Владимир Солоухин. Третья охота

---------------------------------------------------------------
     OCR: Владимир Коробицин
---------------------------------------------------------------



     Смиренная охота брать грибы...
     <b>С. <i>Т. Аксаков</i></b>


        1


     Грибы основательно изучены <b>1</b>.

     <sup>[<b>1</b>]</sup>  <b>(В  рукописи  у  меня было:  "Грибы теперь  досконально
изучены". Когда "Третья охота" публиковалась в  журнале, редакторы уговорили
меня без труда, конечно, смягчить формулировку. Но даже  и в этом смягченном
виде мое утверждение вызвало большое  количество согласных между  собой,  но
несогласных  с моим утверждением читательских мнении.  Вот  хотя  бы одно из
них: "Не  могу не возразить против оптимистического утверждения, что  "грибы
сейчас  основательно   изучены".  Чтение   литературы   оставляет   обратное
впечатление. Правда,  встречается много любопытных утверждений,  что козляк,
мокруха  еловая  и  рядовка  фиолетовая - грибы-антибиотики;  что  переченый
груздь - средство от туберкулеза; что некоторые виды грибов задерживают рост
раковой  опухоли  (исследования японских  ученых);  что  с помощью навозника
лечат алкоголизм (опыт чехословацких врачей); что профессор  Введенский, как
утверждает  А. Молодчиков в своей книжке  "В  мире  грибов",  считал красный
мухомор  прекрасным белым  грибом  и,  вымочив  его  в  уксусе, с  аппетитом
употреблял  без вреда для здоровья...  Все  это занятно,  но  я не решусь ни
испробовать мухомор, ни рекомендовать кому-либо от запоя серый навозник.
     Впрочем,  шутки в сторону. Вот передо мной  монография Б. П. Василькова
"Белый гриб"  (Л.: Наука,  1956). В  конце список литературы, занимающий  13
страниц убористого шрифта. Казалось бы, до предела изучен  этот царь грибов.
Но листаешь  книжку и поражаешься, как  часто автор прибегает  к  осторожным
"по-видимому,  можно предположить, по всей вероятности". Как  часто, приведя
противоположные утверждения, не решается  сделать вывод. "До сих пор о связи
белого  гриба  с  другими  видами  грибов  ничего  строго  определенного  не
известно"  (с. 58). "Вопрос питательности  съедобных грибов,  и в  частности
белого, тоже  еще далеко  не решен" (с. 111). "Что  касается питательности и
вкусовой ценности  различных форм белого гриба,  то  научные  опыты  в  этом
направлении,  насколько  известно, еще  не  проводились" (с.  112). И совсем
откровенно: "Мы еще  недостаточно  хорошо знаем биологию белого гриба  и ему
подобных видов"  (с.  91). Нет уж, никак нельзя  сказать,  что грибы изучены
основательно.  Приведя  эту  выдержку  из  читательского  письма,  я  должен
сказать, что писем было много. Конечно, каждая  книга  вызывает читательские
отклики.  Но письма на  мою "грибную" книгу  отличаются одной  особенностью.
Каждый корреспондент  стремился  дополнить мой  текст,  описать какой-нибудь
случай  из  своей  грибной практики. Поэтому  в примечаниях я буду время  от
времени помещать  выдержки из  писем  моих  читателей. А  так  как некоторые
выдержки  могут быть  длиннее  книжной  страницы,  то  я буду  вводить их  в
основной текст и выделять отбивкой и скобками).</b>

