удником контрразведки, молодой капитан
Тимашук осуществлял оперативное сопровождение контактов
Ермакова с западными партнерами, обеспечивал секретность
переговоров, контролировал окружение генерала. Да и самого
генерала. Понятно, что не только капитан Тимашук приглядывал
за отцами-командирами. Но, видно, точность его донесений
нравилась в Москве. Недаром же Тимашуку досрочно дали
майора, а потом и подполковника, тоже досрочно. Он не юлил,
как другие особисты, старавшиеся обойти острые углы, чтобы
не испортить отношений с генералами, от которых их карьеры
зависели больше, чем от начальства в Москве. Тимашук
предполагал, что его рапорты читает и сам Ермаков. И
понимал, что он относится к ним нормально - так, как и
должен относиться серьезный человек к другому серьезному
человеку, который добросовестно делает свое дело.
Основательность и добросовестность Ермакова
импонировали Тимашуку, а его уверенная карьера укрепила
Тимашука в убеждении, что жизненный рост человеку
гарантирован только тогда, когда он приобщен к большому
делу. Он понял и еще одну важную для себя вещь. Рост
человека оценивается не званиями и должностями, а
перспективностью дела, которым он занят. При успехе дела все
придет само: и положение, и достаток. Самым большим делом на
Руси всегда была государева служба. Служба службе, конечно,
рознь. Но коль уж повезло попасть в главную, хоть и тайную,
струю государственной жизни, нечего и дергаться. А именно на
стрежень Тимашук попал в Берлине и позже в Москве, когда по
предложению Ермакова перешел в систему ГК "Госвооружение", а
затем и в коммерческую фирму "Феникс".
Давая согласие на откомандирование в "Госвооружение",
Тимашук сознавал, что его военная карьера на время
замедлится, а то и вовсе приостановится. Но чего стоила
лишняя звезда на погонах в сравнении с масштабом дела, в
котором он занял далеко не последнее место. Что же до
надбавок за звание, то они и вовсе были смехотворными по
сравнению с валютными премиями, которые он получал в
"Фениксе". Но самое важное - дело его было большим,
государственным. И во главе его стоял человек честный и
государственный. Это во все времена дорогого стоило. В
нынешние - тем более.
Нет, покушение на Ермакова не было следствием его
нечистой игры или сомнительных операций. Оно было вызвано
какими-то иными, стратегическими причинами. И это было очень
серьезно. Особенно сейчас, когда в стадию практической
реализации вступила программа, под которую и было создано
ЗАО "Феникс". Миллиардный контракт с аль-Джаббаром был
только началом. Подготовка велась в условиях жесточайшей
секретности, о программе даже в Кремле знали не больше
двух-трех человек. Знал бывший премьер, знал помощник
президента. А сам президент мог и не знать. "Не вникайте,
ваше величество". Наверняка ничего не знал и нынешний
молодой премьер, о таких вещах вряд ли поспешат докладывать.
В "Госвооружении" знали генеральный директор и представитель
президента генерал армии Г. Сам Ермаков. И Тимашук. В
пределах своей компетенции, но достаточно много. Остальные
знали лишь необходимый минимум. Из мозаичных осколков того,
что каждый знал, можно было восстановить общую картину
только в том случае, если собрать всех вместе. Да и то нужно
знать, кого собирать и какие задавать вопросы. Совершенно
исключено.
Тогда в чем же дело? Криминал? Какой может быть
криминал? Оружейный бизнес был защищен всей мощью
государства, мощью профессиональных спецслужб, смешно было
даже подумать, что в него может сунуться криминал. Криминалу
здесь нечего было ловить, ему оставалось довольствоваться
крохами, упавшими с государственного стола. Нет, это не
криминал. Тут что-то другое. Что?
Тимашук рассчитывал, что многое прояснится в разговоре
с Ермаковым, но ничего не прояснилось, а еще больше
запуталось. Пока оформляли пропуск, Тимашук курил возле
проходной, ждал. Он увидел, как на территорию ЦКБ въехал
"мерседес" генерала армии Г. в сопровождении джипа с
охраной. Не было сомнений, что Г. приехал навестить
Ермакова. Так и оказалось. Их разговор длился почти полчаса.
Когда Г. проходил через холл, где Тимашук ожидал разрешения
подняться к шефу, лицо у Г. было каменное, волчье, он даже
словно бы щерился, обнажая искусственную челюсть, один вид
которой, растиражированный телевидением, приводил в
неистовство всю дерьмократическую общественность новой
России. На приветствие Тимашука Г. приостановился, но ничего
не сказал, молча кивнул и быстро прошел к выходу. Тимашук
понял, что его разговор с Ермаковым был очень тяжелым.
Увидев шефа, он убедился, что был прав. Вся атмосфера
богатой гостиной на этаже, где в кресле-коляске полулежал
Ермаков, была насыщена грозовым электричеством. Но на
молчаливый вопрос Тимашука шеф лишь хмуро сказал:
- Не твои дела. Твои дела: отправить "Мрию". Как можно
быстрей. Это наш единственный шанс.
В другое время Тимашука устроила бы такая конкретность.
Все дела, даже самые большие, состоят из мелких конкретных
дел. Их делают конкретные исполнители. Подполковник Тимашук
был исполнителем. Да, исполнителем. И нисколько не унижала
его эта роль. Почему она должна его унижать? Болтунов полно,
работников мало. Он и поднимался по жизненной лестнице
только потому, что был хорошим исполнителем. Но сейчас
предпочел бы узнать больше. Но нет - нет. Гораздо сильнее
его встревожило резкое столкновение между Ермаковым и Г. Он
уже не сомневался, что это было именно столкновение, а не
случайная рабочая размолвка. Ермаков никогда не позволил бы
себе идти против Г., если бы у него не было очень весомых
оснований. Очень. Каких?
Тимашук был человеком Ермакова, а сам Ермаков -
человеком Г. Не в правилах Тимашука было сплетничать о
начальстве, но свое мнение о первых лицах "Госвооружения" он
имел. Первого генерального директора он не застал, тот
продержался меньше года, но второго, бывшего генерала ГРУ К.
застал. И впечатление от него было ошеломляющим: он был в
белом мундире. В совершенно белом. В белоснежном. Тимашук
сначала даже глазам своим не поверил. Что же это? Нет же
таких мундиров в российской армии! Ни у кого - даже у
маршалов! Белый мундир. Генеральские золотые погоны. Да что
же это за шут гороховый?!
Своим изумлением Тимашук поделился с шефом. Ермаков
лишь пожал плечами, но Тимашук понял, что ему это тоже очень
не нравится.
Сменивший К. банкир А. был человеком штатским, но
жучила был тот еще. До Тимашука доходили слухи о векселях на
десять миллионов долларов, которые А. разместил в своем
бывшем "МАПО-банке" под 5,5 процента годовых, о сомнительных
сделках с товарами, которые поставлялись России по бартеру в
счет уплаты за оружие. В газетах "Госвооружение" с намеком
называли "Госвором". И в этом Тимашук был с журналюгами, в
общем, согласен. Пованивало в "Госворе", в его шикарных
офисах с орхидеями, сытым чиновным людом и длинноногими
секретаршами, надменными, как проститутки. Пованивало,
пованивало.
С гендиректором все было ясно. А вот с представителем
президента в "Госвооружении" - не все. Тимашук знал, что Г.
командовал парашютно-десантным полком и дивизией в
Афганистане, в свое время поддержал Ельцина и меньше чем
через год после августовского путча 91-го года стал
министром обороны. Одно имя Г. действовало на журналюг, как
на быка красная тряпка. Уж как только его ни обзывали, в
каких только грехах ни обвиняли. И войну в Чечне просрал, и
"Паша-мерседес", а наиболее оголтелая газетенка дала крупный
заголовок: "Вор должен сидеть в тюрьме, а не в кресле
министра обороны".
Насчет Чечни Тимашук не мог ничего сказать, он понимал
лишь, что все там было куда сложней, чем казалось
журналюгам. Г. не мог ни выиграть эту войну, ни проиграть,
от одного человека такие дела не зависят, будь он даже семи
пядей во лбу. А на "вора" нужно было ответить. Когда стало
известно, что Г. подал на газету в суд, Тимашук испытал
разочарование. Да за это не в суд подают, а вызывают на
дуэль или попросту бьют морду. Но потом вдруг наткнулся на
передачу, в которой ведущий свел Г. с редактором этой
газеты. Начала передачи Тимашук не видел, застал только
конец. Подводя итог, ведущий резюмировал, что конфликт
исчерпан, что фраза про вора не имеет отношения к Г., а
является констатацией того бесспорного факта, что вор
действительно должен сидеть в тюрьме, а в кресле министра
обороны сидеть не должен. Он предложил сторонам в знак
примирения обменяться рукопожатием. Г. милостиво протянул
руку, редактор снизу - по причине своего малого роста -
пожал ее. И тут оператор на весь экран показал лицо Г. Оно
светилось волчьей - во всю вставную челюсть - улыбкой,
надменной и пренебрежительной улыбкой победителя. И это было
так неожиданно и так здорово, что Тимашук захохотал и от
восторга захлопал себя по ляжкам. Жена даже высунулась из
кухни, решив, что показывают Жванецкого.
Какой Жванецкий, это было почище Жванецкого. Перед
миллионами телезрителей этого толстенького бородатого педика
отхлестали по морде, а он этого даже не понял. Потом понял,
каялся в своей газетенке, а толку? Как он подобострастно
пожимает руку Г., видели все. А эту заметку кто читал? Вот и
утрись, педик!
Но Г.-то каков! Не прост. Очень не прост. Да и то: в
сорок четыре года стать генералом армии и министром обороны
- для этого мало париться с президентом в бане и пить с ним
водку. Многие парились и многие пили, а где они? Пишут
воспоминания.
После отставки с поста министра обороны Г. ушел в тень,
даже назначение его в "Госвооружение" осталось для журналюг
незамеченным. Он исчез из публичной политики, но списывать
его со счетов было рано. И сам себя он тоже не списывал. Ему
было всего пятьдесят лет. Если в таком возрасте человек
ставит на себе крест, он спивается, разменивается на молодых
баб или начинает строчить мемуары, обозначая свой путь в
российской истории кучами говна, вываленного на головы
современников. Ни выпивки, ни молодых баб Г. не чурался, но
это не выходило за пределы нормы. За мемуары он тоже не
собирался садиться, хотя ему было что рассказать - не
меньше, чем президентскому телохранителю. Он занимался
другим, более важным делом. Прибрал к рукам "Госвооружение",
гендиректор был у него на побегушках, понимая, что Г. может
отправить его в Лефортово одним движением пальца, без ведома
Г. не совершалась ни одна сделка. А "Госвооружение",
"Газпром" и РАО ЕЭС были теми структурами, без поддержки
которых не может существовать никакая власть.
"Госвооружение" было даже важней - оно могло дать живые
деньги. И при необходимости дать быстро.
Это и заставляло Тимашука видеть в Г. одну из самых
серьезных фигур российской политической жизни. Из тех, кто
еще скажет свое слово. Он существовал в российской политике
неявно, его присутствие угадывалось лишь по косвенным
признакам. Так астрономы обнаруживают невидимое небесное
тело по изменениям орбит мелких планет. Г. был наверняка не
единственной такой фигурой. О других Тимашук не знал, но не
сомневался, что они есть. И значение их возрастает по мере
того, как энергия жизни покидает оболочку президента
Ельцина, опустошенного водкой и борьбой за власть.
Чувство причастности к сильной команде всегда сообщало
подполковнику Тимашуку жизненное спокойствие и уверенность в
своем будущем. И вдруг обнаружить, что ты не в команде, а в
стае - даже предположить это было тягостно. Черт бы этих
генералов побрал! Дело сначала нужно сделать, а потом
выяснять отношения. Они сцепились, а ты сиди и думай, чего
они не поделили.
Впрочем, нечего думать. Приказ получен. Приказ четкий.
Приказ санкционирован Г. или даже отдан им самим. А если
Ермаков не согласен с ним - это его проблемы. Разберутся.
Для Тимашука тут нет вопросов: приказ есть приказ. Он не
видел причин, по которым мог бы не выполнить его. И менее
всего допускал, что что-то может ему помешать.
II
В Потаповt подполковника Тимашука ждали. На вертолетную
площадку встретить его вышли командир части полковник Тулин,
похожий на гриб-боровик, перестоявший на лесной опушке, два
его зама - подполковник и майор, и начальник охраны
"Феникса", состоявшей из сорока бывших спецназовцев из
расформированных подразделений "Вымпел" и "Зенит-2".
Фамилия начальника охраны была Сивопляс.
Двадцатипятилетним старшим сержантом "Вымпела" он участвовал
в штурме дворца Амина в Кабуле, потом был тяжело ранен
осколком мины в голову и попал в плен. Когда до начальства
дошло, что он знает много лишнего и может рассказать об
этом, его обменяли и вывезли в Ташкент. Два года он
провалялся в госпиталях и был комиссован с мизерной пенсией.
