ть все? -- уточнил Блейк. -- Да, все. 5.56 Азиз хотел рвануть дверь комнаты отдыха, словно намерен был ее штурмовать, но я остановил его: -- Спокойно, советник. Это нужно делать не так. -- А как? -- обескуражено спросил он. -- Сейчас покажу. Я аккуратно, без лишнего грохота открыл дверь и постоял на пороге, осматриваясь. В комнате было уже совсем светло. И будь она размером побольше, все это напоминало бы зал ожидания какого-нибудь северного аэропорта, где пассажиры, случалось, по неделе ждали летной погоды. Я довольно громко и демонстративно покашлял. Люди на полу и в креслах зашевелились. -- Доброе утро, дамы и господа! -- бодро проговорил я. -- Извините за беспокойство, но нам хотелось бы посмотреть передачу по вашему прекрасному "Тринитрону". Надеюсь, нет возражений? Я прошел в угол комнаты, взял пульт и включил телевизор. На огромном экране появилась таблица с потрясающе сочными и нежными красками. Я пробежал по всем пяти каналам, которые принимались в Полярных Зорях, везде была та же таблица. После чего вернулся к двери и протянул пульт Рузаеву. Но его перехватил Генрих и включил первый канал. Народ в комнате отдыха начал понемногу приходить в себя. -- Батюшки-светы! Уже шесть часов! -- спохватилась одна из женщин. -- Мне же дочку в школу вести! Эй, господа-товарищи, вы тут занимайтесь какими хотите делами, а я домой пошла! -- Мадам, вам придется немного задержаться, -- объяснил я. -- Как это задержаться?! Как это задержаться?! Мне дочку в школу вести, не понял? -- В самом деле! -- загудели недовольные голоса. -- Развели хреновину! Кто-то галочки ставит, а мы, считай, вторую упряжку тянем! И отгула небось не дадут! Хватит, пошли по домам, ну их всех к лешему! -- Дамы и господа, прошу успокоиться! -- воззвал я. -- Вы уйдете по домам! И обещаю вам -- очень скоро! -- А ты нам не обещай! Мы уже ушли! -- проговорил какой-то рослый парень и поднялся с пола. Генрих извлек из кармана "глок" и дважды выстрелил в потолок. Наступила мгновенная тишина. -- Всем оставаться на местах! -- приказал Генрих. -- Когда можно будет уйти, вам скажут! Мог бы ничего и не говорить, все и так все поняли. Таблица на экране "Тринитрона" исчезла, мелькнула заставка обычной передачи "Доброе утро" и тут же появилась студийная выгородка "Новостей". За столом ведущего сидел обозреватель Евгений С. Я не часто смотрел его программы. Больно уж он был самодовольный. Но сейчас на его лице не было и следа самодовольства. Обычно аккуратно причесанные волосы сосульками свисали на лоб, галстук был сбит на сторону, а платка, в тон галстуку, который обычно торчал краешком из кармашка его пиджака, вообще не было. -- Чего это с ним? -- удивился парень, который едва не возглавил движение народных масс. -- С бодуна, что ль? -- Ну! -- поддержал его другой. -- А то! Вчера трепался и сегодня подняли. И даже похмелиться, видать, не дали! -- Внимание! -- произнес С. -- Работают все каналы Центрального телевидения России! Ровно через минуту будет передано сообщение чрезвычайной важности! Во весь экран появились часы. Все уставились на секундную стрелку. Генрих пробежал по остальным каналам -- везде были эти же часы. Секундная стрелка коснулась цифры "XII", в кадре вновь появился С. -- Передаем экстренное сообщение. Сегодня ночью группа чеченских боевиков из армии освобождения Ичкерии во главе с командующим армией полковником Султаном Рузаевым захватила первый энергоблок Северной атомной электростанции и заминировала его. Полковник Рузаев предъявил Президенту и правительству России ультиматум... Я взглянул на Рузаева. Он стоял у двери, скрестив на груди руки и высоко подняв голову с рыжей жиденькой бороденкой. Это был час его торжества. На полминуты он снял свои темные очки, и я увидел его глаза. Это были горящие безумным желтым огнем глаза маньяка. -- Полковник Рузаев потребовал, чтобы его ультиматум и репортаж корреспондентов Си-Эн-Эн о захвате и минировании Северной АЭС были показаны по всем каналам Центрального телевидения, -- продолжал С. -- Мы вынуждены выполнить это требование. Включаем запись... 6.16 Мне не удалось в полной мере оценить операторское искусство Гарри Гринблата. В тот момент, когда на экране общие планы станции сменились началом нашей операции, кто-то сзади слегка дернул меня за рукав. Я оглянулся. Это был компьютерщик Володя. Я незаметно вышел за ним в коридор. -- Приказ Голубкова, -- быстрым шепотом сказал он. -- "Начинайте немедленно". Я достал "уоки-токи" и вызвал Артиста. -- Слушаю, -- ответил он. -- Твой выход. -- Договорились в шесть сорок. -- Приказ Голубкова: начать немедленно. Как понял? -- Понял тебя. Начинаю. Я сунул "уоки-токи" Володе: -- Дуй наверх. Как только вертолет взлетит, сообщишь. Только не дай бог, чтобы тебя заметили. Понял? Володя исчез. Я вернулся в комнату отдыха. Моего временного отсутствия, похоже, никто не заметил. Все, не отрываясь, смотрели на экран телевизора. Лишь Крамер искоса взглянул на меня. Я кивнул. Он тотчас отвел взгляд. На экране возникла крыша машинного зала и опускающийся на нее "Ми-1". Но что было дальше, досмотреть никто не успел. Дверь распахнулась, ворвался Артист с автоматом "узи" в руках, быстро прошел по комнате, вглядываясь в лица людей. Затем круто повернулся к Генриху: -- Где Люси? -- Успокойтесь, Семен, -- сказал Генрих. -- Все смотрят телевизор, а вы мешаете. Не оглядываясь, на звук, Артист выпустил по экрану короткую очередь. Кинескоп взорвался, осыпав всех стеклянной пылью. Не знаю, намеренно он это сделал или так получилось само собой, но я почувствовал облегчение. Он избавил обычных, ничего не подозревавших людей от ужаса Апокалипсиса. А для них это был бы настоящий Апокалипсис. И настоящий ужас. -- Где Люси? -- повторил Артист. -- Серж! -- приказал мне Генрих. -- Сенька! -- заорал я. -- Ты что, опупел?! Немедленно отдай ствол! Но он будто и не услышал меня. -- Я знаю, где она! -- сказал он и выбежал в коридор. Я рванул следом. Генрих -- за мной. А за ним -- Боцман, Муха и Док. Артист опередил нас на полминуты. Еще из приемной мы услышали автоматную очередь, а потом увидели картинку, которая была, пожалуй, эффектней, чем захват атомной электростанции неизвестными террористами. Замок на двери компьютерной был будто вырезан очередью из "узи" с его скорострельностью тысячу четыреста выстрелов в минуту. Посреди комнаты стоял Артист, безвольно опустив руку с "узи", и молча смотрел на труп Люси Жермен. А потом поднял голову и посмотрел на нас. Вот тогда я и понял, что он когда-нибудь обязательно сыграет Гамлета. Потому что он плакал. По-настоящему. Молча. Слезы катились по его светлой, отросшей за ночь щетине и скапливались в углах рта. Он осторожно обошел то, что когда-то было блистательной Люси Жермен, аккуратно прикрыл за собой дверь и взглянул на Генриха. -- Зачем вы убили ее? -- негромко спросил он и тут же вскинул "узи" с такой стремительностью, что Мухе пришлось совершить лучший в своей жизни бросок, чтобы успеть перехватить его руку. Три или четыре пули выбили из паркета щепу, а затем раздался сухой щелк. Рожок автомата был пуст. На помощь Мухе кинулись Боцман и Док. Артист отбивался как бешеный. И если бы не Док, даже не знаю, как бы ребята с ним справились. Наконец, они притиснули его к полу. Он немного полежал, а потом хмуро сказал: -- Отпустите. -- А будешь хорошо себя вести? -- спросил Муха. -- Буду, -- пообещал Артист. Его подняли. Он прислонился к стене, немного постоял и нацелился указательным пальцем в грудь Генриха: -- Тебе конец, сука. Понял? Генрих сунул правую руку в карман пиджака. -- Не делайте этого! -- предупредил я. Но он не внял. В руке его появился "глок" -- и очень быстро, нужно отдать Генриху должное, почти мгновенно. И тут уж мне пришлось проявить некоторую расторопность. Хороший инструмент ПСМ, точный. Его пуля вышибла "глок" из руки Генриха с такой силой, что австрийская пушка шмякнулась о стену и грохнулась на паркет прямо под ноги Рузаеву и Азизу, которые появились в дверях кабинета и обалдело наблюдали за