     Итак, грибы основательно  изучены.  Во  всяком случае теперь  не  нужно
тратить  усилий,   как   это  делал  Аксаков,  например,  чтобы  опровергать
убеждение, будто грибы зарождаются от тени.
     Известно,  что Аксаков написал в числе прочих две замечательные  книги:
"Заметки  об  уженьи  рыбы"  и  "Записки  оружейного  охотника  Оренбургской
губернии". Деловым тоном,  даже,  пожалуй, суховато,  он  рассказывает,  как
соорудить удочку или ухаживать за ружьем. Главы называются так: "Техническая
часть  оружейной  охоты",  "Заряд",  "Порох",  "Пыжи", "Разделение  дичи  на
разряды", "О вкусе мяса и приготовлении бекасиных пород"...
     Казалось бы,  что тут читать  человеку, который  не  охотник. Но я, как
человек, ни разу не стрелявший из охотничьего ружья, свидетельствую, что все
написанное  Аксаковым  читается  как  самый  увлекательный  роман,   хочется
возвращаться   и  перечитывать.  Искусство  обладает   одним   замечательным
свойством.  То  душевное состояние, в котором находится художник, передается
впоследствии  читателю, хотя бы  ничего об этом  душевном состоянии не  было
сказано. Но  мы рискуем уйти в слишком высокие сферы психологии творчества и
законов искусств, тогда как речь  должна  идти о более низменном предмете, а
именно о грибах.
     Названные мною книги Аксакова известны всем. Но не каждый знает, что он
мечтал  написать  такую же книгу о  грибах.  Он даже начал ее. Если бы книга
была написана,  она  называлась бы  "Замечания и  наблюдения  охотника брать
грибы".   Получилась  бы  у  Аксакова  своеобразная  трилогия:  рыболовство,
собственно  охота  и  грибы.  К  сожалению,  третьей  книги  мы  никогда  не
прочитаем.  Но  начало было  положено, семь книжных  страниц -  так сказать,
общая вводная часть существует.  И каково читать  последнюю фразу этой общей
части:  "Говоря  о  каждой  породе грибов  отдельно,  я  скажу  подробнее  о
случайных изменениях в произрастании грибов". Не успел.
     Я  заговорил  обо  всем  этом  к  тому, что всего лишь  сто  лет  назад
образованному для своего  времени человеку  всерьез приходилось  говорить  о
том, что грибы зарождаются не от тени.
     "Не  в  одной тени  (как думают  многие), бросаемой древесными ветвями,
заключается  таинственная сила дерев выращать около  себя грибы; тень служит
первым к  тому орудием, это  правда; она защищает  землю  от  палящих  лучей
солнца, производит влажность  почвы и даже сырость, которая необходима и для
леса  и для  грибов;  но главная причина их  зарождения  происходит, как мне
кажется,  от  древесных  корней,  которые также,  в свою  очередь,  увлажняя
соседнюю  землю, сообщают ей древесные  соки, и  в  них-то, по моему мнению,
заключается тайна гриборождения...
     В  доказательство  же,  что одной  тени  и влажности  недостаточно  для
произведения  грибов,  можно  указать  на  некоторые  породы  деревьев, как,
например, на ольху, осокорь, тополь, черемуху и  проч., под которыми и около
которых  настоящие грибы не родятся...  Если бы  нужны были только  сырость,
тень и прохлада, то всякие породы грибов родились бы под всякими деревьями".
     Аксакова сто  лет назад  удивляет и  поражает следующее обстоятельство:
"Всем охотникам  известно, что у грибов есть любимые места,  на которых  они
непременно каждый  год родятся в большем или меньшем изобилии. Без сомнения,
этому должны быть естественные  причины, но для простого взгляда эта разница
поразительна и непостижима... У  меня есть дубовая роща, в которой находится
около двух тысяч старых и молодых дубов... И только под некоторыми  из них с
незапамятных времен родятся белые грибы. Под другими же дубами грибов бывает
очень мало, а под некоторыми и совсем не бывает. Есть также  у меня в саду и
в парке, конечно, более трехсот елей - и только под четырьмя  елями  родятся
рыжики. Местоположение, почва, порода дерев - все одинаково, а между тем вот
уже  двенадцать лет  как  я  сам  постоянно  наблюдаю  и  каждый  год  вновь
убеждаюсь, что грибы родятся  у меня на одних и тех же своих любимых местах,
под теми же дубами и елями".
     Вероятно, в чем-то Аксаков и его современники были счастливее нас. Гриб
и без того  одно из самых интересных и таинственных явлений природы. Недаром
сначала не знали  даже, куда  его  отнести  - к  растительному или животному
царству, думали, что  он  из  разряда  полипов. А тут  еще непостижимые  уму
фокусы  грибов: любят родиться под этим деревом, а  не под  тем. Представьте
себе какое-нибудь существо, которому дано  видеть только  яблоки, в то время
как  сама  яблоня для него  незрима. Конечно,  он будет удивляться, почему в
одном месте полно яблок, а рядом  -  нет ни одного. Теперь-то мы  знаем, что
грибы, которые  растут  в лесу  и  которые мы с удовольствием  собираем, это
именно, как яблоки, готовые созревшие плоды, тогда как само дерево скрыто от
наших глаз под землей.
     Да, грибы  теперь основательно  изучены.  Знаем, что грибница похожа на
белую  паутину.  Знаем,  что,  когда  берешь грибы, лучше  их срезать ножом,
нежели выдирать с корнем. Потому что грибница разрушается и такое собирание,
если уж не уходить  от  яблок, похоже  на то, как если бы вместо того, чтобы
аккуратно  сорвать   яблоко,  мы   обламывали  большой   сучок.  Установлено
сожительство  (к взаимной пользе)  грибов и деревьев, определен процент того
или  иного вещества в грибе, даже  споры, мельчайшие  споры,  эта  почти  не
видимая глазом пыльца, измерена до того,  что известны ширина и длина каждой
отдельной пылинки.
     Но потеряло ли  прелесть собирание  грибов?  Меньше ли радуемся, увидев
после долгого ожидания ядреный коричневый боровик?
     Разные  лунники  посажены  на  Луну.   Фотографии   Луны  с  расстояния
нескольких  метров  опубликованы  во  всех газетах мира. Мы лицезрели лунный
камень диаметром  пятнадцать с  половиной сантиметров. Решено,  что почва на
Луне пористая и твердая.
     Ну  и  успокойтесь  и  не  волнуйтесь  больше, глядя на ночное светило,
достаточно пористое и достаточно твердое. Забудьте про волшебные лунные ночи
в старинном липовом  парке, на  тихом и теплом море, над  уснувшим восточным
городом, в безмолвной пустынной степи, в полуночной украинской деревне...
     Но  нет, по-прежнему  всесильно  очарование  лунных  ночей  и  сознание
пористости ночного светила не мешает нам любоваться  лунными  ночами, как не
мешает созерцанию картины то, что известен химический состав  красок  и даже
розничные цены на холст.
     Иногда я задумываюсь, откуда  в  человеке такая страсть. Я имею  в виду
разнообразные  на первый  взгляд  занятия, но  все  же  такие, которые может
объединить общее для них слово - охота. Рыболовство. Рыбалка зимняя, летняя,
морская, озерная,  на  спиннинг,  на  донку, на самодур,  но  прежде всего с
поплавком.  Рыбалка, где радуют  отнюдь не килограммы  выловленной рыбы. Мне
приходилось  довольно  механически  налавливать мешок судаков и восторгаться
изловлением карася в полтора килограмма весом.
     Охота:  по дичи боровой, степной, водоплавающей, на  красного зверя, на
зайца, на волка, на медведя, на белку, охота с собакой и  без собаки, охота,
где радость  и  ликование  измеряются  отнюдь  не центнерами  добычи.  Можно
равнодушно отстрелять лося и считать счастливым случаем добычу обыкновенного
русака.
     У Аксакова на этот  счет читаем:  "Охота, охотник!  Что такое слышно  в
звуках этих слов? Что такого обаятельного в их смысле, принятом, уважаемом в
целом народе, в целом  мире, даже не охотниками. Как  зарождается в человеке
любовь к какой-нибудь охоте,  по каким причинам, на каком  основании? Ничего
положительного  сказать  невозможно. Расположение к  охоте  некоторых людей,
часто  подавляемое  обстоятельствами,  есть  не  что  иное,  как  врожденная
наклонность, бессознательное увлечение".
     Все  правильно  сказал  Сергей  Тимофеевич Аксаков.  Может быть,  нужно
только уточнить, что расположение  к охоте  (в  самом  широком смысле слова)
есть врожденная склонность не некоторых, а положительно всех людей, но что в
большинстве    случаев    это    расположение    вот    именно   подавляется
обстоятельствами.
     У человека  самая яркая пора  - детство. Все,  что связано с  детством,
кажется потом  прекрасным. Человека всю жизнь  манит  эта золотая,  но  увы,
недоступная  больше  страна - остаются одни воспоминания,  но какие сладкие,
какие  ненасытные, как  они будоражат душу.  Даже невзгоды,  перенесенные  в
детстве,  не  представляются потом  ужасными, но  окрашиваются в смягчающий,
примиряющий свет. Например,  моя  жена в  детстве  перенесла  голод. Они ели
тогда какие-то ужасные,  черные,  как  земля,  клеклые блины из полусгнившей
сырой картошки.  И вот теперь, когда за витринами магазинов лежат  греческие
маслины, копченая  рыба, куропатки и  даже мясо кальмаров, высшим лакомством
для жены остаются эти картофельные оладьи. Они, правда, какие-то немножко не
те, несмотря на то, что она готовит их сама. Но это лишь потому, что слишком
свежа картошка. Ничего не поделаешь. Воспоминание детства.
     Но  ведь детство  было  и  у  человечества в целом.  Ничего нельзя было
купить в магазине,  не существовало  стольких  кафе, ресторанов, магазинов с
доставкой продуктов на дом. Все, от лесного ореха до мяса мамонта, от рыбины
до  гриба,  приходилось добывать самому. В  те  времена охота,  рыболовство,
собирание даров леса, в том числе и  грибов, было не забавой, не увлечением,
не страстью отдельных чудаков, но бытом, повседневностью, жизнью. Точно  так
же как детство просто  человека  это  не игра  в куклы  или в солдатиков, но
период  жизни  довольно  суровый  и  ответственный,  ибо  именно  в  детстве
формируется  характер  человека,  именно  в  детстве  его  постигают  всякие
неожиданности,  способные  оборвать, довольно слабенькую в то время, ниточку
жизни.  То, что  страшно  яблоневому  ростку,  не  страшно взрослой  крепкой
яблоне.
     Конечно,  добывание  себе  пищи  в  первобытные  времена  было  суровой
необходимостью, а не  забавой. Но  теперь, когда прошли  века и когда добыча
пищи состоит  не в том, чтобы стрелять дичь, а в том, чтобы  стоять у станка
или  сидеть в  канцелярии, теперь воспоминания  о суровой заре человечества,
живущие в  неведомых  глубинах  человеческого существа,  окрашены для нас  в
золотистую романтическую милую дымку.
     Итак, я считаю, что страсть к  охоте, к рыбалке, к  грибам есть не  что
иное, как смутное воспоминание детства человечества, потому сладка и желанна
эта страсть.  И ведь не  просто  воспоминание, но можно, оказывается, как бы
возвратиться в то самое, прежнее состояние, когда ты один в лесу или на реке
и  только  от тебя самого, от  умения, ловкости и смекалки зависит, добудешь
или не добудешь тетерева, щуку, корзину рыжиков или боровиков.
     Может  быть,  некоторые  сочтут преувеличением,  что собирание грибов я
отношу к охоте и называю охотой. Спешу за подкреплением опять к Аксакову.
     "В  числе разнообразных охот  человеческих имеет свое место и смиренная
охота ходить по грибы или брать грибы. Хотя она не может равняться с другими
охотами более оживленными уже потому, что там приходится иметь дело с живыми
творениями, но может  соперничать со многими, так  сказать,  второстепенными
охотами,  имеющими, впрочем, свои  особые  интересы.  Я  даже  готов  отдать
преимущество грибам, потому что их надобно отыскивать,  следовательно, можно
и не находить;  тут  примешивается некоторое  умение,  знание  месторождения
грибов, знание местности и счастье... Тут неизвестность, нечаянность, есть и
удача и неудача, а все это вместе подстрекает охоту в человеке и  составляет
особенный интерес".
     Но в таком случае нужно отнести к "охотам" и собирание ягод: земляники,
малины, брусники, клюквы или орехов, тем более  что это все тоже "дары леса"
и, значит, так же должны будить миллионнолетние воспоминания, о которых была
речь двумя страницами выше.
     Так, да  не так.  Нет  слова,  немало  удовольствия  можно  найти  и  в
собирании  ягод.  Чтобы  не  посчитали  меня  особо пристрастным  к  грибам,
отвлекусь. Но  ягода ягоде  рознь,  не только  с  точки  зрения вкуса, но  и
добычи.
     На первое место нужно поставить землянику. Я думаю, согласятся все, что
это самая вкусная из всех лесных  ягод. Ни по  оттенкам вкуса, ни по аромату
ей нет не только равных, но и приближающихся к ней. Когда придешь из  леса с
полным кувшином  и высыплешь этот кувшин на большое  плоское блюдо, сразу по
всему дому поплывет единственный в мире земляничный аромат. Вспоминаю насчет
земляничного аромата у Леонова: "Да и теперь еще  в грозу, как поразойдутся,
как заскрипят  с ветром  в обнимку енежские-то боры,  как дохнут раскаленным
июльским маревом, так даже подушки ночи  три  подряд пахнут горячим  настоем
земляники и хвои... Вот как у нас на Енге".
     В  детстве  набирали  букетики земляники, которые, право,  не  уступают
букетикам самых ярких цветов. Чтобы  ягода не скатывалась с  куска мягкого и
тоже  по-своему  душистого хлеба,  мы немного  вдавливали  каждую  ягодку  в
хлебную мякоть и съедали, прихлебывая молоком.
     Но лучше всего есть землянику так:  налить  в тарелку холодного молока,
крепко  подсластить  его  сахарным  песком, терпеливо  размешивая,  пока  не
растает,  а потом уж  и сыпать в молоко землянику, по желанию или исходя  из
того, сколько  собрано.  Некоторые предпочитают  при этом давить землянику в
молоке ложкой. Этого делать ни в коем случае не нужно, потому что  молоко от
земляничной кислоты хотя и порозовеет, но свернется хлопьями.
     Про земляничное  варенье  говорить  не  буду.  Всякая  хозяйка,  всякий