С тех пор его левый висок и скулу пересекал страшный
пиратский шрам, он был полон нескрываемой враждебности и
презрения ко всему миру и предан Тимашуку, который вытащил
его из беспросветной жизни и пристроил к делу, отвечавшему
его основательности и любви к дисциплине.
Сивопляс доложил - в своей манере изъясняться не очень
грамотно, но точно:
- Товарищ подполковник, на объекте порядок,
отрицательных происшествий нет. Водку пьянствовали только
один раз, кто попало наказан, других безобразий не нарушали.
Тимашук кивнул в знак того, что все понял и докладом
удовлетворен, приветливо поздоровался с полковником Тулиным
и его заместителями. Тут же, на вертолетной площадке,
приказал: освободить железнодорожную эстакаду для состава из
Улан-Удэ, подготовить к работе все краны и подъемники,
сформировать погрузочные команды, залить керосин в танки
топливозаправщиков, предупредить экипаж, чтобы был готов к
вылету тотчас же после окончания погрузки и заправки "Мрии".
Ни полковник, ни его офицеры, ни Сивопляс не поняли, к
чему пороть горячку в субботний вечер, но спорить не стали.
Тулина еще полтора года назад отправили бы на пенсию по
достижении предельного пятидесятилетнего возраста, если бы
не ходатайство генерального директора ЗАО "Феникс". Его замы
понимали, что возражать Тимашуку себе дороже - запросто
останешься без квартальной премии, которую фирма "Феникс"
регулярно выплачивала офицерам. А у "черных", как называли
охрану "Феникса" из-за цвета униформы, и мысли не могло
возникнуть о выражении недовольства. Они напрямую
подчинялись подполковнику Тимашуку, и зарплата у каждого
была в два раза больше, чем у командира полка.
В 14-10 поступило сообщение от диспетчера Забайкальской
железной дороги: литерный состав из Улан-Удэ миновал разъезд
на Транссибе и вышел на ветку, ведущую к аэродрому.
Семьдесят два километра. Примерно три часа хода -
учитывая состояние железнодорожного полотна, ослабленного
весенними паводками. В 17 часов состав будет на месте. Три
часа разгрузка, около четырех - погрузка. Не позже полуночи
"Мрия" взлетит.
В 17 часов состав не пришел. Не было его и в 18.
Тимашук приказал оперативному дежурному связаться с Читой.
Диспетчер Забайкальской железной дороги обещал все выяснить
и перезвонить. Прошло полчаса. Звонка не было. Тимашук
приказал повторить вызов. Диспетчер сказал, что он пытается
связаться с машинистом тепловоза по рации. Связь есть, но ни
хера не слышно, сплошной треск. Попробует по релейке выйти
на разъезд, а дежурному разъезда будет проще вызвать рацию
тепловоза - ближе. Прошло еще полчаса. Из Читы сообщили, что
до разъезда дозвонились, но дежурный пьяный. Жена сказала,
что сейчас подоит корову и сходит к соседу. Тот умеет
управляться с рацией.
У подполковника Тимашука появилось ощущение
ирреальности происходящего. Конец двадцатого века.
Компьютеры. Спутниковая связь. Виртуальная действительность.
Клонированная овечка Долли. Интерактивный черт в ступе.
Литерный состав с модулями новейших истребителей бесследно
исчезает на семидесятикилометровой железнодорожной ветке.
Корова. Сколько времени доят корову?
Стемнело. Вспыхнули аэродромные прожектора. В начале
взлетно-посадочной полосы чернела громадина "Мрии". Небесный
левиафан.
Корову доили полтора часа. Большая оказалась корова.
Или сосед жил неблизко. Или у жены дежурного по разъезду
были больные ноги. Но все приходит вовремя для того, кто
умеет ждать. Сосед вызвал по рации машиниста тепловоза,
потом по релейке связался с диспетчерской Читы, диспетчер
вызвал Потапово и сообщил, что состав из Улан-Удэ в
семнадцати километрах от аэродрома сошел с рельсов.
III
Фары БМП выхватывали из темноты то невысокую насыпь,
вдоль которой виляла грунтовка, то опоры высоковольтной ЛЭП,
проложенной параллельно железнодорожному полотну. Гусеницы
рвали сухую верхнюю корку, месили глину, тяжелую машину
мотало из стороны в сторону и вверх-вниз. Тимашуку
приходилось крепко держаться за край люка, чтобы не
свалиться с брони. Свободной рукой он прижимал к глазам
бинокль, пытаясь высмотреть прожектора тепловоза. Но впереди
была лишь голая глинистая равнина с жидким кустарником,
забитым сухими шарами перекати-поля. Разбегались по сторонам
попавшие в свет фар ежи, однажды махнула огненно-рыжим
хвостом лисица. Позади далекими праздничными огнями сиял
аэродром, впереди и вокруг была дичь, глушь, ночь, посвисты
ветра. Подступавшие слева лесистые увалы обнаруживали себя
лишь при стремительных пролетах луны в разрывах тяжелых туч.
Рядом с Тимашуком сидел, вцепившись в скобу, бригадир
путейцев в оранжевом сигнальном жилете, напяленном поверх
ватника, - трезвый, злой и не понимавший, какого лешего его
вытащили из постели из-за какой-то муйни. Из его бухтения
Тимашук понял, что такая муйня - дело обычное, сошел с
катушек паровоз и сошел, весной бывает, потому как грунт. И
нужно не муйней заниматься, а вызывать ремпоезд, без него
все одно никак. Ремонтно-восстановительный поезд, как
выяснил Тимашук, нужно вызывать из Читы, к послезавтрему
будет. А через денек и наладят.
- Как - к послезавтрему? Как - через денек? - закричал
Тимашук.
- Да так. А как? На руках-то не подымешь. А если
подзавалился, так и вообще. А вон он, сердешный! - показал
бригадир на далекие желтые огни впереди. - Не завалился, ишь
ты. Скопытился маленько, делов-то.
Через четверть часа БМП подползла к огням, ткнулась в
насыпь. Тимашук спрыгнул в вязкую глину, вскарабкался на
железнодорожное полотно, не заботясь о том, во что
превратятся его костюм и плащ. Тепловоз стоял на рельсах, с
первого взгляда все было нормально, лишь слегка перекошены
прожектора, тлевшие в четверть накала. За тепловозом темнели
большие крытые вагоны, а на шпалах, прямо перед буфером,
горел костер. Вокруг него сидели, кто на чем, пожилой
машинист с мальчишкой-помощником и несколько солдат охраны в
длинных бараньих тулупах и с "калашниковыми" на плечах.
- Докладывайте! - приказал Тимашук.
Солдаты промолчали, не зная, как реагировать на этого
штатского, подкатившего на БМП, а машинист ответил:
- Чего докладывать? Сам гляди. Скопытились маленько.
Бригадир путейцев велел водителю БМП направить на тепловоз фары-
искатели, в их свете картина происшедшего предстала во всей своей
очевидности, не требовавшей никаких пояснений. Две передние колесные
пары правой частью сошли с рельса, раздробили шпалы и по
ступицы погрузились в щебенку. Вывернутый многотонной махиной рельс
торчал вбок. Рельс не лопнул, торец был штатным, на конце его болтались
крепежные болты и накладки. Страшно было даже представить,
что было бы, если бы состав шел на полном ходу.
- Стык разошелся, - констатировал бригадир путейцев. -
Надо же. Угадал, Петрович? Или углядел? - поинтересовался он
у машиниста.
- Такое разве углядишь? - отозвался машинист. - Твои
посигналили. Потому и держал километров пять в час. А то б
завалились к едреней фене.
- Мои? - переспросил бригадир. - Какие такие мои? Мои
еще со вчера в Потапово уехали, ханку жрут.
- А кто ж мне посигналил? - удивился машинист. - Стояли
двое, ручную дрезину сняли и стояли. Я думал - твои. А чьи
тут еще могут быть?
- Какие двое? - вмешался в их разговор Тимашук. - Где
стояли?
- Да за километр, - объяснил машинист. - Обыкновенные.
В жилетах. Один желтый флажок держал. Как положено -
вроспуск. Я и сбросил скорость.
- В черных шапках, - дополнил помощник машиниста. - В
таких, вязаных. И не в сапогах, а в ботинках. В высоких,
солдатских. Я еще подумал: чего это они по грязи в ботинках?
А еще двое чуть раньше стояли.
- И что делали?
- Да ничего. Стояли и ждали, нас пропускали.
- Какие они были? Молодые, пожилые? Усы, бороды?
- Да пожалуй, что молодые, - подумав, сказал помощник.
- Усов вроде не было. И бород не было, точно. И верхонок у
них не было. Ну, рукавиц. Голыми руками инструмент держали.
- Какой инструмент?
- Обыкновенный. Гайковерт, лом. А какой еще у них может
быть инструмент?
- Отчего мог разойтись стык? - продолжал допрос
Тимашук.
- Это ты не у нас спрашивай, - ответил машинист. - Это
пусть инспекция смотрит. От чего хочешь мог разойтись.
Крепеж ослаб. Или болт какой лопнул.
- Или открутили? - предположил Тимашук.
- Да кому ж это надо-то? - удивился бригадир. - Пацанов
в округе нет, только в Потаповt. Да и не баловались они
таким никогда. Чужих тут тоже никого нет. Нет, открутить не
могли, - убежденно повторил он.
Тимашук вернулся к БМП и приказал водителю:
- Назад. Быстро!
Остаток ночи подполковник Тимашук просидел в узле
связи. Дежурный диспетчер Забайкальской дороги и слушать
ничего не хотел. Где он возьмет ремпоезд? С каких хренов он
будет гнать его черт-те куда? Ночь, выходные. Ремонтники
спят давно. И наверняка поголовно пьяные. Звоните в
понедельник утром, придумаем что-нибудь. А вы, господин
хороший, мне не грозите. Клал я на все трибуналы с прибором.
И вообще я знать не знаю, кто вы такой. Ничего мне про ваши
полномочия не известно. Звоните начальству, что мне
начальство скажет, то я и буду делать.
Тимашук в бешенстве швырнул трубку и связался с
оперативным дежурным Минобороны. Военные сработали четко. В
половине третьего ночи батальон железнодорожных войск был
поднят по боевой тревоге, ремонтно-восстановительный поезд
снялся с Транссиба и безостановочно, по обеспеченному
военными диспетчерами транспортному коридору, устремился к
разъезду. Начальник поезда, специально предупрежденный
Тимашуком о ненадежности одноколейки, ведущей от разъезда к
аэродрому Потапово, приказал машинисту сбавить ход до пяти
километров в час. В 5.15 начальник поезда сообщил, что
визуально наблюдает впереди, примерно в двух километрах,
указанный в приказе железнодорожный состав.
Ремонтно-восстановительные работы будут начаты без малейшего
промедления. Потом связь прервалась. В 5.34 она
возобновилась. Начальник поезда доложил, что движение
прекращено, так как платформа с подъемным краном, которая
шла впереди ремпоезда, сошла с рельсов.
"Спокойно! - приказал себе подполковник Тимашук. -
Спокойно!"
Он недаром был не на последнем счету на своем курсе в
Академии ГРУ. В условиях, приближенных к боевым, он умел
находить быстрые и правильные решения.
Он вызвал командира полка и приказал объявить боевую
тревогу. Пока в кабинет начальника штаба сбегались опухшие
ото сна, небритые комбаты и ротные, связался с Москвой. По
шифрованной линии связи доложил Ермакову о случившемся. Тот
довольно долго молчал, потом задал несколько уточняющих
вопросов и снова умолк.
- "Мрия" не сможет вылететь в срок, - повторил Тимашук.
- Мои действия?
- Действуй по обстановке. О готовности доложи.
- Слушаюсь, товарищ генерал-лейтенант.
Тимашук положил трубку спецсвязи. Звание Ермакова он
назвал ненамеренно, по военной привычке, но, оглядев
собравшихся офицеров, понял, что сделал правильно.
Недоумение, с каким они смотрели на него, штатского валуя в
заляпанном глиной костюме, сменилось напряженным вниманием.
Полковник Тулин кивнул, подтверждая его право командовать.
Приказы Тимашука были краткими и четкими.
Выслать усиленные патрули. Обыскать все в зоне
железнодорожной ветки от аэродрома вплоть до двадцатого
километра. Осмотреть полотно, каждый стык, каждую шпалу.
Поднять патрульные вертолеты, обследовать все подступы к
объекту с малой высоты. Отправить в село Потапово транспорт,
собрать всех путевых рабочих, доставить в гарнизон.
Допросить: кто выезжал на перегон, кто брал ручную дрезину,
что делал на перегоне, кто послал. Вызвать вчерашний караул,
допросить: кого видели, где, когда. Кто покидал расположение
части, когда, зачем, где сейчас. Были ли самоволки.
Отставить возражения. Самоволки есть всегда и везде.
