-----------------------------------------------------------------------
   Авт.сб. "Государственное дитя". М., "Вагриус", 1997.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 31 July 2002
   -----------------------------------------------------------------------



   Жирнов и Писулин были пастухи, жившие в деревне Голубая  Дача,  которая
соединялась с внешним миром  дорогой  настолько  колдобистой  и  разбитой,
какой только может быть дорога, если нарочно ее изрыть. Деревня  это  была
сравнительно новая: в шестидесятых годах тут построился  первый  секретарь
райкома Брюханов, облюбовавший себе место на правом берегу Волги, но потом
что-то разонравилось ему место,  и  постройку  забросили,  хотя  сруб  уже
подвели под крышу и даже, по распоряжению Брюханова,  выкрасили  бревна  в
нежно-голубой цвет. Со временем тут появилось еще несколько  изб,  которые
строили для молодоженов  плотники  из  Погорелого  Городища,  а  на  самой
голубой даче всегда жили колхозные  пастухи.  Житье  это  имело  некоторые
сложности,  так  как  полы  в  доме  были  только  черные,  оконные   рамы
заделывались полиэтиленовой пленкой, печкой служила железная бочка  из-под
солярки, а мебелью - два волосяных матраса и сосновые чурбаки, но в  общем
жить было можно, хотя и без затей вроде  электричества,  до  которых  стал
охоч земледелец в наше блажное время.
   Жирнов и Писулин были мужики местные -  один  родился  в  Михальках,  а
другой в Углах. В первой молодости оба уехали из деревни,  какое-то  время
работали  во  Ржеве  на  мясокомбинате,  потом  учились  в  техникуме   на
садоводов, а потом угодили в один и тот же  лагерь:  Жирнов  за  драку,  а
Писулин за кражу двух мешков сахара и одного ящика дагестанского  коньяку.
Отсидев положенное, они вместе освободились, вернулись в  родные  места  и
нанялись в пастухи. Дело это, как известно, привольное, здоровое,  и  быть
бы им самим этакими бычками, кабы не пристрастие к алкоголю.  Председатель
Борис Петрович им в другой раз говорит:
   - Что же вы, суки, так безобразно пьете?!
   - Сейчас скажу, - отвечает ему Жирнов. - Натура у нас с Писулиным очень
крутая, и ее все время приходится разводить.
   Председатель Борис Петрович сплюнет в сердцах и пойдет по своим  делам,
а Писулин добавит, глядя ему в спину с недоумением и укором:
   - И чего он к нам придирается, не пойму! Вон зоотехник Иванов два  года
до дома дойти не может, и ничего, а мимо нас Петрович  сроду  не  пройдет,
чтобы не поинтересоваться про нашу пьянку!
   По летней поре, в четвертом часу утра, за ними в Голубую Дачу  заезжает
вахтовый грузовик и отвозит к загону, образованному поскотиной, где растет
десяток-другой берез, обглоданных метра на два от комля вверх;  тут,  стоя
по щиколотки в навозе, пастухов дожидаются полторы сотни телочек и бычков,
которые поднимают приветный рев, как только завидят вахтовый грузовик или,
по темному времени, заслышат его мотор. Жирнов  и  Писулин  сначала  гонят
стадо по-над Воронкой, потом мимо Михальков, где Жирнов  начинает  щелкать
кнутом безо всякой надобности и крыть  молодняк  отвратительным  матом,  а
Пастухова  собака  Альма  заливается  лаем  и  с  особым  усердием  гоняет
отставших животных, точно ей хочется показать деревенским псам, что собака
при должности и собака на цепи - это отнюдь не одно и то же.  В  Михальках
пастухи разживаются самогоном или "казенной" водкой,  но  пьют  розно,  то
есть по очереди: один день Писулин бывает  выпивши,  а  Жирнов  безобразно
пьян, другой день Жирнов бывает выпивши, а Писулин безобразно пьян,  иначе
им со стадом не совладать. Соответственно  очередности  то  Писулин  тащит
Жирнова на закорках, когда стадо возвращается  в  свой  загон,  то  Жирнов
тащит Писулина, и в это время на них бывает занимательно посмотреть:  один
сидит на закорках, безжизненно свесив ноги, и  либо  спит,  либо  горланит
песню,  а  другой  тащит  товарища,  бледно-розовый  от  натуги,   кое-как
управляется кнутом, понукая стадо, и ругается почем  зря.  Правда,  бывают
случаи, когда они напиваются заодно, тогда оба  заваливаются  где  попало,
хотя бы посредине проезжей части,  и  собака  Альма  свирепо  стережет  их
кромешный сон. Как-то зимой,  в  феврале,  когда  стояли  такие  трескучие
морозы, что дерево давало стеклянный звук, Жирнов с  Писулиным  выпили  по
литру водки на брата, улеглись в  Столетове  возле  магазина,  проспали  в
снегу довольно продолжительное время - и ничего... Пьяный Жирнов дуреет  и
мелет всякую чепуху, а  у  пьяного  Писулина  только  появляется  на  лице
дурацкое выражение, какое можно наблюдать у собак, когда они ловят мух. На
спиртное деньги у них почему-то всегда найдутся,  а  вот  на  провизию  не
всегда. Писулин по этому поводу говорит:
   - Если русский мужик захочет, он приноровится не то что  из  водки,  из
воздуха калории извлекать.