человек, хоть немного понимающий в варенье, считает его вареньем номер один.
Насколько я знаю,  других видов заготовки земляники не существует. Сушить ее
- только  портить  ягоду, в маринад она не  годится.  Разве что пастила.  Но
пастила, по-моему, лишь ухудшенная разновидность варенья.
     И  вообще, если  говорить  правду,  я противник  всякой заготовки  этой
ягоды. И думаю, что я  прав,  если  исходить из особенной полезности  ее для
человека.  Ну сколько я съем зимой варенья за один раз? Столовую ложку, две,
ну  три. В  то время как  можно в  разгар сезона  съедать  по  целой тарелке
земляники ежедневно,  притом земляники первой  свежести,  не  потерявшей  не
только своих целебных свойств, но и  ни капельки аромата, и не только своего
аромата,  но  и  аромата  окружающего  леса, прогретого полдневным  солнцем.
Правда, эта моя  точка зрения не  мешает моей жене заготавливать земляничное
варенье по пуду и больше.
     Да, не только по вкусу занимает  земляника первое  место из всех лесных
ягод, но и по своей полезности для человека и даже целебности.  Дядюшка моей
жены сильно страдал печенью. Никакие  медицинские средства  уже не помогали.
Подобно  тому,  как  больная  кошка  инстинктивно  находит среди разнотравья
какую-то  нужную ей  траву,  так  и  его  потянуло  на  землянику.  На  весь
земляничный сезон он  уехал  в село, которое  так и называется  "Ягодное"  и
которое,  как  говорят,  без усилия  оправдывает свое  название -  землянику
собирают ведрами. Наш больной тоже стал собирать землянику. Он съедал в день
то,  что называется  в  тех местах - кубан.  По-нашему,  это кринка.  Кринки
бывают разные по величине, но надо предположить нечто среднее, то есть около
двух литров. Итак, два литра в день в течение всего земляничного сезона.  Не
знаю, право, как он ее съедал, одну или  с молоком, натощак или после обеда,
или даже вместо обеда, но болезнь его прошла, чтобы больше не возвращаться.
     Первая волна земляники поспевает  на  порубках, то есть там,  где стоял
сосновый или еловый лес  и где его вырубили, оставив только  пни, из которых
вытапливаются на солнце медовые  липкие капли ароматной  смолы.  Вокруг этих
пней обыкновенно заводится земляника. А  так как порубка открыта  солнцу, то
земляника  поспевает там  в первую очередь, особенно если вырубленное  место
представляет из себя склон горы или оврага, обращенный к югу. К припору, как
у нас говорят, ягоды  на  таких  порубках  поспевают гораздо  раньше лесных,
прячущихся в густой траве и подлеске.
     На порубках ягоды бывают помельче, чем  в лесу,  посуше, почерствее, но
пожалуй, слаще. Некоторые порубки так и не зарастают больше, поэтому из года
в год на них  можно собирать  раннюю  мелкую ягоду. На  некоторых  порубках,
напротив, начинает подниматься густой молодняк, чаще всего березки и осинки.
Поднимается там и трава, земляника из суховатой, "порубочной" превращается в
крупную сочную лесную ягоду.
     Когда  на порубках все  обобрано и притоптано, нужно углубляться в лес.
Конечно,  где  попало земляника в  лесу не  растет. Под плотным пологом леса
бывает,  что нет  вовсе никакой травы,  не только земляники.  Значит,  нужно
искать открытые земляничные поляны или изреженный лес,  где солнце достигает
земли, хотя бы и процеживаясь сквозь кроны, сквозь ореховый подлесок, сквозь
высокую  лесную  траву. В траве в таких местах вызревают ягоды, право же, по
наперстку.  Налитые,  сочные,  прохладные,   они   чуточку   покислее  своих
соплеменниц, растущих на пригорках, но, увидев такую ягоду, не променяешь ее
на десяток других.
     Нужно всегда  иметь  основную  большую  посуду,  которая  может  стоять
где-нибудь  в стороне, и небольшую,  скажем,  пол-литровую банку.  Эту банку
сначала привязывают на шнурок, а шнурком  обвязываются вокруг  поясницы так,
чтобы банка болталась спереди на животе,  а руки свободны.  Часто  земляника
падает из  руки в  лесную траву.  Первое  движение - поднять ее и спасти. Но
этого делать  не нужно, потому что ее не сразу ухватишь в густой траве, пока
подбираешь,  она вся изомнется, изрежется о  траву, а  за  это  время  можно
сорвать десяток новых ягод. Но вообще-то я не знаю, от чего зависит успех, в
чем  состоит проворство. Стараешься,  не  разгибая спины, не отвлекаешься на
постороннее,  беспрерывно  работаешь  обеими  руками,  деревенская  женщина,
собирающая поблизости, все равно наберет в два раза больше.
     Немного попозже земляники поспевает лесная  малина,  тоже  превосходная
ягода. У нас в  лесах малина растет большей частью по буеракам  и по берегам
лесных речек, где истлевают в труху упавшие на землю деревья. Малина, даже и
садовая,   любит  почему-то   древесную  перегнившую  труху.  Обычно  малине
сопутствуют  высокие  травы,  чаще  всего  крапива,  которая   едва   ли  не
перерастает  саму малину,  а так как в буераках  безветренно, как в яме,  то
сбору малины  сопутствует душная  жара,  настоявшаяся  на  душной  мяте,  на
таволге,  на  той же  крапиве.  У кого-то  из поэтов, кажется у  Прокофьева,
промелькнула строчка: "И  было душно,  как  в малине".  Кто собирал  малину,
поймет всю точность этого образа.
     Идя по малину, нужно и одеваться соответственным образом, чтобы не было
голых ног и голых рук, иначе получится не собирание, а одно мучение.
     Лесная малина по сравнению с садовой очень мелка, но гораздо душистей и
слаще своей  прирученной соплеменницы. Поэтому, даже имея прекрасную крупную
садовую малину,  деревенские люди любят ходить за лесной. Они употребляют ее
исключительно на варенье, которое берегут  на случай  болезни. Известно, что
во время  гриппа,  ангины и  вообще всех тех болезней, которые  называются в
деревне одним  словом "простуда", ничего не  может быть  полезней малинового
варенья, особенно из лесной малины.
     Культивируя ягоду,  мы, конечно, облагораживаем ее, укрупняем, изменяем
в выгодную для нас сторону. Садовая земляника, то, что в обиходе мы называем
"клубника"  и что горами лежит на базарах, во много раз  крупней  лесной.  Я
думаю,  что  хорошо  задавшаяся  земляничина заменит  по массе  пятнадцать -
двадцать  лесных. У малины хотя и  не такая  заметная разница, однако  нужно
четыре-пять ягод из буерака вместо одной  из сада. Но что-то мы  все-таки не
можем им  дать взамен утраченного ими лесного  приволья. И  это касается  не
только  ягод.  Черно-бурая лисица, выращенная на ферме, не  стоит и половины
цены лисицы,  добытой в тундре. Жемчужины, выращенные в японских питомниках,
в тех  же  самых жемчужных  раковинах,  все  же  на рынках так и  называются
японским жемчугом, в отличие от просто жемчуга без всяких эпитетов.
     К середине августа поспевают орехи. В наших лесах, хоть они и невелики,
очень много  орешника, но не всегда  выпадает урожайный  год. Я  не знаю, от
чего это  зависит. То ли  от неблагоприятной для орехов весны, то ли еще  от
каких причин.
     Известно,  что  орешник цветет  самым  первым,  первее  даже  ольхи.  У
пчеловодов, которым важно знать, когда что  цветет, цветение орешника служит
своеобразным эталоном, или, скажем, началом шкалы, вроде нуля на термометре,
или вроде  первого  января. В  пчеловодских календарях, если хотят  указать,
когда цветет то или иное растение, обозначают количество дней после цветения
орешника. Например, липа зацветает на семьдесят второй день.
     От  самого  орешника  никакой пользы пчелам нет,  потому что  опыляется
ветром.
     ("По-моему, это  выражение, - мягко замечает один из  читателей,  -  не
совсем правильно, ибо пчелы ранней весной от орешника (лещины)  берут пыльцу
и  как  белковый  корм  она  идет на  развитие  пчелиной  семьи.  В  этом  и
заключается польза орешника для пчел".
     Мне, разумеется, остается только согласиться с читателем.)
     Стоит  тряхнуть  ветвь  цветущего  орешника, как  тотчас  в  прозрачном
ранневесеннем воздухе возникает светло-золотое, чуть зеленоватое облако - из
сережек высыпается  пыльца. Облако будет тихо расширяться в воздухе, если он
неподвижен, и оседать, или может быть, его развеет ветерком и пыльца попадет
на женские цветы, ждущие оплодотворения.
     Орешник - в некоторых  местах его называют  лещиной -  широколиственный
кустарник,  который выгоняет, однако, свои  стебли до вершины деревьев. Куст
растет из  компактного основания, то есть  все стебли около земли собраны  в
тесный пучок, но  дальше, вернее выше, они развешиваются  в  разные стороны,
занимая  много пространства под  солнцем и принимая не  последнее  участие в
образовании плотного полога леса. Листья у орешника шершавые, а сами стебли,
напротив, очень ровны и гладки. Молодые ореховые побеги, прутья очень хороши
на плетение корзин и  верш,  а более старые идут на удилище, на  плетни,  на
розвальни и  на всякие  крестьянские поделки,  где нужно какое-нибудь грубое
плетение. Разумеется, если вам  нужна очень прямая  и  крепкая  палка, ни из
чего вы ее не вырежете с таким успехом, как из орехового куста.
     На  этих-то  кустах  в  августе созревают орехи. Каждый  орех спрятан в
зеленое гнездышко, у основания очень плотное, а далее расходящееся бахромой.
Эти  гнездышки  срастаются друг с  другом,  так что  редко увидишь  на ветке
одиночный орех. Чаще попадаются парные, а также  по три,  по четыре, по пять
орехов в одном... не знаю, как  сказать. Конечно, по существу, это  гроздья,
так  и  надо  бы говорить.  Но  у нас почему-то говорят:  "гроно", "гронья",
"большое  гроно попалось", "гронья в этом году мелкие". Как бы там  ни было,
орехи растут, соединившись друг с другом своими зелеными гнездышками.
     В  августе, когда охотники до  орехов устремляются в  лес,  а орехи еще
только  начали созревать, каждый  орех сидит  в гнездышке очень  крепко,  не
вылущивается.  Можно вылущить  его  зубами, раздавив сочное гнездо.  Зеленая
масса гнезда  очень кислая.  Если очистить несколько орехов подряд, начинает
драть губы и десны, а в особенности уголки губ.
     В  эту пору, когда раскусишь орех, увидишь  ядрышко, еще не заполнившее
все  свое помещение.  Оно  лежит,  очень  нежное, сочное и сладкое, в  белой
ватке, как желток в окружении белка. Постепенно ядро достигает стенок ореха,
а затем и черствеет, то есть делается тем самым вкусным ядром, ради которого
орех срывают.
     Орехи очень  ловко прячутся в  шершавой листве. Мало пользы стоять  под
кустом и разглядывать, не увидишь ли ореха. Конечно, в конце концов увидишь,
но один  или два  из  двадцати. Проще нагнуть лозу, а  потом  перебирать по"
ореховой ветви руками  от основания к концу ветви, как бы одаивая ее. Тотчас
рука услышит в мягкой листве жесткий комок орехов.
     Целеустремленность  в  это  время  такова,  что,  может  быть,  топчешь
прекрасные  грибы или ягоды, но  нет  до них никакого  дела. Смотришь только
вверх, в густоту  ветвей, испестривших синее  августовское  небо. И вообще я
замечал  это  странное устройство психологии:  только вчера  собирал  в лесу
ягоды, попадались  грибы, но все было направлено  на  землянику. Через  день
придешь в этот лес по грибы, не сорвешь ни  одной ягоды не только в посуду -
в  рот.   Орехов  постепенно  нанашивают  мешок  и  больше.  Вылущить  такое
количество орехов -  нелегкий  труд. Но  делают так. Кладут орехи  в  кадку,
придавливают тяжелым гнетом и оставляют на неделю или на две. Вынутые из-под
гнета орехи  вылущиваются очень  легко.  Останется их немного  подкалить.  И
тогда в какой-нибудь осенний праздник, в покров  например, бабы усядутся  на
крыльце и одна перед другой будут щелкать каленые орехи.
     Итак, вот вам еще три охоты, потому что если  называть охотой собирание
грибов,  то чем хуже земляника и  орехи. Но здесь нужно решительно  сказать,
что разница велика и что собирание ягод никак не дотягивает до высокого и ко
многому  обязывающего ранга  охоты.  Прежде  всего  -  однообразие.  Собирая
землянику, вы и не надеетесь ни на что другое. У вас не может быть затаенной
надежды  на  радостную неожиданность,  на  особенную удачу, на редкость,  на
находку, на  сюрприз. То же можно отнести  и к малине и  к орехам, но нельзя
отнести к грибам.  Разнообразие видов  грибов,  их разные  качества,  разный
вкус,  разная  красота  создают  тот  очевидный  интерес  во время  поисков,
которого нет в описанных нами случаях.
     В  этих  случаях  разнообразие может  быть  только в  одном: больше или
меньше.  Три литра земляники или  два литра земляники, половина торбы орехов
или полная торба. Но ни разу не замрет сердце, как это бывает, когда выйдешь
на  вереницу  ядреных  рыжиков или  на  особенный  по  красоте  белый  гриб,
затаившийся под елкой.
     Недавно был описан случай.  Под Владимиром, в районе загородного парка,
представляющего, правда,  обыкновенный сосновый  лес,  грибники  нашли белый
гриб. Высота его  была сорок  сантиметров, ширина шляпки шестьдесят, толщина
ножки двадцать шесть, весил он около  шести килограммов  и  был  без  единой
червоточинки. Что  может противопоставить земляника или малина  восторгу  от
такой редчайшей  находки?  Ну  пусть это действительно редкость. Все равно и
более  обыкновенные грибы  чрезвычайно  разнообразны. Грибы  ищешь, а  ягоды
просто собираешь.  Собирание их  больше похоже на  однообразную  и  довольно
утомительную работу,  когда ползаешь по  земляничной поляне  на четвереньках
или даже сидишь, обирая место  вокруг себя. Я  уже не говорю о таких ягодах,
как черника, брусника  или клюква. Добыча их даже и не работа, а промысел. В
более северных местах существуют специальные гребки для собирания этих ягод.
Эти гребки представляют из себя гладкий деревянный лоточек,  наподобие того,
