- Кровь!  -  вскричал адмирал не в силах будучи подавить свое волнение.
- Кровь! Она еще свежая!.. Не прошло и двух часов, как она пролита!..
     - Что  такое  здесь  произошло?  -  задумчиво произнес Надод и тревожно
оглянулся кругом.
     Наклонившись,  он  поднял  с  пола  пук  рыжеватых,  с сильной проседью
волос.
     - Ведь это волосы Пеггама, - сказал он, показывая пучок Коллингвуду.
     - Тут  была какая-то борьба, - заметил адмирал, - быть может, борьба на
смерть.
     - Сойдемте  в  подвал,  -  предложил  Надод, у которого вдруг мелькнула
догадка. - Быть может, там мы найдем объяснение.
     Сердца  обоих  злодеев  сильно  бились,  когда  они спускались по узкой
каменной   лестнице  в  подземелье,  где  совершена  была  лютая  казнь  над
несчастным Перси.
     Войдя в подвал, Надод пошатнулся и едва не выронил из рук лампу.
     Вырытая накануне яма была разрыта и пуста. Клерк Джошуа куда-то исчез.
     - Не  может  быть,  чтобы  он  выбрался отсюда сам, своими собственными
усилиями! - вскричал Надод. - Но кто же это мог оказать ему поддержку?
     - Слишком  уж  много  было  здесь народа давеча, - сентенциозно заметил
адмирал. - Разве не могло найтись изменника в такой толпе?
     - Я   ручаюсь   за   всех,  бывших  здесь  вчера  с  нами,  -  возразил
Красноглазый.
     - А   между   тем  факт  свидетельствует  красноречиво.  Если,  как  вы
говорите,  негодяй  не  мог  убежать  сам,  то,  стало  быть,  кто-нибудь из
присутствующих здесь ему помог.
     - Вы  рассуждаете  вполне  логично, но все-таки я не допускаю измены со
сторон  наших.  Тут  были  исключительно  такие лица, семьи которых живут на
Безымянном    острове,    следовательно,    их    преданность   товариществу
гарантирована вполне.
     - Во  всяком  случае, часть тайны для нас объясняется: возвращаясь сюда
ночью,  Пеггам  зажег  лампу,  но  только что успел это сделать, как на него
напали  те, которые помогли Перси бежать. Пеггам сопротивлялся, получил рану
-  и  вот  происхождение  пятна на полу. Судя по количеству крови, рана была
незначительна,   так   что   Пеггам  не  умер,  а  унесен  отсюда  живым.  Я
положительно  уверен,  что  он  в  настоящую  минуту  находится  на одном из
норрландских кораблей...
     Это рассуждение адмирал закончил многозначительной фразой:
     - Скоро ли наша очередь придет?
     - Я  нахожу,  что  вы  правы,  -  задумчиво  произнес  Надод. - По всей
вероятности,  все произошло так, как вы говорите. Меня удивляет одно, почему
Пеггам  не  убит в битве? Ведь он знает, что его ждет... Как мог он отдаться
в руки врагов живым?
     - Но  что  он  жив  - это несомненно, иначе убийцы оставили бы его тут.
Зачем бы им уносить его труп?
     - Гипотеза вполне правдоподобная, - согласился Красноглазый.
     - Теперь   нам   остается   только  позаботиться  о  собственной  нашей
безопасности,  а  для этого самое лучшее - уехать немедленно из Лондона, да,
пожалуй, и из Англии...
     Этот  разговор  происходил  в  верхнем этаже, куда оба злодея поспешили
вернуться, удостоверившись в побеге Перси.
     - Я не разделяю вашего мнения, - сказал задумчиво адмирал.
     - Вы  ведь  знаете Фредерика Биорна. От него нам нечего ждать пощады ни
в  каком случае. Зачем нам отказываться от нападения на Розольфсе? Это можно
сделать  и  без  Пеггама.  Если  вы  уверены,  что  собранный  вами отряд не
откажется вам повиноваться.
     - В  повиновении-то  я  уверен, но все-таки об этом надо подумать... Я,
право, не знаю еще, на что решиться...
     В  эту минуту в нижнем этаже дома раздался легкий стук, как будто ветер
хлопнул  незапертою  дверью,  но  ни  Надод, ни Коллингвуд не слыхали этого,
поглощенные своим разговором.
     - Как!   Вы  колеблетесь?  -  вскричал  Коллингвуд.  -  Неужели  вы  не
чувствуете,  до  какой  степени  тяжело и невыносимо наше положение? Неужели
вам  не случалось ни разу задаться вопросом: "А что со мною будет?" Ложиться
вечером  спать, не зная, придется ли утром проснуться в собственной постели,
не  пить  и  не  есть  без  того,  чтобы не подумать: "А вдруг мне подсыпали
чего-нибудь  наркотического?"  Согласитесь,  что ведь это ужасно... Не знаю,
как  вы  на  это смотрите, но мне надоело жить такою жизнью. Я не могу... Уж
лучше  смерть... едемте же немедленно, потому что я нигде не чувствую себя в
безопасности...
     - Хорошо.  Будь  по-вашему.  Мы отправимся в Розольфсе, и так как кровь
требует  крови,  то мы пойдем до конца. До тех пор, пока норрландцы не будут
истреблены до последнего человека, мы не положим оружия...
     - В  добрый  час!  -  вскричал  адмирал.  -  Вот  это  называется  быть
мужчиной.
     С этими словами он пошел было к дверям, но Надод остановил его жестом.
     - Пожалуйста,  повремените  еще  одну  минуту.  Я  велел  своим сыщикам
прийти  сюда  и  сообщить  мне  о результате их поисков. Они скоро придут, я
уверен  в  их  аккуратности...  Слышите?  По  лестнице кто-то поднимается...
Наверное, это они.
     В  дверях  показались два человека, смуглые и черноволосые, как цыгане.
Они  остановились  с  заискивающим  выражением  лица  и  низко,  почтительно
поклонились.
     Надод  смертельно  побледнел.  Вообще,  нервы  злодеев  были  до  такой
степени  натянуты,  что  самое  незначительное  происшествие  принимало в их
глазах необычайные размеры.
     - Что  вам  нужно?  Как  вы  смели войти сюда без позволения? - спросил
Коллингвуд.
     - Ваше  сиятельство, - отвечал один из цыган, с самым ужасным акцентом,
так  что адмирал насилу мог понять слова. - Не извольте гневаться. Мы пришли
сюда  показать,  как  работает  друг  Фриц.  Старый  джентльмен хотел купить
Фрица, чтобы забавлять экипаж.
     - Чего  от  нас  нужно этому дикарю? Какой такой друг Фриц, которого он
предлагает  нам  купить?  В  Англии  людей  не  покупают. Вот тебе полкроны,
приятель, и уходи отсюда, не мешай нам.
     - Друг  Фриц,  ваше  сиятельство,  не человек. Мы сейчас покажем вашему
сиятельству, что такое друг Фриц.
     Цыган  потянул  веревку,  обмотанную  у него вокруг пояса, и подтащил к
порогу  двери  огромного  белого  медведя,  который зарычал довольно грозно,
хотя и был в наморднике.
     - Ну, друг Фриц, поклонись джентльмену! - сказал вожак.
     Медведь  начал  кивать  своей  огромной  головою  направо  и налево, но
продолжал при этом громко рычать.
     - Друг Фриц, поклонись другому джентльмену, - продолжал вожак.
     Медведь опять покивал головою.
     - Друг Фриц у нас очень вежлив, ваше сиятельство, - заметил вожак.
     Надод и Коллингвуд рассмеялись. Страх их успел совершенно рассеяться.
     - Неужели,  Надод,  наш  Пеггам  не  шутя  хотел  купить этого ужасного
зверя? - спросил Коллингвуд. - Скажите, вы этому верите?
     - Я  бы  нисколько  не  удивился,  -  отвечал  Красноглазый.  - Старику
приходили  иногда  в голову самые нелепые фантазии; я помню, он говорил мне,
что  собрал  на своем острове коллекцию всевозможных животных со всех концов
мира.  Очень возможно, что он встретил этих цыган, и медведь ему понравился,
так как зверь действительно замечательный...
     - Именно  так,  ваше  сиятельство,  -  подтвердил  цыган, вслушиваясь в
разговор.  -  Старый  джентльмен  видел  работу  друга  Фрица, остался очень
доволен  и  пожелал  его  купить... Ну, друг Фриц, потанцуй для джентльмена,
покажи, какой ты мастер.
     Медведь  принялся  танцевать  на  одном  месте,  оставаясь  в амбразуре
дверей.
     - Теперь, друг Фриц, потанцуй для другого джентльмена.
     Медведь повторил представление.
     Другой   цыган  стоял  сзади  на  лестнице  в  задумчиво-ленивой  позе,
свойственной этому беспечному и мечтательному племени.
     - Теперь  друг Фриц проглотит голову своего хозяина, - продолжал вожак,
-  а  потом  выпустит  ее,  как  только хозяин ему прикажет. Это будет очень
забавно.
     Цыган стал снимать с медведя намордник.
     - Не смей снимать! - вскричал Коллингвуд.
     Но  уже было поздно: в один миг с медведя был снят не только намордник,
но  и ошейник. Почувствовав себя на свободе, гражданин полярных стран громко
зарычал  от  радости  и  несколько  раз  раскрыл свою огромную пасть, как бы
вознаграждая себя за долгое пребывание с запечатанною мордой.
     - Ну, друг Фриц, позабавь джентльмена, проглоти голову своего хозяина.
     Цыган  заставил  медведя  встать  на  колени  и сунул свою голову ему в
пасть.
     Голова поместилась там целиком.
     Затем послышался глухой голос вожака, говорившего из пасти медведя.
     - Ну, друг Фриц, возврати голову твоего хозяина.
     Голова появилась на свет Божий, вся замоченная слюною зверя.
     Медведь  занял  прежнее  место  в  дверях,  как будто нарочно заграждая
кому-то  вход и выход, и начал тихонько приплясывать, топчась на одном месте
и поматывая своей чудовищной головой.
     - Ну,  однако,  довольно,  -  сказал Коллингвуд. - Надевайте на медведя
намордник и ошейник и уходите отсюда.
     Произнеся  эти  слова  нервно  и раздражительно, адмирал бросил цыганам
соверен в вознаграждение за их труд.


        XXI

     Надод   смутно   припоминает.   Странное  поведение  цыгана.  -  Герцог
Норрландский.

     Надод   стоял   в  задумчивости.  Слыша,  как  около  него  то  и  дело
произносили:  "друг  Фриц, друг Фриц", он старался припомнить, где он раньше
слышал  эту  странную  кличку.  Она  напоминала  ему что-то знакомое, что-то
виденное и пережитое, но что именно - он совершенно позабыл.
     Время  от времени он недоверчиво взглядывал в лицо цыгану, но ничего не
мог прочесть в его бронзовых непроницаемых чертах.
     Адмирал,  теряя  терпение,  повторил свой приказ, и цыган, по-видимому,
уже  хотел покориться. По крайней мере он взял намордник и стал надевать его
на  друга  Фрица,  но вкусивший свободы медведь оказал сопротивление и глухо
зарычал.
     - Что  это  значит?  -  спросил  адмирал,  видя,  что  цыган собирается
оставить медведя в покое.
     - Друг  Фриц  не  хочет  намордника,  а  когда друг Фриц чего-нибудь не
захочет, его трудно принудить...
     - Так  убирайтесь  вы отсюда с вашим медведем! - вскричал Коллингвуд. -
Скорей! Живо!
     - Пойдем,  друг  Фриц,  а  то барин гневается, - сказал цыган, стараясь
говорить самым нежным голосом.
     Но друг Фриц даже ухом не повел. Ему, по-видимому, было хорошо и тут.
     - Друг  Фриц  не  хочет  уходить, - плачевным тоном произнес цыган, - а
когда друг Фриц чего-нибудь не хочет, его ничем не заставишь.
     - Убирайся к черту со своим зверем, а не то я приму свои меры...
     - О,  друг  Фриц  не  боится  никаких  мер. Когда он заупрямится, то уж
никого не послушает.
     - Да ты что же? Смеешься, что ли, надо мною?
     - Я  спрашивал  друга  Фрица, почему он не хочет уходить, и он ответил,
что желает дождаться старого джентльмена.
     - Нет,  уж  это  слишком!..  Уберетесь  вы  отсюда  или нет? - вскричал
адмирал, подняв трость и подходя к цыгану.
     - Если вы меня тронете, друг Фриц растерзает вас, - сказал цыган.
     Решительный тон его подействовал на адмирала; Коллингвуд остановился.
     - Прекрасно!  -  вскричал  он  вне  себя  от ярости. - Оставайся тут со
своим медведем хоть до скончания века, а мы уйдем. Пустите нас!
     Адмирал направился к двери. Надод - за ним.
     Но  и тут вышла неудача. Медведь, сидя в дверях на задних лапах, злобно
зарычал и щелкнул зубами.
     - Уйми его и вели посторониться! - приказал Коллингвуд вожаку.
     Цыган  дал  такой  ответ,  от  которого  сцена превратилась в настоящую
комедию.
     - Друг  Фриц очень вас любит, - сказал он, а кого друг Фриц любит, того
желает видеть постоянно при себе.
     - Стало  быть,  мы  под  арестом?  - вскричал Коллингвуд, рассердясь до
пены у рта.
     - Нет,  вы  не  под  арестом,  но  другу  Фрицу хочется посидеть с вами
подольше.
     - Наконец, всему же есть граница!.. Пропустишь ты нас или нет?
     - Вы  не  пройдете,  -  решительным тоном произнес цыган, но в тоне его
прозвучала  легкая  нотка  раздражения,  которой  адмирал  в  своем гневе не
расслышал, но которая поразила Надода.
     - Не   пройдем?..   Это   почему?..  -  спросил  адмирал,  стараясь  по
возможности сдерживаться.
     - Потому  что  друг  Фриц не хочет, - по-прежнему твердым тоном отвечал
цыган.
     - Постой же, негодяй! Я тебе покажу, как смеяться над нами!
     И  прежде,  чем  Надод  успел  его  остановить, адмирал поднял трость и
ударил цыгана по плечу.
     Вся  кровь  бросилась в голову бродяге. Он хрипло вскрикнул и схватился
за  кинжал,  торчавший за поясом. Лезвие сверкнуло - и Надод так и ждал, что
оно  вот-вот  вонзится в грудь адмирала... Но нет, цыган сдержался, кинул на
адмирала презрительный взгляд и спрятал кинжал в ножны.
     Второй  цыган  во  все  продолжение  этой  сцены не сделал ни малейшего
движения, но когда его товарищ убрал кинжал, он сказал ему по-норвежски:
     - Отлично  сделали,  ваша  светлость,  что не убили этого негодяя своей
рукой: слишком уж велика была бы для него честь.
     Надод побледнел, пошатнулся и упал на пол.
     Он   понял   все.   Норвежский  язык  был  его  родной.  Все  для  него
объяснялось;  он  вспомнил,  где  видел  друга Фрица; видел его на маленькой
розольфской  шхуне,  которая  спасла бриг "Ральф" от гибели в Мальстреме. Он
понял все - и грозящая гибель предстала перед ним воочию.
     Удар  был  так  силен, что Красноглазый не выдержал его и свалился, как
подкошенный.
     Несмотря   на   собственное   взволнованное  состояние,  Коллингвуд  не
потерялся  и  брызнул Надоду в лицо воды, полагая, что с ним просто обморок.
Когда  затем  адмирал  приподнял  товарища, тот оперся на его плечо и сказал
шепотом:
     - Соберитесь  с  духом.  Будьте мужчиной. Не показывайте вида... Поищем
способ защититься или убежать... Это Биорны!
     Несмотря  на  подготовление,  заключавшееся в начале фразы, адмирал так
был  поражен,  что  с  ним едва не сделался мозговой удар. Его спасла только
новая мысль, молнией промелькнувшая в его голове: "Уж не бредит ли Надод?"
     - Пойдемте,  -  сказал  он  Красноглазому. - На воздухе вы освежитесь и
вам будет легче...
     Он не успел договорить.
     Надод с силою оттолкнул его и сказал:
     - Взгляните!
     Коллингвуд обернулся - и застыл от ужаса.
     В  трех  шагах  от  него стоял человек, глядевший на него и на Надода с
уничтожающим презрением.
     Это был герцог Норрландский!