Объявить в ротах: кто признается сам, получит пять суток
отпуска. Кто не признается, загремит в дисбат. Испытательные
полеты "МИГов" продолжать. Усилить охрану аэродрома. Караулу
выдать полный боезапас. При попытке посторонних проникнуть
на объект стрелять на поражение.
Сивоплясу Тимашук дал отдельный приказ: послать человек
пять в Потапово. Допросить участкового: не появлялись ли в
селе новые люди. Расспросить на автостанции, на пристани.
Если были замечены: кто, откуда, где сейчас. Проверить
документы, при малейшем подозрении задержать и доставить
сюда. Искать молодых мужчин, безбородых, безусых. Их может
быть четверо. Возможно - больше. Обо всем докладывать
немедленно.
Оставив Сивопляса на связи, Тимашук на "Ми-4" вылетел
на девятнадцатый километр, на котором застрял ремпоезд.
Здесь уже кипела работа. Начальник поезда, немолодой капитан
железнодорожных войск, был предупрежден о полномочиях
Тимашука. Доложил: причина схода платформы - расстыковка
рельс. Болты целые, гайки свинчены, на месте не найдены. Не
исключена диверсия. Повезло, что впереди ремпоезда шел кран.
Если бы тепловоз, пришлось бы вызывать еще один поезд.
Максимум через два часа рельсы и шпалы будут заменены.
Капитан успел пройти к литерному составу и ознакомиться
с обстановкой. Там времени на устранение аварии понадобится
намного больше. Чтобы ремпоезд с краном смог подойти к
тепловозу, нужно отцепить состав и отогнать его на разъезд.
Два с половиной часа плюс полчаса на маневры. Потом
поставить тепловоз на рельсы и тоже отогнать на разъезд,
чтобы открыть путь к месту аварии рельсоукладчику. Три часа
плюс три. Плюс два часа на ремонт пути. А затем уже вернуть
на разъезд ремпоезд, после чего путь литерному составу будет
открыт. Еще шесть часов. Итого - девятнадцать. Сейчас -
7.40. В 2.40 ночи состав будет на эстакаде аэродрома.
Час-полтора удастся, возможно, сэкономить, но не больше.
Больше никак не получится.
Тимашук осмотрелся. Солдаты работали сноровисто, без
суеты. Похоже, капитан свое дело знал. На всякий случай
Тимашук прошел к литерному составу, переговорил с
машинистом. Тот подтвердил расчет капитана. Добавил: можно
попытаться на домкратах поднять тепловоз, но отгонять на
разъезд все одно придется, вручную рельсы и шпалы менять
долго будет, да и домкраты дело не больно надежное.
Оставалось смириться.
Пока Тимашук ходил туда-сюда и вел переговоры, на пяти БМП
подъехали солдаты, рассыпались в цепь вдоль насыпи. Прочесывание
сразу дало результат: в водопропускной трубе неподалеку от ремпоезда
была обнаружена ручная дрезина с надписью "ПМС-60". Дрезина была из
Потапова - путейцы, чьи вагончики стояли в тупике возле въездных
ворот, были как раз из этой путевой машинной станции.
Тимашук вернулся на аэродром. Сивопляс успел допросить
вчерашний вечерний караул. Два часовых на вышках с северной
стороны периметра показали: около 16 часов от бытовок ПМС
отъехала дрезина с четырьмя работягами. Мужики, нормальные,
в сигнальных жилетах. Не прятались, не скрывались, даже
дурачились: сначала по одному рычаг таскали, потом стали
по двое. На дрезине был флажок, как обычно. Какой-то
инструмент на площадке лежал, но какой - трудно сказать,
часовые не вглядывались, путейцев на дрезине они каждый день
видят. Иногда ходит другая дрезина, моторная, большая. Но
эта чаще - ее же стаскивать с рельс надо, чтобы пропустить
встречный состав. А моторную не стащишь. Показания часовых
совпадают во всех деталях, по времени тоже.
Тимашук приказал вызвать к нему солдат, допросил сам.
Ничего нового не узнал. Четверо парней, в спецуре, в оранжевых
игнальных жилетах, в черных вязаных шапках. Один сначала был без шапки,
светловолосый. Потом натянул шапчонку, из-за ветра. Не маленькие, но и
не сказать, что высокие. Работяги и работяги. Единственное, что
припомнил один из часовых: морды у них были будто бы не
такие, как у всех. У всех темные, пропитые, а у этих вроде
не так. Но это могло ему и показаться, особо не вглядывался.
Прибежал охранник "Феникса", доложил: привезли
путейцев, кого нашли. Выражают недовольство, грозятся в
понедельник на работу не выйти из-за того, что их в выходной
сдернули.
Путевые рабочие ПМС-60, человек пятнадцать кряжистых баб и
человек пять худосочных и не слишком трезвых мужиков, выражали
недовольство таким заковыристым матом, что подполковник Тимашук
удивился: не думал, что цивилизация так глубоко проникла даже в эти
староверческие края. Ему объяснили: местных среди путейцев мало,
народ пришлый, из вербованных. Из местных только бригадир, да и то не
из Потапова, а из-под Читы.
Порядок удалось навести лишь после того, как Тимашук
пообещал выдать всем по тридцать рублей после разговора. Не
поверили, но примолкли. Разговор не дал ничего. Никто ничего
не видел, никто никого на перегон не посылал. Кто жил в
бараках в Потапово, те еще в пятницу уехали, а кто на месте
в вагончиках, те отдыхали. Что за четверо парней, откуда
такие, никто не знает. На вопрос Тимашука, не случалось ли
чего-нибудь необычного за последние дни, призадумались,
потом звеньевая припомнила, что с ейной бельевой веревки
кто-то спер брезентовую спецуру и постиранный сигнальный
жилет. В пятницу были, а в субботу утром уже не было. Но это
свои, и она даже знает кто, только говорить не будет, потому
что она не такая. Тут едва не возникла потасовка, страсти
накалились так, что даже мат не выражал всей полноты чувств
и потому дамы перешли на выражения типа "кобыла ты
толстозадая", которые воспринимались, как жгучее
оскорбление. Спецура пропала, как выяснилось, не у одной
звеньевой, а еще у четырех ее товарок. А еще одна заявила,
что у нее тоже смылили две пары новой спецуры, не надеванной
ни разу. Но бригадир строго осадил ее, сказав, что знает,
кому она толкнула спецуру и даже знает, за сколько бутылок,
так что не будем.
Далеко не худший из выпускников Академии Главного
разведывательного управления Генерального Штаба Российской
Федерации, начальник службы безопасности закрытого
акционерного общества, имеющего правительственную лицензию
на торговлю боевыми истребителями и вертолетами всех систем,
подполковник Олег Тимашук почувствовал, как он медленно, но
верно погружается в самую гущу народной жизни. В самую. В
глубь. По пояс. По грудь. По горло. По уши. По.
Он поспешно расплатился и приказал срочно отвезти всех
назад в Потапово. И лишь когда дребезжащий автобус выкатился
за КПП, вдруг замер.
Пять спецовок.
Пять сигнальных жилетов.
А шапки и сапоги не пропали, их не вывешивают сушить.
Поэтому на этих четверых были не сапоги, а ботинки. Высокие,
солдатские. Молодой помощник машиниста знал, что такие
ботинки носят солдаты. Он не знал, что бывают и другие
ботинки, внешне похожие на солдатские. А подполковник
Тимашук знал. Они называются - десантные прыжковые. Или чаще
просто - спецназовские.
Пять спецовок.
Почему пять, а не четыре?
А если пять, где пятая?
Странное происшествие с местным рэкетиром Иннокентием
Потаповым по кличке Поп, о котором подполковнику Тимашуку и
комсоставу полка рассказал приехавший на аэродром по
служебной надобности участковый оперуполномоченный села
Потапово старший лейтенант Григорий Евсеевич Потапов,
помогло подполковнику Тимашуку найти ответ на этот вопрос.
IV
Население села Потапово, основанного еще в позапрошлом
веке бежавшими от притеснений старообрядцами, выбиравшими
для жизни глухие, труднодоступные для властей места,
промышляло охотой на пушного зверя, рыбной ловлей,
пчеловодством, лесозаготовками и лесосплавом, разведением
свиней и овец, держало коров. В царские времена сюда ссылали
политических, в советские - диссидентов. Благодаря этому
культурный уровень населения был выше среднего. В селе
почитались трезвость и трудолюбие, народ жил своими трудами,
потому пришествие новых времен мало сказалось на его
благосостоянии. Натуральный продукт всегда был в цене, по
выходным в Потапово съезжались со всей округи, скупали
масло, мясо, местные сыры, мед и копчености. Поскольку
железной дороги не было, ехали на легковушках, моторках,
автобусах. По субботам и воскресеньям базарная площадь
Потапово превращалась в шумный табор, обрастала палатками и
лотками.
Если раньше за промтоварами приходилось ездить в
райцентр и в Читу, то теперь все привозили на место. Как и
везде в Забайкалье, было много китайцев с дешевыми
пуховиками, контрабандной водкой и ширпотребом, появились
оптовики. И хотя в будни жизнь в селе возвращалась в обычное
спокойное русло, оживление торговли не могло не вызвать
появления в Потапово лихих людишек, падких на чужое, нажитое
не своими трудами добро. Сначала наезжали чужаки,
гастролеры, потом за дело взялась потаповская молодежь,
отслужившая срочную и пропитавшаяся духом свободы.
Возглавил ее Иннокентий Потапов, прижитый местной
бобылкой от старшины стройбата, сооружавшего в начале 60-х
годов аэродром военно-транспортной авиации. Первый срок он
получил в двадцать лет за драку на танцах с солдатами
аэродромного гарнизона. Роста он был под два метра, силой
Бог не обидел, трое солдат попали в госпиталь, а Иннокентий
отбыл в республику Коми, откуда вернулся через два года весь
в наколках и с погонялой Поп. После этого недолго поработал
на лесосплаве, а потом получил пять лет строгого режима за
попытку ограбления кассы местного деревообрабатывающего
комбината. И если его чему-то и научил строгий режим, то
лишь осторожности.
Поп стал неусыпной головной болью для участкового
Григория Евсеевича Потапова, высшего представителя
правоохранительных органов в селе. Дурные деньги, которые
морально неустойчивая молодежь, возглавляемая Попом,
выкачивала с торговцев, были той силой, которой не могли
противостоять ни традиции селения, ни оперативные
возможности власти. Положение участкового усугублялось тем,
что обираемые торговцы не обращались за защитой в милицию,
тем более не обращались чужаки-гастролеры, с которыми
подручные Попа расправлялись методами не слишком гуманными,
но эффективными: их машины сжигали, а самих жестоко избивали
и даже топили в приречных болотах. Организованная преступная
группировка Попа набрала такую силу, что начала наезжать на
местные сельскохозяйственные кооперативы.
Участковый оперуполномоченный Григорий Евсеевич Потапов
воспринял это как вызов. Он стоял на страже общественного
порядка двадцать пять лет и не намерен был мириться с тем,
что на вверенной ему территории кто-то будет устанавливать
свои воровские законы. Банду Попа необходимо было
децентрализовать, а для этого - обезглавить ее. Но Поп не
давался. Несколько рейдов, устроенных силами райотдела, дали
жидкий улов: несколько обрезов, незарегистрированное
охотничье оружие, анаша. Попалась мелочь, на Попа выйти не
удалось, он затаился. Затаился и Григорий Евсеевич, выжидал.
И дождался наконец своего часа.
Из показаний гражданина Иннокентия Потапова по кличке
Поп, 1967 года рождения, ранее судимого, следовало:
В первой половине дня в субботу, когда он прогуливался
по базарной площади села Потапово в целях изучения цен на
промышленные товары и продукты питания, ему сообщили, что
какой-то человек имеет для продажи серьезный товар, который
может заинтересовать серьезного покупателя. И.Потапов
попросил привести к нему этого человека, так как ему было
любопытно, что это за товар. Через некоторое время в
шашлычную, где он отдыхал, привели продавца. Это был молодой
человек лет двадцати пяти на вид, невысокого роста, щуплого
телосложения, волосы темные, средней длины, лицо круглое,
правильное, без особых примет. Одет он был в брезентовые
брюки и брезентовую куртку, какие носят строители, сварщики
и путевые рабочие. Куртка и брюки были ему велики, поэтому
рукава куртки и брюки были подвернуты.
Исходя из простого человеческого любопытства, И.Потапов
спросил, какой товар предлагает этот молодой человек и какую
цену он за него хочет. На это получил ответ, что товар
несомненно заинтересует И.Потапова, а цена за него - всего
четыре бутылки водки. Продавец объяснил, что по случайному
стечению обстоятельств денег у него нет, а выпить хочется,
чему И.Потапов сразу поверил. Он налил незнакомцу водки и
предложил закусить шашлыком. Шашлык тот охотно съел, а водку
пить не стал, объяснив это тем, что не хочет, чтобы его
унюхал прапор, из чего И.Потапов заключил, что продавец
является переодетым солдатом.