которым черпают муку.  Но  оканчивается лоточек не ровным краем,  а  частыми
параллельными  зубьями.  Ветки  клюквы  или  брусники  проскальзывают  между
зубьями, а ягоды попадают в лоток. Нагребают брусники или клюквы пудами. Где
же тут охота,  какой же тут азарт, кроме довольно низменного азарта нагрести
побольше.
     Значит,  нужно признать,  что  из всех лесных даров,  по крайней мере в
наших  лесах,  только  грибы  могут удостоиться высокой чести  и  называться
предметом охоты наравне или почти наравне с дичью и рыбой.
     Я не могу себя отнести  к охотникам хотя бы любительской категории. Как
и во всех остальных  делах, существующих на  земле, я и здесь - дилетант. Но
все  же немало  росистых утр  или серых деньков  с то и  дело  накрапывающим
дождем провел я в грибных перелесках и знаю радость от редкой удачи и знаю в
лицо почти каждый гриб, и есть у меня доля объективности, которая никогда не
позволяла  мне опрометчиво наклеивать на гриб  ярлык "поганки" только за то,
что гриб мне пока не знаком.
     Мои   первые   грибные   воспоминания   относятся   к  раннему,   почти
бессознательному  детству. Моя  старшая  сестра  Катюша  упала  с  лошади  и
повредила себе позвоночник. Ей долгое  время  нельзя было нагибаться.  А так
как она с юности большая любительница природы (и очень хорошо ее чувствует),
то невозможность рвать  цветы или собирать грибы приносила ей дополнительные
страдания. Мне  тогда было, вероятно,  года  четыре,  а ей  около  двадцати.
Свободного времени у  нас  было поровну.  И  вот она  догадалась на прогулки
брать меня.  Теперь ей нужно было только увидеть цветок или, вернее, выбрать
тот, который хочется сорвать, а я, бегавший возле нее, немедленно приводил в
исполнение ее желания.
     Особенным расположением у Катюши пользовались незабудки, ночные  фиалки
и ландыши. Незабудки, с их чистой небесной голубизной, она сплетала в венок,
который  клала в белое фарфоровое блюдо и заливала водой. Венок плавал и жил
очень долго.
     Ночной фиалкой, не знаю, правильно ли, у нас называют любку двулистную,
эту скромную  среднерусскую  орхидею,  расцветающую  в  июне,  в  лесу,  где
сравнительно  влажно.  Обыкновенно  ночные   фиалки  бывают   белые,   но  и
встречаются лиловатого цвета.
     Катюша невольно добилась того, что их своеобразный аромат стал ароматом
моего детства. Как только  услышу запах фиалки, так раздвигаются шторы, и  я
как  сейчас вижу прибранную Катюшину комнату в  нашем доме, в которой всегда
почему-то в самую жару было прохладно и всегда стояли цветы.
     Не меньше цветов Катюша любила собирать грибы. До ближайшего лесочка от
нашего дома не больше трехсот шагов - сосны и ели без примесей других пород.
Этот  лесочек для нас своеобразный  контрольный участок:  появились грибы  в
нем, можно идти в другой,  большой лес, километра  за два, за три. Но Катюша
не могла ходить далеко, и мы все время паслись в ближних сосенках и елочках.
Моя задача  оставалась той  же,  что и при собирании  цветов  -  брать,  что
увидела Катюша.
     Таким  образом,  мой первый увиденный  гриб - это маленький  крепенький
масленок,   с   круто  заостренной   шляпкой,   покрытой   темно-коричневой,
красноватой,  даже маслянистой кожицей. Ножка  толстая,  крепкая и короткая.
Испод  гриба  затянут  белой  пленкой. Когда ее  уберешь,  откроется  чистая
желтоватая, лимонного оттенка нижняя сторона  шляпки и на  ней две-три капли
белого молочка. Именно такие  боровые маслята родились в нашем  лесочке.  Мы
брали  самые  ядреные, величиной  не более  колечка, образуемого  большим  и
указательным пальцем.  Я  сейчас их  вижу  в  траве,  растущие  вереничками.
Потянешься  за  одним  -  увидишь  еще  пяток.  Попадались  совсем крохотные
маслятки  из тех, которые потом в маринованном виде никак не  уколешь вилкой
на тарелке, настолько малы и юрки.
     Так как  мне хотелось принимать участие в разборке, в чистке грибов, то
вот  еще одно  мое самое  первое  грибное воспоминание: черные  пальцы  рук,
которые потом не  отмываются три  дня.  Помнится,  я очень стремился к тому,
чтобы содрать пленку с шапочки за один прием, чтобы она снялась вся целиком,
а  гриб чтобы остался красивым и целым. Но это мне никак не удавалось. Грибы
после меня  получались истерзанными, с обломанными краешками,  и я завидовал
взрослым, которые с легкостью исполняли то, к чему я безуспешно стремился.
     Вообще же для меня разбор грибов ничуть не меньшее удовольствие, чем их
собирание, разумеется, если разбираешь  свою корзину. Устанешь после долгого
блуждания в лесу. Может быть,  даже вымокнешь под дождем. Хорошо переодеться
в сухое,  позавтракать,  попить чаю, отдохнуть  за  хорошей книгой либо даже
вздремнуть, если поднялся, пока не рассвело.
     А ведь нужно подняться, когда  еще не рассвело.  Пока собираешься, пока
идешь до леса, успеет рассветать. Дело тут не в том, чтобы опередить других,
но  есть особенная прелесть на любую  охоту выйти  рано  утром. На рыбалку -
понятно:  рыба  на  рассвете  лучше клюет.  К  грибам это  условие никак  не
относится,  и  тем не менее  большая разница, когда  войти в грибной лес: на
чутком,  затаенном рассвете, по безмолвному  приятному холодку либо в жаркий
полдень, когда и  в лесу и  в  душе какое-то вовсе  не грибное настроение. В
полдень хорошо  собирать ягоды, лесную  малину, орехи, но  никак  не  грибы.
Немало  значит  и  уверенность,  что не  прочесали  еще  этот  лесок досужие
соперники-грибники.
     Может быть, я  говорю лишь про себя,  может быть,  все  остальные любят
ходить  по  грибы в полдень  либо даже к вечеру - не  знаю. Но думается, что
недаром у  французов  "рано утром" называется "бонер" -  то есть "прекрасный
час". Так  вот, я люблю прекрасный  час.  Для меня дороже всего войти в лес,
когда в лесу  еще сумрачно, и тихо, и нетронуто, и  под первой же елью  ждет
твой первый гриб, как будто он нарочно вышел поближе  к опушке, чтобы первым
попасться на глаза и обрадовать. Уж если у самого края нетронутые грибы, то,
значит, действительно  ты первый  и можешь ходить спокойно,  не торопясь, не
опасаясь за свои любимые  места, до которых дойдешь не  сразу. Правда, может
случиться  так, что вдруг начнут попадаться обрезки, грибная стружка,  а при
подходе к самому заветному месту услышишь приглушенные голоса: грибники, как
и рыболовы, не любят лишнего шума и громких разговоров. Ну что ж, оно хоть и
твое  заветное,  но  тоже не  твое.  Опередили  -  не  сетуй.  Всякая  охота
предполагает и удачу и неудачу, грибная охота в том числе.
     В  ранний  час  чаще  случаются  в  лесу   и  посторонние,  не  грибные
приключения. То увидишь двух играющих белок и замрешь и будешь следить, пока
не  надоест или пока они не  убегут. То выскочит навстречу озабоченная лиса,
то  перебежит  дорогу  деловитый работяга ежик,  то вырвется с оглушительным
хлопаньем крыльев дикий голубь вяхирь. Почему-то  дневной  жаркий час скупее
на такие развлечения, чем утренний, прохладный, не сбросивший с  себя ночной
дремоты.
     И  потом  надо  же поймать  тот час, когда  косые  лучи  солнца  начнут
пронизывать  лес, словно  золотые спицы, завязая  в мохнатой хвое, с  трудом
пробираясь  до  замшелой  влажной  земли.  Синий сумрак,  изрезанный  такими
золотыми  прожекторами,  начнет  клубиться  у  подножия  лесных   великанов,
цепляясь за  сучья  и поднимаясь все  выше и выше.  Прекрасен  утренний лес,
когда ты в лесу один.
     Правда, я больше люблю ходить в лес  в  тихие, пасмурные дни, даже если
временами  начинает  сеять  мелкий  не  шумный  дождь  Приятно  слушать  его
вкрадчивое успокаивающее шуршание по листьям деревьев.  Если дождь усилится,
можно спрятаться под старую  ель и  переждать. Но,  конечно,  нужно  иметь в
виду,  что,  если выйдешь  из-под  ели совершенно  сухим  и  если дождь  уже
перестал, все равно  потом  вымокнешь от мокрой травы, от ветвей кустарника,
которые придется  раздвигать  и которые  будут  обдавать  обильным душем той
самой дождевой  водой, от которой только что  так удачно спасся  под  старой
елью.
     Еще приятнее уйти в лес в осенний день с пронзительным холодным ветром.
Бывают  осенью дни,  когда хотя и  солнце, но из северного угла  тянет таким
леденящим воздухом, будто Арктика приблизилась и  находится теперь за лесом,
что  на горизонте. Дядя  Никита  Кузов  говорил  в таких  случаях  "Дует  из
незамшенного угла"  Незамшенный, то есть,  значит, не  утепленный мхом между
бревнами  - применительно к  крестьянской избе. Если бы в избе действительно
оказался один угол неутепленным, то, конечно, из него зимой тянуло бы стужей
на всю избу.  Выражение "незамшенный угол" северной части  нашего  горизонта
представляется мне  очень удачным.  Так  вот  иногда леденяще  дует из этого
самого незамшенного угла.
     Ни на реке, ни  в поле  в это время  нечего делать. Отвыкшие от зимнего
холода лицо и руки зябнут, да  и самому нужно  одеваться  как  можно теплее,
чтобы не продувало.
     В такой день одно удовольствие оказаться в лесу. В лес заходишь,  как с
улицы  в  теплый  дом,  тихо,  уютно.  Если  попадется  поляна  в  окружении
позолотевших  берез,  можно  полежать  на  мягкой   траве,  где   по-летнему
пригревает солнце.
     Но вообще-то  были бы грибы. Погода - дело второстепенное. Радостно и в
дождь,  и в холодный ветер, и  в грозу  возвращаться домой с полной корзиной
Невесело  в самую лучшую погоду идти пустому. Сколько раз приходилось ходить
в лес  просто на прогулку. Идешь тогда с пустыми руками, и душа спокойна. Но
стоит взять кузовок,  как  появляется совсем  иная  психология. Казалось бы,
есть в жизни проблемы поважнее, есть и удачи крупнее, нежели два-три десятка
грибов, есть  и огорчения острее, нежели  пустая корзинка,  но если  бы  кто
знал, как  неловко  идти через все село,  неся  пустой  кузовок'  Стараешься
поскорее, незаметно прошмыгнуть до дома. Впрочем, если кто из сельчан сумеет
заглянуть  в  пустую корзину,  обязательно  покачает  головой и  постарается
утешить:  "Да, нет  еще, значит, гриба. Что-нито ни так. Он ведь гриб,  что?
Для него  законы  не писаны. Бывает, и дождь, и тепло, и  все условия, а его
нет. Он ведь областному начальству не подчиняется".
     Впрочем,  с тех  пор  как постепенно  узнал  и убедился,  что  в  наших
подмосковных, владимирских, вообще в среднерусских местах произрастает около
двухсот  видов и  разновидностей грибов,  из которых только  шесть ядовиты и
четырнадцать  не съедобны,  я редко прихожу,  чтобы совсем пустая корзина. В
ней  может не оказаться  именно тех грибов, которые берут все и повсеместно,
но как  на безрыбье и рак рыба, так же на безгрибье и какая-нибудь говорушка
серая  или  мокруха  еловая  -  гриб. Я, пожалуй,  назову несколько  грибов,
которые,  вероятно,  не знакомы,  так  сказать, среднему  грибнику.  Вешенка
(обычная, осенняя  и  рожковидная),  гриб  - зонтик пестрый, ивишень, колпак
кольчатый, лаковица розовая,  рядовка (желтая,  красная,  серая, скрученная,
фиолетовая),  чешуйчатка (золотистая и травянистая), баран-гриб, печеночница
обыкновенная,    рогатик   (желтый   и   языковый),   головач   (круглый   и
продолговатый),    порховка   (свинцово-серая   и   черноватая),   лопастник
(бороздчатый, курчавый, ямчатый)...
     Все эти грибы съедобны, вкусны, все они произрастают  в наших лесах, но
обходятся грибниками. Я уж не говорю  о  таких  породах грибов, которые всем
известны, но не берутся из пренебрежения. В  деревнях мало  кто берет валуй,
свинушку, луговой опенок и даже шампиньон. Условность здесь, как и во всяком
деле,  связанном  с пищей, велика.  Говорят,  сибиряки  берут только грузди,
пренебрегая всеми остальными грибами, белыми в том числе.
     Я  не  хочу  сказать,  что  я  сам,  когда  в лесу  полно  рыжиков  или
подосиновиков, хватаю  все эти рогатики, лопастники, мокрухи и дождевики. Но
есть  особенный интерес в  том,  чтобы набрать  грибов  в безгрибное  время,
вернее,  считаемое  безгрибным,  потому  что,  начиная  с  апреля  и  кончая
заморозками, в лесу растут хоть какие-нибудь, да грибы.
     Как  бы ни  устал, как  бы  ни намок в лесу  под дождем, как ни приятно
после грибного похода напиться чаю и отдохнуть, все  же еще приятнее сначала
разобрать корзину.  Нужно  поставить  около  себя несколько пустых посудин -
больших блюд,  хлебных  плошек,  противней и  кастрюль. В одну посуду пойдут
грибы  на  белую сушку,  то  есть  грибы исключительно одни белые. В  другую
посуду откладывается сушка черная - крупные маслята, крупные подберезовики и
подосиновики и вообще всякие трубчатые грибы, которые по размеру или по виду
не годятся на  жаркое и  в маринад.  На  сковороду откладываются шампиньоны,
часть мелких  масляток,  часть лисичек,  часть мелких  подосиновиков,  можно
добавить  для  букета  и  два-три  белых.  Большую часть масляток,  лисичек,
свинушек  и молоденьких  подосиновиков  следует  отложить  для  маринада. На
почетную  посуду  отделяются рыжики. Два сорта грибов для солки. Первый сорт
грузди,  волнушки,  некоторые  разновидности  сыроежек;  похуже -  скрипицы,
млечники, валуи.
     Каждый гриб еще раз оглядишь,  снимешь  прилипший  листок  или  хвойные
иголки, улитку, припутешествовавшую из леса,  разрежешь  гриб пополам или на
части.
     Пока перебираешь грибы, вспомнишь о каждом, где нашел, как  его увидел,
как он рос под кустом или  деревом.  Еще  раз переживешь  радость  от каждой
находки,  особенно если были находки редкие и  счастливые. Еще раз проплывут
перед  глазами все  картины  грибного леса, все укромные лесные уголки,  где
теперь тебя нет, но где все так  же  хмурятся темные ели, все так же лопочут
на своем языке тронутые багрянцем осины.



