енно затемняют народное сознание, заставляя решать еврейский вопрос не путем всестороннего изучения, а помощью "поднятых кулаков""56. Выделились статьи писателей. И. С. Аксаков, постоянный противник полной эмансипации евреев, еще в конце 50-х годов пытался удержать правительство "от слишком смелых шагов" на этом пути. Когда вышел закон о предоставлении государственной службы евреям с учеными степенями, он выступил с возражениями (1862): что евреи -- "горсть людей, совершенно отрицающих христианское учение, христианский идеал и кодекс нравственности (следовательно все основы общественного быта страны), и исповедующих учение враждебное и противоположное". Он не допускал уравнение евреев в правах политических, хотя вполне допускал их уравнение в правах чисто гражданских, чтобы еврейскому народу "обеспечена была полная свобода быта, самоуправления, развития, просвещения, торговли... даже... допущение их на жительство по всей России". В 1867 писал, что экономически "не об эмансипации евреев следует толковать, а об эмансипации русских от евреев". Отмечал глухое равнодушие либеральной печати к крестьянскому состоянию и нуждам. И теперь волну погромов 1881 Аксаков объяснил проявлением народного гнева против "гнета еврейства над русским местным народом", отчего при погромах -- "отсутствие грабежа", только разгром имущества и "какое-то простодушное убеждение в правоте своих действии"; и повторял, что следует ставить вопрос "не о равноправности евреев с христианами, а о равноправности христиан с евреями, об устранении бесправности русского населения пред евреями"57. Статья М. Е. Салтыкова-Щедрина, напротив, была исполнена негодования: "История никогда не начертывала на своих страницах вопроса более тяжелого, более чуждого человечности, более мучительного, нежели вопрос еврейский... Нет ничего бесчеловечнее и безумнее предания, выходящего из темных ущелий далекого прошлого... переносящего клеймо позора, отчуждения и ненависти... Что бы еврей ни предпринял, он всегда остается стигматизированным"58. Щедрин не отрицал, "что из евреев вербуется значительный контингент ростовщиков и эксплуататоров разного рода", но спрашивал: как же можно за счет одного типа переносить обвинение на все еврейское племя?59 Озирая всю тогдашнюю дискуссию, нынешний еврейский автор пишет: "либеральная и, говоря условно, прогрессивная печать выгораживала громил"60. То же заключает и дореволюционная Еврейская энциклопедия: "Но и в прогрессивных кругах сочувствия к еврейскому народному горю не было проявлено в достаточной мере... взглянули на эту катастрофу с точки зрения насильников, в лице которых представлялся обездоленный крестьянин, совершенно игнорируя нравственные страдания и материальное положение погромленного еврейского народа". И даже радикальные "Отечественные записки" оценивали так: народ восстал против евреев за то, что они "взяли на себя роль пионера капитализма, за то, что они живут по новой правде и широкою рукою черпают из этого нового источника благоустроение собственного благополучия на несчастие околодка", а потому "необходимо, чтобы "народ был огражден от еврея, а еврей от народа", а для этого надо улучшить положение крестьян"61. Сочувственный к евреям писатель Д. Мордовцев в "Письме христианина по еврейскому вопросу", в еврейском журнале "Рассвет", пессимистически призывал евреев "эмигрировать в Палестину и Америку, видя лишь в этом решение еврейского вопроса в России"62. В еврейской публицистике и воспоминаниях этого периода высказывалась обида: ведь печатные выступления против евреев, как с правой, так и с революционно-левой стороны, следовали непосредственно за погромами. А вскоре (из-за погромов тем более энергично) и правительство вновь усилит ограничительные меры против евреев. Эту обиду нужно отметить и понять. Но в позиции правительства следует разобраться объемно. В сферах правительственно-административных шли и дискуссии, и искались общие решения проблемы. Новый министр внутренних дел Н. П. Игнатьев в докладе Государю обрисовывал ее объем за все минувшее царствование: "Признавая вредные для христианского населения страны последствия экономической деятельности евреев, их племенной замкнутости и религиозного фанатизма, правительство в последние 20 лет целым рядом предпринятых мер старалось способствовать слиянию евреев с остальным населением и почти уравняло евреев в правах с коренными жителями". Однако, нынешнее антиеврейское движение ""неопровержимо доказывает, что, несмотря на все старания правительства, ненормальность отношений между еврейским и коренным населением этих местностей продолжает существовать по-прежнему", благодаря обстоятельствам экономического характера: со времени смягчения правовых ограничений евреи захватили в свои руки не только торговлю и промыслы, но приобрели значительную поземельную собственность, "причем, благодаря сплоченности и солидарности, они, за немногими исключениями, направили все свои усилия не к увеличению производительных сил государства, а к эксплуатации преимущественно беднейших классов окружающего населения"". И теперь, подавив беспорядки, оградив евреев от насилия, "представляется "справедливым и неотложным принять не менее энергичные меры к устранению нынешних ненормальных условий... между коренными жителями и евреями, и для ограждения населения от той вредной деятельности евреев""63. И, соответственно тому, в ноябре 1881, были образованы в 15 губерниях черты оседлости, а также в Харьковской64 -- губернские комиссии "из представителей от всех сословий и обществ (не исключая еврейских), которые и должны были осветить еврейский вопрос и высказать свои мысли об его разрешении"65. А предлагалось комиссиям ответить, среди многих сугубо фактических, и на такие вопросы: "Какие вообще стороны экономической деятельности евреев особенно вредно влияют на быт коренного населения данных местностей?" Какие затруднения мешают применять узаконения о евреях относительно покупки и арендования земель, торговли крепкими напитками, ростовщичества? Какие изменения признавались бы необходимыми, дабы устранить обход евреями законов? "Какие вообще следовало [бы] принять меры законодательные и административные, дабы парализовать вредное влияние евреев" в разных родах экономической деятельности?66 Созданная двумя годами позже либеральная "Паленская" межминистерская "Высшая комиссия" по пересмотру законов о евреях отметила, что в этой программе, заданной губернским комиссиям, как бы заранее были уже и признаны -- "вред от евреев, их дурные качества и свойства"67. Однако и сами администраторы, воспитанные александровской бурно-реформенной эпохой, были многие основательно либеральны, и еще же состояли в тех комиссиях общественные участники. И министерство Игнатьева получило изрядный разнобой ответов. Некоторые комиссии высказывались за уничтожение черты оседлости. "Отдельные же члены [комиссий] -- и их было не мало" -- признали единственным правильным решением еврейского вопроса -- отмену вообще всех ограничений68. -- Напротив, виленская комиссия формулировала, что евреи "овладели экономическим господством, "благодаря ошибочно понятой общечеловеческой идее равноправности, вредно примененной по отношению иудейства в ущерб коренной народности""; еврейский закон дозволяет "пользоваться всякою слабостью и доверчивостью иноверца". "Пусть евреи отрекутся от своей замкнутости и обособленности, пусть откроют тайники своей общественной организации, допустят свет туда, где посторонним лицам представляется лишь мрак, и только тогда можно будет думать об открытии евреям новых сфер деятельности, без опасения, что евреи желают пользоваться выгодами национальности, не будучи членами нации и не неся на себе долю национального бремени"69. "В отношении проживания в деревнях и селах комиссии признали необходимым ограничить права евреев": или вовсе запретить там жить, или обусловить согласием сельских обществ. Права владения недвижимостью вне городов и местечек -- одни комиссии предлагали вовсе лишить евреев, другие -- установить ограничения. Наибольшее единодушие проявили комиссии в том, чтобы запретить евреям питейную торговлю в деревнях. Министерство собирало мнения и от губернаторов и, "за редкими исключениями, отзывы местных властей были неблагоприятны для евреев": изыскивать, как оградить христианское население от столь надменного племени как еврейское"; "от еврейского племени нельзя ожидать, чтобы оно посвятило свои дарования... на пользу родины"; "талмудическая нравственность не ставит евреям никаких преград, ежели дело идет о наживе на счет иноплеменника". Но, например, харьковский генерал-губернатор не считал возможным предпринимать ограничительные меры против всего еврейского населения, "без различия правого от виноватого"; он предлагал: "расширить право передвижения евреев и распространить среди них просвещение"70. Той же осенью по представлению Игнатьева был учрежден специальный (уже девятый по счету) "Комитет о евреях" (из троих постоянных членов, из них двое профессоров), с задачей: обработать материалы губернских комиссий и составить из того единый законопроект71. (Существовавшая же с 1872 "Комиссия по устройству быта евреев", есть восьмой комитет, была вскоре упразднена, "по несоответствию ее назначения с настоящим положением еврейского вопроса".) Новый Комитет исшел из убеждения, что цель слияния евреев с прочим населением, к чему правительство стремилось последние 25 лет, -- оказалась недодостижимой72. Поэтому "трудность разрешения запутанного еврейского вопроса вынуждает обратиться за указанием к старине, к тому времени, когда разные новшества еще не проникли ни в чужеземное, ни в наше законодательство и не успели еще принести с собой тех печальных последствий, которые обыкновенно наступают, когда к данной стране... применяются начала, противные духу народному". Евреи издавна считались инородцами и должны считаться таковыми73. Комментирует Гессен: "дальше... не могла пойти самая реакционная мысль". А: если уж заботиться о национальных устоях, то за минувшие 20 лет можно было позаботиться о подлинном освобождении крестьянства. И правда же: Александрово освобождение крестьян -- дальше разворачивалось в смутной, недоконченной и развращающей крестьян обстановке. Однако: "в правительственных кругах еще находились люди, которые не считали возможным вообще изменить политике предшествующего царствования"74, -- и они были на крупных постах, и сильны. И часть министров воспротивилась предложениям Игнатьева. Видя сопротивление, он разбил предлагаемые меры на коренные (и потому требующие нормального процесса, продвижения через правительство и Государственный Совет) и временные, которые по закону допустимо было принять и ускоренным, упрощенным порядком. "Дабы сельское население убедилось, что правительство защищает его от эксплуатации евреев", -- воспретить евреям постоянное проживание вне городов и местечек (где и "правительство бессильно защищать их от погромов в разбросанных деревнях"), воспретить покупать и арендовать там недвижимость, также и торговать спиртными напитками. А по отношению к уже живущим там евреям: предоставить сельским обществам право "выселять евреев из сел по приговорам сельских сходов". -- Но другие министры, особенно министр финансов Н. Х. Бунге и министр юстиции Д. Н. Набоков, не дали Игнатьеву осуществить эти его меры: отклонили законопроект, опираясь на то, что нельзя принимать столь обширные запретительные меры, "не обсудив их обычным законодательным порядком"75. Вот и толкуй о безграничном злостном произволе российского самодержавия. Коренные меры Игнатьева не прошли, а временные прошли в сильно усеченном виде. Отвергнуты были: возможность высылки из деревень уже живущих там евреев; запрет им заниматься там питейной торговлей; и -- запрет аренды и покупки земель. И только под опасением, что вокруг Пасхи 1882 погромы могут повториться, -- было принято, и как временная же мера, до полной разработки всех законов о евреях: запретить евреям вновь, отныне поселяться и вступать во владение или пользоваться недвижимым имуществом вне городов и местечек, то есть в селах, а