Один из них заметно выделялся - старик с густой сивой шевелюрой, с огромной бородищей. Он степенно приподнялся с порога, подал руку и назвался: - Никита Филатович Хмелев. "Этому деду попадешься в руки - натерпишься муки", - подумал Песцов, пожимая необъятную ладонь таежного Геркулеса. На столе стоял самовар, множество чашек с блюдцами. Прислуживали Ефимовна и Надя. - Пожалуйте к столу, Матвей Ильич! - пригласила хозяйка. - Пирожка с гонобобелем отведайте. - Вы откуда? С Оки, с Волги? - радостно спрашивал Песцов. - Это у нас там голубицу так называют. - Да уж здешние, - махнула рукой Ефимовна. - Маленькой оттуда вывезли меня родители. - Откуда же у вас голубица? Она еще не созрела. - А из погреба. С осени ставим, перемешаем ее с сахаром - она и стоит. Кушайте пирог. Чайку, пожалуйста! Надя налила ему чашку густого фиолетового чая. - А зачем мне чернила? Я писать не собираюсь, - дурашливо надув губы, Песцов глянул на Надю. Она ответила такой счастливой улыбкой, так сузились и потемнели ее глаза, что Песцова точно горячей волной окатило. - А мы решили выпить все чернила. Может, писучих поуменьшится. Не то больно уже много их развелось, - сказал Егор Иванович. Песцов пил этот фиолетовый до красноты чай, заваренный из корня шиповника, чуть кисловатый, с вяжущим привкусом, и слушал неторопливую и, казалось бы, поначалу беспорядочную беседу колхозников. - Волгин приехал... Говорят, в районную больницу заезжал. - Да, плох Павлович-то. - Ничего мужик был, проворный. В последние годы обмяк, а то круто завинчивал. - В торговле мастерство имел. - Да, мастер был... Вон чешский дизель купил и бросил... Сто пятьдесят тысяч кобелю под хвост. - Проворный... Маслобойню схлопотал и вон под дождем бросил. - Почему? - Купить купили, а поставить - сил не хватает. - А что дизель? - Песцов вспомнил, как наткнулся однажды в деревянном пристрое электростанции на огромный ржавеющий дизель. - Чешский он, с корабля. У него заднего хода нет, потому и продали, - пояснил Конкин. - А генератор к нему нужен с малыми оборотами. Наша промышленность таких не выпускает. - Зачем же тогда покупали?! - А кто нас слушает? - Ты не побоялся пришел к мужикам покалякать. А ну-ка скажут: потайной сход устроил секретарь? Чего тогда будешь делать? - спросил Никита Филатович. - Откажусь... А вас всех выдам с головой. И все загоготали. - Я уж ему говорил: вы больно начальник-то чудной. Колхозников слушаете, - сказал Егор Иванович. - Таких у нас и не было. - Так уж и не было! - усмехнулся Песцов. - Нет, были, мужики... - вступился Никита Филатович. - Были... Похожие на одного большого начальника... К нему наш Калугин ходил. Да ты, Егор, помнишь. Два часа слушал он Калугина! И чай вместе пили... А начальник был ба-альшой... - Кто ж это? - спросил Песцов. - Ленин. - Эка вы хватили! - Так я это к примеру. Слухай дальше. Опосля того Калугин полгода на сельских сходах рассказывал, как его Ленин слушал. И бумагу от него читал. А в ней сказано: мол, очень правильно вы, товарищи крестьяне, думаете, как передал мне ваш ходок Калугин; главное - это чтоб богатство развивать. Вы теперь хозяева. Вот и покажите, на что способны. И мешать никто не станет. Мы Калугина с этой бумагой встречали, как наследника царского в старые времена. Може, читали в исторических книгах - наследник к нам приезжал... По селам ездил. По его имени и затон назвали на Бурлите. - По имени наследника? - Зачем - наследника? Говорите чего не надоть, - обиделся Никита Филатович. - По имени Калугина. - И хорошо вы хозяйствовали? - А я тебе скажу. Егор, не дай соврать! Мене ста пудов с десятины сроду никто не сымал. Брали и по сто пятьдесят и по двести пудов. Порядок на поле-то был и честность была. А вчерась я иду с пасеки, смотрю - за Солдатовым ключом сою боронуют, Петька Бутусов и Ванька Сморчков. Чешут, стервецы, друг перед дружкой, как на пожар. Ажно пыль столбом. Зашел я это на поле, гляжу - половину сои выборанивают. Значит, ставят эту самую... рекорду. - Это моя вина, - сказала Надя. - Я недоглядела. - А ты, Надька, не красней! За всем не усмотришь. Их шестнадцать тракторов, да десять комбайнов, да сколь вон косилок, жаток, сеялок-веялок... - Тут хитрость вот в чем: связь мужика с землею нарушена, - сказал Егор Иванович. - Хозяина у земли нет, царапают ее, милую, нонче Иван, завтра Петр, послезавтра Сидор... А не уродится - и спросить не с кого. - В поденщиков превратились колхозники, - отозвался Еськов, - и смотрят на землю, как на чужую. - Так ить оно и на фермах то же самое, - встревает в разговор Лубников. - Никто ни за что не отвечает. Вон с весны на отгонах перебодались коровы, ноги переломали. И пастухам хоть бы что... А удерживают с Марфы Волгиной, с заведующей. - Ну отчего же такое равнодушие? - спрашивал Песцов. - Выгоды нет, вот и равнодушие. - Как же сделать, чтобы была эта выгода? - Платить надо, - сказал Егор Иванович, - и колхозникам дать послабление... - Какое послабление? - Ну вроде самостоятельности. И поле, и отара, и пасека пусть на учете за каждым колхозником будут... А то всем командуют... скопом. - А что делать бригадирам, заведующим фермами? - спрашивал Песцов. - Дело найдется, - сказал Никита Филатович. - Беда в том, что их много развелось. Да что там говорить! Семен, сколько было у нас лошадей спервоначала в колхозе? - спросил Никита Филатович Лубникова. - Да с молодняком без малого тысяча. - А теперь сто пятьдесят голов. Так?! Но тогда были два конюха да табунщик, вон Семен... И все. А теперь? Он вот заведующий, у него - кладовщик, учетчик, два охранника, три конюха. А лошадей в пять раз меньше. - Да ить оно и на овцеферме то же самое, - Лубников не оставался в долгу. - Тогда на каждую отару был чабан. Семья помогала ему - и все. И овец боле вдвое было. А теперь мало ли там кормится энтих тунеядцев-надзирателей? А возле коров? А на свиноферме... - Этих учетчиков да охранников - эскадрон. - Кавалерия! - Вот и надо всех этих посредников между колхозниками и землей убрать, - сказала Надя. - Это все - воробьи на дармовом зерне. И сразу все повернулись в ее сторону, отчего она смутилась, но закончила решительно: - И ввести зарплату от урожая, от поголовья... - Правильно, ясно море! - воскликнул Лубников. - Я опять табун возьму. - Не каждый заведующий на табун пойдет, - сказал молчавший до этого Лесин. - И не каждому доверить можно, - заметил Егор Иванович. - Да, да... Правильно! - кивал головой Песцов. Расходились поздно. Егор Иванович стоял на крыльце, пожимал всем руки. - Спасибо за чай-сахары! - На здоровьичко! - Заходите почаще. - Спасибо! На крыльцо вышли Надя с Матвеем; увидев их, Егор Иванович вдруг засуетился: - Надюша, ты бы осталась у меня. Уже поздно. - А меня Матвей Ильич