коридору. -- Еще раз увижу, будет уголовное дело! -- крикнул он спецназовцу. -- Фамилия, звание? Спецназовец медленно стянул с рыла маску, и Нестеров увидел действительно бешеного пса. -- Ну, Бадов я, Толя, сорок шестой размер сапог... Старлей. А тебе... И он направил пятерню в физиономию Нестерова. Тот еле успел отпрянуть. -- Я пришел сюда убивать, -- прорычал он, -- и тебя, если скомандуют, генеральская харя, тоже шлепну. Его глаза налились кровью. Но Нестеров улыбнулся -- и детина оторопел. Нестеров возвратился в приемную к ожидающему его Юсицкову. -- Так на чем мы остановились? Юсицков насторожился, вытянулся на стуле, как струнка. Сейчас, со сложенными на столе дамскими пухлыми ручками, он был похож на застывшего суслика. Маленькие глазки, маленькие зубки с расщелиной, приоткрытый рот. -- Вот и растолкуйте мне, Едигей Авиезерович, кто же такие ваши соучредители, где они все, что за люди? -- Все учредительные документы я вам уже выдал. -- В копиях. -- Оригиналы у руководителя агентства Виктора Степановича Похвалова. И печать у него. Вот же копия протокола о назначении его Генеральным директором. А я лишь менеджер офиса, вы понимаете? -- Едигей Авиезерович, как же это вы до менеджера офиса скатились? Вы же звезда телеэкрана, ведущий таких мощных проектов на телевидении, как вы вообще со своей занятостью оказались здесь? -- По какому праву вы устроили обыск в нашем помещении? -- задал тот контрвопрос. -- По заявлению, дорогой мой, по заявлению. Могу продемонстрировать, но имею право и не показывать. Представители народа, депутаты, как патриоты своей страны, обратились в ФСБ с требованием проверить факты незаконной торговли оружием со стороны Департамента Главного государственного распорядителя Российской Федерации, и в частности указали на вашу фирму. Обвинение серьезное. Что за структура у вас такая странная? АТС-2, ПМ во всех кабинетах, там в кабинете у вас я видел и АТС-1. Правильно ли я понял, что согласно уставу агентство имеет право приобретения, производства, доработки, переработки, реализации оружия и систем вооружений, военной и соответствующей техники и технологии, реализации морской, авиа- и ракетной техники различного назначения? Откуда у вашего агентства такой размах? Читаю. Приобретение, заготовка, производство и реализация редкоземельных и драгоценных металлов, драгоценных камней, ювелирных изделий... -- Дальше не надо, я в курсе. А за ответом вам нужно обратиться в Московскую регистрационную и лицензионную палаты. -- Так кто представляет учредителей, фамилии? -- Я подписывал соглашение о коммерческой тайне. Вам следует обратиться... -- Пошел ты в баню, Едигей. Я сам решу, к кому мне обратиться. -- В баню я завтра непременно наведаюсь, вторник -- банный день у меня. -- Где переписка, где архив, куда делись папки с этих пустых полок? -- Как вы верно заметили, я в офисе действительно бываю очень редко. Где папки -- понятия не имею, секретарша со вчерашнего дня в декрете, спросите у охраны. Нестеров был разозлен наглостью Юсицкова, тот перебивал Нестерова, смотрел на него с усмешкой, чего-то выжидал. Через полчаса из кабинета вышел Алтухов с программистом. Отозвал Нестерова в кабинет. В руках держал пару дискеток. -- Материала навалом, но сам понимаешь, чисто информативно, для оперативных разработок. Доказательством данный материал не является. Компьютеры следует забрать. Там проекты писем и ответов на них. Вот интересно. -- Алтухов сел за стол и открыл один из файлов, на экране высветился текст письма. -- "Проект акта передачи помещения в Карлсбасде представительству Агент-ства с баланса Росвооружения". Есть проекты писем в Министерство иностранных дел о предоставлении права дипломатического иммунитета Похвалову Виктору Степановичу. Ему же передается спецдача в Переделкине. Есть на этот счет письмо в администрацию Московской области и в ФАПСИ, и что характерно, ответы, положительные ответы, отпечатаны следом. Охрана дачи санкционирована самим Главным государственным распорядителем Российской Федерации (фактически вице-премьером) -- Мошонко С.Ф.: 4 поста с автоматами АКС-74У, 15 пистолетов Макарова и 4 АКС-74У с боекомплектами. Из справки следственного управления ФСБ. "В ходе оперативно-розыскных мероприятий установлено следующее. В компьютерной базе ЗАО "Торговое агентство" при Комитете социальной реабилитации военнослужащих благодаря четкой и слаженной работе следственной бригады и оперативных работников, а также в силу того, что к моменту производства обыска в системе была отключена команда к автоматической очистке памяти при включении, обнаружены проекты контрактов на продажу вооружения и писем на имя Мошонко С.Ф., в том числе: -- контракт на передачу со стороны 3-й гвардейской дивизии береговой охраны, дислоцирующейся в Клайпеде, -- 5 тысяч автоматов Литовской стороне; -- письмо с просьбой взамен строительства в Калининградской области жилья для военно-служащих продать Литве 5 тысяч автоматов Калашникова, -- письмо с ответом на отсутствующий в компьютере запрос Командующего Балтийским флотом с резолюцией Мошонко С.Ф.: "Согласиться на продажу металлолома от разделки 40 списанных кораблей с целью получения средств для решения проблем военнослужащих" (каких нужд и каких именно военнослужащих -- не указано), -- письмо о перевалке химпродуктов с баз АО "Vral" (учредителем которого является Росминхим) на экспорт, с просьбой проводить финансовые расчеты через фирму "Dostal", -- письмо Общества научно-технического развития (генеральный директор Мартынов) с просьбой содействовать в приобретении следующего оружия: 1. Т 72 С -- 800. 2. Пушка на колесах ЗУ23 -- 1000 единиц. 3. Игла 5 (7 портативн.) -- 300. 4. Автоматы АК, из них с подствольным гранатометом -- 100 000, АК 74 -- 5 000 штук. 5. Наземная противовоздушная пушка 30 мм ЗА 72 (автомат на колесах) -- 200 единиц. 6. Мины противотанковые 100 000. 7. Мины противопехотные 100 000. 8. Противоракетная система С-300 -- 4 комплекта. В данных компьютера также обнаружен проект Указа Президента о продаже самолетов Ирану и ракетной установки Ираку через фирму "Dostal". Нестеров присвистнул. -- Костя, некоторые из образцов в единичных экземплярах в вооруженных силах. -- Причем цены, заметь, -- добавил Алтухов, -- указаны раза в три ниже официальных, по которым торгует Росвооружение. А также обнаружены: проекты писем о незаконных перечислениях денег от фирм "Vral", "Интендант-милитер" и Госкомимущества РФ на счета карлсбадской фирмы "Dostal", представительство которой в Москве, по агентурным данным, незаконно возглавляет начальник управления приватизации объектов торговли и общественного питания Госкомимущества А.З. Финк. Все письма от указанных выше фирм и организаций, как о проводке операций по торговле на экспорт оружием, так и о продаже цветных металлов, угля, алюминия первичного и драгоценных камней, с освобождением от экспортных тарифов, написаны на имя Главного государственного распорядителя Российской Федерации Семена Филимоновича Мошонко. В них же содержится просьба санкционировать проведение всех финансовых операций через фирму "Dostal" (Карлсбад). Так, просматривается проект письма о продаже алюминия с освобождением сделки от всех видов налогов, в котором содержится стандартная для обнаруженных писем фраза: "В случае положительного решения прошу Вас дать указание Министерству внешнеэкономических связей о выдаче соответствующих лицензий и Государственному таможенному комитету о пропуске груза через границу без уплаты пошлин. Указанные операции будут проведены с карлсбадской фирмой "Dostal". Наличествовала подпись директора алюминиевого завода. Данная информация была обнаружена Константином Константиновичем Алтуховым на дискетах, но самого архива с документацией в офисе Торгового агентства не оказалось. Допрос сотрудников агентства положительных результатов в розыске документации не дал. Уф! -- Необходимо осуществление глубокой оперативной проработки и аудиторской проверки деятельности Торгового агентства, а также всех фирм и организаций, входящих в состав учредителей, в части их совместной деятельности, -- пометь себе, Костя, -- сказал Нестеров, -- и без "Уф!" Трудно, но не труднее, чем поставить "Отелло" в Камеруне. ФИНК Госкомимущество расположилось в небольшом одноэтажном здании, похожем на типовой дет-ский садик, да и запах внутри линялых стен был похожий: пахло в Госкомимуществе детскими горшками и столовской гречкой. Домик стоял посередине нового микрорайона Ново-Косино на улице имени Пришельцев из космоса. Строил его тот трест, который строит скорлупки, иногда разваливающиеся от неправильной консистенции цемента. Подъехать на легковом транспорте к зданию было невозможно, так как дороги заканчивались сразу после Садового кольца, но зато один раз утром и один раз вечером по микрорайону проходил буксующий по непролазной грязи микроавтобус с погнутым