также "торговать по воскресениям и христианским праздникам"76. На тамошнюю недвижимость "приостановить временно совершение купчих крепостей и закладных на имя евреев... засвидетельствование... арендных договоров на недвижимые имущества... доверенностей на управление и распоряжение сими имуществами"77. Этот обломок от всех задуманных Игнатьевым мер был утвержден 3 мая 1882 как "Временные правила" (известные как "майские"). Обломок -- и Игнатьев через месяц уже вышел в отставку, созданный им "Комитет о евреях" прекратил свое недолгое существование, а новый министр внутренних дел граф Д. А. Толстой тотчас издал строгий циркуляр против возможных новых погромов, возлагая на губернские власти полную ответственность за своевременное предупреждение беспорядков78. Таким образом, по "Временным правилам" 1882 евреи, поселившиеся в сельских местностях до 3 мая, не выселялись; их экономическая деятельность там существенно не ограничивалась. К тому же правила эти "применять лишь в губерниях постоянной оседлости евреев", не в губерниях глубинной России. Ограничения не распространялись и на врачей, адвокатов, инженеров, т. е. лиц, имеющих "право повсеместного жительства по образовательному цензу". Ограничения эти не касались также "существующих ныне еврейских колоний, занимающихся земледелием"; и еще был немалый (а потом все возраставший) перечень сельских поселков, в которых "в изъятие" от "Временных правил" разрешено селиться евреям79. Вослед изданию "Правил" потекли запросы с мест и в ответ им -- сенатские разъяснения. Из них следовало, например: что "разъезды по сельским местностям, временные остановки и даже временное в них пребывание лиц, не имеющих право на постоянное пребывание, законом 3 мая 1882 г. не воспрещаются"; что "воспрещена аренда одних лишь земель и земельных угодий, аренда же всех прочих недвижимых имуществ, как то винокуренных заводов, оброчных статей, зданий для торговли и промыслов и квартир для жилья, не воспрещается"; также "Сенат признал дозволенным засвидетельствование лесорубочных договоров с евреями, хотя бы для вырубки леса назначался продолжительный срок и хотя бы покупщику леса предоставлено было пользование подлесной землей"; и наконец, что нарушения закона 3 мая не подлежат уголовному преследованию80. Разъяснения Сената нужно признать смягчительными, во многом и благожелательными, "в 1880-х гг. Сенат боролся с... произвольным толкованием законов"81. Однако сами эти правила, сам запрет "вновь селиться вне городов и местечек" и вновь "владеть недвижимостью крайне стеснили евреев в отношении винокурения", а "участие евреев в винокурении до издания временных правил 3 мая 1882 г. было весьма значительным"82. Вот эта мера -- ограничить евреев в сельской виноторговле, впервые намеченная еще в 1804 и даже вот в 1882 осуществленная лишь крайне частично, -- разожгла повсеместное негодование на "исключительную жестокость" "Правил 3 мая". А правительство видело перед собой трудный выбор: расширение винного промысла при крестьянской слабости и углубление крестьянской нужды, или же ограничение свободного роста этого промысла, чтобы только жившие в селах евреи оставались, а новые бы не ехали. Его выбор -- ограничение -- был признан жестокостью. А -- сколько евреев к 1882 году жило в сельских местностях? Мы уже встречались с послереволюционными оценками, при использовании государственных архивов: в деревнях жила одна треть всего еврейского населения "черты", в местечках -- тоже треть, 29% в средних городах и 5% в крупных83. "Правила" -- мешали теперь "деревенской" трети возрастать дальше? Теперь -- эти "майские правила" изображаются как решающий и бесповоротный репрессивный рубеж российской истории. Еврейский автор пишет: это был первый толчок к эмиграции! -- сперва "внутренней" миграции, потом массовой заокеанской84. -- Первая причина еврейской эмиграции -- "игнатьевские "временные правила", насильственно выбросившие около миллиона евреев из сел и деревень в города и местечки черты оседлости"85. Протрем глаза: как же они выбросили, да еще целый миллион? Они, кажется, только не допустили новых? Нет, нет! -- уже подхвачено и покатилось: будто с 1882 евреям не только запретили жить в деревнях повсюду, но и во всех городах, кроме 13 губерний; что их вселяли назад в местечки "черты" -- оттого и начался широкий отъезд евреев за границу86. Остужающе можно было бы вспомнить. Что первую идею о еврейской эмиграции из России в Америку подал съезд Альянса (Всемирного Еврейского Союза) еще в 1869 -- с мыслью, что первые, кто устроятся там, с помощью Альянса и местных евреев, "стали бы... притягательным центром для русских единоверцев"87. Что "начало эмиграции [евреев из России] относится к середине 19 века, а значительное развитие... приобретает после погромов 1881 г. Но только с середины 90-х гг. эмиграция становится крупным явлением еврейской экономической жизни, принимает массовые размеры"88, -- заметим: экономической жизни, а не политической. Затем, поднимаясь на огляд всемирный: что иммиграция евреев в Соединенные Штаты была в XIX столетии огромным вековым и мировым историческим процессом. Что было три последовательных волны той еврейской эмиграции: сперва испано-португальская, потом немецкая (из Германии и Австро-Венгрии), лишь потом из Восточной Европы и России89. По причинам, о которых не здесь судить, в XIX веке происходило крупное историческое движение мирового еврейства в Соединенные Штаты, далеко-далеко не только из одной России. В аспекте предолгой еврейской истории трудно переоценить значение этой эмиграции. А из Российской Империи "поток еврейской эмиграции шел из всех губерний, входивших в состав черты оседлости, но наибольшее число эмигрантов давали Польша, Литва и Белоруссия"90, значит не с Украины, как раз и испытавшей погромы, -- и причина была все та же: скученность, создающая внутриеврейскую экономическую конкуренцию. -- Более того, опираясь на российскую статистику, В. Тельников обращает наше внимание, что в два последние десятилетия века, как раз после погромов 1881-82 годов, переселение евреев из Западного края, где погромов не было, в Юго-Западный, где они были, -- численно не уступало, если не превосходило, еврейские отъезды вовне из России91. И если в 1880 во внутренних губерниях жило, по официальным данным, 34 тысяч евреев, то по переписи 1897 --уже 315 тысяч, в 9 раз больше92. Погромы 1881-82, конечно, вызвали шок -- но даже по всей ли Украине? Например, Слиозберг пишет: "Погромы 1881 г. не разбудили евреев в Полтаве, и вскоре о них позабыли". В 80-е годы в Полтаве "еврейская молодежь не знала о существовании еврейского вопроса, не чувствовала себя выделенной из русской молодежи вообще"93. Погромы 1881-82, при их полной внезапности, могли казаться и бесповторными, а побеждала неизменная экономическая тяга евреев: расселяться гуда, где они живут реже. Но что несомненно и неоспоримо: с рубежа 1881 года начался решительный отворот передового образованного еврейства от надежд на полное слияние со страной "Россия" и населением России. -- Г. Аронсон с поспешностью заключает даже, что "разбил эти иллюзии ассимиляции" "одесский погром 1871 г."94. Нет! никак еще не он. -- Но если, например, проследить биографии виднейших русских образованных евреев, то у многих мы заметим, что с рубежа 1881-82 резко изменилось их отношение к России и к возможностям полной ассимиляции. Хотя уже тогда выяснилась и не оспаривалась несомненная стихийность погромной волны и никак не была доказана причастность к ней властей, а напротив -- революционных народников, однако не простили этих погромов именно русскому правительству -- и уже никогда впредь. И хотя погромы происходили в основном от населения украинского -- их не простили и навсегда связали с именем русским. "Погромы 80-х годов... отрезвили многих [сторонников] ассимиляции" (но не всех, идея ассимиляции еще оставалась жить). -- И вот, иные еврейские публицисты уклонились в другую крайность: вообще невозможно евреям жить среди других народов, всегда будут смотреть как на чужих. И "палестинское движение... стало... "быстро расти""95. Именно под впечатлением погромов 1881 года одесский врач Лев Пинскер опубликовал (в 1882 в Берлине и анонимно) свою брошюру "Автоэмансипация. Призыв русского еврея к своим соплеменникам", "произведш[ую] огромное впечатление на русское и западно-европейское еврейство". То был воззыв о неискоренимой чуждости евреев окружающим народам96. Об этом мы будем говорить в главе 7-й. П. Аксельрод уверяет, что и радикальная еврейская молодежь именно тогда обнаружила, что русское общество вовсе не приняло их как своих, -- и в эти годы они стали отходить от революционного движения. А вот это утверждение -- видится очень-очень преждевременным. В революционных-то кругах, исключая названную народовольческую попытку, евреев всегда считали за самых своих. Однако, вопреки охлаждению еврейской интеллигенции к ассимиляции, в правительственных кругах еще продолжалась инерция эпохи Александра II, еще и несколько лет не было полностью сменено сочувственное отношение к еврейской проблеме на жестко-ограничительное. После годового министерствования графа Игнатьева, испытавшего столь устойчивое противостояние ему в еврейском вопросе от либеральных сил в верхах правительственных сфер, -- была высочайше утверждена в начале 1883 "Высшая комиссия для: пересмотра действующих о евреях в Империи законов", или, как ее именовали по председателю графу Палену, -- "Паленская комиссия" (значит -- десятый по счету "еврейский комитет"). Она вобрала в себя полтора-два десятка лиц из высшей администрации, членов министерских советов, директоров департаментов (иные -- со звучнейшими фамилиями, как Бестужев-Рюмин, Голицын, Сперанский), а также включила в себя семерых "экспертов из евреев" -- влиятельнейших финансистов, как барон Гораций Гинцбург и Самуил Поляков, и видных общественных деятелей, как -- Я. Гальперин, физиолог и публицист Н. Бакст ("весьма возможно, что благоприятное отношение большинства членов комиссии к разрешению еврейского вопроса было вызвано в известной степени влиянием" Бакста) и раввин А. Драбкин97. Эти еврейские эксперты во многом и подготовили материал для рассмотрения комиссией. Большинство Паленской комиссии выразило убеждение, что "конечная цель законодательства о евреях [должна быть] не что иное, как его упразднение", "существует лишь один исход и один путь, это -- путь освободительный и объединяющий евреев со всем населением под сенью одних и тех же законов"98. (И действительно, редко что в российском законодательстве наслоилось так многосложно и противоречиво, как, за десятилетия, законы о евреях: 626 статей к 1885 году! И еще потом добавлялись, и в Сенате то и дело исследовали и трактовали их формулировки...) Что если евреи даже и не выполняют государственных обязанностей в равной мере с другими, тем не менее нельзя "лишать еврея тех основ, на которых зиждется его бытие, его равноправие как подданного". Соглашаясь с тем, "что некоторые стороны внутренней еврейской жизни требуют реформы, что отдельные виды деятельности евреев представляют эксплуатацию окружающего населения", большинство комиссии осудило систему "репрессивных и исключительных мер". Комиссия ставила целью законодательства "уравнение прав евреев со всеми другими подданными", хотя и рекомендовала при этом "величайшую осторожность и постепенность"99. Но практически комиссии удалось произвести лишь некоторые частные смягчения ограничительных законов. Наибольшие усилия ее были направлены на смягчение "Временных правил" 1882, особенно в отношении аренды земли евреями. Комиссия строила доводы как бы в защиту не евреев, а помещиков: что запрет евреям арендовать помещичьи земли не только тормозит развитие сельскохозяйственных промыслов, но приводит к тому, что в Западном крае отдельные направления хозяйства остаются, к убытку помещиков, вовсе в бездействии: их некому брать, не находится желающих арендаторов. -- Однако министр внутренних дел Д. А. Толстой согласился с меньшинством комиссии: запрета на новые земельно-арендные сделки не отменять100. Паленская комиссия