моей работе. К телефону подошла Нина и сказала, что Аркадий скоро будет. Я вздохнул с невольным облегчением. Ладно, потерплю до завтра, сегодня будем веселиться. Я пошел к себе, весело насвистывая и улыбаясь. Прежде чем зайти в свою комнату, торкнулся к Ольфу, но его не было. Ольф не поехал со мной на работу из-за Светланы. Ей опять не удалось пройти по конкурсу, и в сентябре она приезжала к Ольфу. Однажды они заявились ко мне, и мы провели великолепный вечер. Я радовался, глядя на Ольфа и Светлану, - у них явно все шло к лучшему. Я снял с себя все лохмотья и с наслаждением встал под горячий душ, целый месяц я был лишен этого удовольствия и уже забыл, как это приятно. Я думал об Асе и улыбался. Ася, Асик, Асенька... Ася пришла без пяти шесть. Она встала на пороге, расстегнула пальто, и я сказал: - Ух, какая ты... - Какая? - улыбалась Ася. - Красивая. Она насмешливо сдвинула губы: - Вот этого я до сих пор не знала. - Разве тебе никогда не говорили об этом? - Говорили, но редко... И то когда была помоложе. - А сейчас ты уже старая, да? - Конечно. Я помог ей снять пальто. От прикосновения к ее плечам у меня задрожали руки, и мне неудержимо захотелось обнять ее, но я только провел ладонью по ее руке и сказал: - Я очень скучал без тебя... А ты? - Я тоже, - сказала она и отвела взгляд. - Куда мы пойдем? - Может быть, в "Восход"? - Это та самая шашлычная, где мы были весной? - Да. - Хорошо, - Тогда подожди еще несколько минут. И когда мы уже собирались уходить, пришел Аркадий. Я не ожидал увидеть его сейчас и растерянно поздоровался, уставившись на папку, которую он держал в руках. Я вспомнил свои недавние опасения, и все остальное сразу вылетело у меня из головы. - Ну, как твои дела? - спросил Аркадий. Я мотнул головой и пробормотал: - Нормально. - И протянул руку за папкой. - Это мне? - Да. - Спасибо. Я осторожно взял папку и внимательно посмотрел на Аркадия: - Есть что-нибудь... такое? Он улыбнулся: - Нет, тебе ничего не грозит, насколько я понимаю. Я с облегчением вздохнул и положил папку на стол. - А вообще-то интересно было? Много нового? - Да, есть, - как-то неуверенно сказал он, отвел глаза и заторопился. - Ну, я пойду, не стану задерживать вас. - Подожди, - я удержал его. - Ты что-то крутишь. - Да нет, я же сказал, что сейчас тебе ничего не грозит. - Сейчас? - Я ухватился за это слово. - Ну, допустим, сейчас нет, а потом? - Да ничего, господи! - как-то неестественно рассердился он. - Я совсем не то хотел сказать. - А что? - Вот прицепился. - Аркадий как-то принужденно улыбнулся Асе, словно искал ее сочувствия. - Не успел приехать, все ему выложи. Идите-ка лучше, куда собрались, потом сам все увидишь. - Да что все? - взорвался я. Я уже понял, что случилось что-то важное, имеющее отношение ко мне, и не мог сдержать себя. - Брось ты свои иезуитские штучки! Сейчас разве нельзя сказать? - Ладно, скажу, - сердито ответил Аркадий. - Черт меня дернул прийти к тебе сейчас. Не хотелось настроение портить тебе. - А без предисловий нельзя? - Можно. Так вот, на конференции были Кронин, Фитч и вся их компания. Они сделали доклад, я прихватил его для тебя. В общем, если коротко - они экспериментально обнаружили двухпионный распад нейтральных ка-два мезонов. - Двухпионный распад нейтральных ка-два мезонов? - растерянно повторил я. - Но это же невозможно! Аркадий пожал плечами: - Оказывается, возможно. Наверное, что-то странное творилось с моим лицом, потому что Ася взяла мою руку и крепко сжала ее. - Ну, ты не очень-то расстраивайся, - сказал Аркадий. - Дело прошлое - что теперь думать об этом? Ладно, я пойду. Завтра вечером заходи ко мне, поговорим. Я машинально кивнул и полез в карман за сигаретами. Аркадий ушел. - Что случилось? - встревоженно спросила Ася. Я опомнился и улыбнулся ей: - Ничего, Асенька, ничего... Давай поедем, времени уже много. Я все объясню тебе, дай только немного подумать. Мы оделись и собрались уходить, и тут я увидел папку и взял ее с собой. Мы молча доехали до шашлычной. Я был подавлен тем, что сказал мне Аркадий, и не мог думать ни о чем другом. Я снова вспомнил все, что касалось моей первой работы, - бессвязные, лихорадочные воспоминания, какие-то куски уравнений, формулы, все, над чем я бился почти три года и что давно забросил, и, казалось, все было основательно забыто, я примирился с поражением, - и вдруг это сообщение... Экспериментально наблюдавшийся двухпионный распад нейтральных ка-два мезонов! Все считали, что это вещь немыслимая и невозможная, ведь этот распад запрещен законом сохранения комбинированной четности - тем самым законом, из-за которого мне в конце концов пришлось поставить крест на своей работе! Я чертыхнулся и тут же вспомнил, что сижу в автобусе, рядом со мной Ася, мы едем в шашлычную и надо быть веселым и уж во всяком случае - спокойным и сдержанным... Я виновато посмотрел на Асю. - Если хочешь, давай вернемся, - предложила она. - Ну вот еще! - с усилием улыбнулся я. - Стоит из-за этого возвращаться. Мы доехали до шашлычной и сели за столик в нише. Папку я оставил в гардеробе. Мы заказали ужин, взяли вина и ждали, когда нам принесут. Ася молчала, и я все старался говорить какие-то веселые вещи, но она не улыбалась и смотрела на меня серьезно и внимательно и наконец спросила: - Ты обязательно должен развлекать меня? Я замолчал, потом встал и сказал: - Извини, я сейчас вернусь. Я пришел в гардероб, взял папку и вернулся. Быстро отыскал доклад Кронина и стал читать. Подошла официантка, расставила тарелки, и я сказал Асе: - Ешь, а то остынет. И опять принялся за доклад. Да, все было правильно. Невозможное оказалось возможным. В течение семи лет закон сохранения комбинированной четности казался неприступной стеной, и вот теперь в этой стене зияла внушительная брешь. Стена не рухнула, но теоретикам придется здорово поработать, чтобы выкрутиться из щекотливого положения. Первый удар был сделан, теперь начнется штурм. И этот первый удар мог быть сделан мной. Ведь я теоретически пришел к тому же выводу, что и группа Кронина. Два совершенно разных пути - и одно и то же решение. Было над чем задуматься. Я отложил папку. Ася чертила ножом по узорам скатерти. Я налил вино и тронул ее за руку: - Давай выпьем. Она улыбнулась и кивнула. Мы выпили и принялись за еду. Потом я сказал: - Сейчас я постараюсь объяснить, что произошло. Помнишь, я когда-то говорил тебе о той работе, которую бросил в прошлом году? - Да. - Так вот, я был прав тогда. Но не сумел поверить в свою правоту, попросту струсил, а сейчас Кронин и компания пришли к тому же выводу, что и я, - правда, совершенно другим путем. Я постарался рассказать ей все как можно понятнее и проще. Ася совсем не разбиралась в физике, но главное она поняла. Я кончил говорить, и наступило тягостное молчание. Я опять взялся за папку и стал просматривать остальные работы. Что ж, Аркадий был прав - мне действительно ничего не грозило. Стэнфорд не повторился... Больше того - даже на глаз было видно, что новые материалы здорово помогут мне в дальнейшем. Так что можно считать, что мне повезло... В самом конце был заключительный доклад Салама. Я очень любил читать работы этого остроумного физика. В докладе было несколько рисунков. Один из них был уже знаком мне - та самая пирамида, которая была представлена на Стэнфордской конференции. И та же подпись: "Если это то, что я думаю, то давайте засыплем и забудем все". А на следующей странице - другая картинка. Тоже пирамида, только составленная из камней, и теперь она была направлена острием вниз и держалась на знаке омега. На самом верху несколько человек тянули канат, перекинутый через блок, и втаскивали наверх огромные камни, лежащие внизу, вокруг которых копошились крошечные человечки. Двое древних египтян, мужчина и женщина, такие, какими рисуют их в учебниках по истории для пятого класса, невозмутимо наблюдали за этой возней. И внизу подпись: "Надеюсь, это сооружение продержится до следующей конференции". Я усмехнулся и показал Асе рисунки. - Забавно, правда? Она посмотрела на рисунки, прочла подписи и спросила: - А что это означает? Я объяснил ей, и она невесело улыбнулась: - Скорее грустно, чем забавно. - Тут еще не такое есть. Я взял у нее папку и стал читать выдержки из доклада. - "Идея зашнуровки (Лавлэйс из Королевского колледжа недавно заметил, что она восходит еще к барону Мюнхгаузену) чрезвычайно привлекательна..." Тут Салам в примечании объясняет, откуда взялось это название: "Барон вытащил себя из болота за шнурки собственных ботинок. История свидетельствует, что современники не оценили этого достижения барона". Как видишь, мои высокие коллеги не лишены чувства юмора. Слушай дальше. "Существо ее состоит в предположении об уникальности нашей Вселенной и в том, что требование однозначности вместе с требованиями аналитичности и унитарности достаточно для предсказания наблюдаемых особенностей Вселенной, включая свойство симметрии..." Ну, это для тебя, конечно, сплошная абракадабра, - спохватился я, - но послушай, что он дальше говорит: "Я думаю, что теология и космология в силу самой природы этих дисциплин всегда рассматривают проблему структуры Вселенной именно в таком свете. Для теории же элементарных частиц этот подход представляется новым, глубоким и многообещающим. Я полагаю, среди натурфилософов Вольтер был первым, кто высказал нечто подобное. Вольтер приписывал Лейбницу принцип, согласно которому мы живем в лучшем из всех возможных миров. Кажется, современные физики-теоретики идут даже дальше, считая, что мы живем не только в самом лучшем из миров, но вообще в единственно возможном мире. В хорошую минуту я иногда с удивлением думаю, не замкнулись ли наши принципы в тот уютный круг, с помощью которого доктор Панглос утешал простодушного Кандида. Это - о знаменитом Лиссабонском землетрясении, унесшем тридцать тысяч жизней. Разрешите мне процитировать знаменитого доктора: "Нет следствий без причин, Кандид, и в этом лучшем из миров все необходимо к лучшему, потому что если вулкан находится в Лиссабоне, то он и не может быть нигде больше; невозможно, чтобы вещи были не там, где они есть, ибо все хорошо". Как тебе это нравится? - На этом, чего доброго, и свихнуться можно. - Слушай дальше. "Возможно, что существует еще одно квантовое число; оно может быть связано с существованием триплетов, несущих целочисленный заряд. Эти триплеты (сакатоны в совершенно новом смысле слова) могут оказаться новой формой стабильной материи. Это перспектива, перед которой трепещет воображение. Однако ко всему этому оптимизму примешивается чувство суеверного страха, вызванного сознанием всей глубины нашего невежества. Мы ничего не знаем о том механизме..." Ну, дальше ты вряд ли поймешь, я пропущу... Ага, вот... "Несмотря на героические усилия сторонников идеи зашнуровки, мы совершенно не представляем, где лежат корни наблюдаемой симметрии, или, может быть, задавать такой вопрос столь же тщетно, как спрашивать, почему пространство-время четырехмерно?! Открытие симметрии сильных взаимодействий - безусловное достижение. Однако когда думаешь о проблемах, которые еще ждут решения, невольно спрашиваешь себя: не было ли то, что мы сделали, одной из последних сравнительно простых задач в физике? Верно, труднейшие проблемы еще только предстоит разрешить - более глубокое понимание явления еще ждет своего часа..." И наконец, заключительный аккорд: "Предчувствия тысяча девятьсот шестьдесят четвертого года, может быть несколько гиперболизированно, изображены на фигуре пять..." Вот эта самая пирамида... "Надеюсь, это сооружение продержится до следующей конференции". Я закрыл папку и тоскливо сказал: - "Может быть, я думаю, я полагаю, кажется, мы ничего не знаем, мы совершенно не представляем..." И это говорит один из крупнейших физиков-теоретиков современности! Если бы ты знала, как иногда тошно бывает от всей этой неопределенности, неуверенности, незнания... А, да ну, к дьяволу все это. Давай есть и пить... Ужин мы закончили в молчании. Я уже не старался казаться веселым и все время думал о том, что узнал в этот вечер. Мы выпили кофе, я расплатился, и мы вышли. Я взглянул на часы - только половина восьмого. - Дима, - сказала вдруг Ася, взяв меня под руку, - мне кажется, что тебе нужно побыть одному. Я остановился и повернулся к ней. - Понимаешь, мне бы очень хотелось чем-нибудь помочь тебе, но я вижу, что сейчас только мешаю... Ведь так? Я молча смотрел на нее. - Я не хочу ни в чем тебе мешать. Походи, подумай, если нужна буду, позвони или приезжай. Ну... что ты так смотришь на меня? Я ведь не обижаюсь. - Пожалуй, ты права, - не сразу сказал я. - Кажется, и в самом деле будет лучше, если я побуду один. Мне действительно нужно все как следует обдумать. Одному я только удивляюсь: как ты догадалась об этом? Ася улыбнулась: - Ну, это не так уж трудно. - Какая ты... - я не договорил. Ася ласково дотронулась до меня. - Ну, какая я... обыкновенная. Я проводил ее до автобуса и пошел по улице. 