,  нет. Я его никогда не видел.
     - Но вы ощущали его присутствие в своей судьбе?
     - Я? Да, конечно. А как же? Иногда ощущал. Но каким-то
странным, даже мистическим образом. Будто кто-то
предостерегал меня от одних поступков и поощрял к другим.
Должен признаться, я не всегда следовал этим советам. И
потому совершал ошибки, которых вполне мог избежать. Но я же
не знал, кто дает мне эти советы.
     - Альфонс Ребане был непримиримым борцом против
коммунистического режима. Вы разделяете политические взгляды
своего деда?
     - Как же их можно не разделять? - удивился Томас. -
Сейчас все стали антикоммунистами. Даже коммунисты.
     - Господа, разрешите мне закончить на этом
пресс-конференцию, - объявил Кыпс. - Благодарю всех.
Благодарю Томаса Ребане за откровенность его ответов.
Объявляется перерыв. После него желающие смогут
присутствовать на репетиции одного из центральных эпизодов
будущего фильма. Реальные киносъемки - процесс кропотливый и
для постороннего наблюдателя попросту скучный. Но мне
хотелось бы дать вам представление о фильме, поэтому я
проведу так называемый мастер-класс. Артистов и режиссерскую
группу прошу не расходиться. Еще раз, господа, спасибо за
внимание!
     Толпа потекла под навес к заскучавшим официантам,
солидные гости неторопливо спускались с подмостков, на ходу
обмениваясь впечатлениями о пресс-конференции. Говорили, в
основном, по-эстонски. Лишь однажды мое ухо уловило русскую
речь. К Томасу Ребане, сошедшему с трибуны в сопровождении
национал-патриота Янсена, подошел квадратный спонсор,
заявивший в начале пресс-конференции, что он эстонец и этим,
блин, все сказано, и проговорил со странным выражением, с
эдакой смесью удивления, уважения и пренебрежения:
     - Ну ты даешь, Фитиль! Внук Альфонса Ребане! Никогда бы
не подумал.
     - И тебе, Краб, придется с этим считаться, - не без
вызова ответил потомок эсэсовца.
     - Никаких "фитилей", Анвельт, - приказал
национал-патриот. - И никаких "никогда бы не подумал".
Никогда, нигде и ни при каких обстоятельствах. Ясно?
     - Вник. Проехали Фитиля. Господин Ребане. А просто
Томасом я могу тебя называть?
     - Можешь. Кстати, Краб, у тебя зависли мои десять штук
баксов. Закинь мне их. Счетчик я включать не буду, но
советую не тянуть.
     - Какие десять штук? - возмутился квадратный Анвельт. -
Я твоих бабок в глаза не видел!
     Томас Ребане обернулся к Янсену:
     - Значит, это вы должны мне мои десять тысяч?
     - Свободны, Анвельт, - сухо кивнул национал-патриот. А
когда тот отошел, резко посоветовал Томасу:
     - Не забывайтесь, молодой человек. Если бы не я, вы
никогда не узнали бы, что являетесь внуком Альфонса Ребане.
     - Но я узнал. А теперь узнали все. И вам тоже придется
с этим считаться. Я хочу получить свои бабки. Мне не
нравится, когда они лежат в чужом кармане.
     - Да отдаст он вам ваши жалкие баксы, отдаст! -
раздраженно бросил Янсен.
     - Другой разговор, - с удовлетворением констатировал
внук национального героя. - А теперь я бы чего-нибудь выпил.
Чего-нибудь невульгарного, соответствующего человеку моего
положения.
     - Обойдетесь! - прикрикнул национал-патриот. - Не
забывайте, что вы под домашним арестом. А в условия
домашнего ареста входит сухой закон. Пойдемте, мы должны
присутствовать на мастер-классе.
     - Хоть сценарий дали бы почитать, - сказал Томас. - А
то меня будут спрашивать о подвиге дедули, а что я могу
сказать?
     - Получите сценарий, - пообещал Янсен. - Возьму
экземпляр у Кейта. Он вряд ли станет его перечитывать. А у
вас для этого будет много времени.
     - Связался я с вами! - пробормотал Томас Ребане и
послушно поплелся за Янсеном.
     - Тут какая-то темниловка, - заключил Муха,
прислушивавшийся, как и я, к этому странному разговору. - Но
мне он почему-то нравится, этот фитиль. Хоть он и внук
эсэсовца. По-моему, редкостный раздолбай. Но в этом
гадюшнике выглядит нормальным человеком. А что это, если не
гадюшник? Снимать фильм про подвиги эсэсовцев в годы
Великой Отечественной войны! Это надо же! Я даже представить
себе не мог, что такое вообще возможно!
     Толпа начала редеть. Серьезные гости презентации
рассаживались по своим джипам и "мерседесам", машины
выруливали на асфальтированный проселок и исчезали среди
холмов. Артист оглянулся на пустеющую стоянку и попросил
меня, отдавая ключи от "мазератти":
     - Запри тачку. И крышу подними - вдруг дождь.
     - Может, двинем домой? - предложил я. - Трасса пустая,
к утру доберемся.
     - Нет, - буркнул Артист. - Останемся. Досмотрим.
     - Чего смотреть-то? - удивился Муха. - По-моему, все и
так ясно.
     - А мне не все!
     - Молчу, - сдался Муха. - Как скажешь. Сегодня твой
день.
     Как и на всех современных дорогих машинах, черная
кожаная крыша "мазератти" приводилась в действие
электрическим приводом. После нажатия клавиши она мягко
наползала с багажника к лобовому стеклу, отделяя пассажиров
от суеты жизни. Я немного посидел в этом оазисе спокойствия
и комфорта, пытаясь понять, что это за странное действо,
свидетелями которого мы оказались.
     Резкая стычка между журналистом из русскоязычной
"Эстонии" и явным националистом из "Ээсти курьер" уже сама
по себе вызывала недоумение. Странным был сам предмет
спора. Если правда, что от рук коммунистов погибло в тринадцать
раз больше эстонцев, чем от рук фашистов, это может объяснить
ненависть к коммунистам. Но разве может это объяснить, а тем
более оправдать любовь к фашистам? Так, во всяком случае,
казалось мне. В Эстонии, похоже, думали по-другому. Иначе не
затеяли бы этот фильм.
     И только тут до меня вдруг дошла вся фантасмагоричность
происходящего - не в деталях, а в целом. Во всем мире до сих
пор вылавливают военных преступников и судят, несмотря на их
престарелость. А здесь с помпой запускают фильм про подвиги
эсэсовцев. Они тут действительно с дуба съехали?
     Твою мать. В демократической Эстонии. Сегодня. Снимают
фильм о подвигах эсэсовцев. Кому все это понадобилось? Зачем?
     А ведь кому-то понадобилось. Об этом свидетельствовал
даже размах презентации.
     Что все это, черт возьми, значит?
     Так и не придя ни к какому выводу, я допил остывший кофе из
термоса и вернулся к помосту, на котором режиссер Март Кыпс
проводил показательную репетицию - "мастер-класс".