просуществовала 5 лет, до 1888, и в работе ее постоянно сталкивалось либеральное большинство с консервативным меньшинством. Отначала "у графа Толстого не было намерения направить пересмотр законов непременно к репрессивным мерам" -- и 5-летнее существование Паленской комиссии подтверждает это. В тот момент и "Государь не желал влиять лично на свое правительство в деле усугубления репрессий против евреев". Заступив на трон в столь драматичный момент, Александр III вовсе не проявил суеты ни в смене прежних либеральных чиновников, ни в выборе жесткого государственного курса: он долго присматривался. "В течение всего царствования Александра III вопрос об общем пересмотре законодательства о евреях оставался открытым"101. Но к 1886-87 годам взгляд Государя уже склонялся в сторону отвердения частных ограничений к евреям -- и так работа комиссии осталась без заметных результатов. Одним из первых побуждений к более строгому контролю или стеснению евреев, нежели то было при его отце, мог послужить постоянный недобор евреев-призывников к отбыванию военной службы -- пропорционально к призывникам-христианам очень заметный. -- А по уставу 1874, отменившему рекрутчину, воинская повинность теперь раскладывалась на всех граждан без различия состояний, но с условием, что неспособные к службе заменяются: христиане -- христианами, евреи -- евреями. В случае евреев это правило осуществлялось с трудом. Тут была и прямая эмиграция призывников, и уклонения, использующие большую путаность и небрежность в учете еврейского населения, в ведении метрических книг, в достоверности сведений о семейном положении призываемого и точного места жительства каждого. (Традиция всех этих неопределенностей тянулась от времен кагалов, и сознательно поддерживалась для облегчения платимой подати.) "В 1883 и 1884 гг. не редки были случаи, когда евреев-новобранцев, вопреки закону, арестовывали из одного предположения, что они могут скрыться"102. (Этот прием, впрочем, и раньше применялся местами к рекрутам-христианам.) Кое-где стали требовать с еврея-призывника фотокарточку, вообще в то время не употреблявшуюся. -- А в 1886 был издан "весьма стеснительны[й]" закон "о некоторых мерах к обеспечению правильного исполнения евреями воинской повинности", установивший между другими мерами "300-рублевый штраф с родственников за каждого уклонившегося от призыва еврея"103. -- "С 1887 г. евреев-вольноопределяющихся [то есть использующих в ходе службы льготы образования] перестали допускать к держанию экзамена на офицерский чин"104. (При Александре II евреи могли получать офицерские чины.) Но офицерские должности военных врачей оставались открытыми для евреев постоянно. Однако если сопоставить, что в те же годы от воинской повинности были вовсе освобождены до 20 миллионов других "инородцев" Империи, -- то не следовало ли бы тогда освободить от нее и евреев, тем польготив за другие стеснения?... Или тут продолжалось наследие замысла Николая I -- присоединить евреев к российской общности через военную службу? занять "бездельных"? Наряду с тем евреи в массе вливались в общие учебные заведения. С 1876 по 1883 год число евреев в гимназиях и прогимназиях почти удвоилось, университетских же студентов с 1878 по 1886 -- тоже за 8 лет, ушестерилось и достигло 14,5%105. Еще и при конце царствования Александра II на то поступали от местных властей тревожные жалобы. -- Так, в 1878 минский губернатор докладывал, "что, обладая денежными средствами, евреи лучше обставляют воспитание своих детей, чем русские, что материальное положение еврейских учащихся лучше того, в котором находятся христиане, а потому, чтобы еврейский элемент не взял перевеса над остальным населением, надо ввести процентную норму для приема евреев в среднюю школу"106. -- Затем, после волнений в некоторых южных гимназиях в 1880, с подобным же представлением выступил попечитель одесского учебного округа. В 1883 и 1885 -- и два последовательных новороссийских (одесских) генерал-губернатора: что там произошло "переполнение учебных заведений евреями" и надо либо "ограничить число евреев в гимназиях и прогимназиях" пятнадцатью процентами "общего числа учеников", либо "более справедлив[ой] нормой, равной отношению еврейского населения к общему"107. (В 1881 в некоторых гимназиях одесского округа евреев состояло до 75% от общего числа учащихся108.) -- в 1886 поступил доклад от харьковского губернатора, "жаловавшегося на наплыв евреев в общую школу"109. Во всех этих случаях комитет министров не считал возможным принять ограничительные общие решения, лишь направлял доклады на рассмотрение в Паленскую комиссию, где они не получали поддержки. А с 70-х годов проявилось преимущественное участие в революционном будоражении -- именно студенчества. После убийства Александра II общее намерение подавить революционное движение не могло обойти и студенческие "гнезда революции" (а уже подпитывали их и старшие классы гимназий). И тут возникла еще та тревожная для правительства связь, что вместе с умножением евреев среди студенчества -- заметно умножалось и их участие в революционном движении. Среди высших учебных заведений выделилась революционерством: Медико-Хирургическая (затем она Военно-Медицинская) Академия. А в нее -- евреи особенно охотно шли. И уже в судебных процессах 70-х годов мелькают евреи-слушатели этой Академии. И первой частной ограничительной мерой стал приказ 1882 года, чтобы среди поступающих в Военно-Медицинскую Академию евреи не составляли бы более 5%. В 1883 такой же приказ последовал относительно Горного института, в 1884 -- об институте Путей Сообщения110. -- В 1885 был ограничен десятью процентами прием евреев в харьковский Технологический институт, а в 1886 -- полностью прекращен их прием в харьковский Ветеринарный: так как "г. Харьков всегда был центром политической агитации, и пребывание в нем евреев в более или менее значительном числе представляется вообще нежелательным и даже опасным"111. Так -- мнили ослабить удары революционных волн. 1. Еврейская Энциклопедия (далее -- ЕЭ): В 16-ти т. СПб.: Общество для Научных Еврейских Изданий и Изд-во Брокгауз-Ефрон, 1906-1913, т. 12, с. 611. 2. Ю. Гессен. История еврейского народа в России: В 2-х т., т. 2, Л., 1927, с. 215-216. 3. Ю. Гессен, т. 2, с. 216-217. 4. ЕЭ, т. 12, с. 612. 5. Л. Прайсман. Погромы и самооборона // "22": Общественно-политический и литературный журнал еврейской интеллигенции из СССР в Израиле. Тель-Авив, 1986/87, No 51, с. 174. 6. Краткая Еврейская Энциклопедия (далее -- КЕЭ): 1976 --... [продолж. изд.], т. 6, Иерусалим: Общество по исследованию еврейских общин, 1992, с. 562. 7. ЕЭ, т, 12, с. 612. 8. КЕЭ, т. 4, с. 256. 9. КЕЭ, т. 6, с. 562. 10. ЕЭ, т. 12, с. 612-613. 11. Там же, с. 612. 12. КЕЭ, т. 1, с. 325. 13. С. Гинзбург. Настроения еврейской молодежи в 80-х годах прошлого столетия // Еврейский мир: Сб. II (далее -- ЕМ-2). Нью-Йорк: Союз русских евреев в Нью-Йорке, 1944, с. 383. 14. ЕЭ, т. 12, с. 611. 15. И. Оршанский. Евреи в России: Очерки и исследования. Вып. 1, СПб., 1872, с. 212-222. 16. ЕЭ, т. 12, с. 613. 17. КЕЭ, т. 6, с. 562. 18. ЕЭ, т. l, c. 826. 19. Ю. Гессен, т. 2, с. 222. 20. ЕЭ, т. 12, с. 613. 21. КЕЭ, т. 6, с. 562-563. 22. С. М. Дубнов. Новейшая История. От французской революции 1789 года до мировой войны 1914 года: В 3-х т. т. 3 (1881-1914), Берлин: Грани, 1923, с. 107 //Всеобщая История Еврейского Народа от древнейших времен до настоящего. 23. ЕЭ, т. 6, с. 612. 24. Р. Кантор. Александр III о еврейских погромах 1881-1883 гг. // Еврейская летопись*: Сб. 1, М.; Пд.: Радуга, 1923, с. 154. 25. А. Львов // Новая газета, Нью-Йорк, 1981, No 70, 5-11 сент., с. 26. 26. КЕЭ, т. 6, с. 563. 27. Международная еврейская газета, 1992, март, No 6 (70), с. 7. 28. Ю. Гессен, т. 2, с. 215. 29. Зерно: Рабочий листок, июнь 1881, No3 // Историко-Революционный сборник / Под ред. В. И. Невского: В 3-х т., М.; Л.: ГИЗ, 1924-1926 (далее -- ИРС), т. 2, с. 360-361. 30. Ю. Гессен, т. 2, с. 217. 31. ЕЭ, т. 12, с. 614. 32. ЕЭ, т. 3, с. 723. 33. М. Кроль. Кишиневский погром 1903 года и Кишиневский погромный процесс // ЕМ-2, с. 370. 34. Max Raisin. A History of the Jews In Modern Times. 2nd ed., New York: Hebrew Publishing Company. 1923, p. 163. 35. Г. Б. Слиозберг. Дела минувших дней: Записки русского еврея: В 3-х т. Париж, 1933-1934, т. 1, с. 118: т. 3, с. 53. 36. Прайсман // "22", 1986, No 51. с. 175. 37. КЕЭ, т. 6, с. 562-563. 38. Ю. Гессен, т. 2, с. 216, 220. 39. Кантор // Еврейская летопись*, Сб. 1, М.; Пд.: Радуга, 1923, с. 152. 40. Ю. Гессен, т. 2, с. 218. 192. 41. КЕЭ, т. 6, с. 692. 42. Ю. Гессен, т. 2, с. 219-220. 43. Глеб Успенский. Власть земли. Л.: Худож. лит., 1967, с. 67, 88. 44. ЕЭ*, т. 1, с. 826. 45. ЕЭ*, т. 12, с. 614. 46. Слиозберг, т. 1, с. 106. 47. А. Лесин. Эпизоды из моей жизни // ЕМ- 2, с. 385-387. 48. ЕЭ, т. 12, с. 617-618. 49. Ю. Гессен, т. 2, с. 218. 50. Прайсман // "22", 1986, No 51, с. 173. 51. ЕЭ*, т. 1, с. 826. 52. Ю. Гессен, т. 2, с. 215. 53. Каторга и ссылка: Историко-революционный вестник. Кн. 48, М., 1928, с. 50-52. 54 Д. Шуб. Евреи в русской революции // ЕМ-2, с. 129-130. 55. ИРС, т. 2, с. 360-361. 56. ЕЭ, т. 9, с. 381. 57. И. С. Аксаков. Соч.: В 7-ми т. М., 1886-1887. т. 3, с. 690, 693, 708, 716. 717. 719, 722. 58. М. Е. Салтыков-Щедрин. Июльское веяние // Отечественные записки, 1882, No 8. 59. ЕЭ, т. 16, с. 142. 60. Ш. Маркиш. О еврейской ненависти к России // "22", 1984, No 38, с. 216. 61. ЕЭ, т. 2, с. 741. 62. КЕЭ, т. 5, с. 463. 63. Ю. Гессен*, т. 2, с. 220-221. 64. ЕЭ. т. 1, с. 827. 65. Ю. Гессен, т. 2, с. 221. 66. ЕЭ, т. l. c. 827. 67. Ю. Гессен, т. 2, с. 221. 68. ЕЭ, т. 1, с. 827-828. 69. ЕЭ*, т. 2, с. 742-743. 70. ЕЭ*, т. 1, с. 827-828. 71. ЕЭ, т. 9, с. 690-691. 72. ЕЭ*, т. 1, с. 829. 73. Ю. Гессен*, т. 2, с. 222. 74. ЕЭ, т. 2, с. 744. 75. ЕЭ, т. 1, с. 829-830. 76. Ю. Гессен, т. 2, с. 226-227; КЕЭ, т. 7, с. 341. 77. ЕЭ, т. 5, с. 815-817. 78. ЕЭ, т. 12, с. 616. 79. ЕЭ*, т. 5, с. 815-817. 80. ЕЭ, т. 5, с. 816-819. 81. КЕЭ, т. 7, с. 342. 82. ЕЭ, т.5, с. 610-611. 83. Ю. Ларин. Евреи и антисемитизм в СССР. М.; Л.: ГИЗ, 1929, с. 49-50. 84. И. М. Дижур. Евреи в экономической жизни России // [Сб.] Книга о русском еврействе: От 1860-х годов до Революции 1917 г. (далее -- КРЕ-1). Нью-Йорк: Союз Русских Евреев, 1960, с. 160. 85. И. М. Дижур. Итоги и перспективы еврейской эмиграции // ЕМ-2, с. 343. 86. Ларин, с. 52-53. 87. ЕЭ, т. 1, с. 947. 88. ЕЭ, т. 16, с. 264. 89. М. Ошерович. Русские евреи в Соединенных Штатах Америки // KPE-l. c. 287. 90. Я. Д. Лещинский. Еврейское население России и еврейский труд // KPE-l. c. 190. 91. Сборник материалов об экономическом положении евреев в России, т. 1. СП6.: Еврейское Колонизационное Общество, 1904, с. хххiii-xxxv, xiv-xivi . 92. Ю. Гессен, т. 2, с. 210; ЕЭ, т. 11, с. 534-539. 93. Слиозберг, т. 1, с. 98, 105. 94. Г. Я. Аронсон. В борьбе за гражданские и национальные права: Общественные течения в русском еврействе // КРЕ-1, с. 208. 95. Г. Свет. Русские евреи в сионизме и в строительстве Палестины и Израиля // КРЕ-1, с. 241-242. 96. ЕЭ, т. 12, с. 526. 97. ЕЭ, т. 5, с. 862; т. 3, с. 700. 98. ЕЭ*, т. 1, с. 832-833. 99. Ю. Гессен, т. 2*. с. 227-228. 100. ЕЭ, т. 3, с. 85. 101. ЕЭ, т. 1, с. 832-834. 102. ЕЭ, т. 3. с. 167. 103. ЕЭ, т. 1, с. 836. 104. ЕЭ, т. 3, с. 167. 105. Ю. Гессен, т. 2. С. 230. 106. Там же, с. 229. 107. ЕЭ, т. 13, с. 51; т. 1, с. 834-835. 108. Ю. Гессен, т. 2, с. 231. 109. ЕЭ, т. 1, с. 835. 110. ЕЭ, т. l. c. 834. 