нцом стола,  Галина Никитична-за другим.  Обе стороны
хранили упорное молчание.  Все попытки матери завязать общий разговор ни
к чему не привели.
   - Да что вы,  в самом деле,  в молчанки играть собрались? - обиделась
она.
   - А  с чего тары-бары разводить?  Веселого немного,  -  сказал Никита
Кузьмич.
   В школу Витя с сестрой шли разными дорогами.
   В  первую же перемену в  учительской к  Галине Никитичне подошел Илья
Васильевич.
   - Что ж вы, голубушка, натворили такое, - сказал он, поглаживая чисто
выбритую, лоснящуюся голову: - Витю Кораблева - и не приняли в комсомол!
Нет, это какое-то недоразумение!
   Галина Никитична с удивлением подняла голову:
   - Очень жаль, что вы не были на заседании комитета. Послушали бы, что
говорили о Вите товарищи...
   - Да...  да... Я уж представляю! Мне ребята передавали. Но детей надо
знать:  они  всегда любят преувеличить.  И  вам  следовало бы  сдержать,
умерить их пыл.  Вы же учительница,  старшая!..  Очень жалко, что Федора
Семеновича вызвали в район. Он этого бы не допустил.
   - Вы думаете? - вспыхнула Галина Никитична.
   - Не сомневаюсь!  Ваш брат очень одаренный мальчик.  И  подход к нему
должен быть особо бережным, осторожным...
   В  спор вмешалась Клавдия Львовна.  Она  сказала,  что  давно так  не
радовалась за ребят,  как вчера,  на заседании комитета.  Сколько было в
речах   комсомольцев   неподдельного   волнения,    с    какой   высокой
требовательностью подходили они друг к другу!..
   - Я нахожу, что Вите такая встряска даже необходима.
   - А  мальчик  сегодня  отказался  отвечать  урок,  -  усмехнулся Илья
Васильевич.  -  Вот вам и первый результат подобной встряски! Расстроили
ученика, выбили его из рабочей колеи.
   Сердце у Галины Никитичны тоскливо заныло.
   Может, и в самом деле слишком сурово обошлись они с Витей?..
   В большую перемену в биологический кабинет вошли Ваня Воробьев и Митя
Епифанцев. Они нерешительно переступали с ноги на ногу.
   - Что у вас там такое? - спросила Галина Никитична.
   - Разговоры пошли всякие, - пояснил Ваня. - Говорят, ошиблись мы.
   Учительница сказала,  что члены комитета действовали правильно. Но на
душе у нее было неспокойно.  Кто знает,  как Федор Семенович отнесется к
решению комсомольского комитета?  Может быть,  он  найдет его  чрезмерно
суровым и  несправедливым?  Может,  и в самом деле учительница допустила
ошибку, что не умерила ребячьи страсти, как говорит Илья Васильевич?
   "Нет,  нет,  -  убеждала она  себя,  -  ребята поступили так,  как им
подсказывала их  комсомольская совесть.  Жаль,  что  Федор  Семенович не
слышал их речей, не видел их глаз!"
   Весь  день Галина Никитична ловила себя на  том,  что  посматривает в
окна: не покажется ли на "школьной горе" директор.
   Последние часы у нее были свободны, и учительница решила пойти домой.
   ...Федор  Семенович вернулся  из  района  к  концу  занятий.  Учителя
рассказали ему о  заседании,  и  он в  этот же день вызвал к себе членов
школьного комитета комсомола.
   Занятия только что закончились,  школьники высыпали на  крыльцо,  как
вдруг их догнал Митя Епифанцев.  Он отозвал в сторону Варю и сказал, что
надо срочно отыскать Галину Никитичну.
   Варя побежала в Высоково.
   Неожиданно ребята заметили Никиту Кузьмича.  Он  поднимался по склону
холма к школе.
   - Гляди,  кто  пожаловал,  -  шепнул приятелям Костя.  -  Сам  Никита
Кузьмич! Догадываетесь, зачем пришел?
   - Еще бы... - ухмыльнулся Паша. - Птенчика выручать.
   - Тогда обождем... Узнаем, чем разговор кончится, - предложил Костя.
   Ребята присели около школьного крыльця. Когда Кораблев подошел ближе,
Костя вскочил и бойко крикнул:
   - Здравствуйте, Никита Кузьмич!
   "Здравствуйте" и  "добрый  день"  полетели со  всех  сторон.  Девочки
произносили приветствия ласковыми голосами,  а мальчики срывали с головы
фуражки,  раскланивались и  почтительно  расступались,  точно  встречали
самого желанного гостя.
   Подозрительно  покосившись  на  школьников  и  сдержанно  ответив  на
приветствия, Никита Кузьмич взошел на крыльцо.
   Все заулыбались.
   - Видали,  какие сдвиги у Кораблева?  Здороваться стал!  -  засмеялся
Костя.
   Уже не первый год учителя высоковской школы добивались, чтобы ученики
были вежливы и  почтительны к  взрослым,  первыми приветствовали их  при
встрече,  привыкали говорить "спасибо" и  "пожалуйста".  Учителя не  раз
вели  об  этом беседы с  родителями,  убеждая их,  чтобы они  следили за
детьми и сами подавали хороший пример.
   Однажды Костя при встрече поздоровался с Никитой Кузьмичом.  Кораблев
ему не ответил.
   Разобиженный Костя  прибежал к  Федору Семеновичу и  сказал,  что  не
станет больше здороваться с Кораблевым.  Пожаловались на Никиту Кузьмича
и другие ученики.
   Учитель успокоил ребят,  посоветовал им от своего не отступать и  при
встрече с Кораблевым обязательно здороваться, да погромче.
   А  на  очередном колхозном собрании  Федор  Семенович рассказал,  как
школа приучает детей к вежливости:
   - Ребятишки что саженцы молодые. Мы их тут выхаживаем, бережем. И без
вас нам никак не  обойтись.  А  вы порой пройдете мимо,  да и  придавите
сеянец  сапогом...  -  И  он  напомнил  Кораблеву про  случай  с  Костей
Ручьевым.
   Никита  Кузьмич  буркнул,   что  все  это  пустой  разговор,   но  на
приветствия детей после этого стал отвечать более аккуратно.
   ...В  учительской  Ваня  Воробьев  рассказывал  Федору  Семеновичу  о
заседании комитета,  а  Митя  Епифанцев все  пытался  подсунуть какую-то
тетрадку:
   - Федор  Семенович,   вы   протокол  посмотрите.   Все   высказывания
записаны... почти слово в слово.
   - Хорошо,  хорошо...  - Учитель отодвинул тетрадку. - Это потом... Вы
мне своими словами обо всем расскажите.
   В учительскую вошел Никита Кузьмич.
   Федор Семенович поднялся ему навстречу и протянул руку:
   - Очень рад, что зашли. Не частый вы у нас гость в школе.
   - Дело привело.  -  Кораблев покосился на школьников: - Мне бы, Федор
Семенович, с глазу на глаз поговорить с вами, без свидетелей.
   - Можно и так, - согласился учитель. - Только я попрошу вас послушать
и ребят... Заканчивай, Ваня!
   Воробьев,  беспокойно ероша волосы,  продолжал рассказ.  Он  вспомнил
все,  что  говорилось  о  Вите  на  заседании  комитета,  вспомнил,  как
школьники были возмущены его поведением.
   - А  вы уверены,  что правильно поступили с товарищем?  -  неожиданно
спросил учитель. - Вполне уверены?
   Ваня переглянулся с членами комитета.
   - Уверены,  Федор Семенович,  - негромко сказал он. - Мы от своего не
отступимся.
   - И воздерживаться мы не век будем,  -  поднялся Митя. - Пусть Виктор
подумает... пусть докажет. Мы его в комсомол сами тогда позовем.
   - Ну хорошо,  ребята! Теперь идите, - отпустил Федор Семенович членов
комитета.
   Плотно прикрыв за  ними дверь,  он  взял из угла стул и  сел напротив
Никиты Кузьмича.
   - А  я ведь к вам собирался,  -  заговорил учитель.  -  Как стемнеет,
думаю, так и пойду. Разговор нам с вами откладывать никак нельзя!
   Никита  Кузьмич  выжидательно молчал,  неторопливо скручивая  толстую
цигарку.
   - Товарищи не пожелали принять Витю в свою семью,  -  продолжал Федор
Семенович. - Не по душе он им пришелся. А ведь это беда, Никита Кузьмич,
большая беда!
   - Беда невелика! Дайте команду, все и поправится.
   - А вы слышали, что школьники говорили?
   - Им только волю дай, они выдумают, наплетут всякой всячины.
   - Да разве комсомольцы плохого Вите желают? - удивился учитель. - Они
же хотят,  чтобы ваш сын стал настоящим товарищем. И двери комсомола для
него не закрыты: поживет, поразмыслит, поймет самое важное, и ребята его
с радостью примут.
   - Я  словеса не  мастер плести.  Я  так скажу,  без дальних подходов:
сынка в  обиду не  дам!  И,  как он  пятерочник у  вас,  вы ему помех не
чините. Пусть ваш комсомол заново все порешит.
   - Вы   способностей  сына,   Никита  Кузьмич,   не   преувеличивайте.
Математику  он  любит,  это  верно,  а  к  другим  предметам  нередко  с
прохладцей относится...  Но  дело даже не  в  этом.  Для комсомола одних
пятерок в  табеле еще  мало.  Душа  у  человека должна быть  ясная,  ему
товарищи должны поверить...  -  Федор Семенович поднялся.  -  За то, что
Витю не приняли в  комсомол,  мы,  учителя,  тоже несем ответственность.
Значит,  недоглядели кое-чего.  Но  во  многом  и  вы,  Никита  Кузьмич,
виноваты.  Неверно вы сына воспитываете.  Я  вам не раз говорил об этом.
Белоручкой он растет у вас, себялюбцем.
   Никита Кузьмич потемнел в лице:
   - Вон  куда  целите!  Опять  Кораблев нехорош!..  Всю  жизнь вы  меня
поправляете да подсиживаете.
   - Подсиживаю?.. - Федор Семенович побледнел. - Я? Вас?..
   - Известное дело.  Вспомните-ка,  где вы  меня только не  задевали...
Чуть ли  не на каждом собрании имя мое склоняете.  А  теперь вот к  сыну
придираетесь...
   - Папа,  что ты говоришь такое?  Одумайся!  -  раздался встревоженный
голос: в дверях стояла Галина Никитична.
   Никита Кузьмич кинул на дочь сердитый взгляд, махнул рукой и вышел из
учительской.
   Учитель потянулся к графину с водой. Руки его дрожали.
   - Федор Семенович!  -  кинулась к  нему Галина Никитична.  -  Что тут
произошло?
   - Нет, нет, ничего. Пустяки. Поспорили немного... совсем пустяки... -
Учитель отставил стакан с  водой,  так и не отпив из него,  опустился на
стул и придвинул к себе папку с бумагами:  смотрите,  мол,  я уже совсем
спокоен.
   - Вам комсомольцы обо всем рассказали? - помолчав, осторожно спросила
Галина Никитична.
   - Да, я знаю...
   - Вы считаете, что я совершила большую ошибку...
   - Почему же ошибку? - перебил ее учитель.
   - Илья Васильевич говорит, что я должна была сдержать комсомольцев.
   Федор Семенович на минуту задумался.
   - Нет,  я этого не думаю,  - убежденно сказал он. - Пусть комсомольцы
на этот раз поступили с Витей слишком строго -  это ему не повредит.  Но
меня радуют их принципиальность, твердая позиция, взыскательность друг к
другу. А это очень дорого, Галя...
   Учительница облегченно перевела дыхание.
   - Ты что, переволновалась?
   - Очень!  -  призналась Галина Никитична. - Слишком уж я близко все к
сердцу приняла.
   - "Близко к сердцу"...  -  повторил Федор Семенович.  - Это не так уж
плохо.   Пожелаю  тебе  сохранить  это  качество  до  старости...  -  Он
внимательно посмотрел на девушку и указал ей на стул рядом с собой. - Ну
что, много нерешенных задачек накопилось?.. Садись, подумаем...
   Из учительской Галина Никитична вышла, когда уже начало смеркаться.
   Около крыльца сидело человек десять комсомольцев.
   - Вы почему не расходитесь? - удивилась учительница.
   Комсомольцы молча обступили ее, заглянули в лицо.
   - Галина Никитична,  он за кого, - вполголоса спросила Варя: - за нас
или за Никиту Кузьмича?
   - За нас, ребята, за нас! - улыбнулась учительница.
   Все  двинулись к  Высокову.  Даже те,  кто жил в  Локтеве и  Почаеве,
решили проводить Галину Никитичну до дому.
   Кто-то зажег электрический фонарик и светил учительнице под ноги,  то
и  дело предупреждая о  лужах и  рытвинах.  И  потому ли,  что шли такой
дружной компанией,  или  потому,  что ребята наперебой болтали о  всякой
всячине,  но дорога к дому показалась Галине Никитичне много короче, чем
обычно.

