выслали денежный аттестат. Она мне сказала, что вы ей не нравитесь и она все порывает с ваии.ЯсЛидкой навсегда разругалась. Какая она дрянь? Я знаю, Шура, что вы Лидку очень любите. Она мне ваши письма показывала II насмехалась. Не переживайте, Лидка мизинца вашего не стоит. Если хотите, я с радостью буду с вами переписываться, а может быть, после войны и встретимся. Я буду вас, Шура, ждать. Аттестатов мне никаких не надо, я не Лидка Муравьева и сама неплохо зарабатываю на электроламповом заводе. Живу с мамой, папа погиб еще в сорок первом году. Если "да", то я вышлю свое фото. С дружеским приветом Катя". Сапя прочитал еще раз и поморщился. Письмо показалось ему уж слишком простым и тусклым. Он хотел разорвать его на клочки и развеять по ветру, но раздумал. -- Ладно, присылай. Посмотрим, что ты за штука,-- - сказал Саня. -- Ты это о чем, лейтенант?-- спросил Домешек. -- Да так...-- Он замялся.-- Одна чудачка письмо прислала. Хочет познакомиться. Домешек ухмыльнулся и почесал затылок. -- А ты, говорят, уже с одной познакомился?-- спросил ефрейтор и, прищурясь, посмотрел на командира. Саня не ответил. Полк выскочил на широкое квадратное поле с рыжими скирдами соломы и остановился. Поле с трех сторон замыкал лес, впереди возвышалась невысокая плоская гора с очень ровным отлогим скатом. На ней виднелись крыши хат и церковь с двумя тонкими высокими колокольнями. У подошвы горы, да и по склону, чернели танки, издали похожие на мух. -- Наши?-- спросил Саня. -- Кажется, -- неуверенно ответил наводчик. -- А чего они стоят? Где бинокль? Наводчик слазил в машину за биноклем. -- Точно, наши, тридцатьчетверки,-- бормотал он, подгоняя по глазам окуляры, и вдруг резко сунул бинокль командиру. -- Смотри! Саня поднес к глазам бинокль и долго не мог оторваться. Кроме закопченных корпусов, он увидел на снегу три грязных пятна, башню, похожую на каску, торчащий из снега казенник пушки и еще... Он долго всматривался в темный предмет и наконец догадался, что это каток. -- Трех в клочья разнесло,-- сказал он. -- Двенадцать штук-- как корова языком слизала. Это их "фердинанды" расстреляли,-- заверил ефрейтор Бянкин. -- Чего остановились?-- спросил, вылезая из машины, Щербак. -- Танки горелые. -- Чьи? -- Наши. Щербак взял бинокль и стал смотреть. -- Подпустил поближе, а потом в упор... Возражать Щербаку не стали. Какое теперь имело значение, как умудрились немцы сразу столько расколошматить танков. Каждый невольно думал о себе. Домешек думал, сколько погибло наводчиков, Щербак-- механиков-водителей. Примерно о том же думали и командир с ефрейтором. Молчание прервал Малешкин: -- Утром мне комбат сказал, что где-то здесь погорел батальон Пятьдесят первой бригады. Может, он? Домешек, великолепно знавший численность танковых подразделений, решительно отверг это предположение. Ему возразил заряжающий: -- А почему бы и не он? Был недоукомплектован или машины раньше погорели. Другой только считается батальоном, а в нем всего три машины. Доводы были слишком логичны, чтобы возражать. И спор у заряжающего с наводчиком так и не вспыхнул. -- А чего остановились-то? -- неизвестно к кому обращаясь, спросил водитель. -- А куда ехать? -- Не зная броду... -- Соваться, как эти сунулись? -- Странно: едем, едем-- и ни одного выстрела. -- Это хуже всего. Когда стреляют, на душе спокойнее. -- Ни хрена мы сегодня не доедем до этой Кодни. -- Солнце уже на ели, а мы ничего не ели. Колонна задымила. Щербак с грохотом свалился на днище машины. Самоходки, проскочив поле, полезли на гору. Саня не спускал глаз с темных железных коробок. Две из них потихоньку еще коптили: пахло резиной и жареным хлебом. Заряжающий, схватив за рукав командира, повернул его влево. Саня увидел тридцатьчетверку с обгоревшим танкистом. Малешкипу показалось, что на башне сидит веселый негр и, запрокинув назад голову, заразительно хохочет, а чтобы не упасть от смеха, держится за крышку люка. -- А это? -- Ефрейтор повернул Саню направо. У дороги, зарывшись головами в снег, лежали рядышком офицер с солдатом. -- Их, наверное, пулемет срезал,-- сказал наводчик. Самоходки вскарабкались на гору. Саня оглянулся назад. Поле затянуло снежной пылью и дымом... Сквозь дым и пыль тускло и холодно смотрело плоское оранжевое солнце. В селе опять остановились. Самоходчики соскочили с машин, потоптались около них и стали разбегаться по хатам. Санин экипаж во главе с командиром бросился к большому, обшитому тесом дому с резными наличниками и высоким забором. Калитка забора была закрыта. Щербак перекинул через нее свою длинную руку и отодвинул защелку. По тропинке шли степенно, у крыльца остановились, переглянулись, почистили о скребок подошвы, робко поднялись по намытым ступенькам, осторожно открыли дверь. Просторные сени были на редкость чистые, и пахло в них медом и свечками. Домешек наклонился над Саней и прошептал в ухо: -- Наверное, здесь поп живет. В комнаты вели две двери. Подергали одну -- не открывалась. Дверь в конце коридора распахнулась легко и бесшумно. Прежде чем войти, стащили шапки, а уж потом несмело переступили порог. Саня, как командир, вошел первым и приветствовал: -- Здоровеньки булы! Со скамейки у окна, как тень, поднялась высокая женщина. Черная одежда висела на ней, как на палке. Она поднялась, поклонилась, опять села, не спуская с Сани сухих, колючих глаз. От ее цепкого взгляда Малешкину стало не по себе. -- Когда немцы ушли из села?-- спросил Саня. Мумия опять встала, опять поклонилась и опять села. Саня оторопел. Но тут из горницы вышла девица в яркой оранжевой юбке и легкой голубой кофточке с белыми пуговицами. Она прислонилась к косяку двери и посмотрела на Саню не то насмешливо, не то удивленно. "Ну и шикарна!"-- с восхищением подумал Саня. Девица, видимо, заметила, что офицер покраснел и потупился. Она самодовольно улыбнулась и как бы между прочим сказала: -- Наша бабушка глухая. А немцы ушли вчера вечером. -- Вчера здесь был бой?-- спросил Домешек. -- Был...-- И, помолчав, добавила.-- Мы сидели в погребе. Девица опять уставилась на Саню, на его кирзовые огромные сапоги, на погоны, смятые в гармошку, с одинокой тусклой звездочкой, и подавила улыбку. Саня люто возненавидел девчину. Ее зеленые глаза показались ему злыми, а высокий лоб до противности умным. Его экипаж тоже хмуро смотрел на девицу. -- А попить-то у вас можно?-- спросил Щербак. -- А почему нельзя?-- Девица прошла к посуднице, взяла кружку, зацепила в ведре воду и подала Щербаку. Когда он брал кружку, у него тряслись руки. Разве он в слово "попить" вкладывал прямое значение! Ему совершенно не хотелось пить, так же как не хотелось и Домешеку с ефрейтором. -- А вы, товарищ офицер, будете?-- спросила девица. Саня взял кружку и тоже выпил ее до дна. Ему действительно хотелось пить. От обиды и возмущения у него все горело внутри. Санин экипаж постоял еще минутку и, видя, что на этом гостеприимство закончилось, не прощаясь вышел. В сенях нарочно топали сапогами, а Щербак так хлопнул дверью, что оцинкованный таз сорвался с гвоздя и с грохотом покатился по полу. Садовую калитку Щербак открыл ногой, да так, что она едва удержалась на петлях. -- Это уж ни к чему,-- заметил Бянкин. -- Что "ни к чему"?-- набросился на него Щербак.-- Этих немецких шкур надо вверх ногами вешать. -- Почему же они немецкие шкуры?-- удивился ефрейтор. -- Да по всему. Солдата-освободителя не накормить? Были бы бедные. А то какой дом, обстановка, шкаф, диван, медом пахнет, картошкой с мясом. У, гады! -- И Щербак погрозил дому кулаком. Домешек снисходительно похлопал Щербака по плечу. -- Это тебе наперед наука, Гришенька. Не ходи по богатым домам. Добродетель, подобно ворону, гнездится среди развалин. Пойдем-ка в ту убогую хатенку. -- Наводчик оглянулся на Саню и подмигнул: -- А девочка-то дай .бог, лейтенант... -- А чего в ней хорошего? Аптекарша какая-то, -- буркнул Саня. Если б наводчик спросил его, почему аптекарша, он вряд ли ответил бы. Это слово случайно подвернулось на язык и так же случайно соскочило. Но Домешек не спросил: он, втянув голову в плечи, ринулся через дорогу к беленькой, с перекошенными окнами хатенке. В хату экипаж ввалился гуртом и сразу же, как ошпаренный, выскочил из нее. В хате на столе лежал покойник под холстиной, у головы и ног горели свечки. Около покойника старик в железных очках читал псалтырь. -- Ужас как боюсь покойников, меня даже озноб пробрал,-- сказал Домешек. -- Я тоже их боюсь, -- признался Саня. -- Черт старый, нашел время умирать,-- озлобленно проворчал Щербак. -- А почему ты думаешь, что это старик?-- спросил его Бянкин. -- А кто ж еще в такое время умирает своей смертью? Экипаж вытянул шеи и стал высматривать, где бы еще попытать счастья. Но в это время закричали: "По коням!" Ефрейтор вытащил мешок с хлебом. Разрезал буханку, потом откуда-то извлек грязный, завалявшийся кусочек сальца, поскреб ножом и разрезал на четыре дольки. -- Голод-- лучшая приправа к хлебу,-- сказал Домешек и целиком отправил свою пайку в рот. - Надо бы и Гришке пожрать. Ты его подменишь? -- спросил ефрейтор наводчика. Домешек кивнул головой. Малешкин без аппетита жевал хлеб и думал о богатом доме, о красивой неприветливой хозяйке и сам себя спрашивал. "Почему они такие жадные и черствые? Или действительно с фрицами якшались? Или она и в самом деле попова дочка?" -- А ты это здорово, Мишка, сказал, что добродетель гнездится в развалинах. Ты это сам выдумал?