111. ЕЭ*, т. 13, с. 51. Глава 6 -- В РОССИЙСКОМ РЕВОЛЮЦИОННОМ ДВИЖЕНИИ. В России 60-70-х годов XIX в. при широкой поступи реформ -- не было ни экономических, ни социальных оснований для интенсивного революционного движения. Но именно при Александре II, от самого начала его освободительных шагов, -- оно и началось, скороспелым плодом идеологии: в 1861 -- студенческие волнения в Петербурге, в 1862 -- буйные пожары от поджогов там же и кровожадная прокламация "Молодой России", а в 1866 -- выстрел Каракозова, начало террористической эры на полвека вперед. И именно же при Александре II, когда столь ослаблены были ограничения еврейской жизни в России, -- начинают встречаться еврейские имена среди революционеров. Ни в кружках Станкевича, Герцена-Огарева, ни среди петрашевцев еще не было ни одного еврея, (Мы не касаемся Польши.) Но в петербургских студенческих волнениях 1861 уже встречаем Михоэласа, Утина и Гена. Утина же мы затем видим в кружке у Нечаева. Участие евреев в российском: революционном движении требует нашего внимания, ибо радикальная революционность стала растущей стезей активности среди еврейской молодежи. Еврейское революционное движение стало качественно важной составляющей революционности общерусской. Количественное соотношение русских и еврейских революционеров в разные годы -- впечатляет. Хотя если речь на последующих страницах идет преимущественно о евреях -- то это лишь по кругу нашего обозрения, а не означает, разумеется, что среди русских не было многих и важных революционеров. В общем, до начала 70-х годов к революционному движению примкнуло весьма малое число евреев, и на второстепенных ролях. (Во многом и от того, что евреев еще и мало было среди студентов.) Характерно, что, например, Лев Дейч в свои 10 лет в 1866 был возмущен выстрелом Каракозова, себя же ощущал "патриотом". -- В русский нигилизм 60-х годов евреи тоже не внесли ведущего вклада, хотя, по своему рационализму, легко и охотно его усваивали. "В среде еврейской учащейся молодежи нигилизм сыграл еще более благотворную роль, чем в христианской"1. Но уже в начале 70-х важную роль для российского революционного движения начал играть кружок молодых евреев в Вильне, вокруг виленского раввинского училища. (Среди них цитируемый нами в дальнейшем В. Иохельсон, будущий видный террорист А. Зунделевич -- оба успешно учились, считались уже раввинистами; будущий издатель венской "Правды" А. Либерман, а также Анна Эпштейн, Максим Ромм, Финкельштейн.) Кружок важный тем, что он был тесно и успешно связан с еврейскими же контрабандистами, и так текла через границу нелегальная литература и сами нелегалы2. В 1868 после гимназии поступил в Медико-Хирургическую (позже Военно-Медицинскую) Академию Марк Натансон -- с тех пор крупнейший революционный организатор и революционная фигура первого ряда. Вскоре с курсисткой Ольгой Шлейснер (Тихомиров называет ее "второй Софьей Перовской", а по времени-то она была первая), своей затем женой, положил основание системе "образовательных", то есть пропагандистских, кружков ("подготовительная, культурно-революционная работа среди интеллигентной молодежи"3) по нескольким крупным городам. (Эти кружки несправедливо получили кличку "чайковцев", по второстепенному участнику их Н. В. Чайковскому.) От кружка Нечаева Натансон сразу резко отмежевался (не поколебавшись потом изложить эти взгляды и следователю). В 1872 он поехал в Цюрих к Петру Лаврову (главному наставнику "течения мирной пропаганды", а не бунта), чтобы основать там постоянный революционный орган. В том же году получил недальнюю ссылку в Шенкурск, но, ходатайством тестя, отца Ольги Шлейснер, был переведен под Воронеж:, затем в Финляндию -- и снова свободен в Петербурге. Здесь застал уныние, развал, бездействие. Объезжал и сплачивал, связывал между собой разрозненные группы -- и так основал первую "Землю и Волю" (мало известна, заслонена второю). Ездил и в Западную Европу; для укрепления организации доставал и использовал сотни тысяч рублей. Натансон, из главных организаторов русского народничества, -- самый выдающийся революционер первой половины 70-х годов. В окружении Натансона появился и многоизвестный потом Лев Дейч, а крепчайший народоволец Александр Михайлов считал себя учеником "Марка Мудрого". Натансон лично знал многих революционеров. Он был -- не оратор, не писатель, он -- организатор, обладал удивительным качеством: его как будто совсем не интересовали взгляды, идеология, он ни с кем не вступал ни в какие теоретические споры, был в мире со всеми направлениями (кроме крайних ткачевцев, предшественников Ленина), каждого вставлял в организацию соответственно его способностям и на что он может пригодиться. В годы непримиримых разногласий между бакунистами и лавристами Натансон предлагал прекратить "спор о музыке будущего", а заняться реальными потребностями борьбы. -- Летом 1876 он устроил сенсационный побег Петра Кропоткина из военного госпиталя на рысаке "Варваре" (еще не раз потом знаменитом). В декабре того же года задумал и состроил первый публичный митинг у Казанского собора (по выходе с литургии в день Николая Угодника), куда революционеры все и собрались, -- митинг с первой знаменитой речью Георгия Плеханова и первым развернутым (Фелицией Шефтель) красным знаменем: "Земля и Воля". Однако в 1877 Натансон был арестован и после трех лет тюрьмы надолго заслан в якутскую ссылку, устранен от прямых революционных дел до 18904. В кружке "чайковцев" было сколько-то евреев -- как в петербургском, так и в московском, киевском, одесском филиалах. (В киевском, в том числе: уже упомянутый П. В. Аксельрод, будущий издатель и датский дипломат Григорий Гуревич, будущие профессора Семен Лурье и Лейзер Левенталь, его брат Нахман Левенталь, две сестры Каминер.) А первый нигилистический кружок Л. Дейча в Киеве "состоя[л] исключительно из еврейской учащейся молодежи"5. -- После демонстрации на Казанской площади под судом было три еврея (но не сам Натансон). -- По московскому "процессу 50-ти" летом 1877 проходило несколько евреек, агитировавших среди фабричных рабочих. -- А в "процессе 193-х" было 13 подсудимых-евреев. -- Среди первых народников еще можно выделить Иосифа Аптекмана и Александра Хотинского, немаловажных членов6. Натансону же принадлежала идея, чтобы революционеры оседали в народе (крестьянском) и становились бы его мирскими вожаками. Это, знаменитое с тех пор, "хождение в народ" началось с 1873, с кружка "долгушинцев" (Долгушин, Дмоховский, Гамов и др.), где евреев вовсе не было. Затем -- "пошли в народ" и евреи. (Тоже и наоборот: в Одессе П. Аксельрод пытался привлечь Желябова к тайной революционной организации, а тот отклонил: он был еще "культуртрегер" тогда.) -- В середине 70-х годов таких "народников" было всего полтора-два десятка, , и почти все -- не бакунисты, а лавристы. (Только крайние зажигались призывами Бакунина к бунтарству. Таким был Дейч, который вместе со Стефановичем поднимал "чигиринский бунт", обманув крестьян, что царь, окруженный врагами, велел передать народу: свергать эти все власти, захватывать земли и ставить вольный строй.) Интересно отметить, что почти никто из еврейских революционеров тех десятилетий не пошел в революцию от нищеты и бедности, большинство -- из зажиточных семей. (В трех биографических томах Российской Еврейской Энциклопедии немало таких примеров.) Только Павел Аксельрод был из совсем бедной семьи и, как уже упомянуто, послан кагалом в казенное училище лишь для отбытия неизбежной разверстки. (А затем уже естественно подался в могилевскую гимназию, потом в нежинский лицей.) Из зажиточных купеческих семей происходили Натансон, Лев Дейч, Иосиф Аптекман (в роду его -- много талмудистов, знатоков Закона, как и все дяди его); А. Хотинский, Г. Гуревич, Семен Лурье (семья его считалась даже "среди евреев... "аристократами"", и "маленького Шимона тоже предназначали в раввины", но под влиянием волны просветительства его отец Герц Лурье отдал сына в гимназию": пусть станет профессором); первая итальянская марксистка Анна Розенштейн (с детства окружена гувернантками, иностранными языками), трагические Моисей Рабинович и Бети Каменская, Фелиция Шефтель, чернопеределец Иосиф Гецов, и многие другие. -- Еще и Христина (Хася) Гринберг, "из ортодоксальной зажиточной купеческой семьи", в 1880 "примкнула к "Народной воле"... была хозяйкой конспиративной квартиры; участвовала в подготовке покушений на императора Александра II, в 1882 -- хозяйка подпольной динамитной мастерской", впрочем, отделалась только ссылкой7. -- Не из бедной семьи была и Фанни Морейнис, также "участница подготовки покушений на Александра II", отбыла 2 года каторги в Карийской тюрьме8. Были -- из раввинских семей, как будущий доктор философии Любовь Аксельрод ("Ортодокс"), Ида Аксельрод. -- Или из мещан, но достаточно состоятельных, когда сына отдают в гимназию, -- как Айзик Арончик (после реального училища он поступил в петербургский институт инженеров путей сообщения, но затем покинул его для революционной работы), Александр Бибергаль, Владимир Богораз, Лазарь Гольденберг, братья Левентали. -- Нередко мелькает в биографиях и привилегированная Военно-Медицинская Академия -- у Натансона, Бибергаля, будущего антиреволюционера Исаака Павловского, М. Рабиновича, А. Хотинского, Соломона Чудновского, случайно попавшего в эти круги Соломона Аронзона, и других9. Стало быть, двигала ими не материальная нужда, а сила убеждения. Небезынтересно, что в еврейских семьях от этого ухода молодых в революцию или редко или вовсе не наблюдался разрыв "отцов и детей". ""Отцы" не слишком нападали на "детей", как это раскалывало тогда христианские семьи". (Хотя Геся Гельфман ушла из ветхозаветной традиционной семьи тайком.) "Евреи-"отцы" часто вовсе не являлись антагонистами... "детей"". Таков был, например, Герц Лурье; еще более -- киевский доктор Исаак Каминер: вся его семья участвовала в революционном движении 70-х годов, и сам он "в качестве "сочувствующего"... оказал немало услуг" революционерам, женихами трех его дочерей стали три революционера. (А в 90-е годы -- доктор примкнул к сионизму, стал другом Ахад-Гаама.)10 И никак нельзя первым еврейским революционерам 70-х годов XIX века приписывать мотивы исконно антирусские, как это сегодня представляется некоторым в России. Отнюдь. Началось все с того же "нигилизма" 60-х годов. "Примкнув в России к "гойскому" просвещению" и зачитываясь русской литературой, "еврейская молодежь вскоре затем присоединилась также и к наиболее передовому" тогда нигилизму -- и тем легче, что прочь от заветов еврейской старины. Даже "фанатик-"ешиботник", погруженны[й] в изучение талмуда" после "двух-трех бесед с ним нигилиста" -- расставался и с "патриархальными взглядами", и даже с внешностью. -- "При незначительном даже прикосновении к "гойской" грамотности", едва "сделана брешь в его (даже набожного еврея) ортодоксальном мировоззрении, он способен идти дальше до самых крайних пределов"11. Эти молодые евреи -- тут же сразу и были захвачены всемирными идеалами: как все люди вот станут братья и при одинаковом у всех благосостоянии. Грандиозность задачи: освободить все человечество от бедности и рабства! А тут еще -- и русская литература. Павла Аксельрода воспитали в гимназии -- Тургенев, Белинский, Добролюбов (а уже потом Лассаль повернул его прямо к революции). Аптекман увлекался Чернышевским, Добролюбовым, Писаревым (еще и Боклем). Лазарь Гольденберг начитался тех же Добролюбова, Чернышевского, Писарева, Некрасова, а Рудин -- пленил его тем, что умирает на баррикадах. Соломон Чудновский, большой поклонник Писарева, плакал от его смерти. Из русской литературы вырос и нигилизм Семена Лурье. Да у многих так шло, не считано и не пересказано. Но сегодня, за вековым отстоянием, мало кто помнит окраску этого первого в России движения еврейской молодежи. "На еврейской улице" тогда не было никакого серьезного политического действия; а на русской -- начиналось Народничество. Так -- и "влиться в русское освободительное движение"!12 И это влитие насколько же было облегчено, увлечено русской литературой и радикальной публицистикой. А поворот к русскому сопровождался отворотом от еврейского. Среди этих первых еврейских: революционеров "у многих сложилось страстно враждебное и презрительное отношение к старому еврейству, как к какой-то паразитической аномалии"13. В 70-х годах "образовались ячейки еврейской радикальной молодежи, которая во имя идеалов народничества стала также все более отдаляться от своего народа... стали усиленно ассимилироваться и усваивать "русский национальный дух""14. До середины 70-х годов евреи-социалисты не считали нужным вести агитацию среди соплеменников, имея о них такую мысль: что евреи, ввиду всей их неземледельческой истории, непригодны для усвоения