бампером и оторванным глушителем... Нет. Шутка. Снова: Госкомимущество располагалось в квартале правительственных зданий, что тянется от Старой площади до ГУМа. ГУМ в столице разделяет Правительственный квартал и Кремль. Чиновники ездят из своих зданий в Кремль к Президенту через ГУМ. Госкомимущество, как рубенсовский "Вакх", раскинул свои жиры на добрые три-четыре строения, каждое из которых можно сравнить с Кремлевским Дворцом съездов. Дворец в сравнении проиграет. А уж в сам Правительственный квартал можно попасть и остановиться, скажем, возле того же Госкомимущества, только если на вашей черной сверкающей "Волге" или лучше "Вольво" есть пропуск в "Китай-город". Я повторяю: сверкающей! Серафимова вышла из своего слегка запыленного матового вездехода возле кроваво-красной Китайгородской стены. Володя, следуя указаниям жестов гибедедешника, проехал поворот к Госкомимуществу мимо и спустился чуть ли не к набережной. Справа, за историческими останками стены, белел каньон гостиницы "Россия", которая тоже когда-нибудь, когда исчезнет ее прототип, станет достопримечательностью или аттракционом "Россия". Серафимова, тяжело ступая, поднялась к гостинице и вышла на Варварку, название которой в наше время стали произносить с ударением на первом слоге: неологизм. Впереди в легкой солнечной дымке переливался всеми космическими цветами Василий Блаженный, а на переднем плане, по правую сторону Варварки мощными сооружениями желтели старинные торговые ряды. Где же, как не здесь, разместить Госкомимущество?.. Подъезд на углу дома оказался мизерным, тесненьким. Пока Серафимова дожидалась, когда за ней спустится второй секретарь председателя комитета, ее буквально затерли, и ее джинсы из просто "левисовских" превратились в "левисовские-тертые", и спасибо, что не в варенку, варенку Серафимова не любила. Она была очаровательна сегодня. Взгляд ее светился, челочка серебрилась и лежала послушно, губы приняли новую помаду безоговорочно. Она была довольна тем, что к своим сорока двум ее фигурка вытачивалась еще четче, словно обдуваемая морскими ветрами скала. После утреннего совещания в прокуратуре, где самое умное, что ей довелось узнать, было то, что слово "нувориш" происходит не от слова "вор", выслушав похвалу в свой адрес, а также комплименты по поводу нового костюма, Серафимова поехала домой, переоделась в привычные джинсы и пиджак и отправи-лась в Комитет, где работал Финк, предварительно созвонившись с приемной председателя. Там еще ничего не знали: секретарям некогда читать газеты. Председателя на месте не было, а зав. секретариатом велела ей приехать через час, когда на месте будет первый заместитель, курирующий управление Финка. Серафимова потребовала обеспечить охрану кабинета погибшего и стала прихорашиваться. Теперь она уже минут десять шла по катакомбам Госкомимущества, и ей казалось, что ее ведут подземными ходами в Кремль. Но, выйдя на поверхность, по ее подсчетам, на четвертый этаж, Серафимова проследовала за не задающим вопросы секретарем по стеклянному переходу, соединявшему старое и новое здания, потом еще три раза повернула и оказалась в просторном холле, с картинами на стенах и мягкими креслами вдоль окон. У нее закружилась голова, а в глазах замелькали двери кабинетов. АРИФМОМЕТР Секретарь первого, некто Людмила Петровна, недовольно посмотрела на Серафимову. Она была немолода, опрятна, в современном модном костюме с золотой брошью на лацкане, очки выгодно подчеркивали ее слегка раскосые глаза. -- Вообще-то, у Адольфа Зиновьевича свой секретарь есть, -- произнесла женщина, слегка запыхавшись, -- не знаю, где она ходит, подождите здесь в кресле. Женщина повернулась было на своих высоченных тонких каблучках, чтобы уйти. Но Серафимова задержала ее. -- Постойте, как вас зовут? -- Я уже сказала! Вы что-то хотели? -- презрительно спросила та. -- Послушайте, вы собираетесь меня здесь бросить? А если секретарь Финка не придет? Я же не только не выберусь отсюда, но и задачу свою не смогу выполнить. Мне нужен кто-нибудь из руководства, мне нужны ключи, у меня постановление на обыск, понятые из числа... -- Извините, мне некогда, подождите, пожалуйста, Галину Тимофеевну, она вами займется. У меня очень много работы. -- У вас начальнику управления топором раскроили надвое череп, ровно на два полушария, -- вскипела следователь. -- Или вам дали указание чинить препятствия следствию? Людмила Петровна смерила Серафимову долгим тяжелым взглядом, снисходительно скривила уголок рта, потом подошла к боковой двери и открыла ее. -- Галочка! Ты тут? Из дверей высунулась приветливо улыбающаяся секретарша Финка с печеньем в руке. -- Ой, а мы с девчонками чай пьем, пока моего нет. -- Это к тебе. Содействуй. Приедет Альберт Вольдемарович, я сообщу. Каменная леди, столь своеобразно изображающая из себя личность в этом обезличенном мире, прокалывая насквозь своими шпильками серый ворсяной покров пола, удалилась за поворотом коридора. -- Здравствуйте, -- открыто улыбаясь, сказала Галочка, направившись не к Серафимовой, а сразу же открывать дверь приемной, на которой висела табличка: "ФИНК Адольф Зиновьевич. Начальник Управления". -- Проходите, пожалуйста. Вы от кого? -- От... прокуратуры, наверное, -- ответила Нонна Богдановна. Не решаясь заявить о себе в полный голос, присматривалась к секретарше. Галочка сразу показалась ей очень домашней женщиной. Она была непуганой и доброжелательной, на вид лет тридцати пяти -- тридцати семи. Небогатая блузка, юбочка чуть ниже колен, движения женственные. Все в приемной было устроено, как в жилой комнатке одинокой интеллигентной бабули. На окнах низенькие, в пол-окна белые занавеси, в серванте посуда, сок, пачки чая и банка кофе, возле стола на тумбочке -- чайник "Тефаль", кофеварка, термос и салфетки. На столе -- арифмометр. Шутка. Калькулятор на солнечных батареях. -- Давайте ваш плащ, -- предложила Галочка. -- Вы к Адольфу Зиновьевичу? А он будет попозже. Когда точно, не знаю. Хотите подождать? Серафимова пожала плечами. Галочка показала ей на диван а сама щелкнула включателем чайника. -- Вы, наверное, по поводу столовой? -- Какой столовой? -- удивилась Серафимова. -- Да у нас сейчас все ведомства ринулись свои столовые приватизировать, прямо наплыв. -- А вы давно здесь работаете? Наверное, трудно сюда попасть на службу? -- Да, наверное. Я здесь второй год, а вообще-то меня Адольф Зиновьевич за собой уже в третью организацию переводит. Хотите чаю? -- Галя, -- решилась-таки Серафимова, -- я знаю, что подчас секретари как матери для своих начальников... Вот, такая профессия... -- Да-да, -- перебила Галочка, -- пылинки сдувать, это как раз мой случай. Он же, в сущности, ребенок, только страной правит, а жить ему секретарь помогает... Хотите, я ему домой позвоню? Правда, там никто не отвечает... Галочка явно была растерянна. Ей хотелось сделать доброе дело, и она переживала, что ничем не может помочь. -- Не надо, Галочка, его там нет, он... Я, собственно, к вам... Прошлым вечером случилось непредвиденное, не хочу вас пугать, но вашего начальника больше нет. Убийство... Вы меня понимаете? Галочка оцепенела. Только губы ее дрожали в улыбке, будто ее разыгрывают, и она готовится, что розыгрыш сейчас раскроют. Она не знала, как ей реагировать, но известие все глубже вгрызалось в ее мозг, и постепенно носик ее покраснел, глаза наполнились слезами, она упала в кресло и, поставив локти на стол, уронила лицо в ладони. -- Ну-ну, девонька, давай соберись. Мне нужна твоя помощь. Понимаешь? Убийцу не нашли по горячим следам, я веду следствие, нам с тобой необходимо поговорить, потом осмотреть кабинет, с людьми пообщаться... -- Я не могу, -- прошептала, захлебываясь в слезах, Галочка, -- нет, нет... Почему я вчера не поинтересовалась? Мы же в соседних подъездах живем... Серафимова закурила, давая секретарше время прийти в себя. "Уж не эта ли сиротка звонила вчера в милицию, спутав следствию все карты этим своим звонком?" Та, не обращая внимания на следователя, заходилась плачем все пуще и пуще. Серафимовой показалось странным, что в приемной не раздавалось телефонных звонков и никто не заглядывал туда в течение вот уже получаса: неужели никто не знает о случившемся? Нонна Богдановна впервые в своей жизни произнесла эту прибереженную на крайний случай, киношную, пластмассовую фразу, вдруг неимоверно пригодившуюся в эту секунду: -- Примите мои соболезнования. Будьте сильной, -- добавила она. И тут ей показалось, что эти слова прошибли сознание секретарши. Галя сначала закатилась беззвучно, страшно скривив лицо с открытым ртом, потом выдохнула раскатисто, закивала, сильно закусила губу, руки и губы ее тряслись, она попросила сигарету. -- А вы когда вернулись вчера домой? -- почти шепотом спросила Серафимова. -- Я понимаю, но вы не обижайтесь на мои вопросы, их еще много разных будет. -- В десять. Он не позвонил. Только