следующий  день  он  на работу не пришел, и больше его на радио
"Свобода" не видели.
     -- Опять его накрывает,-- сказал Остап.
     -- Ведь  он  какой-то  катакомбный  христианин,--  заметил
неохристианин   Серафим   Аллилуев.-   Вот  они  ему  голову  и
заморочили.
     -- Это потому, что он шахматист,-- решил Остап.-- Потому у
него ум за разум заходит.
     Большинство считали, что у Зарема очередной припадок мании
преследования.  Но   некоторые   говорили,   что   Зарем,   как
талантливый шахматист, да еще специалист по игре вслепую, может
быть,  видит  на  радио  "Свобода"  что-то такое, чего не видят
другие.
     Родители   Зарема   Волкова   были   такими    убежденными
коммунистами  и  революционерами,  что даже своего сына назвали
Заремом, что в сокращенной форме означает ЗАря РЕВОЛЮЦИИ Мира.
     Это было модно в 20-е годы в сугубо партийных семьях,  где
вместо  крестин  устраивали  октябрины  и при этом давали детям
такие имена,  как  Владилен  (ВЛАДИмир  ЛЕНин),  Нинель  (Ленин
наоборот), Марлен (МАРкс+ +ЛЕНин), Жорес, Рой и так далее. *
     Уже в юношеском возрасте Зарем был талантливым шахматистом
и получил  высокое звание гроссмейстера СССР. Но во время войны
он попал в немецкий плен. После войны он оказался  в  лагере  в
Австрии,  где американцы собрали русских военнопленных, которые
отказывались возвращаться в  СССР.
     Затем согласно Ялтинскому договору союзники  приступили  к
насильственной  репатриации.  На  официальном  языке  это  было
зашифровано как  "Операция  килевание".  Килеванием  в  старом
парусном  флоте  называлась  пытка,  при  которой провинившихся
матросов  таскали  на  канате  под  килем  судна,  что   обычно
кончалось смертью.

     * Например, знатные диссиденты Жорес и Рой Медведевы.

     Теперь же американские солдаты при помощи танков, штыков и
дубинок  килевали  бывших  советских  граждан, чтобы загнать их
домой. Но многие из них предпочитали смерть.
     Матери с детьми на руках ложились под гусеницы танков  или
бросались  в  реку и тонули. Увешанные орденами казаки-бородачи
стреляли своих коней, жен и детей, а затем пускали себе пулю  в
лоб.  Те,  у кого не было оружия, перерезали себе горло стеклом
или,  рванув  на  груди  рубаху,  бросались  голой  грудью   на
американские  штыки.  На  груди у них поблескивали православные
крестики.
     Глядя на все это, Зарем Волков,  как  говорили  некоторые,
сошел с ума. Потеряв веру в коммунизм, а теперь и в демократию,
потеряв всякую веру в человека, он решил, что если он останется
жив,  то  спасти его может только Бог. Он перекрестился и ждал,
что будет.
     Американские солдаты связали ему руки и ноги,  бросили  на
грузовик  и отправили на родину. Но на советском фильтровочном
пункте вскоре установили,  что  Зарем  сумасшедший.  Не  совсем
сумасшедший,  а  безобидный  душевнобольной,  страдающий манией
преследования.
     Одних расстреливали, другим давали от 10 до 25 лет Сибири.
А Зарема, как сумасшедшего, отставили  в  сторонку.  Но  вскоре
следователи   убедились,   что  его  мания  преследования  была
направлена в основном против американцев, что советской  власти
нисколько не мешало.
     Чтобы не возиться с этим сумасшедшим, его просто отпустили
на волю.  После  такого  чуда Зарем решил, что ему помог Бог, и
повесил себе на шею крестик.
     Как это ни странно, но мания  преследования  нисколько  не
мешала  шахматной  игре  Зарема. Хотя и немножко помешанный, он
по-прежнему  оставался  гроссмейстером  СССР  по  шахматам.   А
особенного мастерства он достигал, в сеансах одновременной игры
вслепую.
     Зарем  садился  спиной к тридцати игрокам. Перед ними были
шахматные доски, а у Зарема -- ничего.  Они  по  очереди
называли  ему  свой ход, а он по памяти отвечал им своим ходом,
сохраняя  в  голове,  как  в  хорошем  компьютере,   меняющиеся
комбинации  на всех тридцати досках. Для этого нужно было иметь
сверхчеловеческую   память   и    невероятные    комбинационные
способности. Так он играл -- и выигрывал.
     Однако других заработков, кроме славы, шахматная игра дает
мало.  Поэтому  некоторые  учреждения,  где  директорами  сидят
шахматные болельщики, подыскивают для  талантливых  шахматистов
какую-нибудь подходящую работу -- синекуру.
     Поскольку   начальник   агитпропа  был  заядлым  шахматным
болельщиком, он считал своим  долгом,  чтобы  Зарем  работал  в
системе  агитпропа,  и  несколько  раз  устраивал его на всякие
хлебные места вроде  должности  литературного  негра  на  радио
"Свобода". Но каждый раз Зарем вскоре куда-то исчезал.
     -- В чем дело?-- спрашивали его.
     -- Да, знаете, за мной следят...
     -- Кто?
     -- Американцы... Но я все знаю...
     -- Что вы знаете?
     --  Все...-- Он молча поворачивался и уходил. В результате
жил Зарем довольно бедно, нередко ночевал на скамейке в парке и
частенько бывал просто голоден. Но вместе с тем  Зарем  был  до
щепетильности   честен,   одевался   скромно,  но  чисто,  хотя
некоторые  и  утверждали,  что  он  стирает  свои   рубашки   в
Москве-реке.
     Иногда  сотрудники  агитпропа приглашали Зарема поужинать.
Он сосредоточенно болтал ложкой в супе, крошил котлету вилкой,
словно разыскивал там ЧТО-ТО, и все время косился по сторонам.
     -- Почему вы не едите?-- удивлялся хозяин. Зарем  смущенно
опускал глаза в тарелку:
     -- Да вы же сами знаете...
     -- Что?
     --  Ах,  лучше уж я пойду...- вздыхал Зарем и уходил из-за
стола голодный.
     Он мог вслепую разобраться в любых шахматных  комбинациях,
но  в окружающей жизни он иногда разобраться не мог. Иногда ему
казалось, что кругом него что-то  не  в  порядке,  что  за  ним
постоянно  шпионят американцы, чтобы опять сделать ему какую-то
пакость.
     Помимо всего прочего Зарем еще вступил  в  какую-то  секту
катакомбных  христиан  и  аккуратно  ходил  на  собрания  своей
общины, где они обсуждали пути  спасения  человеческой  души  и
всего грешного мира.
     Из-за  этого спасения мира Зарем однажды чуть сам не попал
в  беду.  Когда  его  вызвали   в   военкомат   для   очередной
перерегистрации,  он  вдруг  заявил,  что  он  отказывается  от
военной службы.
     -- Почему?-- удивился военком.
     -- По религиозным соображениям, - ответил Зарем.
     Такой ответ военком слышал первый раз в  своей  жизни.  Он
долго  перезванивался  по  телефонам.  Потом  Зарема посадили в
машину и повезли. Когда его привезли в Главное управление  КГБ,
он  был уверен, что теперь его поведут в подвал, где тюрьма. Но
его посадили в лифт и повезли на самый верхний этаж.
     Там за столом сидел человек с  такой  большой  маршальской
звездой  на погонах, какие Зарем видел только на картинках, и с
таким  количеством  орденов,  какого  он  не  видел   даже   на
картинках.  Когда  Зарем  посмотрел  в  лицо  этого человека --
бледное, с рыжеватыми волосами и  зеленоватыми  глазами,--  ему
показалось, что перед ним в мундире КГБ сидит сам черт, как его
иногда описывали на их катакомбных собраниях.
     Зарем широко перекрестился и простился с жизнью.
     -- Вы гражданин Советского Союза?-- спросил черт.
     -- Нет! Я Божий человек!-- твердо ответил Зарем.
     -- Вы военнообязанный?
     -- Я христианин!
     От этого слова черт перекривился:
     -- Почему вы не подчиняетесь советским законам?
     -- Я подчиняюсь законам Божеским!
     --  Но  ведь  в  Священном  писании  сказано,- черт слегка
усмехнулся,-- что всякая власть от Бога. Так ведь?
     -- Да, так.
     -- Выходит, что и советская власть от Бога?- сказал черт и
довольно развалился в кресле.
     -- Божье попущение,- ответил Зарем.Нам, грешным, это знать
не дано.
     Черт постучал по столу карандашом:
     -- Так почему все-таки вы не хотите служить в армии?
     -- Потому что всякая война -- это работа  дьявола,--  тихо
объяснил Зарем.-- Я это сам видел.
     В  этот момент он вдруг заметил второго человека, в черной
рясе и  с  золотым  крестом  архиепископа  на  груди,  который,
поглаживая  бороду,  молча  сидел  в стороне. Черт повернулся к
архиепископу и с усмешкой спросил:
     -- Ну, как вам нравится этот раб Божий?
     -- Видите, Максим Алексаныч,- басом  сказал  архиепископ,-
не перевелись еще настоящие христиане на русской земле.
     --  Что  же  мы,  грешники,- черт пожал плечами,-- будем с
этим рабом Божьим делать?
     В  ожидании  конца  Зарем  трижды  осенил  себя   крестным
знамением.  И  тут  вдруг  произошло чудо. Черт, которого звали
Максимом Александровичем,  вдруг  встал,  похлопал  За-рема  по
плечу,  так  что он даже почувствовал легкий запах одеколона, и
сказал:
     -- Так вот что, раб Божий. Фактически вы совершенно правы,
но юридически... В общем, мы это  дело  уладим.  Идите  себе  с
Богом!
     После   этого   на   катакомбных   собраниях   долго   еще
рассказывали необыкновенную историю о чудесном  спасении  брата
Зарема,  о  всевеликой  премудрости  и  милости Божьей, которая
помогла ему переубедить самого черта. Да  не  просто  черта,  а
самого большого черта из КГБ.
     Но  Зарема  в  покое не оставили. Через несколько дней его
пригласили в какое-то другое учреждение, где его  встретил  тот
же  бородатый  архиепископ. Но теперь этот архиепископ был не в
рясе, а в мундире генерал-полковника госбезопасности.  Это  был
здоровяк  огромного  роста  и  с таким же огромным пистолетом в
руках. На его погонах поблескивали  значки  технической  службы
КГБ  --  скрещенные топорики, напоминающие не то пожарников, не
то средневековую инквизицию.
     Генерал-архиепископ  сказал,   что   его   зовут   Питирим
Федорович  Добронравов и что его отец был сельским священником.
Потом он спросил:
     -- Вы христианин какого толка?
     -- Я просто христианин,- сказал  Зарем.-  Я  христианин  в
душе.
     --   Очень   хорошо,--   кивнул  генерал-архиепископ.--  В
принципе я  тоже  против  всякого  деления  христиан,  даже  на
православных,  католиков  и  протестантов.  А теперь перейдем к
делу.  Нас  заинтересовало  то,  что   вы   очень   талантливый
шахматист, и тем более по игре вслепую. Поэтому я и хочу с вами
побеседовать.
     Он  вынул  из папки книжку на английском языке, на
обложке которой был изображен пистолет и какая-то красавица.
     -- Это известный шпионский роман Яна Флеминга  "Из  России
-с   любовью".  В  свое  время  Флеминг  работал  в  английской
разведке,  и  свое  дело  он  знает.  Кроме  того,  эта  книжка
понравилась даже американскому президенту.
В этом  романе  описывается работа некоего самого секретного
отдела  советской  тайной  полиции,  который   автор   называет
"Смершем"  и  даже  дает правильный адрес: Москва, Сретенка, No
13.
     Зарем почувствовал, что на душе у него становится немножко
тошно. Учреждение, куда его пригласили,  не  имело  надписи  на
дверях, но Зарем хорошо помнил адрес -- Сретенка, No 13.
     --   В   этом  романе  много  всякой  чепухи,--  продолжал
генерал-архиепископ.- Но есть и  некоторые  интересные  детали.
Например,  начальником планового отдела "Смерша" Флеминг делает
некоего полковника Кронштейна,  который  одновременно  является
чемпионом  Москвы  по  шахматам  и  кандидатом в гроссмейстеры.
Понимаете?
     -- Нет,- покачал головой гроссмейстер. Зарем.
     --  А  начальником  2-го  отдела  "Смерша",  по  пыткам  и
убийствам,  Флеминг  делает  полковницу  Розу  Хлеб, садистку и
лесбиянку. Детали довольно реалистичные. Но  Кронштейн  и  Роза
Хлеб   --   это   фамилии  явно  еврейские,  и  это  попахивает
антисемитизмом. Удивляюсь, как это еврейская цензура пропускает
такие вещи. Кроме того, после войны в  КГБ  евреев  практически
нет.  Они просто перестреляли друг дружку. А новых мы не берем.
У нас и своих психов хватит.
     Генерал-архиепископ  посмотрел  на   Зарема   и   дружески
улыбнулся.  Говорил  он с такой подкупающей откровенностью, что
Зарему стало немножко легче на душе.
     --  Теперь  ближе  к  делу.   Вы,   конечно,   знаете   об
американском   шахматном   вундеркинде  и  гроссмейстере  Бобби
Фишере. Так  вот,  у  нас  есть  информация,  что  американская
разведка  Си-ай-эй  делает  с ним какие-то гешефты и платит ему
деньги. А такой меценат, как Си-ай-эй, деньги даром не дает.  В
принципе  шахматы  --  это  военная игра. В Вашингтоне Си-ай-эй
называют "Департаментом грязных трюков". А теперь,  начитавшись
Флеминга,   они   занимаются   какими-то   грязными  трюками  с
гроссмейстером Фишером.-- Генерал-архиепископ поиграл  пальцами
по  столу.-- Но, поскольку вы тоже гроссмейстер, да еще по игре
вслепую... Вот мы и подумали, что в этой игре вы могли  бы  нам
немножко помочь.
     -- Да, но, знаете, ведь я немножко сумасшедший,-- печально
сказал Зарем.
     --  В  данном  случае это совершенно нормально,- улыбнулся
генерал-архиеписком.-- Статистика показывает,  что  большинство
гениальных  людей  являются  тяжелыми  психопатамп. Кроме того,
настоящий сумасшедший никогда не скажет, что он сумасшедший.
     -- Да, к сожалению, это так, - вздохнул гроссмейстер Зарем  и
немножко   оживился.-   В   американской   прессе   пишут,  что
гроссмейстер Бобби Фишер патологический эгоцентрик и мономаньяк
с комплексом разрушения,  сублимирующимся  в  шахматной  игре.
Страшно жаден до денег. Патологический нахал. Женоненавистник.
Он  не  интересуется  ни  женщинами, ни даже мужчинами. А такая
штука -- это источник большинства психозов.
     Мозг гроссмейстера Зарема Волкова работал как  электронный
компьютер.
     -- По рождению гроссмейстер Фишер вроде полуеврей. Продукт
неудачного  брака:  уже  с  двух  лет он жил без отца. Его мать
звали Региной, что означает "правительница", поэтому, вероятно,
от нее и муж сбежал. С точки зрения Фрейда, имя Регина,  как  и
Диана,--  это  плохой  признак.  Однажды  Регина  Фишер,  чтобы
привлечь к себе внимание, приковала себя к воротам Белого дома.
Типичная психопатка. Сам  гроссмейстер  Бобби  Фишер  не
окончил  даже  среднюю  школу  из-за  плохих  отметок. Типичная
помесь дефективного ребенка и маниакального гения.
     --  Ну  вот,  видите,  как   вы   хорошо   знаете   вашего
противника,--    похвалил    генерал-архиепископ.--    Впрочем,
шахматный чемпион мира Алехин был тоже не лучше.-- Он  заглянул
в  свою  папку:--  Алкоголик,  страдавший  запоями и припадками
помешательства. Однажды он перепутал шахматный зал с уборной  и
стал  мочиться  на  пол.  И женился пять раз -- то есть от него
сбежали пять жен. Мать Алехина,  Агнесса  Прохорова-Алехина,  в
1913  году сошла с ума на почве хронического алкоголизма. И его
брат, Алексей Алехин, тоже был алкоголиком и тоже сошел с  ума.
Так  что,  как  видите,  гениальность и сумасшествие -- это как
родные   братья.   Вот   поэтому-то,   гроссмейстер,    мы    и
заинтересовались вами.
     --  Да,  но  поскольку я христианин,-- сказал гроссмейстер
Зарем,-- я не могу заниматься  всякими  грязными  трюками,  как
Си-ай-эй.
     --  О,  насчет  этого не беспокойтесь. Вы не будете
планировать  убийств,  как  Кронштейн  у  Флеминга,  а   только
анализировать некоторые вещи. Вы двигаете королями и королевами
на  шахматной.доске... И мы тоже двигаем королями и королевами,
президентами  и  премьер-министрами,  князьями   мира   сего...
Понимаете?
     --  Да,  но,  может быть, я не смогу анализировать то, что
вас интересует.
     -- О, не беспокойтесь, мы  уже  знаем,  что  вы  прекрасно
анализируете  некоторые  вещи.  Например, нам очень понравились
ваши высказывания на радио "Свобода". Видите, у нас даже  стены
имеют  уши.  Кстати,  судя по вашему имени -Зарем, заря мировой
революции, ваши родители были ярыми коммунистами. А вы  пришли
к  христианству.  Это означает, что вы честный человек.-- Зарем
опустил  голову,  а  генерал-архиепископ  продолжал:--   Теперь
запомните  одну  маленькую принципиальную вещь. Наш 13-й отдел,
советская  святейшая  инквизиция,  работает  так:  сначала   мы
смотрим,  хороший это человек или плохой. Если человек хороший,
то папка закрывается и дело  прекращается.  И  если  даже  этот
чудак  сам  кричит:  "Так ведь я ж ненормальный! "- мы говорим:
"Мы ничего не знаем -- и знать  не  хотим".  Решающим  для  нас
является  не  плоть,  а  душа. И таких людей -- с чистой душой,
праведников -- мы даже потихоньку  охраняем,  иногда  от  самих
себя. Но если это человек плохой -- грешник, грешный святой или
святой  грешник,  или  даже  веселый  грешник,--  ну тогда дело
другое.-- Генерал-архиепископ советской инквизиции постучал  по
столу   кулаком   величиной   с   пудовую  гирю.--  У  нас  тут
диалектическое христианство. Мы знаем и  злое  добро  и  доброе
зло...    Больше    нас    знает    только   Господь   Бог...--
Генерал-архиепископ встал и прошелся по комнате.-- Приведу  вам
конкретное   дело,  где  вы  могли  бы  помочь  нам.  По  линии
психологической войны  американская  разведка  Си-ай-эй  теперь
запускает  против  нас  некую  штучку,  которая зашифрована как
операция "Черный крест". Видите, они играют  черными  фигурами.
Это   очередная   идеологическая   диверсия,   рассчитанная  на
возрождение в СССР неотроцкизма  и  необердяевщины.  А  теперь,
гроссмейстер, скажите мне как христианин, с точки зрения Бога и
дьявола: что такое троцкизм?
     В глазах катакомбного христианина вспыхнул голубой огонек.
     --  Троцкизм?  Это...  это  левое  крыло  сатаны. Там, где
сатана маскируется под марксиста.
     -- Правильно! А что такое бердяевщина?
     -- Бердяевщина -- это... это правое крыло сатаны. Там, где
сатана маскируется под неохристианина.
     -- Тоже правильно! А теперь, гроссмейстер, скажите, что бы
вы делали, если бы вы были начальником операции "Черный  крест"?
Допустим,   что   вы   играете   черными фигурами...
     Зарем Волков задумался, словно разговаривая сам с собой:
     --   Нужны  пешки...  После  смерти  Сталина  царь  Никита
выпустил из концлагерей двенадцать  миллионов  человек.  Десять
миллионов,  вероятно,  без  вины  виноватые.  Но  остальные два
миллиона, может быть, было бы лучше не выпускать:  перманентных
революционеров Троцкого и черточеловечков Бердяева... Эти бесы
и  будут  пешками  психвойны.  Я уже годами слежу, как по радио
"Голос Америки"  и  "Освобождение"  мутят  именно  этих  бесов.
Знаете, американцы за мной следят, но я за ними тоже слежу.
     -- Хорошо, гроссмейстер, а что дальше? ,
     --  Потом  ход  конем...  Рыжий  конь  революции  - заход с
фланга, в тыл противнику. Ведь в  американской  прессе  открыто
пишут,   что   большинство   американских   корреспондентов   и
работников  американского  посольства  --  это  замаскированные
агенты  Си-ай-эй.  Там  только не пишут, что большинство из них
партийцы из той партии, которая на Западе играет почти такую же
роль, как в СССР компартия. Это члены тех тайных  обществ,  где
сатана снюхивается с антихристом. А теперь они бегают по Москве
и, как сучки, вынюхивают себе подобных. Ведь так же разыграли и
дело Пастернака. Ведь Нобелевскую премию Пастернаку дали не так
за  литературу, как за содомские грехи. Ведь это открыто сказал
глава  Союза  советских  писателей  Сурков.   И   еврей-выкрест
Пастернак  тоже маскировался под бердяевского неохристианина. А
потом,  как  перманентный  революционер-троцкист,  расхваливает
исподтишка  все  революции -- и 1905-го, и 1917-го, и следующую
революцию. Это лжехристианин, это  замаскированный  антихрист!-
Катакомбный  христианин  Зарем Волков так разволновался, словно
он действительно командовал  операцией  "Черный  крест".-  А  в
качестве  дымовой  завесы  в  западной  прессе поднимут обычные
вопли и гвалт о демократии, либерализме, гуманизме, о борьбе за
свободу  и   права   человека   в   СССР...   Появятся   всякие
демократы-диссиденты,                   либералы-инакомыслящие,
гуманисты-несогласники,  идущие  по  стопам  Пастернака...  Нe
красивыми  обещаниями  выложена  дорога  в ад... За рыжим конем
революции придет конь вороной -- голод... А затем конь  бледный
--  смерть...  Кони Апокалипсиса... Вот он какой -- этот чертов
"Черный крест"... Нет, спасибо, нахлебались мы этих революций!
     -- Итак,-- заключил генерал-архиепископ советской  инк-  Д
визиции,-- хотите нам помогать, гроссмейстер?
     -- Да, но ведь у меня же, знаете, мания преследования...
     --   Ничего.   Ведь   у   вас  маленькие  личные  счеты  с
американцами. Вот вы и рассчитаетесь с ними.  Может  быть,  это
даже поможет вылечить вашу манию преследования. *
     --  Ну  хорошо,- сказал катакомбный христианин.- Поскольку
это борьба с сатаной и антихристом, то я  согласен,  товарищ...
архиепископ.--   Он  расстегнул  сорочку  и  вытащил  маленький
крестик, который висел у него на  груди.--  Это  крестик  моего
друга   Ивана.  Он  покончил  самоубийством,  когда  американцы
выдавали нас в Австрии,-  В  глазах  человека-компьютера  опять
блеснул  голубой  огонек.--  И  крестик  Ивана  стучит в мое
сердце. Кстати, операторы из "Черного креста"  подкатывались  и
ко  мне.  Думали,  что  я  сумасшедший.  Но  я  за этим "Черным
крестом" уже  сам  давно  слежу.  Знаете,  американцы  за  мной
следят,   но  и  я  за  ними  тоже  слежу.  А  теперь,  товарищ
архиепископ, дайте мне стенографистку, и я продиктую вам всю их
московскую агентуру.

