивного мальчика и поучал: мол, это же известно. И инструкцию мне не прислали! Что я тут должен думать? Кто это сделал? Орлов встретил меня и мог бы доставить... Впрочем,- твердо решил капитан,- мало ли что вздумаешь сгоряча". Он заметил, что Аян обстроен хорошими домами и причалы хороши. Но сейчас ему все это было неприятно. Невельской поймал себя на этом чувстве. "Кажется, я пристрастен,- подумал он,- а уж это подлость". На берегу встретил его Корсаков; из дома с мезонином и березовым садом навстречу капитану и офицерам вышел Завойко, а с ним капитан "Иртыша" Поплонский, Струве и Штубендорф. Завойко, казалось, стал выше, осанистей, а выражение лица его сделалось помягче. 92 "Кажется, он стал полюбезней",- подумал Невельской, но с невольной неприязнью взглянул на Завойко и сразу же почувствовал, что тот эту неприязнь заметил. - Вот и вы к нам пожаловали, Геннадий Иванович. Очень будем рады видеть вас в нашем Аяне, где мы всегда любим гостей. - Ну, я тоже очень рад, Василий Степанович,- ответил Невельской, стараясь перемениться.- Так это ваша усадьба? - Да, как я есть хохол, то не могу жить без земли, чтобы не пахать ее, и чтобы не развести сада, и не показать примера здешним людям, которые боятся копнуть землю. Я завел себе оранжерею и очень удивляю этим американских китобоев, которых здесь шляется немало. "Право, он переменился,-подумал Невельской.-Если так, он благородный человек". Здравые рассуждения Завойко были по душе капитану, в них было что-то свое, родное. "Он, кажется, все понял,- решил капитан.- Да ведь и в самом деле это ясно и очевидно, какое может быть ущемление его интересов". - Вы уж простите мою хозяйку, что не вышла встречать,- говорил Завойко. - Вы меня простите, Василий Степанович... - Ах, что вы, что вы... Так пожалуйте... "Он, кажется, в самом деле благороден",- подумал Невельской. Казалось, его встретил совсем другой человек. "Страна не принадлежит Китаю",- прочитал губернатор.- Вы уверены? Разговор шел в кабинете. - Совершенно уверен! - Как вы можете быть уверены в том, что идет вразрез общепринятому мнению? Ведь это же будет читаться канцлером. - Вот именно, ваше превосходительство, вопреки общепринятому мнению я и обязан был написать это, чтобы прочитал канцлер... Хотя бы ему и неприятно было, но ведь истина... - Вы моряк, а не политик,-полушутя ответил Муравьев и вписал своей рукой: "видимо". Получилось: "Страна, видимо, не принадлежит Китаю".- Зачем вам лезть на рожон и брать на себя ответственность! Принадлежит она или нет - это, скажут, в лучшем случае, спорный вопрос и, скажут, не ваше дело. Наше дело - представить факты правительству. 93 Теперь уже Невельской был не неизвестным офицером, мечтавшим совершить открытие. Он - капитан, в рекордно короткий срок сделавший переход вокруг света. За плечами у него важнейшая опись. Радость и восторг губернатора давали ему право говорить совершенно откровенно и попросту, и хотя бы в первый день встречи чувствовать себя с ним на равной ноге. - Николай Николаевич! Пусть государь узнав! истину! - Какое это имеет значение. Не в этом суть. Да и сказал вам как-то граф Василий Алексеевич, что вы не о двух головах, и я тоже скажу. Да нам с вами и без этого достанется.- Муравьев рассказал об экспедиции Ахтэ. - Тем более необходима была мне инструкция в лимане,- ответил Невельской.- Ведь могут подойти формально, обвинить меня... - Это я беру на себя, Геннадий Иванович. Даже если бы и узнали, где вы получили инструкцию. Я берусь защитить вас. - Николай Николаевич, ведь мы исследование скомкали. - Геннадий Иванович, вы и так произвели все отлично, превзошли все ожидания. - Нет. Мы еще, не дай бог, спохватимся когда-нибудь. Если говорить начистоту, мы далеко не выполнили своей задачи. Будь инструкция, мы представили бы сведения, уничтожающие все цели экспедиции Ахтэ. Муравьев рассказал про путешествие англичанина Гиля. - Однажды утром в приемной вижу иностранца. Я принял