чень некультурная страна, поэтому ее нужно культивировать... " В зале смех. "Что фашисты -- грабители, убийцы, вы теперь понимаете?" -- "Да, понимаю". В зале смех. Скотки рассказывает, что прибыл на фронт в составе 9-й авиаполевой дивизии. "Прибыл в расположение недалеко от Кронштадта". -- "Именно?"-- "Ропша". -- "Это далеко от Кронштадта". -- "Значит, был недалеко от Ленинграда. Там находился... до момента моего наказания, до мая тысяча девятьсот сорок третьего года". -- "За что были наказаны?" -- "За отказ от несения вахты". -- "За отказ или за сон?" -- "Я, так сказать, проспал". -- "И что же? Судили вас?" -- "Получил наказание от полевого суда: полтора года тюрьмы". -- "И куда направили вас?" -- "В военную тюрьму, в Волосово" -- "А дальше?" -- "Позднее -- в девятнадцатое отделение штрафного лагеря... " -- "Куда именно?" -- "Эта часть располагалась в деревне Поповка и занималась строительством укреплений. До сентября. А после этого попал в Девяносто четвертый псковский охранный полк". -- "Что делали там?" -- "Охраняли железную дорогу Псков -- Луга". -- "А еще чем занимались?" -- "Так как были частые нападения партизан, то наша часть занималась карательными мероприятиями по железной дороге Псков -- Луга... До третьего июня тысяча девятьсот сорок четвертого года". -- "Все время на этом участке? И все время в этой части?" -- "Был откомандирован от штрафной части и прикомандирован к Девяносто четвертому полку. В июне был недалеко от Пскова". -- "Кроме охранной службы какие карательные функции несли?" -- "Занимался поджогом домов и расстрелом людей". -- "Мирного советского населения?" -- "Не могу сказать точно, но мы считали, что это партизаны". Скотки улыбается. Шум в зале. "То есть как? Мирное население можно отличить от вооруженных людей!" -- "Партизаны были одеты в гражданскую одежду, их трудно было отличить". -- "Но партизаны были вооружены?" -- "Среди партизан были и старики". -- "И дети были?" -- "Так... Мы расстреливали и детей... Да, при перестрелке бывало и так, что попадались дети". -- "Вы на предварительном допросе показали, что вы расстреливали всех попадавшихся, независимо от пола и возраста. Вы подтверждаете?" -- "Да". -- "Да?" -- "Я не выполнял все приказы, но мне трудно сказать: всех или не всех". -- "Подтверждаете, что людей расстреливали?" -- "Да". -- "Мирное население?" -- "Да". -- "Откуда исходили приказы?" -- "В основном из Пскова, за подписью Ремлингера". -- "Прошу, сообщить содержание!" -- "Приказ пришел в ноябре тысяча девятьсот сорок третьего: нужно искать вооружение среди населения, взрывчатые материалы. В случае если обнаружится оружие, то нужно наказывать, то есть расстреливать, а скот забирать с собой. Работоспособное гражданское население нужно собирать и транспортировать в тыл, в Германию". -- "В рабство?" -- "Назвать рабством это нельзя, но им нужно было собираться и отправляться на работу в Германию". -- "А если не захотят?" -- "Принуждали к этому". -- "Каким путем?" -- "Методы были следующие: если сопротивлялись, то их прикладами заставляли, если все-таки сопротивлялись, то расстреливали". -- "А были случаи, что просто расстреливали?"-- "Да, были". -- "Были случаи, когда все население пунктов расстреливалось?" -- "Такие случаи были". -- "Были случаи, когда населенные пункты сжигались, в том числе с живыми гражданами?" -- "Да, были". -- "Где и когда?" Скотки вспоминает названия. Обвинитель обтирает лоб платком. Скотки произносит: "Новоселье. Покино. Андромер". Допрос продолжается в том же темпе: "И еще?" -- "Плюсса... " -- "Еще?" -- "В районе Псков -- Луга. Не могу вспомнить названия. В среднем -- от двадцати до двадцати пяти деревень". -- "Сами лично поджигали?" -- "Да". -- "Каким способом?" -- "Дома обкладывались связками соломы и поджигались". -- "Сколько солдат участвовало?" -- "Рота состояла из шестидесяти человек, во главе с капитаном Мюллером. Все участвовали". -- "Были случаи, когда в населенном пункте сжигалось и мирное население?" -- "Да (кивает головой)". -- "В каких населенных пунктах?" -- "Не могу назвать точно населенных пунктов. Это было в районе Псков -- Луга". -- "Факт какой-нибудь?" -- "Вблизи Плюссы была деревня, в которой были убиты сто пятьдесят человек и затем сожжены". -- "После того, как убиты, или нет?" -- "Сначала были расстреляны, а трупы сожжены". -- "Кем такие распоряжения делались?" -- "Мюллер приказал сжечь трупы, чтоб следов преступления не оставалось". -- "Кто был командиром взвода?" -- "Обер-фельдфебель Краузе... Приказы исходили от генерала Лихта и генерала Буша". -- "Кто такие?" -- "Это генералы Северного фронта". -- "Командующие?" -- "Им подчинялся ряд различных дивизий -- пехотных и других". -- "Содержание приказов?" -- "Население расстреливать, дома сжигать, а скот собирать как средство питания немецких частей". -- "Сколько всего было уничтожено?" -- "Примерно четыреста человек". -- "А не больше?" -- "Я считаю, что примерно четыреста -- пятьсот человек". -- "Сколько лично вами?" Скотки, подумав, отвечает: "Примерно человек шестьдесят -- семьдесят". -- "Каким оружием?" -- "Автоматом МД-40". -- "А другие?" -- "Из пулеметов и карабинов". -- "В числе расстрелянных сколько было детей?" -- "Дети были, но цифру назвать не могу". -- "Содержание приказаний Штрюфинга и Визе об уничтожении живых детей?" -- "Это было в июле сорок четвертого, при отступлении" (передает содержание приказов). -- "Сколько деревень сожжено по их приказу?"-- "Примерно восемь. Точно не могу сказать. Это -- примерно". -- "А людей?" -- "Восемьдесят человек". -- "Точно знаете или врете?" -- "Это -- примерно... " -- "Среди них были дети?" -- "Возможно, что там были дети... " ... Как стеклянный, холодный горный ручей, однотонно, спокойно звучит голос прокурора. Я не замечаю его лица, потому что все мое внимание сосредоточено на ответах и поведении подсудимых. Какое напряжение нервов, какая выдержка нужны прокурору для того, чтобы неизменно сохранять ледяную корректность, ни разу за эти дни не повысить тона! Впервые в жизни так осязательно понимаю я, что голос государственного обвинителя -- это голос самого народа, всего народа нашего. Нет человека в зале, который не был бы единодушен с государственным обвинителем, задающим вопрос за вопросом!.. И я не знал до сих пор, какую уничтожающую силу презрения можно вложить в короткий смешок, нет-нет а и пробегающий по залу после какой-нибудь особенно идиотической увертки подсудимых, пытающихся уклониться от направленного на них вопросом прокурора острия правосудия!.. Двуязычный диалог, однако, продолжается, надо успеть записать все! ... "Расскажите о случае уничтожения землянок с населением!" -- "Подрывали взрывчаткой и гранатами. В районе Псков -- Луга примерно в апреле тысяча девятьсот сорок четвертого". -- "А в декабре тысяча девятьсот сорок третьего?" -- "В это время участвовал в поджогах и угонах населения". -- "А насчет землянок, уточните". -- "Не могу назвать точно, где это было, но такие случаи были. Выгоняли жителей, а если не выходили, то подрывали с жителями, бросали мины, гранаты, динамит". Прокурор читает из материалов предварительного следствия строки о том, что Скотки уничтожил лично до двадцати землянок. Скотки кивает: "Яволь!" Прокурор спрашивает о приказе Ремлингера, о том, что если кто будет сопротивляться эвакуации из Пскова, то его расстреливать. "Такой приказ был?" -- "Да, такой приказ был". -- "Как вы оцениваете свои действия?" -- "Некрасивые. Нехорошие". И улыбается. "Преступные? Злодейские?" -- "Да". -- "А почему тогда вы этого не понимали?" -- "Воспитывался в таком духе. Обязывали это делать". -- "Кто вас так воспитывал? Гитлеровский союз молодежи?" -- "В последнее время -- в девяносто четвертом полку, под командованием Мюллера обучали этому". -- "Пропагандисты были?" -- "Это был специальный учебный курс для карательных экспедиций". -- "Как воспитывал вас отец?" -- "Отец воспитывал хорошим правилам". -- "Но отец состоял в СС?" -- "Отец только состоял и платил членские взносы, потому что иначе не имел бы работы". -- "Но отец был полицейским и воспитывал в ненависти к демократическим странам?" -- "Отец воспитывал в таком же духе, в каком был воспитан сам". -- "Это правильно!.. А братья были?" -- "Один, тоже член Союза гитлеровской молодежи, а другой -- НСКК". -- "Вся ваша фамилия была нацистская?" -- "Да". -- "У меня вопросов больше нет!" Спрашивает председатель суда: "С какого времени начали заниматься уничтожением мирных граждан?" -- "С сентября тысяча девятьсот сорок третьего года... Первый приказ от капитана Мюллера". -- "Сколько времени были в его подчинении?" -- "С сентября тысяча девятьсот сорок третьего по май сорок четвертого". -- "Скажите о конкретных фактах в районе Пскова. В ноябре сорок третьего вы участвовали в расстреле ста двадцати человек?" -- "Участвовал". -- "Сколько лично?" -- "Пять". -- "Вы говорили на предварительном следствии -- пятнадцать?" -- "Не могу сказать точно. Может быть, больше, может быть, меньше". Рассказывает, как под командой капитана Мюллера расстреливали из пулемета мирных людей -- "в основном пожилых людей и женщин". Как в декабре 1943 года, опять же по приказу Мюллера, сожгли деревню Мочково; как во главе с Мюллером в сорок четвертом году в районе Псков -- Луга сожгли двести домов и расстреляли триста человек... "Сколько лично сожгли?" -- "От пятнадцати до двадцати домов". -- "И расстреляли лично?" -- "От сорока до шестидесяти человек". -- "Что это были за люди?" -- "Это было мирное гражданское население, которое не хотело покидать дома, свой скот, и за это расстреляно". -- "Там были женщины и дети?" -- "Да". Председатель суда спрашивает о совхозе "Андромер", о деревнях Букино, Подборовье, Ляды. Скотки отвечает примерно так же: в Подборовье -- тридцать домов, расстреляно шестьдесят человек, в Лядах -- сорок пять человек... "Это происходило во время большинства массовых расстрелов, когда трупы складывались в сараях и поджигались". Защитник задает вопрос: "Сжигали живьем или только трупы?" -- "Были случаи -- живьем, потому что сжигал дома. Возможно, в домах были живые люди". Вопрос Скотки задает Ремлингер: "Точно ли, Скотки, помните, что приказы об убийствах были за подписью Ремлингера?" -- "Приказы, которые приходили от Ремлингера, были подписаны Бушем и (второй фамилии я не записал. -- П. Л. )... " -- "А Ремлингером?" -- "Я не знаю, кем были подписаны, но приходили и выполнялись". -- "Уточните содержание!" -- говорит Ремлингер. "Шапка: приказ Ремлингера -- об эвакуации города Пскова. Содержание: скот и население уводить. При отказе населения -- расстрел. Читал приказ капитан Нойман, командир роты". Прокурор спрашивает: "Дюре, вы подтверждаете?" Дюре отвечает: "Приказы были прочитаны, и нам было сказано, что они подписаны Ремлингером... " Допрос Герера Направленный на Восточный фронт, Герер прибыл на станцию Любань в феврале 1943 года. До 1 марта 1944 года был на Волховском фронте. В этот день был арестован и 3 марта осужден военно-полевым судом на четыре года военно-полевой тюрьмы. До 15 января 1944 года занимался на строительных работах, с лопатой в руках, а 15 января вместе с группой, в которой состоял, был вооружен. Были приданы кавалерийскому полку "Норд". В задачу входила эвакуация местного населения в тюрьму, конфискация их имущества и скота. Был приказ... Так показывает Герер в начале допроса. "Чей приказ был?" -- "Коменданта города Пскова". -- "Фамилия?" -- "Ремлингер. Должны были нести охранную службу в районе железной дороги, собрать все население и отправить его в Славковичи". -- "А если не пожелают?" -- "Было сказано, что население такое расстреливать". Признает: лично в районе Славковичей расстрелял шестьдесят человек. По залу прошел шорох, когда Герер спокойно сделал это признание. Привожу фразы Герера: "... То, что не могло передвигаться, было расстреляно... Детей было меньше, в основном старики и женщины... Расстреливали большей частью из пулеметов... " И добавляет: "Выполняя приказы, сознавал, что это -- преступные приказы, но не мог их не выполнять, так как иначе сам