фиг. Я и сам по первости был не прочь приударить за ней, но я в этом плане безответственен, как никто другой. И уж если Деборе выбирать из двух оставшихся зол, то свалить в сторону лучше тебе, Артур. -- Да я никогда на нее серьезно и не претендовал. Так, променад. -- Вот и я о том же, -- сказал Орехов. -- Просто сам ты никаких точек в вопросе не ставил. И поскольку ты ей до сих пор ничего серьезного не предложил, предлагаю развести стороны документарно, -- подвел он итог. -- Чтобы потом не было вопросов. Результатом разговора стал передаточный акт в виде объективки: имя -- Дебора, возраст -- 21, рост -- 173, вес 63, основные типоразмеры 90-60-90, обувь -- 36, волосы -- каштановые, цвет глаз -- зеленый, кожи -- телесный, вредная привычка -- совесть. Особые приметы -- жатая юбка и красный батник. Через плечо -- дамская сумка для товаров двойного назначения. И внизу подписи: сдал -- принял. Варшавский -- Артамонов. -- Нас забрасывают в информационное пространство, Артур, -- сказал Орехов, складывая бумагу вчетверо. -- Это все равно, что посылают на три веселых. Мы с Артамоновым, насколько ты помнишь, этот предмет особенно не учили. Лично я без подсказки не то что газету, листовку выпустить не смогу. А у Деборы -- набор конспектов. Поэтому мы забираем ее в помощь. Это вынужденная мера. -- А Улька? -- уколол Орехова Варшавский. -- Звать не буду, но если приедет, назад не погоню. -- Тогда я тоже в Калинин! Там хоть перспектива просматривается. А то в Якутске такая скука! -- Никто не против энтузиазма, -- предупредил его Артамонов, -- но, ты понимаешь, с чем это будет сопряжено? -- Понимаю. Ни с чем. Вы когда выезжаете на место? -- Завтра. -- Тогда я смотаюсь домой, быстренько разведусь с Каталиной, заберу Галку и -- к вам! Уходя от жены, я решил, что налево будет удобнее. -- Ты считаешь, что изобрел новое средство по уходу... -- Но вы же знаете Каталину! С ней невозможно! -- По поводу своих судеб ты можешь не отчитываться, -- сказал Орехов. -- Но кого-то я должен взять с собой или нет? Жилья вам, случаем, не обещали? Молодым специалистам полагается... -- Какие мы к черту специалисты! Глава 3. НАЗНАЧЕНЦЫ ВСТУПАЮТ НА ВВЕРЕННУЮ ТЕРРИТОРИЮ Шахматы, толковый словарь, сборник кодексов -- с таким набором средств Орехов и Артамонов вступали в Калинин. Жизнь вынуждала взять регион с минимальным боекомплектом. Подбор инвентаря был не случаен. Каждая единица имела свое значение, назначение и предназначение. Шахматы держали в тонусе мозговой ресурс, кодекс напоминал о двойственности природы света, бьющего в камеру через маленькое окошечко, а словарь был необходим для толкования неоднозначных текстов людей при исполнении. Обе книги считались настольными. Орехов и Артамонов не глядя передвигали фигурки на магнитных подушечках и занимались каждый своим делом. Орехов дочитывал кодекс, все более укореняясь в мысли, что прямо сейчас его можно привлечь по любой статье. Хобби Артамонова было толще -- "Советский энциклопедический словарь" под редакцией академика Прохорова. В качестве закладки Орехов использовал строкомер, а у Артамонова роль ляссе играл двусмысленный галстук в виде килы, которая время от времени пружинисто вскидывала голову и угрожающе шипела. Артамонов неспешно вглядывался в страницы и читал вслух: -- Калинин, до тридцать первого года -- пристань на Волге, железнодорожная станция, население -- четыреста одна тысяча жителей по переписи семьдесят седьмого года. Машиностроение -- вагоны, экскаваторы. Текстильная, полиграфическая промышленность. Четыре вуза, в том числе -- университет, три театра. Трамваи. Возник в двенадцатом веке нашей эры, хотя ни одного живого свидетеля, который бы мог это достоверно подтвердить, до сих пор не найдено. С тысяча двести сорок шестого года -- центр Тверского княжества. Отсюда в середине пятнадцатого века стартовал в Индию Афанасий Никитин, эсквайр. -- Давай без отсебятины и помедленнее. -- Нет проблем. В ты-ся-ча че-ты-ре-ста во-семь-де-сят пя-том го-ду, -- зачитал Артамонов по слогам, -- город был присоединен к Московскому княжеству. Награжден орденом Трудового Красного Знамени... -- За что? -- За то, что отсоединился до сих пор! -- Этот факт надо срочно сообщить Макарону, находка может стать хребтом его диссертации. Как раз в тему. Макарон сверстал диссертацию задолго до поступления в аспирантуру. Единственным больным местом в научном труде была тема -- Макарон никак не мог с ней определиться. Конечно, доведись ему поприсутствовать на защите, он бы придумал. Но время шло, материалы и библиографические изыскания пухли и получались настолько обширными, что придать им какой-то единый вектор становилось все невозможнее. В муках Макарон съедал батон за батоном. Выручил случай. Макарон пошел сдавать древнерусскую литературу, и попалось ему "Хождение за три моря" Афанасия Никитина. Накануне Макарон вызубрил древние записки на старославянском, и, когда на экзамене стал выдавать текст наизусть, как тарабарское заклинание, преподаватель с поплывшими по лбу глазами предложил ему для простоты понимания как-нибудь осовременить текст, приблизить его к новейшей истории, рассмотреть в контексте развития словесности. -- На чем же Афанасий вернулся из-за трех морей? -- cпросил преподаватель Макарона. -- На подводной лодке! -- осовременил текст аксакал. -- На тростниковой! Взял там, в Индии, напрокат! -- приблизил он историю вплотную к нашим дням. У преподавателя отпала челюсть, и поставить ее на место смогли только в ветеринарной клинике. Электричка равномерно постукивала. За окном плескалось Московское море. Местные жители пытались продать каждому пассажиру по вяленой вобле и всовывали рыбу в окна на полном ходу. Забирать товар было удобно, а расплачиваться -- не очень. Да и что тут говорить, отдавание денег всегда связано с определенным риском. Началась проверка билетов. Молодая билетерша, явно выходя за рамки обязанностей, спросила: -- Что это вы тут делаете, пьете, что ли? -- Ну вот, пошла ревизионная корректура, -- недовольно вздохнул Артамонов и отвернулся к окну. -- Поддерживаем отечественных производителей, -- объяснил Орехов, пытаясь наладить контакт. -- Слыхали, Указ вышел. О поддержке. И мы, как законопослушные граждане... сидим, поддерживаем... -- Не дурите мне голову! Быстро все убирайте! -- засомневалась кондукторша. -- Мы не дурим. Просто играем в поддавки, пьем русского рецепта питье "Вереск" и захрустываем огурцом от старушки -- все отечественное. -- Пить здесь запрещено! Разложились тут, видите ли! Сейчас милицию вызову! -- подняла тревогу служащая. -- Вызывайте! -- не выдержал Орехов. -- Не кипятись, пятачок, милиция здесь ни при чем. Просто девушка не видит в тебе никакой племенной ценности! Отсюда все проблемы, -- допустил Артамонов и включил спецэффект своего галстука. -- Не умничайте! -- шарахнулась в сторону проверяющая. -- А вы хоть представляете, кто мы такие и куда едем? -- теперь уже невзыскательно спросил Орехов. -- Если б знали, вы бы наверняка не гоношились. -- Знаю я, куда вы едете, -- в Редкино! -- выпалила ревизорша. -- Туда ездит всякий сброд! -- А вот и не угадали, -- смилостивился Артамонов, оторвавшись от окна. -- Мы едем в Калинин выполнять триединую задачу. Знаете, что такое триединая задача? Это когда трое не могут сделать то, с чем запросто справляется один. Так в словаре написано. -- Вас высадить надо! -- сверкнула проверяющая строгими глазами. -- А вы сами, девушка, из Калинина? -- Какая разница?! -- Разницы никакой, просто смазываете первое впечатление о городе. А нам там жить, -- вздохнул Артамонов. -- Если сейчас же не уберете, я иду за нарядом! -- все больше воодушевлялась кондукторша. -- Вы бы лучше присели к нам да поговорили за жизнь, чем вот так принародно шуметь, -- пригласил Орехов к столу казенную даму. -- Вы же видите, что это не карты, а шахматы. -- А вот это -- тоже шахматы?! -- ткнула она в бутылку. -- Если вы сейчас же не прекратите, я доложу о вас начальнику поезда! -- И этим окажете ему большую честь! -- сказал Артамонов, поправив нагрудные ромбы на лацкане, и вернулся к брошенному разговору с Ореховым. -- И, что самое интересное, Михаил Иванович лично подписал Указ о присвоении Твери своего имени. -- Давай сыграем нормальную партию, -- предложил Орехов и начал заново расставлять шахматы. -- А то, видишь, население не врубается в поддавки. -- А кто против? -- не стал перечить Артамонов. -- Только ты успокойся. Ну, не получилось снять девушку прямо на марше, что поделаешь. -- Действительно, -- безропотно принял удар судьбы Орехов. -- Я никак не пойму, зачем переименовывать? -- параллельно возмущался Артамонов. -- Это мошенничество. Сделай что-нибудь свое и называй. -- Все правильно. Каганович так и сделал. Он не поленился и, как только начали строить московский метрополитен, тут же присвоил ему свое имя. На всякий пожарный. Представляешь, был бы сейчас -- Московский ордена Ленина ордена Трудового Красного Знамени и ордена Великой Октябрьской Социалистической Революции метрополитен имени Кагановича... -- Неплохо звучит. Шах! -- объявил Артамонов. -- Ослеп, что ли? Открываешь короля! Настолько мы развлекли кондукторшу, что она про билеты забыла. -- Калининская область, -- продолжал Артамонов чтение словаря, -- население -- полтора миллиона человек. Из них треть -- пенсионеры. Область находится на водоразделе Москвы и Ленинграда, испокон веков она поставляла туда молодежь, а в обмен получала из обеих столиц отправляемых в ссылку за 101-й километр персональных пенсионеров. Один процент от общего числа жителей области -- интеллигенция. Негусто, прямо скажем. И ревизорша нам это только что продемонстрировала. Работать придется без поддержки интеллекта, без всякого расчета на понимание. Причем в крайне стесненных условиях -- площадь области всего 85 тысяч квадратных километров. В последний раз высшее лицо государства посещало область в 1963 году. Забытый Богом край. Депрессивный регион, одна из самых отсталых областей России. Но для Водолеев -- чем хуже, тем лучше. Двадцать две тюрьмы, восемь СИЗО, семь детских приемников, пять приютов, три публичных дома. Поверхность, в основном, равнинная, на западе -- Валдайская возвышенность. Одна одинешенька. Средняя температура января -- минус одиннадцать, июля -- плюс семнадцать, доминирующая культура -- лен. Осадки -- семьсот пятьдесят миллиметров в год. -- Не маловато ли будет? -- Чего? Осадков? -- Нет, публичных домов. -- Сколько есть. -- Сто сорок два памятника Ленину в полный рост, сто сидячих, восемьдесят бюстов, шесть лепнин Крупской, сто сорок семь постаментов Калинину, шестьдесят три Марксу, десять памятников Пушкину, пять -- Салтыкову-Щедрину, Крылова и девушки с веслом -- по одному экземпляру, скульптур северного оленя -- сто тридцать две. Объявили конечную остановку. Пассажиры бросились стягивать узлы и сумки с багажных полок. Возникла опасность получить по голове мешком. Когда народ сидел, казалось, что в вагоне свободно, но, как только все бросились в тамбур, желая выйти первыми, стало ясно, что в вагоне ехало больше номинала. -- Граждане пассажиры, при выходе из вагона требуйте полной остановки подвижного состава! -- посоветовал Орехов, прикрывая шахматную доску от погрома. -- Кажется, приехали. Пакуемся? -- Куда спешить? Давай доиграем, тебе через ход -- мат! -- Не скажи. Полчаса еще продержусь. Что-то я в последнее время проигрывать стал. -- Надо менять дебют -- мне больше тебе нечего посоветовать. -- Ни за что! Я доведу его до ума. -- Странно, что оркестра нет, -- удивился Орехов, оглядывая перрон. -- И виватного канта никто в нашу честь не выводит, -- согласился Артамонов. -- Я считаю, область не готова к нашему приезду. Поток пассажиров затащил назначенцев в подземный переход. С потолка и стен текла вода, под ногами хлюпало. Швеллеры для подъема детских колясок были смонтированы так круто, что молодые мамы по три раза скатывались назад вместе с колясками и поклажей. Орехов залюбовался жанровыми сценами альпинизма. -- Да, есть еще ягоды в ягодицах, -- заключил он свое первое серьезное