происходящим. -- А я ведь предупреждал, -- мягко укорил я Генриха, который скрючился над отсушенной выстрелом рукой. Но левую руку, в которой был взрывной блок, из кармана все же не вынул. -- Что тут творится? -- заорал Гринблат, протискиваясь в кабинет с камерой. -- Хватит съемок, -- сказал я ему. -- Вы уже наснимали на Пулитцеровскую премию. Ничего не происходит. Давайте выйдем на минутку, -- обратился я к Генриху. -- И снимите вашу идиотскую "ночку", вам сейчас не от кого прятать лицо. Он стащил "ночку", вытер обильный пот и послушно вышел за мной в приемную. Я плотно прикрыл за собой дверь и сказал: -- Вам нужно немедленно убираться со станции. Вы меня понимаете? И когда я говорю немедленно -- это и значит немедленно. -- Из-за этого психа? -- презрительно спросил он. -- Нет. -- Из-за чего? -- Попробую объяснить. Хотя мы тратим на это драгоценное время. Впрочем, это ваше время, а не мое. Вы видели начало репортажа о захвате станции? Как мы выходим из лодочного сарая? -- Да. И что? -- Этих кадров не мог снять Гарри. Они с Блейком были уже внутри станции. Генрих подобрался, как рысь перед прыжком: -- Кто же их снял? -- Не знаю. Это сейчас не самое важное. Есть кое-что поважней. Я подошел к телевизору "Рекорд" и щелкнул пусковой клавишей. -- На всех пяти каналах "Тринитрона" была одна и та же картинка, -- напомнил я, пока этот старый чайник разогревался. -- Вы дважды проверяли. Правильно? -- Да. -- А теперь смотрите. Я нажал кнопку пятого канала -- рябь. Четвертого -- рябь. Третьего и второго -- тоже рябь. И наконец ткнул в кнопку первого канала. На мутном экране мелькнул конец какого-то детского мультика и появился ведущий. Не С. Совсем не С. -- Продолжаем программу "Доброе утро", -- лучезарно улыбнувшись, произнес он. -- Но сначала -- чуть-чуть рекламы. Оставайтесь с нами. Генрих шагнул к "Рекорду" и прощелкал подряд все кнопки, словно проверяя, не смошенничал ли я. И понял, что не смошенничал. Он выключил телевизор и быстро спросил: -- Что это значит? -- Это значит, что вы по уши в говне. И втянули в него и нас. Я как чувствовал, что не надо связываться с вами. Но я не видел ваших чеченских друзей. Но вы-то видели! Или вы такой же сумасшедший ублюдок? Хватит болтать. Я оказался связанным с вами, поэтому в моих интересах, чтобы вы ушли чисто. Пока у вас в руках взрывной блок, у вас есть шанс. Поэтому я и говорю: немедленно улетайте. -- А вы? -- задал он дурацкий вопрос. -- Попробуем отмотаться. Это будет стоить, конечно, немалых бабок. Мы работали на службу безопасности КТК. Во всяком случае, были в этом уверены. И к счастью, никого не убили и даже не покалечили. Да рожайте же, черт вас возьми! Генрих открыл дверь кабинета и вывел в приемную Рузаева и Азиза. -- Быстро в вертолет! -- приказал он. -- Запускайте двигатель. Я подойду через минуту. -- Я дал Президенту Ельцину срок до четырнадцати ноль-ноль, -- заявил Рузаев, гордо выставив вперед свою бороденку. -- Я должен провести переговоры с его полномочным представителем. Султан Рузаев никогда не меняет своих решений. Слово горца крепче булата! -- Да проведете вы свои переговоры! Из Грозного. И весь чеченский народ будет рукоплескать своему герою! Эта перспектива, судя по всему, понравилась Рузаеву. Он величественно кивнул и вышел. -- А как же... -- начал было Азиз, но Генрих прикрикнул: -- Бегом! Если кто-нибудь попытается помешать -- стрелять сразу! -- Я хотел спросить: а как же мистер Тернер? -- все же договорил Азиз. -- Мы же не можем оставить его! Генрих остановился. -- Какой... мистер Тернер? -- негромко спросил он. -- Мистер Джон Форстер Тернер. Лондонский журналист. Неужели вы не узнали его? Я, правда, тоже не сразу узнал. Из-за его бороды. Я понятия не имел, кто такой этот мистер Тернер, но известие о нем, как мне показалось, подействовало на Генриха ошеломляюще. Посильней, чем передача "Доброе утро". -- Откуда вы знаете мистера Тернера? -- так же негромко спросил он. -- Я же встречался с ним в Нью-Йорке, -- объяснил Азиз. -- Передавал ваше предложение. И пароль -- про Майами. А потом он прилетал в Грозный. -- Рузаев его тоже... узнал? -- Конечно. После того, как я ему сказал. Мистер Тернер приказал нам делать вид, что мы не знаем его. Я был уверен, что вы работаете с ним в контакте. -- Да, разумеется, -- кивнул Генрих. -- Я работаю с ним в полном контакте. А теперь, Азиз, -- в вертолет. Мистер Тернер сам знает, что ему делать. -- Слушаюсь! -- Матерь Божья! -- пробормотал Генрих и взглянул на меня так, будто искал сочувствия. -- Боюсь, что вы правы. Я поставил на цыганскую лошадь. Он быстро вошел в кабинет главного инженера. Я последовал за ним, хотя он сделал попытку закрыть перед моим носом дверь. Он отпер сейф, извлек из него дюралевый кейс и двинулся к выходу. Я преградил ему дорогу: -- А наши бабки? -- Вы их получите. -- Конечно, получу, -- сказал я. -- И прямо сейчас. Не отходя от кассы. Для убедительности я выщелкнул из ПСМ обойму, посмотрел, сколько осталось патронов, и загнал обойму на место. Генрих раскрыл кейс и вывалил на пол десятка три пачек в банковской упаковке. -- Плохо считаете, -- заметил я. -- Нас пятеро. И свою работу мы сделали. -- А если я нажму кнопку? -- спросил он. -- Тогда бабки будут уже ни к чему. Ни мне, ни вам. Он вывалил на пол половину содержимого чемодана и метнулся к двери. На пороге остановился: -- Я знаю, чья эта работа! Этой суки Люси! Его каблуки застучали по коридору. Я всунулся в кабинет: -- Все -- вниз! По моей команде разблокировать вход! Муха, Боцман и Док кинулись к выходу. Артист подошел к столу и сел на первый попавшийся стул. -- Ты в порядке? -- спросил я. Он кивнул: -- Да. Только устал я, Серега. Откуда-то появился Крамер, сел против Артиста, закурил "Кэмел" и сказал: -- Мы аплодируем, Семен. Потрясающе. Вы настоящий большой актер. Артист вяло отмахнулся: -- Да ладно вам!.. Все уже кончилось? -- Пока еще нет. И тут же в куртке Артиста ожила "уоки-токи": -- Пастух, я -- Володя. Они взлетели. Как понял? Я выхватил "уоки-токи" из кармана Артиста: -- Понял тебя. Я -- Пастух. Всем. Разблокировать вход! -- Побудьте с ним, -- попросил я Крамера и бросился вниз. И первым, кого я увидел в солнечном проеме двери, был полковник Голубков. Следом за ним два дюжих радиста тащили на спинах рации, а еще несколько крепких ребят в камуфляже -- аппаратуру спецсвязи. -- Привет, Константин Дмитриевич, -- сказал я. -- Все целы? -- Все. -- Ну, хоть с этим обошлось, -- проговорил он и обернулся к радистам: -- Быстрей, вашу мать! Бегом! Минуты теряем! Разворачивайте свою хренобень! -- Что-нибудь не так? -- спросил я. -- Все не так! Я зачем-то посмотрел на часы. 6.22. II Ровно в 6.30 КП полковника Голубкова был развернут в кабинете директора АЭС. И сразу здесь воцарилась атмосфера полевого штаба во время не слишком-то хорошо спланированного или чем-то другим осложнившегося наступления. Полковник был един во многих лицах. -- Шифруй: "Москва, Нифонтову", -- диктовал он оператору спецсвязи. И тут же -- радисту: -- ПВО! Ведут "вертушку"? -- Так точно! -- Так докладывай, твою мать! -- Курс по прямой на Мурманск, высота триста тридцать метров, скорость сто восемьдесят, удаление от нас -- пятнадцать километров... -- Шифруй. "Станция разблокирована. Жертв среди персонала нет. Приказ Москвы выполнен. Объекты покинули АЭС беспрепятственно..." -- Другому радисту: -- Евдокимов! Почему молчит капитан Евдокимов? Вызываешь? -- Так точно. Все время. Не отвечает. -- Продолжай вызывать! Ни на минуту не прекращай. -- Шифровщику: -- Добавь: "Обстановка на станции нормальная. Персонал сменяется. Технологический процесс не нарушен. Саперы приступили к разминированию..." ПВО? -- Курс, скорость и высота те же. Удаление -- двадцать один километр. -- Евдокимова! Евдокимова мне вынь и положь, твою мать! -- Ну вызываю, вызываю! -- раздраженно ответил радист. -- Чего на меня орать? Не отвечает! -- А ты вызывай и не огрызайся! Молод ты еще на меня огрызаться!.. 