        XXII

     Отплытие  в  Розольфский  фиорд.  -  Суд  Божий.  -  Древний  обычай. -
Открытие  Безымянного  острова.  -  Устройство  товарищества  "Грабители". -
Пеггам! Помогите!

     Розольфские  корабли  "Олаф",  "Гаральд"  и "Магнус" уже три недели как
вышли  из устья Темзы и на всех парусах шли в Розольфский фиорд, которого не
видали  более  года.  Радость матросов была безмерна. Они горели нетерпением
поскорее  увидать  родину,  которую  любили  всем  сердцем,  несмотря  на ее
суровую  внешность  и  суровый  климат. Вообще давно замечено, что особенною
любовью  к родине отличаются жители именно суровых стран, как будто борьба с
природой  усиливает патриотическое чувство. Норрландские моряки и сам герцог
с  удовольствием  покидали лондонскую роскошь, готовясь променять ее на бури
севера, на раздолье скога, покрытого следами белых медведей и оленьих стад.
     Корабли  шли уже вдоль северных берегов Норвегии, и при виде ее угрюмых
скал  и  фиордов  сердца  матросов забились от радости, а лица просияли. Еще
три  дня  -  и  корабль  "Олаф"  во  главе  всей  эскадры  первым  вступит в
Розольфский  фиорд  и  в  тот  же  вечер все три корабля бросят якорь в воду
древней  феодальной  твердыни, в продолжение десяти веков укрывающей Биорнов
и их несметное богатство.
     Герцог  и  его  брат  разделяют  общее  веселье,  потому что им удалось
сдержать  клятву.  Убийцы Леоноры и его семьи, убийцы Гаральда и Олафа взяты
в   плен  и  находятся  на  розольфской  эскадре,  а  так  как  Норрландское
герцогство   независимо   и  пользуется  правом  самостоятельного  суда,  то
Коллингвуда  и  Надода  будут судить там, где они совершали свои злодейства.
Рука  Биорна  не  обагрится их нечистой кровью: их осудит и накажет закон. В
герцогстве  еще  действует  старинный  обычай,  подтвержденный  Хаккином III
Кривым.  Этот  обычай  гласит:  "Двадцать четыре обывателя, из самых пожилых
отцов  семейств, под председательством герцога, произносят приговоры по всем
уголовным  делам.  Исполнение  приговора  поручается,  по  жребию, одному из
двадцати   четырех  самых  младших  обывателей,  начиная  с  двадцатилетнего
возраста, если кто-нибудь не вызовется сделать это добровольно".
     В  данном  случае  предполагалось  созвать  совет старейшин с особенною
пышностью, так как он не собирался уже более двух веков.
     Честные,  храбрые  норрландские  моряки пользовались у себя дома полным
гражданским   миром,   и  в  их  среде  не  случалось  не  только  уголовных
преступлений,  но  даже  и  тяжб. Все земли обрабатывались сообща, и урожай,
приплод  скота,  а  равно и прочие хозяйственные доходы делились между всеми
членами  общины  поголовно.  Остаток от деления обыкновенно вносился в казну
герцога,  который  никогда  не  пользовался им для себя, а употреблял его на
нужды  своих  подданных.  В случае какого-нибудь бедствия, например, пожара,
наводнения,  пострадавшие  получали  пособие  от  казны;  казна  же выдавала
молодым  новобрачным  деньги  на  первоначальное  обзаведение и принимала на
себя  расход  по  устройству свадеб. Преступления были настолько редки, что,
как мы уже говорили, верховный совет не собирался уже двести лет.
     Фредерик  Биорн  предполагал воспользоваться этим старинным учреждением
для  того,  чтобы  образовать  из него род административного совета, который
помогал   бы  молодому  Эрику  управлять  герцогством  во  время  отсутствия
Фредерика  и Эдмунда, собиравшихся, как известно, предпринять экспедицию для
отыскания  Магнуса Биорна. Они не надеялись отыскать его живым, но во всяком
случае, хотели открыть его следы в Северном море.
     Прежде,  чем  предпринять  эту  экспедицию,  они,  однако,  должны были
совершенно  обезопасить  себя  со  стороны  "Грабителей морей". Коллингвуд и
Надод  были  в  их  руках,  но  по  совершении  над  ними  казни  нужно было
отделаться  и  от  Пеггама. Фредерик и Эдмунд знали об его твердом намерении
разрушить  Розольфский  замок и овладеть хранящимися там сокровищами. Покуда
Пеггам  жив,  нечего  было  и  думать  об отдаленной экспедиции, в противном
случае,   по   возвращении   домой,  братья  Биорны  рисковали  найти  замок
разрушенным,   а   Эрика   убитым.  Правда,  Пеггам  исчез,  но  нужно  было
удостовериться  в  его  смерти,  потому  что  исчезновение  могло быть с его
стороны лишь новою хитростью.
     С  самой той ночи, когда нотариус попался в руки клерку мистера Джошуа,
ни о нем, ни о клерке не было ни слуху ни духу. Оба точно в воду канули.
     В  самый  разгар ожесточенной борьбы между Пеггамом и Перси выследивший
их  розольфский  лазутчик  поспешно  вернулся  к  своим и донес, что грозный
атаман  бандитов  находится  в  Блэкфрайярсе. Туда сейчас же бросился герцог
Фредерик  со  своими  верными  слугами  Гуттором и Грундвигом, но опоздал: в
доме  уже  не  было  никого.  Только кровавое пятно, замеченное впоследствии
Надодом  и  Коллингвудом, свидетельствовало о какой-то борьбе, происшедшей в
жилище Пеггама.
     Герцог  Норрландский  сбил с ног всех своих лазутчиков, велел осмотреть
все  больницы  и частные лечебницы: ни Перси, ни Пеггама нигде не оказалось.
И  не  было  никаких  данных,  чтобы  осветить эту тайну. Неужели Перси убил
Пеггама?  Этот  вопрос невольно являлся каждому, но как-то не верилось чтобы
это  была правда. От ответа на этот вопрос зависел дальнейший образ действий
Фредерика   Биорна.   Если   Пеггам   убит,  то,  следовательно,  у  герцога
Норрландского  развязаны  руки  и он может спокойно предпринять экспедицию к
северному полюсу.
     Общество  "Грабителей",  лишенное  главы,  становилось  не  опасно  для
Розольфского  поместья,  потому  что  заменить  чичерского  нотариуса не мог
решительно  никто:  он  не  имел  помощников,  не  желая  ни  с кем делиться
властью.  После  него  оставались  только  начальники отделов, вроде Надода,
даже не знавшие друг друга в лицо и не принятые на Безымянный остров.
     Следовательно,  они не могли соединиться и вновь сплотить товарищество,
тем  более, что они даже не знали, как проехать на остров. Дорогу туда знали
только  Пеггам  да  два капитана, с которыми он туда ездил, не пуская их без
себя.
     Кажется,   во   всем   мире   ни  разу  еще  не  было  такого  идеально
организованного товарищества, как товарищество "Грабителей морей".
     Мы   должны   кроме   того  прибавить,  что  по  причине  своеобразного
расположения  острова,  ни  один  из этих двух капитанов не мог попасть туда
без помощи и руководства Пеггама, иначе их корабли погибли бы в волнах.
     Это  обстоятельство  требует  пояснения,  которое мы и дадим, пользуясь
временем,  покуда  герцог Норрландский находится со своей эскадрой на пути в
Розольфсе.  Пора  нашим  читателям  подробно  познакомиться  с  таинственным
островом,   где   должен  разыграться  последний  акт  мрачной  драмы,  нами
изображаемой.
     Лет  за  тридцать  пять  перед  тем,  как  Пеггам только что получил от
своего  отца в наследство нотариальную контору в Чичестере, у берегов Англии
в  одну  темную  ночь  разразилась страшнейшая буря. На берег близ Чичестера
была  выброшена  небольшая шхуна, из семи человек экипажа которой был спасен
только  один  капитан. Он оказался по жене сродни Пеггаму, который и приютил
его  у  себя  в  доме.  Тогда  капитан сообщил нотариусу, что он сделал одно
совершенно  невероятное  открытие.  Пеггам  сначала не поверил, подумав, что
капитан  просто-напросто сошел с ума, тем более, что он и прежде пользовался
репутацией  совершеннейшего чудака. Речь шла о каком-то острове, который, по
странной  игре  природы,  со  всех  сторон  закрыт  так, что его ниоткуда не
видно.
     Описание  острова  было  тоже  совершенно  неправдоподобно.  По  словам
капитана,  это  остров,  находившийся  среди  Ледовитого океана, имел чудный
теплый  климат  и  роскошную  тропическую растительность; дичи и плодов было
там  так  много,  что  капитан  будто  бы  прожил там два года со всем своим
экипажем,  купаясь,  как  сыр  в  масле.  В  заключение он предложил Пеггаму
составить компанию для эксплуатации необыкновенного открытия.
     Первое  время  нотариус  только  смеялся  над  рассказами  капитана, но
потом,  слушая,  как  тот  изо  дня  в  день  твердит  одно  и  то же, начал
склоняться  к мысли, что рассказы эти не мешало бы проверить. В конце концов
родственники  условились  отправиться  к  таинственному  острову в небольшой
лоцманской  лодке,  для управления которой достаточно одного матроса и юнги.
Пеггам  не  хотел брать с собою никого по двум причинам: во-первых, чтобы не
показаться  смешным  в  случае  неудачи, а, во-вторых, чтобы в случае успеха
сохранить тайну, так как он уже заранее решил, на что ее можно употребить.
     Взяв  с  собою  на  полгода  провизии,  нотариус  и  капитан отплыли из
Лондона  и  через  две  недели  прибыли  в те воды, где, по словам капитана,
лежала таинственная земля.
     - Кажется,  мы приближаемся, - сказал однажды вечером капитан, поглядев
на морскую карту, где у него было отмечено положение острова.
     - Может  быть,  но  только  я  ничего  не  вижу,  - отвечал недоверчиво
нотариус.
     - Да  разве  я  вам  не говорил, что остров невидим? Впрочем, наступает
ночь,  и  я  боюсь  подъезжать ближе, а то, пожалуй, попадешь в водоворот...
Завтра, когда взойдет солнце, можно будет попробовать.
     - Только попробовать? - не без иронии заметил нотариус.
     - Я  ведь  вам  говорил,  что  приблизиться  к  острову  можно  лишь  с
опасностью  для  жизни. Я и рисковал жизнью, когда приближался в первый раз,
но  теперь  мне  кажется,  что  я  знаю,  как нужно подойти к нему, и потому
надеюсь, что все обойдется благополучно.
     Ночь  наступила  темная,  безлунная.  Пеггам  всю ее провел на палубе и
нужно  сказать  правду,  чувствовал  себя довольно жутко. Море было какое-то
зловещее;   вдали  слышался  странный  гул,  похожий  на  грохот  отдаленных
вулканов.  По  временам  темные  глубины  освещались полосами фосфорического
света,  потом этот свет снова терялся во мгле и опять наступала непроглядная
тьма.  Лишь  под  утро  нотариус слегка вздремнул, но вскоре же был разбужен
товарищем.
     - Помогите мне повернуть лодку, - кричал капитан, - иначе мы потонем!
     Пеггам  бросился к рулю. Лодка прыгала среди бушующих волн, как пробка;
море  сердито ревело, а между тем ветер был настолько слаб, что едва надувал
паруса.  Гул  вдали  не  умолкал,  и  с  той  стороны,  откуда  он слышался,
поднимался  и  танцевал красноватый туман, похожий на огромный огонь святого
Эльма.  Но  это  явление  продолжалось  недолго.  Свет  скоро потух, и лодка
поспешила покинуть это опасное место.
     Когда  Пеггам попросил капитана объяснить, почему он так отчаянно вопил
о помощи, тот ответил:
     - Я  дал  себя захватить врасплох. Мы неслись прямо на остров и едва не
попали  в  водоворот... Но теперь опасность прошла... Можете спать спокойно,
я уж больше не поддамся бесовскому искушению.
     Эта   ночь   тянулась   нескончаемо   долго.  Бедному  нотариусу  порою
мерещились  разные  ужасы.  Ему казалось, что лодка вот-вот будет проглочена
сердитой пучиной...
     Наконец стало светать.
     - Ну,  теперь  мы  поплывем  к  острову,  стараясь попасть в течение, -
сказал капитан. - Главное - не надобно терять мужества.
     Нотариус  сидел  смирно  и  внимательно  следил  за  действиями  своего
товарища.
     Через полчаса он закричал не своим голосом:
     - Посмотрите!  Посмотрите!  Прямо  на  нас идет смерч! Поверните лодку,
иначе он ее потопит!
     Капитан улыбнулся:
     - Успокойтесь.  Этот смерч на нас не пойдет. Мы сами нарочно плывем ему
навстречу.
     - Но ведь это безумие!
     - Это дорога к острову.
     - Стало быть, ваш остров находится за этим колоссальным столбом воды?
     - Нет,  не  за  ним,  а  в  самой  середине его. Этот столб имеет около
тридцати миль в окружности. Теперь вы понимаете, почему мой остров невидим?
     Пеггам  просто  ушам  не  верил.  Он  стоял  в лодке и таращил глаза на
гигантский смерч.
     - А как велика толщина этого водяного столба? - спросил он.
     - Около  ста  метров.  Я  понимаю,  для  чего  вы  это спрашиваете: вам
хочется знать, может ли лодка пробиться через такую массу воды.
     - Вот именно.
     - Я  могу  вам  объяснить  этот  феномен,  так как вполне изучил его во
время  своего  пребывания  на  острове.  До  смерча  еще  далеко - мили три,
следовательно, я еще успею рассеять ваши опасения.
     - Как вы назвали свой остров?
     - Никак. Для меня это все равно.
     - В таком случае назовем его Безымянным.
     - Прекрасно...  Слушайте  же,  в  чем  тут  суть.  Близ  самого острова
существует  подводный  вулкан, находящийся в постоянном действии. Извержения
его   расходятся  под  водою  в  виде  короны  и  кипятят  окружающую  воду.
Образующийся  пар  сдавливается верхним слоем воды, а вам, конечно, известна
сила  пара,  находящегося  под  давлением.  Чтобы выбиться из-под пресса, он
подбрасывает  водяной  столб  вверх,  а вода падает обратно вниз, рассыпаясь
мелкими  брызгами.  Вы  это сейчас увидите. Испарившаяся часть воды окружает
остров,  находящийся  в  центре  короны,  искусственно  нагретою атмосферою,
вследствие  чего  климат  там  вполне  тропический  -  влажный  и  теплый. -
Удивительно! - пролепетал нотариус. - Непостижимо!
     - Вовсе  уж  не  так непостижимо, как это кажется сначала. Я думаю, что
большинство  островов  вулканического происхождения были прежде точно такими
же...  по  крайней  мере  в тех случаях, когда извержение происходило в виде
короны.  В  старину,  когда подводные вулканы встречались чаще, это явление,
по  всей  вероятности,  встречалось  в  океане  на  каждом  шагу.  У древних
греческих  авторов  есть  даже  на  это  намек:  они  описывают, как древние
мореплаватели  боялись  вулканических  извержений  среди  моря,  считая  эти
подводные вулканы отдушинами ада.
     - Я  и  не подозревал, что вы обладаете такими научными и литературными
познаниями.
     - О!  Я ведь учился в Кэмбридже, собираясь сделаться пастором, но потом
нашел,  что  это  скучно,  и  сделался моряком... Теперь мне осталось только
объяснить  вам  способ  причаливания  к острову. Если бы уровень воды вокруг
острова  был  везде  одинаков,  то  к  нему  нельзя было бы ни подъехать, ни
уехать  от  него,  но  этого  нет и не может быть, по причине вулканического
происхождения   острова.  Вследствие  неодинаковости  уровня  около  острова
существует  необычайно сильное течение, пробивающее в одном месте столб воды
и  пара.  Отдавшись  этому течению, можно и подойти к Безымянному острову, и
уйти с него.
     - Теперь  для  меня все ясно. Остается только приложить вашу прекрасную
теорию к практике.
     - Это не трудно, но только вы должны мне помогать.
     - С удовольствием. Говорите же, что нужно делать.
     - Во-первых,  возьмите  веревку  и  привяжите  себя  к  мачте, чтобы не
упасть  от сильного толчка, который должна получить лодка. Затем, как только
я  скомандую,  сверните  последний  парус... Смотрите, как я действую рулем:
нужно  помешать  лодке  перекувыркнуться,  так  как  течение  давит  на  нее
справа...  Ну,  вот.  Через  пять  минут  мы  переедем через водяную стену с
быстротою стрелы.
     Пеггам  молчал,  устремив  глаза  на  величественную колонну, к которой
быстро подвигалась лодка.
     Вдруг капитан вскричал громовым голосом:
     - Парус долой!
     Пеггам  поспешил  исполнить  приказание.  Последний  парус был свернут.
Лодка пошла вперед, отдавшись силе течения.
     Больше  Пеггам  ничего не видел. Он только почувствовал, что его как бы
погрузили в теплую купальню.
     Водяную стену миновали.
     Нотариус  невольно  вскрикнул:  лодка  вошла в небольшой канал, нарочно
прорытый  капитаном  и  его  товарищами в первый их приезд к острову. Пеггам
увидал  землю,  покрытую  густою  растительностью.  Было много цветов, и все
необыкновенно  крупные,  но  без  запаха.  На  самом  берегу росла кокосовая
пальма,  вероятно,  выросшая из семени, занесенного сюда бурей откуда-нибудь
с юга.
     - Да  здесь  настоящий  рай!  - вскричал чичестерский нотариус. - Здесь
можно развести растения и деревья всех сортов, какие только есть в мире!
     Вообще  Пеггам  не  был доволен своим скромным общественным положением.
Его  давно  грызло честолюбие, грызло желание быть богатым и властвовать. По
своему  характеру  он  был настоящий тиран, и окружающим приходилось от него
порядком терпеть.
     Уже  несколько  лет  у  него  зародилась  мысль  воспользоваться глухою
враждою,  раздиравшею  все  государства Европы и омрачившею конец XVIII века
почти беспрерывными войнами.
     На  Безымянном острове эта мысль облеклась для Пеггама в плоть и кровь,
и  здесь  же,  на  этой  девственной  почве  он положил начало "Товариществу
Грабителей",  которое в течение сорока лет наводило своими злодействами ужас
на  всю приморскую Европу. Пеггам был единственным главою этого общества, но
делал  вид,  будто  властвует  не он, а какой-то тайный совет, которому даже
он,  Пеггам,  беспрекословно повинуется. Свою хитрость он простирал до того,
что  сам  иногда  критиковал  распоряжения этого мифического совета и грозил
"подать  в  отставку", но "Грабители" обыкновенно упрашивали его остаться. И
никто,  даже  сам  Надод,  не  подозревал, что хитрый нотариус просто играет
роль,  что  никакого  совета не существует, что командует "Грабителями" один
Пеггам.
     Таков   был   способ,   при   помощи   которого  чичестерский  нотариус
поддерживал   свою  власть.  Другой  его  способ  заключался  в  том,  чтобы
доставлять   "Грабителям"  всяческие  наслаждения  и  наполнять  их  карманы
золотом.  Мы  уже  знаем  из  собственных  его  слов,  что самые надежные из
бандитов  были  поселены на острове с тем, чтобы один год отдыхать, а другой
работать - поочередно.
     В  несколько лет ему удалось превратить свой остров в волшебную страну,
кипящую   медом  и  млеком.  Вследствие  этого  бандиты  всячески  старались
отличиться,  чтобы  только  попасть  на  сказочный  остров, и лезли из кожи,
угождая Пеггаму.
     Как  подойти  к  острову, знал только один начальник "Грабителей". Лишь
только  какой-нибудь  его корабль приближался к водяной стене, Пеггам сейчас
же  запирал  капитана  в каюту и сам брался за руль. Также поступал он и при
отъезде с острова.
     Такая  организация давала преступному товариществу огромную силу, но, с
другой  стороны,  в  случае  исчезновения или смерти Пеггама, оно совершенно
распалось  бы  и  уничтожилось. Кроме того, поселенная на острове колония не
могла   бы  оттуда  выйти,  и  ей  пришлось  бы  удовольствоваться  местными
ресурсами,  которые  хотя и значительно увеличились за тридцать пять лет, но
все   же,   при   увеличении   населения,   оказались   бы  в  конце  концов
недостаточными.
     Об   этом   неудобстве   Пеггам   размышлял  не  однажды,  но  принятие
соответствующих  мер  постоянно откладывал. Прежде он рассчитывал непременно
принять  эти  меры,  когда  сам  состарится, но по мере приближения старости
властолюбивый  нотариус  все  крепче  и крепче держался за свою власть и все
ревнивее  оберегал  ее  от всякого совместительства. Своему любимцу Перси он
многое  доверял,  но ни об острове, ни о таинственном правлении товарищества
"Грабителей"  не  сообщал  ему  никаких  подробностей.  Быть может, Пеггам в
конце  концов  решился  бы  сделать  Перси  своим помощником и назначить его
своим  преемником  на  случай смерти, но клерк мистера Джошуа желал поскорее
насладиться  жизнью  и кроме того, сам никого не любя, не верил и в любовь к
нему  Пеггама.  Таким  образом,  Перси обманул все расчеты старика, и мы уже
видели, чем кончились их отношения.
     Ежегодно  нотариус  проводил  на  острове  от восьми до десяти месяцев,
наслаждаясь  жизнью,  как  восточный  деспот,  и в то же время подготавливая
будущие  экспедиции. Приезжая в Лондон, он принимал от своих шпионов доклады
о  выслеженных  больших  богатствах, о положении богатых замков и отелей, об
отходящих  и  возвращающихся кораблях и раздавал свои приказания капитанам и
начальникам   отделов,   предоставляя   им  действовать  за  собственною  их
ответственностью.
     В  Чичестере  он  ежегодно  появлялся  тоже не более чем на один месяц.
Конторою  управлял  его  родной  брат вместе с почтенным Ольдгамом. В первое
время  такое  отношение  к  своему  прямому  делу  казалось  публике  крайне
странным,  но  когда  клиенты  убедились,  что  Пеггам необыкновенно выгодно
помещает  их  деньги  и  платит  огромные  проценты,  то  все  примирились с
абсентеизмом  нотариуса,  и  в  его  конторе  сосредоточились чуть ли не все
капиталы  графства  Валлийского.  Бедные  и  богатые  одинаково верили ему и
стали  находить  вполне  естественным,  что он живет в Лондоне: очевидно, он
там выискивал наиболее выгодное помещение для вверяемых ему капиталов.
     Таково  было  происхождение  и  устройство  удивительного  товарищества
"Грабителей",  которое  родилось  с  Пеггамом и с ним же уничтожилось в силу
вещей.  Вообще  он  был  человек необыкновенно даровитый и наделал бы чудес,
если бы деятельность его была направлена не на зло, а на благо.
     По  отъезде  с  острова  первым  его  делом  было  обеспечить  за собою
исключительное  им  обладание.  Накануне  прибытия в Лондон он хладнокровно,
без  малейшего  колебания,  подошел к задремавшему у руля капитану и, быстро
приподняв его за ноги, сбросил в воду.
     Сделано  это  было  так  ловко и быстро, что несчастный на первых порах
приписал свое падение несчастному случаю.
     - Пеггам!  - крикнул он, плывя по воде. - Пеггам!.. Помогите!.. Бросьте
мне веревку!..
     Но  Пеггам  сейчас  же  после  совершения  своего злодейства лег на дно
лодки  и  притворился  спящим. Бедный капитан поверил этому в простоте души.
Лодка  двигалась  медленно,  паруса  ее  были  убраны. Утопающий пустился ее
догонять  вплавь  и,  наверное, догнал бы, но Пеггам, вдруг вскочив на ноги,
поставил  все  паруса.  Лодка  помчалась  быстрее.  Только  тут понял бедный
капитан, в чем дело.
     - Подлец! Подлец! - крикнул он.
     От  страха  и  волнения  с ним сделались судороги, и он пошел ко дну, в
последний раз прокричав проклятие своему убийце.
     Злодей   Пеггам  остался  единственным  обладателем  тайны  Безымянного
острова.