        Глава 7. КОГДА ЦВЕТЕТ ЧЕРТОПОЛОХ

     <i>Дьявол опасен не тогда, когда  он  показывается  и  пугает
пас, а только тогда, когда мы не способны его усидеть.
                      Дени де Ружмон. Роль дьявола</i>

     Как  только  Борис  Руднев  стал президентом дома чудес, у
него тоже начались всякие чудеса.  Прежде  всего  ему  позвонил
генерал-лейтенант  Малинин, он же профессор каких-то темных дел
в 13-м отделе КГБ. Тот самый Малинин, который любил жаловаться,
что у него только фамилия сладкая, а работа довольно горькая.
     Профессор темных дел звонил по делам и просил  встретиться
с  ним.  Но не на службе, а в доме злого добра, где под золотым
петушком,  обитал  красный  папа  Максим  Руднев.  Когда  Борис
приехал, генерал-профессор Малинин сразу приступил к делу:
     --  Наш  красный папа жалуется, что вы, как Фома Неверный,
его совершенно  не  слушаетесь.  Поэтому  Максим  Александрович
просил  меня,  чтобы я поговорил с вами. Дело в том, что теперь
вы командуете домом чудес. Как вы уже знаете, дом чудес --  это
наш  новьш  спецпроект  "Профсоюз  святых и грешников", который
родился от спецпроекта  "Чертополох".--  Профессор  темных  дел
немножко   поморщился:--  Но  во  всем  этом  чертополохе  есть
некоторые м-м-м... маленькие колючки, о которые м-м-м...  можно
уколоться.  Поэтому  меня  приставили  к  вам  в  качестве, так
сказать, ангела-хранителя. Так вот, в порядке профилактики  вам
будет  полезно  познакомиться с тем, что мы официально называем
высшей  социологией.  А  наши  студенты-баловники  неофициально
назьшают это черной социологией.
     Наши  студенты  -- это избранные члены правительства СССР,
атомные генералы и адмиралы, члены ЦК партии, которым мы читаем
специальные курсы в нашем Институте высшей социологии  или  НИИ
13. Но наши студенты балуются и по аналогии с бывшим Институтом
красной  профессуры  называют  наше заведение Институтом черной
профессуры.
     Профессор темных дел вытащил из портфеля толстую  папку  в
твердом красном переплете. Вместо оглавления на переплете стоял
большой  штамп  "Совершенно  секретно"  и  порядковый номер для
регистрации.
     -- Это конспект  лекций  по  черной  социологии,-  пояснил
Малинин.--   Наши  студенты-баловники  называют  эти  конспекты
"Протоколами   советских   мудрецов".   Поскольку   вы,   Борис
Алексаныч,  теперь  работаете  в доме чудес, так сказать, среди
всякого чертополоха, чтобы  вы  не  ходили  там  вслепую  и  не
спотыкались, почитайте-ка эти "Протоколы".
     Генерал-профессор  предупредил,  что  это материалы сугубо
секретные  и  поэтому  они  будут  храниться  здесь,   в   доме
начальника   13-го   отдела   КГБ,  в  штаб-квартире  советской
святейшей инквизиции.
     -- Знаете, за секретную речь Хрущева на XX  съезде  партии
американская  разведка  заплатила  ровно миллион долларов. А за
эти "Протоколы советских мудрецов" они с удовольствием заплатят
гораздо больше.
     По старым русским поверьям резной петушок на крыше  служил
для  защиты  от  нечистой силы. Однако дом Максима охранялся не
только  золотым  петушком  на  крыше,  но  и   другими,   более
современными   методами.   Московских   воров   и   взломщиков,
домушников и медвежатников, заранее предупредили, что залезть в
этот дом куда труднее, чем в Госбанк СССР, и  чтобы  они
обходили этот дом так же, как знаменитую Бутырскую тюрьму.
     --   Если  у  вас  будут  какие-нибудь  вопросы,--  сказал
Малинин,-- то я всегда к вашим услугам.
     -- 0-ох, ученические  годы  Вильгельма  Мейстера,--
ворчал  Фома  Неверный.--  Как  говорил  колдун  Апулей,  чтобы
добиться настоящей мудрости, сначала нужно побывать  в  ослиной
шкуре.
     Затем  профессор  темных дел поехал по своим делам, а Фома
Неверный остался листать "Протоколы советских мудрецов".
     Это  была  смесь  истории,   религии,   философии   и   --
сатановедения.  Цитаты,  таблицы,  цифры.  В  общем,  довольно
скучно. И в папке говорится, что это только первый том, а потом
идут еще несколько томов.
     И все это под таким  лозунгом:  "Раньше  была  мистика,  а
теперь у нас статистика!"
     Борис полистал-полистал, потом поиграл с золотыми рыбками,
которые   виляли  хвостами  в  аквариуме  на  письменном  столе
Максима.
     "Эх,  век  живи,  век  учись,--  подумал   он,-и   дураком
помрешь".
     Он   вспомнил,   что  сегодня  вечером  у  него  назначено
свидание, захлопнул "Протоколы  советских  мудрецов"  и  поехал
домой.
     Никто  не  знал толком, чем занимается в доме чудес Жоржик
Бутырский.  Знали  только,  что  основное  занятие  Жоржика  --
пьянство.  Да  еще  знали,  что держится он в доме чудес только
благодаря протекции чародея Гильруда.
     В определенной мере Жоржик  был  представителем  советской
золотой   молодежи.   Так   сказать,  второе  поколение  нового
советского дворянства.
     Наподобие того, как князь  Потемкин-Таврический  или  граф
Суворов-Рымникский  получил  свой  титул от знаменитых мест или
событий, так и фамилия Жоржика Бутырского брала свое начало  от
очень  знаменитого  места,  а  именно:  от  самой старой, самой
большой и самой прославленной московской  тюрьмы  --  Бутырской
тюрьмы.
     Так  уж  повелось, что из поколения в поколение все предки
Жоржика рано или поздно попадали в эту тюрьму. Это стало своего
рода семейной традицией. А  тюремному  начальству  так  надоело
возиться  с  их  блатными кличками: Санька Ирод, Федька Хромой,
Манька Грех, Димка Косой, Зойка Рыжик  и  так  далее,  что  для
простоты  канцелярского  учета всю эту семейку стали записывать
как казенное имущество - под фамилией Бутырские. *
     Если не считать постороннего вмешательства, вроде  ножа  в
спину  или  веревки  на  шею,  то  естественной смертью в семье
Бутырских  считалась   смерть   от   белой   горячки.   Поэтому
новорожденным,  чтобы  они  не орали, вместо соски сразу совали
корку хлеба, размоченную в водке.