        Глава 19
   НА РЕКЕ ЧЕРНУШКЕ

   Ударили первые морозы.  Лужи затянуло хрупким педком, трава покрылась
сединой,  дороги и тропки стали твердыми и звонкими,  точно их вымостили
камнем.
   Сергей  Ручьев  попросил  Костю   написать  к   пуску  электростанции
несколько красочных плакатов и лозунгов.
   Но  обычные  плакаты  не  устраивали Костю,  и  он  придумал  сложную
композицию:  бетонная  красавица плотина,  водная  гладь  широкой  реки,
густая сеть проводов на  ажурных башнях,  а  на  заднем плане -  богатое
электрифицированное хозяйство колхоза.
   К работе над картиной Костя привлек Варю, Митю и Пашу.
   - Очень уж сложно все,  не справиться нам, - озадаченно заметил Паша,
когда мальчик рассказал ребятам план будущей картины.  -  Да и нет всего
этого в нашем колхозе.
   - Нет, так будет! - возразил Костя. - Надо вперед заглядывать...
   Писать картину начали на  огромном листе  фанеры.  Но  дело  ладилось
плохо.  Вода  в  реке выглядела,  как  высокий снежный сугроб;  бетонная
плотина походила на дощатый забор.
   - Мазилки мы,  а не художники! - созналась Варя. - Что ни говорите, а
без Вити нам не обойтись.
   Кораблев  между  тем  почти  не  задерживался  в  школе.  Как  только
кончались уроки, он собирал книги и спешил домой.
   Однажды Варя затащила его в  пионерскую комнату и попросила поправить
на картине плотину и воду.
   Увидев склонившихся над  картиной ребят,  мальчик Даже подался назад.
Что это? Смеются они над ним или он действительно им нужен?..
   - Вовлекаете!  -  усмехнулся Кораблев.  -  Били, били, а теперь мягко
стелете...
   - Да  нет же,  Витька!  У  нас в  самом деле ничего не получается,  -
горячо принялась уверять его Варя.
   Витя сказал, что ему некогда, надо сегодня пораньше прийти домой.
   - Будет тебе тоску наводить!  -  вспылил Костя.  -  Ну,  что было, то
было. Не век же тебе барсуком отсиживаться?
   - Ладно,  помажу я вам, - снисходительно согласился Витя. - Только за
красками домой схожу.
   Ребята ждали его полчаса,  сорок минут, пятьдесят, но Кораблев все не
возвращался.
   - Подведет, так я и знал! - сказал Митя.
   Варя растерянно мазала кистью по фанере.
   - Ладно, - поднялся Костя, - схожу я за ним.
   Он направился в Высоково.
   У моста,  в перелеске,  вился синий дымок.  Костя заглянул за кусты и
заметил небольшой костер.
   Колька с Петькой,  чумазые,  с покрасневшими от дыма глазами, пекли в
горячей золе картошку. Кто же не знает, как вкусна печеная картошка!..
   Около них сидел Витя Кораблев и подбрасывал в костер ..валежник.
   - Картошки желаешь?  -  предложил Колька  брату,  вытаскивая из  золы
обуглившиеся, черные клубни. - С пылу-жару... Объедение!
   Костя, не удостоив брата ответом, сердито посмотрел на Витю:
   - Неделю  за  красками  ходить  будешь?..  Эх  ты,  человек!  Просили
помочь... Рука у тебя отсохнет или что?
   Витя долго дул на картофелину, перебрасывая ее с ладони на ладонь.
   - Рука не отсохнет, а рисовать для вас не желаю... Раздумал.
   - Так не для нас... для дела нужно.
   - Все равно. Хватит с меня! Порисую в другом месте.
   - В каком другом?
   - Найдется такое...  На  высоковской школе  свет  клином не  сошелся.
Возьму и переведусь в районный центр. Знаешь, какая там десятилетка?
   - А  чем тебе в Высокове плохо?  -  не поверил Костя.  -  Такую школу
поискать!
   - Хорошо,  вот  как  доволен...  по  самое некуда!..  -  Витя черкнул
пальцем по  горлу.  -  Директор заранее все  расписал:  кого принимать в
комсомол, кого нет. И натравил на меня сестру да Варьку Балашову, а вы и
уши развесили...
   - Погоди,  погоди!  -  опешил Костя.  - Зачем же учителю натравливать
нас?
   - А затем...  - Витя оглянулся и, будто решив доверить тайну, шепнул:
- Он с моим отцом личные счеты сводит.  Всю жизнь его подсиживает. Вот и
мне перепало...
   У  Кости потемнело в  глазах...  Учитель -  и личные счеты!  Учитель,
который был для ребят примером во всем!..  У  него они учились жить,  по
нему  проверяли каждый  свой  шаг,  каждый поступок,  старались во  всем
подражать Федору Семеновичу.  Учитель всегда был с  ними:  в  школе,  на
улице,  и  даже на  расстоянии они чувствовали его близость...  И  вдруг
оказывается,   что  в  душе  этого  человека  гнездится  что-то  мелкое,
подленькое и Федор Семенович способен кого-то подсиживать!..
   Костя подался к Вите:
   - Скажи еще раз про учителя... Скажи!
   - Ну-ну, не напирай! Ты что думаешь: святой у нас директор, без тени,
без пятнышка?  Ходишь у него в любимчиках,  не видишь ничего. А учитель,
он такой - против него слова не скажи, не покритикуй. Любит, чтобы перед
ним  на  цыпочках все  ходили.  Кто на  собрании против школьной бригады
выступал? Отец мой! Вот директор и попомнил, свел с нами счеты...
   - Замолчи ты!.. - выкрикнул Костя и, не помня себя, кинулся на Витю.
   Сцепившись, мальчики покатились по земле. Зашуршали листья, затрещали
сучья.
   Колька,  размахивая  хворостиной,  бегал  кругом  и  кричал  истошным
голосом:
   - Расчепитесь вы... дурьи головы! Еще в костер попадете! - И, заметив
в кустах Прахова, бросился к нему навстречу. - Алешка, разними ты их!

        Глава 20
   ЧТО ДЕЛАТЬ?

   Про "побоище на  реке Чернушке" в  школе стало известно на  другой же
день.
   Колька с Петькой,  свидетели драки, помалкивали. Зато Прахов расписал
ее,  не  жалея красок.  Он  утверждал,  что драка была проведена по всем
правилам и оба противника понесли серьезные потери.
   В  потерях со стороны Кости никто,  впрочем,  не сомневался:  об этом
живописно  свидетельствовали многочисленные  царапины  на  его  щеках  и
распухший нос.
   Витя Кораблев в  школу не явился.  Вместо этого в  большую перемену в
учительскую вошла сторожиха и передала директору сложенный вчетверо лист
бумаги:
   - Никита  Кузьмич  просил  передать.   Сам  даже  в  школу  войти  не
пожелал...
   Федор Семенович пробежал глазами бумажку, озадаченно потер щеку.
   О  драке между Кораблевым и Ручьевым учитель узнал еще вчера вечером,
и она его изрядно встревожила.
   Любая ребячья драка доставляла учителю немало хлопот и огорчений,  но
эта  была  особенно  неприятна.   Никита  Кузьмич,  конечно,  поймет  ее
по-своему и всем будет твердить,  что его сына выживают из школы.  Федор
Семенович ждал,  что  отец  Вити вот-вот  явится в  учительскую и  будет
требовать сурового наказания Кости Ручьева.  Но то,  что директор прочел
сейчас, явилось для него полной неожиданностью.
   - Федор Семенович, - вполголоса спросила Галина Никитична, поднимаясь
с дивана, - что пишет отец? Чего он хочет?
   Федор Семенович еще раз прочел про себя заявление Никиты Кузьмича.
   - М-да...  Новости каждый день!  Никита Кузьмич требует выдать Витины
документы. Собирается перевести сына в другую школу.
   Учителя  встрепенулись.  Преподаватель географии  отложил  в  сторону
газету, посмотрел поверх очков на Галину Никитичну:
   - Вы,   вероятно,  в  курсе  дела.  Из-за  чего,  собственно,  Ручьев
схватился с вашим братом?
   - Я говорила с Витей. Он утверждает, что отказался рисовать плакат, а
Ручьев будто бы  налетел на него с  кулаками...  -  глухо сказала Галина
Никитична. - Но я, признаться, не очень верю этому...
   - А по-моему, вполне вероятно... Надо знать характер Ручьева!
   Илья Васильевич назидательно поднял палец и заговорил о том, как одно
цепляется за  другое:  сначала Витю оттолкнули от  комсомола,  настроили
против него всех ребят,  а теперь довели мальчика до того, что он должен
менять школу.
   Федор  Семенович еще  раз  перечитал заявление.  Драки были  довольно
редким явлением в школе и,  по выражению Клавдии Львовны,  давно "ушли в
область преданий".
   - Что  же  делать?   -   растерянно  обратилась  к  директору  Галина
Никитична.  - Ручьева только что приняли в комсомол, и вдруг такой срыв.
Может быть, комсомольскую группу собрать?
   - А  я  бы советовал Ручьева на педсовет вызвать.  Поговорить с  ним,
предупредить. Слишком он горяч и несдержан! - предложил Илья Васильевич.
- И  вообще,  надо решительно встать на  защиту Вити Кораблева...  Раз и
навсегда оградить его от всяких нападок.
   Федор Семенович ответил не сразу.
   Он медленно прошелся по учительской.
   Случай был не  из  легких.  Отпустить Витю Кораблева в  другую школу?
Сколько это  вызовет разговоров среди родителей;  какое нелестное мнение
составится о высоковской школе по всей округе;  какой удар будет нанесен
Галине Никитичне -  все  скажут,  что она молода,  неопытна,  не  сумела
удержать в школе даже родного брата.
   А может, и в самом деле построже наказать Костю Ручьева? Но так ли уж
он виноват?  Ведь в драке Ручьев пострадал не меньше, чем Витя Кораблев.
И кто из них больше виноват, это еще надо выяснить.
   - С педсоветом пока подождем,  - заговорил наконец Федор Семенович. -
Посмотрим,  как  ребята поведут,  себя.  Мне  кажется,  что драка эта не
совсем обычная... И за ней что-то скрывается.
   ...Весь  день  Костя не  выходил из  класса и  отсиживался на  задней
парте.  Он  все  ждал,  что  его позовут к  Федору Семеновичу или Галина
Никитична попросит его остаться после уроков.  Но к  директору почему-то
не звали, учительница к нему не подходила.
   Только Паша с Васей, поглядывая на Костю, покачивали головами, а Варя
кидала  такие  сердитые взгляды,  что  мальчик невольно закрывал ладонью
распухший нос.
   После занятий Костя долго копался в  парте и  отправился домой тогда,
когда в классе никого не осталось.
   У  моста через Чернушку он заметил Митю и  Варю.  Они стояли у самого
берега реки и продавливали ногами тонкий зеленоватый лед.
   Костя,  втянув голову в  плечи,  решил  незаметно проскользнуть через
мост.
   - Здравствуйте!  -  неожиданно обернулась к  нему Варя.  -  Отыдно со
всеми-то вместе идти? Один пробираешься... Так тебе и надо... битый нос!
   Костя остановился.
   - Молчишь?  Отвечать нечего?  -  наступала девочка.  - Комсомольского
стажа без году неделя,  а  уже отличился...  Вон сколько медалей на тебя
навешали!
   Костя вспыхнул и вновь прикрыл нос ладонью.
   - И  охота была связываться тебе с  Кораблевым!  -  с  досадой сказал
Митя.  -  Не хотел он рисовать - и шут с ним! Теперь пойдет звон на весь
белый свет: "Ручьев драку затеял".
   - На комитет потянут,  к  директору...  -  заметила Варя.  -  Строгий
выговор можешь заработать.
   - Очень свободно... - подтвердил Митя. - А то еще с предупреждением.
   - Ну и пусть строгий! - с отчаянием выкрикнул Костя. - А только я ему
все равно не позволю...
   - Опять на стенку полез! - нахмурилась Варя. - Чего ты не позволишь?
   - Не дам учителя поносить!  И  все тут!  Вы знаете,  что Кораблев про
Федора Семеновича сказал?.. "Учитель со мной личные счеты сводит..." - И
Костя торопливо передал подробности вчерашней стычки.
   - Так и сказал: "личные счеты"? - переспросила Варя.
   - А ты, значит, и навесил ему по первое число? - деловито осведомился
Митя.
   - Сам не знаю, как вышло... Кровь в голову ударила...
   - Ну и правильно!  И я бы не стерпел! - вырвалось у Мити. Но, заметив
строгий взгляд  Вари,  мальчик сконфуженно поправился:  -  Я  не  в  том
смысле... Можно, конечно, и без рук...
   - Что ж теперь делать, ребята? - озадаченно спросила Варя.
   - Вопрос ясен,  -  сказал Митя.  - Пусть Костька, как все было, так и
расскажет: и в классе, и Федору Семеновичу, и на комитете доложит. Я так
думаю: выговор ему теперь могут без предупреждения дать...
   - Учителям надо рассказать...  это так,  - согласилась Варя. - А всем
ребятам -  нельзя.  Вы понимаете, что будет? Вдруг вся школа узнает, что
Кораблев директора оскорбил?  Тут же такое поднимется!  Ребята ему этого
не простят, проходу не дадут...
   - А  пусть Витька перед Федором Семеновичем извинится:  так,  мол,  и
так, виноват... И дело с концом! - предложил Митя.
   - Так он и будет извиняться! - сказал Костя.
   - Тогда и поделом ему!  -  заявил Митя. - Не бросайся такими словами,
не черни кого не следует! Варя с укором посмотрела на мальчиков:
   - Вы  же  поймите:  Витя какой ни  на  есть,  а  товарищ нам.  Мы как
говорили? Поможем ему, вытянем. А вот опять все вкривь да вкось полезло.
И если мы сейчас Витю не поддержим, то совсем оттолкнем его от себя.
   - Это пожалуй... - растерянно признался Митя. - А что же делать?
   - Вот и я спрашиваю: что делать? - вздохнула Варя. - Давайте думать.
   - Давайте!.. - уныло согласился Митя.
   Ребята поднялись на  мост  и,  опершись о  перила,  стали смотреть на
реку.  Мороз хотя и  заковал Чернушку в панцирь,  но вода не смирилась и
продолжала бежать  под  зеленоватым льдом,  шевеля  и  расчесывая речные
водоросли.
   От леса надвинулась серая туча,  потянуло холодком,  и первые, робкие
снежинки закружились в воздухе.  Ребята вытянули руки, и снежинки, падая
на ладони, быстро таяли, оставляя прозрачные капельки воды.
   Через мост проехал на тележке дед Новоселов и с недоумением покосился
на школьников:
   - Вы что,  как на карауле,  застыли?  Или зиму встречаете?  Идет она,
матушка, свое время знает!
   - Ничего мы  не  придумаем,  -  сказал Митя,  когда  тележка с  дедом
скрылась за поворотом дороги. - Пошли домой... у меня ноги мерзнут.
   Неожиданно Варя забарабанила кулаками о перила моста:
   - Есть! Нашла! Теперь знаю, что делать! - Она схватила Костю за руку:
- Слушай, тебе надо помириться с Кораблевым!
   - Как - помириться? - не понял Костя.
   - Очень просто.  Прийти в класс и сказать:  "Ничего такого между нами
не было.  Просто поспорили. По пустякам. Из-за печеной картошки". И руку
Вите подать.
   - Да ты что...  смеешься надо мной?  -  обиделся Костя .  - Шут я ему
гороховый?
   - Ах, вот как! - рассердилась Варя. - Гордость не позволяет! А как же
я о своей двойке пионерам рассказала?
   Но Костя наотрез отказался мириться с Кораблевым.
   - Это и впрямь ни в какие ворота не лезет,  -  поддержал его Митя.  -
Вроде как сам себя высечешь!
   На склоне "школьной горы" показалась Галина Никитична.
   - А давайте учительницу спросим,  - неожиданно предложила Варя. - Как
она скажет, так и будет.
   Костя подумал и махнул рукой:  разговора с классной руководительницей
все равно не избежать и, может быть, лучше даже не оттягивать его.
   - Только ты сама рассказывай, - попросил Костя. - Я не смогу больше.
   Галина Никитична поравнялась с ребятами:
   - Вы чего морозитесь? Домой пора. Пойдемте вместе.
   Все направились к Высокову.
   - У  нас  тут спор вышел,  -  начала Варя и  слово за  слово обо всем
рассказала учительнице.
   От  неожиданности Галина Никитична даже замедлила шаг.  Она вспомнила
свои школьные годы,  вспомнила, как ребята сурово обходились с теми, кто
позволял себе  оскорбить любимого учителя,  и  поняла,  что  угрожает ее
брату.
   - Я  не  оправдываю Витю,  -  медленно заговорила учительница,  -  но
виноват не только он.  Витя во многом повторяет слова отца... И нам надо
что-то предпринять...
   - Я вот говорю: помириться надо. А Костя не желает, - сказала Варя.
   - Понимаю, это не легко. - Галина Никитична посмотрела на мальчика. -
Ссора не  пустяковая.  Я  только вот  о  чем  хочу  тебя  попросить:  не
рассказывай пока ребятам,  из-за чего вы повздорили с Витей. Это мозкно,
Костя?
   - Конечно,  можно, - ответила за мальчика Вара. - Он же не маленький,
понимает...
   - Хорошо,  -  глухо перебил ее Костя,  поднимая воротник пиджака. - Я
помолчу.