его, обласкал как мог, пригласил к обеду и просил бывать у меня. И вот через несколько дней он приносит мне бумагу, подписанную графом Нессельроде, с предписанием губернатору Восточной Сибири оказывать английскому подданному Гилго возможное содействие. Не генерал-губернатору прислали бумагу, а англичанину, в пакете Министерства иностранных дел, в Иркутск на почту... Мой дорогой Геннадий Иванович, это похуже, чем неприсылка инструкции! А ну, я бы вспылил! Ведь знают меня, может, этого и надо было. Надо сказать, что Гиль держал себя очень хорошо, был принят во всех домах. С ним сдружился цвет нашего общества. Он давал уроки английского языка в семьях ссыльных. Один иркутянин, полуфранцуз, он давно живет там, сошелся с ним близко и ставил нас в известность... Но Гиля ни в чем нельзя было обвинить. Прожил зиму в Иркутске, бывал у меня, а весной уехал в Охотск и на "Иртыше" - на Камчатку. Правда, по дороге были с ним неприятности: он ударил двух якутов головами друг о друга и чуть 94 не- убил, да в Киренске его приняли за шпиона и схватили бел всяких церемоний...- Муравьев засмеялся.- Но он вышел из этих неловкостей. Перед ним извинились, и он тоже извинился... Но это между прочим. Так вот, я все время должен опасаться шпионажа со стороны,- тут Муравьев поднял указательный па-лет,- канцлера! Вот каково мое положение. Гиль приятный собеседник, образованный, бывалый человек, но не подозревать его я не смел. Да и быть не может, чтобы он не был шпионом. Не могут же англичане надеяться на нашего канцлера, который сам ничего толком о России не знает. Он рассказал о другом англичанине, Остене, который пытался спуститься по Амуру. - Это все одно, Николай Николаевич... И подход их описного судна к устьям Амура то же самое. - А у меня ни средств, ни судов. Вся надежда на Завойко. Один он на всем побережье держится великолепно. Ни на йоту не уступит никакому китобою. Он рассказывал мне, что, когда они съезжают на берег и начинают буйствовать, он приказывает стрелять их по ногам. Снова заговорили о положении на океане, о Гаваях. Пришел Завойко. Невельской рассказал, что Камехамеха в случае войны русских с англичанами обещал известить письмом о движении вражеских судов. Завойко ответил, что торговлю с Гаваями можно вести широко. - Тут надо отправлять тот же лес, что рубят у нас и везут в Гонолулу американцы... Стали говорить, что делать дальше с Амуром. Невельской стал требовать занятия устья десантом с артиллерией, а также судна, которое наблюдало бы за лиманом. - И такому отряду или, точнее сказать, экспедиции, Николай Николаевич, как воздух, нужны паровые катера, именно паровые, а не гребные, для ускоренного производства промеров по реке и на лимане. Лиман так огромен, что потребует исследований в течение нескольких лет. Площадь его исчисляется тысячами квадратных миль, наши промеры - первая разведка... При вечных ветрах исполнить эту задачу нелегко. Соображений было много, и Муравьев наконец сказал, что сейчас все равно ничего не решим, отложим все, а до встречи в Якутске нужно отдать лишь самые важные распоряжения. Его заботила мысль об экспедиции Ахтэ. 95 - Да вот Невельской ругает нас с вами,- вдруг сказал он, обращаясь к Завойко,- что не прислали ему инструкции в лиман. Что вы скажете? Он хотел шутливым разговором сгладить острые углы, а получилось наоборот. Завойко метнул неприязненный взор, словно задели больное место. Он стал, волнуясь, объяснять, что не мог рисковать, что во время ночлега где-нибудь у гиляков могли выкрасть инструкцию у Орлова, а потом произошли бы дипломатические осложнения. Он и сам чувствовал, что получается нескладно, и тем сильнее волновался. "Впрочем, что я буду уговаривать,- решил Муравьев,- они сами не маленькие, должны понимать, к чему это приведет, если они раззадорятся, как молодые петухи". - Ну, пойдемте кутить, господа! - сказал он снисходительно.