        2


     Итак, мои грибные  воспоминания начинаются с  воспоминания  о маслятах.
Кажется,  правильно, по-книжному, их называют масляниками,  но я  никогда  к
этому не  привыкну.  Масленок, маслята, маслятки  -  зачем  им  какое-нибудь
другое название?
     Название это  произошло от вида гриба  или даже, вернее, от  ощупи. Все
знают, что масленок  покрыт  поверх  кожицы слизью.  Но  вот  что интересно:
настолько  симпатичны людям эти грибы,  что они  не  прозвали  их как-нибудь
унизительно,  например слизняки, или  склизняки, или  даже сопляки, что тоже
было бы верно, но - маслята. Известно,  что все скользкое, склизкое вызывает
в народе если не отвращение, то пренебрежение. Однако маслята избежали  этой
участи. Не склизкий, но  масляный, совсем другие воспоминания, совсем другое
отношение:  масляными могут  быть  и блин и  каша или,  как  в  песенке  про
петушка, "шелкова бородка, масляна головка".
     Наверно, не у  одного меня первым грибом  был масленок. Не ручаюсь, что
он  самый  распространенный  гриб  в наших  среднерусских лесах, может быть,
валуев или лисичек растет больше, чем маслят, но  все-таки  масленок  первым
умудряется  попасться на глаза.  Этому немало способствует, наверно, то, что
местом его обитания являются лесные опушки.
     Если  сравнивать с цветами, то масленок,  как  одуванчик.  Может  быть,
других  цветов: незабудок, лютиков,  кашки, кошачьих  лапок - не меньше, чем
одуванчиков,  расцветает  на  земле,  но все-таки  деревенские девочки  свой
первый в жизни  венок сплетут не из  купальниц и даже не из васильков, но из
солнечных одуванчиков.
     Итак,  лесные  опушки, правда, не всякие,  но сосновых, преимущественно
молодых  лесов.  В  старом  бору, вероятно,  уж  не встретишь масленка, зато
молодые сосенки с зеленой травой между ними - любимое место обитания маслят.
Нужно вспомнить, что, помимо основного названия, у  этого гриба есть еще имя
- его называют "сосновик".
     Если известно, что  каждый  гриб сожительствует с определенным деревом,
то  отдадим  справедливость  -  масленок  выбрал не  самое плохое.  Если же,
наоборот, дерево выбирает грибы (мы про это пока ничего не знаем),  то  и  у
сосны неплохая репутация, хороший вкус: боровой рыжик и даже сам боровик.
     Хорошо это дерево в пору молодости, когда оно еще не дерево, а деревце,
ярко-зеленое, пахучее, стройное. Радостно на него смотреть, когда весной оно
выгонит  вверх  свои  нежные,  почти белые свечи. В это  время  все  ветви у
сосенки горизонтальны и только  свечи растут прямо, и  все дерево похоже  на
огромную люстру, уставленную свечами.
     В  пору  цветения,  если  тронуть  сосну,  она  окутывается  золотистым
душистым облаком пыльцы. Вскоре  появятся на ней ярко-зеленые лаковые шишки,
которые впоследствии расщербинятся, потеряют семена и упадут на землю. Тогда
их можно собирать - годятся разводить самовар.
     Если  сосна растет  на отшибе  от  леса,  то дерево  будет низкорослое,
узловатое, распространяющее во  все  стороны  длинные мохнатые  ветви. Ствол
такого дерева не  только узловатый, но и кривой, сучья - один короче, другой
длиннее, один пушистее, другой суше. Не то в лесу.
     Когда сосны растут близко  друг к дружке рощей или бором, каждое дерево
тянется вверх, к солнцу, старается перерасти своих соседей, но и соседи тоже
не отстают. Нижние сучки у таких деревьев отсыхают и падают на землю. Дерево
вытягивается длинное  и ровное, как струна или свеча. Высоко вверх, кажется,
что под белые облака  поднимают  сосны  темно-зеленые  матовые облачка своих
крон. Тогда говорят - строевой лес, а в пору полной  зрелости -  корабельная
роща.
     Вокруг молодых сосенок - зеленая трава, лесные цветы,  в старом лесу  -
белый мох, черника,  папоротник.  Под  молодыми сосенками бесполезно  искать
белые  грибы  -  боровики,  в  бору-беломошнике  или  в  бору-черничнике  не
встретить маслят. Всему свое время.
     Даже воздух,  знаменитый сосновый воздух  не один  и тот  же. В молодых
сосенках более пахнет  нежной  смолой зеленых игл, в старых  соснах - зрелой
терпкой смолой древесины. В молодых сосенках - привкус солнца, в старом бору
- привкус сырости, влаги.
     Не знаю, где лучше и  что  было бы  можно предпочесть. Масленок  выбрал
себе   молодые  сосенки  и  водится  преимущественно  около  них.  Если   же
встречается среди взрослых сосен, то в редколесье, в сильно изреженном лесу,
про который даже и не скажешь, что это лес, но просто - сосны.
     Маслята -  народ исключительно дружный. Где  один, там и  еще пяток. Да
разве пяток! Длинные вереницы  прячутся в зеленой траве то красновато-бурые,
то  красноватые.  Пока срезаешь одну  вереницу,  увидишь новые, там, там, по
всей  опушке,  не знаешь, на что  смотреть, с чего  начинать  -  разбегаются
глаза.
     Хорошо, если пришел  вовремя и  все  грибы один  к  одному  крепенькие,
прохладные.  Но  бывает,  нападешь на  россыпь  маслят,  а  они,  как  один,
червивые, застарели,  переросли,  обсохли.  Срезаешь их  десятками, так,  на
всякий случай, но в корзину попадает один из ста.
     Из-под  земли маслята вылезают одни  из  первых, уже  в начале июня  их
можно  собирать.  В это-то  время их главным  образом  и  берут,  пока нет в
обильном  количестве  ни подосиновиков, ни  белых, ни  рыжиков, ни  груздей.
Потом, когда начнется  настоящее разногрибье, маслятами как-то пренебрегают,
и, между прочим, зря.
     Конечно, белый есть белый,  и  груздь  есть груздь.  Но если сравнить с
подберезовиками или с подосиновиками, то я решительно не  знаю, почему нужно
отдавать предпочтение последним. Масленок один из самых вкусных качественных
грибов.
     Если принять  четыре  способа  приготовления  грибов, то  есть: жарить,
сушить,  мариновать и солить, то маслята участвуют в  первых трех  способах,
избегая одной только солки. Жареный масленок очень нежен и душист, тем более
что благодаря  обилию маслят  всегда можно отобрать для  жарки только  самые
молодые грибки. А так как маслята появляются действительно одними из первых,
то обычно  ими приходится разговляться  после долгой  зимы. В разговении же,
как известно, - особая сласть.
     Здесь  я хотел  бы  сделать  маленькое  отступление, касающееся грибов,
которые жарят.  Долгое время я не знал, что  жареные грибы можно запасать на
целую  зиму.  Впервые  просветила  меня  на  этот  счет  Мария  Илларионовна
Твардовская. Во  время  какого-то  очень  важного  приема,  где  то  и  дело
произносились  высокие  речи о соцреализме, положительном  герое в советской
литературе и теории  бесконфликтности,  мы оказались  в стороне, и  разговор
пошел в нужном направлении.
     - Как! - воскликнула Мария Илларионовна. - Вы не знаете?! А мы всю зиму
едим прекрасные жареные грибы.
     - Мы тоже иногда покупаем свежие шампиньоны.
     - Какие шампиньоны? Настоящие лесные грибы! Способ оказался чрезвычайно
простым.  Хорошо  пожаренные  без  лука  и  без  всяких специй  грибы плотно
укладывают в стеклянную банку и заливают топленым маслом. Масло застынет,  и
в этом состоит  вся  консервация. Ну,  конечно, держать  лучше  в прохладном
месте. Способ этот,  оказывается, древний,  пришел из барских  усадеб,  типа
ларинской, где жили исключительно своими  припасами.  Теперь,  когда  в ходу
пастеризация  и крышки  и  машинки  для закатки стеклянных банок,  вероятно,
можно  обойтись без топленого  масла и консервировать жареные грибы так  же,
как консервируют любой компот. Но я хотел сказать о другом.
     Должно  быть,  существует сезонность не только в произрастании, но  и в
потреблении. Например, с весны и в самом начале лета нет цены свежему,  хотя
бы и  парниковому  огурцу. Разрежешь вдоль и первым  делом  понюхаешь, жадно
втянешь  свежий огуречный,  слегка горьковатый аромат. В  июле  и  в августе
всякий человек, я  думаю, откажется от  свежего  огурца  в пользу  пахнущего
укропом малосольного  огурчика.  Хотя  и есть поговорка  насчет  земляники в
январе,  согласимся,  что  как-то  мы в  январе о  землянике не  вспоминаем.
Пожалуй, в  январе  интереснее хорошо  заваренный горячий чай с  земляничным
вареньем, нежели сама земляника.
     Да, воспользовавшись рецептом, мы произвели заготовку жареных грибов. И
что же?  Всю зиму  они простояли у нас в запасе.  Нынче, завтра, оттягивали,
откладывали  под разными предлогами, а потом  и  совсем забыли. Оказывается,
зимой  не  тянет  на  свежие  грибы.  И  второе  дело.  Едва-едва  появилась
возможность, я схватил кузовок и отправился  на поиски самых первых, то есть
самых сладких грибишек.
     - Ты куда? - остановила меня жена.
     - По грибы.
     - Что ты! У нас  прошлогодних две  трехлитровые банки. Нужно сначала их
съесть, а потом идти за свежими.
     Нет. Все-таки стоит просидеть зиму совсем без  свежих грибов ради  того
дня  и того часа,  когда  зашипят на сковороде  только что  сорванные, самые
первые в этом году грибы.
     Итак, маслята хороши в первую очередь в жареном виде. Они очень нежны и
душисты.  Им  в  большей  степени  присущ  тот аромат,  который  и  является
собственно грибным.
     Что касается заготовки  впрок,  то маслята либо маринуют, либо сушат. И
то  и  другое  хорошо.  Для  маринования отбирают грибы помельче и покрепче.
Раньше, я помню, у нас в  доме, когда все еще  делалось  по-домашнему и, как
говорится,  "руками", отбирали для маринада только  самые мелкие  грибки.  Я
думаю, в маринад не  попадало  гриба крупнее  трехкопеечной  монеты.  Да еще
нужно  иметь в  виду, что  каждый  грибок уменьшится во  время  варки.  Даже
удивление возьмет, когда видишь грибы на тарелке, как это разглядели в  лесу
в траве и как это их очистили от кожицы. Кажется, нельзя его взять в пальцы,
настолько мал.
     Основная  масса маслят  уходила в сушку. Во  время постов и  в  постные
праздники варили грибные супы. Суп из маслят очень  вкусен,  но  я боюсь его
настойчиво рекомендовать,  когда  можно употребить на суп  грибы, специально
предназначенные для  этого. Маслята же,  смешав с другими сушеными грибами -
подосиновиками, подберезовиками и опятами, -  лучше всего тратить на грибную
икру.
     Итак, масленок  один  из  самых вкусных и здоровых  грибов,  растущих в
наших местах. Если же в разгар  грибного сезона его берут не так охотно, как
другие грибы, то этому может быть только две причины. Первая кроется в самом
изобилии маслят и в  том, что они, не успеешь подойти к лесу, так и лезут на
глаза.  Вторая  причина, мне  кажется,  в  том, что  это  единственный гриб,
который нужно чистить, то есть с которого необходимо сдирать  кожицу. И хотя
кожица сдирается  очень  легко,  но  если  маслят  много и если они мелкие и
склизкие, то  чистить  их очень кропотливая и надоедливая работа. Руки после
маслят делаются черными, и чернота эта долго не отмывается. Согласитесь, что
проще собирать грибы, с которых нужно отряхнуть только лесной мусор и  можно
класть на сковородку или бросать в горшок.
     Чтобы  закончить  разговор  о  маслятах,  расскажу  маленькую  историю,
связанную с этими грибами, которую можно было бы назвать "Как сейчас помню".
     Моей матери восемьдесят  четыре года. Я не знаю, как ока вспоминает всю
свою жизнь про  себя. Может быть,  подробно и последовательно, год за годом,
этап за  этапом: девичество, свадьба, дети, крестьянствование, войны и беды.
Но некоторые эпизоды, очевидно наиболее  яркие,  у  нее оформились в  этакие
устные  рассказики,  сформулировались  и  обособились.  Рассказывает она  их
всегда  одними и теми  же словами, забывая, что уже рассказывала то же самое
не один  раз. Так, например, я  знаю, что если завести  разговор о грибах  и
коснуться рыжиков, то она, вдруг очнувшись  от  постоянной  теперь  дремоты,
посветлеет, улыбнется и скажет:
     - Теперь что за грибы. Вот бывало...
     - Ну а что бывало?
     - Один раз пошла  я по грибы в посадку, на  Барки, думала, похожу среди
елочек,  поищу. Зашла за первую елочку, а рыжики  стаями, стаями, вереницами
во все стороны, нельзя даже ходить. По грибам  ходить - жалко.  Я встану  на
колени,  выберу вокруг себя,  на один шаг переступлю.  Ползаю  этак-то между
елочек, а рыжиков все не убывает. Режу, режу,  и конца не видать. Чем больше
режу,  тем больше рыжиков  вокруг  меня  высыпает.  Устала,  пошла домой  за
лошадью. Ну,  жизнь тогда была простая.  Запряг Леня  (то  есть, значит, мой
отец  Алексей  Алексеевич)  Голубчика,  поставил  на  дроги коробицу.  Целая
коробица  рыжиков набралась. Как  сейчас  помню я  эти рыжики.  Встанешь  на
колени, а они вокруг вереницами, стаями в зеленой траве...
     Этот  случай  сильно   врезался  в  память  моей  матери.  Однажды  она
рассказала  его,  сформулировала  для  себя  и  теперь,  если  зайдет  речь,
пересказывает как наизусть одними  и теми же  словами. Помнит она о  нем вот
уже пятьдесят  или шестьдесят лет, и, хотя в остальные  годы никаких грибных
событий не совершалось, может  быть, даже вовсе мало  было грибов, все равно
мать иногда говорит: "Теперь что за грибы. Вот бывало..."
     В  Журавлихе,  перед  самым  входом в нее, есть молодая посадка. Рядами
стоят одна к одной сосенки. Я помню, когда они  были мне  до колен, а теперь
вот переросли меня. Даже если я подниму руку, все равно  меня не будет видно
из-за  пушистых  и ровных сосенок.  Посадка занимает  меньше места,  чем  те
Барки, на которых мать набрала некогда коробицу рыжиков, но все же отчего бы
и здесь не завестись грибам.
     Однажды, в начале лета, когда  все ждут  появления первых, самых ранних
грибов,  прошел слушок,  что  кое-где видели маслят. Я вспомнил  про молодые
сосенки и подумал, что если  где-нибудь и  показались маслята, то, наверное,
там. Мы  с женой взяли большой  полутора ведерный  кузовок и  отправились на
разведку. Дело  клонилось  к вечеру, но очень не хотелось  дожидаться  утра.
Посадочка  небольшая,   решили   мы,   обегаем  за  тридцать   минут.   Если
действительно есть грибы, то завтра утром отправимся  в  большой,  настоящий
лес. А теперь так себе - легонькая разведка.
     Издалека  увидели  мы  перед сосенками, в траве что-то  желтое,  словно
насорено ярких осенних  листьев. Но  откуда взяться осенним листьям в начале
июня? Пожалуй, это не листья, а грибы.
     И точно - кругом огибая сосенку, словно взявшись за руки и водя хоровод
вокруг нее, кружились маслята. Тот гриб наклонился на одну сторону,  тот  на
другую,  как   в  бесшабашной  пляске,  те  низко  присели,  те,   напротив,
привскочили на цыпочки. Досадно, что чуточку переросли. Быть бы им поменьше,
поядренее. Эти все,  наверно,  тронуты червяком.  Сразу  ведь  по  виду,  по
размеру  определяешь,  что можно  ждать от гриба,  хотя бывают  и  радостные
неожиданности. Без  всякой  надежды срезаешь боровик, а он крепкий, тяжелый,
словно свиное сало, и ни одной червоточинки.
     Наши   маслята   все   были   в  половину  чайного   блюдца,  желтые  и
светло-желтые,  а  не то чтобы темно-коричневые  с белой пленочкой  с нижней
стороны. Но, к нашему  удивлению,  все  маслята  оказались свежие, здоровые,
совсем не тронутые червяком. Попадались  и помельче, попадались и по чайному
блюдцу, но зато не попадалось негодных.
     Сначала мы  срезали  их  стоя,  потом опустились  на колени, можно бы и
лежа,  переползая с места на  место. Я в своей жизни  не видел такого обилия
маслят. К тому же они  были  очень споры из-за своего размера. Нашу полутора
ведерную корзину  мы наполнили моментально, не обойдя и  пяти  сосенок. А их
ведь тут, сосенок-то, не  десятки, а сотни. Пришлось высыпать грибы  в кучу,
на траву.  Корзина за корзиной, куча все растет, а грибов в лесу не убывает.
У моей спутницы опустились руки с обломком столового ножа.
     - Знаешь что, если мы каждый день будем собирать постольку грибов, куда
же мы их будем девать?
     - Ты помнишь, как моя мать рассказывает про рыжики в барских елочках?
     - Конечно, помню. Твой отец приезжал за ней на лошади с коробицей.
     -  Да.  Это  было шестьдесят  лет назад.  Я представляю, как  ты  через
шестьдесят  лет  будешь рассказывать своим  правнукам, шамкая беззубым ртом:
"Как  шейчас  помню, пошли мы в шошенки по грибы... точно не скажу,  то ли в
шестидесятом,  то  ли  в  шестьдесят  пятом  году,  а  может,  и  раньше, но
определенно после Отечественной войны, поточу что была уж я замужем..."
     Мы посмеялись  и снова принялись за  маслят, но  тут стемнело. Да,  это
выпал нам тот самый день, который выпадает один раз и про который вспоминают
потом, сколько бы лет ни прошло.
     Ни  Голубчика,  ни коробицы не оказалось в  нашем  хозяйстве.  Пришлось
заводить автомобиль  и ехать за добычей. Всего мы  насобирали в  этот раз за
какие-нибудь полтора часа двенадцать ведер маслят. Дома мы рассыпали грибы в
сенях на полу тонким слоем  и тотчас начали их перерабатывать. Русскую печь,
в которой можно было бы высушить сразу половину грибов, мы нарушили во время
ремонта.  Приходилось  теперь  изощряться  на  плите,  в  духовке  и даже  в
электрической  чудо  печке,   предназначенной   для   печева  пирогов.  Дело
подвигалось  медленно. Было видно, что мы не успеем высушить эти грибы - они
раскиснут и испортятся.
     Одновременно мы выбирали самые мелкие, те,  что покрепче, и кидали их в
большую  кастрюлю в маринад.  Два дня  продолжалась лихорадочная переработка
добытого. Что  успели, то  и успели.  Остальные  набрякли водой, разбрюзгли,
слиплись между собой, приклеились к газетам, постланным на полу.
     Не ради грибов, а ради любопытства мы через два  дня  наведались в наши
сосенки и были поражены. Как  будто все, что мы видели два  дня  назад,  нам
приснилось или совершилось в волшебной сказке. Если бы мы  и захотели, мы не
унесли бы теперь  из сосенок  ни одного  гриба.  Лесок был  чист от  грибов.
Свежий человек ни за что не поверил бы,  что  всего лишь два дня назад... Да
нам и самим как-то не верилось, но дома были у нас явственные доказательства
этого маленького грибного чуда.
     Предположение мое  сбывается. Моя  жена иногда начинает рассказывать  в
компании: "Сейчас уж не помню в  каком  году,  одним словом, лет пять назад,
зашли мы  в  молодые  сосенки...  Собирали полтора часа...  Так  вы  знаете,
пришлось идти в село за машиной... Двенадцать ведер..."
     И чем больше проходит времени, тем все удивительнее для нас самих  наша
грибная история, на  которую мы случайно набрели на исходе теплого июньского
дня.