Продавец сказал, что товар у него не с собой, а
спрятан, и покупатель сразу получит его, если возьмет с
собой упомянутые четыре бутылки водки и проедет с продавцом
в то место, где лежит товар. Движимый простым человеческим
любопытством, И.Потапов согласился. Ему принесли водку, он
посадил продавца в свою машину "ВАЗ-2109" и велел водителю
ехать туда, куда скажет продавец. Но тот заявил, что либо
сделка будет один на один, либо ее не будет. Учитывая, что
продавец не имел при себе никакого оружия, что было
установлено при появлении его в шашлычной, и что для
И.Потапова с его физическими данными мелкокалиберный
продавец не мог представлять никакой опасности, он сам сел
за руль и проехал за село по дороге, ведущей к аэродрому.
Примерно в трех километрах от околицы продавец попросил
остановиться, зашел в придорожные кусты и вернулся с
небольшим свертком, обернутым в тряпку. В свертке оказалась
ручная граната Ф-1, в просторечии именуемая "лимонкой".
Граната производила впечатление новой, между ребрами была
даже видна заводская смазка.
И.Потапов показал, что, увидев гранату, он сразу понял,
что она похищена с военного склада. Не желая участвовать в
противозаконной сделке и имея намерение сразу же передать
"лимонку" участковому инспектору тов. Потапову Г.Е., он
спрятал сверток с гранатой под сиденье машины, а продавцу
сказал, что никакой водки ему не отдаст.
Очнулся он уже в больнице.
Как показал водитель автобуса "Луаз", принадлежащего
ПМС-60, он увидел стоявшую на обочину автомашину "ВАЗ-2109",
а возле нее находившегося в бессознательном состоянии
человека, о чем и сообщил в милицию. Посланный на место
происшествия наряд доставил пострадавшего в местную
больницу, где дежурный фельдшер зафиксировал сломанную
челюсть и сотрясение мозга средней тяжести. При осмотре
автомобиля под передним сиденьем была обнаружена граната
Ф-1. Ни в машине И.Потапова, ни возле места происшествия
указанной в показаниях потерпевшего водки обнаружено не
было.
На основании статьи 222, часть I УК РФ,
предусматривающей наказание до пяти лет лишения свободы за
незаконное хранение и приобретение оружия и боеприпасов,
против гражданина И.Потапова было возбуждено уголовное дело,
мерой пресечения избрано содержание под стражей.
Поиск лица, якобы продавшего И.Потапову гранату Ф-1,
результатов не дал. Молодого человека с указанными
И.Потаповым приметами действительно видели на базарной
площади в субботу, но куда он делся, выяснить не удалось.
Участковый оперуполномоченный высказал предположение, что им
мог быть солдат срочной службы из в/ч, охраняющей и
обслуживающей аэродром, который переоделся в спецовку, чтобы
не привлекать к себе внимания, так как с тех пор, как
аэродром арендовала фирма "Феникс", увольнительных солдатам
не выдается, чтобы исключить пьянство и драки с местной
молодежью. Чтобы проверить это свое предположение, Григорий
Евсеевич Потапов и приехал к командованию в/ч.
Предположение участкового вызвало резкий протест
комсостава полка. В минувшую субботу расположение в/ч не
покидал ни один военнослужащий. Пристрастное расследование
не выявило и случаев самовольной отлучки. По приказу
полковника Тулина была произведена проверка наличия на
оружейном складе гранат Ф-1. Все до единой оказались на
месте. Официальная справка об этом была выдана участковому
оперуполномоченному Г.Е.Потапову. Он сказал, что передаст ее
следователю для приобщения к уголовному делу, и уехал
удовлетворенный. Откуда взялась граната, для него было не
так и важно. Для него важно было, что Поп с учетом прежних
судимостей получит на всю катушку.
О пропавшей водке никто не вспомнил. О ней все и думать
забыли. Подполковник Тимашук не забыл. Мысль об этой водке
занозой сидела в его мозгу все время, пока он следил за
ходом ремонтных работ на железнодорожной ветке и выслушивал
рапорты патрулей и экипажей вертолетов.
V
Прочесывание окрестностей не дало никаких результатов.
Кроме дрезины и похищенных с открытого склада ПМС
инструментов, ничего найдено не было. Никаких следов
автотранспорта в долине тоже не обнаружилось. Тщательный
осмотр с вертолетов прилегавшего к аэродрому плоскогорья не
выявил ни остатков костров, ни следов стоянок, ни иных
признаков присутствия посторонних. Все растяжки,
установленные на тропах и в руслах ручьев, были нетронутыми.
Тимашук затребовал данные телеметрического контроля. Никаких
нарушений воздушного пространства аэродромные
радиолокационные установки не зафиксировали.
Капитан-железнодорожник обещал сэкономить час-полтора,
но сэкономил гораздо больше. В двух километрах от места
аварии ремпоезда он обнаружил каменистую плоскость и бросил
на нее рельсошпальную решетку, прямо на грунт, без подсыпки,
с минимальной рихтовкой. Получился тупик, его использовали
для маневров. Отпала необходимость гонять составы на
разъезд.
В 20/30, на семь часов раньше назначенного начальником
ремпоезда срока, литерный состав из Улан-Удэ втянулся через
въездные ворота на территорию аэродрома и встал под
разгрузку. Подполковник Тимашук на радостях обнял капитана и
пригласил в свой номер в гарнизонной гостинице-заежке выпить
за железнодорожные войска настоящего виски "Джонни Уокер,
блэк лэйбл", традиционно почитаемого в ГРУ. Капитан засмущался,
но приглашение принял. Тимашук позвал и Тулина, полковник тоже
заслуживал поощрения.
Пока накрывали на стол и готовили закуску, Тимашук
достал из кейса спортивный "Адидас", свой костюм отдал
почистить и залез под душ. Больше суток он был на ногах. И
каких суток! Усталости он не чувствовал, усталость позже
придет, когда он будет на борту "Мрии". В воздухе и
вздремнет. И лишь мысль об этой проклятой водке мешала ему
наслаждаться горячим душем.
Четыре бутылки водки. Почему - четыре? За "лимонку"
можно было запросто получить ящик водки. Запросил
только четыре бутылки. Значит, ему нужно было именно четыре
бутылки? Зачем? Что такое вообще четыре бутылки водки? В
Москве и любом городе - ничто. В воинской части с сухим
законом - все. За четыре бутылки водки любой солдат или
прапор последнюю гимнастерку с себя снимет.
Но зачем этому странному продавцу гимнастерка? Почему
были украдены спецовки? Для тех, кто развинчивал стыки,
понятно - нужны для маскировки. А этому, пятому? Ему нужна
была просто одежда, не привлекающая внимания. Значит, та
одежда, которая на нем была, привлекала внимание? Что же это
была за одежда?
Черные вязаные шапки. Это могли быть подшлемники.
Спецназовские ботинки.
Граната Ф-1. Новая, в заводской смазке.
Подполковник Тимашук ощутил неприятный холодок в груди.
Только одна одежда могла привлекать внимание: камуфляж
диверсионной группы. А четыре бутылки водки, за которые
солдат последнюю гимнастерку скинет, могли служить и для
другой цели.
Они могли быть пропуском в любую запретную зону.
В том числе - на территорию аэродрома.
Подполковнику Тимашуку понадобилось все его
самообладание, чтобы сдержать волнение. Что толку
паниковать? Если посторонний проник на объект, значит
проник. Снимать солдат с разгрузки и бросать на повальный
обыск не время, нужно сначала отправить "Мрию", а потом уж
устраивать всеобщий шмон.
Первый раз в жизни подполковник Тимашук пил "Блэк
Лэйбл", не чувствуя его вкуса. И лишь после третьей
отпустило. Все же хороший вискарь - это хороший вискарь.
Недаром "Блэк Лэйбл" везли в подарок своим генералам все
возвращавшиеся с холода офицеры Главного разведывательного
управления. Генералы знали толк в жизни.
Налили по четвертой. Чокнулись. За дружбу всех родов
войск. Но выпить не успели. В дверь постучали. Полковник
вышел, потом заглянул в комнату, кивком вызвал в коридор
Тимашука. Представил старшего лейтенанта:
- Начальник смены радиолокаторщиков.
Тот доложил:
- Дважды зафиксирован выход в эфир неустановленного
передатчика. Импульс кодированный, расшифровке не поддается.
- Координаты?
- Запеленговать не смогли. Не успели.
- Почему сразу не доложили?
- Приняли за помехи. Если выйдет в эфир еще раз,
попробуем засечь. Но вряд ли получится. Импульс слишком
короткий.
- Действуйте. Сделайте все, что сможете, - приказал
Тимашук.
Вернулись за стол. Выпили.
И тут погас свет.
Тимашук кинулся к окну. Весь аэродром был погружен во
тьму. Не горел ни один прожектор. В черноте ночи светились
лишь габаритные огни и кабина тепловоза ремпоезда. Ни
огонька на взлетно-посадочной полосе, ни одного освещенного
окна. Только через минуту замелькали, заметались карманные
фонари.
- Сейчас включат резервную электростанцию, - сказал
Тулин. - Норматив - три с половиной минуты.
Через три с половиной минуты резервная электростанция
не заработала. Не заработала она и через полчаса.
Капитан-железнодорожник смущенно откланялся. Тулин и Тимашук
при свете стеариновых свечей, как заговорщики, прошли в узел
связи. Связь работала - от аварийных аккумуляторов.
Оперативный дежурный дозвонился до энергетиков. Те сообщили:
что-то на высоковольтной линии, ремонтная бригада уже
выехала. Через сорок минут уточнили: на 30-м километре
взорвана одна из опор ЛЭП.
Еще через час выяснилось, почему не запускаются дизеля
резервной электростанции. Сообщение не удивило подполковника
Тимашука: чего-то в этом роде он ждал. Оказались
подпиленными все трубки ТНВД - топливных насосов высокого
давления. На двух дизелях трубки меняют, больше на складе
нет, нужно выписывать из Читы.
Полковник Тулин матерился - беззвучно, словно читал
молитву.
Дизеля наконец запустили. Лампочки горели вполнакала.
Электрокраны и подъемники на эстакаде не работали: мощности
станции не хватало. Когда восстановят ЛЭП, никто не знал. О
разгрузке состава и погрузке "Мрии" вручную нечего было и
думать.
Появился встревоженный Сивопляс, доложил: на полу в
помещении резервной электростанции обнаружен инструмент,
которым были подпилены трубки ТНВД. Преступник, вероятно,
обронил его в темноте.
Полковник Тулин и находившиеся в узле связи офицеры с
недоумением смотрели на плоскую хромированную пластину
странной формы. Они не знали, что это такое. Тимашук знал. И
Сивопляс знал.
- Серьезное дело, товарищ подполковник, - сказал он. -
Чревато боком.
Тимашук кивнул. Серьезнее не бывает.
Пластина была мини-ножом "Робинзон" из комплекта ножа
выживания "Оборотень". Такие ножи выживания входят в штатное
снаряжение диверсионных групп.
Тимашук связался с Москвой. Ермаков выслушал сообщение
и приказал не отходить от телефона. Через пять минут
раздался зуммер вызова.
- На линии генерал армии Г., - сообщил московский
связист. - Говорите.
- Товарищ генерал армии, докладывает подполковник
Тимашук...
В трубке высокочастотной связи раздался пронзительный
голос Г.:
- Ты, мать-перемать-распротак, чем там занят? Я тебе,
так-перетак-растак, ноги выдергаю, если "Мрия" через час не
взлетит! Я тебя, распроэдак-распротак-расперетак... через
колено... оглоблей...
"Долбанный козел! - тяжело подумал подполковник
Тимашук. - Сидишь там в Москве, командуешь! Тебя бы самого
сюда, мать твою!.."
Полковник, начальник штаба и оперативный дежурный
внимательно слушали рулады козлиного генеральского баритона.
На Тимашука старались не смотреть, отводили глаза. А
молоденький лейтенант-связист даже раскрыл рот от изумления.
Еще со школы он знал, что русский язык велик и могуч, но не
подозревал, что настолько. На Тимашука он смотрел с
откровенным сочувствием и испугом. И этот взгляд что-то
разрушил в душе подполковника. Все напряжение минувших
полутора суток трансформировалось в лютую злобу.
- Долбанный козел! - рявкнул он. - Сам прилетай сюда и
отправляй свою долбанную "Мрию"! Против меня действует
диверсионный батальон, а ты мне про ноги выдергаю,
разэдак-перетак и так!
Он коротко процитировал самого Г. и бросил трубку.
Воспоминания об уважении, с которым посмотрели на него
офицеры, грело его сердце до самой смерти.
Через три минуты вновь прозвучал зуммер телефона
спецсвязи.
- Докладывай, - приказал Г. - Со всеми подробностями.
Он выслушал, ни разу не перебив.
- Почему ты решил, что там батальон? - спросил Г., когда
Тимашук умолк. - Сам сказал - пять спецовок.
- Пятеро не могут быть одновременно во всех местах.