- Да помните, что успех дела зависит только от вас обоих. Без вас я как без рук. За дверью уже слышался гул и оживленные голоса. - Сегодня ваш праздник, Геннадий Иванович, будем вас чествовать, вы именинник,- сказал Муравьев.- И не будем поминать старого! "Л я еще должен поить п угощать на свои трудовые заработки всю эту ораву,- подумал Завойко.- Ох, всегда расплачивается тот, кто трудится! Вот Завойко захотел быть генералом! Еще действительно все случится, как с городничим! Этот Муравьев, кажется, легок на посулы". Глава 14 КОНЦЕРТ В АЯНЕ Подходя на "Байкале" к Аяну, Невельской совершенно не предполагал, что в такое позднее время в этом маленьком глухом порту его может ждать генерал-губернатор. Из письма, которое тот прислал ему в Петропавловск, он знал, что Муравьев намеревался побывать па Камчатке, но далеко не был в этом уверен, тем более он был поражен, когда Корсаков, поднявшись на борт "Байкала", передал ему инструкцию и сообщил, что Муравьев здесь и что с ним Екатерина Николаевна, а также знаменитая виолончелистка мадемуазель Элиз Христиани, имя 90 которой сразу вспомнилось-капитану по Петербургу. Когда оп уходил в плаванье, там ждали ее на гастроли. И хотя он подумал с досадой: "Зачем мне теперь эта инструкция!" - но в то же время сильно обрадовался, что Муравьев с женой в Аяне. Он видел в этом необычайное их благородство и рад был, что встретит Екатерину Николаевну, с которой познакомил его Муравьев еще в Петербурге. И потом, когда он докладывал губернатору и его спутникам в каюте, он все время помнил, что на берегу общество дам, которого он давно был лишен, и в том числе компаньонка Екатерины Николаевны - молодая знаменитость. Если он вдруг забывал об этом, то через несколько мгновений новое воспоминание придавало ему радости, как в детстве, когда ждешь, что вечером елка. У него мелькнула мысль - не судьба ли это?.. Но когда губернатор сказал ему: "Мы едем на берег кутить и целовать француженку", капитан был покороблен и даже оскорблен в самых лучших чувствах. "Как он может говорить так, если она путешествует в обществе Екатерины Николаевны,- думал он.- Она актриса, так это еще не дает никакого права..." Невельской когда-то учился у Каратыгина дикции и знал, какой тот прекрасный семьянин, честный, образованный человек и как много и тяжело трудятся артисты. А тут знаменитость, француженка, о которой трубит весь мир, молодая и, как говорят, красивая, поехала в Сибирь. Это делает ей честь. Как же можно так судить о ней? Что она француженка? Так Екатерина Николаевна тоже француженка, и тем более странно, что Муравьев говорит это. Какие-то костромские предрассудки... Неприятный разговор с губернатором и Завойко озаботил его, но, едва переступил он за порог кабинета, дела вылетели из головы. Екатерина Николаевна поднялась навстречу. Она в открытом платье травянистого цвета топ, с отделкой из множества кружев, с огромным розовым шелковым цветком на груди, свежая, рослая, розовая, похожая на античную статую под наскоро наброшенными и схваченными кое-где шелками, с гладкой прической, подчеркивающей черноту ее волос и профиль греческой богини. Рядом с ней и Муравьев приобретал новый вид; чувствовалось, что это действительно сильный человек, если его полюбила такая прекрасная женщина. Она, улыбаясь, сказала, что очень рада, что от душп поздравляет с благополучным прибытием. 97 Юлия Егоровна, глядя голубыми глазами, приветливо улыбнулась. Она в сером шелке, с закрытой грудью и с серьгами в виде гроздьев винограда. - Ваш дядюшка Фердинанд Петрович приказал низко кланяться вам,- целуя ее руку, сказал капитан. - Как приятно, что вы видели его перед отъездом! - Тон у Юлии Егоровны был приветлив. - Фердинанд Петрович много мне рассказывал о вас и о вашей аянской жизни. - Ах, мы были в такой тревоге,- жеманно сказала Элиз Христиани, протягивая руку и по-девичьи приседая. Она высока, гона, румяна, у нее черные пристальные глаза, красивые, чуть полноватые, розовые обнаженные плечи и руки, как у женщин Буше. ...