        XXIII

     Исчезновение  Пеггама.  - Сомнения герцога Норрландского. - Предложение
Перси.  -  Месть  Пеггама.  - Ускоренный отъезд. - Эй, лодка! - Освобождение
Надода  и  Коллингвуда. - Тройной взрыв. - Да здравствует капитан Вельзевул!
- Пощады никому!

     Герцогу  Норрландскому  не  хотелось  уезжать  из  Лондона,  не получив
достоверных  сведений  об  участи  Пеггама, так как задуманная экспедиция не
могла  состояться,  покуда  жив  этот зловредный старик. Грундвиг, волнуемый
дурными  предчувствиями,  не  одобрил  медлительности герцога и настаивал на
скорейшем отъезде домой.
     - Подожди  еще  сутки,  -  возражал  ему  герцог.  -  Ведь нам же нужно
собрать справки о Пеггаме, а в Розольфсе мы не можем этого сделать.
     - Как  знать!  -  сквозь  зубы бормотал верный слуга. - Там-то мы, быть
может, и узнаем о нем скорее всего.
     Вслух   он   не   решался  высказать  своих  соображений,  чувствуя  их
неосновательность,  но тем не менее его словно какая-то сила влекла поскорее
домой.
     - Знаешь,  Грундвиг,  это у тебя какая-то мания, - говорил герцог. - Ну
для  чего мы вернемся в Розольфсе, не узнав достоверно, куда девался Пеггам?
Ведь  нам  опять  придется  ехать  в  Лондон, потому что эти справки для нас
необходимы.  Мне  самому  хочется  поскорее  казнить  злодеев, но если мы не
оградим  себя со стороны Пеггама, то навлечем на себя погибель. Впрочем, так
и  быть,  даю  тебе  слово,  что  если и завтра мои розыски не приведут ни к
чему, то мы уедем во всяком случае.
     Настойчивость   Грундвига   принесла  свои  плоды.  На  следующий  день
розольфская  эскадра  вышла  из  Лондона,  а через две недели уже вступила в
норрландские воды.
     Вечером  того  дня,  когда  вдали  показался  Розольфский мыс, Грундвиг
стоял,  опираясь  о  борт  "Олафа",  и с глубоким умилением глядел на родные
берега.   Вместе   с   тем  его  сердце  по-прежнему  сжималось  от  дурного
предчувствия, и он шептал про себя:
     - Нет,  право, какая-то беда носится в воздухе. Да сохранит Бог герцога
и его семью! Да отвратит он от них погибель!
     Уезжая  из  Лондона, герцог Норрландский оставил там своего доверенного
человека  в  лице  капитана  Билля,  выказавшего во время последних передряг
необычайную  находчивость  и  редкую сообразительность. У братьев Беринг ему
был  открыт  неограниченный  кредит,  и  вообще  он получил от герцога самые
широкие полномочия относительно розысков Пеггама и Перси.
     Разумеется,  от  него  никто  не  ожидал, чтобы он захватил в свои руки
начальника  "Грабителей" - это было не по силам одному человеку, но ему было
поручено,  если  он  отыщет  бывшего клерка мистера Джошуа, вступить с ним в
переговоры  и  привлечь  его  к  союзу  с  норрландцами.  Надо заметить, что
лазутчики   герцога  выследили  Пеггама,  когда  он  входил  в  свой  дом  в
Блэкфрайярсе,  и  поспешили  об  этом  донести.  Когда герцог с Грундвигом и
Гуттором  явились  в  этот  дом, там уже никого не было, но оставшиеся следы
ясно  свидетельствовали  о борьбе, происшедшей между Перси и Пеггамом. Каков
был результат этой борьбы - оставалось загадкой.
     Герцог  мог  дать  Биллю  лишь  самые неясные указания, но тем не менее
молодой  человек  с  радостью принял возложенное на него поручение. Он успел
войти  в  курс  той  тревожной  жизни, которую он вел в Лондоне, недосыпая и
недоедая,  вечно  пребывая  настороже.  Это он, между прочим, отыскал жилище
Пеггама, хотя и поздно, так что открытие не принесло существенной пользы.
     Из  всех  розольфцев  Пеггам  меньше  всех  знал  именно  Билля,  и это
обстоятельство,  по  мнению  молодого  человека,  позволяло  ему действовать
смелее  всякого  другого.  Он решил прежде всего приняться за розыски Перси,
который  был  необходим  для  разъяснения того, где лежит Безымянный остров.
Спасенный  Ольдгам,  как  оказалось,  не  мог  дать  никаких  географических
указаний,  зная  об острове лишь потому, что видел однажды мельком его карту
в письменном столе своего патрона.
     На другой же день после отплытия эскадры Билль принялся за дело.
     Начал  он с того, что тщательно осмотрел все ночлежные дома, больницы и
лечебницы.  Не  отыскав  там ничего, он отправился в Скотланд-Ярд и попросил
позволения  просмотреть  список  жертв  разных несчастных случаев и убийств,
происшедших  за последнее время. Тут он увидал отметку: "Эдуард Перси, клерк
мистера  Джошуа  Ватерпуффа,  солиситора,  взят  бригадиром  Шау на улице, в
припадке сумасшествия, и отведен в Бедлам".
     Первым  чувством  Билля  была  радость,  но  она  омрачилась,  когда он
вспомнил, что Перси назван в отметке сумасшедшим.
     - Неужели  он  вправду сошел с ума?.. - подумал молодой человек. - Я от
него тогда ничего не добьюсь!
     Он  отправился  к  бригадиру  Шау,  но  ничего существенного от него не
узнал.  Полицейский  надзиратель  показал, что встретил несчастного Перси на
улице  в  состоянии  безумия, в растерзанной одежде, что Перси кричал что-то
дикое  и  бессвязное  и  махал  руками.  Тогда  Билль сейчас же отправился в
Бедлам и спросил, не может ли он видеть Эдуарда Перси.
     - Вы  очень  кстати  явились,  -  сказал ему чиновник, к которому Билль
обратился.  -  Этот  человек  совсем  не  сумасшедший, он был тогда просто в
горячке  вследствие  страшного  увечья,  нанесенного  ему  разбойниками: они
отрезали  у  него  язык.  Теперь  рана  зажила,  и  он  скоро  выпишется  из
больницы...  Не  угодно ли вам подождать в приемной, мы сейчас пришлем его к
вам.
     - Ах, я буду вам очень благодарен, - отвечал обрадованный Билль.
     Он не успел присесть, как уже чиновник вернулся и объявил:
     - Вот ваш Перси!
     Билль  встал навстречу клерку и увидал человека весьма представительной
наружности  и  прекрасно одетого. Действительно, наружность Перси изменилась
к  лучшему.  Лучший  парикмахер остриг ему бороду и волосы, а лучший портной
изящно  одел  его.  В  руке  бывший  клерк  держал  дощечку слоновой кости и
карандаш, которым писал свои вопросы и ответы.
     Билль и Перси поклонились друг к другу.
     - Сэр,  - сказал Билль, - меня послал к вам герцог Норрландский, только
что  уехавший  из  Лондона. Он поручил мне сделать вам одно предложение, для
вас небезынтересное...
     При  этих  словах  лицо  немого покрылось багровым румянцем, а в чертах
обнаружилась сильная тревога.
     Билль был изумлен.
     Не  отвечая  письменно,  Перси  указал  своему  собеседнику  на  дверь,
объясняя жестами, что вне дома говорить будет гораздо удобнее.
     Они вышли оба.
     У  подъезда стоял великолепный экипаж. Немой пригласил Билля садиться и
сел  сам. За время пребывания в больнице Перси через доверенного слугу завел
себе роскошную обстановку.
     Кровные  рысаки  помчали  карету,  и  дорогой  Перси  подал  Биллю свою
дощечку, на которой написал:
     "Говорите  скорее,  без  лишних фраз. Передайте мне все, что вы знаете,
потому  что герцогу Норрландскому грозит страшная опасность. Отвечу я вам по
приезде домой".
     Разумеется,  эти  строки встревожили Билля. Он исполнил желание Перси и
вкратце  рассказал ему историю борьбы герцога Норрландского с "Грабителями".
Немой  слушал  внимательно и размышлял. Когда карета остановилась у подъезда
его  дома  на Лейчестер-Сквере, он ввел Билля в роскошный салон и написал на
дощечке  несколько  строк  своему доверенному слуге, жившему у него уже пять
лет  и  исполнявшему  теперь  обязанности  дворецкого,  а  потом сел рядом с
Биллем и написал ему: "Я весь к вашим услугам".
     Чтобы  избежать  ненужных  длиннот  и повторений, мы передадим разговор
Билля и Перси так, как если бы последний не нуждался в дощечке и карандаше.
     - Вам больше нечего прибавить к своему рассказу? - спросил Перси.
     - Нечего.  Я  только  повторю,  что герцог чрезвычайно дорожит союзом с
вами.
     - Я  ваш  союзник.  Я  вступаю  с  вами  в  союз тем охотнее, что своим
увечьем я обязан все тому же Пеггаму.
     - Не может быть!
     - Он,  кроме  того, зарыл меня живого в землю, но я освободился и желаю
ему отомстить.
     - Стало быть, Пеггам жив?
     - Жив.  Он  был в моей власти, но я его не убил. Я находился в каком-то
бреду  и  лишь  смутно  помню, как было дело. Помню, что я укусил ему зубами
щеку  или  шею, а потом убежал в припадке безумия. На другой день я очутился
в  Бедламе.  Вызвав  к  себе своего слугу, который считал меня погибшим, так
как  был  свидетелем  моего похищения "Грабителями" в Глазго, я послал его в
Блэкфрайярс  узнать, что стало с Пеггамом. Он принес известие, что в доме не
было  найдено никакого трупа, и что корабль "Север" вышел накануне вечером в
море.  Из этого я заключил, что наш с вами враг жив, так как на этом корабле
находилось   шестьсот   "Грабителей"  из  самых  отчаянных,  а  сам  корабль
предназначался для решительной экспедиции против Розольфского замка.
     - Боже мой! Что вы такое говорите?
     - Сущую   правду.  Пеггам  хотел  воспользоваться  отсутствием  герцога
Норрландского  и  нанести  решительный  удар.  Это  ему,  наверное, удалось,
потому  что,  если розольфская эскадра, как вы говорите, вышла только вчера,
то  Пеггам,  стало  быть,  опередил  ее  на  целую неделю. Надо вам при этом
заметить,  что  главная  цель  Пеггама  - овладеть драгоценными коллекциями,
хранящимися  в  замке.  Поэтому  вы  можете  быть  уверены,  что  он  ничего
истреблять не будет, но заберет решительно все.
     - Боже  мой! Как бы этому помешать?.. Но нет, это невозможно. Шутка ли:
на целую неделю! А что будет с Эриком, младшим братом герцога?
     - Пеггам  никогда никого на щадит. Это не человек, а зверь. Правда, мне
он  говорил,  бывало,  нежные слова, но и то с целью не платить мне денег за
десятилетнюю службу.
     - Как ужаснется герцог, когда вернется домой!
     - Его  можно предупредить и тем самым смягчить удар. Вдобавок его может
утешить  надежда  на  скорую  месть,  так  как у меня есть карта Безымянного
острова,  которую  я  вам  передам.  Дворецкого  своего  я  послал  за одним
пропойцей,  бывшим  капитаном,  ездившим на остров не один раз. Этот человек
соглашается  нам  помочь,  причем  ставит  два условия: во-первых, чтобы ему
было  уплачено  за труд двадцать пять тысяч фунтов стерлингов, а, во-вторых,
чтобы Пеггаму не давали пощады ни в каком случае.
     - Можете смело соглашаться на эти условия от нашего имени.
     - Я  и  согласился,  зная  заранее,  что  вы  не  отвергнете их. Что же
касается  способа предупредить герцога, то я уже придумал вполне подходящий.
Стоит  только нанять быстроходный корабль - их много в Лондоне - и пуститься
в  погоню  за  розольфской  эскадрой,  которая,  разумеется, будет идти тише
одного  судна, так как три корабля ее должны сообразовываться друг с другом,
а это всегда замедляет ход.
     В  эту  минуту вошел дворецкий Эдуарда Перси и доложил, что человек, за
которым его послали, пришел и дожидается.
     Этого  человека  пригласили  в  салон.  Он  оказался  никем  иным,  как
достопочтенным  Бобом Тернепсом, которого читатели, без сомнения, помнят еще
по таверне "Висельник".
     - Нам нужно будет выехать сегодня же вечером, - заявил ему Перси.
     - Я совершенно готов.
     - Подыскать  корабль  мы  поручаем  тебе  и  вполне на тебя полагаемся.