     <b>VIII</b>

     Начало смеркаться. Над речушкой, призванной исполнять
роль Векши, стелился туман, словно бы загустели заросли
ивняка и краснотала на низинном берегу. Заработала
передвижная электростанция, питающая осветительные приборы.
Мощные юпитеры вспыхнули над помостом, на котором
проводилась пресс-конференция. Теперь он превратился в
съемочную площадку. Реквизиторы установили дощатый стол,
расстелили на нем штабные карты, расставили гильзы от
сорокапятимиллиметровых снарядов, наполненные соляркой, в
которой плавали матерчатые фитили, - коптилки военной поры.
     Тусовка съежилась. Телевизионщики уехали готовить
материал к эфиру, солидные гости, отметившись, поспешили к
своим делам. Но некоторые остались. Почему-то остался
правительственный чиновник Генрих Вайно. Остался член
политсовета Национально-патриотического союза Янсен, не
отпускавший от себя внука национального героя Эстонии. Рядом
с Вайно и Янсеном независимо держался генерал-лейтенант
Кейт, но какая-то зависимость все же, вероятно, была, иначе
командующий сразу улетел бы, как любой занятый человек,
отбывший протокольное мероприятие. Было еще несколько
газетчиков и единственная телевизионная группа таллинских
"Новостей".
     - Суть эпизода в следующем, - объяснял Кыпс не столько
артистам, сколько почетным гостям, для которых на краю
помоста были поставлены раскладные дачные стулья. Меня и
Муху, как представителей международного арт-агентства "МХ
плюс", он тоже отнес к почетным гостям. - Передовые части
дивизии генерала Волкова, в сценарии я называю его
Воликовым, выдвинулись на рубеж реки Векши и попытались
сходу атаковать позиции Эстонского легиона, но были
отброшены батальонами Альфонса Ребане. Русским пришлось
отступить и окопаться на правом берегу. Генерал Воликов
получил приказ от маршала Жукова в кратчайший срок прорвать
оборону противника. Он не знал, какие силы ему противостоят.
Нужно было произвести разведку и взять "языка" - лучше всего
штабного офицера. Эту задачу Воликов и ставит перед одним из
лучших полковых разведчиков лейтенантом Петровым. Его роль
исполняет актер Злотников. Семен, на точку!
     Артист вошел на освещенную прожекторами площадку и
остановился у стола. Вид у него был, прямо скажем, не
слишком веселый. Совсем невеселый. А если быть точным, вид у
него был такой, что я обложил себя за то, что согласился с
его желанием остаться. Нужно было скрутить его, кинуть на
заднее сиденье "мазератти" и как можно быстрей увезти в
Россию. Скрутить Артиста было, конечно, непросто, но вдвоем
с Мухой мы как-нибудь справились бы. Ну, сломал бы он нам по
паре ребер, для друга не жалко.
     В духовной атмосфере современной демократической
Эстонии даже я чувствовал себя не очень уютно. А Артист и
подавно. Он, конечно, соответствовал типажу "простецкий
русский парень из крестьянской семьи". Но на самом-то деле
был евреем.
     - Текст!  - приказал Кыпс.
     - Какой? - хмуро спросил Артист. - Ты же не дал мне
сценария.
     - Я повторяю: мой метод - импровизация! Что должен
сказать лейтенант, когда его вызвали к генералу?
     - А кто генерал?
     - Я. Текст!
     - Товарищ генерал, лейтенант Петров прибыл по вашему
приказанию!
     - Очень хорошо, - кивнул Кыпс. - Вольно, лейтенант.
Слушай приказ. Нужен "язык". Сегодня ночью идешь на тот
берег. И без "языка" не возвращайся. Возьмешь четырех самых
лучших разведчиков... Разведчиков на площадку!
     Появились четыре солдата из массовки, одетые так же,
как и Артист: в телогрейки и яловые сапоги. На груди у них
висели тяжелые дисковые автоматы ППШ.
     - У них же фейсы эстонские, - заметил Артист. -
Получается: эстонцы против эстонцев?
     - Ты прав, - немного подумав, согласился режиссер. -
Ладно, потом сменим. Мы договорились с Ленинградским
военным округом, - объяснил он гостям. - Пришлют батальон
солдат. На съемках будут наступать настоящие русские, так что
подлинность будет соблюдена. А подлинность, господа, -
основа моего творческого метода. Подлинность и еще раз
подлинность!
     - Что же происходит дальше? - продолжал Кыпс. -
Разведгруппа удачно форсирует Векшу и проникает в
расположение Эстонского легиона. Но эстонские легионеры -
опытные воины. Их роли, кстати, будут исполнять бойцы
спецподразделения "Эст", элита Сил обороны. Специально для
этого и место съемки мы выбрали поблизости от расположения
их части. Генерал Кейт, я видел показательные выступления
ваших питомцев. Я восхищен. Мои поздравления!
     - Спасибо, Март, - поблагодарил генерал-лейтенант. - Я
передам ваши слова моим бойцам. Это их вдохновит.
     Он произнес это с иронией, но чувствовалось, что слова
Кыпса доставили ему удовольствие.
     - В скоротечной ночной схватке четыре советских
разведчика погибают, а лейтенант Петров попадает в плен, -
вернулся Кыпс к описанию эпизода. - Его приводят к Альфонсу
Ребане. И тут начинается самое интересное!.. Садитесь,
товарищ лейтенант, - предложил он Артисту, входя в роль
Альфонса Ребане.
     Не знаю, какой он режиссер, но актером он был вроде бы
неплохим. И эдакая усталость в тоне, и глубинная
озабоченность ситуацией. И слово "товарищ" он произнес
хорошо, без издевки, но с вывертом.
     Артист сел на подставленный реквизитором табурет.
     - Что нужно Альфонсу Ребане? - продолжал Кыпс,
адресуясь к гостям. - Чтобы русские не узнали, какие силы им
противостоят и как укреплена линия обороны? Это так, да. Но
ему гораздо важней другое: убедить русских, что Эстонский
легион малочислен и истрепан в боях. Что никакого
укрепрайона нет, а есть наспех вырытые окопы. И главное -
что на вооружении Эстонского легиона лишь легкое стрелковое
оружие и ручные пулеметы. Если бы в этом удалось убедить
генерала Воликова, тот не стал бы ждать подхода танков и
артиллерии, а повел бы утром наступление силами своих
пехотных полков. Но как этого добиться? У Альфонса Ребане
был только один способ: перевербовать захваченного
разведчика, заставить работать на себя, передать через него
дезинформацию русскому генералу. И Альфонс Ребане сделал
это. Да, сделал!
     - Перевербовал лейтенанта-разведчика? - удивился
Артист. - Куда-то ты полез не в ту степь. Как он мог его
перевербовать?
     - Объясняю. Кого видит перед собой полковник Ребане?
Простого русского парня, крепкого, здорового, с лицом, не
отмеченным печатью излишней образованности.
     Муха ухмыльнулся и подтолкнул меня локтем. Я сделал
знак: не мешай - творческий процесс!
     - Явно - из деревенских, из крестьянской семьи, -
продолжал Кыпс. - Работящий, сноровистый. Раз сумел стать
лейтенантом-разведчиком - значит, сноровистый. И
следовательно - из работящей крестьянской семьи. Логично? -
спросил он у Артиста.
     - Ну, допустим, - кивнул тот, озадаченно морща свое не
отмеченное печатью излишней образованности лицо.
     - А что такое работящая крестьянская семья в 30-е годы?
Это кулаки, господа. И это значит, что отец нашего
разведчика наверняка был раскулачен и сослан в Сибирь или
даже расстрелян. Твой отец, Семен, - кулак. Это, по
Станиславскому, - предлагаемое обстоятельство. Можешь ты это
допустить?
     - Вообще-то мой отец - альтист, профессор Московской
консерватории и почетный член десятка академий. Но могу и
допустить, что кулак. Со Станиславским спорить не буду.
Допустил. И что из этого следует?
     - Из этого следует все! - торжествующе объявил Кыпс. -
И прежде всего - неосознанная, сидящая в самой глубине твоей
души ненависть к большевистскому режиму, уничтожившему всю
твою большую дружную семью. И Альфонс Ребане помог тебе
понять самого себя. Он убедил тебя, что быть подлинным
патриотом - значит, бороться против коммунистического
режима.
     - И  я  побежал к своим и доставил им всю эту туфту?
     - Да. Дезинформацию. Генерал Воликов отдал приказ о
наступлении. Оно захлебнулось в крови. И уже не спасли
положения подошедшие танки и артиллерия. Русская дивизия
была обескровлена, она не смогла сломать оборону Эстонского
легиона. И только когда была закончена перегруппировка
группы армий "Север", Альфонс Ребане получил приказ
отступить. Таков общий рисунок одного из центральных
эпизодов фильма, - закончил Кыпс. - Детали появятся в
процессе съемок, в ходе импровизации. Импровизация - это
вторая составляющая моего творческого метода.
     - Полная херня,  - подумав, сообщил свое мнение Артист.
- Если у меня отец кулак, меня и близко не подпустят к
полковой разведке. Ее же контролировал Смерш!
     - Ты сумел скрыть свое происхождение. Многие так
делали. В суматохе, которая царила в начале войны, это было
нетрудно.
     - Вот за что я люблю режиссеров - они все умеют
объяснить! Даже любую фигню! Если я так ненавижу
большевиков, почему я не перебежал к немцам в начале войны?
     - Ты был морально не готов к этому решению. Ты и не
сделал бы этого, если бы не встреча с тонким психологом,
каким был Альфонс Ребане.
     - Февраль сорок четвертого года, Марик. Вникни! Не
сорок второго, не сорок третьего - сорок четвертого! Любому
идиоту уже ясно, что Гитлер капут. И в это время я перебегаю
к немцам? Ты хоть думай, что несешь!
     - Именно в это время! - убежденно возразил Кыпс. - Да,
все уже понимали, что война проиграна. Но для тебя это
единственный шанс вырваться из большевистского ада,
оказаться вместе с отступающей германской армией на Западе.
Пожалуйста, можешь сделать это главным мотивом.
     - Все равно херня, - повторил Артист. - Полковой
разведчик лейтенант Петров. За его плечами - три с лишним
года войны. Сколько раз он успел сходить за линию фронта?
Десятки! И тут его захватят в плен фашистско-эстонские
валуи?
     - Они были готовы к встрече с русским разведчиком.
     - Это я, разведчик, был готов к встрече с ними. Эффект
неожиданности был на моей стороне.
     - Ты забываешь, что у эстонских легионеров подготовка
была не хуже, чем в подразделении "Эст"!
     - И что? - презрительно спросил Артист. - Ты хочешь
сказать, что эти "эсты" смогут взять меня в плен?
     Кыпс развел руками и обратился к Кейту:
     - Генерал, я бессилен. Объясните артисту Злотникову,
что такое спецподразделение "Эст".
     - Нет ничего проще, - со снисходительной усмешкой
отозвался генерал-лейтенант. - Отправляйте разведчика на
задание.
     - На какое задание? - не понял Кыпс.
     - Какое задание дает генерал Воликов лейтенанту
Петрову? Взять "языка". Пусть идет и берет. Возьмет -
значит, все ваши построения ничего не стоят. Попадет в плен
- продолжите свой мастер-класс. Я с интересом понаблюдаю за
психологической дуэлью Альфонса Ребане с русским
разведчиком. Где этот артист, исполняющий роль героя вашего
фильма?
     - На той стороне, в штабном блиндаже, - доложил
помощник режиссера.
     - Вот и приступайте. А мы посмотрим. Это интереснее,
чем слушать ваши рассуждения. Не так ли? - обратился Кейт к
Генриху Вайно и национал-патриоту Янсену.
     Вайно кивнул:
     - Занятно.
     - Очень занятно, - подтвердил Янсен.
     Пока Кыпс связывался по рации с помощником на том берегу и
отдавал распоряжения приготовиться к прогону, реквизитор
принес ППШ и подал Артисту.
     - А  это зачем?  - спросил Артист.
     - Положено, - объяснил реквизитор. - У всех такие же
автоматы.
     - И с ним я полезу за "языком"? На настоящее дело я бы
взял "шмайссер". А эту дуру мне и даром на надо.
     - А что вам нужно?
     - Метров пять крепкого тонкого шнура. И финку с тяжелой
ручкой - лучше со свинчаткой. А этих я с собой не возьму, -
кивнул он на четырех "разведчиков". - Лишняя обуза мне ни к
чему.
     - Вы хотите сказать, что пойдете один? - удивился Кейт.
     - Вот именно, генерал.
     - Они хорошие солдаты.
     - Может быть. Но я их не знаю. А с незнакомыми на такие
дела не ходят.
     - Вы самоуверенны, Злотников.
     Артист хмуро усмехнулся:
     - Вы и понятия не имеете, генерал, насколько я
самоуверен.
     До Кейта, по-моему, начало кое-что доходить.
     - Вы служили в армии?
     - Пришлось.
     - Воинское звание?
     - Рядовой запаса.
     Генерал-лейтенант с некоторым сомнением посмотрел на
Артиста и повернулся к порученцу:
     - Кто командует массовкой на том берегу?
     - Сам командир части. Капитан Кауп.
     - Передайте ему: репетиция приравнивается к боевым
учениям. Со всеми вытекающими последствиями. И если они не
сумеют перехватить разведчика...
     - Можете не продолжать, господин генерал. Он поймет.
     - Все готово, можно начинать, - объявил Кыпс. - Как
только лейтенант Петров будет схвачен, дадут зеленую ракету,
и мы перейдем на ту сторону в командирский блиндаж. Желаю
удачи, Семен.
     - С тобой я потом разберусь, - вместо традиционного "к
черту, к черту" пообещал Артист. Он деловито попрыгал,
проверяя, не брякает ли что-нибудь, подмигнул нам и скрылся
в низинном ивняке.
     Генерал-лейтенант Кейт обратился к режиссеру:
     - Что-то не верится мне, что этот актер - рядовой
запаса. В каких войсках он служил?
     - Понятия не имею, - ответил Кыпс, озадаченный
обещанием Артиста разобраться с ним. - Вроде бы воевал в
Чечне. Но в каких частях... Сейчас выясним. Здесь его
друзья. Господин Мухин и господин Пастухов. Они могут знать.
В каких войсках служил Сенька? - обратился он к нам.
     - В спецназе, - ляпнул Муха. - В диверсионно-
разведывательной группе.
     Он получил от меня тычок по ребрам и спохватился:
     - Ну, это он так сам говорил. Но разве можно ему
верить? Он же трепач. Артистическая натура. Соврет -
недорого возьмет. Он говорил, например, что за его голову
чеченцы назначали премию в миллион долларов. Не треп? Да за
него и половины не дали бы. Штук триста - куда ни шло. Ну,
четыреста. Ладно - четыреста пятьдесят. А "лимон"? Да ни в
жизнь!
     - Мы не располагаем информацией о службе артиста
Злотникова, - прервал я словесный понос Мухи.
     Генерал-лейтенант снова подозвал порученца:
     - Передайте капитану Каупу: выставить патрули по всему
берегу.
     - Слушаюсь. Немедленно передам.
     - Нечестно, господин генерал, - сказал я. - Вы сейчас -
наблюдатель. А наблюдатель не имеет права вмешиваться в ход
учений.
     - На войне как на войне, - холодно ответил Кейт.
     Что ж, на войне как на войне.
     Интересное намечалось кино.