проводит, - весело сказала Надя. - Да, да, вы не беспокойтесь, - подтвердил Песцов. - Ну, как знаете, как знаете, - Егор Иванович смущенно кашлянул и вдруг заметил высунувшегося из двери Федорка. - Пошел вон, шкеть! - наградил он звонким подзатыльником мальчика, сорвав на нем всю свою досаду. На улице было свежо, и Надю охватил озноб. Песцов взял ее под руку. - Ну и дипломаты!.. - восторгался он. - Издалека начали. И не то чтоб грубо, а похвалили Волгина. Но так, что лучше в прорубь нагишом опуститься, чем такую похвалу слушать. Вот, мол, парень, мотай на ус... - А ты? - А я вот что... Землю закреплять будем, гурты, табуны, отары! Все по звеньям. На зарплату переведем. Аванс будем давать ежемесячно. - А не рано ли? - Если изберут, конечно. - Я не об этом. - Где взять деньги? - Да. - Я уж все обдумал. На другой же день после избрания пущу в продажу тех выбракованных коров. А там от молока кое-что скопилось. Вот и выдам деньги, как на фабрике. А через месяц те деньги принесут мне новые... Увидишь, как станут работать колхозники... Деньги, Надежда, удивительная штука! Они умеют приносить новые деньги. Только их надо в оборот пускать. А мой оборот - это зарплата колхозников. Они подошли к Надиному дому. Возле крыльца Надя остановилась: - Спокойной ночи. - Присядем! - Песцов указал на лавочку. - Не могу. - Почему? - Ну что тебе сказать?! - Ты жалеешь? Боишься?! - Нет. - Так что же? - Не сердись, милый!.. Я не могу объяснить тебе... Но так встречаться не надо... Спокойной ночи. - Спокойной ночи, - тоскливо повторил Матвей. Проскрипела дверь, грохнула щеколда, и Надя скрылась... А Песцов долго еще стоял перед сумрачной, не освещенной изнутри избой. 28 Стогов приехал в Переваловское на другой день к вечеру. В правлении застал он Песцова и Семакова за подготовкой к собранию. Им помогали два паренька; все вместе вносили и расставляли клубные скамейки, сваленные в кучу возле порога правленческой избы. Матвей был в майке, на плечах и на правой щеке его лежали пыльные полосы от скамеек. - Как дела? - спросил его Стогов. - Отлично! - весело ответил Песцов. - Познакомился с колхозом? - Вполне! - И все ясно? - Так точно! - Ишь ты какой понятливый, - усмехнулся Стогов. - А что, кроме тебя скамейки некому таскать? - Да все равно тут крутимся. Повестку дня вот составили. И вообще готовимся. - Ну, ну, готовьтесь. - Стогов шумно вздохнул и тяжело опустился на табуретку. - Я схожу переоденусь. Да помыться нужно, Василий Петрович. - Давай, давай. Сразу же после ухода Песцова явились, словно по команде, Бутусов, Круглое, Волгин. - Ну, как твоя почка? - спросил Стогов Волгина. - Все в порядке! - бодро сказал Волгин. - Чудная у тебя болезнь. - Бюро будем проводить перед собранием? - обратился Стогов к Семакову. - Не знаем, как и поступать, Василий Петрович, - сказал озабоченный Семаков. - Нам-то ведь все ясно... - В каком смысле? - Стогов настороженно повел своими отекшими глазами. - Да я уж вам писал... Недоверие у нас к Песцову. - Вы мне подробнее поясните, что здесь происходило? - строго спросил Стогов. - Не тем боком показал себя, - вмешался в разговор Бутусов. - Такое наговорил на правлении, что и деваться не знаешь куда. - Да что там на правлении! Он вчера подал целую программу... Вот! - Семаков протянул Стогову два листа, густо исписанные Песцовым. Стогов не стал читать, положил их в карман. - Что же он вам предложил? - Предложил всю землю закрепить не то по семьям, не то по звеньям, не поймешь, а бригады ликвидировать, - сказал Семаков. - Что значит ликвидировать? - спрашивал Стогов, все более хмурясь. - Говорит, звенья надо создавать, автономию!.. Значит, заинтересованность будет выше... Спайка, - пояснил Бутусов. - А бригадиров разогнать... И учетчиков не надо, и охранников. - Так! - оборвал его Стогов. - А насчет ликвидации огородов установка есть, что ли? - осторожно спросил Волгин. - Какая установка? Никто установки не давал. - Так ведь сказал на правлении Песцов, - скороговоркой начал Круглов, словно боясь, что его перебьют. - А после правления в момент по селу разнеслось. Вот и волнуются люди. Вполне натурально. - Коров хочет продать... - Это еще зачем? - Чтоб колхозникам платить... Зарплату, говорит. А не хватит, еще и свиноферму - в расход! - А вместо кукурузы овес или ячмень сеять, поскольку, говорит, звеньевые не согласны. - Черт знает что! - Опыта у него нет. Хозяйство наше плохо знает. Вот в чем беда, - сказал Бутусов с ноткой огорчения. - Да это еще полбеды, - обронил Семаков. - Мог бы и выучиться. - Да что он у вас, убил, что ли, кого? Семаков извинительно улыбнулся. - Мне, Василий Петрович, как секретарю партбюро, о таких вещах положено докладывать. - Ну? - Роман у него здесь завелся. - Ты это серьезно? - Очень даже. Только и разговоров на селе о его любовных делах. Тут у нас агрономша... Молодая. Ну и... - Семаков свел свои толстые ладони: - Спарились, значит. А ведь здесь село. Все на виду. И просто неудобно перед колхозниками. Он же не холост, семейный человек. Словом, впору ставить на партбюро вопрос, как говорят, о его моральном облике. Стогов, словно окаменев, в упор сердито смотрел на Семакова. - Ладно, - он встал, опираясь на свою суковатую палку. - Готовьтесь к собранию. А я прочту его программу, похожу тут по колхозу. Посмотрю. Возле школьной ограды он сел на лавочку, вынул из кармана сложенные вчетверо листки - предложения Песцова, - начал внимательно читать. Чем дальше он читал, тем все более сердился и наконец не выдержал - стукнул палкой о землю и встал. "Ничего себе сюрприз, подходящий, - тяжело думал Стогов, идя по улице. - Вон куда заводят эти теоретические вольности... Планы его не устраивают... Кукурузу - долой! Землю закрепить по звеньям, по группам, разделить, раздробить... Что-то похожее он мне и раньше напевал: каждому делу своего хозяина. Вот тебе и "хозяин"! Он требует убрать бригадиров, учетчиков, заведующих фермами - целое руководящее звено колхоза. Это ликвидатор какой-то, а не хозяин". За свою долгую жизнь на селе Стогов уяснил одну непреложную истину: контроль и учет - основа колхоза. И вот явился человек и начал рубить сук, на котором все держится. И не то удивляло, что нашелся такой человек, - люди есть люди, всех на одну колодку не сделаешь. Но как допустил это он, Стогов? Вот что удивительно! Сам, сам во всем виноват. Давно уж замечал, как Песцова заносило в сторону. Надо бы одернуть... Строго, по-отечески, встряхнуть так, чтоб почувствовал... Ан нет! Побасенки плел вместе с ним. Доброту выказывал. А может быть, здесь какое-то недоразумение? Сцепились, как петухи... Песцов и написал сгоряча. Молодость. Все удивить хотят... Выдвинуться! Когда-то Стогов и сам мечтал выдвинуться. По совести говоря, судьба