исследование подведомственной территории. Тут же строился новый железнодорожный вокзал в виде перевернутой с ног на голову буквы "Н". Часы на башне показывали попеременно то 12 градусов мороза, то полночь, как в Петропавловске-Камчатском. В целях визуальной рекогносцировки агенты ползучей информатизации двигались к гостинице пешком. Город был вскрыт. Теплотрассы, как внутренности, лежали выдранными из земли. Похоже, с зимы. В отверстые траншеи медленно сползали малые архитектурные формы. Груды мусора, подготовленные к вывозу, вновь растаскивались. -- Именно поэтому слово "загородная" у нас лексически лучше сочетается со словом "свалка", чем со словом "вилла", -- сообщил Орехов. -- Надо не забыть продать идею Макарону. Для диссертации. -- Паршивый городишко. Грязный. Придется лотерею проводить, -- подытожил Артамонов. -- Какую лотерею? -- Экологическую. -- Правильно! И всю прибыль пустить на очистку города! На этом можно сделать приличное реноме! -- Во-первых, при социализме не бывает ни реноме, ни прибыли. Прибавочную стоимость вводят в расчеты только капиталисты. Во-вторых, ни копейки прибыли нельзя направлять на уборку города. Пусть канализацию чистит тот, кто ее забил, -- продолжил перебитую мысль Артамонов. -- Просто соберем деньги для первоначального рывка. -- Тогда нужно сделать лотерею беспроигрышной, чтобы привлечь побольше участников! -- как мог, помогал вариантами Орехов. -- У тебя не мозги, а трехпроцентный раствор! -- начал распаляться Артамонов. -- Лотерея, наоборот, должна быть безвыигрышной! -- По сложившейся традиции все свои замыслы, не созревшие для воплощения, он пробовал на Орехове. -- Теперь, когда ты получил два взаимоисключающих образования, я вконец перестал тебя понимать, -- сдался Орехов. -- А что тут понимать? Комбинаторика и геометрическая прогрессия -- страшные вещи! Помнишь, в сказке шах погорел, когда ему предложили рассчитаться за услугу зерном. На каждую последующую клетку шахматной доски нужно было положить в два раза больше зерен, чем на предыдущую. Всего в два раза. Но на шестьдесят четвертой клетке должны были стоять уже эшелоны зерна. Невообразимо. В голове у рядового слесаря большие цифры не помещаются. Так и с лотереей. Если в систему ввести два дополнительных параметра, которые завязаны на трех предыдущих, то вероятность угадать или выиграть становится равной единице в минус сотой степени. Другими словами, чтобы угадать задуманное при условии, что в лотерею будет играть все население Земли, необходимо, чтобы оно, это население, равнялось ста миллиардам. -- Ужасный ты человек. Но здесь, когда должны быть задействованы миллиарды человек, с наскоку нельзя. Это дело надо как следует обсудить, устаканить. -- Неплохо сказано, сынок! Поселились в гостинице "Верхняя Волга". -- Хорошо, хоть не Вольта, -- утешился Артамонов. Ландыши-светильники у входа в гостиницу создавали иллюзию уюта. Прилавок администратора был сдан в аренду коммерческому магазину. "Recepcion" было написано на каморке под лестницей, поэтому оформить поселение дежурная предложила прямо в вестибюле. Номер, предложенный назначенцам, выходил окнами на Советскую улицу. "Старый чикен" в подвальчике на противоположной стороне бойко торговал цыплятами-гриль. Правее постукивала шарами бильярдная. А прижавшись вплотную к оконному стеклу и до упора закосив глаза влево, можно было видеть, как на одноименной площади Ленин ловил тачку. Туда же, влево, тянулись и цветочные ряды, которые начинались влажными цинниями и заканчивались у самого цоколя памятника пластмассовыми букетами для покойников. Бросались в уши и въедались в желчный пузырь трамваи. Они заглушали музыку в ресторане на первом этаже. Стоял такой грохот, будто рельсы пролегали по гостиничному коридору, голова безудержно тряслась от их соседства. -- Трамваи придется убрать из города, -- заявил Артамонов, -- я долго не выдержу. -- Станешь депутатом и уберешь, -- спокойно сказал Орехов. В водопроводных кранах присутствовали обе воды. Был исправен телевизор, и даже работал телефон. Календарь на стене имелся. Правда, прошлогодний, но это не меняло дела. Какое тысячелетие на дворе -- не имело существенного значения. Полистав телефонный справочник, Орехов привел оперативные данные по объекту: -- Пять газет и три банка. -- Да, нестыковка вышла. Может не хватить денег, -- призадумался Артамонов. -- В смысле? -- Чтобы разорить пять газет, трех банков может не хватить. -- Придется поработать головой. -- Завтра осмотримся, познакомимся с городом. Потом зарегистрируем фирму и приступим к проведению лотереи. А сегодня давай совершим акт вандализма над советской действительностью! Пойдем в сауну, вылежимся между пивом и воблой, -- сказал Артамонов и постучал по столу рыбьим сухостоем, -- потом красиво и беззаботно поменяемся пиджаками и пойдем в ресторан, учиним ужин с отрывом от производства, дадим на чай вышибале, красиво выпьем "Хванчкары", бесперспективно поболтаем с первыми попавшимися девушками, дадим на чай официантке, потом на такси вернемся домой, заплатив сполна водителю, ляжем вот в эти стоячие простыни и выспимся. А наутро разведем тут полнейший бардак и никогда больше не будем пытаться его устранить. -- Я -- за! -- Значит, кворум. Пока глумились над действительностью, в городе вершилось событие, о котором предупреждал куратор: в типографии за углом готовились к печати пять газет с одинаковым сообщением на первой полосе. Оно гласило, что в связи с многочисленными обращениями граждан Калинин переименовывается в Тверь. Акт вандализма был совершен полномасштабно. На следующий день Орехов с Артамоновым встали к двенадцати. -- Процесс вживания в чужеродную среду достаточно непрост, -- произнес неоперабельный Орехов, пытаясь выправить голову рублеными мыслями. -- И тем не менее он пошел. -- Да уж. -- Напитки, как и лыжную мазь, надо уметь правильно подобрать, -- заметил Артамонов, удачно отказавшийся вчера от подмосковного "Наполеона" на посошок. Обменявшись любезностями, друзья принялись за составление Устава фирмы. Понятно, каким он должен был получиться, если пива смогли раздобыть только к вечеру. -- Ах, так, -- угрожающе кусал авторучку Артамонов, -- если здесь за флаконом пива надо ехать к старухам на вокзал, тогда и мы введем в Устав использование пустырей для организации спортивных площадок! -- Орехов знал сто способов взять любое количество спиртного без очередей, которые своим вето развел действующий Президент. Перед Ореховым всегда немедленно расступалась толпа, и очередной способ находился сам собой, как только подходили к винному отделу -- то трояк терялся под ногами у самого прилавка и его нужно было срочно найти, то надо было проверить санитарную книжку продавщицы. А порой и перегибали -- САМ, говорили, послал. А когда хотелось пива не бутылочного, а от источника, от соска, брали выварку и, не разрывая толпы, передавали емкость над головами. Если посуда пролезала в окно павильона, день считался прожитым не зря. -- Спортивные площадки для отвода глаз, что ли? -- не понял Орехов. -- Для отвода земли, пятачок. Итак, пишем: скупка земли фиакрами. -- Может быть, акрами, а не фиакрами? -- Акрами у нас землю пока не продают. Земля все еще принадлежит государству. А вот фиакрами -- сколько угодно. Таким образом государство как бы выказывает нам свое фи по поводу частной собственности на землю. -- Что верно, то верно. Тогда давай введем в Устав один пунктик и для меня, -- попросил Орехов. -- Я намерен стать публичным политиком. -- Давай. Какой? -- Платное произнесение речей в местах общественного пользования и массового скопления людей. -- Как скажешь, записываем... массового оскопления людей... -- Скопления, а не оскопления. -- Извини, не подумал. Действительно, что это я? Идет массовое оскопление, а тут -- ты со своей платной речью в публичном месте. У комиссии при регистрации могут возникнуть вопросы... -- Вопросы возникнут и сникнут, а Устав останется. Мы его пишем не под дядю. Нам по нему работать, мы должны чувствовать себя в нем как рыбы в воде. Не мне тебе объяснять. Надо предусмотреть все. -- Логично, пятачок. Идем дальше, следующий раздел -- культмассовое пространство. Чего бы такого туда забить? -- Можно ввести выставочную деятельность -- продажу с молотка работ местных художников. -- Почему с молотка? -- Современных авторов начнут покупать, когда они помрут. Был у меня случай. Приходит к нам в редакцию поэт и спрашивает, не напечатаем ли мы его. "Отчего не напечатать? -- говорим мы. -- Если стихи хорошие -- напечатаем". -- "Видите ли, -- говорит он, -- тут есть одна тонкость". -- "Какая?" -- спрашиваем. "Дело в том, что я еще не умер". -- Ну и что, напечатали? -- Конечно, нет. -- Почему? -- Сам посуди. Стихотворение называлось "И был даден нам месяц январь". Хотя внешность у поэта была совершенно непреднамеренной. Мы выдали ему рецензию с колес. "Вы думаете, -- сказали мы поэту, -- что с помощью таких загогулин вы поднимаетесь до уровня поэтической метафоры?! Ни хера!" -- А кто это -- вы? Кто вместе с тобой корчил из себя рецензента? -- Начальник ПТО. -- Ясно, -- сказал Артамонов. -- В суете мы забыли вставить основное -- проведение экологической лотереи. -- Экология -- отличная вывеска. -- И еще -- взятие кредита, -- напомнил Артамонов. -- Этот пункт необходимо ввести в основные виды деятельности. -- Взятие кредита -- это право любого юридического лица, а не уставная прерогатива, -- внес правку Орехов. -- Ничего ты не понял, пятачок. Взятие кредита -- не как реализация права любого субъекта хозяйственной деятельности, а как аспект деятельности. Кто-то выращивает молоко, шьет сапоги, а кто-то берет кредит. Работа такая -- брать кредит, понимаешь? Тот, кто сидит на паперти, не рассчитывает посидеть годик, напросить на жизнь -- и бросить дело. Он сидит постоянно, и никому в голову не приходит, что это неправильно. Ему дают деньги потому, что его идея -- сидеть и брать -- общепризнанна. Поэтому взятие нами этого кредита надо сделать общепризнанным. -- Хорошо бы не забыть основополагающий пункт -- издание газеты. -- Это само собой. Ну вот, теперь, кажется, все. Разве что садово-огороднической деятельности добавить на сладкое. -- А почему не добавить? Пока все еще в наших руках. Плодово-ягодной, говоришь? Записываем. Устав сочиняли неделю. Дошли до раздела "Ликвидация предприятия". В разгар прений по животрепещущему приехал Артур с якутской девушкой Галиной. -- О! Какие люди! И без охраны! -- поприветствовали гостей первопроходимцы. -- Привет, подельники! -- был взаимно вежлив Варшавский. -- Нам достался угловой номер на третьем этаже, -- сообщил он. -- Пойдем совершим купчую, пока воду не отключили. -- Гал, тебе Артур, никак, золотые горы наобещал? -- поинтересовался Орехов. -- А? Признавайся! -- А что? -- не сдавалась якутянка. -- Его фильтровать надо. Кинуть Азов и примчаться сюда быстрее Деборы и Ульки -- для этого надо было иметь серьезный стимул. Не так ли, Артур? -- А что, разве здесь нет перспектив? -- выкрутился Варшавский. -- По крайней мере, "комок" при входе я видел. Не знаю, как по вашей, а по моей линии перспективы здесь точно налицо. -- Честно говоря, мы ничего подобного не обнаружили, -- по поводу то ли перспектив, то ли "комка" высказался Артамонов. -- Лично мне город нравится, -- продолжил Варшавский. Он всегда говорил с такой интонацией, будто выпутывался из положения. -- А мне пока не очень, -- не стала врать Галка. Галка сопровождала Варшавского со школьной скамьи. Артур женился, разводился, а она за счет малых народов Севера осваивала Европу -- сопровождала экскурсии по линии "Спутника". Она профессионально вязала чулки, играла на хамузе, вырезала фигурки из моржового клыка и выжигала по оленьим шкурам. Национального шарма в ней было с избытком -- черные с блеском волосы, восточный разрез глаз, высокий голос и тяжелая, как у божка, фигура. Крупные звонкие зубы были настолько выразительны, что казалось, будто контуры своих нецке она выводит зубами, а не резцом. Однажды она вырезала человечка -- руки по швам, без лица и без головы -- и