   Получают они в колхозе, как говорится, гроши, но то дрова кому наколют,
то покосят у дачников из расчета тысяча рублей сотка, а сено продадут,  то
потихоньку жердей нарубят и то же самое, продадут; в самых крайних случаях
они могут почистить дачку. Однако эти операции им отчего-то не задаются, и
в двух случаях, когда Жирнов с Писулиным решались почистить дачку,  они  в
первый раз стяжали библиотеку томов приблизительно в пятьдесят, а в другой
раз похитили оцинкованное корыто. Едят они главным образом  хлеб,  пшенный
концентрат и варево из требухи, которой снабжает их вся округа.
   Вечерами они  возвращаются  на  свою  голубую  дачу,  и  один  начинает
растапливать печку, чтобы  затем  наладить  пшенную  кашу  или  варево  из
требухи, а другой заваливается спать, просыпается  что-нибудь  через  час,
причем совершенно трезвым, и они принимаются за еду. После трапезы  всегда
начинается разговор, - отвлеченный и  отчасти  странный  для  деревенского
человека, - ибо больше им делать нечего: за отсутствием  электричества  ни
телевизора, ни радио у них нет, газеты  они  по  бедности  не  выписывают,
украденные некогда книги Писулин давно прочел, а Жирнов извел их после  на
самокрутки. Темы у пастухов две: есть ли Бог и можно ли  за  вечер  выпить
канистру водки.
   Вечер; в избе догорает  печка,  в  которой  постреливают  головешки,  и
осторожно возится в углу мышь; на дворе еще светло, хотя солнце с  полчаса
как закатилось за тот берег Волги,  оставив  после  себя  золотое  зарево,
точно в напоминание о погожем осеннем  дне;  Жирнов  и  Писулин  сидят  на
ступеньках крыльца и нехорошими глазами глядят на  дорогу,  колдобистую  и
разбитую, какой только может быть дорога, если нарочно ее изрыть.
   - Смотрю я на нашу Альму, - говорит Писулин, -  и  прямо  завидки  меня
берут! Живет себе собака и знать не знает, что жизнь у нее  -  собачья.  И
смерти она не боится, потому что ей невдомек, что бывает смерть...
   - Ты сам-то что, смерти боишься, что ли? - спрашивает Жирнов.
   - А то нет!
   - Ну и дурак! Как-нибудь не проснешься  с  перепою,  и  все  дела  [оба
умерли от цирроза печени в 1994 году с разницей в две недели].
   - Это еще хуже. А что, если Бог есть и на небе с тебя спросится по всей
форме?! В таком случае хоть завязывай с пьянкой, потому что как же  это  я
предстану перед Богом в нетрезвом виде... Он мне, наверное, так и  скажет:
"Ты что, парень, осатанел?!"
   Жирнов посоветовал:
   - А ты ему говори: хоть ты меня, ваше преосвященство, собакам отдай  на
съедение, а на трезвую голову жить в России невмоготу.
   - Только если Бог есть, чего бы мы с тобой керосинили круглый год? Ведь
народ у нас почему пьет напропалую?  Потому  что  он  ведет  беспросветную
жизнь и ему ничего не надо. А если бы Бог точно существовал, то  народ  бы
еще подумал, что ему лучше: выжрать стакан и  набезобразничать  или  найти
вечный приют в раю.
   - Да нет никакого Бога! - сказал Жирнов. - Если бы он был, то давно  бы
запретил наше болванское государство.
   - Не скажи! - возражает ему Писулин. - Я вот как-то выпил в  Зубцове  и
лег ночевать под танк. Ну,  ты  знаешь:  там  у  них  танк  стоит  в  виде
памятника - так вот я под ним и устроился ночевать. Просыпаюсь  с  бодуна,
глядь - а возле меня стоит почти полная бутылка молдавского коньяку!..  Ну
и кто, по-твоему, мне поднес?!
   Жирнов ничего на это не отвечает, и некоторое время они молчат. Наконец
Жирнов, позевывая, говорит:
   - Пошли, что ли, в чум?..
   Писулин ему:
   - Пошли...
   И они, поднявшись, уходят в дом. Между тем световой день находится  при
последнем  издыхании,  запад  еще  светится  темной  голубизной,  но   уже
скрадываются очертания  и  цвета,  и  на  центральную  Россию  мало-помалу
наваливается ночь. Волга, довольно быстрая в этих местах, мрачнеет  и  как
бы загустевает, несколько замедляя свое движение, безветрие стоит  полное,
ни одна былинка не  шелохнется,  на  том  берегу,  над  лесом,  вспыхивает
первая, глазастая звезда, запахи становятся  проникновенней  и  острей,  -
одним словом, все намекает на то, что Бог-то, может быть, и  есть,  а  вот
рая точно нет, ибо ничего прекраснее этого быть не может.

Популярность: 13, Last-modified: Sun, 04 Aug 2002 13:03:48 GMT