была несправедлива к нему. Начал он партийную работу еще в двадцатых годах, после демобилизации из армии. Молодой юрист с дипломом... Бывал безупречен, педантичен до мелочей. И все-таки его обходили по службе. Обходили менее образованные. Почему же? Да потому, что у Стогова в анкете была одна скверная графа - "Происхождение из чиновников". Так пост секретаря райкома и стал для него потолком. Со временем он превратился в этакий эталон секретаря: "Выдержан, опытен, предан..." И его перебрасывали из района в район то "поднимать", то "подтягивать" чьи-то хвосты. Поуменьшилось с годами его усердие. Но зато властность выросла и в масштабах района его мнение было неоспоримым. На улице он встретился с Песцовым; тот шагал широко, размахивая руками, и по-мальчишески с разбегу прыгал через лужи. - Вы куда? - весело спросил он Стогова. Секретарь не ответил, повел насупленными бровями и спросил в свою очередь: - Что у тебя с агрономшей? Матвей вдруг покраснел и замялся: - Тут в двух словах не скажешь... - Не скажешь! - Стогов тяжело засопел; опытным глазом сразу определил - виноват. - Нашел время!.. Ну что ж, зайдем в сельсовет, потолкуем!.. В сельсовете - старой, рубленной крестом избе - сидела одна секретарша, девушка лет семнадцати, и тоненькой школьной ручкой заполняла какие-то бланки. - Чем заняты? - спросил Стогов, входя. - Страховку выписываю, - секретарша встала. - Вот и хорошо... Подстрахуешь нас... Только на крыльце. Выйди, посиди там, чтобы никто не входил. Девушка с недоумением глядела на Стогова. - Ничего, ничего... Скажешь, секретарь райкома занял помещение. Мы ненадолго. Девушка молча сложила свои бумаги в картонную папку, сунула ее в кованый горбатый сундук и вышла. Стогов сел за стол, достал из бокового кармана крупную белую таблетку, положил ее под язык. - Без валидола я теперь ни на шаг. Так-то, Матвей. - Стогов глянул на Песцова дружелюбно и с каким-то веселым любопытством. - Ты садись! Чего стоишь? - Он указал на деревянный, грубо сколоченный диван. Песцов сел. Стогов вынул исписанные Песцовым листки бумаги, развернул их: - Твоя работа? - Да. - Эх, Матвей! Такими вещами не шутят. - А я не шучу. - Ты что же, в самом деле от плана хочешь отказаться? Сократить всех бригадиров, заведующих, учетчиков?! Живем, мол, неправильно. Все деньги - колхозникам. А не хватит, так еще и коров продадим... Что это за декларация? Ты что, серьезно? - Я очень рад, что вас так быстро информировали... - начал было Песцов, усмехаясь. Но Стогов перебил его: - Я обязан все знать. - Ничего плохого я не затеваю. - Вот и я так думаю. Затем и позвал тебя, чтобы ничего плохого не было. Что ты носишься с закреплением земли? - Землю в самом деле надо закрепить за звеньями. - И за семьями? - перебил его Стогов. - Если семья надежная, трудовая, закрепим и за семьей. А что тут плохого? - А то, что собственников хотите расплодить! - раздраженно бросил Стогов. - Да что мы, на откуп, что ли, отдаем земли-то? Просто хозяин на поле будет. Теперь его нет, а тогда будет - спросить с кого можно! И что ж плохого, если будут работать сыны с отцами? Ведь есть же у нас рабочие династии! А на земле, значит, нельзя? Собственность! Откуда? Где логика? - Ты мне не суй эту логику... Мы тридцать лет колхозы строили, а вы за год хотите опрокинуть?! Не выйдет! - Да что я хочу опрокинуть? - Ты не прикидывайся мальчиком. Одумайся! Что значит ликвидировать бригадиров, заведующих фермами? Это же оставить колхозников без руководства. - Не без руководства, а без опекунства. Работу свою колхозники знают. - Песцов резко встал с дивана, подошел к столу, оперся ладонями, подавшись к Стогову. - Пора уж слову "руководить" вернуть истинный смысл и не подменять его другим словом - "командовать". Что значит в нашем понятии руководить? Строится кошара - посылай туда командира. Пашут землю - бригадира ставь над пахарями. Мастерские завели - вожака туда, вдохновителя, так сказать. Командиры... на всякое дело командиры. И какая формула при этом, какое оправдание хитренькое. Чтобы спросить с кого было... Спросить с командира! А того не понимают при этом, что, возводя в ранг ответственности одно лицо, мы снимаем ответственность с каждого рядового. Да почему надо смотреть за работой этих пахарей? Почему нужно контролировать их, замерять все за ними, охранять от них? А почему бы не сделать проще? Пусть эти плотники, пахари, доярки сами работают, сами замеряют, сами охраняют. Только нужно, чтобы у каждого были свои коровы, свой участок земли. Тогда все видно... Песцов отошел от стола, закурил и сел на диван. Стогов смотрел на него с улыбкой горького сострадания. - И охранников, значит, долой? - спросил наконец Стогов. - Валяй, ребята, кто во что горазд. - Дело не в охранниках. Надо накормить колхозников. Дать им все необходимое для жизни. Пусть они не думают о куске хлеба. Тогда и они завалят хлебом. Ведь еще Маркс говорил: если производителю не дать всего необходимого для жизни, так он все это достанет иными путями. А если открыть летописи некоторых наших колхозов и посмотреть, то увидишь: годами колхозники получают по двести граммов хлеба да по гривеннику деньгами. Ведь каждому понятно, что на этот заработок человек прожить не может. А он живет. Значит, он добывает себе средства на жизнь иными путями. А эти иные пути ох как дорого обходятся и для государства, и для колхоза, и для самого колхозника. - Ясно, ясно... - Стогов откинулся на спинку стула, насмешливо прищурился. - Живи, как хочешь, бери, что хочешь... Без руля и без ветрил... Да это шаг назад не только от коммунизма... От социализма! Вы мне хозяйчиков хотите наплодить... - Не хозяйчиков, а хозяев. Хозяев своего дела, своей судьбы. Хватит людей опекать - они давно уже выросли и не глупее нас с вами. Так пусть они распоряжаются и собой, и своим делом. Ответственность каждого повысится... Личность! И это не шаг назад, а вперед, и прямо к коммунизму. - А руководство? Контроль? - Все будут контролировать... Все! - А мы с тобой что будем делать? Книжки читать? - Воспитывать надо людей, Василий Петрович. А мы забыли об этом... Вместо того чтобы руководить, командуем, на работу посылаем, расставляем людей на полях, как шахматные фигурки... - Я давно замечал, что тебя заносит... Но всему есть мера. Ты замахнулся на обязанности райкома партии!.. Не выйдет! Не затем мы тебя растили, чтобы ты наше святое дело разваливал. - Не надо говорить от имени партии. Вы не партийный судья, а я не подсудимый. Права у нас одинаковые. "Святое дело! Развал!" Оставьте эти громкие слова. Все значительно проще: вы готовите себе помощников по образу и подобию своему... На себя похожих. Как бог лепил Адама. И вдруг этот Адам в божьем саду съел не то яблоко. Долой!.. Бог