был бы расстрелян... " "И выполняли охотно? С удовольствием?" -- "Нет, без удовольствия!" -- "Сколько лично вами всего подожжено домов?" -- "Наша рота участвовала в очистке леса, и единственная деревня -- это Мочково". -- "Сколько лично уничтожили людей?" -- "Шестьдесят". -- "На предварительном следствии говорили, что больше ста. Какие показания правильны?" -- "Это было общее число всей роты -- сто пятьдесят". -- "Но на предварительном следствии вы говорили, что более ста л и ч н о!" -- произносит прокурор и читает выдержку из дела. "Это правильно. Потому что по дороге туда я расстрелял шестьдесят человек, по дороге обратно -- двадцать, ну и вообще... " О деревне Мочково Герер говорит: "Там участвовало несколько рот вместе с кавалерийским полком!" Рассказывает подробности о злодеяниях и добавляет, что, перед тем как они были совершены, командир полка принц Альвах читал приказ Ремлингера. Ремлингер тянет руку и, отрицая, что подписывал приказы, говорит: "Здесь психопаты рассказывают романы". Сами подсудимые иронически усмехаются. Зоненфельд сверлит Ремлингера глазами. Продолжая допрос Герера, суд устанавливает, что в четырнадцати карательных операциях, проведенных в районе Славковичи, Герер лично убил около ста мирных советских граждан -- стариков, женщин, детей. Затем, в середине 1944 года, переведенный во второй батальон "особого назначения", в роту, которой командовал Штрюфинг, Герер продолжал свою, такого же рода, "работу". Объявляется дневной перерыв. "Культурный" каратель 29 декабря. Допрос Зоненфельда Мне разрешили просмотреть материалы предварительного следствия. Во время перерыва я перелистал страницы показаний Зоненфельда. Зоненфельд был инженером-кораблестроителем, был интеллигентом, гуманным человеком, любившим искусство и литературу Германии. Настроенный романтически, мечтал совершить заграничное плавание на одном из построенных при его участии торговых кораблей. Но в его биографии было что-то не нравившееся гестапо. За границу его не пускали. Когда он стал усиленно просить, чтоб его пустили, ему предложили "оказать услугу" гестапо с тем, что если он выполнит то, что ему предложат, то разрешение на заграничное плавание он получит. Он согласился. Его подсадили в камеру к Тельману (в 1936 году), от которого он должен был, став провокатором, кое-что выведать. Это ему удалось. И тогда он получил заграничное плавание. Но, плавая на корабле, испытывая угрызения совести, он решил, что больше выполнять провокаторские задания не будет. После возвращения из плавания его снова стали тягать в гестапо. Он отказался от новых сделанных ему предложений. Гестапо настаивало. Он был посажен в тюрьму в Торгау, начальником которой был полковник Ремлингер (этот самый, сидящий теперь на скамье подсудимых вместе с ним)... Что было дальше, я пока не успел прочитать. Один из членов суда рассказал мне, что, стремясь сломить в тюрьме волю Зоненфельда, Ремлингер приказал испытать на нем новую, только что изобретенную им камеру пыток. Это был стальной шкаф, подобие сейфа, с острыми, на пружинах, металлическими клиньями, обращенными внутрь камеры со всех четырех сторон, сверху и снизу. Заключенного голым запирали в сейф; стоя на остриях, сдавливаемый ими ровно настолько, чтобы причинять ему невыразимые мучения, человек мог выдержать эту пытку не долее двух-трех часов. Зоненфельд такую пытку испытал, но не сдался, и тогда его отправили по этапу, вместе с группой таких же, как он, через Норвегию, в Финляндию. Во всех этапных лагерях "обрабатываемых" подвергали новым лишениям и пыткам, "выбивали волю", доводя их до состояния, в котором, обессиленные и обезволенные, они уже были готовы на все, чего бы от них ни потребовали. И когда в последнем лагере, в Финляндии, они были уже "готовы" -- их отправляли в Россию, в карательные команды... Зоненфельд с некоторыми другими из своего карательного отряда был взят в плен под Тосно. Оттуда попал в Лугу... 18 часов. Выборгский Дом культуры. Допрос Зоненфельда Вечернее заседание началось допросом бывшего лейтенанта, разжалованного в солдаты штрафника, командира карательной группы Эдуарда Зоненфельда. В отличие от других подсудимых, этот высокий ростом, статный, выдержанный и спокойный мужчина по внешности своей не похож на преступника -- этакий с гордо поставленной головой, с правильными и красивыми чертами лица Зигфрид из сказаний о мужественных древних германцах... Не знай я, что именно, какого садистически жестокого и страшного человекообразного зверя он собой представляет, я мог бы в другое время, при других обстоятельствах принять его за интеллигентного, даже благородного по внешности человека, обладающего чувством собственного достоинства. Он держится прямо, в его лице нет ни страха, ни хитрости, -- кажется, нет даже жестокости. Оно только очень насуплено, в нем строгая сосредоточенность и мрачноватая тень обреченности. Зоненфельд отвечает, что в национал-социалистской партии он не состоял. Не уклоняется от прямых ответов на заданные вопросы. Он, видимо, сознает тяжесть даваемых им ответов... Но внешность Зоненфельда обманчива... "Тринадцатого июля тысяча девятьсот сорок третьего года я был послан на русский фронт. Прибыл из Финляндии, из штрафного батальона -- как командир штрафной роты, входившей в четвертый штрафной батальон. Ротой, во исполнение приказа Ремлингера, за зиму тысяча девятьсот сорок третьего -- сорок четвертого года угнано тысяча двести человек, сожжено от восьми до десяти деревень. И опять "без пауз", как быстрая перестрелка, -- череда вопросов, ответов: "Сколько мирных граждан расстреляно вашей группой?" -- "Больше ста человек". -- "А сколько детей было в том числе?" -- "Примерно от двадцати до тридцати... Говорили, что наша рота сжигала население. Но я этого не видел, потому что наша рота была разделена". -- "Какая деревня была сожжена первой?" -- "Первая деревня -- Страшево". -- "Сколько расстреляно?" -- "Тридцать -- тридцать пять человек". -- "Вашей группой?" -- "Да, моя группа принимала участие в расстреле этих людей. Стреляла в этих людей, тридцать -- тридцать пять человек". -- "Сжигали их?" -- "Моя группа никого не сжигала". -- "А кто сжигал?" -- "Я не видел, а слышал, что люди здесь были сожжены. В конце декабря тысяча девятьсот сорок третьего года это было". -- "А еще какие деревни?" -- "Деревня в десяти километрах от Плюссы". -- "Заполье?" -- "Это было позднее. Раньше пришли, по-видимому, в Ляды". -- "Ну, что было в Лядах?" -- "Были три немецкие роты, и они должны были их освободить от партизан, а потом эту деревню сжечь". -- "Освободили?" -- "Освободили. Там было от двадцати пяти до тридцати пяти человек, которые там были расстреляны. Большинство женщин и детей". -- "Чем расстреливали?" -- "Из пулемета. Они не хотели уходить вместе с ротой. Приказ гласил: население не должно иметь никаких отношений с партизанами". -- "Чей приказ?" -- "Приказ один -- от Ремлингера, другой -- от полковника Каро". -- "Значит, вы думали... " -- "Мы вообще не думали!.. Только по приказу. В приказе стояло, что сопротивляющихся расстреливать". -- "Но дети уж никак не могли сопротивляться?" -- "Действительно, так... " -- "На предварительном следствии об операции в Лядах вы говорили другое. Какие же ваши показания правильны?" -- "Оба!.. " В зале шум, смех. Янике тянет руку, ему дают слово, он говорит, что после того как немцы заставили партизан отступить от деревни Ляды, в школу этой деревни [1]/4 22 П. Лукницкий согнано шестьдесят -- семьдесят человек местных жителей, и они были сожжены. "Я не видел, я рассказываю из рассказов моих солдат! -- не смущаясь говорит Зоненфельд. -- Среди них был и Янике". -- "Вы подтверждаете, Зоненфельд, сожжение в Лядах, в школе, шестидесяти -- семидесяти человек?"-- "Да, это там случилось!" -- "Кто это сделал?""Вторая рота Триста двадцать второго полка. Я был в другой роте, назначение которой было -- охрана деревни". -- "Не только охрана, а и убийство?" -- "Наша рота расстреляла от двадцати пяти до тридцати человек. Одна часть моей группы расстреливала, а вторая стояла на охране". -- "Сколько мирных людей расстреляли вы лично?" -- "Я не могу сказать точно... Я принимал участие в расстреле два раза -- из пистолета и автомата... " "Что было в деревне Заполье?" -- "В районе Плюсса -- Заполье -- угон населения и скота". -- "Расстреливали?" -- "Расстреляно от сорока до сорока пяти человек. Деревня была сожжена". -- "Были женщины, старики, дети?" -- "Да". -- "В деревне Сеглицы?" -- "Да, эта деревня подвергалась мероприятиям". -- "Каким?" -- "Из этих деревень угнано от двенадцати до пятнадцати сотен... " -- "А что было в деревне Сеглицы?" -- "Около деревни Сеглицы землянки забрасывались гранатами. Потому что трудно было сжигать. А тех, кто выбегал из землянок, -- расстреливали... " -- "Сколько всего людей убили?" -- "Пятьсот человек угнано, а свыше ста расстреляли, кроме тех, кто был в землянках". -- "Может быть, больше?" -- "Возможно, от ста до двухсот человек. Примерно ведь!.. " -- "И лично вами?" -- "Я не могу сказать точно. Я принимал участие в расстреле два раза. Из пистолета и из автомата... " -- "Вам приходилось отбывать заключение в тюрьме в Германии?" -- "Яволь". -- "Где?" -- "В военной тюрьме, в Торгау". -- "За что?" -- "Не выполнил приказа". -- "А приказ, с немецкой точки зрения, законный?" -- "Да, это был настоящий приказ". -- "Касался выполнения служебных обязанностей?" -- "Да". -- "Так почему вы не отказались выполнить преступный приказ Ремлингера?" -- "Потому, что мы получили прекрасное воспитание!" -- "Где?" -- "Сначала в военной тюрьме в Торгау, потом в штрафном батальоне". -- "Кто воспитывал?" -- "Ремлингер, тогда полковник". Я смотрю на Ремлингера. Он весь напрягся, сверлит буравчиками своих маленьких глаз Зоненфельда. "Расскажите, как он вас воспитывал?" -- "О тюрьме Торгау?" -- "Да". -- "В ней находилось от двух тысяч до трех тысяч людей, одна часть которых легко воспитывалась, вторая -- труднее, третьи были каторжные. И группа каторжников должна была выработать мужество. Это были скелеты, живые трупы. Когда этих людей видели, то было страшно. Примеры мужества: должны были прыгать через проволочные заграждения, проползать через него... " "А политическое воспитание?" -- чуть помедлив, говорит прокурор. "Полковник Ремлингер нам говорил: "Вы являетесь тормозной колодкой в победоносной колеснице фюрера, и вы должны оправдать себя, научиться слушать и выполнять приказы". И потом посылал на фронт, в основном на Восточный фронт... Полковник Ремлингер каждый месяц держал речь. Смысл был такой: население Советского Союза нужно уничтожать... " В зале -- шорох. "Он агентом гестапо состоял?" -- "Да... " -- "Подсудимый Янике показал, что вы лично принимали участие в расстреле пятидесяти человек в лесу возле деревни Николаев Брод. Принимали участие?" -- "Принимал". -- "Лично?" -- "Да, лично тоже принимал... " Слово дается защитнику Зоненфельда. Тот спрашивает: "За что вы были разжалованы в солдаты?" "За невыполнение приказа". "А были восстановлены в офицерском звании?" "Нет". "Как расцениваете свою деятельность?" "Преступной... " Слово "для пояснения" просит Ремлингер. Говорит: "В военном отношении невозможно, что, являясь комендантом города Пскова, я руководил борьбой с партизанами, особенно -- этой вот кампанией. И невозможно, чтоб Триста двадцать второй полк был у меня в подчинении. А так как эта рота была Триста двадцать второго полка, то невозможно, чтоб от меня ей исходили приказания!" [1]/4 22* Объявляется перерыв на пятнадцать минут. После перерыва -- допрашивается Визе. Он служил в охранной полиции, став лейтенантом; в феврале 1943 года, под Старой Руссой, стал командиром взвода части "ОН"; когда его часть перешла на территорию Ленинградской области, стал командиром роты. Визе категорически отрицает какое бы то ни было свое личное участие в зверствах карателей. Скотки вскакивает и кричит: "Визе отдавал приказ уничтожать население и сжигать деревни!" Встает подсудимый Бем, говорит, что Визе лжет: и сжигал, и грабил, и расстреливал. Отвечают все трое на