Помни,   что   нам   нужно  судно  самое  быстроходное,  потому  что  герцог
Норрландский выехал вчера, а мы должны его непременно догнать.
     Солнце  закатилось,  когда  эскадра  герцога  бросила  якорь  у входа в
фиорд.  Ветер  совершенно  упал,  и  розольфцы,  при  всем  своем нетерпении
поскорее  достигнуть  Розольфсе,  должны  были  остановиться  и ждать, когда
снова поднимется хотя бы самый маленький ветерок.
     Коллингвуд  и  Надод были заперты на корабле "Олаф" в просторной каюте,
откуда  не было ни малейшей возможности убежать. Стерегли их зорко. Раза два
они  через Грундвига заявляли герцогу, что желали бы с ним поговорить, но он
всякий  раз  упорно отказывался. Вечером в день прибытия эскадры в фиорд они
возобновили  попытку,  но опять безуспешно. Впрочем, Фредерик Биорн послал к
ним  Грундвига  спросить,  что  им  нужно. На это они ответили, что согласны
говорить только с самим герцогом.
     - Я  пришел,  -  сказал он сухо, - но если вы рассчитывали обратиться к
моему милосердию, то вы ошиблись, предупреждаю вас.
     - У  нас  этого  и  в  мыслях  не  было,  господин  герцог,  -  отвечал
Коллингвуд.  -  Со своей стороны я бы счел унижением обращаться к милосердию
пирата, которого я едва не вздернул на виселицу.
     - Стало быть, вы желали меня видеть для того, чтобы оскорбить?
     - Нет,  не  для  этого,  а  для  того,  чтобы  предупредить  вас. Прошу
припомнить,  что мы хотели сделать это еще в первый день вашего плена, но вы
сами  отказались,  тогда  как  в то время было еще не поздно. А предупредить
вас  мы  хотели  вот  о  чем:  по возвращении домой вы, по всей вероятности,
найдете  ваш  замок  разграбленным  дотла,  а всех защитников перебитыми, не
исключая и вашего брата Эрика.
     - Это  еще  что  за  шутки? - спросил герцог, еще не догадываясь, в чем
дело.  -  Мы  нисколько  не  шутим. В самый день нашего отъезда мы видели из
окна  каюты принадлежащий "Грабителям морей" корабль "Север", как он выходил
на  всех  парусах из устья Темзы. Мы знали раньше о приготовлениях Пеггама к
походу  против  Розольфсе  и потому сейчас же догадались, куда идет корабль.
Мы  вызывали  вас,  чтобы  сказать  вам  об  этом,  находя, что уже довольно
пролито  крови,  но  вы  не соблаговолили дать нам аудиенцию... Пусть же эта
новая кровь падет на вашу голову!
     Все  это  было  сказано  рассудительным,  хладнокровным тоном. Фредерик
Биорн  был  поражен  до такой степени, что первое время не мог выговорить ни
слова.  На  его  мужественном  лице  отразилось  такое  глубокое  горе,  что
Коллингвуд  и Надод порадовались от всей души. Вдруг он сорвался с места и с
диким криком бросился на палубу.
     - Грундвиг!  Грундвиг!  -  закричал  он.  - Позови моего брата, окликни
его!..  Он  находится  на "Гаральде"... Гуттор, прикажи спустить все лодки в
море...  Пусть  на  каждом  корабле  останется  только  по пять человек, для
охраны  их... Сегодня же вечером мы должны быть в Розольфсе... Поплывем туда
на веслах.
     - Ради  Бога,  ваша  светлость,  скажите  мне,  что  такое случилось? -
воскликнул встревоженный Грундвиг.
     - Подлец  Пеггам  отплыл  из  Лондона во главе шестисот бандитов, чтобы
разрушить  наш  древний  замок  и  истребить его защитников... О, Эрик!.. О,
милый мой брат!.. Господи, Господи, сохрани его, спаси!..
     Гуттор  и Грундвиг были поражены ужасом, но призвали на помощь все свое
мужество и не растерялись, а сейчас же принялись за дело.
     Лодки   были  немедленно  спущены  на  воду,  матросы,  за  исключением
оставленных  для  охраны  кораблей,  сели  в них, и в ночной тишине раздался
мирный плеск весел.
     На  каждом  корабле  было оставлено только по пять человек под командой
Гаттора,  бывшего  начальника  стражи  при  герцоге  Гаральде.  Старый  воин
расхаживал  по  палубе,  сожалея, что ему не придется участвовать в битве, а
что  битва будет - он это понял из слов герцога, хотя и не знал, в чем дело.
Он  понял только, что триста норрландцев сразятся с шестью сотнями бандитов,
но этого было для него довольно, чтобы позавидовать товарищам.
     Храбрый  Гаттор  не знал, что бандиты опередили норрландцев на неделю и
что от замка, по всей вероятности, остались одни развалины.
     Ночь  была очень темная, как все безлунные ночи в Северном море. Тишину
ее  нарушал  только  отдаленный  плеск  волн  да  перекликание  вахтенных. С
берега, хотя он был недалеко, не доносилось ни малейшего звука.
     Гаттору  надоело  ходить  взад  и  вперед, он облокотился о борт и стал
глядеть на темное море.
     Вдруг  ему  показалось,  что  у  входа в фиорд движутся какие-то точки,
числом  пять или шесть. Тогда он подозвал к себе остальных четырех матросов,
оставшихся на корабле, и спросил их, что они думают об этих точках.
     - Не  может  быть,  чтобы  это  были  наши лодки, - сказал он. - Они не
могли так рано вернуться.
     - Разумеется,  не  могли,  -  согласился один из матросов, - потому что
они едва успели туда доехать.
     Точки между тем продолжали двигаться, бесшумно приближаясь к кораблям.
     Матросы  прислушивались, стараясь расслышать хотя бы шум весел, но море
было угрюмо и безмолвно.
     Тогда  розольфцами  овладела  паника.  Они были суеверны и верили в то,
что  джины  или  души  моряков,  погибших  в море, блуждают по морям и топят
корабли.
     - Джины!.. Это джины! - закричали матросы.
     Розольфский   мыс   считался   местом,  где  эти  духи  особенно  часто
собираются и шалят.
     Покуда   испуганные  матросы  в  страхе  жались  около  Гаттора,  шайка
бандитов  наводнила "Олаф", и четыре матроса разом пали под ударами злодеев.
За ними и Гаттор, заколотый кинжалом, упал на трупы своих товарищей.
     - К  нам!  К нам! Помогите! - закричали тогда из своей каюты Коллингвуд
и Надод, догадавшись, что их выручают...
     Дверь каюты была выломана в один миг, и узники получили свободу.
     - Кого мы должны благодарить? - спросил Коллингвуд.
     - Пеггам  никогда не покидает своих друзей, - отозвался голос человека,
командовавшего всеми. - А теперь, друзья, подложите огня в крюйт-камеру.
     Взвод  бандитов под начальством десятника, захватившего с собою фонарь,
спустился  в трюм, куда сейчас же был пропущен зажженный фитиль. Сделав это,
взвод вернулся наверх.
     - Эй,   вы!   -   крикнул   начальник  шайки,  обращаясь  к  товарищам,
хлопотавшим на остальных кораблях. - Кончили вы?
     - Кончили! - отозвались те.
     - Так  садитесь  по  лодкам  и  отчаливайте, если не хотите взлететь на
воздух...  Как  жаль,  что  нет  ветра, а то мы могли бы взять эти корабли с
собою, вместо того, чтобы их взрывать.
     "Грабители"  расселись  по  лодкам  и поспешили отъехать от арены своих
подвигов.
     Взрыв  не  заставил  себя  ждать:  розольфские корабли, один за другим,
взлетели  на  воздух  с  громовым  треском.  Темнота  озарилась  вспыхнувшим
пламенем, которое вскоре погасло опять.
     В  тот  момент,  когда  три  корабля  взлетели на воздух, лодки герцога
Норрландского подходили к Розольфсе.
     - Они  взорвали наши корабли! - вскричал герцог, не помня себя от горя.
О, негодяи, негодяи!..
     И он в отчаянии упал на дно лодки.
     Итак,  герцогство лишилось своего флота! В каком же положении находится
замок?  Наверное,  Пеггам  не  пощадил  и  его. Удалось ли ему найти золото,
хранящееся  в  подвалах замка? Гуттор и Грундвиг страшились даже подумать об
этом.  Если это случилось, то Биорнов постигло постыдное разорение, от всего
богатства,  накопленного  веками, у них оставалось лишь несколько миллионов,
положенных  у  братьев  Беринг.  Для  Биорнов  это равняется нищете... А что
сталось с Эриком? Он, наверное, зарезан бандитами...
     Сделав  над  собой  усилие, Фредерик Биорн поднялся на ноги и оглянулся
кругом.
     В  глазах  его  засверкали  молнии. Его подданные никогда не видали его
таким  страшным,  но  бывшие  матросы  "Ральфа"  узнали в нем своего бывшего
капитана.
     - Да  здравствует капитан Вельзевул! - невольно вскричали они, как один
человек.
     Действительно, капитан Вельзевул опять появился на свет.
     - В  замок!  -  крикнул  он  суровым гневным голосом. - Клянусь, что ни
один из бандитов не уйдет от моего мщения!
     В  замке  разорение  было  велико,  но  не  до такой степени, как этого
боялся   Грундвиг.   Подвалы  оказались  нетронутыми,  и  пятьсот  миллионов
Биорновского  капитала уцелели вполне. Пеггам потратил слишком много времени
на  расхищение  коллекций,  а  тем  временем  подоспели розольфцы, и бандиты
вынуждены были покинуть замок.
     На  замок  они  напали  ночью,  Эрик  в это время был на охоте в скоге.
Привратник  впустил  бандитов,  думая,  что  это вернулись охотники, а когда
заметил  ошибку,  сейчас  же поднял тревогу и дал знать в степь. Бандиты тем
временем  рассыпались по замку и принялись за грабеж. Эрик, получив страшное
известие,  поспешно  созвал  вассалов  и  во  главе ста пятидесяти всадников
помчался  в  замок.  За  седлом  у  каждого всадника было посажено по одному
пастуху.   Таким   образом,   бандитам  предстояло  сразиться  с  тремястами
розольфцами.  Боясь быть осажденными в замке, они поспешно бросились на свой
корабль и ушли прочь. Остальное читателям уже известно.
     Радость  Фредерика  Биорна, узнавшего, что его брат жив, равнялась тому
горю, которое он испытал, когда думал, что Эрик убит.
     - А теперь - за мщение! - вскричал он.
     Тон  его  был  такой  уверенный, что все ободрились. Герцог решил ехать
немедленно  в  Христианию, а оттуда - в Лондон на наемном корабле. В Лондоне
он  намеревался  сейчас  же  составить  себе новый флот и с ним преследовать
бандитов.
     Вдруг воин, взошедший на башню, радостно вскрикнул:
     - Корабль в фиорде! Судно под норрландским флагом!
     То  был капитан Билль с Перси и Бобом Тернепсом... Их задержал в дороге
противный  ветер,  а  потом  штиль...  Их  приняли как триумфаторов, а когда
Билль  разложил  на столе карту Безымянного острова, полученную от Перси, то
восторгу розольфцев не было границ.
     В  тот  же  вечер  шхуна  вышла  в  Лондон,  увозя сто двадцать человек
норрландцев  и  пятьдесят миллионов денег. Герцог Фредерик задумал серьезную
экспедицию  против  бандитов.  На  это время он вновь превратился в капитана
Вельзевула.
     Самый  большой  из новых кораблей, снаряженных Фредериком в Лондон, был
назван  "Ральфом".  Это имя было начертано золотыми буквами на черной доске.
Капитан  Вельзевул  хотел  напомнить всем своим матросам то время, когда они
жили среди беспрестанных битв.
     Через   две   недели   после  отплытия  из  Лондона  новый  "Ральф",  в
сопровождении   одиннадцати   других  кораблей,  приблизился  к  Безымянному
острову.  Боба  Тернепса  заранее  протрезвили  и  вверили  ему  команду. Он
выказал  себя  искусным  моряком  и  блистательно  подвел  эскадру к берегам
острова.
     Тогда капитан Ингольф обнажил шпагу.
     - Вперед, ребята! - вскричал он. - И помните - пощады - никому!
     Началось  ужасное  кровопролитие,  которого  не  может  описать никакое
перо.  Но  пусть  читатель  припомнит,  что "Грабители" злодействовали сорок
лет, всюду разнося смерть и разорение...
     Когда  взошло солнце, небольшой ручеек, протекавший посреди острова, по
обыкновению  ласково  журчал  меж цветущих берегов, но его вода была красная
от крови...