     В момент революции 1917 года отец Жоржика Степан
     Бутырский,  как  полагается,  сидел  в  Бутырской  тюрьме.
Оттуда   он   написал  письмо  Ленину,  где  жаловался  на  все
несправедливости царского режима  по  отношению  к  его  семье.
Вскоре  из  Кремля  пришел  официальный  ответ: чтобы исправить
несправедливости    царского    режима,    товарищ    Бутырский
назначается... начальником Бутырской тюрьмы!

     *   Кстати,   подобным   же   образом   произошла  фамилия
февральского премьера Керенского -- от тюрьмы  в  г.  Керенске,
где сидел его дед-фальшивомонетчик.

     Таким  образом,  из  камеры  заключенного Степан Бутырский
переселился в квартиру начальника  тюрьмы,  которая  находилась
под  той  же крышей. Таким образом, его сын Жоржик Бутырский по
семейной традиции даже родился в Бутырской тюрьме.
     По случаю рождения сына начальник тюрьмы  устроил  большой
праздник с выпивкой, что раньше называлось крестинами, а теперь
--  октябринами.  Кроме  того,  в то время, в 20-х годах, среди
новой советской знати было  модно  на  этих  октябринах  давать
детям  имена  не  просто  так,  а  из  новых советских святцев.
Например, Жорес или Рой --  в  честь  знаменитых  международных
революционеров.
     Так  вот  и Жоржика официально октябрили именем Жорес -- в
честь  знаменитого   французского   социалиста   Жана   Жореса,
основателя коммунистической газеты "Юманите".
     Однако,  когда  маленький  Жорес  немного  подрос, уличные
мальчишки стали  дразнить  его  всякими  неприличными  кличками
вроде   Жопес   и   даже   хуже.  Тогда  Жопес  взбунтовался  и
переименовал себя из Жореса в Жоржика.
     Старожилы говорят, что за все время  своего  существования
Бутырки   не   знали  более  подлого  начальника,  чем  товарищ
Бутырский. Потом подошла Великая Чистка, и в 1935 году  товарищ
Бутырский,  подобно  многим  ленинским  выдвиженцам,  бесследно
исчез. Но в газетах.об этом не писали. Ведь неудобно же писать,
что начальник крупнейшей  московской  тюрьмы  одновременно,  по
совместительству,   был   атаманом  одной  из  крупнейших  шаек
московских бандитов.
     С товарищем Бутырским не  церемонились,  как  при  царском
режиме.  Его  просто  отвели в подвал и пристрелили как собаку.
Правда, говорят, что его череп с дыркой в  затылке  хранится  в
специальном музее криминологии при Бутырках.
     А  Жоржик  тем временем рос да рос. И так он дорос до того
возраста,  когда  мальчикам  начинают  сниться  девочки.  Но  у
Жоржика  сны  были  немножко  другие:  вместо девочек ему стали
сниться мальчики. Да  мальчики  не.  простые,  а  голенькие.  И
дразнятся,  как  бесенята,--  показывают  Жоржику то свой голый
зад,  то  язык.  Жоржик  вспоминал,  как  соседские   мальчишки
дразнили его Жопесом, и просыпался в холодном поту.
     Чтобы избавиться от ночных мальчиков, днем Жоржик изо всех
сил ухаживал  за  девочками.  Да  так  усердно,  что вскоре все
считали его самым  настоящим  донжуаном.  И  лишь  один  только
Жоржик знал, что он Донжуан не настоящий, а поддельный.
     Вместе  с пробуждением пола, в форме голеньких бесенят, в
Жоржике проснулась еще одна странность -- непреодолимая тяга  к
воровству.  У него так чесались руки, что он стал воровать даже
у барышень, за которыми он донжуанил.
     Вскоре по  семейной  традиции  Жоржик  Бутырский  попал  в

Бутырскую  тюрьму. Но теперь там сидели уже не долдоны царского
времени, а новые специалисты, которые изучали  криминологию  на
дырявом  черепе  папы  Бутырского. И они встретили Жоржика так,
словно они его давно ждали.

     Допрос  вел  полковник  медслужбы  и  профессор  Лунц,   у
которого из-под белого халата выглядывала форма МВД. А на поясе
у профессора висел пистолет, который, судя по всему, тоже видал
виды.
     Профессор Лунц поставил такой диагноз:
     --   Клептомания.   Как   вовзратная  реакция  подавленной
гомосексуальности.    Комплекс     донжуана.     Наследственное
предрасположение к алкоголизму. Пойдете дальше по этому пути --
расстреляем,  как  и  вашего  отца.  А  пока  будете  у  нас на
спецучете. Занести в картотеку для дальнейшего использования.
     Потом  Жоржика  отпустили,  а  профессор  Лунц  закурил  и
повернулся к своему ассистенту:
     --  Вот  вам  характерный  пример.  Отец  был  начальником
Бутырской тюрьмы, а сын -- клептоман. И точно такой  же  случай
был  в  новочеркасской  тюрьме. Вот и подумайте, что это такое:
судьба,  карма,  наследственность?  Или  марксистский  закон  о
единстве и борьбе противоположностей?
     Кстати,  этого типа официально зовут Жорес. И это немножко
символично.  Тот  Жорес  был  не  только  членом   французского
парламента,  но  и  членом тайных обществ дегенератов. Такой же
ж-ник, как и этот.  Без  этого  во  Франции  трудно  попасть  в
парламент.   Потом   того  Жореса  пристрелил  какой-то  другой
легионер. И этот Жорес тоже плохо кончит.
     --   Вы   гадаете   людям   судьбу,   прямо   как   старая
цыганка,-недоверчиво улыбнулся ассистент.
     -- О подавленной гомосексуальности говорят, что гони
     черта  в  двери,  так  он придет в окно,-- покачал головой
профессор Лунц.
     Но нехорошо выдавать все заветные тайны Жоржика так сразу.
Иначе  даже  Достоевский  поморщится.  Поэтому  давайте   лучше
посмотрим  на Жоржика немножко со стороны. Чтобы и он отдохнул,
и чтобы мы тоже немножко отдохнули.
     Внешне  Жоржик  Бутырский  был  худощавым  и   длинноногом
блондином  с виляющей походкой, с водянистыми глазами и орлиным
носом. А по  характеру  он  походил  на  ласкового  приблудного
песика,  который  подходит к людям на улице и виляет хвостиком,
ожидая подачки.
     Ласковости этой  Жоржик  научился  в  трамваях,  когда  он
незаметно  прижимался к людям и шарил у них по карманам. Позже,
после разговора с профессором Лунцем,  это  помогло  ему  стать
мелким осведомителем МВД, где требовалось незаметно примазаться
к  незнакомым  людям.  Так  эта  ласковость  перешла  у  него в
привычку.
     Военную службу Жоржик проходил на флоте, где в  спектаклях
самодеятельности   он  играл  на  губной  гармошке  и  танцевал
чечетку. С этого времени у него осталась  вихляющая  матросская
походка  и  неудовлетворенная  тяга к искусству. В глубине души
Жоржик мечтал стать киноартистом.
     После тщательного  многолетнего  наблюдения  Жоржику  дали
первое  серьезное задание по линии профессора Лунца. Ему выдали
документы лейтенанта советской разведслужбы  и  для  маскировки
удостоверение  фотокорреспондента  ТАСС.  Потом  его послали на
работу в Восточную Германию. А там он решил избрать  свободу  и
перебежал к американцам в Западную Германию.
     Бежал  Жоржик  довольно  комфортабельно: его вела под руку
соломенная блондинка, а блондинку тянул  вперед  большой  белый
пудель на цепочке. Поскольку Жоржик был мертвецки пьян, то всей
этой экспедицией руководил, по-видимому, белый пудель.
     Блондинка обещала Жоржику, что на Западе он станет звездой
киноэкрана.  И сценарий был поставлен так реалистично, что даже
и сам Жоржик не понимал, что с ним  происходит.  Как  только  у
Жоржика   кончились  деньги,  блондинка  с  кинематографической
быстротой исчезла. Вместе с ней исчез и белый пудель. А  Жоржик
оказался в собачьем положении.
     Однако,  оставшись на улице с пустыми карманами, Жоржик не
растерялся и стал лазить по чужим карманам. Так в конце  концов
он и приземлился в немецкой полиции, которая затем передала его
в   американскую  контрразведку.  Вот  этого-то  от  Жоржика  и
требовалось. А вся предыдущая путаница служила только для того,
чтобы запутать американских разведчиков.
     В американской разведке дело обстояло так.
     Если советские перебежчики говорили,  что  они  бежали  по
политическим причинам, то для американских разведчиков это было
столь  непонятно, что таких чудаков сразу зачисляли в категорию
потенциальных  советских  агентов  и  отправляли  в  знаменитый
концлагерь   Камп-Кинг  в  Оберурзе-ле  около  Франкфурта.  Там
советских искателей свободы первым делом  освобождали  от  всех
советских  документов,  которыми  американцы потом пользовались
для подделки документов в целях шпионажа.
     Потом этих искателей свободы месяцами держали в  одиночках
и  пугали  их  выдачей  назад  --  на  расстрел.  После,  такой
психологической подготовки американские разведчики, как опытные
гангстеры, обворовывали этих людей с ног до головы, брали с них
расписку, что им все вернули, и выбрасывали  их  на  улицу,  на
свободу.
     Одновременно    в    Мюнхене    оперировали   американские
радиостаниции  "Голос  Америки"  и   "Освобождение",   которые
переругивались  в эфире с московским радио "Свобода" и всячески
зазывали советских граждан избирать американскую свободу.
     Учитывая опыт своих собственных  дезертиров,  американские
контрразведчики  принимали  за  правду только следующие причины
дезертирства: женщин, пьянство и воровство. И поэтому Жоржик не
вызвал у них ни малейших подозрений.
     Американские разведчики особенно  ценили  перебежчиков  из
советской  разведки.  И  какая  радость  -- у Жоржика документы
лейтенанта советской разведслужбы.
     Для агентов американской разведки  Си-ай-эй  самой  лучшей
маскировкой  считается профессия журналиста. И какая радость --
у Жоржика тоже удостоверение фотокорреспондента ТАСС.
     Американские контрразведчики в лагере Камп-Кинг, где  была
главная  квартира  американской  контрразведки в Европе, помимо
всего прочего в большинстве случаев были ворами. И Жоржик  тоже
был вором. Все это создавало чувство взаимной симпатии.
     Кроме  того,  у  Жоржика  было  еще одно тайное оружие: те
самые бесы, голенькие мальчики, которые мучили  его  по  ночам.
Инструкторы  советской  разведки поведали Жоржику самую большую
тайну  западных  разведок.  Жоржику  сказали,  что  в  западных
разведках  педерасты  и прочие дегенераты играют почти такую же
роль, как в советской разведке члены  компартии.  И  это  самый
верный  путь  сделать карьеру в западных разведках, да и вообще
на Западе. Нужно только знать, к кому с какого конца подходить.
И это Жоржику тоже сказали: к кому и как.
     В результате всего этого Жоржика не держали в одиночке, не
угрожали отправить его назад и даже не обокрали. Хотя у него  и
красть-то  было нечего. Но что самое главное, Жоржика сразу .же
взяли на довольно щекотливую работу  с  агентами-парашютистами,
которых  тогда  готовили  для  засылки  в Советский Союз. Таким
агентам очень важно сразу же обзавестись подлинными  советскими
документами,  которые проще всего украсть. И вот тут-то Жоржика
как специалиста назначили инструктором по карманным кражам.
     Когда  этих  парашютистов,  известных  как  группа   СТН1,
сбросили  в  Советском  Союзе,  всех  их  арестовали  прямо при
посадке, устроили им показательный процесс и расстреляли. Затем
подобным же образом провалилась и группа СТН2. А  группа  СТНЗ,
наученная опытом, после посадки уже сама пошла в МВД. Советская
пресса  подняла  шум на весь мир, а американцы переполошились и
стали проверять. И только тогда, когда дело уже  было  сделано,
выяснилось,  что  блондинка,  которая привела Жоржика на Запад,
вместе с пуделем благополучно вернулась на  Восток  и  работает
киноактрисой в Бебельсберге.
     Когда  взялись  за Жоржика, он честно признался, что он --
советский агент. Но судить его не могли, так как нельзя же было
официально признать то, о чем уже и так трубили  все  советские
газеты   и   от   чего  американское  правительство  официально
отказывалось. Кроме того, за это время Жоржик при помощи  своих
бесенят,  которые  появлялись  ему по ночам, уже обеспечил свой
тыл среди своего американского начальства.
     Тогда решили, что если  не  удается  забросить  агентов  в
Советский  Союз,  то  почему  бы вместо этого не перевернуть на
свою сторону  засыпавшегося  советского  агента?  Так  ласковый
Жоржик  стал агентом-двойником. Обязанности его были несложные:
просто сообщать американцам все те задания, которые он  получал
от советской разведки, за что он получал двойное жалованье.
     Через   некоторое   время  Жоржик  передал  своему  новому
начальству приказ своего  старого  начальства  --  вернуться  в
Москву и с ласковой улыбкой предложил американцам поехать туда,
в самую пасть льва, в качестве американского агента.
     Американские  разведчики  жевали резинку и думали. Если не
пустить, советская разведка сразу почувствует что-то  неладное,
и  связь  оборвется.  Как  ни думай, а другого выхода нет. Хотя
Жоржик и пешка, но тот, кто двигал им, играл наверняка.
     Так американцы без всяких парашютов заслали своего  агента
в  Москву,  да  еще  прямо  на службу в советскую разведку. Так
Жоржик Бутырский  стал  тройным  агентом.  Это  еще  чепуха  по
сравнению с Берлином, где сходятся четыре великие державы и где
каждый уважающий себя агент работает на все четыре стороны.
     В  Москве  Жоржик  попал  в  тот  хмурый  дом  в  Алешином
переулке, где когда-то нежилась купеческая возлюбленная и  куда
теперь бегал на свидания чародей Гильруд. Сначала Жоржик прошел
вошебойку  --  так  называют  процедуру  проверки  вернувшегося
агента. Потом Жоржику, как тройному агенту, для дальнейшей игры
нужно  было  создать  видимость  какой-то  работы.  Вот  его  и
засунули в дом чудес под маркой фотокорреспондента. Так чародей
Гильруд  стал  для  приблудного  Жоржика чем-то вроде приемного
отца.
     С тех пор агент-тройник весь день слонялся по дому чудес с
фотоаппаратом  через  плечо,  делая  вид,  что  он   занимается
какими-то тайными делами, которых никто не видит. Единственное,
что он делал,-- это мешал работать другим.
     Финансовый  гений  Саркисьян,  пронюхав о прошлом Жоржика,
конфиденциально предупреждал:
     -- Самое главное -- берегите карманы!
     Со  временем   из   молодого   ласкового   песика   Жоржик
превратился  в  длинноногого  худого барбоса. Сквозь поредевшие
желтые волосы  на  голове  проглядывала  ранняя  лысина.  После
каждой  пьянки  Жоржик имел обыкновение стукаться своим орлиным
носом обо все, что попадалось по пути. Потому на  носу  у  него
обычно красовались свежие ссадины.
     Радиокомментатор Остап Оглоедов комментировал:
     --  А  паяльник-то  у  него  уже  фиолетовый -- как у всех
алкоголиков.
     Беззаботные водянисто-голубые глазки Жоржика  были  верным
зеркалом  его  души.  После  каждой  пьянки они, как лакмусовая
бумажка, предательски краснели. А так  как  пьянствовал  Жоржик
постоянно,  то  и  глаза  у  него  была  всегда  красные, как у
кролика.    И    его    испитая    физиономия     тоже     была
перманентно-кирпичного цвета;
     --  В этом есть свое преимущество,комментировал Ос-тап.- В
любом положении Жоржик уже не покраснеет.
     Каждый вечер секретный агент американской разведки  Жоржик
Бутырский  отправлялся  на  секретную  работу  --  в  турне  по
кабакам. Утром швейцар  Назар,  переминаясь  с  ноги  на  ногу,
докладывал его приемному отцу:
     --  Жоржик  опять,  значится, того... Глазюки как у чумной
собаки... И сразу видать, что в канаве ночевал...
     -- А что он сейчас делает?
     -- Заперся в свой  фотолаборатории  и  велел  не  стучать.
Говорит, что работа спешная.
     --  Ничего,--  снисходительно  улыбался  Сосий  Исаевич,--
пусть проспится.
     -- Вот и хорошо,-- соглашался Назар.-- Хоть другим  мешать
не будет.
     Если   по   отношению   к  мужчинам  Жоржик  был  ласковым
приблудным барбосом, то по отношению к женщинам  он  был  сущим
кобелем.  С  той только разницей, что на кобелей блуд находит в
определенное время года, а  у  Жоржика  этот  блуд  продолжался
круглый год.
     -- Жоржик, довольно тебе шкодить,говорили ему.
     -- Так ведь я же жениться хочу,-- ласково улыбался Жоржик.
     Про  Жоржика  и  его  невест  ходили  целью  легенды. Так,
однажды Жоржик  собирался  жениться  на  Софочке.  На  радостях
устроили  предсвадебную пирушку, где главным блюдом был жареный
поросенок -- щедрый подарок от жениха. Но в самый торжественный
момент на пирушку вломилась милиция. Оказывается, Жоржик  этого
поросенка украл. Да где? У соседей!
     Чтобы  замять  это  дело,  устроили складчину, посадили за
стол  и  милицию,  и  соседей.  И  все  вместе  сожрали   этого
поросенка.  А  потом всем скопом били Жоржика. Всем было весело
--  одна  только  невеста  плакала.  Ну  и  свадьба,   конечно,
расстроилась.
     Однажды  в доме чудес разгорелась дискуссия: почему Жоржик
всегда ворует?
     --  У  него  чесотка?--  сказал  потомок  Чингсхана.-  Как
выпьет, так руки и чешутся. У него даже справка от врача есть.
     --  А  что  это  за  справка?-- заинтересовался финансовый
гений Саркисьян.
     --  Это  не  справка,  а  курочка  с   золотыми   яичками.
Официальное  разрешение  на  воровство. Попал в милицию, покажи
эту справочку -- и сразу отпустят. Еще и скажут: извините, мол,
за беспокойство!
     --  У  нас  на  Кавказе  от  такой  чесотки  было  хорошее
лекарство,-   сказал  бывший  миллионер.-  Поймают  --  и  руку
отрубят. А не поможет, так и другую.
     Помимо чужих вещей  Жоржика  еще  тянуло  к  чужим  женам.
Однажды  флегматичный  Филимон, специалист по футболу и соскам,
уехал в командировку. А Жоржик заложил за воротник и отправился
к его жене Фимочке. И говорит: разрешите, мадам, заменить  мужа
вам,  если  муж ваш уехал по делам. А Фимочка обиделась и потом
накапала Филимону.
     Дальнейшее всезнайка Остап описывал так:
     -- Фимочка обиделась потому, что Жоржик обозвал  Филимона
импотентом.  А  Филимон потом, значит, надрался водки и полез к
Жоржику обниматься. А потом ка-а-ак за-футболит его  коленом  в
одно место!
     --  И  что  это  у него за дурацкая привычка?-- поморщился
Серафим Аллилуев.
     -- Помимо комплекса неполноценности у него еще и  комплекс
кастрации.  Из зависти. Потому он и косой. И Фимочка косенькая.
И первый  муж  Фимочки,  заметь,  тоже  косой.  И  в  голове  у
них  тоже  перекос  --  параллакс. Потому и говорят: Бог
шельму метит.
     -- И где это вы, Остап Остапович, всем  этим  премудростям
научились? От вашей бабушки-цыганки?
     --   Эх,  братец,  я  такие  университеты  отбухал,  такие
академии отковырял,-- тяжело вздыхал Остап.-- Справа  на  нарах
--  профессор,  слева  --  академик.  Сидят  и  вшей  ловят.  И
объясняют мне теории Фрейда.
     Как  тройной  агент,  Жоржик   должен   был   бы   неплохо
зарабатывать.  Но  у  него  не было ничего, кроме долгов. И эти
долги висели на нем, как на бродячем кобеле  репейники.  Кобели
собирают  свои  репейники  в  бурьяне,  празднуя  свои  собачьи
свадьбы. Так  и  Жоржик  обзаводился  своими  долгами  у  своих
многочисленных невест.
     Однажды зимой Жоржик явился на работу без пальто.
     -- Жоржик, а где же твое пальто?спрашивали люди.
     --  Пальто?- Жоржик начал шарить по карманам.- Где же оно,
черт побери?
     -- Что это ты пальто по карманам ищешь?
     -- Да не пальто, а квитанцию от ломбарда. Это все  Томочка
виновата.
     А  дело было так. Жоржик собирался жениться на Томочке. Ну
и занял у нее немножко денег -- на  обзаведение  хозяйством.  А
потом  Жоржик  тянул  да  тянул, пока Томочка не вышла замуж за
какого-то бандюгу. А этот бандюга, узнав про долги, просто снял
с Жоржика  пальто,  заложил  его  в  ломбард,  взял  деньги,  а
квитанцию отдал Жоржику.
     -- А теперь я и эту квитанцию, кажется, потерял,-жаловался
Жоржик.   Потом   он  обрадованно  воскликнул:-  Ах,  вспомнил!
Встретил я вчера одну смачную потаскушку. А денет нема. Так я с
ней этой квитанцией расплатился.
     Чтобы упорядочить  личную  жизнь  своего  приемного  сына,