        3


     В главе  о маслятах я  писал, что сосна прибрала к рукам три едва ли не
самых лучших гриба изо всех существующих на  земле. Во всяком случае про два
из  них можно определенно  сказать, что они  лучшие из лучших.  Более  того,
невозможно  решить, который же лучше  из этих  двух.  Одни говорят, что царь
грибов все-таки боровик. Пожалуй, соглашусь,  но,  соглашаясь,  для себя  на
первое место ставлю сосновый, или боровой, рыжик.
     Говоря  о нем,  нужно  вспомнить о  тех же самых молодых  сосенках либо
травянистых  опушках  более  старых  сосновых  лесов,  на  которых растут  и
маслята-сосновики.  Это грибы-спутники. Там, где в июне, в  июле, в  августе
собираешь крепеньких маслят, там  в сентябре  и  октябре  ищи  ядреных,  как
молодая морковь, рыжиков.
     Рыжик сосновый, рыжик  величиной с  чайное  блюдце, рыжик  величиной  с
копейку, рыжик,  из  которого  на разрезе льется яркий оранжевый сок, рыжик,
который оранжево выглядывает из  зелени травы или мха, рыжик  соленый, рыжик
вологодский,  рыжик вятский, рыжик, именем  которого  называют рыжих  котят,
рыжих щенков и даже рыжих мальчишек... да что тут скажешь: рыжик - и не надо
никаких слов.
     Впрочем,  в  разговоре, особенно если  речь идет о  уже  приготовленных
маринованных  или  соленых  грибах, редко скажешь  "рыжики". Даже невозможно
себе представить, чтобы один человек сказал другому:  "Приходи, у  меня есть
прекрасные рыжики".  По-моему, без уменьшительной  формы невозможно говорить
об этих грибах.  "Приходи, друг,  у  меня есть превосходные рыжички", -  это
звучит естественней и легче.
     Рыжик - настоящий осенний гриб. Но все же его возможно найти уже в июне
и собирать в течение всего лета, все зависит от того, какое оно.
     Я  вспоминаю один год. С пятого апреля установилась летняя жара. Каждый
день было двадцать пять, двадцать восемь градусов. Молниеносно согнало снег,
молниеносно согнало воду и с опережением по крайней мере на месяц отцвели по
своей очереди все деревья. Гадали, что будет дальше, каково будет само лето.
Одни говорили - вернутся холода, другие - прочили ненастье. Двадцать первого
мая, как из мелкого сита, пошел  пылить  дождь. Ему все обрадовались, потому
что сушь не только  надоела людям,  но и грозила погубить все в полях. "Хоть
бы  подольше не переставал, - говорили люди в первый дождливый  день, - ведь
чтобы  эту землю промочить, надо  два пли  три  дня".  "Славно  помочило,  -
радовались люди на третий день, - теперь и жара не страшна, все умылось, все
напилось". "Помочил, пожалуй, хватит, - можно  было услышать через неделю. -
Все хорошо, что в меру". "Откуда оно берется, - жаловались через месяц, - ни
одного  дня не  пропустил, пылит  и днем и ночью.  Сено погнило, теперь  и в
полях не даст убрать".
     Короче говоря, дождь шел до самых  заморозков. Действительно, он сгноил
все сено в лугах и не  дал  убраться в поле. Никакие машины не могли заехать
на поле, тотчас увязали всеми колесами. Нельзя их было  и вытащить  на сухое
твердое  место, хотя бы потому, что сухого твердого  места не было на земле.
Завязшие машины  вырубали  из земли  топорами  в  начале  зимы,  когда земля
замерзла.
     Дождь  в  течение  всего  лета  шел  некрупный и теплый.  Сначала  люди
остерегались его, сидели дома, а потом началась нормальная жизнь под дождем,
как если бы его и не было. Люди в этом случае действовали подобно курам, ибо
существует точная примета предсказания  длительности  дождя:  если  во время
дождя куры  прячутся в  укрытие - значит, дождь скоро перестанет. Если  куры
как ни в чем  не бывало бродят по  улице, по дороге,  по зеленым лужайкам  -
значит, дождь зарядил надолго, по всей вероятное на несколько дней.
     Я помню, что никто уж не ждал прекращения дождя: под дождем копались  в
огородах, мальчишки под дождем удили рыбу, под дождем собирали грибы.
     Трава стояла по пояс в воде. Ходить в лес или на реку можно было лишь в
резиновых сапогах или босиком, никакая другая обувь  не годилась.  Почти все
ходили  босиком. Ведь  шли  как-никак  летние  месяцы  июнь, июль, постоянно
висящие облака образовали  род  теплицы.  Земля все  время курилась  паром и
прела.
     Я все это рассказываю к  тому, что это  лето мне  запомнилось не только
беспрерывными  теплыми дождями, не  только  погибшим сенокосом  и  вымокшими
хлебами, но  также изобилием рыжиков. Рыжики росли повсюду, где им и не надо
бы  расти.  Если  среди лиственного  леса  оказывались две  сосенки или  три
елочки, то и под ними появлялись рыжики в то необыкновенное лето.
     Эти  летние  дождевые рыжики были несколько  водянисты  по  сравнению с
позднеосенннми  ядреными,  осыпанными  студеной росой,  но  мы  собирали  их
корзинами и жарили на сковороде, как обыкновенно  жарят  грибы. Рыжики редко
кто расходует  на  жаркое, поэтому, может,  интересно будет узнать,  что и в
жареном виде этот гриб вкуснее других грибов.
     Итак, рыжики в большом количестве  могут  появляться в  летние  месяцы.
Пусть. Это отнюдь не лишает его звания настоящего подлинно осеннего гриба.
     В середине осени,  в конце  сентября, в октябре, устанавливается иногда
удивительная   погода.  Безветренно.  Утром   выпадает  на  траву  холодная,
обжигающая  ноги роса или даже белые  хрустящие утренники. Каждая  травинка,
каждый упавший на землю лист, каждая  соломинка, каждая паутинка, протянутая
там  и  сям,  - все обсыпано сахарной  пудрой.  Но  небо  чисто,  оно такого
глубокого  синего  цвета,  какого  не увидишь  в летнюю  жаркую пору. Солнце
начинает пригревать в синем безветрии,  и вскоре там, где хрустел под ногами
заморозок,  появляются  россыпи  крупной,  как  отборные  бриллианты,  росы.
Особенно красива в это время обсыпанная росой паутина.
     Замечательный  мастер  Борис  Кузьмин  подарил мне  большую  фотографию
паутины,  провисшей  под  тяжестью  капель.  На  фотографии  не  видно,  где
происходит дело, в поле  или в лесу. Но если приглядеться, то в  каплях росы
отражены,  правда,  вверх ногами, островерхие темные елочки.  Так  и  встает
перед глазами  еловый  молодой  лесок в  сиянии голубого  неба, в  сверкании
холодной росы и обогретый теплым солнышком. Воздух в это время, как говорят,
по  рублю за  фунт.  И вообще  все в  природе  дышит свежестью,  здоровьем и
чистотой.
     В это-то время, в  эту ядреную,  осеннюю пору, появляются самые лучшие,
самые  крепкие, самые боровые рыжики. Они тоже обрызганы в это время  росой,
или  даже  в  некоторых  из  них  в  середине  в  ямочке  собирается немного
хрустальной влаги.
     Рыжики, как и  их спутники по молодым сосновым  лесочкам, почти никогда
не растут  поодиночке, но  всегда стаями, лентами. И  в  том секрет, что  на
тарелке потом окажутся грибки невероятно  маленького размера. Конечно, такой
грибочек  в отдельности ни за  что  не углядишь в  траве. Но  когда срезаешь
вереницу,  вместе с крупными попадают под  ножик и  малыши. Там, где рыжиков
много,  в  нижегородских  или  вятских  лесах,  любят  засаливать  рыжики  в
бутылках. Весь смысл в том, что в засол  попадают  только те  грибы, которые
способны  пролезть  в  узкое горлышко бутылки. Вообще же  рыжики в  северных
местах,  например,  в Вологодской области,  чаще  всего  солят в  берестяной
посуде, в больших и маленьких туесах.
     Недалеко  от  самой  Вятки,  в  селе  Спасо-Талица,  живет  талантливый
фотограф-самоучка Иван Александрович  Крысов. Его фотография "Хлеб насущный"
- натюрморт  из  стакана  молока,  двух яиц  и  ломтя черного  хлеба, будучи
напечатана  в  "Огоньке",  обратила  на  себя  внимание  и  специалистов   и
читателей. Иногда  мы  перебрасываемся письмами.  Иногда приходит  маленькая
посылочка. Откроешь, а там либо баночка с медом, либо банка грибов. На банке
обычно надпись: "Дары земли" и четыре восклицательных.
     Таким-то  путем я  получил  однажды толику  настоящих вятских  рыжиков.
Рыжики были один к одному, трехкопеечного размера, чистенькие, словно сейчас
из леса.
     Однако удивило нас то, что  в засол не  положено ни чеснока, ни укропа,
ни листьев смородины, ни листьев хрена, ни самого хрена, ни листьев дуба, ни
листьев  вишенья  -  одним  словом,  ничего,  что,  казалось  бы, непременно
полагается класть в грибы во время засолки. Здесь были только рыжики и соль.
     Эти рыжики сначала  нам не понравились - не пахнут обыкновенным соленым
грибом (то есть чесноком или укропом). Сколько хвалили  нам вятские рыжики и
вятский засол, а вятичи,  оказывается, вовсе не умеют солить. До  сих пор не
догадались, что можно класть разные душистые листья и специи.
     Пол зимы "Дары земли" простояли в холодильнике без употребления.  Потом
как-то раз  я  положил себе на тарелку десяток ровненьких рыжичков, о чем-то
задумался  и механически  медленно  разжевал  гриб,  попавший на зуб.  И вот
запахло осенней лесной опушкой,  молодыми  сосенками, остуженными  октябрем,
почудилось,  что вокруг ранний утренний воздух.  Тогда я  понял то,  до чего
вятские  грибники  дошли гораздо  раньше:  и чеснок, и укроп,  и смородинные
листья только отшибли бы естественный аромат и вкус. Пахло бы уж не рыжиком,
но чесноком и укропом.  Теперь же настоящий лесной вкус  гриба, оказывается,
законсервировался вместе с самим грибом и обнаружился во время внимательного
разжевывания.
     Рыжики  были  крепкого  посола,  по-моему,  их  даже  коснулся  процесс
квашения. Но  они  были  необыкновенно вкусны,  и мы  с тех  пор  ели их как
необыкновенное лакомство, поглядывая, много ли остается.
     Павел  Иванович Косицын,  проработавший много  лет лесником,  учил меня
солить рыжики следующим образом. Кадку нужно  хорошенько промыть. Положить в
нее можжевеловых веток, а ветки эти ошпарить кипятком, чтобы их дух пропитал
древесину   кадки.  Кадку  в  это  время  накрывают  ватным  одеялом,  чтобы
можжевеловый пар не выходил наружу. Приподняв одеяло, кидают в  кадку сильно
раскаленные камни. Вода шипит  и глухо урчит в  кадке  под одеялом, и  новая
порция можжевелового аромата впитывается кадушкой. Впрочем, дело касается не
только  можжевелового  аромата, без  которого, вероятно,  и  можно  было  бы
обойтись. Но таким образом осуществляется прекрасная  дезинфекция кадушки, а
это залог того, что грибы зимой не прокиснут и не начнут плесневеть,
     Итак, кадушка  готова.  Рыжики нужно  тщательно  вытереть тряпочкой  от
земли  и мусора  и  сухие укладывать  рядами  и  слоями,  чтобы  каждый слой
получался с полчетверти толщины.  Уложенные грибы переслаиваются всеми  теми
приправами,  которые я перечислял выше.  Вероятно,  можно  класть и  тмин  и
вообще все то, что может дать свой  особенный вкус. Так укладывают  слой  за
слоем,  пока не наполнится кадушка. Можно засолить и  половину кадушки,  тем
более что, как бы вы  ее ни  наполнили,  все равно придется потом добавлять,
ибо  грибы сильно  осядут.  Поверх грибов нужно положить  мешочек из  марли,
наполненный солью,  распространив  его  ровно  по всей поверхности. На  этот
мешочек кладут деревянный, чисто промытый кружок, а на  кружок -  гнет, чаще
всего  обыкновенный  речной  камень. Через  некоторое время кружок и  камень
начнут  опускаться вниз, а поверх их  выступит обильный грибной сок, который
Павел Иванович рекомендует время от времени отчерпывать.
     Спустя  два месяца грибы можно есть.  То есть, что значит - можно есть?
Их можно есть и на  другой  день. Но за два месяца они просолятся,  примут в
себя все  возможные оттенки аромата и вкуса и станут такими, какими хотел их
увидеть кулинар. Останется  положить их на тарелки (при хорошем собеседнике)
и  поставить  на  стол графинчик  из  чистого  стекла,  а  также  аккуратные
небольшие рюмочки.
     Почему-то утратилась  теперь  культура  настоек. Куда-то мы торопимся и
стараемся поставить бутылку, принесенную только  что из магазина.  Лень даже
потрудиться и перелить  в графин. Из всей Москвы я знаю только один дом, где
постоянно держат самые  разнообразные настойки. А казалось бы, чего проще. В
любой аптеке можно купить семян тмина, высыпать их в графин и залить водкой.
Пройдет  три  дня... Продают  также  в аптеках траву зверобой,  листья мяты,
можжевеловые ягоды, настоящий анис. Конечно, свежих почек черной смородины в
аптеках  не продают. Удивительную настойку  на почках черной смородины можно
попробовать только  в апреле,  если не поленишься и сделаешь ее сам. Чистого
изумрудного  цвета,  непередаваемого аромата, эта настойка была бы, конечно,
самая  драгоценная из всех остальных,  но, к  сожалению,  ее нельзя хранить.
Через некоторое время она из  изумрудно-зеленой становится  коричневой,  как
коньяк, и совсем утрачивает аромат  молодого смородинового  листа, а  пахнет
бог знает чем.
     Однажды в  Варшаве в ресторане "Бристоль" я встретил  писателя-москвича
"Льва  Романовича Шейнина.  Во время  ужина  разговорились  о  Москве,  и  в
частности о настойках.  Тогда-то Лев Романович  и  поведал мне один  рецепт,
который  теперь  благодаря моему усердию  принят  на вооружение всеми  моими
друзьями и приятелями. В  бутылку  столичной водки  нужно  изрезать  две-три
дольки  чесноку,  а также  опустить  один  стручок  жгучего  красного перца.
Бутылку крепко  закрыть и положить в темное место на три дня. Через три  дня
процедить  и  перелить  в  графин  из чистого ясного стекла.  Не правда  ли,
просто?  А  между  тем  получается  напиток,  прелесть  которого  невозможно
вообразить.  Только  пить  нужно  из маленькой  рюмки,  чтобы  входило в нее
тридцать, не более пятидесяти граммов.
     Настойку на рябине я,  как ни странно, попробовал впервые у Константина
Михайловича Симонова. Они с Александром Юрьевичем Кривицким уговаривали меня
идти работать в  журнал. И хотя дело не сладилось, хозяин пригласил к столу.
Это было на даче в Пахре. Там-то я и вкусил рябиновой настойки.
     Я  написал "как ни странно". Конечно,  странно, если  у  нас в  деревне
полон сад  отличной  нежинской рябины и есть даже несколько кустов  особенно
черноплодной. Странно потому, что, конечно, мои деды пили рябиновую настойку
почем зря,  а мне, для  того чтобы попробовать ее, пришлось  ехать в  Пахру.
Рябиновая  настойка   производит  странное  впечатление.  Она,  как  бы  это
сказать...  замедленного действия. Пока пьешь,  ничего  не слышишь, а  потом
секунды  через  четыре появляется во рту  вкус  рябины,  как  будто раскусил
спелую рябиновую ягоду.
     Настаивают и  на  бруснике и на любой ягоде. Не  нужно  только путать с
наливкой. Чтобы сделать наливку, надо брать две трети ягод и лишь одну треть
водки,  держать  все  это несколько месяцев  в закрытой посуде. Для настойки
достаточно  бросить горсть  ягод  в  бутылку  на три-четыре  дня.  Говоря  о
настойках, стоит ли напоминать о лимонных и апельсиновых корочках.
     Итак,  положив  на тарелку рыжики,  засоленные  вышеописанным способом,
нужно  поставить  на скатерть графинчик с одной из вышеописанных  настоек, а
также  небольшие рюмочки.  Очень важно, чтобы за столом  в  это время сидели
хорошие люди, что, пожалуй, дороже и графинчика, и рюмочек, и самих грибов.
     Конечно,  рыжики лучше  всего солить,  особенно заготавливая  впрок  на
долгое  хранение.  Но  нужно сказать,  что  и  маринованные они  хороши. Все
казенные  маринады на один вкус.  Возьмите в  магазине маринованные маслята,
лисички, огурцы,  патиссоны, все это попробуйте по очереди, и  вы убедитесь,
что все одинаково и в общем-то не очень интересно.
     Но  когда  вы  сами насобирали рыжиков и есть  надежда, что  завтра  вы
наберете  еще,  у  вас  есть  возможность  творить.  Особенно  к  рыжикам  я
рекомендую  творческий  подход  при  мариновании.  Нужно  найти  ту  золотую
середину,  чтобы  маринад,  привнося  свои  оттенки,  не  убил естественного
лесного вкуса гриба.
     Что касается нас, мы не стараемся мариновать рыжики в расчете на долгое
хранение.
     Во-первых,  потому,  что для этого нужен очень крепкий состав маринада,
то есть нужно брать очень много уксуса, а это неинтересно, да и неполезно.
     Во-вторых, потому, что все равно  рыжики долго не устоят, не утерпишь и
съешь.  Поэтому  мы  маринуем  их для  того, чтобы есть тотчас и в ближайшее
время  - на сколько хватит. Такой взгляд позволяет нам обходиться слабеньким
маринадом  с минимальным количеством  уксуса, но зато с усиленной дозировкой
сахара и всех  специй: душистого горошка, лаврового листа, корицы, гвоздики.
Может быть,  другим покажется  ужасным, но в подслащенном маринаде есть своя
прелесть. Твердого  рецепта  мы  никогда  не придерживаемся, кладем  все  по
вкусу, пробуем во время варки, и получается  каждый раз несколько  по-иному,
но  всегда  хорошо. Может быть, потому, что нужно употребить  слишком  много
усилий, чтобы испортить и сделать невкусным такой гриб, как рыжик.
     Теперь о сырых. Самому мне,  вероятно, не пришло бы в голову всерьез за
столом, при помощи  ножа и вилки  есть сырые  грибы.  Самое большое, что  мы
делали  мальчишками,  поджаривали рыжики  на костре.  Вспоминая  детство,  я
иногда беру  с собой  в  лес щепотку соли.  Если  день серый,  прохладный, с
дождичком, особенно приятно  разжечь в лесу небольшой огонек. Выберешь место
под дремучей елью, непроницаемое  ни  для дождя, ни для света.  Сухо, тепло,
уютно, как  в  комнате.  На  земле ровная  и  гладкая  подстилка  из  темных
коричневых игл, слежавшихся в плотный пружинящий войлок, по сторонам березки
или иные  деревца, сверху над головой радиально  разбегающиеся черные еловые
ветви. С этих ветвей свисают длинные бороды голубоватого лишайника. Душистый
дымок  от костра тотчас  наполнит всю эту лесную комнату,  начнет подыматься
вверх,  процеживаясь сквозь  широкие  плоские  ветви, а также выбиваться  на
сторону, где  его  будет подхватывать  и развевать ветерок.  В дождь  хорошо
посидеть у огонька на  сухой пружинящей  подстилке из игл. В  это  время для
забавы  насадишь на  прутик рыжик,  насыплешь на  него сольцы и поднесешь  к
огню.
     Но это, конечно, баловство, а не еда. И потом как-никак получается гриб
жареный, хотя и  пахнущий  сырцой, мы же  хотим говорить о грибах совершенно
сырых.
     Однажды меня научили, и я попробовал. Рецепт был такой: принеся рыжики,
желательно боровые, нужно их тщательно вымыть, положить в небольшую глубокую
миску вверх пластинками  и посыпать солью так, чтобы соль  попала на  каждый
гриб. Я  знал,  что  на севере  так приготовляют рыбу, в частности  семгу, и
называют ее малосолкой. Парную,  только что из воды семгу нарезают кубиками,
присаливают  и  перемешивают   с  кубиками  льда.  Семга  впитывает  соль  и
одновременно охлаждается, твердеет. Через двадцать минут едят.
     Нечто  похожее  предлагали  мне  проделать  с  боровыми  рыжиками.   За
полтора-два  часа  соль, оказывается, успевает растаять,  а сами  грибы дают
сок, который собирается на дне в коричневую красноватую лужицу. Может  быть,
так  и  нужно есть сырые рыжики,  но я этот  рецепт  впоследствии  упростил.
Тщательно отобранные, без  единой червоточинки, без пятнышка и только  самые
молодые экземпляры добытых рыжиков  я кладу  на тарелку, солю и тут же ем. Я
не замечал, но на детский вкус есть в сырых  рыжиках  не то что горчинка, но
остринка,  жгучесть, как  будто  слегка  приперчили.  Сначала  эта  остринка
смущала детей, но после того как я напомнил им, что они едят и лук и чеснок,
которые  невероятно горьки и  остры, едва различимая  горчинка рыжика  стала
казаться не более чем приятной. Эту еду я нахожу не только необыкновенной по
вкусу, но и очень здоровой и  каждый год  жду  не  дождусь поры, когда можно
будет насобирать  свежих рыжиков и  полакомиться ими  в сыром виде. Так  как
оттенки  вкуса и аромата  свежих рыжиков очень тонки и так как не следует их
заглушать никакими другими  ароматами, то перед такими рыжиками  лучше всего
выпить рюмку чистой  водки, а не из тех настоек, о которых я распространялся
в связи с рыжиками, заготовленными впрок путем соления в кадушке.
     Я все  время  говорил о рыжиках боровых, в то время как существуют  еще
рыжики еловые,  причем их,  вероятно, на свете  больше. Что  можно  сказать?
Конечно,  тоже рыжик, с  тем  же вкусом, с теми же качествами, но  все же  -
ухудшенный  вариант.  У борового  рыжика ножка в несколько раз толще, чем  у
елового, и  не за счет пустоты в ножке,  а  за счет толщины стенок. Шляпка у
еловика более тонка, хрупка, особенно по  краям, тогда как у борового рыжика
шляпка  толстая, мясистая, а края  ее тупо завернуты  внутрь.  Этот  рыжик в
отличие от елового не  искрошится, если  его нарочно трясти в корзине. Нужны
усилия, чтобы его разломить. Когда режешь ножом, он до половины разрезается,
а дальше колется, как молодой огурец пли молодая репа.
     Еловый  рыжик  часто бывает  зеленого цвета,  как если  бы он медный  и
покрыт  паутиной.  Правда, даже самый  зеленый еловый  рыжик на  разрезе все
равно  ярко-оранжевый,  но  все-таки  наружная  окраска имеет  значение  для
красоты гриба. Боровой рыжик  не зеленеет никогда. Он ярко-оранжевый как  на
разрезе,  так  и снаружи. А концентрические  полосы на шляпке, более темные,
чем сам гриб, создают ему дополнительную красоту.
     Одним  словом, и  тот и  другой  -  рыжики, как  два человека  есть два
человека. Но один из них здоровяк, атлет, с буграми мускулов, румянцем, весь
дышащий красотой  и силой, а  другой  худ и  бледен. Такова,  на мой взгляд,
разница между рыжиками боровым и еловым.
     Остается сказать, что я  всегда  считал  рыжик  нашим северным  грибом.
Недаром  же  самыми   рыжиковыми  губерниями  у   нас   считались   Вятская,
Вологодская, Архангельская. Но однажды, бродя по базару в городе Экспровансе
на юге Франции в Провансе,  я увидел на  прилавке груды рыжиков. Правда, они
были слишком  уж велики и как-то рыхлы и сухи  по сравнению с нашими, но тем
не менее это были самые настоящие рыжики. Рыжики в краю олив! Надо полагать,
что в  Провансе  они  водятся  в горах, склоны которых поросли  все  теми же
сосенками и елочками.