22 Я шел и думал. Я пытался спокойно разобраться в случившемся. Спокойно, повторил я себе несколько раз. Давай вернемся к тому времени, когда ты вывел уравнение... Итак, оно противоречило закону сохранения комбинированной четности. Когда ты обнаружил это, то высказал самое разумное предположение - что это ошибка. И принял самые разумные и необходимые меры - стал искать эту ошибку. Ее не нашлось. Аркадий тоже ничего не обнаружил. Что дальше? Логично рассуждая, есть только два ответа - либо этот закон верен, либо нет. Вы придумали третий выход - закон верен, неверны какие-то предпосылки, какие-то промежуточные предположения - в общем, что-то такое, что не относится непосредственно к твоей работе. Эту гипотезу высказал Аркадий, а ты с готовностью согласился с ним. Почему? Да потому, что это было удобнее всего. Да что там удобнее, это казалось единственным выходом из положения. Даже у Аркадия не хватило духу предположить, что закон сохранения комбинированной четности может быть неверен. Что же удивительного, что ты сразу ухватился за это предположение. Самый обыкновенный компромисс... А если уж быть более точным - самая обыкновенная трусость... Ну а что было делать? Сейчас-то ответ как будто ясен. Никаких компромиссов. Надо было попытаться выяснить, почему получился этот парадоксальный ответ... Допустим, что я взялся бы за это, что получилось бы? Вот тут-то Аркадий был прав - это настолько огромная и сложная работа, что я вряд ли справился бы с ней. Такие проблемы не для кустарей-одиночек. В лучшем случае эта работа растянулась бы на годы. И что тогда? Тогда было бы еще хуже. То есть не тогда, а сейчас. Сейчас я вот так же шел бы и терзался тем, что кто-то опередил меня и четыре года работы пропали даром. Так все и было бы. А теперь у меня другая работа, сделано уже немало, и пока ничего не грозит. Парадокс, ведь действительно получается: хорошо, что я струсил. А если бы я сдался раньше, у меня было бы еще больше времени. Вот уж поистине - чем хуже, тем лучше. Все к лучшему в этом лучшем из миров, Кандид... Браво, доктор Панглос. Браво, Салам... Вот только одна маленькая неувязка. Кронин _экспериментально_ обнаружил нарушение закона сохранения комбинированной четности. Ведь нет еще ни одной _теоретической_ работы, объясняющей нарушение этого закона. Теперь-то, конечно; они появятся, не одна сотня теоретиков набросится на этот лакомый кусок. И первой теоретической работой в этой области могла быть моя работа. Что из того, что у меня были мизерные шансы довести ее до конца? Ведь и вообще-то эти шансы в любой работе невелики. Чуть больше, чуть меньше, значения не имеет. Надо было только набраться смелости, а вот ее-то мне и не хватило. Ну что ж, физика довольно жестоко отомстила мне за трусость. Теперь-то уж не приходится удивляться, что пришлось бросить эту работу. Странно было бы, если бы этого не произошло. Да, теперь-то все кажется ясным... Ну ладно, что дальше? Учесть это поражение на будущее? Эх, если бы... А что толку говорить теперь "если"... К черту! Тяжело было думать об этом. Я до ночи бродил по Москве и, когда поднимался к себе на этаж, просто шатался от усталости. Я уже ни о чем не думал, хотелось поскорее добраться до постели и лечь спать. И еще хотелось увидеть Асю. Просто посмотреть на нее, дотронуться, услышать ее голос... Ничего, подожду до завтра. Я открыл дверь блока и увидел свет в своей комнате. Я подумал, что мы оставили свет включенным, когда уходили в шашлычную, и полез за ключом, но дверь оказалась незапертой, и я ничего не понимал, когда вошел в комнату и увидел Асю. Она сидела, забравшись с ногами на диван, и улыбалась мне. - Как ты здесь оказалась? - растерянно спросил я. - Очень просто - пришла, и все. Ольф открыл дверь, и я решила подождать тебя здесь. - О господи! Я сел на диван не раздеваясь и наклонился, прижавшись лицом к ее ногам. Ася гладила мои влажные волосы и говорила: - Я решила, что ты вернешься поздно, и если захочешь увидеть меня, то подумаешь, что я сплю, и не приедешь. Вот и решила подождать тебя здесь... Ты рад? - И ты еще спрашиваешь? - тихо сказал я, выпрямившись. - Да я и думать не мог, что приду сюда ночью и увижу тебя здесь... - Почему ты не мог думать? Ведь я знаю, что нужна тебе и ты мне нужен, нам хорошо вдвоем, почему же нам не быть вместе? - Как ты просто и хорошо говоришь об этом... А мне так много надо сказать тебе... - Дима, милый, ты все мне скажешь, если захочешь, но зачем же обязательно сейчас? Можешь вообще ничего не говорить, я и так пойму. И я ничего не стал говорить ей... И были потом ее руки на моем лице, и легкое дыхание, и ее нежность, было все, о чем я мечтал долгие годы, и это пришло, и я знал, что это будет со мной всегда, потому что такое не может пройти. 23 Он проснулся в десять, сразу поднялся и сел на постели. По привычке потянулся за сигаретами, но пачка была пуста, он смял и отшвырнул ее, сунул ноги в тапочки и пошлепал к Ольфу. Ольф ничего не делал, стоял у окна, смотрел на дождь и не сразу повернулся к нему. - Привет, дружище, - невесело улыбнулся он, разглядывая Дмитрия, и подал руку. - Привет. Ты что такой кислый? - А вот дождь, - серьезно сказал Ольф, кивая на окно. - И только-то? - удивился Дмитрий. - А работа? Он оглядел стол, пепельницу, полную окурков, усталое, небритое лицо Ольфа и рассмеялся. - Ты что-то веселый сегодня, - сказал Ольф. - А почему бы нет? - отозвался Дмитрий. - В конце концов, жизнь хороша, и на дворе солнце. - На дворе дождь. - Вот в этом ты жестоко ошибаешься, - возразил Дмитрий. - Дождь - это недоразумение, примитивное атмосферное явление, а ведь там, - он показал пальцем на потолок, - всегда солнце. Все к лучшему в этом лучшем из миров. - Ну-ну, - хмыкнул Ольф. - Сходи к Аркадию, он просил зайти, как только появишься. Он тебе покажет лучший из миров. - Уже показал, дорогой, - со смехом ответил Дмитрий. - Ничего он мне больше не покажет. И он расхохотался, глядя на растерянное лицо Ольфа. - Ты уже был у него? - Это он был у меня. - Ну и ну, - покрутил головой Ольф и улыбнулся уже не так мрачно. - Что "ну и ну"? - весело спросил Дмитрий. - Думаешь, буду нюнить? Черта с два! Неудача? А мне плевать на нее! За неудачей будет удача, уж это я точно знаю. Я не очень жадный. Если будет одна настоящая удача на десять неудач, и то неплохо. Мы еще только начинаем. Нам, брат, еще долго топтать землю, успеем наделать всяких дел - и хороших, и не очень. Он подмигнул Ольфу и потянулся. - Все к лучшему в этом лучшем из миров, а самое лучшее из лучшего - это то, что мы живем. Это же самая большая удача, что мы вообще появились на свет. Как только подумаешь, что этого могло и не случиться... Брр... - Он передернул плечами. - В школе надо появиться или нет, как по-твоему? - Не обязательно, сегодня пустой день. - Ну и лады. Он прихватил еще несколько сигарет, вернулся в свою комнату и быстро оделся. Плеснул на лицо водой, подмигнул себе, сварил кофе и сел за стол. Ему не терпелось скорее взяться за работу. А в шесть он встретится с Асей и... Он даже зажмурился от удовольствия и тихонько засмеялся. Он долго работал, и тихо было в комнате и за окном, где неслышно и невесомо падал на землю из низких облаков спокойный дождь длинной осени. А потом пришел Ольф. Дмитрий встал из-за стола, с наслаждением потянулся и с улыбкой сказал ему: - Ну что, пойдем обедать? - Да, сейчас, - сказал Ольф, сел на диван и ровным голосом спросил: - Ты ничего не имеешь против, если я займусь твоей работой? - Моей работой? - опешил Дмитрий. - Ну да, твоей, - сказал Ольф, разглядывая свои руки. И только тут до Дмитрия дошел смысл сказанного. Он радостно засмеялся и сел рядом с Ольфом. - Господи, да какой может быть разговор! Конечно, нет. То есть, конечно, да. Я очень рад, что мы будем снова работать вместе... Но постой, а как же твоя идея? - Никак, - сказал Ольф. - Моя идея может отправляться к такой-то матери. Ольф сморщился и сделал жест рукой, словно помахал вдогонку уходящему поезду: - Скатертью, как говорится. - Ты застрял на чем-нибудь? - Как ни странно, нет. Ольф говорил без всякого выражения, ровным, спокойным голосом и не смотрел на Дмитрия. - А что же тогда случилось? - Ничего. Ольф наконец-то взглянул на него и резко спросил: - А ты не боишься, что я снова когда-нибудь запою отходную? И сделаю твоей работе вот так... Ольф повторил свой жест. - Ну так что, если даже и запоешь? - мягко сказал Дмитрий. - То же самое и со мной может случиться. - Ну, с тобой-то не случится, - усмехнулся Ольф. - Ты на другом тесте замешен... Ладно, дифирамбы оставим на потом. Так что, можно тащить свои манатки? - Тащи, - сказал Дмитрий, отводя взгляд. Он увидел, как по лицу Ольфа прошла какая-то судорога, и торопливо добавил: - Давай сходим пообедаем, а потом уж займемся. Ольф молча поднялся, и они пошли в столовую. Дмитрий больше не спрашивал, почему Ольф решил бросить свою работу. После обеда Ольф, собирая со стола бумаги и быстро проглядывая их, сам заговорил об этом: - Понимаешь, Димка, чепуха какая-то... Я, конечно, соврал, что ничего не случилось. Случилось... Я убедился, что не могу работать один. Сначала все было хорошо, пока шла предварительная разведка, прощупывание. А потом началась какая-то чертовщина... Вроде бы и идея неплоха, и ясно, что дальше делать, и начало получаться кое-что, и придраться вроде бы не к чему... А вот как подумаю, что выбор сделан, надо дальше идти только по одному этому выбранному направлению, и руки опускаются. А вдруг выбор-то неверный? Вдруг где-нибудь затесалась какая-то козявочка, из-за которой все потом насмарку пойдет? Ну и все, спекся... Посижу, подумаю, поковыряюсь в уравнениях и начинаю назад перелистывать, искать эту козявочку. Разумеется, ничего не находится, встанешь, чертыхнешься и дотягиваешь до вечера - авось с утра по-другому будет. Иногда и в самом деле по-другому шло. День, два, раз даже целую неделю, - а потом опять как телок на привязи. Разбежался, дернулся, помычал от боли, подержался за шею - и назад, травку пощипывать. Вот так уже месяцев восемь, с начала года... И что-то страшновато становится, как подумаешь, что так всегда будет. - Это пройдет, Ольф, - сказал Дмитрий. - У меня тоже так бывало. - Нет, - решительно возразил Ольф. - У тебя так не бывало, я знаю. Если и бывало, то на какие-то минуты, а у меня эти минуты в год почти превратились. Он небрежно засунул бумаги в ящик стола и со стуком задвинул его, прищемив палец. - А, черт... Сморщившись от боли, он помотал рукой и продолжал: - И знаешь, что я еще хочу сказать... Только, пожалуйста, отнесись посерьезнее к моим словам... Впредь во всем, что будет касаться нашей работы, решающее слово всегда должно быть за тобой. Я, конечно, буду спорить, ерепениться и все такое прочее, но, если-тебе надоест со мной возиться или ты не сочтешь нужным убеждать меня, можешь сказать "хватит", и я тут же заткнусь. Я понимаю, что это не очень-то красиво, взваливать на тебя всю ответственность, но ничего другого не придумаешь. Как бы я ни был уверен в своей правоте - наверняка придет такое время, когда я готов буду отступиться. Похоже на заранее обдуманную капитуляцию, и ты можешь, конечно, так и рассматривать это, хотя я предпочел бы называть по-другому - трезвой оценкой своих реальных возможностей. - Не надо так настраивать себя, - сказал Дмитрий. - Это пройдет. - Может быть, - сказал Ольф таким тоном, что Дмитрий понял - сам он не верит в это. Вечером Дмитрий уехал к Асе, а Ольф остался у него в комнате и продолжал разбираться в его выкладках. Дмитрий вернулся поздно, в первом часу ночи, и застал его в той же позе - Ольф сидел согнувшись, широко расставив ноги, курил и читал. Мельком взглянув на него, Ольф спросил: - Очень устал? - Ну, с чего бы это? - весело отозвался Дмитрий. - Тогда несколько маленьких вопросиков. "Маленькие вопросики" заняли почти полтора часа, и, когда они выкурили по последней сигарете и собрались расходиться, Дмитрий сказал: - Все-таки до чего хорошо работать вместе, а? - Да, - сразу сказал Ольф, словно ждал этих слов. - И если бы не эти полтора года... - Ну, не стоит теперь думать об этом, - поспешно сказал Дмитрий. Ольф усмехнулся. - Тактичный ты человек, Димка. Ты думаешь, я забуду о том, что столько времени потерял зря? А как подумаю, что я сейчас делал бы, если бы не мог вернуться к тебе... Ну ладно, старик, давай спать. И они разошлись по своим комнатам.  * ЧАСТЬ ВТОРАЯ *  24 Теперь в различных документах, справках, приказах его обозначали так: Кайданов Дмитрий Александрович, к.ф.-м.н. рук.сек., что означало кандидат физико-математических наук и руководитель сектора, а в расчетной ведомости в графе "оклад" против его фамилии стояла цифра четыреста. Среди его обязанностей была и такая - раз в два-три месяца водить по институту зарубежных гостей. Его предупреждали об этом заранее, и он являлся на работу чисто выбритый, в безукоризненно выглаженном костюме и до блеска начищенных ботинках. Он злился и на гостей, и на Дубровина, "сосватавшего его на такую работу", - в этом парадном облачении он чувствовал себя неважно и почти ничего не делал, дожидаясь приезда делегации. Наконец раздавался телефонный звонок, предупреждавший о прибытии делегации, Дмитрий вставал, одергивал пиджак, Жанна приказывала ему повернуться, стряхивала с костюма ей одной видимые пылинки, поправляла галстук, Ольф говорил ему что-нибудь вроде "дуй, начальник, да только не лопни от важности", и Дмитрий, чувствуя все свое лицо, шагал по просторнейшим коридорам навстречу высокой делегации и заранее изо всех сил изображал приветливость и спокойную доброжелательность. И потом в течение часа ему приходилось играть роль этакого молодого, талантливого, преуспевающего ученого и изъясняться на довольно приличном, но до тошноты официальном и скучном английском языке. Однажды во время такого лицедейства он заметил усмешку на лице Ольфа и нахмурился, сбившись с заученного тона. Проводив делегацию, Дмитрий сердито спросил: - Ты чего усмехался? - Я нечаянно, - серьезно сказал Ольф. - Что, очень смешно было? - хмуро допытывался Дмитрий. - Да, нет, не очень, - стал оправдываться Ольф. - Выглядел ты просто великолепно. Но, понимаешь, как увидел я тебя, такого новенького, блестящего, респектабельного, вспомнил почему-то того, прежнего... - Ах, вон что, - протянул Дмитрий и ушел к себе в кабинет. В его кабинете - большой "начальнический" стол темного дерева, удобные кресла, мягкий диван, телефон, тяжелые, плотные шторы на окне. На столе лежали журналы, список телефонов под стеклом, перекидной календарь, массивный письменный прибор, но ящики были пусты, прибором никогда не пользовались, и случалось, что единственным посетителем кабинета была уборщица. Работал Дмитрий в соседней комнате, вместе с Ольфом, Жанной и Валерием. Там были обычные ширпотребовские столы с незапирающимися ящиками и давно утерянными ключами, жесткие скрипучие стулья, в углу на асбестовой подстилке стояла плитка с замызганной кофеваркой. Над столом Ольфа висел рисунок Ольги - высоколобый широкоскулый человек с коричневым лицом и длинными мрачными глазами сидел на чем-то низком, уперев локти в колени, и скрещенными пальцами поддерживал массивный подбородок. Под рисунком стояла подпись: "Мыслитель". Рядом стол Валерия, а над ним - рукописный плакат: "Лучше два раза пообедать, чем ни разу не завтракать". Над столом Жанны - надпись огромными черными буквами: "Не свирепеть!!!" А над головой Дмитрия - призыв Ольфа: "Граждане, психуйте по очереди! Сегодня ты, а завтра я!" В эту комнату гостей не водили - здесь работали. Если кому-то нужно было сосредоточиться или просто отдохнуть, он брал ключ от кабинета Дмитрия, висевший на гвоздике, и запирался там изнутри. Кабинет служил и для других целей - выясняли отношения, отсыпались. Кайданов начальствовал над четырнадцатью душами, в основном недавними выпускниками, самому старшему из которых не было и тридцати, и только двое были женаты, не считая его самого и Ольфа. Четырнадцать душ считали, что Кайданов - начальник самый что ни на есть мировой, и однажды высказали ему это на одной из предпраздничных выпивок. Дмитрий озадаченно потер подбородок и хмыкнул: - Подхалимы вы. Пользуетесь тем, что я командовать не умею. Командовать он действительно не умел, о чем и предупредил Дубровина два года назад, когда организовывался его сектор. Дубровин улыбнулся: - А не надо уметь... Думаешь, я умею? Знаешь, что я сказал своим людям, когда меня назначили завлабом? Я собрал их и произнес такую речь: "Примем за аксиому, что вы собрались здесь для того, чтобы работать, а не только получать зарплату. Я даю вам задания - вы их выполняете. Как вы будете это делать - меня не касается. Можете стоять на голове и плевать в потолок, но если в конце концов окажется, что работать вы не можете, я попрошу вас подыскать другое место". Ну, и прочее в том же духе. Я предоставил им полную свободу, ну, и сам видишь, что из этого получается. А получалось у Дубровина очень неплохо - его "публика" работала как одержимая, и о тех, кто попадал в его лабораторию, с завистью говорили - "повезло". Публика могла приходить на работу, когда ей вздумается, и уходить в любое время. Если кто-то вообще не появлялся в институте, с него не требовали объяснений. С него требовалась только работа. Дмитрий не без опаски решил последовать методу Дубровина и с удивлением обнаружил, что руководить людьми необычайно просто. Все задания выполнялись в срок или еще раньше. За два года ему, по существу, ни разу не приходилось прибегать к своей власти. Однажды он с недоумением сказал об этом Дубровину, тот засмеялся: - Милый мой, да чего же ты хочешь? Тебя же не надо заставлять работать, а они чем хуже тебя? - А ведь и в самом деле... - покрутил головой Дмитрий. Дубровин серьезно сказал: - Смех смехом, но, я думаю, в нашей работе это единственно верный способ руководства. Уже одно сознание того, что ты должен сидеть "от" и "до" и обязательно мыслить, иначе на тебя обрушится гнев начальства, способно убить всякое желание работать. Никому еще не удавалось принуждать людей к творчеству. Творчество требует свободы, если и не абсолютной, то максимально приближенной к ней. Любая, даже самая примитивная идея должна созреть, и если для этого нужно, чтобы человек неделю болтался по коридорам, травил анекдоты, читал детективы, пусть так и будет. Важен результат. А кто не хочет работать или не способен - это очень скоро выяснится. И если такой будет аккуратно высиживать законные восемь часов двенадцать минут, все равно у него ничего не получится. Так что - продолжай в том же духе. И Дмитрий "не замечал", если полсектора срывалось за грибами или по понедельникам до обеда пустовали комнаты. Ведь работа все равно делалась, и совсем неплохо. Институтские корпуса стоят в лесу. Многие даже и не знают, сколько их, этих корпусов, спроси, пожмут плечами: "А бог их знает... Не то семь, не то восемь". Летом по бетонным дорожкам, что проложены между корпусами, почти никто не ходит - куда приятнее через сосны и елочки да по пути прихватить грибов и земляники. Иные особенно удачливые добытчики, пока доберутся до проходной, на жареху насобирают. А зимой, если холодно, на этих дорожках тоже мало кого увидишь, с автобуса ныряют прямо под землю, коридоры доведут куда надо. До города - восемь километров через лес. И какой лес! Ехать мимо теплых на взгляд бронзовых сосен, густых коричневых елей, неправдоподобно белых, "киношных", как выразился кто-то, берез. А город - такой, что несведущий человек, глядя из окна электрички на три десятка домов, и не сообразит, что это и есть тот самый знаменитый Долинск, известный всему миру. За этими домами - лес, за ним - снова дома. Между кварталами - неширокие извилистые улицы, засаженные деревьями. Городок тихий, чистый, уютный! 25 А было так, что они вполне могли и не попасть сюда из-за Ольфа. Сейчас он предпочитал не вспоминать об этом, но тогда, осенью шестьдесят четвертого года, Дмитрию пришлось немало поговорить на эту тему. Им обоим давно прочили аспирантуру. Считалось это как бы само собой разумеющимся, и Ольф не сразу и понял его, когда Дмитрий осторожно сказал: - Слушай, а тебе не кажется, что в аспирантуру нам идти не стоит? Это было спустя месяц после того, как они снова стали работать вместе, и Ольф в шутку называл тот месяц "медовым". Он беспрекословно выполнял все указания Дмитрия и во всем полагался на него. Но тут Ольф иронически поднял брови и осведомился: - Ну а куда же нам стоит идти - в институт народов Азии? - Почему же, можно и в другое место, - сказал Дмитрий. - Например? - Ну, хотя бы в Долинск. - А что это такое? Ольф и сам отлично знал, что это такое, но Дмитрий принялся невозмутимо объяснять: - Отличный городок, всего сто километров от Москвы, отличный институт, отличный ускоритель... - Короче говоря, - перебил его Ольф, - все отлично, но зачем нам это нужно? - А зачем нам нужна аспирантура? - Здрассьте... - Ольф, я ведь серьезно говорю. Давай помыслим как следует. Тут же все просто. Конечно, аспирантура куда надежнее - три года спокойной жизни, и кандидатская в кармане, а вместе с ней и приличный оклад. Но ведь очень может быть, что эти три года просто выпадут для нашей работы. - Почему? - Да хотя бы потому, что нам скоро придется проверять свои результаты на экспериментах. А здесь негде. Самое большее, на что мы можем рассчитывать, что нам выделят где-то несколько часов, может быть в том же самом Долинске. На ускорителе нам дадут ровно столько времени, чтобы прилично оформить диссертации, - и ни минутой больше. Это-то, надеюсь, тебе не надо доказывать? - Да в общем-то похоже на истину... - Именно так и будет, - уверенно сказал Дмитрий. - Но ты подумай, чем мы рискуем, Димыч. Неизвестно, дадут ли нам вообще возможность заниматься нашими К-мезонами. А что, если, несмотря на все наши великолепные идеи, нас усадят за стол и предложат заняться расчетом каких-нибудь элементарных кривых? У начальника-то ведь и свои идеи есть. - Что ж, риск действительно есть, - согласился Дмитрий. - Ну, а как ты хочешь, чтобы совсем без риска? И потом, в аспирантах три года ходить. Это же школярство, Ольф, только и разницы, что уровень повыше. Нас же будут так опекать и направлять. А, да что об этом говорить... - Димыч, я сам все отлично понимаю. И я ведь сам решил, что в вопросах, связанных с работой, буду во всем полагаться на тебя. Так что как скажешь, так и будет. И Дмитрий сказал: - Едем в Долинск. Они явились в Долинск через две недели после выпускного вечера и были зачислены в лабораторию Шумилова. 