6.44 -- Что происходит? -- спросил я у Крамера. -- Финишная прямая. Впрочем, нет. Точней: псовая охота. Вопрос один: кто быстрей сумеет схватить зайца -- мы или не мы. -- "Не мы" -- это кто? -- уточнил я. -- Точно пока неизвестно. Есть только предположения. Но они не лишены оснований. -- Заяц -- Пилигрим? -- спросил Артист. -- Когда вы это узнали? -- заинтересовался Крамер. -- Вчера вечером. -- От кого? -- От Люси. -- Почему она вам об этом рассказала? -- Она поняла, что Пилигрим ее расшифровал. Выкрал зажигалку. В ней был импульсный передатчик. Она хотела, чтобы мы знали, кто он. И не дали бы ему уйти. 6.51 -- ПВО? -- Курс, скорость, высота те же. Удаление от нас тридцать два километра. -- Сколько ему еще до Мурманска? -- Примерно час пятнадцать -- час двадцать. -- Евдокимов? -- Молчит, зараза! Все время вызываю! -- Да что же он там, заснул?! 6.59 -- Почему нам с самого начала не сказали, кто такой Генрих и что вообще здесь затевается? -- спросил я у Крамера. -- Чья это была глубокая мысль -- использовать нас втемную? Ваша? Или полковника Голубкова? -- Сколько времени вы были в тесном контакте с Пилигримом? -- вместо ответа спросил Крамер. -- Около двух недель. -- Вы уверены, что за это время, общаясь самым тесным образом, сумели бы скрыть свои чувства? -- Я придушил бы его в первый день, -- буркнул Артист. -- Как раз этого мы и не хотели. Они нужны нам живыми. Иначе вся операция теряет смысл. Поэтому мы и решили, что лишняя информация вам только помешает сделать свое дело. -- В чем смысл всей операции? -- вмешался Док. -- Вы потом спросите об этом полковника Голубкова. Он сам вам расскажет. А сейчас я хочу провести небольшой эксперимент. Проверить, насколько хорошо я разбираюсь в людях. Верней, в нелюдях. Вертолет от нас сейчас километрах в сорока. В ближайшие пять -- семь минут Пилигрим попытается взорвать станцию. -- Смысл? -- спросил Док. -- Паника. А в панике всегда легче уйти. -- Но тогда какие ультиматумы сможет предъявлять Рузаев? -- спросил и Боцман. Крамер усмехнулся: -- Проблемы Рузаева волнуют Пилигрима сейчас не больше, чем независимость Ичкерии. -- А как мы сможем узнать, нажмет он кнопку или не нажмет? -- спросил Муха. -- Очень просто. -- Крамер извлек из внутреннего кармана электронную плашку с красным светодиодом. -- Но это же -- радиовзрыватель! -- поразился Док. -- Из тех, что мы поставили. Их было всего четыре! -- А это пятый. Семен, по-видимому, уже догадался, в чем дело. А вы, Серж? Ну! Для чего, по-вашему, я брал у вас дубликаты ключей от сейфа? -- Вы подменили взрыватели. Я угадал? -- Да. Возникает естественный вопрос: откуда у меня появились другие взрыватели? Это очень просто. После неудачного испытания я понял, что полагаться только на НАСА опасно. Слишком сложная система. А чем система сложней, тем она ненадежней. А рисковать мы не имели права. Поэтому я попросил одного моего лондонского приятеля слетать на денек в Нью-Йорк и купить мне пяток этих электронных штучек. Четыре -- для дела, а пятый -- в запас, для контроля. С пусковым блоком, конечно. И арендовать частоту на спутниках "Орион". Что он и сделал. Прилетел в Москву, передал мне посылку и вернулся в Лондон. Основная трудность была в том, как перевезти тетриловые детонаторы через границы. Система обнаружения взрывчатки в аэропортах сейчас весьма изощренная. Даже в Москве. К счастью, я вспомнил, что в Нью-Йорке живет мой старый знакомый, пиротехник по специальности. Он и заменил тетрил пластилином. Так что Пилигрим почти не врал, когда сказал, что использует вместо взрывчатки обыкновенную оконную замазку. -- Можно взглянуть? -- спросил Док. Он взял взрыватель, всмотрелся в маркировку. -- Ничего не понимаю. Маркировка точно такая же, как и у тех. Да не маркируются так радиовзрыватели этого типа! -- Вы правы. Док. Хотя я не совсем понимаю, откуда у военного хирурга такие познания. На том комплекте маркировка была фальшивая, чтобы не могли, даже случайно, обнаружить частоту взрывного сигнала. Мне пришлось нанести на этот комплект такую же маркировку. Чтобы Пилигрим ничего не заметил. Это мне сделали в Москве всего за две сотни долларов. -- Куда же делся первый комплект? -- спросил я. -- Я попросил Семена сбросить его с крыши станции в озеро. Четыреста граммов тетрила -- не шутка. Вы это сделали, Семен? -- Ну да, как вы сказали. -- Удаление -- пятьдесят два километра, -- сообщил радист, сидевший на связи с центром ПВО. -- Странно, -- заметил Крамер. -- Неужели я в нем ошибся? И тут на плашке вспыхнул красный светодиод и раздался сухой треск электрического разряда, пробежавшего между электродами. -- И все-таки он нас взорвал! -- торжествующе объявил Крамер. 7.09 -- Евдокимов! Капитан Евдокимов на связи! -- заорал радист. -- Товарищ полковник, Евдокимов! Только он почему-то жарит открытым текстом! -- Включай громкую! -- приказал Голубков. Сквозь шум атмосферных помех донесся мужской голос: -- Докладывает капитан Евдокимов. В шесть двадцать три в Мурманске приземлился "Ан-10" с бойцами спецподразделения "Зенит" в количестве около пятидесяти человек. Действовали по четкому плану. Самолет Рузаева был взорван двумя ракетами, экипаж и охрана расстреляны. Аэропорт был закрыт и очищен от всех пассажиров и обслуживающего персонала. Мои люди были блокированы, разоружены и изолированы в здании аэровокзала.Командует операцией военнослужащий в звании генерал-майора. Доложить по спецсвязи не мог, так как аппаратура отобрана. Вынужден докладывать открытым текстом по рации, которую удалось укрыть во время обыска. Сейчас спецподразделение рассредоточилось вокруг вертолетной площадки в скрытых засадах. Уверен, что ждут прибытия вертолета с нашими гостями. Оказать противодействие не имею возможности. Как по..." Голос прервался. Голубков послушал потрескивание помех в эфире и заключил: -- Конец связи. -- Удаление шестьдесят семь километров, -- доложил радист. -- Скорость и высота те же. Через тридцать четыре минуты вертолет приземлится в Мурманске. Голубков только рукой махнул: -- Отставить доклады!.. 7.18 Полковник Голубков подошел к столу и устало опустился рядом с Крамером. -- Все, Доктор. Проиграли мы наше дело. Твою мать! Не верил я, что вы правы. Не хотел верить. -- Теперь верите? -- Теперь верю. Против фактов не попрешь. -- Это правильно, -- согласился Крамер. -- Но не думаю, полковник, что ваша оценка результатов операции объективна. -- Да бросьте вы меня утешать! -- Объясните, Константин Дмитриевич, -- попросил я. -- Какая разница, кто арестует Рузаева и Пилигрима -- ваши люди или "Зенит"? Или у них задача -- ликвидировать их сразу? -- Да нет. Они им тоже нужны живыми. Верней, только Пилигрим. У него есть компромат на одну очень крупную сволочь. Так вот, сначала они его выпотрошат, узнают, где компромат, а потом уж и сведут на конус. И больше никто и никогда о них не узнает. А вся наша работа -- коту под хвост. -- А если они не возьмут Пилигрима живым? -- спросил Артист. -- Ну, тогда мы будем иметь крупные кадровые перестановки на самой верхушке. Не совсем тот, конечно, эффект. Но все лучше, чем ничего. -- Радист! Держи связь с ПВО! -- приказал Артист. Радист неуверенно посмотрел на полковника Голубкова. -- Ну, держи. Раз человек просит. -- Слушаюсь. Удаление -- семьдесят восемь километров. Высота, скорость и курс те же. Артист довольно вяло извлек из внутреннего кармана пластмассовую плоскую коробочку, набрал шифр и нажал красную кнопку. На плашке зажегся зеленый светодиод. -- Засекай время, -- кивнул мне Артист. -- Тридцать секунд. Ровно через тридцать секунд радист заорал: -- Докладывают из центра ПВО! Объект с экранов локаторов исчез. Визуально наблюдали взрыв. Говорят, очень сильный! -- Еще бы не сильный, -- хмуро усмехнулся Артист. -- Четыреста граммов тетрила! Он бросил на стол уже ненужный взрывной блок. -- Так-так, -- заметил Крамер. -- Вот, значит, куда вы выбросили второй комплект взрывателей. Сунули в вертолет. А взрывной блок оставили себе на память. Почему вы так поступили? Я спрашиваю без оценки. Просто хочу понять. -- Да я и хотел сначала выбросить все в озеро. А по пути заглянул в вертолет. Ну так, из любопытства. На полу валялась аэрофлотовская форменная фуражка. А на стеклах -- кровь и мозги. Понимаете? Они застрелили пилота по пути сюда и сбросили его с "вертушки". Поэтому за штурвалом сидел Азиз. Ну, я слегка перенервничал и как-то забыл, что должен выбросить взрыватели в озеро. -- Понятно, -- заключил полковник Голубков. И повторил, помолчав: -- Понятно... Ну шакал! Все-таки ушел. И от нас. И от "Зенита". И от евреев. Артист поднял на него тяжелый взгляд и негромко спросил: -- А я, по-вашему, кто -- татарин? 7.34 "ШИФРОГРАММА Турист -- Джефу, Лорду, Солу. Операция "Капкан" закончена. Результат -- ноль". "ШИФРОГРАММА Джеф -- Туристу, Доктору, Лорду, Солу. Операция "Капкан" не закончена. Прошу всех прибыть в Нью-Йорк не позже, чем через трое суток". III Сообщение о захвате первого энергоблока Северной АЭС и о прибытии на станцию Султана Рузаева Джон Тернер получил по электронной почте в понедельник 27 апреля в 0.26 по московскому времени. Оно было зашифровано личным кодом Пилигрима. Тернер почувствовал, как кровь жарким толчком прихлынула к лицу. Неужели свершилось? Но он постарался сдержать волнение. В шифрограмме был указан электронный адрес компьютера, с которого было передано сообщение. Тернер приказал получить подтверждение Рузаева. Ответ поступил через несколько минут. Он был зашифрован кодом Рузаева, которого не мог знать Пилигрим. И почти тотчас, с разрывом в четыре минуты, поступила еще одна шифрограмма, подтверждающая, что захват Северной АЭС -- факт. Она была подписана "Стэн". Стэн. Стэнли Крамер. Он же Аарон Блюмберг. И Тернер понял: свершилось. Он поднялся из-за стола и заходил по своему кабинету, примыкавшему к кабинету президента корпорации "Интер-ойл", такому же просторному, но обставленному рационально и без излишней роскоши. Роскошь нужна была там, за стеной, где президент Джозеф Макклоски, чопорный, как английский лорд, принимал особо важных персон. А здесь она была ни к чему, Тернер не любил показухи. Свершилось. То, что свершиться не могло. Ни один человек в мире не поверил бы в эту возможность. И только он, Тернер, поверил. Потому что знал: невозможное свершается гораздо чаще, чем принято думать. И теперь нужно было действовать очень быстро. Тернер приказал немедленно найти и вызвать в офис президента корпорации "Интер-ойл" Джозефа Макклоски, а сам продолжал вышагивать по кабинету, изредка останавливаясь у окна и с высоты двадцатого этажа рассеянно глядя на пустые, словно бы вымершие, улицы делового квартала. Где-то там, на Кольском полуострове, была глубокая ночь, наступил понедельник, а в Нью-Йорке еще продолжалось воскресенье. Половина пятого -- время, когда дневная жизнь начинает идти на спад, редеют толпы гуляющих на аллеях Центрального парка и пустеют музейные залы. Туристы возвращаются в свои отели отдохнуть и набраться сил для вечерних увеселений, а на хайвэях, ведущих к городу, заметно уплотняется поток машин -- ньюйоркцы возвращаются из загородных домов, с пляжей и пикников, чтобы в понедельник заполнить собой деловые кварталы и офисы Манхэттена и Уолл-Стрита. Тернер приехал в центральный офис своей корпорации еще до полудня. Он мог бы, конечно, приказать Макклоски отменить уик-энд и сидеть в своем кабинете, ожидая распоряжений. Но не сделал этого -- боялся сглазить. Он не был слишком суеверным, но знал: бизнес -- тонкая материя, очень тонкая, удачу может спугнуть даже неосторожная мысль, а излишняя уверенность способна погубить любое дело. Тернер отчетливо представлял, что должен сделать в ближайшее время. Он продумал все детали задолго до того, как получил шифровку из России. Пилигрим выбрал, конечно, очень неудачное время для начала операции. Тернер в самых решительных выражениях требовал изменить его. Но Пилигрим твердо стоял на своем. Видимо, у него были какие-то веские причины назначить именно этот срок. Тернер смирился, хотя это ломало многие его планы. И это было связано с поясным временем. Информацию о захвате и минировании Северной АЭС российское телевидение должно передать, как предусматривалось тщательно разработанным и согласованным сценарием, в 6 утра по московскому времени. То есть в десять вечера по нью-йоркскому. А торги на американских биржах, в том числе и на крупнейшей в США фьючерсной бирже "Чикаго Борд оф Тройд", начинаются в десять утра. К этому часу все уже будут знать о случившемся, и акции Каспийского трубопроводного консорциума с первых минут начнут стремительно обесцениваться. Конечно, можно было заранее провести широкомасштабную продажу акций КТК с выплатой разницы биржевых курсов дней через пять-шесть. У "Интер-ойла" не было ни одной акции Каспийского консорциума, но при фьючерсных сделках это не имело значения. Имела значение лишь разница котировок на день покупки и на день расчета. Но это было бы непростительной самоуверенностью. А если захват сорвется? Тогда акции КТК не упадут, а поползут вверх. А при задуманном Тернером масштабе это может обернуться убытками не в один десяток миллионов долларов. И все же Тернер нашел выход. Выход этот был -- сыграть не на Чикагской, а на Токийской фьючерсной бирже. В шесть утра, когда московское телевидение, а за ним и все информационные агентства разнесут по миру известие об ошеломляющем теракте чеченских непримиримых, в Токио будет полдень -- самый разгар биржевого торгового дня. Резерв у Тернера -- два часа. Маловато, конечно. Массированный выброс акций КТК автоматически понизит их котировку. Но какое это имеет значение, если в полдень по токийскому времени курс акций КТК устремится вниз со скоростью снежной лавины, а через четыре-пять дней они будут стоить не дороже бумаги, на которой они напечатаны. Тройной удар. Финансовое, а следовательно, и фактическое уничтожение КТК. Миллионов триста чистой прибыли на разнице биржевых курсов покупки и продажи. И немалое прибавление в весе акций корпорации "Интер-ойл". И ни малейшего риска. Это и есть настоящий большой бизнес. Какие наркотики, какая торговля оружием! Бедный дурачок Майкл. Приехал Макклоски, встревоженный срочным вызовом. Услышав распоряжение Тернера, встревожился еще больше. А когда Тернер назвал сумму фьючерсной сделки, едва не впал в панику. Но он хорошо знал свое место, поэтому лишь позволил себе спросить: -- Вы уверены, сэр, что это правильное решение? -- Да, -- ответил Тернер. -- Ровно в полдень по токийскому времени продажа акций КТК должна быть прекращена. -- Я выполню ваше распоряжение. Макклоски вышел. Тернер усмехнулся: "Еще бы ты не выполнил!" Оставалось ждать. Почти пять часов. Но Тернер умел ждать. Было бы чего ждать. Он пообедал в своем клубе и даже решил прогуляться по оживившемуся к вечеру Бродвею. Охранники во главе с Нгуен Ли, незаметно сопровождавшие его, создавали комфортное ощущение полной безопасности, а суетность праздной толпы вызывала снисходительную усмешку. Но уже через четверть часа Тернер поймал себя на том, что все чаще поглядывает на башню "Эмпайр Стейт Билдинг", рядом с которой, в квартале от Бродвея, располагался центральный офис корпорации "Интер-ойл". Он вернулся в свой кабинет. В приемной его уже ждал Макклоски. Он доложил, что операция в Токио проведена, и подал Тернеру компьютерную распечатку с полной раскладкой. -- Я вам еще понадоблюсь, сэр? -- спросил Макклоски. -- Нет, -- подумав, ответил Тернер. -- Заканчивайте свой уик-энд. -- И добавил, не удержавшись: -- В двадцать два посмотрите новости Си-Эн-Эн. Сегодня там будет кое-что интересное. Ровно в шесть утра по московскому времени и в десять вечера по нью-йоркскому Тернер включил телевизор и нашел информационный канал Си-Эн-Эн. Началась воскресная программа "Мир за неделю". Обычные дела. Ближний Восток. Наводнение в Северной Корее. Очередной отказ Хусейна допустить инспекторов ООН на секретные объекты. Правительственный кризис и забастовки шахтеров в России. Тернер не вникал в смысл. Он ждал момента, когда обычный информационный поток прервется чрезвычайным сообщением из Москвы. Сколько времени потребуется, чтобы известие о захвате Северной АЭС попало на горячие линии СМИ? Минут десять -- пятнадцать. Но прошло четверть часа, двадцать минут, на экране мелькали кадры репортажей, сменялись ведущие и политические обозреватели. Полчаса. Сорок минут. Тернер нахмурился: что за чертовщина? Центральный офис корпорации "Интер-ойл" был оборудован всеми современными средствами телекоммуникаций, но телевизор в кабинете Тернера не принимал Москву. Не было в этом необходимости. Теперь Тернер пожалел об этом. Он связался с дежурным информационного центра и приказал сообщить, какие передачи идут по московским каналам. Ответ обескуражил: работает только первый канал, идет передача "Доброе утро". Тернер быстро вышел из кабинета, спустился в информационный центр и убедился: да, работает только первый общероссийский канал и по нему идет передача "Доброе утро", аналог программы "Доброе утро, Америка". Ничего не понятно. Тернер приказал связаться по Интернету с компьютером на Северной АЭС. Запрос по коду Рузаева остался безответным. По коду Пилигрима -- тоже. Тернер приказал шифровальщику повторять вызовы и вернулся в свой кабинет. Телевизор продолжал работать. Передачу "Мир за неделю" сменили репортажи корреспондентов Си-Эн-Эн из разных концов мира. Через полчаса из информационного центра доложили: связь с компьютером на Северной АЭС прервана. Возможные причины: обрыв линии, отключение электроэнергии, поломка процессора. Тернер приказал срочно подсоединить его телевизор к спутниковой связи и фиксировать всю информацию, поступающую из России. Всю, до последней мелочи. Еще часа два он просидел перед экраном, переходя с одной московской программы на другую. Он не знал по-русски ни слова, но и так было ясно, что ничего необычного не происходит. Он убрал звук и попытался сосредоточиться. Что все это могло значить? Москва блокировала всю информацию с Северной АЭС, несмотря на ультиматум Рузаева? Но почему не отвечает компьютер станции? Служба безопасности России предприняла штурм и захватила энергоблок? Вряд ли. Пилигрим немедленно взорвал бы станцию. Другого выхода для него не было. Иначе виселица в Тель-Авиве. Что могло быть еще? И только в третьем часу ночи, стоя у окна своего кабинета и глядя на отсветы реклам Бродвея, Тернер вдруг понял, что произошло. И даже ахнул от неожиданности и простоты разгадки. Его обули. Это была панама. Да, панама. Не было никакого захвата Северной АЭС, не было никакого ультиматума Рузаева, не было ничего. Была афера, в результате которой из него выдоили десять миллионов долларов. Не десять! Почти двенадцать! Шесть миллионов составил только гонорар Пилигрима! И организатором этой аферы мог быть только один человек -- этот проклятый сукин сын Блюмберг. Только у него хватило бы ума войти в сговор с Пилигримом, использовать Рузаева и ситуацию в Чечне и провернуть все это дело. Невероятно. Его, Тернера, облапошили, как какого-нибудь простака из Техаса. Невероятно. Не укладывалось в голове. Но другого объяснения не было. В начале четвертого, когда в Москве уже был поздний вечер, из информационного центра принесли сводку сообщений из России. Тернер бегло просмотрел ее. На одном задержался. Это была информация, переданная в вечернем выпуске новостей Мурманского радио. В ней говорилось, что примерно в половине восьмого утра в тридцати километрах южнее Мурманска по неизвестной причине взорвался вертолет "Ми-1", выполнявший коммерческий рейс из поселка Полярные Зори. Пилот и пассажиры погибли. По предварительным данным, пассажирами были два неустановленных лица кавказской национальности и российский гражданин Деев, менеджер французской предпринимательницы Люси Жермен, намеревавшейся взять в долгосрочную аренду турбазу "Лапландия". Не исключено, что среди погибших был и лондонский журналист Крамер, приехавший в Полярные Зори вместе с известными сотрудниками Си-Эн-Эн Блейком и Гринблатом для освещения проверки охранной системы Северной АЭС, проводившейся в ночь с воскресенья на понедельник силами МЧС и Мурманского отделения ФСБ. Тернер даже засмеялся. Ну, сукин сын! Это называется: концы в воду. Ювелирная работа! Но ты еще не знаешь, проклятый сукин сын, с кем связался! Но тут же Тернер остановил себя. Нет, что-то не то. Проверка системы охраны. Значит, на Северной АЭС что-то все же происходило? Именно в ночь с воскресенья на понедельник. И еще. Блюмберг. Он не был мелким аферистом. Или даже крупным. Выстраивать такую громоздкую и изощренную схему -- ради чего? Ради жалкой доли в два с половиной -- три миллиона? Это Блюмбергу, которому принадлежал контрольный пакет компании "Фрахт Интернэшнл" с годовым оборотом в сотню миллионов долларов? Не то. Явно не то. Но что? Для ответа не хватало информации. Ее нужно было получить как можно быстрей. Тернер вызвал начальника службы безопасности корпорации "Интер-ойл", в недавнем прошлом специального агента ФБР, и приказал срочно выяснить, что в действительности происходило на Северной АЭС в ночь с воскресенья на понедельник, а также принять все меры, чтобы найти Рузаева, Деева-Пилигрима и главное -- Блюмберга. Тернер не верил, что он погиб. Какие меры, он не стал объяснять. Бывший специальный агент ФБР знал это лучше его. Тернер вызвал машину и вернулся на виллу. И только тут вспомнил об операции на Токийской фьючерсной бирже. Но отменять ее было уже поздно. Заснул он лишь на рассвете. Да и то после трех бокалов "Баккарди", хотя обычно ограничивался одним, редко -- двумя. А уже в десять утра его разбудил телефонный звонок. Звонил Макклоски. -- Извините за беспокойство, сэр, но дело не терпит отлагательства. Из Москвы звонит мистер Блюмберг... -- Кто?! -- переспросил Тернер. -- Мистер Аарон Блюмберг. Я незнаком с этим господином. Но он утверждает, что вы его хорошо знаете. Просит меня назначить встречу с ним на четырнадцать часов тридцатого апреля. Я бы даже сказал: требует. Говорит, что на этой встрече, возможно, захотите присутствовать и вы. Каким должен быть мой ответ, сэр? Голова Тернера гудела от тупой боли. Ему понадобилось некоторое время, чтобы понять смысл услышанного. -- Соглашайтесь, -- сказал он наконец. -- Да, соглашайтесь. -- Вы будете присутствовать на встрече? -- Не знаю, -- подумав, ответил Тернер. -- Я решу это позже. -- Тридцатое апреля, четырнадцать часов, -- повторил Макклоски. -- Еще раз извините, что потревожил вас, -- добавил он и положил трубку. "Блюмберг. Требует встречи. Что бы это, черт возьми, могло значить?.." IV Тридцатого апреля без пяти минут два возле центрального входа в офис корпорации "Интер-ойл" остановилось желтое нью-йоркское такси. Из него вышли трое мужчин. "Странная компания", -- машинально отметил начальник секретариата "Интер-ойла", которому президент Макклоски поручил спуститься в холл и встретить людей, беседа с которыми была назначена на два часа дня. Это было очень необычное поручение. Так в корпорации "Интер-ойл" встречали лишь самых важных клиентов или партнеров. Эти трое, высадившиеся из такси, менее всего на них походили. Пятидесятилетний молодящийся фат в дорогом клубном блейзере, с дымчатым фуляром на шее и с небольшим, светлой кожи, кейсом в руке. Серьезный молодой человек в круглых очках, похожий на аспиранта университета. Третий был явно иностранцем -- об этом нетрудно было догадаться по интересу, с которым он оглядывал офис "Интер-ойла" и задирал голову с седыми короткими волосами, всматриваясь в громаду "Эмпайр Стейт Билдинг". Он был похож на небогатого европейского туриста. И не более того. Нет, не более. И все же эти трое были теми людьми, которых ждал президент "Интер-ойла". -- Блюмберг, -- небрежно представился фат и, не дожидаясь приглашения, последовал к лифтам в сопровождении своих спутников. Он даже не потрудился представить их. Неслыханное нахальство. Но начальник секретариата промолчал. Он чувствовал, что происходит нечто не совсем обычное. Слишком уж нервничал всегда невозмутимый Джозеф Макклоски, ожидая этого визита. Были отменены все встречи, две из них -- очень важные. Скоростной лифт, которым пользовался только президент корпорации и члены совета директоров, за считанные секунды вознес посетителей на двадцатый этаж, начальник секретариата открыл дверь кабинета патрона и посторонился: -- Джентльмены, прошу. Макклоски поднялся из-за массивного, резного бука письменного стола, но не сделал и полшага навстречу вошедшим. -- Мистер Блюмберг, -- отрекомендовал начальник секретариата фата и умолк, давая понять, что имена остальных двоих ему неизвестны. Их представил сам Блюмберг: -- Мистер Коллинз. Мистер Голубков, наш гость из России. А где же мистер Тернер? -- Возможно, он присоединится к нам позже, -- ответил Макклоски и дал знак начальнику секретариата, что тот может быть свободен. -- Он присоединится к нам гораздо раньше, чем вы думаете, -- заявил Блюмберг. -- И чем думает он сам. В этом кабинете никогда так не разговаривали. Никто. Но Джозеф Макклоски умел держать себя в руках. -- Располагайтесь, джентльмены, -- сухо пригласил он и опустился в свое резное кресло. -- Могу я узнать о цели вашего визита? -- Разумеется, -- ответил Блюмберг и достал из кейса видеокассету. -- Мы хотим продать вам небольшой документальный фильм. Он недлинный, всего сорок семь минут. Но очень, очень интересный. Макклоски холодно улыбнулся: -- Мы не занимаемся кино, мистер Блюмберг. Мы занимаемся нефтепроводами, нефтеналивным флотом и нефтью вообще. -- И немного политикой, не так ли? -- подхватил Блюмберг. -- Совсем немного. В той мере, в какой это связано с нефтью. Об этом и фильм, мистер Макклоски. -- Нас не интересует кино, -- повторил президент "Интер-ойла". -- Вы даже не представляете, от чего отказываетесь! Давайте договоримся так. Вы посмотрите лишь маленький кусочек фильма. Самое начало. Всего полминуты. И если вас это не заинтересует, мы немедленно удалимся. Не дожидаясь согласия, Блюмберг подошел к стеллажу, на котором была смонтирована радиоаппаратура, сунул в приемник "Филипса" кассету и пультом включил видеодвойку. Экран телевизора осветился. На нем появилось снятое крупным планом лицо молодого полноватого брюнета с пышными черными усами. Он произнес на хорошем английском: -- Мое имя Азиз Садыков. Я являюсь советником командующего армией освобождения Ичкерии полковника Султана Рузаева. Я приехал к вам, мистер Тернер, чтобы изложить план, разработанный известным вам человеком по имени Пилигрим и одобренный полковником Рузаевым. Этот план предусматривает организацию на территории России крупномасштабного террористического акта, который приведет к освобождению Ичкерии и одновременно уничтожит Каспийский трубопроводный консорциум. Речь идет о захвате и при необходимости взрыве крупнейшей на северо-западе России Северной атомной электростанции. Разрешите продолжать, мистер Тернер?.. Блюмберг остановил запись. -- Ну как, интересно? -- поинтересовался он. Макклоски молчал. Он был ошеломлен. Этот смуглый человек на экране обращался к мистеру Тернеру. Да, к Тернеру. В этом не было никаких сомнений. И предлагал ему этот чудовищный план. Впервые за десятилетия работы на ответственных постах Макклоски не знал, что сказать. Красная лампочка, вспыхнувшая на пульте интеркома, избавила его от необходимости отвечать. Это был срочный вызов к Тернеру. Макклоски встал. -- Прошу извинить, но я вынужден вас ненадолго покинуть. Он вышел в приемную, и тут же в кабинете появился сам Тернер. Он занял место Макклоски за письменным столом и кивнул Блюмбергу: -- Крутите ваше. кино. -- Это и есть мистер Джон Форстер Тернер, -- представил его Блюмберг своим спутникам. -- А эти джентльмены... -- Я слышал, как их зовут, -- прервал его Тернер. -- Но не слышал, кто они. -- Вы узнаете об этом. Чуть позже, -- пообещал Блюмберг. -- Ну что, смотрим кино? И он нажал на клавишу "Play". Все сорок семь минут Тернер не отрывал взгляда от экрана. Фильм был не смонтирован, разноплановые куски сменялись смазанными, случайными кадрами. Но одно Тернер понял сразу и по мере того, как шла пленка, лишь утверждался в этом. Это была не инсценировка. Это была настоящая документальная съемка настоящего захвата станции. Настоящей была стрельба, настоящими и поразительно слаженными были действия группы захвата, настоящим был труп какой-то молодой женщины, из-под копны белокурых волос которой растекалось по полу алое пятно крови, настоящим был ужас на лицах людей в белой униформе, смотревших по телевизору на Рузаева -- тот предъявлял ультиматум России и всему миру. Настоящим был какой-то сумасшедший парень, который ворвался в комнату и навскидку, не оглянувшись, очередью из "узи" изрешетил телевизор. Все было настоящим. И это было самым угрожающим. Мелькнул на последних кадрах небольшой вертолет, стремительно удалявшийся от камеры, пошла панорама по заснеженным сопкам, в кадре появился телерепортер, сунул почти в рот черную бобышку микрофона с надписью "Си-Эн-Эн" и объявил: -- Это все, дамы и господа. Атомный Апокалипсис не состоялся. Или просто отложен? Я, Арнольд Блейк, и мой друг Гарри Гринблат желаем вам никогда не пережить того, что пришлось пережить нам минувшей ночью. Блюмберг нажал на кнопку "Stop", бросил пульт на стол перед Тернером, закурил "Кэмел" и поинтересовался: -- Ну, как вам это кино? Тернер включил видеомагнитофон, на скорости отмотал пленку назад и на одном из кадров, где рядом с Рузаевым и Азизом Садыковым стоял какой-то человек в черной маске, остановил запись на паузе. -- Это -- Пилигрим? -- Да, -- подтвердил Блюмберг. -- Он не любил рекламы. Хотите посмотреть на него без маски? Он достал из кейса стопку крупных цветных снимков и разложил перед Тернером. -- Это снимал уже я. На месте взрыва вертолета. От Рузаева и его советника Азиза мало что осталось. А Пилигриму некоторым образом повезло. Взгляните на этот снимок. Тернер посмотрел и отодвинул снимок подальше от себя. На нем была оторванная от тела голова человека, в котором при всем желании невозможно было кого-то узнать. -- Не узнали, -- констатировал Блюмберг. -- Я еще в Чечне говорил вам, что его трудно узнать. А сейчас почти невозможно. Но тем не менее это он. Но в этих снимках интересно другое. Совсем другое, Тернер. Посмотрите на эти стодолларовые купюры. Похоже на листопад, не так ли? Они высыпались из кейса Пилигрима. Около пятисот тысяч. Вторые полмиллиона Пилигрим вынужден был уплатить группе захвата. Правда, денег этих ребята не получили и не получат. В суматохе они не озаботились тем, чтобы их припрятать, и они превратились в вещдок -- в вещественное доказательство. А что в руки государства попало, то пропало. Так уж повелось на Руси. Но для вас важно не это. Важны номера и серии банкнот. Они задокументированы российскими следователями. Банкноты были мечеными, Тернер. И самое интересное в них то, что именно эти банкноты были получены моими людьми из банка и по вашему приказанию переданы Рузаеву. Часть гонорара, затребованного Пилигримом. Он его получил. Но не стал счастливей. Что подтверждает известную русскую пословицу: "Не в деньгах счастье". У американцев такой пословицы нет. Во всяком случае, я ее не знаю. Вы, полагаю, тоже. Или знаете? -- Чего вы хотите? -- Я разделю ваш вопрос на две части. Чего мы хотели. И чего мы хотим сейчас. Хотели мы, Тернер, многого. Мы хотели посадить вас на скамью подсудимых Международного военного трибунала в Гааге. Вместе с Рузаевым и Пилигримом -- с такими же выродками, как вы, мистер Тернер. Чтобы вы получили лет сто тюрьмы строгого режима. И чтобы после этого ни одному мерзавцу в мире и в голову бы не взбрело решать свои финансовые проблемы таким путем, каким пытались решить их вы. К сожалению, не получилось. Рузаев и Пилигрим мертвы. Без двух главных обвиняемых Международный трибунал не станет рассматривать это дело. Мы отказались и от идеи передать все документы в американский суд. У вас будут хорошие адвокаты, они сумеют разрушить доказательную базу. Это будет не слишком трудно, так как многие материалы получены без соответствующих санкций и, следовательно, не могут рассматриваться в суде. Не подпадаете вы и под юрисдикцию российского суда, так как являетесь гражданином Соединенных Штатов. А затевать возню с экстрадицией -- это затянется на годы и вряд ли приведет к какому-то результату. Поэтому на выбор у нас осталось только два пути. Первый: передать эту пленку и все материалы в средства массовой информации. И второй -- продать ее вам. Мы решили начать со второго пути. -- Почему не с первого? -- спросил Тернер. -- Объясню, -- кивнул Блюмберг. -- Кино, которое вы видели, -- сенсация мирового масштаба. Ваше имя в контексте событий на Северной АЭС приведет к краху вашей корпорации "Интер-ойл". Ни один порядочный человек не захочет марать руки о ваши акции. И ни один ваш партнер не рискнет больше иметь дело с таким монстром, как вы. Я уж не говорю о тех двух-трех сотнях миллионов долларов, которые вы потеряли на Токийской бирже. -- Я подам на вас в суд, -- перебил Тернер. -- И выиграю процесс. -- Может быть, может быть, -- согласился Блюмберг. -- Но сначала вы разоритесь. А суд будет тянуться... в русском языке есть очень образное выражение... В общем, долго. И я не решился бы предсказать результат. У меня тоже будут хорошие адвокаты. И на моей стороне будет общественное мнение Америки и всего мира. Так что не это мешает нам пойти по первому пути. -- Что? -- Три причины. Первая: нежелание демонстрировать всему миру, насколько плохо в России охраняются стратегические объекты. Вторая: нежелание травмировать общество -- России прежде всего -- зрелищем атомного кошмара, пусть даже не реального, но вполне вероятного. И третья: нежелание осложнять положение президента Чечни Масхадова. Ему и так очень непросто сохранять в республике мир. Но если вы откажетесь купить у нас пленку и документы, мы все-таки пойдем на это. -- Сколько? -- спросил Тернер. -- Пятьдесят миллионов и еще двести тысяч долларов. -- Что за идиотская цифра? -- Двести тысяч долларов -- гонорар Блейку и Гринблату. Мы лишаем их славы. А она стоит денег. А пятьдесят миллионов вы перечислите на счет МАГАТЭ. Целевым назначением: для улучшения системы охраны российских атомных электростанций и ядерных центров. -- Где гарантии, что это оригинал и у вас не останется копий пленки и документов? -- А кто вам сказал, что это оригинал? Это одна из копий. Оригиналы останутся у меня. Одна копия -- в ЦРУ. Вторая -- в российской службе безопасности. Еще одна -- в Интеллидженс сервис. И четвертая -- в Моссаде. И при малейшей провокации со стороны чеченских непримиримых эти материалы будут немедленно переданы в СМИ. Мои коллеги -- государственные служащие, они не могут этого сделать без разрешения руководства. А я могу. И сделаю. -- Что вы несете, Блюмберг?! -- взмутился Тернер. -- Как я могу отвечать за всех сумасшедших Чечни?! -- Это ваши проблемы. Вам придется потратиться, чтобы создать в Чечне свою агентурную сеть и блокировать все готовящиеся провокации. Я не буду разбираться, Тернер, кто их заказывает и оплачивает. Я предоставляю это вам. У вас хорошая служба безопасности, она в силах решить эту проблему. Это все. Трех минут вам хватит, чтобы принять решение? -- Кто ваши коллеги? -- спросил Тернер. -- Извольте. Командор Коллинз, заместитель начальника информационно-аналитического директората ЦРУ. Полковник Голубков -- спецслужбы России. При нашем разговоре могли бы присутствовать еще два человека. Подполковник Бен-Ари из Моссада и сэр Роберт Кингсли из "Ми-6". Но подполковник Бен-Ари отказался от участия в этой беседе из этических соображений. А сэр Роберт сказал, что он предпочитает провести это время в беседе со своим старым другом. Мы не стали настаивать. Решили, что нас троих вполне достаточно. Я знаю, о чем вы сейчас думаете. И вы совершенно правы, Тернер. Эта операция с самого начала шла под контролем спецслужб США, России, Великобритании и Израиля. И благословила ее миссис Олбрайт. -- А кого представляете вы, мистер Блюмберг? -- Самого себя. И всех нормальных людей, которые хотят жить в мире. -- Блюмберг взглянул на часы. -- Три минуты истекли. Итак? У Тернера желваки заходили на крутых скулах. Но он лишь нажал кнопку звонка и приказал появившемуся в кабинете Макклоски: -- Сделайте то, что скажут вам эти господа. Кассету и дискету принесете мне. И молча вышел. Не заходя в свой кабинет, он спустился в комнату охраны, молчаливым кивком подозвал Нгуена Ли и показал на один из мониторов, передающая телекамера которого была установлена в кабинете президента корпорации "Интер-ойл". -- Укрупни. Не этого. И не этого. Этого. На экране появился Блюмберг. -- Помнишь его? -- спросил Тернер. -- Да, сэр. -- Займись. Осечки быть не должно. Ты понял, что нужно сделать? -- Да, сэр. V Пока Блюмберг при молчаливом участии Коллинза и полковника Голубкова вел переговоры с Тернером, подполковник Соломон Бен-Ари в одиночестве бродил по каменистому берегу Лонг-Айленда, курил голубые египетские сигареты и время от времени хмуро поглядывал на часы. На открытой веранде особняка в шезлонгах сидели сэр Генри Уэлш и сэр Роберт Кингсли. Между шезлонгами стоял низкий столик с бокалами виски. В руках у Адмирала темнела сигара, англичанин курил свой "Данхилл". Судя по всему, им было о чем поговорить, и они словно бы неохотно прервали беседу, когда к особняку подъехало такси и появились Коллинз, Блюмберг и Голубков. -- Сэр, я полагаю, что лучше перейти в дом, -- предложил Джон Осборн. -- Становится сыро, а вы уже достаточно времени провели на воздухе. И это уже третья сигара, сэр! -- Нет, я умру не от старости, -- пробормотал сэр Генри. -- Я умру от вашего занудства, Джонни. Но он послушно оперся на руку секретаря и проследовал в кабинет, где был предусмотрительно разожжен камин. -- Итак, джентльмены, чем закончились переговоры с этим злобным скунсом? -- спросил Адмирал, когда все расположились в креслах возле камина. Вместо ответа Коллинз достал из кармана диктофон и включил запись. Когда пленка закончилась, сэр Генри заметил, обращаясь к Блюмбергу: -- Не думаю, полковник, что этот разговор доставил вам удовольствие. -- Вы правы. Адмирал. После него хотелось лечь в горячую ванну. -- Что ж, давайте подведем итоги. Но прежде мне хотелось бы выяснить некоторые частности. Подполковник Бен-Ари, примите наши соболезнования. Мы глубоко удручены гибелью вашего агента Люси Жермен... -- Лейтенанта армии обороны Израиля Розы Штерн, -- хмуро поправил Бен-Ари. -- Она выполнила свой долг. -- Да, да, -- покивал сэр Генри. -- Лучшие всегда гибнут первыми... Каким образом вам удалось найти Пилигрима? Я полагаю, что это уже не секрет. -- Это долгая история, сэр. После объединения Германии нам удалось захватить одного из офицеров Штази. Он был организатором побега Пилигрима из тюрьмы в Дармштадте. Через него мы вышли на военного летчика, который вывез Пилигрима из ГДР и доставил его в Таллин. На этом след оборвался. Мы допускали, что ему сделают пластическую операцию, поэтому направили поиски по другому руслу. Мы обратили внимание на замечание психологов Интерпола о том, что в детстве и юности Пилигрим был очень привязан к матери. Она умерла вскоре после возвращения из Испании в марте 79-го и была похоронена на кладбище монастыря Святой Бригитты. Мы внедрили в кладбищенскую службу своего человека. Рассчитывали, что Пилигрим посетит могилу матери в день десятилетия ее смерти. Но он появился только в марте 91-го. Наш агент сделал несколько снимков, но проследить за ним не смог. По этим снимкам мы и продолжали работать. На его след удалось снова выйти только в 1997 году. После этого мы уже не выпускали его из виду. В том же году нам удалось подвести к нему Розу Штерн. Предварительно создав ей убедительную легенду. У Пилигрима в одном из австрийских банков был номерной счет. В Розе его привлекла не внешность, а ее возможность беспрепятственно выезжать за границу. Она переводила с его счета деньги на свой, а потом передавала их Пилигриму. Обычно по десять -- пятнадцать тысяч долларов. Но в последний раз ей выдали лишь полторы тысячи. Счет был исчерпан. Мы поняли, что Пилигрим вынужден будет что-то предпринять. И оказались правы. Мы получили запись разговора Пилигрима с Рузаевым в Гудермесе, потому что Розе удалось сунуть спутниковый чип в гипс, когда Пилигрим имитировал в Терсколе перелом ноги. Позже вся информация шла в наш центр с помощью импульсного передатчика, вмонтированного в ее зажигалку. Остальное вы знаете. -- Да, остальное мы знаем, -- подтвердил сэр Генри и повернулся к полковнику Голубкову: -- Вам удалось выяснить, с какой целью Пилигрим был переброшен в Москву накануне путча? -- Да, сэр. Но я не уверен, что имею право рассказывать вам об этом. Это внутреннее дело России. Адмирал усмехнулся: -- Вы патриот, полковник. Не будем испытывать твердость ваших убеждений. Джеф, отдайте коллеге ту дискету и объясните в общих чертах ее содержание. Коллинз протянул Голубкову плотный узкий конверт: -- Этот материал наши эксперты обнаружили в компьютере Роберта Бэрри, нью-йоркского сообщника Пилигрима, -- объяснил он. -- Это компромат на одного из высокопоставленных членов российского руководства. Бэрри должен был переслать его в "Нью-Йорк тайме", если в течение трех дней после двадцать седьмого апреля Пилигрим не даст о себе знать. Не буду называть этого человека. Это действительно внутреннее дело России. Полагаю, что полковник Голубков сам решит, как ему распорядиться этой дискетой. Она зашифрована тем же кодом, каким мы пользовались при наших переговорах в ходе операции "Капкан", так что вашим экспертам не составит труда прочитать текст. -- Спасибо, Джеф, -- проговорил Голубков и спрятал конверт в карман. -- Перейдем к итогам, -- повторил сэр Генри Уэлш. -- Подполковник Бен-Ари считает нашу совместную акцию провалившейся. Полковник Голубков оценил ее как нулевую. А ваше мнение, мистер Блюмберг? -- Я не назвал бы итог нулевым. Кое-что мы все-таки получили. Россия решила проблему Рузаева и Пилигрима. И все же, хоть и незначительно, удалось разрядить обстановку в Чечне. Во всяком случае, нейтрализован источник угрозы, связанный с проблемой нефти. Надолго ли? Не уверен. Но сейчас он нейтрализован. -- Сэр Роберт? -- Я вполне согласен с мистером Блюмбергом. Скажу больше. Война в Чечне унесла тысячи жизней. Она длилась два года. Не знаю, удалось ли нам надолго отсрочить очередной кризис в русско-чеченских отношениях. Но даже если мы сумели отодвинуть новую войну хотя бы на один день, все наши усилия не были напрасными. А мы отодвинули ее не на один день. Не на один, джентльмены, а гораздо больше. И сэр Роберт Кингсли вновь запыхтел своей трубкой. -- Вы упустили еще один, самый общий аспект, -- проговорил Адмирал, закуривая четвертую за этот день сигару. -- И не смотрите на меня, Джонни! У меня сегодня большой день. Я снова чувствую себя подхваченным течением жизни. Так вот, самый общий аспект. Это, в сущности, первая совместная работа всех наших служб. Первая практическая операция, а не болтовня о международном сотрудничестве. Она не достигла конечной цели, согласен. Но она показала, что мы можем работать вместе. И самое главное: что мы можем доверять друг другу. Путь к войне -- очень короткий и простой путь. Путь к миру -- очень длинный и трудный. Мы сделали по этой дороге первый успешный шаг. Это и есть главный итог операции "Капкан". -- Сэр Генри взял слабой рукой бокал виски. -- Ваше здоровье, джентльмены! Джеффри Коллинз пригубил свой бокал и усмехнулся. -- Что вас смешит, Джеф? -- живо поинтересовался сэр Генри. -- Ваш вид, Адмирал. Но не смешит -- восхищает. В левой руке -- "Корона Коронас", в правой -- бурбон. Еще бы голую девушку на колени, и вы были бы олицетворением полноты жизни. -- Только не девушку, -- запротестовал сэр Генри, ставя бокал на стол. -- Я уже забыл, что это такое, и не нужно мне об этом напоминать. Кстати, полковник, -- обернулся он к Блюмбергу, -- забыл задать вам один вопрос. В разговоре с Тернером вы сказали, что деньги, которые в качестве гонорара получил Пилигрим, были мечеными. Но это же прямая улика, неоспоримое доказательство для любого суда. -- Ну, как бы вам это объяснить... Деньги не были мечеными. Нам не удалось перехватить этот транш. Я просто соврал. Сэр Генри Уэлш недоверчиво посмотрел на него, а затем рассмеялся. Он смеялся от всей души, откинувшись на спинку кресла. Потом перестал смеяться. Дымящаяся сигара выпала из его руки. Адмирал Генри Уэлш умер. Он умер молодым. Через три дня Америка прощалась со своим национальным героем. После полувекового перерыва его имя вновь появилось на первых полосах всех крупнейших газет. Жизнь заставила Америку забыть о нем. Смерть вырвала его из забвения. Жизнь всегда все запутывает. Смерть всегда расставляет все по своим местам. Вместо эпилога ДОЛГАЯ ЖОРОГА ДОМОЙ На следующий день после торжественных похорон Адмирала на Арлингтонском национальном кладбище полковник Голубков первым утренним авиарейсом вернулся из Вашингтона в Нью-Йорк и в тот же вечер улетел в Москву. В аэропорт Кеннеди его провожал Блюмберг. Он заехал в отель за Голубковым на роскошном открытом белом "шевроле", сделал крюк по городу, чтобы показать гостю статую Свободы, был разговорчив и оживлен. Но уже на повороте к аэропорту вдруг стал рассеян и молчалив, зачем-то вынул из бардачка девятимиллиметровую "беретту" М-9, передернул затвор и сунул под водительское сиденье. Когда объявили посадку на московский рейс, Блюмберг крепко пожал Голубкову руку и неожиданно попросил: -- Запомните, полковник, то, что я сейчас скажу Лондон, Ливерпуль-стрит, 10, компания "Фрахт Интернэшнл". Марио Камински или Георг Блейкман. Это мои компаньоны. Если со мной что-нибудь случится, передадите им мой приказ: уничтожить дискеты, которые хранятся в банках. Все три. На этих дискетах все, что я знаю о зарубежной агентурной сети России. Чтобы поверили, что вы говорите от моего имени, скажете: "Привет от человека, который когда-то любил портвейн "Кавказ" и мечтал умереть в России". Вы запомнили? -- Да. Но что может с вами случиться? -- А что может случиться с человеком в жизни? Особенно с человеком нашей профессии. Все! Счастливого пути. Турист. -- Счастливо оставаться, Доктор, -- ответил полковник Голубков. Через три дня ему позвонил Джеффри Коллинз и сообщил, что машина, в которой Блюмберг возвращался из аэропорта Кеннеди, была обстреляна из автоматов "узи" преступниками, догнавшими ее на мотоцикле "ямаха". Одного из нападавших Блюмберг успел застрелить, другого смертельно ранил. Но и сам получил три пулевых ранения в грудь и умер в "скорой помощи" по дороге в госпиталь. Преступниками оказались телохранители Тернера -- вьетнамец Нгуен Ли и бывший чемпион мира по мотогонкам Фред Пауэлл. Блюмберг был похоронен на русском кладбище в Нью-Брайтоне. На могильном камне было выбито имя, данное ему при рождении: Арон Мосберг. Жизнь отняла у него это имя, а смерть вернула. Об этом нам рассказал полковник Голубков дней через десять после возвращения из Нью-Йорка. Раньше не мог вырваться ко мне в Затопино -- захлестнули дела. Какие дела, он не говорил, а мы не спрашивали. Но кое-что он все-таки рассказал. О Розе Штерн, похороненной с воинскими почестями в Иерусалиме. А для нас она так и осталась Люси Жермен. О какой-то крупной сволочи, с помощью которой Пилигрим надеялся вырваться из России. Фамилию он, правда, не назвал. Так что потом я недели две вчитывался в газетные сообщения об отставках и смещениях на самом верху. Но этих отставок было так много -- от директора ФСБ до каких-то неизвестных мне правительственных чинов, -- что вычленить из них нужную фигуру так и не удалось. И я плюнул на это занятие: одним говном больше, одним меньше -- какое это имеет значение для жизни, которая текла себе своим чередом. Проходили над Затопином майские грозы, рябили заводи Чесны майские ветры, майское солнце высушивало и гнало в рост травы, горели поминальные и благодарственные свечи перед ликами святых в нашей церквушке Спас-Заулок. Продолжалась жизнь. И продолжались невидимые миру войны.