, - сказал Витя, когда я с печальной мордой выполз из-под елки. Вите и Косте подарки уже купили и держали их в секрете. А собаке какие же можно придумать подарки? Ведь никто не отважится купить собаке велосипед или надувную лодку! Однако я получил подарок не хуже. Перед самым Новым годом вдруг пришел почтальон и принес нам фанерный ящик. Витя его открыл. Мы с ним раскопали солому и, кроме яблок, нашли целлофановый мешочек, а в нем - письмо и варежки. - Мамочка! - запрыгал Витя. - Письмо от тети Груши. Мама-Маша пришла из кухни и прочитала нам письмо вслух: "Дорогие мои Машенька, Павел Павлович, Витя и Костенька! Поздравляю вас с Новым годом, желаю счастья, здоровья и долгих лет жизни! Я тоже живая, здоровая, грех жаловаться. Новости мои простые. Свинку продали. Фрося молока поубавила. Аккурат на третий день, как вы уехали, пришел домой Фома - хромой, ободранный. Теперь уже оправился, отъелся. Старый только совсем, не знаю, дотянет ли до весны. Кузьма Егорович, что живет на горе в желтом домике, заходил. Велел вам кланяться. Собачку вашу веселую вспоминал, Пиратку. Анюта у него приболела, однако выходил. Снегу нынче у нас много, лето будет хорошее. Дом я никому сдавать не буду, оставлю за вами. Варежки, которые Витеньке шлю, вязала из Пиратовой шерсти. Богатая у него к зиме стала шуба. Службу свою собака справляет хорошо. На цепи ее не держу. Жалею. Открыточку вашу с поздравлением получила. Спасибо, не забываете старую хозяйку Аграфену". - Вот это да! Вот это да! - затанцевал Витя. - Ты слышал, Пиратыч? Шуба Богатая у твоего приятеля! А ну-ка, где варежки? Давай их сюда скорее! Он натянул на руки черные пушистые варежки. - Ну и теплынь, как в печке! - объявил он. - Ну-ка, Пиратыч, понюхай, может, узнаешь своего друга? Я изо всех сил втянул воздух... Нет! Одно мыло! Но я все же стянул варежкус Витиной руки, отнес надиван, вспрыгнул сам и лег, уткнувшись носом в мягкую шерсть. И тогда мне все-таки показалось, что она чуточку пахнет Черным Дьяволом - Черным Пиратом. Это было очень приятно. Вот такой замечательный получился у меня новогодний подарок. И вас - С НОВЫМ ГОДОМ, дорогие друзья! Я на этом заканчиваю свои записки, потому что уже про всех все ясно и, значит, писать больше нечего.  * ЗАПИСКИ ИЗ-ПОД ПАРТЫ *  (повесть-сказка) Предисловие Пирата Я давно понял, что для собаки самое важное на этом свете - безвестность. Но как всякий литератор, выпускающий не первую книгу, я позволю себе надеяться на то, что меня помнят, что мое имя известно. И если я все-таки решаюсь сказать о себе несколько слов, то потому, что моя книга очень быстро разошлась и не все ребята смогли ее приобрести. Правда, она есть в библиотеках, но нынешняя молодежь (сужу исключительно по моему хозяину, Вите Витухину) уж слишком занята. До библиотек ли тут? Посчитайте, сколько у них дел: бассейн и фигурное катание, кружки рисования и флейты, персидского языка и автовождения, компьютерных игр и юридической журналистики, самолетовождения и интернета. К тому же обязательно участие во всевозможных олимпиадах, в путешествиях, в классных и других собраниях, в соревнованиях, диспутах, вечерах; надо ходить в театры, кино, на дискотеки... К тому же со мной три раза в день обязательно надо гулять. Обязательно надо! Кто же еще сможет со мной гулять? Мама-Маша? Сомневаюсь. У нее самой то совещания по повышению квалификации, то по понижению чего-то; то ее куда-то избирают, то она сама кого-то избирает. К тому же ей надо иногда и что-то приготовить, что-то выстирать. Яуже не говорю о том, что ей необходимо... э... э... привести себя в порядок... Собираюсь серьезно поговорить с Пал Палычем, посоветовать ему, чтобы забрал маму Машу с работы. Как-нибудь мы все перебьемся и на его зарплату, зато у нас будет счастливая семья: все будут ухожены, накормлены, вымыты и обласканы. Не раз я слышал: в иных семьях хозяек берегут, иногда даже отправляют их на курорты отдыхать... Это я одобряю: хозяйка всем нужна здоровой. Ей ведь приходиться держать на своих хрупких плечах семью, работать с утра до ночи. ... Ну вот, уже начинаю ворчать, будто я не чистопородный жесткошерстный фокс, а какой-нибудь ерундовый фаунгабриак. Как видите, косвенным образом я уже вам представился. Теперь добавлю, что я умею писать. Конечно, этим сейчас никого не удивить. Сейчас многие умеют писать. Уверен, что их стало даже больше тех, кто способен всею эту писанину прочесть. Не знаю, как другие пишущие, но я использую это свое умение во благо читателям. А ведь писать мне совсем не просто. Приходиться делать это урывками, иногда даже ночью. Днем мало свободного времени, я ведь работаю: кому-то надо помогать Вите готовить уроки - у него нет времени и поесть - то как следует, все на ходу. Вот я и сижу с ним рядом, слежу, как он занимается, ворчу - а что поделаешь? Решаю задачки по тригонометрии! Да уж пес с ним! В наше трудное время (не мне объяснять) сложно не столько написать книгу, сколько ее напечатать. Конечно, в этом деле немаловажную роль играет и талант, и тема произведения. Но, безусловно, и умело сочиненная заявка на издание. Правдиво и убедительно написанная, она заранее дает редактору представление о писательских возможностях даже, к примеру, моего, собачьего, таланта. Совсем недавно я воззвал к одному директору издательства, написав ему письмо в самом изысканном стиле: "Уважаемый Сергей Юрьевич! Обращается к Вам по имени Пират. Взяться вновь за перо меня вынудила ставшая чрезмерной моя популярность у юных читателей. Может быть, Вы помните, что в далеком теперь году я опубликовалв журнале "Искорка" свою повесть "Наши каникулы" - о том, как я и мой хозяин Витя Витухин провели веселое лето в деревне. Повесть имела огромный успех - отчасти оттого, что писал ее пес, а отчасти и потому, что легка в прочтении, понятна и детям, и взрослым. К моему удовольствию, я даже был удостоен за нее звания лауреата конкурса на лучшую детскую книгу. С тех пор я завален письмами детей и взрослых с просьбой продолжить повествование о моих приключениях. Но, увы, - хоть и грешно это говорить, - почти нет времени. Надо было помогать писать научный труд тому, кто придумал эту первую книгу. Теперь, когда научный труд закончен, я считаю себя уже почти бакалавром естествознания. А главное, могу принимать некоторые предложения, связанные с моим творчеством, последовать добрым пожеланиям читателей и продолжить описания своих приключений. Только что заключил договор с телевидением о создании мультипликационного фильма по повести "Наши каникулы", а два детских журнала предложили мне описать мои дальнейшие приключения - что я с упоением и делаю сейчас; кое-что совсем готово, и вы увидите это в книжке, которую сейчас держите в руках. Далее я продолжал: "Надеюсь, что Вы мне предложите заключить с Вашим издательством договор на публикацию сразу пяти моих повестей: "Записки из-под парты", "Наши каникулы", "Пират в огненной стране", повести "Их собачья жизнь" - о друзьях за рубежом и "Хвост из другого измерения" - о путешествив компьютерную страну.. Я хочу сказать, что в этих повестях в занимательной, приключенческой форме рассказывается о добре и нравственности, любви к животным и природе. Но и, естественно, оценку всем происходящим со мной приключениям во всех повестях осмеливаюсь дать я сам - пес по имени Пират. Кто-то, быть может, скажет, что собака-писатель - это вздор, сказка. Отнюдь нет. Никакая не сказка. Я совершенно нормальный пес. У меня четыре крепкие лапы, хорошая прыгучесть, черный нос, густые усы, веселая бородка и обрубленный столбиком хвост. А то, что я умею писать, так особых на то способностей у меня не было - взял усидчивостью... И кто, скажите мне, из современных детских писателей может похвастаться хорошей прыгучестью? Текст написан с мягким юмором, но с совершенно определенными акцентами в области морали; все, что я пишу, служит делу правильного воспитания подростков. А взрослым, быть может, откроет мир, в котором они сами когда-то жили, но со временем, под глыбами проблем, забыли его. Тем более уместно напомнить этим людям о времени, когда им не была чужда высшая справедливость и когда все, что было плохим, было плохим, а то, что было хорошим, было прекрасным... " Внизу я приписал: "... С совершеннейшим почтением к Вам. Пес Пират" Сами понимаете - после этого заявка была с восторгом принята, а повести, как оно и положено в собачьей жизни, урезаны вдвое. Но, тем не менее, спешите же прочесть книгу... Глава 1. Я появляюсь в кухне Однажды вечером я сидел за письменным столом и работал. Было то позднее время, когда дети - мой хозяин Витя Витухин и его братик Костя - уже спали, а мы, взрослые: Мама-Маша, Пал Палыч и я, обсудив некоторые семейные проблемы, разошлись по своим комнатам. Я отправился в кабинет, где, пробыв недолго и не намереваясь продолжать сегодня свои записки, увлекся логарифмической линейкой. Скажу вам честно: терпеть ее не могу, но мне уж лучше микрокалькулятор, на котором не то что я, а полевая мышь и та запросто сосчитает, что надо. Но калькулятор лежал у Вити в портфеле, портфель был застегнут и лежал довольно далеко, а я, честно говоря, пригрелся на стуле: надо было решить еще полторы задачи, но соскакивать, а потом снова вскакивать на стул не хотелось. Вечером как-то сил меньше. Поэтому искать калькулятор я не стал. Прислушался. Из кухни доносился умиротворительный и довольно тихий разговор мамы Маши и Пал Палыча. Я не стал прислушиваться, о чем это они говорят, тем более что хотел побыстрее разделить косинус на котангенс. Но интуиция подсказала мне, что я должен принять участие в разговоре, и это будет тем более разумно, что издевательство над тригонометрическими функциями мне уже наскучило. И хотя я знал, что дома все в порядке, все же на всякий случай (а вдруг говорят о чем-то, мне интересном) соскочил со стула, вытянул свое тело, упершись задними лапами о стену, потянулся как следует, чтобы быть в форме (на кухне моя хозяйка, и я счел бы неприличным показаться ей в помятом виде), и побежал на кухню. По дороге думал: мало ли, может быть, там без меня не решается какая-то серьезная проблема: таракан ли выполз из - под плинтуса, и надо его срочно съесть, или перегорел предохранитель в телевизоре, и надо его заменить, или, может быть, Мама-Маша обсуждает с Пал Палычем фасон своего нового платья, что, как известно, бесполезно, он в этом не сечет или притворяется, что не сечет. Вполне возможно, что ей необходим мой совет. Словом, я появился на пороге кухни как раз вовремя и тотчас же был замечен моими хозяевами. - Вот и псуля пришел, здравствуй, псуленька, - произнесла заботливая Мама-Маша, а ты разве не спишь? Я приветливо завилял обрубком хвоста, показывая, что я не только сплю, но оторвался ради нее от весьма важного дела. Я бы мог ей об этом сказать прямо, потому что в последнее время напрактиковался и разговаривать, когда, конечно, никого нет в квартире. Однако по правилам игры и молчаливого сговора членов всей семьи, вслух ничего не произнес: еще бы! Пишущая - еще куда ни шло, но говорящая собака - это уже слишком, а выразить свое отношение к хозяевам, даже не прибегая к словам, совсем не трудно. В знак особого расположения к маме Маше и того, что мы-то с ней понимаем друг друга без слов, я пошел и ткнулся ей чуть ниже колена. Это, по общепринятым собачьим нормам, - высшая форма приветствия. Кстати, такого рода "добрый вечер" дал мне возможность заметить, что на щиколотке левой ноги мамы Маши, вернее на чулке, был прикреплен серебряный, похожий на дождь с новогодней елки, браслетик - мечта всех современных женщин. Я от души мысленно поздравил свою хозяйку с удачным приобретением и посмотрел на нее так, что мы сразу друг друга поняли: конечно, Пал Палыч ничего еще не заметил. Куда ему, он ведь занят более глобальными проблемами, например своей диссертацией. Меня он, однако, заметил и, пробурчав по обыкновению: "Привет, флибустьер", продолжал с мамой Машей о чем-то говорить, а я в знак приветствия почтительно наклонив голову и шаркнул лапами. Глава 2. Проблема отцов и детей Чуть позже, свернувшись таким