     С полчаса ничего не происходило. Генерал-лейтенанта и
высоких гостей снабдили армейскими биноклями, они напряженно
всматривались в высокий северный берег. Но он был погружен в
темноту, лишь изредка разрываемую осветительными ракетами.
Звуков тоже никаких не было - их заглушал дизель
электростанции. Кейт приказал выключить движок. Теперь
погрузился в темноту и наш берег, стало слышно, как плещется
на камнях вода и кричит какая-то болотная птица.
     Муха сбегал к "мазератти" Артиста и притащил полевой
бинокль с встроенным прибором ночного видения и компьютером,
позволяющим укрупнять фрагменты изображения и делать их
более четкими. Этим биноклем, изделием российской оборонки,
нас премировал мэр одного подмосковного городка после того,
как мы сделали для него кое-какую работу.
     Чтобы не смущать командующего Силами обороны Эстонии
видом этого чудо-бинокля, мы отошли в сторону и принялись по
очереди всматриваться в северный берег. На зеленоватом фоне
четко вырисовывались танковые капониры, замаскированные
пушки и пулеметные гнезда на высоком берегу, виднелись
силуэты солдат в стальных немецких касках военных времен.
Одиночные патрульные в таких же касках передвигались и по
кромке воды.
     А вот это, по-моему, было ошибкой. На месте
генерал-лейтенанта Кейта или этого Альфонса Ребане я выслал
бы парные патрули. И под страхом трибунала запретил бы
курить. Возможно, выполнявшие роль фашистских легионеров
"эсты" и получили такой приказ, но явно его не выполняли. И
хотя курили они, пряча сигареты в ладони, слабые пятнышки
света все же были видны.
     На выбор у Артиста было два варианта. Легким понтонным
мостиком, переброшенным через речку, он воспользоваться не
мог - его как бы и не существовало, да и он был весь на
виду. Километрах в восьми от позиций был автомобильный мост.
Можно было проскочить туда, а потом зайти к легионерам с
тыла. Но восемь километров туда и восемь обратно - это час
бегом. После такой пробежки сил для активных действий
останется маловато. Оставалось одно: попытаться незаметно
форсировать речушку вплавь. Она была неширокая, всего метров
пятнадцать, и вряд ли глубокая. При одной мысли, что нужно
лезть в ледяную воду, невольно пробирала дрожь. Но на войне
как на войне.
     - Смотри-смотри! - вдруг сказал Муха и протянул мне
бинокль. Но я уже и без бинокля заметил, как сигарета в
руках одного из патрульных вдруг сделала резкий зигзаг. В
бинокль хорошо было видно, как какая-то темная фигура,
возникшая наверняка из воды, взяла патрульного за ворот
шинели и оттащила за прибрежный валун. Некоторое время
ничего не было видно, а затем из-за валуна поднялся легионер
в каске, в шинели, в коротких эсэсовских сапогах, со
"шмайссером" на груди и побрел вдоль берега, забирая все
выше и выше, к танковым капонирам.
     Мы с Мухой переглянулись, я спрятал бинокль в карман
плаща, и мы вернулись на трибуну. По нашим расчетам, ждать
оставалось недолго.
     И точно: через некоторое время в руках режиссера Кыпса
ожил переговорник "уоки-токи".
     - Слушаю! - нервно бросил Кыпс.
     - Марик, тут такие дела, - раздался голос помрежа. -
Разведчик проник в штаб и уволок полковника.
     - Как - уволок?! - завопил Кыпс. - Куда?!
     - Не знаю, он запер нас в блиндаже.
     - А охрана?! Охрана где?!
     - Не знаю, мы не можем выйти из блиндажа.
     Генерал-лейтенант выхватил рацию из рук режиссера:
     - Капитана Каупа!
     - Сейчас развяжем, - пообещал помреж.
     - Медлер! - рявкнул генерал-лейтенант.
     - Слушаю вас, - вытянулся порученец.
     - Всю массовку с этого берега - туда. Перекрыть отходы.
Включить электростанцию, осветить берег всеми прожекторами!
Выполняйте!
     - Есть выполнять!
     - Капитана Каупа ко мне!
     - Есть капитана Каупа к вам!
     Взвыл движок электростанции, осветители развернули все
софиты на противоположный берег. Человек двадцать солдат,
бивших баклуши на этом берегу, кинулись выполнять приказ. По
железу понтонного мостика загремели сапоги, через пять минут
весь левый берег был усеян фигурами в немецких шинелях и
стальных касках. Вспыхнули прожектора и на том берегу. В их
свете черными тенями замелькали солдаты.
     - Вот подлюка! - сказал Муха.
     - Генерал, вы играете не по правилам, - обратился я к
Кейту.
     Он даже не счел нужным взглянуть в мою сторону. Зато
ответил внук национального героя Эстонии:
     - А генералы никогда по правилам не играют. Они их
меняют по ходу дела. Как выгодней. Поэтому из военных не
получилось ни одного выдающегося шахматиста. Там не сходишь
конем через всю доску. А хочется.
     - Томас Ребане! - осадил его национал-патриот. - Вам не
к лицу высказывать такие замечания в адрес эстонских воинов!
     - А я-то при чем? - удивился Томас. - Они сами
обосрались.
     Шутки шутками, а положение у Артиста было аховое.
Вернуться на этот берег с "языком" ему не дадут. Так что в
его положении я плюнул бы на "языка", будь он даже и
штандартенфюрер СС, выпотрошил бы его на месте, прикончил и
уходил задами. Впрочем, в данном конкретном случае потрошить
и приканчивать не было необходимости.
     Некоторое время я был уверен, что Артист так и сделал,
но неожиданно с того берега донесся рык танкового дизеля.
Один из "Тигров" окутался черным дымом, выполз из капонира,
волоча за собой маскировочную сеть, и начал медленно
спускаться по крутому откосу. На него полезли эсэсовцы,
замолотили "шмайссерами" по броне. "Тигр" остановился и
крутанул башней, сметая стволом с брони отважных легионеров.
Потом вновь взревел дизелем и ринулся вниз, набирая
скорость. Воды речушки раздались под его пятидесятитонной
махиной.
     "Тигр" взлетел на низинный берег и замер в угрожающей
близости от трибуны: мощный, свирепый, в клубах пара и
черном чаду солярки, с длинной 88-миллиметровой пушкой, с
фашистской свастикой на квадратной башне, с мокрой
маскировочной сетью, которая висела на нем, как невод. Он
был похож на злобное чудовище, вырвавшееся из темных глубин
истории.
     Двигатель заглох. С лязгом открылся люк. Из него
появилась сначала немецкая каска, потом шинель с погонами
роттенфюрера, а затем и сам Артист в полной эсэсовской
форме. Он спрыгнул на землю, вынул из кармана шинели
красноармейскую пилотку, выжал ее, старательно расправил и
надел вместо каски. Потом поднялся на трибуну, вскинул к
пилотке руку и отрапортовал обалдевшему режиссеру Кыпсу:
     - Товарищ генерал, ваше приказание выполнено. "Язык"
взят.
     Кыпс вспомнил, вероятно, обещание Артиста разобраться с
ним, юркнул за спину генерал-лейтенанта Кейта и оттуда
спросил:
     - Где же "язык"? Где он?
     - А там, в танке. Пусть его вытащат, а то мне надоело с
ним валандаться. Он не тяжелый, но больно уж длинный.
Неудобный для транспортировки.
     К "Тигру" кинулись капитан Медлер с помрежем и извлекли
на свет божий высокого худого человека в мундире офицера СС.
Руки его, будто бы вытянутые по швам, были примотаны к телу
шнуром, а во рту торчал кляп из его собственной форменной
фуражки. При этом создавалось впечатление, что он пытался
съесть фуражку, но высокая тулья и лакированный козырек в
рот не пролезли и теперь торчали наружу вместе с фашистской
кокардой.
     - Командир 20-й Эстонской дивизии СС штандартенфюрер СС
Альфонс Ребане, - представил его Артист и обернулся к
"языку". - Извини, старина. Сам понимаешь, импровизация.
Надеюсь, я не очень тебя помял?
     Он финкой разрезал шнур, вытащил изо рта "языка"
фуражку и нахлобучил ее на голову актера. Потом обратился к
Кыпсу:
     - Как тебе такой финал битвы на Векше? А вам, генерал?
"Эсты, эсты!" Говно на палочке ваши "эсты"!
     Мужественное лицо генерал-лейтенанта Кейта побагровело.
По-моему, замечание Артиста ему не понравилось.
     - Не везет генералу с "Эстом", - проговорил
национал-патриот Янсен, обращаясь к Генриху Вайно. - То у
него люди тонут. То его сержантов подстреливают
старики-охранники. То они сами себя сажают в лужу, как
сейчас.
     - Не везет, - согласился Вайно. - Я только не понимаю,
в чем причина: в "Эсте" или в самом Кейте?
     К помосту по понтонному мостику подкатил штабной
"уазик", из него выскочил молодой офицер в эстонской форме.
Голова у него была перевязана свежим бинтом.
     - Господин генерал, капитан Кауп по вашему приказанию
прибыл!
     - Вы идиот, Кауп! - рявкнул генерал-лейтенант Кейт. -
Вы опозорили весь свой отряд! Весь "Эст"! Вы доказали полную
свою никчемность!
     - Он не виноват, - вступился за капитана Артист. -
Откуда он мог знать? Идет легионер и идет. А когда понял,
бился, как лев. Мне даже пришлось его слегка успокоить.
     - Я разговариваю не с вами! Я разговариваю с моим
офицером! - отрезал Кейт. - У вас было сто человек! Сто! И
вы не смогли перехватить одного паршивого русского
лейтенанта!
     - Вы бы поосторожней насчет паршивых русских
лейтенантов, - хмуро посоветовал Артист.
     Но генерала несло:
     - Вам, капитан Кауп, командовать не отрядом "Эста", а
чистить солдатские нужники! Да, солдатские нужники! Это,
вероятно, единственное, на что вы способны!
     - Господин генерал-лейтенант,  - снова вмешался Артист.
- В армиях всего мира не принято отчитывать офицеров в
присутствии подчиненных. Ваше право сделать ему любой втык,
но только наедине.
     - Я не нуждаюсь в ваших советах!
     - А это не совет. Это напоминание об офицерской этике.
     - Молчать! - гаркнул Кейт. И, не сдержавшись, добавил
почему-то по немецки: - Russische Schwein!*
     - Если быть точным, вам следовало бы сказать: "Judische
Schwein",** - поправил Артист.
     _______________________________________________________
     *  Русская свинья (нем.)
     ** Еврейская свинья (нем.)
     Он помолчал и довольно мирно произнес:
     - А теперь, генерал, вам придется извиниться. Я,
возможно, приму ваши извинения. Да, скорее всего приму.
Понимаю: вы расстроены и все такое. Будем считать, что это
просто сорвалось с вашего языка. Брякнули. Бывает. А теперь
сожалеете. Вот и скажите об этом. Вслух.
     - Я никогда ничего не брякаю! - взревел Кейт. - И
никогда не сожалею о сказанном!
     - Прискорбно, - сказал Артист. - В таком случае я
вынужден вам ответить.
     - Сенька! - завопил я.
     Но было поздно. Коротким снизу Артист врезал по скуле
генерала открытой ладонью, вложив в удар всю силу своей
обиды на подло обманувшую его творческие надежды судьбу. К
счастью, своего отношения к фашизму он не стал выражать этим
ударом, иначе бы должность командующего Силами обороны
Эстонии стала вакантной. Звонкой оплеухи не получилось, но
генерал отлетел к низким перильцам помоста, в воздухе
мелькнули его начищенные ботинки, и сам генерал исчез из
поля зрения почтеннейшей публики.
     Артист констатировал:
     - Будем считать, что извинения принесены. И я их
принял.
     - Охрана! - дурным голосом заорал порученец
командующего и начал судорожно рвать из кобуры пистолет. Но,
как часто бывает в таких случаях, петелька не
расстегивалась, пистолет застрял. Два спецназовца были
расторопнее. Они вскочили на помост и направили на Артиста
десантные "калаши". Капитан Медлер извлек наконец свой ПМ и
нацелил в Артиста. Ствол "макарова" дрожал крупной дрожью.
     Артист быстро огляделся. Я понял ход его мыслей:
капитан не в счет, как разобраться с этими двумя гусаками,
он уже понял, а теперь прикидывал маршрут отхода.
     Муха дернулся было к нему, но я остановил:
     - Охренел?! Трупов сдуру навалят!
     - Отставить, - приказал я Артисту.
     Он молчал.
     - Отставить! - повторил я. - Не понял?
     Артист наконец расслабился и буркнул:
     - Есть отставить.
     Из-за перилец извлекли генерал-лейтенанта Кейта. Он
нацелил на Артиста палец, прыгающий, как ствол пистолета
капитана Медлера:
     - Арестовать! На гауптвахту!
     - Я, между прочим, иностранец. И лицо вполне
гражданское. Вас это, генерал, не смущает? - поинтересовался
Артист.
     - Увести! - приказал Кейт.
     На Артиста набросили наручники. Под конвоем "эстов" и
капитана Медлера его засунули в "уазик", на котором привезли
капитана Каупа. "Уаз" рванул с места и помчался за холмы -
туда, где сел вертолет командующего и где, вероятно,
находилась база спецподразделения "Эст".
     Кейт промакнул платком губу, посмотрел на следы крови
на платке и обернулся к Кыпсу:
     - Никаких Эстонских легионов! Никаких полковников!
Хватит лукавить! 20-я Эстонская дивизия СС! Командир дивизии
- штандартенфюрер СС Альфонс Ребане! А кому это не нравится,
пусть убирается к черту, в Россию!
     Он сбежал с помоста и решительно направился к
"лендроверу".
     - Как мало иногда нужно, чтобы изменить позицию
человека, - проговорил Вайно, обращаясь к национал-патриоту.
     - Да, - согласился тот. - Всего навсего съездить ему по
физиономии. А вы хотели уехать. Я же вам говорил, что стоит
остаться. Жизнь часто подбрасывает такие аргументы, до каких
никогда не додумаешься. Как вы считаете, в вертолете
командующего найдется для нас место?
     - Думаю, что найдется.
     - Пойдемте, друг мой, - предложил Янсен внуку
национального героя. - Вас ждет ваша скромная обитель.
     - Минутку! - остановил его Томас и подошел к забытому
всеми актеру, игравшему роль Альфонса Ребане.
     Он обошел его, с интересом оглядывая, потом положил ему
на плечи руки и проникновенно сказал:
     - Эх, дедуля, дедуля! И что тебе не лежалось в твоем
Аугсбурге? Тихо, спокойно. Не понимаю!
     - А фильм все равно будет! - вдруг ни с того ни с сего
завопил Кыпс. - Он будет, будет, будет!

     Вайно и Янсен с внуком национального героя Эстонии сели
в джип и укатили в сторону воинской части. На площадке
остались лишь режиссерская группа да взвод солдат. Они
завели "Тигр" и пытались загнать его на старое место.
     Мы с Мухой на "мазератти" последовали за джипом. Как мы
и ожидали, он въехал на ярко освещенную территорию базы
"Эста". Через полчаса поднялся вертолет и ушел в сторону
Таллина, а затем и джип без пассажиров, с одним только
водителем, вырулил на таллинское шоссе.
     - Это называется: приехали развлекаться, - сказал Муха.
- Домский собор, орган, Европа. Вот тебе и Европа! Ну что,
начнем развлекаться?
     - Попозже, - сказал я. - Пусть все немного уляжется.

     Похоже, тот кинокритик все-таки прав: самые интересные
сюжеты в кино разворачиваются за кадром. Не знаю, как фильм
"Битва на Векше" будет выглядеть на экране, но закадровое
действие начало обретать динамичность.

     <b>VIII</b>

     В вертолете генерал-лейтенант Кейт сидел, стиснув зубы,
смотрел в иллюминатор на проплывающие внизу хрупкие и оттого
казавшиеся праздничными огни поселков и деревень. Капитан
Медлер даже близко к нему не подходил, верно угадав
состояние шефа. Генрих Вайно и Юрген Янсен расположились в
креслах в задней части салона, о чем-то негромко беседовали.
К Кейту не обращались, понимая, что ему сейчас не до
разговоров.
     И ему действительно было не до разговоров. Его трясло
от бешенства, вжимало в кресло от унижения. Чудовищная
нелепость того, что произошло, не укладывалась в сознание.
Ему дали по морде. При всех. Ему, командующему Силами
обороны Эстонии, дали по морде. И он не нашел ничего
лучшего, чем арестовать этого мерзавца. Непостижимо!
     Но что он мог сделать? Ввязаться в пошлую, безобразную
драку? Но он же цивилизованный человек! Русские всегда
иронизировали над стремлением прибалтов быть европейцами.
Напрасно иронизировали. Эстония - это Европа. И всегда была
Европой в отличие от варварской азиатской России. А быть
европейцем - это обязывает. Но так легко рассуждать, пока
тебе не дали по морде.
     Russische Schwein!
     Кейт знал, что он должен был сделать. Да, знал. Он
должен был пристрелить этого подонка. Отобрать у охранника
"калашников" и выпустить в него весь магазин. Чтобы автомат
яростно забился в руках. Чтобы пули кромсали мерзкую плоть,
разбрызгивали мозги.
     Judische Schwein!
     Для Кейта всегда был инфернальной загадкой животный
антисемитизм нацистов. Он никогда не понимал антисемитов.
     Сейчас понимал.
     В России даже евреи становятся хамами!

     Проклятье. Как чувствовал: не нужно было лететь на эту
идиотскую презентацию. Как знал!

     Кейт взял себя в руки. Нет. Все правильно. Он поступил
так, как и должен был поступить. Он нашел самый достойный
выход из ситуации, из которой достойного выхода вообще не
бывает. Но тут же он вспомнил, как бегал вокруг помоста
телеоператор "Новостей" с работающей камерой и заскрипел
зубами от ярости и бессилия.
     Когда в иллюминаторе замаячили красные огни на игле
таллинского телецентра, Вайно поднялся со своего места, сел
рядом с Кейтом и положил тяжелую руку ему на плечо.
     - Выбросьте из головы, генерал, - дружелюбно проговорил
он. - Ничего не случилось.
     - Не случилось? - вскинулся Кейт. - Да я этого
мерзавца...
     - Что?  - спросил Вайно.
     - Да я ему...
     - Что? Я понимаю ваши чувства, генерал, но что вы
можете ему сделать? Привлечь за мелкое хулиганство?
     - Он напал на эстонского офицера при исполнении им
служебных обязанностей! Оскорбление нанесено не мне!
Оскорбление нанесено Силам обороны Эстонии!
     - Присутствие на презентации съемок фильма не входит в
ваши служебные обязанности, - возразил Вайно. - А закрытый
суд провести не удастся. Этот актер - гражданин России.
Будут присутствовать люди из российского посольства, русский
адвокат, русские журналисты. И знаете, чем это закончится?
Тем, что все забудут и про фильм, и про Альфонса Ребане. Для
чего была устроена эта пышная презентация? Чтобы вся Эстония
узнала об Альфонсе Ребане. Если вы станете главной фигурой
скандала, на нет будут сведены все наши усилия. Бывают
ситуации, когда интересы дела должны быть выше оскорбленного
самолюбия. Сейчас как раз такой случай, дорогой Йоханнес.
     "Дорогой Йоханнес" - это было что-то новое. Но в душе
Кейта все еще бурлило от негодования.
     - Этот инцидент не удастся скрыть, - проговорил он. -
Его снимала программа новостей. Завтра в утреннем выпуске
они прокрутят пленку. С соответствующими комментариями.
     - Не будет никакой пленки. Я дал указание. Будет
нормальный репортаж о презентации фильма. И ничего лишнего.
Остыньте, остыньте, Йоханнес. И вы поймете, что я прав.
     - Я ценю ваше участие, господин Вайно, но...
     - Генрих, дорогой Йоханнес. Для вас я - просто Генрих.
     - Мне стыдно за "Эст", - признался Кейт. - Мне стыдно
за себя как за командующего. Я провалил всю боевую
подготовку "Эста". Если какой-то мальчишка, хоть и
повоевавший в Чечне, смог из-под носа ста моих бойцов
выкрасть штабного офицера - это позор прежде всего для меня!
     - Не спешите с выводами, Йоханнес, - остановил его
Вайно. - Я думаю, что с этим мальчишкой, как вы его назвали,
не все так просто. Я поручил моему помощнику связаться с
Москвой и выяснить, что это за актер и откуда у него такая
квалификация диверсанта. У меня остались в Москве старые
связи, мы получим эту информацию. Я попросил сделать это
срочно, так что давайте подождем, а потом уж будем давать
оценки. Кстати, Юрген приглашает нас на базу отдыха
Национально-патриотического союза. Вы никогда там не были?
     - Не имел удовольствия.
     - Вы правильно сказали - удовольствия. Мне приходилось
бывать. И уверяю вас: ни разу не пожалел. И потому принял
приглашение. Присоединяйтесь, Йоханнес. День был не из
легких, не грех и расслабиться.
     - Спасибо за приглашение. Но...
     - Никаких "но". Заодно поговорим и о серьезных делах. Я
думаю, что пришло время для этого разговора.
     - Да, конечно. Спасибо. Хотя...
     - Вот и прекрасно, - заключил Вайно, давая понять, что
он больше не хочет слышать никаких отговорок.
     Вертолет приземлился. К нему подкатил микроавтобус
Национально-патриотического союза. Не заезжая в город, он
вырулил на шоссе, ведущее к побережью, и через сорок минут
въехал в ворота усадьбы, расположенной в западной части
Пирита.