        Глава 21
   ХУДЫЕ ДНИ

   Неизвестно откуда, но школьники узнали, что Никита Кузьмич потребовал
от директора выдать ему Витины документы.  Федор Семенович документов не
выдал,  а  сам лично пошел к  Кораблевым и  просидел у  них целый вечер.
Разговор будто бы  кончился тем,  что Никита Кузьмич согласился оставить
сына в  школе,  но  с  условием,  что  зачинщик драки Костя Ручьев будет
строго наказан
   Через два дня Витя вернулся в  школу.  На глазу у  него лежала черная
повязка,  волосы были гладко зачесаны назад, новая рубаха коробом стояла
на груди.
   - Били его,  колотили,  а с него все как с гуся вода,  -  шепнул Паше
Вася Новоселов. - Сияет, как млад месяц!
   - Такого  разве  пробьешь!..  Смотрите,  силушка гуляет!  Один  двоих
скрутит, - отозвался Паша.
   Ребята задумались.  Что же случилось с Костей?  Он хоть и горяч, но в
драку из-за пустяка не полезет, и, если решился схватиться с Кораблевым,
были к тому причины серьезные и необычные.
   Паша и  Вася несколько раз пытались выведать у  приятеля,  из-за чего
тот подрался с Витькой, но мальчик упорно отмалчивался.
   - Да что ты,  право,  тихоней стал!  -  возмущался Вася.  -  Кораблев
говорит: тебе по всем линиям приработка будет... А ты молчишь, как рыба.
Защищайся!
   Но однажды к Паше и Васе подошел Колька и рассказал, что случилось на
реке Чернушке.
   - Вы Костю в обиду не давайте! - попросил он.
   Озадаченные приятели поделились новостью с Варей и Митей:
   - Мы теперь знаем...  Ручей за учителя вступился. Нам надо поддержать
его!
   Но Варя замахала на них руками:
   - При чем тут Федор Семенович!  Просто Костя с  Витькой поцапались по
мелочи. Вы же, мальчишки, не можете без этого...
   Паша недоверчиво усмехнулся:
   - Расскажи еще кому... А я Костьку вот как знаю!
   - Говоришь,  по мелочи поцапались,  - возразил Вася. - Так давно бы и
замирились. А они и не смотрят друг на друга.
   - Ну и помирятся... дайте срок!..
   - Эге! - присвистнул Паша. - Да скорее Чернушка вспять потечет!
   Мальчики так ничего и  не  поняли,  но про себя решили своего друга в
обиду не давать.
   - Дело тут  темное.  Но  раз  на  то  пошло,  Кораблеву тоже будет не
сладко... узнает он худые дни.
   И "худые дни" начались.
   Во время уроков Витя частенько получал записки без подписи:
   "Кораблев,  признайся честно,  за  что  тебя  побили.  Будь  хоть раз
человеком!"
   "Извинись перед Федором Семеновичем. Мы требуем"!
   "Кто против учителя, тот против нас!"
   Витя зло  рвал записки на  мелкие клочки,  старался показать,  что он
спокоен и невозмутим,  но в то же время невольно чувствовал,  что вокруг
него творится неладное.
   Как-то   после  уроков  старшеклассники  собрались  на  спортплощадке
сыграть в  футбол.  Витя был прославленным центром нападения,  и ни одна
игра не  обходилась без его участия.  Но  в  этот раз никто почему-то не
передавал ему мяча.
   Витя  рассердился и,  захватив  мяч,  повел  его  напролом к  воротам
противника. Но тут раздался свисток.
   Вася  Новоселов  -  он  был  неизменным  судьей  на  всех  футбольных
состязаниях -  отобрал  у  него  мяч  и  назначил  штрафной  удар.  Витя
заспорил, что это отсебятина и таких правил нет.
   - За  пререкания с  судьей  удаляетесь с  поля,  -  неумолимо объявил
судья.
   - С поля! Долой! - дружно закричали игроки.
   - Плевал я на вашу лапотную команду!  -  фыркнул Витя и с независимым
видом ушел с площадки.
   В другой раз Паша и Вася задержали Кораблева в классе. Они загородили
дверь и приперли ее стулом.
   - Садись, Кораблев, поговорим...
   Витя с недоумением оглядел ребят.
   - Садись,  не робей!  Драки больше не будет,  - усмехнулся Паша. - На
днях Ручьева на комитет комсомола вызывают. И тебя, наверное, пригласят.
Ты что говорить будешь? Напали на тебя, обидели?
   - Как было,  так и скажу,  -  глухо выдавил Витя,  все еще не решаясь
сесть за парту. - Не я первый в драку полез...
   - Знаем мы,  кто первый...  -  оборвал его Вася.  - Ты лучше объясни:
зачем Федора Семеновича оскорбил? Когда у него прощения просить будешь?
   История  с  дракой  приобрела  для  Кораблева странный  и  непонятный
оборот.  С  каждым  днем  все  больше  и  больше  школьников  не  желало
разговаривать с Витей.
   Даже Прахов начал сторониться Вити,  хотя Кораблев уже  несколько раз
приглашал Алешу к себе домой послушать радио и сыграть в шашки.
   - Я бы с охотой...  Да,  понимаешь,  все некогда...  -  юлил Прахов и
куда-то исчезал.
   "Подумаешь,  свет клином сошелся! - храбрился Витя. - Проживу и один!
Радио буду слушать, на охоту могу пойти".
   Но  в  душе  он  сознавал,  что  обманывает себя,  Слушать  радио  не
хотелось, идти одному на охоту - скучно.
   Вскоре уехал отец.  Вторая бригада получила шесть путевок на районные
курсы  просоводов.   На  бригадном  собрании  Марина  предложила,  кроме
молодежи,  послать на  курсы  Никиту Кузьмича.  Тот  начал отказываться,
ссылался на годы, на недомогание, но Марина настояла на своем.
   Никита Кузьмич нехотя собрался и отправился в район.
   В  доме  Кораблевых стало  совсем тоскливо.  Сестра почти  все  время
проводила в школе, и лишь одна мать хлопотала по хозяйству.
   По  утрам Вите все тяжелее становилось ходить в  школу.  Он затягивал
сборы до последней минуты, зачемто несколько раз переобувался, пока мать
почти силой не выпроваживала его из дому.
   Однажды после  обеда  Витя  надел новый полушубок,  валенки и  теплую
шапку.
   - Ты куда это собрался? - удивленно спросила сестра.
   - К отцу поеду,  в район...  -  мрачно заявил Витя. - Пусть он меня в
другую школу устраивает. Ребята мне здесь житья не дают...
   - Не  выдумывай!  -  перебила его Галина Никитична.  -  Я  ведь знаю,
почему ребята тобой недовольны.
   - Я по правде сказал, как есть. Не терпит нас учитель...
   - Как  у  тебя язык поворачивается на  такие слова!  Отец наш в  трех
соснах заблудился,  а  ты,  как  попугай,  повторяешь его несправедливые
слова. Надо же думать, Виктор, самому думать!
   Галина Никитична несколько раз  прошлась по  комнате,  потом  достала
лист  бумаги  и,  присев  к  столу,  решительно написала записку.  Затем
вложила ее в конверт.
   - Хорошо! Поезжай к отцу. Устраивайся в другую школу. Только передай,
пожалуйста, новому директору вот это письмо.
   - Какое письмо? - насторожился Витя.
   - Я  написала коротко,  -  объяснила сестра.  -  Ты оскорбил учителя.
Товарищи требуют,  чтобы ты извинился перед ним. Но у тебя не хватило на
это мужества, и ты предпочитаешь перейти в другую школу. Так пусть новый
директор знает об этом.
   Галина Никитична сунула брату письмо, оделась и вышла из дому.
   Мальчик долго смотрел на синий конверт, не зная, что с ним делать.
   К нему подошла мать:
   - Не  ожесточай себя,  сынок!  Коль провинился в  чем,  так повинись.
Повинную голову и меч не сечет, да и тебе легче будет.
   - Ничего ты не знаешь!  - раздраженно сказал Витя. - Не вмешивайся не
в свое дело! - И, сунув письмо в карман, он выскочил за дверь.

        Глава 22
   ОТЕЦ

   До районного центра было километров десять, и Витя решил добраться на
попутной машине.  Но  на  шоссе не  видно было  ни  одного грузовика,  и
мальчик пошел пешком.  Но чем дальше уходил он от Высокова,  тем сильнее
охватывали его сомнения.  Удастся ли ему устроиться в районную школу, да
еще в середине года?  Как встретят его учителя и ребята,  особенно после
того как узнают, почему он ушел из старой школы?
   А  если серьезно подумать,  что  Витя имеет против Федора Семеновича?
Два  или  три  раза  директор вызывал его  к  себе в  кабинет по  поводу
каких-то проделок. В остальное же время он был добр к нему, внимателен и
всегда радовался его успехам по  математике.  Когда же  речь заходила об
изготовлении новых  приборов по  физике,  то  учитель  одним  из  первых
называл имя Вити Кораблева.
   Правда,  учителя сильно недолюбливает отец.  Почему так, Витя никогда
толком не понимал, а просто верил отцу на слово.
   Мальчик оглянулся на "школьную гору".
   В  саду  на  высоком шесте  был  виден  жестяной флюгер метеостанции,
торчали  на  деревьях  осиротевшие дуплянки  и  скворечники;  на  белой,
заснеженной   крыше   школьного   здания   чернели   крылья   маленького
ветродвигателя, который давал электроэнергию для физического кабинета.
   Витя вздохнул и отвернулся.  Нет, что там ни говори, а все же хорошие
были дни,  когда он вместе с ребятами мастерил и флюгер,  и скворечни, и
ветродвигатель!
   Мальчик прошел километра четыре, когда из-за поворота шоссе навстречу
ему  неожиданно выскочила  зеленая  трехтонка и,  обдав  снежной  пылью,
пролетела мимо.  В  кузове машины сидели колхозники,  и  среди них  Витя
заметил отца.  Мальчик замахал руками,  бросился вслед за трехтонкой, но
та была уже далеко.
   Не понимая, почему отец возвращается домой, Витя повернул назад.
   Жесткие,  необношенные валенки натирали ему ноги, он еле шел и только
к сумеркам добрался до Высокова.  Заглянул в контору колхоза. Здесь было
людно: заседало правление с активом. В углу сидела группа школьников.
   Сергей Ручьев что-то  говорил.  Рядом  с  ним  Федор  Семенович писал
протокол.
   В углу Витя заметил отца.  Тот сидел на корточках,  нахохлившись, как
сыч, и дымил папироской-самокруткой.
   Сергей рассказывал об  учебе  колхозников.  Большинство членов артели
уже  сейчас  посещают  агротехнический  кружок,   созданный  при  помощи
учителей.   Несколько  человек  удалось  направить  в  район,  на  курсы
просоводов.
   - Направить -  направили,  а  некоторые уже утомились...  на каникулы
приехали, - сказал один из членов правления.
   - Да,  Никита Кузьмич,  в  чем дело?  -  спросил Сергей Кораблева.  -
Недели не прошло, а вы уже дома?
   - Я,  председатель,  тебе потом доложу... - отозвался тот. - Не ломай
собрания.
   Неожиданно  вошла  Марина,  протолкалась к  столу  и  что-то  шепнула
Сергею. Тот покрутил головой:
   - Срочное донесение,  товарищи...  Марина  только что  по  телефону с
районом говорила.  Кораблев-то наш того...  Вроде как сам себя с  курсов
уволил... Никита Кузьмич, вы бы объяснили людям.
   Кораблев потушил цигарку и, кряхтя, поднялся:
   - Освободите,  граждане!  Не по годам мне эти курсы.  Там одних наук,
почитай,  полная дюжина:  агротехника,  машиноведение,  ботаника... И не
выговоришь,  язык заплетается.  А у меня мозги задубели,  пальцы перо не
держат... Да и в сон, признаться, клонит.
   - Насчет сна это в аккурат, - фыркнул дед Новоселов. - Мы с Кузьмичом
осенью  на   слете  в   районе  были.   Так  он  все  прения  проспал  и
художественную часть вдобавок.  Я  его  бужу,  домой пора  ехать,  а  он
сердится: "Погоди, Тимофей, еще петухи не пели".
   В правлении дружно засмеялись. Сергей постучал карандашом по столу.
   - Давайте по существу, товарищи...
   - Давайте!  -  поднялась Марина.  -  Я  давно о  Никите Кузьмиче хочу
поговорить.  Человек он будто уважаемый, хозяйственный, а вот учиться не
желает. И людей в бригаде с толку сбивает...
   - Кого это я сбиваю? - спросил Кораблев.
   - А  помните,  весной что  было?  Просила я  вас  с  девчатами озимую
пшеницу бороновать, а вы такое им наговорили... "Боронование, мол, затея
опасная, можем весь хлеб погубить". Чуть тогда всю работу не сорвали...
   - Было такое дело? - спросил Сергей.
   - За  год  много чего  было,  всего не  упомнишь...  -  неопределенно
буркнул Кораблев.
   - Словом,  я  так  скажу,  -  продолжала Марина:  -  работает  Никита
Кузьмич, как мужик доколхозный, от всего нового шарахается. Вот теперь и
с курсов сбежал.
   - Что же ты предлагаешь? - спросил Сергей.
   Витя,  подавшись вперед,  старался рассмотреть в  полутьме лицо отца.
Ему  казалось,  что после слов Марины отец должен был подняться во  весь
рост,  подойти к столу и так ответить бригадиру, чтобы та не знала, куда
деваться. Но он почему-то молчал и курил цигарку за цигаркой.
   - Есть у  меня предложение,  -  сказала Марина.  -  Не  желает Никита
Кузьмич учиться - дать ему другую работу в колхозе. Пусть в шорники идет
или в сторожа.
   Кораблев приподнялся и  уставился на девушку с таким видом,  словно с
малых лет не видел ее и теперь не может признать.
   - Ну Балашова!  Ну соседка! Вон ты какая стала!.. - И он, расталкивая
колхозников, пошел к двери.
   - Обождите, Никита Кузьмич! - остановил его Сергей. - Что вы взвились
прежде срока? Разговор полюбовный идет. Послушаем, что еще люди скажут.
   Раздались голоса,  что просьбу Кораблева надо уважить и  не  посылать
его больше на курсы.
   Слова попросил Федор Семенович.  Витя так и подался вперед: вот когда
учитель высмеет отца, сведет с ним счеты!..
   - Легко же вы с человеком разделались! - заговорил Федор Семенович. -
"Уважить,  освободить"...  Слов  нет,  шила в  мешке не  утаишь:  Никита
Кузьмич поотстал от  людей,  постарел не  по годам...  Но что в  поле он
работать умеет,  землю понимает -  этого у него не отнимешь.  И рано ему
еще в сторожа уходить...
   Витя  все  ждал,  что  после  такого  осторожного вступления  учитель
наконец-то  обрушится на отца.  Но ничего плохого он не сказал.  Он даже
посоветовал правлению  Никиту  Кузьмина  от  курсов  не  освобождать,  а
обязать закончить их, да не как-нибудь, а с отличием.
   - Кораблев у нас не из слабеньких, в азарт войдет - одолеет.
   Члены правления согласились с учителем.
   Витя с  недоумением поглядывал то  на отца,  то на Федора Семеновича.
Вдруг он заметил рядом с собой Костю Ручьева. Взгляды их встретились.
   "Слушай,  как учитель на твоего отца нападает!  -  казалось, говорили
Костины глаза. - Все бы так нападали!"
   Витя зябко поежился и выскользнул за дверь.  Дома он молча разделся и
забрался на печь.
   В  голове у него все перепуталось.  До сих пор Витя считал отца одним
из самых уважаемых людей в колхозе.  Никита Кузьмич много лет был членом
правления,   потом  кладовщиком;   с  его  мнением  считались,   к  нему
прислушивались.  Он  отлично знал все колхозные угодья;  по  его сигналу
начинали  сев,   сенокос,  уборку  хлебов.  Никто  удачливее  и  дешевле
Кораблева  не  умел  купить  для  колхоза  племенного быка  или  рабочих
коней...  И вдруг против отца подняли голос.  И кто же? Марина Балашова,
соседка, молодой бригадир.
   Витя ничего не  мог понять.  А  ведь ему всегда так хорошо и  покойно
было с отцом.  Отец был ласков, заботлив, никогда ни в чем не отказывал,
всегда вовремя приходил к нему на помощь.
   ...Вскоре Никита Кузьмич вернулся из  правления.  Семья села ужинать.
Витя сослался на головную боль и от ужина отказался.
   За  столом царило молчание.  Первой его  нарушила мать.  Она спросила
отца,  правда ли, что на собрании Марина Балашова предложила ему пойти в
сторожа.
   - Уже пошло по свету гулять...  - Никита Кузьмич поморщился и отложил
в сторону ложку. - Марина, она скажет... горяча чересчур!
   Он поднялся,  зашагал по избе и,  все больше распаляясь,  заговорил о
том,  что в колхозе его не ценят,  старые заслуги забыли,  люди сводят с
ним личные счеты...
   Вдруг он остановился: Витя смотрел на него с печки.
   - Не спишь, сынок?
   - А почему на собрании этого не сказал? - глухо спросил мальчик.
   - А ты разве был на собрании? - опешил отец. - Слышал что-нибудь?
   - Все слышал... Били тебя, судили, а ты в уголке сидел, отмалчивался.
   Никита Кузьмич часто заморгал глазами и как-то боком отошел от печки.
   - Ладно,  ты спи,  коль нездоров,  спи...  - Потом он вспомнил: - Да,
мать сказывала, ты в район ко мне собрался. Что за спешное дело?
   - Никуда я не собрался...  разговоры одни!  -  буркнул Витя,  уполз в
темный угол печки,  как в  нору,  и  закрыл глаза.  Ему и  в  самом деле
показалось, что он заболел.