Слишком далеко. Плюс кто-то на передатчике. Плюс
подстраховка. Пять человек не могут блокировать аэродром. Не
мне вам это объяснять. А они это сделали.
- Спокойно, подполковник, - приказал Г. - Не может там
быть батальона. От силы - рота. А у тебя под ружьем полк. И
сорок профи. Они одни двух батальонов стоят. Не паникуй.
Обнаружить помогу. Действуй спокойно. Хорошо бы хоть одного
взять живым. Не получится, уничтожь всех. Надеюсь на тебя.
Что хочешь делай, но "Мрия" должна взлететь!
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
I
После всей этой беготни по долинам и по взгорьям у всех
у нас ноги от жопы отваливались. И то сказать: двадцать
километров туда, двадцать обратно. И если часть пути туда мы
проехали на дрезине, то назад пришлось пилить на своих
двоих. И не по шпалам, а в обход, по нагорью, рискуя каждую
минуту наскочить на растяжку. Да еще эта клятая брезентуха,
складки которой натирали кожу даже сквозь шерстяное белье.
Боцману с Доком, минировавшим ЛЭП, досталось и того больше -
еще километров по десять.
Но все же самая трудная часть дела выпала Мухе. Мало
того, что ему нужно было незаметно добраться до Потапова - а
это двадцать с лишним кэмэ, так еще нужно было незаметно
вернуться, а затем инфильтроваться на территорию объекта. Я
хотел послать с ним для страховки Артиста, но Муха
воспротивился: он маленький, незаметный, очень безобидный.
Очень. Справится. И справился. Когда под утро мы вернулись в
блиндаж на горе, он уже был там, дрых без задних ног и даже
легким шевеленьем не прореагировал на наше бесшумное
появление. Правда, при выполнении задания он допустил
оплошность и нажрался шашлыка от щедрот местного братана,
которому впарил "лимонку". За что и был наказан жесточайшим
поносом, который не могли утихомирить все запасы бисептола и
активированного угля в наших аптечках. Так что большую часть
следующего дня он вынужден был провести не с нами, а в
одиночестве в орешнике метрах в десяти от нашего лежбища. Но
это выяснилось уже позже.
Мы влезли в камуфляжки из комплекта "Выдра-3М", уютные,
как домашняя пижама, выдавили в себя по тюбику
сублимированного говна из боевого рациона питания и испытали
полный кайф.
Не умеют люди ценить привычные радости жизни. Нет, не
умеют. Вернуться после работы домой, переодеться, поужинать
и залечь на диване с газетой или включить телевизор. Что
может быть лучше? Даже если дом - яма между камней, ужин -
тюбик безвкусной пасты, а телевизор - бинокль БН-2, в
окулярах которого неторопливо разворачивается действо,
которое можно было бы назвать "кино не для всех".
Одно время по телевизору часто крутили такое кино.
Отнеся себя, как всякий интеллигентный человек, к тем
самым избранным, которым адресована эта рубрика, я честно
высиживал перед экраном, пока не убедился, что все-таки не
настолько интеллигентен и не настолько избран. Недоизбран.
Грустно, но факт. Моего культурного уровня явно не хватало,
чтобы оценить тайные достоинства этих кинематографических
шедевров. "Кино не для нас". А вот оценить то, что
происходило внизу, на пространстве аэродрома, - на это моего
культурного уровня хватало. Это кино было для нас. И хотя мы
наблюдали его с первой минуты, зрелище не утрачивало своей
захватывающей увлекательности.
Смысловым центром композиции был огромный "Ант-125".
"Мрия". "Мечта". И все происходящее вокруг предопределялась
ею. Самолет стоял в начале главной взлетно-посадочной
полосы. Нос его вместе с пилотской кабиной был задран вверх,
широкая задняя аппарель опущена на бетон. Из самолета "Мрия"
превратилась в гигантский летающий вагон, готовый принять в
свое чрево энное количество десятков тонн груза, который
двигался к ней по Транссибу. И поскольку никто из нас не
представлял, каким образом можно воспрепятствовать взлету
этой махины, мы решили подойти к делу с другой стороны.
Правильно поставленная задача содержит в себе и пути ее
разрешения. Устроить на железнодорожной ветке небольшую
аварию - это вытекало само собой.
Когда Док сказал, что нужно будет продублировать
расстыковку рельс, с этим я согласился сразу. Не помешает. А
вот насчет минирования ЛЭП были у меня сомнения. Но Док не
стал и спрашивать нашего согласия. Когда дошло до дела, он
просто оставил меня и Артиста откручивать гайки, а сам с
Боцманом двинулся по шпалам в сторону Транссиба.
Мое командирское самолюбие было слегка задето, но не
настолько, чтобы начать выяснять, кто главней. Главней
всегда тот, кто знает, что нужно делать. А Док, судя по его
виду, знал. И нам ничего не оставалось, как подчиниться. Что
я и сделал не без удовольствия. Всегда приятно, когда за
тебя принимают решения и избавляют от необходимости за них
отвечать. Это и составляет главную привлекательность военной
службы для здравомыслящей молодежи, а главную
привлекательность социализма - для широких народных масс
независимо от цвета кожи и национальных традиций.
Док оказался прав. Мы рассчитывали, что пара суток
спокойной жизни нам обеспечена, но железнодорожные войска
оказались на высоте. Всего через шестнадцать часов после
того, как состав из Улан-Удэ тормознулся на разведенном нами
рельсовом стыке, а вслед за ним тормознулся и
ремонтно-восстановительный поезд, движение возобновилось. К
ярко освещенной прожекторами железнодорожной эстакаде
причалили вагоны, задвигались краны, забегали солдаты,
клубами черного дыма окутались "Кразы" с грузовыми
платформами, готовые принять выплывающие из вагонов
контейнеры и переместить их к "Мрии".
С высоты нашего НП мы наблюдали за этим праздником
жизни с чувством гордости за боевую выучку российских
железнодорожных войск. К гордости примешивалась досада от
того, что все труды наши тяжкие дали такой ничтожный эффект.
Пройдет еще часов пять-шесть, и "Мрия" взлетит.
Док извлек из кармана пульт радиовзрывателя и
вопросительно посмотрел на меня. А что я мог ему сказать?
Только одно:
- Валяй. Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.
Док кивнул и нажал кнопку.
Где-то там, на тридцатом километре, рванул
трехсотграммовый заряд пластита, заложенный под мачту ЛЭП,
опору выбило из бетона, мачта накренилась, полыхнули
грозовым разрядом замкнувшие высоковольтные провода. Не
нужно было обладать слишком богатым воображением, чтобы
представить себе эту картину.
Аэродром исчез. Как и не было. Праздник кончился.
Остались ночь, посвисты ветра, летящая в низких тучах луна.
И мы пятеро над огромной долиной, на дне которой светились
слабые габаритные огни и мелькали точки электрических
фонарей.
- Дело сделано, - констатировал Док.
- Хотелось бы еще знать - зачем? - подал голос Артист.
Нам всем хотелось бы это знать. И если кто и мог дать
ответ на этот вопрос, то лишь Док. Я уже понимал, что он
знает больше, чем говорит. И понимал это не только я. Но Док
зашвырнул в кусты ненужный пульт и сказал:
- Супчику бы сейчас горяченького.
- А шышлычка? - спросил Муха и, не дождавшись ответа,
рванул в орешник.
- Нет, шашлычка не хочу, - подумав, сказал Док.
Отсутствие ответа - тоже ответ. Мы слишком хорошо знали
друг друга, чтобы вынуждать кого-то говорить то, чего он
говорить не считает нужным. Мы доверяли друг другу.
Настолько, насколько это вообще возможно. Без этого мы
просто не выжили бы. И не в переносном, а в самом буквальном
смысле.
Впрочем, не доверяли, нет.
Верили.
А доверие и вера - это не одно и то же.
И все-таки какая-то тревога не оставляла меня. Не знаю,
откуда она взялась. Даже зудело в виске. Настолько, что я не
сразу сумел заснуть. Но потом все же сумел. А проснулся от
грохота вертолетных двигателей и похрюкиванья лопастей,
характерного для тяжелых машин. Я прополз на НП. Боцман,
которому выпало дежурить, протянул мне бинокль. Но и без
бинокля было видно, как на вертолетную площадку опустился
военно-транспортный стрекозел "Ми-10" - летающий кран,
способный нести на подвеске груз до двенадцати тонн. К нему
подкатил аэродромный автобус, из него перегрузились в трюм
вертушки человек пятнадцать солдат и пятеро черных с
десантными "калашами". Стрекозел взлетел и на низкой высоте
пошел вдоль железнодорожной ветки.
Это означало, что через три-четыре часа мачта ЛЭП будет
поставлена на место, а еще через час-другой возобновится
разгрузка состава и погрузка "Мрии". И никаких способов
помешать этому у нас уже не было.
Так и вышло. И даже быстрей, чем я думал. Через два с
половиной часа "Ми-10" вернулся на аэродром, высадил солдат
и охрану и ушел в сторону Транссиба. А еще через час на
эстакаде пришли в движение все краны и погрузчики.
- А еще говорят, что армия ничего не может, -
прокомментировал Артист. - Может, когда захочет.
- Когда очень захочет, - подтвердил Муха. - Да что же в
этих долбанных контейнерах, если они так суетятся?
- Истребители, - объяснил Док. - "СУ-27" или "СУ-39".
- Ты-то откуда знаешь? - удивился Боцман.
- Сам смотри. Что на вагонах написано? "Собственность
Улан-Удэнского авиационного завода". Там как раз и делают
"сушки".
Док извлек из чехла шифровальный прибор "Азимут",
подсоединил к "Селене" и забегал пальцами по клавиатуре. Я
взглянул на дисплей. Там появилось:
"Пастухов - Центру. Разгрузка состава возобновлена.
Сохраняется ли необходимость прервать работы?"
- Отправляю? - спросил Док.
- Ну, отправляй, - кивнул я. - Только как же мы их
прервем?
Не ответив, Док нажал клавишу шифратора. Сигнал ушел на
спутник. Я посмотрел на часы. Полдень. В Москве - шесть
утра. Ответа можно было ждать часа через три: пока в этот
таинственный Центр приедет начальство, пока прочитают, пока
обсудят.
Ответ пришел через четыре минуты:
"Центр - Пастухову. Приказываю предотвратить вылет
"Мрии" любыми средствами."
Док охлопал себя по карманам, как человек, который ищет
спички, извлек из камуфляжки черную пластмассовую коробочку
радиопульта, ввел код и нажал пусковую кнопку.
Долбануло так, что с кустов стряхнулись капли росы. По
проводам высоковольтной линии пробежали искры. И лишь потом
донеслись раскаты двойного взрыва.
- Ексель-моксель, Док! - сказал Артист. - Сколько же ты
туда зафигачил?
- Два заряда по килограмму.
- А сколько еще в запасе? - спросил я.
Словно бы извиняясь, Док пожал плечами:
- Все. Больше нет ничего. Я и эти-то заложил - так, на
всякий пожарный.
Он набрал:
"Пастухов - Центру. Подача электроэнергии на объект возобновится
не раньше, чем через сутки. Две мачты ЛЭП полностью уничтожены".
Центр спросил:
"Каким образом?"
Док показал мне текст. Я ответил:
- Не один ли им хрен? Взорвали.
Док перевел на канцелярский:
"Пастухов - Центру. Опорные мачты ЛЭП выведены из строя
посредством взрыва".
Центр минут десять думал. Потом приказал:
"Доложите данные визуальной разведки. Особое внимание
обратить на взлеты и посадки самолетов всех систем:
количество, тип, время полетов, опознавательные знаки.
Регистрировать режим работы аэродромных радаров. Докладывать
обо всем происходящем на территории объекта. Не упускать ни
малейших подробностей".
А в виске у меня все зудело и зудело.
Артист произнес:
- Нет ли у вас, джентльмены, ощущения, что нам отсюда
нужно как можно быстрей валить?
Вот это у меня и зудело.
- Есть, - подтвердил я. - Ночью уйдем.
Но до ночи еще нужно было дожить.
II
Ощущение тревоги у меня все усиливалось и усиливалось,
хотя для этого не было никаких очевидных причин. Все было
обычным. На сторожевых вышках стояли солдаты, по двое на
каждой, озирали окрестности через бинокли и стереотрубы.
Грунтовку между линией ЛЭП и железнодорожной колеей утюжили
бронетранспортеры и БМП с автоматчиками на броне. Усиленные
патрули прочесывали русла ручьев и горные тропы.
"Мрия" стояла на прежнем месте в начале главной
взлетно-посадочной полосы, с задранным носом и опущенной
аппарелью, готовая к погрузке. Утром пришли члены экипажа,
походили вокруг нее и вернулись в военный городок коротать
время в гарнизонной гостинице.
Прилетел "Ми-10", забрал рабочую команду и черных
охранников, ушел по-над железнодорожной колеей к месту
взрыва. Часа через три снова появился, заправился, загрузил
бетономешалку и какое-то оборудование, улетел. Задали мы
работенки саперным частям. В условиях, приближенных к
боевым. Ну, что делать? Трудно в ученье, легко в гробу.