послала на выставку под чужим именем. Фигурка заняла первое место, но приз Галка не получила -- не смогла доказать, что изделие сотворила она. Одевалась якутянка дорого, с наворотами -- под синюю юбку надевала синие туфли, а клетку на одной половине костюма дополняла полоской на другой, в узоре ткани предпочитала поперечную исчерченность, чтобы у любопытного рябило в глазах и не возникало желания отыскивать недостатки внешности. А случись выпить, накатывала она тоже по национальному признаку. Во время одной из вылазок на природу, гуляя по мелководью, Галка неуловимым движением схватила костлявого ротана, запрокинула голову, молниеносно отправила рыбку с потрохами в свой зев и вмиг зажевала. Европа осталась с носом. -- Ну, ладно, мы примем ванночку с дороги и сразу к вам, -- сказал Артур. -- Может, сначала добьем Устав? -- предложил Орехов. -- А уж потом льготы. Мы тут работаем в попе лица, а он, понимаешь ли, -- теплым душем! И на этом вы хотите построить партнерство во имя мира?! Моему возмущению нет предела! -- А что его сочинять, этот ваш Устав?! Запишите для меня простенько, но каллиграфическим почерком: съемка фильмов, подготовка телепередач, создание студии. -- Не много ли будет? -- повел игру на понижение Артамонов. -- В самый раз. Мы договорились с Галкой, она поможет. -- Знаем мы эти твои масонские штучки -- вбросишь для потехи пару уток, а мы -- занимайся. -- При составлении Устава главное -- не ожесточаться, -- проявил предельную полезность Орехов. -- Хорошо, -- согласился Артур, -- я выберу, где ужаться. Я снимаю свои требования к почерку. А остальное -- будьте добры... -- Как скажешь... -- Сейчас ехали в электричке и подслушивали разговоры, -- признался Артур. -- Люди везут в Москву парнуху -- свежее парное мясо, а на вырученные деньги затариваются ливерной колбасой. Парадокс. Я так и не уловил смысла обмена. -- А вот когда начнешь на принтере визитки печатать -- уловишь, -- спрогнозировал Артамонов. -- Всюду по дороге предлагают колбаски из вареной картошки, а я бы съел сейчас клубень из хорошего мяса или курочку хлеба, -- не циклясь на подколе, допел о своем внутреннем Варшавский. -- Хочу пищевых добавок! -- Здесь тебе не группа продленного дня, -- объяснил Орехов. -- Хотя, впрочем, я и сам не прочь поцедить какого-нибудь планктону, а то нам вчера под видом деликатеса сбыли замшелые ноздри лося и вынудили залить все это клубничным ликером. Прикинь, после водки -- клубничный ликер! -- А не завалялось ли у вас чего-нибудь попить для дамы? -- спросил Варшавский. -- С утра оставался баллон джин-тоника, но Орехов не выдержал и всосал его с молоком матери! -- сдал друга Артамонов. -- Тогда мы пошли, -- засобирались якуты. -- Погодите, нам осталось немного -- дать название фирме, -- тормознул гостей Орехов. -- Мое мнение вы знаете, -- сообщил Артур, -- лишь бы не "Пейс оф бэйс" и не "Первый часовой завод". -- Правильно, здесь нужно без закидонов, чтобы название отображало идею, -- придал нужное направление дебатам Артамонов. -- Как, например, "Serla" -- финская фирма по производству туалетной бумаги, -- первое, что пришло в голову Орехову. -- Где-то так, -- подтвердил Артамонов. -- Имя -- это очень серьезная штука. Попробуйте зарегистрировать фирму без названия -- у вас ничего не получится. По Конституции, право на название является неотъемлемым правом субъекта. Название -- это средство индивидуализации структуры в общественной жизни и гражданском обороте, -- читал Артамонов по словарю. -- Вот как? -- притих Варшавский. -- Я вижу, вы тут без дела не сидите. -- Со мной казус приключился, когда я сдавал английский, -- продолжил мысль Артамонов. -- Я не смог перевести старошотландскую идиому "rent all". Как выяснилось, это очень красивое выражение. Оно обозначает отдушину, просвет в облаках. Причем необратимый просвет, просвет навечно -- так что небо уже больше никогда не заволочет тучами. -- Или не заволокет? -- спросил Орехов. -- А как правильно? -- Не помню. А буквальный перевод идиомы звучит еще прекраснее: "все схвачено". -- Так прямо по-английски и назовем? -- уточнил Варшавский. -- Можно и по-русски -- Ренталл. С двумя "л" на конце. И пусть мучаются. Название прошло. Оно несло в себе тайный смысл. -- Решение принимается методом аккламации, -- объявил Орехов, -- без голосования и подсчета голосов, на основании аплодисментов. Бурные, продолжительные, несмолкаемые, переходят в овацию. Все встают. -- Теперь и я желаю получить ударный паек нитрофоски! -- потянулся Артамонов. -- Ну что, улусные люди, -- обратился он взбодренно к Галке с Артуром, -- хватит устраивать тундровые советы! Топайте купаться и -- резко ужинать! Из "Старого чикена", куда отправилась перекусить бригада рабочей гарантии, потягивало холдингом на паях. В подземном кафе, под которое было переоборудовано пыточное в прошлом место, витали запахи всех кухонь. Кафе располагало несколькими залами. Все они были оборудованы одинаковыми металлическими столами, похожими на разделочные. Основным считался гриль-бар с невообразимой толчеей. В левом крыле подземелья имелись залы моченостей и копченостей, отдел "соки-воды" и несколько стоек с шаурмой, лавашами и другими колониальными товарами. Спиртопитейное помещение в холдинге отсутствовало, потому что президент наложил полные штаны вето на излишнее производство алкоголя. В Крыму вырубили виноградник с лозой "Черный доктор". Хранитель виноградника -- потомок бывшего владельца -- повесился. На восстановление винограда с прежними винными качествами требуется триста лет. Поэтому все триста лет вино с этим именем обязательно будет поддельным, объяснил друзьям Орехов и, как фокусник, достал откуда-то бутылку с соответствующей этикеткой. Официальное отсутствие в кафе алкогольных напитков было не единственным минусом -- за прослушивание музыки на входе взималось 10 рублей. -- У нас двое глухих, -- показал Орехов на Варшавского с Галкой. -- За них платить? -- Спрошу у администратора, -- буркнул бармен и нырнул в подсобку. Вскоре Артур с Галкой накачались персональной клюквенной из-за пазухи и подозвали бармена. -- А сколько стоит вырубить всех этих ваших Маликовых-Шариковых?! -- полез в карман за мелочью Артур. -- Спрошу у... -- вновь изготовился бармен и тут же осекся. -- Вы же глухие! -- От вашей музыки и прозреть можно! -- Было бы так, -- размечтался Орехов, -- пусть бы после плохой песни у певца выпадала грыжа. Поешь и боишься -- выпадет или не выпадет. Небось, из кожи бы лезли вон, старались, и пошел бы потихоньку на сцену профессионализм, пополз бы... -- Неплохая рацуха, -- сказал Артамонов и подозвал бармена. Обнажив из-под кепки бритую голову, он объяснил ему прописные истины: -- Дело в том, что мы поселились неподалеку и станем постоянными клиентами. Пока мы не заводим разговоров о скидках или абонентском обслуживании, к этому вернемся позже. Мы пришли сюда перебазарить о судьбах страны, а решать ее участь под такие вопли... так и накликать можно... -- Сейчас все устроим, -- залебезил бармен. -- Так бы сразу и сказали. Порционные блюда, которыми потчевали в подвале, давали о себе знать настолько долго, что кооперативные туалеты в округе подняли входную плату. Наутро по хорошей погоде зарегистрировали "Ренталл". Комиссия задала несколько вопросов по Уставу. -- Вы что, действительно собираетесь использовать пустыри? -- спросил председатель. -- Действительно, -- ответил Артамонов, -- и не только пустыри. -- И не только использовать, -- добавил Орехов. -- И не только действительно, -- оставалось вставить Артуру. -- И вот тут у вас ошибка! Написано: "проведение лотереи". Нужно штришок над буковкой "и" поставить, чтобы "й" получилось -- "лотерей". -- Не нужно. Здесь все правильно. Мы проведем лотерею только один раз, -- пояснил Артамонов. -- Как это так? -- Туалетная бумага "Serla" разовой бывает? -- Бывает, -- ответил кто-то из комиссии. -- Почему же в таком случае не может быть разовой лотерея? Комиссия не нашлась, что ответить. Неясности иссякли. Регистрация малого коммерческого предприятия "Ренталл" прошла на редкость буднично, хотя новость тянула на то, чтобы быть переданной информационными агентствами. А когда покинули администрацию, Артамонов подвел итог: -- Ну вот, метрики выправили. Свидетельство о регистрации номер 29. А Устав мы будем исполнять настолько примерно, что всем станет дурно! Глава 4. СТЕРХИ КАК СИМВОЛ ЛОТЕРЕИ Приступать к информационной диверсии, не имея начального капитала, было так же нелепо -- как выходить на минное поле без сменной обуви. Издание газеты, не говоря о телеканале, требовало несусветных денег. -- Надо позвонить вашему куратору, -- сказал Артур. -- Вы говорили, он оставил телефон -- и сообщить: так, мол, и так, монеты под ваши перспективные задумки требуются уже на данном этапе! -- предложил он грамотный с его точки зрения ход. -- Не части, -- осадил его Артамонов. -- Нам же четко объяснили: обращаться в крайних случаях, -- напомнил он о служебном положении. -- А еще лучше -- вообще не обращаться. -- Если не могут безвозмездно, пусть дадут в долг. Мы провернем крупную торговую сделку и рассчитаемся из прибыли, -- не унимался сам-Артур. -- Какая, к черту, сделка?! Применительно к нашим масштабам твой фарцовый опыт слишком мелок! -- опустил Варшавского Орехов. -- Мне больше нравится идея учинить лотерею. -- Насколько я знаю, лотереи запрещены, -- усомнился Варшавский. -- На них, как и на водку -- монополия государства. Они приравниваются к азартным играм. Разрешения никто не даст, -- безапелляционно заявил он в довершение. -- Законодательство не дает точного определения азартным играм, -- акупунктурно заметил Артамонов. -- А значит, имеется лазейка. Здесь можно поискать варианты. -- Как это -- поискать варианты? -- не понял Варшавский. -- Самим сунуть голову под усечение?! -- Лотерею не обязательно называть прямо в лоб -- лотереей. Пусть это будет негарантированная поставка дефицитных товаров. Люди выдадут нам задатки в виде оплаты за билет, а мы попытаемся поставить им товар. Счастливчики получат его, а проигравшие откажутся от задатка, и он останется у нас. Масса вариантов. -- Какие, к черту, варианты?! Страна зажата до писка! С лотереей в такую задницу влезть можно! Вы что! Масса вариантов!.. -- иронично произнес Варшавский. -- Попробуй, найди. -- Ты же находишь. Занимаешься перепродажами, в то время как спекуляция все еще не приветствуется государством, -- саданул ему по больному Артамонов. -- Я занимаюсь камерно, а вы хотите площадно. Это разные вещи. Я не понимаю, какие ходы можно найти в таком случае? -- Очень просто: берешь Сборник кодексов, -- протянул Орехов свою настольную книгу, -- и вперед! -- Нас передавят, как мух! -- заволновался Варшавский, будто увидел себя на паперти, и отвел в сторону протянутую Ореховым книгу. -- Ты излишне переживаешь, Артур, -- успокоил его Артамонов. -- У нас в Уставе записано проведение лотереи? Записано. Устав утвержден властями? Утвержден. Что еще надо? Главное -- ввязаться, а когда поступь истории будет не остановить, испросим санкцию у колбасу предержащих. -- Нас пересажают в клетки, как шиншилл! -- завопил Варшавский, апеллируя к Артамонову как к директору "Ренталла". -- Вы спорите, не зная сути, -- разнял возбужденных друзей Орехов. -- Надо нанять юристов, и пусть они разберутся -- есть для лотереи лазейка в Кодексе или нет. -- Им же платить надо, -- не переставал саднить Артур. -- Кому? Шиншиллам? -- Юристам. А денег у вас не очень. -- Зачем платить? -- сказал Орехов. -- Надо увлечь идеей, чтобы людям работалось из интереса. А за деньги и дурак выложится! -- Наперсточники работают без юристов. Делятся с ментами, которые пасут окрестную территорию, и работают. -- Может, и нам с кем-нибудь поделиться? -- похрустел суставами пальцев Орехов. -- Только вот с кем? -- С теми, кто пасет экологию, -- подсказал Артамонов. -- Опасно это. На вашем месте я бы даванул на куратора и вышиб помощь. Не воспользоваться моментом -- верх бестолковости! -- продолжал мучить мирное население сам-Артур. -- Вот сядет тебе на шею гриф