     База отдыха национал-патриотов произвела на Кейта
приятное впечатление. Все постройки усадьбы были выполнены в
стиле старинных эстонских мыз. Огромную жилую ригу обступали
бревенчатые коттеджи с искусной деревянной резьбой, возле
риги сохранился даже колодец с потемневшим от времени срубом
и длинным журавлем на высокой опоре. Лишь покрыта рига была
не дранкой, а стилизованной под старину черепицей из зеленой
стеклокерамики.
     Внутреннее устройство  риги  было  вполне  современным:
двадцатиметровый бассейн, несколько саун, большая трапезная
с длинным дубовым столом. Обслуга состояла из немолодых
женщин и молчаливых мужчин. Юрген Янсен, ставший в роли
гостеприимного хозяина настолько значительным, что даже
Вайно рядом с ним как бы уменьшился ростом, с усмешкой
объяснил Кейту:
     - Разочарованы? Я тоже предпочел бы видеть здесь
красивых девушек, но увы. Мы вынуждены беречь свою
репутацию. Зато повара у нас - высшей квалификации. И
массажисты тоже. В этом вы убедитесь.
     Кейт убедился. После сауны, бассейна и рук пожилого
массажиста, умело размявшего все мышцы генерала, он
почувствовал, что все неприятности минувшего дня словно бы
отступили куда-то вглубь. И более того, пришло ему в голову:
если бы этих неприятностей не было, вряд ли он был бы так
близко допущен в общество Вайно и Янсена - двух самых
влиятельных людей в Эстонии.
     Кейт с нетерпением ждал начала разговора о серьезных
делах, для которого, как сказал Вайно в вертолете, пришло
время. И ожидание этого разговора еще больше затушевывало
пережитые неприятности.

     Вайно начал разговор после ужина, когда из трапезной
перешли в уютную гостиную с разожженным камином и
устроились в креслах вокруг низкого стола, уставленного
бутылками.
     - Полагаю, Йоханнес, вы удивились, когда я принес вам
сценарий Кыпса, - проговорил Вайно, налив в широкий низкий
бокал немного французского арманьяка и с видом знатока
оценив букет. - Он носился с ним много лет. Вы поняли,
почему я обратился к нему именно теперь?
     - Я задавал себе этот вопрос, - ответил Кейт. - Но не
нашел на него ответа.
     - Сейчас - понимаете?
     - Начинаю. Фильм Кыпса - предлог. Способ предъявить
народу Эстонии нового национального героя. И сделать это в
нейтральной форме. Если бы эта инициатива исходила от
Национально-патриотического союза или от Союза борцов за
свободу Эстонии, это было бы расценено как чисто
политический демарш. Соответственно, и фигура Ребане
осталась бы лишь мелкой картой в сиюминутной политической
игре.
     - Вы правы. И все-таки: почему Альфонс Ребане понадобился
нам именно сегодня?
     Кейт предпочел уклониться от прямого ответа:
     - У меня есть догадки, но я хотел бы послушать вас.
     - Давайте выпьем, господа, - на правах хозяина
предложил Янсен. - Чего вам налить, генерал? Виски, коньяку?
     - Водки.
     - Ваше здоровье, Йоханнес! - поднял свой бокал
Янсен.
     - Ваше здоровье, господа!
     Кейт выпил водку, даже не почувствовав ее вкуса. Он
понимал: от того, чем закончится этот разговор у камина,
может зависеть вся его дальнейшая жизнь.
     - Я как-то говорил вам, что у Эстонии есть два пути
вступления в НАТО: долгий и быстрый, - приступил к разговору
Вайно.
     - Я помню ваши слова, - подтвердил Кейт. - Второй путь
реален, если возникнет угроза независимости Эстонии со
стороны России.
     - Вы ежедневно получаете те же сводки, что и я. На
политику России сегодня влияет несколько основных факторов.
Какой, по-вашему, главный?
     - Угроза импичмента президенту Ельцину?
     - Это важный фактор. Но не главный.
     - Югославия?  Растущая напряженность в  Чечне?
     - Нет. Президентские выборы. Они состоятся через год,
но именно этим предопределяется сейчас вся политика Кремля.
У Ельцина много врагов. И если один из них одержит на
выборах верх, президенту Ельцину и его команде не
позавидуешь. Его самого изваляют в грязи, а многие из его
окружения окажутся в Лефортово.
     - Да, в России почему-то любят сотворять кумиров, а
потом со сладострастием их свергать, - согласился Кейт.
     - Вот именно, вот именно, - покивал Вайно. - А теперь
представьте, генерал, что в этой ситуации в одной из
прибалтийских республик вспыхивают серьезные волнения
русскоязычного населения. У нас в Эстонии. Полиция пытается
усмирить их. Но это, как всегда бывает, только разжигает
страсти. Волнения переходят в акции гражданского
неповиновения. Правительство вынуждено принять жесткие
репрессивные меры. Запрет русских политических организаций,
закрытие их газет, массовые аресты. Обстановка еще более
накаляется. Среди русских националистов найдутся
провокаторы. Найдутся, Юрген?
     - Непременно найдутся, - ответил Янсен.
     - Я тоже думаю, что найдутся. На улицах появится
оружие. Станет реальной угроза гражданской войны. Что
предпримет президент Ельцин? Он поймет, что у него появился
очень хороший шанс восстановить свой престиж - прежде всего
внутри страны. Россия заявит о намерении ввести в республику
миротворческие силы.
     - Ельцин однажды уже сделал это - во время мятежа
Пуллопяэской егерской роты, - напомнил Кейт. - Но тогда он
ограничился словами.
     - А сейчас ему будут нужны дела. Псковская воздушно-
десантная дивизия будет поднята по боевой тревоге. Как на это
отреагирует НАТО? Единственным способом: Эстонию срочно, в
обход всех формальностей, примут в Североатлантический союз.
Есть ли у вас, генерал, сомнения в точности этого прогноза?
     - Нет, - подумав, ответил Кейт. - Но это - сиюминутная
ситуация. Она может измениться в любой момент.
     - В деталях - да. Но не в принципе. В политике есть только
один критерий - результат. В этом смысле президент Ельцин
очень крупный политик. Человек, который развалил Советский
Союз, чтобы захватить власть, и расстрелял парламент, чтобы ее
удержать, не остановится ни перед чем. Речь даже не о самом
Ельцине. Он - "брэнд", знак очень влиятельной политической
группировки. При любом раскладе эти люди не упустят
возможности выступить защитниками русскоязычного населения.
Не потому, что они озабочены их судьбой. А потому, что они
озабочены своей судьбой. И мы предоставим им эту
возможность... В чем дело? - недовольно прервался Вайно,
увидев возникшего на пороге гостиной капитана Медлера.
     - Прошу извинить, - проговорил тот. - Господин Вайно,
звонит ваш помощник. Он сейчас сбросит на факс информацию,
полученную из Москвы. Он хотел бы, чтобы факс приняли лично
вы. Позвольте проводить вас к аппарату.
     - Спасибо, иду.
     Вайно тяжело поднялся и вышел из комнаты. Янсен помешал
старинной кованой кочергой угли в камине и внимательно  пос-
мотрел на Кейта.
     - Я давно и с интересом наблюдаю за вашей
деятельностью, генерал, - проговорил он. - Но главного так и
не понял. Утонули молодые солдаты. Трагично. Как поступает
нормальный руководитель? Создать комиссию, провести
расследование, строго наказать виновных. Военнослужащий
пытался ограбить сберкассу? Указать управлению кадрами на
слабую воспитательную работу с личным составом. А вы - в
отставку. Откуда в вас это?
     - Вам не нравится? - спросил Кейт. Ему была неприятна
эта тема. В словах Янсена содержался намек на его прошение
об отставке, лежавшее в столе премьер-министра.
     - Напротив, очень нравится, - заверил Янсен. - Просто
хочу понять.
     - Я уважаю в себе профессионала. И не привык
перекладывать ответственность на других. В этом смысле я
ненормальный руководитель.
     - Знаете, о чем я думаю, генерал Кейт? Вы недолго
пробудете представителем Сил обороны Эстонии в НАТО. Нет,
недолго. И это немного досадно. Такие профессионалы, как вы,
очень нужны Эстонии.
     Кейт нахмурился:
     - Что вы хотите этим сказать?
     - Ваша карьера предопределена. В вас есть то, чего нет
ни у кого из натовских генералов. Вы знаете российскую армию
изнутри. Поэтому вы обречены занять видное место в командных
структурах НАТО. В Международном объединенном штабе. Или
в Военном комитете.
     Кейт не сразу нашелся с ответом. Он никогда никому не
рассказывал о своих планах. Даже жене. Боялся сглазить.
Янсен же говорил об этом как о чем-то само собой
разумеющемся. И смотрел дальше. Намного дальше. Туда, куда
сам Кейт боялся заглядывать даже в мечтах.
     - Только не убеждайте меня, что вы никогда об этом не
думали, - с усмешкой посоветовал Янсен.
     - И тем не менее это так, - возразил Кейт. - Я реалист.
А это настолько далекие перспективы, что о них не стоит и
думать.
     - Далекие? - переспросил Янсен. - Как знать, как знать.
     И он снова занялся углями в камине.
     Воспользовавшись паузой, Кейт попытался оценить то, что
услышал.

     Генерал-лейтенант Кейт не был шокирован идеей,
изложенной Генрихом Вайно. Через него проходили десятки
сценариев возможного развития событий. Эти сценарии
составлялись аналитиками спецслужб республики. Они
отслеживали любые изменения обстановки и просчитывали их
воздействие на ситуацию. Почти все они прогнозировали
военно-политическую экспансию России и предсказывали утрату
Эстонией ее независимости. И сейчас Кейт оценивал не
моральный аспект самой идеи и вытекающего из нее плана. Он
пытался понять, насколько этот план реален.
     Получалось: реален. Более того, этот план начнет
осуществляться в ближайшее время. Иначе Вайно не завел бы
этого разговора.
     Кейт понял: не было никакой случайности в его
приглашении на эту базу отдыха. Инцидент на съемочной
площадке тут ни при чем. Этот разговор был заранее
запланирован. Вайно и Янсену нужен союзник. Именно он,
командующий Силами обороны. Почему? Не вопрос. Отряды
"Эста" были способны быстро и эффективно подавить все
антиправительственные выступления, блокировать очаги
опасности и предупредить провокации. Спецподразделение "Эст"
для того и было создано. Но сейчас "Эсту" отводилась совсем
другая роль. От спецподразделения "Эст" требовалось
невмешательство. А верней - активность. Но не в подавлении
очагов напряженности, а наоборот - в разжигании беспорядков.
Обеспечить такую роль "Эста" мог только генерал-лейтенант
Кейт. Или тот, кто займет его место, если он откажется
участвовать в заговоре.
     А то, что это был заговор, не вызывало у Кейта ни
малейших сомнений. Он легко просчитал дальние последствия.
     Что происходит на следующей стадии, после того как
Эстонию примут в НАТО? Политический кризис. Президент и
правительство, оказавшиеся неспособными удержать ситуацию
под контролем, уходят в отставку. Назначаются новые выборы.
На них побеждают националистические партии. Кто станет
премьер-министром? Совершенно очевидно: им станет Генрих
Вайно. Парламент, по конституции, избирает и президента. Кто
станет президентом? Лидер самой влиятельной партии -
председатель Национально-патриотического союза, всеми
делами в котором заправляет его серый кардинал Юрген Янсен.
     В голове у Кейта словно бы щелкнуло. Он нашел ответ на
вопрос, который невольно возник у него с момента приезда на
эту базу отдыха. Вайно и Янсен словно бы поменялись ролями.
Да, хозяином здесь был Янсен, а Вайно и Кейт - его гостями.
Но это не объясняло подмеченной Кейтом подчиненности Вайно.
Излагая идею заговора, он все время поглядывал на Янсена,
как бы проверяя его реакцию на свои слова. И сам факт, что
этот разговор повел Вайно, говорил о многом. Он
подставлялся, а в таких делах главные фигуры всегда
стараются остаться в тени.
     Так кто же здесь марионетка, а кто кукловод?
Получается, что кукловод - Янсен? Получалось так. И он уже
назвал цену, которую предложат Кейту за участие в заговоре.
Но не цена была сейчас главным для Кейта. Главным была
конечная цель заговора.
     К националистическим идеям Кейт всегда относился
брезгливо, считал их игрой на самых низменных инстинктах
народа. Ему была ближе позиция либералов, утверждавших, что
противостояние с Россией контрпродуктивно, что неразумно
загонять во внутреннюю эмиграцию десятки тысяч русских
инженеров, врачей, ученых, квалифицированных рабочих, что
самим ходом истории и в силу своего географического положения
Эстония обречена на сотрудничество с Россией.
     Но сейчас он вдруг поразился своей наивности. О каком
сотрудничестве с Россией может идти речь? Как можно
сотрудничать с этим монстром, не умеющим уважать даже свой
народ, насаждающим повальное воровство, варварство,
пьянство, хамство? Во всех цивилизованных странах бандитов
сажают в тюрьму. И если нет возможности упрятать за решетку
бандитскую Россию, значит нужно отгородиться от нее ядерным
щитом НАТО, закрыть границы, беспощадно подавить все
попытки русских экстремистов навязывать свою волю народу
Эстонии.
     Национальная идея апеллирует к низменным инстинктам?
Пусть так. Но если нет другой, если идея культурной общности
с Европой недостаточно действенна, сгодится и эта - как
инструмент для достижения цели. Сгодится все!
     Все встало  на свои места.  Оставалось непонятным одно:
каким образом внутриполитическая обстановка в республике
будет доведена до ситуации взрыва?