социалистических идей. Своих крестьян -- у евреев не было. "Никому из еврейских революционеров в 70-е годы в голову не могло прийти, что надо работать только для всей национальности". Ясно, что -- на господствующем языке и только для русских крестьян. "Для нас... не существовали труженики-евреи. Мы смотрели на них глазами обрусителей: еврей должен вполне ассимилироваться с коренным населением", даже ремесленников считали потенциальными эксплуататорами: ведь у них подмастерья, ученики. Не придавали значения и русским рабочим и ремесленникам как самостоятельному классу -- но лишь если делать из них социалистов, тогда через них легче будет работать среди крестьян15. Отдавшиеся ассимиляции -- по самому положению своему и склонялись более всего к радикализму: на новообретенной почве у них не оказывалось прежних прочных консервативных корней. "Мы готовились идти в народ и, разумеется, в русский народ. Мы отрицали еврейскую, как и впрочем всякую религию, жаргон считали искусственным языком, а древнееврейский язык -- мертвым... Мы были искренними ассимиляторами и в русском просвещении видели спасение для евреев... Почему же мы стремились работать среди русского народа, а не еврейского? Это объясняется нашим отчуждением от тогдашней духовной культуры русского еврейства и отрицательным отношением к его ортодоксальным и буржуазным руководителям, из среды которых мы... сами вышли... Мы полагали, что освобождение русского народа от власти деспотизма и гнета владеющих классов приведет также к политическому и экономическому освобождению всех других народов России и в том числе еврейского. И надо сознаться, что русская литература... привила нам также, в известной степени, представление об еврействе не как о народе, а как о паразитном классе"16. Тут было и чувство долга к великорусскому народу. Была и "тогдашн[яя] вер[а] народников-бунтарей в возможность в близком будущем народного восстания"17. В 70-е годы "еврейская интеллигентная молодежь..." "пошла в народ", в расчете и своими слабыми руками подтолкнуть крестьянскую революцию в России"18. Как пишет Аптекман, Натансон, "подобно лермонтовскому Мцыри, "знал одной лишь думы власть, одну [ -- но] пламенную страсть": этой думой было счастье народа, этой страстью была борьба за его освобождение"19. А сам Аптекман, по описанию Дейча -- "крайне физически истощенный, маленького роста, с бледным цветом лица", "с резко выраженными национальными чертами лица", -- став фельдшером в селе, проповедовал крестьянам социализм через Евангелие20. Этот поворот к опоре на христианство или к использованию его произошел у первых евреев-народников не без влияния предшествующего кружка долгушинцев, которые прямо писали на перекладинах распятия -- "Во имя Христа. Свобода, равенство, братство", и почти у всех у них было в ходу Евангелие. Аптекман пишет о себе: "Я потому и принял христианство -- по глубокому моему сердечному движению, по любви моей к Христу"21. (He спутаем с мотивами Тана-Богораза, который в 80-е годы принял христианство, "чтобы избавиться от стеснений, которыми связывало его еврейское происхождение"22. Или с прямым притворством, как у Дейча, который на агитацию к молоканам пошел в качестве "истинно-православного".) Но, добавляет Аптекман, "чтобы отдаться народу, совсем не требуется покаяния"; по отношению к русскому народу "покаянного чувства во мне и следа не было. Да и откуда оно могло родиться во мне? Скорее мне, как одному из представителей угнетаемой народности, следовало бы предъявить вексель к уплате, чем самому по какому-то фантастическому займу платить! Не видал я также этого покаянного чувства и у моих товарищей дворян, шедших со мною по одному пути"23. Заметим, кстати, что мысль о сближении желаемого социализма с историческим христианством бродила тогда у многих русских революционеров -- и как высокое самооправдательное сознание, и как удобный практический прием. В. В. Флеровский писал: "У меня постоянно было в уме сравнение между готовящейся к действию молодежью и первыми христианами". И сразу следующий шаг: "Непрерывно думая об этом, я пришел к убеждению, что успех можно обеспечить только одним путем -- созданием новой религии... Надо научить народ посвящать свои силы только самому себе... Я стремился создать религию братства", -- и молодые последователи Флеровского искали "сделать в этом направлении опыт в народе: как такая религия, без бога и святых, приемлется народом". А последователь его долгушинец Гамов писал еще прямей: "Нужно выдумать такую религию, которая была бы против царя и правительства... Надо составить катехизис и молитвы в этом духе"24. Есть еще альтернативное объяснение еврейского революционерства в России. Его разбирает и отклоняет А. Серебренников: "Существует такая точка зрения, что, если бы в ходе реформ 1861-63 годов была разрушена черта оседлости, все в нашей истории пошло бы по-другому... отмени Александр II черту оседлости -- и не было бы Бунда или троцкизма!". Тут он указывает на текший с Запада поток интернационал-социалистичеких идей. "Если бы отмена черты оседлости для них была действительно существенна, вся их борьба только на это и была бы направлена. А они не этим занимались -- они мечтали свергнуть царизм!"25. И вот с этою страстью они один за другим, не докончив учения, покидали, даже с 4-го курса, ту Военно-Медицинскую Академию или другие учебные заведения -- и шли "в народ". Сам диплом уже считался одиозным: это есть средство эксплуатации народа. Отказывались от будущей карьеры, кто -- и рвал с родными. Считалось: "Каждый пропущенный день является, конечно, неисчислимой и преступной потерей для скорейшего осуществления блага и счастья обездоленных: масс"26. А чтобы "идти в народ" -- предстояло "опроститься", -- и с моральной целью, для самого себя, и с практической: "чтобы пользоваться доверием народной массы -- нужно было проникнуть в нее в виде рабочего или мужика"27. Но, вспоминает Дейч: как идти в народ, чтобы тебя слушали и верили бы в тебя? ведь евреи "выдава[ли] себя сразу, как говором, так наружностью и манерами". А еще же надо, для подхода, сыпать народными прибаутками! А еще же надо показать себя умелыми в сельских работах, для городских евреев непривычно и тяжело. Хотинский для этого сперва работал на хуторе у своего брата, приучался к труду хлебопашца, братья Левентали обучались сапожному и столярному мастерству, Бети Каменская поступила работницей на тряпичную фабрику на тяжелый труд. Многие шли фельдшерами. (Дейч пишет, однако, что еврейским революционерам куда больше удавалась внутрикружковая работа, конспирация, связь, типографии, перевозка через границу.)28 Начиналось "хождение в народ" с кратких посещений, житья по несколько месяцев, "летучий" поток. Сперва рассчитывали именно и только на агитацию. Рисовалось так: стоит только раскрыть крестьянам глаза на современный строй и эксплуатацию, и что надо землю и орудия труда брать в общественную собственность, -- крестьяне сразу в том убедятся. Но -- пропало все "хождение" народников впустую. И не только потому, что какой-нибудь внезапный для них выстрел в царя (Соловьев, 1879) заставлял всех бежать из деревень, ибо "будут брать", скрываться прочь в города. Но и, главное: потому, что крестьяне оказывались совершенно равнодушны к пропаганде народников и даже готовы были выдавать их начальству. А уж увлечь крестьян на восстание -- куда там!.. Тогда народники, и русские (не намного более успешные), и еврейские, утеряли "веру в... естественную революционность и социалистические инстинкты" крестьянства и даже "превратились в [крайних] пессимистов"29. А подпольные работы велись успешнее. Трое минчан -- Иосиф Гецов, Саул Левков и Саул Гринфест -- успешно устроили в Минске подпольную типографию для всероссийского обслуживания, она держалась до 1881 -- и они печатали золотыми буквами листовку о "казни" Александра II, газету "Черный передел", затем еще листовки Народной Воли. Дейч записывает их в "мирные пропагандисты". Очевидно, под "мирным" понималось все, -- кроме прямого бомбометания, в том числе: активная связь с контрабандистами, постоянный нелегальный перевоз и переход через границу у того же кружка в виленском раввинском училище. Или призыв Лазаря Гольденберга к крестьянам не вносить податей. Некоторым из евреев-революционеров доставалось -- даже по нашим поздним, нынешним меркам -- и серьезное заключение. Другим выпадали частные послабления (как Семену Лурье благоразумный отец устроил взятками мягкий режим в тюрьме). А еще же бывали послабления от общественного настроения того времени. Сообщает нам, например, Аптекман уже о 1881 годе (после убийства Александра II): им "жилось в Красноярской тюрьме сравнительно свободно", "необузданн[ый] звер[ь]" начальник тюрьмы "сделался ручным и предоставил нам всякие льготы в свиданиях и сношениях с ссыльными и знакомыми". А потом "нас встречали на этапах не как арестантов, а как знатных пленников"; как-то в дневном переходе промокли -- явился в камеру "этапный начальник в сопровождении солдат с подносами, а на подносах чай, печения, варенье -- всем по порциям, да еще в придачу по рюмке водки. Чем не идиллия? Мы были тронуты"30. Просматривая биографии этих первых народников, нельзя не заметить, что многие из них были весьма экзальтированы, не слишком уравновешены. Лев Дейч свидетельствует: Лев Златопольский, террорист, "был не вполне психически уравновешенным человеком". -- У того же Аптекмана, вслед аресту 1879, в одиночке "нервы... в сильной степени расшатались, -- он не далек был от помешательства". -- Бети Каменская "уже на второй месяц одиночного заключения... лишилась рассудка", поместили в больницу, потом отец-купец взял ее на поруки. Узнав же по обвинительному акту, что ее не привлекают к суду, -- хотела заявить прокурору, что -- здорова, и идти под суд; но вскоре же приняла яд, умерла31. --У Моисея Рабиновича в одиночке "нервы... расшатались... появились галлюцинации". Решил: притвориться раскаявшимся, назвать, кого следствие вероятно и само знает, -- лишь бы выпустили из тюрьмы. Написал заявление: не только изложит все известное ему, но будет и на воле собирать сведения и сообщать. А из него -- выжали, что знал, и не освободили, сослали в Иркутскую губернию; там он сошел с ума и умер "в возрасте 20-ти с чем-то лет". И примеры можно еще приводить. Лейзер Цукерман достиг Нью-Йорка и вскоре застрелился там. -- Нахман Левенталь, уже эмигрировав в Берлин, испытывал "крайне нервное состояние", а тут еще наложилась несчастная любовь, -- он "выпил серной кислоты и бросился в реку", это -- лет девятнадцати32. Эти молодые люди рванулись на размах не по своим силам и нервам. И даже Григорий Гольденберг, бестрепетно убивший харьковского губернатора и как высшей чести просивший у товарищей лично убить царю (но ими, из опасения народного гнева, отстранен как еврей; очевидно, из этого же соображения народовольцы назначали на главные покушения -- большей частью русских), арестованный в 1879 с грузом динамита, -- смертно затосковал в одиночной камере Трубецкого бастиона, сломился, давал показания, провальные для народовольцев, и подавал письменные и устные прошения, чтобы его соединили в камере с Ароном Зунделевичем. (Зунделевич снисходительней других народовольцев отнесся к его греху.) А получив окончательный отказ -- кончил с собой33. А зацепляло кого и со стороны, как Моисей Эдельштейн, не идейный, а контрабандист, возивший "литературу" лишь за деньги, -- очень потом страдал в одиночке, молился Иегове за себя и за семью. На суде покаялся: "Никогда даже не мог себе вообразить, чтобы могли быть такие ужасные книги". -- Или С. Аронзон, который после "процесса 193-х" тут же исчез из революционного движения34. Отметно и другое: как легко многие из тех народников расставались с Россией, которую незадолго перед тем намеревались спасать. Хотя: эмигрировать -- в 70-е годы считалось среди революционеров дезертирством: даже если тебя ищет полиция -- находись на нелегальном положении, но не уезжай35. --Тан-Богораз уехал на 20 лет в Нью-Йорк. -- Лазарь Гольденберг-Гетройтман уже "в 1885 переехал в Нью-Йорк, где читал лекции по