вопросы прокурора. Прокурор читает изобличающее Визе показание Штрюфинга от 24 декабря 1945 года. На этом вечернее заседание заканчивается. Моя хата с краю 30 декабря. Утро. Третий день процесса. Допрос Ремлингера Я знакомился с материалами дела о Ремлингере. На первых допросах после взятия в плен в Будапеште Ремлингер скрыл, что в 1943--1944 годах находился на Восточном фронте -- комендантом Пскова и всей прилегающей к нему территории. Когда ему предъявили доказательства, он не мог отрицать этого, но упорно отнекивался от своей роли главного здесь карателя, которому были подчинены окрестные комендатуры, карательные батальоны "особого назначения", концентрационные лагеря и всяческие команды штрафников, уголовников, провинившихся перед гитлеровскими властями солдат и офицеров, которых частично -- еще начиная с военной тюрьмы в Торгау (Дюре, Зоненфельд), "воспитывал" Ремлингер, превращая их в способных к любому зверству преступников, долженствовавших "оправдать себя" на Восточном фронте... После перерыва предстоит допрос Ремлингера, поэтому я записывал его биографию. Генрих Ремлингер родился в 1882 году. Его постоянное место жительства -- г. Торгау, Форцика дорога, 6. Социальное происхождение -- рабочий, слесарь, "неимущий". Его отец--Генрих Ремлингер, умер в 1914 году, мать, Паулина, умерла в 1885 году. Первый сын -- также Генрих, 30 лет, полковник немецкой армии, также был в Будапеште, где участвовал в расстреле советских парламентеров. Второй сын, Альфред, 1924 года рождения, был унтер-офицером, погиб на фронте в 1944 году. Генерал-майор Генрих Ремлингер нес кадровую службу в немецкой армии, начиная с 1902 года до 15 февраля 1945 года, когда был взят в плен. В 1902 году он был зачислен солдатом в 19-й уланский полк, стоявший в городе Ульм. В этом полку был до начала империалистической войны 1914 года. В 1905 году, как лучший улан, был направлен в Высшую кавалерийскую ганноверскую школу, которую закончил в 1906 году. В эту школу, по словам Ремлингера, направлялся только один лучший кавалерист от каждого кавалерийского полка. По окончании школы получал специальную нашивку инструктора кавалерийского дела. До 1910 года имел чин унтер-офицера. В 1910 году получил чин вахмистра. В войне 1914--1918 годов участвовал в боях на Восточном фронте, на реке Сомме, и в тяжелых боях в лесах горного района Аргоны -- сначала как улан, затем как пехотинец (ибо его кавалерийский полк так использовался в позиционной войне). Был неоднократно ранен. 28 или 29 августа 1914 года получил железный крест 2-го класса за вынос с поля боя в Бельгии раненого командира 19-го уланского полка барона фон Гюльтлингена. В декабре 1918 года -- железный крест 1-го класса "за храбрость и заслуги в войне". В 1916 году -- "крест с мечами за военные заслуги" и медаль "за храбрость". "Политику кайзера я не одобрял, так как она привела к Брестскому миру и затем к поражению Германии и не разрешила противоречий между Германией и другими странами"... В 1919 году получил офицерское звание -- лейтенанта... В том же году участвовал в подавлении народных восстаний: весной 1919 года в Баварии -- восстание, в результате которого на короткое время захватили власть коммунисты. Бавария объявила себя самостоятельной республикой и не признавала берлинского правительства, правительства Эберта... "Известно ли вам, что Бавария объявила себя в этот период времени советской республикой?" 22 П. Лукницкий "Известно, что Бавария объявила себя самостоятельной народной республикой и что некоторое время во главе ее были коммунисты. Называлась ли советской -- не знаю". Весной 1920 года, командуя взводом улан, в составе пехотной части выезжал из Штутгарта в район Веймар, где в это время были народные волнения (то есть действовал как каратель). "Правительство социал-демократов я приветствовал, как правительство, которое должно было установить порядок в стране. Весной 1920 года добровольно вступил в стотысячную армию рейхсвера, в которой служил как офицер до 1936 года. Эта армия называлась "армией рейхсвер" до 1933 года -- до прихода Гитлера к власти". В перевороте 1933 года участия лично не принимал. В партию национал-социалистов не вступил, "хотя пытались вербовать". "Лично я не имел настроения реванша, но одобрял создание Гитлером сильной армии". "Вы понимали, что война Германии с Россией есть преступная авантюра?" "Да, это я понимал... " ... С 1929 года до 1936 Генрих Ремлингер служил в должности коменданта штаба 3-й кавалерийской дивизии. В мае 1936 года назначен начальником тюрьмы города Торгау, будучи в чине подполковника. Звание майора имел в 1933 году; через год или два после фашистского переворота получил звание подполковника. В 1938 году, когда являлся начальником (точнее, комендантом) тюрьмы Торгау, получил звание полковника. В декабре 1942 года, пребывая в той же должности, стал генерал-майором. Ремлингер принял эту тюрьму в мае 1936 года, когда она была гражданской тюрьмой (до Гитлера, по Версальскому договору Германия не имела права содержать военные тюрьмы). При Гитлере Ремлингеру было поручено переоборудовать эту тюрьму в военную, причем она должна была стать "образцом строительства других военных тюрем". Эту задачу Ремлингер, назначенный одновременно и инспектором всех военных тюрем Германии, успешно выполнял. Гитлеровское правительство наградило Ремлингера: в 1941 году "крестом 2-го класса за военные заслуги", в декабре 1942 года -- "крестом за военные заслуги, с мечами, 1-го класса", в ноябре 1943 -- вторично "железным крестом 2-го класса", в феврале 1945 года -- вторично "железным крестом 1-го класса". В январе 1943 года, переведенный во Францию, Ремлингер расстался с тюрьмой в Торгау -- он был назначен на должность полевого коменданта города Биарис. Затем, переведенный на Восточный фронт (тут, добавлю от себя, для его карьеры тюремщика раскрывалось широчайшее поле деятельности!), -- комендантом Опочки, а с сентября (еще более обширное поле деятельности!) -- города Пскова. В должности коменданта Пскова и прилегающей к нему территории он оставался до конца февраля 1944 года. С марта этого года выполнял "специальное задание" (можно представить себе -- какое!) по очищению Эстонии и острова Эзель, а позже был переведен в Будапешт. (Добавлю еще: я, участвуя в боях за Будапешт, беседуя после взятия города с его жителями, хорошо представляю себе, что гитлеровский комендант мог натворить там в период, когда тысячи и тысячи венгров пытались противодействовать германской, практически оккупировавшей Венгрию, армии, и вербовали в войска фашиста Салаши всех, кого только ни удавалось завербовать!.. ) В Будапеште, во время штурма его в феврале 1945 года, Ремлингер был взят в плен. О, я хорошо помню уличные бои в Будапеште и сто десять тысяч взятых в плен солдат и офицеров врага! И в тот день, когда штаб командования окруженных немецких войск пытался спастись из Буды, он во главе с только что произведенным в фельдмаршалы командующим будапештской группой войск генерал-полковником Вильденбрухом пробирался несколько километров по канализационной трубе. И когда измазанные в нечистотах штабисты вылезли на "свет божий", то их тут же забрали в плен ожидавшие у выхода из люка наши воины. Этих высшего звания немецких вояк неприятно было сажать в машины -- в таком вызывающем отвращение виде они были!.. В 1943--1944 годах в ведении Ремлингера были четыре комендатуры, которые располагались: в деревне Кресты, в пригороде Пскова; в селе Новоселье (на железной дороге Псков -- Луга); на станции Середькино 22* (между Псковом и Гдовом), и четвертая комендатура была при селе Карамышево[1]. В подчинении Ремлингера был кавалерийский полк "Норд" (командир полка принц фон Зельм), 3-й самокатный полк и другие части. "Да, подтверждаю, -- показал Ремлингер на предварительном следствии, -- действительно ряд карательных операций в Псковском районе был проведен по моим приказам... " И далее: "... В декабре 1943 года я издал приказ об окружении и уничтожении партизан в лесах на реке Череха (в пяти-шести километрах юго-западнее поселка Карамышево)... В этой операции участвовали части 3-го велосипедного полка, части эстонского полицейского батальона, части кавалерийского полка "Норд" и пятьдесят солдат авиаполевой дивизии (номера ее не помню). Командование операцией я поручил командиру 3-го велосипедного полка, майору -- фамилии не помню. Во время операции партизаны не были обнаружены, вероятно, потому, что были кем-то предупреждены... " "... Да, часть приказов, которые я исполнял, -- показал в другом месте Ремлингер, -- были неразумны и даже преступны, но я их должен был выполнять как военнослужащий немецкой армии... " "... Начальником контрразведки штаба группы "Норд" был барон фон Зюськинд-Швенди, полковник... " 10 часов 30 минут утра. Утреннее заседание Зал пока пуст, в нем только солдаты внутренних войск НКВД -- дежурные, поддерживающие порядок. Сцена закрыта занавесом. За сценой, на стульях в два ряда, сидят, развалясь, дремля, кто вытянув ноги, кто нога на ногу, напялив на самый нос каскетки и фуражки, нахохленные, как куры на насесте, подсудимые -- все одиннадцать немцев. Вот пустили в зал, публика льется по проходам бегом, шумя, -- кажется, сейчас зал переполнится. Оказываются же занятыми лишь двенадцать примерно рядов -- после седьмого, так как первые шесть рядов оставляются свободными для публики, имеющей служебные пропуска. [1] В той бывшей больнице Быстро-Никольской, о которой я рассказал в главе "В зоне комендатур Ремлингера". Перелистав страницы материалов предварительного следствия, я понял, что тактика Ремлингера -- добиться, чтоб его признали лишь "солдатом в чине генерала" -- лишь военнопленным, а не военным преступником. Ложью, увертками, сокрытием каких бы то ни было своих преступлений, "ничегонезнайством" он пытается уйти от кары. Он, дескать, генерал, только выполнявший приказы высшего командования. Применяя эту тактику, он, опытнейший и виднейший тюремщик, очевидно, следует примеру тех, кого судят в эти же дни на Нюрнбергском процессе. Посмотрим, как будет изворачиваться он сейчас? "Признаете ли себя виновным?" "Нет!" Государственный обвинитель спрашивает Ремлингера о той, 3-й кавалерийской дивизии, в которой Ремлингер служил и из состава которой были выделены карательные подразделения. "Кто был командиром этой дивизии?" Попросив дать время вспомнить, Ремлингер отвечает: "Генерал Гинант". "Вы другую фамилию называли?" "Было несколько командиров за время моего пребывания в дивизии (переименовывает их)". "Вас лично никто не вербовал в нацистскую организацию?" "Нет". "Вы говорили, что такой разговор о вербовке был, но вы от этого отказались?" "Нет, я не показывал этого!.. " "Как лично вы отнеслись к гитлеровскому перевороту?" "Я не рассматривал это как переворот, а как результат выборов". В зале смех. "Вы не слышали о вооруженном перевороте?" "В Германии ничего об этом не слышали!" "Выборы, значит, были... нормальные?" "Нормальные!" Смех в зале. Ремлингер продолжает: "Мы, солдаты, в Германии политикой не занимались. (В зале смех. ) Нам запрещено... В приказах говорится, что солдат не имеет права заниматься политикой". "Но из Нюрнбергского процесса мы знаем, что генеральный штаб занимался политикой!" "Может быть... Я не был в генеральном штабе". "Но некоторые генералы этим занимались?" "Возможно... Солдаты не занимались". "Но вы не солдат, вы генерал!" "Я был майором". "Когда вы получили чины полковника и генерала?.. Очень быстро при Гитлере вы их получили". "Я бы и без Гитлера их получил не позже... Я пришел в армию не офицером, а как обычный, рядовой солдат". "До тысяча девятьсот двадцать девятого вы прошли только до майора". "Я считаю, что это было очень много!" Ремлингер рассуждает о германской армии и о том, что большая армия была нужна. "Для войны?" -- спрашивает прокурор. "Нет... Разумный, умный государственный деятель понимает, что нужна большая армия для поддержания государства. Мир может быть обеспечен только большой армией". Ремлингер рассуждает о том, что Германии после разорения и обнищания