-- спросил Саня. -- Читал где-то. А где-- убей меня, не помню. Малешкин с любопытством посмотрел на своего наводчика. -- Ты здорово начитанный. Почему тебя не пошлют в офицерское училище? -- Посылали, даже приняли, а потом выгнали. -- За что? -- Потому что я сугубо гражданский человек,-- не без гордости заявил Домешек. Бянкин усмехнулся: -- Он мечтает стать фигфаком. -- Сколько я тебе долбил, идиоту, что буду сапоги шить,-- и Домешек запустил в ефрейтора коркой. В конце этого длинного несчастливого села они увидели подбитую "пантеру". Снаряд попал в борт и проломил броню. Неподалеку от танка застрял в канаве бронетранспортер. В нем валялись зеленая с рыжими пятнами куртка и каравай белого хлеба. За поворотом дорогу перегородило самоходное орудие "фердинанд". Саня увидел его впервые и разочаровался. Пушка у "фердинанда" была обычная, как у "тигра",-- восемьдесят восемь миллиметров, с набалдашником на конце, и сам он походил на огромный гроб на колесах. Броня у "фердинанда" вся была во вмятинах, словно ее усердно долбили кузнечным молотом. Но экипаж, видимо, бросил машину после того, как снаряд разорвал гусеницу. -- Смотри, как его исклевали. Это он, гад, расколошматил наших,-- заявил Щербак. -- Такую броню нашей пушкой не пробьешь,-- заметил Бянкин. -- С пятидесяти метров пробьешь,-- возразил Саня. -- Так он тебя на пятьдесят метров и подпустит! Колонна стала подниматься на холм, поросший кустарником. Кустарник, видимо, рубили на дрова и вырубили как попало. В одном месте он был высокий и частый, а в другом-- редкий, низкорослый. Тут зияла плешь, а там тянулась кривая лесенка. Вообще круглый холм походил на голову, остриженную для смеха озорным парикмахером. Но не это привлекло внимание самоходчиков. По холму взапуски носились зайцы, совершенно не обращая внимания на рев моторов и лязг гусениц. Кто-то по ним застрочил из автомата. Серый длинноухий русак перед Саниной самоходкой пересек дорогу. -- Ну, это не к добру,-- сказал Щербак. Саня тоже в душе ругал косого черта. А заряжающий равнодушно заметил, что стрелять их некому. На горизонте, словно из земли, вылезала лиловая туча. Солнце, прячась под нее, разбрасывало по небу длинные красные полосы. Снег от них стал алым. И вдруг из тучи выплыл "юнкере", за ним-- второй, третий. Саня насчитал двенадцать. Они плыли медленно, гуськом и походили на огромных брюхатых стрекоз. Головной "юнкере" внезапно, как по желобу, скользнул вниз, скрылся за лесом, а потом взмыл вверх, догнал последний бомбардировщик, пристроился ему в хвост и опять ринулся в пике. "Юнкерсы" описывали круг за кругом. Казалось, между небом и землей крутится гигантское, чертово колесо. Взрывы доносились глухие, словно из-под земли. "Юнкерсы" отбомбились, а на смену им из тон же лиловой тучи выползли "хейнкели", похожие на куцых ворон. Они шли еще медленней, а потом начали, как из мешка, сыпать бомбы. Им никто не мешал. -- Да,-- вздохнул Саня. -- Да,-- повторил ефрейтор. -- Сволочи,-- чуть не плача, сказал Щербак. Самоходный полк, не снижая скорости, шел туда, к темному, как изогнутая бровь, лесу, над которым безнаказанно развлекались фашистские стервятники. Догнали артиллеристов. Грузовики, буксуя, тащили за собой зенитные пушки. В кузовах сидели артиллеристы, хмурые и равнодушные. Скуластый, сержант с красным, обветренным лицом пиликал на губной гармошке. Звук ее сквозь шум моторов доносился до Сани, как писк комара. Когда самоходка почуй впритирку проходила мимо "студебеккера", сержант надулся и, выпучив глаза, дунул. Гармошка дурным голосом закричала: "Караул!", а сержант расхохотался. Потом обогнали батальон пехотинцев. Батальон, видимо, месил снег весь день. Солдаты брели цепью один за другим, упорно глядя себе под ноги. Позади всех ковылял маленький солдатик. Сначала Сане показалось, что шинель идет сама по себе, перекладывая с плеча на плечо автомат. Когда машина с ним поравнялась, из воротника шинели на Саню глянула совсем детская остренькая мордочка, на которой горели два черных с красными жилками глаза. И столько в них было злости и зависти, что Малешкин отвернулся. Впереди батальона в новеньком полушубке, опоясанный новыми ремнями, энергично размахивая руками, шел капитан. Шапка у него сидела на затылке, а темные волосы свисали на лоб. Уже темнело, когда полк достиг леса. Ухали пушки. Глухо рокотали гвардейские минометы. Сбоку истошно заревел немецкий шестиствольный миномет "ванюша". От взрыва Малешкин оглох. Щербак ринулся в люк, за ним ефрейтор. Миномет опять заревел. Саня бросился в машину и закрыл за собой люк. Взрыв был настолько сильный, что самоходку подбросило. Малешкин подбородком ткнулся в панораму и с кровью выплюнул на ладонь зуб. -- Один готов, -- сообщил он. -- Кто? -- спросил Щербак. -- Зуб.-- Саня посмотрел на зуб.-- Хрен с ним. Не жалко. Гнилой. -- А я располосовал фуфайку,-- пожаловался Щербак. Домешек оглянулся и оскалил зубы: -- Ну и дурак. -- Закрой люк!-- закричал Щербак. Наводчик, согнувшись над рычагами, не обращая вни мания на ругань Щербака, вел самоходку с приоткрытым люком. Впрочем, стрельба прекратилась. Саня высунул из машины голову. Где-то гулко, как по пустому ведру, лу пил крупнокалиберный пулемет. Но и он скоро смолк. Ста ло совсем тихо и совсем темно. Самоходка двигалась на ощупь, вплотную за машиной Теленкова. -- Эй, Саня, ты жив?!-- закричал Пашка. -- Жив,-- ответил Саня.-- А ты? -- Тоже. У меня одну бочку с газойлем снесло, а другую осколками искромсало. "Надо и мне посмотреть". Малешкин вылез и стал осматривать машину.. Бочки стояли на месте, и целехонь кие. Зато брезент на ящиках со снарядами превратился в кучу рванья... -- А у меня еще хуже. Брезент накрылся,-- пожаловался Саня. Теленков не ответил. -- Эй, Пашка, ты слышишь? У меня брезент накрылся. -- Слышу. -- А что ты делаешь? -- Ничего. А ты? -- Тоже. -- У тебя есть что-нибудь пожрать? -- Только хлеб. А у тебя? -- Тоже. Полк остановился, и сразу же закричали: "Командиры батарей, к полковнику!" Командиры машин сошлись покурить и, конечно, заговорили о налете "ванюши". Младший лейтенант Чегничка похвастался тем, что если бы он не уцепился обеими руками за край люка, то его наверняка взрывной волной сбросило бы с машины. -- А шапку унесло черт знает куда. Хорошая ушанка была.-- Чегничка снял с головы шлемофон, с ненавистью посмотрел на него и опять нахлобучил до ушей. Сане тоже почему-то стало жаль Чегничкиной офицерской шапки: шлемофон на Чегничкиной голове сидел, как конфорка на самоваре. -- Мда-а-а!-- протянул Малешкин и озлобленно руга пул немецких минометчиков, по вине которых он остался без брезента. Командиром первой самоходки на место Беззубцева срочно назначили лейтенанта Зимина, который до этого был при штабе на побегушках. Его машину огневой, налет не задел ни одним осколком. Однако и Зимин не упустил случая похвастаться, как удачно избежал смерти: -- Если б я от вас не оторвался, меня бы "ванюша" как пить дать накрыл,-- и, не получив ответа, добавил:-- Видимо, фрицы пока решили повременить с этим телом,-- он похлопал себя по груди. Лейтенант Теленков тяжко вздохнул: -- Надолго ли, Вася? Лучше б ты служил при майоре Кенареве. Зимин усмехнулся: -- А что же ты у него не стал служить? Сане было известно, что Теленкову долго не доверяли машину и все это время он был офицером связи при начальнике штаба. Служба при майоре так надоела Теленкову, что он не выдержал, обратился к замполиту и заявил, что если ему не дадут машину, то он сбежит. Говорят, Овсянников накричал на него, но вскоре Теленкова посадили на машину. Трудно сказать, что здесь сыграло роль-- ходатайство ли замполита или ранение одного из команди ров машин. Вероятно, и то, и другое вместе. Уловив в словах Зимина слишком прозрачный намек, Теленков щелчком подбросил окурок и, когда окурок, описав красную дугу, упал, ответил: -- Просто я был дурак тогда, Вася. Саня давно заметил, что Пашка стал теперь совсем дру гим. Он как-то вдруг на глазах свял и потускнел. Стал жаловаться, что устал, возмущаться, почему его до сих пор ни разу не ранило. Какой бы разговор ни завели, Пашка сворачивал на госпиталь, на кровать с чистыми простыня ми, под которыми можно спать сутками и не просыпаться. Саня поначалу считал, что Пашка не знает, куда девать себя от успехов, так внезапно свалившихся на его голову, а потому нарочно ломается и распускает жалость с тоской. Однако от слов "просто был дурак" у Малешкина неприятно екнуло сердце, и он понял, что этот отчаянный Пашка теперь страшно боится смерти. Саня посмотрел на темные силуэты самоходок, от которых несло холодом и газойлем. Ему тоже стало жутко. По обеим сторонам дороги плот ной темной стеной стоял лес. Саня поежился, помотал го ловой и, придав голосу возмущение, спросил: -- А жрать-то мы сегодня будем в конце концов? -- Будем. Кухня на подходе,-- отозвался из темноты комбат. Он повел батарею на огневые позиции. Проехав по до роге метров двести, свернули в кустарник, четверть часа продирались сквозь него и наконец выбрались на поляну, на которой стоял бревенчатый дом. Беззубцев разбросал самоходки по поляне, указал секторы обстрелов и прика зал немедленно закопать машины в землю. Экипаж младшего лейтенанта Малешкина тихо охнул. Еще бы не охнуть! Это означало махать лопатой всю ночь. Очертили границу капонира, взяли лопаты и стали соскребать снег. Работали молча, остервенело. А когда сняли мерзлый слой земли, Саня едва стоял на ногах и лом из рук сам вываливался. -- Головой ручаюсь, что это мартышкин труд. Вот уви дите-- -завтра с рассветом отсюда уедем,-- сказал наводчик. -- А где эта кухня проклятая шатается?