        Глава 23
   МИР ПОНЕВОЛЕ

   Рано утром Витю разбудили голоса.  У  порога стояла Марина Балашова и
торопила отца с завтраком:
   - Сейчас в район еду на подводе. Могу и вас на курсы захватить.
   - Дай хоть чаю напиться, скаженная! - бурчал Никита Кузьмич.
   - Вы поскорее! Чтобы к началу занятий успеть.
   - Ты кто такая - буксир, толкач? В ответе за меня?
   - А  вы  разве забыли,  что  правление вчера решило:  обязательно вам
доучиться надо.  Я вот наших девчат на курсах повидаю,  накажу им, чтобы
они дремать вам на занятиях не давали.
   Галина  Никитична  с  любопытством  поглядывала  на  Витю.  Ни  вчера
вечером, ни сегодня утром он о школе с отцом не заговаривал.
   Вскоре Марина и Никита Кузьмич ушли.
   Витя  сел  заниматься и,  когда  время  перевалило за  восемь  часов,
отправился в школу.
   На  первом  же  уроке  ему  вновь  передали  записку  с   требованием
извиниться перед Федором Семеновичем.  И  Витя,  против обыкновения,  не
порвал ее.
   В перемены он почти совсем не выходил из класса,  из-за чего пришлось
крепко повздорить с дежурившим в этот день Костей Ручьевым.
   В  большую перемену перед школой разгорелся первый зимний бой.  Из-за
снежных бастионов летели белые ядра, доносились воинственные крики.
   Из  окна второго этажа Вите отчетливо было видно.  как семиклассники,
стягиваясь за  дровяным сараем,  готовились ударить по восьмому классу с
тыла.
   И  ему вдруг представилось,  как было бы  хорошо выскочить сейчас без
шапки на улицу,  предупредить своих о коварстве семиклассников, крикнуть
"ура" и первому устремиться на противника.
   Но в ладони лежала смятая записка.
   Витя вздохнул и отошел от окна.  Потом выглянул за дверь.  В коридоре
было тихо.  Дверь в  учительскую приоткрыта,  и  до нее совсем недалеко.
Стоит только постучать,  войти,  и, может быть, через несколько минут на
душе уже не будет так тяжело, как сейчас...
   Витя оглянулся и направился к двери учительской.  Но зазвенел звонок,
и  в коридор ворвались школьники.  Из учительской вышел Федор Семенович.
Руки его были заняты классным журналом,  книгами и  учебными приборами -
предстоял урок физики в восьмом классе.
   - Да,  Витя,  -  заметил он мальчика,  - в учительской на столе лежит
такая большая стеклянная трубка.  Принеси ее,  пожалуйста,  в класс. Она
нам нужна будет на уроке.
   Когда  Витя  принес в  класс  трубку Ньютона (как  он  потом  узнал),
ученики уже  сидели за  партами,  только Костя помогал Федору Семеновичу
устанавливать на  столе  учебные  приборы.  Заметив  Витю,  он  поспешно
отобрал у него стеклянную трубку:
   - Можешь не стараться. Не твое дежурство.
   - А ты гуляй больше...
   - Ну-ну,   воюющие  державы!  -  сказал  учитель.  -  Поссорились  по
пустякам, а обиды на целый год.
   Вася с  Пашей многозначительно переглянулись.  Вот она,  долгожданная
минута! Пусть Костя молчит, это его дело, но они своего друга в обиду не
дадут.
   - Федор Семенович,  они не по пустякам,  -  с  серьезным видом сказал
Вася. - У них принципиальный спор получился.
   - Скажите  пожалуйста,   принципиальный!..   Это  по  поводу  печеной
картошки-то?
   - А вы спросите Кораблева. Он скажет, как все было, - настаивал Вася,
   А Паша тем временем, вытянув ногу, загородил проход между партами, по
которому Витя возвращался на свое место, и шепнул:
   - Ну, говори же, признавайся! Долго мы ждать будем?..
   И, хотя препятствие было не так уж велико, Витя покорно остановился и
повернулся лицом к учителю.
   - Федор Семенович,  -  тихо сказал он, - это правда... Драка не из-за
картошки получилась... Мы поспорили...
   Костя только что сел за свою парту и  сейчас с  недоумением посмотрел
на  Кораблева.  Что  случилось с  ним?  Неужели у  Вити  хватит смелости
рассказать всю правду?..
   - Ты  понимаешь,  что  будет?  -  обернувшись к  Косте,  встревоженно
шепнула Варя.
   Костя нахмурился.  Да,  он  понимал...  Сейчас Кораблев произнесет те
самые  слова,   какие  были  сказаны  им  тогда,   на  берегу  Чернушки.
Несправедливые,  оскорбительные слова!..  Нет-нет,  никто  не  должен их
слышать: ни учитель, ни ребята!..
   - Поспорили так поспорили,  что за беда! - сказал Вите учитель. - А в
драку вступать зачем же? Не к лицу это вам! Садись-ка за парту.
   - Это  я  виноват,  Федор  Семенович,  -  упрямо  продолжал  мальчик,
одержимый только одним желанием -  поскорее во всем признаться.  - И сам
не знаю, как все получилось... Мы ведь из-за чего схватились?..
   - Ну что ты,  в самом деле, старину ворошишь! - резко стукнув крышкой
парты,  поднялся Костя.  - Я и забыл даже, о чем спор был... Так, мелочь
какая-то. Никому это не интересно...
   - Помирились бы давно,  и делу конец,  - подсказала Варя и посмотрела
на Костю, словно хотела сказать: "Хочешь не хочешь, а придется".
   Костя вздрогнул и  невольно засунул кулаки в  карманы.  Но  в  ту  же
минуту весь класс увидел,  как он вылез из-за парты, сделал шаг к Вите и
протянул ему руку:
   - Ладно... Забудем это дело. Мир так мир!
   Ничего не понимая, Витя растерянно смотрел на протянутую ладонь.
   Тогда Костя сделал к нему еще один шаг и схватил за руку.
   - Вот  так-то   лучше!   -   Довольная  улыбка  тронула  лицо  Федора
Семеновича. - Да здравствует мир в восьмом классе!
   Заулыбались и ребята.
   Только Паша с  Васей оцепенело смотрели друг на  друга:  они,  как  и
Кораблев, ничего не понимали.
   А Костя все тряс и тряс Витину руку,  словно хотел,  чтобы весь класс
видел,  как сильно и прочно их рукопожатие, хотя глаза его при этом были
серьезны и холодны.
   - А у меня,  ребята,  к вам дело есть,  -  заговорил Федор Семенович,
когда класс успокоился.  - К Новому году электростанция должна дать свет
школе,  а  у  нас  еще электропроводка не  закончена.  Лучшие ученики по
физике  из  девятого и  десятого классов взялись помочь  монтерам.  Надо
кого-нибудь из восьмого выделить.
   - У  нас  по  физике  Витя  Кораблев хорошо  идет,  -  сказала  Варя,
угадывая, к чему клонит учитель.
   - Я тоже так думал,  -  кивнул Федор Семенович.  - Так вот, Виктор...
отбери  еще  трех-четырех  ребят,   хорошо  успевающих  по   физике,   и
отправляйся в  распоряжение электромонтеров.  За  старшего над  ребятами
будешь ты...
   - Я?  За  старшего?  -  удивился Витя.  -  Да ребята и  не захотят со
мной...
   - А ты не торгуйся... выполняй, раз назначили, - перебил его Костя.
   - Хорошо,  я  соберу,  -  согласился Витя и  весь урок просидел как в
тумане.
   После звонка Федор Семенович задержал в классе Костю и Варю.
   - Хорошо вы меня поддержали сегодня...  с полуслова поняли,  - сказал
он. - Молодцы!
   - Я давно Косте говорила,  чтобы помирился,  -  заметила Варя.  - А у
него гордости через край...
   - Да как с ним можно было мириться?  -  не выдержал Костя.  -  Он же,
Федор Семенович...
   - Знаю, знаю, - остановил его учитель.
   - Знаете? - удивился Костя. - И вы это терпите! Такую обиду?..
   - Приходится иногда и  потерпеть,  -  усмехнулся учитель.  -  Если от
каждой вашей обиды учитель начнет из себя выходить, что же тогда в школе
будет?..  А  про  то,  что  Витя  обо  мне  наговорил,  лучше  сейчас не
вспоминать.  Его нам сейчас крепко держать около себя надо...  в сторону
не отпускать.
   ...Домой Варя  с  Костей возвращались вместе.  С  утра  выпал мягкий,
пушистый снег и густо запорошил поля,  лощины,  овраги, крыши домов. Все
кругом выглядело чистым,  ослепительно белым,  словно искусный маляр еще
раз  прошелся  по  земле  своей  огромной  кистью  и  исправил последние
недоделки.
   Варя набрала полные пригоршни снега и близко поднесла к лицу:
   - Вот и зима пришла!
   - Пришла, - отозвался Костя и скатал тугой снежок. Потом он покосился
на  девочку:  им  пора идти домой,  а  они  почему-то  все  еще стоят на
"школьной горе" и смотрят вниз,  где уже пролегли десятки новых тропок и
глубокие следы полозьев.
   - А хочешь, по целине пойдем? - неожиданно предложил мальчик.
   Варя согласно кивнула головой и  первая побежала по  склону "школьной
горы",  оставляя на  нетронутом снегу  рубчатый след  калош.  Когда  они
добрались до берега Чернушки, девочка повернула к мосту.
   - Нет уж,  давай через реку, напрямик, - остановил ее Костя. - Скорее
дома будем.
   Он ждал, что Варя сейчас растеряется и скажет: "Как можно! А если лед
провалится?", но она только махнула рукой и засмеялась:
   - А давай!.. Напрямик так напрямик!
   Костя сбежал на лед первым, добрался до середины реки и несколько раз
подпрыгнул.
   - Не робей!  -  крикнул он.  -  Лед крепкий. Ты только по моему следу
шагай.
   Посмеиваясь, девочка вслед за Костей перебралась через реку.
   До Высокова они шли,  болтая о  всякой всячине,  и остановились около
дома Балашовых, когда уже начало смеркаться.
   - Вот так пошли напрямик!  -  спохватилась Варя и, вбежав на крыльцо,
взялась за щеколду двери.  Но потом,  словно что вспомнив,  обернулась и
поманила Костю: - Я давеча про гордость сказала... будто у тебя ее через
край. Так это я так... не подумала. Ты не обижайся. Ладно?
   Не успел Костя ничего сказать, как девочка кинула ему в лицо пушистый
снег и скрылась в сенях.
   Мальчик  решил  в  долгу  не  оставаться.  Схватив  пригоршню  снега,
бросился было к крыльцу, но потом махнул рукой и улыбнулся.
   Дома Колька встретил брата радостным восклицанием:
   - По глазам вижу: пятерку получил! По какому предмету?
   - Ладно, Колька, потом расскажу... Давай-ка лучше ужинать.
   За ужином Костя с  серьезным видом принялся расспрашивать брата,  как
пионеры учатся, довольна ли вожатая их успехами.
   - Всякое бывает, - уклончиво ответил Колька. - Только теперь от нашей
вожатой ни  одна двойка не  укроется...  Чуть что,  так Варя и  на дом к
пионеру придет и на совет отряда вызовет.
   - А вы бы не очень допекали вожатую... У нее своих уроков хватает.
   - Разве мы не понимаем! - обиделся Колька.
   Потом Костя поинтересовался, какой у пионеров план работы на зиму.
   - Вы,  главное,  про лыжи не  забудьте.  Тренировки надо начинать,  к
состязаниям  готовиться...   Если,   конечно,   потребуется,  могу  и  я
подзаняться. Можешь передать своей вожатой.
   - Вот  здорово!  -  обрадовался Колька.  -  А  мы  как раз тебя вчера
запланировали: тренер по лыжам. Мне Варя поручила договориться с тобой.
   Брови у Кости полезли вверх.
   - Тогда считай, что мы уже договорились.