     В гостиную вернулся Вайно, на ходу просматривая текст
полученного факса. Он опустился в свое кресло, дочитал до
конца и добродушно взглянул на Кейта.
     - Я же вам говорил, генерал, что вы напрасно
расстраивались. Вам не нужно стыдиться за своих питомцев из
"Эста". Они профессионалы. Просто они столкнулись с
профессионалом другого уровня. Этот, как вы его назвали,
мальчишка, артист Злотников, прозвище у него, кстати,
Артист, действительно рядовой запаса. Но еще три года назад,
во время войны в Чечне, он был старшим лейтенантом спецназа
и членом одной из самых сильных диверсионно-
разведывательных групп. И чеченцы действительно назначали
премию в миллион долларов. Правда, не за его голову, а за голову
командира группы капитана Сергея Пастухова по прозвищу
Пастух. Как я понимаю, это тот молодой человек, который
приказал Артисту не оказывать сопротивления при аресте. Третий
молодой человек, которого мы видели в компании Пастухова, -
Олег Мухин по прозвищу Муха, в прошлом - лейтенант спецназа,
тоже из команды Пастухова. В конце чеченской войны их было
семеро. Сейчас в живых осталось только пять человек. Кроме
Пастухова, Злотникова и Мухина, есть еще бывший капитан
медицинской службы Иван Перегудов по прозвищу Док и бывший
старший лейтенант спецназа Дмитрий Хохлов по прозвищу
Боцман. Весной 96-го года все они были разжалованы и уволены
из армии. Формулировка: за невыполнение боевого приказа.
Никакой информации об этом нет, но по манере поведения
Артиста мы можем догадываться, какого рода было это
происшествие.
     - Он наглец! - бросил Кейт. - Привыкший к безнаказанности
наглец! Война в Чечне превратила их всех в бандитов!
     - Вы правы и одновременно не правы. Его не обвинишь в
излишнем чинопочитании, это я так мягко говорю, но для него
ваши бойцы, генерал, - просто щенки. И он это доказал. Если
бы вы знали то, что знаете сейчас, вы восприняли бы все как
должное, и не возникло бы никакого инцидента. Не так ли,
Йоханнес? Вы же не стали бы упрекать боксера-перворазрядника
за то, что он проиграл бой олимпийскому чемпиону?
     - Их разжаловали и уволили из армии три года назад, -
напомнил Кейт. - За это время они не могли не потерять
форму.
     - Но, как мы видели, один из них не потерял. Думаю, не
потеряли и другие. Я объясню, почему так думаю. Профессии у
них сейчас вполне гражданские. Пастухов - владелец
небольшого цеха по деревообработке, Перегудов работает в
реабилитационном центре для участников афганской и чеченской
войны, Злотников - безработный актер. Мухин и Хохлов -
совладельцы частного детективно-охранного агентства "МХ
плюс". Название образовано из первых букв их фамилий. А
"плюс" - это, как я понимаю, их друзья Пастухов, Перегудов и
Злотников. Я не назову, разумеется, того, от кого получил
эту информацию, - продолжал Вайно. - Скажу только одно: это
очень информированный источник.  Он дал понять,  что команду
Пастухова и сейчас иногда привлекают к выполнению  специаль-
ных заданий. Он дал понять это одной фразой: "Их обычный го-
норар за работу - по пятьдесят тысяч долларов на каждого".
     Вайно бросил листки факса в камин и кочергой подгреб к
ним углей.
     - Вот так-то, дорогой Йоханнес. Людям, потерявшим
форму, не платят по пятьдесят тысяч долларов.
     - Какие специальные задания они выполняют? Чьи? -
вмешался в разговор Янсен.
     - Меня это тоже интересует. Но задавать дополнительные
вопросы своему информатору я не могу. То, что он посчитал
нужным мне сообщить, он сообщил.
     - Кто знал,  что Томас Ребане появится на  презентации?
- спросил Янсен. - Вы никому об этом не говорили?
     - Разумеется, нет. Мог сказать сам Томас, - предположил
Вайно.
     - Исключено. Он был полностью изолирован от окружающих.
     - Кыпс?
     - Он узнал за час до пресс-конференции.
     - Значит, не знал никто. Только вы, я и ваши люди, -
заключил Вайно. - Что вас встревожило?
     - Я спрашиваю себя: случайно ли появление этой компании
здесь и сейчас?
     Вайно усмехнулся:
     - Не стыдно, Юрген? Вот вы-то и потеряли форму. Ну
какой, скажите на милость, профессионал, отправленный на
задание, будет вести себя так, как этот Артист? Ввязываться
в представление с похищением штандартенфюрера, а потом -
извините, Йоханнес - при всех бить морду командующему?
     - Да, конечно. Вы правы, - помедлив, кивнул Янсен. - Я
как-то об этом не подумал.
     Но и после этих слов лицо у него осталось напряженным,
тяжелым. Было ясно, что довод Вайно не показался ему
убедительным, а согласился он с ним лишь для того, чтобы не
акцентировать внимание на этой теме. Кейт не понял, почему
внук эсэсовца, фигура скорей экзотическая, чем значительная,
так занимает его собеседников. Но, видимо, с ним было
связано что-то важное. Поэтому Янсен спросил:
     - Томас не сможет сбежать? Охрана надежная?
     - Сбежать? С гауптвахты "Эста"? - переспросил Кейт. -
Абсолютно исключено.
     - Хочется верить, - кивнул Янсен.
     - А с этим Артистом следует поступить так, - предложил
Вайно. - До утра пусть посидит на губе, а потом посадить в
машину и вывезти из Эстонии.
     - Просто так отпустить? - возмутился Кейт.
     - Именно так, - подтвердил Вайно, и в голосе его
появились нотки недовольства - он не любил, когда его не
понимали сразу. - И будем надеяться, что он удовлетворится
этим решением и не захочет устроить скандал. Вы хотите
спросить, какой скандал он может устроить? Объясняю. Он -
иностранец. И лицо сугубо гражданское. Вы сажаете его на
военную гауптвахту. На каком основании? Где ордер? Где
постановление об аресте? Я очень надеюсь, генерал, что ваши
"эсты" не слишком дали волю рукам, когда Артист оказался в
их власти. В противном случае он не захочет остаться в
долгу, и вам гарантированы совершенно ненужные неприятности.
     - Мои солдаты не бьют пленных.
     - Вы уверены, что и на этот раз они не отступили от
этого весьма благородного правила?
     - Уверен. Я видел, как арестованного вели на гауптвахту.
Караул смотрел на него с уважением.
     - Значит, так и поступим, - заключил Вайно.
     Кейту сейчас было безразлично, как поступить с
арестованным. Все это осталось далеко позади. Но он понял, что
у него появился хороший повод обозначить свою новую роль
среди этих высокопоставленных заговорщиков. Роль
равноправного партнера, а не послушного исполнителя. Поэтому
он резко возразил:
     - Нет. Прошу извинить, но это мое дело. И как поступить
с арестованным, позвольте решать мне.
     Вайно нахмурился:
     - Как же вы намерены с ним поступить?
     - Он просидит на губе не до завтрашнего утра, а месяц.
Да, месяц! И весь месяц будет чистить сортиры! Я его научу
уважать эстонскую армию! А потом пусть жалуется хоть в ООН!
     - Йоханнес прав, - решительно заявил Янсен, и Кейт
понял, что он сделал выигрышный ход. - Это его дело. Он
вправе поступить так, как считает нужным. Закончили с этой
темой. Переходите к главному.
     Такой поворот разговора очень не понравился Вайно. От
прихлынувшей крови даже потемнела его крупная бритая голова,
из чего Кейт сделал вывод, что у него повышенное давление и
даже есть, возможно, предрасположенность к апоплексии. Но
Вайно сдержался.
     - Согласен, займемся главным, - сухо кивнул он и
обратился к Кейту: - У вас есть вопросы?
     - Что может послужить толчком для резкого обострения
обстановки в республике?
     - Не догадываетесь?
     Кейт помедлил с ответом. Это был разговор, в котором
имело значение каждое слово. И он решил, что не стоит
умничать, чтобы случайно не попасть впросак.
     - Я чувствую, что это связано с Альфонсом Ребане, но
каким образом - не знаю. Вряд ли таким толчком сможет
послужить фильм Марта Кыпса.
     - Я вам скажу, что вызовет нужную нам реакцию, -
проговорил Вайно, сделав крошечный глоток арманьяка. - Фильм
- чушь. Даже если Кыпс снимет шедевр, в чем я очень
сомневаюсь. Это всего лишь повод для того, чтобы поставить
вопрос о возвращении останков Альфонса Ребане в Эстонию. И о
торжественном перезахоронении их в Таллине. А вот это,
согласитесь, не чушь.
     - Торжественное перезахоронение эсэсовца?! -
переспросил Кейт. - В наши дни?! В Таллине?!
     - Да. В наши дни. В Таллине. На мемориальном кладбище
Метсакальмисту.
     Сама мысль о том, что сегодня, в конце двадцатого века,
в столице демократической Эстонии будут торжественно
хоронить останки фашиста, показалась Кейту дичью. Кино -
черт с ним, кто сейчас ходит в кино. Но это...
     Вайно по-своему расценил его замешательство.
     - Вы правы в своих сомнениях. Если эта акция будет
проведена национал-патриотами, она вызовет митинги протеста,
пикеты. Даже, возможно, попытки сорвать похороны. И не более
того. А если это будет государственное мероприятие?
     - Правительство на это не пойдет, - убежденно сказал
Кейт.
     - Добиться этого будет очень непросто, - согласился
Вайно.
     - Кабинет Марта Лаара на это не пойдет никогда, -
повторил Кейт.
     - Пойдет, - возразил Янсен. - Мы заявим, что в
противном случае Национально-патриотический союз выйдет из
правящей каолиции. И кабинет министров отправится в
отставку. Март Лаар не захочет расстаться со своим постом.
Решение о перезахоронении Альфонса Ребане будет принято.
     - И оно будет означать переориентацию всей политики
Эстонии, - заключил Вайно. - Вдумайтесь, генерал:
торжественное перезахоронение останков не какого-то
полковника никому не известного Эстонского легиона. Нет -
командира 20-й Эстонской дивизии СС, штандартенфюрера СС,
кавалера Рыцарского креста с дубовыми листьями, высшей
награды Третьего рейха.
     - Это может вызвать очень сильный взрыв возмущения
русскоязычного населения, - признал Кейт. - Но не мало ли
этого, чтобы разогреть обстановку до ситуации гражданской
войны?
     - Мало, - кивнул Вайно. - В этой браге не хватает
дрожжей. Они будут. Вы совершенно правы, генерал: главная
карта в нашей игре - Альфонс Ребане. Но очень важен и его
внук - Томас Ребане. Чрезвычайно важен. Почему? Объясню. Но
прежде скажу о другом. Членство Эстонии в НАТО - не
самоцель. Это внутренняя стабильность, безопасность
иностранных инвестиций, интеграция в европейскую экономику.
Реализация разработанного нами плана чревата многими
неприятностями и даже бедами и для эстонцев, и для русских,
которые в общем-то не виноваты, что по воле истории
оказались на нашей земле...
     - Виноваты, - перебил Янсен. - Их никто не звал в
Эстонию. Они ехали сами. Они искали здесь сытой жизни. И
чувствовали себя хозяевами. Но хозяева здесь мы. Им придется
с этим смириться. Раз и навсегда. Им придется смириться с
ролью бедных родственников, присутствие которых мы терпим.
Но терпим лишь до тех пор, пока они уважают наши законы,
наши традиции и наш язык!
     - Успокойтесь, Юрген, вы не на митинге, - заметил
Вайно. - Никто не ставит под сомнение вашу верность
национальной идее. Мы все понимаем. И понимаем, что без
жертв не бывает побед. Мы приведем нашу родину к
благополучию не через десятилетия мучительного выползания из
нищеты, а уже завтра. Это - цель, близкая сердцу каждого
патриота.
     - Поэтому мы и обратились к вам, - закончил его речь
Янсен. - Поддержка всех патриотических сил нам
гарантирована, но главенствовать должна армия. Нам нужна,
генерал, ваша решительность, ваш опыт, ваш авторитет
военачальника. Мы не сомневаемся, что вы будете с нами в
этот ответственный для нашей родины час.
     Если бы Янсен прямо спросил, согласен ли Кейт
участвовать в заговоре, он без колебаний сказал бы "да". Но
поскольку вопрос был неявным, Кейт решил, что и его ответ
может быть таким же неявным. И в случае, если эта гостиная
прослушивается, чего Кейт вовсе не исключал, никто не сможет
обвинить его на основании записи этого разговора в участии в
заговоре.
     Если заговор провалится.
     Но он не мог провалиться.
     Когда идея отвечает внутренним потребностям всего
общества, от темных крестьян и люмпен-пролетариев до
интеллектуалов, она становится несокрушимой. И нужно быть
бездарным организатором, чтобы ее погубить.
Генерал-лейтенант Кейт не считал себя бездарным
организатором. И он не видел сил, которые могли бы
противостоять заговору.
     Не было таких сил.
     Но все же он не сказал: "Да".
     Он сказал:
     - Я никогда не давал поводов усомниться в моем патрио-
тизме.
     - Другого ответа мы и не ждали. - Вайно поднял бокал с
остатками арманьяка. - За наше единство, друзья. Вижу
Эстонию в составе объединенной Европы. Вижу ее расцвет. Вижу
вас, генерал, представителем эстонских вооруженных сил в
НАТО. Да поможет нам Бог.
     Он допил арманьяк, Янсен тоже осушил свой бокал.
Пришлось пить до дна и Кейту, хотя эти сто граммов были для
него явно лишними. Но не выпить было нельзя. "Ничего,
отосплюсь", - подумал он.