уезжая, сказал, что его не будет. Но обычно он звонит и говорит, что я могу идти домой, а тут не отпустил. -- Да, в десять там еще шум стоял, -- задумчиво произнесла Серафимова. -- А когда, как? -- спросила Галочка, вытирая платком совершенно мокрое лицо, ее рыдания еще не прекращались, но она уже обрела способность соображать. -- Я все вам расскажу, только позже, а сейчас давайте откроем кабинет. Вот у меня постановление. А вы держитесь, держитесь. Выпейте воды. Галочка покосилась на следователя: холодный тон заставил секретаршу взять себя в руки. Она встала и открыла дверь кабинета Финка. -- Позовите кого-нибудь. Двух человек, у кого есть время. -- Кого? -- Прежде чем входить в кабинет, нужны понятые, -- учительским тоном пояснила Нонна Богдановна. Галочка вышла. Ее шатало. Минут через пять возле дверей в приемную толпилось человек десять, другие подбегали, протискивались, подымались на мыски. Галочка еле преодолела заслон, вошла в свою приемную и сказала, что народ в понятые идти отказывается. Серафимова столкнулась со сложностями, которых не предвидела. Какие-то странные были эти приватизаторы. -- Товарищи, может быть, кто-нибудь соизволит пройти в кабинет и посидеть в качестве понятых? -- обратилась она к уставившимся на нее сотрудникам. Тут же добрая половина оказалась на своих рабочих местах. Кто-то из них, убегая, даже крикнул: "Мы малограмотные". Серафимова разозлилась, резко встала с дивана и подошла к народу. Схватила за пуговицу плюгавенького мужичка, втащила в комнату со словами: "Я освобождаю вас от работы для выполнения гражданского долга". Мужичок бормотал, что он хотел бы выполнять свой долг на рабочем месте, но Серафимова перебила его: -- Ничего, проходите, так безопаснее будет для общества, меньше вреда. -- И добавила: -- Правильно вас Иисус из храма изгонял, сволочи равнодушные. Эти ее слова напугали сотрудников еще больше. Потом Галочка все-таки сумела уговорить круглую дамочку из соседнего отдела, заманив ее чаем и пряниками. Та пыталась объяснить общественности, что у нее очень много работы, просто завал. Общественность оправданий не приняла, жертву подтолкнули в приемную. Следователь закрыла перед дюжиной носов дверь приемной, повернула ключ в замке. -- Проходите, -- сказала Серафимова секретарше и понятым. -- Садитесь, вы здесь в уголке, -- указала даме, -- а вы ко мне поближе. Она надеялась, что первичный осмотр кабинета ей удастся провести одной, но, увидев размеры кабинета, вызвонила Братченко. Просила подъ-ехать, объяснила, как и что делать, оказавшись в проходной. Потом разложила перед собой бланки, выбрала бланк протокола допроса и задала секретарше главный вопрос. Та уже не плакала, но платок еще был наготове. -- Вчера был вторник. Расскажите мне, Галочка, как проходил ваш рабочий день, и все от начала до конца: что делал Финк со времени прихода в эти стены до окончания рабочего дня. Звонки, визиты, отъезды, совещания. Я слушаю. ВТОРНИК Адольф Зиновьевич Финк пришел на работу во вторник, как обычно, в девять двадцать. Это было мило с его стороны -- приходить на работу в девять двадцать, чтобы дать возможность секретарю приготовить его кабинет: включить кондиционер, полить цветы, перевернуть лист на настольном перекидном календаре, передвинуть окошечко на стенном календаре, поменять воду в графине, завести часы, что там еще... сбегать в буфет за апельсиновым соком. Последнее время Адольф Зиновьевич сел на "Гербалайф", и каждое утро Галочка разводила ему в стакане апельсинового сока дозу странного порошка из огромной банки. Результаты начинали сказываться: у Финка обнаружили язву двенадцатиперстной кишки. Потом Галочка садилась на свое место, включив чайник, так как сразу после "Гербалайфа" Финк любил попить чайку с двумя печеньями или конфетой. Начинались звонки. Она записывала звонивших в блокнот, который Финк подарил ей на Восьмое марта. Рядом с каждой фамилией -- приблизительное время звонка. В примечаниях -- по какому вопросу звонили, если это удавалось выяснить. А то, знаете, бывают такие, ну прямо секретные агенты, слова не вытянешь. Культуры маловато или считают, что они пуп земли, по голосу их, что ли, узнавать надо?.. Совещаний во вторник никаких не было, и ничего особенного запланировано не было. Честно говоря, у них с Финком не заведено, чтобы секретарь составляла план на день, а тем более на неделю. Бесполезно это. Стихийно ведь все происходит. Один позвонит, предупредит, что приедет через час; другой и вовсе без предупреждения, а третий за неделю записывается. Таких Галочка, конечно, отмечала -- в конце блокнота. Но эти господа -- мелкая сошка. Не понимали, что, назвав время и день встречи, Финк тут же об этом забывал. Записывал в настольный календарь, но все равно забывал. Потому что начальство срывало все планы, а еще -- всякие там друзья, обстоятельства... Что еще? Приехал Финк в обычном непонятном состоянии и настроении. Он такой человек: поутру его лучше не трогать. Входит в приемную, Галочка ему: "здрасьте", он может ответить, может не ответить. Посмотрит на нее туманным взглядом и проходит в свой кабинет. Ключи у него свои. А через пять минут Галочке по коммутатору: -- Зайди. Галочка до сих пор от этого его "зайди", как от уведомления о сокращении, шарахается. А это он ее зовет сказать, чтобы она ему "Гербалайф" несла, или чтобы кондиционер на другую скорость включила, или чтобы картину на противоположной стене поправила. Она к нему с готовым "Гербалайфом" несется, стакан на блюдечке, "Гербалайф" в апельсиновом соке настоялся, размок, загустел. Он пьет и слипшимися губами дает Галочке первые указания: -- Вызвать зама Бродского, потом Гиппиус из профкома, потом главбуха управления Вознесенского. Не забыть поздравить начальника снабжения Распутина с днем рождения, а кадровика Дзержинского состыковать с юристами. Потом звонки, которые он должен сделать, а Галочка -- набрать: начальник "Шереметьево-2", начальник таможни, ФАПСИ, Мосстройэкономбанк. -- Очень интересно, -- притормозила Серафимова, -- нельзя ли взглянуть на этот блокнотик? Галочка принесла из приемной пухлую, но еще новую книжку. Нонна Богдановна открыла на последней исписанной странице, звонили: Минрадиопром, Катя, Вышеславцев, Овечкин, Приемыхов, Мария Олеговна из столовой с жалобой, что ее облили нарзаном, и так целый столбец. -- Изымаю, -- вздохнула следователь. -- Да не надо, берите так, -- обреченно махнула рукой Галочка и продолжила: -- Пришел Финк во вторник в обычном настроении. В светлом костюме, без куртки, уже по-весеннему. Мужчины вообще верхнюю одежду не любят, особенно кто за рулем. Да, Финку полагается служебка, он на ней и ездит. Утром его водитель на работу привозит, а вечером он сам за рулем. Потому что по-разному день заканчивается, когда в пять, а когда и в двенадцать. Руководство, например, сидит, и ты сиди, жди, вдруг понадобишься. Мало ли выезды какие. А иногда он и не домой с работы едет, а еще куда-нибудь... -- Например? -- Ну, молодой же еще человек, неженатый, завидный жених. Рекспек-репсе-рексебентабельный. -- Да хороший человек был, -- громко проговорила со своего места понятая, допивая свой чай с пряником. -- Поорет иногда, но с кем не бывает? А кто теперь его заменит... Галь, под кого ты теперь?.. Серафимова строго попросила понятую подождать своей очереди, а потом высказываться. -- Какие функции у него были в Комитете? Что конкретно от него зависело? -- Ну, если по-простому объяснять, он был представителем от государства в акционировавшихся предприятиях торговли. Вот, скажем, какой-нибудь там универмаг государственный говорит, что хочет приватизироваться, то есть коллектив хочет выкупить у государства свой универмаг. Адольф Зиновьевич от начала до конца эту приватизацию контролирует. Участвует в комиссии по оценке основных фондов, подписывает план приватизации, договор с трудовым коллективом или там с лицом, которое этот универмаг покупает. Обычно государство говорит, что в течение трех лет универмаг или магазин свой профиль менять не имеет права и в его ассортименте обязательно должны быть такие-то и такие-то наименования. Но это не главное. Когда предприятие приватизируется, сразу оно все выкупить себя не может. Обязательно какая-то часть акций у государства остается. Вот управляющим этой частью и является государственный чиновник. В большинстве случаев Финк, ну и другие управляющие, его замы. Это только торговли касается. -- Хорошо объяснили, толково. Вы, Галочка, ценный специалист. Не надо было это говорить, опять у нее нос покраснел и ноздри расползлись и запрыгали. Слава Богу, косметикой не пользуется, сейчас бы потекло все и размазалось. Потому что на французскую денег нет, а наша... размазывается. -- Мне нужен будет весь список таких предприятий, -- заметила Серафимова, -- вся надежда на вас, Галя. Дальше, пожалуйста. -- Вот. Приехал Финк, выпил свой "Гербалайф". Я начала его соединять: кто сам прорывался по телефону, кого я вызванивала. Потом приехал кто-то, кажется, из ФАПСИ, знакомый его, приятель, очень любезный, бывший полковник ракетных войск. Шоколадку подарил. Я им чаю подала с этой шоколадкой, у Финка настроение поднялось, больше никто не приезжал, потому что в середине дня Финк уехал, сказал, что на встречу с Овечкиным, в ресторан. -- На обед? Обедают они обычно вместе, в старой "Октябрьской". Это не очень близко, да отсюда вообще неудобно никуда добираться. Особенно на машине. Галочку пару раз туда возили пообедать, там пища домашняя, даже пирожки, даже бульон, и то домашний. В уютных холлах на этажах диваны, столики, искусственные цветы. Охрана из госбезопасности, пропуск Овечкину и Финку -- всегда пожалуйста. Цены на номера, против ожидания непосвященных, очень низкие, хотя апартаменты выдающиеся, в них все по-домашнему: обои в цвет обивке мягкой мебели и занавесей, в спальне мебель карельской березы, а в ванной -- все сияет чистотой, везде полоски бумаги с надписью: "desinfacted". У Торгового агентства на пятом этаже три номера. После обеда можно забежать, вздремнуть часок. Некоторые из членов команды девок таскают в почтенную гостиницу, но остальных это не беспокоит. Посмеиваются. -- После обеда Финк вернулся очень мрачный, работал с бумагами. Звонили ему, там записано кто. Я всех записываю, даже тех, кого сразу соединяю. Мало ли. Потом, часа в четыре, позвонила Катя. И он уехал. -- Какая Катя? -- Последнее время звонила очень часто. Кто такая, не знаю. Номер телефона у меня где-то есть. По первости записала. Звонила часто. Настойчивый голос, требовательный. "Здрасьте" никогда не скажет. Просто: "Адольфа Зиновьевича", я как всегда уточняю: "кто, мол, его спрашивает?" Она: "Катя". Адольф Зиновьевич сразу трубку брал. Уж я-то приметила это. Никогда не скажет: "Я занят" или "Пусть перезвонит". Словом, или эта Катя очень важная шишка, или зазноба. Я думаю, последнее. Галя опустила глаза, и Серафимова поняла, что даже теперь, после произошедшего, она ревнует его к этой Кате. Где-то глубоко, как первая раковая клеточка, засела в ней эта ревность и боль. Следователь пожалела, что этот вальяжный Финк не понял, не приметил, не распознал, какой клад работал рядом с ним. -- Вы не замужем? -- Почему вы спрашиваете? -- Вы очень привязаны были... -- Исключено. Я свое место знаю. Я уважала его очень сильно, -- и вдруг она посмотрела прямо, открыто. -- А врагов у него не было. Таких, чтоб убить... Серафимова сказала Гале, что Финк был убит вчера в девятом часу чем-то вроде топора. Понятые вскочили на ноги. Прямо Пат и Паташон, маленький до сострадания сухарик и грудастая эта, объевшаяся пряников, слушая про Финка, подступили к следователю: -- Это кто же в Госкомимуществе работать станет, если за взятки теперь топором будут убивать?! Что за безобразие! Ведь теперь разбегутся все, да и платят здесь не ахти! Ладно там из пистолета, но топором! Беззаконие! -- А много взяточников у вас числится? -- уточнила Серафимова. Понятые потупились и сели: а что тут такого!? Вон им можно все, а кто рангом пониже, на две тыщи не проживешь! Серафимова отложила разговор о коррупции и обратилась к Галочке: -- Вам знакома фамилия -- Похвалов? -- Нет. Не помню. Нужно в книжке посмотреть, в телефонной, я могла забыть. -- Наталия Леонидовна, Наташа, Наталья, Виктор Степанович, -- как? Галя принесла телефонную книжку, составленную ею самой за долгие годы работы с Финком. В ней были все телефоны, по которым хоть раз звонил начальник, с именем и должностью, чтобы не попадать впросак. Похваловых там было трое. Один без инициалов. Номер телефона был четырехзначный, наверное, номер правительственной связи. -- Наташ много, конечно. Все ведь через секретарей звонят. Многих секретарей по голосу узнаешь уже, со многими заочно знакома, а какие их фамилии -- не знаю. -- Личного знакомства у Финка ни с какой Наташей не было? -- Я со своей стороны о таком не знаю. А там... Вот с Катей, там похоже на личное. Он, знаете ли, не увлекался женским полом. На вечеринках у нас тут не засиживался. Если торжество какое, наоборот, пораньше уезжал, чтобы коллектив не сковывать... -- А отпуск свой подгадывал, чтобы на его собственный день рождения приходился, -- добавила понятая. Финк в прошлом был женат два раза. От второго брака остался сын. Сейчас ему около двенадцати лет. Но звонила чаще первая жена. Папочка пристроил ее работать в Торговую палату, а это здесь, в двух шагах. Вот они и общались, то она к нему заходила, то он к ней. -- А что за папочка такой всемогущий? Галя замолчала. Потом тихо спросила: -- А зачем понятые на допросе? -- Сейчас начнем осмотр кабинета, где я их потом доищусь. Тут зазвонил внутренний телефон. Братченко подъехал быстро. Серафимова попросила Галю встретить его и привести в кабинет. С Братченко прибыли два оперативных сотрудника. После прихода Братченко Нонна Богдановна почувствовала, как напряжение с нее спадает, будто камень с плеч. Братченко оценил обстановку, забрал под свое крылышко понятых и пошел к дальней стене, где располагалось кресло Финка и портрет Ельцина над ним. -- Галь, а Финк в командировку должен был ехать? -- Почему? -- Соседке своей, домработнице, он так сказал. -- Нет, я об этом ничего не знаю. -- А какая у него зарплата? -- Хотите кофе? ДОПРОС Братченко, как пес на выгуле, пошел обнюхивать незнакомый просторный кабинет: стены, серванты, шкафы. Пригнулся к столу, огромному, заваленному бумагами и телефонами. "Вертушку" узнал по серебряному гербу Советского Союза, склонился с особым почтением, как к ручке хозяйки светского салона. Так вот ты какая! -- А сейф закрыт, -- сказал один из оперативников. -- Ключи-то есть? -- А у Адольфа Зиновьевича не нашли? -- удивилась Галочка. -- У него ведь целая связка ключей была. От кабинета, от сейфов, от машины, от дачи, от квартиры. Но, пожалуйста, у меня есть дубликат. Серафимова как-то забыла про ключи. Были ключи, остались в кейсе. Кейс в ее кабинете, в шкафу. Пока не сдала в камеру хранения вещдоков. Просто не сообразила взять ключи. -- Вы, Галочка, откройте им сейфы, а вы, товарищи, подойдите поближе и внимательно наблюдайте за следственными действиями. Витя, Финк с Овечкиным, оказывается, чуть ли не каждый день общался. И в день убийства, слышишь, обедали вместе. Надо будет на Плотников съездить, уточнить. Порученье тебе. Галя встрепенулась, узнала фамилию. Серафимова, десять минут назад услышав о том, что Овечкин, директор универмага "Европейский" и шеф убитой Похваловой, названивал сюда, Финку, каждый день, ничем не выдала своего интереса. Теперь не сдержалась, но отругала себя. Ведь по всему Управлению слухи пойдут. -- Вот. Секретаря Овечкина зовут Наташей, -- вспомнила Галочка, -- фамилию не знаю. А Похвалова не помню. Нонна Богдановна пошла и взяла со стола красную книжечку абонентов АТС-1. Номер, записанный секретаршей в своем телефоннике, совпадал с номером помощника Главного госу-дарственного распорядителя России Виктора Сте---па--новича Похвалова. Серафимова ахнула: чего ж врали, что депутат, да еще Госдумы? -- и поплелась на свое место. Лучше бы уж в самом деле был депутатом. -- Насколько я понимаю, по "вертушке" вы не соединяли. Сам звонил. -- Когда уезжал, переключал на меня. Но спрашивать, кто звонит и что передать, у этих господ было нельзя. Только определенный текст: "Аппарат Финка. Секретарь Приходько слушает". Ну, а уж если спросят, где босс, тогда я рассказываю. Захотят -- представятся, не захотят, трубку кладут. Когда понятые отошли с Братченко в дальний конец кабинета, а Галочка и Серафимова остались на этом конце длинного стола для совещаний, недалеко от входа в кабинет, секретарь наклонилась к следователю и доложила: -- Этот первый папочка... то есть первая жена Адольфа Зиновьевича была дочерью председателя Комитета Верховного Совета СССР по международным связям, он тогда сразу устроился в МИД работать. После развода с первой женой его из МИДа попросили. Конечно, папочка отомстил. А он просто увлекся одной женщиной. Иностранкой. Потом все у них прекратилось, очень был сложный период. Меня тогда не было. Мы познакомились в Министерстве обороны. Меня Адольфу Зиновьевичу вместе с кабинетом передали. С тех пор мы вместе. -- А второй женой была дочь министра обороны? Галя едва заметно дернула бровкой. Не понравилась ей бестактная проницательность Серафимовой. Второй женой Финка была не дочь министра обороны, а внучка начальника Генштаба. Финк курировал в Минобороны вопросы продажи оружия. Специально под него переформировали старую структуру, поприжали Военторгэкспорт, структуру, торговавшую оружием от имени государства, и другие отдельные фирмы, созданные напрямую президентом. Вторая жена ушла от него со скандалом. Скандал устроила она сама, прямо на приеме в посольстве Кубы. С тех пор "Куба с нами не