образом, что мой нос оказался возле моего хвоста, удобно устроившись возле обеденного стола, я обнаружил, что разговор идет о моем хозяине Вите, сыне Пал Палыча и мамы Маши. Мама-Маша, оказывается, была очень озабочена тем, что Витя вдруг стал плохо кушать. - Ну и что, - не разделял ее беспокойства Пал Палыч, - у него много дел, до еды ли тут - взрослый, ответственный мужчина... - Это-то меня и беспокоит, - сообщила Мама-Маша, - что взрослый-то он взрослый, но не ответственный совсем. - А что, плохо стал учиться? - насторожился Пал Палыч. - Да нет, пока еще, но я, как мать, чувствую, что с ним что-то происходит... А тебе не кажется: он от нас что-то скрывает? - вдруг шепнула она. Пал Палыч, который сидел рядом с мамой Машей, обнял ее за плечи и произнес речь, призывая меня в свидетели: - Милая наша мамочка, - начал он, даже положив ложку на стол, - когда парню одиннадцатый год, у него уже могут быть свои секреты, так что успокойся. В его возрасте я, например, мечтал убежать в Африку, помогать сражаться угнетенным народам против поработителей. Тоже ведь у меня тайна была, и вот ты первая, кому я ее открываю. - Какая Африка?! - ужаснулась Мама-Маша, отстранившись от Пал Палыча. - Что ты говоришь? - Ну, это я так говорю; может, и не Африка, может, другая какая страна, - миролюбиво поглядывая на роскошного жареного цыпленка, сказал Пал Палыч, но спохватился и добавил: а может, он на Марс лететь задумал, это сегодня более актуально... Но маму Машу не утешило такое предположение. Она нагнулась и погладила меня несколько раз, но сделала это невнимательно и нервно (отчего я понял, она не только озабочена, но и расстроена), потом посмотрела на меня и сказала: - Вот кто бы мог нам рассказать, что происходит с нашим сыном; наверняка Пиратка знает... Собаки - они вообще невероятно чуткие и хорошо чувствуют настроение хозяина. - Мог бы, - согласился Пал Палыч, тоже посмотрев на меня пристально, - если бы, конечно, захотел. И тут я удивился. Но не тому, что Мама-Маша и Пал Палыч давно, конечно, разгадали тот факт, что я умею говорить, а тому, что они думали, будто я что-то знаю. Что я мог им рассказать - ровным счетом ничего! Я никаких перемен в нашем Вите не замечал, а если они и произошли, то, верно, потому, что он перезанимался. Да это и немудрено. Взбесишься с этими занятиями. К тому же я был убежден, что нет ничего наивней мужской тайны, более того, я был уверен, что легко разузнаю, в чем дело. Но я промолчал, картинно задумавшись вместе с ними. Я даже собрался было подпереть свою бородатую голову лапой, но решил, что это будет уж слишком. - Вот что, флибустьер, - сказал, подумав, Пал Палыч. - Ты бы, братец, действительно последил за нашим сыном. А вдруг подтвердится, что ее беспокойство имеет серьезные основания... Ради мамы Маши я был готов следить даже за Пал Палычем. - А потом как-нибудь на досуге напишешь воспоминания, - хихикнул он. Это добавление было уже лишним, но я не обиделся, подумав о том, что Пал Палыч тоже перезанимался, поэтому такая вот мысль посетила его соискательскую голову... Однако слово - не воробей, хотя их давно уже почти нет в нашем городе... Забавная мысль пришла в мою собачью голову: может быть, в нашем городе очень мало воробьев потому, что слышится слишком много слов... Отвлекся, но с этого момента стал внимательно прислушиваться к каждому Витиному вдоху и выдоху. - Хорошо, - сказал я тихо своим хозяевам и в знак заключения договора завилял хвостом. А Пал Палыч в этот момент шелестел газетой и не слышал произнесенного мною слова, да и Мама-Маша мыла посуду и, по-моему, тоже его не слышала. В раковине шумела вода, и мне показалось, что это маленький Ниагарский водопад, возле которого Пал Палыч, когда был в возрасте моего хозяина Вити, намеревался помочь черным повстанцам бороться против белых поработителей. А потом я подумал, что, вообще-то говоря, собаку моего типа неправильно использовать в таком вот примитивном сыске, а лучше использовать ее в науке, которая учит, как по запаху распознавать предметы. Она называется одорология. Наука не простая, а поэтому вам, юные читатели, не стоит спешить запоминать это слово. К тому же, пока еще не изобретена куда более важная наука, о нюхе на справедливость... Однако несмотря на это, я буду откровенен; говорю вам как собака собакам: если Витю ожидает что-либо неприятное, я ему помогу! И шерсть на моей шее вздыбилась. В этот момент из-под плинтуса выбежали какие-то козявки. Пока я их разгонял, почему-то вспомнился мне муравейник возле дачи... Иногда люблю смотреть на мир глазами деревенского пса. Тогда и вспоминаю этот муравейник. Какие же они, муравьи, труженики! Если бы кто-нибудь из моей семьи так работал (исключая маму Машу, конечно), я бы безмерно удивился. Но условия работы у муравьев ужасны: я был свидетелем, как одному из них, поторопившемуся отрапортовать об окончании какого-то дела преждевременно и лихо, его же собратья откусили голову. И тут же я вспомнил, сколько уже времени строят и перестраивают Витину школу. Об этом тоже как-то раз говорили за обеденным столом Пал Палыч и Мама-Маша. А ремонт в этой школе теперь делают заново, но уже родители учеников. Сразу после того, как "постарались" шефы, которые так нахалтурили, сляпали все так неуютно, что только диву даешься - как будто нарочно делали плохо. Вот бы их в муравейник, как говорит Пал Палыч, - для обмена опытом. Мошек я съел и стал собираться ко сну. Глава 3. Мы идем в школу После разговора о Витиных проблемах все отправились спать, а я еще полакал воды, потому что на ночь имею обыкновение хорошо попить. К тому же, когда я представил себе данное мне поручение, у меня вдруг пересохло в горле. Я вошел в комнату и осторожно, как кот, изящно, прыгнул к Вите на кровать. Долго и пристально всматривался в его сонное лицо и все думал: что же такое особенное может волновать моего юного хозяина?... Витя перевернулся на бок, и по его скучному лицу я точно определил, что снится ему никакая не Африка и не Марс, а скорее всего школа. Да, школа! Но первая версия показалась в тот момент мне слишком примитивной. Я стал размышлять, как бы мне туда попасть, чтобы все выяснить на месте. Разве что спрятаться Вите в ранец? Ведь, придя в класс, не станет же он меня среди урока выкидывать за дверь, оставит под партой, наверное. Да еще сделает так, чтобы меня никто не заметил. Этот план был по-своему хорош. Но были в нем и свои слабые стороны: наблюдать и делать выводы можно, если только об этом никто не знает, а если с самого начала показаться Вите, то он сразу же обо всем может догадаться и первый сделает, может быть, нежелательные для меня выводы. Менее всего мне хотелось терять его дружбу. Поэтому, повинуясь старому доброму правилу, которое безотказно выручает любую собаку из любой ситуации, я решил прикинуться простачком. Побольше вилять хвостом и побольше улыбаться в свои усы. Засыпая, я подумал о том, как сложно быть необыкновенной собакой. Все время надо что-то придумывать, чтобы тебя действительно считали необыкновенной. Рано утром мы с Витей как всегда проснулись по первому зову будильника. Пал Палыч уже фыркал и плескался в ванне - он всегда вместо оздоровительного бега и гимнастики, как у некоторых, наливает себе горячую ванну и забирается в нее: не понимаю, правда, что это ему за радость, - после ванны он чувствует себя усталым и сонным и еле плетется на работу, - но мне уж лучше с утра побегать. Я, памятуя вчерашний вечер и свое решение, забрался в ранец, но Витя тотчас же меня увидел, вытряхнул оттуда и удивленно крикнул: - Смотрите, Пиратка хочет со мною в школу! Глупый пес, ты никогда не был в школе и даже не представляешь себе, что это такое. Но, - сказал он, поостыв, - чтобы ты представил себе это, я возьму тебя разочек, только полулегально, ты понял? Как тут было не понять, я для виду даже слегка повилял обрубком хвоста; сильно повилять в данной ситуации означало бы - выдать себя с головой, - и запрыгнул обратно в Витин ранец. - Нет, дорогой, - сказал Витя, - до школы ты пойдешь пешком, ты слишком тяжел, чтобы нести тебя в ранце, а в школе я скажу, что ты наш новый экспонат для живого уголка, и тебя никто не тронет. У нас, как правило, трогают только тех, кто не является экспонатами. А экспонат это все равно что "табу" у индейцев. Читал. Небось, Жюля Верна? Итак, решено: ты - экспонат. И мы отправились в школу. Собственно, я много про нее слышал и даже читал иногда. Когда Мама-Маша спала, я полистывал даже выписанный ею неизвестно для кого и каких целей журнал "Семья и школа" и кое-что про школу, как мне казалось, знал. Больше в нашей семье никто не читал этот журнал, и слава Богу. Потому что много позже я понял, что этот журнал никакого отношения не имеет ни к семье, ни к школе, ни к воспитанию детей. Если все, что в нем написано, применить к семье, то это будет уже не семья, а скорее армейское подразделение. Я говорю так потому, что наша семья гораздо лучше, интересней и дружнее, чем описывается в журнале, а школа значительно хуже, примитивней и даже, не побоюсь этого слова, бестактней, чем описывается в журнале. Но... пока что я шел в школу, думая, что она именно такая, как я прочел. Глава 4. Мы пришли в школу Возле "храма науки" (как почтительно, но теперь, думаю, и с оттенком иронии, называет школу Пал Палыч) во дворе я увидел большое количество разновозрастных ребят, которые сходились группками и о чем-то возбужденно и громко переговаривались. Первое ощущение было такое, что возле школы готовится восстание или, я еще подумал, что, может быть, они собираются на маевку; обо всем этом я прочел в каком-то старом учебнике истории. И именно поэтому я даже бросился к одной такой группе ребят постарше с традиционным. как мне казалось, в этой ситуации криком: "Даешь, Российскую демократию! ". Я от души всегда на стороне угнетенных и очень хотел им помочь бороться за независимость, пусть даже и в школе. Но они, видимо, не поняли меня, а один, когда я бежал, даже выставил ногу так, что, не затормози я всеми четырьмя лапами вовремя, обязательно бы ударился об нее. После этого он внятно сказал: "Изыди, зверь". И закурил сигарету, оглянувшись. Мне стало очень обидно, потому что я пришел сюда в добром, миролюбивом настроении. К тому же весенняя природа будила воображение и фантазию, склоняла к чему-то хорошему. Расцветающие деревья удивительно благоухали. Небо было невообразимо синим. Земля дышала бодрящей свежестью. Даже асфальт, и тот пробуждался от зимней спячки, шумел ручьями. И вдруг - такое несоответствие высоких чувств и неизменной действительности! Естественно, что я тотчас же "изыдел". На другую компанию я посмотрел с удивлением и уже под надзором своего хозяина: это были девочки, которые за углом той же школы судорожно пили что-то из маленького флакончика, и громко, некрасиво смеялись. И что странно: не над чем-то, а просто так. Одеты они были очень пестро бесвкусно, но дорого. От духов, которые учуял от них за десять метров, я страшно расчихался. "Может, мы ошиблись школой? " - подумал я тогда, с опаской выглядывая из-под каких-то полуобвалившихся ступенек. Но нет, не ошиблись; я специально поглядел еще раз на вывеску, и там было написано, что это именно наша школа со специальным языковым уклоном. Пока я читал вывеску, об меня споткнулся какой-то великовозрастный шестиклассник и тотчас же дал мне, да и окружающим, понять, что школа действительно с языковым уклоном, во всяком случае, я прижал, что совершенно мне не свойственно, уши, прикусил язык и окончательно притаился возле ног Вити. "Неужели он здесь учится, с такими злюками? Или, может быть, мы все-таки ошиблись, это и не ученики, их не пускают учиться? - думал я с надеждой. - И от этого они такие странные? " Но их пускали. Это они иногда не пускали в школу учителей. А сейчас, едва только зазвенел звонок, как стали загонять всех сразу какие-то двое в спортивных костюмах. Толпы учеников валом повалили в одну открытую створку узкой двери; причем, кто посильнее и постарше, отталкивал тех, кто послабее и помоложе. И я уже, грешным делом, подумал: а как бы посмотреть