секретности, долбанет пару раз по балде, будешь знать, как пользоваться моментом! -- привычно закинув руку за голову, похлопал себя по бритому затылку Артамонов. -- Наша ситуевина на сегодняшний день далеко не крайняя. -- А что, крайней она станет, когда за лотерею нас упекать примутся? -- Может быть. -- Ну и рамочки вам поставили! -- ершился Артур. -- Никто нам ничего не ставил, -- выправил текст Орехов. -- Совхоз -- дело добровольное. -- Без троянского коня операцию не провести, -- подвел итог келейным раздумьям Артамонов. -- Для поддержки диверсии в гущу экологической жизни необходимо внедрить человека, -- заговорил он штабным языком. -- Лазутчик войдет в доверие к руководству, проникнется духом ведомства и грамотно подтянет его на спонсорство. Нужно готовить коня. -- Ты предлагаешь втолкнуть скотину на полную ставку? -- заволновался Артур. -- Достаточно двумя-тремя копытами. -- Кто пойдет? -- живо поинтересовался Варшавский. -- Надо подумать, -- огляделся вокруг Артамонов: -- Больше других на лошака похож Орехов, прямо -- вылитый. И умеет прядать ушами. Предложение забросить в тыл Орехова мгновенно воодушевило Варшавского, он до ужаса любил находиться в большинстве. Здесь ему не было равных. Артур поставил Орехова перед собой и стал рассматривать его на свет. -- Похож -- не похож, судить не берусь, но как ржет с бодуна, словно меринос, слышал не раз, -- выявил он сущностное в Орехове до конца. -- А меня вы спросили?! -- втащил очки на лоб Орехов. -- Твое мнение -- Капри в море, -- сообщил Артамонов. -- Два голоса против одного, -- свел мнения воедино Варшавский. -- Тройки хороши тем, что решение неминуемо. Лотерейного коня, в отличие от эпического, втащили в комитет средь бела дня. Председатель Фоминат обрадовался новому эксперту несказанно. Орехов подрядился консультантом по катадромной миграции рыб и болезням слоевища у мхов. В ведомство он вжился быстро. Фоминат предпочитал преферанс. Колоды карт доставлялись ему по специальному каналу -- порнография еще не вышла из подполья. До Орехова, за неимением третьего партнера, Фоминат с "болваном" играл против завхоза, в техническом сговоре с которым сконструировал дверь в свой кабинет таким образом, что она открывалась лишь изнутри. Пули расписывались на рабочем месте. Орехов, повествуя о жизни мхов, легко оттеснил завхоза, вистовавшего стоя. О том, что вистовать можно и по-другому, завхозу до конца жизни так никто и не рассказал. Если на работе бывало людно, Орехов затаскивал Фомината к нему домой и не выпускал сутками. Девушки из бухгалтерии по очереди таскали еду и напитки. Иногда они задерживались после ужина. Орехов вел себя корректно -- от марьяжей всегда сносил в прикуп по даме, а разыгрывая третью, ходил неизменно с нее. Вскоре в расписании комитета появилась новая штатная единица -- наперсник председателя. Это радовало. Но то, что за пулями приходилось познавать историю болезни Фомината, затмевало любую финансовую приятность. А история была такова. В старину Фоминат вершил дела диаметрально противоположные -- тянул на себе ирригацию. Когда из Москвы по вертикали сошли бумаги насчет натурного ведомства -- комитета по охране окружающей среды -- власти велели Фоминату осваивать идею. Потому что основные вывихи природа региона получила от его же, Фоминатова, осушения. Управляя полчищами мелиораторов, Фоминат перекрыл малые реки, выкопал из недр ископаемые, сгреб торф, высосал и спустил налево весь сапропель. И уже факультативно, не считая это должностной обязанностью, разнес в пух и прах непромысловую дичь и вытер сетями всю чешую. Теперь, после экоцида, лишь по сусекам да в местах недоступных, где губить было не с руки, только очень пытливому натуралисту удается наскрести толику красот и горстку былого величия Тверского края. Назначая Фомината на должность, губернатор Платьев прямо так и сказал: "Кому, как не тебе, товарищ Фоминат, идти в это пекло! Ты запорол природу, тебе ее и отпаривать. Партия зовет устранить, в натуре, допущенные ранее недостатки. Так что давай, дерзай!" Что устранять, Фоминат знал назубок. Знал он и то, что ничего уже не устранить, -- поздно. Мыслил он остронаправленно: раз удалось вынуть из казны за растление природы, то наверняка перепадет и от симулятивных попыток ее сохранить. Профильная схожесть мелиорации и экологии позволила Фоминату перевести свой гарем на новое место работы почти без потерь. Сметы на его содержание походили на полотнища по строительству БАМа. Размеры месячных бонусов лаборанткам увязывались с толщиной труб на химкомбинате, а квартальные поощрения выводились из поголовья гадящих в Волгу хряков совхоза "Заволжский". Орехов чувствовал, что деньги близко и что их много. -- При работе со спонсором главное -- угадать сумму, -- накачивал его Артамонов накануне главного удара. -- Правильная жизнь -- не что иное, как соблюдение пропорций. Как-то раз, открывая конференцию на тему "Мытье ковров в водоохранных зонах", Фоминат возбужденно заговорил про овощные десанты и расчувствовался до того, что задрожало веко. "Пора, -- подумал Орехов. -- Теперь даст точно. Уж больно горяч сегодня!" По завершении диспута Орехов подловил Фомината с двумя водомерками в обнимку и произвел спешную выкладку сути. Интуиция не подвела Орехова -- Фоминат подмахнул лотерейные бумаги не глядя. -- Выделил! -- доложил Орехов подельникам. -- Йес! Фоминат натрия выделил целое облако денег! Суммы хватило на телесного цвета "Волгу" и гору бытовой техники. Часть затрат ложилась на спонсора на невозвратной основе. В дележе будущей прибыли стороны сошлись на пополаме. Фиксированная сумма направлялась -- как ловко придумал Артур -- на спасение стерхов в Якутии. Печатание билетов увеличивало затратную часть лотереи. Требовался безбилетный вариант. Родилась универсальная таблица, которая, будучи вырезанной из газеты, становилась билетом. Участие в лотерее оплачивалось почтовым переводом в адрес организаторов с ограниченной ответственностью. Условия розыгрыша были гибче, чем российская политика в отношении Курил. К лотерее допускались и юридические лица -- это было изюминкой. Только чудо могло уберечь руководителей от растраты. Им предоставлялась полная свобода: зачеркивай цифру и получай выигрыш -- автомобиль, радиотелефон -- чего пожелает душа! Самый мощный гипноз исходил от мысли, что, уплатив троекратно, можно выиграть три посудомоечные машины. Одну оставить себе, вторую подарить хорошей знакомой, а третью продать теще. В довершение игроки жестко предупреждались, что получить выигрыш деньгами нельзя. Выпал автомобиль -- и уж, будь добр, забери его как есть! Стоимость участия была отградуирована в зависимости от того, на какой дороговизны приз посягает игрок. В этом сквозило уважение к слоям населения. -- Можно начинать, -- дал отмашку Артамонов. Редактора "Губернской правды" Шимингуэя уболтали на удивление быстро. Он был изначально готов не только опубликовать таблицу, но и повторить ее в пяти ближайших номерах. -- Заведомо ложная реклама -- по двойному тарифу, -- пояснил он с придыханием и выписал нереальный счет. -- Хоть по тройному, если с отсрочкой платежа, -- высказал первую дельную мысль Варшавский. По утрам город имел низкий гемоглобин, но в этот день были потрясены даже спальные районы. Жители, преследующие по субботам личные цели, отправились по первой пороше кто до киоска, кто к почтовому ящику. И что же они нашли? Под рубрикой "Это вы можете" зияла выстраданная лотерейная таблица -- ни дать ни взять перечень льгот. В примечании сообщалось о стерхах. -- Насчет стерхов -- славненько! -- ликовал Орехов. -- Если написать, что деньги пойдут на очистку города, не поверят. Потому что город не очистить ни за какие деньги. А со стерхами -- нормально. Поучаствовать в непонятном хочется каждому. Договоренность с прессой придала лотерее официальный прикид. Ошарашенные горожане, ознакомившись с таблицей, не знали, как себя вести. Морально они всегда были рады отдать деньги первому встречному, но так красиво и настолько ясно жизнь перед ними еще не распахивалась. Прежние лотереи погружали в трясину безыдейности. Призы в них разыгрывались курам на смех: фотоаппарат "Зоркий", мануальная мясорубка, один рубль. Было не обидно, если не выиграешь. И розыгрыши проводились так нескоро, что билет успевал потеряться, пока газета с таблицей попадалась на глаза. Получения выигрыша ждали месяцами. Но самым страшным было то, что уже при покупке билета по толщине стопки угадывалась безнадежность дела. Если в городе скупить все билеты -- а произвести это так и подмывало -- то по стране все равно останутся лежать горы невыкупленных. Эта мысль делала одиноким и беспомощным даже самого дерзкого. А тут -- розыгрыш через месяц и ощущение, что участников немного, а призов хоть отбавляй. И какие призы! Глаза разбегаются! -- После такого зазывного текста меня самого тянет на почтамт, -- признался Орехов, поглаживая газетную полосу. Область лежала у ног. Из районов звонили фермеры, доярки и добивались аудиенции. Даже звонарь Ниловой пустыни прорвался по ручному набору через заслон местных АТС. В отделениях связи выстроились очереди. Люди спрашивали у контролеров, как правильно заполнить бланк. Те кричали в крик, чтобы от них отстали, потому что сами жаждали посидеть наедине с газетой и со смаком заполнить заветные пустоты в таблице, которые через месяц превратятся в соковыжималку или кофемолку. Расчетный счет "Ренталла" находился в банке "СКиТ", название которого, по слухам, расшифровывалось как "Сам Капитон и товарищи". Это был первый коммерческий банк в городе. Телефоны в учреждении трещали и плавились. Участники лотереи требовали от банковских работников всяческих справок: где будет розыгрыш, кто в тиражной комиссии, можно ли сдать деньги непосредственно в банк. Служащие банка ничего ответить не могли. Истерика длилась, пока управляющий Капитон Мошнак не отыскал возмутителей спокойствия. Мошнак носил фамилию имени улицы. Была такая в городе улица -- имени купца Мошнаковского. Банкир уверял, что его фамилия идет от древнего купеческого рода, который занимался поставками вин ко двору Его Императорского Величества еще в Византии. Постепенно род хирел, буквы отпадали одна за другой, и фамилия от поколения к поколению становилась короче. С этой политинформации началась беседа банкира с организаторами лотереи. Потом Мошнак в пылу перестроечно-банковской эрекции битый час демонстрировал гостям стеллажи с коллекционными бутылками, которые удалось собрать, несмотря на отсутствие в продаже нормального вина. Экспонаты и картины с их изображениями покрывали все видимое пространство кабинета. Чувствовалось, что Мошнаку есть куда тратить резервный фонд банка. "Жаль, что он не собирает чайники, -- подумал Орехов, -- а то бы мы подарили ему гостиничный титан!" -- Вы бы хоть предупредили, а то мы чуть в лужу не сели, -- посетовал на вынужденных знакомых лысоватый, с жиденькими колосьями под носом Мошнак. -- С одной стороны, это хорошо -- оборотные средства и реклама, а с другой, извините за выражение, -- на фиг это сперлось! Три дня банк чувствовал себя идиотом. -- Приносим извинения. Просто населению лень вчитываться в таблицу. Там все расписано как по нотам, -- сказал Артамонов. -- Банк здесь не при чем. -- Ну, все-таки, -- застеснялся банкир. Он налил себе воды из цветочной вазы и пообещал бланковый кредит, если понадобится. -- Мы стараемся не занимать... много, но в жизни все может случиться, -- сказал Мошнаку Артамонов. -- Так что ловим на слове. -- Кредиты -- это хорошо, -- согласился Орехов, когда вышли от банкира, -- но я чувствую, что Мошнак скрывает от нас какую-то банковскую тайну. -- Да брось ты! -- Я сомневаюсь насчет купеческого происхождения фамилии. -- При чем здесь фамилия?! -- увел разговор в сторону Варшавский. Заведение Мошнака, издававшее доселе невнятный финансовый лепет, поднялось до высот "Креди Лионэ". Народный доход от лотереи составил пять годовых оборотов "СКиТа". Притаившись на задворках сити -- улица Озерная, д. 1, -- банк взмок от пошедших косяком денег. Хранилища