26 А теперь жили они каждый в своей квартире, по соседству - в двадцать шестой и двадцать седьмой. Жанна жила этажом ниже, а Валерий - в соседнем подъезде. По вечерам Ольф приводил из яслей Игорька - человечка двух с половиной лет от роду, очень похожего на него. Ольф разговаривал с сыном серьезно, как с равным, мальчишка рос не по годам крупный и смышленый, и Ольф очень любил говорить с ним. Ася работала в Москве и приезжала к Дмитрию в пятницу вечером и уезжала в понедельник рано утром. И если на неделе выпадали свободные вечера, Дмитрий не знал, куда девать себя, и уходил бродить в лес, если была не очень скверная погода, или сидел в темноте и слушал музыку. Но свободные вечера выдавались не часто. Обычно часам к восьми все четверо собирались у него в квартире и работали до полуночи. За четыре дня - с понедельника до четверга - квартира основательно прокуривалась, и по пятницам Жанна пораньше уезжала с работы и делала генеральную уборку - открывала все окна, мыла полы, меняла пропахшие табаком занавески и выбрасывала пустые бутылки. К приезду Аси квартира приобретала вполне приличный вид, но запах табака никогда не выветривался до конца, и как-то Ася, посмеиваясь, сказала Жанне: - Представляю, что тут у вас творится, когда меня нет. И как только ты выдерживаешь в этой газовой камере? - Привыкла, - отмахнулась Жанна, а Дмитрий поворчал: - Нашла кого жалеть. Она сама чадит так, что кого хочешь уморит. Посмотри на ее пальцы. И действительно, Жанна курила разве что чуть меньше их, пальцы у нее пожелтели от табака. Долинск был великолепным городом, но только не для любителей развлечений. Они бы просто умерли здесь от скуки. В этом городе хорошо было работать. Развлекаться ездили в Москву, и по субботам и воскресеньям ночные электрички привозили в Долинск шумные группы веселых, подвыпивших людей. Но обычно спокойно и пусто по ночам в Долинске. Яркие фонари напрасно освещают чистый серый асфальт улиц. Рано укладывается город спать, и жизнь в нем - спокойная, чистая, сытая. Так говорят все, кто приезжает сюда ненадолго. Да только вряд ли стоит очень уж завидовать долинцам. Жизнь здесь всякая - и хорошая, и плохая, и так себе. Как и всюду. 27 В тот первый рабочий день и началась их борьба с Шумиловым, и длится она вот уже пятый год и должна закончиться через пятнадцать дней, десятого мая, когда группа Кайданова проведет свой последний, самый сложный, решающий эксперимент. Какой вид тогда будет у Шумилова, вряд ли кто возьмется предсказать, но сейчас отношения у него с Кайдановым самые сердечные. При встрече в коридоре или в столовой - улыбка, вежливый полупоклон, приветливый взгляд. Но за последние два года никто не видел, чтобы Кайданов и Шумилов перекинулись хоть словом. Не о чем им говорить. На заседаниях Ученого совета они не вступают в споры и всячески избегают даже упоминать о работах друг друга. А старожилы как пикантный анекдот преподносят новичкам некоторые из тех чрезвычайно лестных отзывов, на которые не скупился когда-то Шумилов, говоря о Кайданове и Добрине. Да, тогда он явно выделял их, да и было за что. И с тех пор как разошлись их пути-дорожки, никто не слышал от Шумилова ни одного плохого слова о Кайданове. Что ж, и это понятно, кто же не знает, что Шумилов - джентльмен до мозга костей, олицетворение порядочности. И это действительно так, хотя вряд ли кто-нибудь поручится, что Шумилов был бы таким джентльменом, предположи он хоть на минуту, чем закончится эта история. А впрочем, как знать... Чужая душа - потемки. Да и никому не дано заглядывать в будущее и корректировать прошлое. Ведь тогда, четыре года назад, все шло очень естественно. Не ему же, доктору наук, было опасаться этих двух новоиспеченных теоретиков, на чьих дипломах еще не высохли чернила. Да и они, конечно, не предполагали, что им придется когда-нибудь вступить в борьбу со своим шефом. Но теперь-то ясно видно, что эта борьба началась с первого дня, даже, пожалуй, с первого часа их встречи - несколько минут официального знакомства не в счет, - может быть, еще по дороге в институт, когда Дмитрий и Ольф сели в автобус, увидели Шумилова и тот дружеской, разве что чуть-чуть покровительственной улыбкой ответил на их приветствие. Автобус был полон, Шумилов стоял, опираясь на спинку сиденья, он никогда не садился, если стояла хоть одна женщина, и, чуть наклонившись, рассказывал двум сотрудницам о поездке в Англию. Говорил он не очень громко, но тем не менее пол-автобуса слышало его рассказ. Ольф стоял почти рядом с ним. Шумилов не понравился ему сразу, с первого взгляда, и Ольф никак не мог понять почему. Понял это он много позже, но и потом не мог бы четко сформулировать, что вызывало его неприязнь. А тогда это и вовсе не просто было сделать. Говорил Шумилов интересно, но Ольф быстро заметил, что фразы его излишне гладкие, голос чересчур богат интонациями, а кое-какие паузы выглядели слишком уж эффектными. "На публику работает", - подумал Ольф и тихонько шепнул Дмитрию: - Понаблюдай-ка за этим артистом. Дмитрий с недоумением посмотрел на него, перевел взгляд на Шумилова и молча отвернулся, пожав плечами. А вечером, когда Ольф снова заговорил о Шумилове, Дмитрий спросил: - Да чем тебе он не нравится, скажи на милость? - Чем? - переспросил Ольф. - Да если бы я знал. Ведь смешно упрекать человека за то, что он тщательно повязывает галстук, что костюм у него без единой морщинки, а ботинки начищены до блеска? - Я думаю. - Вот видишь... А мне даже это в нем не нравится. Глупо, но факт. - То, что глупо, действительно факт, - иронически заметил Дмитрий. Два дня они знакомились с лабораторией, сидели в библиотеке, читали отчеты и публикации. Работа Шумилова, к сожалению, была довольно далека от их собственной - и уже поэтому не очень понравилась им. Дмитрий с неудовольствием разглядывал графики, диаграммы, вчитывался в формулы. - Ну что? - спросил Ольф в конце второго дня. Дмитрий неопределенно хмыкнул: - Работа как работа... По-моему, ничего выдающегося. А впрочем, посмотрим, не стоит судить с наскока. К тому же она, по-моему, не сделана и на треть. - Однако уже два годовых отчета сварганили. - Ольф кивнул на толстые фолианты, забронированные в дерматин, и усмехнулся: - Интересно, кто занимался такой стилистикой? Сдается мне, что сам Шумилов редактировал. Гладенько все, кругленько, ни одного острого угла. Да и водицы хватает. - Опять ты о том же. - Дмитрий поморщился. - Отчет как отчет, казенная бумага. И чего ты взъелся на него? - Да, понимаешь, Димыч, какая-то идиосинкразия к нему, что ли... Не нравится он мне - и все. Глаза у него какие-то пустые. Мысли в них не видно. А так он ничего... На следующий день они отправились к Шумилову. Кабинет у него был новехонький - просторный, весь какой-то мягкий, уютный. Шумилов с улыбкой поднялся им навстречу. - Милости прошу. Пожалуйста, присаживайтесь. - Он выложил на стол пачку "Пэл-Мэл". - Курите. - И пододвинул им пепельницу, в которой не было ни единого окурка. Ольф с наслаждением затянулся, подержал дым в легких, восторженно сказал: - Хороши! Дмитрий подозрительно посмотрел на него, Ольф чуть повел бровью и положил ногу на ногу. Шумилов улыбнулся на его похвалу: - Да, действительно хороши. Остатки английской роскоши. Такая светская беседа продолжалась еще несколько минут. Наконец Шумилов спросил: - Ну как, освоились? Познакомились с людьми? - Спасибо, вполне освоились. Ольф был чудовищно вежлив и даже принялся растягивать слова и ставить ударения. - Люди, по-моему, отличные, как, наверно, и все в этом институте. - С жильем все нормально? - Да, спасибо, все хорошо. - Вы уж потерпите полгодика, сдадим осенью дом - получите квартиры. - Ничего, потерпим. - Ольф одарил Шумилова ясной улыбкой. - Ускоритель видели? - Разумеется. - Вы очень кстати прибыли к нам, - сказал Шумилов. - Людей у меня не хватает, работы много, так что дело вам найдется. - Да мы, собственно, за этим и пришли, - сказал Ольф. - Ну и отлично! - воскликнул Шумилов, словно он только и ждал их приезда, чтобы поручить им самую важную и значительную часть работы. - Тогда сейчас же и приступим. И он раскрыл папку. - Маленькое предисловие, Николай Владимирович... - Да-да, пожалуйста. - Видите ли, дело в том, что мы в университете занимались вместе, - скромно сказал Ольф. - Знаете, как-то привыкли друг к другу и жили в одной комнате... Короче говоря, хорошие друзья. Так вот, если вы не возражаете... и если это, конечно, возможно, - вкрадчивым голосом сказал Ольф, - мы и дальше хотели бы работать вместе. Это было бы очень удобно для нас. - Ну, разумеется, - не задумываясь сказал Шумилов. - Могу только приветствовать такое содружество. И Шумилов стал объяснять им задачу. Задача была, как определил потом Ольф, "сложности весьма ниже средней" - рассчитать интенсивность нейтронного пучка для довольно примитивного случая, - и объяснения Шумилова были, в общем-то, не нужны, но Ольф и Дмитрий внимательно слушали его. Дмитрий вообще за все время сказал всего несколько ничего не значащих фраз, предоставив Ольфу полную свободу трепаться о чем угодно. В конце Ольф бросил несколько реплик, дав понять Шумилову, что ему все ясно. - Вам тоже понятно? - спросил Шумилов у молчавшего Дмитрия. - Да, - бесстрастно ответил Дмитрий. - Ну и отлично. Приступайте к работе. Если что будет неясно, прошу ко мне. - И к какому времени мы должны это сделать? - Ну, я, разумеется, не тороплю вас, вам же надо еще войти в работу, да она и не так проста, как кажется. Думаю, что недели две, как минимум, это займет у вас. Для верности будем считать три. Дмитрий удивленно посмотрел на него и уже хотел что-то сказать, но Ольф наступил ему на ногу и поспешно поднялся: - Хорошо, как сделаем, сразу придем. Шумилов проводил их до двери и напутствовал сверхдоброжелательной улыбкой: - Счастливо вам работать. Когда они отошли немного, Дмитрий выругался: - Каков гусь! Что он, издевается над нами? - Не думаю, - сказал Ольф. - Три недели на такую пустяковую задачу! Да тут работы самое большее на три дня! За кого он нас принимает? - Не кипятись, Димка... Откровенно говоря, меня это совсем не удивляет. - Ты думаешь, здесь нет никакого подвоха? - Уверен. - Да нет, это же черт знает что! - продолжал возмущаться Дмитрий. - А по-моему, все нормально. Ты разве не видишь, как ему нравится роль этакого мэтра, доброго и снисходительного начальника, заботливого опекуна? Разве не видишь, как ему хочется понравиться нам? А так как он не знает, на что мы способны, он и прибегает к этому дешевому приему. Он, конечно, уверен, что мы справимся с этой задачей меньше чем за три недели, но ведь для него не это главное. Он хочет, чтобы мы как-то поднялись в собственных глазах, поверили в то, что действительно сделали что-то стоящее. Да, гусь еще тот. А ты удивлялся, почему он не нравится мне. Слушаться надо старших, детка. - И Ольф шлепнул Дмитрия по затылку. - А знаешь, нам ведь повезло, что он сделал этот хилый ход. - Почему? - Да потому, что теперь мы смело можем пойти с козырей, и он наверняка не станет отказывать нам. - Ты думаешь? - Конечно. Он не станет переигрывать своей роли. Вот мы и предложим ему комбинацию - будем делать кое-что для него, а остальное время заниматься своей работой. - Может, и в самом деле удастся... - Удастся, - уверенно сказал Ольф. - А кроме того, - засмеялся он, - доктор совершил еще одну ошибку. - Какую? - Он решил, что в нашем дуэте первым номером являюсь я. - А, пошла-поехала, - поморщился Дмитрий. - Какая разница? - Да это же просто отлично, Димка! Держись и впредь скромным пай-мальчиком и предоставь мне молоть языком. Мы из этого сделаем хорошую котлетку, вот увидишь. А пока давай как следует сделаем эту задачку, чтобы на ней ни соринки, ни пылинки не было. И они взялись за задачу. Она действительно заняла у них неполных три дня, и Ольф, посмеиваясь, сказал: - Завтра мы преподнесем ему эту пилюлю. Вот видик у него будет, представляю! А знаешь, - заметил он, кончив переписывать выводы, - я подозреваю, что шеф просто решил проверить нас. По-моему, эта задачонка ему совсем не нужна. - Почему ты так думаешь? - А ты вспомни отчеты. Куда можно присобачить эту нашлепку? Для чего она могла понадобиться ему? Дмитрий задумался. - Похоже, ты прав, - наконец сказал он. - Я как-то не подумал об этом. - То-то, - удовлетворенно хмыкнул Ольф. - Отсюда еще раз мораль - слушайся старших. А завтра сиди и помалкивай, разве что поддакни разочек с умным видом. - Ладно, - улыбнулся Дмитрий, его забавляло, с каким увлечением Ольф относится к этой бутафорской борьбе с Шумиловым. Шумилов встретил их такой же обаятельной улыбкой, как и в первый раз. - Прошу, прошу, - широким жестом указал он на кресла, а когда Ольф стал развязывать тесемки папки, спросил: - Не получается что-нибудь? - Да нет, все получилось... Мы так думаем, - сказал Ольф. - Да... Ну и что же? Шумилов явно не понял его. - Я хочу сказать, что мы закончили, - пояснил Ольф. - Вот как, - не сразу сказал Шумилов. - Ну что ж, давайте посмотрим. И он стал внимательно смотреть их выкладки. Он вчитывался в каждую строчку, "искал блох", как выразился потом Ольф, и только однажды спросил: - А это откуда следует? - Там внизу сноска, - сказал Ольф. - Да-да, вижу... Закончив читать, он откинулся на спинку стула и улыбнулся: - Поздравляю. Отличная работа. И тон его был по-прежнему сердечным. - Откровенно говоря, - продолжал Шумилов, - я не предполагал, что вы сможете так быстро сделать эту работу. Я ведь ориентировался на обычный уровень выпускников. Ну что ж, тем приятнее, что я ошибся. Вы уже занимались когда-нибудь самостоятельной работой? - Да так, делали кое-что, - неопределенно ответил Ольф. - Это чувствуется, - кивнул Шумилов. - Я думаю, мы хорошо сработаемся с вами. - Мы тоже так думаем, - с ясной улыбкой ответил Ольф. - И если уж зашел разговор об этом... Видите ли, Николай Владимирович, мы действительно уже около полутора лет занимаемся одной проблемой... некоторыми вопросами К-мезонных распадов. Нам кажется, мы кое-чего уже достигли. Может быть, и не очень многого, не знаем... Мы еще никому не показывали своей работы... Ольф замолчал и испытывающе посмотрел на Шумилова. - Продолжайте, я вас слушаю, - бесстрастно сказал Шумилов. - Видите ли, нам бы хотелось продолжить эту работу... если, конечно, она действительно чего-то стоит, - поспешно добавил Ольф. - Мы понимаем, что это идет вразрез с вашими планами, но... может быть, удастся как-то совместить наши интересы. Я думаю, работать мы действительно немного умеем, и можно будет сделать так, что и ваша работа не пострадает, и мы смогли бы продолжить свою. - То есть вы хотите одновременно делать и свою работу, и то, что я вам буду поручать? - уточнил Шумилов. - Да, - сказал Ольф и впился взглядом в лицо Шумилова. - Ну что ж, - задумчиво сказал Шумилов. - В принципе это вполне возможно. Надо подумать. - Тогда, может быть, - сразу вступил Ольф, - вы взглянете на нашу работу? - Конечно, - благосклонно кивнул Шумилов. Ольф выложил перед ним еще одну папку. Шумилов наугад просмотрел несколько страниц и закрыл ее. - Хорошо, я постараюсь поскорее посмотреть это. - А чем нам пока заниматься? Шумилов помедлил. - Чем угодно. Я пока не хочу давать вам никакого задания. А потом видно будет. И он вновь проводил их до двери кабинета и напутствовал обворожительной улыбкой. - Уф! - с облегчением вздохнул Ольф в коридоре. - Прямо как в инквизиции. Одного я только понять не могу - неужели он действительно доволен, что мы так быстро сделали эту ерунду? - Похоже, - сказал Дмитрий. - Тогда он лучше, чем я думал. Не всякий может так невозмутимо сносить подобные уколы собственному самолюбию. Прошу прощения, доктор Шумилов! - И Ольф отвесил почтительный полупоклон в сторону его кабинета. - Перестань, тут же люди, - одернул его Дмитрий. - И не радуйся прежде времени. Еще неизвестно, что получится из нашей затеи. - Хорошо получится, - уверенно сказал Ольф. - Ну-ну... - Сейчас меня только одно интересует, - сказал Ольф. - Долго он нас будет мурыжить? 28 Шумилов "мурыжил" их целую неделю. Встречались они ежедневно, но ни разу и словом не обмолвились о работе, хотя Дмитрия так и подмывало подойти к нему и спросить, как обстоят дела. Шумилов, как обычно, был лучезарно вежлив и прямо-таки светился доброжелательностью, но вел себя так, словно они и не давали ему никакой работы. - Вот барбос! - ругался Дмитрий. - Хоть бы намекнул как-нибудь... Он нервничал, а Ольф посмеивался и успокаивал его: - Спокойствие, Матильда, спокойствие. Наша прима-балерина набивает себе цену. Наконец Шумилов мимоходом бросил им: - Прошу после обеда ко мне. И величественно удалился. - Вот прохиндей! - разозлился Дмитрий. - Обязательно ему надо поиграть на нервах! Как будто сейчас два слова сказать нельзя было! - Спокойно, Матильда, спокойно, - повторил Ольф. Шумилов встретил их как обычно - радушной улыбкой. И когда они уселись, он положил перед собой папку с их выкладками и немного торжественно сказал: - Ну что ж, приступим. Я с большим удовольствием посмотрел вашу работу. Разумеется, сейчас еще трудно говорить, чем она закончится, но одно бесспорно... - Шумилов помолчал и веско закончил: - Да, бесспорно. Это весьма и весьма серьезная заявка на значительную работу, и я от души рад за вас. Еще раз поздравляю. - Спасибо, - пробормотал Ольф, чуть-чуть растерявшись. - Разумеется, - продолжал Шумилов, - вы получите возможность продолжить свою работу, и я постараюсь оказать вам посильную помощь. Но, как вы, вероятно, знаете, К-мезоны - не совсем моя специальность, и я взял на себя приятную обязанность представить вашу работу моему другу члену-корреспонденту Академии наук Дубровину... Ольф уставился на него и переспросил: - Дубровину? - Да, - кивнул Шумилов, явно довольный произведенным эффектом. - Вам, конечно, известно это имя... - Ну, еще бы, - пробормотал Ольф. - Дубровин просмотрел ваши выводы и высказал свое мнение... - Шумилов опять помолчал и эффектно закончил: - Весьма лестное для вас мнение. Он заинтересовался вашей работой и хочет встретиться с вами. Вы, надо полагать, также не будете возражать против этого? - с улыбкой спросил Шумилов. - Завтра утром он ждет вас. - Где? - хриплым голосом спросил Ольф. - У себя в кабинете, разумеется. Вы знаете, где он находится? - Да разве... - начал Ольф и осекся. - Что? - поднял брови Шумилов. - Мы не знали, что Дубровин работает здесь. - Вот тебе и на! - развеселился Шумилов. - Да он с самого основания института заведует лабораторией. Кабинет его в этом же здании, на третьем этаже, комната триста шестнадцать. Завтра в девять он ждет вас. Он просил передать, чтобы вы приготовили более подробные обоснования своей работы. - Ну конечно, - сказал Ольф. - Ведь эти выкладки, так сказать, для общего ознакомления. - Понятно, - кивнул Шумилов. - А потом уж поговорим детально, как вы будете работать. В коридоре Ольф растерянно похлопал по карманам, отыскивая сигареты. - Идем, Димыч, в какой-нибудь темный уголок, помыслим. И они стали мыслить. - Ну, как тебе все это нравится? - спросил Ольф. - Хорошо нравится, - засмеялся Дмитрий. - Нет, ты только подумай... Он, кажется, и в самом деле доволен, что у нас есть что-то этакое... свое. А с другой стороны, чего бы ему быть довольным? По идее, он должен заботиться о том, чтобы мы работали на него, именно потому, что у нас шарики крутятся. А он как будто и в самом деле рад, что мы будем заниматься своей работой. Чем все сие объясняется? - Ну, знаешь ли, - возмутился Дмитрий. - И охота тебе подозревать его во всяких гадостях? Почему бы ему и не радоваться, что у нас есть своя идея? Тем более что мы не отказываемся работать и для него. - Так-то оно так, - задумчиво сказал Ольф. - Да мне что-то плохо верится во врожденное благородство его натуры. - А, да иди ты... А потом, не все ли равно, почему он так делает? Главное, что мы можем заняться своей работой. - Это верно, - согласился Ольф. - Нам просто грешно жаловаться. Но представляешь, какого дурака сваляли мы? - А именно? - Да с Дубровиным. Если бы мы знали, что он работает здесь... - И что тогда? - А, недотепа! - рассердился Ольф и передразнил его: - "Что тогда"! Да то, что с самого начала явились бы к нему, выложили наши карты и поклонились бы в ножки: возьмите, ради Христа, под свое крылышко! - Ага, - саркастически усмехнулся Дмитрий, - и он бы с радостью обнял нас и воскликнул: вот вас-то мне и надо! - А почему бы и нет? Может быть, не сразу, но потом-то он нашел бы для нас место. А теперь поздно переигрывать... впрочем, чем черт не шутит. Знаешь что, давай наведаемся в библиотеку и посмотрим, чем он занимается сейчас. Может быть, это не так уж и далеко от нашей идеи. Они пошли в библиотеку и разыскали последние статьи Дубровина и отчет его лаборатории. - Жаль, - огорченно сказал Ольф вечером, захлопывая отчет. - Если верить этим бумажкам, он не занимается К-мезонами уже года два. Хотя это все-таки ближе к нам, чем работа Шумилова. Жаль. Сдается мне, что с Дубровиным мы отлично спелись бы. Ольф открыл журнал с последней статьей Дубровина, стал еще раз просматривать ее и восхищенно покачал головой: - Ты только взгляни, какая работа мысли! Это тебе не Шумилов. Все четко, ясно, отточенно, ничего лишнего. Вся статья-то четыре странички, а ведь Шумилов наверняка сделал бы из этого по меньшей мере четырнадцать! - Да ладно тебе, - недовольно сказал Дмитрий. - Человек ему добро делает, а он же его и облаивает. - Да нет, я не о том, - отмахнулся Ольф. - Ведь недаром говорят, что стиль - это человек. А ты сравни стиль Дубровина и стиль Шумилова. Это же небо и земля! Дубровин оказался худым большеголовым человеком невысокого роста с нездоровым отечным лицом и изрядной плешью. Он прихрамывал, но ходил быстро, по-птичьи припадая на больную ногу. Кабинет его был обставлен прямо-таки по-спартански - простой стол, жесткие стулья и потрескавшаяся во многих местах доска в грязно-белых меловых разводах. Дубровин приподнялся и протянул руку: - Будем знакомиться. Дубровин Алексей Станиславович. Ольф и Дмитрий назвали себя. - Ну-с, приступим к делу. На полях ваших заметок я поставил девять вопросительных знаков, вам ясно, к чему они относятся? - Да, - сказал Ольф. - Тогда начнем с них. Разговор напоминал допрос. Дубровин говорил так, как писал статьи, - только самое главное, ничего лишнего, и несколько раз поморщился, когда его не поняли и ему пришлось повторять. В отличие от Шумилова, он сразу понял, кто есть кто, и обращался преимущественно к Дмитрию - Ольф к концу разговора и совсем умолк. Дубровин великолепно разобрался в их работе и словно мимоходом делал такие замечания, что Дмитрий хватался за карандаш и быстро записывал, опасаясь что-нибудь упустить. Говорил Дубровин как будто недовольным тоном и два раза безапелляционно бросил: "Чепуха!" Дмитрий и глазом не моргнул - в первый раз буркнул: "Возможно" - и поставил большой вопросительный знак, а во второй спокойно заявил: - Не думаю. Дубровин с интересом взглянул на него и поднял брови: - Вот как? - Да, - сказал Дмитрий. - Я изрядно посидел над этим вариантом, и, осмелюсь доложить, он заслуживает внимания. - А конкретнее? Дмитрий стал объяснять, но не дошел до середины, как Дубровин прервал его: - Ясно, дальше не надо. Я был неправ. Ольф расплылся в улыбке, но Дмитрий и ухом не повел, как будто так и надо. Память у Дубровина была феноменальная - он походя указывал, где нужно искать недостающие материалы, и продиктовал не только названия десятка работ, но и годы издания и номера журналов, где эти статьи были опубликованы. Часа через полтора он сказал: - Все, пока хватит. Давайте итожить. Замысел ваш недурен, и исполнение, на данном этапе разумеется, вполне приличное. Надеюсь, ваша работа будет неплохим дополнением к моей, не нынешней, конечно, а предыдущей. Теперь - что вы должны делать? Надо залатать те прорехи, о которых мы говорили, - это первое. Второе - проверить экспериментально кое-какие выводы. Это, как сами понимаете, посложнее. Месяца через три я попытаюсь раздобыть вам время на ускорителе, хотя оно давно расписано чуть ли не по минутам. В крайнем случае - дам вам взаймы несколько часов. - Когда же мы этот долг отдавать будем? - с улыбкой спросил Дмитрий. Наконец-то улыбнулся и Дубровин: - Тоже верно. Это я по привычке сказал. Ладно уж, пожертвую... Я думаю, Шумилов не будет слишком притеснять вас своими задачками. Пока, по крайней мере... А потом уж вам придется основательно поработать на него. - Джентльменское соглашение? - спросил Дмитрий. Дубровин недовольно покосился на него: - Почти. А вам это не нравится? - Да нет, почему же... - Еще один практический совет. Программировать вы, конечно, не умеете? - Нет. - Советую кому-нибудь научиться. С арифмометрами далеко не уедете. Машинное время найти будет можно, но программисты загружены до предела, а так как вы пасынки, никто с вами возиться не будет. Вычислительный центр у нас мощный, есть обширная библиотека программ на многие случаи жизни, надо только научиться пользоваться ими. И еще - побывайте на ускорителе, познакомьтесь с инженерами и вообще - завоюйте их. Как все экспериментаторы, они смотрят на теоретиков с подозрением, и если вы докажете им, что кое-что смыслите, это будет очень неплохо. В общем, действуйте. На прощанье Дубровин сказал: - Ко мне, разумеется, обращаться можно когда угодно, но настоятельно рекомендую: делайте это только в крайних случаях. Забот у меня хватает. И он выпроводил их из кабинета. 