не учел один пустячок - то, что Адам был человеком, со своим умом, со своими руками и на этот свет божий глядел своими глазами, а не глазами бога... И делать он стал то, что хотелось ему, Адаму, а не богу. - Спасибо за сказку... Но, между прочим, молодежи я давал ход. И не тебе обижаться. - Да я не обижаюсь... Вы мне даете ход, но только по вашим стопам, так сказать... Идти след в след за вами. - Правильно! Иначе ты черт знает куда уйдешь. Что ты здесь написал? - Стогов ткнул пальцем в листки. - Кукурузы много? Матвей, ты что, с луны свалился? Кто ты такой? Щелкопер заезжий? Турист? Ты же второй секретарь! Уж кто-кто, а ты-то знаешь, что у нас с тобой план - девять тысяч гектаров кукурузы! Сверху спущен... Где же мы будем сеять эти девять тысяч? На улицах райцентра, что ли? - Так неразумен этот план! Давайте откажемся, наберемся мужества! - Что? Отказаться от плана? Какой же ты руководитель после этого? Только тот имеет право руководить, кто умеет подчиняться. Ты не пуп земли, а всего лишь одно звено, переходное звено. Проводник в цепи... Понял? Если и один проводник не сработает, вся цепь не годится. А ты требуешь умышленного неподчинения! Где же здравый смысл, с которым ты носишься? - Вот во имя здравого смысла я и откажусь. - И станешь продавать плановых коров?! Да? - Да поймите, надо же людям гарантировать зарплату! - Ты подаешь дурной пример!.. Не в каждом колхозе можно гарантировать зарплату. Это ты понимаешь? - А если не гарантировать зарплату, вы станете работать? Нет! Почему же колхозник должен работать? Стогов побагровел и хрипло крикнул: - А потому, что ты молод еще! - Он тяжело навалился грудью на стол и стал медленно подниматься, опираясь на руки, дрожа от натуги. Наконец он встал, достал из бокового кармана еще одну таблетку, положил под язык и прошел к окну. - Извините, Василий Петрович, - сказал Песцов, смущенный гримасой боли на лице Стогова. - Но ведь нужно искать выход из этого заколдованного круга! Делают же нечто подобное вон на Амуре... на Алтае... - Ты мне Амуром в глаза не тычь. Мы сами с усами. Мне жаль тебя, Матвей, - сказал Стогов, не оборачиваясь от окна. - Оказывается, все живут не по-твоему. Вся рота идет не в ногу, один прапорщик в ногу... - Просто я верю, что так будет лучше. - "Просто"? Ничего себе... Вот что я тебе скажу: попал ты под влияние собственников. Ступай! Готовься к собранию. 29 Народ стал собираться засветло; мужчины курили возле палисадников, а женщины садились на задние скамейки в правлении и гудели, точно шмели. Входили колхозники и здоровались сначала с Песцовым, а потом уже с Волгиным. И по всему было видно, что к Песцову здесь относились уже как к председателю колхоза. Потом пришел и Стогов, большой и грузный, он заполнил собой весь проход между скамьями и долго пробирался к оттесненным до самой стены столам президиума. Сел он сбоку, стараясь не стеснять председательствующего. Он чувствовал, что между правлением и Песцовым сложилась не просто антипатия. Здесь нечто более серьезное и важное. И на душе у него было тревожно. "Что же будет, если изберут Песцова? В какие руки попадет колхоз? - думал Стогов. - Ведь он же чужой... чужой... Или юродивый? Или уж он с ума спятил? От него и в райкоме теперь жизни не будет. Что же делать? Выступить? Песцов может навязать здесь дискуссию. А вступать с ним в дискуссию на этом собрании небезопасно... Надо сделать проще..." Стогов тронул Семакова за локоть, тот быстро наклонился. Стогов сказал ему на ухо: - Доклад Песцова перенеси в конец повестки дня... Ты меня понял? - Так точно! Мы так и полагали, - улыбнулся Семаков. Он набросал несколько строчек на листе бумаги и положил перед Волгиным. - Порядок такой... - тихо сказал Семаков. Потом обернулся к Стогову. - Первое слово вам? - Ну что ж, товарищи! - поднялся Стогов. - С Песцовым, надеюсь, вы познакомились. Знаете его хорошо... Давайте, решайте. Бутусов, подозрительно и загадочно улыбаясь, как будто он знает что-то такое, чего не знает никто за столом, нагнулся к Семакову и шепнул: - Ага, Стогов-то не рекомендует! Значит, как договорились - моральное разложение и насчет огородов. Семаков значительно и важно посмотрел в зал и потом зашептал рядом сидящему Волгину. Тот покраснел и виновато посмотрел на Песцова. Наконец Волгин, горбясь, поднялся над столом, постучал железной ручкой о пустой стакан и начал зачитывать повестку дня. - У нас, товарищи, стоит два вопроса. Первый вопрос - переизбрание председателя Волгина Игната Павловича, то есть меня; второй - ...как? - спросил он Семакова, сидевшего рядом с ним. Тот прочел. - Так, - подтвердил Волгин и повторил: - Второй вопрос - мероприятия по поднятию урожайности, то есть доклад товарища Песцова. Тотчас встал Семаков: - Мы думаем, товарищи, что целесообразно приступить сразу к перевыборам. Отчетный доклад правления вы слышали в конце года. Повторять его нет смысла. Перевыборы у нас, так сказать, внезапные, в связи с болезнью Игната Павловича Волгина. Что же касается предложений товарища Песцова, то мы их заслушаем после перевыборов. Разумно? Будут новые предложения нового председателя. - Семаков улыбнулся и обернулся к Песцову: - Вы согласны? - Конечно. - В таком случае приступим. Пожалуйста, товарищ Песцов, скажите колхозникам о своем желании работать председателем нашего колхоза. - Семаков сел. Матвей, не догадываясь об истинном намерении президиума, коротко, с улыбкой, сказал: - Ну что ж, товарищи! С колхозом я ознакомился. Надеюсь, что вы меня все знаете. Если изберете председателем, работать буду с большим желанием. - Поясните колхозникам вашу идею насчет огородов, - сказал Семаков. И вопросы посыпались со всех сторон, точно зал только что проснулся, - каждый хотел узнать все сразу. - Что было на заседании правления? - Почему у нас огороды хотите отобрать? - По какому закону? - Пусть секретарь скажет! - Откуда пошла такая установка? Стогов поднялся сутулой громадой над столом, и зал снова умолк, как по команде. - Я лично такой установки не давал. Надеюсь, что товарищ Песцов пояснит вам. Матвей поражен был такой озлобленностью колхозников. - Дело обстоит не совсем так, - начал Песцов, с трудом подбирая слова. - Я против огородов теоретически, так сказать. Не от хорошей жизни они. Картошки и в поле хватит. Не в данном, конкретном случае, а в будущем. Село должно иметь сады, а эти огороды... В них надобность отпадет. - Яблоко не картошка, сыт не будешь! - крикнули из зала. - О чем разговор? - повысил голос Песцов. - Разве я хочу отобрать ваши огороды? Успокойтесь! Я просто говорю: станете жить лучше, сами сады рассадите. - Песцов сел. - Теория!.. - Саду-винограду захотелось... - Тут картошки не хватает. - А ему что?.. - Мягко