истории революционного движения в России". По амнистии "в 1906 приезжал в Россию, но вскоре вернулся в Великобританию", уже и до смерти36. -- В Лондоне же один из братьев Вайнеров стал владельцем большой мебельной мастерской, так и остался там. -- М. Аронзон и М. Ромм стали практикующими врачами в Нью-Йорке. -- И. Гецов после нескольких лет в Швейцарии уехал навсегда в Америку. -- Лейзер Левенталь, попав в Швейцарию, кончил: в Женеве медицинский факультет, потом был ассистентом крупного физиолога, затем получил кафедру гистологии: в Лозанне, от социалистического движения отстранился нацело. -- Так же и Семен Лурье кончил медицинский факультет в Италии (но вскоре затем умер). -- Любовь Аксельрод ("Ортодокс"), надолго застряв в эмиграции, получила звание доктора философии в Бернском университете (а потом внедряла диамат в советских вузах). -- На медицинский факультет в Берне поступил и А. Хотинский (но через год умер от скоротечной чахотки). -- Григорий Гуревич преуспел в Дании, и в Россию вернулся датским консулом в Киев, где и пробыл до самого 191837. Это одновременно показывает и как немало талантливых людей было среди тех революционеров. Такие, с деятельным умом, попав и в сибирскую ссылку надолго, не закисали и не сходили с ума от революционного бездействия, но открывали глаза на те народности, которые жили там вокруг них, изучали их язык, быт, писали о них: этнографические сочинения: Лев Штернберг -- о гиляках, Тан-Богораз -- о чукчах, Владимир Иохельсон -- о юкагирах, Наум Гегасер -- о физическом типе якутов38, кое-что сделал и Моисей Кроль в исследовании о бурятах. Некоторые еврейские революционеры -- охотно переключались в социалистическое движение на Западе. Например В. Иохельсон и А. Зунделевич при выборах в германский рейхстаг ринулись в предвыборную агитацию за социал-демократов, Зунделевич был даже арестован за непозволительные приемы. -- Анна Розенштейн во Франции получила тюремный срок за уличную демонстрацию с нарушением правил; Тургенев отхлопотал, ее только выслали в Италию, но она и там получила два тюремных срока за анархическую агитацию. (Позже вышла замуж за Ф. Турати, обратила его в социалиста и сама стала первой в Италии марксисткой.) -- Абрам (Аврагам) Вальт-Лесин, из Минска, в дальнейшем 17 лет печатался в американском социалистическом "Форвертсе", заметно повлиял на формирование американского рабочего движения39. (Эта дорожка еще многим нашим социалистам предстояла.) Среди эмигрировавших революционеров иногда свершалось и разочарование в революции. Так, Моисей Веллер, отстав от движения, через хлопоты Тургенева перед Лорис-Меликовым вернулся в Россию. (Но вскоре кончил самоубийством.) -- Еще причудливей был путь Исаака Павловского: в Париже на правах "известно[го] революционера" он был вхож к Тургеневу, через него познакомился с Эмилем Золя, Альфонсом Додэ, написал повесть о русских нигилистах (Тургенев пристроил ее в "Вестник Европы"), потом стал парижским корреспондентом "Нового времени" (под псевдонимом И. Яковлев) и даже, пишет Дейч, проявил себя лихим "антисемитом", а затем подавал прошение на высочайшее имя, прощен и вернулся в Россию40. Однако большинство еврейских революционеров наряду с русскими составляли массовые ряды или куда-то канули. "За вычетом двух-трех крупных деятелей... все остальные мои соплеменники являлись лишь людьми второго или даже третьего ранга", пишет Дейч41. Раннесоветский "Историко-Революционный Сборник"42 приводит множество имен беззвестных солдат революции. Там, на разных страницах, встречаем десятки, даже сотни имен еврейских. Кто теперь помнит их? А они все были в действии. Каждый внес в общую раскачку государства свою лепту, большую или меньшую. Да не весь ранний ряд еврейских революционеров сразу и пошел в отряды революции общерусской, не всякий отрекся от своего еврейства. -- А. Либерман, знаток Талмуда и возрастом старше своих друзей-народников, еще в 1875 предлагал вести специальную пропаганду социализма среди еврейской массы. Вместе с Г. Гуревичем в 1877 в Вене -- издавал социалистический журнал на идише, по названию: "Эмес" ("Правда"). Еще раньше, в 70-х, А. Зунделевич "затеял издание на древне-еврейском языке", тоже: "Правда". (Л. Шапиро допускает, что она могла быть "дальним предком "Правды" Троцкого"43. Долга же тянулась традиция названия.) -- Некоторые, как Вальт-Лесин, настаивали на сочетании интернационализма с еврейским национализмом. "В его импровизированных лекциях и проповедях пророк Исайя и Карл Маркс были равноправными авторитетами"44. -- В Женеве была основана Еврейская Вольная типография45, печатать листовки к еврейскому рабочему населению. Создавались и особые еврейские кружки кое в каких городах. "Составленный в начале 1876 г. "Устав об организации социально-революционного союза между евреями в России" указывал на необходимость вести пропаганду на еврейском языке и даже образовать между евреями Западного края "ряд социально-революционных секций, федерированных как между собою, так и с подобными же секциями евреев за границею"". "Социалисты всего мира составляют одно братство", и "организация должна была называться "Еврейской секцией русской социально-революционной партии""46. Гессен комментирует, что этого Союза "работа непосредственно среди еврейской массы не встретила достаточного сочувствия", -- и потому эти евреи-социалисты в большинстве своем "отдали свои силы общему делу", то есть общероссийскому47. И действительно, кружки их создавались не только в Вильне, , Гродно, Минске, Двинске, Одессе, но например и в Ельце, Саратове, Ростове-на-Дону. В пространном документе об учреждении сего "Социально-революционного союза между евреями России" можно прочесть много удивительных мыслей ну например такую: "Ничто обычное не имеет права существовать, если оно не имеет рационального оправдания"(!)48. К концу 70-х годов российское революционное движение уже катилось к террору: бунтарский бакунизм тогда окончательно победил просветительный лавризм. С 1879 взгляд "Народной Воли"", что народническое пребывание среди крестьян бесполезно, -- взял верх над чернопередельским отрицанием террора. Только террор!! И даже: террор систематический! (И не тревожила их безотзывность народа и скудность интеллигентских рядов.) -- Террористические акты -- и даже прямо на царя! -- зачередили один за другим. В оценке Л. Дейча, в начавшемся терроре народовольцев приняли участие евреи в числе не более 10-12 человек, начиная с Арона Гобста (казнен), Соломона Виттенберга (в 1878 готовил покушение на Александра II, казнен в 1879), Айзика Арончика (участник взрыва царского поезда, получил бессрочные каторжные работы) и уже названного Григория Гольденберга. -- Как и Гольденберг, рано был арестован А. Зунделевич, выдающийся организатор террора, и не успел принять участие в убийстве царя. -- Еще активным личным террористом был Млодецкий. -- А Роза Гроссман, Христина Гринберг и братья Лев и Савелий Златопольские -- на ролях подсобных. (Впрочем, Савелий к 1 марта 1881 был член Исполнительного Комитета.) Геся Гельфман входила в основную группу первомартовцев49. Все за тем 80-е годы -- период спада и растворения народничества. Сила правительства брала верх, за принадлежность к революционной организации стали и сроки давать по 8-10 лет, весомые. Но у революционного движения была инерция, участники-то продолжали жить. Тут можно назвать Софью Гинсбург: революционную деятельность она только начала в 1887. Пыталась восстановить разгромленную арестами "Народную волю"; уже после ульяновской группы готовила покушение на Александра III50. Кто-то из народников был заброшен в ссылку, кто-то возвращался оттуда, а кого -- только слали туда. И они -- продолжали борьбу. Одна такая известная и в мемуарах описанная вспышка -- бунт в якутской тюрьме в 1889. Большой группе политических объявили этап в Верхоянск и дальний Средне-Колымск, которого они хотели избежать. Большинство группы составляли евреи. И притом всей группе сократили норму багажа: вместо, как принято было, для одного человека До 5 пудов книг, одежды и белья, 5 пудов хлебного, 2-х пудов мяса, еще масло, сахар и чай (все это, разумеется, на ездовых оленях или лошадях), -- сократили объем багажа всего До 5 пудов. Ссыльные решили сопротивляться -- а они уже полгода перед тем свободно ходили по Якутску и у местных Жителей успели приобрести оружие. "Все равно погибать, так уж лучше так погибнуть, чтоб миру стало известно все безобразие русского правительства, -- так погибнуть, чтоб пробудить в живых дух борьбы". Когда за ними пришли, вызывая их в полицейское управление, они первые открыли стрельбу в начальство, наряд ответил огнем же. Вместе с Н. Зотовым, сделавшим первый выстрел в вице-губернатора, были приговорены: к смертной казни Л. Коган-Бернштейн и А. Гаусман. К бессрочным каторжным работам -- сам мемуарист, известный О. Минор, известнейший М. Гоц, еще "А. Гуревич и М. Оршов, М. Брамсон, М. Брагинский, М. Фундаминский, М. Уфланд, С. Ратин, О. Эстрович, Софья Гуревич, Вера Гоц, Полина Перли, А. Болотина, Н. Коган-Бернштейн". Еврейская Энциклопедия сообщает, что по суду за тот бунт прошло 26 евреев и 6 русских51. В том же 1889 вернулся из ссылки Марк Натансон -- и начал сплачивать взамен разбитых народнических организаций еще новую, "Народное Право" ("народоправцы"). Натансон уже был свидетелем нарождения принесенного из Европы марксизма, его борьбы с народничеством -- и прилагал усилия не дать распасться революционному движению, не потерять и союза с либералами ("лучшие либералы -- тоже полусоциалисты"). Как и прежде, он пренебрегал оттенками убеждений, важно всем соединиться, чтобы свергнуть самодержавие, а в демократической России -- там разберемся. Но его организация в этот раз оказалась вялой, малодейственной и краткосрочной. Да упали и требования конспирации. Как ярко выразил Исаак Гурвич: "Благодаря отсутствию конспирации, масса народу попадает в лапы полиции, но теперь такое множество революционеров, что потери, по-видимому, считать не стоит, -- лес рубят, щепки летят!"52. Общий перелом еврейского сознания в России после 1881-82 конечно не мог в какой-то мере не отразиться и в сознании еврейских революционеров в России. Эти юноши сперва уходили от еврейства, а после многие возвращались, "уход из "еврейской улицы" и возвращение к народу", "с еврейским гетто связана наша историческая судьба, и от него идет наша национальная сущность"53. -- До погромов 1881-82 "никому решительно из нас, революционеров... не приходило на ум предположение о необходимости" публично объясниться о роли евреев в революционном движении. Погромы же вызвали "среди... преобладающей части моих соплеменников взрыв негодования". И вот "не только вообще интеллигентные евреи, но и некоторые революционеры-евреи, раньше не чувствовавшие ни малейшей связи со своей национальностью... вдруг признали себя обязанными посвятить свои силы и способности несправедливо преследуемым их соплеменникам"54. "Погромы пробудили прежде скрытые чувства и сделали молодежь более чуткой к страданиям своего народа, а народ более восприимчивым к революционным идеям. Пусть это и послужит базисом для самодеятельности еврейской массы", "будем упорно преследовать задачу разрушения современного государственного строя"55. А еще же внезапная поддержка еврейских погромов листками "Народной Воли"! Лев Дейч выражает свое смятение в письме к тоже озадаченному Аксельроду: "Еврейский вопрос теперь, действительно, на практике почти неразрешим для революционера. Ну что им, например, теперь делать в Балте, где бьют евреев? Заступиться за них, это значит... "вызвать ненависть против революционеров, которые не только убили царя, но и жидов поддерживают"... Среди народа вести примирительную агитацию очень, очень трудно теперь партии"56. И сомнение выразил даже боготворимый вождь П. Л. Лавров: "Признаю еврейский вопрос крайне сложным, а практически для партии, имеющей в виду сблизиться с народом и поднять его против правительства, и в высшей степени трудным... ввиду наличной народной страсти и необходимости иметь народ, где возможно, на своей стороне"57. -- и так стал