     Но в эту ночь генерал-лейтенанту Кейту выспаться было
не суждено. Когда он под утро вернулся домой и провалился в
тяжелый сон, раздался требовательный звонок телефона
спецсвязи. Кейт нашарил трубку на прикроватной тумбочке,
бросил:
     - Слушаю.
     - Докладывает оперативный дежурный. На связи капитан
Кауп. Требует немедленно соединить с вами.
     На Кейта словно бы вылили бадью ледяной воды.
     - Соединяйте, - приказал он.
     В трубке раздался голос командира отряда "Эст":
     - Господин генерал-лейтенант, у нас ЧП!

     <b>IX</b>

     Бывают ситуации, когда требуется проявить изрядную
изворотливость ума, чтобы найти оптимальное решение. А
бывает и так, что нечего и мозги сушить: решение уже найдено
до тебя, остается только грамотно его применить.
     Артист вполне наглядно показал, как можно проникнуть в
расположение противника. И хотя нам предстояло
инфильтроваться не в бутафорский укрепрайон, охраняемый
бутафорскими эсэсовцами с заряженными холостыми патронами
"шмайссерами", а в реальную воинскую часть спецподразделения
"Эст" с соответственно вооруженной охраной, опыт Артиста
вполне мог сгодиться и тут.
     В половине первого ночи, когда лагерь "Эста", гудевший
от начальственного разгона, как потревоженный пчелиный улей,
немного утих, мы с Мухой отогнали "мазератти" километра на
два от базы "Эста" и припрятали ее в придорожном березнячке,
закидав сеном из похудевшего за зиму стога. Все документы
выложили из карманов и спрятали за обшивку багажника, а
ключи от тачки положили под правое заднее колесо - на тот
случай, если придется возвращаться поодиночке. Никакого
оружия у нас не было и быть не могло, а бинокль мог
пригодиться.
     Самое досадное, что у нас не было никакой подходящей
одежды, кроме тех приличных костюмов и плащей, что были на
нас. А камуфляжки нам сейчас очень не помешали бы. Но кто
знал. В Европу ехали - развлекаться, вести светскую жизнь!
     Мы заперли тачку и бодрой рысцой по подсушенному ночным
морозцем асфальту и хрустящему под ногами песку обогнули
базу "Эста" и вышли с тыла на левый фланг эсэсовского
укрепрайона, линия которого четко рисовалась в темноте
цепочкой фонарей, подвешенных на шестах.
     Мы рассуждали так. Если рыжий режиссер Кыпс не врал,
что у "Тигров" полный боекомплект и что на позиции доставлен
тол, которым все оборонительные сооружения при отходе
эсэсовской дивизии будут взорваны, то там наверняка
выставлена охрана. Ну, мало ли - чтобы не забрел посторонний
или алкаши из соседней деревни не открутили башню у танка на
предмет сдать ее в металлом. Не знаю, правда, как здесь, а в
России этот промысел сейчас в ходу. И охрана эта не может
быть слишком серьезной - человек пять-шесть, вряд ли больше.
И рассредоточена она почти на полкилометра: от крайнего
"Тигра" до штабного блиндажа. И если все это так, то на
первом этапе наша задача: незаметно отключить двоих,
переодеться в их камуфляж, а уже потом, под видом своих,
разоружить и запереть в штабном блиндаже и остальную охрану,
обрезав им все средства связи. А там можно будет переходить
и ко второму этапу.
     Мы залегли за пригорком, Муха настроил бинокль и почти
сразу сказал:
     - Один есть. Полюбуйся. Лежит на танке.
     Я посмотрел в бинокль. Действительно, на корме "Тигра",
второго с фланга, в свободной позе расположился боец "Эста".
Лежал он на спине, закинув руки за голову, нога на ногу,
"калаш" рядом. Его поза показалась мне странной. И только
потом я сообразил, что это как раз тот "Тигр", на котором
Артист вывез "языка". Его все-таки сумели вернуть на
позицию, и разогретая от бешеного напряжения двигателя броня
еще хранила тепло.
     - Во дает! - сказал Муха. - Часовой! Часовой должен
прежде всего охранять себя. Потом - вверенный ему объект. А
этот валуй кого охраняет? Или решил, что не от кого? Опасное
заблуждение!
     Но меня интересовало другое. Один. А где остальные?
     Больше никого не было видно. Я осмотрел всю позицию и
передал бинокль Мухе. Но и Муха никого не увидел. Он даже
расстроился:
     - Вот засранцы! Нам же две камуфляжки нужно, а у нас,
получается, будет только одна!.. А! Нет. Вот и вторая идет.
Идет, голуба, идет!
     К "Тигру" неторопливо приблизился второй спецназовец,
забрался на танк, пристроился рядом с первым. Мы еще немного
выждали. Больше никого не было.
     Я кивнул:
     - Пора.
     Муха наскреб подмерзшей грязи, растопил ее в ладонях,
умылся ею, скользнул в кустарник и исчез в темноте. Я тоже
прошелся по физиономии грязью и взял левее.