разговаривает". А жена стала на приеме родину ругать, вот Финк ей и вмазал. Нет. Снова. Шутка была. Жена попалась на вывозе из страны антиквариата и золотых изделий. Пыталась сколотить свой собственный капитал за рубежом. На таможне работали дотошные ребята. Хотя, конечно, если бы не было указания сверху, от спецслужб, прошла бы внучка своего дедушки как миленькая через зал VIP и не оглянулась. Нет, провели выборочный досмотр. Жену-то от суда отмазали, но ее родня очистила свои плечи от погон, и "Хед & Шолдерса" не понадобилось. Подумал-подумал Адольф Зиновьевич: а зачем ему такая обуза, никчемная наглая баба, не утонченная, неласковая, не двухметровая, а, наоборот, толстая? Ну зачем? После некоторых мытарств пришел в Госком-имущество, поработал, уже развод оформил, да и потребовал у шефа войти в положение ценного сотрудника. Площади своей нет. А жена из пятикомнатной своей каморки выгоняет, никакого житья не дает. Начальство в Госкомимуществе душевное, выделили Финку служебную площадь на Солянке, отремонтировали за государственный счет: ну, откуда у честного чиновника деньги на евроремонт? Потом разрешили приватизировать, а то как-то несправедливо: работают на один общак, а человеку не могут квартиру подарить от имени государства. Ведь Госкомимущество тоже островок государства, плавающий. -- Витя, нужно будет установить, чей телефон и где находится. Братченко получил бумажку с номером Катиного телефона. В глазах его вспыхнул огонек, как у таксы перед норой. Серафимова дала Галочке отдых, сама пошла к группе разбирающих бумаги сотрудников. В дверь приемной давно уже стучали, да и телефоны, переключенные на приемную, трезвонили, но следователь просила с гласностью подождать. Единственное, чем могла бы еще помочь Галочка, -- это попросить отдел кадров подготовить личное дело Финка и поднести его через час. -- Еще час провозимся, не меньше? -- обратилась Нонна Богдановна к Братченко. Братченко кивнул. Он изучал документы. -- Значит, так. В этих шкафах со стеклянной верхней частью, то есть со стеклянными дверцами, папки. Вы видите, в этих папках, очевидно, все государственные предприятия торговли и питания, которые приватизированы за три года, другие в архиве или где-то неподалеку. Эти -- еще на контроле. Я так понимаю? Галочка, стоявшая в проеме прислонившись к дверному косяку, кивнула. Глаза их встретились. Галочка грустно улыбнулась. Братченко воодушевился. -- В этих папках -- распоряжения ГКИ, в этих исходящие письма, в этих приходящие. -- Сам ты приходящий, Витек, -- поправил Витю опер, -- входящие. -- Приходящие, -- упрямо повторил Витя. -- Далее. Протоколы совещаний, заседаний, деловые бумаги, некоторые бухгалтерские документы, подшивки газет, канцелярские товары. -- Переходите к сейфу, -- попросила Серафимова, раскинувшись на стуле, положила ногу на ногу, затянулась, запыхтела. -- Еще сервант. -- Сервант опустите, -- позволила она. Сервант Витя опустил. Звонко зазвенел золотыми ключиками. Сейф был красив, как кейс охранника президента. Черный, с элегантной круглой ручкой, похожей на штурвал, он с трудом вписывался в дизайн кабинета, скорее бежево-белых тонов, и уж совсем не подходил к рыжей полированной мебели. Сейф был невысокий и на вид не тяжелый. Не такой, что стоит у Серафимы в кабинете, отгораживая ее угол от братченковского. Их сейф делали на века! Засыпной, неподъемный, огромный стальной шкаф -- документы не сгорят, еду крысы не сожрут, история останется без пробелов. Или наоборот -- с пробелами, если ключ потерять. Такой сейф ни один знакомый медвежатник не откроет. Да и гранатой не взорвать. В соседней комнате был случай... Оперативники доставали и складывали на стол содержимое, а Витя Братченко сидел рядом с Серафимой и составлял протокол. Понятые внимательно следили за движением шарика на конце шариковой ручки. У Братченко руки чесались вывернуть их головы в обратную сторону, как выворачивают лампочки. А у Серафимы из зубов вырвать сигаретку и выкинуть в урну, чтобы все эти бумаги полыхнули!.. -- У вас уборщиц нету, что ли? -- радостно крикнул он, кидаясь к урне. -- Какая удача! Братченко судорожно вытряс из корзины мусор: прямо на пол в углу за креслом начальника управления. Но его внимание отвлекла Серафимова. Она держала в руках дипломатический паспорт с золотым гербом России. Новенький, свеженький, на имя Финка. Недавним числом в паспорте стояла виза Шенгенская, еще не погашенная. Открыта виза была во вторник. Следом за паспортом Серафимова вытянула из груды документов конверт с билетом на самолет в Карлсбад. В конверте был билет с открытой датой. Какая-то бумажка еще, она рассмотрит ее позже. Сунула в карман. Главное -- билет есть... Галочка подошла. -- Как же вы не знаете ничего про поездку, Галочка? Вспомните, а то мне придется у председателя Комитета спрашивать, отпрашивался ли Финк в отпуск? Та отрицательно покачала головой. Витя Братченко склонил кудри над Серафимовой, близко подойдя к стулу, на котором она сидела. -- По приглашению, язву лечить, -- согласилась она, -- от гражданина или от фирмы, либо по туристической путевке, поищите, что вы надо мной, как ива плакучая, свесились? Среди бумаг в сейфе никакого приглашения не было. Подошла очередь внутреннего сейфа: отдельного отсека в сейфе, запирающегося на ключ, и пока не открытого. Взору следственной бригады предстали восемь упакованных банковским способом пачек стодолларовых купюр, всего восемьдесят тысяч долларов, пакет с документами, которых не доискалась Евдокия Григорьевна в доме, кредитные карточки в кожаном портмоне, чековые книжки на вклады, открытые в московских банках. Но закрытые в понедельник. Абсолютно все счета были аннулированы позавчерашним числом. Похоже, к отъезду господин Финк готовился основательно. Но самое интересное, что всего-то на этих счетах в общей-то сложности и двухсот тысяч долларов не было, небогато для приватизатора. Выходит, эти невероятные деньги, которые Серафимова и Братченко пренебрежительно свалили в брезентовый мешок -- изъяли, значит, -- это еще не все, что было снято? А может, это черная касса? У понятых при виде валюты открылись рты. Грудастая быстренько подсчитала в уме, сколько всего выловили следователи, губы ее задрожали, и она стала громко поносить каких-то "тварей" и "негодяев" за то, что ей так плохо живется. По всему видно было, что у женщины шок. Серафимова попросила секретаршу заняться ею, а заодно набрать номер зампреда. -- Альберт Вольдемарович, я -- следователь прокуратуры Серафимова. Попрошу вас зайти к нам, в кабинет Адольфа Зиновьевича Финка. Немедленно. Голос следователя -- ржавый, прокуренный, ставший уже похожим на голос артиста Ливанова, сыгравшего Шерлока Холмса, -- этот голос выбил зампреда из колеи, заставил подчиниться. Серафимова засекла время. Раньше чем через десять минут зампреда можно было не ждать -- лабиринты. Еще во внутреннем сейфе лежал старый за-гранпаспорт с десятком отметок на нескольких Шенгенских визах и обычный российский. Но ничего разъясняющего, зачем Финк собирался ехать за границу и на каком основании, в сейфе не было. -- У вас накануне была зарплата? -- спросила Серафимова, вспомнив про получку Евдокии Григорьевны, которую пообещал ей выдать Финк перед смертью. -- Если это его зарплата или трудовые накопления, то я -- Мария Стюарт! -- воскликнула понятая, снова вбегая в кабинет. Волосы ее растрепались, прядь выбилась и свисала теперь поперек всего лица, глаза запали и взгляд стал такой беспомощный, отчаянный, что Серафимовой стало жалко женщину, как если бы она и впрямь была Марией Стюарт, попавшей в плен к Елизавете. -- Я не об этом, я вообще спрашиваю. -- Нет, что вы, -- отрешенно ответила Галочка, -- зарплату в начале месяца выдавали. -- Задерживают? -- Нет, тьфу, тьфу, тьфу... -- сказали понятые и Галочка в один голос. -- Забыл сообщить, -- воскликнул Братченко, -- у нас поговаривают, что на этой неделе и нам дадут, за март. И еще, Княжицкий просил передать предварительное заключение. -- Витя, я научу вас когда-нибудь думать головой, здесь же посторонние люди... -- Да это еще неточно... Серафимова постучала себя по лбу, глядя на Братченко рассеянным взглядом. Одновременно постучали в дверь приемной. Это явился зам-пред. Галочка и Братченко пошли открывать, и Нонна Богдановна отметила, что сегодня Витя опять нарядился, словно в ресторан. От него исходил резкий запах "Сафари", грудь его вздымалась, показывая всю мощь грудной клетки. ГАЛОЧКА В шесть часов вечера следственная группа выносила из Госкомимущества груды собранного материала, для чего им в помощь были выделены рабочие. В холле первого этажа, перед вахтер-ской, собрались сотрудники, наперебой обсуждая событие. Серафимова попыталась прислушаться. "Госкомимущие" граждане как заведенные спрашивали друг друга: -- Вы слышали?.. Старик, ты слышал?.. Знаете, что с Финком?... Да слышал, слышал... Ужас-то