рассуждать из русских революционеров не он один. В 80-е годы снова появляется течение среди социалистов -- перенести внимание и агитацию на собственно еврейские кружки, желательно рабочие, -- но пролетариата как такового среди евреев было мало: ну столяры, а то переплетчики, сапожники. Удобней всего, однако, работать с типографами: они интеллигентней. Исаак Гурвич рассказывает, как с Моисеем Хургиным, Львом Рогаллером, Иосифом Резником, "мы в Минске ставили себе задачей создание ядра интеллигентных рабочих". Но, например, в Белостоке и Гродно "совсем не оказалось рабочих кружков", не набрали членов. Создание таких кружков требовало известной конспирации: иногда сходок за городом, а если на квартирах и систематически -- то сперва заниматься русским языком и естествознанием, и лишь в ходе этих занятий отбирать кандидатов для пропаганды социализма. Как объясняет Ю. Мартов, вот это предварительное обучение, оно-то и привлекало многих в революционные кружки: "Такими ловкими и смышлеными", способными выйти в самостоятельные хозяева, "являлись именно те, которые попадали в наши кружки и которые в этих кружках приобретали культурное развитие, а, в частности, приучались владеть русским языком -- этим весьма существенным орудием в конкуренционной борьбе мелкой торговли и промышленности"; после этого, "наши "счастливчики", избавившиеся от положения наемника", торжественно обещав не прибегать к наемному труду, -- в силу требований рынка прибегали к нему58. Или, образовавшись в таких кружках, "рабочий забрасывал свою профессию и уходил в "экстерны""59. Участию молодежи в этих кружках встречалось неодобрение, даже противодействие и от местной еврейской буржуазии, быстрей и лучше полиции понимавшей, куда клонится дело60. Все же что-то местами удавалось, использовали социалистические брошюры и листки из лондонской типографии, и сами, как умели, вырабатывали "по всем программным вопросам социал-демократические формулы". Так: целое десятилетие заняла медленная пропагандистская подготовка к созданию Бунда. Но "гораздо больше, чем полицейские преследования, тормозила нашу работу начавшаяся эмиграция в Америку. Фактически мы подготовляли социалистических рабочих для Америки". И вот совсем не длинные воспоминания Исаака Гурвича о "первых еврейских рабочих кружках" насквозь пронизаны попутными замечаниями: агитатор студент Шварц "впоследствии эмигрировал в Америку, теперь живет в Нью-Йорке". -- От такого-то кружка в собрании на квартире Иосифа Резника "присутствовало двое рабочих, один плотник и один столяр, оба теперь в Америке". -- Спустя две страницы узнаем, что и сам Резник после ссылки "переселился в Америку". -- Приехавший, напротив, из Америки для агитации "молодой человек Гиршфельд... в настоящее время врач в Миннеаполисе" и выставлялся социалистическим кандидатом на должность губернатора. -- "Один из наиболее деятельных членов первого кружка Абрамовича Яков Звирин... высидел год в Крестах и... переселился в Америку и в настоящее время живет в Нью-Йорке". -- "Шмулевич ("Кивель")... в 1889... вынужден был бежать из России, до 1896 жил в Швейцарии, где был активным членом социал-демократических организаций", потом "переселился в Америку... живет в Чикаго". -- Наконец и автор повествования: "в 1890 году я сам оставил Россию", хотя за несколько лет перед тем "мы... смотрели на дело иначе. Вести социалистическую пропаганду среди рабочих -- обязанность всякого честного интеллигента; этим мы уплачиваем "исторический долг" народу. [А] раз на мне лежит обязанность заниматься пропагандой, то отсюда с очевидностью вытекает, что я имею право требовать, чтобы мне была предоставлена возможность выполнять эту обязанность". А приехав в Нью-Йорк в 1890, Гурвич там нашел "русское рабочее общество саморазвития", сплошь из минских ремесленников, -- и под "русский Новый год" устроили в Нью-Йорке "бал минских социалистов"61. В Нью-Йорке "местно[е] социалистической] движени[е]... в своем большинстве было чисто еврейским"62. Как видим, уже тогда океаны не были серьезным препятствием для единства и непрерывности еврейской революционной работы. И эта живая связь еще как явно отдастся в России. Но -- и от общероссийской революционной традиции значительная часть еврейской молодежи не ушла, не отклонилась и в 80-90-е годы. Ее, как указывает Д. Шуб, -- погромы, затем ограничительные законы Александра III, напротив, взъярили на борьбу. И тогда возникла необходимость убедительно объяснить русскому простонародью, почему столь немалое число евреев участвует в революционном движении. Применительно к малограмотному уровню, для популярных брошюр, постепенно отрабатывались и аргументы и фразеология. Затем они действовали и до 1917, еще и в самом 1917, и по брошюре такого рода мы можем восстановить их. Тяжела судьба русского подданного, правительство держало его в кулаке, но "еще горше доля... российского еврея-бедняка": "власть куражилась над ним, выжимая из него все соки. Его жизнь -- сплошное умирание с голоду", а "его братья по труду и по бедности, русские крестьяне и рабочие... пока темны, чуждаются его". -- И один за другим -- разъяснительные вопросы. "Враги ли для русского трудового народа еврейские капиталисты?" Враги -- всякие капиталисты, и не все ли равно трудящемуся, какой капиталист их грабит; не надо обращать гнева именно на еврейских. -- "У еврея... земли нет -- ему некуда податься". Не крестьянствуют евреи "потому, что русское правительство не позволяло им жить в деревне". Но в своих колониях они -- "усердные хлебопашцы. Их поля прекрасно обработаны... руками евреев: со стороны не приходится нанимать никого. И колонисты не занимаются никаким сторонним делом... евреи очень любят суровый земледельческий труд". -- "Вредит ли; еврейская беднота экономическим интересам русского трудового народа?" Торговлей евреи занимаются "не из любви... а по нужде: все пути им закрыты; надо же чем-нибудь жить"; "с радостью бросили бы свою торговлю, если б [их выпустили] из тесной клерки". А что среди торговцев есть плуты -- так надо винить царское правительство. -- "Еврейские рабочие начали борьбу за улучшение своего положения еще в то время, когда почти во всей остальной России трудящийся народ был покорен". Еврейские рабочие "всех раньше потеряли терпение"; "и еще десятки тысяч евреев входят в российские социалистические партии. Они разносили по всей стране ненависть к капиталистическому строю и к царскому правительству", они сослужили "хорошую службу русскому трудовому народу", и за это их ненавидят русские капиталисты. -- Правительство "через полицию участвовало в подготовлении погромов; оно посылало на помощь громилам полицию и войско"; "к счастью... рабочие и крестьяне очень редко участвовали в погромах". -- "Да, еврейская трудовая масса ненавидит безответственное царское правительство", "по воле правительства еврейским малюткам разбивали головы о стену... еврейских женщин -- от старух до маленьких девочек -- насиловали на улицах". Но "нагло лжет тот, кто называет евреев врагами русского народа... Да и как могут они ненавидеть Россию? Разве у них теперь есть другая родина?"63 Революционная традиция иногда выныривает поразительно. Когда-то в 1876 А. Бибергаль был осужден за участие в демонстрации на Казанской площади. И вот его старшая дочь поступила в Петербург на высшие курсы -- и в 1901, в точное 25-летие митинга на Казанской площади, арестована там же. (А в 1908, в эсеровской группе, получила каторгу за покушение на в. кн. Владимира Александровича.) Да российские революционеры с годами все больше нуждались в еврейском соучастии, все больше понимали выгоду использовать евреев как зажигательную смесь в революции, использовать их двойной порыв: против стеснений национальных и стеснений экономических. В 1883 в Женеве возникает как бы голова нарождающейся российской социал-демократии: Группа Освобождения Труда. Ее основали -- наряду с Плехановым и Верой Засулич -- Л. Дейч и П. Аксельрод64. (С 1885 вступил вместо умершего Игнатова -- Ингерман.) В поддержку им в России в массе разбредшихся и потерянных чернопередельцев (численно они намного превосходили народовольцев) группируется течение, следующее "Освобождению Труда", -- "освобожденцы". Среди них видим немало еврейской молодежи; из более известных можно отметить: Израиля Гельфанда (тот самый будущий могучий Парвус), Рафаила Соловейчика. В 1889, когда Соловейчик, объезжавший многие города России для налаженья революционной работы, был арестован, то по делу его шли, надо понять, тоже "освобожденцы", и среди них тоже еврейские имена65. -- К этому же социал-демократическому направлению принадлежал и Давид Гольдендах -- впоследствии довольно знаменитый большевик "Рязанов" (как раз в 1889 бежавший из Одессы за границу от воинской повинности)66. Но и группа народовольцев, даже после разгрома их, "была тоже довольно многочисленна. В нее, например, входили: Дембо, Рудевич, Мандельштам, Борис Рейнштейн, Людвиг Нагель, Век, Софья Шенцис, Филиппео, Левентис, Шефтель, Варнеховский и другие"67. Стало быть, еще сохранялись силы для революционного состязания и для теоретических споров между народовольцами, чернопередельцами и "освобожденцами". Используемый тут трехтомник 20-х советских годов, "Историко-Революционный Сборник", -- содержит в изнурительном потяготном словообилии эти споры, которые велись в представлении, что они важнее и выше всех вопросов мировой мысли и всемирной истории; в их подробностях -- убийственный материал о духовном содержании российских революционеров 80-90-х годов, может быть еще дождущийся своего исследователя. Но с 30-х советских годов на смену горделивым, подробным и поименным перечислениям всего и всех, причастных революции, в историко-политических публикациях возникло какое-то неестественное табу на упоминание роли и численности именно евреев в российском революционном движении, и ссылки на то с тех пор воспринимаются болезненно. Однако всякое сознательное умолчание в истории -- и не морально, и опасно: оно только порождает впоследствии обратное преувеличение. Как пишет Еврейская Энциклопедия, "учесть действительное значение еврейского элемента в общерусском освободительном движении, дать ему определенное статистическое выражение, не представляется возможным"68, но некоторая картина рисуется из разных источников. Гессен сообщает, что "среди 376 лиц, привлеченных за первое полугодие 1879 г. в качестве обвиняемых по государственным преступлениям, евреи составили всего 4%", а из судимых перед сенатом в течении 1880, "среди 1.054 лиц... евреи составляли 6 1/2%"69. Похожие оценки можем найти и у других авторов. Но из десятилетия к десятилетию в революционном движении появляется евреев все больше, их роль -- заметней и влиятельней. В первые годы советской власти, когда это чтилось в гордость, видный коммунист Лурье-Ларин сообщил нам: "В царских тюрьмах и ссылке евреи обычно составляли около четверти всех арестованных и сосланных"70. -- А марксистский историк М. Н. Покровский оценивал по данным различных съездов, что "евреи составля[ли] от 1/4 до 1/3 организаторского слоя всех революционных партий"71. (Современная Еврейская Энциклопедия выражает сомнение в этой оценке.) В 1903 Витте во встрече с Герцлем указал, что, составляя менее 5% населения России, 6 миллионов из 136, евреи рекрутируют из себя 50% революционеров72. Командующий Сибирским Военным Округом генерал Н. Н. Сухотин составил на 1 января 1905 года статистику политических поднадзорных во всей Сибири по национальностям. И оказалось: русских -- 1.898 (42%), евреев -- 1.678 (37%), поляков 624 (14%), кавказцев 147, прибалтов 85, прочих 94. (Конечно, эти данные только по ссыльным, без тюрем и каторги, и только за 1904 год, но все же дают возможность огляда.) Еще интересна там другая строка: "в том числе скрывшихся". И здесь процентное соотношение меняется так: русских -- 17%, евреев -- 64%, остальных 19%73. Вот свидетельствовал В. Шульгин: в 1899 в Киеве получили известия о петербургских студенческих волнениях. "Длиннейшие коридоры университета были заполнены жужжащей студенческой толпой. Меня поразило преобладание евреев в этой