распирало так, что временами срабатывала сигнализация. Область была поставлена на попа. Население трепетало так, словно его собирался посетить живьем, без всякой "фанеры", сам Хампердинк. Многие игроки вызывались добровольцами на охрану призов. Был звонок из органов по поводу радиотелефона -- как выигравший сможет им воспользоваться? Ведь на это нужно специальное разрешение, а его дают не всем. -- Не волнуйтесь, -- сказал в трубку Артамонов, -- никто ничего не выиграет. У нас безвыигрышная лотерея. -- А-а! Ну, тогда все нормально, -- успокоились на том конце провода. Губернатор Платьев вызвал на ковер Мошнака, Шимингуэя и Фомината, который ни сном ни духом не ведал ни про каких стерхов. Разборки Платьев чинил сам, без подручных. Разложив перед собой газету и нависнув над ней, как над картой, Платьев ждал, кто дрогнет первым. Он затянул галстук так, словно держался на поддуве. Его пастозное лицо, выскобленное изнутри, наливалось венозной кровью. -- Ну?! -- вопросил он. -- Лично выеду на делянку! -- затрепетал Шимингуэй. Чтобы замолить партийный грех, он поклялся выступить с передовицей о заготовке веников для скота в силу преодоления сеновой бескормицы. -- Товарищ Фоминат, -- перевел губернатор все свое существо на экологию, -- вы считаете, что лотерея на самом деле может дать комитету миллион? Вам больше заниматься нечем? И зачем вам миллион? Я вам что, не плачу?! Я отпустил в ваше распоряжение десять процентов экологических сборов! Неужели мало? -- Мечась туда-сюда над ламинированной поверхностью стола, Платьев проворно управлялся с прорвавшимся за флажки событием. Кто зачинщик? откуда средства на призы? снимались ли с расчетного счета лотерейные деньги? кто дал добро на публикацию в газете? -- и так по косточке, по косточке -- до самого ядра. От страха и непонимания Фоминат встал и сказал: -- Ну, это... да. А вдруг прибыль образуется? И она будет направлена на охрану. Ведь мы от этого только выиграем. -- Кто это вы? Они тебе уже величину доли назвали? Ты считаешь, что мухлеж даст прибыль? Это обыкновенная афера! -- Ребята за природу горой, -- послышалось демественное пение Фомината. Совершенно неожиданно он принял сторону ренталловцев. Он полагал, что лотерея заинтересует власти, и пытался доказать, что является ее стержнем. Признаться, что инициатива прошла мимо него, могло означать, что его ведомство, а значит, и он сам, допустили политический пук. -- Они собираются экологическую газету выпускать, -- сообщил Фоминат вдобавок к сказанному. -- Газету?! -- чуть не поперхнулся Платьев и медленно развернулся лицом к Шимингуэю. -- Вам, значит, газет не хватает?! Фоминат с редактором потупили взоры. За такой промах могли снять с работы. -- И немедленно блокируйте счет! -- повелел Платьев Мошнаку. -- Не дай Бог, пропадет хоть копейка! Чтобы не вводить народ в заблуждение и пока информация не ускользнула в столицу, Платьев велел разработать задним числом "Положение о лотерее", подмахнуть его финуправлением, Центробанком и Фоминатом. И только после этого проводить розыгрыш. -- Я же говорил, зарубят! -- заныл Варшавский. -- Какие, к черту, ходы! Тут мышь не проскользнет! -- Пока еще никто ничего не зарубил, -- монотонно пропел Артамонов. -- Надо нанять юристов, -- взялся за свое Орехов. -- Пусть составят "Положение о лотерее". Объявление о приеме вывесили на трамвайной остановке. Желающих откликнулось двое: молодой Отрыгин и Николай Иванович Нидворай -- мужчина в своей поре, с редкой шерстью по всему телу, включая голову. С ними провели собеседование о внеурочной работе. Юристов несколько смущало то, что найм проходил в гаденьком номере, на одной кровати которого шла беседа, а на другой мирно храпела Галка. -- Соблюдение законности -- моя область и моя слабость, -- коротко рассказал о себе Отрыгин. Николай Иванович Нидворай в свое оправдание не сказал ничего и сразу перешел к насущному: -- Какое будет положено жалованье? Ответ конкурсантам обещали дать после закрытых консультаций. -- Отрыгин, на первый взгляд, умный и, по-видимому, знает какие-то законы, -- сделал предварительное заключение Артамонов. -- Умный-то он умный, а спроси среди ночи таблицы Брадиса наизусть, сядет в лужу, -- сказал Орехов. -- Кстати, Брадис жил в Твери, -- припомнил Артамонов. -- Видок у него больно женоненавистнический, -- выкатил Орехов. -- У Брадиса? -- Да нет, у Отрыгина. Никакой жизни за царя с ним не просматривается. Есть ли у вас планы на будущее? Рассчитываете ли вы наращивать бизнес? -- передразнил Отрыгина Орехов. -- Умник нашелся! Все ему расскажи да покажи. Я с ним в одном правовом поле срать не сяду! -- А Нидворай похож на варанчика, -- заметил Артамонов. -- Знаете, есть такой принцип -- принцип варанчика. Реликт хватает кролика за ногу и говорит ему глазами: "Извини, природа берет верх -- я понимаю, что вам неудобно терять ногу, не котомка все же, но поймите и меня -- я ногами питаюсь, поэтому при всем уважении -- а сам зубами перехватывает ногу выше и выше -- вынужден отожрать конечность полностью, раз уж заглотил по колено". Нам такой юрист не годится. К тому же у него ботинки нечищеные. -- Зато просит меньше, -- резонно заметил Варшавский. -- Пока меньше, а потом на голову сядет, -- сказал Артамонов. -- При этом он скрытый алкоголик. От систематического толкования у него изо рта печенкой пахнет. -- Я думаю, небольшие траты на него перебьют запах, -- окончательно высказался Варшавский. -- Проснемся -- решим, -- распустил думу Орехов. Под напором Варшавского приняли Нидворая, у которого было два состояния -- он или заболевал, или выздоравливал. Юрист запросил аванс, сославшись на проблемы с женой, из-за которой ему негде жить. Ну и, чтобы не позорить "Ренталл" костюмом, взял взаймы еще полушку на покупку нового. Как выяснилось позже, все это было нужно, чтобы сводить молоденькую легистку в ресторан "Якорь" по-над Волгой. За пару дней при смутной помощи Нидворая "Положение о лотерее" было составлено. В основе лежала бланкетная норма, согласно которой участник сам устанавливал правила поведения во время розыгрыша. По заверению Нидворая, ни одна морская сука не могла теперь доколоться к организаторам -- настолько все в документе было облечено в правильные слова. Это было не "Положение", а дриблинг. Расписывалось даже то, как маленькая девочка под надзором телекамер тоненькими честными ручонками вытащит из мешка заветные корешки и раздаст подарки везункам. "Ренталл" для урегулирования кислотно-щелочного баланса уступил государству прибыль и довольствовался посреднической десятиной. По инстанциям "Положение" прошло легко и непринужденно -- финуправление и Центробанк ратифицировали документ охотно. А вот Фоминат, ратовавший громче всех, подписать отказался. Уперся -- и ни в какую! -- Зачем мне лотерея?! Возвращайте деньги! -- задергался он, словно ему под хвост попала шлея. -- Вы что?! На них закуплены призы! -- возмутился Варшавский, он воспринял пролет в штыки. -- Продавайте призы и возвращайте! -- не унимался Фоминат. -- Да кто ж их купит?! -- Продавайте! Иначе подам в арбитраж! И предупреждаю -- через неделю закапают пени! -- А как же природа? -- недоумевал сам-Артур. -- Какая? Китайская? -- Стерхи водятся в Якутии, -- всерьез уточнил Варшавский. Как ни крутили, как ни уговаривали -- Фоминат не подписал. -- Ну и не надо! -- сказал Артамонов. -- Нам, Водолеям, чем хуже -- тем лучше! Дадим объявление, что Фоминат не утвердил "Положение" и лотерея отменяется. Деньги будут возвращены участникам. -- Это понятно, но как вернуть деньги Фоминату? Он же прокуроров нашлет! -- метался Варшавский. -- Стерхов жалко! -- вздохнул Артамонов. -- Ну и едкий же этот Фоминат натрия! -- напрягся Орехов. -- Я считаю, за плохое поведение ему надо поставить видеотройку. -- Не жирно ли будет? Его поведение больше двойки не заслуживает, -- скорректировал размер взятки Артамонов. -- Думаете, возьмет? -- спросил Варшавский. -- Попытка не пытка. Орехов придумал, что в момент последней пульки забыл у Фомината очки. Напросившись поискать их по шхерам огромной квартиры, он на пару с Артамоновым потащил технику в жилище генеральному экологу. -- Лифт застрял! -- запыхавшиеся, просочились они в прихожую и грохнули коробки на пол. -- Что это еще за груз?! -- изумился Фоминат, подвязывая халат. -- Со спутниковой антенной. Все западные программы! -- Телевизор, что ли? Вы с ума сошли! Добить меня хотите?! -- начал раскидывать руками Фоминат. -- Вы же говорили, что интересуетесь... -- Но не до такой же степени! -- искоса посмотрел он на коробки. -- Выносите вон! Весь проход загородили! -- Может быть, завтра? У нас нет сил таскать это по городу, -- попытался отсрочить провал Орехов. -- Какое завтра! Мне что, спецназ вызывать?! -- Фоминат поднял и опустил телефонную трубку. -- Я это в момент организую. -- Зачем? Пусть техника временно постоит, -- придумал Орехов. -- Как вам такое в голову приходит?! -- Хотели показать призы. -- Ну раз хотели -- показывайте, -- смягчился Фоминат. -- Что за марка? -- Sony. -- Тринитрон, что ли? -- Он самый. -- И экран плоский? -- внимательно наблюдал Фоминат, как Артамонов вспарывает упаковку. -- Диагональ двадцать пять дюймов. -- А это? Видеомагнитофон? -- С двумя головками. Вынутые аппараты даванули на Фомината свежими матовыми корпусами. Он закурил. А когда в видак воткнули "Калигулу", Фоминат окончательно сдался. -- Ну, хорошо, -- сделал он три глубоких вдоха. -- Пусть постоит. Временно. И по-быстрому разбежались, у меня времени нет. -- Одной рукой он выпроваживал поставщиков, а другой спешно звонил подруге, потому что на экране уже укладывалась под кусты совершенно в одной жилетке Друзилла, а к ее эргономической попке пристраивался Макдауэлл. -- Конечно, -- сказал Орехов. -- Будет сподручней. -- А где антенна? -- вспомнил вдруг Фоминат. -- Спутниковая? -- переспросил Артамонов. -- Да, для западных программ. -- Ах да, для западных. Конечно. Она внутри телевизора. Ее долго настраивать. Надо в схему лезть. Прямо сейчас все выключать и часа четыре копаться, -- припугнул Фомината Артамонов. -- Ладно, я поищу. Сам! -- дерзновенно бросил Фоминат, захлопывая дверь, потому что подруга была уже на подступах к логову и там планировалось такое, что Орехову с Артамоновым настаивать на дальнейшем присутствии не было никакого резона. -- Мы к вам завтра на работу зайдем, -- забросил масонскую штучку Артамонов. -- Заходите, -- денеслось из-за двери. -- Ну вот, теперь никуда не денется -- подпишет, -- стер пот с лица Артамонов. -- Заглотил наживку. Когда наутро явились за подписью, секретарша сообщила, что Фоминат отбыл в отпуск, и протянула Орехову листок. Это был приказ об увольнении. Фоминат исчез, не подписав "Положение". Возможно, он выполнял хитрый ход Платьева, который мог мыслить так: вопрос с зачинщиками улажен, процесс улегся в нужное русло, никто из властей в общем-то не против лотереи, даже разработано и почти утверждено "Положение", но по сути злокачественная выхухоль несанкционированной азартной игры рассифонена и спущена на тормозах. -- А может, не возвращать деньги народу? -- предложил Варшавский. -- Давайте отправлять их себе на левые адреса. Никто ничего не заподозрит. Уведем все к черту, раз они все здесь такие умные! -- Не валяй дураков у дятла! -- матернулся Артамонов. На заблокированном счету висели деньги. Единственная операция, которую разрешалось проводить с этими стреноженными барышами, -- отправлять их назад, игрокам. В этом был какой-то сюр. И не то чтобы у Галки руки отваливались заполнять бланки обратных почтовых переводов, просто разбирать почти построенный дом кому охота. Были подавленны и скрипели обе стороны -- и организаторы, и участники. Какой облом был у людей! Они не хотели получать назад свои деньги -- они жаждали выигрышей. -- Зачем нам эти копейки?! Нам нужны призы! -- звонили участники лотереи. -- Мы столько ждали! -- Мы пожалуемся в милицию! Вы не имеете права отменять лотерею! Вы врете, что вам ее запретили! Горстки внезапно обездоленных игроков стали сбиваться в плотные ряды и мерно вышагивать