какой! Зампред, к удивлению Серафимовой, показался ей удрученным, жалеющим о председателе и желающим всячески помочь следствию. Но о деньгах ни он, ни заместители самого Финка, вызванные Альбертом Вольдемаровичем, ничего не знали. Решено было на этом поставить запятую и считать первый осмотр кабинета Финка законченным. Серафимова сообщила зампреду за чашкой кофе, где находится труп, некоторые подробности убийства, а также приблизительное время, когда можно будет хоронить. Альберт Вольдемарович взял заботы о проводах коллеги на себя и под свою ответственность. Перед уходом Серафимова заглянула к Галочке, которая так и сидела на своем рабочем месте, отвернувшись к окну. -- Галочка, Галина Тимофеевна, спасибо вам за помощь. Теперь будем вас вызывать к себе, в прокуратуру, вы уж не пугайтесь и не обессудьте. Ваши показания -- главные на сей день. А на прощанье скажите, пожалуйста, откуда фамилия такая -- Финк? Я посмотрела в личном деле -- родители с Поволжья... -- Да, немецкая фамилия, -- кивнула Галочка, -- его родители -- вроде бы бывшие военнопленные, осели в России. ПАН ХОУПЕК Подходя к своей "Волге", Серафимова полезла в карман за сигаретами и вместе с пачкой достала сложенный вдвое конверт. Это был фирменный конверт гостиницы "Метрополь", в котором Братченко обнаружил билет в Карлсбад. Братченко уже завел свой "жигуленок" и выворачивал с обочины на проезжую часть. Нонна Богдановна заглянула в конверт. Очень маленький бледный листок "факсовой" бумаги, сложенный и чуть ли не проглаженный утюгом, гласил о том, что некий гражданин Европейского Союза, житель волшебного Карлсбада херр Ганс Хоупек от имени своей фирмы "Dostal" имеет честь пригласить Адольфа Зиновьевича Финка на крупнейший курорт мира в качестве делового партнера для подписания контракта. Текст был повторен по-чеш-ски. Вверху листа значились данные фирмы, очевидно, оригинал приглашения был напечатан на бланке. Адрес и телефон фирмы Серафимова уже в машине переписала в свой блокнот, так как факсовая бумага недолго хранит свои тексты. БРАТЧЕНКО Вечером позвонила Серафимова. Сосед поднял трубку и передал ее Вите. -- Что у вас там? -- спросила Серафимова, сообразив, что Витя и сосед находятся в одной комнате. -- Посиделки? -- Да нет, Нонна Богдановна, у нас тут здоровый досуг, сосед бильярдный стол купил, так мы вторую ночь не спим. -- Смотрите, чтобы это не отразилось на вашей психике, у следователя должен быть трезвый и ясный рассудок, а у вас и без бильярда... Они жили в десяти минутах ходьбы друг от друга. По ее голосу Братченко понял, что ей тоскливо и делать нечего. А когда одинокому человеку делать нечего, он начинает думать. Эти раздумья заканчиваются затяжной депрессией, а то и истерикой по поводу неудавшейся жизни или сострадания невинному дитятке, уж это Витя знал по себе. -- Что-нибудь случилось, Нонна Богдановна? -- Ничего не случилось. Прогуляться не желаете? ПРОГУЛКА Над Покровскими воротами сгустилось небо, став свинцово-прозрачным, потускнели очертания деревьев вокруг пруда, почернела земля. В воздухе парило, заканчивался первый по-настоящему весенний день. -- Завтра почки лопнут, -- прервала молчание Серафимова, -- зазеленеет. Я, знаете, очень люблю эту пору в Москве, когда еще не жарко, свежо, но солнце -- как у нас. Из моего детства солнце. Она была в легком коротком голубом плащике, привезенном подругой из Польши. И без того обладавшая яркой внешностью и индивидуальностью, что далеко не одно и то же, Серафимова любила броские наряды, подбирала со вкусом платки, сумки, зонты. Ей очень нравились длинные зонты-трости, это была ее страсть: с деревянными загнутыми ручками, с металлическими наконечниками, красивых сочных тонов или темные, они стояли в ее прихожей, как коллекция рапир у фехтовальщика. -- Что у вас с Княжицким? Почему вы устроили сегодня утром скандал в машине? -- Я думал, мы все выяснили, -- сказал Братченко, явно не желая предъявлять обвинения в адрес отсутствующего Княжицкого. -- Садитесь на скамью, не люблю курить на ходу. Вам сколько лет, Витя? -- Сороковник, а что? -- Никогда так не переспрашивайте. Это некрасиво. По-ребячьи. Вот что, Витенька, мне секретарь Финка сказала, что он в день убийства до конца не доработал, позвонила ему некая Катя, тон у нее был спокойный, но после ее звонка Финк быстро ушел, сказал, чтобы Галя его не ждала. Кстати, как она вам? Очень мила, прямо рокотовская барышня, взгляд такой кроткий. -- Хорошая женщина, -- согласился Витя, -- выходит, к этой своей Кате помчался... А как же тогда он с Похваловой оказался в такой ситуации? Скамью окружили голуби, почти заглушая разговор своим гульканьем. Из театра повалил народ. Нет, очевидно, это только антракт, вышли покурить зрители, хотя некоторые действительно побежали в сторону метро. -- У меня два соображения. Мы пока еще не знаем точно результатов анализа грунта на туфельках Похваловой, на ботинках Финка и на ботинках убийцы, следы которых остались на ковре, но у меня сложилось такое ощущение, что очень похожий грунт на следах убийцы и на туфлях Похваловой. Вы помните, какие черные грязные следы вели от прихожей к кровати? А ботинки Финка под кроватью стояли чистенькие, на машинке ехал, по асфальту ходил. Вы помните, в понедельник и вторник дождя не было, да и сегодня погода хорошая, тепло, сухо, солнечно, я же говорю, завтра зазеленеет. Я носом чую. Так вот... -- Стойте, пожалуйста. Дайте, я скажу, -- перебил ее Витя, смекнув кое-что, прямо озарение нашло, -- земля такая влажная за городом, и у Похваловой, которая жила на даче, и у ее мужа могло быть столько грязи на обуви, точно? -- Точно, Витенька, -- улыбнулась Серафимова. -- И Похвалов исчез. Тоже -- факт. Она выпустила дым, оглянулась на театр, откуда послышался звонок ко второму действию. -- Вы в театре последний раз когда были? Витя Братченко в театр не ходил, потому что он в нем засыпал. Однажды заставил себя купить билет на спектакль, но захрапел во втором ряду партера. Ну, не захрапел, а засопел, да ведь так истово, в полной-то тишине, на самом трагическом месте, что в зале раздался смех, а маститые театралы решили, что это критик сидит и нарочно так эпатажно свое мнение о спектакле выказывает. А Братченко очень тогда расстроился за артистов, ведь подумают, что плохо играли, что таланта нету, а на самом деле на Витю темнота, как сигнал отхода ко сну, действует. Не объяснишь же подсознанию, что в театре спать нельзя. -- Да я и в Москве-то еще недавно, -- виновато оправдывался он. -- Но главное, я осознаю, что в театр не ходить стыдно, и мне стыдно. -- Ерунда, -- вдруг сказала Серафимова, -- я пересмотрела здесь весь репертуар, а жить все равно не научилась. -- Упадочное у вас настроение, Нонна Богдановна, может, вина выпьем? -- Не-ет, Витенька, к вам идти уже поздно, а у меня нет! Витя вытащил из кармана куртки "Саперави" и два бумажных стаканчика. -- Угощайтесь. Серафимова непристойно просияла, прямо-таки возликовала. -- Ну, надо же! Все тридцать три удовольствия, а я вас недооценивала! -- Рассказывайте, Нонна Богдановна, что вас гложет? -- Катя. -- Не понял. -- Витенька, у вашей жены папа кто? -- У моей -- механик. Автослесарь. Только у меня нет жены. -- А у финковских жен все папы, дяди, отчимы и крестные -- э-ли-та. Обидно не принадлежать к элите? Э-э, обидно. Но грустить я закончила совсем не этим. Ведь насчет этой Кати он, видимо, серьезные планы строил. Посмотрела я те листы, которые вы из урны вытряхнули, там и билеты театральные, аж три пары: в Большой, в Ленком и вот сюда, использованные. И чек за серьги. И листики исписаны ее именем и изрисованы жен-скими головками. Сомневаюсь, что ее портреты точны, но, судя по его прежним бракам... -- Тоже не бесприданница, -- подсказал Витя. -- Вот именно. Но и это не повергло меня в то состояние, в котором вы меня видите. А то, что дали мне фамилию и адрес этой Кати, установили по номеру телефона. Перед моим уходом домой дали. -- Как же ее фамилия? -- Мошонко. -- ?! -- Вот так-то, Витенька, а она Мошонко Екатерина Семеновна, быть может -- не очень благозвучно для юной дамы, но -- факт. Впрочем -- неблагозвучность имени прощается личностям. Что значит по-вашему: Суворов -- не более как "застигнутый на месте воровства", а ведь -- гений войны. А Пушкин? Да человек с такой фамилией... А в Штатах -- Проктор -- дамскую косметику делает, а что значит, знаете? -- Догадываюсь, -- сказал Братченко, осторожно похлопав себя по заднему карману брюк. Потом он долго ворочал мозгами, уставившись на противоположный берег пруда, где за деревьями и дорогой горели огни ресторана. -- Семен Мошонко? Главный государственный распорядитель России -- почти что вице-премьер? -- Угу, -- ответила Серафимова, -- налейте мне еще, Витя. -- Так он же, у него же... -- У него, у него, Витя, у него работает референтом наш Похвалов. Никакой он не депутат, а референт