        4


     Редкое  удовольствие собирать челыши. Так  у нас называют подосиновики,
или более правильно, более по-книжному - осиновики Нужно сказать, что совсем
недаром  этот гриб в  молодости имеет другое название, отличное  от названия
вида  вообще.  Случай исключительным,  пожалуй,  даже единственный  из  всех
грибов. В самом деле, рыжик, будь он хоть с гривенник, будь он хоть с чанное
блюдце, все равно - рыжик. Масленок любого размера  и  возраста не более чем
масленок. Белый  гриб с  наперсток, с кулак  или с тарелку  не имеет  разных
названий, но  называется одинаково -  белый гриб. И лишь молодой подосиновик
называется по-другому - челыш. Но дело все не в том, что подосиновик молодой
и  подосиновик  взрослый  это действительно  как  два разных  гриба:  разная
красота, разное  удовольствие при собирании, разное  употребление в пищу. Но
нужно сказать несколько слов об осиновом лесе вообще.
     Осина снискала себе дурную славу.  Во-первых,  легенда,  что именно  на
осине удавился Иуда,  во  многом  определила  отношение  к  ней  со  стороны
православных жителей России. Проклятое дерево, Иудино дерево называли его по
деревням. Хотя я не знаю, откуда  могло взяться такое  предположение. В краю
олив и ливанских кедров, в краю лавров и финиковых пальм, в краю смоковниц и
виноградных  лоз  и  вдруг  -  осина.  Осина  больше сочетается  с  северным
сероватым  небом,  нежели  с  пылающей  лазурью  небес,  с  сырым  суглинком
Вологодщины, нежели с раскаленным белым камнем палестинских земель.
     И  в  фольклоре   осина  занимает  соответствующее  место.   Достаточно
вспомнить  выражение  насчет  осинового кола,  забиваемого в могилу недруга.
Само  по себе, хуже нет, когда вместо  креста,  допустим, грозятся загнать в
могилу  кол.  Это высшая степень  ненависти и презрения. Но оказывается, кол
сам по себе,  дубовый или березовый, это еще полбеды. Осиновый кол - вот что
страшно.
     В частушке нет-нет  и промелькнет: "Ах, осина ты, осина,  не горишь без
керосина",  другая частушка вторит: "Ах, осина  ты,  осина,  ветру нет, а ты
шумишь".
     Есенин выделил это дерево  из всех остальных не то с нежностью,  не  то
присоединившись к всеобщей легенде - не поймешь.
     В одном стихотворении у Есенина дед говорит:
     На церкви комиссар снял крест,
     Теперь и богу негде помолиться.
     Уж я хожу украдкой нынче в лес,
     Молюсь осинам... Может, пригодится...
     Все-таки,  пожалуй,  здесь  больше  нежности и  любви, чем  жутковатого
полуязыческого поклонения.
     И наш современный поэт в  прекрасном стихотворении о деревьях попытался
окончательно реабилитировать это дерево.

     Послушай, береза, о белая дева,
     Сосна, что гордишься своей прямотою,
     Осина, обиженная клеветою...