нужен был мир и что все считали: Гитлер, придя к власти, обеспечит это. "Как вы относитесь к завоеванию Австрии?" "То, что Австрия примкнула, это уже не ново!" "Примкнула? (В зале смех. ) Чехословакия тоже примкнула?.. А может быть, это все-таки был захват?" "Согласен... " "Какие награды вы получили при Гитлере?" "Никаких!" "В тысяча девятьсот сорок первом году что получили?" "В тысяча девятьсот сорок первом году получил "крест за военные заслуги". "За что именно?" "За общую пригодность к службе. (В зале смех. ) Я принимал участие в покушении на Гитлера... " "Что, вы хотите обелить себя этим?.. А в тысяча девятьсот сорок втором?" "То, что я сказал раньше. "Крест второго класса, с мечами". " В тысяча девятьсот сорок третьем году какую награду поручили?" "Это было только утверждение, что имею право носить железный крест, полученный в первую мировую войну. Я заработал себе первые два креста в первую мировую войну, а впоследствии было только подтверждение права ношения этих крестов. Мы не считаем, что право носить то, что мы заработали, есть награда". "В тысяча девятьсот сорок пятом получили?" "Да, в Будапеште, но не на русском фронте". "Когда вы получили назначение на Восточный фронт?" "В июле тысяча девятьсот сорок третьего года. Сначала в Опочку, полевым комендантом. В Псков прибыл в последних числах сентября тысяча девятьсот сорок третьего года на должность коменданта". "Какие указания получили?" "Никаких особых указаний не получал, а мой предшественник ввел меня в курс дела... Генерал Штокхаузен, командир дивизии, приказал мне занять эту должность". "Какие указания дал?" "Никаких, но по телефону сообщил, что я должен занять эту должность вследствие болезни предшественника". "А другие основания?" "Никаких... Учитывая большое количество войск, эту должность в Пскове должен был занять генерал. Гораздо больше работы было в Пскове, чем в Опочке, и неприятнее она была". "Чем занимались там?" "Главным образом должен был заботиться о том, чтоб наилучше жили там расквартированные части, чтоб был порядок на улицах и везде... Охрана железной дороги, обычные обязанности: обеспечить нормальную жизнь населению, театр, гостиница, магазины, также -- охрана населения... " "Охрана населения? Как это понять?" "От нападений солдат". В зале смех. "А не наоборот?" Смех. "Ни один солдат не смел, не имел права разрешить себе вольность... " ... И опять допрос идет "короткими очередями": лаконичные вопросы, ответы: "Какие части были в вашем подчинении в Пскове?" -- "Кроме того, примыкали ко мне отделение "Семь" и маленькое отделение полевой жандармерии". -- "Что значит -- маленькое?" -- "Тактическое: начальник его, также заместитель, адъюнктура, вооружение и прочее... Обычные!" -- "Отделение гестапо имелось при комендатуре?" -- "Нет". -- "Полиция?" -- "Полевая жандармерия". -- "Чем она занималась?" -- "Обеспечением уличного движения... " В зале общий смех. "Кому это отделение подчинялось?" -- "Оно подчинялось "1-Ц"... " -- "То есть контрразведке?" Ремлингер стал оспаривать понимание отдела "1-Ц" как контрразведки. "Чем же этот отдел занимался?" -- "Обеспечением работы театра... " В зале хохот. Ремлингер смутился. Прокурор: "Кто занимался арестами?" -- "1-Ц", -- потупившись, произнес Ремлингер. "Кого там арестовывали?" -- "Неизвестно кого". -- "Но советских людей арестовывали?" -- "Очевидно". -- "Много?" -- "С течением времени, вероятно, много". -- "Куда их направляли?" -- "Не знаю. Эти аресты производились сообща: гестапо и "1-Ц", а также вместе с отделом "1-Ц" группы "Норд"... "-- "Значит, вы были связаны с гестапо?" -- "Нет, сам не был. Это отделение занималось сообща с другими". -- "Значит, ваши заместители?" -- "Гестапо -- тайная полиция, работало совершенно самостоятельно, и оно привлекало к контакту и "1-Ц". -- "Кто руководил начальником тюрьмы псковской?" -- "Никто. Тюрьмой руководил лейтенант (такойто)". -- "Кому он подчинялся?" -- "Как я уже сказал раньше, -- генералу Мюллеру, -- судебный генерал... " -- "Какую роль выполняли вы в угоне мирного населения?" -- "Сказать честно, никакой! Угон населения был делом группы "Норд", которая занималась всеми этими вопросами, связанными с гражданским населением, гражданскими городскими предприятиями, также обработкой всех полей... все реки, озера, также... " -- "А вы, комендант Пскова, этим не занимались?" -- "Для этого было отделение в комендатуре, подчинявшееся экономической инспекции, которое было органом, выполняющим распоряжения экономической инспекции... В моем распоряжении было четыре комендатуры" (перечисляет их). -- "А на предварительном следствии вы показали, что этими вопросами занимался ваш заместитель, начальник седьмого отделения!" -- "Должен это исправить. Начальник седьмого отделения не был моим заместителем. Он был только подчинен мне... " -- "А сельские комендатуры? Все были вам подчинены?" -- "Да... " Прокурор спрашивает о том, какие приказы давал Ремлингер сельским комендатурам. Ремлингер отвечает: "Я только переправлял приказы группы "Норд" местным комендатурам. Там было уже настолько все налажено, что ничего не нужно было приказывать". -- "И все это выполнялось с точностью?" -- "Как полагается в Германии, все выполнялось с точностью!" В зале смех. "А вы знаете что-нибудь о Гаагской конференции? В свое время подписанной и Германией? Вы знали, что вы совершаете тягчайшие преступления?" -- "Нет... Я только выполнял приказы". -- "Поскольку вы выполняли такие приказы, то вы совершали преступления". -- "Может быть, по вашему пониманию -- да; по нашему -- нет!.. ""Вы давали приказания, чтобы при эвакуации сжигать населенные пункты?" -- "Эти указания, поскольку они уже были обозначены в приказе, я только переправлял дальше". -- "И они выполнялись?" -- "Начали выполняться". -- "Вы контролировали сожжение населенных пунктов?" -- "Ни возможности, ни времени не было. В приказах достаточно ясно было сказано, что это должны были делать местные комендатуры". -- "Значит, вы не сомневались, что приказы об угоне, сожжении населенных пунктов будут выполняться точно?" -- "Работа уже была на ходу, уже в течение двух лет работа по угону рабочей силы продолжалась. У меня не было оснований сомневаться". -- "Сколько тысяч мирных жителей прошли через Псков?" -- "Не знаю. За поставку рабочей силы я не отвечал". -- "Ну вот... За эту поставку рабочей силы Заукель несет ответственность в Нюрнберге, а вы -- здесь". -- "Я понимаю... " -- "Показания свидетелей о вашей роли в злодеяниях вам известны?" -- "Все эти свидетели не читали ни одного приказа за моей подписью, где было бы сказано, что -- расстреливать... " -- "Что же, врут?" -- "Обязательно". -- "Почему?" -- "Потому, что... во-первых, это показывает людей, которые находились в группах "особого назначения"; во-вторых, эти люди находились когда-то в тюрьме, которой ведал я, и они хотят отомстить за суровое отношение". -- "Вы разве не возглавляли все тюрьмы?" -- "Я был комендантом одной из тюрем, но не всех тюрем, как это кто-то сказал". -- "В которой находились Скотки, Янике, Зоненфельд и прочие?" -- "Да, да". -- "Так это же ваши воспитанники?""Да... да... " -- "Но вы их учили тому, что делать на пользу Германии?" -- "Наоборот, они приносили вред Германии. Моя воспитательная работа не имела никакого отношения к Советскому Союзу. То время, которое они должны были провести в тюрьме, использовалось для исправления их характеров и недостатков". -- "Вот вы и исправили!" -- "Не у всех удается достичь улучшения. Также в школах есть хорошие и плохие ученики". -- "Вы генерал. Прекрасно знаете, какую линию проводило ваше правительство по отношению к Советскому Союзу". -- "Мое воспитание было бы таково же, если б я имел счастье жить в России". -- "Но пропаганда убивать женщин, детей, расстреливать мирное население и прочее... " -- "В армии не проводилась!" -- "Генералу неприлично лгать перед судом Верховного трибунала!" -- "Я говорю только правду". -- "Люди, сидящие с вами, несут ответственность наравне с вами. Какой интерес им лгать?" -- "Не могу вспомнить, чтоб был хоть один свидетель, который говорил бы, что в армии пропагандируется, что нужно расстреливать детей". -- "Но вы знаете, что это делалось!" -- "Я только здесь об этом узнал. Там об убийствах женщин и детей ничего известно не было... В области в течение двух лет шла партизанская борьба, она все усиливалась. Никак нельзя было избежать случаев, когда были невинные жертвы". -- "Но речь идет о массовом истреблении!" -- "С моей стороны никогда не было приказа, чтоб расстреливать мирное население". -- "Но вы знаете, что это было!" -- "Вчера и позавчера узнал. Эти случаи по времени и месту не относятся к моему пребыванию в комендатуре. Случаи были, когда деревни сгорали как результат боев, и эти случаи расследовались, если страдало население. Под моим руководством никаких истязаний не было... " -- "А без вашего руководства?" -- "Если б мне стало известно, то такой человек стоял бы перед военным судом". -- "А приказы такие давали, что если кто подозреваем в партизанской деятельности, то без расследования расстреливать!" -- "Нет, не было такого приказа. Подозреваемого -- расследовали, чтоб установить... " -- "Но в приказе об этом не говорилось, а говорилось, что, если причастен к партизанам в какойлибо степени -- расстреливать". -- "В моем приказе этого нет". -- "А в предыдущих?" -- "Нет". -- "Вы их читали?" -- "Времени не было!.. " В зале смех. Прокурор читает строчки из приказа Ремлингера об охране железной дороги, что если при задержании кто-либо будет сопротивляться, то следует применить оружие. Ремлингер перебивает: "Там написано, что нужно применить оружие, но не сказано, что стрелять!.. (Смех в зале. ) Оружие можно поразному употребить!" -- "По головке гладить, чтоли?" -- "Можно обратной стороной употребить. Прикладом!" В зале смех. Ремлингер продолжает: "Если благоразумный мирный житель, то он и не станет при задержании солдатом сопротивляться... Эти приказы связаны с охраной железной дороги. Населению было ясно сказано, чтоб они не приближались к железной дороге и чтоб не выходили из населенных пунктов без своих удостоверений". -- "Значит, они были на положении арестованных?" -- "Не было никакой возможности иначе поступать, так как из-за всех кустов, из-за каждого дерева в нас стреляли". -- "Но был приказ о расстреле тех, кто сопротивляется?" -- "Не мой". -- "Прежний?" -- "Да, до меня". -- "Вы не отменили его, он был в действии и при вас -- значит, вы ответственны". -- "Не я, а те, кто их издавал. Эти приказы шли из группы "Норд". Этот специальный приказ, о котором идет речь, преследует цель борьбы с нехорошим самовольством, пресечь самовольные действия отдельных частей. Он как раз в защиту советских граждан!" "Хорошая защита!" -- восклицает прокурор и читает: "Если гражданское лицо или военнопленный работает не так, как хочет этого командир, то нужно его заставлять оружием". Значит -- расстреливать!" "Нет. Не было такого: "расстреливать"... " -- "Кто предоставил право комендантам расстреливать без суда и следствия?" -- "Никто". -- "Если б вы получили приказ о расстреле всего населения Пскова, вы бы это сделали?" -- "О нет!" -- "Почему?" -- "Такие приказы я сначала еще раз бы проверил". -- "Из ваших слов этого не следует!" -- "Не нужно того говорить, что я не говорил". -- "Вы сказали, что всякий законный приказ вы должны выполнить не рассуждая". -- "Да... Но я считаю, что генеральный штаб таких приказов не издает... " Объявляется перерыв на пятнадцать минут. После перерыва допрос Ремлингера продолжается. Государственный обвинитель говорит: "Во всех названных районах -- Карамышево, Новоселье, Кресты, Середькино -- были массовые расстрелы. Вы обязаны были об этом знать и несете за это ответственность". "О всех таких случаях местные комендатуры должны были доносить через меня в штаб группы", -- отвечает Ремлингер, и допрос продолжается в прежнем темпе: "Но там все это происходило. Такие донесения вы получали?" -- "Нет. Никаких сведений не поступало. Я бы сам вмешался". -- "Но все это делалось по вашим