от "СКиТа" до гостиницы "Верхняя Волга" и далее до конторы Фомината. Подзадоривая друг друга, они разбили каменьями экологическое табло, на котором круглогодично высвечивался один и тот же уровень радиации, затем уделили внимание Ильичу, которого продолжали игнорировать таксисты, и на излете буйства столкнули в реку двухтонную скульптуру лежавшей на берегу бабы. Затем толпа проследовала к вокзалу перекрывать движение поездов. Для разгона бунта прибыл конный ОМОН и спросил через мегафон: -- Кто здесь организовал агитплощадку? Вопроса никто не понял. Для острастки толпу протравили газом, потом привели в чувства брандспойтами и разогнали по домам. Возврат денег затянулся до лета. Промотав полученные назад взносы, участники розыгрыша окончательно стихли, а организаторов лотереи продолжали таскать по следственным структурам. -- Пора дергать! -- крутился как волчок Варшавский. -- Нас пересажают! -- Куда? -- поинтересовался Артамонов. -- Что куда? Пересажают куда? -- переспросил Варшавский. -- Да нет, куда пересажают, понятно. Дергать куда? Тополя зацвели без всякого согласования с ЖЭКами. Дворники пребывали в отпусках. Город завалило тополиным пухом. Аллергики чихали и кашляли. Пух забирался в святая святых, и не было от него никакого спасения. -- Сидим, плюемся, -- названивал Орехов Макарону. -- Эта дрянь лезет во все щели. Да еще торфяники горят, в городе задохнуться можно. Первородное уставное дело провалено, во рту сухо. Чертовски хочется "Хванчкары". Ну, а на чем ты там у себя зиждешься? -- Да так как-то все. -- Приезжай в гости и привези питья. Денег не осталось ни копе... -- Может, вам отправить фуру тосола? Продадите, и у вас образуется мелочь на расходы. Мне всучили цистерну вместо гонорара за статью про "Chesnokoil". -- А пить его можно? -- Не пробовал. -- Тогда не отправляй. -- Что ж, в таком случае спешно выезжаю! -- как мина замедленного действия взорвался Макарон. Ожидая его, подельники вытягивались в креслах, водрузив ноги на стол. -- Эх, плакали лотерейные денежки! Сколько газет можно было бы раскрутить! -- фантазировал Орехов. -- Можно было бы раскрутить, -- дублировал Артур. В критические дни у него проявлялась наклонность повторять за собеседником последнюю фразу, как бы поддакивая. -- С долгами бы рассчитаться, -- заунывно исполнил он свою обычную песню. -- А что, они тебя сильно тяготят? Ты их сторнируй -- сделай обратную запись в своей книжонке. И никаких долгов не будет. -- Никаких долгов не будет. Как бы не так! Я занял массу денег у знакомых, чтобы накупить аппаратуры. -- А куда подевал? -- Куда, куда? Вы прожрали! -- Ну, тогда мы вообще приплыли! -- оплакал безвременную кончину денег Орехов. -- Оказывается, мы в долги успели залезть! Артур, как-то так незаметно ты нарушил наш тройственный уговор -- мы клялись никогда не быть должными друг другу. Это не по-джентльменски! -- Не по-джентльменски! Вы сами нарушили. Надо было не брать! -- Надо было не давать! -- Успокойтесь, -- не переживал Артамонов. -- Не подписал Фоминат, и ладно. Что-нибудь придумаем. И как в воду глядел. Все вокруг забурлило, начались бесконечные обмены денег, один за другим пошли "черные" вторники. Рядовые отечественные товары перекочевали в "комки" и стали стоить впятеро дороже, импортные, которые раньше доставались по блату, появились в открытой торговле. Соотношение старых и новых цен -- или, как любил говорить Артур, котанго -- стало просто невероятным. Одна за другой полезли из земли товарные биржи -- явление, невиданное для социализма. Начались повсеместные гнойные выделения юридических лиц. Страну пучило, она на глазах утрачивала былую яйценоскость, с полей сходил лоск, а с промышленных зон -- налет трудовых вахт. Из паспортов выхолащивалась прописочная оседлость -- вооруженные конфликты на окраинах поднимали волны миграции. Гостиницу "Верхняя Волга" заполонили беженцы со всех концов Союза. На фоне этого работники "Ренталла" сидели на чемоданах и ожидали выселения за неуплату. После знаменательного телефонного разговора с Макароном, в момент которого была брошена сакраментальная фраза "немедленно выезжаю", прошло полгода. Макарон приехал как снег на голову. В компании с огромной псиной по кличке Бек. Это был квартерон -- гремучая смесь волкодава, среднеазиатской овчарки, бульдога с отвисшими брылями и дворняжки. Как и все преданные псы, Бек невероятно походил на хозяина -- он так же молниеносно поедал разрезанные вдоль батоны и, если вставал передними ногами на плечи, сразу лез целоваться. Встретили Макарона как высокого гостя -- растяжкой во всю ширину улицы между гостиницей и "Старым чикеном". Текст на цветастом ситце вывели короткий, но поучительный: "Макарону наших дней". На "Волге", убранной лентами, словно для свадьбы, гостя доставили в люксовые покои гостиницы, на входе в которую в ознаменование приезда дежурил Орехов в ливрее. В рамках культурной программы обвешанная монистами Галка сыграла на хамузе якутскую пьесу. Вместо дебальзамированных цыплят, потребляемых в будни, и домашней колбаски, навсегда свернувшейся в кольца под гербарием сорняков, проходящих по меню как зелень, заказали в "Старом чикене" настоящего молочного поросенка с гречневой кашей. Под вечер Макарон, не снимая плаща, съел выделенные ему квоты по системе Станиславского -- он накладывал горы поросенка прямо в поднос, вмиг уминал и говорил: "Не верю!" В эти минуты Бек старался не смотреть на хозяина. -- Заводчик советовал не перекармливать, -- объяснил жесткость своего отношения к зверю Макарон. -- Пес очень способный. И на молочного секача реагирует, и на наркотики -- парень хоть куда. Но, между нами говоря, до сих пор мне удалось натаскать его только на с-сук! -- Где ты собираешься его держать? -- спросил Орехов. -- Из гостиницы тебя с ним точно попрут. -- В машине поживет -- не барин. Ему теперь любая жизнь медом кажется. Когда я принес его в лечебницу, мне посоветовали сделать укол и усыпить. Чума высосала его дотла. Я послал всех на фиг, выдавил в стакан водки головку чеснока и влил ему в глотку. И вот -- встал из могилы. Бек, Бек! Ко мне! -- позвал собаку аксакал. После поросенка Макарон вытаращил глаза и перестал не только слушать, но и понимать окружающих. -- И пошли к нам все кому не лень, -- ведал ему в "молоко" Артамонов. -- Квартальные надзиратели текли нескончаемым потоком, отдел по борьбе с организованной преступностью -- по плотному графику, муниципалка -- всем составом. Не побывал у нас разве что участковый гинеколог! -- И тут, Макарон, пришла она, спасительница наша, -- продолжил перечень ходоков Орехов. -- Да кто пришла-то? -- Инфляция! -- почти обиженно выпалил Орехов. -- Цены поплыли так быстро, что рассчитаться с Фоминатом хватило телевизора. В нашем распоряжении оказался прямо-таки центр управления полетами: двадцать экранов, штабель видаков, камер, несколько двухкассетников, море кухонной утвари и тачка. Не какие-нибудь тебе там неосязаемые активы, а самые настоящие авуры. Мы предложили государству совместный бизнес -- оно отказалось, это его проблемы. Навар получился феноменальный. Без всяких менеджерских штучек. И тогда наш пучеглазый Артур скупил весь "комок" на первом этаже и отправил в Якутск контейнер техники -- сплошной пал-секам! Галке взял семь пар сапог и пантуфли, а себе -- электробритву с вибратором. -- C вибратором? -- удивился Макарон. -- Да, чтобы доставала до луковиц. -- Я только одного не пойму: кой черт дернул вас с насиженных мест? Это и есть ваша так называемая военная служба? Повествование длилось, пока у Макарона не миновал период социализации, которая заключалась в поминутном хождении в ларек. Кроме этого, ему в обязанность было вменено усваивать и обобщать последние известия. Иногда Макарону удавалось отлучиться, и тогда его можно было видеть коленопреклоненным перед писсуаром, из которого он пытался вынуть душу. Потом Макарон падал в ванну, и объем его тела становился равным объему вытесненной жидкости. -- Ну ладно, я пойду-побегу, -- прерывал действо Макарон, собираясь за очередной нормой. На чужбине он рекомендовал употреблять "отвертку" в щадящем режиме -- бутылка водки на пакет цитрусового нектара. -- И бросай ты свою дурацкую диссертацию! Неужели она тебе не опостылела? -- вербовал аксакала Орехов. -- Переезжай к нам. Золотых гор не обещаем, как Артур Галке, но подходящую работенку подыщем. -- Надо подумать. -- И думать нечего. Без тебя мы тычемся тут, как без анализов. А потом за плохое поведение мы поставили Фоминату двойку. -- Вот ты все говоришь: Фоминат, Фоминат! Кто такой Фоминат? -- отчаялся узнать главное Макарон. -- Экономно это понятие обозначается как сволочь, -- прибегнул Орехов к толковому словарю. -- Но нас выручил. Поэтому никаких претензий. В завершение встречи в верхах Орехов с Макароном набрались пива под селедку, напустили полную комнату бензольных колец и пролежали сутки в агрессивной среде. По истечении времени в комнате было обнаружено два туловища. При них находились личные вещи усопших. Лежащие навзничь, товарищи были настолько высказанными, что Варшавский с Артамоновым не могли придумать, как приступить к реанимации. -- Да у них тут целый газоносный бассейн! -- перекрыл нос Варшавский. -- Орехова точно не поднять -- спит, как рельс. Когда не пьет -- человек, а напьется -- обрубок! -- плюнул Артамонов, развеивая бытовую завесу. -- Их надо отправлять на горно-обогатительный комбинат. Другого способа я не вижу, -- предложил Артур. -- Развели, понимаешь ли, бытие! -- запускал скандал Артамонов. -- Ну хорошо, -- вдруг заговорил Макарон, тщетно усаживаясь а позу лотоса, -- я к вам приеду. Насовсем. -- Он приедет, -- подтвердил Орехов, пытаясь приподняться на локтях. -- Я его уболтал. -- А что ему здесь делать? -- спросил Варшавский и, пособив Макарону сесть на стул, начал хулить тенденцию соратников: -- Юристов набрали, а чем заниматься дальше, никто не знает! -- выпалил он, исследуя будто лунную поверхность только что вынутый из кратера палец. -- Все очень просто, пятачок, -- исторг Орехов горючие пары. -- Берем минимальную конфигурацию... -- И выпускаем газету, -- продолжил Артамонов. -- Вы сойдете с ума, -- предрек Макарон. -- Затевать нынче свое издание -- такая головная боль! -- он достал из-под кровати припасенную специально для пробуждения бутылку сидра. -- Между тем в пустыне Каракумы существует крутой способ выращивать арбузы. Надрезают стебель саксаула, расщепляют его и вставляют в расселину семечко арбуза. И саксаул начинает качать своим сорокаметровым корнем-насосом влагу для паразита. Арбуз вырастает огромный, как кубометр! Артамонов не даст соврать. -- Не дам, -- подтвердил Артамонов. На бутылке сидра Макарон смог лишь приблизительно показать, как корень цедит жидкость сквозь толщу песка. -- Поэтому будет сподручнее, если присосаться к существующей газете и провернуть дело изнутри, -- продолжил Макарон. -- А демократия пусть пока сгущается, пусть нагуливает жир. -- Идея через арбуз была высказана настолько развернуто и метафорично, что с Макароном согласились все, и даже стоявшая в дверях Галка. Чтобы возразить ему вот так же широко и размашисто, а главное -- образно, нужно было как минимум на час отложить поход в "Старый чикен", на что никто не отважился. -- Правильно! -- поддержал Орехов. -- Предложим газетам компьютерные услуги. Может, кто и клюнет. -- Вот это разговор! -- присоединился к нему Артамонов. -- Что бы мы без тебя делали, аксакал?! -- И главное, господа, -- подвел черту Макарон, -- нас не должно покидать чувство локтя, -- и, передернув желваками, поставил точку: -- Чувство локтя в собственном горле! Глава 5. ПОПЫТКИ ЗАКРЕПИТЬСЯ НА ИНФОРМАЦИОННОМ ПРОСТРАНСТВЕ Исследование газетных территорий проводилось методом исчерпывания. Начали с самого крупного издания -- партийной газеты "Губернская правда". В разгар исторических катаклизмов, когда страна утопала в путчах и народ жаждал информации, редактор "Губернской правды" Асбест Валерьянович Шимингуэй начинал писать рубленым боргесом о тереблении льна в Андреанаполисе и еловых балансах Максатихи, а