                                Часть третья

        СВОБОДНОЕ МОРЕ


        I

     "Дядя Магнус". - Странные перипетии. - "Самуил Бартон и К<sup>o</sup>".

     Стояло прелестное июньское утро, озаренное ласковым ярким солнцем.
     На  чистой  синеве  неба  не  виднелось ни единого пятнышка, на зеленой
равнине  -  ни  одной бесплодной полоски. По обширным сочным лугам Шотландии
река  Клайд  извилисто катила свои прозрачные воды, в которых солнечные лучи
отражались  миллионами  рубинов. Миновав город Глазго, исстари соперничающий
с  Эдинбургом,  она  величественно  впадала  в  Атлантический океан, неся на
волнах    своих    многочисленные    корабли,   нагруженные   произведениями
человеческого труда, рассылаемыми во все концы мира.
     Чрезвычайно  резкий контраст представляет эта река в верхнем и в нижнем
своем  течении.  Выше  Глазго  она  спокойна  и тиха, а ниже этого торгового
центра  Шотландии  она  оживлена  и  кишит  промышленным  людом,  как улей -
трудолюбивыми пчелами.
     День  был  воскресный.  Жители Глазго находились в сильном волнении. Их
любопытство   было  крайне  возбуждено.  Местная  кораблестроительная  фирма
"Самуил  Бартон  и К<sup>o</sup>" собиралась приступить к спуску корабля "Дядя Магнус",
огромного  трехмачтового  брига  в  две  тысячи  пятьсот тонн. Изо всех улиц
города валила толпа, направляясь к той верфи, где предполагался спуск.
     В  прошлом  веке,  когда  механика еще не сделала тех чудесных успехов,
которые  мы видим ныне, когда морские инженеры не владели еще ни силой пара,
ни  силой  гидравлической,  спуск большого корабля представлял дело в высшей
степени трудное и являлся настоящим событием.
     Весьма  часто  случалось,  что  спускаемый  корабль  или  сворачивал  с
назначенной  ему  дороги,  или  совсем  останавливался,  и тогда уже никакою
силой  нельзя было сдвинуть его с места. В таких случаях приходилось корабль
разбирать по частям и потом опять заново перестраивать.
     Теперь   понятно,  почему  жители  Глазго  едва  ли  не  все  поголовно
собрались на площади перед верфью "Самуила Бартона и К<sup>o</sup>".
     Странное  дело:  "Дядя  Магнус"  уже  два  раза  был спускаем на воду и
всякий  раз  срывался,  так  что его приходилось разбирать и опять собирать.
Первый  раз  его  строила  и спускала фирма "Прескот", второй раз собирала и
тоже  спускала  фирма  "Братья Берне", считавшаяся одною из лучших в Глазго,
и, наконец, это дело поручено было фирме "Самуил Бартон и К<sup>o</sup>".
     Когда   корабль   застрял  на  верфи  в  первый  раз,  Прескот  страшно
рассердился на инженеров, заведовавших спуском.
     - Вы мою фирму позорите! - кричал он.
     - Подождите,   сэр,   произносить  решительный  приговор,  -  возразили
инженеры, - дайте нам сначала исследовать причину несчастного случая.
     Когда   стали   осматривать   приспособления  для  спуска,  то  причина
катастрофы   сейчас   же   объяснилась:  чья-то  преступная  рука,  по  всей
вероятности,  ночью  накануне  спуска,  подпилила  подпорки  мостика.  Таким
образом,  инженеры  оказались  невиновными в несчастии, причинившем Прескоту
миллионный убыток.
     Если  чья-нибудь и была тут вина, то только тех лиц, которым поручалась
ночная  охрана  верфи,  но  и эта вина значительно смягчалась невозможностью
надзирать ночью за всей верфью, открытой всем ветрам и отовсюду доступной.
     Успокоившись,  что честь его фирмы не пострадала, Прескот списал убыток
со  своих  счетов,  но,  не  желая  подвергаться  новому  риску,  решительно
отказался перестраивать корабль.
     Тщетно  уговаривал  его  уполномоченный  заказчика по имени Грундвиг, -
Прескот был непоколебим в своем решении.
     - Нет,  нет, мистер Грундвиг, - говорил он, - это совершенно немыслимо.
Предложите  мне  хоть  золотые горы, я все равно не соглашусь. Это ничего не
значит,  что  мы не виноваты в несчастии. Публика ведь вдаваться не станет в
разбор  причин.  Если  такое  же  несчастие  случится еще раз, то нашу фирму
постигнет   совершенное   разорение.  Нельзя  ручаться,  что  преступник  не
повторит  своего  покушения  и  в  другой раз. Очевидно, тут замешана чья-то
упорная ненависть.
     - Послушайте,   любезный   сэр,  -  настаивал  Грундвиг,  верный  слуга
Фредерика  Биорна,  -  милорд  герцог  уполномочил  меня не только заплатить
полтора  миллиона  франков  за  убыток,  причиненный  вам  катастрофой, но и
выдать вам вперед три миллиона франков за перестройку "Дяди Магнуса".
     - Очень  заманчивое  предложение, мистер Грундвиг, - отвечал Прескот, -
очень  заманчивое,  но  я  все-таки  не могу его принять. Наша фирма имеет в
настоящее   время  заказов  на  сто  миллионов  франков.  Мы  не  можем  ими
рисковать, как вам угодно.
     На этом разговор и был окончен.
     Полгода  спустя "Дядю Магнуса" перестроила фирма "Братьев Берне", и уже
все  было  готово к спуску. Верфь была окружена усиленной охраной, как вдруг
в  ночь  накануне спуска раздался крик: "Пожар! Пожар!". Построенный корабль
был  охвачен пламенем; сухой лес, из которого он был построен, вспыхнул, как
костер,  прежде  чем  на  верфи  успели принять меры для тушения огня. "Дядя
Магнус" сгорел до основания.
     На  этот  раз  фирма  Берне  в  контракте  оговорила,  чтобы  в  случае
какого-нибудь  несчастья с кораблем, если по следствию окажется, что фирма в
нем  не  виновата, ей была выплачена сполна вся сумма. Таким образом, братья
Берне   не  пострадали  от  катастрофы,  и  весь  убыток  пришелся  на  долю
заказчика.
     Тогда  Грундвиг  стал  советовать  герцогу,  чтобы  он удовольствовался
одним  из  обыкновенных  кораблей  розольфского  флота,  но  герцог не хотел
отказываться  от  своего первоначального намерения - отправиться к Северному
полюсу,  экспедиция  же  эта,  по его мнению, могла быть успешною лишь в том
случае,  если  она  будет предпринята на специально для того приспособленном
корабле.
     Все  враги  герцога Норрландского - так по крайней мере он думал - были
уничтожены  одним  ударом  на  таинственном  острове  "Грабителей морей". Он
вернулся  в  свой древний замок с твердым намерением сдержать клятву, данную
им  спутнику  дяди  Магнуса  в  ту страшную ночь, когда старый Розевель спас
Фредерика от смерти и когда Фредерик сделался главою рода Биорнов.
     Грундвиг  и  Гуттор всячески пытались отговорить Фредерика, чтобы он не
ездил  к  Северному  полюсу,  но  молодой  герцог  не  хотел слушать никаких
доводов. Эдмунд и Эрик тоже отговаривали его, но Фредерик стоял на своем.
     - Я  дал  клятву,  -  твердил  он, - и скорее умру, чем сделаюсь первым
герцогом Норрландским, нарушившим обещание.
     - Клятва,  данная  сумасшедшему, и по поводу совершенно безумного дела,
не  может,  не  должна  иметь  силы.  Старик  из  башни  давным-давно впал в
детство, - возразил Эдмунд.
     - Какое  мне  дело до того, в здравом или не в здравом уме был человек,
которому  я  дал  клятву?  Ведь  я-то  сам был в здравом уме, надеюсь, а это
только  и  важно.  Если  бы  задуманное  предприятие было еще в двадцать раз
труднее,  чем оно есть, я и тогда бы не отрекся от данного слова... Наконец,
неужели  и  наш дядя Магнус был не в своем уме, когда говорил своему верному
спутнику:  "Поезжай,  отправляйся  за  помощью, у меня вся надежда на тебя!"
Пускай  с  тех  пор прошло восемь лет, но разве это причина, чтобы оставлять
дядю  без  помощи  и на девятый год, а в старости мучиться потом угрызениями
совести...  Вы  говорите,  что  мы  рискуем  жизнью ради мертвеца, что же из
этого?  Мы  во всяком случае привезем на родину его останки и похороним их в
семейном  склепе.  Разве  это не цель? У меня даже есть предчувствие, что мы
за  свое  доброе  дело  получим  такую  награду, какой и не ожидаем... Одним
словом,  это решено: я пойду до конца, и если мне суждено погибнуть в снегах
вместе  с  дядей,  то  во  всяком  случае я умру с сознанием, что моя смерть
достойна истинного Биорна, и что ею я искуплю ошибки моей молодости.
     Так   говорил   Фредерик   Биорн,  и  кончилось  тем,  что  братья  его
преклонились пред такою энергией.
     - Ну,  хорошо,  брат,  - сказали они с благородною простотою. - В таком
случае  наше место рядом с тобой. Мы хотим разделить твои труды и опасности,
вообще твою судьбу.
     После  этого  разговора  Грундвиг и был отправлен в Глазго, важнейший в
те  времена  английский порт, с поручением выстроить там и снарядить корабль
по  плану,  указанному  Фредериком. Размеры и прочность корабля выбраны были
такие,  чтобы  он  мог  сопротивляться  не  только  плавучим  льдинам,  но и
страшному  давлению  Ледовитого  океана, волны которого, замерзая, разбивают
самые крепкие китобойные корабли, застигнутые зимою около полюса.
     Исполнить  такое  дело Грундвиг был способнее, чем кто-либо, потому что
при  покойном  герцоге  Гаральде  он  всегда заведовал исправлением кораблей
розольфского флота.
     Покуда  он  жил  в  Шотландии,  занимаясь  этим делом, Фредерик Биорн с
помощью  своих братьев и эскимосов делал приготовления к экспедиции. Каждому
нашлось  дело,  соответствующее  его  способностям. Кто дрессировал оленей и
собак,  кто  делал  сани  из  оленьих  шкур, вымоченных в течение нескольких
месяцев  в различных жидких жирах, кто заготовлял провизию, которой Фредерик
Биорн хотел взять с собою лет на пять.
     Впоследствии  мы  увидим,  до  какой степени разумны и полезны были все
распоряжения молодого герцога Норрландского.
     Все  уже  было готово, как вдруг пришло известие о вторичной катастрофе
с  только что отстроенным кораблем. Розольфцы были неприятно изумлены. После
первой  катастрофы герцог и его братья думали, что неизвестный злоумышленник
мстил  Прескоту,  и  не  принимали  этой  мести  на  свой  счет,  но  пожар,
уничтоживший  "Дядю  Магнуса"  на  верфи  братьев  Берне, не оставлял больше
места  для  сомнений  в  том,  что месть неизвестного злодея была направлена
именно против Биорнов.
     Очевидно,  кто-то  из врагов уцелел после огульного истребления пиратов
на  таинственном  острове. Но кто же он был? Это не могли быть ни Пеггам, ни
Коллингвуд,  ни  Красноглазый:  их трупы были узнаны и погребены особо. Быть
может,  это  был  кто-нибудь  из  низших  агентов "Товарищества", решившийся
своими  силами  отомстить  за  избиение  "Грабителей"? В ожидании, когда это
обстоятельство  разъяснится,  герцог  Норрландский  послал  Грундвигу приказ
заключить  условие  с третьим арматором, не стесняясь никакою ценою, и затем
известить  герцога  заблаговременно  о дне, назначенном для спуска. Фредерик
Биорн  рассчитывал,  если  обстоятельства  позволят,  самому  отправиться  в
Шотландию и лично присутствовать при этой церемонии.
     Исполняя  приказ  своего  господина,  Грундвиг  наткнулся  на  всеобщее
предубеждение.
     Никто  не  хотел  принимать  заказа,  опасаясь  той  же  участи,  какая
постигла  фирму  Прескота и фирму братьев Берне. Грундвиг предлагал двойную,
наконец,  тройную  сумму,  но  везде получал самый упорный отказ. Утомившись
бесплодными  переговорами,  он  уже хотел обратиться к менее значительным, а
следовательно,  и  менее  надежным  фирмам,  как  вдруг  глава фирмы "Самуил
Бартон  и  К<sup>o</sup>",  по  некоторым  причинам,  которые мы раскроем впоследствии,
передумал   и   известил  Грундвига,  что  его  фирма  согласна  взяться  за
перестройку  "Дяди  Магнуса"  по  цене  три  тысячи франков за каждую тонну,
вследствие  чего  общая стоимость корабля доходила до непомерной цифры в три
с половиной миллиона франков.
     Грундвиг  поспешил  согласиться,  опасаясь,  чтобы  мистер Самуил - так
звали  старшего Бартона в отличие от десятка других членов фирмы и фамилии -
не  передумал  опять  и  не  взял своего слова назад. Этого не случилось, но
зато  от  норрландского  уполномоченного потребовались ангельское терпение и
неземная кротость при переговорах с главою фирмы.
     Прежде  всего  мистер  Самуил  пожелал  пригласить  к  себе  на  помощь
солиситора,  чтобы  оформить  контракт согласно всем требованиям закона и не
упустить  ни одной выгодной мелочи. Господа Бартоны были евреи, и солиситора
пригласили  тоже из евреев. Нечего и говорить, что мистер Самуил и солиситор
мистер  Эзекииль  выжали  из  Грундвига  все,  что  только  было  можно.  Он
защищался  на каждом шагу, но оба хищника, понимая, что Грундвиг нуждается в
них до крайности, легальным образом вытягивали из него все жилы.
     Во-первых,  условились  о  цене  корабля.  Она  определена была в три с
половиной  миллиона  франков  с  уплатою вперед. Далее в контракте следовала
глава  о  "разных подробностях", причем мистер Самуил насчитывал еще миллион
четыреста  тысяч  франков  разных  добавочных  приплат.  При  вычислении  их
оказался  излишек в 25 сантимов, который мистер Самуил великодушно отбросил,
а  мистер  Эзекииль  не  преминул  подчеркнуть  такой великодушный поступок.
Наконец,  оговорены  были  разные  "непредвиденные  расходы",  сумма которых
вычислена  была в шесть тысяч двести франков, но мистер Самуил, для круглого
счета,  опять  откинул  двести  франков,  так  что  мистер  Эзекииль чуть не
разорвал  на  себе  одежды, находя, что так далеко заходить в своих уступках
совершенно немыслимо.
     На  лбу  Грундвига  выступили  крупные  капли  пота, но он вынужден был
согласиться  на  все  условия  и  заплатить  за  постройку  корабля  пять  с
половиной  миллионов  франков,  тогда  как  он  был  должен  стоить  лишь от
полутора миллионов до двух.
     Герцог  Норрландский не только одобрил этот контракт, но даже обещал на
словах  выплатить  фирме  миллион  франков премии, если спуск "Дяди Магнуса"
совершится благополучно.
     - Мне  нужен  корабль  во  что  бы то ни стало, - писал он Грундвигу, -
достань мне его хотя бы за десять миллионов.


        II

     Смелость  фирмы  "Бартон и К<sup>o</sup>". - Благополучный спуск "Дяди Магнуса". -
Таинственный голос.