Мошонки. Теперь рисуйте кружок: у Финка друг -- директор универмага Овечкин. У друга референт или секретарь Наталья Похвалова. У Похваловой муж -- помощник Семена Филимоновича Мошонко. У Мошонко дочь Катя. У Кати друг сердца и кошелька Адольф Зиновьевич Финк. Замкнутый круг? Замкнутый. А в середине этого круга нас с вами замкнули и за-мыкание это почище электрического. Как бы политическим не оказалось. А вы Похвалова вчера испугались, в депутаты записали. -- Ну, это я для краткости вчера сказал, да и силен мужик, правда же? -- Витя, вы понимаете, куда мы заехали? -- А чего такого? Допросим эту Катю, поймаем этого референта, всех посадим... -- У-у-у, как все запущено-то, -- пошутила Серафимова, глядя на быстро опьяневшего Братченко, -- вы пока меня воспринимать в силах? Тогда завтра -- прямиком к Галочке, в Госком-имущество, выяснить, где у самого Финка дача, еще раз про командировку, про его прежние поездки в Карлсбад, и опросить всех, кто с ним работал. И водителя, водителя, водителя... -- Я только одного не пойму, -- пожаловался Братченко, -- он вроде сваливать собрался, и вещей нету, и деньги все снял, и паспорт, и билеты, он что -- с мошонковской дочерью сбежать решил? Или любовь побоку? -- Да какая любовь! Витя! Ну, какая любовь! Тут другое не вяжется: зачем ему сбегать, если у него роман с таким дочерью, то есть с такой папой, тьфу... Опять Витя забыл передать Серафимовой устное предварительное заключение Княжицкого: Похвалову-то убили днем, за семь часов до расправы над Финком. Ему приснилась улыбка Гали, ее губы, мягкие, тонкие, произносящие беззвучные слова, которые все-таки каким-то чудом долетали до его слуха: ...а папа... у меня... э-ли-та. ПСИХИАТР -- Нонночка, ты прекрасно выглядишь сегодня, -- сказал Михаил Иванович Буянов Серафимовой ранним утром следующего дня. -- Ты как это по телефону определил, Мишенька? Научи, я тоже попробую. -- Все психиатры немножечко экстрасенсы, Нон-ночка. -- Все следователи тоже, -- улыбнулась она. -- Ну, не все, только единицы. Такие выдающиеся умы, как ты! -- Льстишь. А если правда, что ты экстрасенс, почему мне преступников не ищешь по карте, по фото? Знаешь, мы бы тебе гонорар выписали. -- Как эксперту? -- Как служебной овчарке, -- улыбнулась Серафимова. -- Миш, не обижайся, но ставки для экстрасенса у нас еще нет. Помогай внештатно. Вот у меня такое ощущение, что меня скоро уволят за превышение полномочий. Ты что-нибудь на этот счет можешь предсказать? -- Думаю, королева, что ты расследуешь политическое дело и мандражируешь, как та служебная овчарка, которая не взяла след на убийстве приватизатора. Серафимова потеряла дар речи. Откуда он знает это?.. -- Откуда? -- Да не пугайся, Нонночка. А то весь мой труд пойдет насмарку. Об этой собаке мне рассказал твой Княжицкий, мы были в одной компании... Он, кажется, влюблен в тебя и питает надежды... -- Иллюзии, -- уточнила Серафимова. -- Смотри, Нонночка. Он мне немножко рассказал о твоем новом деле, берегись журналистов. Очень растленные люди. А насчет "лифтера" тоже не беспокойся, все образуется. Поймаешь ты его. Кстати, ты прочитала стихи его любовницы о старухе, которая ей подсыпает в туфельки землю с могилы, оттого у нее больные ноги? Как видишь, очень поэтично, но для меня как для профессио-нала понятно: наличествует патология и, следовательно, круг сужается... Целую. ФИНК Братченко с бригадой криминалистов провел в Госкомимуществе весь следующий день. Кабинет Финка был на ночь опечатан. А в четверг Галочка встретила Братченко как родного. -- А ко мне уже с утра журналисты прорывались. Прямо осаду устроили. Я им говорю, опечатан кабинет, нельзя. А их главный -- известный ведущий, знаете передачу "Мир глазами убийцы", -- оказывается, такой наглый, просто хам. Пошел к начальству. Меня обругал. Там ему тоже сказали, что им нужно обратиться в прокуратуру, к сыщикам. Ой, вы на "сыщика" не обиделись? -- Наоборот. Приятно. Все равно что Мегрэ и Шерлок Холмс. А как, вы говорите, фамилия этой звезды экрана? -- Юсифов, Юсупов, Юсицков -- вот!.. -- Галочка помнила смутно. В Комитете легкий шок у всего коллектива. Многих Братченко видел зареванными все эти три дня. Портрет и некролог на входе. Что обнаружено? Да ничего. Никто ничего не знает. По Комитету ползут домыслы, предположения, прямые утверждения: доворовался. По коридорам пролетает шепоток: свои прихлопнули... кто-то, кто метил на его место... Эта версия отброшена Серафимовой: топором конкурентов не убивают. Могли быть недовольные приватизацией, могли быть недовольные ставками Финка. Пара-тройка сотрудников управления намекала, что нечисто велись дела. Кого-то придерживали с приватизацией, кого-то оформляли молниеносно, а кому-то снижали цену предприятия до копеек. Где-то не обращали внимания на спор между трудовым коллективом и дирекцией, которая оформляла право собственности на себя, но все это так устарело. Последние два года Комитет занимался только тем, что присутствовал на собраниях акционеров, расписывался в протоколах. Скукота. В Арбитраж уже полгода не ходили! Нонсенс! Откуда деньги в сейфе? Молчали все. Кто-то намекал, что это обычное дело -- взятка за льготное оформление аренды предприятия с последующим правом выкупа (лизинг). Но если выкуп по каким-либо причинам срывается, скажем, другой ловкач перекупает, тут без "разборок" не обойтись. Только для Галочки сама находка не была неожиданностью. Финк доверял ей иногда положить в сейф какую-нибудь бумагу, достать из потайного отсека документ, привезти ему в назначенное место. Ничего особенного, видела она эту груду денег. Но Финк и человек не маленький, она была в полной уверенности, что это -- деньги шефа, которые он заработал на каких-нибудь законных торговых операциях, у него такой высокий круг делового общения. К нему приходят знаменитые политические лидеры, он бывает на дипломатических приемах. Деньги появились в сейфе уже недели три-четыре. После похода в баню. Он два раза в месяц ходил в баню. Какая-то закрытая баня в Москве, в ведомстве Радиопрома на Тургеневке. Но последний раз был в конце марта, в апреле не удалось. Занят был. Что за деньги? Овечкин? Бывал. Балагур, весельчак, а еще матершинник страшный. Лицо белое, холеное, слегка грассирует, а сам толстый-претолстый. Директор универмага, все звал Галочку отовариться, а у нее зарплата восемьсот рублей, много не купишь. Финк не баловал. Даже его соку Галочка боялась выпить стакан, вдруг оговорит. Преданность -- это, брат, похуже люмбаго. Галочка уже пришла в себя, больше не плакала, на следующий день, когда Братченко предупредил, что работы в кабинете хватит до конца недели, секретарша пришла слегка накрашенная, маникюр стала делать уже на рабочем месте. -- Куда вас теперь? Не погонят? -- простодушно спросил Братченко. -- Или есть беспризорные начальники? -- А по мне, дали бы уведомление о сокращении, два месяца отработала бы вполсилы, а потом три -- дома бы посидела, устала. У нас с Адольфом Зиновьевичем такой порядок был заведен: пока он не скажет, что я имею право домой ехать, мне с работы уйти нельзя. А он иногда уезжал, забывал про меня. Но я позже одиннадцати никогда не сидела. -- Не понимаю, что вас заставляло с ним работать, ведь можно найти попроще начальника? -- Много вы, Виктор, искали себе начальников? Привыкла я. -- А живете где? Галочка улыбнулась, пожала плечиком: -- Живу в одном доме с Финком, только в другом подъезде. Он и для меня там квартиру пробил. Правда, однокомнатную. Ведомственную. А правда, если сокращают, то ведомственная площадь за человеком остается? -- Правда, -- проконсультировал Братченко, а сам призадумался: "Вот так новость. Что это дает?" -- А когда вы ушли во вторник с работы? Галочка пожалела не о том, что сказала, где живет, а о том, что мысли Братченко, которые она прочла, были смешными и глупыми. -- В девять я ушла, в девять. И ключ сдала от приемной на вахте, и время там отмечено. Не убивала, не ревновала, не сожительствовала. Вам понятно? Он меня от такого в жизни спас, что я на него готова была до старости работать, даже за гроши. Он меня от смерти спас! Это Галочка, конечно, преувеличила. Хотя такой, как ее первый муж, мог и убить в белой горячке. Галочка терпела его по мягкости характера, больше причин не было. Спился муж в два счета, не успели в загс сбегать. Это еще не на бракосочетание, а вот только записаться сбегали, и его понесло. А еще военный. Галочка с ним из Тулы в Москву приехала, его в Москву перевели. А он еще больше пить стал, потому что приказы начальства не обсуждаются. Зато взяли его в Генштаб, на побегушки, повысили в должности, а Галочку пристроили в секретари в Министерство обороны. Туда и пришел работать Финк. Как-то увидел у нее порез на руке, пожалел. Другой раз на ноге синяк -- спросил: откуда? Она в слезы. Муж -- бьет. Пьет и бьет. Финк был единственным человеком, который для