по выходным соблюдал по науке трехпольного земледелия три дачных участка -- под озимые, яровые и под пар. В написании текстов Асбест Валерьянович слыл не новичком. Его перу принадлежало сочинение "Аптека на грядке". На авантитуле книги было указано, что копирайт по наследству не передается. Из произведения не вытекало, кому в своих фитонабросках автор импонирует больше -- себе или грядкам. Своим именем Шимингуэй был обязан станции Асбест Свердловской области, где был произведен на свет старшиной линейной службы и дежурной по вокзалу. Прорезавшиеся сначала молочные -- после ШРМ, а потом и настоящие -- после ВПШ -- литературные наклонности Асбеста Валерьяновича Шимина спровоцировали нарост на конце first name, с которым фамилия зазвучала краше -- Шимингуэй. Асбест Валерьянович считал себя естествоиспытателем. Таскался по еланям, любил поторчать по делу на кочке среди топей, пока не снимут спасатели. По молодости Шимингуэй придумал неплохой ход -- предложил возродить газету, выпуск которой был прерван в годы репрессий. Идея попала в жилу -- всякого рода реабилитации были в большом популяре. Газета получилась патриархальной, в ней публиковались постановления и решения. Ренталловцы долго не могли выловить Асбеста Валериановича. То он был на сессии Верховного Совета, то на охоте. Как-то раз, ожидая его, Артамонов, Орехов и Варшавский курили на крыльце Дома печати. В компанию, под дымок -- не будет ли у вас папироски? а спичек? а сколько времени? -- втесался некто Неудобин, предпенсионного возраста человек в подпоясанной косоворотке навыпуск. Мученики слова разговорились: то да се, трали-вали пассатижи. Выяснилось, что Неудобин -- бывший работник "Губернской правды". -- Ха! -- сказал Орехов. -- Вот, сужусь с ними, -- поведал о себе Неудобин, кивнув головой на окна редакции. -- А вы что, на практику? -- Вроде того. Асбеста Валериановича не можем отсканировать. То он отпуск догуливает, то в творческой командировке в Андреанаполисе, -- признался Орехов. -- Ни в какой он не в командировке! На месте он... -- Секретарша говорит, что нет. -- А вы подойдите под окна. Если доносятся переливы, значит, на месте. Его любимое занятие -- запереться в кабинете и наяривать на баяне. -- Просто так, без свадьбы? -- Вот именно. А зачем вы его вылавливаете? Там есть замша -- Ужакова, -- подсказал самозваный маклак Неудобин. -- Ольга Робертовна. Переговорите с ней. Кстати, на нее я тоже в суд подал. -- Хотелось бы потолковать с первым лицом, -- сказал Артамонов. -- На базе газеты мы намерены создать нечто современное, компьютеры поставить, -- объяснил он тонкости момента. -- Вы что, с ума сошли?! В этот гадюшник компьютеры! Неудобин разнервничался и, как семечки, стал закидывать в себя таблетки. Потом увлек компанию в скверик и, поглядывая на окна, начал живо насаждать почти детективную эклогу: -- Вот они в показаниях пишут, что вор был свой. То есть Неудобин. Представляете! Какая наглость! Я работал при пяти редакторах! Все -- таланты. И только последний -- выродок! Неудобин был вынужден уйти из редакции ошельмованным! -- Рассказчик говорил о себе в третьем лице. -- А в редакции, как до его ухода, так и после, продолжались кражи-пропажи. Ужакова посеяла сапоги, у Жеребятьевой увели кошелек. Да, я занимал один с ней кабинет. Но ведь мог кто-то зайти в кабинет, кроме меня! В редакции всегда полно проходимцев -- Центр занятости на одном этаже. Неудобин -- обеспеченный человек, работал на Колыме! Кстати, о птичках. Их не удивляет тот факт, что человек, знающий из книг, что отпечатки пальцев остаются на гладких предметах -- стекле, полированной мебели, -- вдруг заявляет, что отпечатки могут быть обнаружены на кошельке из шершавой кожи! Я давно заметил двойную игру Жеребятьевой и лицемерное поведение Ужаковой. По столь изысканным фамилиям -- Ужакова, Жеребятьева -- можно было решить, что на первых попавшихся слушателях обкатывается крутая современная пьеса-багатель, где характеры обусловлены не только именами дегероизированных персонажей, но и псевдонимом автора. -- Мне раскрылся авантюрный характер Асбеста, -- продолжал Неудобин свое сказание, чувствуя, что попал в жилу. Похоже, эта повесть доселе не зачитывалась в один присест. -- Асбест с ложным восторгом замечал в разговоре со мной: какой богатый опыт! таких людей надо беречь! А сам обратился в милицию. Будучи уверенным в бесполезности операции, я открыто заявил: не удивляйтесь, если на кошельке обнаружат мои отпечатки! Дело в том, что Неудобин обладает сложным характером. В силу сложности жизненного пути. До журналиста кем он только не работал: музыкантом, в театре кукол, инспектором роно в Сибири. Давайте будем правдивыми до мелочей -- никто никогда не обращался в милицию с просьбой провести обыск на квартире Неудобина... Я сам настоял. Меня возмутила наглость, с которой Ужакова взялась руководить сыском... по телефону! Следователь, осмотрев квартиру, сказал: столько не наворовать! Я взял справку из милиции, что ни в чем не виноват, и подал в суд на Жеребятьеву и Ужакову. Кто-то купил говядину, а в холодильнике оказалась требуха... коллектив был вовлечен в интриги. Все говорили: Ужакова доведет дело до смертельной травли! Вы не знаете Ольгу Робертовну! Третьи молчали: поживем -- увидим. Далее события развивались на дачных участках. Обратите внимание -- Ольга Робертовна видела, как Неудобин сорвал с грядки Асбеста... морковку. И съел ее, не помыв. Вдумайтесь, сколько смысла -- Неудобин ворует у самого Шимингуэя! То есть никаких приличий! А Неудобин непоколебим -- с детства приучен есть овощи, исключительно помытые кипятком. Про главную битву на земельном участке скажу: никаких малолетних детей там не было. Просто Ужакова отторчала, как копорка, задом кверху излишек часов, обрела давление и набросилась на меня со словами: забери заявление! -- Неудобин тек сплошным потоком, словно сосна при подсочке. Как из надрезанного ствола, из него выходила струей смолистая живица негодования. -- Газету стряпают случайные в журналистике люди! Жеребятьева вообще перестала ходить на работу. Я пахал один. То ей голову проломят бокалом, то обострение язвы. Лошадь такая! Разве у нее может быть язва? Она силос переварит! Я понял, что массовкой руководит Асбест. Если выгнать меня, то у всех -- повышение по службе. А я -- неудобный. Под животный эпос Неудобина сбегали за "Хванчкарой" и чуть не приняли квалифицированным большинством решение не сотрудничать с Шимингуэем -- такой серпентарий эта его редакция! Но уж больно рассказ Неудобина смахивал на тайный план литературного террориста, у которого "посыпался винт". Вспотевшему декламатору пообещали помочь -- сходить на очередное заседание суда и освистать ответчиков. Неудобин полез в карман за визиткой, но не нашел. Визиток не оказалось и у слушателей. Мелькнула надежда, что расстаться предстоит навсегда и бесповоротно. Воспользовавшись подсказкой Неудобина, выпасли по баяну Шимингуэя. Когда вошли в приемную, секретарша нырнула в кабинет и долго не выходила. Наконец за двойной дверью стих инструмент, и делегацию попросили войти. Шимингуэй даже и не пытался вникнуть в суть предложения. Единственное, что он спросил, как компьютерный комплекс стыкуется с линотипом. -- Никак, -- огорчил его Орехов. -- Вот видите, возникнут проблемы! -- просипел он с придыханием, как дырявые меха. -- Дело в том, что линотип вообще не нужен. -- Вот как? Занятно... -- Исключается вредный этап -- отливка букв из металла. Бич высокой печати -- злокачественные опухоли. Почти каждый работник, выходя на пенсию, заболевает раком. -- Но ведь мы не типография, -- заметил Шимингуэй. -- Для вас -- скорость верстки. В газету будут успевать последние новости. -- И этот ваш казус с лотереей, -- с трудом выдавил Асбест Валерьянович. Одышка доставала его, даже если он никуда не поднимался. -- Мы могли бы на общественных началах, -- предложил Артамонов. -- Эти излишне. -- Упустите время. Наступит момент, когда будет поздно. -- Успеем, -- сказал Асбест Валерьянович, похрустывая "раковыми шейками", хорошо отбивающими запах. -- Впрочем, я пришлю к вам компетентную комиссию. Комиссия действительно через некоторое время появилась. Ее члены смотрелись однородной мазеобразной массой. Галка продемонстрировала им электронную верстку. Сотрудники закивали головами, как умные лошади, и, продолжая кивать, ушли. -- Здорово! -- подытожил Орехов. -- Кажется, им понравилось. Есть контакт! -- Да, похоже, их это поразило, -- согласился Артамонов. -- Лица, по крайней мере, окаменели. На следующий день пришла одна Ужакова. -- Плотное сотрудничество вряд ли удастся, -- передала она промежуточное решение Асбеста Валерьяновича, -- но наметить точки соприкосновения можно. Чтобы перенять опыт. Одна из точек -- по соображению Шимингуэя -- трактовалась следующим образом: "Ренталл" выгоняет пленку со шрифтами от малого кегля до великого, а редакция вырезает ножницами понравившиеся буквы и составляет заголовки на свой вкус. -- Видите ли, Ольга Робертовна, -- обратился к ней сам-Артур. У него по ошибке вместо Ольга Робертовна чуть не вырвалось -- пятачок. Видите ли, пятачок. -- Видите ли, Ольга Робертовна, в памяти компьютера сидит миллион шрифтов и кеглей. Чтобы их выгнать вам напоказ, нужно сидеть месяц. Само по себе это занятие из серии бестолковых. -- Ну, тогда я пошла. -- Идите, Ольга Робертовна, -- сказал на прощание Варшавский, добитый бесповоротной медноголовостью. Никакого родственного скрещивания с "Губернской правдой" не получилось. Компьютерная верстка была освистана. -- Следует отметить, что инбридинг идет тяжело, -- признался Артамонов. -- Реакция пациентов -- неадекватная. Налицо явная клиника. -- Я шкурой чувствовал, не поймут, -- признался Варшавский. -- Один процент интеллигенции, -- потряс словарем Орехов. -- Н-да, налицо полное неотражение действительности. Асбест путает "раковые шейки" с раком шейки матки, -- сказал Орехов. -- Бардак, как в коммандитном товариществе! -- подытожил Артамонов. -- Придется делать над аэродромом еще один круг. Газета "Сестра" в планах захвата не значилась. Обе редактрисы -- идеолог издания Изнанкина и суррогатная мать газеты Флегманова -- пришли на поклон незвано, прознав, что по городу рыщут частные издатели, скупающие на корню все СМИ, и в первую очередь те, которые дышат на ладан. Редактрисы пробились в офис "Ренталла", как два нарыва, объединенные одним мозолистым телом. -- Спасите нас! -- выпалили они прямо с порога. -- Если вы не приберете "Сестру" к рукам, нас надолго не хватит! -- Неужели здесь так сильно похоже на погост, что именно сюда, к нам, вы пришли умирать? -- спросил Орехов у "сестер", усаживаясь поудобнее. Обе дамы были имели форму восточных полушарий и топорщились нестыкующимися частями. Как лбами, упирались они друг в друга Африками, рассеченными нулевым меридианом, а с обратной стороны кололи себя в зад иззубренными островами Фиджи. Будучи равноправными хозяйками газеты, Изнанкина и Флегманова безбожно воевали меж собой на страницах. Ведомственные читатели, которым приходилось просматривать "Сестру" по нужде, советовали перед употреблением разрезать газету пополам. Отчасти поэтому цельная "Сестра" не имела никаких перспектив. Проблемы, которые в разной мере мучили повзрослевших за работой редактрис, вообще не трогали остальных женщин региона. При ознакомительном контакте с Изнанкиной и Флегмой -- так Флегманову звали близкие -- дальше обмена мнениями на бытовую тематику у "Ренталла" дело не пошло. -- Посулов давать не будем, -- сказал Артамонов. -- Покупать вашу редакцию нет мотива. Вы не стоите ни гроша. У вас нет ни помещений, ничего. -- Зато есть торговая марка! -- не постеснялась Изнанкина. -- Она не раскручена. -- И еще есть мы! -- воззвала Флегма. -- Вас уже не раскрутить, -- справедливо отметил Орехов. -- Неужели с нас вообще ничего нельзя заполучить? -- Разве что шанс опрохвоститься. Через некоторое время вышел в свет поминальный номер "Сестры", и больше женские краски в регионе никто не сгущал. Молодые издатели были у редактрис последней