     Великий  день  наконец настал. Взошло солнце и осветило "Дядю Магнуса",
третий  корабль  этого  имени,  гордо  стоявший  на своем киле и снабженный,
вопреки  обычаю,  всеми  мачтами,  парусами,  аппаратами  и  даже  пожарными
инструментами.
     Из  бахвальства, а, может быть, и из желания показать неведомому врагу,
что  его  не  боятся,  Бартоны  решились спустить корабль на воду совершенно
готовым,  так,  чтобы  после спуска к его оснастке не пришлось прибавлять ни
одной  веревочки.  Вся  оснастка  окончена  была еще на верфи. К чести фирмы
"Бартон  и  К<sup>o</sup>"  можно  сказать,  что  хотя она и взяла за постройку тройную
цену,  зато  корабль получился такой, что уже ничего не оставалось желать ни
относительно  его прочности, ни относительно изящества, ни даже относительно
комфортабельности   внутренней   обстановки.   "Дядя   Магнус"   представлял
последнее слово тогдашнего кораблестроительного искусства.
     Но  что  было  всего  удивительнее,  так это то, что фирма, несмотря на
несчастный  пример Прескота и Бернсов, не приняла никаких исключительных мер
для  охраны  верфи  -  ни во время постройки корабля, ни после ее окончания.
Впрочем,  перед  спуском  принята  была  одна  специальная предосторожность,
значительно   облегчившая   его.  Главный  инженер,  заведовавший  работами,
незадолго  перед  тем  придумал  некоторое приспособление для спуска на воду
больших  кораблей.  Это  приспособление  впервые  должно  было примениться к
"Дяде Магнусу" в Глазго, и опыту суждена была удача свыше всякого ожидания.
     Бартоны захотели устроить по поводу спуска блестящее празднество.
     Лорду-мэру,  всем  альдерманам,  всем  начальствующим  лицам и именитым
обывателям  разосланы  были  приглашения  присутствовать  при спуске и затем
пожаловать  на  парадный  банкет.  В  благополучном исходе операции Бартоны,
очевидно,  не сомневались, но их уверенности не разделял в Глазго решительно
никто.
     Две  последовательные  неудачи,  постигшие  две  самые  лучшие  фирмы в
Глазго,  после  тщательного  исследования  их  причин объяснялись преступным
умыслом.  Это  произвело в обществе огромную сенсацию. А так как виновные не
были  найдены,  то  по  всему  городу  носилась  масса разнообразных слухов.
Известно  было,  что  Прескот  и Бернсы отклонили от себя вторичный заказ, и
что  сами  Бартоны, сначала отказавшись тоже, согласились, наконец, лишь при
условии  тройной  цены  за  корабль, с уплатою вперед. Об истинных причинах,
заставивших Самуила Бартона переменить свое решение, не догадывался никто.
     Все  были  в полном убеждении, что таинственная дуэль между заказчиками
и  их  невидимыми  врагами еще не кончилась и что, наверное, последует еще и
третья катастрофа.
     Берега  Клайда  на необозримое пространство покрылись громадною толпою,
среди  которой  происходил оживленный обмен мнениями. Составлялись пари за и
против  успеха.  Откуда-то  даже  появились  случайные букмеры, записывавшие
ставки, как на скачках. Большинство ставок оказывалось против.
     Особенно  азартные  пари  заключались около самой верфи, где неподвижно
стоял "Дядя Магнус", готовый к спуску.
     Неподалеку  стояло  ландо,  а  в  ландо  сидел  мулат,  лицо которого с
грубыми,  неприятными  чертами  было  почти  сплошь  закрыто  густою  черною
бородою.  Благодаря  своему  высокому  росту  и тому, что он сидел в высоком
экипаже, мулат значительно возвышался над толпою.
     Вдруг он вскричал:
     - Сто соверенов за успех!
     Эти  слова заставили всех обернуться на него. Грундвиг, прохаживавшийся
неподалеку  в  оживленной  беседе  с главным инженером, невольно вздрогнул и
обернулся.   Внимательно   поглядев  на  мулата,  он  как  бы  успокоился  и
прошептал:
     - Слава Богу! Это не он.
     - Что с вами? - спросил Грундвига собеседник. - Как вы побледнели!
     - Нет, ничего, это я так, - отвечал Грундвиг. И прибавил про себя:
     - Мне послышалось, как будто говорит умерший.
     Пробило одиннадцать часов.
     Минута наступила.
     В   толпе   поднялось   чрезвычайное   волнение.   Отдельные  разговоры
прекратились,   пари  закончились.  Каждый  желал  не  пропустить  ни  одной
подробности грядущего события.
     Заведующий   оснасткой   отдавал  последние  распоряжения.  Руководство
окончательными  маневрами переходило к нему. Он следил за постройкой корабля
от  киля  до  верхушки мачт и, вручив его заказчику, должен был покинуть его
последним.
     В  парадном  костюме,  то  есть  в треуголке, вышитом золотом кафтане и
ботфортах,  этот  почтенный  человек волновался не меньше других и постоянно
подбегал  с  вопросами к главному инженеру, который, улыбаясь, советовал ему
успокоиться.
     Но  вот инженер сделал ему знак, означавший: "Последние подпорки сняты.
Можете двигаться".
     Толпа замолкла, как бы замерла. Сто тысяч сердец тревожно забились...
     Затем раздался звучный голос заведующего оснасткой:
     - Смирно!.. Готовься!..
     Двадцать  четыре  топора  поднялись как один. Головы обнажились. Затаив
дыхание, толпа не сводила глаз с колоссального корабля.
     Что-то будет?
     Неужели  таинственные  враги,  два раза уже помешавшие спуску, испортят
все дело и в третий раз?
     Большинство   думало,   что   испортят.   Многие   опасались  взрыва  и
отодвинулись  от  корабля подальше. Только мулат, голос которого так напугал
Грундвига,  спокойно остался в своем ландо. Он стоял, спокойно скрестив руки
и как бы изображая из себя статую презрения.
     Заведующий продолжал громко, отчетливо командовать:
     - Канаты прочь!
     Толпа вздрогнула и сдержанно ахнула.
     Сквозь  толпу  протеснились  шестьдесят  матросов  с  офицерами и молча
встали полукругом около корабля.
     Двадцать   четыре   топора   опустились   как   один,   с  механической
правильностью.
     Канаты порвались...
     "Дядя  Магнус", словно по волшебству, без шума, без толчка опустился на
воду.  Вода  под  его  давлением  всколыхнулась  и вскинулась вверх высокими
волнами.
     Успех  был  несомненный.  Матросы  гаркнули  восторженно  "ура!".  Крик
подхватила   стотысячная   толпа,   приветствуя   самый  громадный  корабль,
когда-либо построенный в Глазго.
     Бартонов  приветствовали и поздравляли все, даже их конкуренты. Тут уже
не  было места зависти. Каждый житель Глазго считал, что успех местной фирмы
делает честь всему городу.
     В   эту  минуту  Грундвиг,  стоявший  на  носу  корабля,  увидал  отряд
матросов,  приближающийся  под  командой  герцога  Норрландского и его брата
Эдмунда,  чтобы  вступить во владение "Дядей Магнусом". В один скачок верный
слуга  подбежал  к  своему господину, и целуя руку, протянутую ему герцогом,
радостно вскричал:
     - Я  вас  ждал,  ваша  светлость,  но,  не видя вас все утро, уже начал
думать, что вы не прибудете.
     - Ну  что,  милый  мой Грундвиг? Достигли ли мы, наконец, цели?.. То-то
вот  и есть. Золото все двери отворяет. Я в этом был так твердо убежден, что
привез  с собой не только матросов для "Дяди Магнуса", но всю провизию, всех
своих  эскимосов,  оленей  и  собак,  чтобы  уже  больше  не  возвращаться в
Розольфсе.  Мы прибыли сюда на "Леоноре", лучшем корабле нашего флота. Стоит
только сделать перегрузку, и мы поплывем к Северному полюсу.
     - Откуда  ни  один  из  вас не вернется, - произнес вдруг чей-то голос,
тихий, как дуновение ветерка.
     Оба  собеседника  вздрогнули и быстро обернулись, желая узнать, кто это
говорит.  Но их окружала такая густая толпа, что можно было лишь подозревать
всех  вообще  и  никого  в  частности. Грундвиг обратил внимание, что мулат,
державший  пари  за  успех  спуска,  в  настоящее время занят был расчетом с
теми,  кто  принял  предложенное  им  пари.  Думать,  что таинственные слова
произнес он, не было ни малейшего основания.
     - Это мне не нравится, - задумчиво произнес старый слуга.
     - Опять  предчувствия,  добрый  Грундвиг? - сказал герцог. - Что же тут
удивительного,  если  какому-нибудь  шутнику,  подслушавшему  наш  разговор,
захотелось нас поинтриговать немножко, попугать зловещим предсказанием?
     - Хорошо, если за этим больше ничего не кроется, ваша светлость.
     - Что ты хочешь сказать?
     - Неужели,  ваша  светлость,  вы считаете ни во что двукратную неудачу,
постигшую первые две фирмы?
     - Нет,   не   ни   во   что,   но  я  убежден,  что  месть  неизвестных
злоумышленников  была направлена не против нас, а именно против той и другой
фирмы.  Лучшее  тому доказательство, что "Дядя Магнус" в конце концов спущен
на  воду,  тогда  как его легко было уничтожить и в третий раз, ведь Бартоны
не принимали никаких особых предосторожностей.
     - Это верно, ваша светлость.
     - Откуда  у нас взяться новым врагам?.. Знаешь, Грундвиг, на твои нервы
подействовало  продолжительное  пребывание  в тревоге. Вот вся причина твоих
дурных  предчувствий.  Ну, скажи, пожалуйста, разве ты не видел собственными
глазами бездыханные тела Пеггама, Коллингвуда и Надода?
     - Видел,  ваша светлость, и с удовольствием удостоверился, что все трое
отправились прямо в ад.
     - Так  из-за  чего  же  ты  боишься?  Ведь  у  них  не  могло  остаться
наследников!
     - Мщение  мертвых  бывает  часто  ужаснее, чем месть живых, - прошептал
глухой, тихий голос, как бы вышедший из земли.
     Герцог  и Грундвиг слегка побледнели и опять оглянулись, но не заметили
и в этот раз ничего особенного.
     - Пускай  себе! - сказал герцог с легким раздражением и нарочно громко,
чтобы  неизвестный  шутник слышал его слова. - Нам не страшны ни мертвые, ни
живые.
     - Сознайтесь,  однако,  ваша  светлость,  - тихо сказал Грундвиг, - что
все это по меньшей мере странно.
     - Ну,  вот  еще!  - возразил герцог. - Ничего нет странного. Кто-нибудь
из   прежних  участников  товарищества  "Грабителей"  спрятался  в  толпе  и
злобствует  на  нас,  но  отсюда еще очень далеко до действительной борьбы с
нами.
     Впрочем,  герцог  произнес  эти  слова  без  особенной  уверенности. Он
нахмурился,  сознавая,  что  во  всяком  случае  тут  кроется не одна только
шутка.
     Грундвиг  молчал.  Верному  слуге  вспомнился сон, виденный им двадцать
лет  назад.  В  этом  сне ему привиделось, что последний из Биорнов погибает
насильственной  смертью  на  развалинах  своего  древнего  замка...  Подавив
слезу, Грундвиг вздохнул и прошептал:
     - Увы!  Страшная  рука  судьбы  легла  на  Биорнов... Рок еще не сказал
своего последнего слова.
     В  это  время к норрландцам подошел Самуил Бартон, не помнивший себя от
радости,  что  спуск  окончился  благополучно,  и  что фирма получит миллион
премии.  Представленный  герцогу,  он  тут  же  передал ему корабль из рук в
руки, спеша поскорее сложить с себя бремя ответственности.
     Молодой  капитан  Билль, которому предстояло быть помощником герцога по
командованию   "Дядей   Магнусом",  оставался  на  "Леоноре"  с  Эдмундом  и
Гуттором.
     Грундвиг  дал  себе  слово  поделиться  с товарищем своими опасениями в
надежде,  что  им  вдвоем  удастся отвести от герцога и его брата опасность,
угрожавшую им во время их новой экспедиции.


        III

     Пир  у  Бартонов.  -  Отплытие.  -  Таинственная  записка.  - Среди нас
изменник! - Выстрел ночью. - Перекличка.

     Грундвигу  невольно  мерещилась какая-то связь между странным мулатом и
таинственными предостережениями, возвещавшими какую-то новую опасность.
     - Во  что  бы то ни стало я узнаю, кто этот человек и отчего он был так
уверен  в  успешном  спуске  корабля,  -  говорил  он сам себе. - Сегодня же