Именно такие розовые, свежие женщины снились по ночам молодому капитану в его плавучей холостяцкой норе, над которой грохотали волны. Элиз действительно была хороша. Глаза ее полны живости, она знала это и играла ими, пристально вглядываясь в капитана. Она мгновенно заметила его легкое заикание, нервность, рябинки на лице. Но все, что было бы противно во всяком другом, в нем казалось оригинальным. Столовая, в которой собралось общество, показалась офицерам после длительной жизни в каютах необычайно просторной. Почти всю ее занимал накрытый длинный стол. Капитан сидел между Екатериной Николаевичи и Элиз, Виолончелистка не говорила ни слова без движений и гримас. Капитан видел таких женщин прежде, бойких и самостоятельных. Он в глубине души несколько робел и поглядывал время от времени на нее с интересом, как бы желая знать, где же таится та гениальность, что доставила этой бойкой девице всемирную славу. И вдруг он заметил, что на мгновение взор ее потух, но она тотчас спохватилась, и опять в ней вспыхнула живость. Ему показалось, что она чем-то тайно опечалена. Элиз тоже ждала встречи с Невельским. Но сейчас, когда он был рядом, она снова поняла, что- надежды ее напрасны. Он нравился ей... Может быть, лицо его было несколько грубо, он, видимо, по-военному суховат, как и все, кто вырос и воспитался в этой среде. Но на таких быстрее действуют и красота и талант, и она именно это видела сейчас по лицу капитана... На душе у нее не стало легче, избавление не приходило. 98 Л он, приглядываясь к соседке, чувствовал себя так, словно попал на третий акт спектакля и, не видев начала, мог лишь догадываться о том, что было. Между тем обед начался, и матросы, служившие за столом, забегали. - Господа,- с бокалом шампанского поднялся Муравьев.- Я буду говорить кратко, по-солдатски. За "Байкал", господа, и за его отважного капитана! Геннадию Ивановичу Невельскому, совершившему величайшее открытие современности, ур-ра, господа! - гаркнул он тем хриплым, переходящим в тенор баритоном, которым командуют на парадах и при атаках. С криками "ура" все поднялись. Невельской хотя и знал, что его помянут, но не ожидал такого оборота и густо покраснел. Руки с бокалами и сияющие лица потянулись к нему со всех сторон. Элиз теперь улыбалась ласково и как-то деланно-ободряюще, как бы призывая его не быть столь наивным и неопытным в своей новой роли знаменитости. Ей, кажется, хотелось руководить им. Капитан вдруг поднялся. Ему тоже захотелось ответить. Вообще он был неспокойный человек и к тому же понимал все по-своему. - Господа,- быстро сказал он,- если бы не Николай Николаевич, ничего бы не было! Господа! Бессмысленный запрет продолжался бы...- Он умолк, пробежав взглядом по ряду блюд и тарелок, и глаза его поднялись и остановились на губернаторе.- Вы, Николай Николаевич, смогли разрушить преграды и совершить невозможное. Но, Николай Николаевич, еще не все сделано... и все плохо... еще преграды есть... Мы только у истока дела. И если мы будем трусить и ждать инструкции...- Он заикнулся и с жаром воскликнул,- но заслуга ваша велика!.. Господа, ура Николаю Николаевичу! "Кажется, черт знает что я сказал",- подумал капитан, усаживаясь. - Так вы полагаете, что в наше время совершить открытие легче, чем испросить на нею разрешение? - как-то особенно гордо спросил Корсаков, чуть клонясь к капитану через стол и мельком косясь на Элиз. - Ну да, да! - ответил Невельской.- "Да что он таким козырем..." - Но что за великое открытие совершил капитан? - шепотом обратилась Элиз к губернатору. Она не могла понять, в чем тут дело, так как суть от нее скрывали. 