приказам!" -- "Нет. По моим приказам ничего не делалось". -- "Но такие приказы издавались?" -- "Нет. Ни мной, ни другими таких приказов о массовых расстрелах не издавалось". Прокурор спрашивает Зоненфельда: "Правду ли вы показали?" -- "Ремлингер лжет!" -- "Все, что вы показали, правда?" -- "Да". -- "Приказы Ремлингером издавались?" -- "Да"... Прокурор спрашивает Скотки: "Вы вчера показали, что получали приказы о расстреле мирного населения, о сожжении деревень. Правду ли вы показали?" -- "Да. Подтверждаю", -- отвечает Скотки. Прокурор спрашивает Янике: "Вы подтверждаете?" -- "Да, подтверждаю", -- отвечает Янике. Прокурор спрашивает Ремлингера: "Ремлингер, вы на следствии говорили, что приказы такие -- о сожжении населенных пунктов -- вами спускались?" -- "О сжигании -- да... " -- "Значит, в этой части признаете?" -- "О сожжении деревень -- да". -- "Почему вы не хотите признать о расстрелах?" -- "Никаких нет приказов о расстрелах за моей подписью. Я только переправлял дальше приказы, которые ко мне приходили. Но -- в воинские части по охране железной дороги. Не могу сказать, какие части, потому что они все время менялись". -- "В кавалерийский полк "Норд"?" -- "Короткое время он был в подчинении. Для охраны железной дороги". -- "И для проведения карательных мероприятий?" -- "Нет. Эта дивизия была подчинена руководству карательными мероприятиями, а не полк. Один только раз полк занимался этим, когда нужно былR проехать через лес, прочесать лес". -- "В каких лагерях вы лично присутствовали?" -- "Только один раз в лагере, который предназначался для мирных жителей, предназначенных для отправки в Германию". -- "Кем был устроен лагерь?" -- "Местной комендатурой". -- "Но она была подчинена вам?" -- "Номинально. Подчинялась штабу группы "Норд". -- "Вы инспектировали этот лагерь?"-- "Я посетил его. Случайно". -- "В каком он был состоянии? Хорошем?" -- "В хорошем, только грязном". -- "Что вы сделали?" -- "Распорядился, чтоб его вычистили". -- "По данным предварительного следствия известно, что этот лагерь был в исключительно антисанитарном состоянии". -- "Он не был чистым. Видно было, что там другие люди жили. Не убрано было". -- "Сколько там жило?" -- "Не знаю. Но когда я был там, человек двадцать было... " Шум в зале. "А раньше?!.. " -- "Не знаю. Меня это не касалось. Не подчинялся мне". -- "Но вы знаете, что в этом лагере была массовая смертность?" -- "Не знаю. Очевидно, вы имеете в виду другой лагерь". "Какой?" -- "Не знаю... " Шум в зале. "Сколько лагерей было всего?" -- "Не знаю". -- "Комендант города обязан знать". -- "Нет. Не может знать". -- "Не может знать или не хочет знать?" -- "Если б знал, то хотел бы сказать". -- "Может быть, вы не хотите сказать потому, что там была массовая смертность? Морили голодом... " -- "Если б я знал об этом и это было бы так, и то не было бы смысла скрывать, так как я не несу ответственность за это". Прокурор спрашивает о тюрьме в Торгау: "Как там было дело поставлено?" -- "Вы меня спрашиваете, это было дело моих рук, я вам должен сказать: хорошо". -- "Как вы попали в Будапешт?" -- "По приказу из Берлина. В апреле". -- "Какие обязанности несли?" -- "Те же самые, что и в Пскове". -- "Кого там расстреливали?" -- "Никого не расстреливали". -- "Евреев, наверное?" -- "Ни одного еврея. Наоборот, большому количеству евреев я спас жизнь, вы этому не поверите". -- "Кто их расстреливал?" -- "Те, кто всегда этим занимался, СС, гестапо и другие. Я ничего общего не имел с ними и, когда имел возможность, спасал евреев". -- "Где вы попали в плен?" -- "В Будапеште, при попытке прорваться" -- "При бегстве?" -- "Из осажденной крепости пытались вырваться". -- "И не вырвались?" -- "Не удалось... " -- "Как вас могли назначить начальником тюрьмы Торгау, если вы не разделяли фашистской идеологии?" -- "Не Гитлер, не фашисты назначали, а генералы, как раз те, которые принимали участие в покушении на Гитлера. Если б я был фашистом, то, согласитесь, что сегодня я был бы генерал-фельдмаршал". -- "Так вы, что же, проводили антифашистскую политику?" -- "Я тоже не делал этого. Я воспитывал полноценных членов немецкого общества". -- "Сколько по вашим приказам сожжено населенных пунктов?" -- "Не знаю. Из данных -- один, два, три, так как в январе месяце меня уже не было". -- "Вы в Пскове были до двадцать восьмого февраля". -- "Нет. Двадцать шестого декабря я был отозван на специальное задание, а третьего -- четвертого февраля я вернулся. С третьего по шестнадцатое я был комендантом". -- "Сколько приблизительно населенных пунктов сожжено в декабре?" -- "Не знаю". -- "А сколько донесений получили?" -- "Они не ко мне приходили". -- "Вы сказали, что вы ежедневно получали сводки (читает) о ходе эвакуации деревень и сжигании поселков. Здесь сказано: ежедневно сжигались один-два населенных пункта. Верно это?" -- "Правильно". -- "От кого вы получали приказ о сожжении населенных пунктов в полосе двадцати километров от железной дороги?" -- "Не помню". -- "А населенные пункты сжигали!" -- "Нет, опять не по моему приказу... По моему приказу было только две попытки поймать партизан в районе Карамышево и (пропуск в записи)". -- "Какие донесения вы получили об этих операциях?" -- "Партизаны успели убежать. Единственная добыча -- захватили танк немецкий, который был у партизан". -- "А почему в результате этих операций были сожжены сотни населенных пунктов, уничтожены тысячи жителей?" -- "Не знаю об этом". -- "Вам недостаточно тех показаний -- о том, что делали Скотки, Янике, Зоненфельд и другие по вашим приказам?" -- "Нет, недостаточно". -- "Вы верите, что они это сделали?" -- "Верю, но это не по моим приказам, и я об этом ничего не знал". -- "Что делалось с пленными партизанами?" -- "По приказу высшего командования расстреливались". -- "Это делалось в вашей комендатуре?" -- "Это делали специальные части". -- "Вы на предварительном следствии показали, что это делалось". -- "Я и теперь это говорю. Когда я прибыл на должность коменданта, эти приказы уже были, так как борьба шла уже два года... " Вопрос защитника: "Вы показали, что вы окончили только народную школу. Достаточно ли этого в Германии, чтоб стать генералом?" "Я стал генералом, следовательно -- достаточно!" Объявляется перерыв до шести часов вечера... Да... Тактику "моя хата с краю, ничего не знаю" Ремлингер применил в полную меру своих ограниченных умственных способностей! Это понятно всем! В зале напряженная тишина 30 декабря. 18 часов. Показания свидетелей Первым из свидетелей дает показания колхозник из деревни Ростково, Новосельского района, В. Ф. Федоров. Ему пятьдесят три года, он малограмотный. Рассказывает он о том, что произошло в деревне Ростково 23 декабря 1943 года: "Скажу все точно, что было в нашей деревне. Пошли на работу... Попадаются нам множество немецких стрябителей. Только принялись за работу, заслышали стрельбу. Староста неволит работать, а у нас руки вянут, ништо не ладится... Видим, горит Ростково, сожгли его. Мы бежим, шесть километров, все бежим, все бежим, пришли домой, деревня вся горит, а мы в валенках, вода кругом. Никого не нашли, ни одного человека никого не нашли. Ищем, все промокли... Нас осталось только десять человек... В сарай всех наших согнали, сожгли заживо... Нашли мы только трупы, которых половина сожжена. Голову тронешь, она вся рассыпается, ноги, руки отсыплятся, только туша... Нам стало страшно... Выкопали утром земляночку, так и прожили два месяца с половиной, когда пришли герои наши... Ну, я бы этих грабителей, если б только мне дали власть, я бы их перерезал всех, не могу смотреть! Погибли... (Федоров перечисляет имена и фамилии). Внучка, четырех лет, как единая куколочка, мы ее берегли... Тридцать три человека только детей погибло. Всего шестьдесят четыре человека погибло... " "Расстрелянные тоже были?" -- спрашивает суд. "Нет, расстреляны не были, все сожжены в одном сарае, только в другой постройке три туши было... Сгорели: моя жена, Мария Николаевна, пятьдесят три года, невесткина Инна -- тринадцати лет... Двадцать третьего декабря сорок третьего года было". "Фамилии карателей вам известны?" "Фамилии солдат не знаю. Признать их не можем, потому что темно было... Они хуже зверей!.. И больше сказать нечего!" Колхозница Евгения Ефимовна Сергеева, 1927года рождения, из той же деревни Ростково, уцелевшая в числе десяти, находившихся в то утро на работе в лесу, рассказывает: "Были на работе. Прибежала домой, деревня была объята пламенем. Никого нету... Семья Трофимовых -- сын, трое детей и жена Андреева -- пять человек; трое детей, моя мать сожжены и две племянницы. В каждой семье были дети, от года до пятнадцатилетних -- дети. Все оказались сожженными. Девушка Мария Федорова. Одна девушка была расстреляна. Сожжены были в одном сарае". "У подсудимых вопросы есть?" "Нет!" -- ответил каждый из подсудимых. ... Колхозница Филиппова Наталья Прокофьевна, 1901 года рождения, из деревни Замушки, Карамышевского района, рассказывает: "Мы при немцах жили в деревне Замушки. За два дня до прихода Красной Армии, в феврале тысяча девятьсот сорок четвертого года, выселились в лес, прожили там ночь и день, и пришла Красная Армия, пошла на Карамышево, а мы -- домой, группой двадцать четыре человека, возвращались по три, по четыре, по пять человек вместе. Когда пришли, увидели, что там красных нет, а там -- немцы. Я была с восьмилетней дочкой. Аи, думаем, нас погонят во Псков!.. Глядим: в прогоне лежат убитые старухи и дети -- растоптаны ногами!.. Которые были со мной, все заплакали!.. Немцы нас с прогона убрали, погнали на край деревни, к огороду. Там -- землянка, в ней -- немцы... "Постойте здесь, -- говорят, -- сейчас начальство войдет, решим!.. " И был шалаш, я в шалаш взошла, легла, а дочка со всеми осталась... Вышли пять солдат с автоматами и всех постреляли. Только дочка моя упала лицом вниз, и покрыли соломой, а немцы ушли... И вечером уже пришла моя дочь, и еще одна раненая девушка -- в грудь. Я раненую девушку взяла, а потом ее отправили в Ленинград... Моей дочке восемь лет было, я: "Что же ты раньше не шла ко мне?" -- "Боялась, если б пошевелилась, убили бы, так и лежала со всеми в соломе" -- с пострелянными, значит... Двадцать четыре человека наших убито было... Детям, которые... Модесту Захарову личико искололи ножами, голова расплющена, девочка Нина, Миша Петухов, годовалый всего ребенок, -- ногами растоптаны... " ... Василий Иванович Пакулин, 1910 года рождения, жил в Заполье, Плюсского района, был завхозом запольской школы крестьянской молодежи во время оккупации. "Как вели себя немцы?" -- спрашивает свидетеля суд. "Восемнадцатого февраля сорок четвертого года, когда эвакуировали нас, около церкви постановили всех и начали расстреливать. Тридцать пять человек расстреляли и шестнадцать тяжело ранено: Гусарова Ольга, Макар Сергеев, шестидесяти пяти лет (перечисляет фамилии), и в том числе вообще моя жена... Детей двенадцать штук было... Они считали, что мы помогали раненым... Отбирали скот, лошадей, у нас, в Подгорье, в Замошье, в Милютине (перечисляет ограбленные деревни). В Милютине сто тридцать домов сжег, в Заполье -- тридцать... Всего из деревень Скорицы, Подгорье, Заплюсье, Замошье, Милютино и Староверский луг больше четырехсот коров и тридцати пяти лошадей угнал... А в деревне Седлицы пятьдесят человек забросали гранатами, -- семьями в землянках жили, их всех убили... " "А как вы сами остались целы?" "Когда первый залп дали, я лег, и через меня уже весь народ падал, я лежал под убитыми. А потом я уже бежал -- в лес, и там прятался до пяти часов утра... Жена моя -- раненная только в ногу, тоже под трупами улежала, ребенок невредимый с нею остался... " "Вот -- крайний сидит!" -- Пакулин указывает рукой на Зоненфельда. Председательствующий: "Подсудимый Зоненфельд, вы в деревне Заполье были?" "Да!" -- поднимаясь, признает Зоненфельд. "Сжигали эту деревню?!" "Да". "В расстреле мирных граждан участвовали?" "Да", -- заметно побледнев, отвечает Зоненфельд. Свидетельница Цветкова Прасковья Никандровна, родом из деревни Волково, жила там до