        Глава 24
   ДОБРАЯ ПАМЯТЬ

   В теплице, окруженной сугробами снега, зазеленело маленькое поле.
   Первое время после появления всходов просо на опытной клетке мало чем
отличалось от всходов на контрольной клетке.
   Ребята заволновались,  но,  по молчаливому сговору, старались об этом
не говорить и терпеливо ждали, что будет дальше.
   И  стебли проса,  как бы войдя в  силу,  мало-помалу окрепли,  начали
расти быстрее и стали заметно опережать посевы на соседней клетке.
   Опытное  просо  доставляло ребятам немало  хлопот.  Надо  было  умело
топить  печь,  постоянно  поддерживать  в  теплице  ровную  температуру,
вовремя очищать стеклянную крышу от снежных заносов.
   Между  тем  занятия  в  школьной бригаде шли  своим  чередом.  Ребята
изучали агротехнику высоких урожаев ржи, пшеницы, ячменя.
   Марине доставалось крепко.  То,  что из года в год она делала в поле,
теперь надо было толково и просто объяснить ребятам. Но слов и знаний не
хватало.  Бригадир обращалась за советами к  директору школы,  к  Галине
Никитичне, вечерами просиживала за книгами.
   - И втравили же вы меня в это дело...  ребятишек учить!  - жаловалась
она отцу. - Все время убиваю... ни погулять, ни песен попеть...
   - Ничего, ничего! - успокаивал ее Яков Ефимович. - Это тебе только на
пользу.
   Сказать по правде,  Марина и не унывала.  Ей даже нравилось приходить
по вечерам в школу,  слышать ребячьи приветствия, вести беседу, отвечать
на вопросы... К тому же Марина всегда находила себе помощников:
   то   она  приводила  к   ребятам  бригадира  первой  бригады  и   тот
рассказывал, как сеять и ухаживать за рожью, то свою подругу - мастерицу
по ячменю, то деда Новоселова.
   Однажды Федор Семенович спросил Галину Никитичну и Марину, почему они
изучают  с  ребятами  только  зерновые  культуры  и  совсем  забыли  про
картошку.
   - Пригласите-ка вы Анну Денисовну Кораблеву, - посоветовал учитель. -
Ведь она всю жизнь на земле трудится,  в  колхоз вошла одной из первых и
до сих пор работает так,  что молодые могут ей позавидовать.  Третий год
по урожаю картофеля первое место в колхозе держит.
   - Это  правильно,  -  согласилась Марина.  -  У  тети  Анны есть чему
поучиться.
   Членам  школьной  бригады  совет  директора  школы  понравился.  Митя
предложил организовать "картофельную конференцию".
   - Какую еще конференцию? - не понял Паша.
   - Позовем Анну Денисовну. Она с нами побеседует. Потом юннаты о своих
опытах расскажут, потом Галина Никитична выступит...
   - Это неплохо,  - одобрил Федор Семенович. - Тогда уж не замыкайтесь,
пригласите на конференцию все старшие классы.
   А наедине он сказал Галине Никитичне:
   - Надо, чтобы и Витя был на конференции.
   - Не пойдет он, пожалуй...
   - Непременно  привести  надо.  Нам,  учителям,  частенько  приходится
открывать детям заново и людей и события.  Твой брат,  скажем,  привык к
тому,  что  мать  у  него  ничем  не  примечательная:  тихая,  скромная,
безответная. Вот пусть он и увидит ее в ином облике.
   В  этот  же  вечер  Галина  Никитична  сказала  матери,   что  ребята
приглашают ее в школу на "картофельную конференцию".
   - Меня? - удивилась Анна Денисовна. - Чего это им вздумалось?
   - Интересуются школьники... Какой бы год ни былсухой или ненастный, -
а ты всегда с урожаем. Почему так? Вот и побеседуй с ребятами.
   - Не  иначе  и  тебя  в  наставницы записали!  -  развеселился Никита
Кузьмич,  недавно вернувшийся с курсов. - Оскудели, видно, учителя наши.
Нет,   чтобы  волшебные  картинки  показать  или  про  заморские  страны
побеседовать, так они про картошку толкуют.
   - Вот и правильно,  что толкуют,  -  возразила Анна Денисовна.  -  На
земле живем,  земля всех нас кормитпоит,  а мы еще земли чураться будем?
Куда это годится!
   - Так что же ребятам передать? - спросила дочь.
   - Коль школьники интерес имеют, приду! Поделюсь, чем богата.
   - На беседу-то как, по билетам пускать будут? Так ты и нам с Витей по
знакомству парочку оставь. - И отец лукаво подморгнул сыну.
   Но Витя шутку отца не поддержал и отвел глаза в сторону.
   Всю неделю Анна Денисовна была занята хлопотами по хозяйству и совсем
почти забыла о том, что ее приглашали в школу.
   Но в воскресенье утром к Кораблевым нагрянули школьники.
   Растерявшаяся  Анна  Денисовна  засуетилась,  забегала.  Наконец  она
переоделась  и,   наказав   Никите   Кузьмичу  присмотреть  за   печкой,
направилась в сопровождении ребят к школе.
   Витя с недоумением посмотрел на сестру:
   - Зачем маму в школу приглашают?
   - А вот пойдем послушаем,  - сказала Галина Никитична. - Может, что и
поймем.
   В  школе Анну Кораблеву ждал полный зал учащихся.  На  столе высилась
горка  розового  картофеля;   на  стенах  висели  таблицы  и  диаграммы,
повествующие об успехах Анны Денисовны.
   Стиснув   попавшийся  под   руку   клубень,   Костя   Ручьев   открыл
"картофельную конференцию".  Он объявил, что к ним в гости пришла первая
картофелеводка в колхозе, Анна Денисовна Кораблева.
   Зал поднялся и дружно захлопал в ладоши.
   Анна  Денисовна смущенно  оглядела школьников,  диаграммы на  стенах,
потом подошла к столу и потрогала клубни картофеля
   - А ведь мои клубни-то,  мои... Ишь, куда забрались! - шепнула она, и
на глазах ее заблестели слезы.
   - Тетенька Анна, что вы? - кинулись к ней девочки.
   Анна Денисовна быстро смахнула уголком платка слезы.
   - Так,  вспомнилось всякое... - Она кивнула на таблицы и диаграммы: -
Вы тут все расписали: сколько Анна Денисовна картошки вырастила, сколько
трудодней заработала,  а  вот  сколько горя она хлебнула,  как ее  жизнь
кидала да метала - того и не знаете.
   - А вы расскажите! - попросила Варя.
   - Вот и расскажу.
   Анна Денисовна отмахнулась от Кости, тянувшего ее за председательский
стол,  села рядом со школьниками,  спросила, как им тут живется, молодым
да веселым, потом как-то незаметно перешла на рассказ про былое:
   - Смотрю на вас,  молодые,  и радуюсь. Про рожь-пшеничку речь ведете,
про картошку, к земле, как к родной матушке, тянетесь... А я эту землицу
в  ваши-то годы за мачеху-злыдню почитала и  кляла и бранила на чем свет
стоит.
   Отдали меня родители с  малых лет к  кулаку-толстосуму в  батрачки за
старые неоплатные долги.  Утром еще петухи не  поют,  а  меня уже будят:
"Вставай,  Нюшка,  на полосу пора!"  Ну,  и  жнешь чужой хлеб от зари до
зари.  Спина болит, жнивье босые ноги колет, пить охота, солнышко тебе в
затылок  словно  гвозди  вбивает...  А  то  еще  палец  второпях  серпом
порежешь.  И  только  последний сноп  снят,  а  хозяин  торопит молотьбу
начинать:  "Шевелись, поворачивайся, босая команда!" И возишь снопы день
и ночь к риге,  молотишь их.  А потом зерно надо провеять, солому в стог
сметать, мякину убрать, гумно подмести.
   Только с рожью управишься,  а там овсы поспели,  потом картошку время
копать.  Так и маешься без сна, без продыха месяц за месяцем, пополняешь
хозяйские закрома да амбары.  Все жилочки стонут,  все косточки болят. И
что,  думаешь,  за  прорва уродилась на этой земле,  зачем столько добра
одному человеку?..  А  зимой опять радости мало:  какие девчонки в школу
ходят, а я чужих свиней откармливаю. Прибежишь домой на часок, поплачешь
с  горя вместе с матерью,  да и опять на хозяйский двор...  Вот так люди
жили когда-то...
   А сейчас,  ребята! Разве кто из вас задумывается о куске хлеба? Земля
отцам и  матерям вашим на  веки  вечные дадена.  Раскинулось среди полей
привольное село Высоково,  артельное наше хозяйство.  Избы под  железом,
хлеб в  закромах,  на дворах коровы-удойницы,  в  поле машины-помощницы,
свет новый в окнах. И все это для вашего счастья, ребята, чтобы вы жили,
радовались да набирались ума-разума!..
   Прижавшись к  двери,  Витя не  сводил с  матери глаз.  В  зале стояла
тишина -  Анну  Денисовну никто не  перебивал,  словно она  рассказывала
редкостную сказку. Только по временам ребята поглядывали на окна. И хотя
за  окнами все было бело от  снега и  через поле мела поземка,  но  всем
казалось, что земля выглядит по-весеннему красивой, молодой и радостной.
   - Ах  я,  старая,  наговорила с  три  короба!  -  вдруг  спохватилась
Кораблева. - Чего же вы не уймете меня?
   - Зачем же,  Анна Денисовна?  -  сказал Федор Семенович.  -  Очень вы
хорошо говорите. Продолжайте...
   - Нет  уж,  раз  вы  к  картошке интерес имеете,  так спрашивайте,  -
потребовала Анна Денисовна.
   И началась деловая беседа.
   Вите было удивительно,  что о колхозной земле, по которой он привычно
ходил каждый день,  можно было рассказывать с такой нежностью и любовью.
А еще более удивительным казалось то,  что об этом говорила его мать,  к
которой  он  уже  давно  привык  относиться  чуть  покровительственно  и
снисходительно.
   Опустив голову,  плотно сжав губы,  Витя стоял у  двери,  и  ему  все
мерещилось, что ребята осуждающе посматривают на него и вот-вот спросят:
"А ты почему, Кораблев, скрывал, что у тебя мать такая?"
   Но никто его ни о чем не спрашивал.
   Анна Денисовна беседовала со  школьниками до полудня.  Потом ребята о
чем-то пошептались между собой, и Митя Епифанцев исчез из зала.
   Костя потребовал,  чтобы все сели, и от имени школьников поблагодарил
Анну Денисовну за интересную беседу.  Затем дверь распахнулась,  и Митя,
держа на вытянутых руках, как хлеб-соль, огромный пятнистый арбуз - один
из последних в юннатских запасах, - поднес его Витиной матери.
   - Не возьму,  не просите! Как вам не жалко такое чудо! - замахала она
руками. - Да мне его и не донести.
   - А мы его вам на дом доставим, - сказала Варя.
   И большая компания учеников направилась провожать Анну Денисовну.
   Витя поплелся позади всех.
   Когда он вошел в дом, мать сидела у стола и держала арбуз на коленях.
Глаза ее улыбались.  Заметив сына, она смущенно поднялась и убрала арбуз
в шкаф, за стеклянную дверь, где красовалась чайная посуда.
   - Добрая память...  Поберегу! - и обернулась к Вите: - Ну как, сынок,
очень я ребятам наскучила?
   - Да  нет...  тебя хорошо слушали.  -  Витя посмотрел на мать-лицо ее
казалось помолодевшим. - Ты бы и мне рассказала...
   - Сказку, что ли? Не охотник ведь ты до них.
   - Нет... ты про жизнь, про себя, - тихо сказал Витя.

        Глава 25
   "СУБИН ФАТОВ"