комиссар  Гильруд  решил  применить  контроль рублем. Жоржиково
жалованье  стали  платить  не  ему,   а   секретарше   Гильруда
Капиталине.  В  свое  время  ее  октябрили  этим именем в честь
"Капитала" Карла Маркса. И  она  тоже  побывала  в  невестах  у
Жоржика.  Капиталина  платила за квартиру Жоржика и каждый день
выдавала ему немножко на  карманные  расходы.  Остаток  шел  на
погашение  тех  долгов,  которые  Жоржик  оставил Капиталине на
память о своей любви.
     Так для Жоржика настала скучная  жизнь.  А  вскоре  с  ним
случилось и настоящее несчастье.
     Неподалеку  от  дома  чудес находился шахматный клуб имени
Шимкевича,  небольшой  подвальчик  с  цементным  полом,  где  в
основном  пили  водку  и для отвода глаз играли в шахматы и где
Жоржик  был  частым  гостем.  Между  прочим,  хотя   агентурные
похождения  Жоржика  и  считались  военной  тайной,  но он ими,
конечно, хвастался, и об этом знали многие.
     Однажды вечером Жоржик, как  всегда  пьяненький,  сидел  в
этом шахматном клубе и мешал тем, кто пытался играть в шахматы.
В  этом вечер в клубе был еще один гость, который тоже немножко
мешал   завсегдатаям:   увешанный   орденами   капитан-танкист,
которого никто не знал. Но капитан молча сидел и пил водку так,
как говорится, без обмана, что рассеял все подозрения.
     Потом капитан подошел к Жоржику и громко сказал:
     --  Меня  зовут  капитан  Лебедев.  Так  это,  значит, ты,
Жоржик,  засыпал  СТН-овских  парашютистов?-   Жоржик   ласково
улыбнулся.--  А ты знаешь, Жоржик,- глухо сказал капитан,-- что
ты подвел под расстрел моего родного брата?
     Кругом стало тихо. Все знали, что во  время  воины  многие
семьи  оказались  по разные стороны фронта. А в газетах писали,
что злосчастных парашютистов вербовали из  русских  беженцев  в
Западной  Германии. Американцы щедро обещали им по 100 долларов
за каждый день, проведенный в Советском  Союзе,  заранее  зная,
что шансов на возвращение очень мало.
     Жоржик сидел и моргал глазами. А капитан молча взял пустую
бутылку  и  треснул  ею  Жоржика  по  голове. Обливаясь кровью,
агент-тройник свалился на  цементный  пол.  А  пьяный  капитан,
озверев, бил его сапогами под ребра и приговаривал:
     --  Теперь  я  из  тебя,  сучки,  тоже  жизнь выну! Жоржик
валялся на полу и не шевелился. Капитан сел за стол  и  заказал
себе еще стакан водки. Когда Жоржик пришел в себя и поднялся на
четвереньки, капитан вытянул пистолет:
     -- А теперь, гадина, становись к стенке!
     Ползавший  на  четвереньках Жоржик опять брякнулся на пол.
Капитан подскочил и ударил его каблуком в зубы. Бил он  его  до
тех пор, пока Жоржик перестал подавать признаки жизни. Потом он
плюнул  Жоржику  в окровавленное лицо и ушел. За ним потихоньку
ушли и все остальные шахматисты. Заведующий клубом, убедившись,
что Жоржик жив, выволок его за  ноги  на  улицу  и  бросил  под
забором.
     Помимо   Жоржика  Бутырского  в  доме  чудес  имелось  еще
несколько личностей, может быть, и  не  столь  ярких,  но  тоже
достойных некоторого внимания.
     В  подвале дома чудес, как полагается в барских особняках,
была хорошая кухня. Там  теперь  готовили  домашние  обеды  для
сотрудников. А поваром на этой кухне подвизался рыжий типчик по
имени  Женька Южный., который уверял, что во время войны он был
личным  поваром  Васьки  Сталина,  генерал-лейтенанта  авиации,
который в основном прославился своими пьяными дебошами, а после
смерти  отца  вдруг  куда-то  исчез.  Говорили,  что одно время
Васька сидел в тюрьме, а потом от горя  окончательно  снился  и
умер от алкоголизма.
     Помимо обедов повар Васьки Сталина по ночам варил на кухне
самогон  и  потихоньку  продавал его любителям. Да и сам он был
большим любителем этого самогона.
     Когда  Женька  Южный  перепивался,  он  лез   к   мужчинам
целоваться,  да  так  взасос,  да  еще с языком, что его за эти
фокусы несколько раз били по морде. Эти мелочи, может быть,  не
стоило  бы  и  упоминать,  если бы Женька не был личным поваром
Васьки  Сталина.  В  данном  случае  такие  детали  принадлежат
истории.
     Имелась  в  доме  чудес  и  еще  одна знаменитость: бывший
собутыльник Васьки Сталина по имени Миша Гейм-Данилов, довольно
приятный человек интеллигентной наружности, который уверял, что
во время войны он служил в авиачасти,  которой  командовал  сын
Сталина. Миша любил похвастаться, что он был с Васькой Сталиным
на "ты" и частенько выпивал в его компании.
     Но  в сердце Миши Гейма была маленькая заноза. Дело в том,
что у него были богатые дядюшки в Америке. Во  времена  Сталина
он  тщательно  скрывал  этот факт. Но после смерти Сталина Миша
написал своим богатым дядюшкам трогательное письмо, где  просил
маленькую  посылочку, хотя бы со старыми вещами, так как у него
самого только один пиджачок, который  уже  протерся  в  локтях.
Конечно,  у  Миши  был  и другой, вполне приличный пиджачок. Но
зачем дядюшкам об этом знать?
     Однако  обмануть  дядюшек  не  удалось.  Они   безжалостно
ответили, что они Мишу своим родственником не считают. Вовсе не
потому,  что  они капиталисты, а Миша коммунист. Нет, нет, дело
совсем в другом. Отец Миши  и  их  брат  Моисей  Гейм  совершил
непростительный  грех,  когда  он женился на русской, на шиксе.
Так вот, поскольку Миша есть плод  этого  греха,  поскольку  он
только   полуеврей  и  даже  необрезанный,  то  они  его  своим
родственником не считают.
     И засадили они Мише в сердце вторую занозу.  Он  ходил  по
дому  чудес  и  громко  жаловался,  как  он,  чтобы спасти этих
дядюшек,  проливал  свою  кровь  от  Москвы   до   Берлина.   А
неблагодарные  дядюшки  тем временем отсиживались в Нью-Йорке и
делали доллары. А теперь они его и знать не хотят.
     С тех пор полуеврей Миша стал самым настоящим антисемитом.
Выдергивая из сердца свои занозы, он ругал своих  дядюшек,  как
последний жидоед:
     --  Проклятые  миллионеры!  А  мне старого пиджака послать
жалеют. Потому что я необрезанный. Вот же чертовы жиды!
     От обиды и волнения Миша заикался еще больше, чем  обычно,
и  у  него  судорожно  дергалось  лицо. Миша утверждал, что его
контузило бомбой на фронте. В результате он стал заикаться и  у
него  появился  на лице странный тик: у него постоянно дергался
рот, словно он все время что-то сосет и пытается проглотить, но
это ему никак не удается.
     Может быть, эту. мелочь не стояло бы  упоминать,  если  бы
Миша Гейм-Данилов не хвастался, что он был собутыльником Васьки
Сталина. А раз так, то эти детали принадлежат истории. А выводы
из  этого пусть делают всякие там психоаналитики, которые любят
копаться в таких деталях.
     Трудно сказать, чем занимался Миша Гейм в доме  чудес.  Он
взял себе литературный псевдоним Дубовой, но вскоре выяснилось,
что  он  глуп как дуб и писать не умеет. Да к тому же и лентяй.
Может быть, его дядюшки были и правы, что отказались от него.
     Поэтому одни говорили,  что  Миша  помогает  бездельничать
Жоржику  Бутырскому. А другие считали, что чародей Гильруд, как
филантроп,  взял  собутыльника  Васьки   Сталина   просто   для
коллекции -- как музейную редкость.