толпе. Было их более или менее, чем русских, я не знаю, но несомненно они "преобладали", т. е. они руководили этим мятущимся месивом в тужурках". Дальше -- стали выбрасывать из аудиторий профессоров и небастующих студентов. Затем эта ""чистая, святая молодежь" подделала фотографические карточки, на которых было изображено избиение студентов казаками; эти карточки выдавались за моментальные снимки с "натуры"", а были -- фотографиями с рисунков. "Не все евреи были левыми... отдельные студенты евреи были на нашей стороне" -- зато потом они много потерпели, в обществе их травили. И: "роль евреев в революционировании университетов была поистине примечательна и совершенно не соответствовала их численности в стране"74. Милюков называл это: "легенды о революционности евреев... им [людям из правительства] нужна легенда, как примитивному человеку нужна рифмованная проза"75. А Г. П. Федотов писал, напротив: "Еврейство... освобожденное духовно с 80-х годов... подобно русской интеллигенции Петровской эпохи, максимально беспочвенно, интернационально по сознанию и необычайно активно... сразу же занимает в русской революции руководящее место... На моральный облик русского революционера оно наложило резкий и темный отпечаток"76. -- С 80-х годов сливаются русская и еврейская интеллигенции не только в общем революционном деле, но и во всех духовных увлечениях, особенно в пламенной беспочвенности. Рядовому современнику (Зинаида Алтайская, орловская корреспондентка писателя Федора Крюкова) в начале XX века эта еврейская молодежь виделась так: "... их уменье и любовь к борьбе. А какие планы -- широкие, неустрашимые! Есть у них нечто свое, выбеленное и дорогое. Как обидно, завидно!" -- то есть что русская молодежь не такова. М. Агурский высказывает такое соображение: "что участие в революционном движении было своего рода [более] "приличной" ассимиляцией", нежели обычная ассимиляция, требовавшая крещения; и к тому же выглядело особенно благородно потому, что означало как бы и бунт против собственной еврейской буржуазии77 -- и против собственной религии, теперь поставляемой революционерами в ничто. Однако эта "приличная" ассимиляция никак не была полной и даже подлинной: многие поспешливые молодые люди оторвались от своей почвы, но и не вросли в русскую, они остались вне наций и культур -- тот самый материал, который так и нужен для интернационализма. А так как еврейское равноправие оставалось одним из главных лозунгов всероссийского революционного движения, то в голове и в груди каждого такого еврейского юноши, пошедшего в российскую революцию, сохранялось, что он продолжает служить интересам еврейства: занимаясь революцией, он тем самым борется и за еврейское равноправие. Парвус выдвинул, всегда отстаивал, внушал молодым тезис (и взял его себе задачей на всю жизнь): освобождение евреев в России может осуществиться только свержением царской власти. И такое понимание поддерживалось влиянием пожилой, состоятельной, устойчивой, вовсе не авантюрной части российского еврейства: ее настроение было с конца XIX в. -- постоянное раздражение против российского образа правления, -- и в этом идеологическом поле воспитывалась молодежь еще и до своего отпочкования от еврейства. Отмечал и видный бундовец М. Рафес, что на рубеже XIX-XX века "еврейская буржуазия выявляла свои чаяния и надежды, которые она возлагала на развитие революционного движения... симпатии должны были занять место прежнего отрицательного к нему отношения"78. Г. Гершуни на суде объяснял: "Это -- ваши преследования загнали нас в революцию". На самом деле объяснение уходит корнями и в еврейскую, и в русскую историю, и в их пересечение. Послушаем Г. А. Ландау, видного еврейского публициста. Уже после 1917 он писал: "Много ли было таких еврейских буржуазных или мещанских семей, где бы родители, мещане и буржуи, не смотрели сочувственно, подчас с гордостью, и в крайнем случае безразлично на то, как их дети штамповались ходячим штампом одной из ходячих революционно-социалистических идеологий". Да они и сами "смутно тяготели к идеологии, восстававшей против притеснителей вообще, не разбирая, в чем заключается протест и в чем притеснение". И так "постепенно установилась в еврейском обществе гегемония социализма... -- отрицание гражданского общества и современного государства, пренебрежение к буржуазной культуре и к наследию веков; от этого последнего евреям тем легче было отказаться, что от своего наследия они в значительной части уже раньше отрешились в процессе своей европеизации". Революционные идеи "в еврейской среде... были... дважды разрушительными" -- то есть и по отношению к России, и по отношению к самим себе. А "по интенсивности еврейская среда прониклась ими относительно полнее русской"79. Киевский ювелир Маршак (украшавший и киевские церкви своими изделиями) свидетельствует, что "даже в буржуазии, большой, я заразился [революционерством]"80. -- Да это же видим мы и по тому душевно-динамичному заряду, который вырос в молодом Богрове в его юности в богатейшей семье. Отец, богач-либерал, -- давал полную свободу сыну-террористу. -- И террористы братья Гоцы вышли из родов двух московских еврейских крезов Гоца и Высоцкого, чайного фабриканта, несметного миллионера, и деды не только не удерживали внуков, но жертвовали эсеровской партии сотни тысяч рублей. "Ряды социалистов были переполнены евреями", -- продолжает Ландау81. -- А. И. Гучков в одной из своих думских речей (1909) привел свидетельство молодой эсерки; между другими причинами своего разочарования "она указывала, что все революционное движение захвачено еврейством и что в торжестве революции еврейство видит свое собственное торжество"82. Революционные увлечения захватили еврейство по всей вертикали, указывает И. О. Левин: "Власти революционной стихии поддались не только низшие в социальном отношении слои еврейского населения в России", но это движение "не могло не охватить и значительных кадров полуинтеллигенции и интеллигенции в еврейском народе" (каковая полуинтеллигенция, пишет он, к 20-м годам "принадлежит несомненно к наиболее активным агентам советского режима"). "Еще больше было их среди тех "экстернов" всех рангов", "от зубоврачебных до университетских, добывавших себе... право жительства вне черты оседлости. Эти элементы еврейского народа, утратившие культурное содержание старого еврейства, в то же время оставались чуждыми не только русской культуре, но и вообще какой бы то ни было культуре. Эта духовная пустота, скрывавшаяся под лишь поверхностно усвоенной европейской культурой, делала евреев, уже в силу своего преимущественного занятия торговлей и промышленностью склонных к материализму, крайне восприимчивыми к материалистическим политическим учениям... Столь свойственное евреям рационалистическое мышление... располагает их к усвоению доктрин вроде революционного марксизма"83. Соавтор того же сборника B. C. Мандель отмечает: "Русский марксизм в чистом его виде, списанный с немецкого, никогда не был русско-национальным движением, и революционно настроенной части русского еврейства, для которой восприять социалистическое учение по немецким книжкам не составило никакого труда, естественно было принять значительное участие при пересадке этого иностранного фрукта на русскую почву"84. -- Ф. А. Степун выразился так: еврейская молодежь смело спорила, цитируя Маркса, в каких формах русскому мужику надо владеть землею. Марксистское движение в России и началось с еврейской молодежи в черте оседлости. Развивая мысль, В. С. Мандель припоминает ""Протоколы сионских мудрецов"... эт[у] нелеп[ую] и злостн[ую] фальсификац[ию]". Так вот "эти евреи усматривают в бреднях протоколов злой умысел антисемитов искоренить еврейство", но ведь они "сами в большей или меньшей степени не прочь устроить мир на новых началах и верят, что революция есть шаг по пути осуществления царства Божия на земле и они, уже не в осуждение еврейского народа, а в похвалу, приписывают ему роль вождя народных движений за свободу, равенство и социальную справедливость, вождя, для достижения этой высокой цели, конечно, не останавливающегося перед разрушением существующего государственного и социального строя". И приводит пример крайнего выражения в книге Фрица Кана "Евреи как раса и народ культуры": "Моисей за 1250 лет до Христа первый в истории провозгласил права человека... Христос заплатил смертью за проповедь коммунистических манифестов в капиталистическом государстве"; а "в 1848 году вторично взошла вифлеемская звезда -- и опять она взошла над крышами Иудеи: Маркс"85. И так, "из этого общего лона благоволения к революции... выделяются отдельные течения еврейской общественности, безнадежно-фантастические, ребячески притязательные и именно потому неудержимо тяготеющие к смуте, не к русской даже только смуте, а к смуте века вообще"86. Но с какой вальяжной солидностью и обещательностью входит в сознание интеллигентской России -- марксизм! Наконец-то революция приобрела и научное основание и полную неизбежность выводов и предсказаний! Среди молодых марксистов -- и Юлий Цедербаум, виднейший будущий лидер меньшевизма Мартов; вот он вместе со своим ближайшим другом Лениным создает сперва "Союз борьбы за освобождение рабочего класса" (всероссийского), только, не имея ленинской протекции получить для ссылки благодатный Минусинский край, отбывает 3 года в Туруханском. Затем, в паре с тем же Лениным, замышляет "Искру" и готовит для нее сеть распространителей. Но еще прежде, чем сотрудиться с Лениным над созданием всероссийской социал-демократической партии, тот же Мартов, поселенный в Вильне, около 1895 года составил идеологические и организационные основы "Всеобщего Еврейского Рабочего Союза в Литве, Польше и России". Идея Мартова была: отныне -- не пропаганда в кружках, а агитация в еврейской массе; а чтобы приспособить социалистическую агитацию к массе -- "надо сделать ее более еврейской", и в том числе, значит, перевести на идиш. В своем программном докладе Мартов обосновывал новый Союз так: "мы всего ожидали от движения русского рабочего класса и на самих себя смотрели только как на придаток к общерусскому рабочему движению... мы позабыли удержать связь с еврейской массой, не знающей русского языка". Но между тем "мы незаметно для себя подняли еврейское движение на такую высоту, какой русское движение еще не достигло". Теперь пришло время освободить самосознание еврейского рабочего движения "из-под умственного гнета, которому его подвергает буржуазия" еврейская, являющаяся "самой жалкой и низкой буржуазией в мире", "создать специально еврейскую рабочую организацию, которая явилась бы руководительницей и воспитательницей еврейского пролетариата". "Национальный характер нашего движения" Мартов рассматривал как победу над буржуазией, а при этом "мы вполне застрахованы от... национализма"87. Уже в следующем 1896 году Плеханов на конгрессе Социалистического Интернационала назвал еврейское с-д движение "авангардом рабочей армии в России"88. Оно и стало -- Бунд (Вильна, 1897), на полгода раньше создания РСДРП. И дальше: I съезд РСДРП, уже по эстафете, состоялся в Минске (где и была резиденция ЦК Бунда) в 1898. Еврейская энциклопедия сообщает, что "из восьми делегатов... пятеро были евреями: представители киевской "Рабочей газеты" Б. Эйдельман, Н. Вигдорчик... [и] Бунда -- А. Кремер, А. Мутник, Ш. Кац. [Еще были Радченко, Петрусевич и Банковский.] В образованный на съезде центральный комитет партии в составе трех человек вошли А. Кремер и Б. Эйдельман"89. Так: РСДРП родилась -- в ближайшем родстве с Бундом. (И: еще до "Искры" редактирование газеты Бунда предлагали взять на себя -- Ленину90.) Не случайно Бунд создался именно в Вильне. Вильна была -- "Литовский Иерусалим", Вильна всегда имела значительную еврейскую интеллигенцию, через Вильну же текли с Запада и все транспорты нелегальной литературы в Петербург и в Москву91. Но вот Бунд, вопреки своей интернациональной идеологии, "стал национализирующим фактором еврейской жизни", хотя "руководители его чурались национализма, как проказы". (И как русские с-д успешно чурались до конца.) Но хотя Бунд