   В субботу вечером Костя, по обыкновению, забежал в правление колхоза:
а вдруг есть какие-нибудь новости?
   Счетовод  Великанов  только  что  принял  загадочную телефонограмму и
вручил ее Сергею.
   - "Прибыл Субин Фатов.  Срочно отгружайте,  шлите подводы",  - прочел
председатель и с недоумением посмотрел на бригадиров.  - Кто такой Субин
Фатов?
   - Возможно,  уполномоченный из района или от газеты кто?  -  высказал
свое предположение счетовод.
   - Так зачем же ему подводы? - удивился Сергей.
   - Да это же суперфосфат прибыл,  минеральные удобрения!  - захохотала
Марина, вглядевшись в телефонограмму.
   Сергей сконфуженно покосился на счетовода:
   - Что же ты, Антон? Иль уши заложило?
   - Скажи  на  милость!   -   Счетовод  развел  руками.   -   Семь  раз
переспрашивал, по буквам принимал.
   Сергей поручил бригадирам завтра же выехать за удобрением.
   - А у меня почти вся бригада на лесозаготовках,  -  сказала Марина. -
Кого и направить, не знаю.
   Костя подошел к девушке:
   - Школьная бригада может поехать... Завтра же воскресенье.
   - А с уроками как?
   - Управимся. Сегодня вечером приготовим.
   - Тогда,  пожалуй,  помогите,  -  согласилась Марина. - Собери к утру
ребят. Поедете на станцию вместе с Никитой Кузьмичом.
   В  этот же  вечер Костин связной,  Колька,  получил от  брата задание
предупредить пятерых членов школьной бригады.
   Первым делом Колька забежал к Варе:
   - Принимай приказ.  Срочное дело. Собираться утром у конюшни. Одеться
юплее.
   - Коленька,  а какое задание?  Куда-нибудь ехать?  - ласково спросила
Варя.
   - Секрет пока... На месте узнаешь.
   Девочка сделала вид, что обиделась:
   - Это от меня-то секрет! Спасибо!..
   Колька помял в руках шапку:
   - Ладно,  скажу...  Вы на станцию едете...  на подводах. За этим, как
его... за суп... суп...
   - А-а... знаю! - догадалась Варя. - А еще кому приказ?
   Колька назвал Митю, Пашу, Васю и Алешу.
   - А Вити Кораблева почему нет?
   - Так он же не член бригады!
   - Кто тебе сказал?
   - А вы разве его зачислили? Когда?
   - Да  ты,  Колька,  чего-то  не  разобрал.  Не  пять,  з  шесть ребят
предупредить надо. Шесть! Понял?
   - Могу и шесть, мне нетрудно, - согласился мальчик.
   Каково же  было удивление Кости,  когда наутро он заметил у  конюшни,
кроме членов школьной бригады,  еще и  Витю Кораблева.  В  рукавицах,  в
дубленом полушубке,  тот препирался с отцом. Никита Кузьмич убеждал сына
не ехать на станцию:  дорога дальняя,  мороз крепнет,  может разыграться
пурга.
   - Нужно мне...  Понимаешь,  нужно!  Задание у меня! - упрямо стоял на
своем Витя.
   Костя подошел к Варе:
   - Что он выдумывает? Кто его звал?
   - А  кто  у  нас бригадир?  Он  и  звал!  -  сказала Варя и  прикрыла
рукавичкой лицо.
   - Я?!
   - Не сам, конечно... Через связного.
   - Через Кольку? - Костя шагнул к девочке, но увидев ее лукавые глаза,
все понял.  -  Ну,  знаешь, Варька... это уж чересчур! Да кто я, в самом
деле? Бригадир или ноль без палочки?
   - Ладно,  ладно, потом посчитаемся... Ну как ты не понимаешь! Витя же
сейчас как на  выселках живет...  на необитаемом острове.  Домой к  нему
никто не заходит, в классе его все чураются...
   - Мало мы для него сделали...
   - Мало не  мало,  а  до  конца еще  не  вытянули...  Доведись нам без
товарищей остаться - с тоски бы взвыли.
   - Это уж как есть...  Я бы и дня не прожил,  - согласился Костя и про
себя отметил,  что  ему  с  каждым днем становится все труднее спорить с
Варей.
   Вскоре  восемь широких саней-розвальней выехали за  околицу.  Впереди
ехал Никита Кузьмин,  за  ним  на  Гордом -  Витя,  потом члены школьной
бригады, а позади всех, замыкая обоз, погонял Командировочную Костя.
   Чтобы  сократить путь,  Никита Кузьмич решил ехать не  через мост,  а
напрямик,  через замерзшую реку,  по  которой кто-то уже успел проторить
полозьями санную дорогу.
   Река  была  ровная,   белая  от  снега,  точно  ее  застелили  чистой
скатертью,  и  даже черные,  неприглядные ольхи на  берегу похорошели от
серебряного инея.  Кое-где  среди  снега  проступали  темные  полыньи  -
незамерзшие озерца воды,  и над ними курился парок. Но лед держал прочно
и только слегка потрескивал, когда сани проезжали близко от полыньи.
   Правда,  в  одном  месте  Никита  Кузьмич  неожиданно остановил  свою
подводу,  вылез  из  саней  и  несколько раз  прошелся  впереди  лошади,
проверяя прочность льда.  Но потом вновь тронул лошадь и  только крикнул
едущим сзади, чтобы они увеличили расстояние между подводами.
   К полудню возчики были уже на станции.
   Быстро  нагрузили  сани  бумажными  кулями  с   удобрением,   увязали
веревками, задали лошадям корму и направились в чайную отогреваться.
   Здесь было тепло и шумно, на подмостках играл баянист.
   Костина  компания  заняла   столик   в   углу,   заказала  вскладчину
яичницу-глазунью  на  десять  яиц  и  чай  с  баранками.  Чай  попахивал
березовым веником, яичница была испещрена угольками, но ребятам с мороза
все казалось необыкновенно вкусным.
   Варе очень хотелось,  чтобы Витя попробовал с  ними яичницы и чая,  и
она показала ему на место рядом с  собой.  Но Витя,  сидевший с отцом за
соседним столиком, только пожал плечами.
   Никита Кузьмич встретил знакомого колхозника и заказал водки.  Первые
сто граммов они выпили за встречу,  вторые -  за давнюю дружбу, третьи -
еще  за  что-то.  Никита  Кузьмич быстро захмелел и  принялся жаловаться
приятелю на-свои неудачи в колхозе.
   Витя то и дело оглядывался на соседний столик,  дергал отца за рукав,
болезненно морщился:
   - Ну, хватит тебе, уймись!
   Костина компания притихла, забыла про чай.
   - Ох, ребята, - сказал вполголоса Вася, - не хотел бы я такого батьку
иметь!.. Так вот попадешь куда - со стыда сгоришь...
   - А мне Витьку жалко, - вздохнула Варя. - Он-то при чем?
   Никита Кузьмич между тем  заказал еще  сто граммов и  принялся ругать
Сергея, Марину, Федора Семеновича.
   - Да что он, в самом деле!... - вскочил Костя. - Людей чернит. Так мы
ему и позволим!..
   - Погоди... Я сама скажу! - остановила его Варя и подошла к соседнему
столику:   -   Никита  Кузьмич,  нам  же  ехать  пора.  Смотрите,  пурга
начинается.
   - Да... Мы поехали! - поднялся Витя и первый выскочил из чайной.
   - Ну-ну, трогайте... я сейчас...
   Никита Кузьмич осоловелыми глазами проводил ребят и  поплелся за ними
следом. На улице он подошел к Вите:
   - Ты,  сынок, лишнюю каплю отцу в счет не ставь. Я, можно сказать, от
расстройства жизни пригубил.
   Витя молча подвязывал чересседельник.
   - Я, пожалуй, в хвосте поеду... подремлю. А ты передом давай. Гордый,
он  дорогу найдет...  Умник конь!..  Только через реку его не пускай.  С
грузом едем - как бы лед не сдал... На мост держи.
   - Знаю!.. Не маленький! - буркнул Витя и первый вывел свою подводу на
дорогу.
   Поскрипывая полозьями, обоз тронулся в обратный путь.

        Глава 26
   ЛЕДЯНАЯ КУПЕЛЬ

   Мороз  крепчал,  поземка усиливалась.  Снег,  как  песок,  с  шорохом
перекатывался по  полю.  Около  каждой  сухой  былинки быстро  вырастали
маленькие острогранные сугробики и  так  же  быстро  развевались ветром.
ДоРогу переметало. Шерсть у лошадей на боках заиндевела.
   Холод забирался под  полушубки,  покусывал пальцы на  ногах.  Ребята,
спрыгнув с возов,  подолгу бежали вслед за санями,  оглушительно хлопали
рукавицами, приплясывали или начинали бороться.
   Только Витя,  нахохлившись, сидел на возу, хотя мороз не щадил и его.
Но после пьяной болтовни отца в  чайной ему было трудно примкнуть сейчас
к ребятам.
   "Набрехал,  наплел -  ему и горя мало!" -  с раздражением думал он об
отце, который, закутавшись в тулуп, дремал на последней подводе и далеко
отстал от обоза.
   Начинало смеркаться.  Лошади устали, обоз растянулся. Продрогший Витя
то и дело покрикивал на Гордого,  торопясь скорее добраться до дому. Его
подвода далеко ушла вперед.
   Умный конь хорошо помнил дорогу,  и,  когда она раздвоилась -  вправо
путь шел в  объезд на  мост,  влево -  прямо через реку,  -  он уверенно
повернул влево.
   Витя вспомнил наказ отца ехать через мост и  потянул за правую вожжу.
Но  за  рекой приветливо светились окна в  домах,  оттуда потянуло дымом
печей,  донесся  дружный  лай  собак,  и  мальчику поскорее захотелось к
теплу, к свету.
   "Ничего, проскочим", - вяло подумал он и опустил вожжу.
   Разбежавшись с  заснеженного берега,  лошадь вынесла сани на лед.  За
день ветер сдул с  замерзшей реки снег,  перемел дорогу,  и  Гордый брел
наугад, испуганно кося глазом на темные полыньи. Но сумерки сгущались, и
трудно было отличить, где находилась полынья, где просто лед.
   Неожиданно под полозьями раздался подозрительный треск.  Витя вскочил
с сиденья и хлестнул лошадь вожжами.  Она резко рванула в сторону,  сани
раскатились  и   оказались  около  полыньи.   Кромка  льда   обломилась,
заплескалась вода, и воз начал погружаться в реку.
   Вите сразу стало жарко. Он выпрыгнул из саней и, дергая вожжи, заорал
на Гордого.
   Конь,   весь  устремившись  вперед,  делал  отчаянные  усилия,  чтобы
вытянуть воз из воды.  Но копыта Гордого скользили,  тяжелые сани тянули
его назад, и задние ноги лошади сорвались в воду...
   Витя выронил вожжи и кинулся к берегу. Навстречу ему спешили ребята.
   - Тонет!.. Лошадь тонет! - хрипло бормотал он.
   - Зачем ты через лед поехал? - сердито спросил Костя. - Мы же кричали
тебе!
   Ребята подбежали к лошади,  ухватились за оглобли,  пытаясь помочь ей
выбраться на  лед.  Но  тяжелые сани глубоко погрузились в  воду,  хомут
сдавливал шею Гордого, и он начал хрипеть.
   - Мешки надо сбросить! Лошади легче будет, - сказал Паша Кивачев.
   - Не до мешков тут! - отмахнулся Костя. - Гужи надо рубить.
   Но топора не было,  и Костя принялся быстро развязывать супонь, потом
чересседельник.  Лошадь,  освобожденная от оглоблей,  с  силой рванулась
вперед.  Лед под ее передними ногами обломился, и она очутилась по горло
в воде. Вместе с ней полетел в ледяную купель и Костя.
   Не помня себя Варя пронзительно закричала и  бросилась к полынье.  Но
Паша  с  Митей успели вовремя схватить ее  за  полы  шубейки и  оттащили
назад.  Сами же  они  плашмя легли на  лед и  подползли к  краю полыньи.
Костя,  хватаясь за кромку льда, барахтался в воде. Ребята протянули ему
руки и помогли выбраться из полыньи.
   Между тем лошадь, ломая лед, добралась до мелкого места, выскочила на
берег и побежала к конюшне.
   Костя стучал зубами и  не  мог вымолвить ни  слова.  Мокрый полушубок
покрылся ледяной коркой, стал жестким, точно был сшит из луба.
   Паша  с  Митей сняли с  Кости валенки,  вылили из  них  ледяную воду,
насовали внутрь валенок сена и  вновь обули приятеля.  Варя сняла с него
мокрую шапку и завязала ему голову своим платком.
   - Замерз? Да? - растерянно спрашивал Витя.
   С той самой минуты,  когда сани провалились в полынью,  он, казалось,
потерял голову:  то  бросался бежать в  колхоз,  то звал на помощь отца.
Сейчас Витя  предложил собрать из  всех  саней  сено,  развести костер и
отогреть Костю.
   - Совсем рехнулся!  - чуть не плача, прикрикнула на него Варя. - Есть
время ждать!  Человек и так окоченел... - И она распорядилась: - Ребята,
гоните подводы через мост, а мы с Витькой Костю домой поведем.
   Витя подхватил Костю под руку и потянул к колхозу.
   Но  тот вырвался и  сам побежал на огоньки.  Застывшие ноги слушались
плохо,  и мальчик то и дело спотыкался.  Варя подталкивала его в спину и
торопила:
   - Да   ну  же,   Костя!   Быстрее!   Не  поддавайся  морозу!   Шевели
ногами-руками...
   Наконец добрались до околицы деревни.
   - Далеко еще до Ручьевых. Замерзнет Костя! - сказала Варя.
   Витя  потянул Костю  к  своему дому,  который уже  был  виден  сквозь
деревья:
   - Давай к нам! У нас тепло... отогреешься!
   У Кораблевых Галина Никитична с матерью переодели Костю во все сухое,
растерли водкой и, уложив в Витину постель, напоили его липовым цветом.
   Мальчик забылся беспокойным сном.
   Вскоре  явился Никита Кузьмич.  Он  был  мрачен.  хмель  его  прошел.
Заметив спящего в  Витиной постели Костю,  встревоженных дочь  и  жену и
прикорнувших у теплой печки сына и Варю, он помрачнел еще больше.
   - Эх,  отец, отец! - укорила его Анна Денисовна. - За ребятами не мог
уследить!
   Никита Кузьмич ничего не ответил и подошел к Косте:
   - Липовым цветом напоили?
   - А как же!.. И водкой растерли, - ответила жена.
   - Надо бы еще малины сушеной достать!  - Никита Кузьмич снял со стены
тяжелую  шубу  и  накрыл  закутанного одеялами Костю.  -  Главное,  чтоб
пропотеть... Пот, он всю простуду выгонят.
   В  сенях затопали,  зашаркали веником.  Вскоре в  избу вошли Сергей с
Федором Семеновичем, а вслед за ними Паша и Митя.
   Сергей  наклонился  над  Костей.  Учитель  потрогал  лоб  мальчика  и
вполголоса сказал:
   - Надо за врачом послать.
   - Уже послали, - ответила Галина Никитична.
   Никита  Кузьмич  пригласил  Сергея  и   учителя  присесть  и  немного
растерянно признался:
   - Вот ведь какая оказия!
   - Как  же  вы,  Никита Кузьмич,  допустили такое?  -  покачал головой
Сергей.  - Парень ледяной воды хлебнул. да и воз с добром потопили... Не
похоже это на вас!
   - Так говорил же я...  знай, школяры, свой шесток, не вяжись за мной.
Не послушались!
   Паша, думая, что Никита Кузьмич сейчас начнет бранить Костю, решил не
давать его в обиду:
   - Никита Кузьмич... так мы же кричали вашему сыну. Зачем он через лед
поехал?
   - Ну-ка, Паша, доложи все по порядку, - сказал Федор Семенович.
   Переглянувшись с Митей,  Паша начал рассказывать. С каждым его словом
Витя все ниже опускал голову.
   Анна Денисовна ахала,  с жалостью посматривая на сына. Никита Кузьмич
беспокойно мял бороду.
   Сколько раз  выручал он  своего любимца,  покрывал перед мальчишками,
учителями и  соседями все его проделки и  шалости!  Сколько раз рассудок
подсказывал ему,  что с сыном надо быть построже,  посуровее,  но всегда
его  мягкое сердце брало  верх,  и  он  кривил душой,  говорил заведомую
неправду,  делал  все,  чтобы только Вите  не  переживать горьких минут!
Неужели же  сейчас он не прикроет сына своей широкой спиной,  не спрячет
его под крыло?..
   Никита  Кузьмич  прошелся  по  избе,   словно  что-то  обдумывая,   и
неожиданно перебил Пашу:
   - Моя вина, граждане! Поблажку себе дал, выпил лишку. А Витю в дорогу
передом пустил.  И что с грузом через лед ехать опасно - не предупредил,
запамятовал. А он еще дите, где же ему уразуметь, что беда подстерегает.
Так что сына не судите... Все убытки на себя беру...
   - Так ли  это,  Никита Кузьмич?  -  недоверчиво переспросил учитель и
пристально посмотрел на Витю.
   И тот,  точно покоряясь этому взгляду,  медленно оторвался от печки и
шагнул к отцу:
   - Не надо меня выгораживать!.. Не надо! Натворил беды - сам и отвечу.
   - Да  ты...  ты  чего  сорвался?  -  опешил Никита Кузьмич.  -  Зачем
наговариваешь на себя, зачем на рожон лезешь?
   - Федор Семенович!  Товарищ Ручьев! - не слушая отца, продолжал Витя.
- Я  знал,  что  через лед ехать нельзя,  знал!  Отец предупреждал меня.
Только я  думал,  что  проскочу...  домой скорее захотелось...  А  вот и
зарвался...  И  Костя из-за  меня в  воду попал...  и  воз  утонул из-за
меня... - Голос у мальчика задрожал, и он бросился в соседнюю комнату.
   В избе долго все молчали.  Наконец Никита Кузьмич тяжело опустился на
лавку:
   - Вот и пойми их,  сыновей да дочек!  Растишь, пестуешь, при случае и
душой покривишь,  чтобы им  только хорошо было,  а  они вдруг свое:  "Не
желаю, не надо..."
   - Еще вам урок,  Никита Кузьмич! - тихо сказал учитель. - Все сына от
жизни  прячете,  от  товарищей,  помягче стелете,  стараетесь,  чтоб  не
ушибся.  А ведь от жизни не отгородишься.  Дверь на запоре -  так жизнь,
она в  окно ворвется.  И  одной любовью да  жалостью из сына человека не
вырастишь...
   - Может, ваша-то правда и посильней моей, Федор Семенович, - наконец,
невесело усмехнувшись, признался Никита Кузьмич.
   Федор Семенович кивнул Сергею и поднялся из-за стола:
   - Час поздний... пора людям и покой дать!
   Сергей вышел вслед за учителем. Поднялись и Паша с Митей. Только Варя
продолжала сидеть у печки. Галина Никитична тронула ее за плечо. Девочка
умоляюще посмотрела на учительницу:
   - Я здесь побуду... Может, Косте потребуется что...
   - Иди домой, Варенька... Мы все сделаем.
   Галина Никитична проводила ребят до  крыльца.  Когда она  вернулась в
избу, отец по-прежнему в глубоком раздумье сидел на лавке. Мать бесшумно
расставляла на  столе тарелки,  резала хлеб и  с  тревожным любопытством
поглядывала на мужа.
   - И чего ты,  отец,  закручинился? Сынок в года входит, не век же ему
за твоей широкой спиной хорониться.  По всему видно, парень на свои ноги
встает. Садись-ка ты ужинать.
   - Нет уж... без меня вечеруйте.
   Никита  Кузьмич  постоял  около  спящего Кости,  вздохнул и  вышел  в
соседнюю комнату.