стелет... Долго еще бубнил растревоженный зал. Первым слово взял Бутусов. Его большегубое, скуластое лицо приняло строгое и решительное выражение. Бросая попеременно взгляды то прямо в зал, то через плечо на Стогова, он заговорил о высокой ответственности председателя: - Каждое слово должно быть глубоко продумано. А товарищ Песцов то предлагает от огородов отказаться, то землю чуть ли не поделить. А во имя чего? И сам толком не знает. Более того, товарищи, на заседании правления он предложил отказаться от посева кукурузы в пойме, то есть на лучших землях. А вместо нее сеять овес! Это вместо кукурузы-то!.. По всей стране люди отводят лучшие земли под кукурузу, а вот товарищ Песцов иного мнения. Прямо скажем, непартийное это мнение. Нельзя не отметить еще одно, наиважнейшее обстоятельство. - Бутусов повысил голос: - Председатель - пример для всех! Тут надо, чтобы у человека все соответствовало, и его, как говорится, партийное выдвижение, и его, так сказать, семейные обстоятельства. А все ли соответствует у данного товарища Песцова? Давайте его спросим: где ваша семья, Матвей Ильич? Жену привезете или холостым по нашим полям будете прохаживаться? По залу прокатился шумок. - Резон! - выкрикнул Лубников. - Надо у девок спросить, кого им надо - холостого или женатого, - серьезно предложил тенорок, и зал захохотал. - Ухажеристый мужик!.. Чего там... И выверт Бутусова, и смех в зале - все это было настолько неожиданно для Песцова, что он растерялся. И теперь, собираясь с мыслями, ошалело глядел в хохочущий зал: вот, запрокинув голову, тряс седой бородищей Никита Филатович; вот, глядя по сторонам, словно приглашая других смеяться за компанию, по-козлиному заливался Лубников; вот, подбрасывая могучие плечи, грохотала Торба... И все лица, лица - смеющиеся и добродушно, и весело, и ехидно, и зло... "Да что же это такое? - спрашивал Песцов. - Чего им от меня надо? Что я могу сказать? Что жена загуляла? Что я сбежал от нее?.. Что люблю Надю? Да разве это скажешь? Ну почему молчит Стогов? Он же все знает!.." Они встретились взглядом, и Песцов чуть было не сказал: "Помогите!" Но Стогов сонно, слегка насмешливо прикрыл глаза и отвернулся. И вдруг Песцов все понял: и эта манипуляция с повесткой дня, и этот демократический жест Стогова: я, мол, ни при чем, сами решайте. Он подал им сигнал... Да им и сговариваться нечего. Они понимают друг друга с полуслова. Эти - Семаков с Бутусовым - оборотная сторона стоговской медали. Что у того на уме - у этих на деле... Подлецы! Ничем не брезгуют... Песцов почувствовал, как жарко заходила в нем крутая ярость. Он встал, высоко держа голову, и сказал сердито: - Жену я вызывать не буду. - Почему, Матвей Ильич? Поясните нам! - Бутусов с учтивостью и улыбкой на лице смотрел в зал, хотя и спрашивал Песцова. "Ах ты, проходимец двуликий!" - с бешенством подумал Матвей, еле сдерживаясь. - Пусть пояснит, пусть! - загомонили в зале. - От пояснения отказываюсь, - грубо отрезал Песцов, сел и вдруг почувствовал, как предательски загорелись у него уши. "Все пропало!" - мелькнула мысль, и тупые горячие толчки крови зачастили в висках. Шум в зале усилился, а Бутусов, обернувшись к Стогову, с довольным лицом человека, решившего сложную задачу, уверенно закончил: - Вот я и говорю, тут дело серьезное. А человек ни женат, ни холост. И объяснить нам не хочет. Выходит, мы, по его мнению, недостойны... - А чего ж тут пояснять! Мы и сами видим. - Хорошую девку выбрал, - сладко произнес кто-то. И снова все захохотали. - Вот я и спрашиваю: как прикажете понимать его? А ведь мы на свою ответственность выбираем! Так что семь раз отмерь, один - отрежь. - И, еще раз победно взглянув на Стогова, Бутусов, довольный, сел. - Без жены - значит временно! - выкрикнул высокий женский голос. - Известное дело, - подтвердил хриплый бас. - Да не в том суть, - возразил кто-то с досадой. - Вот именно... Не из-за жены сыр-бор. - Оно и поразведать не грешно, - неопределенно заметил Лубников, стараясь попасть в общий тон и в то же время угодить Песцову. - Чего тут смешного? - сказал Егор Иванович, вставая с места. - Про дело надо говорить. Но его прервали: - А мы про что? - Про то, как баба с мужиком спорила - брито или стрижено? Да нам-то наплевать. - Не плюй в колодец, Егор Иванович, - вставил Семаков. - А ты не темни! - огрызнулся тот. - Что нам от того - женат он или холост? Главное - он человек с головой. Не огороды он хочет ликвидировать, а землю закрепить. Вот это кой-кому и не нравится. Привыкли за чужой спиной отсиживаться... Хватит! В поле надо работать. Всем! Я призываю голосовать за товарища Песцова. - Егор Иванович сел. - А кто будет голосовать против, тот, значит, не хочет в поле работать, - иронически произнес Семаков. Бутусов и Круглов засмеялись. - Значит, Егор Иванович снял семейный вопрос Песцова, - привстал Бутусов. - Его больше устраивает холостой председатель. Причина вполне ясная. В зале снова засмеялись. - А как думаете вы, товарищи колхозники? - Без жены ненадолго. - Кто поручится? - Да не в том суть, - упорно повторил свое чей-то голос. - Не из-за жены сыр-бор... Встал Никита Филатович и, вопреки своей могучей фигуре, степенной осанке, заговорил тихо, сбивчиво и как-то скороговоркой: - Оно, конечно, и посмеяться не грех. Почему ж не посмеяться, ежели, значит, по моральной линии. Мужик молодой и поухаживал немного... Не в обиду будь сказано. Только я омману не верю, поскольку насчет огородов, значит. Потому как Матвей Ильич не такой человек. Он и колхозников слушает, и сам поговорить умеет. Не гордый. Легко ли сказать - на чай к нам приходил... Не побрезговал. А он - секретарь! Давайте за него голосовать. Не успел сесть Никита Филатович, как вскочил в дальнем углу Петр Бутусов и крикнул: - Они за чашкой чая договорились! Подсластили!! Вокруг Бутусова громко засмеялись, - видно, дружки. А гул в зале все поднимался, нарастал. И Песцову показалось, что он попал в какой-то водоворот и его относит в сторону: "Ну, нет!.. Так не пойдет. Я не чурка". Он встал и вскинул руку. Шум утих. - Товарищ Песцов, мы вам не давали слова! - окрикнул его Семаков, приподнявшись. - А я и не прошу его у вас... - Песцов глядел на него вкось, сжав кулаки, словно готовый броситься врукопашную. - Ваше слово мне не нужно. А своему слову я сам хозяин. Вы привыкли распоряжаться не только зерном, но и словом. А по какому праву? Вы что, больше других трудились? Вы больше всех знаете? Вы честнее других? По какому праву, я спрашиваю, эти люди, - он указывал на президиум и обращался в зал, - распоряжаются вашим зерном и вашей судьбой? Кто они? Вот первый - Иван Бутусов, пчеловод... - Песцов отыскал глазами Никиту Филатовича. - Скажите, Никита Филатович, вы доверяете этому