        Глава 8. СПЯЩАЯ КРАСАВИЦА

     <i>Добродетельная  жена  -- венец для мужа своего; а позорная
-- как гниль в костях его.
                      Притчи Соломоновы. 12 : 4</i>

     Как ни старался папа Миллер сосватать свою дочь за  Бориса
Руднева, но из этого ничего не получалось.
     Хотя  у  Нины,  как  на  витрине  фруктового  магазина,  в
приятном изобилии рассыпались все соблазнительные плоды  зрелой
женственности,  но она вела себя немножко не по сезону. То, как
маленькая девочка, лезет отцу на колени, то  пискливым  голосом
фантазирует   про   чистую  любовь  и  хвастается  отвергнутыми
поклонниками, то  ляпнет  какую-нибудь  непечатную  остроту  и,
сделав невинные глаза, чистосердечно признается:
     -- Я страшно люблю хамить!-- и покажет кончик языка. Глядя
на Нину, соседи говорили:
     -- Ах какая очаровательная девушка! Другие задерут подол и
крутят  любовь,  как  скаженные.  А  эта  такая скромная, такая
благовоспитанная. Одно удовольствие для родителей.
     Однако и в доме Миллеров тоже  были  свои  проблемы.  Если
Нина никак не влюблялась, то зато на старости лет влюбился папа
Миллер. Как говорится, седина в бороду, а бес в ребро.
     --  А  получилось .это так. Адам Абрамович взял себе новую
секретаршу по имени Магдалина.  А  Нина  вскоре  уговорила  эту
Магдалину,   чтобы  та  по  вечерам  позировала  ей  на  курсах
рисования в качестве натурщицы. Нина уверяла, что из  Магдалины
получится великолепная рубенсовская женщина.
     Когда  папа  Миллер  увидел  голенькие  наброски,  которые
делала с Магдалины его дочь красной сангиной, да еще чуть ли не
в  натуральную  величину,  у  него   тоже   появился   вкус   к
рубенсовским  женщинам. Несмотря на свой почтенный воз раст, он
по уши влюбился в Магдалину и ходил теперь сам не свой.
     Почти каждый день он прибегал на радио "Свобода". Вроде  к
дочке.  А  на  .самом  деле,  чтобы посмотреть на Магдалину. Во
всяком случае, так рассказывала  Нина,  которая  даже  немножко
гордилась этим.
     После этого в доме Миллеров произошла маленькая революция.
Семейным  ложем родителей служило самодельное сооружение в углу
гостиной, нечто вроде двух диванов, сдвинутых  вместе  в  форме
угольника,  какими  пользуются  каменщики.  Раньше папа с мамой
спали как циркуль, голова к голове. Теперь же в  знак  протеста
они перевернулись друг. к другу ногами.
     Весь  день  Милиция Ивановна обиженно вздыхала и принимала
таблетки от головной боли.  А  Акакий  Петрович  в  подавленном
состоянии  сидел  в  своем  продавленном  зеленом  кресле  и
принимал какие-то таблетки от меланхолии. Нина же  бегала
между  папой и мамой, которые не разговаривали друг с другом, и
не знала, что делать.
     Чтобы хоть как-то разрядить напряженную атмосферу в  доме,
Акакий Петрович иногда приглашал в гости Бориса Руднева. Просто
так,  как  друга  дома.  Иногда  другу  дома казалось, что папа
Миллер  приглашает  его   нарочно:   чтобы   разбудить   спящую
красавицу,   которая  запаздывает  с  пробуждением.  Но  спящая
красавица пробуждаться не торопилась, и друг дома даже не  знал
толком,  к  кому  он,  собственно, ходит в гости: к дочке или к
папе с мамой?
     Дверь комнаты, где спала Нина, закрывалась так  тщательно,
словно там была мастерская фальшивомонетчиков.
     --  Там  у  меня  ужасный  беспорядок,--  объясняла спящая
красавица.
     Осенью в доме Миллеров прибавились новые люди.  К  Милиции
Ивановне  из  провинции  приехала  Агнесса  Ивановна  с дочерью
Катей, которая была почти одного возраста с Ниной.
     -- Это что, мамина сестра?-- спросил Борис.
     --  Нет,   просто   знакомые,--   ответила   Нина.   Позже
выяснилось, что гости из провинции -- это все-таки Нинины тетка
и двоюродная сестра. Казалось, что Нина то ли стесняется, то ли
недолюбливает   своих   родственников.  Благодаря  искалеченным
бедрам одна  нога  Агнессы  Ивановны  была  значительно  короче
другой, и она с трудом ковыляла по комнате, опираясь на толстую
палку с резиновым наконечником и постоянно цепляясь за стулья и
за дырки в старом ковре на полу.
     -- Что это у нее такое?-- сочувственно спросил друг дома.
     --  Искривление  позвоночника,--  неохотно ответила Нина.-
Упала. Когда была ребенком.
     -- А где ее муж?
     -- Пропал без вести... На войне...
     -- Но  дочка  у  нее  очень  симпатичная,-  похвалил  друг
дома,--  Только что это она, когда разговаривает, так все время
в сторону смотрит?
     -- Она просто глаза  прячет,фыркнула  кузина  Нина, - Потому
что она косоглазая.
     --  Нина,  как  тебе  не  стыдно! - вмешался Акакий Петрович,
который дремал в своем кресле.-- Да, вчера я  обещал  Кате  мой
фотоаппарат, а ты его взяла с собой. Зачем ты это делаешь?
     -- Да, но я сама фотографировала.
     -- Но ведь в аппарате нет пленки. Зачем ты врешь?
     -- Раз я говорю, значит, это так!-- упрямо тряхнула
кудрями дочь.
     -- Мерзавка,-- тихо, словно самому себе, пробормотал отец.
     Нина   обиженно  надула  щеки.  На  мгновение  в  ее  лице
мелькнуло что-то неприятное. Затем она ушла в  свою  комнату  и
хлопнула дверью.
     Чтобы преодолеть неловкое молчание, поскольку заговорили о
фото,  Борис  попросил  разрешения  посмотреть  семейный
фотоальбом, который лежал на комоде.
     Вот фотография. Акакия Петровича в молодости. На  редкость
красивый   молодой  человек.  Хорошенький,  как  херувим.  Даже
немножко сладенький. Но глаза усталые и  печальные.  Словно  он
уже  родился  таким же сонным флегматиком, как сейчас, когда он
сидит и клюет носом в  своем  кресле.  Словно  у  него  усталая
кровь.
     Затем  шла  семейная  фотография Милиции Ивановны: большая
купеческая семья с угрюмыми лицами. Даже  в  молодости  Милиция
Ивановна  была  такой  же  жабой,  как  теперь.  Но  видно, что
властная бой-баба. И глаза как у совы. И как  только  эта  жаба
умудрилась поймать такого херувимчика?
     Перелистав еще несколько страниц, Борис увидел фотографию,
которая показалась ему знакомой. Мужчина в военной форме времен
революции.  На  голове   дикая копна волос, спадающих до
плеч, как у батьки Махно. Уродливый,  как  черт,  и  глаза  как
гвозди.  Уродец  сидел,  положив одну руку на кривую кавказскую
шашку с богатой серебряной чеканкой, а другой рукой держался за
огромный маузер в деревянной кобуре. На маузере ясно  виднелась
маленькая  именная  пластинка  с  загнутым  углом, что означало
Почетное золотое оружие Реввоенсовета.
     -- Кто это такой?-- спросил Борис.
     -- А это был такой герой Перекопа,-- сонно ответил  Акакий
Петрович.-  Когда-то,  в  молодости,  он  ухаживал  за Милицией
Ивановной. Вот и попал в альбом.
     -- Я его тоже немножко знал,- сказал Борис,- Мы тогда жили
по соседству. Около Петровского  парка.
     Альбом  шел  в  хронологической  последовательности,   как
семейная   хроника.   На   следующей  странице  было  несколько
фотографий очень красивой молодой женщины. Сначала она в  белом
кружевном  платье  с  оборочками -- как кисейная барышня. Но на
следующей фотографии эта кисейная барышня уже в  военной  форме
из  грубого  сукна  и  с  наганом у пояса. Лицо у нее холодное,
гордое  и  надменное.  И  это  лицо  опять  показалось   Борису
знакомым.
     -- А кто это?- спросил он.
     --  Это сестра героя Перекопа. Когда-то они все с Милицией
Ивановной дружили. Воспоминания молодости.
     -- А-а-а... Так я ее  тоже  немножко  знал.  Я  тогда  еще
совсем  мальчишкой  был. А она тогда ромбы носила, что-то вроде
генерала  в  ГПУ--  НКВД.  Как  ее  звали?   Орбели..   Зинаида
Генриховна.
     --  Да, она взяла эту фамилию после революции. А вы знаете
ее настоящую фамилию?
     Вспомнив свою молодость,  Акакий  Петрович  немного
оживился:
     --  Она урожденная княжна Шаховская. Столбовое дворянство,
от Рюриковичей. Но старый князь Шаховской  был  большой  чудак.
Когда  ему  было  уже  под семьдесят, он женился на молоденькой
еврейке с целой кучей еврейских детей. Старый князь  всех  этих
еврейчиков  усыновил.  Чтобы люди потом думали, что это от него
самого. С тех  пор  пошли  князья  Шаховские,  но  чистокровные
евреи.
     -- А почему ж она переменила фамилию?
     -- Она была очень экзальтированная натура. Прямо из
Смольного  института благородных девиц она пошла работать в ЧК.
Ну и фамилия князей Шаховских там немножко мешала.
     На следующей странице  Борис  нашел  еще  одну  интересную
фотографию.  Какая-то другая девица, одетая по моде 30-х годов.
И тоже очень красивая. Она идет по парку и катит  впереди  себя
нарядное,  из  кожи  и  никеля, кресло для инвалидов, в котором
сидит горбун с умным  лицом,  с  огромной,  как  у  марсианина,
головой  и  маленькими,  высохшими  и  мертвыми ногами. А рядом
шагает герой Перекопа с шашкой и маузером.
     -- А это кто?-- спросил Борис.
     -- Просто так,-- пожал  плечами  Акакий  Петрович,-  общие
знакомые.
     Борис  посмотрел  на фотографию еще раз. Да, действительно
общие знакомые. Ведь это красавица Ольга, жена  Максима.  Тихий
ангел, после которого и началась вся эта чертовщина с Максимом.
Ведь  и  этот  горбун  тогда  тоже жил где-то около Петровского
парка. Ольга из жалости, чтобы составить ему  компанию,  иногда
катала его по парку. А Борис тогда ловил в пруду головастиков и
удивлялся,  зачем эта красавица гуляет с горбуном, про которого
говорили, что он потомок знаменитого  революционера  декабриста
князя Оболенского.
     В  переулке  Энтузиастов  пахло  осенью,  дождем и прелыми
листьями. Когда Борис шел домой, ему стало немножко грустно  на
душе.  Может быть, от этих старых фотографий, которые напомнили
ему его детство и отеческий дом.
     Все было так хорошо, пока не случилась эта чертова история
с Максимом, где главную роль играла эта злосчастная Ольга. Хотя
она и выглядела как бледный ангел, но ведь  уже  и  до  Максима
из-за  нее  было  два  самоубийства.  Сначала  студент, который
выстрелил себе в рот из  нагана.  А  потом  Завалишин,  дальний
родственник поэта Серафима Аллилуева.
     Рядом  с  Ольгой,  как  пудель,  постоянно  крутился  этот
колченогий герой Перекопа в своих идиотских красных галифе. Как
будто красавице Ольге нравилась эта компания горбунов и уродов.
А с другой стороны около Ольги как змея все время увивалась эта
княжна Шаховская-Орбели, кисейная  барышня  и  чекистка.  Такая
трогательная дружба, прямо как в романах Чарской.
     Но  кончилось  все  это  плохо.  Ольга  умерла  загадочной
смертью. А Максим от горя чуть не помешался. Потом  умер  и  их
ребенок.  А Максим занялся сатановедением и всякой чертовщиной.
Сидит, как доктор Фауст, зарывшись в свои средневековые книжки,
и бредит про ведьм и ведьмаков.
     Потом  началась  Великая  Чистка,  где  подмели  и   героя
Перекопа,  и  его  сестренку. А чернокнижник Максим, теперь уже
начальник 13-го отдела НКВД, сидит и хвастается, что это он  их
посадил  --  и  за  какие-то темные дела. Но что это за дела --
молчит, так как это государственная тайна.
     Тогда пьяный Максим бормотал, что Зинка Орбели -это помесь
сатаны и  антихриста,  полукняжна  и  полумарсианка.  А  теперь
трезвый  Акакий Петрович подтверждает, что она вовсе не Орбели,
а княжна Шаховская. Но и не княжна  Шаховская,  а  чистокровная
еврейка. И не Зинаида Генриховна, а Гершелевна. Такая путаница,
что  тут  и сам черт не разберется. Но так или иначе, а вся эта
темная история началась с красавицы Ольги. Тихий ангел, бледная
вошь, которая завела Максима по ту сторону добра и зла.
     Борис расправил  плечи  и  вдохнул  полной  грудью  свежий
осенний  воздух.  Потом  он  раскинул  руки  и  потянулся,  как
сильный, здоровый зверь. Так, что затрещало в суставах.
     "Эх, как хорошо  и  просто  все  кругом,--  подумал
он.--  И как только люди сами себе портят эту жизнь. Сами себе?
Или одни другим?"
     Когда-то в 20-х годах на окраине  Ростова,  в  Нахичевани,
жила дружная пожилая пара скопцов, Никифор Захарович и Аграфена
Демидовна.  Они принадлежали к небольшой колонии секты скопцов,
которые остались в Нахичевани еще от царского времени. Это были
простые  люди,  которых  соседи  уважали  за  их  трудолюбие  и
готовность помочь ближнему.
     Никифор Захарович держал пасеку и угощал соседских детишек
медом,  а  про  Аграфену  Демидовну говорили, что у нее золотые
руки и что дом у них -- полная чаша. В  этом  доме  не  хватало
только одного -- детей.
     Поэтому  на  старости  лет  Никифор  Захарович  и Аграфена
Демидовна решили взять себе  приемного  ребенка.  Тогда,  после
революции  и  гражданской  войны,  в детдомах было полно всяких
детей. Они просто пошли в детдом и выбрали себе там подходящего
мальчишку с рыжими вихрами. По  документам  малыш  был  круглым
сиротой по имени Остап Остапович Оглоедов.
     Маленький  Остапка прижился в доме скопцов, и они полюбили
своего приемного сына. Но однажды, искупав Остапку  в  корыте,
мать сказала отцу:
     --  А  ты  знаешь, Никифор Захарыч, наш Остапка-то того...
обрезанный.
     -- Ну и что? С людьми всяко бывает.
     -- Да, но ведь в Ростове полно евреев...
     -- Что ты, Аграфена Демидна. Ведь он на  еврея  совсем  не
похож. Да и фамилия у него русская.
     -- А может, он не чистый еврей, а того... с прожидью?
     -- Кто это знает?-- развел руками Никифор Захарович.-Пущай
это Господь Бог решает.
     Когда мальчик немного подрос, он совсем забыл про детдом и
стал задавать  всякие вопросы. Чтобы не рассказывать сказки про
аиста, приемные родители сказали Остапке,  что  его  подбросили
бродячие  цыгане,  которые  оставили  его  на пороге их дома. В
Ростове было много цыган, которым приписывали всякие  трюки,  и
Остапка поверил этому.
     Когда  Остапка  пошел  в  школу,  он  даже гордился этим и
говорил, что он цыган. Но потом мальчишки стали смеяться:

     -- Какой ты цыган, коли ты обрезанный!
     Когда  Остап   достиг   юношеского   возраста,   он   стал
подозревать,  что  с ним что-то не в порядке: хотя сам он вырос
огромного роста, больше всех своих сверстников, но половые
     -органы у  него  остались  маленькие,  как  у  ребенка.  А
мальчишки,  когда  их  водили  на  общие  медицинские  осмотры,
конечно, посмеивались:
     -- Эй, ты, гермафродит!
     В душе Остап стал стесняться сначала мальчишек, а потом  и
девчонок.  А  внешне,  чтобы компенсировать этот недостаток, он
стал выкидывать в школе такие замысловатые фокусы,  что  вскоре
приобрел  себе  двойную  славу:  первого  хулигана -- и первого
труса.
     Вскоре и приемные родители заметили, что с Остапом  что-то
не   в   порядке.   Парень   он   был   довольно   смышленый  и
сообразительный,   но   в   школе   учился   плохо.   Вся   его
сообразительность  шла  на  какие-то хитрости. И если он что-то
делал, то всегда искал какие-то окольные пути.
     --  Ох,  чуяло  мое  сердце,--  вздохнула  Аграфена
Демидов-на.-  Хотя  рожа  у  него и русская, но душа, вэй, вэй,
еврейская. Потому он и рыжий.
     Потом в доме старого пасечника, который всю жизнь славился
своей честностью, несколько раз появлялась милиция с  обысками.
Когда Остапа в конце концов арестовали и посадили в труддом для
малолетних   правонарушителей,   Никифор   Захарович  печально
покачал головой:.
     -- Ну вот, значит, Господь Бог так и рассудил. Это нам  за
наши грехи.
     --  Это  не  наши  грехи,  а чужие грехи,-сказала Аграфена
Демидовна.- А мы за них  расплачиваемся.  Потому  про  рыжих  и
говорят, что Бог шельму метит.
     Так  или  иначе,  но  с  тех пор потерялся след Остапов на
улицах Ростова. И ничего о  нем  приемные  родители  больше  не
слышали. Остап опять стал сиротой.
     Через   несколько   лет  след  Остапа  нашелся  на  улицах
Ленинграда. Он учился в литературном институте  и,  как  бедный
студент,  немножко  прирабатывал  себе на жизнь спекуляцией. Но
товар у него был такой  хитроумный,  что  до  этого  не  всякий
додумается.  Остап  торговал  своим  задом.  Вернее,  и задом и
передом, так как этот хитрый товар продавался с  обоих  концов.
Нужно только знать, к кому с какого конца подойти.
     Одновременно  Остап был сексотом и осведомителем НКВД, где
очень интересовались  его  клиентурой.  Потом  подошла  Великая
Чистка.  Некоторые  жители  Ленинграда  и  посейчас помнят, как
после убийства Кирова  в  Ленинграде  за  одну  ночь  почему-то
переарестовали  всех  педерастов.  Некоторую  роль в этой акции
играл и  Остап.  Сначала  с  помощью  Остапа  подмели  всю  его
клиентуру.  А потом и самого Остапа отправили по тому же адресу
-- в Сибирь. И замело след Остапов сибирскими снегами.
     После  смерти  Сталина  частично  распустили   заключенных
концлагерей.   Началась   своего   рода  оттепель.  В  журналах
появилось  даже  несколько  сочувственных  очерков   из   жизни
заключенных. Например, повесть Анны Вальцевой "Квартира No 13",
которую   напечатали  в  журнале  "Москва",  No  1,  и  которая
перекликалась со старым очерком  Владимира  Короленко  "Дом  No
13".
     В  связи  с  такой оттепелью немножко оттаял также и Остап
Оглоедов, который теперь уже работал  на  радио  "Свобода".  Он
стал больше рассказывать о своем прошлом, и ему тоже захотелось
писать.
     --  Эх, если я когда-нибудь напишу мою биографию,--
говорил Остап,-- это будет самая интересная книга в мире.
     Несмотря на такой соблазн, книгу эту он почему-то не писал
и только с сожалением хмыкал носом:
     -- Хм, а особенно это было б интересно  для  милиционеров.
Хотя   жил   Остап  под  фамилией  Оглоедов,  но  в  работе  он
предпочитал  пользоваться   литературными   псевдонимами.   Для
упрощения  мыслительного  процеса он просто открывал телефонную
книгу, подписывал  свои  скрипты  первым  попавшимся  именем  и
объяснял:
     --  Я  человек  не гордый, за славой не гонюсь. Абы она за
мной не гналась,-- И он осторожно оглядывался.
     Если некоторые люди  боятся  своей  собственной  тени,  то
Остап  почему-то  боялся своего имени. Если его окликали сзади,
он испуганно вздрагивал.
     --  Знаете,   это   имя   напоминает   мне   одни   только
неприятности,-  оправдывался  он.-  Всякие там анкеты, допросы,
шмоны. Свою биографию Остап Оглоедов начинал так:
     -- Когда я родился, я был  совсем  маленький.--  Потом  он
уныло  вздыхал:--  А когда я стал большой, меня сразу упекли за
колючую проволоку.
     Чтобы его не  заподозрили  в  недостатке  образования,  он
поучительно поднимал палец кверху:
     --   А  знаете,  братцы,  тюрьма  --  это  похлеще  всяких
университетов!
     Сослуживцам Остап говорил, что в тюремные университеты  он
попал  случайно  -- за политический анекдот, которого он даже и
не рассказывал. Жуликам он говорил, что сидел за  жульничество,
а  пьяницам  божился,  что  он в пьяном виде заснул на улице, а
проснулся за решеткой.
     Евреям, которых на радио "Свобода"  было  довольно  много,
Остап  говорил,  что у него еврейская мама или в зависимости от
обстоятельств еврейская бабушка, и при этом  ссылался  на  свой
обрез. А русским Остап говорил, что он русский. Благодаря всему
этому у Остапа была масса знакомых, и со всеми он был в хороших
отношениях.
     О  своей  жизни  в  концлагере  Остап  вспоминал  с  таким
удовольствием, словно  побывал  в  доме  отдыха.  Жаловался  он
только  лишь  на  то, что сидеть ему пришлось в женском лагере,
где он работал завхозом.
     -- Представляете себе,  десять  тысяч  баб!-  разводил  он
руками,-- И всем мужика хочется. Отбою от них, проклятых, нету.
     Зато  Остап очень гордился, что лагерь это был не простой,
а специальный, где сидели жены  и  родственницы  бывших  членов
правительства, которых ликвидировали во время Великой Чистки.
     --  Сижу как в Кремле,- говорил Остап.- Справа на нарах --
жена министра. Слева -- сестра члена ЦК. А на верхних нарах  --
дочка  посла. И все ко мне пристают с любовью А я ведь человек,
не  машина!  Но  там  же  и  проститутки  сидели.  Те   уж   не
церемонились. Бывало, поймают целой шайкой в лесу одного мужика
--  и изнасилуют. Иногда аж до смерти замучают,-- И он со всеми
подробностями рассказывал, как это делается.
     Все мужчины, естественно, сочувствовали бедному Оста-пу. А
французкая Лиза подтрунивала:
     -- Остапка, а я  слышала,  что  в  женские  лагеря  сажают
только специальных мужчин.
     -- Брехня на постном масле,-- ворчал Остап.
     --  Говорят,  есть такие мужчины,-- усмехалась Лиза,-- что
если его посадить в  мужской  лагерь,  так  это  будет  ему  не
наказание,  а  сплошное блаженство. Потому их и садят в женский
лагерь!
     -- Вот французская дура!- огрызался Остап.-- Это у вас  во
Франции  так. Кроме того, я сидел не только в этом лагере, а во
многих лагерях.
     Так  или  иначе,  после  женских   лагерей   Остапа   стал
преследовать страх. От этого страха всю войну, чтобы не попасть
на  фронт,  Остап  жил  по  фальшивым  документам,  симулировал
туберкулез и прятался по подвалам у добрых людей.  Но  так  как
все  мужчины  были на фронте, то Остап, по его рассказам, опять
оказался в плену у баб. А от подвальной жизни он  действительно
получил туберкулез, который он сначала только симулировал.
     После  войны  Остап  купил себе новые документы. Документы
эти   были   ворованные,   и   принадлежали    они    какому-то
инженер-полковнику,  командированному  на  демонтаж побежденной
Германии. Так Остап Оглоедов стал полковником.
     После войны в Германию вместе с настоящими демонтажниками,
как стаи  перелетных  птиц,  устремились  стаи  предприимчивого
жулья. Так и полковник Оглоедов ехал в Германию, примостившись,
как воробышек, на крыше вагона.
     Зато в Москву Остап вернулся, как падишах: с кучей денег и
вязанкой  золотых  часов, которые он демонтировал у немцев. А в
чемодане, как символ красивой жизни, он вез черный фрак. Однако
вскоре московское жулье демонтировало  Остапа,  как  последнего
фрайера, да так основательно,
     что  от  красивой  жизни  остался  только никому не нужный
фрак. После этого Остап так разочаровался в жизни, что выправил
свои настоящие документы и решил заняться честным трудом.
     Хотя  лагеря,  в  которых  Остап   получал   свое   высшее
образование,  и  назывались  исправительно-трудовыми, но Остапа
они не исправили и к труду не  приучили.  Зато  от  постоянного
контакта  с  жульем  он  научился  врать  и  изворачиваться так
артистически, что это придавало ему даже некоторый шарм. Потому
в конце концов он и приземлился на радио "Свобода"  в  качестве
литературного негра.
     Своей   внешностью   Остап  немножко  напоминал  пещерного
человека, помесь питекантропа с  неандертальцем.  Чтобы  скрыть
свой  угловатый  череп,  он  отпустил  себе буйную грязно-рыжую
гриву, которая должна была устрашать  врагов  и  придавать  ему
творческий   вид.   Низкий  лоб  Остапа  бороздили  бутафорские
морщины, которые он мастерски пускал в ход,  когда  требовалось
создать впечатление творческого процесса. А из-под взъерошенной
гривы,   как   замаскированные   радарные   установки,  торчали
настороженные уши.
     Руки  у  Остапа  были  длинные  и  грязные,  как  лагерная
землечерпалка.  Хотя ногти он регулярно обгрызал, но и там тоже
был чернозем. Свою антипатию к воде и мылу Остап объяснял  тем,
что  в детстве он чуть не утонул, купаясь в корыте, и с тех пор
страдает водобоязнью. Потому он на  работе  постоянно  чесался,
как гориллоид в клетке.
     Под  гривой  у льва бьется львиное сердце. В груди гориллы
бьется горилье сердце. А вот у  Остапа  Оглоедова  под  львиной
гривой  и  в теле гориллы рядом с душой канарейки билось заячье
сердце. Самым сильным побуждающим моментом в жизни  Остапа  был
всепобеждающий  страх. Если он кому-нибудь услуживал, то обычно
от страха. Если кому-нибудь делал пакости, то чаще  всего  тоже
от  страха.  Охваченный храбростью отчаяния, он иногда мог даже
сойти за Храбреца.
     Соответственно этому и женился Остап тоже от страха.
     -- Знаете, вдвоем не так боязно,-- оправдывался он,- А  то
сидишь  один дома, а ветрище в трубище свищет. У-ух! Да и ходит
трепотня,  что  к  неженатым  в  Москве  придираются.  Прописки
лишают.
     Женился  Остап  на  пожилой  вдове, значительно старше его
самого, и с тремя детьми от трех предшествующих мужей.
     -- Жениться на вдове -- это самое умное,-  объяснял  он.--
Вдовушка  уже  кумекает,  как  кашу  варить.  Чтоб  и дешево, и
сердито. И детки готовые -- хлопот меньше.
     Так Остап заварил себе кашу по своему вкусу. Прежде  всего
готовые  детки  не  признавали  нового папу. Старший сын в знак
протеста моментально убежал из дома.
     --  Туда  ему  и  дорога,--  сказал  Остап.-  У  него  уже
судимостей больше, чем у меня.
     Средняя  дочь,  угрюмая и косоглазая школьница с торчащими
вперед  зубами,  считалась  немного  ненормальной   и   поэтому
высказывала свои чувства с откровенностью младенца.
     --  Что это за балбес?- спрашивала она каждый раз при виде
своего нового папы.-- И что этому охламону здесь нужно?
     -- Ничего,-- говорил Остап.-- Все  дело  в  том,  что  она
косоглазая.  Потому  она  видит  меня  в перекошенном виде. Это
называется параллакс. Нужно будет купить ей  такие  специальные
очки для параллакса.
     Младшую дочь звали Мишкой. Звали-то ее, собственно, Машей.
Но Маша  была похожа на медвежонка, вставшего на задние лапы, и
в школе она клала на лопатки и  била  всех  мальчишек,  которые
пытались  померяться с ней силой. Поэтому мальчишки прозвали ее
Мишкой. А потом ее стали звать так  и  дома.  Зато  Мишка  была
единственной, кто признавал своего нового папу.
     -- Единственный нормальный ребенок,-- говорил новый папа.
     Чтобы  каша  была  погуще,  иногда в доме появлялась еще и
теща Варвара Цезаревна Тыркова. С Остапом она принципиально  не
разговаривала   и   делала  вид,  что  для  нее  он  вообще  не
существует. В случае крайней  необходимости  она  обращалась  к
своей дочери:
     -- Дина, скажи этому... твоему... Оглоеду...
     --  Ничего,--  говорил Остап,-- просто у нее мания величия
-- и она никого,.кроме себя, не видит. Она из семьи  знаменитых
революционеров-террористов  Тырковых. Вот она и дома ведет себя
как террористка.
     В доме было  пять  кошек.  Но  даже  и  они  бойкотировали
бедного  Остапа.  При  виде  его кошки шипели и, задрав хвосты,
прыгали в окошки. А теща-террористка бурчала:
     -- Дина, скажи этому Оглоеду, что наши  кошки  нервные.  И
пусть он не нервирует наших кошек.
     Хотя  Остап  честно  содержал  всю  эту  веселую ораву, но
кормили его в последнюю очередь, даже после кошек. Потом он мыл
всю посуду, включая и кошачьи блюдечки.
     Как найти его квартиру, Остап рекомендовал так:
     -- Идите по коридору и нюхайте. Из-под какой двери кошками
воняет, туда и заходите. Свою жену Остап представлял так:
     -- Теща-террористка назвала ее Диной -- в честь  динамита,
из которого делают бомбы. Так что, имейте в виду...
     Дина была художницей с модернистическим уклоном и мазюкала
абстрактные картины для иностранных туристов.
     --    Кошка    хвостом    намалюет    лучше,    чем    эта
художница,-говорил Остап.
     Когда поэт Серафим Аллилуев  выпивал,  он  утверждал,  что
поэтическое творчество -- это разбитая душа поэта, отражающаяся
в  кривом  зеркале его фантазии. Иногда он путал и говорил, что
это кривая душа,  отражающаяся  в  разбитом  зеркале.  Так  или
иначе, но в лице своей жены душа Остапа нашла свое зеркало.
     Вся  жизнь Остапа была ложью. А Дина, наоборот, занималась
поисками вселенской правды и даже листала Библию. Потому, когда
Остап что-нибудь фантазировал, Дина спокойно поясняла:
     -- То, что Остап брешет,- это еще полбеды. Вся беда в том,
что он своей же брехне и верит! Это уже шизофрения, расщепление
личности. Я-то эту штуку хорошо знаю.
     -- А знаете, откуда она это знает?-- оправдывался Остап.--
Потому что у нее вся семья шизофреники. У них в голове  перекос
-- параллакс.
     Остап  жаловался,  что  он устал от жизни. Зато у Дины был
запас энергии, как у динамитного  патрона.  Это  было  особенно
заметно, когда они выпивали где-нибудь у знакомых.
     Подвыпив,   Остап   закатывал  глаза  к  небу  и  распевал
трогательные баллады про честных жуликов. А Дина пила  молча  и
сосредоточенно.  Потом, напившись до определенного градуса, она
так же молча бралась за край  скатерти  --  рывок!--  и  все  с
грохотом  летело  со  стола на пол. А если не было скатерти, то
динамитная Дина просто  опрокидывала  весь  стол.  Это  служило
Остапу сигналом, что концерт окончен и пора идти домой.
     --  Ну и жена,-- вздыхал Остап.Чистый динамит! Если верить
философам,  утверждающим,  что  и  Бог  и  дьявол  обитают   не
где-нибудь,  а в душах людей, и соответственно этому и рай и ад
тоже можно  найти  на  земле,  то  Остап  со  своей  кашей  из
жены-вдовушки,  тещи-террористки,  чужих  детей и нервных кошек
был наглядным примером того, как можно устроить себе такой ад в
повседневной жизни.
     Некоторые люди сочувствовали Остапу и удивлялись:
     -- И как только он все это терпит?
     -- Он своей жены боится,- говорили другие.- Она  про  него
что-то знает. Что-то такое, что ему лучше молчать и терпеть.
     Бедному  сыну  0стапа  Бендера  не  везло даже с обувью. В
магазине самые большие полуботинки были ему слишком малы. Чтобы
как-то впихнуть в них свои ноги, он разрезал новые  полуботинки
сзади ножом. А носки у него были всегда рваные. Так и ходил он,
сверкая голыми пятками, как монах из босоногого ордена.
     И  вместе с тем в груди Остапа изнывала душа подлинно-. го
артиста. Когда требовалось блеснуть в обществе,  особенно  где,
по  мнению  Остапа,  были  важные  люди,  там он преображался в
английского дипломата. Тогда  он  вытаскивал  из  сундука  свой
заветный  фрак,  символ  красивой  жизни. Чтобы не было заметно
грязного воротничка, на шею наматывалось белое кашне.  А  рыжую
гриву  венчала консервативная черная шляпа. Да не просто шляпа,
а твердый котелок,  поскольку  Остап  где-то  слышал,  что  все
солидные люди носят котелки. Чтобы замаскировать свои босоножки
с  голыми  пятками,  он  спускал  штаны  пониже  и  старался не
двигаться.
     В случае какого-нибудь важного собрания Остап становился в
своем  дипломатическом  наряде  у  дверей   и,   как   швейцар,
приветствовал  всех  нужных  людей. Перед одними он почтительно
снимал  свой  котелок.  Перед  другими  изящно   расшаркивался.
Третьим  лихо  отдавал воинскую честь -- это тем, кому он врал,
что был полковником. Некоторым дамам он даже  галантно  целовал
ручку.
     Правда,  от  некоторых  он потихоньку отворачивался. Это у
кого он занимал деньги и не отдавал. Когда все  были  в  сборе,
Остап,  сыграв  свою  роль,  незаметно  выскальзывал  в двери и
отправлялся домой.
     Там, сбросив свой  парадный  костюм,  сын  Остапа  Бендера
ложился  на диван и начинал жаловаться жене, как ему приходится
напрягать память, чтобы не перепутать нужных людей, и какой это
неблагодарный труд. Один не снял перед  ним  шляпу.  Другой  не
раскланялся.  Третий  не  ответил на его воинский салют. Многие
почему-то отворачиваются, а здороваются с ним только кредиторы.
В результате у него опять разболелась язва желудка, и вообще он
устал от жизни.
     -- Вот возьму и убегу  из  дома,вздыхал  Остап.-  Как  Лев
Толстой.
     Да, недаром Остап уверял, что если он когда-нибудь напишет
свою биографию,  то это будет самая увлекательная книга в мире.
Но не будем увлекаться и оставим пока Остапа в покое. Иначе это
будет плагиат из его будущей книги.