        Глава 27
   НЕОПЛАТНЫЙ ДОЛГ

   Купание в ледяной воде даром не прошло:  Костя заболел. К утру у него
поднялась температура,  и  Сергей,  закутав брата в  тулуп,  повез его в
больницу.
   Проводить Костю прибежала Варя.
   - Плохо с ним? Да? - спросила она у Сергея.
   - Бредил всю ночь... Топор требовал. "Руби гужи!" - кричал.
   Возок  был  маленький,  и  девочке негде было  сесть.  Она  встала на
запятки  и  всю  дорогу  поглядывала на  Костю,  надеясь перехватить его
взгляд. Но воротник тулупа плотно закрывал лицо мальчика.
   Пурга за  ночь утихла,  дали прояснились,  деревья,  опушенные инеем,
стояли недвижимо и казались хрупкими,  точно отлитыми из фарфора.  Сухой
снег визжал под полозьями.
   С наветренной стороны изб, амбаров и сараев намело огромные сугробы с
искусно обточенными гранями, с причудливо нависающими козырьками. В поле
на буграх снег снесло, и обнажилась мерзлая рыжая земля.
   Подвода остановилась у крыльца больницы. Сергей, как маленького, взяв
брата на руки, понес его в помещение.
   Костя заметил Варю и поманил ее к себе:
   - Бригадиром пусть Митя  пока будет...  А  ты  за  теплицу отвечаешь.
Понятно?
   - Не беспокойся, все сделаем. Ты лечись.
   - Я долго не залежусь. Грипп у меня, наверное.
   А  на другой день Варя вновь бегала в больницу и узнала от санитарки,
что у Кости Ручьева воспаление легких.
   На  уроке  девочка  сидела,   повернув  голову  к  окну,   и  ей  все
представлялись заснеженная Чернушка,  полынья  во  льду,  тонущий воз  и
Костя, бросившийся спасать коня.
   - Ты  совсем  не  слушаешь!  -  шепнула ей  Катя.  -  Клавдия Львовна
заметить может...
   В  перемену  Варя  рассказала восьмиклассникам,  что  Косте  придется
пролежать в больнице не менее трех недель.
   Ребята  приуныли.  Это  было  совсем  некстати.  Приближались  зимние
каникулы,  школьников  ждали  новогодняя елка,  катание  с  гор,  лыжные
состязания, к которым Костя уже начал готовиться.
   - Вот это хлебнул водички!  - огорченно сказал Паша. - Дорогонько ему
купание обойдется...
   - Что говорить! - отозвался Вася. - Будоражил нас, подгонял, а теперь
сам застрянет,  как воз в  распутицу...  А все через кого?  Через одного
недотепу...  -  И  он покосился на Витю,  который,  не решаясь подойти к
ребятам, медленно собирал учебники и тетради.
   - Тихо,  ты!  - одернул его Митя. - Не знаешь разве, что Витя во всем
повинился, от отцовского заступничества отказался? Думаешь, легко это?..
   - Ты,   Новосел,   помолчи!  -  сказал  Паша.  -  Я  тебе  потом  все
растолкую...
   И хотя ребята ничего обидного Вите не говорили, но мальчику казалось,
что в душе они негодуют,  на него и никогда не простят Костиной болезни.
Он ходил подавленный, молчаливый.
   - Вы Вити Кораблева сейчас не сторонитесь,  -  сказал Федор Семенович
школьникам. - Помягче с ним будьте. Поддержите его...
   Дома Никита Кузьмич с досадой посматривал на приунывшего сына:
   - Что,  брат, достается тебе? Не принял моей подмоги, так уж пеняй на
себя... выкручивайся теперь как знаешь.
   Но потом, не выдержав, он начинал собираться в школу:
   - Так уж и быть,  поговорю я с директором. А то ведь заклюют тебя, на
ногах не устоишь.
   - Совсем это не нужно,  - сдерживала его Галина Никитична. - Ты лучше
Витю  спроси,  как  к  нему в  классе относятся.  Не  похоже,  чтобы его
заклевали...
   И Витя все чаще и чаще становился на сторону матери и сестры. Он стал
мягче с  ними,  предупредительнее.  Часто Витя и Галина Никитична вместе
шли в школу, и между ними завязывались откровенные разговоры.
   Когда же в сумерки сестра собиралась за водой,  мальчик отбирал у нее
ведра и сам отправлялся к колодцу.  Возвращался он обычно не скоро,  так
как пережидал,  чтобы от колодца все разошлись,  ставил на лавку в кухне
тяжелые ведра и жадно пил холодную воду.
   Как-то  раз,  возвращаясь вместе с  ребятами из  школы,  Витя заметил
мать. Она тянула к речке маленькие круторогие санки с плетеной корзиной,
наполненной  бельем.   На   повороте  санки   раскатились,   и   корзина
опрокинулась в снег.
   Варя  с  Катей  первыми кинулись к  Анне  Денисовне,  помогли поднять
корзину, собрали мокрое белье.
   - Тетя  Нюша,  давайте мы  повезем,  -  предложила Варя,  хватаясь за
веревку. - А вы сзади придерживайте.
   Подбежал запыхавшийся Витя:
   - Это вас не касается... Идите своей дорогой!
   Он отобрал у девочек веревку, впрягся в санки и потянул их к речке.
   - Не  иначе,  где-нибудь  медведь издох!  -  ахнула  Катя.  -  Витька
Кораблев белье повез полоскать! Чудо из чудес!
   - Да-а... событие! - улыбнулась Варя.
   Витя спустился на лед и остановился у края проруби.
   - Вот спасибо, сынок!... Иди теперь. Я одна управлюсь, - сказала Анна
Денисовна.
   Витя оглянулся: девочки все еще стояли на высоком берегу.
   - Нет...  Я с тобой побуду,  -  тихо сказал он. - Давай пополощу! - и
потянулся к корзине с бельем. Мать с удивлением покосилась на сына:
   - Тогда уж лучше вальком постучи...
   Витя  взял  тяжелый,  слегка изогнутый валек и,  присев на  корточки,
принялся изо всех сил колотить им по белью.  Колючие брызги,  как мелкий
песок, летели в лицо, звучные удары валька далеко разносились по реке, и
им отвечало такое же звучное эхо.
   От  ветра  и  ледяной воды  пальцы  на  руках  вскоре зашлись,  стали
неповоротливыми, чужими.
   Вите  очень хотелось сунуть их  за  пазуху или  в  варежки,  но  было
неловко перед матерью,  которая то  и  дело погружала руки в  прорубь и,
казалось, не чувствовала холода.
   - Ты не храбрись,  погрей пальцы-то, закоченеют! - посоветовала мать.
- А на меня не смотри - у меня руки дубленые.
   Витя  немного подышал на  пальцы  и,  раззадорившись,  решил  все  же
пополоскать белье.  Выхватил из корзины рубашку и  окунул ее в  прорубь.
Ледяная вода,  как кипяток,  обожгла пальцы. Витя отдернул их, и течение
Утянуло рубашку под лед.
   - Мама... я рубаху утопил, - растерянно признался мальчик.
   Мать покачала головой, потом рассмеялась и махнула рукой:
   - А туда ей и дорога!.. Она латаная и не по плечу тебе. А старое, что
ж  его  жалеть...   -  Анна  Денисовна  распрямила  поясницу  и  пытливо
посмотрела на сына: - Как в школе-то? Очень ребята косятся на тебя?
   - Да нет, не особо. Может, что и думают про себя, только молчат...
   - Ничего,  ничего...  Переболеешь -  сладитесь, слюбитесь... Ребята у
нас добрые. Ты бы Костю-то проведал. Как он там?..
   Витя замялся.  Он не раз подумывал о  том,  чтобы сходить к Ручьеву в
больницу,  поговорить с  ним с глазу на глаз,  но никто его не приглашал
туда, а пойти одному у мальчика не хватало решимости.
   - Схожу как-нибудь, - пообещал он матери.
   Но  вот  дня  через  два  Варя  после  уроков объявила,  что  сегодня
восьмиклассники могут навестить Костю.
   Ребята  сбежали вниз,  разобрали стоявшие за  крыльцом лыжи  и  через
школьный сад заскользили с холма вниз, к больнице.
   Задержался лишь Витя Кораблев.
   - У тебя что?  Крапление не держит?  - спросила у него Варя. - У меня
запасной ремешок есть. Возьми!
   - Да  нет...  Уже  исправил...  -  Витя  вдел  ногу  в  крепление  и,
помявшись, спросил: - А он что, Ручьев... и меня звал?
   - Понятное дело, всех!
   - Тогда пошли!  Догоняй!  - обрадовался Витя и, с силой оттолкнувшись
палками, покатился со "школьной горы".
   Он  мчался  напрямик,  ловко  объезжая  заснеженные  кусты  и  стволы
деревьев,  взвихривая на поворотах веера снежной пыли.  Вскоре школьники
подъехали к  больнице.  Но к Косте сегодня их не пустили.  Пробравшись к
окну, они пытались посмотреть в палату сквозь оттаянные кемто "глазки" в
замерзшем  стекле,  но  увидеть  ничего  не  успели:  из-за  угла  вышел
больничный сторож и разогнал школьников.
   Кораблев в  эти  дни  жил  неспокойно.  Восьмиклассники как  будто не
сторонились его, и все же на сердце было нелегко. Мальчику все казалось,
что он перед ребятами, особенно перед Костей, в неоплатном долгу.
   - Что ты как в воду опущенный ходишь?  -  как-то спросила его Варя. -
Встряхнись! Можно подумать - обижают тебя в школе.
   - Я на ребят не жалуюсь... - Витя помолчал, потом смущенно признался:
- Только мне для вас такое сделать хочется... что-нибудь особенное!
   Что особенное -  он и сам хорошо не знал.  Может быть, случится пожар
или кто-нибудь будет тонуть, и Витя первый бросится на помощь. Или Костя
Ручьев из-за болезни сильно отстанет в учебе, и он возьмется подготовить
его к экзаменам...
   - Зачем же особенное?  -  точно угадав его мысли,  сказала девочка. -
Никто пока не горит, не тонет. Просто будь с нами вместе, заодно.
   - Это  так,  -  согласился Витя и  спросил,  удалось ли  Варе увидеть
Костю.
   - Сегодня пропустили...  Ему  легче стало.  Книги отнесла,  про ребят
рассказала, про теплицу.
   - А он что?
   - Беспокоится,  конечно... - Варя внимательно посмотрела на мальчика.
- Костя  просил,   пока  он  в  больнице  лежит,  чтобы  ты  с  Праховым
позанимался...
   - Это правда? - встрепенулся Витя.
   - Прикажешь еще клятву дать?  - рассердилась Варя. - Конечно, просил!
И сказал, чтобы ты построже с Праховым, потачки ему не давал...
   - Будьте покойны, я его возьму в оборот!
   В  тот же вечер Кораблев явился к  Алеше Прахову и сказал,  что будет
заниматься с ним по математике.
   - А ты это как? - удивился Алеша. - Сам надумал? Или прислал кто?
   - Костя велел... пока он болен. Нельзя тебя из рук выпускать.
   - Ну, если Костя, то давай... - согласился Алеша.

        Глава 28
   БУРАН

   Наказ  Кости  помочь Прахову по  математике не  давал Вите  Кораблеву
покоя.  Теперь он все чаще и чаще зазывал Алешу к себе в дом и садился с
ним заниматься.
   По старой привычке,  Алеша заходил к  Кораблевым с  опаской,  заранее
заглядывал в окна и спрашивал Витю, дома ли Никита Кузьмич или нет.
   - Да ты не робей! Не съест он тебя, не обидит, - уверял Витя.
   И правда,  Никита Кузьмич, встречая Алешу, ничего ему не говорил и не
мешал мальчикам заниматься.  Но Прахов в его присутствии чувствовал себя
крайне стесненно и на все вопросы Вити отвечал каким-то скучным голосом.
   - Не  входи ты  в  горницу,  пока мы занимаемся.  Побудь на кухне,  -
попросил как-то раз Витя отца.
   - Да зачем он тебе, этот Прахов? - удивился Никита Кузьмич. - С таким
пристяжным далеко не ускачешь. Иль ты на свою голову не надеешься?..
   В разговор вмешалась Анна Денисовна:
   - Просят же тебя, отец! Сделай одолжение.
   С  этого дня  при каждом появлении Алеши мать уводила Никиту Кузьмича
из горницы или посылала его с каким-нибудь поручением к соседям.
   Витя занимался с Праховым настойчиво и много. И странное дело: раньше
он просто дал бы Алеше списать из своей тетради и остался бы доволен, но
сейчас было  куда  приятнее объяснять Прахову новую  трудную задачку или
теорему, расшевелить его, заставить подумать.
   В классе Витя внимательно прислушивался к ответам Прахова и испытывал
облегчение, когда тот отвечал толково и уверенно.
   Один раз они даже поссорились. Это было на уроке географии.
   Алеша накануне не выучил урока и,  когда его вызвали к  карте,  понес
такую  околесицу,  что  рассмешил весь  класс.  Географ Илья  Васильевич
отослал мальчика на место и поставил в журнале жирную двойку.
   Возбужденный  Алеша  сел  за  парту  и  попытался  с  победным  видом
подморгнуть Вите: видал, мол, какой я веселый и неунывающий парень!
   - Чучело ты огородное! - сердито шепнул ему Витя и отвернулся.
   - Не по графику ж вызвали... Не приготовил я урока.
   - Так бы  и  сознался!  Незачем балаган разводить перед всем классом.
Погоди вот... Сегодня же будешь со мной географией заниматься!
   С  каждым днем Алеша все больше привязывался к  дому Кораблевых.  Ему
нравилось слушать радио или рыться в книгах, которые беспорядочной кучей
лежали на Витином столике.
   - Ну и разгром у тебя!  Словно после землетрясения,  -  сказал как-то
Алеша. - Ты бы полку завел.
   - Отец этажерку обещал купить,  да все почему-то тянет...  - не очень
охотно объяснил Витя.
   Дня через два после этого разговора,  когда Вити не было дома, Прахов
притащил к  Кораблевым тяжелую,  громоздкую полку,  сколоченную из грубо
обструганных досок, и сказал Анне Денисовне, что они сделали ее вместе с
Витькой в  школьной мастерской.  Вскоре  пришел Витя  и,  заметив Алешу,
который укреплял над столом эту полку, растерянно заморгал глазами:
   - Кто тебя просил?
   - Завал же на столе... Раскопки производить надо.
   - Хороша  полочка,   хороша!   -  похвалила  мать.  -  Не  беда,  что
великонька. Тут главное - свои руки делали. - И она принялась упрашивать
сына смастерить ей такую же полку для кухонной посуды.
   - Сделаем, тетя Анна! Обязательно! - заверил Алеша. - Правда, Витька?
   Мальчик  буркнул  что-то  под  нос  и  принялся расставлять на  полке
книги...
   Как-то раз Алеша застал Витю за чтением устава ВЛКСМ.
   - Готовишься? Да? - спросил он.
   - Было время-готовился. Сам знаешь, чем все кончилось. А ты как?
   Алеша задумался.
   - А знаешь,  Витя, - заговорил он наконец, - я думаю, нас еще могут в
комсомол принять.
   - За какие же это заслуги?
   - Ну,  не сейчас, конечно, попозже... Ты год с отличием кончишь, и я,
может быть,  подтянусь.  А  летом урожай в  поле вырастим.  Тоже в зачет
пойдет...
   - Так я же не в бригаде у вас...
   - Ах да!  - вспомнил Алеша. - А почему волынишь? Подавай заявление, и
баста. Зараз примем!
   - Все равно без Ручьева не утвердите.
   - Ты подавай... там видно будет, - настаивал Алеша.
   ...В  один  из  воскресных дней Витя,  по  обыкновению,  сидел дома и
поджидал Прахова заниматься. Но тот почему-то не пришел.
   Кораблев решил,  что приятель заленился, и отправился разыскивать его
по колхозу.
   Алеши нигде не было.  Зато встретилась Катя, и от нее Витя узнал, что
Прахов сегодня с утра дежурит в теплице.
   Витя  вернулся  домой,  взял  учебники и  пошел  в  школу.  Приоткрыв
скрипучую дверь теплицы,  он заметил Алешу. Тот сидел у печки, помешивал
кочергой мерцающие золотом  угли  и,  пользуясь одиночеством,  не  очень
складно, но громко распевал песню.
   - Ученик Прахов, почему не явились на занятия? - спросил Витя.
   - Причина вполне уважительная! Нахожусь на посту, - засмеялся Алеша.
   - Подумаешь, пост! Истопил печку - и свободен.
   - Ну, не скажи...
   Алеша  с  жаром принялся объяснять,  какое серьезное и  ответственное
дело быть дежурным по теплице.
   - Да, Витька, ты наше просо еще не видел? Знаменито растет!
   Он подвел Кораблева к  делянке.  Посеянные на большом расстоянии друг
от друга,  ничем не стесненные, стебли проса хорошо разрослись, доходили
почти до пояса и начали выкидывать боковые метелки.
   Алеша  сообщил,   что   члены  бригады  думают  провести  в   теплицу
электрическое освещение, заставил Витю измерить промежутки между рядками
проса,   ввернул  что-то   насчет  широкорядного  сева,   вегетационного
периода...
   - Я,  кажется,  не первоклассник,  -  остановил его Витя.  -  Понимаю
кое-что...
   Он дождался,  когда Алеша закрыл печную трубу,  полил посевы и  повел
его в школу.
   На  улице мело,  ветер крепчал,  посвистывал в  оголенных яблонях.  С
востока наползала белесая мгла.
   Витя покачал головой:  погода явно портилась. А он-то собирался после
занятий с Алешей покататься часок-другой на лыжах!
   Ребята  заняли  пустующий  восьмой  класс,  разделись.  Витя  сел  за
учительский стол  и,  подражая голосу Федора Семеновича,  вызвал Алешу к
доске:
   - Так-с! Начинаем работать!
   Первая задача далась нелегко.  Алеша начал громко сопеть и  несколько
раз стирал с доски рукой,  но Витя учительским тоном напоминал ему,  что
для  этого  существует тряпка.  Когда  задача  была  решена,  Алеша,  по
привычке, заглянул в конец задачника.
   - Смотри!   -  обрадовался  он.  -  Сошлось  с  ответом!  Точь-в-точь
подогнал. Ай Прахов, ай молодец!..
   - Не подогнал,  а  решил правильно,  -  перебил его Витя.  -  Мозгами
пошевелил...  Садись,  Прахов. Передышка! - И он прислушался к вою вьюги
за стеной.
   Алеша подошел к  окну и  выглянул в форточку.  Буран разыгрался не на
шутку. Седая мгла окутала всю округу, в пяти шагах ничего не было видно.
За  углом  тревожно  бренчала  оторванная водосточная труба.  Где-то  со
звоном разбилось стекло.
   Алеша с трудом закрыл форточку и протер залепленные снегом глаза:
   - Ну и буранище!..  Как бы стекла в теплице не побило... - Он схватил
полушубок, начал одеваться. - Пойдем, Витька, проверим!
   - Кто я при тебе? Пятая спица в колеснице? - с досадой сказал Витя. -
Ты же дежурный, а не я.
   Алеша с недоумением взглянул на товарища:
   - Опять не так...  Ну и норов у тебя!  Кручено-верчено...  А в общем,
как знаешь. - И, сердито запахнув полушубок, он выбежал из класса.
   Витя  поежился.  Зря  он,  пожалуй,  сказал о  пятой спице!  Надо  бы
помолчать...
   Он нагнал Алешу у школьного крыльца. Буран встретил мальчиков крепким
штормовым ударом,  перехватил Дыхание.  Со  всех  сторон швыряло колючим
снегом,   шуршало,  посвистывало,  завывало.  Ребята  подняли  воротники
полушубков и,  пригнувшись, начали пробираться к теплице. Тропку замело,
идти пришлось по целине, глубоко увязая в сугробах.
   Мальчики долго месили снег,  забирая в поисках теплицы то вправо,  то
влево,  а  теплицы все не  было.  Алеша подумал,  что это как на Крайнем
Севере: пошел человек во время бурана к соседу в гости - и заблудился...
Наконец  сквозь  непогоду  вырисовался силуэт  старого  тополя,  росшего
недалеко от теплицы. Под напором ветра тополь содрогался, скрипел, точно
жаловался, как трудно ему переносить такую лютую непогоду.
   Алеша с Витей добрались до теплицы. Ее завалило снегом почти до самой
крыши, двери не было видно, но стеклянная крыша была цела, и через нее с
сухим шорохом перекатывались снежные волны.
   - Занесет вашу теплицу, - сказал Витя. - Потоми не найдете.
   - Ничего, откопаем, - заверил Алеша. - Главное, что стекла целы!
   Он  совсем успокоился.  Пусть  метель злится себе,  посевам проса это
никак не повредит... А пока они могут вернуться в школу.
   Держась одной рукой за  Витино плечо,  Алеша стянул с  ноги валенок и
принялся вытряхивать из него снег.
   Неожиданно сильный порыв  ветра  пошатнул ребят и  обдал их  ледяным,
пронизывающим дыханием. Раздался треск.
   Витя оглянулся и обмер.
   - Тополь!..  Ложись!  -  не  помня себя выкрикнул он,  со  всей силой
толкнул Алешу вперед,  ринулся за ним следом,  сбил его с ног и сам упал
лицом в снег.
   Вновь послышался треск,  щелканье,  и  в  тот  же  миг старый тополь,
распластав ветви  и  взвихрив густое  облако  снежной  пыли,  с  тяжелым
уханьем обрушился недалеко от  ребят.  И  хотя  буран  не  унимался,  но
ребятам почудилось, что кругом стало очень тихо. Они долго лежали молча,
потом осторожно поднялись.
   - Ну и грохнуло! Как фугас! - сказал Алеша, ощупывая грудь и плечи. -
Да нет... Будто не задело. А ты как?
   Витя перевел дыхание:
   - Легко отделались... Я ведь думал: дерево на нас падает.
   - С дуплом был тополь, вот и не выдержал.
   Алеша посмотрел на  могучий шершавый ствол дерева и  вдруг метнулся к
теплице, заглянул на крышу.
   - Так и есть!.. - испуганно закричал он. - Натворило оеды!
   Ствол тополя упал  мимо  теплицы,  но  верхние его  сучья задели край
крыши  и  разбили  стекла.  Сейчас  через  отверстия на  зеленые  посевы
посыпался снег.
   - Витька,  что делать-то?  Теперь же  все наше просо замерзнет.  Весь
опыт насмарку пойдет!
   Алеша заметался, схватил приятеля за руку, потащил к школе:
   - Надо немедля позвать Федора Семеновича!
   - Нет его дома, - сказал Витя. - Они с Клавдией Львовной в клуб утром
ушли. Я сам видел.
   - Тогда в колхоз побежали! Ребят поднимем, Марину...
   - Стой,  н& крутись!  - Витя сердито встряхнул Алешу за плечи. - Пока
бегаем, сколько в теплицу снега навалит! Думать надо, товарищ дежурный!
   Поеживаясь от  холода,  ребята посматривали на  разбитую крышу.  Витя
представил себе,  как бы поступили в  эту минуту Костя Ручьев,  Варя или
Митя.  Они то  уж  обязательно что-нибудь бы нашли,  придумали и  сейчас
действовали -  только бы спасти посевы! А вот они с Алешей все еще стоят
около теплицы, препираются друг с другом и ничего не могут поделать...
   Витя подумал,  что хорошо бы  закрыть разбитую крышу соломой.  Но  ее
поблизости не было. Или сеном...
   Мальчик вдруг  решительно потянул Алешу  к  школьному сарайчику,  где
лежало сено, заготовленное Федором Семеновичем для козы.
   - Ты в уме?  -  растерялся Алеша.  -  Чтобы нам попало потом... А кто
отвечать будет?
   - Ладно, отвечу... - махнул рукой Витя. - Давай таскать!
   Ребята  набрали по  большой охапке хрустящего сена  и  понесли его  к
теплице.  Буран,  словно радуясь,  что  ему нашлось чем позабавиться,  с
новой силой налетел на мальчишек.  Он вырывал у них из рук клочья сена и
уносил его в крутящийся снежный водоворот.
   Когда Витя с  Алешей,  с  трудом вытаскивая ноги из  глубокого снега,
добрались до теплицы, сена почти не осталось.
   - Это как воду решетом носить!  - пожаловался Алеша и вспомнил, что в
сарайчике должны быть пустые мешки.
   Теперь дело пошло лучше.  Принесенным в  мешках сеном ребята заложили
часть разбитой крыши, а сверху, чтобы не разнесло ветром, сено придавили
сучьями упавшего дерева. Затем они вновь направились к сарайчику, набили
мешки  сеном  и  только  было  окунулись  в  буран,  как  столкнулись  с
заснеженной фигурой в башлыке и шубе.
   - Тятька!  -  закричал Витя,  сбрасывая с плеч мешок.  -  Ты как сюда
попал?
   - Ах ты,  горе-беда!  -  обрадовался Никита Кузьмич.  -  Хорошо,  что
отыскался! Я уж думал, ты в поле плутаешь. Пропадешь в такую заваруху...
- И он скомандовал ребятам: - Ну-ка, марш в школу! Чего морозитесь!
   - Что ты! - закричал Витя. - Тут же беда! Крышу у теплицы разбило. Мы
ее сеном закрываем.
   - Из взрослых кто-нибудь есть? - встревожился отец.
   - Никого, одни мы... - сказал Алеша. - Помогите нам, дядя Никита!
   - А ну, показывай, куда нести! - Никита Кузьмич поднял Алешин и Витин
мешки.
   Теперь сено таскали уже втроем: Никита Кузьмич - в мешках, ребята - в
большой плетеной корзине, которую они нашли в сарайчике.
   Витя старался изо всех сил.  Он  устал,  его пробирал мороз,  валенки
были полны снега, но перед глазами стояли лица школьных товарищей. Разве
бы они отступились от своего,  пусть хоть буран и мороз были во сто крат
злее и свирепее?..  Значит, и он может сделать так же, как они... В душе
уже  не  было  ни  сожаления о  потерянном дне,  ни  досады на  Прахова.
Думалось только об одном: как бы поскорее заложить сеном разбитую крышу.
   Буран начал утихать.  На  улице посветлело,  снег улегся,  и  повсюду
можно  было  увидеть  высокие  сугробы нетронутой белизны и  причудливой
формы.
   К  теплице подбежали запыхавшиеся Марина,  Паша,  Варя и Митя.  Потом
подошли Федор Семенович и Галина Никитична.
   Увидев  упавшее дерево и  надежно укрытую сеном  крышу  теплицы,  они
поняли, что произошло.
   Все принялись копать в снегу траншею. Вскоре удалось открыть дверь.
   В теплице было прохладно. Галина Никитична осмотрела просо и сказала,
что страшного ничего нет -  посевы померзнуть не успели, надо только еще
раз истопить в теплице печь и сегодня же вставить стекла.
   Ребята облегченно вздохнули.
   Марина обернулась к Вите и Алеше:
   - Молодцы! Вовремя крышу заделали. Хвалю за смекалку!
   - Смекалки хоть отбавляй, - сказал Федор Семенович. - Даже сено в ход
пустили. И кто вам позвол