на моего хозяина со стороны, он посильнее или послабее? Но было не того. Глава 5 Я постигаю суть уроков С отдавленными лапами, прижатыми ушами, несчастный, взъерошенный, растерянный я оказался в конце концов в классе и немедленно проявил здесь свою полезность. - Вот собака, - сказал преподаватель, кажется, биологии, так, словно я в самом деле был экспонатом и находился здесь в качестве предмета исследования. - Она слышит ультразвук... - И с этими словами он закрутил какую-то ручку чего-то. Я, честно говоря, ничего не слышал, но от нетерпения заскулил, что было воспринято преподавателем как подтверждение его слов. - Ты слышишь ультразвук? - спросил меня учитель. И я, чтобы не обидеть его и не сделать тем самым плохо моему хозяину, кивнул. В классе рассмеялись. - Вот видите, - совершенно удовлетворенный, сказал учитель, - она слышит. Потом он стал готовить какой-то опыт с лягушкой, которая страдальчески квакала. Я джентельменски гавкнул. Лягушка шлепнулась на пол и ускакала. Опыт не получился, хотя учитель тяжело и неповоротливо возился с ним до самого конца урока, время от времени разыскивая лягушку, а в перерывах пытаясь смонтировать какой-то прибор, но сделать этого не сумел; да и лягушка не находилась: не желала вылезать из-под плинтуса. Потом, правда, визг какого-то толстого парня с задней парты дал нам всем понять, что лягушка нашлась, но тут прозвенел звонок. Так ничего больше на этом уроке мы и не увидели. К тому же весь класс больше смотрел на меня, а не на учителя. Это ему, конечно, мешало, но из деликатности он молчал. Я чувствовал это и стыдился. Уроки шли. А в один прекрасный момент я подошел к парте моего хозяина и лег у его ног, свернувшись калачиком. Витя задвинул меня ногой под стул. Мне не хотелось больше быть центром внимания и не хотелось никого видеть. Я не заметил, как задремал, и приснилось мне, что по прериям несется кем-то преследуемое стадо диких гиппопотамов. Явскочил, чтобы нестись вместе с ними, и вдруг обнаружил, что лежу под партой, а все ученики и в самом деле куда-то несутся, срывая крышки от парт, швыряя портфели и учебники, опрокидывая стулья. Что мне оставалось делать? Чтобы не очень-то от всех отличаться, как говорит Пал Палыч, надо бежать туда же, куда и все. Но далеко бежать не пришлось. Мой хозяин Витя остановил меня и сказал: - Пиратыч, сейчас после перемены, у нас будет урок химии. Если бы ты знал, как я и мои друзья не любим этот предмет!.. Я понимающе кивнул, но что я мог сделать: только из солидарности не полюбить химию? Я ведь еще здесь и не освоился как следует. Но потом оказалось, что ничего особенного осваивать мне и не нужно, все уже давно освоено. Перемена, то есть беготня и нервотрепка, закончилась, а кабинет, куда все мы должны были зайти, все не открывался. Но не открывался он из-за весьма странных обстоятельств. Полная и старомодно одетая учительница молча прошествовала вдоль рядов не любящих ее предмет учеников и, строго оглядев их, словно пересчитав, всунула ключ в замочную скважину. Я не знаю, конечно, как это получилось, но из замочной скважины вдруг вырвалось пламя. Учительница взвизгнула, как будто бы она сама стала вдруг на мгновение девочкой, отскочила от двери и уже, из естественного чувства самосохранения, не подходила к ней больше. Остаток урока (а дело продолжало происходить в коридоре) был посвящен разбору происшествия, причем, как пишут в газетах, ни один представитель Витиного класса не взял на себя ответственность за содеянное. На этом, собственно, закончился урок химии, и, судя по тому, насколько спокоен и выдержан был в эти сложные для всего класса минуты мой хозяин, как участливо и даже галантно он охаживал учительницу, я сразу понял, что никакого отношения в волшебному пламени, вырвавшемуся из замочной скважины, он не имел. Я был очень доволен за своего смиренного хозяина и радовался тому, что после химии будет урок физкультуры, на который я, как и многие другие ученики, не пойду, а поброжу по школе, посмотрю, что здесь, как и зачем. Пока Витя в течение сорока пяти минут пытался перескочить через коня, подтянуться на кольцах и взобраться по канату, я отправился слоняться по школе, заходил в разные классы и везде, судя по немедленно начинавшемуся с моим появлением шуму и овациям, чувствовал своевременность своего прихода. Все были чрезвычайно рады внезапному появлению собаки. Прямо не школа, а общество защиты четвероногих! Школьную пионервожатую я видел столько раз, сколько оказывался в коридоре. Она была и в самом коридоре, и возле окна, и у двери, и даже у люка на крышу. Такой вездесущности может позавидовать кто угодно. Она, как я инстинктивно сообразил, попросту гоняется за мной. Я, естестественно, - от нее. Я победил. Спрятался в кабинете английского языка. Там стояли магнитофоны, и я забрался под один из них. Витя нашел меня только в середине дня. Я как раз вел посредством хвоста и ушей умиротворяющую беседу с английским завучем. Витя смешался, как смешиваются и тушуются только при виде чего-то очень страшного, и собрался было улизнуть, делая мне таинственные знаки. Но завуч уже увидела Витю и спросила, больше по привычке, чем по необходимости, - грозно и фатально: - Уот из зсис, Уитухин? - показала она на меня. - Зис из май дог, - ответил мой хозяин, продемонстрировав хорошее знание ведущего европейского языка. - Ссчас же убери своего дога! - распорядилась завуч. И стало ясно, что все английские слова ею уже исчерпаны. Но помилуйте, я же не дог! Я хотел сказать об этом завучу, но она ушла, оставив нас с Витей в неприятном одиночестве. - Вот так бывает, Пиратыч, - глядя на меня, сказал Витя, - зря ты не пошел со мной на физкультуру, там хоть учитель приличный. Я уже тоже жалел, что не пошел с Витей на физкультуру, но маленькая радость все же ждала нас впереди: мы вспомнили, что идет большая перемена. Что такое перемена, я еще не знал. Может быть, это так называется в школе перестройка? Глава 6. Встреча со старым другом Часто можно услышать по радио, что нужна реформа школы. Может быть, и в самом деле нужна. Правильно, но кому? И кто ее будет осуществлять? А может быть, все, что я вижу, и есть осуществление этой реформы? На этот вопрос пока ни одна собака ответить не может. Но позволю себе вам напомнить, что я прибыл в школу отнюдь не для того, чтобы наблюдать за ее реформой, хотя это, надо думать, было бы безумно интересно. Например, очень милым и вполне в духе реформы показалось мне такое заявление учительницы в одном из классов: "Дети, завтра у учительницы параллельного класса день рождения, попросите родителей собрать по 10 долларов... " Или классное собрание в другом классе, посвященное пропаже у одной из девочек бриллиантового перстня. Я прибыл сюда с другой целью: по поручению мамы Маши установить, почему у моего хозяина Вити Витухина в последнее время неважное настроение. А вместо этого почти обучился началам химии (перепугавшись пламени из замочной скважины), физкультуре (убегая от пионервожатой), физике, о которой расскажу в свое время; поговорил по-английски с завучем. Ну, хорошо, что же в активе? Я выскочил на большую перемену, на весеннюю улицу, а до сих пор так ничего и не понял. Но, похоже, что и не пойму, поскольку не вижу пока, с какого конца подходить к решению этой проблемы. Почему у нашего Вити плохое настроение? Ведь все вокруг так прекрасно! Ну, например, вот группа подростков играет в салочки. Я тоже побегал; тихо, конечно, без лая; потом, вижу, десятиклассницы играют в прыгалки, пригласили меня. Я тоже попрыгал, потом, смотрю - третьеклассницы рассматривают какой-то иллюстрированный журнал, из тех, что Пал Палыч запирает в свой письменный стол... Я залаял и, как мог искреннее, проявил свою симпатию тому обществу, в котором всю первую половину дня вращался наш Витя. Но, вращаясь, Витя хмурился все больше и больше, а я не мог узнать, отчего это. Между тем, меня то ли не воспринимали, то ли, наоборот, привыкли уже, как к экспонату. В конце большой перемены (это оказалась не перестройка, а просто долгий и шумный перерыв между уроками) я был уже своим, так что никто не удивлялся мне, как в первые минуты пребывания в школе. Я забавлялся целых полчаса, ходил чуть ли не на хвосте. И вдруг я заметил, что за мною насмешливо наблюдает чье-то породистое лицо. Оно глядело на меня из-за лохматого, вкусно пахнущего и несущего разумные флюиды тополя. Возле такого дерева, царственно росшего посреди школьного двора, мог стоять лишь некто удивительный. В этот момент меня поманили в здание школы. Причем поманил меня туда мой собственный нос. Ненадолго я со двора исчез, еще раз, правда, оглянувшись. И тут же, конечно, забыл про этого "некто", наблюдавшего за мной. А когда я вбежал в коридор, то вдруг почувствовал знакомый запах. Да-а... Где же я раньше его чуял? Ба! Я вспомнил. Это же мой старый друг Лис так пахнет! Мы с ним расстались в прошлой повести, летом на даче. Мы не успели даже толком проститься, не говоря уж о том, чтобы обменяться адресами. Но от судьбы не уйдешь. Вот так встреча! Он все еще живет в живом уголке, в этой самой школе, где учится мой хозяин. Я пошел по следу. Нашел я его возле школьной столовой. - У нас, брат, идет перестройка школы, - важно сказал мне Лис, поцеловав меня в нос, - пожалуйста, осторожно ходи по этому паркету, он еще не приклеен. - Это я уже заметил. И даже сообщил Лису некоторые свои наблюдения. Но явно высоко ценил себя, как старожила, и словно не слышал. Мы говорили на разных языках, и потому наш разговор быстро завершился. - А как ты выбрался на улицу? - спросил меня Лис для того, чтобы что-то спросить. Он имел ввиду, вероятно, как я один ушел из дому. Я не хотел вдаваться в подробности, шепнул ему только, что выполняю общественное разведзадание. И из дому поэтому ухожу тогда, когда мне это необходимо. "К тому, же, - сказал я, - при новых формах демократии в нашей семье стали больше доверять, и я теперь бегаю, где захочу. Разумеется, обязуясь ничем не компрометировать семью, членом которой я состою". Лис слушал, зевая, да и сам я понял, что слишком уж официально беседую со старым товарищем. Страшно неприятно слышать, когда дети стараются говорить, как взрослые, в особенности о вещах, в которых они сами мало что понимают. А когда, как взрослые, говорит пес, это уж ни в какую будку не лезет. Тем более, мне еще очень многое предстоит осмыслить в этом мире. Я зафилософствовался, совершенно забыв, что... Глава 7 Мой новый друг - Колли ... Как вы, вероятно, помните, на меня внимательно и изучающе смотрело чье-то породистое лицо. Я распрощался с Лисом, договорившись о новой встрече, выскочил на улицу, повернул туда, где за тополем только что увидел незнакомца. И разом перестал веселиться. Мнезахотелось мгновенно отряхнуться от свалившейся на меня тряпки для мела и вынуть невесть как попавший на спину репейник. Если бы у меня были руки, я бы опустил их по швам. На меня смотрел удивительный пес. - Здравствуйте, - сказал я. - Здравствуйте, - сказал Колли. Мы обнюхались и немедленно подружились. - Вы тоже учитесь в этой школе? - любезно осведомился мой новый знакомец, явно зная ответ на заданный им вопрос. - Что вы, я учу в ней хозяина, - по-хозяйски сказал я и только потом подумал: а не сморозил ли я глупость? (Свойство Пал Палыча, который, придя с работы и переговариваясь о новостях с мамой Машей, рассказывает ей о встречах с высокими начальниками. Обычно задает вопрос: "Как ты думаешь, не сказал ли я глупость? ") - Я вас никогда раньше не видел, - ответствовал Колли. - Хотя я уже несколько лет учу здесь своих хозяек. Он повел головой в сторону двух девочек. Если бы Колли не сказал, что хозяек у него две, я подумал бы, что у меня двоится в глазах. Девчонки были до того похожи, что сразу же рождалось множество вариантов розыгрышей, которые так любим я и мой хозяин Витя. Впрочем, меня, как вы знаете, особенно не разыграешь; одна из них пахла цветочным кремом, а другая - травами. Мне-то их отличить, как понюхать цветочек. - Я здесь впервые, дорогой Колли, и хочу вам заметить, совершенно не так представлял себе школу, - пролепетал