-- Щербак оглянулся, словно кухня должна была шататься у него за спиной. Но там, куда он посмотрел, взлетела ракета, гукнул миномет, а ему ответил автомат длинной трескучей очередью. -- Уверен, завтра чуть свет снимемся. А если останемся, то утром можно и дорыть капонир. Как вы на это смотрите, лейтенант? Саня с радостью бы с ним согласился. Но он командир! А приказ есть приказ. -- Нельзя, -- сказал он. -- - Теперь быстро пойдет, тут сплошной песок. Однако сплошной песок не ободрил ни экипажа, ни его командира. Малешкин с завистью покосился на огонек в хате, отвернулся и опять посмотрел. -- Вы здесь покурите, а я схожу водички попью. В дом сбежалась почти вся батарея с комбатом. Беззубцев со своими офицерами и солдатами ели картошку. Хозяйка с сержантом из экипажа Теленкова чистили еще. "Второй котел заваривают",-- догадался Саня. Под ногами шныряли ребятишки, выпрашивали сахар. Босоногий черноглазый пацан, схватив Саню за рукав, настырно клянчил: -- Дядько... цукерку! Коханенький, цукерку! Саня отдал ему последнюю печеньицу. Малыш жадно схватил ее, шмыгнул на печку и оттуда закричал: -- Василь, дывись, чего я маю! Василь, такой же босоногий, грязноносый, озорной, стремглав вскарабкался на печку, навалился на брата. Тот заревел: "Ма-а-а!" -- Василь, отчепись от Мыколы. Зараз бисов дрючком!-- пригрозила хозяйка и, неизвестно к кому обращаясь, спросила:-- Хиба ж це диты? Хто их тильки поганых наробыв? Старший сержант, чистивший картошку, удивленно посмотрел на хозяйку. -- А разве они не ваши? -- Яки? Це вин?-- спросила хозяйка, показывая на печку, и махнула рукой. -- Та ж мои. Усю душу повытягали, чертяки. Малешкин протиснулся к столу, выхватил из чугуна картофелину, покидал с руки на руку и, обжигаясь, проглотил. Потянулся за другой, потом за третьей. Чугун опорожнили в одну минуту. А у Сани только разгорелся аппетит. Кажется, такой картошки он никогда еще не едал. -- Удивительно вкусная,-- сказал он. -- Що такэ?-- спросила хозяйка. -- Картошка. -- Цэ ж усе крахмал, як цукор,-- похвасталась хозяйка. Она поставила в печку второй чугун, подкинула дров. Никто не уходил. В доме было жарко, душно, дымно. Солдат разморило. Глаза сами закрывались. Саня потеснил Чегничку, пристроился на краешек скамейки около кровати. Он вспомнил об экипаже, подумал, что неплохо бы и им погреться, поесть горяченькой картошечки, и сделал было движение подняться и пойти к самоходке, но встать не хватило сил. Саня попытался бороться со сном. Вскидывал голову, мотал ею из стороны в сторону, но голова все тяжелее, тяжелее наливалась свинцом и наконец" перевесив Санино тело, свалилась на кровать. Проснулся он от крика: -- Кухня приехала! На столе стоял чугун с картошкой. Солдаты поспешно хватали ее, рассовывали по карманам и выбегали на улицу. Саня тоже выбрал пяток картофелин покрупнее, поло жил их в сумку и пошел к машине. Самоходка стояла в капонире. Экипаж и не подумал углублять окоп. Только вырыл под машиной для себя яму и установил в ней печку. -- Вот черти, лентяи!-- без злобы руганул Малешкин свой экипаж и полез под самоходку. Щербак спал, подвернув, как гусь, под бок голову. Наводчик с заряжающим вели разговор о вшах. Бянкин молча подал Малешкину котелок с пшенной кашей, полбанки свиной тушенки, хлеб и фляжку с водкой. Саня потрогал котелок, наполненный до краев пшенкой-размазней. -- Мне одному? -- Если мало, у нас еще есть. Повар нынче добрый,-- сказал ефрейтор. -- Гришка таких два умял. Чем ругаться да бороться, лучше кашей напороться,-- продекламировал наводчик. Саня потряс над ухом фляжку, понюхал, вспомнил о зароке, поморщился и выпил из горлышка свои положен ные сто граммов. Через минуту ему стало необыкновенно хорошо и весело. Аппетит разыгрался. В один миг он про глотил тушенку и приналег на кашу. Заряжающий с наводчиком возобновили разговор о вшах. -- Сейчас их не стало. Изредка попадется какая-нибудь заблудшая. А вот в сорок втором, когда я был в разведроте, там хватало.-- Бянкин вздохнул, поскреб поясницу.-- Командиром разведроты был у нас старший лейтенант Савич. Сорвиголова, балагур, в общем-- душа чело век. Сам из-под Ленинграда, из Колпина. Есть такой город. -- Точно, есть, -- подтвердил Саня и, словно боясь, что ему не поверят, пояснил: -- Там еще огромный завод. Я его видел из окна поезда, когда ездил с маткой в Ленинград. Ужасно длинный завод, километра три забор тянется. Дождавшись, когда Саня кончит, Бянкин продолжал: -- Таких командиров один на тысячу. Бывало, выстроит роту и давай нас крыть разными выразительными словами. Удивительно, сколько он знал этих выразительных слов! У нас от них ноги одеревенеют и уши опухнут, а он все кроет и кроет. Заканчивал свою речугу он всегда такими словами: "Ну погодите, кончу пить, так я за вас возьмусь". -- А что, разве он так много пил?-- спросил Саня. -- Не больше других. Это у него такая поговорка была. Ефрейтор достал кисет с табаком. Саня с наводчиком оторвали от газеты по клочку бумаги. Бянкин всыпал им по щепотке махорки. -- А ведь убили нашего старшого,-- прервал длительное молчание ефрейтор. -- А ля герр ком а ля герр,-- сказал наводчик. Ефрейтор покосился на него и сплюнул. -- Возвращались с задания, прошли нейтралку, а на передке его фриц и стукнул. Мина ему под ноги угодила. Так без костылей мы его и схоронили. А какой был командир!-- Бянкин закрыл ладонью глаза и, горестно качая головой, долго жалел своего покойного командира. -- Если толковать о вшах,-- вдруг начал Домешек,-- то ни у кого их столько не было, как у нас, когда мы выбирались из окружения. Если будете слушать-- расскажу. Командир с заряжающим в один голос сказали: "Давай". Домешек свой рассказ начал из далекого прошлого. С марта тысяча девятьсот сорок третьего года, когда 3-я танковая армия попала под Харьковом в окружение. Рас сказал, как сгорел у него танк, а его самого в городишке Рогань приютил сапожник и научил тачать сапоги. -- Сидим мы, работаем. Вдруг открывается дверь, вва ливается немецкий унтер. Морда лошадиная, тощий и чер ный, как копченый сиг. Подошел к нам, поднял сапог с от валившейся подметкой и сует в морду хозяину: "Гляйх... Шнель... Бистра. Ди тойфель!" -- Шо це такэ? -- спросил Бянкин. -- "Сейчас, быстро, черти",-- перевел Домешек и продолжал:-- Хозяин стащил с фрица сапог, стал приколачивать подметку. А немец уставился на меня, как гад на лягушку, а потом как рявкнет: "Вер ист ду?" У меня от страха волосы взмокли. Стою, молчу, не знаю, как отвечать. То ли по-немецки, то ли по-русски. А немец орет: "Кто ты?"-- и ругается по-своему. Наконец я осмелился и сказал, что родственник. "Вас, вас?"-- завопил фриц. "Брудер,-- сказал хозяин и показал немцу три пальца,-- драйбрудер, троюродный брат". Ну и хитрый же фриц попался; стал фотографии на стенках рассматривать. Всю квартиру обошел, вернулся и тычет мне в грудь пальцем: "Юде!" Потом автомат с плеча снимает. Тут у меня откуда ни возьмись храбрость появилась. Закричал: "Наин юда! Их бин кавказец". "Ви ист дайн наме?"-- спрашивает немец. "Абрек Заур",-- ответил я. Одно это имя кавказское и знал. И то потому, что такое кино было. -- Точно, было,-- подтвердил ефрейтор.-- А что на это фриц? -- Да ничего. Натянул сапог, бросил на верстак алюминиевую монету, погрозил мне пальцем: "Шен, шен, кауказус. Вир верден дих безухен Абрек Заур"-- и ушел. Через полчаса и я смазал пятки. Щербак зашевелился, поднял голову: -- А где вши? -- Ты ие спишь? -- удивился наводчик. -- А зачем они тебе? -- А вот,-- начал Щербак,-- когда мы ехали в эшелоне ка фронт, один механик-водитель, старшина, поймал вошь, выбросил ее из вагона и сказал: "Не хочешь ехать-- иди пешком". -- Можно смеяться, Гришка?-- спросил Домешек. Саня закрыл глаза и увидел, как старшина снимает с воротника вошь, долго рассматривает ее, потом бросает на землю и говорит: "Иди пешком". "Не смешно,-- подумал Саня,-- глупо и противно". Печка остывала. Угли подернулись пушистым пеплом. Переносная лампочка, свисая из нижнего люка, бросала на дно ямы холодный, мертвый свет. "Который уже час горит переноска? И ничего. А попробуй я включить рацию, заорет, что опять аккумуляторы разряжаю". Саня хотел погасить переноску, но рука невольно потянулась к куче дров. Он набил печку дровами, завернулся в шубу и по привычке подвернул под мышку голову. Осторожно, тщательно выговаривая слова, запел Щербак на мотив шахтерской песни о молодом коногоне: Моторы пламенем пылают, А башню лижут языки. Судьбы я вызов принимаю С ее пожатием руки. На повторе Щербака поддержали наводчик с заряжающим. Домешек-- резко и крикливо, Бянкин, наоборот,-- очень мягко и очень грустно. Это была любимая песня танкистов и самоходчиков. Ее пели и когда было весело, и так просто, от нечего делать, но чаще, когда было невмоготу тоскливо. Второй куплет: Нас извлекут из-под обломков, Поднимут на руки каркас, И залпы башенных орудий В последний путь проводят нас, -- начал Бянкин высоким тенорком и закончил звенящим фальцетом. -- Очень высоко, Осип. Нам не вытянуть; Пусть лучше Гришка запевает,-- сказал Домешек. Щербак откашлялся, пожаловался, что у него першит в горле, и вдруг сдержанно, удивительно просторно и мелодично повел: И полетят тут телеграммы К родным, знакомым известить, Что сын их бол1ше не вернется И не приедет погостить... Саня, закрыв рукой глаза, шепотом повторял слова песни. Сам он подтягивать не решался. У него был очень звонкий голос и совершенно не было слуха. Теперь Щербак с ефрейтором пели вдвоем. Хрипловатый бас и грустный тенорок, словно жалуясь, рассказывали о печальном конце танкиста: В углу заплачет мать-старушка, Слезу рукой смахнет отец, И дорогая не узнает, Какой танкиста был конец. У Малешкина выступили слезы, горло перехватило, и он неожиданно для себя всхлипнул. Щербак с Бянкиным взглянули на него и залились пуще прежнего; И будет карточка пылиться На полке позабытых книг, В танкистской форме, при погонах, А он ей больше не жених. Но сбились с тона: спели слишком громко, визгливо и тем испортили впечатление. Последний куплет: Прощай, Маруся дорогая, И ты, КВ, братишка мой, Тебя я больше не увижу, Лежу с разбитой головой... -- проревели все с какой-то отчаянностью и злобой, а потом, угрюмо опустив головы, долго молчали. Первым поднялся наводчик. -- Надо пойти посмотреть, -- сказал он. Всем сразу тоже захотелось посмотреть. Вылезли из ямы, посмотрели... Ночь была темная, сырая, дул мокрый ветер. В доме ярко светились окна, а около двери словно из земли вылетали искры. "Что же это такое там?"-- подумал Саня, но так как ничего придумать не смог, то решил сходить и проверить. -- Сбегаю до комбата, поговорить надо.-- Малешкину совершенно не о чем было говорить с комбатом. Но это был веский предлог посидеть в тепле, в обществе, скоротать время. Не доходя до дома, Малешкин услышал рыкающий голос повара Никифора Хабалкина: -- Степан, куды ты заховал кочережку? -- Що воно такэ? -- спросил Степан. -- Кочережка -- палка с железякой на конце, чем в печ ке ковыряют, рыло немытое. -- Ну що вин лается, як кобель,-- проворчал Степан и в сердцах пнул ногой пустое ведро. Малешкин вежливо поздоровался с поваром. Никифор не обратил на него внимания. После командира части и своего непосредственного начальника, помпохоза Андрю щенки, он считал себя по значимости третьей фигурой в полку. Солдаты прозвали его Никифор Хамло. Однако Никифор свое дело знал. Старался, чтобы солдаты у него были вовремя и сытно накормлены. Нередко сам на спи не под огнем таскал мешки с хлебом и термосы с супом и при этом так громко ругался, что за километр было слышно. -- А что, Никифор, комбат Беззубцев здесь? -- спросил Саня. Вместо ответа Никифор крепко выругался. В доме за столом сидели все четыре комбата. Они ужинали. Пашка Теленков заводил патефон. Он перевернул пластинку, и мембрана, хрякнув, затрещала, потом зашипела, потом задребезжала и, наконец, загнусавила: Он был в плясовой, стал быть, рубашке И фильдикосовык, стал быть, штанах... На печке, свесив светлые лохматые головы, спали Ми- колка с Василем. Их мать сидела тоже за столом и груст но смотрела на густобрового кудрявого комбата второй батареи капитана Каруселина. У печки солдаты чистили картошку. -- Ты чтв, Малешкин? -- спросил Беззубцев. Саня замялся. -- Так... Пришел спросить, не будет ли каких приказаний. -- Нет. Иди к машине. -- Эй, Малешкин, -- окликнул Саню Каруселин, -- хочешь выпить? -- Нечего ему тут делать,-- запротестовал Беззубцев. -- Ладно. Пусть погреется парень,-- поддержал Каруселина комбат Табаченко.-- Иди садись, Саня. Комбаты потеснились, и Саня сел. Ему налили водки, положили на хлеб кусок американской консервированной колбасы. Саня взял стакан, подержал его, посмотрел на комбата и отставил в сторону. Беззубцев самодовольно ухмыльнулся. Каруселин хлопнул Саню по спине: -- А ну-ка расскажи, как ты выкуривал интенданта. Саня малость поломался для приличия и стал рассказывать. При этом так врал, что сам удивлялся, как у него здорово получается. Товарищи комбаты хохотали до слез и хвалили Малешкина за смекалку. Капитан Каруселин с ходу предложил Беззубцеву обменять Малешкина на любого командира машины из его батареи. Беззубцев решительно заявил, что сообразительные командиры ему и самому нужны. Это так ободрило Саню, что он расстегнул шинель, схватил отставленный стакан с водкой, лихо выпил, крякнул и сплюнул через выбитый зуб. Теленков опять завел патефон, тоненький женский голосок завизжал: : Руки, вы две огромных теплых птицы... -- Заткни ей глотку, Теленков!-- крикнул Каруселин.-- - Сейчас мы споем нашу. Валяй, Табаченко! Табаченко начал валять, как дьякон, речитативом: -- Отец благочинный пропил полушубок овчинный и нож перочинны-ы-ый!.. -- Удивительно, удивительно, удивительно...-- подхватили комбаты глухими, осипшими басами. Сане показалось, что песня родилась не за столом, а выползла из-под пола и застонала, как ветер в трубе. У печки взлетел вверх необычно звонкий и чистый подголосок: "Удивительно, удивительно-о-о..." У Сани даже заломило скулы от напряжения: так он боялся, как бы у солдата не сорвался голос. -- Ну и голосок, черт возьми!-- скрипнул зубами Каруселин.-- Валяй, Табаченко! Табаченко валял... Комбаты простуженными басами дули, как в бочку, а подголосок звенел, падал н снова взлетал. С шумом ввалился повар Никифор. -- Что вы, начальнички, панихиду завели? Других песен мало?-- и, подергивая плечами, приседая, как на пружинах, пошел выковыривать ногами.-- Хоп, кума, нэ журыся, туды-сюды поверныся, -- схватил хозяйку, завертел и, видимо, ущипнул. -- Отчепись, лешак поганый!-- закричала она. Микола с Василем проснулись и дружно заревели: "Ма-а-а-мка!" Комбаты стали одеваться. Малешкин, Теленков и Беззубцев вышли вместе. Прощаясь, комбат сказал, что завтра одну из батарей придадут танковому полку Дея. -- Чью?-- спросил Теленков. -- Пока неизвестно, -- ответил комбат. -- Не завидую этим ребятам,-- сказал Пашка. -- Почему?-- удивился Саня.-- Все говорят, что Дей-- самый боевой командир в корпусе. Теленков усмехнулся: -- Еще говорят, что в бою он не щадит ни себя, ни своих солдат. Комбат вздохнул и ничего не сказал. Лиловым утром четвертая батарея лейтенанта Беззубцева отбыла в распоряжение 193-го отдельного танкового полка. Он ночевал в трех километрах, на территории сахарного завода. Завод был наполовину разбит, наполовину сожжен и полностью разграблен. Двор завода был усыпан желтым, пахнущим свеклой песком. Щербак посмотрел на это безобразие и сказал: -- Сколько бы из этого добра самогонки вышло! За лейся. Танкисты выводили машины на дорогу, выстраивались - в колонну. Четвертую батарею они встретили свистом. -- Славяне, глянь! Самоходы притащились. -- На що? -- Для поддержки. -- Який поддержки? Штанив? Га-га-га! Прямо на машину Малешкина шла тридцатьчетверка с десантом. Водитель, видимо, и не думал сворачивать. -- Чего он хочет?-- испуганно спросил Саня. -- Чтоб мы уступили ему дорогу,-- ответил Домешек. Танк подошел вплотную, остановился. Из люка высунулась голова водителя. -- Ты чего, падла, зевальник разинул? -- Пошел бы ты!..-- крикнул Щербак. -- Сворачивай! -- Сворачивай!-- заревел десант. "Пахнет скандалом", -- подумал Саня и хотел приказать Щербаку сворачивать. К танку подбежал долговязый лейтенант в кожаной тужурке с меховым воротником. Он поднял руку и поприветствовал самоходчиков. -- Привет танкистам!-- радостно ответил Саня. Лейтенант подошел к люку водителя. -- Ты чего дуришь, Родя? Дороги тебе мало? -- А чего они, товарищ лейтенант... -- Разговорчики,-- оборвал его лейтенант. Родя сдал машину назад, на полном газу чертом проскочил мимо самоходки. На башне сбоку Малешкин успел прочесть: "Машина Героя Советского Союза лейтенанта Доронина". И ему стало стыдно, что не уступил дорогу. Домешек поморщился и махнул рукой, как бы говоря: "Ну и наплевать". Подошло отделение автоматчиков. Рябой, как вафля, ефрейтор доложил Малешкину, что десант в количестве пятнадцати человек прибыл в его распоряжение. И в ту же минуту со всех сторон закричали: "Самоходчиков батя требует! Самоходы, к бате!.." Саня приказал Домешеку заняться десантом, а сам со всех ног бросился к командиру полка. Автоматчики, ни слова не говоря, полезли на самоходку. Такое самовольство Домешек расценил как личное оскорбление. -- Назад!-- рявкнул он.-- Кто здесь командир? Рябой солдат вытянулся: -- Ефрейтор Рассказов. -- Построиться!-- приказал наводчик. Ефрейтор построил десант, подал команду "смирно", доложил. -- Здравствуйте, товарищи солдаты!-- громко приветствовал Домешек автоматчиков. -- Здра...-- нехотя ответили солдаты. -- Поздравляю вас с прибытием в славный гвардейский экипаж младшего лейтенанта Малешкина. Десантники молчали. Домешек нахмурился. -- Что, разучились, как отвечать? Когда вас привет- ствует командир в строю, вы должны выразить восхищение, бурную радость. А как солдаты выражают бурную радость?-- спросил наводчик и сам же ответил:-- Троекратным громким "ура". Понятно? Солдаты, сообразив, что сержант "валяет ваньку", дружно и оглушительно заревели "ура". На крик сбежались танкисты и стали с любопытством наблюдать, как самоходчики ломают комедию... Домешек обошел строй. На левом фланге переминался с ноги на ногу солдатик в непомерно широкой и длинной шинели. Если бы не огромная шапка над воротником, из-под которой выглядывала остренькая мордочка с черными глазенками, можно было бы подумать, что шинель сама стоит на снегу. -- А ты кто? -- спросил Домешек. -- Солдат Громыхало. -- Как, как? Повтори, не расслышал.-- Домешек снял шапку, наклонил голову. Солдат напыжился и во всю мощь своих легких рванул: -- Громыхало! Домешек отскочил и схватился за ухо. -- Ух ты, какой голосистый! -- У нас в деревне все голосистые, товарищ сержант,-- радостно сообщил Громыхало. -- Откеля ты? -- Из Подмышек. -- Откуда?-- удивленно протянул Домешек. -- Из деревни Подмышки Пензенской области, -- пояснил солдат. -- Воевал? -- Нет ешо. -- Кто "нет ешо"?-- строго спросил Домешек, обращаясь к десантникам. Автоматчики дружно подняли руки. -- Прекрасно!-- воскликнул Домешек.-- Это и есть то. чего не хватало нашему славному гвардейскому экипажу. А теперь я вас инструктировать буду. Слушать внимательно и на ус мотать, -- объявил Домешек. -- Итак, что вы должны и не должны... Десантники должны были выполнять все приказания экипажа и помогать ему: чистить машину, заправлять .ее горючим, загружать снарядами, закапывать самоходку и землю, охранять ее, защищать и нести всю караульную службу. Не должны были десантники только пререкаться, роптать и возмущаться. После инструктажа Домешек стал обучать солдат правилам посадки десанта на машину и гонял их до тех пор, пока у автоматчиков не взмокли шапки. Потом милостиво разрешил им покурить и оправиться. Ефрейтор Бянкин, наблюдавший за учением, сказал наводчику: -- Хорошо, что тебя из офицерского училища турнули. А то бы ты с солдата по пять шкур драл... Домешек самодовольно ухмыльнулся и заявил Бянкину, что с него бы он все десять спустил. Встреча с батей Саню Малешкина обидела. Не такой он се представлял, не такие мечтал слушать слова. Герой Советского Союза полковник Дей вместо приветствия заявил, что он очень добрый и мягкий человек, а поэтому прощает батарее полчаса опоздания. Беззубцев заикнулся было объяснить, что он не виноват. Но Дей, сверкнув белками глаз, резко его осадил: -- Все, комбат. В бою минуты не прощу. Скрипучим, железным голосом командир полка поставил перед батареей задачу, которая заключалась в поддержке самоходками танковой атаки. -- Запомните, самоходки должны двигаться за моими танками в ста метрах. -- Это не по уставу, товарищ полковник,-- возразил Беззубцев. Огромные белки Дея заметались, но он сдержал себя и как бы между прочим заметил: -- Мне тоже как-то доводилось читать устав, товарищ лейтенант. Сто метров, и ни сантиметра дальше. Понятно? Беззубцев вытянулся: -- Так точно, товарищ полковник! -- Все. С богом! Дей резко вскинул руку, резко повернулся и пошел вдоль колонны легко и быстро. За ним побежал адъютант, придерживая болтавшуюся сбоку планшетку. Саия обиделся не на грубость полковника и не на жестокий приказ, а на то, что он не обратил никакого внимания на командиров машин, как будто их и не было. "А ведь не комбату идти за танками в ста метрах и не ему гореть, а командиру машины, а он даже не посмотрел на нас. Да какое ему дело до младшего лейтенанта Малешкина..."-- думал Саня, возвращаясь к своей самоходке. Точно так же размышлял и Пашка Теленков, и Чегничка, и командир машины Вася Зимин. 4-я танковая армия генерал-полковника Гота пятилась нехотя, злобно огрызаясь. На этом направлении отступление прикрывал 2-й корпус СС. У полковника Дея был категорический приказ командующего выбить немцев из местечка Кодня. На карте Кодня обозначена крохотным кружочком. И в этом кружке находились танки дивизии "Тотен Копф". Эсэсовцы сидели за броней в двести миллиметров и из мощной пушки расстреливали наши танки за километр, как птиц. Птица хоть могла прятаться, а танки полковника Дея не имели права. Они должны были атаковать и обязательно выбить. Вот что мучило с утра полковника Дея. Так простим же этому уже второй месяц не вылезающему из танка, исхудавшему, как скелет, полковнику, что он, углубленный в свои мысли, возмущенный непосильной задачей, не заметил Саню Малешкина, не улыбнулся ему, не кинул ободряющего слова. Полк обогнул лесок на холме и, развернувшись в боевую линию, приготовился к атаке. Перед танками лежала унылая пустошь, поросшая чахлым кустарником, которую чуть-чуть оживляли молодые елочки и светло-зеленые папахи можжевельника. За пустошью было поле, а за полем -- село. Сквозь кустарник оно не проглядывалось. Но Саня знал, что там село, а в селе-- немцы. Впереди Саниной самоходки стоял танк Героя Советского Союза Доронина. Малешкин решил двигаться за ним. Это решение Саню и успокоило, и ободрило. Десантники, сбившись в кучу, жались друг к другу, курили, передавая из рук в руки цигарку. Из люка высунулся Домешек, посмотрел на них и, увидев маленького солдата, подмигнул: -- Ну как. Громыхало из Подмышек, боишься? Громыхало застеснялся, вытер рукавицей нос. -- Немножко трясеть, товарищ сержант. -- Не дрейфь, Громыхало. Помни: как начнут фрицы лупить-- сигай с машины в снег и зарывайся с головой. -- Как тятерка?-- спросил Громыхало. -- Во-во, как тетерев-косач. Подбодрив Громыхалу, наводчик взгромоздился на свой стульчак и прилип глазом к прицелу. -- Прицел обычный-- восемьсот?-- спросил он. -- На прямой, -- ответил Малешкпн. Рация работала на прием. Саня включил внутрипереговорное устройство, проверил. Оно тоже работало отлично. "Когда стоим, все как часы работает. А как поедем, сразу расстроится. Почему это так получается?"-- спросил себя Саня, но ответить не успел: помешал голос комбата. Беззубцев приказал приготовиться и по сигналу красной ракеты-- вперед. -- Повторите, как меня поняли, -- потребовал комбат. -- По сигналу красной ракеты-- вперед,-- отчеканил Саня. Через минуту Беззубцев опять вызвал Малешкина и строго спросил, почему он не отвечает. Саня взглянул на рацию и обомлел. Разговаривая с командиром, он позабыл перевести рычаг на "передача". Он включил передатчик и доложил, что команду понял хорошо, а в первый раз не ответил потому, что забыл перевести рычажок, на что комбат укоризненно сказал: -- Как же ты, шляпа, со мной во время боя будешь держать связь, когда на исходной не можешь... Этот глупый, досадный промах испортил ему боевое настроение. Малешкин приказал экипажу приготовиться к атаке: заряжающему зарядить пушку, десанту внимательно следить, когда взлетит красная ракета, а сам уткнулся в панораму. Оскп Бянкин открыл затвор, вытащил из гнезда бронебойный заряд, пошувыкал его, как ребенка, и со словами "пошел, милый" загнал в патронник. Затвор с лязгом закрыл ствол пушки. -- Пушка заряжена, -- предупредил Бянкин наводчика. Малешкин не отрывался от панорамы. Прошло еще пять минут, а сигнала к атаке все не было. "Чего стоим, чего стоим?"-- шептал Саня. Мелькнула мысль, что в панораму он может и не заметить красной ракеты, а десантники ее прозевают. Саня высунулся наполовину из люка. Автоматчики еще теснее сбились в кучу и все так же курили, передавая цигарку по кругу. Повалил снег, крупный, мягкий и очень густой. И ничего не стало видно-- сплошная белая тьма. Если бы ракета взлетела над головой Малешкина, он бы ее и не заметил. Руки у Сани дрожали. И он почувствовал, что на него наваливается страх, хватает за горло, трясет и колотит. Саня уперся лбом в панораму и стиснул зубы. Но это ни к чему не привело. Его продолжало трясти и колотить. "Да что же это такое?"-- чуть не закричал Саня, оторвался от панорамы, посмотрел на экипаж. Заряжающий сидел на днище, спокойно курил и поплевывал. Домешек протирал стекло прицела. Щербак, сжимая своими лапищами рычаги фрикционов, согнулся так, будто приготовился к прыжку. Сане стало легче, но совсем успокоиться он не успел. Заскрежетали коробки передач, захлопали гусеницы. -- Танки пошли, лейтенант!-- крикнул Щербак. Малешкин даже не успел сообразить, что ему делать, как в наушниках раздался отрывистый и совершенно незнакомый голос комбата: "Вперед!" -- Вперед!-- закричал Саня и прилип к панораме. Щербак вел машину по следу танка. А снег валил и валил. Как Саня ни крутил панораму, как напряженно ни взглядывался в белую муть, ничего, кроме перекрестья и черных цифр на стекле, не видел. В конце концов Малешкин устал от напряжения и совсем успокоился. Ему даже стало скучно. Разве он такой представлял себе атаку? Она рисовалась ему стремительной, до ужаса захватывающей. Самоходка на пятой скорости проносится мимо горящих танков, врывается в боевые порядки противника и все уничтожает и давит. Потом поджигают и его машину. Саня смертельно ранен. Верный экипаж вытаскивает его из самоходки и несет на шинели по глубокому снегу. А Мишка Домешек, смахивая слезы, говорит: "На войне как на войне". Вот так представлял себе младший лейтенант Малешкин свою первую атаку. "А это что? Ползем, как черепахи, друг за другом и ни черта не видим",-- с раздражением думал Саня. Машина вдруг споткнулась и закачалась. Щербак" завалившись на спину, держал ее на тормозах. За броней кричали и ругались солдаты. Саня выглянул из люка. Его самоходка наскочила на танк и пушкой расшвыряла десантников. Один солдат барахтался в снегу и на чем свет стоит крыл самоходчиков. К счастью, обошлось без жертв. Танк, подобрав свалившихся автоматчиков, тронулся. -- Фу, черт возьми!-- сказал Саня, вытер взмокший лоб и обругал водителя слепым верблюдом. Снег не переставая валил и валил. Десант на машине превратился в грязную, бесформенную снежную глыбу. Внезапно справа и слева захлопали пушки. Выстрелы звучали резко и сухо, как будто где-то поблизости кололи дррва. Танк лейтенанта Доронина тоже начал стрелять. Саня приказал Щербаку отъехать в сторону и отдал команду: "Огонь!" -- А куда, лейтенант? Ни черта не видно, -- сказал Домешек. -- Туда, куда и все,-- и Саня неопределенно,, махнул рукой. -- Выстрел!-- крикнул наводчик. Пушка рявкнула и с грохотом выбросила из патронника гильзу. Заряжающий с маху вогнал новый снаряд. -- Готово! -- Огонь!-- крикнул Саня. -- Выстрел,-- ответил Домешек. Пушка опять ахнула, опять сверкнула гильза, и желтый, вонючий, как тухлые яйца, дым столбом пополз из люка. -- Готово!-- доложил заряжающий. -- Стой!-- сказал Малешкин, высунулся из люка, прислушался. Стрельба прекратилась. Чуть слышно ворчали моторы. "Ушли вперед",-- сообразил Саня, и ему стало по-настоящему страшно. -- Вперед, Щербак! Щербак с места воткнул третью скорость. Самоходка понеслась и вскоре догнала танки. Лицо младшего лейтенанта Малешкина расплылось в широченной радостной улыбке. -- А здорово мы, братцы, стрельнули! -- В белый свет, как в копеечку!-- захохотал Домемешек. Но тут Саня вспомнил, что он не на учебных стрельбах, не на полигоне, а в бою, в танковой атаке, и, собственно говоря, радоваться нечему, и, кроме того, он совсем забыл про связь с комбатом. Малешкин вызвал Беззубцева, и тот высыпал на его голову ворох матюков, Саня не обратил на них особого внимания. Но когда комбат заявил, что он теперь понимает капитана Сергачева и полностью с ним согласен, Малешкину стало очень скучно. "Черт знает как мне не везет. Теперь этот грозит снять. Ну и пусть снимают, подумаешь, какая радость-- самоходка". Но от одной только мысли, что его еще могут снять и отправить в резерв, Малешкину стало опять больно и обидно. Не заметили, как танки вошли в село. И оказалось, все было напрасно: и атака, и стрельба, и ругань комбата. Немцы отошли еще на рассвете. В бой вступили внезапно, с ходу за село АнтопольБоярка. Село раскинулось на снегу серым огромным треугольником. Полк двигался походной колонной, и когда колонна вышла из леса, боевое охранение уже скрылось в селе за крайними хатами. Раздался треск, как будто переломили сухую палку. И в центре треугольника заклубился смолистый дым. Взлетела красная ракета, и танки стали стремительно разворачиваться. Саня, в сущности, плохо понимал, что происходит. Комбат приказал не вырываться вперед, и двигаться за танками не ближе, чем в ста метрах. Щербак же повис на хвосте впереди идущей машины. Тридцатьчетверка шла зигзагами, стреляя на ходу. За ней так же зигзагами вел самоходку Щербак. Саня не видел поля боя: мешала тридцатьчетверка. Саня приказал Щербаку отстать или свернуть в сторону. Щербак, не ответив, продолжал плестись за танком. -- Сворачивай! Что же ты делаешь?-- кричал Малешкин. -- Сворачивай, гад, мне стрелять нельзя!-- заревел наводчик. Щербак оглянулся, кивнул головой и еще ближе прижался к танку. Саня понял, что водитель боится и из страха прячется за броню впереди идущей машины. -- Спокойно, ребята. Спокойно... Все будет в порядке, -- сказал Малешкин, больше успокаивая себя, нежели ребят. Суматошно закричали солдаты-десантники. Саня метПУЛСЯ к люку. Автоматчики скатывались с машин. Маленький Громыхало, как слепой, метался с одной стороны на другую, потом лег ничком между ящиками и закрыл голову руками. Перед самоходкой на одной гусенице вертелся танк. Механик-водитель пытался вывалиться из люка, но за что-то зацепился, повис и тоже вертелся вместе с машиной и дико кричал: "А-а-а-а-а!.." Из башни вырвался острый язык огня, окаймленный черной бахромой, и танк заволокло густым смолистым дымом. Ветер подхватил дым и темным лохматым облаком потащил по снегу в село. "Что же я стою? Сейчас и нас так же...-- мелькнуло в голове Малешкина.-- Надо двигаться..." -- Вперед, Щербак! Щербак повернулся к Малешкину. Саня не узнал своего водителя. У него в эту минуту лицо было без кровинки, словно высеченное из белого камня. -- Вперед, Гриша! Вперед, милый! Нельзя стоять! -- с отчаянностью упрашивал Саня. Щербак не пошевелился. Малешкин вытащил из кобуры пистолет. -- Вперед, гад, сволочь, трус! -- кричали на водителя наводчик с заряжающим. Щербак смотрел в дуло пистолета, и страха на его лице не было. Он просто не понимал, чего от него хотят. Саня выскочил из машины, подбежал к переднему люку и спокойно приказал: -- Заводи, Щербак. Щербак послушно завел. Саня, пятясь, поманил его на себя. Самоходка двинулась. -- За мной!-- закричал младший лейтенант Малешкин и, подняв пистолет, побежал по снегу к селу. В эту минату Саня даже не подумал, что его легко и так просто могут убить. Одна мысль сверлила его мозг: "Пока горит танк, пока дым -- вперед, вперед, иначе смерть". В небо взлетела зеленая ракета-- танки повернули назад. Малешкин не видел этой ракеты. Он бежал не оглядываясь. Он видел только село. Там фашисты... Их надо выбить! Таков был приказ. И он выполнял его. Пригнувшись, он бежал и бежал. Бежать по присыпанной снегом пашне было очень тяжело. Ломило спину, рубашка прилипла к телу, пот заливал глаза. "Только бы не упасть, только бы не упасть". Он оглянулся назад. Самоходка наступала ему на пятки. Саня побежал быстрее. -- Лейтенант, лейтенант! -- услышал он голос Щербака.-- Садись, я сам поеду. Теперь не страшно. Саня вскарабкался на самоходку и от усталости свалился на ящики. Щербак включил пятую скорость, самоходка заревела и ринулась в село. У крайней хаты водитель остановил машину, выключил мотор. Перед ними была белая стена украинской мазанки, сзади белое поле. Четыре вырвавшихся вперед танка горели, остальные отходили к лесу. "Куда же я забрался, дурак",-- с ужасом подумал Малешкин. Щербак, наводчик и заряжающий не спускали глаз с командира. В них Малешкин прочел не только: "А что дальше, лейтенант?", но и еще кое-что поважнее. Саня понял, что сейчас он выиграл самое важное сражение. Он завоевал экипаж. И теперь, что бы он ни приказал, все будет выполнено сразу и безоговорочно. Но в эту минуту Саня еще не знал, что ему надо делать, что приказывать. А экипаж ждал, и что-то надо было предпринимать. -- Надо разведать, -- сказал Малешкин. -- Кто сходит? Саня не сказал резко, как приказ: "Кто пойдет?", хотя чувствовал, что имел на это теперь полное право. Домешек с Бянкиным переглянулись, и оба согласились. Саня почесал затылок. Кого послать? Экипаж должен всегда находиться в машине в полной боевой готовности. Мало ли что... -- Товарищи танкисты, у вас покурить нетути? -- В башенном люке торчала огромная солдатская шапка. -- Ты кто? -- удивленно спросил Малешкин. -- Солдат Громыхало, десантник. -- Зачем ты здесь? Почему не спрыгнул со всеми? -- Труханул малость,-- чистосердечно признался Громыхало. В общем, Громыхало из Подмышек для экипажа словно с кеба свалился. Его и отправили в разведку. Громыхало вернулся подозрительно быстро и сказал, что в деревне горит хата, а ее никто не тушит, что зашел еще в две хаты, и никого в них нет. -- А немцев, фрицев ты видел?-- в один голос спросил экипаж. -- Нет, не видел,-- с искренним сожалением признался Громыхало и добавил:-- А в избах тепло и пахнет щами. -- А чего же ты, ничего не разведав, так скоро вернулся?-- строго спросил Малешкин. -- Боялся, что вы уедете. -- Дерьмо ты, Громыхало, а не разведчик. -- Какой уж есть,-- обиженно пробормотал Громыхало. -- Что-то здесь нечисто, лейтенант. Уж больно тишина подозрительная. Чует мое сердце-- нечисто. Поговори-ка с комбатом, -- посоветовал ефрейтор. "Опять про связь забыл!"-- простонал Саня и бросился к рации. -- Алло, алло, Сосна? Я Ольха. Прием. Ответил совершенно незнакомый голос: -- Это Ольха? Сейчас с вами будет говорить Орел. Как слышите, как поняли меня? Прием!.. Саня ответил, что понял и слышит хорошо. "Орел" заговорил резким, скрипучим голосом. Лицо у Сани вытянулось, посерьезнело. Он узиал голос полковника Дея. -- Сообщите, где вы находитесь и где противник? Саня сообщил, что он стоит за хатой, в селе тихо и противника он не видит. Полковник Дей приказал Малешкину следовать на северо-западную окраину села Антополь-Боярка, при движении соблюдать осторожность и обо всем докладывать. В первую очередь надо было определить северо-западную окраину села. Но эта задача оказалась не такой-то простой. День стоял хмурый, а компаса у Сани не было. Спросить у полковника Дея он постеснялся. Тогда Саня решил, что если он по диагонали пересечет село, то как раз попадет туда, куда надо. -- Вот так давай, Гриша. Прямо по садам.-- Саня рукой показал, куда ехать. Экипаж занял свои места в машине. Громыхалу оставили наверху, приказав ему внимательно смотреть по сторонам. Щербак вел машину, осторожно пробираясь меж яблонь, ломая густой вишенник. -- Тихо, тихо, не газуй,-- шипел на него Домешек. Объехали горящую хату. Она пылала весело, как стог сена. Пересекли улицу и увидели обугленную тридцатьчетверку. Она еще дымилась, и от нее сильно несло резиной. Остановились. Громыхало побежал к танку -- посмотреть, где экипаж. Когда Громыхало вернулся и сообщил, что от экипажа остались одни головешки, Сане опять стало страшно. -- Как же нам теперь ехать? По дороге или огородами?-- спросил Малешкин ефрейтора и, не получив ответа, приказал Щербаку пробираться огородами, прячась за хаты. Самоходка поползла по бахчам, ломая заборы, подвигалась бросками от хаты к хате. Останавливались, прислушивались. Но было тихо, подозрительно тихо. У Сани от напряжения заломило в висках. Неожиданно хаты под углом повернули влево. Щербак остановил машину, вопросительно посмотрел на командира: -- Куда ехать, лейтенант? -- Надо подумать,-- сказал Саня. Малешкин давно уже потерял всякую ориентировку и ехал просто наугад. Подумали и решили опять послать Громыхалу в разведку, пообещав ему никуда ис уезжать. Разведка Громыхалы состояла в том, чтобы сходить за поворот и посмотреть, что там есть. Малешкин доложил полковнику Дею, что остановился и послал в разведку солдата. Командир полка одобрил это решение и назвал Малешкина молодцом. Похвала ободрила Саню, и он подмигнул Домешеку: -- Держись, Мишка. Все идет как по маслу. Из-за поворота, прижимая к груди шапку, выскочил Громыхало, запутался в полах шинели, упал, вскочил и со всех ног бросился к машине. -- Немцы. Танки. Огромные, с черными крестами. -- Где? -- Там. -- Много? -- Не знаю. Малешкин сообщил командиру полка, что в селе фашистские танки. На вопрос Дея "сколько?" Саня ответил, что его разведчик не считал, а сам он их не видит. Дей потребовал проверить лично и доложить. Саня сказал: "Есть!"-- и, прихватив с собой солдата, побежал проверять. Громыхало не соврал. За поворотом сразу же открывалась площадь, окруженная хатами. На площади стоял немецкий танк Т-6-- "тигр". Саня выставил палец, прищурился и определил расстояние до "тигра". "Метров двести, не больше", -- решил он. Малешкин с солдатом зарылись в снег и стали высматривать. Но сколько они ни вглядывались, ничего, кроме "тигра", не видели. Да и "тигр", повернув в обратную сторону пушку, не шевелился. "Какой же я идиот, бинокль с собой не взял!"-- обругал себя Саня. Так они пролежали минут десять. Вдруг из хаты вышли два немца, расстегнули штаны, помочились и опять ушли в хату. -- Смотри, лейтенант, еще один,-- зашептал Громыхало. -- Где? -- Вон там. Видишь беленький домик с палисадником? Набалдашник торчит. Малешкин долго всматривался в направлении, куда показывал палец солдата, и наконец разглядел пушку с дульным тормозом. -- Все ясно, будем драться. Громыхало. Это решение не испугало Саню; наоборот, осознав важность принятого решения, младший лейтенант Малешкин как будто сразу и повзрослел, и поумнел. Он хладнокровно огляделся и наметил две огневые позиции: основную и запасную. Основной была хата с высоким забором, запасная-- тоже хата, только без забора. С первой Саня наметил уничтожить "тигра" на площади, со второй-- танк за палисадником. Вернувшись к машине, Саня доложил полковнику, что в селе немцы и что двух "тигров" он видел сам. На вопрос Дея, какое он, Малешкин, принял решение, Саня твердо и решительно заявил: "Уничтожить!" -- Добро!-- сказал полковник Деи.-- Начинайте, Малешкин. Мы идем на помощь. Приказ командира полка придал Малешкину еще больше уверенности и хладнокровия. Он лично сводил Щербака с Домешеком за поворот, указал наводчику цель и разъяснил Щербаку, где поставить машину. Все проверили, зарядили пушку, установили прицел. -- Учти, Щербак. На полной скорости выскакиваешь к хате с левой стороны. Мотор не глушишь. Сразу же включаешь заднюю скорость и ногу не снимаешь с педали главного фрикциона, пока я не подам команду "назад",-- еще раз предупредил Малешкин водителя. . Спокойствие и уверенность невольно передались и экипажу. Даже Громыхало расхрабрился и наотрез отказался слезть с машины. -- Приготовились, -- сказал Саня и посмотрел на экипаж. Домешек, держа ручку поворотного механизма, приник глазом к прицелу. Бянкин наготове держал в руках снаряд. Щербак не спускал глаз с лейтенанта. -- Давай, Щербак! Водитель нажал кнопку стартера. Стартер зазвенел. Сане показалось, что ему воткнули в сердце гвоздь, в глазах потемнело. Щербак нажал еще раз, и мотор с треском захлопал. Самоходка рванулась к хате. Саня крепко прижался лбом к панораме. Когда машина выскочила из-за хаты и остановилась, Саня увидел "тигра". Он стоял там же, только теперь башня у него крутилась. "Услышал нас, гад", -- подумал Саня и почувствовал, что его опять начинает трясти. -- Прицел готов,-- доложил Домешек. -- Огонь! -- крикнул Саня. -- Выстрел! Когда дым перед пушкой рассеялся, Саня увидел, что танк по-прежнему стоит. Малешкину стало жутко. -- Почему же он не горит? Наверное, смазали. Огонь, огонь!-- заревел Малешкин. После второго выстрела "тигр" тоже не загорелся. -- Почему он не горит? -- спросил Саня. У наводчика лязгали зубы. -- Не знаю. -- Дай я. Становись на мое место. Командуй.-- Саня бросился к прицелу. -- Готово! -- крикнул Бянкин. -- Выстрел... Пушка громыхнула. Дым рассеялся. "Тигр" стоял на месте. Сане показалось, что он сошел с ума. -- Лейтенант, еще один. Бей, чего же ты ждешь! -- закричал Домешек. -- Где же он? Да где же он?-- кричал Саня.-- Господи, да что же это такое? Ничего не вижу. То небо, то снег. -- Лейтенант, чего ты копаешься! Он уже разворачивается, -- простонал Домешек. Саня опомнился. Оказывается, вместо поворотного механизма он все время крутил подъемный. Он выругался и, выравняв пушку, поймал в перекрестке второй танк. "Тигр", наставив на Саню свою пушку, раскачивал набалдашник. "Сейчас нам конец",-- подумал Малешкин и, закрыв глаза, нажал рычаг спускового механизма. Грохот пушки подействовал на Малешкина отрезвляюще. "Мы еще пока живы",-- подумал Саня и закричал: -- Назад, Щербак! Водитель схватился за рычаги. Самоходка дернулась назад, раздался оглушительный грохот: машину заволокло дымом. -- Горим! -- Горим? Где горим? -- ничего не пенимая, спросил Малешкин, словно от огня закрыв руками лицо, -- Выпрыгивай! Бянкин бросился к люку, попытался откинуть крышку. Но она не поддалась, даже когда к нему на помощь подскочил Домешек. -- Капут нам. Заклинило,-- сказал Домешек. -- Что же теперь делать?-- спросил Саня. Собственная смерть ему показалась необычной и страшной. Хотя они и горели, но огня не было, да и дым очень уж не походил на настоящий дым, и самоходка почему-то дребезжала, как будто двигалась. Щербак ногой бил по крышке переднего люка. -- Защелку, защелку отожми!-- кричал ему Бянкин. Щербак дернул рукоятку защелки, и люк распахнулся. Первым вывалился из машины водитель, за ним-- заряжающий, наводчик зацепился за что-то карманом. Бянкин схватил его за руки, дернул, и Домешек головой полетел в снег. Последним из машины кубарем выкатился Малешкин. Со всех сторон стреляли танки. Снаряды с воем проносились над головами. Экипаж младшего лейтенанта Малешкина отступал по-пластунски. Впереди, как бульдозер разгребая снег, полз Щербак, за ним-- Домешек, потом-- Бянкип. Командир прикрывал отступление. -- Скорее, скорее...-- подгонял себя Саня и вдруг остановился. -- Лейтенант, лейтенант, погодите!-- кричал кто-то. Малешкин оглянулся. За ними, размахивая автоматом, бежал Громыхало. -- Куда вы, лейтенант? Самоходку зачем бросили? -- Ты что, не видел, как она сгорела?-- спросил Саня. -- Когда сгорела?! Вон она ездит. То, что Малешкин увидел наяву, вряд ли могла изобрести даже его фантазия. Самоходка, нахлобучив на себя крышу хаты, ползла по огородам. И Малешкин все понял. Никто их не поджигал. Просто Щербак въехал в дом и протаранил его насквозь. Грохот свалившейся крыши они приняли за разрыв снаряда, а пыль от глиняных стен -- за дым. Его экипаж тоже ошалело смотрел на разгуливающую самоходку с крышей на спине. -- Щербак, почему она движется?-- спросил Саня. -- Я поставил ее на ручной газ. -- Теперь мне все понятно,-- сказал Малешкин и сурово посмотрел на экипаж. -- К машине! Они поползли обратно. Танки продолжали стрелять. Ударили по самоходке. Снаряд, как огненый шар, налетел на машину. Во все стороны брызнули искры. Сане показалось, что снаряд разбился о броню вдребезги. Самоходка прошла еще метров десять, потом завалилась кормой, задрав вверх пушку. Крыша с нее сползла. -- Почему она не горит?-- спросил Домешек. -- Подождем малость, и загорится,-- уверенно сказал Щербак. Подождали минуты три, самоходка не загорелась. -- За мной!-- приказал Саня, и экипаж послушно пополз за своим командиром. Стрельба усилилась. Одна хата пылала уже вовсю, другая только что загорелась. В воздухе повис клокочущий залп "катюш", и вслед за ним, казалось, с оглушительным треском лопнуло небо. Взрывная волна оторвала Саню от земли и швырнула головой в снег под гусеницу. От тупой боли в локте рука онемела. Ничего не видя, ослепленный снежной пылью, Малешкин заполз под машину. Там уже сидел его экипаж. Самоходка, заехав в яму, образовала довольно-таки удобное укрытие. Саня протер глаза. -- Все целы?-- спросил он. -- Пока все, -- ответил Домешек. -- А где Громыхало? Наводчик высунулся из-под машины: -- Вон лежит. Кажется, убили. Саня посмотрел и увидел на снегу свернутую в комок шинель. -- Громыхало!-- крикнул Домешек. Комок зашевелился, из снега высунулась шапка. -- Вались сюда, Громыхало. Громыхало кубарем скатился под машину. -- Ну как?-- спросил его Домешек. Громыхало заулыбался: -- - Ничего. Чай, не попало. -- А где твой автомат? Солдат испуганно посмотрел на Саню, на свои руки и заметался, выскочил из-под самоходки и побежал искать автомат. -- Надо и нам из машины достать оружие,-- сказал Малешкин. Щербак выругался. -- На хрен нам было забираться сюда? Не фрицы, так свои ухлопают тут. Бянкин бешено оскалил зубы: -- Заткнись. Опять заклокотали гвардейские минометы. Снаряды с надрывным воем пронеслись над самоходкой. -- Это не наши,-- облегченно вздохнул Домешек. Второй залп накрыл впереди бугор с тремя хатами. Бугор вздыбился, две хаты сразу же охватило огнем, а'третью разнесло в клочья. Высоко подброшенная доска долго и лениво кружилась в воздухе. -- Следующий залп наверняка будет наш, -- сказал Щербак. -- Возьмет в вилку и прихлопнет. Домешек вздохнул: -- На войне как на войне. Малешкин приказал наводчику достать из машины оружие с гранатами. Домешек через люк механика-водителя проник в самоходку и подал Бянкину три автомата. Щербак посмотрел на свой автомат и свистнул. Патронный диск насквозь пробило осколком. -- Посмотрели бы вы, что в машине творится! По радиостанции словно из дробовика шарнули. Гильзы снарядов порвало осколками, порох из них торчит, как солома. Хорошо, что они еще не сдетонировали,-- сообщил Домешек. -- Это еще неизвестно, что хорошо, а что плохо, -- философски заметил ефрейтор Бянкин. -- Гришке очень хотелось, чтобы они сдетонировали. : Щербак хмуро посмотрел на командира и буркнул: : -- Ничего я не хотел. Приполз с автоматом Громыхало. На вопрос Сани, где немцы, Громыхало ответил, что он на них не смотрел, так как все время автомат искал. -- Я его там шукал, а он здесь, около машины валялся,-- хвастливо заявил Громыхало. Заняли круговую оборону. С правой стороны гусеницы сел с автоматом Бянкпн, с левой-- Домешек. Сзади под трансмиссией посадили Щербака с гранатами, впереди лег сам Малешкин с Громыхалой. Стало сравнительно тихо. Где-то далеко гудели моторы Да изредка постреливали танки. -- А двух мы прихлопнули, лейтенант,-- -сказал Громыхало, -- Кого "двух"? -- переспросил Саня. -- Два фашистских танка. -- Ври больше. -- Вот те хрест, товарищ лейтенант,-- и Громыхало перекрестился.-- Как вы зачали палить, я спрыгнул с машины и спрятался за угол. Гляжу, из первого танка выскочил один и побежал. А из хаты, у которой те мочились, ты знаешь, сколько выбежало фрицев? Тьма-тьмущая. Потом вы по другому стали стрелять. Из него тоже запрыгали фрицы. А потом меня чуть стеной не завалило. Если б не заехали в дом, знаешь, лейтенант, сколько бы вы танков настреляли! Они стали из-за каждой хаты выползать. -- Заливаешь ты, Громыхало,-- сказал Домешек. -- А что мне заливать? -- Громыхало обиделся и застрочил из автомата. -- Ты чего делаешь, сморчок сопливый?-- заревел Щербак.-- Хочешь, чтобы нас фрицы обнаружили! -- Ничего я не хочу, я просто автомат проверял,-- сказал Громыхало и вдруг закричал;-- Ура! Наши танки идут! Малешкин с Громыхалой выскочили из-под машины, запрыгали, как дикари, размахивая автоматами. Подошла тридцатьчетверка, из люка высунулся танкист и удивленно посмотрел на бесновавшихся самоходчиков. -- Вы что, пьяные?-- спросил он. -- От радости пьяные!-- закричал Домешек. -- Это ваша самоходка? -- спросил танкист. -- Наша. -- А мы по ней стреляли. Думали, что это "тигр" на себе крышу таскает. Тридцатьчетверка затарахтела и, обдав Саню вонючим дымом, поехала дальше. -- Л что же нам-то теперь делать?-- спросил Саня и вздохнул. -- Щербак, попробуй мотор, авось заведется,-- сказал Домешек. К неописуемой радости младшего лейтенанта Малешкина, кроме радиостанции и снарядов, больше ничего не пострадало. Снаряд угодил в башню, пробил броню и застрял под пушкой в боеукладке. Сбросили с машины остатки крыши, покалеченные снаряды, дыру в башне заткнули тряпкой, и самоходка тронулась. Проехав метров пятьдесят, Саня увидел площадь села, а на ней два подбитых "тигра". Около них стояли наши самоходки с танками, бегали солдаты. "Мои "тигры"! Я их подбил!" На Малешкина волной нахлынула радость, выдавила слезу, он смахнул ее рукой и закричал: -- Давай, Гришка, прямо туда! У первого "тигра" он увидел полковника Дея с комбатом. Саня спрыгнул с машины и, не зная, что поддерживать, то ли колотившую по ногам сумку, то ли собственное сердце, которое тоже колотилось, побежал. Метров за десять он перешел на шаг и, подойдя к командиру полка, щелкнул каблуками: -- Товарищ полковник, экипаж гвардии младшего лейтенанта Малешкина в бою за село Антополь-Боярка подбил два фашистских танка. В мою машину было одно попадание.-- Саня запнулся, посмотрел на Дея. Тот стоял перед ним чуть ссутулившись и внимательно слушал. -- Пострадала радиостанция и часть снарядов. Экипаж жив и здоров. Машина готова к бою, -- четко доложил Саня. Дей улыбнулся и поправил на голове Малешкина шапку. -- А чем ты докажешь, Малешкин, что вы подбили? Может, это сделали мои орлы?-- спросил Дей. -- Нет, товарищ полковник. Мой экипаж подбил,-- категорически заявил Сапя и посмотрел на "тигра". Сбоку в башне зиял пролом. Саня протянул руку:-- Посмотрите, товарищ полковник, чей здесь снаряд сработал? Наш, самоходовский. От ваших снарядов разве такая дыра? Во какая!-- И Саня показал руками, какую дыру в его самоходке просверлили танкисты.-- Не верите, товарищ полковник? Сходите посмотрите, -- простодушно предложил Малешкин. Дей поморщился. Смотреть на работу своих орлов ему, видимо, не очень-то хотелось. -- А почему вы, Малешкин, в село впереди машины бежали?-- ехидно спросил полковник. Саня не знал, что отвечать. Сказать правду-- значит, с головой выдать Щербака. Дей в ожидании ответа с любопытством разглядывал Малешкина. Саня поднял на полковника глаза и виновато улыбнулся: -- Очень замерз, товарищ полковник, вот и побежал, чтоб согреться. Поверил ли словам Малешкина Дей, трудно сказать. Только вряд ли. Он повернулся к Беззубцеву и скрипучим, железным голосом приказал: -- Комбат, доложите в свой штаб, чтобы Малешкина представили к Герою, а экипаж-- к орденам.-- И, уловив в глазах комбата удивление, еще жестче проскрипел:-- Да, именно к Герою. Если б не Малешкин, бог знает, чем бы все это кончилось; Полковник Дей резко повернулся и пошел своей прыгающей, птичьей походкой. Приказ командира полка не сразу дошел до Малешкина, а когда наконец дошел, то ошеломил его. Окружающий его мир перед глазами сначала опрокинулся навзничь, а потом завертелся пестрым, радужным клубком. Саня зажмурился, помотал головой, открыл глаза. Солдаты вытаскивали из "тигра" эсэсовца в черной форме. "Зачем они его тащат, и откуда он взялся?" -- машинально спросил себя Малешкин. Труп выволокли из люка, сбросили на землю. Он упал в снег около ног Малешкина. Вместо лица Саня увидел сырой кусок мяса, а на рукаве-- маленький алюминиевый череп. Саня присел на корточки, отодрал от рукава эмблему и долго, удивленно, ничего не понимая, рассматривал, а потом положил в карман. Его кто-то потащил ко второму подбитому "тигру", кто-то повесил ему на шею великолепный цейсовский бинокль, кто-то сунул в руку парабеллум. А Саня бессмысленно улыбался и ничего не понимал. Прибежали Чегничка с Зиминым. Они набросились на Саню, обнимали, мяли, называли молодчиной и прочими приятными словами. И Малешкину казалось, что это необычайно удивительный и легкий сон. Он никак не мог представить себе все это реальностью. Так же как не мог понять, как он стал героем. Ведь он н не думал о героизме, когда бежал впереди самоходки, когда стрелял по фашистским танкам. Просто так надо было делать. Пришел в себя Саня, когда Чегничка сообщил, что погиб Пашка Теленков. -- Кто? Кто? -- испуганно переспросил Малешкин. -- Пашка сгорел с экипажем,-- сказал Чегничка и от< вернулся. Легкий озноб пробежал по телу Малешкина, на секунду сжалось сердце, потом стало жарко. Только сейчас Саня понял, что сгорел не он, а Пашка, что героем стал не кто-нибудь другой, а он, младший лейтенант Малешкин. -- Очень жаль Пашку,-- сказал Саня. Но сказал без печали за судьбу товарища. Он был слишком счастлив в эту минуту, чтоб о ком-либо печалиться. Он был переполнен счастьем, а для печали-жалости не осталось в его душе ни одного, даже крохотного, закоулка. Часа два спустя взяли Кодню. Танковый полк в ожидании отставшей артиллерии с пехотой занял оборону. Противник не пытался контратаковать. И только наугад постреливал из минометов. Экипаж Малешкина сидел в машине и ужинал. Мина разорвалась под пушкой самоходки. Осколок, влетел в приоткрытый люк механика-водителя, обжег Щербаку ухо и как бритвой раскроил Малешкину горло. Саня часто-часто замигал и уронил на грудь голову. -- Лейтенант! -- не своим голосом закричал ефрейтор Бянкин и поднял командиру голову. Саня задергался, захрипел и открыл глаза. А закрыть их уже не хватило жизни... Саню схоронили там же, где стояла его самоходка. Когда экипаж опустил своего командира на сырой глиняный пол могилы, подошел комбат, снял шапку и долго смотрел на маленького, пухлогубого, притихшего навеки младшего лейтенанта Саню Малешкина. -- Что же вы ему глаза-то не закрыли?-- сказал Беззубцев и, видимо поняв несправедливость упрека и бессмысленность вопроса, осердился и надрывно, хриплым голосом закричал:-- За смерть товарища! По фашистской сволочи! Батарея, огонь! Залп всполошил немцев. Они открыли по Кодне суматошную стрельбу. Сканирование и обработка : "Просто Библиотека" http://probib.narod.ru/ ? http://probib.narod.ru/ http://members.nbci.com/arkniga/index.html ? http://members.nbci.com/arkniga/index.html