А чувство тревоги у меня все не слабело.
И наконец дошло. Тишина. Не летали "МИГи" и "СУ". Все
вертолеты, беспрерывно барражировавшие вчера над нагорьем,
как шмели над цветущим лугом, стояли на площадках в
окружении солдат охраны. Экипажи кучковались возле машин,
готовые по первому сигналу поднять их в воздух.
И еще одно наблюдение настораживало. Безлюдье возле
вагончиков ПМС. Не дымили трубы буржуек, не колготился
рабочий люд. Создавалось ощущение, что всех срочно
эвакуировали. А когда эвакуируют мирное население? Когда
ожидают боевых действий. В военном городке тоже было
непривычно безлюдно. Ну, дела. Они что, ждут штурма?
Таким наблюдательным оказался не я один. Муха повертел
головой, потянул носом, поморщился. На его размалеванном
гримкарандашом "Туман" лице белели зубы, из-под каски
поблескивали глаза.
- Чего это они не летают? - спросил он. - Вчера целый
день летали, а сегодня хоть бы кто!
- Горючку, наверное, выжгли, - попытался найти
объяснение Боцман. - У всех же сейчас лимиты.
- Ни фига, - возразил Муха. - Все вертушки с самого
ранья заправили под завязку, я видел.
Он не стал объяснять, с какого места он это видел и что
заставило его встать на рассвете, а мы из присущего нам
чувства деликатности не стали спрашивать.
- И ракет нацепляли, - внес свою долю в общую копилку
наблюдений Артист.
- Ракеты были, - возразил я.
- На "двадцать восьмом", - подтвердил Артист. - А на
"двадцать четвертых" не было.
Он протянул мне бинокль. Я всмотрелся в сторону
вертолетной площадки. И в самом деле: внешние узлы трех
"Ми-24" щетинились сверхзвуковыми ракетами ПТУР "Штурм-В".
- И вот что еще непонятно, - продолжал Артист. - Куда
черные подевались? Вчера бегали, как заведенные. А сегодня -
ни одного.
Этой странности никакого объяснения не нашлось.
Неуверенное предположение Боцмана, что им всем дали отгул,
даже не удостоилось обсуждения. Гипотеза Артиста о том, что
все они сидят на губе из-за того, что допустили
проникновение постороннего зловредного элемента в
расположение резервной дизельэлектростанции, тоже не
выглядела убедительной.
Муха удалился для обдумывания в орешник, а Док вообще
участия в обсуждении не принимал. Он сидел, согнув над
"Селеной-5" большие плечи, и выстукивал на клавиатуре
"Азимута" сообщение о результатах визуальной разведки. Время
от времени поднимал к голубому небу замаскированную под
болотный пенек физиономию, всматривался в легкие перистые
облака, как бы пытаясь углядеть в них те самые мельчайшие
подробности, которых требовал Центр, и вновь склонялся над
"Азимутом". Отправив очередную порцию наблюдений, ждал
уточняющих вопросов, терпеливо уточнял.
Из орешника выполз Муха и поделился результатами своих
размышлений:
- Я понял! Они переоделись!
- Кто? - спросил Артист, уже забывший, о чем шел
разговор.
- Черные!
- Во что?
- Не знаю.
- Иди еще подумай, - посоветовал Боцман.
Муха хотел обидеться, но не успел и рванул в кусты.
Говорят, халявного сыра не бывает. Халявного шашлыка
тоже.
- Тихо! - вдруг приказал Док и поднял голову. Мы
прислушались. Откуда-то сверху, с большой высоты, доносился
слабый гул самолетного двигателя.
- Уже третий или четвертый раз пролетает, - объяснил
Док.
Я перевернулся на спину и поднес к глазам бинокль.
Успел увидеть лишь маленькое серебристое пятнышко на высоте
километров в семь-восемь. Оно прошло к юго-западу и растаяло
в лучах склоняющегося к закату солнца. Инверсионного следа
за ним не было. Значит, не истребитель. Скорость тоже была
явно не сверхзвуковая - километров семьсот-восемьсот в час,
не больше. Похоже на пассажирский самолет, но их трассы были
очень далеко отсюда.
Я решил подождать. Километрах в трехстах -
государственная граница. Если рейс не международный, самолет
должен будет там развернуться. Значит, минут через сорок
снова пройдет над нами.
Я оказался прав. Через полчаса вновь донесся
нарастающий гул турбин. Я всмотрелся. Турбин было четыре -
на консолях, под крыльями. Классический силуэт пассажирского
лайнера. Что-то вроде "Ил-76". И только какая-то непонятная круглая
нашлепка над фюзеляжем.
- Что это у него за тарелка? - спросил Муха, временно
вернувшийся к нормальной жизни.
- Какая тарелка? - не понял Боцман. - И в самом деле
тарелка.
И тут мне стало нехорошо. Тарелка. Твою мать. Тарелка!
- Глуши связь! - крикнул я Доку. - Вырубай к черту!
Быстро, Док! Быстро!
Он растерянно оглянулся на меня.
- Я уже все передал. А в чем дело?
Он взял у Мухи бинокль и всмотрелся в небо.
- Господи Боже! Это же "А-50"! Или я ошибаюсь?
- Если бы!
Артист, Муха и Боцман, не закончившие такого высшего
командного училища ВДВ, как я, и не обладавшие такой
любознательностью и кругозором, как Док, с недоумением
смотрели на меня, ожидая разъяснений.
Я разъяснил. "А-50", принятый на вооружение ВВС СССР в
1984 году взамен морально устаревшего "Ту-126", является
самолетом дальнего радиолокационного обнаружения и
управления. Он может применяться для обнаружения и
сопровождения воздушных целей и надводных кораблей, для
оповещения командных пунктов о воздушной и надводной
обстановке, для управления самолетами истребительной и
ударной авиации при их наведении на воздушные, наземные и
морские цели, а также служить воздушным командным пунктом. И
для этого замечательного детища Таганрогского
научно-технического комплекса имени Бериева обнаружить
радиопередатчик по одному-единственному сигналу и определить
его координаты с точностью до метра - как два пальца
обоссать. Что оно, возможно, уже и сделало.
- Передавай, - приказал я Доку. - "Замечен "А-50".
Пролетал раз пять. Вряд ли случайно. Наши действия?"
Муха вскочил и на четвереньках ломанулся в орешник. На
ходу объяснил:
- Прихватило. Я сейчас, я быстро.
- Есть, - сказал Док.
Центр отреагировал мгновенно:
- "Немедленно возвращайтесь в исходную точку маршрута.
Все ненужное бросьте. При захвате сопротивления не
оказывать".
Такие приказы никому не нужно повторять дважды. Мы
кинулись по лазу в блиндаж. И только успели похватать
"каштаны" и распихать рожки по подсумкам, как все
пространство вокруг словно бы сгустилось от рева вертолетных
движков. Три "двадцать четвертых" и "двадцать восьмой"
поднялись в воздух и устремились к нашему мысу, сужая круги.
Какая-то из вертушек зависла прямо над нами, воздушные струи
разметали маскировочную сеть, трубный небесный глас
возвестил:
- Бросить оружие! Сопротивление бесполезно!
Рванули светошумовые гранаты, которые мы поставили на
растяжках на подходах к базе. Это означало, что штурмовой
отряд заранее подтянулся на исходные и ждал только воздушной
поддержки. И тут же на краю нашего лежбища возник рослый
мужик в камуфляже с полевыми подполковничьими погонами и
наставил на нас "калаш".
- Не двигаться! Руки за голову! Где остальные?
И не успел я удивиться этому странному вопросу, как
прыткий подполковник вдруг выронил автомат и поднял руки.
Из-за его спины выглянул Муха. Одной рукой он вжимал ствол
ПСС в затылок подполковника, другой придерживал штаны. И
даже сквозь слой маскировочного грима на его лице читалось:
"Даже посрать не дадут спокойно!"
- Прикройте! - крикнул Док и пополз по лазу к НП с
такой скоростью, что только локти замелькали и завиляла
обтянутая камуфляжем задница. За собой он волочил какую-то
зеленую трубу, но у меня не было времени рассматривать, что
это за труба. Мы влупили из всех стволов вкруговую, заставив
штурмовиков вжаться в камни, а вертушки отойти на безопасное
расстояние.
Была, конечно, вероятность того, что они саданут в нас
ракетой или польют из 30-миллиметровой пушки. Но расчет был
на то, что они видели начало штурма и вряд ли захотят мочить
подполковника и других бойцов, которых могло изрешетить
осколками. Так и вышло. Не переставая поливать из "каштана",
я оглянулся в сторону Дока. Очень меня интересовало, на кой
хрен его понесло на НП. Подполковника тоже интересовало. Он
стоял выше меня и потому увидел все раньше. А потом увидел и
я. И понял, что за трубу волочил Док.
Это была "Игла".
Ручной зенитно-ракетный комплекс "Игла". Дальность полета ракеты по
горизонтали - 5200 метров. При максимальной скорости цели 1450
километров в час вероятность поражения цели одной ракетой составляет
38 процентов. Чем ниже скорость цели, тем выше процент попадания.
Вертолеты поражаются стопроцентно. А огромная "Мрия", неподвижно
стоящая в полукилометре, - на все 200 процентов.
Док поерзал, устраиваясь поудобней, приладил на правом
плече "Иглу" и припал к прицелу. Подполковник завопил так,
что заглушил все вертолетные движки и грохот автоматной
пальбы:
- Стой! Отставить! Стой!
Ага. "Стой". Скажи это своей тете.
Труба на плече Дока дернулась. Из заднего конца
полыхнуло. Сработал ускоритель, десятикилограммовая ракета
прочертила красивую дугу над аэродромом и вмазалась прямо в
середину фюзеляжа "Мрии". Грохнул взрыв. Тулово самолета
просело, как надпиленное бревно на козлах.
Красивый был самолет.
Теперь он наверняка не взлетит.
Док встал, поднял руки и объявил:
- Мы сдаемся!
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
I
То, что для Пастухова было предположением, для
полковника Голубкова являлось бесспорным фактом. Самолет
дальнего радиолокационного обнаружения "А-50" не мог
появиться над объектом случайно. Такие самолеты не
появляются случайно нигде. "А-50" мог вылететь в район
ПотаповА лишь в том случае, если бы это была зона военных
действий или место проведения крупномасштабных учений с
участием всех родов войск. Таких летающих командных пунктов
в ВВС России было не больше трех десятков, приказ о вылете
мог поступить только из Москвы.
Из Москвы он и поступил. В этом у полковника Голубкова
не было никаких сомнений. Не вызывала сомнений и цель
вылета: запеленговать радиопередатчик, работу которого могли
обнаружить аэродромные службы.
Поэтому Голубков сразу же приказал группе Пастухова
покинуть опасное место. Ребята сделали все, что смогли. И
даже намного больше того, чего от них ждали. Сутки, а то и
двое, которые потребуются саперным частям для замены двух
взорванных опор высоковольтной ЛЭП, снимали остроту
цейтнота, давали возможность разобраться в том, что
происходит, попытаться понять, по какому сценарию будут
развиваться события.
Полковник Голубков продиктовал оператору:
- "Центр - Пастухову. Доложите обстановку".
Ответа не последовало. Голубков приказал повторять вызов
каждый час, собрал поступившие из Потапово шифрограммы и
вернулся в кабинет.
"Пастухов - Центру. Докладываю о результатах визуальной
разведки.
В продолжение двух минувших дней над окрестностями
объекта постоянно патрулировали вертолеты "Ми-28" и "Ми-24".
Отмечались полеты "Ми-4" на короткие расстояния. Кроме "Мрии",
никакие транспортные самолеты не приземлялись и не взлетали.
От КПП объекта к селу Потапово нерегулярно курсировали
пассажирский автобус и продуктовый автофургон. Движения
большегрузного автотранспорта не зафиксировано.
Все дни, кроме нынешнего, совершали полеты истребители
"МИГ" и "СУ". Время в воздухе - около получаса. Летали над
аэродромом на высоте от одного до десяти километров на
дозвуковых скоростях. При нахождении их в воздухе работали
все радарные установки. После приземления самолеты
осматривались группой механиков, производились какие-то
измерения. После этого их закатывали в подземные ангары.
Опознавательные знаки на фюзеляжах отсутствуют. Возможно,
из-за того, что производится перекраска поверхности.
Сообщите, на какие подробности следует обратить
внимание".
"Пастухов - Центру. Уточняю модели истребителей:
"МИГ-23", "МИГ-25", "СУ-25", один "МИГ-29". Общее количество
- примерно 15 единиц. Никакого навесного вооружения на
истребителях нет".
"Пастухов - Центру. Подтверждаю предыдущее сообщение. В
воздух поднимались истребители старых образцов. "МИГ-29М",
"СУ-35", "СУ-39" и другие новые модификации в полетах не
участвовали. Цвет поверхности - от светло-серого до
темно-серого, с дымчатым оттенком. Причины изменения окраски
объяснить не можем. Возможно, наносится антирадарное
покрытие".