сожжения этой деревни (11 января), а потом жила в соседней ("наши деревни только ручеек разделяет!") деревне Пикалиха, Карамышевского района, -- и я настораживаюсь: я был там в начале марта 1944 года, в Карамышевском районе, записывал все о Волкове и Пикалихе, видел кровь на местах расстрелов... "Двадцать седьмого февраля сорок четвертого года к нам в деревню Волково и в деревню Пикалиха приехал отряд немцев на машинах. Нас выгнали из домов, погнали в большой дом на горе. Я против дома не остановилась, а все остановились ожидать приказа. А я с детишками спряталась за дом, посмотреть, что будет. Немцы толпой погнали всех в большой дом. Я скорей захватила мальчика, дочку, и мы помчались бегом в поселок Карамышево (примерно один километр, но крайние дома -- пятьсот метров). Немцы увидели, стали стрелять, но мы уже забежали во двор и просидели до утра. Утром немцы каменные дома взрывают, деревни сжигают, нас всех гонят: "Псков, Псков!", нас гонят, а поселок Карамышево сжигают... Прошли километров шесть, стараясь тише идти... Деревня Пикалиха загорелась тоже, мы видели... А я с детьми сунулась в сторону, в снег, не заметили, так и скрылась в снегу... Когда немцы ушли, я вернулась с детьми в деревню, -- в этих домах валяются трупы обгорелые, все сожжены. Человек сто восемьдесят. Расстрелянных двое: один Петров Иван, лет двадцати, и другой Андрианов Петр, лет сорока, расстреляны, пытались, видимо, убежать... О тех же деревнях Пикалиха и Волково рассказывает мастерица портняжной мастерской поселка Карамышево Валентина Лукинична Егорова, 1918 года рождения: на пепелищах двух домов осталось сто восемьдесят человек, сожженных вместе с домами, в большинстве дети и женщины. "А когда ехали на Псков, много этих деревень сожженных вместе с людьми было!" Сорокавосьмилетний колхозник Яков Кузьмич Кузмин, из деревни Мачково, Порховского района, рассказывает, как была полностью сожжена его деревня и как в деревнях Брадари и Заполье сожжены были сорок пять человек. Изобличает двух узнанных им карателей: Герера и Скотки. Председательствующий: "Герер!" Герер встает. "В деревне Мачково вы были?" "В январе сорок четвертого". "Поджигали деревню?" "Ротой была сожжена эта деревня". "Скотки!" Скотки встает. "Скотки, вы участвовали в сожжении деревни Мачково?" "Участвовал... " Изобличает карателей и старый колхозник В. Е. Егоров из той же деревни Мачково: "Двоих знаю, фамилий не могу назвать! -- Указывает на Герера. -- Дере!" Герер вскакивает, поправляет: "Герер!" Скотки руку тянет сам: "Я, я у него обедал! Он меня знает!" Герер признает, что участвовал в поджоге Мачково, но не признает, что знает Егорова, а тот смотрит на него пристально: "Ну да, этот... Точно, точно... " Плачет сорокадевятилетняя колхозница в темном платочке, Стогаева Александра Павловна, из деревни Заполье, Плюсского района: "Гнали нас, потом поехали в совхоз "Андромер"... Много было... Не могу сказать!.. -- Сдерживает слезы, продолжает: -- Я маленько отошла от дороги, с девочкой... А муж был застрелен... Наших, запольских, восемь или девять было расстреляно... А в других деревнях -- это я не могу сказать, не знаю... " "Что с деревнями делали?" "Жгли!.. Заячье Дуброво, Милютино, Заполье, Вошково (называет другие деревни) -- жгли!.. " -- Плачет, утирает нос платком. "Около деревни Заполье лагерь русских военнопленных был?" "Был... Я один раз наварила картошки, послала своего мальчика туда, его ударили, мальчик убежал... Помирали пленные от голодухи, а сколько -- я не могу сказать!.. " Объявляется перерыв на пятнадцать минут. Плачет двадцатипятилетняя женщина, Анна Ивановна Лукинина, из деревни Шилово, Порховского района. Она работала в Порхове на хлебопекарне. "Ноябрь, сорок третий год, -- приходят немцы, всех в избу загоняют. Мы пошли к старосте -- человек восемьдесят сначала было... Нас в избу загнали, будто бы проверять документы... Они заперли нас, пулеметы на окна нацелили, бросили в окна три гранаты. У меня сразу дочку убили... Потом подожгли избу... Когда две гранаты бросили, дочку убили, я уже ничего не понимала больше... Как меня вытащили, кто в живых остался, не знаю, только немцев уже не было никого... Мать сожгли и двух детей моих... " Плачет... Суд и сотни людей в зале молчат, ждут... Женщина в зипуне и платочке плачет, пересиливает себя, прерывающимся голосом произносит: "Сорок восемь человек погибло всего, двадцать два или двадцать три -- детей... Нас -- под видом партизан, а у нас партизан не было никого. Осталось в деревне человек тридцать... " "Что еще знаете о зверствах?" "А больше ничего не знаю, не видела, а вот только в деревне Курышкино двадцать два человека тоже... Сразу же!" Зал молчит напряженно, тишина полная. "Садитесь, товарищ Лукинина... Свидетель А с т а ф ье в Петр Евстафьевич, что можете показать?" Работник лесхоза, хозяйственник, 1887 года рождения, встает, застегивает на крючки овчинный свой полушубок. "Очень долго жгли поселок наш Струги Красные. Поселок не горел, снег лежал. Ходили с факелами, керосином обливали... Я вот остался в Стругах, в землянке прятался... А населения в Стругах около пяти тысяч было. Сожгли все дома. Били палками, отправляли в Германию. При Стругах осталось всего около ста человек... Брат Астафьев Василий жил в двенадцати километрах, в лесе, хотел выйти за продуктами, прошел с девочкой, лет двенадцати. Попались немцы, позвали его, ему: "Показывай, где остальное население или партизаны!.. " Ему руку отрубили, он не сознался. Тогда ему руку вторую и ноги отрубили, и голову, и в огонь бросили. Ему семьдесят три года было... " "В феврале сорок четвертого года были расстрелы?" "Из тюрьмы взяли: "Кто хочет в Германию? А кто не хочет -- тот на машины!" И увезли тех, и отвезли около моста, семь километров, расстреляли сорок четыре человека... Трупы нашли саперы наши, уже позже... Зять мой там был, двоюродный, из Лудони, и другие... " Воробьев Спиридон Иванович, 1880 года рождения, сапожник из совхоза "Андромер", Плюсского района: "Малые Льзи -- сожгли живьем, и Большие Льзи... Деревня Милютино -- видел, когда жгли, восемь километров от нас... Одного я знаю: а вот он, с краю сидит!" Показывает на Зоненфельда. Прокурор: "Зоненфельд!" Тот встает. "Вы были там?" "Нет". "А вот он вас узнает, и в показаниях ваших сказано, что вы были в этой деревне". Обращается к свидетелю: "Что они там сделали?" "А ничего, -- отвечает старик, -- только сожгли!" Слышен шум в зале. "Вы в какой деревне видели?" "В деревне Полость". 23 П. Лукницкий "А больше нигде не видели?" "Нигде... А вот они были тогда, у старосты он был, яйца собирали... " Председательствующий: "Зоненфельд, было это?" "Возможно. Если в районе Плюссы, то это было!" Шум в зале. Зоненфельд садится, мрачный... - Свидетельницы Т. М. М и х а й л о в а, Е. А. Малышева, свидетель В. И. Иванов рассказывают о подобных же зверствах при сожжении деревень Малые Пети, Заполье, Кузнецове. Выступают другие свидетели: у меня нет возможности привести здесь все мои записи. Оглядываю публику в зале. Плачут, тихонько вытирают слезы многие женщины -- молодые и старые ленинградки, Сидящие в модных пальто и в ватных рабочих куртках. Острого, сверлящего взгляда не отрывают от каменных лиц подсудимых старые и молодые, объединившиеся в двух-трех рядах, партизаны. Хмур и бледен академик Тарле. Забыли свою работу -- стоят в проходах и присели в первом ряду фотографы; молодая художница, уткнув локти в большой, раскрытый на коленях альбом, сжимает виски ладонями. Офицеры, прошедшие сквозь все испытания войны, быть может побывавшие в начале сорок четвертого года, как и я, на Псковщине, и на Порховщине, и под Лугой, -- сидят насупленные. Один нервно перебирает пальцами ордена и медали, завесившие всю его грудь, и слышу легкое позвякивание металла -- так тихо в зале... А сколько тысяч свидетелей могли бы еще присутствовать здесь, рассказывать так же, как вот эти? А сколько злодеяний, не вскрытых судом, утаено преступниками, сидящими на скамье подсудимых? А есть ли хоть один кто-нибудь в зале -- блокадник ли, колхозник, партизан или солдат Ленинградского фронта, кто не вспоминает сейчас своего брата или отца, свою дочь или сына, погибших в эту войну здесь, в Ленинграде, или на территории Ленинградской области?.. Если б собрать в один пучок горькие мысли всех здесь сидящих -- какой страшной силой обладало бы это незримое излучение! Прокурор обращается к Ремлингеру. Тот встает. "Подсудимый Ремлингер, вы теперь верите, какой мир несла ваша армия народу?" "Глубоко потрясен тем, что здесь слышал... Какой большой позор нанесен Германии этим!.. " "Все это в "в а ш е м" районе!" "Я должен подчеркнуть, что большинство все же не в моем районе, но я должен подчеркнуть, что я не давал таких приказов". "А почему вы не слышали тогда этих стонов?" "Прошу поверить, что я обо всем этом ничего не знал!" В зале смех -- иронический, недобрый смех. "Вы там бывали?" "В феврале, когда все это происходило, я уже не был комендантом и я не мог знать". "Это было и в ноябре, и в декабре... Вы, как генерал, за зверства своих подчиненных отвечаете или нет?" "Отвечаю только за то, что делали мои войска, которые были мне подчинены... если мне это было известно!" Шум в зале и возглас: "Ах вот оно что!.. " Вечернее судебное заседание окончено. Объявляется перерыв до одиннадцати часов завтрашнего дня. Несудимые пособники 31 декабря. Выборгский Дом культуры. Четвертый день процесса Заседание открылось в одиннадцать часов тридцать минут, суд опоздал на полчаса. Публики -- половина зала. Подсудимые сегодня молчаливы. У Зоненфельда вид обреченного, он бледен, самоуглублен. Дюре сегодня уже не пересмеивается с Герером, как вчера до заседания суда. Свидетельские показания дает предатель Сердюк Николай Иванович, родившийся в 1917 году в Чкаловской области (поселок Второй Губовский), работавший там в зерносовхозе. Сердюк сотрудничал с немцами, служил в немецкой комендатуре в Крестах, неподалеку от Пскова. "Кого вы знаете?" "Признаю генерал-майора Ремлингера, который был комендантом Пскова. Познакомился с ним в конце тысяча девятьсот сорок второго года, в сентябре". "А может быть, в тысяча девятьсот сорок третьем? Уточните этот вопрос!" 23* "Правильно: в сентябре тысяча девятьсот сорок третьего... Я в это время работал в комендатуре Кресты, когда он приезжал в Кресты. Его назначили комендантом Пскова, а комендатура Кресты подчинялась военной комендатуре Пскова. Он тогда вместе со старым генералом приезжал познакомиться с лагерем в Крестах, -- это был лагерь для гражданских заключенных, непосредственно подчиненный комендатуре Крестов. В нем было сто пятьдесят -- двести человек тогда". "В каком состоянии был лагерь?" "Состояние лагеря -- ужасное. С продовольствием очень плохо, заключенным давали двести граммов хлеба, один раз в сутки питание, которое было непригодно для употребления в немецких кухнях, -- гнилой картофель, гнилая капуста, морковь... Комендантом лагеря был унтер-офицер, на букву "б"... (Вспоминает. ) Браун! Зверское обращение! Истязания были в карцерах. Двести граммов хлеба, пол-литра воды в сутки. За небольшие проступки отправляли в тюрьму города Пскова. Объявляли по радио, что они расстреляны за такие-то и такие-то преступления: неподчинение властям, невыход на работу и так далее. Санитарное состояние -- плохое, спали на земле, в сарае -- женщины и мужчины отдельно". "Где производились расстрелы?" "Не знаю. Знаю, что за Крестами, в лесу". "Комендант Крестов принимал участие?" "Не знаю". "Приходилось бывать во Пскове?" "Приходилось... Были приказы часто. Ни одной недели не проходило, чтоб не передавали по радио. Их переводила переводчица, эстонка, работавшая при радиоузле. Радиоузел находился под началом военного коменданта Пскова... А еще расстреливали в Моглино и в Военном городке... В декабре сорок третьего года и в январе, в феврале сорок четвертого из Пскова во все стороны посылались отряды, -- собирали людей по деревням, угоняли в Германию, они шли по дорогам без еды, многие были выгнаны в чем пришлось, без теплой одежды, -- за каждой колонной