вечером  мы  с  Гуттором  переоденемся  и  обойдем  все  таверны, посещаемые
иностранцами. Где-нибудь уж мы, наверное, его встретим и сумеем выспросить.
     Час   спустя   "Дядя   Магнус"   благополучно   вышел   из  бассейна  и
величественно  поплыл  по  Клайду  в  глазговскую гавань, где его дожидалась
"Леонора".
     Вечером  Бартоны  устроили  роскошный  банкет  и  -  странное  дело!  -
таинственный  мулат  сидел за столом рядом с герцогом Норрландским, сидевшим
на почетном месте.
     А  Гуттор  и  Грундвиг  тем  временем  безуспешно  бродили  по  городу,
отыскивая мулата...
     На  следующий  день  "Дядя  Магнус"  вышел  из  Глазго,  взяв  курс  на
Шпицберген.  С  ним шла "Леонора", которой герцог приказал стоять в Исландии
и  четыре раза в год возобновлять припасы для "Дяди Магнуса" в течение всего
времени, покуда будет продолжаться экспедиция.
     Вскоре  мы  увидим,  как  удачно  была  задумана и как превосходно была
обставлена эта экспедиция.
     Смотреть  на  отплытие  кораблей  собралась  на  пристани  густая толпа
народа,  восторженно кричавшая "ура!" и махавшая шляпами. Все от души желали
счастливого успеха смелым пионерам, шедшим открывать шестую часть света.
     Погода  была  чудная. Герцог нарочно выбрал весеннее время для отъезда,
чтобы  в  ледовитые  страны  прибыть  летом  и достигнуть ближайшей к полюсу
территории.  Свежий  юго-западный ветер надувал паруса обоих кораблей; океан
отливал золотом и пурпуром под лучами заходящего солнца.
     Стоя  у  борта, Фредерик и Эдмунд делились друг с другом впечатлениями,
поглядывая иногда на шотландский берег, постепенно исчезавший в тумане.
     - Доволен  ли  ты,  брат? - спросил вдруг Эдмунд, беря Фредерика за обе
руки.
     - Очень  доволен,  Эдмунд,  -  отвечал  молодой  человек  с улыбкой, от
которой  все  лицо  его  озарилось самой безмятежной радостью. - Знаешь, эта
клятва  камнем  лежала  у меня на сердце, и не было ни одной ночи, чтобы мне
не  представлялся  мой  дядя  -  больной,  голодный, истощенный, среди льда,
тщетно  ожидающий  помощи,  которая  все  не  приходит...  Уверяю  тебя, я с
радостью  жертвую  своей  жизнью,  и меня смущает лишь одно: имею ли я право
подвергать опасности твою жизнь и жизнь наших товарищей.
     - Довольно,  брат!  Я  не  хочу  больше  слышать  ничего  подобного!  -
возразил  Эдмунд.  -  Все  мы  идем  с тобой совершенно добровольно. У наших
товарищей  нет  ни  жен,  ни  детей,  которые  бы стали о них плакать, а что
касается  до  нашей жизни, то кто же из нас не готов с радостью пожертвовать
ею  для  благородного  дела?  Быть  может,  тебе  суждено сделаться Колумбом
полярного материка, тогда и на нас отразится частичка твоей славы...
     Рассеянно  глядя  в  пространство,  Фредерик  Биорн судорожно сжал руку
брата,  и  оба  простояли  так  несколько  часов,  думая  о  будущем,  о тех
ледовитых странах, которые им предстояло посетить.
     Ночь  давно наступила, когда зазвонил колокол к ужину. Братья уселись в
кают-компании  за  стол  вместе  с  теми  из  товарищей, которые допускались
обедать  с герцогом и его братом, как вдруг Фредерик вскрикнул от удивления:
беря  салфетку,  он  стряхнул  с  нее к себе на тарелку записочку, сложенную
вчетверо.   Быстро   развернув,   он   прочитал   ее  и  страшно  побледнел.
Присутствующие  с  удивлением  уставились  на  него  глазами, не зная, что и
думать.  Эдмунд  уже хотел обратиться к нему с вопросом, но герцог заговорил
сам, бросив записочку на стол.
     - Господа,  -  сказал  он,  -  между нами есть изменник. Надо будет его
открыть и примерно наказать... Прочтите, господа!
     Эдмунд взял таинственную записку и прочел вслух:
     "Кровь  требует  крови.  Фредерик  Биорн! Когда я был ребенком, меня за
тебя  били  и наказывали. Взрослым я постоянно встречал тебя на своей дороге
и  постоянно  ты  мне мешал. Наконец, ты окрасил свои руки моей кровью... Но
час возмездия скоро пробьет! Призрак Красноглазого".
     Эдмунд  кончил читать среди всеобщего смущения. Из всего экипажа только
он  и  его  брат  не  способны  были  верить  в то, что это записка написана
покойником.
     - Наша  экспедиция  проклята Богом, Гуттор, - прошептал Грундвиг своему
товарищу.  -  С мертвыми бороться нельзя... Меня предчувствие ни разу еще не
обманывало.
     - Да,  -  повторил  Фредерик  Биорн  с  мрачным  видом, - надо наказать
негодяя,  который  осмеливается  становиться  между  нами  и тем благородным
делом, за которое мы взялись. Я буду к нему беспощаден...
     Вдруг  дверь  с  силою  отворилась, и ворвавшийся ветер заколебал пламя
ламп,  висевших  над  столом.  Гуттор  и  Грундвиг  затрепетали  и вскочили,
ожидая,  что  вот-вот в комнате появится кто-нибудь из джинов, в которых так
крепко веровали все норрландцы.
     - Кто  это  смел?  -  заговорил  было  Фредерик грозным тоном, но в это
время  в  кают-компанию,  подпрыгивая,  вбежал  друг  Фриц,  качая направо и
налево  своей  огромной  головою и как бы напоминая, что без него не принято
садиться за стол.
     Герцог   невольно   улыбнулся   испугу   верных  слуг,  обыкновенно  не
бледневших  ни  перед  какою  опасностью,  но  ко  всему сверхъестественному
питавших ребяческий страх.
     Друг   Фриц  тихо  положил  свою  добродушную  голову  Эдмунду,  своему
любимцу,  на колени, напрашиваясь на ласку, и ужин пошел своим чередом, хотя
на  этот  раз монотонно, мрачно. Все молчали, и каждый думал более или менее
невеселую думу.
     Когда  все, кроме Эдмунда, жившего с братом, собрались уходить из залы,
Фредерик  Биорн  поднял голову, которую несколько времени держал, склонив на
руки, и сказал повелительным тоном:
     - Господа,  прошу  вас  зорко  наблюдать  за  всеми матросами на борту.
Очевидность  измены  исключает  в данном случае всякую щепетильность с нашей
стороны.  В особенности же не извольте говорить матросам ни слова о том, что
случилось.
     Офицеры и боцманы поклонились и вышли.
     - Уверен  ли  ты  в  том  единственном иностранце, который находится на
борту  у  нас?  -  спросил  своего  брата  Фредерик,  как  только дверь залы
затворилась.
     - В   нашем  марсовом,  в  бретонце  Ле-Галле?  -  переспросил  молодой
человек. - Ты на него что ли намекаешь?
     - Да, на него.
     - Я  в  нем  уверен,  как в себе самом. Он поехал за мной и за покойным
братом,  когда  мы  оставили  французскую службу. Ты еще не успел хорошенько
оценить  его, потому что не видал его в деле, но ты скоро увидишь, какой это
превосходный  человек  и  моряк  во всех отношениях. Он честен и неподкупен,
храбр,  как  лев, самоотвержен и нисколько не заражен суеверием, которое так
портит наших норрландских матросов.
     - Хорошо.  Пришли  его ко мне завтра после утреннего рапорта. Мне стоит
десять минут поговорить с человеком, чтобы узнать, каков он.
     Становилось  поздно. Братья разошлись, так как Эдмунду предстояла вахта
и он нуждался в отдыхе.
     Фредерик Биорн остался один.
     Он   взошел  на  мостик,  чтобы  подышать  чистым  воздухом,  напоенным
ароматом  океана.  "Дядя  Магнус"  быстро  шел,  направив компас на полярную
звезду.  На  борту не было слышно ничего, кроме перекликания вахтенных. Луна
не  успела  взойти,  и  потому было очень темно, так что в пяти шагах ничего
нельзя  было  рассмотреть.  С четверть часа Фредерик ходил по мостику, думая
свои  думы,  потом нагнулся через корму и стал смотреть на борозду, бежавшую
за  кораблем.  Звезды  отражались в волнах, как золотая пыль; порою с резким
криком  пролетали  стаи  морских  птиц,  или  на  вершине волны показывались
резвые  стаи  морских  коров.  Как истый моряк Фредерик Биорн всем существом
своим наслаждался поэзией ночи на море.
     Вдруг  ему  показалось,  что  вдоль наружного борта скользнула какая-то
тень и скрылась где-то сзади под кормою.
     Фредерик  знаком подозвал к себе вестового, состоявшего при нем всегда,
когда он выходил на палубу, и приказал ему:
     - Поди разбуди моего брата. Скажи, что мне нужно с ним поговорить.
     Матрос  побежал  исполнять  приказание,  а  герцог  достал  из-за пояса
пистолет,  взвел  курок  и стал ждать, не спуская глаз с того места, где ему
привиделась тень.
     Узнав  от  брата  о  случившемся, Эдмунд побежал в матросскую спальню и
убедился,  что  все  недежурные спали на своих местах. Затем молодой человек
вернулся  на  палубу, заперев за собою дверь вниз, чтобы никто не мог оттуда
выйти.  Сделав  перекличку  вахтенным,  он убедился, что и они все находятся
налицо.
     Все это Эдмунд сделал чрезвычайно проворно.
     - Хорошо,   -  сказал  Фредерик  Биорн.  -  Мне,  должно  быть,  только
показалось... А между тем я так отчетливо видел!..
     Он  не успел договорить. Тень снова появилась, но не с той стороны, где
ее  видел  герцог  в  последний  раз,  а с противоположной. Фредерик схватил
брата  за руку, и оба стали следить за тенью, которая беззвучно двигалась по
карнизу, шедшему вдоль наружной обшивки корабля.
     Два  раза  Фредерик  хватался  за  пистолет,  порываясь  выстрелить, но
Эдмунд удерживал его.
     - Подождем,  -  шептал  младший  Биорн,  -  ведь  он все равно не уйдет
скоро.
     Странная   фигура  прошла  почти  вдоль  всего  борта  и  достигла  уже
основания  бушприта,  когда  герцог,  не  в силах будучи далее сдерживаться,
быстро прицелился и выстрелил.
     Сливаясь   с  треском  выстрела,  раздался  пронзительный  крик,  затем
послышался  глухой  звук падения тела в воду и чей-то голос, от которого оба
молодые человека вздрогнули, прокричал:
     - Будь ты проклят, капитан Вельзевул!
     Затем снова настала глубокая тишина.
     - Что ты сделал? - сказал Эдмунд, весь дрожа от волнения.
     - Что  следовало!  -  отвечал  герцог.  -  Теперь  мы  узнаем,  кто нам
изменял.
     - Может  быть!  -  возразил  молодой  человек,  с  детства знавший всех
матросов,   которые   были   прирожденными   розольфскими  вассалами,  и  не
допускавший  измены  с  их стороны. Что же касается бретонца Ле-Галля, то за
него он ручался, как за самого себя.
     - Все наверх! - приказал Фредерик Биорн.
     Приказ  был  немедленно  исполнен,  потому что пистолетный выстрел всех
перебудил и встревожил.
     Гуттор  и  Грундвиг  прибежали  первые,  и  Эдмунд  в нескольких словах
сообщил им, в чем дело.
     - Мы  ничего  не  найдем,  -  сказал  Грундвиг.  -  Герцог  выстрелил в
привидение.
     - Свистите сбор! - лаконично приказал Фредерик.
     Резко  засвистел  свисток  старшего  боцмана  Гаттора,  а,  как  только
матросы собрались, Гуттор приступил к перекличке:
     - Здесь!  Здесь!..  -  получался  ответ всякий раз, когда произносилось
чье-нибудь имя.
     Все матросы оказались налицо.
     - Сделаем  теперь по-другому, - сказал герцог, желая удостовериться, не
было   ли   тут   какой-нибудь   фальши   и  не  ответил  ли  кто-нибудь  за
отсутствующего.   -  Пусть  каждый  вызванный,  откликнувшись,  перейдет  со
штирборта на бакборт.
     Произведенный при таких условиях опыт дал те же самые результаты.
     Матросы  совершенно  не  понимали  этой  сцены, последовавшей за ночным
выстрелом,  потому  что о тени, виденной герцогом, никто не знал. Это было к
счастью,   потому   что   иначе   бравые   моряки   глубоко  оскорбились  бы
незаслуженным  подозрением.  Распространился  слух,  что герцогу показалось,
будто  в море упал с корабля человек, и что герцог выстрелил для того, чтобы
сигналом приказать "Леоноре" подобрать утопающего.
     Такой  слух  нисколько  не  повредил герцогу, а, напротив, увеличил его
престиж, резко оттенив его неусыпную заботливость о своих людях.