я. - Это ничего, это пройдет у вас за один день, мы все идеализируем школу, - сказал Колли. - Главное, чтобы эта идеализация шла кому-то на пользу... Скажите, - спросил меня Колли, - а кто ваш хозяин? - Витя Витухин, - с гордостью сказал я. - Какое это счастье, - сказал Колли, завиляв рыжим, как у петуха, хвостом, - он такой воспитанный. Я хочу дружить с вами, вы так милы. Я смутился. - И еще, я хочу сказать вам, - сказал Колли, - что у вашего хозяина это, к сожалению, ненадолго. Ах, молодые люди так непостоянны! - Простите, что "это"? Я не понимаю вас. Вы говорите изысканно, но загадками. - А разве вы не знаете, что... вся школа говорит об этом... Впрочем, простите, я сам мало что знаю... Я не хотел бы открывать чужую тайну, но разве Витя не делится с вами своими невзгодами и радостями? - Бывает, что и делится, но есть во всем этом деле один нюанс... - Любопытно узнать, какой. - С недавнего времени я научился говорить; Витя знает это и, наверное полагает, что я смогу не удержаться и рассказать что-то кому-то... - Вот здорово, а вы в самом деле умеете говорить? - удивился он. - В самом. - А можно вас попросить продемонстрировать ваше искусство. - Пожалуйста, конечно. И с этими словами я подошел к группе мальчишек (среди них были, к сожалению, и девочки), стоявших за углом школы, которые безуспешно пытались раскурить сырую сигарету. Я подошел к ним и внятно проговорил: "Ребята, дайте и мне закурить". Видели бы вы, какой суеверный страх изобразился вдруг на их лицах! Они вмиг разбежались, оставив пачку с мокрыми сигаретами тут же, на парапете. Превозмогая отвращение, я не поленился закопать ее в землю неподалеку. - Здорово! - сказал Колли, протягивая мне обе лапы. - Не думаю, однако, что вам нельзя доверить тайну: своим умением говорить вы можете только помочь хозяину. Я тоже так не думал, но как-то так с самого начала сложился наш разговор, что внимание акцентировалось не на главном. В это время обе хозяйки Колли, видя, что мы мирно беседуем, оставили нас и занялись своим делом - принялись о чем-то спорить. Они в самом деле удивительно похожи. Витя бы их наверняка перепутал. А пока они спорили, Колли рассказал мне простую и, вместе с тем, занимательную вещь. Мой хозяин и друг Витя Витухин давно и безнадежно влюблен в некую Настеньку. Мне было немного обидно слушать Колли, потому что он знал о делах Вити больше, чем я. Противный Колли, ты не обманываешь меня?.. Но Колли не обманывал; Витя действительно был влюблен (да я и сам это уже почувствовал). Но самое главное, Колли сообщил мне интимно: влюблен не без взаимности... - А что это такое? - спросил я, прикинувшись непонимающим, чтобы узнать все вернее, более конкретно. Колли посмотрел на меня насмешливо, с явным превосходством: - Это значит, что она его тоже любит! Я удовлетворенно улыбнулся. Еще бы, как можно не любить нашего Витю! - А как она выглядит, эта Настенька? - спросил я Колли, надеясь среди многоликого сборища разглядеть пассию моего хозяина. - Она выглядит очаровательной, - с видом знатока тоже улыбнулся мой собеседник. - Да вот, кстати, она идет... Я увидел действительно прелестную девочку. Извинившись перед Колли, тотчас кинулся ее обнюхивать. Надо же мне было знать, как она пахнет. Вдруг мне придется ее искать. К тому же от запаха зависит сущность человека, даже в известной мере его характер... На мне ведь лежит ответственность за чувство Вити; мой хозяин юн, неопытен. Что в случае беды я скажу маме Маше? Я проследил печальный взгляд хозяина в сторону Настеньки. А тут и перемена окончилась. Колли просился со мной и отправился домой (он жил неподалеку). Его хозяйки вместе со всеми побежали на занятия. Кажется, была геометрия, но я не вникал в изящные фигуры, возникавшие на доске. Я думал о другом: как это можно вот так, из-за какой-то девчонки, много дней иметь столь паршивое настроение, которое легко улавливала Мама-Маша? Одновременно я искал выхода: как помочь Вите. Я смотрел на него, а он - на Настеньку. Он ловил все ее жесты, взгляды... Я зевнул и полез под парту. Из-под парты мне не очень-то было видно, куда смотрит мой хозяин. И постепенно я успокоился. Будь, что будет! Глава 8. Шел урок физики Не могу назвать себя профаном в амурных делах. Смею думать, что, слегка подучившись, мог бы преподавать мальчишкам эту науку. Наверное, пользы было бы больше, чем от того предмета, который в школе называется "Этика и психология семейной жизни". Непонятно, как еще, побывав на таких уроках, люди вообще женятся. Впрочем, пока я занят, они могут читать настоящую поэзию - там все сказано. (А главным учителем для девчонок я бы назначил маму Машу. Она бы научила их всему - от кулинарии до мужской психологии, не забыв об умении одеваться, хотя она сама, увы, скорее теоретик - на практику не хватает времени). Но даже я далеко не сразу сообразил, что могут означать такие вот томные взгляды на девочку, а мне пришлось их перехватывать у хозяина довольно часто. Дело все в том, что такой взгляд обычно предвещает совершение какого-то отчаянного поступка. Такого, за который вызывают родителей в школу. Между тем, это просто ищет выхода переполняющее душу чувство. И вы знаете, чутье меня совершенно не подвело. Витя действительно совершил поступок, и я был его свидетелем. Шел урок физики. Судя по тому, с какой интонацией учитель произносил Витину фамилию, он не ждал от него на ближайшее время эйнштейновских теорий. Поэтому я, например, совершенно не удивляюсь реакции учителя: он повернул голову в сторону Вити, как поворачивают ее на скрип двери. Между тем, Витя требовал внимания и совершенно ясно говорил. Реакция была нулевая, пока до слуха учителя не донеслись слова: "Нобелевская премия". Что это?! Посредственный ученик - и вдруг такие разговоры! О чем это он? А Витя между тем продолжал. Класс затих, даже учитель перестал сонно хлопать глазами. - Есть возможность поехать получить Нобелевскую премию, - сказал Витя. - Я на нее один не претендую; только вместе с вами, Степан Николаевич... Странно, но учитель не обрадовался. Он явно не хотел ехать ни за какой премией; гораздо большее удовольствие он видел в том, чтобы опозорить посредственного в области физики ученика Витю Витухина в глазах класса. Поэтому он благосклонно разрешил ему продолжать. А Витя вышел к доске и, уже теперь обратясь к классу (но, главным образом, конечно, к Настеньке) сказал: - Величайшее открытие, которое я сделал, я сделал только благодаря чуткому руководству учителя Степана Николаевича... - Учитель Степан Николаевич, - снова заговорил Витя, слегка запнувшись, - выдвинулся к вершинам знаний из скромной семьи сельского труженика... - Но, но, но, - перебил Витю учитель, - по делу, Витухин. Витя даже не посмотрел в его сторону: - Так вот, на одном из занятий наш учитель сказал, что в электричестве бывают плюсы и минусы... От такой волнующей формулировки Степан Николаевич встрепенулся и сам пошел зачем-то к доске. В классе стало совсем тихо. Настенька не отрываясь смотрела на Витю. Глаза ее, и без того большие, открывались все шире и шире. - На другом занятии, - ободренный ее взором, продолжал Витя, - наш учитель сказал, что и в магнитах бывает также плюс и минус. И вот я подумал: а что, если от магнита зажечь лампочку, попробовать, будет ли она гореть?... Степан Николаевич резко повернулся к классу, щеки его пылали. Он сам готов был загореться, чтобы только доказать, что лампочка гореть не будет. В классе ждали. И в абсолютной тишине, когда все единым взором следили за его действиями, Витя царственным жестом взял со стола учителя магнит, к которому тут же "приклеилось" с десяток скрепок и кнопок с того же стола, после чего он присоединил к плюсу и минусу провода, а их в свою очередь к маленькой лампочке. Тридцать один человек с одной стороны и учитель с другой наклонились к Вите Витухину, который скромно стоял с горящей лампочкой в руках. И пока в классе шумели, лаяли, хлопали крышками парт, бегали в медпункт, потому что учителю стало плохо, - я смотрел на довольную Настеньку и думал: так вот, оказывается, для чего, вернее, для кого, мой хозяин Витя высверлил в магните дырку для батарейки!.. Конечно, моего собачьего мнения никто не спрашивает, но все же... по-моему, он победил. Взрослым давно уже следует подумать, как вести себя с молодыми людьми, потому что сегодняшняя система беспрекословного авторитета учителя далеко не срабатывает. Глава 9 Прогулка с мамой Машей По дороге домой я задержался, потому что повстречал знакомого Бульдога. Я даже пришел домой позже, чем Витя. Вид у меня был такой взъерошенный, что Мама-Маша машинально поправила прическу. Я прошел на кухню и сперва жадно попил воды. А она пошла за мной, ждала, пока я пил, надеясь, что я тотчас же ей что-нибудь расскажу. Но я не спешил. Согласитесь: странно было бы, если бы ваша собака вдруг пришла из школы, где у нее произошла масса странных, важных и интересных встреч и дел, и с порога начала бы обо всем рассказывать... Поэтому я терпеливо подождал, пока Мама-Маша покормит нашего маленького Костю, который должен был вот-вот заснуть; потом я понаблюдал, пока она приведет себя в порядок, попудрится, "подчепурится", причешется, наденет на меня поводок (такова традиция наших с мамой Машей совместных выходов на улицу, хотя я и не собираюсь никуда убегать), и мы пойдем по нашему проспекту на прогулку. Вернее, не по самому проспекту, а по тенистым, изумрудно-зеленым аллеям. Вы когда-нибудь гуляли по роскошным вечерним аллеям с прелестной женщиной, которая к тому же является вашей хозяйкой? Вы вдыхали когда-нибудь темный воздух лип и акаций? Если нет, то скорее выведите меня погулять, я вам покажу удивительные места для прогулок. Минуты общения с мамой Машей для меня всегда были сутью существования и верхом блаженства. Я шел рядом с очаровательной дамой и думал только о том, как бы ей услужить, как бы сделать так, чтобы хоть чуть-чуть облегчить ей невероятно сложную жизнь. Я готов был даже стирать Костины пеленки и готовить еду для всей семьи, ходить в магазин и пестовать ее мужа и сыновей, если бы это не выглядело странным для окружающих. Все нетрадиционное в наш несовершенный век, увы, осуждается. - Ну, что, псуленька, - первой не выдержала долгого молчания Мама-Маша, - как там наш Витя в школе? - Я завилял хвостом, и Мама-Маша тотчас же, казалось, успокоилась, поняв, что с Витей все совершенно в порядке. Я продолжил свой рассказ хвостом, и мы чудно пообщались. Я рассказал и про уроки физики и химии. Про дверь, в замочную скважину которой насыпали бертолетовой соли, я рассказывать не стал, просто не знал, как обрубком хвоста изобразить бертолетову соль. Да кроме того, не хотелось пугать маму Машу. Она, честно сказать, мне ужасно нравится, и я чувствую себя за нее в ответе. Я готов сразиться за нее с кем угодно, пусть бы только мне представилась такая возможность. Словно бы в ответ на мои мысленные призывы, я услышал чей-то свист. Мы оба с мамой Машей оглянулись и увидели заурядного пьяного (поверьте моему собачьему обонянию). Он поравнялся с нами и начал примерно так: - Девушка (это к маме Маше), а куда это вы так спешите? - Мама-Маша удивилась столь бесцеремонному обращению, - какая она в самом деле "девушка", пусть уж лучше "дама с собачкой", - и, не отвечая, повернулась. Мы пошли в обратную сторону к дому, но нахал не отставал. - Фу, Пиратка, фу, - закричала Мама-Маша, но было уже поздно. Я вырвался из ошейника и осуществил давнишнее свое желание быть чем-то реально полезным маме Маше, защитив ее от кого-то. Я был столь агрессивен и страшен в эти минуты, что нахал отступил. Облаяв его еще для порядка, я повернулся к маме Маше и размеренно, уже не виляя хвостом, зашагал рядом с ней. Я чувствовал себя настоящим мужчиной и страшно этим гордился. Мама-Маша взяла меня на поводок, но это, повторяю, не более чем для ритуала. А еще показалось мне, что Мама-Маша растрогалась. И честно вам скажу: мне в эти минуты уже как-то неловко было делать свои уличные дела, идя рядом с женщиной, которую я только что защитил. На обратном пути мы продолжили нашу беседу. Я даже попытался что-то сказать, но, видимо, невнятно, потому что Мама-Маша вдруг сказала: - Жаль, Пиратка, что ты не разговариваешь. - Ну, во-первых, я разговариваю, - не сдержался я, - стало быть, жалеть приходится только о том, что я делаю это не так хорошо, как люди, а во-вторых, я еще раз убедился в том, что людям не угодишь во всех случаях. Все им мало! Глава 10 Дома, перед сном Мы возвратились домой. А пока Мама-Маша открывала дверь нашей квартиры, я, переполненный сегодняшним своим геройством, решил совершить еще что-нибудь экстраординарное. Я огляделся: на лестничной клетке ничего как будто бы особенного не было. Мусоропровод, чужие двери, ведро для пищевых отходов. Но вдруг мое внимание привлекла выгнувшаяся и шипящая, как убегающее молоко, кошка. Это была соседская кошка, которая вышла посудачить с соседками, но, видимо, пока еще не нашла своей компании. Не знаю, что мне в этот момент пригрезилось, только я решил продемонстрировать свою силу и мощь и одновременно удаль - погнался за этой кошкой. Она сперва страшно удивилась, не ожидая этого от меня, вполне респектабельного соседа, потом взяла себя в руки, хладнокровно прыгнула и очутилась возле двери своей квартиры. Дверь была приоткрыта, и она степенно и неторопливо вошла в квартиру, посмотрев на меня, как на идиота; а в этот момент порывом ветра дверь как раз и затворилась. Каким же я показался себе глупым... Вот уж, поистине - головокружение от успехов. Но это еще не все. Мой поводок, который Мама-Маша, открывая дверь, так и не успела отстегнуть, зацепился за синее ведро с нарисованной на нем головой свиньи, и оно перевернулось. С ума сойти, чего в нем только не было: и множество целых буханок хлеба, и рыба, и мясо, и сыры, и колбаса... Мама-Маша бросилась все это собирать. А мне было ужасно стыдно, я чувствовал себя совершеннейшей перед ней свиньей, такой вот, как нарисована на этом ведре. А еще я подумал, не стыдно ли всем тем, кто все это добро выбрасывает в мусорное ведро? Понурый я пришел домой и сразу же забрался на диван. Маленький Костик проснулся, и, по обыкновению своему, не заплакал. Мама-Маша поставила его возле манежа, и он, держась за перекладины, стоял. В этот момент раздался телефонный звонок, Мама-Маша вышла в коридор, а Костик инстинктивно потянулся за ней, и вдруг... пошел. Он сделал несколько шагов и уже готов был упасть, но я вовремя подставил ему свою спину, и Костик, опираясь ручкой на нее, еще немного прошел. Когда Мама-Маша закончила разговаривать, мы уже являли собой живое подобие известной картины "Ромул с волчицей". В роли волчицы выступал ваш покорный слуга. А когда вечером пришел домой Пал Палыч, все в нашей семье уже были взрослыми, и оттого стало почему-то грустно. А Витя снова имел озабоченный вид. Ну, неужели все это из-за девчонки?! Может, мне поговорить с ней? Однако неизвестно, как она отнесется к тому, что я разговариваю... Неизвестно... Сегодняшний день был так наполнен приключениями, что я заснул без задних ног. Завтра решил написать письмо тезке в деревню... Глава 11. Письмо старым друзьям Утром я проснулся раньше обычного, но Пал Палыч уже ушел на свою работу, Витя в школу, а Мама-Маша занялась пестованием нашего уже заметно повзрослевшего Костика; и тогда, чтобы не тратить времени, я сел за стол и решил написать письмо в деревню, которое задумал вчера. "Милый мой тезка, Пират, - писал я, - ты знаешь, какая собачья жизнь у собак в городе. Я с такой радостью вспоминаю наше с тобой лето в деревне и так завидую тебе, что ты постоянно живешь на воле. В городе собака делается несамостоятельной, даже глупой. Иллюстрируя эту сентенцию, я тебе расскажу один случай. Пал Палыч взял меня как-то к своему приятелю в один дом, в гости. Квартирка у него малогабаритная, санузел совмещенный (ну это когда, скажем, и речка, и лес были бы вместе). Пришли мы, сели, ведем интеллектуальную беседу. Но я еще на лестничной площадке почувствовал, что у хозяина дома тоже есть собака. Что поделаешь - свояк свояка чует издалека. Когда вошли и поздоровались, я дружелюбно завилял хвостом и, как культурный человек, присел на коврик. А местный пес, похожий на сардельку Бассет, очень витиевато и надменно меня поприветствовал. В городе вообще, знаешь, такого вот нет, чтобы запросто. Сперва полчаса приветствуешь. Стараешься не огрызаться. Потом положат тебе в миску - сразу не хватай; и еще много всего, что так приятно забыть в деревне. Для чего, спрашивается, рассказываю тебе все это? По-моему, ты очень правильно живешь. Условности - они губят. Словом, после встречи с тобой я любое живое существо подвергаю пытливым расспросам: "А для чего ты живешь? " Иногда я слышу в ответ: "Для интерьера" или "Для декора", "Для услаждения взоров хозяев". Словом, такая вот собачья мура, а тут вдруг в этих самых гостях, от вислоухого Бассета услышал нечто необычное: "Я защищаю хозяев от опасности". Боже мой, - подумал я, - я у них тут в квартире еще и опасность какая-то! Я стал тревожно оглядываться и прислушиваться. Даже вышел в коридор и понизил голос до шепота. Представляешь шепчущую собаку? Мой Пал Палыч, ничего не подозревая, сидел в соседней комнате и беседовал с хозяином; их голоса не были тревожными, и я подумал: а успеет ли хозяин сардельки предупредить моего хозяина об опасности, или мне это лучше сделать самому? На всякий случай я принял боевую стойку, ощерился, - но мой знакомец мне говорит: - Вы не беспокойтесь, - говорит, - сейчас без пяти восемь, вепрь прилетит только через пять минут, и, уверяю вас, я сумею его испугать и справлюсь с ним один. Вам не надо беспокоиться. Можете подождать меня в коридоре или в комнате. Ничего не поделаешь, служба. И с этими словами он побежал в кухню. Я, честно говоря, зауважал своего нового знакомца. Быть таким хладнокровным в минуты страшной опасности - это, брат, в наше время редкость. Я притих: ну, не будешь же в самом деле приставать к собаке, когда ей предстоит через пять минут схватка. Я еще раз тоскливо оглянулся на дверь, за которой сидел Пал Палыч. "Какое счастье, - думал я, - что в нашей квартире нет вепрей". Все в квартире затихло, я тоже притаился и вдруг услышал совершенно явственно голос сарделькиного хозяина, обращенный к Пал Палычу. - Хочешь, - говорил хозяин, - увидеть аттракцион? Мой дурачок сейчас будет отрабатывать свой хлеб. Пойдем в кухню, я тебе покажу кое-что. И они пошли в кухню, я от нечего делать поплелся вслед за ними. И что же я увидел, когда истекли эти три минуты?! Мой бедный знакомец лаял на... кукушку! Обыкновенную кукушку в часах!... Естественно, что она "прилетала" или, вернее, появлялась в точно определенное время в маленьком окошечке. Хозяин сардельки ужасно сеялся и даже дал своему псу чего-то вкусного, кажется конфету. Предложил он конфету и мне, но мне этот аттракцион был неприятен, и я отказался. Зачем же так унижать собаку?! Надо ей объяснить то, чего она не понимает, а не унижать. Еще неизвестно, кто глупее - она или хозяин. Она ведь считает, что выполняет свойдолг... Словом, у меня было неважное настроение, и мы с Пал Палычем на обратном пути молчали всю дорогу. И Пал Палыч меня прекрасно понимал. Я чувствовал это. Вот, брат, до чего доводит городская жизнь! Слушай, я ужасно по тебе соскучился. Еще соскучился по нашей хозяйке - тете Груше, по корове Фросе, Кузьме Егоровичу, Анюте... Так хочется побегать на воле! Даже, кажется, с удовольствием бы на цепи посидел, только бы не в квартире. Тут взбесишься не то что на кукушку - на собственное отражение в зеркале и то залаешь. Кстати, об отражении. Пришел тут недавно какой-то приятель или знакомый Пал Палыча. Пришел, казалось бы, в гости, а в какой-то форме. Не знаю, зачем ему это было надо. И весь вечер сидел и только собой любовался. И в зеркало глядел, и в отражение книжного шкафа. Скажет слово и смотрит, как на него кто отреагировал. Или съест кусочек чего-то и снова смотрит. Странный человек. Уж так он всем надоел! И Мама-Маша несколько раз уже глазами показывала Пал Палычу, дескать, Костеньке давно пора спать, а гостю и честь знать. Но не понимает гость, и все тут, а еще завел какой-то длинный и страшно, по-моему, скучный разговор о какой-то награде, знаке, что ли. И гость и так его показывает и эдак - этот знак, и свинтил, и снова надел, и подержать хозяевам дал... Тут уж я понял, что настало время мне вмешаться и проучить честолюбца. Я вышел в соседнюю комнату и через минуту вошел обратно, держа в зубах свой ошейник. На нем красовалось множество медалей: свидетельства моих заслуг и участия в различных собачьих выставках. Я подошел к гостю и сунул ему в руки ошейник. С минуту длилось молчание, после чего гость встал и принялся откланиваться. - Молодчина, Пиратка, - сказал мне Пал Палыч, когда гость ушел, - чувствуешь ситуацию. Вот такие люди встречаются в городе. Слушай, мне пришла в голову идея, а почему бы тебе тоже не научиться писать? Писали бы друг другу письма, сообщали бы новости и, глядишь, помогали бы обоюдно, как пишут в газетах, и деревне и городу. Попробуй. А то бы вместе книгу написать?.. Дело хорошее. Хочешь, я черкну несколько слов бабушке Груше, чтобы в свободное время поучила тебя грамоте? Это совсем не сложно. Посмотри, сколько людей сейчас пишут книги. Я однажды был в скверике возле Союза писателей и кое-что слышал о том, как это делается. И как люди становятся членами этого Союза... М-да-а... Поцелуй бабушку. Пират, нашего Витю тоже надо бы выпустить на воздух, на деревенскую природу. Он меня очень беспокоит: ходит смурной, грустит. Учится, правда, неплохо, но что-то сложное происходит в его душе. Может быть, как говорят французы - "шерше ла фам"? Это значит - "ищите женщину"? Буду до конца откровенен: ее имя - Настенька. Лично я не ищу возлюбленных специально, они находятся сами. А вот наш Витя в постоянном волнении. Приходится его все время успокаивать. Надеюсь, однако, пройдет и эта трудная полоса в его жизни. Крепко тебя целую, привет всем нашим. Буду рад, если ответишь. Ватутьке особый привет. Твой тезка Пират. P. S. Появилась дельная статья в "Известиях" - о клинике глазных болезней. Она может тебе пригодиться". Глава 12. Тет-а-тет с мамой Машей "Милые мои, дорогие горожане! Представляю, как оно вам в городе, если уже мне старой никто и писем-то не пишет, а только пес Пират. Бедняжки! Скоро уж лето. Приезжайте, родненькие мои, меня старую потешить. Костенька уж, поди, вырос: уж пошел, я знаю, - такое мне привиделось во сне. Приезжайте с Пираткой, его тезка сейчас учится писать. Чудеса, да и только! Но он, правда, постарше вашего, и грамота ему идет не шибко, да и глаз у него один, вы знаете, не видит. Прям не знаю, может, его в Москву везти в институт, где-то слыхала вставляют хрусталики-то глазные; может Бог даст, и ему помогут. Корова Фрося мычит, Ватутька тут как услыхала о том, что у Вити смурное настроение, сразу же и сказала: это у него любовь. Ну, а раз любовь, так и не мешайте, все образуется. А девочка-то хоть хорошая? Ну, бывайте, родные мои, в лето жду вас одних, весь дом отдаю, другим дачникам отказала. Живите, сколь хотите. Ваша бабушка Аграфена".  