        Глава 9. ХОЛОДНЫЙ ОГОНЬ

     <i>Дьявол не может любить и не любит тех, кто любит.
                      Дени де Ружмон, Роль дьявола</i>

     Шофер дома чудес Люся Шелапутин, неудачный отпрыск  поэзии
и  прозы,  жил в Недоделкино вместе со своей матерью, поэтессой
Ириной Забубенной. Если в любовных делах Ирина славилась  своим
легкомыслием,  то  зато Люся влюблялся только всерьез. Столь же
серьезно он влюбился  в  Капиталину,  секретаршу  чародея  Соси
Гильруда, которая жила в соседнем бараке.
     При  каждом удобном случае Люся вынимал из кармана портрет
своей возлюбленной и гордо показывал окружающим:
     -- Смотрите, моя невеста!
     --  Она  уже  у  всего   Недоделкино   в   невестах
перебывала,-- заметил флегматичный Филимон.
     Чтобы  создать  своей  суженой  красивую жизнь, Люся решил
построить себе загородную дачу. Начал он с того,  что  купил  у
швейцара  Назара  полуобгорелый  фургон на колесах, который тот
когда-то приобрел от цыган. Затем Люся поставил свой  цыганский
фургон  на  каком-то  никому  не  нужном  пустыре, километрах в
двадцати от Москвы, и иногда ездил туда  на  велосипеде,  чтобы
полюбоваться  на  свою  дачу.  Теперь  он  чувствовал  себя как
цыганский барон и хотел поскорее жениться. Но  жизнь  на  такой
даче Капиталину нисколько не прельщала.
     --  Послушай,  зачем  ты  выбрасываешь деньги на воздух?--
уговаривал злополучного жениха эксмиллионер Capкисьян,-- Ведь
она же просто гулящая. Ей  красная  цена  в  базарный  день  --
пятерка. А Жоржик там уже бесплатно побывал, на халтуру. Спроси
у Жоржика, как это делается.
     На это цыганский барон гордо заявил:
     --  Это  меня  не  касается.  Для  меня  важна душа! Чтобы
завоевать душу Капиталины, Люся всенародно объявил,  что  скоро
он  сделает ей такой подарок, что все зашатаются от зависти. Но
вскоре после этого он сам стал шататься. И не от зависти, а  от
каждого  дуновения  ветерка. Затем он ни с того ни с сего вдруг
брякнулся в обморок. Глядя  на  распростертого  на  полу  Люсю,
косоглазый Филимон. подтолкнул локтем неистового Артамона:
     --  С  таким шоферчиком довольно просто прокатиться на тот
свет.
     Артамон зарычал на бесчувственного Люсю так, что тот сразу
очнулся от своего обморока:
     -- Ты что это дур-р-рака валяешь?!
     -- Да, знаете, голова круж-жится...
     -- Головокружение от успехов,-констатировал Жоржик.
     -- Это у него  от  голода,-  объяснил  швейцар  Назар.-  У
своего папаши научившись, одной водой из кранта питается.
     Оказывается,  бедный шофер решил купить своей возлюбленной
каракулевое  манто  и,  чтобы  сэкономить  деньги,  морил  себя
голодом.  Бухгалтер  Саркисьян  взялся за карандаш и быстренько
подсчитал,  что  для  этого   Люсе   понадобится   десять   лет
беспрерывной голодовки.
     Но у Капиталины не хватило терпения ждать обещанного манто
так долго.  А больше всего ей надоело, что, когда она принимает
своих визитеров, Люся постоянно крутится у  нее  под  окнами  и
даже  подглядывает  в  щелки.  В  общем,  невеста  дала  жениху
официальный  отказ.  То  есть  при  свидетелях  послала  его  к
чертовой матери.
     Цыганский  барон  поморгал  глазами  и пошел домой к своей
матери. Но там Ирина Забубенная  тоже  принимала  кавалеров,  и
Люсе  опять  пришлось дежурить под окнами. На следующий день по
дому чудес пронеслась зловещая весть:
     -- Слышали? Наш цыганский барон отравился!
     -- Как так?
     -- Да съел банку отравы для  мух  и  тараканов.  На  кухне
нашел. А потом запил керосином, что для примуса.
     -- Ну и что с ним?
     --   Вывернуло   наизнанку.   Теперь   его   в   госпитале
прополаскивают.
     Меньше всего по  этому  поводу  волновался  отец  Люси.  С
чувством превосходства потомок Чингисхана заявил:
     --  Разве  так травятся? Вот когда я травился, так во всех
газетах писали. Я травился публично -- в ресторане.
     --  Он  уже  раз  двадцать  травился,-подтвердил  бухгалтер
Саркисьян.-- И всех нас переживет.
     --   Я   не   только   травился,--  гордо  сказал  потомок
Чингисхана,-- Я все способы перепробовал.
     -- И какой  же  способ  самый  приятный?-  поинтересовался
Филимон.
     --  Лучше  всего  с дома прыгать. Раз залез я на крышу, на
шестой этаж. Ну, конечно, куча народа  собралась.  И  все  меня
ужасно отговаривают.
     -- Как же вы живы остались?
     --  Как?  Ну,  отговаривали, отговаривали -- и отговорили.
Поскольку покушение на самоубийство есть вопрос социальный,  то
заместитель  президента дома чудес по социальным вопросам Мушер
Дундук решил выяснить эту историю  и  обратился  за  помощью  к
Люсиной матери.
     --  У  Люси те же проблемы, что и у его папаши,-- ответила
Ирина Забубенная.
     -- Какие проблемы?
     -- Дурная наследственность,-- уклончиво ответила поэтесса.
И ничего больше от нее Мушер не добился.
     Однако вскоре судьба сжалилась над злосчастным Люсей. Или,
может быть, на его долю наконец выпал счастливый  билет  в  той
лотерее,   которая   называется  жизнью.  Ему  подвалило  такое
счастье, что даже привыкшие  к  чудесам  обитатели  дома  чудес
этому не сразу поверили.
     Роль  доброй феи в этом деле сыграла жена швейцара Назара,
которую все называли просто Назарихой,  женщина  пожилая,  даже
немножко  беззубая  и  ничем не примечательная, о существовании
которой  вспоминали   только   тогда,   когда   она   приходила
жаловаться, что Назар ее опять поколотил.
     Когда-то  в  молодости Назариха была парикмахершей. Теперь
же,  вероятно,  не  без  ведома  соответствующих  органов   она
подрабатывала  тем, что в частном порядке делала прически женам
служащих   американского   посольства.   Таким   образом    она
познакомилась  с  молоденькой  дочерью американского дипломата.
Иногда Назариха ездила к американке,  иногда  видели,  как  эта
американка  приезжала к Назарихе в огромном красном линкольне.
В одно из таких посещений американка, которую звали Джульеттой,
увидела Люсю и...  влюбилась  в  него.  Начался  тайный  роман,
наподобие  Ромео  и  Джульетты,  где Назариха функционировала в
качестве сводни.
     -- Эта американка, наверно, слепая,-хихикнул Жоржик.
     Но  Назариха  уверяла,  что   Джульетта   настоящая
красавица и, кроме того, дочь миллионера.
     --  Ох, на этом деле можно подработать,-- схватился
за сердце Акоп Саркнсьян.- Если Люся не окончательный дурак, мы
влезем этому миллионеру в  компаньоны.  Я  буду  продавать  ему
всякие идеи.
     По  дому  чудес стали поговаривать, что Люся отлынивает от
работы, так как он скоро женится на своей принцессе долларов  и
едет в Америку.
     --  Вот  черт  побери,--  завидовал Жоржик.- Видно, правду
говорят, что дуракам счастье.
     А  Назариха  сообщала  все  новые  и  новые   подробности.
Оказывается,  отец  Джульетты  сделал  свои миллионы в качестве
консервного короля.
     -- А какие у него консервы?--  деловито  осведомился  Акоп
Саркисьян.--  Говорят,  в  Америке делают консервы для собак. У
меня хорошая идея: делать  из  них  пирожки  для  людей.  Можно
хорошие деньги сделать.
     --  Вы все про деньги комбинируете,-- презрительно сказала
Назариха.-- А любовь за деньги не купишь.
     --  Уж  вы  меня,   пожалуйста,   не   учите,--   обиделся
экс-миллионер.--  Я хотя человек и женатый, но цены на любовь я
тоже знаю. Могу сказать вам точно по курсу. Как на  бирже.--  И
Акоп понес такое, что Назариха зажала уши и убежала.
     Потом   она   пожаловалась  Назару,  что  Акоп  делает  ей
неприличные предложения.
     По  мере  того  как  история  с  наследницей  американских
миллионов  развивалась  все  дальше  и  дальше,  казалось,  что
злосчастного  Люсю  даже  в   счастье   преследует   несчастье.
Джульетта  жила с отцом, матерью и братом. Началось с того, что
ее отец вдруг погиб в автомобильной катастрофе.
     -- Это  американский  способ  самоубийства,--  авторитетно
заявил потомок Чингисхана.
     Затем брат Джульетты тоже влюбился в русскую и тоже
захотел  жениться.  Но  мать  почему-то  воспротивилась.
Тогда для убедительности брат вытащил большой отцовский кольт.
     -- Во-от тако-о-ой большой?-- разводила руками Наэари-ха.
     Видя это, Джульетта кинулась закрывать мать своим телом. В
результате мать оказалась на кладбище, Джульетта в госпитале, а
брат в тюрьме. Положение  столь  запутанное,  что  такого  и
сам Шекспир не распутает.
     С  раной  в  груди  Джульетта  лежала в госпитале и
боролась между жизнью и  смертью.  Все  это  казалось  довольно
фантастичным  и неправдоподобным, но достаточно было посмотреть
на  бедного  Ромео,  который  бродил  по  дому  чудес  с
остекленевшими  глазами,  чтобы  убедиться, что все это горькая
правда. Даже сам неистовый Артамон, вместо того  чтобы  кричать
на  своего  шофера,  просто ходил домой пешком из опасения, что
ошалевший от горя Люся наедет на столб.
     Состояние Джульетты  оказалось  настолько  серьезным,  что
бедняжку пришлось перевезти в какой-то специальный госпиталь, к
какому-то специальному профессору в Ленинграде. Но, несмотря на
расстояние,  она  почти  каждый  день  звонила  своему Ромео по
междугородному телефону и по-прежнему уверяла в своей любви.
     Все видели, как Люся, бледный  и  с  выпученными  глазами,
бормочет что-то в трубку, и старались ходить на цыпочках. После
таких  телефонных  звонков, совершенно потеряв голову от своего
злого  счастья,  бедный  Ромео  блуждал  по  дому  чудес,   как
сомнамбула,   натыкаясь   на   столы  и  стулья,  или  сидел  и
разговаривал сам с собой.
     Больше всех эта история беспокоила,  конечно,  заместителя
президента  дома чудес по социальным вопросам Мушера Дундука. В
конце концов Мушер зашел в комнату своего президента и сказал:

     -- Послушайте, Борис Алексаныч, что  вы  думаете  об  этой
американской истории? С убийствами и так далее...
     --  Когда  я  был  в  Америке,-- сказал президент,-- там в
газетах каждый  день  такие  истории.  Америка  --  это  страна
сумасшедших.
     Чтобы показать свою любовь на деле, американская Джульетта
решила  подарить  советскому Ромео свой красный линкольн и даже
прислала  ему  по  почте  ключи  от  машины.  Позванивая  этими
ключиками,  Люся  метался  по  дому  чудес, показывая их всем и
каждому. И все ему честно  завидовали,  представляя  себе,  как
нищий  Люся  скоро  будет  кататься  в  машине для миллионеров.
Остановка была только за тем, что этот линкольн  был  вместе  с
Джульеттой в Ленинграде.
     Поэтому  Люся пришел к Мушеру и попросил разрешения. чтобы
съездить за этим линкольном в Ленинград. Вид у Люси  был  такой
жалкий  и  перепуганный,  что  и Мушеру тоже стало как-то не по
себе.
     -- А у тебя деньги на дорогу есть?-- спросил Мушер.
     -- Не-ет...
     -- А как же ты поедешь?
     -- Н-не з-знаю...
     -- Ведь у тебя на хлеб денег нет.  А  этот  линкольн  жрет
бензина больше, чем твое жалованье. Где же ты денег достанешь?
     -- 3-займу...
     -- У кого?
     -- У в-вас...
     Мушер  был  на  редкость мягким и отзывчивым человеком. Но
Люся,  засунув  руки  в  карманы,  уставился  на   него   таким
нудно-страдающим  взором, что Мушеру вдруг стало противно. Ведь
это не человек, а ходячая нуда, настоящая зануда.
     -- Знаешь что?-- сказал Мушер.-Глядя на твои мутные  глаза,
и у меня в животе тоже начинает мутить. Не морочь мне голову. И
катись ты к чертовой матери.
     Но  последний  из  Чингисханов вовсе не обиделся, а только
судорожно поддернул  штаны,  по  его  телу  пробежала  странная
дрожь,  а  страдальческий  лик  озарился  отблесками  какого-то
неведомого злого счастья. Мушер ерзал в кресле,  с  нетерпением
ожидая,   когда  же  Люся  наконец  уберется.  Но  тот,  словно
растягивая удовольствие, переминался с ноги на ногу.
     -- Ну?-- сказал Мушер.-- Что ты из меня душу тянешь? Иди к
чертям!
     -- Ну что ж,- последний  из  Чингисханов  опять  поддернул
штаны.- Большое вам спасибо...
     Не  вынимая  рук  из  карманов, словно держа там свое злое
счастье, Люся поплелся к двери с таким видом, словно он  сейчас
же  бросится  под  трамвай.  Обитатели  дома чудес с сожалением
наблюдали за ним, не зная, чем помочь его горю.
     Любовь американской  Джульетты  и  советского  Ромео  была
действительно   сильнее  смерти.  Чувствуя  приближение  конца,
принцесса долларов решила перед смертью  обвенчаться  со  своим
цыганским  бароном и сообщила ему об этом по телефону. На сером
фоне  социалистического  реализма  вдруг   развернулась   такая
сказочная история, что дальше некуда.
     В  доме  чудес  стали  комбинировать.  Если папа-миллионер
убился, мама убита, брат в тюрьме, а сестра обвенчается с Люсей
и тоже умрет, то ведь  тогда  вдовец  Люся  станет  наследником
американских миллионов!
     --  Люся,  поставь  хоть бутылку водки под твои миллионы,-
заискивающе просил Жоржик Бутырский.
     -- Самое главное --  собачьи  консервы,-  волновался  Акоп
Саркисьян.- Только б не продешевить с нашими пирожками!
     Кончилась  эта  сказочная  история  печально. К неистовому
Артамону  прибежала  заплаканная  Назариха.  Когда  она   ушла,
Артамон вызвал своего шофера на допрос и рявкнул:
     -- А ну признавайся во всем!
     Бедный  Ромео разрыдался горючими слезами и признался, что
он стал жертвой коварной Назарихи. Началось  все  с  того,  что
Люся  действительно  увидел  американку,  которая  приезжала  к
Назарихе в красном линкольне, и,  как  полагается,  влюбился  в
нее. Но в это дело вмешалась Назариха: ей тоже захотелось любви
-- и она стала вызванивать Люсе по телефону, разыгрывая из себя
влюбленную  американку.  Так  как у нее не было половины зубов,
она довольно удачно подделывала американский акцент.
     За время этого телефонного флирта Люся так влюбился в свою
принцессу долларов, что, когда он узнал  беспощадную  правду  в
лице  Назарихи, он уже не мог расстаться со своей мечтой. Чтобы
как-то  выпутаться  из  этого   положения,   он   решил   убить
американку.  Потом  он  сжалился  над  любимой  и  положил ее в
госпиталь.
     А в дальнейшем Назариха стала жертвой Люси. Теперь он  уже
сам  заставлял  Назариху вызванивать ему по телефону в качестве
умирающей американки; Потом ему захотелось  прощальный  подарок
--  и  он  заставил  Назариху  подарить ему по телефону красный
линкольн. Когда же он  приказал  Назарихе  писать  предсмертное
завещание,  та  перепугалась  и  покаялась  во  всем неистовому
Артамону.
     -- Правду говорят, что иногда один дурак заморочит  голову
десяти  умным,-  философски  изрек флегматичный Фи-лимон.Но при
определенных условиях из Люси мог бы получиться великий артист.
Он так вживается в свою роль.
     --  Когда  я  был  директором  спецшколы  для  дефективных
детей,-  бурчал  неистовый  Артамон,- то даже там я не встречал
таких идиотов, как этот Люся.
     Все были уверены, что досле  такой  неудачи  последний  из
Чингисханов  обязательно покончит жизнь самоубийством, и каждое
утро смотрели, жив он  еще  или  нет.  Но  получилось  немножко
иначе.  Со  своей  обычной  страстностью,  как цыганский барон,
который не может жить без любви, Люся вдруг влюбился в коварную
Назариху, с которой он уже был немножко знаком. Хотя Назариха и
годилась ему  в  матери,  Люся  теперь  галантно  приглашал  ее
полюбоваться  на  его  загородное имение на колесах, которое он
приобрел от швейцара  Назара  и  в  котором  Назариха  когда-то
провела свою молодость.
     Заместитель  президента  дома чудес по социальным вопросам
только чесал затылок.
     -- Вот же ж чертова карусель...
     А флегматичный Филимон качал головой:
     -- Нет повести печальнее на свете, чем повесть о  Ромео  и
Джульетте.
     В  доме  под золотым петушком профессор темных дел Малинин
продолжал свои частные уроки по черной социологии:
     -- Борис Алексаныч, у вас в доме чудес недавно закончилось
дело Ромео и Джульетты. Что вы об этом думаете?
     -- Сплошное идиотство.
     -- Все это так, но обратите внимание на следующие  детали.
Люся,   то   есть  Алексей  Шелапутин,  действительно  является
последним живьм потомком Чингисхана. И даже  больше  того.  Его
отец Лука Перфильевич Тимуров до революции принадлежал к старой
родовой  аристократии  и носил фамилию Гантимуров, а еще раньше
--  Хан-Тимуров.  Но  ханом  Тимуром  называли  Тамерлана.  При
тщательной  проверке мы выяснили, что в этом древнем дворянском
роде скрещивались не только потомки Чингисхана,  но  и  потомки
Тамерлана. Когда-то русские князья гордились таким родством.
     -- Но результаты довольно печальные,-- сказал Борис.
     --  Да, с того времени прошли сотни лет. То, что вы видите
сейчас,-- это яркий пример  вырождения.  Дегенерация.  Когда-то
Чингисхан  и  Тамерлан  опустошили  и  уничтожили большую часть
населения  тогдашней  Руси.  А  теперь  их   потомки   как   бы
расплачиваются за грехи предков.
     --  Скажите,  а  мать  Люси действительно бывшая баронесса
Розенберг?
     --  Она  бывшая  еврейка.  Потом  она  была   замужем   за
балтийским  бароном  Розенбергом.  А потом ее прельстил потомок
Чингисхана. Кстати, заметьте  себе  эту  закономерность:  евреи
частенько мешаются с дегенератами из высшего общества. Это один
из   аспектов   философствований  Бердяева  о  союзе  сатаны  и
антихриста, в результате чего будет якобы  царство  князя  мира
сего.  Теперь  посмотрите  сами  на  эту  семейку -- и что у
них  там  за  царство.  Потому-то  и  говорят,  что  сатана
частенько расплачивается не золотом, а разбитыми черепками.
     Дела   радио  "Свобода"  шли  хорошо.  В  связи  с  ростом
национально-освободительного    движения    цветных     народов
усиливалась   и   революционная  пропаганда  по  радио.  Помимо
американского и европейского отделов открывались  новые  отделы
для   новорожденных   азиатских   и   африканских   государств.
Американская радиопропаганда  делала  ставку  на  сепаратизм  в
России.  А  радио  "Свобода" подобным же образом заходило в тыл
Америке.
     И у Лизы с Ниной дела тоже шли хорошо. С того времени, как
французская Лиза поступила на  радио  "Свобода"  и  вступила  в
соцсоревнование  с  Ниной, подруга-соперницы подсобрали денег и
при