99 Муравьев что-то любезно ответил. - О! - поднимая брови, многозначительно отозвалась Элиз и стала снова улыбаться. После тостов и криков начался общий бурный разговор по-французски и по-русски. Невельской заметил, что теперь Элиз как-то странно взглядывает на Корсакова. "Так она влюблена в Мишеля",- подумал он, и как-то мгновенно в уме его сложились и первый и второй акты недосмотренной пьесы. "Да, он красавец". Миша понравился ему... Он был юн, забавно горд и, видно, счастлив. Зажгли огни. Настежь распахнули одно из окон. Почувствовалось, как холодный горный воздух потек в душную комнату. Пили за губернаторшу, за хозяйку и хозяина, за Элиз, за старшего офицера Казакевича, оставшегося в эту ночь на судне, за всех офицеров "Байкала" и за всех спутников губернатора в отдельности. Дамы вышли отдохнуть. Теперь пили без всяких тостов, кто когда хотел и что хотел, и ряды пустых бутылок выстроились на столе и на полу. Муравьев с увлечением излагал свой взгляд на события во Франции. - Луи Наполеон будет императором,- говорил он.- Это последние официальные известия, дошедшие из Европы о мартовских событиях. Но китобои уверяли, что Наполеон уже император. Его поддерживают католики и роялисты. Его приход к власти означает войну, но не ради интересов Франции. Англомания Луи Наполеона всем известна! Невельской вспомнил сейчас душные дни, проведенные в Портсмуте, и хотя события были на другой стороне пролива, но отзвуки их доносились и в Портсмут и в Лондон беспрерывно. Англия жила этими событиями, о них говорили и в парламенте и на улицах, писали в газетах... - Но есть еще третья партия, более сильная! Это англичане! Сами французы не враждебны нам! "Да у него жена француженка - и он так рассуждает, а у меня жена баронесса, так мне кажется, что немцы хороши, а вот Невельской все терся около англичан и женится на какой-нибудь их старой барышне с большими ногами, какие мы у них видали, и будет уверять, что англичане наши первые друзья,- думал Завойко.-Нашел друзей!" Екатерина Николаевна ему нравилась своей скромностью и Элиз тоже. "Но ежели каждый будет хвалить тех, на ком женат, то мы растащим всю нашу Россию в разные стороны! А ежели ему придется воевать против французов?" 100 - Католики, роялисты и англичане! Вот три партии! - уверял Муравьев. Завойко подсел к Невельскому. - Мне было очень приятно услышать, что вы были у его высокопревосходительства дядюшки Фердинанда Петровича. - ...очень любезно принял меня и многое рассказал, я ему очень, очень благодарен, Василий Степанович! "Как же не быть!" - подумал Завойко. - Так он вам и открыл? - спросил он, подразумевая, что дядюшка "открыл" карты. - Он посадил меня в свое кресло,- с некоторой нервностью ответил Невельской, чувствуя, что Завойко спрашивает неспроста... "Пусть думает что хочет, а я не боюсь". "Так я и знал! Что бы он делал, если бы не расположение и доверие дядюшки? А еще намекает, что, мол, Фердинанд Петрович не сочувствовал. И еще смеет в разговоре со мной подвергать сомнению наше исследование..." - Поверьте мне, Василий Степанович, только молю вас, поймите все верно, что я говорю, глубоко уважая вас,- мы с вами должны действовать заодно, общими силами. Ведь вы сами столько трудились для основания здесь русской жизни! - Так разве ж я не действую заодно? - обидчиво возразил Василий Степанович.- Еще в прошлом году - вы того не знаете,- с гордостью сказал Завойко.- Орлов был в лимане и уговорил гиляков продать землю в деревне Коль для устройства русского редута. Они просили за это китайки и несколько топоров. Завойко был старше чином и чувствовал, что надо бы соблюдать в разговоре с Невельским побольше достоинства. Но он был очень озабочен, да и надо было успеть выспросить его. В это время загремели стулья, внесли виолончель, вошли дамы, хлопнула крышка фортепиано. Свечи горели ярко, и свет их отражался в блестящем красном зеркале фортепиано. Элиз прошла, улыбаясь, и легко поклонилась на обе стороны. Она была в коричневом платье, которое очень шло к ее глазам. Екатерина Николаевна села за фортепиано. Невельской хотел что-то сказать и потянулся к Завойко, но зазвучала нота на фортепиано, потом другая, послышалось, как смычок тронул струны виолончели, и все мягко стихли, словно примиренные.