пчелиному руководителю пасеку? - Что вы, Матвей Ильич! Он трутней от пчел отличить не может, - ответил, приподнявшись, Никита Филатович. В зале засмеялись. - А вот второй!.. - продолжал Песцов, указывая на Семакова. - Завхоз, так сказать... Кладовщиками руководит. Как будто бы кладовщик сам не умеет замок отпереть! А что умеет делать этот завхоз? Давайте его спросим: чему он учен? - Песцов обращался в зал, и люди стали отвечать ему, словно говорили с ним с глазу на глаз. - А чего спрашивать? Начальником быть и обучен. - Он человек политический. - Это не ремесло, а образование. Семаков не пошевельнулся, только по налившимся кровью щекам можно было догадаться, чего это ему стоило. - Понятно! Он еще по телефону не посоветовался, - сказал Песцов, и все грохнули, разгадав его намек. - А вот еще один, - обращался в зал Песцов, и легкая усмешка проскользнула в концах его губ. - Заведующий овцефермой Круглов... Встаньте! Круглое привстал, откинул рукой со лба седеющие кудри, раскланялся на обе стороны. - Можно ему отару дать? - спросил Песцов. - Да вы что, Матвей Ильич, шутите? - Он от нее оставит рожки да ножки... - Как волк от козленка, - отвечали с хохотом из зала. - Так ведь он же заведующий овцефермой! - воскликнул Песцов. - Ему бы галантерею продавать, бабы на поглядку валом бы повалили. - Мужик красивый. - Пусть идет в подпаски, - предложил Песцов. - Кто его возьмет? Он и кнутом-то как следует хлыстнуть не умеет. - И снова хохот. - Семаков, ведите собрание! - крикнул Стогов. Семаков, словно очнувшись, вскочил и яростно замахал руками: - Прекратите шум! Это что еще за анархия! Товарищ Песцов, сядьте! Постепенно шум утих. - Теперь вы понимаете, товарищи колхозники, почему я неугоден некоторым. - Песцов указал на президиум и сел. - Есть предложение - переизбрать товарища Волгина, - сказал Семаков. - А товарища Песцова предлагаем в заместители... Пусть поживет у нас, войдет в курс дела... Себя покажет, как говорится. Волгин неторопливо закрыл папку с колхозными "делами" и, опираясь на ее ребро, степенно встал. - Если такое дело по необходимости случилось и для общества требуется, то я, конечно, премного благодарен. - Волгин торжественно помолчал с минуту и закончил: - Только бы мне подлечиться малость... Почка отошла от стенки. - Прошу голосовать! Кто за то, чтобы остался председателем Волгин? - спросил Семаков. - Сперва голосуем за Песцова! - крикнул Егор Иванович. В зале раздался топот и свист. - За Волгина! - За Песцова!.. Семаков долго стучал ручкой о графин. - Прошу голосовать! Кто за то, чтобы остался товарищ Волгин? Но шум не утихал. Тогда встал Стогов, вышел на середину перед столами и молча смотрел в зал, наклонив голову. И руки потянулись кверху. - Считайте, Семаков! Семаков, приподнимаясь на цыпочки, поклевывая пальцем в воздухе, начал считать. - Большинством голосов прошел товарищ Волгин, - объявил он. Потом обернулся к Стогову, что-то сказал ему, нагнулся к Бутусову и наконец произнес в зал: - Так как товарищ Песцов не прошел, то второй вопрос снимается с повестки дня. Что же касается самого товарища Песцова, то он может остаться в заместителях, если пожелает, конечно. Потом загремели, задвигали скамейками, и колхозники валом повалили на улицу. Члены президиума окружили Стогова, не обращая внимания на присутствие Песцова. Песцов тихо вышел. Стогов с Бутусовым и Семаковым уходили последними. От палисадника метнулась к ним темная фигура. - Василий Петрович, мне поговорить с вами надо. - Селина? - Стогов узнал агрономшу. - Давай поговорим. Они сели на скамейку, и Надя, подождав, пока удалились Семаков с Бутусовым, сказала тихо: - Он хотел колхозников поддержать... Это их идея насчет закрепления земли. - Спасибо за откровенность, но, как видите, они проголосовали против. Надя помедлила и проговорила, запинаясь: - Это не они... Они не виноваты. И он не виноват... Ни в чем не виноват. Стогов пожал плечами. - Его и не винит никто. - Я понимаю... - Она говорила, запинаясь, чтобы не расплакаться. - Но зачем же вы с ним так обошлись? Вы знали его и раньше... Он честный, умный... И его семейную историю знали. Вы все знали... - Но помилуйте! При чем тут я? Выборы есть выборы. - Это не выборы, это обструкция! - Он сам ее устроил себе... И своим прожектерством, и своим легкомысленным поведением. Я не понимаю, что вы от меня хотите? - Честности... - Что это значит, товарищ Селина? Стогов встал. - Для вас ровным счетом ничего, - сказала Надя глухим голосом и быстро пошла прочь. - Селина! Подождите! - крикнул Стогов. Но Надя не остановилась. Возле школьного палисадника ее встретил Егор Иванович. - А я жду тебя, Надюша. - Это ты, дядя Егор? - Да, Надюша. Пойдем к нам. Что тебе сидеть в пустой избе-то! Пошли, пошли, - он ласково обнял ее за плечи... - Ох, дядя Егор! - Надя опустила на его плечо голову, и вдруг те обида и боль, что сдерживала она, прорвались, и обильные слезы хлынули из ее глаз, как теплый дождь после сильной затяжной грозы. - Дядя Егор! Дядя! За что же это?.. За что? - произносила она, по-детски всхлипывая. - Ничего, дитя мое... Ничего... Все обойдется, все обойдется. 30 На другой день поутру Стогов и Песцов ехали в телеге до переправы. Они полулежали на охапке свежескошенной травы, еще влажной от утренней росы, и молчали, погруженные в свои думы. Песцов думал все о том, как провалился на собрании. Ему вспоминалось скуластое, большеротое лицо Бутусова, его манерная учтивость и его обдуманная речь и то, как умело апеллировал он к собранию, вызывая подозрительность к Песцову. Вспомнилось и то, как устроил он переполох... И хохочущий зал. И взбешенного Стогова. А Надя? Каково ей теперь? Вчера, выходя из правления, он мельком встретился с ней взглядом. Это не взгляд, а немой крик! Сразу после собрания он забрал свои вещи от Волгиных и отнес в конюшню, уложил их в телегу Лубникова. И всю ночь просидел у Надиного крыльца, но так и не дождался ее. Стогов ночевал у Семакова. После собрания Волгин как-то скис, позеленел, всю ночь, говорят, пил, а утром и провожать не пришел. Сказали, что слег... Кого же теперь посылать председателем? Стогов перебирал в памяти возможных кандидатов. Семаков напрашивался... Он и предан, и свят, как говорится, да невежда. Его и парторгом-то нельзя больше рекомендовать. Селину тоже нельзя. Она одной веревкой с Песцовым связана. Та же анархия... Этот, поди, одумался после вчерашней бани-то. И все-таки на самостоятельную работу его опасно пускать. По крайней мере, выждать надо. И в райкоме держать после вчерашнего провала негоже. В передке сидел Лубников, избочась и низко свесив ноги. Носком правой ноги он доставал до чеки и от нечего делать расшатывал ее. Он несколько раз пытался заговорить со своими