     И все исчезло. Не было ни времени, ни пространства, ни
воздуха, ни земли. Я сам был воздухом, землей, пространством
и временем. Я словно бы лежал на месте, а все наплывало на
меня: обступали холмы, изрытые траншеями, надвигались сверху
осветительные фонари, вырастали темные туши "Тигров". Иногда
я оказывался на пути зарослей ивняка или орешника, и тогда я
просто отклонялся в сторону, чтобы не мешать их движению,
пропускал их мимо себя. Муху я не видел и не мог видеть, но
точно знал, где он в какую секунду. И он знал, где в любую
секунду я.
     Вот и левая гусеница "Тигра" приблизила траки вплотную
к моему лицу.
     Вот сверху донеслась мягкая эстонская речь с ее
протяжными гласными и дифтонгами.
     И вдруг все движение прекратилось. Это означало:
начали. И мы начали.
     Я сбросил ближнего ко мне спецназовца с брони,
подхватил его автомат и сунул ствол в его раскрытый от
неожиданности рот.
     - Спокойно, - негромко сказал я. - Все в порядке, ты у
друзей.
     Не знаю, что в это время происходило с правой стороны
танка, но через десяток секунд раздалось натужное пыхтение,
Муха приволок на мою сторону своего клиента, потом сходил за
его "калашом". Вернувшись, объяснил:
     - Больно уж здоров. Пришлось отключить.
     По мысли создателей спецподразделения "Эст", оно должно
было выполнять антитеррористические и полицейские функции,
поэтому в штатное снаряжение каждого бойца входила пара
наручников. Что было для нас очень кстати. Мы сковали
браслетками руки наших пленников и посадили рядом,
прислонив спинами к гусеничным каткам. Клиент Мухи уже
пришел в себя, только все время вертел головой, будто бы шею
ему сдавливал слишком тугой галстук. А мой все отплевывался,
хотя ствол "калаша", который он некоторое время держал во
рту, был чистый. Ну, разве что в смазке. А если в смазке,
сам виноват, личное оружие после чистки и смазки нужно
протирать досуха. Вот теперь и отплевывайся.
     - Где остальные? - спросил я моего клиента,
рассчитывая, что он оценит деликатность моего с ним
обращения: все-таки я не применил к нему почти ни одного
болевого приема. Но он не оценил. Он гордо поднял голову и
что-то произнес по-эстонски.
     - Говори по-русски, - попросил я.
     - Не понимаешь по-эстонски?
     - Не понимаю.
     - Тогда тебе нечего делать на эстонской земле!
     Муха ласково похлопал его по щеке и проникновенно
сказал:
     - Я турист, понял? И очень плохо воспитан. Дурное
влияние улицы, знаешь ли, трудное детство. Туристы не
обязаны знать эстонский. А будешь в......ться, схлопочешь.
Имя?
     - Валдис Тармисто, заместитель командира второго взвода
третьей роты отдельного батальона спецподразделения "Эст", -
отрапортовал клиент, верно угадав за проникновенностью Мухи
его мгновенную готовность перейти к методам допроса, не
предусмотренным Женевской конвенцией.
     - Хватит-хватит, - остановил его Муха. - Никогда не
говори больше того, о чем тебя спрашивают. А то выдашь
военную тайну. А ваши тайны нам на хрен не нужны. Тебе,
Валдис, задали вопрос: где остальные? На него и отвечай. Ты
понял?
     - Так точно, понял. В блиндаже. Они в штабном блиндаже.
     - Сколько их там?
     - Четыре человека.
     - Сколько всего в охране?
     - Они и мы. Больше нет.
     - Что они делают в блиндаже?
     - Я не знаю. Сидят. Петер знает, он только что оттуда
пришел.
     - Что они там делают, Петер? - спросил Муха у второго.
     - Играют в карты. В покер.
     - А ты почему не играешь?
     - Я больше не мог. Я проиграл все деньги.
     - Во сколько смена? - спросил я.
     - В шесть утра. В шесть ноль-ноль, - отрапортовал
Валдис.
     Я взглянул на свою "сейку". Два ночи. Нормально.
     - Поднимайтесь, - приказал я.
     Они встали. Валдис был примерно моего роста, а Петер на
полголовы выше. Муха снова расстроился:
     - Опять моего размера нет!
     - А что ты хотел? Эстонцы - самая высокая нация в мире.
Ладно, придумаем что-нибудь. Раздевайся! - приказал я
Валдису.
     - Я не могу голый, - запротестовал он. - Я могу
простудиться!
     - Мое наденешь. Хороший костюм, хоть и не от Хуго
Босса. А плащ как раз от Хуго Босса. Но для хорошего
человека не жалко. Быстро! - приказал я.
     Если честно, плаща мне было жалко. Не потому, что он
был от Хуго Босса. А потому, что его выбрала и купила мне
Ольга. И она расстроится, когда я скажу, что его потерял или
его у меня украли. Врать, конечно, нехорошо, но не говорить
же ей, что я обменял его на обмундирование спецподразделения
"Эст". Не поймет.
     Все-таки в "Эсте" кое-чему учили неплохо. Через две
минуты заместитель командира второго взвода Валдис Тармисто
был в моей одежде, а я в его камуфляже.
     - А теперь слушайте. Сейчас мы идем в штабной блиндаж.
Без фокусов, - предупредил я. - Убивать мы вас не будем, но
колени прострелим. И будете до конца жизни хромать. Когда
подойдем, постучите и попросите отпереть.
     - Они не запирают, - сказал Петер. - От кого?
     - Тем лучше. Тогда просто войдете.
     - А потом будет что?
     - Потом будет ничего. Останетесь играть в карты. До
конца смены. Все ясно? Двинулись!
     Я прошел вперед - на случай, если еще кто-нибудь из
охраны проиграется и выйдет подышать свежим воздухом. Муха
шел сзади с автоматом, поставленным на боевой взвод.
Понятно, что стрелять даже по ногам пленников мы не
собирались, но в случае чего пальба над головами могла дать
нам возможность смыться.
     Тяжелая дверь штабного блиндажа была приоткрыта, оттуда
тянулся сигаретный дым, слышались возбужденные голоса. Когда
мы появились из-за спины Петера, разгоряченные покером
"эстовцы" не сразу поняли, кто мы такие и что нам нужно. А
когда поняли, оцепенели и утратили всякую способность к
сопротивлению.
     Очень может быть, что они были неплохими солдатами и на
показательных выступлениях вызывали восхищение зрителей. Но
они ни разу не стреляли в живого человека, не всаживали ему
под лопатку нож и не слышали, как хрустят под руками шейные
позвонки. А мы слышали. За нами был страшный опыт нашей
войны. И воевали мы в Чечне не с солдатами. В Чечне мы
воевали с волками. И потому сами стали волками. Нам пришлось
стать волками, чтобы выжить и победить. Мы не победили, но
выжили. А опыт волчьей войны так и остался в нас, проник в
самые наши гены и давал о себе знать в минуты опасности. И
те, с кем сталкивались мы в эти минуты, чувствовали нашу
волчью суть.
     Мухе повезло: среди самой высокой нации в мире нашелся
и нормальный человек, всего на десяток сантиметров выше
Мухи. Так что теперь мы оба были экипированы одинаково - как
бойцы спецподразделения "Эст". Только Муха был толще: он
натянул камуфляж на костюм - не из жлобства, а чтобы
камуфляжка не болталась на нем, как на вешалке.
     Обраслетив охрану и обрезав телефон, мы заперли блиндаж
снаружи на все засовы, свалили их "калаши" у стены, потом
умылись из лужи и напрямую, не скрываясь, двинулись к ярко
освещенному гарнизону. Так, как возвращаются в часть
часовые, сдав разводящему свои посты - не слишком медленно и
не слишком быстро: "калаши" на плече, небрежно сдвинутые на
затылок форменные камуфляжные кепарики. Часовой с угловой
вышки что-то крикнул нам, но я лишь неопределенно махнул
рукой: то ли привет, то ли не до тебя. Понимай как знаешь.
     Сошло.
     Второй этап нашей операции вошел в решающую стадию. И
тут любая ошибка могла быть очень даже чреватой. Нужно было
учитывать и то, что весь командный состав "Эста" вздрючен
разгоном, который наверняка устроил ему генерал-лейтенант
Кейт, а младшие командиры соответственно вздрючили рядовой
состав. Оставалось надеяться только на то, что с момента
отлета командующего прошло достаточно времени, а неприятный
эпизод с русским разведчиком относился не к службе, а к делу
в общем-то постороннему и не слишком серьезному - к кино. А
кино - это развлечение.
     И все-таки.
     Главное в таких ситуациях - расслабиться. Тоже - как бы
раствориться в окружающем. Чтобы от тебя исходило не больше
напряжения, чем от мирно пасущейся на лугу коровы. Не всегда
это получается. Но на этот раз у нас получилось.
     Два бойца "Эста", курившие у ворот КПП, очень
удивились, когда обнаружили, что в грудь им уперлись стволы
наших "калашей", и никак не могли понять, чего хотят от них
эти солдаты, такие по виду свои. Ну, это дело мы им
быстренько объяснили. Четверых "эстовцев", несущих ночную
вахту на КПП, мы обезоружили, прицепили наручниками к трубам
водяного отопления, а старшему лейтенанту, начальнику
караула, велели проводить нас на гауптвахту. По его приказу
часовой отпер дверь губы, а больше нам ничего и не
требовалось. Мы заперли их в караулке, взяли ключи и
углубились в коридор, куда на обычных гауптвахтах выходили
двери камер.
     Но в этом гарнизоне губа была необычная. Камеры
отделялись от коридора не стеной, а решеткой, как в
американских тюрьмах, как их показывают по телевизору. Всего
на губе было четыре камеры. Две из них пустовали, а две
другие, в конце коридора, расположенные друг против друга,
были обитаемыми. И картина, которую мы увидели, осторожно
подкравшись, была прямо-таки умилительной.
     На бетонном полу возле решетки одной из камер сидел
Артист, подстелив под задницу арестантский тюфяк и набросив
на голые плечи эсэсовскую шинель. Все его облачение, в
котором он ходил за "языком", сушилось на батарее. Обняв
руками голые колени, он с интересом слушал то, что из-за
другой решетки ему рассказывал внук национального героя
Эстонии Томас Ребане. Немецкие сапоги с короткими голенищами
стояли рядом с Артистом, точно бы готовые к тому, что в них
сунут ноги и продолжат "дранг нах остен". Или, как это было
в феврале 44-го, "нах вестен".
     Томас сидел не на полу, а в придвинутом к решетке
мягком кресле, на нем была красная шелковая пижама и
домашние тапочки. На коленях у него лежала какая-то
рукопись, он читал ее и переводил или пересказывал Артисту
ее содержание.
     Сама камера, в которой обитал потомок эсэсовца, меньше
всего напоминала губу. Скорей - номер в приличной гостинице:
мягкая кровать, телевизор, устланный ковровой дорожкой пол.
И даже на решетке была плотная штора, которой постоялец этой
замечательной камеры мог в любой момент отгородиться от
внешнего мира.
     Это и была, как я понял, та скромная обитель, про
которую сказал национал-патриот Юрген Янсен.
     Времени у нас было в обрез, но я все-таки не удержался
и прислушался к рассказу Томаса.
     - А дальше так, - говорил он, заглядывая в рукопись. -
"Вечер того же дня. Красавица Агнесса лежит на тахте,
покрытой персидским ковром. Она практически обнажена. Она
открывает глаза и видит перед собой полковника Ребане.
Агнесса: "Ах! Я была без сознания! Вы воспользовались моей
беспомощностью!" Полковник Ребане: "Милая фройляйн, я не
отношусь к той категории мужчин, которые получают
удовольствие от обладания бесчувственной женщиной". Агнесса:
"Вы даже не притронулись ко мне? Это правда?" Полковник
Ребане: "Да, это правда". Агнесса: "Ах, я никогда не
встречала таких мужчин!"
     - "Практически обнажена" - это красиво, - оценил
Артист. - Эта сучка и есть русская шпионка, которую
подослали к полковнику?
     - Почему сучка? - обиделся Томас Ребане. - Пожалуйста,
не оскорбляй даму. В конце концов, очень может быть, что она
моя бабушка.
     Он приготовился читать дальше, но нам пришлось прервать
их увлекательное занятие.
     - Зэка Злотников, с вещами на выход! - скомандовал
Муха, отпирая его камеру.
     Артист недовольно покачал головой:
     - Вечно ты, Муха, торопишься. Куда я в таком виде
пойду? Шмотки не высохли.
     - На себе досушишь.  Быстрей!  - приказал я.
     - А меня? Возьмите меня, ребята! - взмолился внук
национального героя. - Мне очень нужно отсюда свалить! Что
вам стоит? Возьмите!
     - Давай возьмем, - поддержал Артист, с отвращением
натягивая влажную гимнастерку. - Малый нормальный. И у него
есть кое-какая любопытная информация. Очень даже
любопытная.
     - Отставить! У тебя все шутки. А тут не шутки. Нам бы
самим выбраться.
     - Вот так всегда, - уныло заключил Томас Ребане. -
Каждый думает только о себе. А выручить другого человека,
который попал в беду, - куда там. Своя задница всегда ближе
к телу.
     - Рубашка, - поправил Муха. - Своя рубашка ближе к
телу.
     - У кого-то рубашка, а у вас жопа! - парировал потомок
эсэсовца.
     - В какую беду ты попал? - спросил я.
     - Не знаю, - хмуро ответил Томас. - Но от этого мне не
лучше. От этого мне хуже.
     - Я бы взял, - сказал мне Муха. - Тут все не так-то
просто. Берем?
     - Черт с ним! Выпускай!
     - Только быстро, быстро! - скомандовал Муха, отпирая
решетку.
     Томас похватал какие-то шмотки, сунул их в спортивную
сумку и как был, в пижаме и тапочках, выскочил из камеры.
     - Сценарий не забудь, - напомнил Артист. - Потом
дочитаем. И обуйся!
     Томас запихнул рукопись в сумку, сунул ноги в туфли и
рванул к выходу.
     - Стой! - остановил я его. - Все делать только по моей
команде!
     После треволнений минувшего дня весь лагерь спал
беспробудным сном, но следовало соблюдать предельную
осторожность. В любой операции самое важное и самое трудное
- чисто уйти. И я сомневался, что нам удастся пройти по
лагерю такой толпой и не привлечь нежелательного внимания. К
губе-то мы шли нормально: начкар, с ним два солдата. Картина
привычная и не вызывающая никаких вопросов. А сейчас
нежелательным было любое внимание. Даже какой-нибудь
дневальный, сдуру глянув в окно и увидев такую компанию,
немедленно поднимет тревогу. Да и то сказать: два солдата
спецподразделения "Эст", с ними эсэсовец в шинели с погонами
роттенфюрера, но в красноармейской пилотке, и совсем уж
какой-то придурок в красной пижаме и со спортивной сумкой в
охапке.
     Поэтому я забрал начальника караула и прошел с ним к
штабному "уазику". Водителя не было. Я приказал начкару
сесть за руль и подогнать "уаз" к дверям губы. Потом за руль
сел Муха, начкар рядом с ним, а я устроился на заднем
сиденье, потеснив Артиста и Томаса. Ствол моего "калаша"
упирался в спину начкара, напоминая ему о том, что любая
самодеятельность нежелательна. Перед КПП я приказал ему
выйти и открыть ворота. После этого мне осталось только
вернуть его в караулку КПП и зафиксировать наручниками.
     Путь был свободен. Позади было тихо. Кажется, обошлось.
Но едва мы отъехали на километр и лагерь "Эста" скрылся за
холмом, Артист приказал Мухе остановить машину.
     - В чем дело? - спросил я.
     - Мне нужна эта тачка, - заявил Артист. - Примерно на
час. - Он обернулся к Мухе: - Поможешь?
     - Почему нет? А что делать?
     - Скажу.
     - Кончай! - приказал я. - Хватит с нас приключений!
     Но Артист не сдавался.
     - Пастух, сегодня мой день, - сказал он. - Не мешай, а?
Иди с Томасом к моей тачке и жди нас. Мы вернемся самое
большое через час. И не спрашивай, что я хочу сделать.
     Я колебался. Не нравилось мне это дело. И Артист не
нравился. Какая-то дурь была в нем.
     - Я не часто тебя о чем-то прошу, - проговорил он. -
Сейчас прошу. Ну?
     Никогда я его таким не видел.
     - Ладно, валите, - разрешил я, хотя мой внутренний
голос прямо-таки вопил, протестуя. - Но чтобы через час
были.
     Артист сразу повеселел.
     - Муха, гони вкруговую, - приказал он. - К понтонному
мостику. А там разберемся.
     Мы с Томасом выгрузились из "уазика" и потащились к
стогу, возле которого была спрятана "мазератти". Пока я
очищал тачку от маскировки, Томас переоделся в свой
элегантный серый сюртук и спохватился:
     - А плащ? Я забыл плащ!
     - Какие проблемы? Сходи и возьми, - предложил я.
     - Это ты так шутишь, да?
     Я не ответил. Он уселся на переднее сиденье. Я завел
машину, вывел ее на асфальтовую дорогу и поставил так, чтобы
сразу увидеть Артиста и Муху, если они собьются с пути и
появятся впереди или сзади нас.
     Томас с робкой надеждой спросил:
     - У вас выпить ничего нет?
     - Ну ты даешь! - восхитился я. - Сейчас только об этом
и думать!
     - А ты бы о чем думал, если бы тебя продержали две
недели на минеральной воде "Нарзан"?
     Он надолго задумался, а потом задал вопрос, который,
судя по всему, уже давно вертелся у него на языке:
     - Вы кто, ребята?
     - А ты? - вопросом на вопрос ответил я. - Кто ты? Если
ты внук национального героя, почему тебя держат на губе?
     - Они называют это - под домашним арестом, - объяснил
Томас. - В Таллине я сидел дома. С охранником. А сейчас
должен быть на съемках. Не возить же меня каждый день из
Таллина. Вот и пристроили на губу. С гарантией, что не
свалю.
     - Почему ты хочешь свалить? Почему они тебя не
отпускают?
     - Я им нужен.
     - Зачем?
     - Не знаю. Это все - раскрутка. Понимаешь? И фильм -
раскрутка. И презентация. И я на презентации. Они
раскручивают.
     - Тебя?
     - Нет. Альфонса Ребане.
     - Твоего деда, - уточнил я.
     - Да никакой он мне не дед! Его и близко не было в
нашей семье! Он просто однофамилец. Ребане, если по-русски,
- это Лисицын. И больше ничего общего у меня с ним нет. В
этом-то все и дело!
     - Точно?
     - Еще бы не точно!
     - Так, - сказал я. - Это кино, похоже, поинтересней
того, что мы видели. Ты все расскажешь. Но не сейчас.
Сначала дождемся ребят.

     Прошел час. Их не было.
     Час двадцать. Их не было.
     Час сорок. Никого.
     Я сидел в анатомическом водительском кресле "мазерат-
ти", облегающем спину и задницу, как объятия любимой жены,
но ерзал, как на иголках. Вопрос был только один: что
произойдет раньше - в лагере поднимут тревогу или они
вернутся.
     Мой внутренний голос возмущенно молчал. Обиделся, что я
к нему не прислушался.
     Темнота сгустилась так, как бывает только перед началом
рассвета. С того места, где стояла наша тачка, были видны
отсветы яркого лагерного освещения, а дальше справа -
тусклая цепочка огней над укрепрайоном Эстонской дивизии СС.
     И вдруг я заметил, что эти огни погасли. Были - и нет.
Я даже сначала подумал, что мне показалось. Всмотрелся - не
показалось. Ни единого огонька.
     Что бы это могло значить?

     4-10. Начало рассветать. Ребят не было. У меня в душе
появилось тяжелое предчувствие беды.

        4-30.

     - Вон они! - вдруг сказал Томас.
     - Где?
     - Да не впереди - сзади!
     Я врубил заднюю скорость. Через две минуты Артист и Му-
ха ввалились в машину, Артист хрипло выдохнул:
     - Все в порядке. Гони!
     - А где "уазик"?
     Он неопределенно махнул рукой:
     - Там бросили. Вместе со всеми "калашами". Гони, Сере-
га, гони!
     Я не заставил себя упрашивать. Единственным моим жела-
нием было оказаться от этих мест как можно дальше. И как
чувствовал: не успели мы отъехать километра на три, как до
нас донесся вой сирены - в лагере "Эста" объявили тревогу. Я
дал под сотню - больше не позволяла дорога, она была слишком
узкая и извилистая, петляла между холмов. Но минут через
пять Артист попросил ехать помедленней. "Мазератти" огибала
высокий холм, поросший ельником и мелкими соснами.
     - Тормозни! - скомандовал Артист. - Теперь мы в полной
безопасности.
     Я остановил тачку. Артист выпрыгнул из машины и полез
по холму вверх, жестами предлагая нам следовать за ним.
Поднявшись метров на сто, остановился.
     - Вот отсюда все хорошо будет видно, - удовлетворенно
сообщил он.
     Я осмотрелся. Уже заметно рассвело. С косогора хорошо
просматривались холмы левого берега реки, исполнявшей роль
Векши, но было слишком далеко, чтобы разглядеть блиндажи и
окопы. По полям, обтекая холмы, стелился туман. Из него
прорастали березовые перелески, стога. Было сыро, пахло
прошлогодней листвой. У нас в Затопине - морозы и вьюги, а
здесь - почти весна. Было что-то очень приятное в этой
мирной, доброй к человеку земле.
     Артист напряженно всматривался в сторону "Векши".
     - И чего мы ждем? - спросил я. - Когда совсем
рассветет?
     - Нет. Когда они доберутся до блиндажа и включат свет.
     - И что будет?
     - Увидишь.
     Ожидание затягивалось. Воспользовавшись этим, Муха
стащил с себя камуфляжную куртку, потом брюки и выругался:
     - И все ты, Артист! Из-за тебя хорошие штаны испортил!
     На брючине его костюма темнело мазутное пятно.
     - Очистишь, - отмахнулся Артист. - Бензинчиком
ототрешь. Да что же они тянут? Их же люди в блиндаже!
Неужели никому не придет в голову пойти и проверить, что с
ними?
     И тут над укрепрайоном зажглась гирлянда огней.
     - Все! - завопил Артист. - Смотрите!
     И мы увидели.
     Сначала беззвучно вспухли холмы. По всей линии обороны
засверкали словно бы злобные шаровые молнии. Земля
вздыбилась, из нее выстреливали картечные сгустки камней,
как из жерла проснувшегося вулкана. И лишь потом на наши
ушные перепонки обрушился грохот взрыва. Верней, серии
взрывов, которые сливались друг с другом, образуя жуткий
утробный гул. И не успела осесть поднятая на десятки метров
земля, как начались короткие резкие взрывы. Я уже понял, что
это такое: это начал рваться боезапас в "Тиграх".
     От внезапной тишины даже зазвенело в ушах.
     - Вот вам, суки, битва на Векше! - изрек Артист. - Валим!
     Мы скатились к дороге, погрузились в тачку. Артист сел
за руль и погнал "мазератти" к шоссе, которое связывало
Тарту с Таллином.
     - А теперь объясни, что это было, - попросил я
Артиста.
     - Да все очень просто. Мы вывели цепь на рубильник,
которым включается освещение. Единственная проблема была -
взрыватели не сразу нашли. Они были в снарядном ящике в
штабном блиндаже.
     - И пришлось поуродоваться, пока перетаскали тол к
танкам, - добавил Муха. - До чертовой матери они его
наготовили.
     - А насчет трупов можешь не беспокоиться, - заверил
меня Артист. - Все кадры сидели в штабном блиндаже. А рядом
с ним ничего не взрывалось.
     - Это, конечно, утешает, - сказал я. - Но я тебя
спросил не о том, каким образом вы замкнули взрывную цепь. Я
тебя спросил совсем о другом.
     - Понимаю. Я просто реализовал сценарий. Все точно по
тексту. Получив приказ из ставки фюрера, доблестные
эстонские патриоты отступили. А перед этим взорвали свои
позиции. Вместе с боевой техникой. Чтобы она не досталась
врагу.
     - С какой техникой?
     - Со всей. Четыре "Тигра". И с десяток крупповских
пушек.
     - Артист, твою мать! - сказал я. - Ты хоть понимаешь,
что натворил?
     - А что я натворил?
     - Это теракт! И вмешательство в дела суверенного
государства!
     - Ничего подобного, - возразил он. - Я лишь слегка
подкорректировал творческий процесс. Денег на новую технику
у них нет. И даже за эту расплатиться не смогут. И значит -
кина не будет.
     - Почему ты это сделал? - удивленно спросил Томас
Ребане.
     - Сценарий мне не понравился. Характеры схематичны, а
диалоги написаны газетным языком.
     Томас взглянул на меня:
     - Он шутит?
     - Да, шучу, - резко сказал Артист. - Но могу и без
шуток. По этому сценарию отца моего героя сослали в Сибирь
или расстреляли. Моего отца никуда не ссылали. Но его брат,
две тетки и мой дед с бабкой - все они лежат в Бабьем Яру.
Объясняю специально для тебя, наследник героя. Бабий Яр -
это овраг в Киеве, между Лукьяновкой и Сырцом. В сорок
первом году фашисты расстреляли там семьдесят тысяч евреев.
Среди них были и все мои предки. Мне до феньки, кто их
расстреливал: СС или просто зондеркоманды. И были ли среди
них эстонцы - это мне тоже до феньки. Фашисты не имеют
национальности. Теперь понятно, почему мне не понравился
этот сценарий? И закончим на этом.
     Шоссе выскочило из перелеска и тянулось вдоль
железнодорожной ветки. Впереди показалась платформа
пригородной электрички.
     - Высадите меня здесь, а сами уезжайте, - сказал Томас
Ребане без особой уверенности в голосе.
     - Хочешь вернуться на губу? - спросил я.
     - Нет, я не хочу. Но вам нужно делать ноги. Очень
быстро. Если вас прихватят, у вас будут большие проблемы.
     - Если мы тебя высадим,  нас прихватят гораздо быстрей,
- резонно заметил Муха. - Сначала отловят тебя. Ты им все
выложишь: и где мы, и на какой тачке. После этого
отловить нас - раз плюнуть.
     - Почему я им все выложу? - обиделся Томас.
     - Потому что ты не Зоя Космодемьянская.
     - Это такая партизанка? - припомнил он. - С гордо
поднятой головой?
     - Она самая, - подтвердил Муха.
     - Да, я не Зоя Космодемьянская, - самокритично признал
Томас.
     - Поэтому сиди и не рыпайся.
     - Из-за меня у вас будут дополнительные неприятности, -
счел своим гражданским долгом предупредить он.
     Артист усмехнулся:
     - Одной больше, одной меньше - без разницы.
     - И ты должен нам кое о чем рассказать, - напомнил я. -
Ты нас заинтриговал.
     - Тогда купите мне водки, - потребовал Томас.
     - Совсем обалдел малый! - изумился Муха. - Кто же пьет
водку в пять утра?
     - Я! - твердо сказал Томас. - Вон там, рядом со
станцией, ночной универсам. Там продают все. И водку тоже.
Иначе я с вами не поеду. И ничего не расскажу.
     - Тормозни, - кивнул я Артисту. - Муха, сгоняй. Ты у
нас единственный, кто нормально одет.
     - Что будем брать? - деловито спросил Муха, словно всю
жизнь только и занимался тем, что бегал за водкой.
     - Все равно, - сказал Томас. - Только много!
     Через двадцать минут Муха вернулся в машину. В руках у
него был полиэтиленовый пакет с побрякивающими бутылками.
Не успел Артист тронуться с места, как Томас извлек из пакета
бутылку и начал зубами выдергивать пластмассовую пробку.
     - Стой! - заорал Муха. - Это же бензин!
     - Какой бензин?  - опешил Томас.
     - Чистый. Авиационный.
     - Зачем ты купил бензин? - обиделся Томас. - Я просил
купить водку, а ты купил бензин!
     - Штаны почистить,  вот зачем, - объяснил Муха. - Водка
- в другой бутылке. Ну, кадр!
     Но Томас уже не обращал ни на кого внимания. Отвинтив
пробку какой-то водяры с эстонской этикеткой, он припал к
горлу и сделал несколько хороших глотков. Потом промакнул
губы рукавом, понюхал мятую гвоздику, торчавшую в петлице
его сюртука, аккуратно завинтил пробку и сообщил:
     - Вот теперь тип-топ. Ты спросил, кто пьет водку утром,
- обратился он к Мухе. - Водку хорошо пить в любое время.
Вечером - чтобы вечер был веселый. Днем - чтобы день был
хороший. Ночью - чтобы ночь была не очень длинной. Но лучше
всего водку пить утром. У вас, у русских, есть хорошая
поговорка: "С утра выпил - весь день человек свободный".
Теперь я свободный.
     И он с удовольствием закурил.
     - Пора валить из этого независимого государства, -
сказал Артист. - Не нравится мне Эстония. Маленькая, но
злая. Как злобная собачонка.
     - Ты не имеешь права так говорить, - запротестовал
Томас. - Страна не может злой. Такой ее делают люди.
     - А я про что? - отозвался Артист. - Проскочим через
Нарву, - решил он и прибавил газу.
     - Нет, - возразил Томас. - Через Нарву нельзя. Там
перехватят.
     - Тогда через Псковскую область, через погранпереход
"Куницына гора".
     - Нельзя, - повторил Томас.
     - Ладно, через Латвию - через Валгу.
     - И через Валгу нельзя. Вообще через границы нельзя.
Все они будут перекрыты.
     - Ерунда, - отмахнулся Артист. - Пока они нас вычислят,
пройдет время. Не сразу же они кинутся нас ловить.
     - Они будут ловить не вас, - сказал Томас.
     Он помолчал и со вздохом добавил:
     - Они будут ловить меня.

     <b>X</b>

     Мы поначалу не придали значения словам Томаса и с
таллинского шоссе свернули на трассу, которая должна была
вывести нас самым коротким путем к Нарве. Восточнее
Кохтла-Ярве она вливалась в автостраду Таллин -
Санкт-Петербург. До автострады было чуть больше ста
километров, потом километров пятьдесят до Нарвы, а там -
Ивангород, Россия. При нормальном раскладе к вечеру мы могли
быть в Москве. Но нормальным раскладом здесь и не пахло.
     - Это плохая дорога, - сказал Томас. - Мы неправильно
по ней поехали.
     - Нормальная дорога, - возразил Артист, держа под сто
пятьдесят. - Не автобан, но бывают и хуже.
     - Она не потому плохая, что неровная, - объяснил Томас.
- Много дорожных постов.
     - А на таллинской трассе - меньше?
     - Не меньше. Но там их можно объехать. Хорошие проселки
- к хуторам, к дачам. Здесь - болота, особенно на севере. И
если пост - его не объедешь.
     - Фигня, проскочим, - отозвался Артист. - Пока они
сообразят что к чему, мы уже будем в России.
     Дорога была пуста, в темных ельниках и прозрачных
березнячках по обочинам висели клочки тумана, мелькали
хутора, в которых только-только начинала пробуждаться жизнь.
Над печными трубами вились дымы, кланялись колодезные
журавли, из раскрытых ворот царственно выплывали дородные
коровы знаменитой эстонской черно-пестрой породы с
мотающимися на шеях жестяными боталами.
     - Чтобы нас вычислить, нужно киношников опросить, -
продолжал успокаивать нас и себя Артист. - А они керосинили
до утра, сейчас дрыхнут, как... Черт! - сказал он, увидев
замигавший красный светодиод антирадара. - Кому же это не
спится в такую рань?
     Не спалось дорожному полицейскому, одинокая фигура
которого маячила возле  будки поста. Он был без
бронежилета и без "калашникова" на груди, как это заведено
сейчас у российских гибэдэдэшников. В руках у полицейского
была черная труба переносного локатора типа "Барьер-2", он с
интересом смотрел на цифры, мелькающие на дисплее, и
наверняка с удовлетворением прикидывал, в какую копеечку
обойдется водителю превышение скорости. Кто рано встает,
тому Бог подает.
     Артист сбросил скорость до девяноста.
     - Сейчас нас оштрафуют, - сообщил Томас. - На этой
дороге везде стоят знаки "шестьдесят".
     - Перебьются! - ухмыльнулся Артист и нажал на
антирадаре кнопку подавления локаторного сигнала. И, видно,
сработало: полицейский начал озадаченно вертеть свой прибор
в руках, трясти, заглядывать в трубу, протирать дисплей, на
котором вместо цифр плавал туман. Он был так обеспокоен
поломкой своего кормильца, что лишь мельком глянул на
просвистевшую мимо него "мазератти". Потом вдруг, словно
вспомнив что-то, уставился нам вслед и метнулся к будке.
     - Побежал звонить, - прокомментировал Томас. - На
следующем посту нас задержат, потому что пользоваться
антирадарами в Эстонии запрещено. А радарами с подавлением -
тем более.
     - Отмажемся, - отмахнулся Артист. - Баксы они у вас
берут?
     - Нет, они берут кроны. А баксы они хватают. И сразу
заглатывают. Как и ваши в России.
     - Наши? - вступился за честь России Артист. - Никогда!
Наши сначала просят съездить в банк и поменять баксы на
рубли. А вот их хватают.
     - Я бы вернулся, - подал голос Муха. Он оглянулся и
снял свое предложение: - Поздно.
     Полицейская "мазда", стоявшая возле поста, сорвалась с
места и устремилась нам вслед, включив проблесковые маячки.
     - Тормозни, - приказал я Артисту. - С одним мы
договоримся.
     Артист сбавил скорость. Но полицейский не стал догонять
нас. Он держал дистанцию в полкилометра, не приближаясь. Это
был плохой признак. Но бессонная ночь со всеми нашими
приключениями притупила чувство опасности. Самоуверенность
Артиста, все еще наполненного дурацкой победительностью,
невольно передалась и мне. Подумалось: обойдется. Артист
поднажал. "Мазда" отстала. Но когда впереди показался второй
пост дорожной полиции, я понял, что не обойдется.
     Это была такая же будка, как и прежний пост,
но выглядел он совсем не так мирно. Шоссе перегораживали две
полицейские машины. Возле них стояли четверо постовых в
бронежилетах. В руках у них были "калаши" с недвусмысленно
направленными в нашу сторону стволами.
     "Понял? - спросил меня мой внутренний голос. - А что я
тебе, мудаку, говорил?"
     Артист бросил быстрый взгляд в зеркало заднего вида и
взялся за ручник, явно намереваясь юзом развернуть
"мазератти" в обратном направлении.
     - И не думай! - приказал я. - Попали - значит, попали.
     Старое правило: сделав ошибку, не торопись ее исправ-
лять, чтобы впопыхах не наделать новых.
     Повинуясь знаку, поданному автоматным стволом одним из
полицейских с сержантскими погонами, Артист съехал на
обочину, опустил стекло и дружелюбно поинтересовался:
     - Доброе утро, командир! Какие проблемы?
     При виде эсэсовского роттенфюрера в красноармейской пи-
лотке сержант слегка прибалдел, но бдительности не утратил.
     - Документы! - потребовал он, подойдя к водительской
двери левым боком - так, что ствол "калаша" оставался
направленным на Артиста. Остальные трое рассредоточились и
довольно грамотно страховали товарища.
     Сержант внимательно просмотрел паспорт и права Артиста,
заглянул в салон:
     - Кто ваши пассажиры?
     - Друзья, командир.
     - Прошу всех выйти из машины.
     Все-таки Европа - это Европа. Наш ОМОН уже выбросил бы
нас на асфальт, да еще и прошелся бы по ребрам ботинками -
так, для профилактики и утверждения собственного
достоинства.
     Мы вышли. Лишь Томас замешкался. Он поспешно извлек из
пакета бутылку водки и приложился к ней, в