О письме я узнал вечером, когда Мама-Маша читала его вслух. А после письма мы пошли с мамой Машей гулять. Перед выходом Пал Палыч проворчал, что у него столько дел, - прямо неприлично, что он ни разу за полгода не написал тете Груше письма. "А ведь добрая женщина, - говорил он, - спасибо, хоть Пират выручает иногда"... И я от похвалы с утроенной энергией завилял хвостом. Ну что ж, мы пошли гулять, а я все думал: вот беда - это ведь я не подумал и написал своему тезке Пирату, что Витя влюблен в Настеньку. Тот, конечно, письма прочитать не сумел, попросил хозяйку - бабушку Аграфену, а хозяйка прочла и, не видяв этом большой тайны, написала, как само собой разумеющееся, маме Маше. Мама-Маша, в свою очередь, прочла это письмо вслух, и получилось немножко глупо. Вроде она мне поручила узнать про Витю тайну, а об этом раньше нее узнали все. А мне как раз в таком деликатном вопросе делиться со всеми меньше всего хотелось. Ведь никакая дружба не выдержит разоблачения тайны, если она уязвляет самолюбие. Думая об этом, я чинно шагал рядом с мамой Машей и старался чувствовать себя джентльменом. Мама-Маша молчала, видимо, переживала за Витю. Ха, хотел бы я видеть маму, которая бы не переживала, если б узнала, что ее сын влюбился! - Ты знаешь, Пиратка, - вдруг сказала Мама-Маша задумчиво, - когда человек или пес, - она посмотрела на меня пристально, - влюблен, то он не бывает в плохом настроении. Он бывает в плохом настроении, если испытываемые им чувства безответны. Наверное, она его не любит. Странно, - продолжала она свой монолог, - такой хороший мальчик, и учится прилично. И я совершенно с ней согласился, лучше нашего Витеньки никого нет, почему это Настенька его не любит? Но только позвольте, кто это сказал, что не любит? Может быть, как раз любит, но только тайно... Может быть, это от хорошего воспитания. Мы уже забыли в нашей житейской суетности о таинстве чувств. - А ты видел ее? - спросила меня Мама-Маша подозрительно. Видел ли я Настеньку? Я подпрыгнул в воздух. - Судя по твоей реакции, она ничего? Я кивнул: конечно, ничего, что ж, нашему Вите кто попало нравиться, что ли, будет? Но подпрыгиванье - это не решение вопроса, и мы стали думать - что же делать дальше? Что делать с моим хозяином, надо же что-то делать, надо же, чтобы и она оказала ему внимание... Была бы у нее собака, я бы поговорил с ней, но, увы, собаки у Настеньки не было. - А у Настеньки нет собаки? - спросила вдруг Мама-Маша. Я помотал головой. В последнее время я часто замечаю, что и маме Маше и мне одновременно приходят в голову одни и те же мысли. ... Минуточку, но ведь Колли говорит, что и Витя девочке нравится. А вот тут уже было совсем непонятно: зачем Вите постоянно приходится доказывать Настеньке свою привязанность?.. Я не находил ответа на этот вопрос. Глава 13. Мой старый приятель японский Хин Несмотря на общность целей и мыслей, нам это не помогло все понять. А тут еще Мама-Маша увидела себя в витринном отражении. Воспользовавшись свободной минуткой, она начала приводить себя в порядок. Тут-то я и увидел знакомого пса японского происхождения, Хина. Решил перемолвиться с ним парой слов: - Привет, Хин, псинка, - сказал я. - Здорово, Пиратка, куда? - Так прогуливаю хозяйку. - Очаровательная она у тебя! Мне эта фривольность не особенно понравилась, но в душе было приятно, что маму Машу все оценивают по достоинству; к тому же, поглощенный своими собственными мыслями, я спросил: - Слушай, а ты был когда-нибудь влюблен? - Сколько раз, - сказал он, - а ты? Я оставил без внимания его вопрос и продолжал: - Слушай, а что надо сделать для того, чтобы она тоже полюбила?.. Тут Хин задумался, даже перестал вилять хвостом. - Ты знаешь, - сказал он, - мой хозяин - известный ученый; он мне когда-то что-то говорил о каком-то трактате о любви, кажется, индийском, там наверняка все сказано. - А он есть в библиотеке? - Наверняка, - сказал Хин, - то есть, нет вопроса. Я совершенно забыл про маму Машу, про Хина и витрину, отцепился от ошейника и побежал в библиотеку. Мама-Маша заметила это и позвала меня. И я не ослушался. Мне было очень стыдно, я вернулся, и мы, пристегнувшись, снова чинно пошли вместе. Но я знал, что делать. Чуть впереди - на бульваре, как раз возле библиотеки, есть лужайка, на которой Мама-Маша меня всегда спускает с поводка. Я ждал этого момента и дождался. - Беги, Пиратка, - сказала Мама-Маша, отстегнув поводок. И я припустил... Кто бы подумал, что я бегу на травку, нет, я бежал в библиотеку. Травка, не сомневаюсь, в моей жизни еще будет, а настроение Вити для меня важнее. У входа в библиотеку я обнаружил своего знакомого Колли. - Здравствуйте, - сказал я. - Добрый вечер, - поприветствовал меня аристократ Колли. - Я в библиотеку, - смущенно сказал я. - Прошу, - сказал Колли, - показав на дверь лапой, словно он тут хозяин и приглашает меня зайти. Я, пятясь, кланяясь и еще неизвестно что делая, взошел по лестнице. Но у входа в дверь стоял такой "барбос" в человеческом облике, что мне пришлось сразу же отойти. Однако я нашел в себе силы сделать вторую попытку. - Простите, я в библиотеку, - сказал я, хотя "барбос" меня вовсе ни о чем не спрашивал. - Паспорт, - рявкнул "барбос", вроде бы, и не слыша меня. Паспорта у меня, как назло, не было. - Тогда идите в читальный зал, - заворчал он, как будто читальный зал для собак второго сорта. И я прошел в читальный зал. Но, увы, там не было трактата о любви, я специально обнюхал все полки. А я был убежден, что трактат пахнет по-особенному. К тому же меня скоро выставили, потому что, хотя в правилах библиотеки и не сказано нигде о том, что собаки книгами не обслуживаются, но библиотекарь сказала, что собаки приравниваются к людям в нетрезвом состоянии, и категорически попросила меня выйти. Я ушел, тем более на лужайке меня ждала Мама-Маша, разговаривавшая в этот момент с Колли. А около Колли стояли обе его хозяйки, те самые, помните, одинаковые девчонки из Витиного класса. Они по-взрослому разговаривали с мамой Машей, и моя хозяйка поочередно вглядывалась в их одинаковые лица. Яподбежал к маме Маше и ткнулся ей в колени, но мог бы еще отсутствовать, она не очень меня искала. А из общения с библиотекарями я вынес весьма прискорбную вещь: мы совершенно не учим детей культуре, а между тем в Советском фонде культуры существует даже программа "Классика". Которая ставит своей целью (настало самое время) - гуманизировать общество. Надо образовываться и учить иностранные языки. Человечество может дружить только с помощью культуры. Вот взять, к примеру, меня: повстречался я с японским Хином. Пес как пес, а говорит, естественно, по-японски. Хорошо, что я знаю этот язык. Я пять минут поговорил с Хином, и мы поняли друг друга, нашли общий язык. Он мне рассказал массу интересных вещей, и поскольку теперь меня интересовали проблемы семьи, то я с удовольствием узнал о том, что в японской семье имеются три принципа воспитания детей: быть побольше со своими детьми, делать все, чтобы малыши поменьше плакали, никогда не ругать их при постороннем. Я считаю это разумным, и в нашей семье это именно так. Глава 14. Витин благородный поступок Итак, Мама-Маша, встретив Витиных подружек-близняшек, вела с ними разговор, в котором, вернувшись из библиотеки, я принял самое деятельное участие. Она спрашивала их про занятия, про учебу, про все, самое неинтересное. Из-за скучноты разговора я гонялся за невесть как обнаружившейся на лужайке бабочкой, за цветком, за самим собой и в глазах умного Колли выглядел, наверное, очень глупо. А он смотрел на меня серьезно, ждал, чтобы что-то сказать. В конце концов я угомонился и решил получить ответы на мучившие меня вопросы; ведь его хозяйки учились с моим хозяином. - Можно обратиться к вам? - учтиво спросил я Колли, видя, что он слишком уж пристально разглядывает ножки мамы Маши. - Конечно, - Колли с трудом оторвался от своего занятия и повернул свою узкую физиономию ко мне. - В прошлую нашу беседу вы говорили о моем хозяине и даже показали мне его увлечение, Настеньку, если не ошибаюсь. Так вот, не могли бы вы меня утешить, сказав, а в чем собственно их размолвка? Почему Настенька перестала испытывать симпатию к нашему Вите? - Вопрос ваш хоть и заслуживает внимания, - подумав, сказал Колли, - но вряд ли я утешу вас, сообщив, что никакой размолвки между ними нет, а есть нечто другое, вероятно, не доступное нашему с вами собачьему соображению. - Что же, если это не секрет? - Неуверенность вашего, милый песик, хозяина в своих силах. - Не понимаю вас, - возразил я, и мне почему-то захотелось добавить - мсье. - Очень просто. Когда юноша совершает какой-то особенный поступок, то, будучи осененным взглядом девушки, он сверяет свой поступок с этой девушкой, вернее, ее взглядом. - И какой же поступок совершил наш Витя? - спросил я, опасливо поглядывая на маму Машу, увлеченную, судя по всему, разговором с Олей и Полей. - На мой взгляд, благородный. Он спрятал школьный журнал, выразив тем самым протест против несправедливой оценки, поставленной учительницей... - Настеньке? - Не только ей; тогда не было бы ценности поступка, а была бы только симпатия к даме, причем субъективная. Ценность поступка в том, что Виктор за справедливость вообще. Понимаете, он не выборочно принципиален, это его сущность. Мне было ужасно приятно слушать Колли, и хотелось узнать, чем там кончилась история с журналом. - Позвольте узнать, - спросил я, - а чем закончилась история с журналом? - Пока ничем, журнал не нашли. - А Настенька? - Судя по рассказам моих хозяек, она в восторге от Вити. - Но он же отчего-то страдает... - Ну, не от этого же, а от того, что не уверен, правильно ли он поступил, и не хочет впутывать в свои дела даму. Еще одно свидетельство его благородства. - Спасибо вам, - искренне поблагодарил я Колли и отбежал. И вдруг лужайка показалась мне тоскливой и ненастоящей. И маленькой. Как же я понимаю школьников, которые ждут каникулы и лета! Ведь летом где-нибудь далеко от города можно просто быть самим собой. Теперь лета жду и я. Поедем на дачу, к Ватутьке, будем писать Пал Палычу диссертацию. Здорово будет! А на последний месяц поедем в оздоровительный пансионат. Глава 15. Это звонила Она Я смотрел на беседующих со стороны, и мне многое стало ясно. Мама-Маша как раз в это время тоже закончила разговор с близняшками, и мы раскланялись. Началась, вернее, продолжилась, моя любимая прогулка с мамой Машей. Я, как мог, рассказал ей о Вите, о том, что не надо совершенно беспокоиться, что нет такой девочки, которая бы посмела не обратить внимание на Витю, и Мама-Маша осталась довольна нашей беседой. Когда мы пришли домой, она покормила нас всех, я лег передохнуть, но услышал обрывки разговора мамы с Пал Палычем. Она говорила, что в школе у Вити все в порядке, и вообще все это мелочи жизни, а что надо уже думать о том, как бы отправить нашего Витю в оздоровительный пансионат летом на море. Лето и море - это очень хорошо. А дальше они стали говорить о том, что надо к новому учебному году купить Вите новую школьную форму. Если вы хотите знать мое собачье мнение о школьной форме, то скажу вам только одно: если все будут выглядеть одинаково и говорить одно и то же - жить будет совершенно невозможно. Одежда у учеников должна быть и красивая, и дешевая, а главное, всегда висеть в магазине, чтобы родителям не искать ее все лето. Летом ведь так приятно купаться в реке или в море, отдыхать... Сперва я очень обрадовался за Витю, что он едет в оздоровительный пансионат. А потом загрустил о том, что меня, наверное, туда не повезут... Однако я - оптимист и, немного погодя, взбодрился и снова порадовался за Витю. Витя пришел в тот день поздно, потому что он был во дворце пионеров. Витя занимается там в кружке рисования и очень дружит с мальчиком из кружка химии. И тут у меня родилось подозрение, что бертолетова соль из замочной скважины - это плод общения Вити с этим мальчиком. Правда, это только в том случае, если в школе, где учится этот мальчик, все стены окажутся разрисованными карикатурами на учителей... Витя пришел домой и сразу же засел за уроки. Я, как всегда, принялся ему помогать. Вдруг раздался звонок. Витя поднял трубку и весь засиял. Я все понял. Это звонила она! Глава 16. Мои ночные приключения Вечером я долго не мог заснуть, мне все казалось, что у меня безумно неудобная кровать. Я ворочался и все думал, что бы такое сделать. И сделал. Щелкнула входная дверь: Пал Палыч пошел выносить помойное ведро. Я, еще не сообразив, для чего это мне, выскочил в открытую дверь и помчался на улицу. На улице я уже начал соображать, что к чему; мысли лихорадочно забегали внутри моей собачьей головы. Я помчался в школу. Дорогу знал прекрасно, да это и не было очень далеко от дома. А когда что-то очень надо - дороги не замечаешь. В школе я был через десять минут. Пока бежал, я вдыхал ночной воздух; шелест листвы, сейчас черной, а не зеленой, волновал мне кровь. Сквозь листву проглядывали звезды. Когда-то Витя рассказывал мне про них, называл созвездия. Вот и двери школы. Они, небось, не только закрыты, но и заперты. Я попробовал - конечно. И почти тотчас же обнаружил на таком примерно уровне, чтобы можно было мне впрыгнуть внутрь, крошечное открытое окошечко. Я немедленно в него втиснулся и, плохо еще представляя себе не только, что будет дальше, но и как я отсюда выберусь, спрыгнул куда-то на пол. Падение мое длилось довольно долго, я думал, что пол вот он - совсем рядом, а я все летел и летел. Пока я летел, я успел подумать Бог знает о чем. Подумал, передумал и даже чуть перевел дух, а полет все продолжался. "В космос я, что ли, попал, - показалось мне, - к звездам? ". Но это был не космос. Когда глаза мои привыкли к свету, который отбрасывал фонарь, раскачивающийся напротив на улице, я обнаружил, что нахожусь в помещении исполинских размеров, и сообразил, что совсем недавно здесь был. - Ха, - громко сказал я, - здесь же у Вити проходил урок физкультуры... Я в спортзале! Но, позвольте, а почему я продолжаю все еще куда-то лететь?.. Скоро все прояснилось: я не в воздухе вовсе - а в баскетбольной кольце и, проскочив металлический обруч, раскачиваюсь теперь в сетке. Хорошенькое положеньице! Покачавшись немного, я убедился, что приключения мои не столь уж и неприятны, и попытался выбраться. Взобравшись на металлический обруч, я зажмурился, потому что кольцоот пола довольно высоко (баскетболисты вон какого роста) и... нет, не спрыгнул. Высоко. Хотел попасть на гору лежащих невдалеке матов - чувствую, не допрыгну. Сообразил, допрыгнул до висящего тут же каната, по которому и спустился на пол спортивного зала. Не успел спуститься, как услышал чьи-то аплодисменты. Повернулся. Боже мой, так это же Лис! - Здравствуй, родной, - сказал я. Мы обнялись. - Чему обязаны столь поздним посещением? - галантно спросил он. Я рассказал ему все. - Нет ничего проще, - сказал Лис. - Мы все вместе пойдем искать журнал; надо найти его и положить в учительской. А сейчас я познакомлю тебя со своими друзьями... По ходу дела. - Спасибо, - пролепетал я, - но что это нам даст? Ведь завтра утром учителя обнаружат, что журнал на месте, и все встанет на свои места, а оценка - двойка - так и останется в журнале. И вроде никто никому ничего не доказал. Мы с Лисом задумались. Но, ничего не придумав, решили все же для начала найти журнал, с тем чтобы потом, может быть, что-то придумать. - Какой он хоть из себя, этот журнал? - спросил я Лиса. - Без иллюстраций, - печально сказал Лис. - Знаешь что: пойдем-ка в учительскую, там ты понюхаешь, как они пахнут, эти журналы, и потом уже поищем тот, который нужен тебе. Сказано - сделано; мы отправились с Лисом в учительскую. - Как поживают твои друзья из живого уголка? - спросил я Лиса, чтобы не молчать. - Спасибо, ничего, сейчас у нас как раз вечерняя прогулка; я услышал шум в спортзале и поэтому пошел сюда, а все остальные кто где. - И удавчик гуляет? - спросил я тревожно. - Но что здесь особенного, он - тоже живое существо. Вечерами мы всегда гуляем. Ты знаешь, школа ночью - это волшебная вещь. Пустые классы, отблески огней с улицы, тишина... Главное - тишина, которой не бывает днем... Вот, кстати, видишь, по лестнице спускается удавчик, я тебя с ним познакомлю: - Боароджерс, позволь тебе представить моего друга Пирата! Удавчик улыбнулся и протянул мне хвост для пожатия. Я с удивлением пожал этот хвост. Но сам, конечно, протянул ему лапу. Собаке для пожатия протягивать хвост как-то не принято. - Дальше мы пошли в учительскую втроем. А я подумал, что как это здорово - иметь всюду друзей, и еще: как это хорошо - быть собакой! Наверняка Витя, проберись он ночью один в школу, испугался бы зверюшек, а может быть, еще больше испугался бы сторожа, который, не разобравшись, что да кто, позвал бы милиционера. Почему-то считается, что ночью в темном помещении совершаются только плохие поступки, а не хорошие. Не понимаю, почему это так. Мы дошли, наконец, до учительской. Кто видел ночью учительскую, тот не станет гулять по школе... Глава 17. Ночные приключения продолжаются В учительской в специальном шкафу лежали журналы всех классов. Все они были залапаны руками примерно одинаково. И, что главное, именно такой вот запах, исходивший от журналов, я уже слышал и стал вспоминать - где. Да вот когда раздумывал, куда бы выпрыгнуть из баскетбольной сетки... "За мной", - сказал я своим друзьям, и мы помчались обратно в спортивный зал. Опять мой нос меня выручил! - Здесь, - сказал я, показав на гору гимнастических матов. Боароджерс распрямился, надулся, преисполненный рвения помочь мне, перекидал толстые маты для гимнастики, и под последним из них обнаружился искомый классный журнал. Он был примятым и плоским. Торжественно, все вместе, мы понесли его в учительскую. Почему нас так манила эта комната? В учительской мы обнаружили еще компанию: двух кроликов, Грача и Черепаху. Я торжественно раскрыл журнал, чтобы посмотреть на несправедливое дело рук учительницы, как вдруг из журнала выпало два листка. На одном из них было написано: "Директору школы т. Щегловой! Докладная. В связи с крайне кощунственным отношением ученика Витухина к учебе прошу вынести вопрос о неудовлетворительной ему оценке за четверть на очередной педагогический совет. Кощунственность прилагается. Учительница литературы Лизогубова". - Хорошая фамилия для учительницы литературы, - подумал я, - Лизогубова - это же так поэтично! Но надо посмотреть и что за кощунственность, которая прилагается: люблю читать то, что нам, собакам, не положено. Я развернул листок и вслух прочитал. Меня слушали и Лис, и Черепаха, и кролики, и удавчик, и даже Грач, хотя он сразу сказал, что к стихам равнодушен. "Я Вас люблю, Любовь моя, о боже! В душе моей осталась навсегда. Она меня и губит и тревожит И не уйдет, наверно, никогда. Я Вас люблю безмолвно, безнадежно, То робостью, то ревностью томим, Я Вас люблю так искренне, так нежно, Что не отдам я Вас любить другим". А что, хорошее стихотворение... На Пушкина похоже. Только из восьми строк шесть даны в Витиной интерпретации. Может быть, учительница литературы не знает слово интерпретация, а знает из иностранных только слово "кощунственность". Мои слушатели затихли. Боароджерс обвился вокруг Черепахи, кролики принялись целоваться, Лис заиграл с Грачом. Вот оно, оказывается, в чем дело: Витя написал письмо в стихах Настеньке. Письмо перехватила учительница, объявила всем на свете, что Витя написал Настеньке гадость, и в подтверждение своих слов составила докладную записку директору школы. И Настенька почему-то поверила учительнице, а не Вите... Хорошие же учителя в нашей школе! Ничего не понимают в глубоких чувствах. Одновременно меня удивило легковерие Насти. А стихотворение мне понравилось. Вдруг я услышал как кто-то явственно меня позвал: - Пиратка! Это несомненно был голос Вити. Я выглянул в окно учительской. ... Надо было выбираться из школы. Тем более внизу меня ждал мой хозяин, которому я теперь как никогда готов был крепко пожать лапу. Глава 18. Что же произошло? Что же произошло? Как мой хозяин Витя, которого я час назад видел спящим в своей кровати, вдруг оказался возле школы, да еще с моим новым другом Колли? Потом все прояснилось: оказалось, что Витя вовсе не спал, а когда я исчез, он быстро это обнаружил. Быстро оделся и выбежал на улицу. Он так громко звал меня: "Пират, Пират! " - что сердобольный Колли, услышав его призывный голос, начал выразительно-грустно смотреть в глаза своим хозяйкам. Они поняли, сжалились над ним и выпустили погулять. Вскоре Колли с гордо поднятой головой, похожий на дорогого скакуна, уже мчался в школу... Здесь он увидел меня и деликатно взвизгнул, дав понять, что он - здесь. Надо ли говорить, что я был несказанно рад этому. Увидев меня в окне учительской, и Витя, и Колли запрыгали от радости. Пока они прыгали, а я спускался по лестнице, прощался с Лисом, с Грачом, удавом, кроликами ( с Черепахой я попрощался наверху, чтобы она успела до начала занятий доползти к себе в клетку), компания на улице значительно пополнилась: там уже были и родители Вити, и близняшки Оля и Поля. Выбираясь из школы, я вдруг столкнулся со странно согбенной фигурой. - Добрый вечер, - на всякий случай сказал я. - Здравствуй, песик, - сказала фигура. - Ты кто? - Я Пират. - А почему ты в школе? Я прижал уши и пополз на брюхе к фигуре. Но раскаиваться не пришлось. Фигура распрямилась и оказалась очень приятной не старой еще женщиной, которая погладила меня и завела тоскливый разговор одинокого человека. И я вам скажу, что мне очень приятно было поговорить с этой учительницей. Она гладила меня и рассказывала обо всем сразу. И о том, что учитель сегодня не чувствует себя учителем: он и дворник, и сторож, и маляр, и слесарь; про то, что современные школьники совершенно забыли, что такое культура, и что вызвать в школу родителей просто невозможно, лучше вызвать дедушку, он посолиднее, и джинсы на нем не такие засаленные... И что родители детей бьют, и что в театры их не водят: откуда же взяться культуре? И пособий для учителей нет, и школьная программа отстает, и что все, что ремонтируют для школы шефы, - из ряда вон плохо. И что надо переходить на домашнее образование... Тут я нетерпеливо тявкнул, и мы попрощались. А когда я выскочил, меня взяли на поводок, но близняшки что-то сказали маме Маше, и меня отпустили. Мы пошли домой. По дороге Колли молчал, пока я рассказывал ему про своих новых друзей. Когда же я дошел до истории с классным журналом и процитировал ему на память стихи хозяина (или Пушкина? ), он вздохнул: - Жаль, что у меня хоть и две хозяйки, но Вите нужна одна Настенька. И у нее нет собаки... Потом мы стали говорить о школе. Колли знал об этом предмете довольно много, потому что его хозяйки главным образом о школе только и говорили. Я, правда, видел эту школу лишь однажды, но с меня было этого вполне достаточно. Хватило надолго. Даже самому глупому щенку понятно, что со школой надо что-то делать. Но пока по-прежнему у руководителей школы никакой инициативы, никакой фантазии. Словом, это отдельный разговор. Колли обещал попросить своих хозяек поговорить с Настенькой. И выполнил обещание. Девочки рассказали Настеньке, что же такое произошло в тот вечер с журналом. Настенька, наверное, поняла, потому что вскоре пригласила Витю на день рождения. Я ждал его в подъезде и был счастлив. А Витя там при всех прочитал стихотворение, которое он написал вместе с Пушкиным. Но это было позже, а на следующий день утром Витя пошел в школу и положил учителю на стол журнал со своей запиской, в которой объяснил причины своего поступка. Эпилог А во время очередной прогулки с мамой Машей я резво прыгал, и в своем прыганье старался воплотить все, что думал о современной школе. Ведь в ней учится наш дорогой Витя, и нам всем вовсе не безразлично, каким он вырастет. Но, каким бы он ни был, я надеюсь, он никогда не станет чересчур правильным. Потому что чрезмерная правильность стандартизирует человека, делает его скучным и нудным. А это исключает творчество. Творчество же необходимо всегда и во всем. И в приготовлении пищи, и в написании диссертации, и в воспитании собаки. А если вы с этим не согласны, я вас просто укушу!  * ПИРАТ В ОГНЕННОЙ СТРАНЕ *  или новые приключения Вити Витухина и замечательного Пса Пирата Предисловие автора Вы, конечно, ребята, меня знаете, если прочитали книжки "Наши каникулы" и "Записки из-под парты". В них рассказывалось о том, как весело я, мои хозяева и друзья провели время на даче прошлым летом, и о том, как Витя написал стихи даме своего сердца и что из этого вышло. И несмотря на то, что записки, на мой взгляд, были лишены всяческой назидательности, которую так любят почему-то наши учителя, я получил немало писем от бабушке и мам, дедушек и пап, а также девочек и мальчиков с просьбой продолжать рассказывать о себе и о своих приключениях. Что я и делаю. Этим летом Витя тайно взял меня в оздоровительный пансионат. До сих пор не понимаю, почему это надо было делать тайно, ведь я вполне приличный пес, никогда не безобразничаю, постоянно работаю над собой, сдерживаю даже лай и скулеж, не выкусываю прилюдно блох из спины и, если надо, даже могу временно не гоняться за своим хвостом, во всяком случае, в комнате. Более того, как вы уже знаете, умею писать и готов был даже дать расписку в том, что буду вести себя хорошо, если меня официально пустят в оздоровительный пансионат. Письмо с такой просьбой директору пансионата написал мой хозяин Витя. А из пансионата почему-то на имя Витиного папы пришел серьезный ответ, извещающий о том, что собаки писать не могут и что ученик 7-а класса Витя Витухин напрасно вводит в заблуждение администрацию рядового низового учреждения народного образования. В том же ответе Вите посоветовали следить за своим поведением, заниматься арифметикой и географией. И мы поняли, что поехать в пансионат я смогу только инкогнито. Мы залезли с Витей на диван и, покачивая лапами, долго обсуждали, как это сделать, потом вытащили из шкафа воротник от шубы мамы Маши из рыжей лисы. Витя засунул меня в пронафталиненный воротник (от которого хотелось чихать) как в комбинезон, заколол булавками, и мы вышли во двор попрактиковаться в моем новом обличье. Но из этого ничего, кроме дикого визга девчонок, не вышло - воротник чихал моим голосом. Вдобавок, в воротнике было страшно жарко, как в Африке, да еще Мама-Маша взгрела нас как следует... Представляю, какой был бы шум, если бы я нарядился в шкуру медведя, которая висит на стене у нашего соседа. Только, думаю, она мне была бы великовата... Как бы то ни было, от нового костюма пришлось отказаться и заняться настоящей конспирацией. В пансионат я доехал в прекрасной адидасовской сумке, которую Витя перекинул лямкой через плечо. Я вел себя тихо, как разведчик, и никто меня не заметил. А когда приехали в пансионат, там уже все было проще - строился палаточный городок, на меня не обращали внимания, я делал вид, что никого не знаю, и старался не подходить к Вите, чтобы его нечаянно не скомпрометировать. А к вечеру решил хорошенько замаскироваться - вывалялся в репейнике, дабы быть похожим на бездомного пса. Бездомного пса, я так думал, будут любить всем отрядом. И действительно, полюбили. Молодым людям нравится делать хорошие дела. "Инициатором" этого дела стал мой хозяин Витя. Его даже за доброе отношение к животным похвалили в администрации пансионата.. - Сейчас идет перестройка высшей школы, - сказал старший пионервожатый, - надо давать детям возможность дружить с братьями нашими меньшими. Это делает их жизнь полнокровней и наполненней. Что такое "наполненней" я не знал, но мое положение в пансионате стало легальным. Ночью и Витя, и я, и все, кто строил палаточный городок, спали без задних ног и даже без хвоста от усталости. А перед сном Витя опустил руку под кровать, чтобы удостовериться, на месте ли я; я лизнул ее и больше ничего не помню, потому что очень хотелось спать. И еще: мне надо было проснуться раньше всех. Ведь завтра столько дел: надо познакомиться с ребятами из других палаток, с животными, которые всю ночь шуршали за брезентовой стеной, с попискивающими насекомыми и птицами. Говорят, тут и змеи есть, а я до сих пор не видел ни одной. (Удава Боароджерса я змеей не считаю - он очень по-человечески проявил себя. ) Представляю их себе только как кишку от пылесоса - видел в телевизионной передаче. Спать, спать, спать: завтра буду бегать, лаять, купаться в море... И, конечно, сделаю некоторые записи для нашей с Витей будущей книги. Г л а в а 1 В которой мы все просыпаемся и решаем совершить прогулку по морю Рано утром я проснулся от того, что был счастлив. Я потянулся, потом вскочил и немедленно хотел радостно залаять, но вовремя вспомнил о своем обещании хорошо себя вести, огляделся, увидел брезентовый полог палатки и улыбнулся. Я бесшумно вылез из-под Витиной раскладушки и лизнул лежащие на земле часы, подаренные недавно нашим папой Пал Палычем. Было шесть утра. Солнце стояло прямо над морем, и хотелось побежать по его глади, погоняться за "зайчиками", виляя хвостом и фыркая от избытка чувств, а спать больше не хотелось. "Вот интересно, - подумал я, - а почему, когда Мама-Маша и Пал Палыч идут на работу, а Витя спешит в школу, они зевают, с ними зеваю и я? И так хочется спать! А сейчас вот нет, хотя те же шесть утра, и никуда не надо идти, спешить. Может, вздремнуть еще?.. " С этими мыслями я сильно зажмурился и удобно положил голову на лапы, но сон не приходил. Тогда я приоткрыл один глаз и осторожно посмотрел на спящих. Кроме меня в палатке было трое мальчиков, вчера подружившихся: мой хозяин - Витя Витухин, Ате, приехавший сюда из далекой Африки, и мальчик из Индии - Гурбахш. Гурбахш был очень смуглый, и от него вкусно пахло незнакомыми белыми цветами, а Ате просто был такой смуглый, что походил на большую шоколадную куклу. Я люблю шоколад, и лизнул ему ногу. Но шоколада почему-то не почувствовал и очень удивился. А хорошо было бы, если бы он был на самом деле шоколадным и дружил со мной. ... Наконец-то потягивается мой хозяин. Я тотчас же бросился к нему с нежностями. Выбравшись из палатки, разогретой лучами, мы оказались на залитой солнцем лужайке. Вдалеке дымилась облаками гряда невысоких гор, а перед нами о чем-то сокровенном и таинственном шептало море. Не успели пройти и нескольких шагов, как услышали позади себя грохот - что-то упало и застучало; оглянулись: а-а-а, это наш Ате вылезает заспанный из палатки. Я подбежал к нему, обнюхал, и снова убедившись, что, увы, от него не пахнет шоколадом - какао, молоком и ванилью, - быстро и молча догнал хозяина. Ате сорвал крохотный красный на жестком стебельке цветок и стал его рассматривать. Чудак, неужели это самое интересное? Гораздо веселее бегать, прыгать... А цветок? Его можно просто съесть, если, конечно, в нем нет противной желтой осы. - Можно и мне с вами?.. - спросил Ате, догнав нас с Витей. - Привет. Конечно. Я фыркнул, ответив на приветствие, и мы пошли дальше. По дороге ребята оживленно болтали, а мне было не до разговоров: вокруг столько удивительного, что я растерялся. Я и не предполагал, что на свете умещается столько ползающего, летающего, кусающего! - Гурбахш все еще спит? - спросил Витя у Ате. - Да, спит, он долго читал. Он читал, пока не погасла большая белая звезда. Видимо, Ате так называл луну, надо будет спросить об этом Витю. Интересно все-таки у этих иностранцев обстоят дела с названиями. "Большая белая звезда"! А меня он, к слову сказать, называл "мистер Фокс". - Сплюха, - пробурчал Витя, имея в виду Гурбахша. - Он не сплюха, - вступился за товарища Ате, - он Читатель. Он узнает много, когда читает, он много читает. Он проснется скоро. Вот увидите, проснется. - А что он читает? - спросил Витя; как я понял по его голосу - больше от нечего делать, нежели из любопытства. - Книгу, - сказал белозубый Ате. Витя хотел было рассмеяться, но увидев, какое серьезное лицо у собеседника, сдержался, а я не выдержал, раскрыв пасть, расхохотался. Хорошо, что никто не обратил внимания. В это время Гурбахш, которому на нос, наверное, упал прорвавшийся в окно лучик солнца, перевернулся на другой бок, открыл глаза, огляделся. И, не увидев никого из своих новых друзей, тоже побежал к морю, на ходу наматывая на голову чалму из полотенца. - Смотри, смотри, идет наш Гурбахш, - сказал Витя Ате, когда они на берегу моря, спрятавшись за валун, наблюдали за тремя девочками, стоявшими на берегу и одетыми так, будто их пригласили на сказочный бал. Все оглянулись. - Он их спугнет, - тихо продолжал мой хозяин, показывая на Гурбахша и девочек. - Тише! - закричал что есть силы Ате приближающемуся Гурбахшу, - не спугни девочек. - Что? - громко закричал Гурбахш, не расслышав нас. Витя махнул рукой. Нечего было и думать, чтобы остаться незамеченными. Гурбахш подошел к камню, за которым стояли друзья, и тоже увидел девочек. Они уже садились в покачивающуюся на волнах лодку. Одну из этих девочек мы с Витей вчера уже видели и успели с ней познакомиться. Эта долговязая девчонка - американка Хайди. Она подошла к хозяину первой и протянула ему руку. При этом она назвала свое имя и, строго посмотрев на меня, спросила его, не знает ли он, как отсюда позвонить в Америку маме и папе. Она хочет предупредить, что благополучно доехала и что здесь не страшно, а удивительно: нет ни гангстеров, ни медведей, о чем предупреждали ее, когда она покупала билет на самолет. Что наоборот, много друзей и очень красиво. И мы с Витей отвели ее к международному телефону-автомату, я даже понюхал подол ее платья и не обнаружил ничего особенного, хотя оно и "Made in USA". И сама девочка мне не очень понравилась - задавака: вышла из телефонной будки и словно бы не заметила нас, никак не показала свое с нами знакомство. Нам с Витей было досадно, но не будешь же обижаться на девчонку, да еще заокеанскую, и мы вскоре забыли про нее, увлекшись установкой палатки. Гурбахш тоже видел вчера Хайди, а сегодня вместе с нами с большим интересом смотрел на другую девочку. Рядом с Хайди в лодке находилась изящная, словно отлитая из прозрачного сока лимона девочка с тонкими длинными пальцами и длинными ноготками. Лимон я не люблю, но девочка мне очень понравилась. Я это немедленно доказал, поцеловав ей колено. - Лайце, - повелительно обратилась к ней Хайди, - не отвлекайся, иначе мы не увидим Зеленый луч. - Они заметили нас, - с беспокойством сказала Лайце. - Кто? - по-взрослому многозначительно улыбнулась американка, делая вид, что не видит ни Витю, ни Ате, ни Гурбахша, ни даже меня, хотя я отряхивался рядом, приветствуя ее. - Мальчики, - сказала Лайце-китаянка, показав на большой камень, за которым стояли мои друзья и хозяин. Ате, Витя и Гурбахш, увидев этот жест, вышли из-за камня и подошли к лодке. И тотчас же неизвестно откуда появилась третья девочка. Тоже очень красивая. Витя поздоровался. Эту девочку я видел впервые и поэтому, как и подобает джентльмену, подбежал к ней знакомиться. Она была темно-красной. Я, привыкший уже ко всему, вилял остатками того, что у дворняг называется хвостом. И наклонив голову, смотрел на нее. Минуту длилось молчание. - Что же ты мешкаешь, Три Лепестка Черной Розы? - обратилась Хайди к этой третьей девочке, - отвязывай же. Та, которую назвали столь необычным и длинным именем, спешно стала отвязывать лодку от причального конца. Легонько, мягко и даже ласково отстранив ее, Гурбахш быстро справился с узлом, после чего подсадил ее в лодку. Она смутилась и поблагодарила. Лодка стала отчаливать от берега. - Возьмите и нас с собой, - неожиданно попросил Ате. - Конечно, - образовалась Три Лепестка Черной Розы, - прыгайте. Глаза Вити встретились с глазами Лайце. - Конечно же садитесь, - сказали ее губы. А глаза потеплели. Хайди величественно кивнула, но было видно, что она вовсе не прочь от такой компании... Г л а в а 2 Начинается нечто непонятное, интересное и таинственное Я завизжал от радости и прыгнул в лодку прямо с берега. Но видя, что не все еще сели, я выскочил назад и принялся безобразно резвиться на берегу. Потом пулей вскочил на наш корабль и замер на капитанском мостике. Хайди отвернулась. Она играла во взрослую, и я ей был не интересен. Может быть, ей были симпатичны ребята, но она предпочла никак не показывать этого. Опять задавалась... Я радовался, визжал, смотря то на воду, то на берег, то на коричневые, черные, желтые, белые и красные ноги своих друзей. И конечно брызгался. - А куда мы поедем? - спросил Витя Хайди. - Мне всегда казалось, что такие вопросы решает мальчик, а не девочка, - заявила Хайди, пожимая плечами. Мой хозяин, усмехнувшись, взялся за весла. - Еще бы, - удачно отпарировал он иностранке, - только девочке может прийти в голову плыть в лодке, чтобы посмотреть Зеленый луч утром. Зеленый луч бывает, когда заходит солнце, а не всходит. Хайди чуть заметно улыбнулась, подобрала широкую юбку и завернула поля шляпы таким образом, что ей легко и незаметно можно было смотреть на этого приятного мальчика, моего хозяина Витю, а он не мог видеть ее лица. Но я-то хорошо видел ее лицо. Витя ей нравился, и это мне было приятно. Ате устроился в лодке рядом с Лайце, а я тут же свернулся калачиком на капитанском мостике. Витя, привалясь к скамейке, смотрел на берег, Хайди молча размышляла, Г