седоками, но они не отзывались, и Лубников решил, что надо подобрать подходящую тему, такую, чтоб захватила. А утро было тихое. Еще неяркое солнце грело мягко, словно обнимало. Легкий ветерок чуть трогал на луговинах пеструю, в июльских цветах траву, и она мельтешила в глазах, как речная толчея. Но отдельные, разбросанные там и тут деревья стояли неподвижно, окутанные белесой влажной дымкой, будто у каждого из них были причины хмуриться и быть недовольными. Наконец Стогов не выдержал и спросил сердито: - Ну как, Матвей, протрезвел? - Я-то что?.. Это у вас теперь голова кружится от победы, как с похмелья. - Упрекаешь, что не рекомендовал? - Хвалю... По крайней мере, наши с вами карты теперь открыты. - Глубоко же в тебе засело упорство. - Говорите уж откровеннее - заблуждение. - А что ж, и скажу... Ну с этой любовью еще понятно - лукавый попутал. А с землей что ты выдумал? С планом?.. С колхозом? Разогнать бригады... Хозяйчиков плодить. Инстинкты частнособственнические! Мы их тридцать лет корчуем, а ты насаждать решил. Да ты в себе ли? - Какие там инстинкты. Один Никитин стоит больше всех этих бездельников из правления... Они только хлеб дармовой жуют и чирикают, как воробьи, громче всех. Вот кого мы расплодили - воробьев! - Матвей, не туда гонишь... Одумайся. - А я думаю... "Да, я слишком много говорил и мало делал, - думал Песцов. - Но таким, как Стогов, слова что горох. На нем панцирь! Мы поговорим - да в сторону... Только подразним их. А они прут напролом, как слоны. И чем дальше, тем больше наглеют. Нельзя уступать им ни вершка". И вдруг он понял, что должен теперь, сейчас же, решиться на что-то важное, сделать это... Иначе вся его жизнь потеряет смысл. - Кажись, агрономша? - воскликнул Лубников, натягивая вожжи. - Откуда ее вынесло? Да стой, дьявол! - выругался он на гнедого мерина. Мерин зафыркал, замотал хвостом и остановился. На обочине дороги, опираясь на велосипед, в розовой кофточке стояла Надя. - Здравствуйте! А я на овсы ездила, - сказала она неестественно громким голосом. - Уезжаете? - Да вот, уезжаем, - ответил Стогов. - На овсы? - удивленно переспросил Лубников. - Да ить овсы-то лежат в трех верстах отсюда. За Солдатовым ключом. Песцов привстал на локте и ткнул в спину Лубникова. Он заметил, что зеркала на руле Надиного велосипеда не было. "Совсем как девчонка", - подумал он. Ему хотелось как-то подбодрить ее, и он сказал подвернувшуюся фразу: - Все в порядке, Надюша. - Все будет как надо, - добавил Стогов и приветливо кивнул ей. Надя растерянно улыбнулась и сказала тихо: - Волгин опять слег. - Как? - встрепенулся Стогов. - Совсем плох... Скорую помощь вызывают. - Н-да... - выдыхнул Стогов. - И еще... - Надя смотрела под ноги. - У Егора Ивановича кукурузу срезают. - Кто срезает? - спросил Песцов. - Правленцы. На подкормку. Утром комбайн послали... Ну, до свидания! - и пошла ровной мертвой походкой, ведя сбоку велосипед. - Вот и достукались, - сказал Песцов. Стогов шумно засопел, но отмолчался... Лубников тронул мерина и воодушевленно заговорил, решив, что напал на тему, которая захватит: - Баба хорошая, а без мужа ходит. Не дело. Нынче с этим строго. И правильно! Особенно ежели человек партийный! Тут надо, чтоб и семейная линия, и партийная одна в одну шли. Соответствовали, значит, как Бутусов на собрании сказал. - Чего ты плетешься, как нищий? - оборвал его в сердцах Стогов. - Гони! - И уже про себя добавил: "Эдакая глухомань..." Лубников приподнялся и, "хакнув", вытянул кнутом вдоль хребта мерина. Тот подпрыгнул и, кося влажным выпуклым глазом на возницу, потряхивая темной гривой, пошел машистой рысью. Песцов долго смотрел на розовую Надину кофточку, горевшую на луговой траве как саранка. А телега все катилась, гремя и подпрыгивая, и все меньше и меньше становился розовый огонек Надиной кофточки и наконец затерялся, превратившись в один из бесчисленных цветков безбрежного лугового моря. - Останови! - вдруг сказал Песцов Лубникову. Лубников натянул вожжи. - Останови, говорю! - Тпру! Стой, сатана! Телега остановилась. Матвей бросил на землю рюкзак и взялся за чемоданы. Стогов вопросительно смотрел на него. - Буду ждать, - сказал Песцов Лубникову. - Отвезешь Стогова, на обратном пути прихватишь меня. - Что это значит? - Останусь здесь. - Ты это серьезно? - спрашивал, хмурясь, Стогов. - Да уж не до шуток. - Я бы тебе не советовал... - Отныне в ваших советах не нуждаюсь. - Как знаешь... но учти, на бюро отвечать придется. - Кстати, меня бюро послало в колхоз... - Да уж в секретарях тебе не ходить после вчерашнего провала. - А я пойду в заместители к Волгину. Или хоть рядовым. Стогов долго и пристально смотрел на Песцова, пытаясь сказать что-то осуждающее, но вдруг неожиданно произнес: - Пожалуй, это выход... Да! Волгин вышел из игры. За него останешься... Но помни вчерашнее и не зарывайся. Гони! - приказал он Лубникову и уже с отъезжающей телеги крикнул: - Чего надо - звони! И чтоб без этих самых... без выкрутасов! 31 Срезать кукурузу приехали Круглов и Петр Бутусов на самоходном комбайне. Еще издали приметили они, как оторопел Егор Иванович, - вышел на дорогу и стоял как вкопанный. - Видал, какой суслик... чует, что за его припасами пришли, - усмехнулся Круглов. - Сейчас мы его раскулачим, - сказал Бутусов. - Частный сектор! - кривил губы Круглов. - Я ему покажу, как плевать на правление. Егор Иванович, чуя недоброе, преградил путь комбайну на краю поля. Комбайн остановился. Спрыгнул Круглов, вразвалочку подошел к Егору Ивановичу. - В чем дело? - спросил тот. - По решению правления колхоза мы приехали косить твою кукурузу, - отчетливо выговорил Круглов. - Оно недействительно, ваше решение. - Почему? - Хотя бы потому, что меня на него не пригласили, - ответил Егор Иванович. - А мы не обязаны перед всякими отчитываться. - В таком случае и я не обязан тебе подчиняться! Пусть колхозники решают на собрании... За разговором подошли братья Никитины и стали поодаль. - Отойдите с поля! - крикнул Круглов. И, обернувшись к Бутусову, сказал: - Бутусов, выполняйте приказ! Бутусов включил скорость, затрещали ножи хедера, и комбайн стронулся. Егор Иванович стоял - ни с места. - А ну, куркуль, прочь с дороги! - крикнул Бутусов, наезжая. - Дави, гад... дави! - сжимая кулаки, сказал Егор Иванович. Злобно осклабившись, как-то похохатывая, Бутусов медленно стал наезжать на Егора Ивановича. - Батя! - крикнул Степка и бросился к отцу. - Ты что? Смерти захотел? - Пусть давит, гад. - Да что ты? Что ты?! Вместе с Иваном они схватили отца за руки и отвели почти из-под колес. - Пустите меня! Пустите, говорю! Егор Иванович разбросал сынов и схватил увесистый булыжник: - Убью гадов! Круглое, увидев булыжник, отпрыгнул в сторону и в момент