оставались трупы, замерзшие, умершие с голоду, забитые, расстрелянные. А деревни -- жгли, а кто не хотел уходить -- расстреливали. Всюду их разыскивали солдаты псковской комендатуры... А комендантом Пскова и всех окрестностей был генерал-майор -- вот этот Ремлингер... Население, пригнанное из этих деревень в Псков, размещалось в лагере, люди рассказывали об ужасах, которые там были. Был объявлен по радио приказ об эвакуации граждан Пскова с предупреждением, что кто не подчинится, будет расстрелян как партизаны. Услыхав приказ, население бросилось в лес, но было поздно, так как весь город был окружен колючей проволокой, патрули возвращали людей назад, загоняли в лагеря, часть расстреливали... В апреле -- выгоняли людей с собаками. В апреле люди рассказывали, что лагерь в Крестах был уничтожен, была пущена отрава, и все люди уничтожены... " О злодеяниях отступавших карателей, в числе которых был и он сам, дает показания свидетель Д и т м а р Курт Фридрих, родившийся в 1918 году в Гамбурге, до войны -- рабочий, в армии -- унтер-офицер, группенфюрер части "особого назначения" No 2. Он высок ростом, лицо худощавое, типично немецкое. Исполнительно словоохотлив, точен. Подробно описывает путь отступления, сожжение карателями деревень, убийства мирных жителей у реки Великой -- о том, как расстреливали людей Штрюфинг, и Фогель, и Янике, и он, несколько раз -- сам, конечно же "по приказу"! О "делах" роты Визе, об эшелонах -- по сорок -- пятьдесят вагонов, увозивших в рабство мужчин, и детей, и женщин. Рассказывает о случае, когда унтер-офицер отказался поджигать дома и был расстрелян тут же на месте... Дидуш Эмиль, высокий, красивый немец, в хорошем штатском костюме, дает свидетельские показания после Дитмара. Дидуш -- рожден в 1918 году, в Граде-фонВальд, до войны занимался хозяйством, рабочий. "Кого вы знаете из подсудимых?" -- "Зоненфельда". -- "Расскажите о Зоненфельде!" -- "Мы вместе с Зоненфельдом находились в специальной школе, в Луге, где нас обучали методам борьбы с партизанами. Школа в Луге была с ноября по декабрь тысяча девятьсот сорок третьего". -- "После окончания школы куда вас отправили с Зоненфельдом?" -- "Меня -- в штрафной батальон, а Зоненфельд остался". -- "Надолго?" -- "Пока не начал участвовать в борьбе с партизанами, а где -- не знаю. Могу рассказать о том, что мне лично рассказывал Зоненфельд в тех двух лагерях военнопленных, где мы были вместе. Говорил, что поджигали деревни, народ угоняли, расстреливали... " -- "Где?" -- "Названий деревень не упомнил". -- "Районах?" -- "Луга -- Псков". -- "Скольких расстреляли?" -- "В одной деревне от двадцати до двадцати пяти человек". -- "Лично Зоненфельдом или его группой?" -- "Он говорил: "мы". Зоненфельд, слушая, провел ладонью по волосам, почесывает бровь. Дидуш продолжает: "Насиловали женщин, а потом расстреливали!" "Расскажите, как производился Зоненфельдом этот расстрел двадцати пяти человек?" Рассказывает: заставлял людей вырыть себе могилы, ставил на колени, стрелял в затылок из пистолета. Зоненфельд: "Когда я ему это рассказывал?" "Частично в Острове и частично в лагере военнопленных". Зоненфельд садится. Его спрашивают: правильно ли это? Он тогда встает снова: "Я не согласен с тем, что показывает свидетель. То, что показывает свидетель, то можно вычитать только в немецкой литературе из романов". "Но вы участвовали в расстрелах?" "Участвовал". "Ну так в чем же дело?" "Но не так, как рассказывал свидетель". В зале смех Председатель: "Ну не все ли равно?.. Садитесь, Зоненфельд!" Объявляется перерыв на пятнадцать минут. После перерыва прокурор, перебирая пачку бумаг: "Имеется ряд документов... По этим документам прошу вызвать свидетелей, которые могут дать показания о разрушениях памятников архитектуры и искусства в Пушкине, Петродворце, Новгороде, Пскове и о зверствах немецких карателей на временно оккупированной территории Ленинградской области". Перечисляет, кого просит вызвать. Председатель дает распоряжение вызвать этих свидетелей, доставить их сюда на машине, а пока -- продолжить допрос находящихся здесь свидетелей. Допрос свидетелей -- немцев, соучастников преступлений -- продолжается. Рассказывают о сформированных по приказу командира батальона "ОН" подполковника Клозе лыжных взводах карателей, довершавших превращение оставляемой немцами территории в "мертвую зону", о том, как Зоненфельд (когда ехал в вагоне и был обстрелян, и никого не нашли) выместил злобу на проживавших вблизи в большом доме советских людях, в большинстве пострадали женщины, -- этот дом был забросан гранатами. Перечисляют преступления расстрелыциков Энгеля, Янике, Бема, Скотки... Энгель и Янике признаются: "Да, так!", "Да, было... " "Подсудимый Бем, правду ли рассказал свидетель о сожжении вами деревень, угоне и расстрелах скота, расстрелах мирных жителей, производившихся лыжным взводом, которым вы командовали?" "Да!" -- коротко отвечает Бем. "Подсудимый Скотки, правду ли сказал свидетель о расстреле вами шестидесяти женщин?" "Да", -- отвечает Скотки и, словно бы похваляясь, рассказывает подробности о том, как он насиловал некоторых женщин и затем расстреливал их. "Подсудимый Зоненфельд, правду ли рассказал свидетель о зверствах, которые учиняли вы лично?" "Да, правду!" -- отвечает Зоненфельд. Зал глухо рокочет, когда один за другим встают, спокойно, с равнодушной "деловитостью" подтверждают свои преступления подсудимые и садятся с таким видом, будто ничего особенного в их показаниях и нет. ... Вызванные судом свидетели, за которыми была послана машина, явились. Их трое. Из них до конца заседания успел выступить только один -- Н. Н. Велихов, начальник и главный архитектор Государственной комиссии по охране памятников Ленинграда. Рассказывая о разрушениях исторических памятников Ленинграда и его окрестностей, он волнуется; он закончил свой рассказ словами о личной трагедии специалиста. Подсудимые слушали его внимательно, особенно Ремлингер, Скотки, Визе, Бем. Что думали они сейчас, эти варвары XX века? Свидетельства Н. Н. Велихова не привожу, они прямого, непосредственного отношения к делу подсудимых не имеют. ... В три часа дня председательствующий объявляет перерыв до одиннадцати часов утра 2 января... Через несколько часов -- Новый год, первый год завоеванного нашей великой Победой мирного времени... О чем будут думать эти проклятые гитлеровские каратели в полночь?.. О реках крови русской, которую они пролили? О жизни? О смерти?.. О том, что возмездие, которого им не избежать, справедливо?.. О том, что таких, как они, судимых здесь оскорбленным русским народом, много?.. Мы будем думать о миллионах советских людей, убитых фашистами, о том, что миллион из нас, ленинградцев, погиб только здесь, в самом Ленинграде. О пережитых ужасах и о той великой Победе, которой спасли мы наш город, наше будущее! О том, что все человечество спасено нами от коричневой, страшной чумы фашизма... ... Публика покидает зал медленно, все глубоко задумчивы. Как много здесь скорбных лиц, как нужен сейчас, после этого душного зала, свежий, чистый воздух ленинградской зимы -- вздохнуть легко, отдышаться! ... Домой я иду пешком. Один. Гляжу на величественную, заледенелую, заснеженную Неву, -- в какие разные времена я так же внимательно смотрел на нее неотрывным взглядом, любуясь ею, ощущая свое родство с Ленинградом! Далеко позади меня остался дом, на стенах которого снаружи висят афиши: "Выборгский Дом культуры, 31 декабря 1945 года, понедельник ВСТРЕЧА НОВОГО ГОДА Ночной бал Большой концерт силами артистов гостеатров... " и т. д. Где искать угнанных? 2 января 1946 года. 11 часов утра. Выборгский Дом культуры. Пятый день процесса Новый год я встречал в Доме архитекторов. Весь день вчера провел дома. Ленинградские газеты в эти дни публикуют материалы процесса и статьи своих корреспондентов. Центральные газеты публикуют только краткие информации ТАСС. 11 часов 05 минут Привели подсудимых. Они расселись на те же места, на коих каждый сидел все время. Яркие "юпитеры" ослепляют. Кинооператоры -- готовятся. В зале народа мало, занято рядов десять, и то не полностью. Переводчики -- двое мужчин (офицеры) и две женщины (не военные) -- на местах. 11 часов 20 минут Суд идет! "Товарищ комендант, позовите свидетеля Давыдова!" Запись свидетельских показаний С. Н. Давыдова, начальника специальной реставрационной мастерской Комитета по делам архитектуры при Совнаркоме СССР, и показания выступавшего следующим протоиерея П. П. Тарасова, секретаря митрополита ленинградского и новгородского, я здесь не привожу, как и предновогодние показания Н. Н. Велихова. Вот только один штрих из показаний П. П. Тарасова: "В Павловском соборе города Гатчины немцы перед уходом уничтожили, бросая гранаты в подвал, от трехсот до трехсот пятидесяти мирных жителей, скрывавшихся там от беды. Немцы пытались войти в подвал, собора, но не могли, крепко заперто было, спешили. И тогда бросили в окна целые связки гранат. Всюду вокруг они выжигали дома". А вот показания следующего свидетеля, А. П. В л адимирского, привожу полностью. Подполковник медицинской службы А. П. Владимирский -- судебно-медицинский эксперт Ленинградского военного округа. Государственной чрезвычайной комиссией по расследованию немецких злодеяний ему было поручено присутствовать при раскопках бесчисленных могил -- рвов, ям, карьеров, -- где были закопаны многие тысячи убитых гитлеровцами мирных жителей. Он исследовал трупы этих людей. Свидетель перечисляет только некоторые места: в Гатчине найдено тринадцать таких мест, много других обнаружено в Красном Селе, в Пскове и прилегающих к нему районах, -- например, в Военном городке, на бывшем Салотопенном заводе. В Порхове -- в Военном городке и усадьбе Полянова, в Порховском районе -- в двух пунктах, в Демянском районе -- ряд пунктов, в Чудовском районе на территории совхоза "Коммунар" и в других местах... "Количество трупов далеко превосходит цифру, названную в обвинительном заключении (55 355 мирных жителей. -- П. Л. ). Если включить "не боевую травму" -- то есть лиц, погибших в больницах, лиц, которые были отравлены, и прочее, и прочее, то эта цифра превышает полмиллиона человек. Колоссальное количество людей погибло без свидетелей, они были, но их всех убивали. Я сам, своими руками, перебрал не один десяток тысяч трупов. Если сделать общий обзор тех так называемых "захоронений", которые производились немцами, то это -- все виды могильных мест: от ям небольших размеров до колоссальных размеров рвов, где были завалены землей трупы гражданского населения -- и прежде всего женщин и детей. Возникает вопрос: для чего было такое уничтожение? Только теперь, из Нюрнбергского процесса, это стало понятно. В начале войны немцы не стеснялись формами уничтожения: отравляли, морили голодом, замораживали, вешали и так далее. Когда Красная Армия погнала немцев, то они стали заметать следы. Например, в Гатчине немцы решили уничтожить всех находившихся в больнице, распустили слух, что больных собираются эвакуировать, а в действительности их стали подвозить к эшелону; туда люди входили живыми, а оттуда -- за несколько километров пути, в лесу, выносили трупы: было отравлено восемьсот пятьдесят человек. Впоследствии, перед своим отступлением, немцы решили уничтожить следы, назначили пятнадцать русских военнопленных сжигать эти трупы. Эта работа продолжалась около двух недель. И когда военнопленные эти, жившие отдельно в сарае, кончили работу, то их загнали в сарай, облили керосином и сожгли. Вот те свидетели, которые могли бы рассказать о том, что случилось с больными, но немцы избавились от свидетелей... Мы обнаружили и вскрыли кладбище в самой Гатчине. Здесь на горе было расположено немецкое кладбище. Когда раскопали его, внизу, под могилами немцев, обнаружились зарытые ямы и могилы, где лежали расстрелянные мирные жители, мы находили трупы женщин, детей -- в возрасте от двух до трех месяцев, стариков... В лесу, в тридцати восьми километрах от Гатчины, мы обнаружили огромный ров, который оказался заполнен трупами: около трех тысяч мирных жителей, среди