нее что-то сделал в этой жизни. Ей казалось -- выхода нет. Муж приходил пьяным каждый день. Они больше не спали в одной постели, а молодой майор улыбался с порога и выплевывал пахнущие спиртом и куревом слова: "Ты че, Галчонок, все круто!" И Галочка превращалась в сестру милосердия. Родители из Тулы писали, чтобы она срочно родила ребенка, а она боялась этого. Она даже не знала, чем ей может помочь новый начальник, когда он предложил свою помощь. Ни лечение, ни перевод в подмосковный гарнизон, ни наказание мужа -- ей, Галочке, не принесли бы облегчения. А уйти ей было некуда. И вот тогда Финк снял для нее комнату в тихом переулке за Сретенкой. Ее зарплаты хватило, чтобы за три месяца купить в комнату маленький детский хохломской столик, кресло-кровать и холодильник "Морозко". Кое-что забрала из дома, свою одежду, плед и подушку. Первое время обходилась без телевизора, телевизор она могла бы забрать у мужа, но уезжала она днем, пока тот был на службе, а телевизор тяжелый, одной не дотащить. Зато в ту осень и зиму она пересмотрела весь репертуар московских театров, могла сказать, в каком порядке располагаются залы в Пушкинском музее и Третьяковке. Галочка подала на развод. Вскоре Приходько перевели служить на Сахалин. Адольф Зиновьевич не был похож ни на кого в министерстве. Нет, конечно, многие рвались сделать карьеру, выслуживались, строили козни, подсиживали и подставляли коллег, начальников и даже обслуживающий персонал, гражданских, чтобы на их место посадить своих людей, но породы в них не было. Это невозможно объяснить словами. Да и порода не всегда от происхождения зависит, а от того, сколько в кого природа силы и индивидуальности внутренней заложила. Характеры-то потом портятся, а порода остается. У Финка были амбиции. Они ярче погон сверкали на плечах его штатского импортного костюма, они были вплетены в его аккуратную стрижку, шлейф этих амбиций тянулся за ним тонким запахом мужских духов "Шанель в"--5". Такого мужского шарма Галочка еще не видела. Она ловила аромат его парфюма, даже тот воздух, который он выдыхал, она ловила. Она мечтала по ночам до пяти утра, а до десяти вечера просиживала на работе. Даже когда он впервые накричал на нее, она продолжала трепетать от своей страсти. Но Финк не замечал ничего. Или не хотел замечать. Отношения их все более налаживались: начальник и секретарь притираются друг к другу, так же как и молодожены. Галочка летала на работу на крыльях, Финк ездил на машине с мигалкой. Мигалка -- это был у него юмор такой, тоже амбициозный. А о его второй жене никто никогда не слышал. Только когда родился сын, Финк дал Галочке сто двадцать рублей, попросил накрыть стол и пригласить трех начальников отделов и главного бухгалтера. Галочка плакала всю ночь. А на следующее утро принесла огромный букет, поставила на столе шефа... СУДЬБА Братченко попросил разрешения проводить Галочку до дома. Дорога была недлинная, да время позднее. Девушка заинтересовала его. И он даже не стал пошлить, спрашивая: не "Галина ли она Бланка, буль-буль"? За два дня знакомства Братченко прикинул, понял, что Галя -- женщина порядочная, скромная, а главное -- в ней было много того, что ему так нравилось: кроткая улыбка, виноватый взгляд. Он поглядывал на нее весь день, изучал, замечал нюансы: красные глаза, мокрый платок, вежливую улыбку, вот она календарь в кабинете Финка перевернула, вот чаю Вите и оперативникам поднесла. Вот осторожно налила себе стакан сока. И сразу зажала нос пальцами, слезы потекли, не сдержалась. -- У вас тут, наверное, спокойный район, все-таки самый центр. -- Не знаю, меня Бог миловал, а вот Адольфа Зиновьевича нет, -- Галочка отдала Вите сумку с заказом, и они вышли на улицу. -- От судьбы не уйти... Они спустились к бывшей площади Ногина, по подземному переходу прошли на другую сторону улицы. Сегодня Галя впервые ушла с работы во-время. Да и то после всех, народ с улицы уже схлынул в метро, на площади в сторону набережной образовалась небольшая пробочка, а Москва расцветала, палила горячим солнцем, слева за памятником Кириллу и Мефодию, сверкающим на солнце, зазеленел вечно бурый бульвар, как и предрекала Серафимова. Город чем-то напоминал морской порт, омытый солнечным ветром, отражающий блики волн, расцвеченный яркими красками и переизбытком света. Виктор видел, как Галя стесняется, как краснеют ее уши от неловкого молчания, как она подбирает слова. И тогда он сказал то, что сблизило их почему-то сильнее, чем все разговоры во время исследования кабинета Финка. -- Адольфа Зиновьевича будут хоронить в понедельник. Похоже, вам придется заниматься поминками, хотите, я вам помогу? Ваши шефы решили Финка кремировать. У него ведь родных нет, только вы. -- Сын, -- поправила Галя, -- маленький. Родители умерли. Можно сказать, у меня на руках. -- Как это? -- И отец, и мать умирали в больнице, а ездила-то я, и устраивала, и навещала. -- Да, вот и выходит, что кроме вас никому нет дела, как его проводят, ни женам, ни Кате этой. -- Удалось ее найти? -- Галя напряглась, Братченко это почувствовал. -- Найти не удалось, но установили личность -- запросто. Сказать не могу, извините, секрет. Они подошли к знакомому дому, Галя показала свои окна. Тоже на пятом этаже, рядом с окнами Финка, только в другом подъезде. Балконы разделены невысокой кирпичной стеной. Странное совпадение. Договорились завтра вместе пойти после работы на рынок, поминки будут организованы в доме отдыха недалеко от Москвы, в столовой. Но кое-что нужно прикупить и для морга, и для кладбища. Тут без мужской помощи не обойтись. КАРЛСБАД Новый постоялец "Империала", доминирующего над Карлсбадом своим величием, своей громадностью и тайной, вышел из этого суперотеля вечером и остановился под длинным навесом на зеленой дорожке. -- Где здесь можно взять машину? -- спросил он пожилого лакея. -- У нас, пан, -- кивнул тот и незаметным жестом подозвал дежурившее невдалеке такси. -- Нет, машину напрокат, в аренду, -- пояснил молодой человек несколько раздраженно. -- У нас, сэр, -- снова вежливо и с достоинством улыбнулся лакей, показав ладонью в белой перчатке на рецепшен внутри отеля. Молодой человек вернулся в холл и вспомнил примету: или пути не будет, или вечер сложится неудачно. Тем не менее оформил на свое имя автомобиль "шкода" темно-зеленого цвета и, заплатив за недельную аренду, укатил в сторону Оленьего скока. Для этого он пересек почти весь город, дважды поднимался на холмы и спускался к самому Термлю. Он проехал по Карлову мосту через огромную, заросшую красивыми стометровыми дубами, впадину с речушкой Тепла на самой середине, и оказался на бульваре Старая Лукка. По левую сторону начался уже вовсю зеленеющий ранней газонной травкой величественный Карлсбадский сад, по правую шли центральные кварталы города с бесчисленными отелями, бутиками, пансионами и всем тем, что так необходимо отдыхающим в этом мире комфорта и здоровья. Справа остался вдали старинный, светлого камня, похожий на Нотр-Дам, храм Марии Магдалины, с пятнадцатого века строго охраняемый орденом монахов Святого Креста, подсвеченный со всех сторон, с прилегающей к нему красавицей Вржидло -- Великой галереей вод. Над стройным рядом административных зданий небо было расцвечено столбами света от мощных прожекторов; откуда-то доносилась музыка. Свернув с бульвара налево, молодой человек притормозил -- и, как оказалось, вовремя. Нужная ему улица как раз начиналась после перекрестка, необходимо было свернуть налево, за великолепную даже в этом непревзойденном городе виллу "Пупп". Круглые и конусовидные кусты уже покрылись весенней салатовой дымкой, а в небольших, лежащих, словно блюда, лужайках скопился предвечерний туман. За Замковой колоннадой начинались частные особняки. Это была небольшая улица, где чуть ли не у каждого дерева стоял указатель, запрещающий парковку. Двух- и трехэтажные разноцветные, так не похожие друг на друга, но все же однотипные коттеджи стояли в глубине, но так как участки были невелики, от ворот до каменного крыльца было рукой подать. Вниз вела дорожка подземного гаража, закрытого подъемными воротами. В окнах домов уже виднелись огни, но молодой человек остановил машину возле неосвещенного особняка и потушил фары. Положив руку на спинку соседнего сиденья, он приник к боковому стеклу и внимательно вгляделся в темные окна коттеджа. Потом снова завел мотор и проехал дальше по улице, вспомнив, что где-то там должна быть большая бесплатная стоянка. Обратно к особняку он вернулся неторопливым прогулочным шагом, очевидно, надеясь, что за это время объявится хозяин дома. Но окна особняка по-прежнему зияли чернотой, и молодому человеку показалось, будто дом всем своим видом говорит, что его хозяин еще далеко и возвратится не скоро. На толстом каменном столбе, одном из двух, поддерживающих металлическую калитку, висела небольшая золотая табличка с надписью: