когда любуешься первозданной русской природой, и даже приветливо помахал вслед их роскошной тачке, продиравшейся по деревенской колее к проселку. Перед тем как залезть в машину, за рулем которой уже сидела Люси Жермен, мой гость обратился ко мне с неожиданным вопросом: -- Вы газету "Совершенно секретно" не выписываете? -- Нет, -- ответил я. -- Иногда покупаю, когда попадается на глаза. Он пристроил кейс на колене, извлек из него пухлый ежемесячник и протянул мне: -- Посмотрите на досуге. Там есть одна любопытная статья. Она касается наших с вами будущих дел. Вы поймете, о какой статье я говорю. Газета была сложена таким образом, что сразу бросался в глаза заголовок большой, на две страницы, статьи. Статья называлась "Террорист с манией величия". -- До встречи, Серж! -- Заказчик? -- спросила Ольга, провожая взглядом рубиновые стоп-сигналы "бээмвушки". -- Да так, предварительные разговоры, -- ответил я вполне честно. -- А она, между прочим, никакая не Люси, а просто Люська из Балашихи. Повезло выскочить за французика. Через полгода развелись, а все равно вот вам: Люси Жермен! -- С таким бюстом, да еще бы не повезло, -- заметил я, хотя обычно -- зная Ольгину затаенную ревность -- никогда не рисковал заводить разговоры на подобные темы. Но в этот раз она лишь пренебрежительно отмахнулась: -- Силикон! Хочешь, я через две недели буду такая же? -- Ни в коем случае! -- вполне искренне запротестовал я. -- То-то же! -- усмехнулась Ольга. -- Пошли ужинать. За столом она время от времени поглядывала на меня, словно бы ожидая каких-то объяснений. А когда Настена отправилась смотреть свою законную передачу "Спокойной ночи, малыши", прямо спросила: -- Что-то случилось? -- С чего ты взяла? -- удивился я. -- Просто немного устал, день был суетной. -- Не врешь? Честно? -- Честно, -- подтвердил я. -- Не было совершенно ничего, о чем можно сказать "случилось". И действительно -- не было. Не скажешь же "случилось" о разговоре, который произошел у меня с нашим молодым священником отцом Андреем сегодня днем, когда я возвращался из Зарайска. Он сидел на скамейке у ворот нашей церквушки Спас-Заулок в своей странноватой, будто из мешковины, рясе, с бледным лицом в обрамлении длинных волос, с нагрудным крестом. Может быть, отдыхал после утренней службы. При приближении моего "террано" он слегка поднял руку. Да я и так бы остановился поздороваться, всегда останавливался. -- Вы видели человека с молодой дамой на "БМВ" триста восемнадцатой модели? -- спросил он, когда мы обменялись приветствиями, вполне светскими. -- Да, на Осетре, у новых русских, -- подтвердил я. -- Этот человек с неделю назад следил за вашим домом из зеленых "Жигулей". Из салона, через стереотрубу СТИ-6. Он был в парике и с наклеенной бородкой. Он собирается предложить вам какое-то дело? -- Откуда у вас такие познания, отец Андрей? -- удивился я. -- Вы разбираетесь в новых моделях "БМВ", в стереотрубах с инфракрасной приставкой. Я сам-то их держал в руках всего раза три. -- В миру у меня было много суетных увлечений. Вы не ответили на мой вопрос. -- Дело? Возможно. Почему нет? -- И вы примете его предложение? Тут я почему-то понял, что нужно отвечать честно, и сказал: -- Да. -- Пойдемте, -- сказал он. Мы миновали пустой церковный дворик и вошли в храм. Он был тоже пустой, лишь лампады тлели под ликами святых. -- Зажги свечи, сын мой, -- негромко проговорил отец Андрей. -- За себя и за своих друзей. Я послушно поставил семь свечей. Две -- перед ликом Пресвятой Богородицы за упокой души бывшего лейтенанта спецназа Тимофея Варпаховского по прозвищу Каскадер и старшего лейтенанта Николая Ухова, Трубача. А еще пять, за Дока, Муху, Боцмана, Артиста и за себя, -- перед Георгием Победоносцем, покровителем воинов. -- А теперь помолись, -- сказал отец Андрей. -- Я не умею молиться. -- Тогда помолчи. Господь сам читает в сердцах. Через четверть часа, когда мы оказались на солнечной улице за церковной калиткой, отец Андрей -- вновь по-светски -- протянул мне узкую бледную руку. -- Будьте осторожны, Сергей. Будьте очень осторожны. А я буду молиться за вас. Он взглянул на меня и ответил на вопрос, который прочитал на моем лице: -- Этот человек -- человек Тьмы. "Помилуй меня, Боже, помилуй меня, ибо на Тебя уповает душа моя. Душа моя среди львов; я лежу среди дышащих пламенем, среди сынов человеческих, у которых зубы -- копья и стрелы и у которых язык -- острый меч. Будь превознесен выше небес, Боже, и над всей землею да будет слава Твоя! И да победит свет мира все мраки вселенские и тьмы египетские..." Глава пятая ПОСРЕДНИК I В один из последних мартовских дней, когда в Египте ощутимо наметился перелом от бархатного сезона, зимы, к мгновенной весне и бесконечному лету, а с Синая уже начал потягивать обжигающий суховей -- хамсин, в каирском международном аэропорту Альмаза приземлился самолет "Ил-76" компании "Аэрофлот", выполнявший чартерный рейс по маршруту Москва -- Афины -- Каир. Среди разномастной публики, заполнявшей хвостовой, самый дешевый салон экономического класса, выделялась группа пассажиров человек в двадцать, державшихся кучно и старательно поглощавших куриные окорочка, баночное пиво и сухое вино, стоимость которых была включена в цену билета. Не нужно было обладать опытом стюардесс, чтобы угадать в этих людях российских туристов, соблазнившихся возможностью за умеренную плату посетить колыбель человеческой цивилизации, на что делался упор в рекламных проспектах "Lucky Turs", одного из четырех крупнейших агентств Египта. Туристский бизнес АРЕ, дававший едва ли не половину национального дохода, переживал не лучшие времена. После нескольких взрывов экскурсионных автобусов, ответственность за которые взяла на себя никому до тех пор не известная группа фундаменталистов, резко сократился приток богатых туристов из Европы и США. У причалов застыли комфортабельные многопалубные теплоходы с каютами класса "люкс", совершавшие круизы по Нилу от Каира до Асуана. В ангарах аэропорта Имбаба пылились в бездействии сине-желтые оболочки огромных воздушных шаров, в подвесных корзинах которых богатые немцы и американцы проплывали над колыбелью человеческой цивилизации, делая остановки в Долине царей и у отдаленных пирамид и древних храмов Луксора. Предпринятые правительством АРЕ беспрецедентные меры безопасности, снижение тарифов и повышение класса обслуживания не выправили положения. И лишь агентству "Lucky Turs", два десятилетия назад начавшему осваивать тогда еще советский рынок, удавалось сохранять положительное сальдо. То ли русские по природе своей были фаталистами, то ли привыкли к тому, что постоянно кто-то кого-то взрывает и расстреливает, но группы туристов из Москвы, Санкт-Петербурга и крупных провинциальных городов прибывали одна за другой. Среди них почти не было богатых людей, но качество искупалось количеством. В генеральной дирекции "Lucky Turs" понимали важность отвоеванных позиций на российском рынке, поэтому все гиды и менеджеры-администраторы, прежде не без некоторого пренебрежения относившиеся к нищим русским, были персонально предупреждены, что при малейшем выражении недовольства туристами из России все они будут немедленно уволены. Этим, возможно, и объяснялась необычная любезность и предупредительность сорокалетней энергичной дамы, встретившей тургруппу, прилетевшую на "Ил-76", у выхода из зала таможенного контроля. Она препроводила русских леди и джентльменов к мерседесовскому экскурсионному автобусу, три крупных звезды на бортах которого означали, что он оборудован туалетом, баром и кондиционером. При входе в автобус каждый был награжден самой обаятельной улыбкой, на которую только была способна гид, манерами напоминавшая бойкую продавщицу московского универсама, персональным приветствием "Добро пожаловайт ту Эджипт", а также роскошной белоснежной розой сорта "Нифертари". Тут же, у входа в автобус, всем были вручены синие пластиковые папки-конверты с клапаном на кнопке. На лицевой стороне каждого рядом с логотипом агентства значилось имя адресата, сопровожденное словами "миссис", "мисс" или "мистер". Такой конверт вместе с улыбкой гида и розой получил и сухощавый, скромно одетый немолодой турист с простоватым добродушным лицом и седыми, коротко подстриженными волосами. На его конверте значилось: "Mister Golubkov К.". Оказавшись в автобусе и погрузившись в удобное, с высокой откидной спинкой кресло, он повертел в руках розу, явно не зная, что с ней делать, оглянулся по сторонам, но все миссис и мисс тургруппы, которым можно было бы галантно сплавить цветок, сидели в стороне, а дарить "Нифертари" соседям-мистерам было не просто глупо, а даже двусмысленно и неприлично. На спинке переднего кресла тоже не было никакой сетки, лишь откидной столик, как в самолетах. Поэтому полковник Голубков, несколько воровато оглянувшись, сунул розу под кресло и занялся изучением содержимого конверта. В конверте находились рекламные буклеты "Lucky Turs" и подробная, на нескольких страницах, расписанная по часам программа счастливого путешествия: три дня в Каире, переезд поездом в Асуан, автобусом -- в Луксор, возвращение в Каир, прощальный банкет в ночном ресторане с шоу-программой и танцем живота. Тур был рассчитан на девять дней, но Голубкова интересовали лишь первые три дня, а еще точнее -- только третий день. После завтрака в отеле "Фараон" предполагалось посещение Национального музея, рассчитанное на три с половиной часа -- с 11.00 до 14.30. Эта информация явно озадачила Голубкова, он даже взглянул на часы, как бы соразмеряя программу со своими, одному ему известными планами. Не соразмерялась. Голубков озадаченно поморщился, потом сунул программу в конверт, рассудив, что все как-нибудь образуется, откинулся на спинку кресла и стал смотреть в окно на погружавшиеся в вечерние сумерки безликие предместья Каира и слушая вступительную лекцию гида, посвященную истории города. Слушать было интересно. На фразе "В Каир проживает сейчас двенадцать миллионы человеков и десять миллионы автомобил" он изумленно приподнял брови. А вот смотреть было не на что. В последующие два дня мистер Голубков ничем не выделялся из группы туристов. Он без опозданий спускался к завтраку, исправно ездил на экскурсии по огромному мегаполису, загазованному сильней, чем московское Садовое кольцо в час пик, и заваленному мусором, как московские барахолки сразу после закрытия, внимательно слушал пояснения гида в мечетях и у пирамид Гизы, покупал, как и все, на Серебряном и Золотом базарах мелкие сувениры у назойливых, как цыгане, торговцев. Только ничего не записывал, не фотографировал и старался случайно не оказаться в чужом кадре или на видеопленке. Даже во время коллективного снимка на память на фоне Сфинкса он сумел вовремя отвернуться, так что запечатленным на память оказался только его седой затылок. Но на третий день, когда позади остались несколько залов Национального музея и Голубков уяснил, что выдвинутая вперед левая нога статуи означает, что это воин, а голова львицы -- тоже символ воина, он стал поглядывать на часы. В половине второго обратился к своему соседу по номеру, сорокалетнему владельцу пекарни из Подмосковья: -- Скажи гиду, что я ушел и к обеду не буду. Чтобы не думали, что потерялся. Мне нужно позвонить в Москву. -- Да ты что, Дмитрич?! -- поразился пекарь. -- Там же еще эти, хрен их, скарабеи! И эти, хрен их, мумии! Сама мысль о том, что за свои бабки человек может чего-то недополучить, казалась ему кощунственной. -- Нужно, -- объяснил Голубков. -- Ревизия назревала, налоговая полиция. Надо узнать, а то что-то у меня на душе неспокойно. -- Тогда да, -- тотчас согласился пекарь, которому Голубков представился главным бухгалтером риэлтерской фирмы. -- Налоговая полиция -- нет вопросов. Голубков еще немного постоял, выжидая удобный момент, чтобы незаметно уйти, рассеянно прислушиваясь к напористым объяснениям гида: -- Русски турист много дарит мне ваш матрошка. Русски матрошка, русски матрошка! Вот посмотрет, что есть ваш матрошка: фараончик в саркофаг один, в нем еще один, в нем третьи, четвертий. Один тысяча триста тридцать семь год до наша эра. До! Что было в этот год, где Россия? Ничего не было в этот год, где Россия! Внутри четвертий, самый маленький фараончик спрятали дамски волос. Чьи это дамски волос? Им бил мама Тутанхамон, жени Тутанхамон, его любовниц? Да бог знает. Пока маму, жени не нашли тело и не сделаль анализы, чтобы сравнивать, это будет тайн. Вопросов есть? Гид решительно двинулась к следующему стенду, туристы послушно последовали за ней. Голубков отступил за колонну, пересек прохладные залы и вышел на раскаленную площадь, заставленную экскурсионными автобусами. Тут же сгрудилась стайка разномастных такси. Голубков сел в первую попавшуюся машину и назвал адрес загородного элитного клуба. -- Хандрид доллар, -- мгновенно объявил таксист, по одному лишь адресу оценив платежеспособность клиента. В такие клубы бедные люди не ездят. -- Айна хундерт, -- повторил он для убедительности по-немецки и добавил по-русски: -- Одна сто. О'кей? -- Файф, -- твердо ответил Голубков, еще в Москве предупрежденный, что каирские таксисты по части обувания лохов-иностранцев забьют баки любому из своих московских коллег. И тоже продублировал по-немецки и по-русски: -- Фюнф. Пять. И не доллар, а фунт. Таксист вздел к небу руки и запричитал на смеси арабского и ломаного английского, призывая все высшие силы в свидетели, что такой цены просто не существует и он лучше подарит уважаемому хабибу свою машину, чем согласится на такую плату. -- Пят-десят, -- закончил он свой монолог. -- Карашо? -- Хрен тебе, а не хорошо, -- ответил Голубков. -- Ладно, десять. Ноу? Гуд-бай! -- О'кей, о'кей! -- поспешно согласился таксист, верно угадав, что сейчас потеряет клиента. -- Онли ноу фунт. Доллар! Ол-райт? Голубков взглянул на часы и кивнул: -- Ладно, ол-райт. Поехали! -- Карашо! -- просиял таксист, вырулил на забитую машинами автостраду и из правого ряда направил свою тачку в крайний левый, восьмой, почти поперек дороги, даже не оглядываясь на тормозившие в миллиметрах от него машины. И что больше всего поразило Голубкова: никто даже не гукнул, все воспринимали смертоубийственный для московских улиц маневр таксиста как нечто вполне нормальное. Так это и осталось в памяти полковника Голубкова одним из самых ярких египетских впечатлений. Через полчаса такси выехало на загородное шоссе и еще минут через десять остановилось у литых чугунных ворот клуба. Перед воротами прохаживались четверо национальных гвардейцев с рациями и автоматами Калашникова. Из стеклянной будки проходной без всякого вызова появился дежурный в белой униформе с красным вензелем клуба на лацкане пиджака и вопросительно взглянул на посетителя: -- Сэр? Голубков назвался. Дежурный почтительно склонил голову: -- Please! Он ввел Голубкова на территорию клуба и представил человеку в элегантном светлом костюме с дымчатым шейным платком, сидевшему в белом шезлонге у бассейна, окруженного высокими королевскими пальмами. -- Ваш гость, сэр, -- сказал он по-английски и бесшумно удалился. Человек поднялся с шезлонга. -- Здравствуйте, полковник. Вы точны, -- произнес он на чистейшем русском языке. -- Разрешите представиться... Голубков жестом остановил его. -- Бамберг, -- сказал он. -- Нет. Блюмберг. Да, Аарон Блюмберг, Коммерческое аналитическое агентство, Гамбург. Так было на визитной карточке, которую вы незаметно сунули в карман моего спутника. Перед этим вы спросили у меня, который час. Это было в начале ноября прошлого года в одном прибалтийском городе. На обратной стороне визитки был текст, адресованный некоему Профессору... Черт. Ну конечно же! А я все голову ломаю: где же я видел этот почерк! "Ваш доброжелатель". Что ж, интересно с вами познакомиться. -- Я слышал, что у вас феноменальная память, -- заметил Блюмберг. -- Но не подозревал, что такая. Вы видели меня мельком, меньше полминуты. -- После получения вашей визитки Профессор немедленно вылетел в этот город, -- продолжал Голубков. -- Вы встречались с ним на маяке. Хотел бы я знать, о чем вы с ним разговаривали. -- О моей встрече с Профессором вам рассказал ваш молодой спутник Сергей Пастухов? -- уточнил Блюмберг. -- Да, уже в Москве. Когда все закончилось. -- Он назвал меня? -- Нет. Не счел возможным. Я не настаивал. Тем более что не составило труда установить, что смотрителем маяка был в то время Александр Иванович Столяров. Вы, мистер Блюмберг. -- Похоже, Пастухов из тех молодых людей, которые умеют держать язык за зубами. -- Он умеет не только это. -- Как поживает Профессор? -- поинтересовался Блюмберг. -- Я слышал, что он ушел на пенсию. -- Его ушли. -- Что ж, это, возможно, и к лучшему. -- Для кого? -- Для всех. Пойдемте, полковник, нас ждут. Голубков взглянул на часы: -- Разве я опоздал? -- Нет. Все приехали раньше вас и в разные дни. Одновременное появление могло вызвать ненужное любопытство. Они обогнули бассейн, соединенный еще с тремя бассейнами размером поменьше, миновали теннисные корты и просторное ярко-зеленое поле для гольфа и направились к одной из двухэтажных мраморных вилл, опоясанных широкими лоджиями с бело-красными парусиновыми навесами. Белый и красный были, очевидно, фирменными цветами этого клуба, занимавшего не меньше десяти гектаров цветущего оазиса на самом краю пустыни. Вдалеке слева марево приподнимало над горизонтом вершины пирамид Гизы, а сразу за дорогой, огибавшей оазис, начинались барханы с выпирающими из песка бурыми скалами. В это самое знойное время дня территория клуба была безлюдна, лишь в дальнем конце, на гаревом треке, две девушки в высоких черных сапогах с поблескивающими на солнце медными шпорами, в белых бриджах и в красных жокейских кепках осваивали под руководством инструктора верховую езду на арабских скакунах изумительной жемчужно-серой масти. В сопровождении Блюмберга полковник Голубков поднялся на второй этаж одной из вилл и вошел в просторную, прохладную от кондиционеров гостиную с толстым персидским ковром на полу, обставленную изящной, белой с позолотой мебелью. Вокруг овального стола сидели трое мужчин, настолько непохожих друг на друга во всем, от возраста до манеры одеваться, что трудно было даже предположить, что заставило их собраться вместе. Один из них был грузный, в летах, с холеным высокомерным лицом, в шортах цвета хаки и в такой же рубашке с короткими рукавами. Ему не хватало лишь толстой сигары в зубах, стека и пробкового тропического шлема, чтобы стать совсем уж похожим на английского колонизатора, как их изображали в стародавние советские времена художники Кукрыниксы на страницах журнала "Крокодил". Разложив перед собой на столе что-то вроде дамского маникюрного набора, он чистил скребками и щеточками прямую данхилловскую трубку. Второму, смуглому брюнету с аккуратной прической, было лет сорок. Он был в прекрасно сшитом летнем костюме. Сидел, свободно откинувшись на спинку кресла, закинув ногу на ногу, курил голубоватую египетскую сигарету, стряхивая пепел в хрустальную пепельницу. Но при всей непринужденности его позы в нем чувствовалась выправка кадрового военного. А третий казался совершенно неуместным в этой компании и вообще на этой вилле и в этом элитном, уровня отелей "Хилтон", клубе. Белобрысый, в простых круглых очках в белой металлической оправе, в ковбойке с закатанными рукавами и потертых джинсах, он был похож на старшекурсника или аспиранта колледжа. На коленях у него лежал пухлый воскресный выпуск "Нью-Йорк таймс", он небрежно перелистывал страницы, время от времени задерживаясь на какой-либо из статей. А между тем это был один из самых серьезных людей из всех присутствующих. Голубков просматривал его досье больше года назад, но узнал сразу. Его звали Джеффри Коллинз. В свои тридцать четыре года он имел чин командора и был одним из заместителей начальника информационно-аналитического директората ЦРУ. По российским меркам это была должность как минимум генерал-лейтенанта. При появлении Блюмберга и Голубкова все трое повернули головы в их сторону. Лица их не выразили ни малейшего интереса, но Голубков не сомневался, что эта показная безучастность лишь маскирует напряженную работу мысли. В их памяти, как на экране мощного компьютера, картинки с молниеносной скоростью сменяли одна другую. И первым, похоже, нужный файл нашел аспирант. Он как бы удовлетворенно кивнул сам себе, бросил на стол газету и приготовился к началу разговора. Голубков не был уверен, что его личность идентифицировали британский колонизатор и смуглый брюнет, но сам он узнал обоих, хотя не сразу вспомнил их имена. Первый был действительно англичанином и возглавлял в "МИ-6" русское направление. Брюнет же, без всякого сомнения, был из Моссада. -- Джентльмены, мы являемся участниками в некотором роде исторического события, -- обратился ко всем присутствующим Блюмберг. -- Впервые в послевоенной истории собрались вместе представители противоборствующих служб. Полагаю, вы не нуждаетесь во взаимном представлении, но я все-таки это сделаю, чтобы подчеркнуть доверительность нашей встречи. Сэр Роберт Кингсли, Интеллидженс сервис. -- Блюмберг слегка поклонился англичанину. -- Командор Джеффри Коллинз, ЦРУ. Подполковник Соломон Бен-Ари, Моссад. Полковник Константин Голубков, он представляет Сикрет сервис России. После такого расплывчатого определения можно было ожидать вопроса о том, какую именно секретную службу России представляет полковник Голубков. Но никто этого не спросил. Лишь Кингсли поинтересовался: -- А кого представляете вы, мистер Блюмберг? -- На этом этапе моя роль -- посредник. Если план, который мы должны обсудить, вступит в стадию практической реализации, я становлюсь координатором. Проходите, полковник, располагайтесь, -- обратился он к Голубкову. Блюмберг говорил по-английски, и Голубков не без удивления отметил, что понимает практически все. Последние дни перед отъездом по приказанию Нифонтова он находился в полном распоряжении лингвиста, который с помощью двадцать пятого кадра и прочих суггестологических хитроумностей пытался освежить в памяти полковника Голубкова знания, полученные им в школьные и курсантские годы, а также во время интенсивного обучения английскому языку перед поступлением на работу в УПСМ. Методика этого ускоренного курса была секретной еще со времен КГБ, ею пользовались, когда нужно было срочно заслать агента в какую-нибудь страну. Видно, недаром ели свой хлеб кагэбэшные лингвисты с их системой загрузки информации сразу в подкорку. Правда, насчет того, что его английский будет понятен собеседникам, Голубков не очень-то обольщался. Появился официант, вкатил сервировочный столик, уставленный разномастными бутылками, бокалами и серебряным ведерком со льдом, и молча вышел. Предполагалось, по-видимому, самообслуживание, но никто из присутствующих не прикоснулся к напиткам. -- Мы можем, полагаю, начать, -- заметил англичанин, убирая свой несессер и набивая трубку табаком из замшевого кисета. -- Чуть позже, сэр, -- ответил Блюмберг. -- Я жду важного сообщения. Он подошел к сервировочному столику, налил себе почти полный бокал джина и устроился в кресле у стены, рядом со столиком с телефонным аппаратом. Ожидание затягивалось, но никто не проявлял признаков нетерпения. Лишь американец решил с пользой употребить впустую идущее время. -- Не могли бы вы, полковник, кое-что прояснить для меня? -- обратился он к Голубкову. -- Полагаю, это будет небезынтересно всем. Неделю назад во всех СМИ было опубликовано сообщение агентства "Интерфакс" о нападении в Чечне на инспекторов Генерального штаба России. Один генерал убит, второй тяжело ранен. Погибли еще трое российских офицеров и шестеро ранены. Как такое могло случиться? Голубков промолчал. Он и сам очень хотел бы это знать. -- В сообщении говорится, -- продолжал Коллинз, -- что создана правительственная комиссия. Мы знаем, что такие комиссии создаются в России, когда хотят спустить дело на тормозах. Не помню случая, чтобы результаты их работы предавались огласке или приводили бы к конкретным мерам. Чем объяснить причины такой неадекватной реакции президента Ельцина и правительства России на этот вызывающий террористический акт? Голубков помедлил с ответом. -- Перевести? -- спросил Блюмберг. -- Нет, я все понял. Но мне никто не поручал комментировать позицию правительства и Президента России. Последнюю фразу Голубков произнес по-английски, тщательно подбирая и выговаривая слова. Но, судя по реакции окружающих, его английский был таким, что по сравнению с ним русский язык напористой гидши из "Lucky Turs" казался чистейшей пушкинской прозой. Сэр Роберт даже отвел от трубки зажигалку и с неподдельным интересом взглянул на полковника Голубкова. -- Я все же вам помогу, -- вмешался Блюмберг. -- Вы же хотите быть правильно поняты, не так ли? -- Ну, помогите, -- согласился Голубков. -- Нам было бы интересно и ваше личное мнение, -- заметил Коллинз, выслушав перевод Блюмберга. -- Взгляд изнутри. Чем, по-вашему, объясняется такая слабая реакция Москвы? -- Мы не можем послать в Чечню Шестой флот или устроить там "Бурю в пустыне". Грозный -- не Бейрут, а Чечня -- не Ирак. Полковник Голубков подождал, пока Блюмберг переведет его слова, и закончил: -- Чеченцы -- граждане России. Такие же полноправные, как и все. Там еще десятки тысяч русских, украинцев, евреев, татар и других. И все они -- граждане России. История Соединенных Штатов не знает таких прецедентов. Меня, возможно, лучше поймет сэр Роберт. Сколько десятилетий Лондон не может решить проблему Ольстера? -- Вы правы, полковник, -- чуть скрипучим голосом подтвердил колонизатор. -- Это очень непростая проблема. -- Бездействие -- не лучший способ решать проблемы, -- возразил Коллинз. -- Но и не худший, -- парировал Голубков. -- Мы уже наломали дров в Чечне, пора и передохнуть. -- Бездействие Москвы провоцирует террористов на новые акции. -- Вы можете предложить способ кардинального решения проблемы? -- поинтересовался Голубков. -- Сделайте одолжение. Я доведу ваши предложения до сведения нашего высшего руководства. Коллинз поправил свои старообразные очки и покачал головой: -- Нет, я не знаю такого способа. "То-то же", -- хотел сказать Голубков, но в это время раздался телефонный звонок, Блюмберг выслушал короткое сообщение и опустил трубку на рычаги. -- Джентльмены, мы можем начать работу, -- обратился он к присутствующим. -- Телеметристы подтвердили отсутствие в этой вилле и на территории клуба каких-либо прослушивающих и звукозаписывающих устройств. Собственно, мы уже начали. Потому что главная тема нашего совещания -- положение в кавказском регионе. II Блюмберг сказал: -- Главная тема нашего совещания -- положение в кавказском регионе. И тут же его перебил не проронивший до тех пор ни слова представитель Моссада: -- Прошу извинить. Но первоначально предполагалось, что это будут двусторонние консультации между Израилем и Россией о выдаче всем вам хорошо известного террориста по кличке Пилигрим. Я не понимаю необходимости участия в них США и Великобритании. -- Претендовать на выдачу Пилигрима может и Лондон, -- заметил сэр Роберт. -- За взрыв в Белфасте. А также Италия -- за взрыв вокзала в Болонье. И ряд других стран. -- Но нашли его мы, -- напомнил израильтянин. -- Джентльмены, вы сейчас делите шкуру неубитого медведя, -- вмешался Блюмберг. -- Вопрос о том, кто получит Пилигрима, не самый сложный. Об этом вы уж как-нибудь договоритесь. В свое время. Сейчас перед нами задача гораздо более важная и трудная. Вы получили меморандум информационно-аналитического директората ЦРУ о ситуации на Кавказе и сопутствующие материалы, в том числе и интервью чеченского террориста Рузаева. Есть ли у кого-либо сомнения в полноте анализа и в точности оценки общей ситуации? Сэр Роберт? -- Нет. -- И все же я предложил бы сузить тему, -- попытался настоять на своем израильтянин. -- Мое правительство намерено получить Пилигрима. И мы это сделаем. Вопрос лишь в том, какими методами. -- Подполковник Бен-Ари, -- вмешался в разговор Коллинз. -- Будьте любезны сформулировать приказ, который вы получили от своего руководства. Моссадовцу явно не понравился жесткий тон цэрэушника, но он все же ответил: -- Мне предписано принять участие в совещании, которое проводится при посредничестве мистера Блюмберга, и информировать мое руководство о его результатах. -- Оговаривался ли в приказе состав участников и тема совещания? -- уточнил Коллинз. -- Нет, -- вынужден был признать Бен-Ари. -- Намерены ли вы точно следовать полученным указаниям или мне придется обратиться к руководству Моссада с просьбой разъяснить вам ваши обязанности? -- В этом нет необходимости, -- хмуро ответил Бен-Ари. -- Продолжайте, мистер Блюмберг, -- кивнул Коллинз. -- Благодарю, командор. Поскольку мы затронули этот частный вопрос, хочу предостеречь израильскую и российскую стороны от попыток самостоятельно решить проблему Пилигрима и Рузаева. Более того, необходимо принять все меры для обеспечения их безопасности. Потому что в плане, который я намерен вам предложить, они должны играть ключевые роли. Вам понятно то, что я сказал? -- по-русски обратился Блюмберг к Голубкову. -- Да. Мы уже выделили для Пилигрима негласную охрану. -- Вы взяли Пилигрима под наружное наблюдение, -- уточнил Бен-Ари. -- И он о нем знает. Это для вас неприятная новость, полковник, не так ли? -- Нет, -- возразил Голубков. -- Неприятная, но не новость. Хотя меня очень интересует, откуда об этом знаете вы. Нет, не новость, -- повторил он. -- Вам не о чем беспокоиться, мистер Блюмберг. В обязанность нашей "наружки" вменены и функции охраны. -- Чем это вызвано, полковник? -- поинтересовался сэр Роберт. -- Эти фигуры нам известны. Если их вывести из игры, могут появиться другие. -- Это кажется мне разумным, -- выслушав перевод, кивнул англичанин и запыхтел, раскуривая трубку. Блюмберг с каким-то особенным интересом, словно бы испытующе, взглянул на Голубкова и продолжал: -- Скажу больше, джентльмены. Для успешной реализации нашего плана нужны именно такие фигуры, как Пилигрим и Рузаев. Известные и одиозные. -- Вы нас заинтриговали, -- заметил сэр Роберт. -- Не пора ли вам перейти к изложению плана? Блюмберг помедлил с ответом. -- Это самый трудный момент нашего совещания. Дело в том, господа, что каждого из вас посвятят только в ту часть плана, которая будет реализована силами ваших служб. В полном объеме с планом знакомы только три человека: директор ЦРУ, еще один человек и я. -- Не знаком даже командор Коллинз? -- переспросил Бен-Ари. -- Да, это так, -- подтвердил цэрэушник. -- Это беспрецедентно! -- решительно заявил сэр Роберт. -- О какой доверительности может идти речь, если нам отводится роль слепых исполнителей? Не думаю, мистер Блюмберг, что это хорошая основа для наших переговоров. Нет, не думаю! -- Сэр Роберт, джентльмены! Это действительно беспрецедентно, -- согласился Блюмберг. -- Но не имеет прецедентов и ситуация. Мы можем рассчитывать на успех лишь в том случае, если план будет реализован в условиях абсолютной секретности. Любая, даже самая ничтожная утечка информации сведет все наши усилия к нулю. Можете ли вы гарантировать, сэр Роберт, что в ваше окружение не внедрен "крот"? -- Эта вероятность ничтожна. -- Но она есть. Она есть всегда. И у всех. И сейчас нам лучше исходить из того, что она реальна. Сложность наших переговоров заключается и в другом. Если любая из сторон примет решение устраниться от участия в совместной акции, на этом все и закончится. План предусматривает активизацию агентурной сети практически во всем мире. У Лондона традиционно сильные оперативные позиции в Турции и Скандинавии. У Тель-Авива -- на Ближнем Востоке. У ЦРУ -- в Европе. У Москвы -- на Кавказе. Таким образом, джентльмены, речь идет не о недоверии, а напротив -- о высшей степени доверия друг к другу. В ослаблении напряженности в кавказском регионе заинтересованы все наши страны. Более того -- все мировое сообщество. Наши шансы на успех не слишком велики, но мы обязаны их использовать. -- Все это демагогия, -- хмуро отозвался Бен-Ари. -- Вы тоже так считаете, полковник? -- обратился Блюмберг к Голубкову. -- Я хотел бы сначала послушать вас, -- ответил Голубков, -- и узнать, какая роль отводится в вашем плане России. А потом уж принимать решение об участии или неучастии. Точней, это решение будет принимать мое руководство. -- Не кажется ли вам, джентльмены, что полковник высказал здравую мысль? -- переведя слова Голубкова, обратился Блюмберг к присутствующим. -- Кто этот третий человек, посвященный в детали вашего таинственного плана? -- попыхтев своим "Данхиллом", спросил англичанин. -- Сэр Генри Уэлш. -- Вот как? Адмирал? Вы с ним встречались? -- Семь дней назад. -- Матерь Божья! Адмирал! Мы с ним... Впрочем, это неважно, -- оборвал себя сэр Роберт. -- Как он себя чувствует? -- Дай бог нам так чувствовать себя в его возрасте. Если нам будет суждено до него дожить. -- Адмирал! -- повторил сэр Роберт. -- И он одобрил ваш план? -- Более того, -- подтвердил Коллинз, -- без его активной поддержки не состоялось бы это совещание. -- Мнение сэра Генри меня убеждает, -- подумав, заявил англичанин. -- Да, убеждает. Каким образом, мистер Блюмберг, вы собираетесь ввести каждого из нас в курс его роли? -- В персональных беседах, сэр. Надеюсь, вы позволите мне начать с беседы с полковником Голубковым? Российской стороне предстоит исполнить главную и самую трудную роль. И он сегодня же должен вернуться в Москву. Мы уже очень близки к цейтноту. -- Еще один вопрос, мистер Блюмберг, -- вмешался в разговор израильтянин. -- Если инструктаж будет носить персональный характер, зачем вы собрали нас всех вместе? -- Мне хотелось, чтобы вы увидели друг друга. Не на мониторах компьютеров, а вот так -- глаза в глаза. И чтобы вы пожали друг другу руки. На этом я, разумеется, настаивать не могу. Первым на это неожиданное предложение откликнулся Коллинз. -- Why not?* -- сказал он и подошел к Голубкову, протягивая руку. -- Мне было интересно познакомиться с вами, полковник. ____________________________________________________________ * Почему нет? (англ.) -- Мне тоже, мистер Коллинз. Последовал взаимный обмен рукопожатиями: -- Сэр Роберт! -- Мистер Блюмберг! -- Подполковник! Бен-Ари суховато ответил на приветствие Голубкова и негромко по-русски сказал: -- А Пилигрима мы все равно получим. Он от нас не уйдет. Знайте это, полковник! -- Why not? -- ответил Голубков. -- Лично я ничего не имею против. -- И все-таки это историческое событие, -- заключил Блюмберг и допил свой джин. -- Пойдемте, Константин Дмитриевич, погуляем, -- обратился он к Голубкову. -- Когда-то еще вы увидите весну в Египте. -- Скорее всего никогда, -- согласился Голубков. -- Вы все-таки опасаетесь прослушки? -- спросил он, когда они расположились в шезлонгах в тени солярия возле пустынного бассейна. Блюмберг кивнул: -- Я опасаюсь всего. Вы допустили, полковник, встречу Пилигрима с Рузаевым в Грозном. Знаете ли вы, о чем шла на ней речь? -- Догадываемся. -- Входит ли в ваш план невмешательство в дальнейшие совместные действия Рузаева и Пилигрима? Голубков извлек пачку петербургского "Космоса". Вот чем были хороши эти сигареты: пока их разомнешь, пока раскуришь... Блюмберг терпеливо ждал. Но и "Космос" был тем еще сортом. Одна сигарета порвалась, другая осыпалась. Как они умудряются делать все это на одной линии? -- Я попробую угадать, -- проговорил Блюмберг, не дождавшись ответа. -- А потом вы сами решите, подтвердить мои предположения или опровергнуть. Голубков справился наконец с "Космосом" и кивнул: -- С интересом послушаю. -- Ни у вас, ни тем более у меня нет никаких сомнений в том, для чего Пилигрим встречался с Рузаевым. Он предложил ему взорвать Северную АЭС. Рузаев согласился на это. В его интервью есть недвусмысленное приглашение. Вы помните, что Рузаев ответил на вопрос корреспондентов "Совершенно секретно" о том, как он отреагирует, если международные террористические структуры предложат ему свои услуги? -- Да. "Если такое предложение поступит, я рассмотрю его со всей серьезностью", -- на память процитировал Голубков. -- Вот именно, -- подтвердил Блюмберг. -- Пилигрим -- фигура очень крупная. Информация о нем распространена Интерполом по всему миру. Есть она и в МВД Чечни. Не сомневаюсь, что Рузаев имеет к ней доступ, если его контрразведка действительно хоть чего-то стоит, а не является такой же сказкой Шехерезады, как шариковая бомба или его золотой запас. -- У вас есть данные, что его золотой запас -- блеф? Или это всего лишь предположения? -- А у вас? -- Косвенные, -- не сразу и словно бы с неохотой ответил Голубков. -- Его боевики уже третий месяц не получают ни рубля. Поэтому они вынуждены промышлять захватом заложников. -- Да что же это делается в нашем возлюбленном отечестве?! -- Блюмберг сокрушенно покачал головой. -- Уже и бандитам задерживают зарплату! Вам-то хоть не задерживают? -- Случается. Но ненадолго. -- До недавнего времени весь золотой запас Рузаева легко помещался всего в одном кармане. И не в боковом или нагрудном. В брючном, для часов. Такие карманы когда-то называли пистонами, вы должны помнить. Сейчас он несколько увеличился. -- На шестьсот тысяч долларов, -- уточнил Голубков. -- Значит, вы знаете об этом? -- Об этом -- да. Но мы не знаем другого. Не увеличился ли он еще. -- Пока нет. Можете мне поверить. Мы контролируем банк "Босфор" и другие банки, которые могут быть связаны с фондом "Ичкерия". -- Если это действительно так, сделка Пилигрима с Рузаевым не состоится. Пилигрим согласится работать только за очень большие деньги. За огромные. Речь может идти о миллионах долларов. -- Да, он запросил шесть миллионов, -- подтвердил Блюмберг. -- Не считая расходов на подготовку теракта. А они могут составить очень внушительную сумму. Но сделка все-таки состоится, -- продолжал он. -- Рузаев найдет спонсоров. Вернемся к вашему плану. Мне видится он таким. Вы дали возможность Пилигриму получить у Рузаева заказ на взрыв Северной АЭС, затем позволите ему предпринять определенные действия, которые в Уголовном кодексе характеризуются как подготовка преступления, задокументируете их, а когда у вас в руках накопится весомый обвинительный материал, арестуете Пилигрима. Естественно, имея на руках неопровержимые доказательства соучастия Рузаева в подготовке теракта. После этого все просто. Пилигрима вы посадите лет на пятнадцать в лагерь строгого режима, а данные о соучастии Рузаева обнародуете. Официальный Грозный будет вынужден резко осудить террориста, а масштабность и бесчеловечность готовящегося преступления отвратит от Рузаева даже самых ярых сепаратистов и непримиримых. Таким образом проблема Пилигрима и Рузаева будет разрешена. У меня только один вопрос. Вы уже начали реализацию своего плана? Да оставьте вы этот чертов "Космос", курите нормальные сигареты! Блюмберг бросил на стоявший между шезлонгами низкий стол пачку "Кэмела". -- Это непатриотично, -- возразил Голубков. -- Президент призвал россиян оказывать поддержку отечественным производителям. Что я и делаю. Я не могу ответить на ваш вопрос. Я не уполномочен обсуждать с кем бы то ни было наши планы. -- Я спрошу по-другому. Не кажется ли вам, полковник, что вы лечите периферийные метастазы, вместо того чтобы оперировать саму раковую опухоль? -- Вы можете предложить более радикальное средство? -- Да. Я отдаю должное вашему плану. Он в высшей степени профессионален. И даже не лишен остроумия. Но это лишь часть программы, которую намерен предложить я. Понимаю, что принять ее или отвергнуть -- это не в вашей компетенции. Окончательное решение будете принимать не вы, а правительственные чиновники высшего ранга. Чиновники, -- повторил Блюмберг. -- И это вызывает наибольшие мои опасения. Но... Не попробуешь -- не узнаешь. Я сказал, что с планом в полном объеме знакомы только три человека. Вы будете четвертым. Потому что реализовывать его вам. У всех остальных функции вспомогательные. -- Я слушаю вас очень внимательно. -- Суть в следующем... Вечером того же дня полковник Голубков вылетел в Москву на "Боинге" компании "Эр Франс", едва успев заскочить в "Фараон-отель" за своей сумкой и объяснить соседу-пекарю, что сбылись его самые худшие предположения. Слова "налоговая полиция" на российских бизнесменов действуют, как "сезам", открывая путь к мгновенному и сочувственному взаимопониманию. Билеты были только в первый класс. Голубков выскреб из карманов все свои доллары и фунты, моля Бога лишь о том, чтобы хватило. Хватило. И даже осталась мелочь на короткий звонок в Москву. О том, как он будет отчитываться в бухгалтерии за этот никакими статьями не предусмотренный перерасход, Голубков не думал. Бывают случаи, когда интересы бухгалтерии отступают на второй план. Редко, но бывают. Сейчас и был как раз такой случай. III В эпоху развитого социализма, или, как все чаще стали говорить -- при Коммунизме, этой проблемы не существовало вообще. Она возникла, когда горбачевская "гласность", пройдя феерически быстрый путь, соразмерный лишь со скоростью обесценивания советского "деревянного" рубля, превратилась если не в свободу слова, то по крайней мере в свободу выражения слов. Всяко-разных, в том числе и таких, какие -- по определению Даля -- выражают "особое состояние души, а академическими лингвистами характеризуются как ненормативная лексика. Книгоиздатели вышли из положения просто: кто прямо лепил мат открытым (авторским, разумеется) текстом, а те, кто посовестливее, заменяли его многоточиями, вынуждая пытливого читателя высчитывать количество точек и перебирать в памяти весь с детства известный лексикон, отчего чтение превращалось в своеобразный кроссворд. В самом трудном положении оказалось телевидение. С одной стороны, оно претендовало -- и не без оснований -- на роль наиболее оперативного выразителя народного гласа, а с другой -- этот глас был не всегда и не вполне нормативен, хоть и правдиво отражал то самое "особое состояние души", в каком находился народ. Доподлинно не известно, у кого в голове родилась счастливая мысль заменять в событийных телерепортажах и уличных интервью ненормативную лексику сигналом "пик-пик", но идея сразу была принята "на ура" и обрела самое широкое распространение во всех электронных СМИ. Все были довольны: и самые ревностные блюстители нравственности и чистоты русского языка, и самые яростные поборники неприкрашенной правды жизни. Что же до телезрителей и радиослушателей, то им тоже не на что было пожаловаться. Кто как хотел понимать эти "пик-пик", тот так и понимал и имел все основания считать свое понимание единственно правильным. Если бы реплики начальника Управления по планированию специальных мероприятий генерал-лейтенанта Александра Николаевича Нифонтова, которые он подавал по ходу доклада полковника Голубкова о результатах каирского совещания, записывались синхронно для последующей трансляции на телевидении, они состояли бы из сплошных "пик-пик", изредка перемежаемых вполне литературными "Как-как?!", "Что-что?!" и восклицаниями "Твою мать!", просто "Твою мать!". Без "пик". Когда полковник Голубков закончил доклад, в кабинете начальника УПСМ воцарилась глубокая тишина. Был третий час ночи. В старинном дворянском особняке, на проходной которого красовалась никому ничего не говорящая вывеска "Аналитический центр "Контур", светились лишь два окна на втором этаже да желтел тусклый дежурный свет в фойе. В серой "Волге" полковника Голубкова, приткнувшейся во дворике особняка рядом с "Ауди" генерал-лейтенанта Нифонтова, на откинутом кресле дремал водитель, проторчавший перед этим почти три часа в Шереметьево-2 в ожидании "Боинга" из Каира, застрявшего где-то на полпути из-за плотного тумана. Шофер "ауди", тоже осоловевший от ожидания, перекуривал и вяло трепался с охранниками в штатском, дежурившими у ворот. Время от времени он поглядывал на окна нифонтовского кабинета в надежде, что вот-вот свет погаснет и можно будет скоренько забросить шефа в Сокольники и самому отправляться домой -- в микроволновке его ждал ужин, а в холодильнике потела едва початая бутылка кристалловского "Привета". Но окна не гасли. Нет, "пик-пик-пик-пик", не гасли. Да о чем же, "пик-пик", можно столько п....ть?! Нифонтов молчал. Молчал и Голубков. Он понимал, что шефу нужно время, чтобы хоть немного освоиться в лавине обрушившейся на него информации. -- Твою мать! -- произнес наконец начальник УПСМ, как бы подводя предварительный итог своим напряженным раздумьям. -- Красиво, черт! Лихо, ничего не скажу. Как же мы с тобой, Константин Дмитриевич, до этого не додумались? -- Мы и не могли додуматься. А если бы даже додумались -- толку? Блюмберг прав: это можно сделать только всем вместе. -- Можно, думаешь? -- переспросил Нифонтов. -- Да ты не дергай, не дергай плечами! У тебя была уйма времени на анализ. Мог бы и определиться! -- Я-то определился. Только мое мнение мало что значит. -- Сейчас меня интересует твое мнение. И ничье другое! Реален план? Можно его осуществить? -- Можно, -- кивнул Голубков. -- Но очень трудно. -- Очень трудно, на все-таки можно? -- уточнил Нифонтов. -- Только ты, Константин Дмитриевич, отдавай себе отчет в том, что говоришь. Полный отчет. Ты -- начальник оперативного отдела. И тебе этот план реализовывать. Понял? Тебе! -- Ты прав, у меня было время подумать, -- проговорил Голубков. Он машинально вытащил сигарету из пачки "Космоса" и тут же засунул ее обратно. -- Не могу, в горле уже першит, -- мимоходом объяснил он свой жест. -- Да, хватило времени. Пока летели, пока куковали в Афинах -- Шереметьево не принимало. Поэтому я говорю сейчас о твоих трудностях, а не о моих. Ты только прикинь, сколько людей и какого уровня придется задействовать с нашей стороны. Начиная с Совета безопасности, кончая... Даже не знаю кем. И теперь сам ответь, реален ли этот план. Нифонтов поднялся из-за письменного стола, постоял у окна, всматриваясь в уличные фонари, потом прошел к дверям кабинета и сел в дальнем конце стола для совещаний -- там, где обычно садились самые младшие по званию и должности сотрудники управления. Голубков не понял, намеренно он это сделал или так получилось само собой, по чистой случайности, но картина обрела недвусмысленную символику. Из своего начальственного кабинета Нифонтов словно бы переместился в другой кабинет, о котором Голубков не знал ничего, кроме того, что он есть, и в котором место генерал-лейтенанта Нифонтова, одного из самых опытных контрразведчиков России, было как раз там, где он сейчас и сидел -- в самом дальнем углу. -- "Пик" нам дадут это сделать, -- подвел Нифонтов итог очередному этапу своих напряженных раздумий. -- "Пик" с маком, понял? И фунт прованского масла. Ни один "пик" с бугра на это не пойдет. Ни один? Да что же это за "пик-пик-пик" жизнь?! -- неожиданно вырвалось у него из самых тайных душевных глубин. -- До каких же пор мы будем зависеть от разного "пик-пик" говна?! Кончится это хоть когда-нибудь? Можешь ты мне, Константин Дмитриевич, на это ответить? -- Кончится. Но только в одном варианте, -- сказал Голубков, хотя вопрос был очевидно риторическим и не требовал никакого ответа. -- В каком? -- заинтересовался Нифонтов. -- Если ты станешь Президентом России. -- Ты полагаешь, что Президент не зависит ни от какого говна? -- усомнился начальник УПСМ. -- А мне так кажется, что наоборот. Он зависит от гораздо большего количества говна, чем мы с тобой. -- Это утешает, -- согласился Голубков. -- Что будем делать? -- помолчав, спросил Нифонтов. Ответ на этот вопрос был у Голубкова готов. С момента окончания совещания в Каире прошло почти десять часов, было время подумать. -- Два варианта, -- сказал он. -- Первый -- стандартный. Я пишу на твое имя подробную докладную, ты со своей сопроводиловкой пересылаешь ее наверх... -- Где она и исчезает с концами, -- закончил Нифонтов. -- Падает между столами. Ребром. В итоге мы не получаем ни да, ни нет, а фактически -- нет. И никто за это не отвечает. -- Согласен. Вариант второй, -- невозмутимо продолжал Голубков. -- Ты немедленно едешь сам знаешь к кому и докладываешь о ситуации. А мой рапорт с твоей резолюцией отправим завтра, в досыл. -- Немедленно? -- переспросил Нифонтов. -- А ты знаешь, сколько сейчас? Посмотри на часы! -- Без шести три. -- Ночи, -- уточнил Нифонтов. -- Да, ночи. Если ты еще не совсем забыл свое лейтенантское прошлое, то должен помнить, что клиента нужно брать теплым. И лучше всего -- прямо из постели. Твое оправдание -- форс-мажор. Это так и есть. А у него будет до утра время подумать и принять решение. -- Да не примет он никакого решения! -- Примет. Персональное и ответственное, -- уверенно возразил Голубков. -- Какое? -- Знаешь, Александр Николаевич, мы профессионалы в своем деле. А эти люди -- в своем. На кой "пик" нам сушить за него мозги? Пусть сам. -- Замотает, -- после некоторого раздумья проговорил Нифонтов. Еще подумал и уверенно повторил: -- Замотает. Не скажет ни да, ни нет. Собственно, лично против него я ничего не имею. Были у нас кураторы и похуже. И даже, возможно, говном я обозвал его не совсем справедливо. Но он -- чинодрал. Это очень точное русское слово. Не чиновник, а именно чинодрал. Почувствуйте разницу. Как и все они там. И этим все сказано. Сам принять решение он не рискнет, дело уж больно... сам понимаешь. А обратиться наверх... Выше его, в сущности, только трое. -- Четверо, -- поправил Голубков. -- Третий -- Президент. А кто четвертый? -- Господь Бог. -- Думаешь, он о нем вспомнит? -- Речь идет о тысячах или даже десятках тысяч жизней. В кабинете вновь воцарилось молчание. Его прервал Голубков: -- Глядя на тебя, Александр Николаевич, я вспоминаю одну песенку. Ее пела Пугачева. "Как хорошо быть генералом". Если бы она увидела тебя сейчас, наверняка вставила бы в текст слова: "Но не всегда". -- Про тебя, между прочим, у нее тоже есть песня, -- огрызнулся Нифонтов. -- "Ах, какой был мужчина, настоящий полковник". И главное слово в ней -- был. Как бы эта песенка не стала для тебя вещей. Так что ты не очень-то тут "пик-пик"! Он еще помолчал, потом шумно вздохнул и встал. -- Ладно, "пик-пик-пик"! Ладно! Где наша не пропадала! Через пять минут он появился из примыкавшей к его кабинету небольшой комнаты отдыха в генеральском мундире, как всегда ездил к начальству, и взял трубку телефона спецсвязи. -- Нифонтов. Доложите, что я прибуду через двадцать восемь минут... Разумеется, разбудить! Он отключил связь и молча пошел к выходу. С порога обернулся: -- Там, в холодильнике, бутылка смирновской. Тебе не помешает. И мне граммульку оставь. Генерал-лейтенант Нифонтов вернулся в управление в половине пятого утра, когда за окнами ярко зеленели в первых лучах солнца нежные листья кленов и лип, шоркали метлы дворников и оглушительно чирикали воробьи. Полковника Голубкова он застал полулежащим на куцем диванчике в комнате отдыха. В руке его дымилась сигарета, а на столе стояла полегчавшая на треть шестисотграммовая бутылка смирновской. Швырнув в угол форменную фуражку, расстегнув китель и рывком распустив галстук, начальник УПСМ набулькал в чистый стакан рабоче-крестьянские, они же народно-интеллигентские, сто пятьдесят, молча выпил и приказал: -- А теперь излагай! -- приказал он. -- Что? -- Ход твоих рассуждений, "пик-пик-пик"! То, что обязан был сказать раньше! Почему ты считал, что он примет персональное и ответственное решение? -- Извини, Александр Николаевич, не успел, -- не очень искренне покаялся Голубков. -- Ты так быстро уехал. Да и рассказывать, собственно, особенно не о чем. Я просто представил себя на его месте. Сказать "да" или "нет" опасно. Проще всего, как ты выразился, замотать дело. Но! Представим на секундочку, что в кулуарах какого-нибудь саммита госсекретарь США миссис Олбрайт, в принципе благословившая каирскую встречу, поинтересуется у нашего министра иностранных дел, почему Россия отклонила предложение об участии в совместной акции, которая могла бы ослабить напряженность в кавказском регионе. Министр, ясное дело, не скажет, что он ничего не знал. Конечно, не скажет. Найдет способ дипломатично уйти от ответа. На то он и дипломат. Но в Москве он этот вопрос задаст уже сам. Кого возьмут за жопу? УПСМ. Но мы сделали все, что обязаны были сделать. Более того, ты известил обо всем куратора, явившись к нему в половине четвертого утра. Значит, что? Значит, после этого возьмут за жопу меня. То есть его. И чем это кончится? Неизвестно. А как любит один наш общий знакомый по имени Сергей Пастухов цитировать надпись на полях старинной русской лоции: "Там, где неизвестность, предполагай ужасы". Не томи, Александр Николаевич. Принял он решение? -- Да, принял. И ему даже не понадобилось думать до утра. -- Какое? Нифонтов разверстал по стаканам остатки смирновской, выпил сам, подождал, пока выпьет Голубков, и лишь после этого ответил: -- Ни в жизнь не угадаешь. Сказал он примерно следующее: "Мне странно, генерал, слышать от вас вопрос, намерены ли мы участвовать в совместной акции, которая обсуждалась в Каире. Россия выступает за тесное международное сотрудничество во всех областях без исключения, если, разумеется, это сотрудничество не наносит ущерба национальным интересам Российской Федерации. Второе. Вы, генерал, занимаете достаточно высокое положение и сами обязаны решать специфические проблемы вашей деятельности, в том числе и вопрос о целесообразности российского участия в этой акции. Не напоминаю, что право принимать самостоятельные решения накладывает на вас самую полную меру ответственности. Если в процессе работы возникнут проблемы, выходящие за рамки вашей компетенции, я готов принять вас в любое время, даже в половине четвертого утра. А засим, генерал, не пошли бы вы на "пик"? -- Так и сказал?! -- ахнул Голубков, в характере которого странным образом уживались профессиональная сдержанность и почти ^детское простодушие. -- Нет, конечно. Я передаю смысл. А он именно такой. Нифонтов помолчал и заключил: -- Что ж, Константин Дмитриевич, ты оказался прав. Он дал ответ. В переводе с кремлевского канцелярского на обычный канцелярский он означает: под вашу ответственность. Не лучший вариант, но и не худший. -- Почему же не лучший? -- возразил Голубков. -- В сущности, он дал нам карт-бланш. -- Значит, начинаем? -- А мы уже начали. Продолжаем. Ну что, даем шифровку о нашем согласии? Нифонтов решительно кивнул: -- Даем!.. О кодовом названии не думал? Операция "Пилигрим" -- узко. И слишком информативно. Этот Блюмберг прав: утечка никогда не исключена. И сейчас нам действительно лучше исходить из того, что она возможна. Название должно быть совершенно нейтральным. Есть какие-нибудь соображения? -- Мы обсуждали это в Каире. Для связи условились: Блюмберг -- Доктор, Коллинз из ЦРУ -- Джеф, сэр Роберт -- Лорд, моссадовец -- Сол. Потому как Соломон Бен-Ари. А я -- Турист. Всю операцию Блюмберг предложил назвать "Капкан". Не ахти что, но по сути точно. -- Пусть будет "Капкан", -- согласился Нифонтов. -- Главное, чтобы в этот капкан не попали мы сами. -- Что тут происходило, пока меня не было? -- спросил Голубков. -- Много чего. Пилигрим встретился с Пастуховым и его ребятами. Через три дня они выезжают на турбазу "Лапландия". А поскольку там в гостинице холодрыга, будут жить в поселке Полярные Зори. Как раз там, где Северная АЭС. Нифонтов прошел в кабинет, достал из сейфа тонкую папку и, вернувшись в комнату отдыха, протянул ее Голубкову: -- Расшифровка разговора Пилигрима с ребятами. Потом посмотришь. -- По убийству корреспондента К. есть новости? -- Практически никаких. Свидетелей нет, никто ничего не слышал. Пуля -- девять миллиметров. Пилигрим в ту ночь был дома, "наружка" глаз с него не спускала. -- Сообщник? -- предположил Голубков. -- Ничего не понятно. Сообщник? Вряд ли. Пилигрим -- шакал. Ты это сам сказал. А такие работают в одиночку. И "наружка" засекла бы контакт с сообщником. -- Тебя что-то еще тревожит? -- предположил Голубков, хорошо изучивший характер своего начальника. -- Да, -- подтвердил Нифонтов. -- Во всем этом деле есть какое-то подводное течение, я его нутром чую. Какое? Не понимаю. Ты просил узнать, у кого из КГБ на связи был Пилигрим. -- Узнали? -- Да. Майор Агишев. Но поговорить тебе с ним не удастся. Когда начали разгонять КГБ, его выставили на пенсию, а в декабре 93-го он исчез. -- Как исчез? -- Бесследно. Выехал во Владимир к родственникам. До Владимира не доехал, в Москву не вернулся. Труп не обнаружен. -- Он был единственным человеком, который знал Пилигрима в лицо, -- напомнил Голубков. -- В его новом обличье -- после пластической операции. Тебя это не наводит на размышления? -- Как и тебя. Но Пилигрим исключен. В это время он лежал в Боткинской с переломом колена. -- Ну, мы знаем, как он умеет ломать ноги. -- В тот раз все так и было. Проверили. Почти месяц он был на растяжке. -- В декабре 93-го был сожжен Центр пластической хирургии под Таллином и убит профессор, который делал Пилигриму операцию. В декабре 93-го исчез майор Агишев. Что еще было в декабре 93-го? -- Да ничего не было. Турки ремонтировали раздолбанный Белый дом, а Ельцин разбирался с бывшим Верховным Советом. -- Было, -- возразил Голубков. -- Ты сам, Александр Николаевич, об этом думаешь, но боишься сказать вслух. -- Ну скажи ты. И Голубков сказал: -- В декабре 93-го ни у кого уже и мысли не могло возникнуть, что у Ельцина можно отобрать власть. Глава шестая ЛЕГЕНДА I "Совершенно секретно Операция "Капкан" ШИФРОГРАММА Доктор -- Туристу. "Направляю вам выборку из переговоров объекта П. с объектом Р. Чечня, Гудермес, 30--31 марта с.г. Расшифровка дословная." "Р. Как вы себя чувствуете, Карлос? П. Никаких Карлосов. Я -- Генрих. И для вас, и для всех остальных. О том, что я Карлос, знаете только вы. И было бы лучше, если бы и вы об этом забыли. Р. Не сердись, брат. Я знаю, что ты перенес. Но это не наша вина. Произошло недоразумение. И слава Аллаху, что оно благополучно разрешилось. Все могло кончиться гораздо хуже. П. Давайте, Султан, перейдем к делу. Мне не до пустой болтовни. Р. Мы обдумали ваше предложение. У нас много вопросов. За все время существования атомной энергетики на АЭС не было ни одного теракта. Попытки были, но ни одна из них не была успешной. Вы уверены, что вам это удастся? П. Иначе я бы к вам не пришел. Р. Брат, никто не ставит под сомнение ваш опыт и авторитет. Но АЭС -- это не вокзал и не торговый центр. П. Я готовился к этой акции много лет. Я могу представить вам детальную разработку плана, но сомневаюсь, что вы в ней что-нибудь поймете. Р. Второй вопрос. Почему вы избрали объектом Северную АЭС? П. Посмотрите на карту. Видите, где находится станция? Практически рядом с ней -- Финляндия, Польша, Швеция. Преимущественные ветра в это время года -- восточные и северо-восточные. Значит, облако понесет на Европу. Теперь понимаете? Р. При чем здесь Европа? Наша акция направлена против России. П. Я понимаю. Султан, что мое предложение было для вас неожиданностью. Но у вас и у ваших советников была целая ночь, чтобы все обдумать. Как вы, собственно, представляете себе все это дело? Вот вы взорвали Северную АЭС, объявили об этом и устроили на Кавказе грандиозную бойню. Так? Можете не отвечать. Сам вижу, что так или примерно так. Нет, Султан, не совсем так. Ваша цель -- не новая чеченская война, а независимость Ичкерии. Не правда ли? Р. Без войны мы не добьемся независимости. П. Это вам кажется. Я предлагаю вам принципиально другой сценарий. Р. Я слушаю вас очень внимательно. П. Допустим, мы захватили станцию, уложили взрывчатку и установили взрыватели. Что мы делаем после этого? Нажимаем на кнопку? Нет. Вы предъявляете российскому правительству и Президенту ультиматум. Первое: немедленное юридическое признание независимости вашей Ичкерии. С соблюдением всех процедур -- решение Госдумы и все прочее. Второе: выплата ста шестидесяти миллиардов долларов контрибуции. Р. Россия нищая, она даже долги по зарплате не может выплатить. П. Вам принципиально важно, чтобы это были именно российские деньги? Английские фунты и немецкие марки вас не устроят? Р. Продолжай, брат. Я начинаю понимать ход твоих мыслей. Ты хочешь сказать... П. Вот именно. Банковские гарантии под уплату этих ста шестидесяти миллиардов даст Европа. Чтобы не сдохнуть от радиации. Р. Они могут нас обмануть. П. Мы будем держать руку на кнопке, пока Россия и Европа не выполнят своих обязательств. Р. Я не смогу вести эти переговоры из Грозного. П. Разумеется. Вы будете вести их из захваченной станции. По-настоящему захваченной и по-настоящему заминированной. Все должно быть по-настоящему, иначе в ваших требованиях не будет необходимой убедительности. Вы прежде всего сами должны верить, что мы взорвем АЭС, если ваши требования не будут выполнены. Р. А мы ее взорвем? П. Может быть. Р. А. может -- и нет? П. Это будет зависеть от обстоятельств. Лет пятнадцать назад я взорвал бы ее без колебаний. Разумеется, если бы станция находилась не на территории СССР, а в Германии, Англии или США. Я был очень ревностным последователем Герберта Маркузе, если вам что-нибудь говорит это имя. Мы работали ради идеи. Буржуазный Запад превратился в помойку, он заслуживал уничтожения. Сейчас в помойку превращается весь мир. Не говорю про Россию. Но даже в Китае преданы поруганию идеи председателя Мао. Я стал старше. Султан. Идеи уже не заставляют меня вскакивать посреди ночи. Река истории избрала другое русло. Сейчас я работаю только на себя. И на вас. Мы не будем взрывать Северную АЭС без крайней нужды. Но если возникнет необходимость, взорвем ее без секундного промедления. Р. Но станция будет блокирована. Мы не сможем оттуда уйти. П. Разве не вы. Султан, не раз говорили о том, что готовы умереть за свободу своей родины? Р. Да, говорил. И я готов. П. А я не готов. Хотя бы потому, что Ичкерия -- не моя родина. Мы сумеем уйти. Это уже чисто технические проблемы. Я посвящу вас в них в свое время. Давайте сейчас говорить о главном. Теперь вам понятно, почему я выбрал Северную АЭС? Р. Твое предложение, брат, очень интересно. Я должен его обдумать и обсудить с советниками. Тебе не мешает гипс на ноге? Приказать его снять? П. Вы забываете. Султан, что я всего лишь тренер спортивной школы. Мне же нужно оправдаться перед начальством за то, что я покинул тренировки. Я сниму его в Москве, когда уволюсь из школы. Р. Как скажешь, брат. Отдыхай. Мы встретимся позже..." "Р. Добрый вечер, Генрих. Вам лучше? Секрет этой мази передается от поколения к поколению. Через несколько дней на вашей коже не будет ни единой царапины. П. Что вы решили? Р. Прежде чем принимать окончательное решение, нам хотелось бы выяснить ряд частных вопросов. Не сочтите это за недоверие... П. Не извиняйтесь. Спрашивайте. Р. Ваш побег из следственной тюрьмы под Дармштадтом. Двух товарищей, которые бежали с вами, убили. П. Да. Охрана. Р. Но остались невредимыми вы и те, кто организовал побег. П. Да. Р. Как такое могло случиться? П. Повезло. Р. У этого везения может быть и другое объяснение. К 1988 году, когда состоялся побег, все ваши друзья из группы Баадер -- Майнхоф давно уже сидели в тюрьмах. На свободе осталась лишь мелочь, ни одного настоящего профессионала. А такой побег не могут организовать любители. Дармштадт -- не просто тюрьма. Специальная тюрьма для особо опасных преступников. П. Договаривайте, Султан. И не будьте, если можно, так по-восточному велеречивы. Р. Хорошо, я буду краток. Мы пришли к выводу, что такой побег могли организовать только спецслужбы. И скорее всего -- спецслужбы самой ФРГ. П. Если вы так хорошо знакомы с моим досье, то должны помнить, что БНД приняла самое активное участие в моем аресте. Для чего им было устраивать мой побег? Р. Мои аналитики затруднились ответить на этот вопрос. Мы надеемся, что на него ответите вы сами. П. Вот что я вам скажу. Султан. Выгоните своих аналитиков. Они не стоят тех денег, которые вы тратите на еду для них. Даже если кормите их говном. Да, побег организовала спецслужба. Но не БНД, а Штази. Р. Штази всегда работала под контролем КГБ. П. Правильно. Я нужен был КГБ. А зачем -- этого я вам не скажу. Хотя бы потому, что и сам не знаю. А догадки оставлю при себе. Р. Мы предпочли бы, чтобы вы поделились с нами и догадками. П. Они не имеют никакого отношения к нашему делу. Последние пять лет у меня не было ни одного контакта с ФСБ или с бывшими кадрами КГБ. Более того. В 95-м мне понадобилась помощь. Я хотел переехать в Эстонию. Оттуда проще было бы выбраться в Европу. Но я не сумел найти человека, у которого был на связи. Майор Агишев. Можете проверить через своих людей в ФСБ. Он исчез. То ли погиб, то ли убрали. Не знаю почему. Важен сам факт: на Лубянке не осталось ни одного человека, который знает меня в лицо. Я выпал из их колоды. И не намерен в нее возвращаться. Больше я вам ничего не скажу. Здесь нет тайн. Просто говорить не о чем. Даже если ваши джигиты снова пустят в ход свои кинжалы, они не узнают больше того, что я сказал. Так что решайте. Я предложил вам свои услуги. Если вы в них не нуждаетесь, я найду другого заказчика. Р. На всем Кавказе нет такого человека, который столько сделал бы для независимости Ичкерии, как я! И для которого это было бы делом жизни! П. Поэтому я и обратился к вам. Р. Сколько будет стоить эта работа? П. Я мог бы сразу назвать вам примерную цифру. Но хочу, чтобы вы осознали, что это за работа. Надеюсь, вы понимаете, что в одиночку ее не сделаешь. Нужна команда. Профессионально подготовленная. На сегодня это одна из самых главных и трудных проблем. Р. Я могу дать вам своих людей. У них прекрасная подготовка. П. Чеченцы? Р. Настоящие чеченцы. П. Матерь Божья! Лучше бы вы предложили мне негров. Их появление на Кольском полуострове я мог бы кое-как объяснить: экскурсия, миссия помощи, "Гринпис". А как объяснить появление группы чеченцев? Одного-двух, с фруктами. Все. Да и то местная милиция будет трясти их на каждом шагу! Р. Хорошо, команда. Что еще? П. Взрывчатка и взрыватели. Причем не просто взрыватели и даже не просто радиовзрыватели. Они должны реагировать на сигнал со спутника связи. Иначе, чтобы нажать кнопку, вам придется сидеть на атомном реакторе. Чего, как я понял, вам не очень хочется при всей вашей любви к родине. А мне тем более. Необходимо арендовать частоту на коммерческом спутнике. Лучше на американском, там их сейчас развелось не считано. Частоту, которой никто не пользуется. Вы понимаете, о чем я говорю? Р. Да, понимаю. П. Третье. Легенда. Она тоже потребует денег. И немалых. Четвертое. Система отхода. О ней я вам подробнее расскажу позже. Пятое. Вспомогательное оборудование. Оперативная связь, оружие, транспорт. Транспорт -- не только машины. Как минимум два вертолета. И может быть, самолет. И наконец, мой гонорар. Р. Сколько? П. Шесть. Р. Шесть миллионов? П. Да, шесть миллионов американских долларов. Я объясню вам. Султан, происхождение этой цифры. Возможно, эта работа стоит больше, возможно -- меньше. Чернобыль, например, взорвали вообще бесплатно. Но мне нужно именно шесть миллионов. Проценты с них обеспечат мне не роскошное, но вполне безбедное существование. Я составил для вас план подготовительных мероприятий и список всего, что необходимо закупить. Естественно, ориентировочный, нынешних точных цен я не знаю. В общей сложности операция обойдется вам миллионов в восемь. Р. Каков порядок финансирования подготовительного этапа? П. Прекрасно, Султан. Вы играете в покер? Р. Нет. П. Напрасно. Вы умеете блефовать. Я специально следил за вашим лицом. И бровь не дрогнула. Хотя вы прекрасно знаете, что у вас нет денег даже на треть сметы. Не хмурьтесь. Вам не придется ходить по соседям и одалживать восемь миллионов долларов, чтобы оплатить независимость Ичкерии. Вам их дадут. Даже намного больше. Если наш план удастся, вы получите не меньше тридцати миллионов. Или даже больше. Это уж как сумеете договориться. Р. С кем? П. Мы переходим к практической части. А между тем я не услышал еще вашего принципиального согласия. Р. Каким образом вы намерены получить свой гонорар? П. Не беспокойтесь, Султан, я не буду требовать от вас аванса, а потом исчезать с ним. Вы оплатите только необходимые подготовительные мероприятия. Пять миллионов моего гонорара переведете на номерной счет в один из западных банков. Я дам вам реквизиты банка. А миллион наличными и платежку привезете на Северную АЭС, когда она будет в наших руках. И когда моя рука будет лежать на пусковой кнопке. Разумеется, я проверю поступление денег. По электронной почте. У нас будет компьютер с выходом в Интернет, без него нам в любом случае не обойтись. Это вас устраивает? Р. А если операция сорвется? П. В этом случае ни вам, ни мне уже не понадобятся никакие деньги. Но она не сорвется. Р. Вы дадите мне некоторое время на размышления? П. Мы потратили столько времени на пустую болтовню, что лишний час уже не имеет значения..." "Р. Я готов, Генрих, высказать вам нашу согласованную точку зрения. П. Три часа. Однако! Р. Мы подробно обсуждали план подготовительных мероприятий. П. И размер моего гонорара? Р. Да. Он представляется несколько преувеличенным. П. Так в чем дело? Найдите кого-нибудь подешевле. Р. С этой работой можете справиться только вы. Мы не знаем никакого другого человека. П. А такого просто нет. Так что скажите спасибо, что я не заломил миллионов пятнадцать. А следовало бы -- хотя бы за художества ваших джигитов на моей груди. Р. Я уже принес вам извинения за это недоразумение. П. А что мне с ваших извинений? Р. Я не назвал бы вас слишком вежливым, Генрих. П. Вы полагаете, у вас есть время для упражнений в восточных словопрениях? Вы в цейтноте, Султан. Чем дольше в Чечне сохраняется мир, тем больше сторонников вы теряете. Людям осточертела война. Они уже ничему не верят. В том числе и тому, что независимость Ичкерии изменит их жизнь к лучшему. А как только Каспийский трубопроводный консорциум решит все свои проблемы и закончится строительство нитки через Грузию, независимость Чечни станет вашим маленьким личным делом. И никто в мире не даст даже цента на поддержку вашего движения. Р. Кто сможет финансировать нашу операцию? П. Наконец-то мы заговорили о деле! Кто финансировал нападение на инспекторов российского Генерального штаба? Р. Мои люди не имели к этому нападению никакого отношения. П. Бросьте, Султан. Я понимаю: операция не достигла конечной цели, поэтому вы не хотите афишировать свою роль. Это разумно. Иначе правительству Масхадова пришлось бы принять в отношении вас определенные меры, чтобы оправдаться перед Россией. А это не нужно ни ему, ни вам. Вы вправе не посвящать меня в свои дела. Но сегодня во всей Чечне есть только один человек, который был способен на такую операцию. Такую -- не по степени сложности, а по степени безрассудства. Или, если хотите, дерзости. Этот человек -- вы. Можете считать это комплиментом. Но только не нужно уверять меня, что вы это сделали бескорыстно. Р. Я никогда не отрицал, что мусульманские братья оказывают нам финансовую помощь. Но мы не знаем, кто именно. Они предпочитают оставаться неизвестными. Я могу только догадываться о причинах этого. П. А тут и гадать нечего. Обыкновенная скромность. Эдакие бескорыстные благодетели. Только сдается мне, что ваши щедрые мусульманские братья живут не на Ближнем Востоке, а чуть подальше -- в Нью-Йорке. Они и будут финансировать нашу акцию. У вас есть надежный человек, которого вы сможете послать в Нью-Йорк? Р. Есть. П. Он должен знать английский язык. Р. Он знает. П. Надеюсь, это не тот придурок из постпредства? Р. Нет. О нем вы больше никогда не услышите. Он был предан мне, но совершил очень большую ошибку. Он привез ко мне человека, не установив его личность. Он привез вас, но мог привезти и убийцу. Такие ошибки не прощаются. В Нью-Йорк я пошлю своего советника. Это Азиз Садыков. Он окончил МГИМО и прекрасно владеет английским. Он справится с любым заданием. В моем будущем правительстве он станет министром иностранных дел. П. Начинайте оформлять его выезд. Я дам знать, когда ему следует вылетЕть. Предварительно нужно многое подготовить. В Нью-Йорке он должен будет найти корпорацию "Интер-ойл". Ее центральный офис рядом с небоскребом "Эмпайр Стейт Билдинг". В приемной он скажет, что ему необходимо увидеть мистера Тернера. Джон Форстер Тернер. Ему скажут, что мистер Тернер не работает в компании "Интер-ойл". Р. Президент "Интер-ойла" -- Джозеф Макклоски. П. Я говорю не о президенте, а о хозяине. Ваш человек должен сказать, что он приехал из Чечни и дело касается КТК. После этого Тернер его примет. Р. А если нет? П. Обязательно примет. Р. Вы не хотели бы лично проинструктировать Азиза? П. А вы не хотели бы показать меня по телевизору? Чем меньше людей знают обо мне, тем лучше. По-моему, вы плохо представляете себе опасность дела, которое мы начинаем. Р. Продолжай, брат. Я передам все твои инструкции Азизу. Что он должен сказать мистеру Тернеру? П. Что он от меня. Он должен так и сказать: "Я приехал по поручению Пилигрима". Тернер потребует доказательств. Доказательством будет фраза: "Майами, 12 мая 1982 года, 4.30 утра". Запишите эту фразу и передайте своему человеку. Пусть вызубрит назубок. Р. Что означают эти слова? П. Тернер знает. А вам это знать ни к чему. После этого ваш человек должен изложить Тернеру все, о чем мы говорили. Весь план, со всеми подробностями. И представить примерную смету. Устно. Надеюсь, это вы понимаете? Никаких записей, никаких пометок, все -- только в голове. Р. Согласен. П. Остановитесь на цифре тридцать миллионов. Это разумная цифра, а Тернер не из тех, кто любит платить лишнее. После этого ваш человек получит инструкции и передаст вам. И вы будете неукоснительно им следовать. Р. Вы уверены, что Тернер согласится? П. У него нет выбора. Р. Почему? П. Я уже понял, что вам нужно разъяснять все очень подробно. Если Тернер проявит колебания, ваш человек даст ему понять, что в противном варианте вы будете работать в интересах его конкурентов -- КТК и его крупнейшего члена, компании "Шеврон". "Шеврон" и все остальные акционеры КТК заинтересованы в сохранении стабильности в Чечне. Они заплатят вам те же тридцать миллионов, если ваши боевики и агентура станут выявлять готовящиеся провокации против России и нейтрализовать их. Тернер знает, что совет директоров КТК пойдет на это. Речь идет о миллиардах долларов, а в Каспийском консорциуме сидят люди, которые умеют считать деньги. Они знают о вас, о вашей военной организации и примут ваше предложение. Р. Вы хотите, чтобы я работал против интересов Чечни? Чтобы я предал наши идеалы независимости? Да все золото мира не заставит меня это сделать! П. Успокойтесь, Султан. Я не сказал, что вы вступите в сделку с КТК и будете работать против интересов Чечни. Я всего лишь сказал, что ваш человек намекнет Тернеру об этой возможности. Намекнет. И только. Тернеру ничего не нужно разжевывать, он все понимает с полуслова. Р. Знает ли обо мне мистер Тернер? П. Наверняка. Его люди отслеживают ситуацию в кавказском регионе. А вы достаточно заметная фигура в Чечне. Р. В таком случае он не поверит моему человеку. Этот блеф не пройдет. Никто в мире не может допустить и мысли, чтобы Султан Рузаев изменил идеалам, за которые боролся всю жизнь! П. Этот блеф пройдет. Потому что Джон Тернер -- человек совсем иного склада, чем вы. Ваш бог -- Аллах. Его бог -- доллар. Для него вы с вашими идеалами -- просто идиот. А если во имя этих идеалов вы способны отказаться от тридцати миллионов долларов, то ваше место в психушке. Таковы убеждения мистера Тернера. Я вижу, что вы по-прежнему мне не верите. Хорошо, я скажу то, чего говорить не собирался, 12 мая 1982 года в четыре часа тридцать минут утра на одной из вилл в пригороде Майами произошел взрыв. Эксперты пришли к выводу, что причина -- утечка газа. При взрыве погибли хозяин виллы, его жена и единственный сын. Уточню -- единственный наследник. А теперь я скажу, как звали хозяина виллы. Надеюсь, после этого у вас уже не будет вопросов. Его звали Майкл Тернер. Он был старшим братом Джона Тернера. После этого прискорбного случая Джон стал единоличным хозяином всего дела. Р. Взрыв организовали вы? П. Да. Это было очень непросто. Я работал над этим делом почти полгода. Это была одна из лучших моих работ. Р. А заказал вам его... П. Да, Султан, да. Мне этот взрыв заказал мистер Тернер. Об этом знали только мы двое. Теперь знаете и вы. И больше, надеюсь, не узнает никто. Вы поняли, кто такой Джон Форстер Тернер? Р. Да. П. Он примет ваше предложение. Тридцать миллионов за то, чтобы уничтожить КТК, -- недорого. Если каспийская и казахская нефть пойдут через Турцию, он окупит эти расходы очень быстро. Полагаю, что наш проект он будет финансировать поэтапно. Миллиона два на первом этапе и так далее. Не исключаю, что он пришлет к вам своего человека. Или даже прилетит сам. Чтобы контролировать операцию. Будьте с ним предельно откровенны и не пытайтесь хитрить. Некоторые пытались. Это плохо кончалось. Р. Он может отказаться от заключительных выплат. П. Нет. Он из тех, кто выполняет свои обязательства. Возможно, только поэтому до сих пор и жив. А теперь отправьте меня в Минводы и закажите билет на московский рейс..." II "Турист -- Доктору. Спасибо за информацию. Направляю расшифровку разговора объекта П. с Пастуховым (Пастух), Перегудовым (Док), Хохловым (Боцман), Злотниковым (Артист), Мухиным (Муха). Московская область, деревня Затопино. 9 апреля с.г. Начало записи -- 16.30". "П. Добрый день, господа! Все уже в сборе? Прошу извинить за опоздание. Мне показалось, что за нами увязался "хвост", пришлось сделать лишние полсотни километров, пока не убедились, что тревога ложная. Мое имя -- Генрих Струде. Я мог бы предъявить вам удостоверение журналиста газеты "Таген блатт", но оно фальшивое, хотя и очень хорошо исполненное. Кто я на самом деле? Об этом я скажу чуть позже. А пока, Серж, не представите ли вы мне своих друзей? Пастухов. Знакомьтесь. Иван Перегудов. Он же Док. Бывший капитан медицинской службы. П. Здравствуйте, Док. Такое впечатление, что вы только что приехали откуда-то из Анталии или Кипра. Были в отпуске? Перегудов. Не совсем. Я был на стажировке. Не на Кипре, правда, а чуть южнее. П. В чем вы стажировались? Перегудов. В полевой хирургии. Это моя специальность. Пастухов. Бывший старший лейтенант Дмитрий Хохлов. Боцман. П. Вы действительно боцман? Пастухов. Нет. Просто он начинал службу в морской пехоте. П. Приятно познакомиться, Боцман. Пастухов. Бывший лейтенант Олег Мухин. П. Его прозвище я сам угадаю. Муха? Мухин. Не повезло мне. Ни с ростом. Ни с фамилией. Конечно, Муха. А кто же еще? Пастухов. На вашем месте, Генрих, я был бы с ним осторожней. Это очень опасная муха. П. Спасибо за предупреждение. А это, как я понимаю. Артист? Пастухов. Бывший старший лейтенант Семен Злотников. Верно, Артист. Потому что в свое время почти закончил ГИТИС. Но сейчас я остерегся бы называть его Артистом. П. Почему? Пастухов. Он от этого нервно вздрагивает. Он, видите ли, некоторое время назад открыл свой театр и поставил "Сирано де Бержерака" с собой в главной роли. Ничего, Сеня, что я об этом рассказываю? Злотников. Какая разница? Важен факт, а не рассказы о нем. Пастухов. Ну, и недавно была премьера. Буквально на днях. П. Я вас поздравляю, Семен! Это же замечательно. Премьера в собственном театре. И вы в главной роли! Многим артистам такое может только присниться! Злотников. Послушайте. Как вас? Генрих? Так вот, Генрих. Чтобы с этим покончить и больше не возвращаться. Зрителей на премьере было шесть человек. Не считая моих друзей. Не шестьсот. Не шестьдесят. Просто шесть. До конца второго акта досидели только мои друзья. Остальное пусть дорисует ваше воображение. Мухосранский театр времен Брежнева и Горбачева. На сцене пятьдесят человек, в зале пять. Вы правы, такое артисту может только присниться. В самом кошмарном сне. Мне это не приснилось. Мухин. Ну, ты вообще зря. Мне так очень даже понравилось. Особенно когда ты шпагой размахивал. А что народу мало было -- ты рассуди, жизнь-то какая, до театра ли людям! Злотников. Заткнись, Муха. Я тебя умоляю, заткнись. Теперь вы можете представить, Генрих, какая это была премьера. После нее я расплатился со всеми актерами и рабочими сцены, набил морду режиссеру и закрыл театр. А что мне еще оставалось? И стал безработным, в качестве какового вы меня и видите. Меня утешает только одно. Что я решил поставить "Сирано", а не "Гамлета". И закончим на этом. Расскажите лучше о себе. Если вы не журналист, то кто? П. Знаете ли вы, друзья мои, что такое Каспийский трубопроводный консорциум? Хохлов. Что-то связанное с нефтью? П. Совершенно верно. Это объединение фирм и компаний, которое контролирует транспортировку каспийской и казахской нефти на Запад. Не буду вдаваться в подробности, скажу только, что консорциум создавался в ожесточенной конкурентной борьбе. В итоге победила схема, по которой нефть идет через Грозный, а вторая нитка Баку -- Супса будет гнать нефть к терминалам Новороссийска через Грузию. Эта схема устраивает далеко не всех. Очень многие весьма могущественные транснациональные корпорации делали ставку на схему Баку -- Джейхан, через Турцию. Попытки пересмотра принятого решения не прекращаются и сегодня. А путь для этого только один: новая война в Чечне. Вы обратили внимание на сообщение о нападении чеченских боевиков на инспекторов Генерального штаба России? Пастухов. Еще бы не обратили! П. Это и была одна из попыток втянуть Россию в войну. Пастухов. Вы в этом уверены? П. Да. Это вытекает из ситуации. Правительство России проявило разумную сдержанность, и конфликт не перерос в открытые военные действия. Но такие попытки могут быть и в будущем. Скажу больше -- в ближайшем будущем. Не нужно быть крупным стратегом, чтобы их предсказать. Согласны? Пастухов. Все это очень интересно, Генрих, но при чем тут мы? П. Сейчас объясню. Одним из крупнейших держателей акций Каспийского консорциума является американская компания "Шеврон". У нее пятнадцать процентов участия. По своей должности я -- начальник службы безопасности "Шеврона" и одновременно член экспертного совета КТК. Наши аналитики предсказывали кризис в отношениях Чечни и России именно в свете борьбы за пути транспортировки нефти. Сейчас, после нападения на российских генералов, их прогнозы стали еще более угрожающими. В России огромное количество стратегических объектов, и охрана их оставляет желать лучшего. Мы направляли меморандумы в российское правительство о необходимости коренным образом пересмотреть систему защиты особо важных объектов, однако нам мягко указывали на то, что мы выходим за пределы своей компетенции. Совет директоров компании "Шеврон" и все члены Каспийского консорциума не могут безучастно наблюдать за происходящим. В дело вложены огромные деньги наших акционеров, в том числе и российских, и мы обязаны позаботиться об их защите. Аналитики КТК проработали больше сотни сценариев и пришли к выводу, что следующим объектом нападения чеченских непримиримых и тех, кто их поддерживает, может быть одна из российских атомных электростанций. А именно -- Северная АЭС на Кольском полуострове. Мухин. Что-что?! Они хотят рвануть Северную АЭС?! П. Я не сказал "хотят". Я сказал "могут". Мухин. Фигня! Не смогут! П. А почему? Мухин. Ну, там же охрана и все такое. Это же АЭС, а не бензоколонка! П. А вы уверены, что атомные электростанции в России охраняются лучше, чем бензоколонки? Перегудов. Помолчи, Олег. Продолжайте, мистер Струде. П. Генрих, Док. Просто Генрих. В этом и заключается наша задача: проверить, как в действительности охраняются атомные электростанции, а в частности -- Северная АЭС. Я думаю, все вы уже поняли, что сделать это можно единственным способом. А именно: захватить станцию. Или по. крайней мере попытаться ее захватить. Если охрана на должном уровне и нам не удастся это сделать, я с чистой совестью доложу совету директоров КТК, что об этом можно не беспокоиться. Если же удастся, мы задокументируем все свои действия и передадим эти материалы руководству консорциума. Или даже в прессу. Это уж точно заставит российское руководство пошевелиться и навести порядок с охраной своих АЭС и других стратегических объектов. Хохлов. И снова Россия будет в говне. П. Лучше в говно, чем в огне. Вы не согласны со мной? Пастухов. Он согласен. П. А вы? Пастухов. Я тоже. П. Теперь вы знаете все. Ваша задача: проникнуть на территорию Северной АЭС, нейтрализовать охрану, заложить взрывчатку и взрыватели в наиболее уязвимых точках -- главный щит управления, система охлаждения реакторов и так далее. Пастухов. Взрывчатка условная? П. Нет, самая настоящая. Это принципиальный момент. Все должно быть так, как может быть в жизни. Доставить взрывчатку на Кольский полуостров, а затем на территорию станции -- одна из самых сложных задач операции. Наш эксперимент не будет убедительным, если мы этого не сделаем. Пастухов. Взрыватели тоже настоящие? П. Нет. Но очень похожие на настоящие. Совет директоров КТК принял решение финансировать эту операцию и все подготовительные работы. Вы получите по сто тысяч долларов аванса. Если сумеете захватить станцию -- еще по сто. Я помню, Серж, ваше правило: все сразу, наличными и вперед. Но мне не удалось настоять на этом варианте. И настаивать на нем не было, согласитесь, никаких оснований. Вы же не можете гарантировать, что захват удастся, правильно? Пастухов. Почему бы руководителям консорциума не обратиться к правительству России с официальной просьбой провести такую проверку? Будет выделено спецподразделение, они сделают все, что надо. П. Мы думали об этом. Ничего не получится. Москва не пойдет на это. А если даже пойдет, то это будет обыкновенная показуха, имеющая целью продемонстрировать нам, что охрана стратегических объектов находится на самом высоком уровне. Вопрос об исполнителях так же принципиален, как и вопрос о взрывчатке. Наша акция должна показать, что террористы смогут найти в России не только взрывчатку, но и профессионалов, которым по силам выполнение этой задачи. А такие профессионалы есть. Вы -- не исключение. Немало бывших спецназовцев с опытом Афганистана и Чечни ушли из армии и вынуждены промышлять мелкой торговлей или работать на криминал. А теперь, вероятно, вы захотите обсудить мое предложение между собой и без моего присутствия. Я угадал? Пастухов. Да. Погуляйте с полчасика по русской природе. А мы посидим на бережку. Мухин. Можно потолковать и здесь. Пастухов. Здесь жарко. А на берегу вода, кувшинки, мальки плещутся и иногда приходят умные мысли..." Продолжение записи. 17.40. "Пастухов. Проходите, Генрих. Наливайте себе кофе. Ваша Люси сварила его по какому-то французскому рецепту. П. Вы обсудили мое предложение? Пастухов. Да. П. Вы его принимаете? Пастухов. Нет. П. Нет? Почему? Настаиваете на своем принципе "все сразу, наличными и вперед"? Пастухов. Дело совсем не в этом. Вы предложили справедливую систему оплаты. Дело в другом. Сколько человек в охране станции? П. Около тридцати. Злотников. Ну, не так чтоб и много. Пастухов. Как вооружены? П. Я навел справки. Автоматы Калашникова, табельные пистолеты Макарова и ТТ. Пастухов. Вот вам и ответ. Будет стрельба. Во всяком случае, очень не исключена. Значит, либо им придется убивать нас, либо нам их. А они нормальные служивые люди. И кто же нам потом простит этот проверочный захват станции, если мы убьем или даже раним хотя бы одного человека? А быть живыми мишенями тоже не слишком хочется. Мы согласимся на ваше предложение только в одном варианте. П. В каком? Пастухов. Вы сказали, что получили наши досье в ФСБ. Точней, купили. Значит, у вас есть там свой человек? П. Допустим. Пастухов. Он сможет сделать то, что вы ему скажете? П. Это вопрос оплаты. Пастухов. Вот и заплатите ему. Пусть он между нами, на ушко, под чрезвычайно большим секретом шепнет начальнику Мурманского ФСБ, что на Северной АЭС будет проводиться проверка системы охраны. Именно так, как вы сказали: с попыткой захвата станции. Организуйте эту утечку информации. Она немедленно дойдет до начальника охраны Северной АЭС и местного отделения ФСБ. И все будет в порядке. П. Но... Я вас не совсем понимаю, Серж. Они же поднимут всех на ноги! Пастухов. Во-первых, эту утечку вы организуете не завтра, а тогда, когда мы будем на месте. Внедримся, примелькаемся, станем почти своими. А ждать они будут чужих. А во-вторых, и это главное, не будет никакой стрельбы. А если будет, то холостыми. Кто же станет стрелять по своим боевыми? Условно ранен, условно убит. Станция условно захвачена. П. Вы не сумеете захватить станцию, если вся охрана будет усилена и поднята по тревоге. Пастухов. Это наши проблемы. Не сумеем -- значит, не заработаем по второй сотне. Но мы постараемся заработать. П. Эксперимент не чистый. Имелось в виду проверить охрану. объектов в обычных условиях, а не тогда, когда там ждут нападения. Пастухов. Для чистого эксперимента вы не найдете исполнителей. Или это будут бандиты. Не думаю, что совет директоров Каспийского консорциума захочет запятнать себя связью с криминалом. Да они и не смогут ничего сделать. Здесь нужны профи. А уж если мы захватим станцию даже в условиях повышенной боевой готовности, лучшего способа надавить на российское правительство и придумать нельзя. П. Вы уверены, что сумеете осуществить захват? Пастухов. Я же сказал, Генрих. Мы постараемся. Как, Олежка, сумеем? Мухин. Нет проблем. Я как тот ирландец, которого спросили, умеет ли он играть на скрипке. Он ответил: "Нисколько в этом не сомневаюсь, хотя, признаться, ни разу не пробовал". П. Я должен подумать. Я дам вам знать о своем решении..." "ШИФРОГРАММА Весьма срочно. Турист -- Доктору, Джефу. Эмиссар объекта Р. Азиз Садыков вылетает в Нью-Йорк из аэропорта Шереметьево-2 13 апреля с.г. рейсом 344 с прибытием в аэропорт Кеннеди ориентировочно в 10.30 по нью-йоркскому времени..." III Советник Султана Рузаева Азиз Садыков не хотел быть министром иностранных дел в будущем правительстве независимой Ичкерии. Он хотел быть послом Ичкерии в США, а еще лучше -- постпредом в ООН. И жить в Нью-Йорке. Ему очень нравился Нью-Йорк, хотя он был здесь всего один раз и только три дня -- в составе делегации ЦК комсомола, где после окончания МГИМО работал инструктором орготдела. Но чем-то задел его душу этот мегаполис -- после унылой, как покойник, Москвы, после базарного, грязного Грозного. Сам дух этого города, свободного от всяких условностей, восхитил молодого комсомольского функционера. Эта поездка и предопределила его дальнейшую жизнь. Точней, дала жизни направление, вектор. Азиз был сыном директора крупного строительного треста в Грозном. Должность хозяйственная, но по значимости сравнимая не меньше, чем с секретарем обкома. Все хотели строить себе дома, все были зависимы от строителей, и отцу Азиза не стоило большого труда устроить сына сначала в Московский институт международных отношений по квоте для нацменьшинств, а потом в ЦК комсомола. Предполагалось, что в Москве Азиз наберется опыта, обрастет связями и вернется в Чечено-Ингушетию уже на серьезную партийную работу. Азиз ничего не имел против. Но поездка в Нью-Йорк все сломала в его планах. Он больше не хотел в Грозный. Он хотел в США. А путь для этого был только один -- через Академию общественных наук при ЦК КПСС и Дипломатическую академию. И не только. Необходимо было заручиться поддержкой и самой влиятельной в таких делах организации -- КГБ. Прочные контакты с "конторой" у него были еще со студенческих времен. Пятое Главное управление очень интересовали настроения молодой элиты советского общества -- а МГИМО как раз и было отстойником такой элиты. Азиз регулярно представлял отчеты о разговорах, которые вели студенты, наши и иностранцы. Иногда после его отчетов кого-то отчисляли. Но он не чувствовал себя предателем. Таковы законы жизни. Младший должен уважать старшего. Гражданин должен уважать власть. А если ты позволяешь себе нарушать эти законы, кто же в том виноват? Ты сам. Работая в ЦК комсомола, Азиз уже по должности обязан был контактировать с КГБ. У него появилось там много хороших знакомых, и позже, когда Султану Рузаеву понадобились свои люди на Лубянке, Азиз без труда это устроил. Азиз был не настолько наивен, чтобы не понимать фальшивости всех отношений внутри застойного советского общества. Но он принимал это без оценки, как данность, как дождь или снег. Такова воля Аллаха. Только безумец может противиться ей. Не будучи правоверным мусульманином по своему образу жизни, он был мусульманином по самой сути характера. И когда горбачевская перестройка закончилась всеобщим обвалом, Азиз растерялся. Он был уже аспирантом Академии общественных наук. Академию закрыли. ЦК закрыли. Партию закрыли. А потом и сам Советский Союз закрыли. Объявили однажды утром, что его больше нет. Это не умещалось в сознании. По настоянию отца Азиз вернулся в Чечню и стал работать в секретариате генерала Дудаева. Генерал любил окружать себя молодыми способными людьми. Азиз подходил под эту категорию. Он хорошо знал английский и арабский, изучил турецкий язык, выступал на переговорах Дудаева сначала переводчиком, потом стал референтом. Тогда же он познакомился и с Султаном Рузаевым, молодым префектом одного из самых больших районов Чечни, любимцем генерала Дудаева. А когда началась война, Азиз попал в отряд Рузаева. Еще перед началом войны по приказу Дудаева, озабоченного отсутствием военных специалистов, Азиз закончил краткосрочные курсы вертолетчиков, опыта набирался уже в деле. Он храбро воевал, восприняв идею независимости Чечни как новую данность, не подлежавшую обсуждению, летал на разведку, забрасывал в тыл федералов десанты, бомбил российские мотоколонны, ходил в атаки, не страшась смерти, воспринимая ее не как физическую реальность, а как еще одну возможную данность. И лишь временами, в короткие часы затишья, вспоминал Нью-Йорк с душевным томлением, не свойственным мусульманину и не достойным мусульманина. Но ничего поделать с собой не мог. Он вспоминал не Гудзон или Бруклинский мост, не потрясший его своей устремленностью ввысь Манхэттен, он вспоминал Нью-Йорк в целом, себя в Нью-Йорке и то чувство раскованности и свободы, которое испытал там первый и, возможно, единственный раз в жизни. И вот теперь, всего через несколько часов, когда утянется на восток под сверкающими плоскостями "Боинга" неразличимая с высоты Атлантика, он снова увидит Нью-Йорк. Но то, что ему предстояло сделать, мешало думать об этом городе так, как думал он в ночных засадах или в чадящих руинах Грозного. В аэропорту Кеннеди Азиз Садыков сел в такси и назвал адрес: "Эмпайр Стейт Билдинг". Водитель-итальянец удивленно посмотрел на него. Пассажир не был похож на туристов, для которых Нью-Йорк -- это скопище достопримечательностей вроде статуи Свободы, Бродвея, Метрополитен-музея или того же "Эмпайр Стейт Билдинг", одного из самых высоких небоскребов города. Он был похож скорей на молодого, но уже преуспевающего арабского бизнесмена -- лет тридцати пяти, с вальяжной полнотой, с безукоризненным пробором в густых черных волосах. Пышные усы на смуглом лице, золотой перстень-печатка, дорогой кожаный кейс. Такие дельцы обычное дело для Нью-Йорка. Но они, как правило, называют точный адрес. Впрочем, это дело вкуса. Лишь бы платил и не забывал про чаевые. На всякий случай водитель такси переспросил: -- Вам нужен именно "Эмпайр Стейт Билдинг"? Я вас правильно понял, мистер? -- Корпорация "Интер-ойл", центральный офис, -- уточнил пассажир. -- Это где-то рядом. Вы, случайно, не знаете? -- "Интер-ойл"! -- почему-то обрадовался таксист. -- Как это не знаю? Кто же знает, если не знаю я? Да я найду его ночью в тумане и с завязанными глазами! "Интер-ойл"! Посмотрите в окно, сэр, мы уже подъезжаем! Подъезжали, правда, час с лишним. Таксист сообразил, что пассажир совершенно не знает Нью-Йорка, и не удержался от соблазна накрутить лишних полтора десятка миль. Он не без некоторого опасения ожидал момента расчета. Но приезжий ничего не заподозрил, расплатился новенькой стодолларовой купюрой и отвалил целых тридцать баксов чаевых, отчего водитель слегка обалдел и резво взял с места, опасаясь, как бы этот араб не спохватился и не передумал. Но Азиз Садыков, едва выйдя из машины, тотчас забыл о таксисте. Его волновало совсем другое. Он понимал, что от предстоящей встречи зависит очень многое. И прежде всего -- его собственная судьба, которая по воле Аллаха оказалась тесно связанно