которых были также женщины, дети, старики. Оставшиеся в живых немногие освобожденные Красной Армией гатчинцы свидетельствуют, что в годы немецкой оккупации множество людей бесследно исчезало не только по ночам, но и днем: вышел человек на улицу -- не вернулся, другой зашел к соседу -- соседский дом пуст, семья ушла в кино и исчезла... Большое пространство земли вдоль одной из сторон этого рва оказалось сплошь покрыто гильзами патронов от автоматов. Сколько нужно было выпустить пуль, чтобы расстрелять три тысячи человек?! Народ, по-видимому, сгоняли и расстреливали. Женщины и дети лежали на других трупах. Псков! Кладбища были в центре города, в небольшом расстоянии одно от другого. Кладбища были на окраине -- Моглино-первое, Моглино-второе, Салотопенный завод. Около Пскова, у станции "Псков-пассажирская", найден участок, покрытый небольшими холмами. Местность Кресты и другие. По свидетельским показаниям, здесь производились расстрелы. Около одного из таких холмов мы случайно увидели колоссальное количество автоматных пуль. Склон холма был весь испещрен пулями, которые оказывались на поверхности по мере выветривания песка. Найдя их, мы произвели раскопки. Трупы здесь лежали в штабелях, в огромном количестве. У всех -- огнестрельные ранения и, кроме того, переломы черепа тяжелыми предметами. (И мне вспоминается приказ Ремлингера, что "оружие не обязательно применять одним концом, можно и другим" -- прикладом. -- П. Л. ) Моглино!.. Зарыты трупы советских военнопленных, замороженных! Подходили эшелоны по пятьдесят -- шестьдесят вагонов, в них наши воины были заморожены. Мы разрыли это кладбище. Это были трупы людей в высшей степени истощенных, без одежд, исследование показало, что они погибли от охлаждения. По свидетельским показаниям, собранным в районе Моглино-первое около Пскова, где-то там, в районе Пскова, в тысяча девятьсот сорок первом году все в лагере были уничтожены и туда же были доставлены евреи, вывезенные из Пскова. Мы стали проверять эти показания, долго искали, чтобы найти вещественные доказательства. Около Моглино-первое, на площади, засеянной рожью, мы нашли десять ям-могил, заполненных трупами: дети, женщины, мужчины. Так как их убили в начале войны, то немцы еще не раздевали людей перед уничтожением -- еще не скрывали тогда следов своих преступлений. Многое нам удалось установить по бусам, амулетам и другим предметам, определявшим национальность уничтоженных людей. Затем немцы заровняли землю, превратили в поле, засеяли... Салотопенный завод около Пскова... Сжигали! В том числе живых людей. Мы нашли большое количество пепла, обожженных человеческих костей и под самыми глубокими слоями -- слой трупов с остатками одежды, из чего стало ясно, что это -- мирное население... В доме номер пятьдесят на Советской улице Пскова помещалась немецкая жандармерия. Во дворе мы нашли четыре сарая, заполненных гражданской одеждой: мужской, женской, детской. Туда люди входили одетыми. Их оттуда выводили раздетыми, на расстрел. Специальная комиссия определила по одежде и обуви -- обувь принадлежала трем тысячам человек, а часть -- была увезена. Одежда -- меховая, зимняя, и летняя -- кофточки и тому подобное, самая разнообразная. Разрозненной одежды -- только разрозненной! -- оказалось около тонны. И еще около трех тысяч единиц целой, комплектной, одежды... В псковской психиатрической больнице было "экспериментальное отделение", устроенное немцами, где в конечном результате люди были отравлены. Порхов... Здесь на кладбище были надписи: "Только для русских военнопленных". А трупы оказались гражданского населения, и множество детей. Если б мы все, находящиеся здесь в зале, посмотрели... (я бы не хотел второй раз увидеть!) В сидячем, в лежачем, в самых разнообразных положениях... дети!" ... О вскрытых кладбищах, где найдены трупы исключительно с огнестрельными повреждениями; о людях, копавших себе ямы и затем расстрелянных... Эксперт говорит ровным, деловым голосом; тоном мерным, но словно наполненным сдавленной эмоцией. Зал тих -- ни единого возгласа, слова, -- внимание напряженное. Как изваянный из металла в своем полковничьем кителе, эксперт держится строго и прямо. Его удивительная голова, выкругленная сзади большим полушарием, придает ему облик ученого -- математика или философа. Он стоит перед судом олицетворением обузданной страсти, сократовским отрицанием принуждения и насилия. "Можно еще долго рассказывать! -- оборвав свою речь трудной, видимо мучительной, паузой, произносит он. -- Я больше не могу говорить!.. " Председатель: "Скажите, в каких районах вы находили больше всего?" "Центром уничтожения людей в Ленинградской области был Псков". "Псков?" "Да, Псков!" (Перечисляет все места, где уничтожались люди. ) Защитник Ремлингера спрашивает свидетеля: "В какое время уничтожалось мирное население, до сентября тысяча девятьсот сорок третьего года и позже?" "Ряд документов доказывает, первое: что люди уничтожались в тысяча девятьсот сорок первом году; второе: в марте -- апреле тысяча девятьсот сорок второго года (не раньше, что доказывается, например, клочками газет и другими датированными документами); третье: в тысяча девятьсот сорок третьем году и до отступления немцев. Наконец, время уничтожения часто можно было определить по состоянию трупа, с учетом почвы и так далее... " Прокурор заявляет, что допрос свидетелей закончен и что в качестве вещественных доказательств присутствующим будут показаны фотоальбом и документальный фильм, и пока объявляется перерыв на час. Через час, после того как суд собрался снова и зал снова заполнился, демонстрируется фильм... Кадры его, снятые кинооператорами Ленинградского фронта в 1941 году и в следующие годы, производят тяжелое впечатление. Они сняты в Ленинграде, в области, в том числе в немецком тылу, куда операторам удавалось проникнуть, и, наконец, в пылающих, подожженных карателями деревнях, в городах, превращенных в развалины, на снежных полях и в заснеженных лесах, по которым бредут, укрываясь в землянки, уцелевшие жители -- семьи, одинокие, истощенные женщины, дети... Другие кадры показывают множество приказов гитлеровского командования, заканчивающихся словами "подлежат расстрелу", "расстреливаются", "расстрелять"... Под одним из таких приказов -- четкая подпись: "Ремлингер"... Что стоят после этого все увертки и отрицания глядящего на экран Ремлингера?.. Мы видим на экране те разрытые рвы, ямы, могилы, где происходили массовые расстрелы людей, множество трупов женщин, детей, стариков, со следами изощренных пыток; десятки концентрационных лагерей, обведенных колючей проволокой, и в них опять -- могилы, тысячи трупов. В Демянском концлагере только три человека уцелело из тринадцати тысяч заключенных туда мирных жителей... В зале такое же напряженное молчание, какое воцарилось во время рассказа судебно-медицинского эксперта Владимирского... После фильма включается свет. Тишина. Прокурор обращается к Ремлингеру. Тот, уперев руки в колени, мрачный, встает. "Подсудимый Ремлингер! В городе Пскове при комендатуре работали два суда, созданных для мирного гражданского населения. Они выносили приговоры: к расстрелу. Кто приводил в исполнение эти приговоры?" Ремлингер: "Я не могу сказать. При комендатуре был только один военный суд. В Пскове было больше". ... И опять: "Что он делал, этот суд?" -- "Выносил приговоры". -- "К расстрелу?" -- "Наказания". -- "К расстрелу?" -- "По заслугам!" -- "Я спрашиваю: к расстрелу?" -- "Были случаи, и к расстрелу". -- "Ну вот, расскажите, какие вы знаете?" -- "Об особых случаях я не могу рассказывать". -- "Расскажите не об особых". -- "Я не знаю, что от меня требуется... Расстрел применялся, когда нужно было так судить за проступки". -- "Значит, присуждали к расстрелу за проступки, а не за преступления? Какие преступления совершались?" -- "Взрывы, поджоги, бандитизм и так далее". -- "Лжете, подсудимый Ремлингер! Стыдно вам врать перед судом. Потому что в Пскове советские граждане находились в таких условиях, что они заниматься бандитизмом не могли. Немцы занимались бандитизмом!" -- "То, что я сказал, так было". -- "Ваш отдел?" -- "Моя комендатура не занималась этим". -- "Жандармерия вашим отделом была?" -- "Я с этим не имел ничего общего". -- "То есть вы хотите сказатъ, что ничего не знали?" -- "Жандармерия приводила в исполнение приказ". -- "А жандармерия подчинялась Ремлингеру!.. Вы лично присутствовали при расстрелах?" -- "Ни одного раза". -- "У вас есть такие показания, что присутствовали!" -- "Это ложь". -- "Хорошо. Где приводились приговоры в исполнение? В каком месте?" -- "Не знаю. Суд присуждал, жандармерия выполняла". -- "Ну вы всетаки знали, что очень много присуждалось к расстрелу советских граждан?" -- "Я лично ни одного не расстрелял... Что делало гестапо, я не знаю, потому что это де. лалось тайным образом". -- "Вы -- генерал, комендант города, вы не могли не знать!" -- "Я ничего не знал, я не имел возможности туда заглянуть. Что делали СС, охрана, гестапо, я не мог знать". -- "Но у вас была своя жандармерия. Вы заглядывали туда? Она докладывала вам?" -- "Да, работа была связана". -- "Очень тесно связана?" -- "Очень тесно, я не могу сказать". -- "Все отделы, полиция работали вместе? И этими отделами руководил Ремлингер?" -- "Я ничего общего с этими отделами не имел". -- "Вы слушали показания эксперта о разрытых могилах. Что вы можете сказать по этому поводу?" -- "Это я слышал". -- "Что скажете?" -- "Я ни одного человека не расстрелял и не давал приказа о расстреле". -- "И ничего не знали?" -- "Нет". В зале рокот. Ремлингер прислушивается, продолжает: "Почему вы на меня все валите?" -- "Не все -- на вас. И на других". -- "За такое короткое время столько нельзя было сделать". -- "А за короткое что вы успели?"-- "Приказы такие мною не издавались... мною -- ни одного". -- "У вас был подчиненный -- комендант в Крестах. Там расстреливали советских граждан". -- "Был. Я не знаю. Этот лагерь не был мне подчинен. Все гражданские лагеря были в подчинении группы "Норд". -- "А вам подчинялся кто?" -- "Седьмой отдел был в моем подчинении, но с лагерями он не имел ничего общего. Во все время моей работы ни одно слово не было сказано в отношении этого. Я с лагерями не имел ничего общего". -- "Вы признаете, что в лагерях уничтожались люди?" -- "Я не знаю". -- "Военнопленные?" -- "Я ничего не знаю об издевательствах в лагере, который был мне подчинен. Я прошу верить тому, что я говорю, это был военный лагерь, они специальному генералу подчинялись". -- "Сколько было таких лагерей?" -- "Я не знаю". -- "Вы комендант, вы должны знать". -- "Я не знаю". -- "В ваше подчинение входили офицеры Грунс и Макс? В Карамышеве стояли!" -- "Нет, не знаю". -- "Садитесь!" Прокурор ходатайствует об оглашении некоторых документов о немецких зверствах. Оглашаются акты, составленные в освобожденных деревнях, о том, что имелось там до оккупации, и акт о сожжении деревни Пикалиха, Карамышевского района. Акт о сожжении деревни Мочково (ее жгли дважды, сожгли полностью. -- П. Л. ). Акт о содеянном в деревне Малые Пети... Документы приобщаются к делу. Подсудимым задаются вопросы -- есть ли что дополнить к их показаниям? Ни у кого нет, кроме Визе, который заявляет, что он не был штрафником. Защитник Бема заявляет: "Он не был штрафником и попал в батальон "особого назначения" случайно". Судебное следствие объявляется законченным. Перерыв до шести часов вечера следующего дня... Предпоследний день 3 января. 18 часов. Выборгский Дом культуры. Шестой день процесса Зал переполнен. Ввиду болезни председательствующего генерал-майора юстиции Исаенкова в заседании по решению суда председательствует подполковник юстиции Комлев. Вводится запасной член суда, майор юстиции Антонюк. Слово для произнесения речи предоставляется государственному обвинителю, генерал-майору юстиции Петровскому. В начале речи он дает общую характеристику злодеяний гитлеровцев, совершенных ими на территории Ленинградской области, повторяя данные, изложенные в обвинительном заключении в начале процесса. Подсудимые сидят без ж