     Итак,  точное  слово  произнесено   -   клевета.  Мне  остается  только
согласиться с этим словом.
     Впрочем, как бы к осине ни относиться, нужно исходить  из того, что она
растет  себе  и растет, занимая, как  говорят,  сто сорок миллионов гектаров
земли в нашей  (стране, если иметь в виду  только леса с явным преобладанием
осины либо чистые осинники, не говоря о лесах, где  она произрастает в числе
прочих пород.
     Вообще-то  говоря,  осина  -  тополь,  одна  из разновидностей  тополя,
наиболее морозоустойчивая, влагоустойчивая  и кислоустойчивая разновидность.
Кроме того, осина из всех тополей обладает самой лучшей  древесиной.  У этой
древесины  есть  качества,  которых  не  встретишь у  других  пород  дерева.
Например, казалось бы, мелочь, но иногда  ведь бывает важно, чтобы доска  со
временем не желтела, а оставалась белой, как будто ее только что  остругали.
Наименее всех  других эта  древесина  поддается  червоточине.  Но  что самое
интересное,  осина обладает свойством очень  долго  не гнить в воде. Поэтому
испокон веков на  Руси,  если  нужен сруб для  колодца  или  для погреба, не
обращаются ни к какому другому дереву, кроме как к осине. По той же  причине
из осины делают  бочки, ушаты, корыта, а также стругают дранку на кровель, и
получаются кровли, перед которыми железо не имеет никаких преимуществ, кроме
разве противопожарного.
     Зимой мужики запасают осиновые дрова. Во время  таяния снега начинается
по всем деревням пилка и колка дров. Осиновая древесина  мягкая, податливая,
пилить ее легко.  Колоть же осиновые чураки истинное наслаждение, потому что
осина не суковата и волокна ее не перекручены.  Чуть только тронешь колуном,
и толстый чурак с легким щелчком разлетается на две половинки, сверкающие на
весеннем солнце чистой сахарной белизной.
     Слов нет.  Березовые  дрова,  говоря  по-деревенски,  жарче,  а  говоря
по-научному, - калорийнее, сосна, пропитанная смолой, пылает ярче, а дубовое
полено  одинакового размера, наверно, раз в  пять тяжелее  осинового полена.
Но,  может быть,  как  раз и  нужно  такое  дерево, которое  можно было  без
особенной  жалости жечь  в  печах, оставляя  березу, сосну  и  дуб на другие
нужды.
     (Два  примечания,  взятые  на  этот  раз не  из  читательских писем,  а
переданные мне устно.
     1. Писатель  Владимир Чивилихин упрекнул меня  в том,  что я  забыл  об
осиновых "лемехах". И правда, непростительно, что забыл. Дело в том,  что на
севере   России,  в  Архангельской  и  Вологодской  землях,  строили  прежде
деревянные  церкви.  Купола  у  них  были  тоже  деревянные,  издали как  бы
чешуйчатые,  а  при  ближайшем рассмотрении состоящие  из  тяжелых,  искусно
вытесанных и еще искуснее  пригнанных  одна к другой деревянных пластин. Эти
пластины называются лемехами, и были они всегда осиновые.
     А вот примечание другого характера.  Моего друга,  Александра Павловича
Косицына, просвещал сосед по даче, пожилой жизнерадостный художник.
     -  Скажи, почему,  как  только в  лесу упадет  осина, так сразу на  нее
набрасываются и зайцы, и козы, и лоси, и мыши, и все, кто способен обглодать
кору. На  липу или на дуб не  набрасываются. А казалось  бы,  осиновая  кора
горька,  словно  хина.  Однако   обгложут  каждый  сантиметр,  несмотря   на
отъявленную горечь.
     Потому осиновую кору любят все звери,  что она содержит полезные и даже
целебные вещества. Могу доложить,  что  уже 25 лет  беспрерывно и  ежедневно
потребляю  настойку  на осиновой коре. Зеленую молодую кору я обстругиваю  с
дерева, сушу,  а затем  настаиваю на ней водку. Пью два-три раза в день,  по
небольшой рюмочке.
     - Ну и что?
     - Прекрасно  себя  чувствую.  Сердце болело,  теперь  не  болит.  Общее
самочувствие,  нервы  -  все  в  общем  порядке.  Так  что рекомендую: пейте
настойку на целебной осиновой коре!)
     Что  касается меня,  то я  с удовольствием  бываю в  осиновых лесах, не
думая о качестве и физико-механических свойствах осиновой древесины.
     Мне  нравится нежно-зеленая  яркая окраска  стволов осины,  отличная от
красно-бурых сосен, от белых берез, от черной коры дубов, лип  и вязов. Я не
хочу сказать,  что  краснолесье  хуже, но красив  и  осиновый  лес,  как  бы
освещенный бледно-зеленым светом.
     Многие не любят,  но  мне нравится и вечное беспокойное  даже в  полное
безветрие лопотание  осины.  Это  ведь  не  скрежет, не  грохот,  не урчание
моторов, не скрип тормозов, не  железо по  железу и не стекло по стеклу. Это
очень нежное, неназойливое,  безобидное  и, я бы сказал, какое-то прохладное
лепетание, вроде вечного плеска моря.
     С первым дыханием осени до неузнаваемости преображается  матово-зеленая
сероватая листва осин. Когда Пушкин восторженно воскликнул: "Люблю я  пышное
природы  увяданье, в багрец  и  в  золото  одетые  леса",  виновницей  слова
"багрец"  явилась осина.  Откуда-то берется  в  листве  яркая полная краска,
киноварь.  Впрочем, можно  обнаружить  в  осиновой  листве  богатую гамму от
чистого  золота через розовый и красный тона к  вишневому  цвету.  Но больше
всего именно - багрец. Точно каждый лист накалили на огне до яркой красноты,
и вот теперь все горит и светится.
     Вместе  с  листвой  преображается и сам лес, а  вместе  с лесами и весь
пейзаж среднерусских равнин. Осиновый лес  в то время между черной  землей и
серым  осенним небом словно полоска зари, и кажется, что от него светлее  на
мглистой, ненастной земле. Бывает на склоне горы, что нижний и верхний ярусы
леса  хвойные и,  значит,  черные,  а между  ними  длинной  полосой  золотое
свечение берез  и  красное  горение  осин. Каждая осина в  лесу  или стоящая
отдельно на меже кажется мне в это время каким-то фантастическим марсианским
растением, потому что непривычно  видеть,  чтобы  дерево было все красное  с
головы до ног.
     Опадая на землю и полежав под снегом, листва осин перегорает, потухает,
становится  пепельной,  почти  черной.  Она  склеивается  в  плотную  ровную
подстилку,  сквозь  которую  ранней  весной  пробиваются  прекрасные   цветы
медуницы с золотыми и синими венчиками.
     Осенью же сквозь многослойно  спрессовавшуюся  листву вылезают на  свет
божий удивительные растения, которые сначала  мы  зовем челышами, а  позже -
просто осиновым  грибом. Думается, что,  если  бы не  было  в  осине  совсем
никакой пользы,  только  ради  этих грибов  стоило бы  ей расти  на  земле и
украшать землю.
     Молодой челыш  представляет из  себя  белый  плотный  пенек, на который
плотно,  как  наперсток  (или  как  берет),  надета  ярко-красная  бархатная
шарообразная шапочка.
     В зависимости от возраста пенек может быть  потолще  и потоньше. От его
размера зависит размер шляпки. Очень потешно, когда стоят вереницами челыши,
вытянувшись в  цепочку по  ранжиру. Самый маленький  может  быть  с конечный
сустав  мизинца.  Челыш  редко  растет  один.  Пока нагибаешься  за  грибом,
обязательно попадет в поле зрения и его сосед. А там еще и еще. Но все же не
так, как маслята, которые сиди  и срезай.  Благодаря яркости, красоте гриба,
благодаря его свежести и крепости охота  за челышами одна из самых радостных
грибных охот.
     Постепенно  с  ростом гриба  шаровидная  шапочка  начинает разгибаться,
разворачивает края и принимает форму  обыкновенной грибной шляпки. На первых
порах осиновики с  развернутой  шляпкой все еще идут к челышам.  Этой первой
порой нужно считать такие  пропорции гриба, когда  шляпка хотя и развернута,
но по ширине своей почти не отличается от толщины ножки. В это время у гриба
новая степень красоты, потому что белая  ножка поднимает красную шапочку  на
добрую четверть от земли.
     В дальнейшем  ножка перестает  расти в толщину, а шляпка, напротив, все
ширится  и ширится, и  гриб  вдруг становится тонконогим. Шляпка выцветает и
вместо ярко-красной, бархатной,  матовой  делается желтоватой и гладкой. Это
уж  в полной  мере  осиновик,  а не челыш.  Если  поставить  рядом  кургузый
наперсток и большой дряблый зонт, не подумаешь, что это одна и та же порода.
     В старых грибах между  трубчатым слоем  и мясом шляпки всегда проделаны
какие-то черные норки, овальные, вытянутые в ширину.  Мне ни разу не удалось
видеть  в  грибе самих грибоедов, но  можно  утверждать, что гриб с  норками
отнюдь  еще  не червивый  гриб.  Стоит ли напоминать, что мякоть  и ножки  и
самого гриба  на месте  среза быстро чернеет. Ярко-красная шляпка при  любой
обработке тоже меняется и становится черной.
     Что  касается употребления,  то оно  напрашивается  само собой.  Челыши
лучше  всего мариновать.  Старые, большие грибы должны идти  в сушку. Шляпки
средней  величины хорошо жарить.  Но  можно в зависимости от размера пускать
либо туда, либо  сюда, то есть либо к челышам в маринад, либо сушить.  Можно
жарить, конечно, и  челыши, но, право, жалко. В маринаде они хотя и потеряют
цвет, но останутся на вид все теми же симпатичными челышами.
     Теперь вопрос, что делать из сушеных осиновых грибов. Суп  из них будет
очень  черным   и,  конечно,  не  таким  вкусным,  как  из  белых.   Сушеные
подосиновики нужно  смешать с сушеными подберезовиками, маслятами, опятами и
другими  грибами, какие в это  время найдутся. Из этого букета  нужно делать
грибную икру, чрезвычайно вкусное и полезное блюдо.
     Одно  из  важных условий приготовления грибной  икры - тщательно вымыть
сухие грибы, чтобы частицы земли, приставшие к ним или попавшие в  трубчатый
слой,  потом  не  хрустели  под  зубами.  Однажды  мне пришлось  попробовать
удивительно  вкусную  грибную  икру,  но  есть  ее  было  неприятно  и  даже
невозможно  из-за того, что она  хрустела, как будто в нее  насыпали речного
песку.
     Чтобы грибы  хорошенько отмыть, их нужно помочить в  воде, а потом мыть
каждый гриб в  отдельности под краном. Если грибы  достаточно крупные, можно
для мытья употреблять щетку.  Вымытые  таким образом грибы  варят в  течение
часа  или  чуть больше,  следя, чтобы не переварить.  Переваренные,  слишком
раскисшие грибы в  икру не годятся.  Затем грибы пропускают через мясорубку,
солят по вкусу, смешивают с сильно  пережаренным луком, добавляют порядочное
количество растительного  масла  и по вкусу уксуса, но  очень немного. Можно
чуть-чуть добавить и  того крепкого отвара,  который остался в  кастрюле. Из
остального  отвара,  чтобы не  выливать  столь  драгоценный  бульон,  обычно
готовят подливу к картофельным котлетам или к любому мясному блюду.
     Тетя Вера, Вера  Алексеевна Смирнова, сестра моего отца,  самый старший
человек сейчас в  нашем роду, оказывается, прочитала мои  записки о  грибах.
Несколько раз с разными людьми она наказывала, чтобы передали мне.
     - Как же это он мог написать такое? - будто бы возмущалась тетя Вера. -
Какая  же  это будет грибная  икра, если  грибы пропустить через  мясорубку.
Скажите ему, пусть исправит: грибы для икры нужно рубить тяпкой в деревянном
корытце. Тогда и будет икра. Разве он не помнит, какая грибная икра бывала к
Ивану-постному  или  к покрову. Как это у него язык повернулся  сказать, что
грибы пропускают через мясорубку!
     Конечно,  тетя Вера  права.  Конечно,  если  грибы  изрубить  тяпкой  в
деревянном корытце, икра  получится  вкусней,  или, во  всяком случае, будет
казаться вкуснее  тому, кто ее готовил и кто рубил грибы. Действительно, при
пропускании через  мясорубку сок может выжиматься из грибов и  грибная масса
сделается посуше, будет  не таком нежной.  Но я писал рецепт применительно к
современным  городским  условиям. На  каждой  ли городской современной кухне
найдется деревянное корытце  и острая  железная тяпка? Мясорубки  же  есть у
всех.  Ничего не  поделаешь  - приходится же пользоваться  газовой  духовкой
вместо так называемой "вольной печи", а также холодильниками вместо погреба.
     Икра  получается  черная, маслянистая, и  все, кто  ее пробует впервые,
говорят одну и ту же фразу, а именно, что эта  икра вкуснее настоящей черной
зернистой икры.
     Закуска  настолько нежна, что  под нее не следует пить  водку, но можно
выпить рюмку хорошего тонкого коньяка.



        5


     Рассказывать ли про березовый лес? Рассказывать ли про саму березу? Нет
дерева,  растущего  на  территории России, включая  и  рябину  с  черемухой,
которым  так  повезло бы  и в  фольклоре,  и в  настоящей  литературе,  и  в
живописи, и даже в музыке.
     Впрочем,  я не  прав. Сказать  "повезло"  можно про то,  что не  совсем
заслуживает  своей славы или успеха.  Береза  достойна  своей многоголосой и
прочной  славы, и  заслужила она ее в общем-то бескорыстно. Ладно,  если  бы
древесина ее  была  ценнее всех других древесин,  вовсе нет. Ладно,  если бы
родились на  березе особенные плоды. Вовсе не родится никаких плодов. Семена
ее, как известно, не употребляются в дело. Не добывают из березы ни каучука,
ни живицы. Просто так. Хороша, и все.  Береза -  и этим все сказано. Да уж и
действительно хороша!
     Растут деревья-гиганты, существуют деревья-чудеса. То секвойя величиной
чуть  ли  не  с  Эйфелеву  башню,  так, что человек  у ее  подножия  кажется
муравьем, то священный фикус,  у  которого двести стволов, а крона  одна, то
эвкалипт,  постоянно  меняющий кожу, то магнолия,  производящая огромные, из
тончайшего белого  фарфора  цветы,  а там разные  пальмы,  дынные,  хлебные,
кофейные,  хинные,  коричные,  камфарные,  каучуковые,  пробковые,  красные,
железные,  черные,  ореховые,  винные,  гранатовые,  благословенно-добрые  и
смертельно-ядовитые деревья.
     Каждое дерево чем-нибудь полезно, каждое дерево красиво - одно цветами,
другое листвой, третье осанкой и ростом, четвертое цветом ствола, коры. Есть
деревья  красно-бурые  и  серые,  черные и  зеленые,  узловатые  и  гладкие,
мохнатые и голые. Но нет на свете дерева белого, как летнее облако в синеве,
как  ромашка в зелени луга,  как  снег, когда  он только  что  выпал  и  еще
непривычен  для глаз,  смотревших до сих пор на черную ненастную  землю.  Мы
присмотрелись, привыкли, но если разобраться, то во всем зеленом царстве нет
подобного дерева, оно одно.
     Нельзя сказать, что  единственное качество  - белизна.  С  давних пор у
этого дерева  большая дружба с человеком.  Я не  знаю, правда, как  в других
странах. Будем говорить про Россию.
     Первейший предмет во все времена, во всякой деревенской  избе  - веник.
Одно дело подметать  пол, чтобы держалась в горнице чистота, другое  дело со
своим  веником   среди   морозной   зимы  -  в  баню.  В  горячем  пару,  по
темно-малиновой спине пройтись березовым веником... Кто знает, тому  не надо
объяснять, кто не  знает - все равно  не поймет. Три дня  после хорошей бани
отдает от человека свежим березовым духом.

     Я помню, в юности, когда я жил в деревне,
     Ходили мы за вениками в лес.
     Сейчас найдешь березу постройнее,
     Повыше,
     Поупружистей,
     Погибче,
     Чтобы вполне ладони обхватили
     Ее, как тело, розоватый ствол.
     Сначала сучьев нет. И по стволу,
     Подошвами босыми упираясь,
     С коры стирая белую пыльцу,
     До онеменья натруждая руки,
     Стремишься вверх, где жесткой нет опоры,
     А только зыбкость,
     Только синева,
     Что медленно колышется вокруг.
     Тогда опустишь ноги
     И повиснешь,
     Руками ухватившись за верхушку,
     И длинная, упругая береза
     Начнет сгибаться медленно к земле,
     Там было ощущение полета!
     Так мы ломали веники с молодых и гибких берез.
     Второе дело  - береста. Ни одно дерево  не давало русским крестьянам, а
задолго до того  славянским лесовикам ничего похожего на бересту, да и негде
взять. Может быть, только липа,  дающая все лубяное и лыковое: и  мочалки, и
рогожи, и сами лапти, - могла бы  воскликнуть па суде деревьев: "А  я?!"  Но
ведь такому дереву, как липа, не совестно и уступить.
     Из липового  лубка можно тоже сделать легкую  прочную посудину, лубяные
драночки  сапожники закладывали в задники, из  лубка  делались длинные узкие
лунки, по которым катали в пасху по зеленому лужку я