29 И пошла у них, как говорил Ольф, не жизнь, а конфетка. Шумилов действительно не утруждал их работой и, давая какое-нибудь задание, почти извинялся и неизменно приговаривал: - Разумеется, в сроках я вас не стесняю. А они каждый раз испытывали чувство неловкости и столь же неизменно говорили: - Ну что вы, мы сделаем поскорее. И, разделавшись с заданием Шумилова, продолжали свою работу. С Дубровиным они встречались часто. Слишком буквально восприняв его прощальные слова, они с месяц не давали о себе знать, и однажды Дмитрий услышал по телефону его сердитый голос: - Милостивый государь, вам не кажется, что неплохо было бы показаться? Дмитрий поперхнулся. - Видите ли, Алексей Станиславович... - Что я должен видеть? - Пока что никаких особенных затруднений у нас не возникло... - Ах, вот как... Но вы что-то сделали? - Конечно. - И вы настолько самоуверенны, что не сомневаетесь в истинности сделанного? - Н-нет... - Значит, так. Жду вас завтра в пять. Они полночи и весь следующий день просидели за работой, готовясь к такому же допросу, как и в первый раз. Но Дубровин встретил их почти ласково. Тон его по-прежнему был ворчливым, но говорил он уже не так безапелляционно и прислушивался к каждому возражению. Выслушав их отчет, он одобрительно сказал: - Недурно, недурно... Вы неплохо поработали. К эксперименту подготовились? - Не совсем, - сказал Дмитрий. - Почему? - Вы же сказали, что время нам дадут месяца через три. - Мало ли я что сказал... Время будет через три недели. Хватит вам, чтобы подготовиться? - Наверно, - сказал Дмитрий. - Наверно или точно? - Хватит. - Через неделю представьте подробнейшее описание эксперимента, несколько вариантов. Дам вам четыре часа, для начала хватит. Но если будет очень нужно, прихватите еще. Шумилов вас не притесняет? - Нет, что вы. - Ну и отлично. Я скажу ему, чтобы эти три недели он вас не трогал. А теперь прошу учесть вот что. И Дубровин стал детально разбирать их работу и давать советы. Когда они примчались к нему с результатами эксперимента - именно теми, которые они ожидали, - Дубровин просмотрел снимки, график, на скорую руку набросанный Ольфом, и будничным тоном сказал: - Ну что ж, недурно. Можно двигаться дальше. Кажется, вы довольны? - спросил он, обращаясь к Ольфу. - Еще бы, - заулыбался Ольф. - Спасибо вам, Алексей Станиславович, - сказал Дмитрий, - Спасибо? - вопросительно повторил Дубровин. - "Спасибо" вы скажете, когда я приглашу вас к себе и вы разопьете бутылку коньяку. Вот там "спасибо" будет уместно, но сейчас... В науке, по-моему, слово "спасибо" не имеет права на существование. А теперь, - он внимательно оглядел их, - вам неплохо было бы отдохнуть. Сегодня четверг, если не ошибаюсь? - Да, - сказал Ольф. - Я думаю, до понедельника вы со спокойной совестью можете отдыхать, с Шумиловым я договорюсь. Для начала отоспитесь, а потом отправляйтесь куда-нибудь. Вы, насколько я знаю, не женаты? - Еще нет, - пробормотал Дмитрий. - Но девушки у вас есть? - Есть. - Вот и отправляйтесь с ними. - Будет сделано, - растянул рот в улыбке Ольф. Через неделю Дубровин позвонил им: - Ну как, вы не раздумали пить коньяк? - Коньяк? - опешил Дмитрий. - Ну да, коньяк. За вашу удачу. Или вы не пьете? - Да нет, почему же, пьем... - Я думаю... Значит, жду вас у себя. Да не в кабинете, конечно, а дома. После семи в любое время... Кстати, нет ли у вас какого-нибудь глупого дефектива? - Чего? - не понял Дмитрий. - Ну, детектива, - буркнул Дубровин. - Я лежу в постели, должен же я чем-то развлекаться. Если вам не трудно, поищите что-нибудь. - Хорошо, что-нибудь принесем. Значит, после семи. Их встретила маленькая женщина с ласковыми глазами. - Может быть, мы не вовремя? - пробормотал Дмитрий. - Ну что вы, наоборот... Меня зовут Мария Алексеевна. Они назвали себя. Дубровин лежал на диване в своем кабинете - похудевший, небритый. Увидев их, он с видимым удовольствием произнес: - Прошу, прошу... Я не встаю и не извиняюсь - болен. Рассаживайтесь, как вам будет удобнее. Они сели вокруг низкого столика. Дмитрий спросил: - А что с вами? - Почки, - буркнул Дубровин и позвал жену: - Маша! - Да, сейчас, - тут же откликнулась Мария Алексеевна и через несколько минут внесла бутылку коньяку и закуски. - Может, вам помочь? - тут же вскочил Ольф. - Да, пожалуйста, - просто сказала Мария Алексеевна, и Ольф ушел с ней. Через несколько минут они сидели все вместе, и Дубровин скомандовал: - Наливайте. Мне - минеральной. - Почему? - спросил Ольф. - Я же сказал - почки. Я уже лет десять капли в рот не беру. А вы пейте, это для вас припасено. Хорошо было сидеть в этом уютном кабинете, заставленном книжными шкафами. Дмитрий нет-нет да и бросал взгляд на книжные полки, пока Дубровин не заметил это и не сказал: - Вам, я вижу, не терпится? Посмотрите. И Дмитрий пошел рыться в книгах. Книг у Дубровина множество, и среди них - редкие дореволюционные, издания. Дмитрий так увлекся ими, что не сразу понял вопрос Дубровина и переспросил: - Что? - Я смотрю, моя библиотека пришлась вам по вкусу. - Ну, еще бы. - Можете любую книгу взять с собой. - Правда? - обрадовался Дмитрий. - Почему же нет? - удивился Дубровин. - Читайте на здоровье. И можете приходить в любое время, если что-то понадобится. Если меня не будет, жена проведет вас сюда - и мой кабинет к вашим услугам. - Спасибо, - сказал Дмитрий. - Пожалуйста, - иронически бросил Дубровин и обратился к Ольфу: - К вам это тоже, конечно, относится. Кстати, вы нашли для меня что-нибудь? - Да, сейчас принесу. Ольф принес из передней книги. Дубровин небрежно просмотрел их: - Это я читал, это тоже... А это что-то новенькое. Благодарю... Кстати, вы-то читали это? Нет? Ясно, вы слишком умны для этого, и у вас мало времени. - Нет, почему же... - начал сконфуженно оправдываться Ольф. Дубровин перебил его: - Да вы не оправдывайтесь. Я сам читаю такие книжонки, только когда ничем не могу заниматься. Дубровин помолчал. - Видите ли, меня давно интересует история человеческой глупости. Скажут, неприлично обзываться. Неприлично считать себя умнее других. Скажут, что надо быть скромным. Но еще Гете говорил, что только нищий скромен. Кстати, в нашей работе скромность вовсе ни к чему. Так мне кажется. Мы в конечном итоге работаем для того, чтобы добыть хоть какие-то крупицы истины, еще неизвестной людям. А истина и скромность - понятия несовместимые. "Истина так же мало скромна, как свет", - угадайте, чьи это слова? Дубровин хитро взглянул на них. Ольф пожал плечами: - Не знаю. - Это говорил Маркс, - сказал Дубровин. - А потому - не будьте скромными! Если дело касается истины, вы не должны ни на кого и ни на что обращать внимания. Ни личные привязанности, ни авторитеты, ни соображения удобства и материальной выгоды, ни семья - ничто не должно вас сдерживать. Я думаю, много открытий не было сделано вовремя только потому, что интересы истины не были для исследователя на первом месте. А истина не терпит никаких компромиссов. Никаких, даже самых незначительных, - подчеркнул Дубровин и откинулся на подушки. Когда они прощались, Дубровин с неожиданной теплотой в голосе сказал: - Очень хорошо, что вы пришли. И неплохо, если мы будем почаще так встречаться. Не бойтесь, если я занят или нездоров, я скажу вам об этом. 30 Шумилов был с ними все так же вежлив и доброжелателен. На заседании Ученого совета, когда речь зашла о новом пополнении, он с большой похвалой отозвался о Дмитрии и Ольфе, и им незамедлительно сообщили об этом. Еще несколько раз он при случае хвалил их и всячески подчеркивал свое расположение к ним. А между тем они все меньше работали для него, и Шумилов воспринимал это как должное. - Слушай, - сказал однажды Ольф, - все-таки я не пойму, что он за человек. Почему он позволяет нам такие номера? - А, нашел о чем думать, - отмахнулся Дмитрий. - Не все ли равно? Лишь бы давал нам возможность работать. - Тут что-то нечисто, - задумчиво сказал Ольф. - И по-моему, не обошлось без Дубровина. Ты заметил, как Шумилов с ним держится? - Как? - Да чересчур уж почтительно. - Ну и что? Дубровин старше его, да и известность у него куда больше. И верно - Шумилов держался с Дубровиным как будто запросто, они говорили друг другу "ты", но легко было заметить почтительные нотки, проскальзывающие в его голосе. А Дубровин разговаривал с ним так же, как и со всеми, - с обычной для него прямотой, иногда довольно резко и насмешливо. Шумилов в ответ только улыбался и никогда не вступал в спор. Ольф несколько дней ходил с загадочным видом и наконец торжественно сказал: - Ну-с, я кое-что выяснил... - Что? - непонимающе спросил Дмитрий - он уже забыл о том разговоре. - Да о Шумилове. - И охота тебе время тратить на такую ерунду. - Погоди, сейчас не то запоешь... Во-первых, Шумилов и Дубровин почти ровесники - Шумилов только на полгода моложе. Дмитрий присвистнул: - Вот это да... Он же выглядит лет на восемь моложе. - Вот именно - выглядит, - сказал Ольф, довольный произведенным эффектом. - А им, между прочим, обоим по тридцать девять. - И только? - Да. Так что это не Шумилов выглядит моложе, а Дубровин старше. Слушай дальше. Они вместе учились в физтехе, на одном курсе и даже в одной группе. Вместе работали после окончания в каком-то институте. Потом Дубровина направили сюда, и он перетянул к себе Шумилова, а может быть, сам Шумилов напросился. И это еще не все. Дубровин защитил докторскую еще десять лет назад - представляешь? А Шумилов в то время даже кандидатом не был. Кандидатскую он делал уже здесь, под руководством Дубровина, и, если судить по названию, его диссертация - лишь отросточек от работы Дубровина, той самой, за которую он получил Государственную премию. Ольф помолчал. - Ну, переварил? И это еще не все. Докторскую Шумилов делал тоже под руководством Дубровина. И отделился Шумилов от Дубровина всего два года назад. Сначала он был руководителем сектора, а после утверждения докторской стал завлабом. Стало быть, нынешняя тема Шумилова - его первая самостоятельная работа. Как тебе все это нравится? Дмитрий покачал головой: - Да, теперь кое-что ясно. И откуда только ты выкопал все это? - Секрет фирмы, - самодовольно улыбнулся Ольф. - А ты еще говорил, что я занимаюсь ерундой. Надо слушаться старших, мой принципал. Но каков Дубровин-то, а? Еще и сорока нет, а он и доктор, и лауреат, и член-корреспондент. А когда-то мы степеней известных достигнем? - А зачем тебе это? - серьезно спросил Дмитрий. - Да ведь не одним же только сознанием своей гениальности жить. - Это на кого намек? - На некоторых... Не членом-корреспондентом, но замухрыстыми-то кандидатами надо стать? - Станем, - успокоил его Дмитрий. Все лето и начало осени они работали, как в добрые студенческие времена, - жадно, с наслаждением, экономя каждую минуту. Дубровину то и дело приходилось сдерживать их - он очень внимательно следил за тем, чтобы они не переутомлялись, и иногда просто приказывал им отдыхать. Однажды он словно мимоходом заметил: - Почему вы не познакомите меня со своими девушками? Ася часто бывала у Дмитрия, но Светлана незадолго перед этим впервые приезжала в Долинск, и Ольф удивился: - Разве вы видели их? - Нет, - сказал Дубровин. - Но, разумеется, слышал. В нашем НИИ-хуторе трудно что-нибудь скрыть. И мне хочется посмотреть на них. Вы ничего не имеете против? - Нет, конечно, - пробормотал Ольф. - Ну и отлично. Значит, как только они снова появятся у вас, прошу ко мне. И желательно предупредить хотя бы за день. - Хорошо. Когда они вчетвером пришли к Дубровину, Дмитрий удивился, увидев его. Обычно Дубровин ходил в темной рубашке, в простеньком костюме и только посмеивался, когда Мария Алексеевна сокрушалась по поводу его затрапезного вида. А сейчас он прямо-таки весь блестел - чисто выбритый, помолодевший, он церемонно поклонился Асе и Светлане: - Очень рад познакомиться с вами. И видно было, что он действительно рад. Сначала девушки держались немного скованно, особенно Светлана, но после того, как Мария Алексеевна увела их на кухню и облачила в передники, они быстро освоились. Дубровин с нескрываемым удовольствием поглядывал на них, а на следующий день сказал: - Должен сообщить, что ваши девушки нам очень понравились. Особенно жене - она просто в восторге. Насколько я понял, отношения у вас с ними достаточно серьезные. Вы собираетесь жениться? - Вообще-то да, - смутился Ольф. - Когда, если не секрет? Ольф и Дмитрий задумались. - Можете, конечно, не отвечать, и вообще, если хотите, прекратим этот разговор, - церемонно сказал Дубровин. - Я, разумеется, не собираюсь вмешиваться в вашу личную жизнь. Но в ноябре наш институт получает дом. Как холостяки, вы можете рассчитывать, самое большее, только на комнату в общей квартире. А вероятнее всего, вам дадут по комнате в общежитии, несмотря на все обещания Шумилова и мои просьбы. А если вы будете женаты, отдельные квартиры я вам гарантирую, для начала, конечно, однокомнатные. Вы, надеюсь, не очень шокированы этой прозой? - иронически спросил Дубровин. - Нет, конечно, - сказал Ольф. - Подумайте об этом. Когда Ольф сообщил ему, что они намерены в сентябре "сообразить коллективную свадьбу", Дубровин обрадовался: - Вот и отлично, поздравляю вас. Где вы намерены отметить это событие? - Еще не знаем. - Если у вас будет не слишком много народу... и если вы, разумеется, ничего не имеете против, - убийственно вежливым тоном сказал Дубровин, - моя квартира к вашим услугам. Ольф смешался. - Как-то неудобно, Алексей Станиславович. - Неудобно? - как будто не понял его Дубровин. - Почему? И где же вам будет удобнее - в ресторане? - Да нет, не в этом дело. Вас неудобно стеснять. - А если я скажу, что нам это доставит удовольствие, вы, надеюсь, поверите мне? - Поверю, - засмеялся Ольф. - Тогда будем считать, что мы этот вопрос решили, - улыбнулся Дубровин. Это была великолепная свадьба - нешумная, уютная. Не было пьяных песен и криков "горько", был тесный кружок любящих друг друга людей. Вечером зашли с поздравлениями Шумилов и Жанна, посидели немного и ушли. Дубровин был какой-то тихий и умиротворенный, даже голос у него изменился, стал мягким и ласковым. Он с трогательной заботливостью ухаживал за Асей и Светланой. Когда они расходились, уже под утро, Дубровин поцеловал им руки, и Светлана вдруг всхлипнула и прижалась к нему, выговорив сквозь слезы: - Спасибо вам, Алексей Станиславович... И Ольф впервые увидел, как Дубровин смутился. Поглаживая плечо Светланы, он растерянно говорил: - Ну что ты, девочка, что ты... Светлана отстранилась от него и улыбнулась сквозь слезы: - Ничего, Алексей Станиславович, это я так... Знаете, я ведь не помню своего отца. Вот и подумала, как хорошо было бы, если бы он был похож на вас... - Ну вот, - расстроился Дубровин и неожиданно сказал: - И хорошо, что ты так подумала, приходи к нам почаще, мы всегда рады тебе. И с того дня Светлана часто бывала у них, гораздо чаще, чем Ольф. 31 Недели через две Дубровин позвонил им и, как обычно, спросил Дмитрия. Не отвечая на приветствие, он сухо сказал: - Пожалуйста, прошу ко мне вместе со всем багажом. И побыстрее. Когда они пришли, Дубровин заперся изнутри, чего никогда раньше не делал, и быстро прошел к столу. - Садитесь. Вот вам статья, пожалуйста, читайте как можно внимательнее. Он положил перед ними свежий номер "Physical Review". Пока они читали, Дубровин быстро ходил по кабинету, припадая на больную ногу. Через несколько минут Ольф выругался, перевернул страницу, чтобы посмотреть фамилии авторов, и сказал: - Кэннон и Брук... Надо запомнить. - Не мешай, - досадливо поморщился Дмитрий, а Дубровин на секунду остановился, посмотрел на них и снова забегал по кабинету. Ольф читал стоя, навалившись на плечо Дмитрия, и возбужденно крутил в руках крышку от чернильного прибора. Дмитрий читал как будто спокойно, но пальцы его сжимали журнал так, словно хотели разорвать его. Он уже понял, что это катастрофа, и оставалось только определить размеры бедствия. Сначала ему показалось, что катастрофа полная, в статье излагались основные выводы их работы. Совпадали даже незначительные детали. И когда он кончил читать, Дубровин забежал вперед и отрывисто спросил: - Ну? Дмитрий промолчал и потянулся за сигаретой. Закурив, он снова начал читать. - Чего ты молчишь? - закричал Ольф. - Перестань, - резко сказал Дмитрий. - Иди побегай по коридору, успокойся. И не мешай мне. Алексей Станиславович, дайте ему воды. - Вот гад, - пробормотал Ольф и отошел от него. А Дмитрий еще раз внимательно просмотрел статью и сказал почти спокойно: - Да, подсидели нас... Одна треть работы уцелела - не больше. - И то ладно, - буркнул Дубровин. - Я уж было подумал, что дело совсем плохо. Можешь ты выделить все, что не входит в их работу? - Конечно. - Сколько тебе понадобится времени? - День. - Тогда давай завтра прямо с утра. И разумеется, все соображения по поводу дальнейших поисков. Идите. В коридоре Ольф разразился ругательствами. Дмитрий молча слушал его и наконец разозлился: - Замолчи ты, ей-богу... Лаешься как извозчик. Лучше давай подумаем, что еще можно сделать. - Ну уж, дудки! - огрызнулся Ольф. - С меня на сегодня хватит. Можешь сам этим заниматься. И Ольф, круто повернувшись на каблуках, отошел от него. Дмитрий проводил его взглядом и пошел к себе в лабораторию. Ольф так и не появился на работе, и дома его тоже не было. Дмитрий работал, почти не вставая из-за стола, и даже не поднял головы, когда ввалился пьяный Ольф. Он выставил на стол бутылку водки, кусок колбасы и, не снимая плаща, бухнулся на кровать. Через несколько минут он поднялся, разделся и поставил стаканы на стол. С размаху налил водку в стаканы и пододвинул один Дмитрию: - Пей. - Не хочу, - сказал Дмитрий, не глядя на него. - Да брось ты эти бумажки! - взорвался Ольф. - Не успеешь, что ли? Дмитрий поднялся, молча собрал бумаги и надел пиджак. - Куда ты? - угрюмо спросил Ольф, глядя на него исподлобья. Дмитрий промолчал. - Ну и черт с тобой, - буркнул Ольф и выпил. Дмитрий взялся за ручку двери и сказал: - Ложись, спать, завтра нам надо быть в форме. Ольф зло посмотрел на него и отвернулся. Дмитрий пошел к Жанне, коротко рассказал ей, в чем дело, и попросил: - Если можно, я посижу у тебя, поработаю. - Ну конечно, - сказала Жанна. - Располагайся. Работы оказалось больше, чем он думал. В двенадцать часов Жанна сварила ему кофе, и потом Дмитрий перебрался в красный уголок. Два раза он подходил к своей комнате и прислушивался. За дверью было тихо, но свет горел, и Дмитрий не заходил, докуривал сигарету и возвращался в красный уголок. Он только усмехнулся, вспомнив, какие надежды они возлагали на эту работу. Как никогда, они были близки к удаче, и вот на самом финише удача отвернулась от них. Было ясно, что в любом, даже самом благоприятном случае их работа будет всего лишь дополнением к работе американцев. Почти готовое здание мгновенно превратилось в развалины, и ему очень не хотелось копаться в обломках, но он знал, что это нужно сделать, и работал сосредоточенно и спокойно. Наконец он закончил, собрал бумаги и пошел по коридору. Свет в их комнате все еще горел. Дмитрий осторожно открыл дверь. Ольф спал не раздеваясь, повернувшись лицом к стене. Дмитрий сходил на кухню, сварил кофе, побрился и стал будить Ольфа. Тот долго не мог проснуться и наконец сел на кровати, с отвращением передернул плечами и виновато взглянул на Дмитрия: - Не сердись, старик. - Ладно, - сказал Дмитрий. Когда они утром пришли к Дубровину, тот молча взял папку из рук Дмитрия, бегло просмотрел ее и сказал: - Ясно. И, внимательно оглядев их, остановился взглядом на помятом лице Ольфа: - Пил, что ли? - Был грех, - хмуро сказал Ольф, не глядя на него. Дубровин кашлянул и повернулся к Дмитрию: - Отправляйся-ка спать. А ты - останься, - приказал он Ольфу и, подождав, пока за Дмитрием закрылась дверь, сердито захромал к столу. - Что, нервишки подвели? Ольф промолчал. - Ты, кажется, летчиком был? - язвительно спросил Дубровин. - Вроде этого, - уныло ответил Ольф, уставившись взглядом в стенку. - Тогда тем более непростительно, - жестко сказал Дубровин. - Значит, нервы у тебя должны быть крепкие, и нечего ссылаться на них. Распускаешь себя, друг мой. Нравится тебе жалеть себя. Помолчи-ка, - повысил голос Дубровин, заметив, что Ольф хочет возразить. - У всех у нас нервы, и, между прочим, я думаю, что на Дмитрии эта история тоже не сладко сказывается. Думаю, что ему похуже, чем тебе, - с расстановкой сказал Дубровин. - Я думаю, - продолжал он, напирая на "думаю", - не сделаю открытия и не слишком оскорблю тебя, если скажу, что в этой работе ты не на первых ролях... Ольф дернулся и промолчал. - Что, не прав я? - Да нет, почему же... - Вы, я вижу, действительно хорошие друзья, с чем от души поздравляю обоих. Тебя в особенности, - расчетливо бросил Дубровин. - Но из этого, между прочим, не следует, что с друзьями можно обращаться по-хамски, как ты вчера, и полагать, что в дружбе все позволено. Это, разумеется, всего лишь мое частное мнение, совершенно не обязательное для тебя, но я считаю своим долгом высказать его, - отрезал Дубровин. - Может быть, я и преувеличиваю, но это потому, что Дмитрий выглядит сейчас гораздо хуже тебя, несмотря на твое похмельное состояние. И если ты сообразишь, что его нужно щадить и помнить не только о своих нервах, но и о нем, это будет очень неплохо. Он помолчал, ожидая, что скажет Ольф, но тот не произнес ни звука. - Ладно, иди, - сказал Дубровин. Через три дня Дубровин вызвал их к себе. - Ну-с, прошу внимания. Я посоветовался с Александром Яковлевичем, и мы решили вот что... Александр Яковлевич - директор института, всемирно известный ученый, один из создателей современной физики. Для большинства физиков он фигура почти легендарная, авторитет непререкаемый. Дубровин - один из самых любимых его учеников и постоянно встречается с ним, но предпочитает умалчивать об этом и ссылается на Александра Яковлевича в редчайших случаях. Дубровин помолчал, давая им время переварить эту новость, и продолжал: - Решили так. Во-первых, вы напишете статью на основе этого материала, - он положил руку на папку. - В очень корректной и до предела объективной форме изложите то, что не вошло в работу Кэннона и Брука. Статья, конечно, будет не бог весть какая, но сделать это необходимо, чтобы хотя бы в этом опередить их. Статью следует написать архисрочно, и она будет немедленно опубликована в ЖЭТФ. Ясно? - Да, - сказал Дмитрий. - Второе. Бросить все дела, переключиться только на эту работу и закончить ее как можно скорее. Все необходимое для этого - ускоритель, машинное время, мои консультации и прочее - к вашим услугам. Александр Яковлевич в принципе одобрил план вашей дальнейшей работы, мы еще вместе уточним его, а посему - с богом. Шумилов, разумеется, освободит вас от всех обязанностей - об этом я уже позаботился. Теперь все зависит только от вас. Подумайте, какая вам нужна помощь, и сообщите мне. Вопросы есть? - Пока нет, - сказал Дмитрий. - И советую не очень расстраиваться, - добавил Дубровин, - не все еще потеряно. It could be worse [могло быть хуже (англ.)], как говорят ирландцы. - Он улыбнулся. - Если у ирландца сдохла корова, он невозмутимо размышляет: ничего страшного, могла заболеть жена, мог заболеть я сам, мог в конце концов и умереть, но ведь ничего этого не случилось. Короче говоря, it could be worse. В этом что-то есть, не так ли? - Конечно, - улыбнулся Дмитрий. 32 Эту работу они закончили через восемь месяцев. Вскоре после разговора с Дубровиным они провели несколько экспериментов, и стало ясно, что дела их не так уж и плохи - работа пошла по новому пути, казавшемуся многообещающим. Но точно так же этот путь могли нащупать Кэннон и Брук. Дубровин, выслушав их и одобрив, заметил: - А ведь вам надо поторапливаться, а? - Придется, - пробурчал Дмитрий. И они поторапливались, то есть работали с утра до вечера, боясь дать себе хоть небольшую передышку, и жадно, набрасывались на свежие номера американских журналов - нет ли новостей от Кэннона и Брука? Ничего не было. Ольф добровольно взвалил на себя всю черновую работу, предоставив Дмитрию заниматься "высокими материями". А когда Дмитрий попробовал было заговорить о том, что и он мог бы заняться этой черновой работой, Ольф решительно сказал: - Брось, Димыч. Конечно, мне не очень-то приятно возиться с этим одному, но сейчас не до церемоний. Каждый делает, что может. Не забивай себе голову мелочами, это моя забота. А ты - мысли. И не набивайся на комплименты - ты же сам знаешь, что делаешь это лучше меня. А с мелочами мне легче справиться. И действительно, Ольф всюду завел знакомства - на ускорителе, в вычислительном центре, в библиотеке - и беспощадно эксплуатировал их. Но он и сам успевал "мыслить" - разделавшись с расчетами, набрасывался на выкладки Дмитрия и с каким-то остервенением принимался за настоящую работу. Где-то посередине работа, по выражению Ольфа, "закачалась", и показалось им, что это не бог весть что, и ни к чему эта заочная дуэль с американцами, и вообще - надо послать все к черту, чтобы не потерять еще больше времени, и поискать что-нибудь настоящее. И тут же это, как они думали, настоящее - какие-то полузабытые идеи, казавшиеся блестящими, грандиозные проекты, когда-то набросанные на клочках бумаги, и еще какие-то совершенно новые, сверхоригинальные идеи - сразу всплыло, и рядом с этим великолепием и захватывающими дух перспективами их работа показалась вдруг ненужной и жалкой. И они полдня на все лады обсуждали новые блестящие возможности и прикидывали, нельзя ли как-нибудь тут же приняться за их осуществление. - В конце концов, - решительно сказал Ольф, - вовремя осознать свои ошибки - это и есть настоящее мужество. - А кроме того, - вслух подумал Дмитрий, заложив руки за голову, - какая разница, кто это сделает - мы или американцы? Лишь бы было сделано. - Если только они наткнулись на это, - скептически заметил Ольф. - Ты думаешь, нет? - Ничего я не думаю. - Ольф тоскливо посмотрел на яркое солнце за окном, заснеженные сосны, покачал головой, глубоко вздохнул и бесстрастно сказал: - Мне тоже не нравится эта гонка, но все-таки придется довести ее до конца. Дмитрий усмехнулся: - Побаловались - и хватит? - Вот имений. Вообрази, что мы решим заняться одной из этих блестящих идей. А как мы объясним, почему на полпути бросаем работу? Что скажем Дубровину? Что нам стало скучно? Представляю, что он нам выдаст... А кроме того, не забывай, что есть еще и Шумилов. Не вечно же будет длиться наш творческий отпуск. Нет, Матильда, придется нам поскучать. Мы уже не студенты - это тогда мы могли заниматься чем вздумается. Так что давай, это самое... дальше поехали. А может, для начала на лыжах прокатиться? Денек-то уж больно хорош. - Тоже идея, - согласился Дмитрий и поднялся. - Не удалось украсть миллион, так хоть грошиком попользуемся. И они до вечера бродили на лыжах по лесу, а на следующее утро, как обычно, сели за работу. Только вечером Ольф вспомнил о вчерашнем разговоре и вздохнул: - Кончить-то мы кончим, да если бы знать наверняка, что не изобретаем велосипеды. - Ишь чего захотел, - ухмыльнулся Дмитрий. - Может быть, ты не прочь бы узнать, что ты гений? - И это неплохо было бы, - серьезно сказал Ольф и склонился над столом. И когда они сделали последние эксперименты, обработали результаты и увидели, что это действительно конец - самый что ни на есть настоящий, долгожданный, - они с каким-то недоумением переглянулись. Ольф засмеялся, поднялся из-за стола и с наслаждением потянулся. - Все, Матильда, конец. Ася! - заорал Ольф. - Конец! Это было в воскресенье вечером, они сидели у Дмитрия - квартиры, как и обещал Дубровин, они получили еще осенью, - Ася возилась на кухне и с испуганным лицом выглянула оттуда: - Что конец? - Работе конец! - Ольф обнял ее и чмокнул в щеку. - Совсем, понимаешь? Ася взглянула на Дмитрия, тот улыбнулся и кивнул, и она облегченно вздохнула, оттолкнула Ольфа: - Фу ты, психопат. Я уж думала, случилось что. - Случилось, Асенька, случилось, - засмеялся Ольф. - По этому случайно случившемуся случаю не мешало бы случайно выпить. Субсидируй, доцентша! Ты же у нас самая богатая! - по привычке поддразнил он ее. - Тебе бы только выпить, - заворчала Ася. - Асенька, да ведь случай-то какой, а? И опять же, случившийся совершенно случайно! - продолжал дурачиться Ольф. Они, конечно, на радостях "поддали" в этот вечер, а на следующее утро пошли к Дубровину. Дубровин молча просмотрел результаты и довольно хмыкнул: - Недурно, весьма недурно. А что вы такие кислые? Перебрали, что ли? - Есть маленько, - нехотя сказал Ольф, - да не в этом дело. - А в чем же? Работой недовольны? - Относительно, - буркнул Дмитрий. - А-а... Тоже правильно. Подкузьмили вас американцы, да что делать, друзья мои, такова сэ ля ви. Дубровин перенял это выражение от Ольфа и с удовольствием употреблял его, особенно когда хотел поддеть их. - Не журитесь, у вас все впереди. А кроме того, это действительно неплохо сделано, честно говорю. Сами знаете, на комплименты я не слишком щедр, так что оцените. Ну-с, а теперь быстренько, но не спеша сработайте статью, и чтобы через неделю она лежала у меня на столе. И через неделю статья лежала на столе Дубровина. Он торопился и, не читая, сунул ее в портфель. - Мне некогда, голубчики, завтра уезжаю на две недели в Швейцарию, а потому - коротенько. Неделю вам на похмелье, на отсыпание, на догуляние, а потом будьте добры за работу. - За какую работу? - с отчаянием спросил Ольф. Дубровин, не обращая на него внимания, продолжал: - Составьте подробнейший отчет со всеми причиндалами - графиками, таблицами, диаграммами и прочей дребеденью - и отпечатайте в трех экземплярах, на отличной бумажке. В общем, все как полагается, чтобы получился приличный кирпич в приличном переплете. Приложите все свои публикации, месячишка через два и эта появится, так что капиталец у вас будет. В начале июля намечено остепенить вас, - значит, за месяц до этого бумажки должны быть в порядке. - Как это остепенить? - опешил Ольф. - Обыкновенно, - невозмутимо сказал Дубровин, убирая со стола бумаги. - Докторов вы не заслужили, а кандидатов - в самый раз. - Да разве кандидатов дают без официальной защиты? - удивился Дмитрий. - Вообще-то нет, но у нас, в виде исключения, это можно. - И мы, стало быть, и есть эти исключительные личности? - повеселел Ольф. - Вроде того... Понимаю, что скучно такой работенкой заниматься, от души сочувствую вам, да что делать, надо. Ну, будьте здоровы, мне некогда. - И он тряхнул им руки, выпроводил из кабинета и захлопнул дверь. - Алексей Станиславович! - попытался остановить его Дмитрий, но Дубровин даже руками замахал: - Потом, потом, некогда... И им пришлось засесть за эту скучную и неблагодарную работу. Делали они ее, как нерадивые школьники, с постной физиономией зубрящие заданный урок, - с утра намечали, что надо сделать за день, и, кое-как разделавшись с "барщиной", больше не возвращались к ней. Дубровин только посмеивался, глядя на их героические усилия: - Заставить бы вас годиков пять каким-нибудь чиновником четырнадцатого класса в канцелярии поработать - вот тогда запели бы! - Боже упаси! - с ужасом сказал Дмитрий. Они уже намекали, что неплохо было бы перенести "остепенение", но Дубровин только отмахивался: - Работайте, работайте. Но однажды они дружно взмолились. - Алексей Станиславович, давайте перенесем месяца на два! - сказал Дмитрий. - Мочи моей больше нет. Дубровин внимательно посмотрел на них: - Что, совсем плохо? - Плохо! - почти с радостью сказал Дмитрий, уже решив, что Дубровин согласен. Но тот только покачал головой: - Терпите, друзья, месяц всего осталось. - Алексей Станиславович, да что будет, если перенесем? Почему обязательно в июле? - Потому что у меня и других дел хватает, кроме ваших, - напомнил Дубровин. - В августе симпозиум, а я член оргкомитета. А в сентябре поеду в отпуск. - А на октябрь? - А вдруг я до октября умру? - отшутился Дубровин, но, заметив, что они по-прежнему серьезны, сказал: - Понимаю, что надоело, но все-таки придется закончить сейчас. Они еще пытались выклянчить у него отсрочку, но Дубровин был непреклонен. Когда они вышли, Ольф с недоумением потер подбородок. - Что-то химичит наш шеф, а? Почему он так торопится? - Ну вот, пошел, - недовольно сказал Дмитрий. - Тебе с твоей подозрительностью только в угрозыске служить. - Посмотрим, - неопределенно сказал Ольф. Но у Дмитрия и самого закралось подозрение, что Дубровин чего-то недоговаривает. Да и зачем ему, в самом деле, так торопиться? И им пришлось снова сесть за опостылевшую работу и срочно заканчивать ее. Все сильнее раздражал их Шумилов, его салонная вежливость. Он по-прежнему не упускал случая похвалить их, хотя они давно уже ничего не делали для него и просто не представляли, в каком состоянии его работа. Дмитрий как-то спросил у Жанны: - Как ваши дела? Продвигаетесь? - Кажется, да, - не очень уверенно сказала Жанна. - Моя работа, во всяком случае, идет неплохо, - поправилась она. - У других тоже как будто ничего. А как в общем - понятия не имею. Ведь у каждого из нас какая-то частная проблема. Николай Владимирович ставит их перед нами, мы выполняем, а дальше уже его дело. Это вы, корифеи, можете позволить себе работать по-своему, - с завистью сказала Жанна. - А мы что... - Ну, пошла прибедняться... Но неужели он не держит вас в курсе дела? - Он не балует нас своим вниманием, - насмешливо сказала Жанна. Дмитрий рассказал об этом разговоре Ольфу, тот присвистнул: - Если уж его собственная любовница так отзывается о нем... - Ну вот, - разозлился Дмитрий, - я так и знал, что ты это ляпнешь. Любовница не любовница - какое это имеет значение? - Не кипятись. В принципе - никакого, конечно, да ведь все мы люди, все мы человеки. - А потом, - проворчал Дмитрий, - еще неизвестно, так ли это. - Вот те на, - удивился Ольф. - Всему институту известно, а ему неизвестно. - Мало ли что болтают... - А ты спроси у нее самой, - поддразнил его Ольф. - Вы же друзья. - Перестань, - сказал Дмитрий. - Да чего ты злишься, не понимаю? - удивился Ольф. - Я же ничего плохого о Жанке не говорю. Наоборот, это только делает ей честь. Она оказалась умнее, чем я думал, - и слава богу. - Ладно, хватит, - оборвал его Дмитрий. Ему нравилась Жанна, и неприятно было думать, что она так связана с Шумиловым. - Все, не буду, - покладисто сказал Ольф. - Но каков все-таки Шумилов, а? Нет, вряд ли мы с ним хорошо сработаемся. Это не Дубровин... Слушай, давай все-таки поговорим с Дубровиным, пусть он возьмет нас к себе. Они уже давно подумывали об этом и откладывали разговор до окончания работы. И на этот раз Дмитрий сказал: - Вот закончим с этим барахлом, - он с ненавистью взглянул на разложенные бумаги, - тогда и скажем. - Лады, - согласился Ольф. Так они и сделали. Ольф, притворно сгибаясь под тяжестью трех довольно увесистых томов, боком протиснулся в кабинет Дубровина, мелкими шажками дошел до стола, всем своим видом показывая, что вот-вот свалится от изнеможения, и потом долго отдувался и обмахивался платком. Дубровин улыбнулся, глядя на него: - Может быть, ты не только летчиком, но и клоуном был? - Еще нет, - серьезно ответил Ольф. Дубровин просмотрел материалы и небрежно сказал: - Могло быть и лучше, но тоже сойдет. Ну, не умерли? - Еще нет, - повторил Ольф тем же тоном. - Стало быть, уже и не умрете... Можете отправляться на все четыре стороны. Заседание Ученого совета одиннадцатого июля в два часа дня. Без четверти два извольте быть в конференц-зале. Разумеется, волноваться по этому поводу нет никакой необходимости - вся процедура будет чистейшей воды формальностью. Так что спокойненько отдыхайте. - Будет сделано, - сказал Ольф. - Кстати, Алексей Станиславович, мы слышали, что у вас предвидятся какие-то вакансии. Ни о каких вакансиях они не слышали, но Дубровин и глазом не моргнул. - Ну и что? - Может быть, вы возьмете нас к себе? - Зачем? - спросил Дубровин, ничуть не удивившись. - Ну как зачем? - опешил Ольф. - Работать. - А чем вам плохо у Шумилова? - Да ничем... До сих пор, по крайней мере, - уточнил Ольф. - Но ведь мы фактически работаем не у него, а у вас. - Ну и что же? Теперь поработаете у него. Вы забыли наш уговор? - Не забыли, конечно, - обиженно сказал Ольф - он не ожидал такого поворота. - Но мы думаем, что так будет лучше и для нас, и для работы, конечно... Может быть, и для вас, ведь мы неплохо сработались с вами. Или мы ошибаемся? - с вызовом спросил Ольф. - Нет, не ошибаетесь, - спокойно сказал Дубровин, не обращая внимания на тон Ольфа. - Вы очень милые и симпатичные люди, и мне приятно было работать с вами. Но и с Шумиловым вы отлично сработаетесь - он человек очень при