"Пастухов - Центру. Данные о модификациях истребителей
подтверждаем. Ошибка исключена, мы в состоянии отличить
старую модель от новой. Уточнить количество машин не могу,
так как сегодня они не летают. Ангары охраняются усиленными
нарядами. Охранники в черной униформе, вооружены автоматами
"АКС".
"Пастухов - Центру. Замечен "А-50". Пролетал раз пять.
Вряд ли случайно..."
Голубков отложил шифрограммы. События, которые за
последние двое суток произошли в районе аэродрома Потапово,
имели исключительно важное значение. Но у них был и более
общий смысл. Полковник Голубков понимал, что произошло нечто
такое, что заставляло переоценить весь масштаб дела.
"А-50". Можно было попытаться узнать, кто конкретно
отдал приказ о его вылете. Но это было не так и важно.
Гораздо важней было другое. Сам факт. Приказ отдан. Это
решение принято в Москве. И принято очень быстро. Уже одно
это говорило о многом. О том, что расследование вышло на
такой уровень, о котором никто и помыслить не мог. О
котором, возможно, не помышлял и сам президент, давая приказ
провести проверку обстоятельств гибели самолетов "Руслан" и
"Антей".
Факт полета "А-50" выявлял наличие разветвленной,
глубоко законспирированной организации, имеющей выходы в
мощные государственные структуры. И при этом скрытой от
официальных контрольных органов. Это могло свидетельствовать
о противозаконном характере организации. А могло и не
свидетельствовать. Смотря как толковать закон. И смотря кто
его толкует.
Полковник Голубков много знал о тайных механизмах
государственной жизни. Но понимал, что знает далеко не все.
Всего не мог знать никто. Государственный корабль был
слишком большим. И это был не корабль. Огромный дрейфующий
материк. Терра инкогнита даже для ее обитателей. Или, может
быть, - замок. Кремль. Он создавался столетиями. Наземная
его часть обрастала храмами, царскими палатами, дворцами
съездов. Росла и подземная часть. Множились потайные ходы,
пыточные и застенки времен Ивана Грозного превращались в
бункера, хранилища и узлы связи. В Георгиевском зале шла
своя жизнь, парадная, а за стенами и под фундаментами -
своя, тайная, предопределяя жизнь надземную, видимую. Как в
театре действие видимое обеспечивается скрытой от глаз
публики машинерией, так и открытая миру политика была лишь
следствием тайной жизни огромного государственного
организма.
Отдельные части этого организма иногда подчинялись
центральной воле, а порой действовали вопреки ей. Даже в
жестокие сталинские времена в недрах государственного
организма происходили неконтролируемые процессы. Чем слабей
хозяйская рука, тем больше эти процессы влияют на принятие
решений. Когда же верховная власть не воспринимает эти
импульсы, идущие из глубины, из собственного подсознания,
деформируется сама власть или начинают вызревать заговоры.
Полковник Голубков откинулся к спинке кресла и
уставился в экран монитора. Из черноты космической ночи
наплывали мириады звезд. Компьютер появился в его кабинете
месяц назад. И хотя Голубков предпочитал иметь дело с
бумагой, он был согласен, что это величайшее достижение
уходящего века. Да, величайшее. Как телевизор, атомная бомба
и самолет.
Компьютер помогал думать.
Особенно когда смотришь на это звездное небо.
"Мы разработали широкомасштабную операцию. Суть ее в
следующем. Первый же российский истребитель, который
поступит к талибам, будет перехвачен..."
"Может возникнуть вопрос: почему мы вас об этом заранее
предупреждаем? Ответ такой. Мы не хотим загонять Россию в
угол. Мы не хотим дестабилизировать обстановку в вашей
стране. Это откроет путь к власти красным..."
"В этой ситуации нас беспокоит только одно. Ваша
вовлеченность в эти проекты может помешать выполнению
условий нашего контракта в полном объеме. В полном, господин
Ермаков..."
Что-то не то было во всем этом деле. Не то. Не то.
Ощущение неправильности, смещенности акцентов, поначалу
неявное, превратилось в уверенность. Еле слышный звучок в
двигателе уже не казался мнимым. Он предвещал утробный
грохот вкладышей, обрыв шатуна, клин движка, мгновенную
блокировку колес, юз. Страшный сон с холодной испариной.
Только чайник отмахивается от этой мнимости, глушит ее
децибелами квадрозвука. "Ой, мама, шика дам, шика дам".
Водитель опытный немедленно остановится, сунется под капот,
начнет всматриваться, вслушиваться, внюхиваться, щупать
патрубки, материться, пинать резину, снова лезть под капот.
Он с места не сдвинется, пока не разберется, что к чему.
Потому что в машине жена и дети.
Полковник Голубков подошел к окну. Погода испортилась.
Срывался дождь. Блестела крыша "Ауди" начальника Управления.
Ветер мотал над ней тяжелые кусты сирени. Под козырьком
проходной стояли два охранника в одинаковых темных плащах.
По асфальту скользили машины, пробегали люди с зонтами.
Посреди круглого фонтана мок купидончик.
На что мы тратим жизнь? Куда гоним, сжигая диски
сцепления, надрывая сердца? Зачем? Дай ответ. Не дает
ответа. Чудным звоном заливается колокольчик.
"При оценке сущностного содержания этой беседы важно не
только то, что Ермаков сказал, но и то, чего не сказал..."
Чего же он, черт бы его побрал, не сказал?
Вошел генерал-лейтенант Нифонтов. В мундире. Знак.
Мундир он надевал, когда его вызывали наверх. Пожал
Голубкову руку, молчаливым кивком спросил: "Есть новости?"
Просмотрел последние шифрограммы от Пастухова, но так, будто
не понимал, о чем в них идет речь. Потом опустился в
скрипнувшее под тяжестью его большого сильного тела кресло,
вытряхнул из пачки на столе сигарету и закурил. Тоже знак.
Нифонтов упорно боролся с курением. Временами успешно.
Голубков ждал. Должен был последовать рассказ о том,
зачем начальника Управления вызывали наверх. Но Нифонтов
молчал, курил быстро, как школьник на перемене. Потом
погасил окурок и произнес:
- Они взорвали "Мрию".
- Кто? - не понял Голубков.
- "Кто!" - повторил Нифонтов. - Кто мог ее взорвать?
- Чем?
- Ракетой "Игла".
- Они взорвали две опоры высоковольтной ЛЭП, - возразил
Голубков. - Об этом докладывали. Про "Мрию" я ничего не
знаю.
- А я знаю. И там знают.
- Откуда?
- Я не счел возможным об этом спрашивать.
Голубков нахмурился.
- Кто взорвал - знают?
- Нет. Но очень хотят знать. Очень.
- Доложил?
Нифонтов пожал плечами:
- О чем я мог доложить? Мне даже не пришлось изображать
удивления. Оно изобразилось само собой.
- Так-так, - проговорил полковник Голубков. - Так-так.
Знаете, как называется этот поступок, ваше
превосходительство? Государственная измена.
- Иди ты на ... ! - ответило их превосходительство.
- Реакция?
- Крайняя озабоченность. Крайняя. Непонятно только одно
- чем.
- Чего же тут непонятного? - спросил Голубков. - "Мрия"
стоит пятьдесят миллионов долларов.
- Меньше. Но на это им с высокой березы начхать. "Мрия"
- собственность коммерческой компании "Аэротранс". Их
трудности. Озабочены там совсем другим. Такое у меня
создалось впечатление. А именно: что мы успели узнать и
откуда. Насколько глубоко мы умудрились влезть в это дело. Я
вынужден был разочаровать нашего уважаемого куратора.
Сказал, что представлю отчет только после завершения
операции. Как мы и договаривались.
- Не думаю, что это ему понравилось, - заметил Голубков.
- Ему это не понравилось, - подтвердил Нифонтов. - Но
это его проблемы. У нас проблемы другие. Чего-то мы с тобой,
Константин Дмитриевич, не понимаем. Я сейчас буду задавать
тебе идиотские вопросы, а ты попытайся на них ответить.
Какого черта они нас предупредили?
- Кто? - спросил Голубков, хотя и догадывался, о чем
идет речь.
- Твой друг Коллинз. С чего это ЦРУ вздумало нас
предупреждать? Ничего не понимаю. В чем заключается их игра?
Голубков не ответил. Он сам уже задавал себе этот
вопрос.
- Не понимаю, - с нескрываемым раздражением повторил
Нифонтов. - Вот мы, допустим, узнали, что Соединенные Штаты
подпольно продают свои истребители. Не знаю кому. Ирану,
например. И решили, что в интересах России это дело
прикрыть. Сориентировали агентуру, выявили каналы поставки,
разработали операцию. Допустил?
- С трудом.
- Станем мы об этой операции предупреждать ЦРУ?
- Обязательно, - кивнул Голубков. - Чтобы к власти в
Америке не пришли красные.
- А если серьезно?
- Нет, конечно. Мы провели бы эту операцию,
задокументировали и дали знать Штатам, что такой материал у
нас есть. И если они не прекратят это безобразие, мы
передадим его в мировые СМИ. Разразится грандиозный скандал.
Администрация Клинтона не сможет рассчитывать на кредиты
Международного валютного фонда. И Америке придет полный
абзац.
- Почему же они не сделали так же? - спросил Нифонтов,
не отреагировав на шутку, которая самому Голубкову казалась
очень смешной.
- Это интересный вопрос. И совсем не дурацкий. У меня
самого он время от времени возникает.
- Второй момент, - продолжал Нифонтов. - Сколько
истребителей Россия может выпускать на продажу? Два-три
десятка в год? Может это составить хоть сколько-нибудь
серьезную конкуренцию американскому ВПК?
- Их могут беспокоить военные успехи талибов, - заметил
Голубков. - Коллинз об этом прямо сказал.
Нифонтов отмахнулся:
- Для этого не нужно перехватывать наши самолеты и
устраивать международный скандал. Достаточно передать
Шах-Масуду десяток комплексов "Пэтриот". Что они, кстати, и
сделали. Получается, что цель у ЦРУ другая. Какая?
- Продолжай.
- Третий момент. Контракт на девятьсот шестьдесят
миллионов долларов. Мы об этом уже говорили. Где
"Госвооружение" или этот "Феникс" возьмут столько новых
"МИГов" и "СУ"? Их просто не существует в природе. Они есть
в ВВС, но кто же позволит выставить их на продажу?
- Есть еще один интересный вопрос, - подсказал
Голубков. - Дубов. Он же генеральный директор "Феникса"
Ермаков. Мы вычислили его по данным "Шереметьево-2". Такие
же данные есть в компьютерах аэропорта Кеннеди. Фоторобот у
ЦРУ был. Почему они сами его не вычислили?
- Не вопрос. Наверняка вычислили. Но нам не сообщили.
Хотели, чтобы мы вышли на него сами. Вывели нас на него.
Простенько, по-школьному. Это не унижает твое
профессиональное достоинство?
- Не обольщайся, - предупредил Голубков. - Они не
считают нас дураками.
- Но и слишком умными не считают. Я скажу, почему так
думаю. Никакого другого объяснения у меня нет. Они хотят
сделать нашими руками то, чего не могут сделать сами. При
всех их возможностях.
- Что?
- Вот именно - что? Об этом я все время и говорю. Что?
- Да, это и есть главный вопрос, - согласился Голубков.
- По-моему, ответ на него - в фигуре Ермакова. На нем
сходится все. Контракт с аль-Джаббаром. Шесть миллионов
долларов. Покушение. "Мрия". Все это не может быть
случайностью. Таких случайностей не бывает.
- Его контакт с профессором Ефимовым, - напомнил
Нифонтов. - Ермаков уговаривал Ефимова вернуться в Россию.
- И это тоже. "Феникс" не занимается исследовательскими
работами. Их дело - продавать самолеты. Зачем ему нужен был
Ефимов?
- Стоит и об этом подумать, - признал Нифонтов. - Но
меня сейчас больше интересует другое. Чем для Америки опасна
Россия?
- Это действительно дурацкий вопрос, - ответил
Голубков. - Ничем.
- Не скажи, Константин Дмитриевич. Ядерные материалы,
ракетные технологии. Если они начнут расползаться по миру,
мало не покажется. Они и сейчас просачиваются. А если к
власти придут коммунисты, хлынут. Так что я склонен поверить
Коллинзу. Не в интересах Штатов дестабилизировать обстановку
в России.
- И что из этого следует? Для нашего конкретного дела?
- А черт его знает! - в сердцах бросил Нифонтов. Он еще
немного посидел и поднялся. - Ладно, трудись. Да. Не сказал
тебе, о чем шла речь там, - кивнул он вверх. - Снова всплыл
вопрос о существовании Управления.
- Не впервой, - равнодушно отозвался Голубков. - Он
всегда всплывает, когда мы влезаем не в свои дела. А как
иначе? Управление для того и создано.