обогнал комбайн. Егор Иванович бросился было за ним, но его опять схватили сыновья... - Батя! Да ты что? Перестань... Успокойся. - Ах, гады! Ах, мироеды! - ругался он, но движения его становились какими-то вялыми, и наконец он затих, понуро опустив плечи. А комбайн уходил все дальше по полю, и все длиннее становилась оголенная полоса на зеленом поле. И, глядя на эти юные стебли, еще только что шелестевшие на ветру, а теперь недвижно лежавшие на стерне, Егор Иванович тихо плакал, не вытирая слез... На Бобосово поле Песцов пришел только пополудни. На стерне стоял грузовик; вокруг него орудовали с вилами бабы, навивали кукурузу. Егор Иванович безучастно сидел в стороне, курил. Увидев Песцова, он вроде бы очнулся, но продолжал недвижно с удивлением смотреть на него, как на неведомую диковину. - Не узнаешь, что ли, Егор Иванович? - сказал Песцов, подходя. - Матвей Ильич! Неужто вернулся? - Как видишь. - У нас остаетесь? Насовсем? - Остаюсь... - Матвей Ильич, дорогой! - Егор Иванович вскочил, засуетился. - Да вы садитесь. Вот хоть на камушек. Вернулись? Ну, спасибо! Обрадовали старика... Садитесь вот сюда... - Да вы не хлопочите. - Песцов присел. - А меня, видите, как обстригли, - кивнул Егор Иванович на скошенную кукурузу. - Слыхал... Вижу... - Грозятся и остальную срезать... И звенья разогнать. - Это мы еще посмотрим, кто кого разгонит! - раздувая ноздри, сказал Песцов. - Вот это по-нашему, Матвей Ильич. Правильно! С ними только так и надо, лоб в лоб. - Егор Иванович столкнул кулаки. - Я слишком много говорил, но мало делал, - ответил Песцов. - А для них слова, что горох. Они прут напролом, как слоны. Нельзя им уступать ни вершка. - Ведь что делается, что делается! Одни с прутиком ходят, контролируют тебя да распоряжаются... Другие, вроде Петьки Бутусова, не работают, а вперегонки играют. Ведь он не пашет, а словно на пожар чешет. И на меня же злится, что я из этой игры в перегонялки вышел. - Ничего, Егор Иванович, скоро мы с этой игрой покончим. - Песцов встал и после некоторой заминки спросил: - А вы, случаем, не знаете, где агроном? - Надя? На дальние отгоны поехала. - Я, пожалуй, пойду, Егор Иванович, - заторопился Песцов. - Вы уж извините, что ненадолго. В следующий раз поговорим. - Конечно! - с радостью подхватил Егор Иванович. - А то что ж? Разговор, он и есть разговор. А дела прежде всего. Километров десять отмахал Песцов, не передохнув, - пришел на отгоны уже в сумерках. Доярки отправились в стадо, и на станах не было ни души. "В стане ей нечего делать, - подумал Песцов. - Может быть, возле речки где-нибудь бродит. Поискать надо..." Надя решила заночевать у доярок на дальних отгонах. Более всего она боялась остаться теперь на ночь одна, да еще в своей пустой избе с этими голыми холодными стенами. Пока девчата доили коров, она долго, до устали гоняла на велосипеде по вечереющим лугам. Потом отыскала то укромное озерцо, где Песцов сорвал для нее нелюмбию, села у самого берега в высокую траву да так и затихла, опершись подбородком на колени. И, словно с ней за компанию, притихли камыши, и листья, и вода. Ничто не шелохнется, нигде не шумаркнет... Будто все живое повымерло, застыло. И когда на дальнем берегу от темного кустарника поплыли, потянулись над травой белесые жидкие пряди тумана, она зябко повела плечами и еще плотнее обхватила колени. Она упорно смотрела в воду, с каким-то мрачным отчаянием, словно все теперь зависело от этого озера: появится он оттуда или нет? И он появился: сначала выплыла откуда-то из-под берега его косматая голова, потом плечи, руки... Он был в клетчатой рубашке, через плечо перекинул вельветовую куртку. Она не испугалась, не вскрикнула... только зажмурила глаза и обернулась. Он стоял перед ней живой, настоящий и даже улыбался. Она поднялась медленно, не спуская с него глаз, точно боялась, что это видение и оно в любую секунду может исчезнуть. Так же молча обнялись они, крепко прижимаясь друг к другу, и растворились в этой высокой многоцветной траве. Только на какое-то мгновение почувствовал Песцов ладонями жгучий холодок росы. Потом все погрузилось в густой и жаркий мрак, будто сама земля, напоенная за день горячим солнцем, раздалась перед ними, приняла их в себя и обдала этим восхитительным зноем... На рассвете стало холодно. Песцов сбегал к ближнему стогу, надергал сена и расстелил его под низкорослыми дубками. - Нет, милый! Я хочу смотреть на небо. Постели вот здесь, на бугре. - А ты знаешь, как я впервые увидел небо? - Нет, ты смотри на меня. Вот так! А теперь рассказывай. Ее глаза были совсем близко, и ему показалось, что в самых уголках дрожат золотые искорки. - Светлячки, - сказал он, целуя ее в глаза. - Как ты увидел небо? - Взглянул однажды на окно, оно горит. Заглянул в окно - ворота горят! И наверху все в огне. "Какой пожар!" - говорю. "Глупыш ты. Это закат. Небо". - "А что такое небо?" - "Ничего, пустота". - Люди привыкли к небу и не замечают его. - Умница моя... Тебе не холодно? - Мне очень удобно. Я и не знала, что земля такая удобная постель. - Умница моя! - Еще что? - Красавица! - Не говори так, милый. Я конопатая, нескладная... Меня жердиной прозвали за мои ноги. - У тебя прекрасные ноги! - Он стал целовать ее колени и выше колен. Кожа была прохладная и гладкая и пахла травой. И она как-то робко вздрагивала от каждого прикосновения его губ, а он снова почувствовал, как жарко ударило в голову... Он долго лежал рядом, обняв ее, тесно прижавшись, чувствуя ее сильное, упругое бедро. Его одолевала усталость, теплыми волнами накатывал сон. Но он крепился, сам не зная для чего. И все-таки задремал. Очнулся он на рассвете. Надя спала, все так же запрокинув лицо в небо, дышала ровно и тихо. Он накрыл ее курткой, привстал на локте. Солнце еще не взошло, но восточный край неба уже заиграл пронзительно-светлой желтизной. Трава была седой, как в изморози. А озера совсем не было, вместо него лежала белая слоистая плитка тумана. И рубашка, и брюки на нем были влажными. Песцов зябко передернулся, но вставать не стал, боялся разбудить Надю. Закинув руки за голову, он прислушивался к тому, как доярки на станах погромыхивали ведрами, как призывно и жалобно мычали коровы. И где-то далеко-далеко высокими, короткими и сиплыми, словно сдавленными, звуками отзывался бугай: "Мм-ы-ы! Мм-ы-ы!" Потом хлестко и сухо ударил пастуший кнут, как будто сломали где-то рядом хворостину. И зычный, такой же сиплый как у бугая, прокуренный голос деда Якуши как-то округло-угрожающе застонал: - О-о! О! Куда прешь? О! И снова удар кнута и злобный собачий лай. Потом поднялось багряное солнце. Песцов смотрел на него, не утомляясь, как тогда, на охоте. И ему стало казаться, что солнце как бы подпрыгивает от радости. 1963