ов", но по неграмотности повалили памятник Льву. ЭПИЛОГ 1 сентября. Хотя и суббота, дети в Москве пошли в школу, а я на Северном вокзале пытаюсь уехать на родину. Сказали, что советским гражданам, чтобы вернуться на родину иным видом транспорта, надо получить разрешение. Был в посольстве. В консульском отделе, в Париже, я узнал, что такое слава. Какой-то подстриженный под прапорщика человек долго вертел мой паспорт и по лбу его прошла легкая волна - я угадал, что это работа мысли, - наконец, мысль была сформулирована: - Это вы написали "Импортный свидетель"? - Да, - сказал я, понимая, что самое выгодное для меня не удивляться. Действительно, год назад я опубликовал повесть с таким названием. - А чего же вы там нашего брата дипломата выставили в карикатуре? - Нисколько, - неожиданно для себя я серьезно пустился в объяснения, - я написал только то, что видел. А видел я вашего, как вы говорите, брата, в дешевых магазинах, в вечной суете: как бы переправить в Союз что-нибудь дефицитное. Вот вы сидите под красным флагом и являете собой частицу страны, под покровительством которой я нахожусь. Какого же черта в Марселе меня даже не пустили в мою родную страну на пять минут? И вообще, почему я должен к вам заходить, вот как теперь, если хочу поменять билет на самолет с билета на поезд? Для упорядочения учета? Ведь ни Германия, ни Бельгия не возразят, если я проеду мимо. Прапорщик мне не ответил. Есть категория людей во всех странах, похожих друг на друга не только одеждой, но, кажется, даже чертами лиц. Все они знают про нас больше, чем мы сами про себя. Один из них стоял передо мной. Правда, не долго, вдруг он выдал разрешение на проезд, перестав крутить паспорт. - Может, выступите тут, у нас? - спросил он. - С удовольствием, - согласился я, - только расскажу вам про вас, про то, как вас представляют на родине. Там в самом деле вас жалеют, ведь это так сложно и опасно - ездить на "лэндровере" по чужому городу, где кругом одни враги и империалисты, а вам в этой кошмарной обстановке надо суметь защитить социализм... Или у вас сегодня другая команда: выворачивать перед Западом наше нижнее белье? Сотрудник консульства принужденно улыбнулся, рассказал какой-то похабный анекдот и повел меня знакомить с вице-консулом, по дороге вдруг спросив: откуда мне известно, чем занимается консульская служба? - Из учебника "Международного права" под редакцией Кожевникова, - сказал я, - только там написано, чем она должна заниматься... Стою со своим рюкзаком, от нечего делать разглядываю киоски, накупаю всякой муры, французских булок на дорогу. Все хотят в Москве получить засредиземноморские сувениры. Я, в свою очередь, хочу всем их подарить. Даниэль на работе, мы попрощались утром. Маргарита пошла что-то купить мне в подарок, как потом оказалось - перьевую ручку. Очень оригинальный выбор! Пока она ходила, я наведался в кассу и купил билет. Он был! А, собственно, кроме меня, в этом никто и не сомневался. - Ты знаешь, чем ты закончишь книгу? - спросила меня Маргарита. - Имей в виду, все читают первую и последнюю страницы, только потом решают: купить книгу или нет. - Пока не знаю, - чистосердечно признался я. - Вот конверт, - сказала Маргарита. - Ты просил меня о нем. - И видя мое недоумение, напомнила: - Ну, пари же ты выиграл у своего ОВИРского начальника. Ты победил. А победа - это всего лишь концентрированное желание. - А..., - вспомнил я, - сколько я тебе должен? - Сто франков. И я тут же отдал деньги. Честное слово, это была самая приятная трата. И дело тут не в жмотничестве французов. Просто это была та трата, которую я должен был сделать сам. - Ты не собираешься вернуться? - задал я Маргарите глупейший вопрос. - Может быть, - неопределенно сказала она, - когда вы в третий раз закончите переписывать свою историю. У России удивительно непредсказуемое прошлое... Мы простились. Я забрался в вагон и подошел к окну. Со мной в купе ехал молчаливый работник советского учреждения с таким количеством вещей, что застывшая на моих губах улыбка словно окаменела, и он, вероятно, решил, что это у меня такое обычное выражение лица. Потом оказалось, что и в соседнем купе ящики и кофры принадлежат ему. Но меня это мало волновало. Париж стал уплывать и вскоре превратился в воспоминания. Проводник принес чаю. Я поспал немного и, проснувшись, вспомнил, что видел ласковый сон, потом слонялся по вагону, ждал полуночи. После полуночи должна была произойти смена стран, мы поедем по Бельгии и даже остановимся на станции Льеж. А там я обязательно должен буду выйти из поезда: дело в том, что именно эту станцию, как сообщила наша ныне гласная пресса, недавно посетили инопланетяне. Мне, конечно, очень хотелось с ними встретиться. Сосед улегся спать, а я, сидя у окна, начал считать бегущие огоньки фонарей. 2 сентября. Я вскочил. Мой сосед по купе на секунду привстал, сонно посмотрел по сторонам, пробормотал что-то вроде того, что он неприкосновенен, и снова улегся, а я надел быстренько все, что успел, не застегивая ботинки, набросил куртку и выскочил на эту самую таинственную станцию, через которую лежал мой путь из Парижа в Москву. Поезд в Льеже стоял всего несколько минут, но за которые, уверен, я бы сумел побеседовать с инопланетянами. Однако вместо инопланетян я пообщался с местным таможенным чиновником, который, эксцентрично показывая на часы и подножку вагона одновременно, настоятельно предложил мне отправляться дальше, и побыстрее, в Союз. Из этого я заключил, что встречу с инопланетянами надо пока отложить. Но так как я всегда был мистиком, то совершенно не исключаю, что отправляясь во Францию через несколько месяцев, я вылезу на этой станции и проведу здесь пару дней для изучения столь волнующего человечество вопроса. Итак, я вернулся в купе и спросил проводника о том, о чем его спрашивают чаще всего: - Не опаздываем ли мы? Этой дежурной фразы оказалось достаточно, чтобы проводник затянул меня в свое купе и начал пространно рассказывать о своей жизни. В два часа ночи, сонный, я принужден был узнать о его семье, о том, как трудно воспитывать двух взрослых дочерей, и о том, что самое главное для него - чтобы поезд опоздал пересечь советскую границу на несколько минут. Это меня удивило: что за радость в опоздании? И тогда, смерив меня доверчивым взглядом, он заговорил по-простому: - А вот это не скажи, - заявил он, - тут ведь не мне одному надо, целой команде и машинистам. - Что? - не понял я. - Ну, если мы без пяти двенадцать ночи пересечем блок-пост "Буг", то мы хрена получим за этот день валюту. И проводник подтвердил сказанное жестом: положил правую руку на внутренний изгиб локтя левой, а последнюю сжал в кулак и энергично потряс... Целый день мы ехали в поезде, с попутчиком не перемолвились и двумя словами, а проводника видел много раз: то он мел длинную ковровую дорожку вагона, то приносил чай, то собирал и раздавал паспорта, но на его лице я постоянно читал озабоченность: опоздает или не опоздает поезд на эти пять минут. И он, естественно, опоздал. Потому что не могло не материализоваться устремленное желание всей поездной бригады получить валюту за лишние сутки... Виноваты, конечно, империалисты, - не выпускали поезд... 3 сентября. В 12.02 ночи мы остановились у блок-поста "Буг". В вагон вошли пограничники, карантинная служба и таможня. Все три службы по очереди, заглядывая в наше купе, то проверяли мой паспорт, то спрашивали, что я везу, то задавали вопросы, не везу ли я зверей, птиц или семена растений. Соседа вопросами обходили. В конце концов, одна из таможенниц занялась мной вплотную. Она изящными пальцами щипача перерыла вещи в моем рюкзаке, заставив меня пожалеть о том, что я не постирал свое белье, оставив его до Москвы, потом разломала для чего-то французские булки, присовокупив: - Съедят и такие. И спросила, есть ли у меня с собой деньги. Я честно выложил все, что было в карманах. Не обратив внимания на купюры, она сгребла со стола мелочь, профессионально быстро пересчитала ее и спросила: - Это вам надо? Я пожал плечами. Бедная женщина, вряд ли ее дети будут поэтами. Я подарил ей эти полтора, что ли, франка мелочью... А насчет "съедят и такие" подумал, что конечно съедят. В Москве теперь хлеб дорогой. За пересчитыванием мелочи, она не заметила предмет, который, как меня стали убеждать уже в Москве знакомые из прокуратуры, я провозить не имел права: а именно баллончик со слезоточивым газом, применяемый во всем мире для самозащиты. Как юрист заявляю: если наше государство в самом деле презюмирует невиновность, а не декларирует об этом, то баллончик я имею право хранить дома и использовать, если на меня нападут... Наконец они кончили меня "подвергать", оставили в покое, и мы прикатили на станцию Брест, где вагоны отогнали менять колеса. Советская колея, оказывается, шире европейской. И перед ней хочется надеть шляпу, чтобы потом снять ее и сказать: "Верной дорогой идете, товарищи!" или: "Широко шагаешь - штаны порвешь", - в зависимости от настроения. Прошли ночь и день. И без чего-то три показались огни Белорусского вокзала. Да-да, огни, днем на нем почему-то горели фонари, совсем как в Эксе. Только здесь это называлось бесхозяйственностью, а там - иллюминацией. Через час я уже был дома и улегся спать, чтобы вечером рассказать невероятнейшие байки своим домашним. По ходу рассказа вспоминались моменты, не вошедшие в дневник: "В чужой стране я не пропаду", - решил я после того, когда ниточка случайностей превратилась в массивную цепь вытекающих одна из другой ситуаций. То, что в Марселе можно выжить, я понял сразу, потому что среднестатистический француз здесь - это наш армянин, который все еще знает русский и рад поболтать с вами о перестройке. Как-то ночью я забрел в бар, поразивший меня голографическими изображениями обнаженных тел. Вошел, проследовал мимо небольшого бассейна с цветной водой, где плескались голенькие девицы. Спустился в подвальчик и обнаружил, что потолок бара, как раз и есть дно бассейна, где эти девицы пребывали. Да какие вкусные. Вода в бассейне подкрашена, чтобы нельзя было угадать какое дело какой головке принадлежит. Не раз и не два присмотрев наяду, я мчался наверх, взглянуть на ее головку, но лестница винтовая, я терял ориентир. Посетители бара глядя на меня, улыбались. В другой раз я был уже не новичком и солидно смотрел на вновь пришедшего. Ну так вот, сижу я в баре, заказал пива, подходит девочка. И вдруг по-русски: "Давно из России?" Потом предложила мне отредактировать рекламу колготок. Реклама предназначалась для русских колоний, или, как здесь тактично говорят, - диаспор Канады, Австралии, Италии, Израиля и каких-то еще стран. На пакетике с колготками написано про них все, конечно, по-русски, и, конечно, с ошибками. Я ошибки поправил. На эти ошибки можно было хорошо закусить и много выпить в забегаловке получше Макдоналдса, которых, кстати, во Франции множество, но ни один уважающий себя француз не считает возможным зайти в это кафе - это считается дурным тоном. В общем, я еще раз убедился в том, что волшебник приходит к тому, кто его ждет, а вода не бежит только под лежачий камень. 4 сентября. - Алле, я вернулся! - Так я начал свой телефонный разговор с начальником УВИРа. В трубке послышалось молчание. - На коне? - наконец спросил начальник. - С конем, - сострил я. - Что, машину, что ли, купил? - Нет, конечно, но мог бы. Пока езжу на "Ниве"... Когда приехать? - Да хоть сейчас. И я приехал. - У меня к вам вопрос, - сказал я, входя. - Партвзносы мне за последний месяц платить в валюте или как? Я заработал деньги, а партию мы содержим всеми источниками дохода. Начальник, уклонился от ответа. - Вы проиграли пари, и в утешение я вам привез в подарок чай душистый "Фрю де ла пасьен". -Вот за это спасибо. -И конверт... -Что в нем? Я надеюсь, не взятка? - Нет, в нем - маленькая улыбка. - Естественно, я уже знал, что в нем, потому что сам просил Маргариту об услуге. - Что же это? - повторил начальник. - Раскрой сам. -Это я сделал вам приглашение посетить Францию частным образом. Вызов, одним словом, а то вы все по службе ездите, по командировкам. Оно и понятно: у вас ведь нет знакомого начальника УВИРа. Кто вам выдаст общегражданский паспорт так легко и без очереди? - Мне? - взревел он. - Да я на днях еду отдыхать в Болгарию. Проигравший пари начальник УВИРа взял со стола пачку сигарет "Ява", закурил и уставился в окно. Отражающийся в его взоре Олимпийский проспект постепенно превращался в Елисейские поля. - Закуривай, - вдруг спохватившись, предложил он. Я отрицательно помотал головой, достал из кармана свои и, закуривая, предложил ему: - А может, моих? Говорят, "Кент" лучше... Кстати, вам не надо Болгарию взаймы валюты?.. Потом нагнулся к самому его уху и тихо произнес: ... - а, если надумаете уехать совсем, я могу договориться... На улице была славная погода. Шел дождь, и я подумал о том, что пока я здесь упражняюсь в остроумии, у меня с машины вполне могут стащить щетки со стекол... Марсель, Мартиг, Экс-ан-.Прованс, Сенигалия, Париж, борт теплохода "Дмитрий Шостакович", 1991 72