- Куратор известил меня, что в рамках программы
сокращения государственных расходов наш бюджет урезан до
прожиточного минимума. А валютная строка сведена к нулю.
- Даже так? - нахмурился Голубков.
- Вот именно. Куратор дал понять, что сейчас все
зависит от нас. От того, как мы справимся с этим делом.
- Намекнул, чтобы пошевеливались?
Нифонтов покачал головой:
- Наоборот. Намекнул, чтобы не пошевеливались.
- А почему не приказал?
- Не въезжаешь, Константин Дмитриевич. Здесь свои
тонкости. От имени президента он мог приказать нам заняться
этим делом. Отменить приказ без ведома президента - совсем
другое дело. Тут в два счета можно шею сломать. Вот так-то,
господин полковник. Стрельну у тебя еще сигаретку?
- Да на здоровье.
Нифонтов взял сигарету, понюхал ее и пошел к выходу. С
порога оглянулся.
- Знаешь, что самое приятное в борьбе с дурными
привычками? Поражения!
Взорвали "Мрию". Вот это новость. Всем новостям
новость.
Что же там произошло? И что происходит?
Голубков связался с дежурным оператором Информационного
центра. Тот доложил: вызов повторяю, группа Пастухова не
отвечает.
- Продолжай вызывать, - приказал Голубков и выключил
селектор.
В кабинет заглянул помощник:
- Капитан Евдокимов. Звонит по городскому.
Голубков взял трубку:
- Слушаю.
- Константин Дмитриевич, я из Жуковского. Вы не могли
бы сюда приехать? Прямо сейчас.
- В чем дело? - встревожился Голубков. - Что-то с
Крыловым?
- Нет. Ничего такого, о чем вы подумали.
- Не говори загадками!
- Я звоню из проходной НПО. По автомату.
- Еду.
Голубков сбежал по широкой мраморной лестнице, на ходу
натягивая плащ. Серая служебная "Волга" полковника уже ждала
у парадного. В дверях он едва не столкнулся с лейтенантом
Авдеевым. Волосы оперативника были мокрые, с плаща текло.
- Разрешите доложить? - спросил он, отряхиваясь. -
Дождь, черт бы его. Весна называется. Ждешь ее, как любимую
девушку, а вваливается сосед-алкаш.
- Об этом ты и хотел доложить?
- Извините. Это у меня от путешествия по коммуналкам.
Нашел я локаторщика. Фалин его фамилия. Николай Фалин.
Тридцать два года, не судим, холост. Участковым в целом
характеризуется положительно, хотя в последнее время
употреблял и пел громким противным голосом под караоки.
Соседи выражали неудовольствие. Пришлось побегать. Из
коммуналки на Плющихе он выехал, а нового адреса в
справочном еще нет. Полгода назад купил однокомнатную
квартиру в Строгино, перевез мать и сразу исчез.
- Как - исчез?
- Сказал, что уезжает в командировку. По работе. Куда -
не сказал. Мать с ума сходила. За квартиру отдал двадцать
шесть тысяч долларов. Откуда у сына такие деньги? Не иначе,
связался с бандитами. Не пишет. Только на днях пришла
открытка. Все в порядке, жив-здоров, вернется недели через
три.
- Открытку видел?
- Так точно. На штемпеле: почтовое отделение Потапово.
- Потапово? - переспросил Голубков.
- Да. Читинская область. Почтовое отделение Потапово.
Открытка странная. Подписана одной буквой - "Н". И такое
впечатление, что ее не меньше недели таскали в кармане,
прежде чем бросили в почтовый ящик. Это важно?
- Все важно.
- Еще деталь, - продолжал Авдеев. - Матушка рассказала,
что перед тем, как сын купил квартиру, к ним на Плющиху два
раза приезжал какой-то человек. О чем-то говорил с Николаем.
О чем - мать не знает.
- Какой человек?
- Серьезный. Прилично одет. На красивой иностранной
машине.
- Пошли, - кивнул Голубков.
Вернувшись в кабинет, он достал из сейфа фоторобот
Ермакова.
- Возьми дежурную машину и дуй в Строгино. Покажи
старушке. Не этот ли человек говорил с ее сыном. И сразу
назад.
Голубков был почти уверен, что мать радиолокаторщика
Николая Фалина опознает Ермакова. Но слово "почти" было не
из его профессионального и жизненного лексикона.
II
Капитан Евдокимов ждал шефа в бюро пропусков НПО имени
Жуковского. Пальма в углу и мягкие кресла вдоль стены
напоминали о былых временах, когда проблемой было не выбить
финансирование, а освоить щедро выделяемые средства. Пальма
засохла, из-под обшивки кресел лез поролон. Унылую картину
дополнял капитан Евдокимов, похожий на средней руки
снабженца, вконец разочаровавшегося в профессии, но еще не
окончательно решившего с ней порвать. Начальник бюро
пропусков узнал Голубкова, но виду не подал и выполнил весь
ритуал проверки документов и выписки разового пропуска. Он
вызвался проводить посетителя, но Голубков сказал, что знает
куда идти.
- Что случилось? - спросил Голубков у оперативника,
когда они оказались внутри режимного объекта на выложенных
плитами дорожке, которую осыпал дождь.
- Крылов сказал, что ему нужно срочно вас видеть, -
доложил Евдокимов. - Зачем - не сказал.
- Как он узнал, что ты со мной связан?
- Понял. Сегодня утром возле Быковf его "шестерку"
тормознули два гаишника. Заявили, что машина числится в
угоне. Обыскали и хотели увезти.
- Машину?
- Его. Пришлось вмешаться.
- Почему сразу не доложил?
- По сотовому не рискнул. Мало ли.
- Что за гаишники - удалось узнать?
- Так точно.
- Как?
- Ну, как? Отключили и нашли удостоверения. Служба
безопасности президента. Пятнадцатый отдел.
- Твою мать! - сказал Голубков. - Что с ними сделали?
- Извинились и отпустили.
- Твою мать! - повторил Голубков.
- А что, извиняться было не надо?
- Секретное изъятие?
- Двое. Мало, - усомнился оперативник. - Хотя...
Человек на протезах, достаточно и двоих. Может, хотели
помешать ему приехать на работу?
- Зачем?
- Затрудняюсь ответить.
Капитан Евдокимов остался в подъезде административного
корпуса, а Голубков поднялся на второй этаж. Конструктор
Крылов стоял у окна, курил "Приму" и смотрел на мокнущий под
дождем "МИГ-15", застывший на постаменте посреди скверика.
Сейф был открыт, на столе стоял компьютер со снятым кожухом.
Крупный голый череп и высокомерное лицо делали конструктора
похожим на римского сенатора.
Он пожал Голубкову руку:
- Присаживайтесь. Не сомневался, что вы приедете. Кто
знал о содержании нашего прошлого разговора?
- Вы, я и мой шеф.
- От кого могла уйти информация?
- Ни от кого.
- Ошибаетесь, полковник, - возразил Крылов. - Из моего
сейфа исчезла дискета. С тремя фрагментами "МИГов", которые
вез "Антей". Из компьютера вынут жесткий диск. И это не все.
Жена рассказала, что вчера днем в квартиру заходили
сантехники, проверяли отопление. Никто их не вызывал. Мне
это показалось странным. Сейчас не кажется. Они проверяли не
отопление. Они смотрели, есть ли у меня дома компьютер. К
счастью, нет. Можно сказать, что мне повезло. Когда у меня
были деньги, не было компьютеров. А когда появились
компьютеры, не стало денег. Вывод очевиден. Информация не
могла уйти от меня. Если она ушла не от вас, значит от
вашего шефа.
- Исключено, - уверенно сказал Голубков.
Конструктор поморщился.
- Утверждение нелогично. Оно продиктовано эмоциями. Что
заставило вас приставить ко мне охрану?
- Не знаю, - признался Голубков. - Но не логика.
- Кто мог быть заинтересован в исчезновении информации
о катастрофе "Антея"?
- Тот, кто знал, почему произошла катастрофа. И кто не
хотел, чтобы об этом узнали другие.
Конструктор высокомерно усмехнулся.
- Артель "Напрасный труд". Они зря старались. Исходные
материалы есть в МЧС. Восстановить дискету не составит
труда. Достаточно знать, что искать. Это знаете даже вы.
- Вряд ли это удастся. Не очень удивлюсь, если
окажется, что все материалы исчезли из МЧС.
- Даже так? Из этого следует, что мы имеем дело с очень
серьезной организацией.
- Боюсь, что да, - кивнул Голубков.
- Сукины дети. Эти ваши коллеги, рыцари плаща и
кинжала, унесли на хард-диске гораздо более важную
информацию, которая им не нужна. Программу расчетов
радарного отражения. Итог почти трехмесячной работы. Нельзя
предложить им обмен? Они возвращают диск, а взамен получают
дискету с данными по "Антею".
- Они ее уже получили, - напомнил Голубков.
- Есть копия. Я ее сделал после разговора с вами. Не
знаю почему. Шпиономания заразительна. Пойдут они на такую
сделку?
- Пойдут, - сказал Голубков. - Но не на такую. Дискету
они получат, а с вами произойдет несчастный случай.
- С вами, полковник, - поправил Крылов. - С вами, а не
со мной. Дискету я отправил на главпочтамт до востребования.
На ваше имя. Поэтому ее не нашли. Признаться, при этом я
посмеивался над собой. Оказывается, зря.
- Да, смешного тут мало. Эту программу трудно
восстановить?
- Легче, конечно, чем все делать заново. Времени жалко.
Не везет нам с этой работой. Полгода назад вирус попал в
машины, уничтожил почти всю базу данных. Теперь эти вот
шпионские страсти.
- Полгода назад? - переспросил Голубков. - Тогда, когда
уволился Фалин?
- Не помню, чтобы я называл вам эту фамилию, - заметил
Крылов.
- Мы узнали ее в отделе кадров. Он мог запустить этот
вирус?
- Теоретически - да. Но не представляю, зачем ему это
могло бы понадобиться. Вы - представляете?
- Нет. Но мы не можем отмахиваться от любых вариантов.
Даже невероятных. Часто они оказываются самыми верными. Еще
вопрос. Ваше ноу-хау - может оно представлять интерес для
иностранной разведки? Скажем, для американской.
- Не думаю. У них есть "стелсы". Они могут быть
заинтересованы только в одном: прекратить эти разработки у
нас. Если мы сможем сделать невидимками "МИГ-29" или
"СУ-27", это потеснит их машины на мировом рынке. Не сильно,
но потеснит.
- Почему - не сильно?
- Эти "МИГи" и "СУ" уже выработали моральный ресурс. Во
всем мире берут на вооружение новые изделия. Которые
прослужат лет пятнадцать. "Двадцать девятые" будут охотно
покупать воюющие страны. Но туда продавать вооружения
запрещено.
- А если не только "МИГ-29" или "СУ-27"? - спросил
Голубков. - Если "МИГ-23", "МИГ-25", "СУ-25"? Это возможно?
- Антирадарное покрытие можно нанести на любую машину.
Если бы Россия не была связана международными
обязательствами, превращение наших старых "МИГов" и "СУ" в
невидимки - да, это стало бы для Америки кошмаром. Их у нас
тысячи. Как я понял, вы искали Николая Фалина и нашли?
- Да. Он сейчас в Потапове. Уехал туда полгода назад.
Это село в Забайкалье. В двадцати километрах от него -
аэродром военно-транспортной авиации. Его арендует ЗАО
"Феникс".
Конструктор насторожился.
- "Феникс"? - переспросил он.
- Вам знакома эта фирма?
- Знакома. У нас был испытательный полигон под
Воронежем. Когда финансирование прекратили, оборудование
простаивало. Его купил "Феникс". Я не понимал, зачем
коммерческой фирме это довольно специфическое оборудование.
Теперь, кажется, понимаю. Фалин точно в Потапове?
- Да.
- Значит, они делают то же, что и мы?
- И продвинулись гораздо дальше, - подтвердил Голубков.
- Фалин написал матери, что вернется домой недели через три.
Есть и еще информация. За последние месяцы в Потапове
перерасходовано сорок шесть тонн авиационного керосина. Совершали
полеты над аэродромом пятнадцать истребителей. Старых
моделей. "МИГ-23", "МИГ-25", "СУ-25". И только один
"МИГ-29".
Крылов с сомнением покачал головой.
- Такая программа не может быть самодеятельностью
коммерческой фирмы. Она должна быть санкционирована на очень
высоком уровне.
- Мы не знаем, на каком уровне она санкционирована. Я
знаю только одно. Такого противодействия, как сейчас, мы не
испытывали никогда.
Конструктор нахмурился.
- Вы понимаете, полковник, что это значит?
- Мне кажется, да, - кивнул Голубков. - Кошмарный сон
для Америки близок к тому, чтобы превратиться в реальность.
- Это кошмар не для Америки, - резко возразил Крылов. -
Это кошмар для России. Рано или поздно об этом станет
из