        IV

     Скрытое  могущество. - Отчего Самуил Бартон переменил свое намерение. -
Живой покойник.

     Возвращаясь  в  гостиную  с  братом,  а  также с Гуттором и Грундвигом,
Фредерик Биорн был бледен и взволнован.
     - Я  очень  рад,  что  между  нашими  людьми  не оказалось изменника, -
сказал  он,  -  но зато я, к огорчению своему, убедился, что на моем корабле
относятся  с  полнейшею халатностью к надзору за его безопасностью. Это меня
тем  более  возмущает,  что  я  привык  командовать  военным судном, где все
делалось   с  автоматическою  аккуратностью...  Надеюсь,  что  мне  пришлось
сделать это замечание в первый и в последний раз.
     Эти   слова,   произнесенные   резким  отрывистым  голосом,  относились
непосредственно  к  Гуттору  и  Грундвигу,  которым  специально вверена была
охрана  корабля.  Верные  вассалы  были  обижены  до слез этим незаслуженным
упреком.
     Эдмунд не побоялся открыто за них вступиться.
     - Послушай,  брат,  ты  несправедлив,  -  сказал  он. - Во-первых, этот
корабль  нельзя сравнивать с военным, потому что на нем речь может быть не о
дисциплине,  а  лишь  о  безусловной преданности тебе. В этом отношении ты и
сам  должен это знать, на Гуттора и Грундвига можно положиться... Во-вторых,
я  сам  могу  засвидетельствовать,  что  охрана  корабля  производится самым
тщательным образом...
     - Прости  меня,  брат,  я  не  хотел  обидеть  ни  тебя,  ни  Гуттора с
Грундвигом,  но  меня  уж  очень  рассердило,  что  мы  никак не можем найти
объяснений всей этой чертовщине.
     - Объяснение   это   очень   просто,   брат.  Кто-нибудь  из  уцелевших
"Грабителей",   вероятно,  с  какою-нибудь  враждебною  целью  пробрался  на
корабль,  спрятался  там  и  устроил  с  нами мистификацию. Но теперь он уже
понес заслуженное наказание: труп его сделался добычею хищных рыб.
     - Ты  совершенно  прав,  и  не  стоит  об  этом больше разговаривать, -
сказал  герцог.  -  Главное же - не нужно ничего говорить матросам, чтобы не
растревожить их суеверия.
     Собеседники разошлись.
     Грундвиг вышел вместе с Гуттором и дорогой сказал ему тихо:
     - Послушай,  Гуттор,  ты  тоже  допускаешь, что кто-нибудь спрятался на
корабле?
     - Нет,  не  допускаю... Ведь мы все уголки обшарили... Я уверен, что на
корабле завелся призрак.
     - Вот  что,  Гуттор, я тебе доверю тайну, которой до сих пор не сообщал
ни  одному  человеку.  Биорны  давным-давно  верят в существование на севере
моря,  свободного  ото  льда.  Многие  из  членов  этой  фамилии корпели над
старинными  учеными книгами и занимались тайными науками. В семье существует
предание,  что  один  из  Биорнов непременно откроет такое море, но вместе с
тем  он  будет последним из Биорнов и умрет, не успев поведать свету о своем
открытии.
     - Бедный герцог! - вздохнул Гуттор. - Его увлекает судьба!..
     - Мне  рассказывал  еще  мой  дед,  -  продолжал  Грундвиг, - что в той
стране,   окруженной   недоступными   ледниками,  живут  души  преступников,
осужденных  на  вечное  блуждание  по  земле  под видом оборотней, вампиров,
джинов  и  прочих  нечистей.  Они  носятся вместе с метелями и воют вместе с
бурями.  Кто  осмеливается проникнуть в их страну, того они убивают. Четверо
или пятеро Биорнов погибли там еще до Магнуса...
     - Неужели?
     - То-то  вот  и есть... Поэтому покойный герцог Гаральд строго запретил
говорить  обо  всем  этом  его  сыновьям,  опасаясь, как бы они не увлеклись
примером...
     Ночь  прошла благополучно, но утром, просыпаясь, Фредерик Биорн нашел у
себя на одеяле записку в траурном конверте. Распечатав, он прочитал:
     "Проклятый  Ингольф!  Капитан  Вельзевул!  В  эту ночь ты налил в сосуд
последнюю  каплю,  которая его переполнила. Безумец! Ты выстрелил в призрак,
забыв,  что  призрак неуязвим! Даю тебе неделю срока приготовиться в дальний
путь,  из которого никто не возвращается. По истечении этого срока я подожгу
порох на твоем корабле и потоплю вас всех в пучине океана.
     Ничего не прощающий и ничего не забывающий Призрак Надода".
     Теперь  уже  нечего  было  и  сомневаться,  что  на корабле совершается
что-то  непонятное.  Наскоро  одевшись,  Фредерик  Биорн  позвал брата, и на
общем  совете они решили немедленно произвести повальный обыск всего корабля
сверху донизу.
     Когда  они собирались идти для этого наверх, в каюту герцога постучался
лейтенант Лютвиг, говоря, что желает видеть его по важному делу.
     Офицер вошел не один, а в сопровождении марсового Иоганна.
     - Что скажете, Лютвиг? - спросил герцог.
     - Скажу  не  я,  ваша  светлость,  а  сам  Иоганн. Он сейчас сделал мне
доклад, который пусть повторит при вас. Это будет лучше всего.
     - Ну, Иоганн, говори. Мы тебя слушаем.
     - Извольте  видеть,  ваша светлость, - начал матрос, конфузливо вертя в
руках  шапку,  -  будучи не на вахте, проходил я за своим делом по палубе...
Наклонясь  через  борт  -  так, из любопытства, - вижу я вдруг, что какой-то
человек  висит  под  бугшпритом,  словно  гимнастику  делает. Думая, что это
бретонец  Ле-Галль  -  он  очень любит этим заниматься - я крикнул ему: "Эй,
товарищ",  но неизвестный ударил меня снизу чем-то по голове так сильно, что
у  меня  в глазах помутилось... Когда я пришел в себя и взглянул опять вниз,
там  никого не было. Я побежал в сборную поглядеть, где Ле-Галль, оказалось,
что он спит крепким сном на своей койке.
     - Кто же это, по-твоему, был, если не Ле-Галль? - спросил герцог.
     - Думаю,  ваша  светлость, что это был кто-нибудь из джинов... Они ведь
часто шалят на кораблях, - отвечал матрос.
     Герцог  и  его  брат  улыбнулись  и  отпустили  матроса,  который ушел,
чрезвычайно довольный собою.
     Дело, таким образом, усложнялось.
     Очевидно, на корабле кто-то скрывается, но где и каким образом?
     Это  надо  было разузнать во что бы то ни стало, а до тех пор надзор на
корабле  усилили  до  высшей  степени.  Перед  пороховою камерой день и ночь
стояли трое часовых, менявшихся каждый час.
     Вечером  состоялось  совещание  между  герцогом,  его братом, Гуттором,
Грундвигом  и  еще  некоторыми офицерами, но о принятом решении никто ничего
не узнал: оно сохранялось в строгой тайне.
     Самуил  Бартон  и  его сородичи, владевшие одним из главнейших торговых
домов   в   Глазго,  были  происхождением  немецкие  евреи,  поселившиеся  в
Шотландии  еще  в  третьем  восходящем поколении. Их дед Захария Бениаминсон
родился  во  Франкфурте,  этой  родине всех странствующих евреев, и прибыл в
Глазго  в  качестве  помощника  местного  раввина.  Но  служба  в синагоге и
толкование  Талмуда  не  принадлежит  к  особенно выгодным занятиям, поэтому
Захария  скоро  вышел  в  отставку  и открыл комиссионерскую контору. Многие
евреи  с  этого  начинают:  никогда еврей не бывает производителем, а всегда
лишь  посредником