надеждой. Прекрасная половина области легко пережила крах феминистской газеты, хотя во время переговоров обе барышни -- кормило и забрало "Сестры" -- убедительно доказывали: если единственную в городе женскую газету не спасти, тверитянки запутаются в жизни, побросают семьи, станут поголовно лесбиянками, уйдут в монастыри, поотпускают усы и баки, переполнят дома терпимости, попадут в женские колонии, поскольку, кроме как на страницах "Сестры", им больше негде познакомиться с партнером, поделиться своими переживаниями, достижениями, мужьями, счастьем, муками и адюльтером. Следующим за партийной газетой шло молодежное издание "Смена". Затея Варшавского выйти на нее с офертой по телефону провалилась -- редактор без распальцовки ничего не понял. Сговорились, что он устроит ознакомительный прием, после которого будут проведены деловые переговоры в несколько раутов. "Смена" заигрывала с демократией. Сотрудники газеты ютились в подвале явно не от жиру. Помещение редакции сдавалось "Тверскому товариществу трезвенников" -- аббревиатура "ТТТ" -- с целью иметь хоть какие-то деньги. По численности товарищество превосходило редакцию. Зашитые амбалы из товарищества под началом председателя общества Завязьева и под надзором наркологов сутками играли в "Монополию". Плату за аренду редакционных помещений они вносили нерегулярно, поэтому "Смена" выходила с такой периодичностью, с какой возникала потребность устелить бумагой мусорное ведро. Суровые будни "молодежки" отслеживал подстриженный в скобку редактор Фаддей, при котором газета из органа превратилась в эротический дайджест. Все номера открывались одним и тем же маргинальным коллажем: обезображенное высокой печатью черно-белое тело, подпертое обломком городского пейзажа. Натура для обложки заимствовалась из западных журналов, а текстура была самопальной -- сочинял ее сам Фаддей. Слова из него выскакивали, как из комментаторской кабины, -- озабоченно и с комсомольским задором. Они сразу вступали в противоречие со всем остальным на полосе, отчего потребительский спрос на газету стремился к нулю. Фаддей принял делегацию частных издателей сдержанно, улыбнувшись одними коренными зубами. При разговоре он имел привычку зажимать нос средним и указательным пальцами. Получалась сизая фига. Угнувшись и ведя разговор себе под мышку, Фаддей думал, что собеседник не видит фиги. Но собеседник как раз ее одну и видел. От вечной зажатости нос Фаддея походил на чернослив. -- Наслышан про вас, премного наслышан! -- начал он. -- Ходят по городу трое молодых людей и скупают газеты. -- Четверо, -- поправил Орехов. -- К нам вчера подъехал Макарон с тосолом. Но он отсыпается. Количество олигархов сбило Фаддея с толку. -- "Ренталл", насколько я помню, -- попытался он прийти в себя и, чтобы показать осведомленность в языках, сделал вольный перевод идиомы. -- Арендуем все! Я правильно понял? И что же вы хотите взять в аренду у нас? -- Нет, вы поняли неправильно. Это переводится как "все схвачено". -- И, тем не менее, премного наслышан... -- Нет, это мы о вас премного наслышаны! -- перешел в наступление Артамонов. -- Ссорятся с учредителями, остаются без денег, а жить хочется... -- Гм... -- откашлялся Фаддей. -- Но это -- детали. Вообще мы планируем из кого-нибудь в регионе сделать что-нибудь удобоваримое. -- Вот как? -- И не только на русском, но и на немецком, английском, французском... -- А на карельском? -- спросил Фаддей. -- Откровенно говоря, не думали. -- Мы демократы, -- объявил Фаддей. -- У нас нет денег, но мы -- единственная газета, которая не опубликовала обращение ГКЧП. -- А зря. Среди обнаженной натуры оно бы неплохо смотрелось, -- пожалел Орехов. -- Это наша позиция. Мы работаем вне политики. -- Вы можете прославиться, -- посулил Артамонов. -- В смысле? -- Если мы договоримся. Впервые комсомольскую газету будет издавать частная структура. -- Мы это переживем, мы демократы, у нас подвижный коллектив. -- А вы не могли бы показать Устав газеты? -- попросил Орехов при очередной стыковке. -- Интересно посмотреть на вас как на документ. -- Устав? -- переспросил Фаддей. -- Ну да, или учредительный договор. Все равно. -- Нет вопросов, -- сказал Фаддей и полез в шкаф. Оттуда хлынула лавина бутылок и заполнила комнату по колено. -- Здесь, похоже, Устава нет... Помнится, я видел его в бухгалтерии. А деньги у вас есть? -- Нет. Но мы умеем их зарабатывать. -- Вы полагаете оформить отношения надолго или вам нужна временная пристежка? -- полюбопытствовал Фаддей. -- Мы намерены заключить издательский договор. Лет эдак на сорок девять, -- продолжил пробную дискуссию Орехов. -- Все как у взрослых. -- А потом уволите всех, кто не понравится, -- догадался заместитель редактора Кинолог. -- Может быть. Но такой цели мы не ставим. Наша цель, я повторюсь, сделать приличной хотя бы одну газету в регионе, -- признался Артамонов. -- А что это значит -- приличной? -- Ну, чтобы газету читали, чтобы рос тираж. -- Да, тираж -- это наша самая больная панацея, -- пожаловался фотокор Шерипо в солнцезащитных очках. -- А какой у вас тираж? -- спросил Артамонов. -- Три тысячи, -- сообщил зашедший на шум спортивный обозреватель Потак, который для цельности образа посещал работу в тренировочном костюме и слаксах. -- Три тысячи или около того, -- повторил он. -- Вы нас неправильно дезинформируете, -- поправил его Орехов, -- тираж у вас меньше. Это число, близкое к кончине. Переговоры велись в режиме консультаций. Период узнавания длился недолго. Пустота расчетного счета "Смены" не замедлила сказаться на скорости взаимопонимания. Чтобы соблюсти политес, "Ренталл" снял кабину в "Старом чикене" и склонил коренной народ "Смены" к неформальному общению. По такому случаю стол в подвальчике был накрыт моющейся скатертью. Путем встреч, усиленно обставленных исходящим реквизитом, вырабатывали форму сближения. Фотокор Шерипо учуял, что из всех доброжелателей Орехов наиболее сведущ в подборе "мази", и попросил его председательствовать на толковище. Как потомственная ворожея, Орехов впроброс прошелся по безутешному будущему "Смены", которое наступит, если Фаддей со товарищи не передаст газету в перспективные руки. Далее Орехов расписал, как пореформенная "Смена" обретет вторую жизнь и с компьютерной версткой наперевес взовьется над местной прессой, потом приспустится, прижмет к груди тысячи новых подписчиков, и те, счастливые и информированные, заплачут навзрыд. Деньги от рекламы и продаж потекут рекой. -- А если договоренность с редакцией не будет достигнута, тогда... не обессудьте, -- завершил безотвальную обработку Артамонов. Манера говорить у него была абразивной, а переговорные методы самые обычные -- пиявки, воды, кровопускание... Музыка в "Старом чикене" была приглушена. Взяв тайм-аут, чтобы осмыслить предложение, "сменщики" потягивали растворимый суп дня. Официант по первому зову обносил желающих куриными окорочками и излюбленными напитками из-под полы. От остальных посетителей "Старого чикена" "сменщиков" отличали вялый слог и сморщенные землистые лица, которые походили на ассорти из сухофруктов. Шерипо пил без закуси, три дня назад он объявил голодовку -- Фаддей мурыжил его с квартирой. Со стороны редакции переговоры велись по очереди то Кинологом, то самим Фаддеем. Решающее слово оставалось за тем из них, кто на момент ответа был в состоянии говорить, а не тщился удержать лицо над курганом трубчатых костей. Добиться от "Смены" чего-то конкретного долго не удавалось. -- Мы хотели бы получить откат, -- намекнул Кинолог. -- Сбей пепел, паренек, -- притормозил его Артамонов. -- Какой, к черту, откат?! Это если б вы нас покупали... -- Но хоть что-то мы должны получить лично? -- Я вижу, вы вообще поплыли! -- лечил пациентов Артамонов. -- Издание не ваше, оно принадлежит общественной организации! -- Но какой нам тогда смысл? -- пожимал плечами Фаддей. -- Газета станет краше, -- увещевал Орехов. -- А на кой ляд она нам сперлась, красивая?! -- заявил Кинолог, закуривая сигарету Орехова. -- Нам и такая нравится. -- Что-то у вас с дальномером неладно, не видите перспектив, -- продолжал окучивать Артамонов. -- А зачем они нам, перспективы? -- Логично. -- Ну вот, вы и сами с этим согласны. -- Хорошо, -- сдался Артамонов. -- Денег мы вам дадим, но не в руки, а на развитие. -- На развитие нам не надо, -- стоял на своем Фаддей. Дебаты шли по конусу нарастания, темы становились все круче и круче. -- Ведете себя, как необеспеченная интеллигенция, -- попирал "сменщиков" Орехов. -- Ни себе, ни людям! -- Не мы же к вам пришли, -- резал правду-матку Кинолог. -- Абдериты вы! -- сорвался Орехов. -- Кто-кто? -- Провинциалы с ограниченными понятиями. -- Ну, это уже слишком! -- Кинолог картинно привстал из-за стола. -- Это не редакция, а место компактного прозябания! -- продолжал Макарон поносить пациентов. -- Сидите тут, как почетные сорняки! Если бы не смазка, дело дошло бы и до кулаков. -- Ну хорошо, а кто станет редактором? -- пошел на попятную Фаддей. -- По Уставу, который мы сочиним вместе, редактор будет избираться коллективом, -- терпеливо разъяснял Артамонов. -- Понятно. А кто будет распоряжаться финансами? -- Директор, которого назначит издатель. -- Ясно. Разделить будущее с учетом интересов обеих сторон не получалось -- остаток зависал бесконечной десятичной дробью с нулем в периоде. Публичная контроферта "Смены" выглядела приблизительно так: "Давайте деньги и идите на фиг!" Промежуточные итоги переговоров сбрасывались Варшавскому, который настраивал комплекс у себя в номере. Галка оттачивала компьютерную верстку. Рекламные блоки, над которыми она корпела в Page Maker 4.0, выгодно отличались от надгробий, выходивших из-под рук метранпажей высокой печати. -- С консенсусом или на консенсусе? -- спрашивал с порога Варшавский. -- А то техника уже копытом бьет, работать хочет. -- Все никак не сподобятся, -- отвечал Орехов. -- Боятся, что ли? -- Понимают, что мы сделаем чистку и полный перенаем людей, -- отвечал Артамонов. -- Неужели понимают? -- Может, и не понимают, но задницей чувствуют. -- Там такой паноптикум, в этой "Смене", cтрашно делается! -- брюзжал Орехов. -- Что верно, то верно, -- не возражал Артамонов. -- А я вот слушаю вас и думаю, -- проявила сметку Галка, -- если вы воткнете свои арбузы в этот саксаул, то, действительно, кроме мочи... -- Да, поработать придется. До консенсуса со "Сменой" все же дозаседались. Слово за слово -- набросали "рыбу" договора. Сошлись на том, что половина денег со скрипом передается Фаддею, а развитие начнется после регистрации отношений. Нидвораю поручили проект нового Устава. От юриста требовалось завуалировать в тексте полную финансовую зависимость редакции и безоговорочное концептуальное подчинение по принципу "я тебя ужинаю -- я тебя и танцую". Условились в понедельник с утра встретиться у нотариуса, но на фундаментальную стрелку никто из "Смены" не явился. То ли они внимательно вчитались в договор, что было невероятным, то ли залпом спустили задаток и ввиду отсутствия абсента не смогли добраться до местечка Крупский-айленд на окраине города, где находилась нотариальная контора. На три дня "сменщики" с правом подписи выпали из оборота. Разыскивая их, издатели обзвонили все диспетчерские службы, дежурные части и морги. Нашли Фаддея, Шерипо и Кинолога в гостях у Асбеста и сутки отпаивали сбитнем. -- Вы уж, пожалуйста, поаккуратней, товарищ Фаддей, а то когда еще свидимся, -- слезно просил редактора Артамонов. -- Держитесь, Кинолог, держитесь, -- уповал на заместителя Орехов. -- Всего-то и осталось... Издательский договор был подписан при большом стечении обстоятельств. Несмотря на то, что в народе газету не особенно почитали, "ренталловцы" были счастливы -- наконец-то у них появилось стоящее дело. Им открывались дали, и слияние с редакцией виделось деловым и радужным. Можно было начинать серьезно работать. Из помеси бульварного и боевого листков следовало сварганить газету, которую стали бы покупать не только из-за телепрограммы. Фаддей имел оседлый образ мышления, отчего "Смена" смахивала на вывеску.