по наряду полиции"; еще на одной улице подобной толпой "было опрокинуто несколько вагонов конно-железной дороги". "Довольно большая толпа евреев ворвалась во двор жестяной фабрики, засыпала [городовому] глаза табаком... при появлении полицейского наряда разбежалась, открыв огонь из револьверов, причем, из числа стрелявших, четыре еврея [перечисляются] были тогда же задержаны"; еще на одном перекрестке "из собравшейся... толпы евреев [двое] стреляли из револьверов и ранили конного стражника"; "вообще в течение всего дня 14 июня на всех почти улицах города происходили постоянные стычки евреев с нарядами полиции, во время которых евреи пускали в дело огнестрельное оружие и камни" и ранили нескольких городовых. "Со стороны евреев было также ранено до 10 человек", толпа уводила их и скрывала. И еще, убегая от городового, мещанин Ципкин бросил бомбу, от которой погиб и он, и городовой Павловский. И тут-то подплыл к Одессе "Потемкин"! В собравшейся до 5000 человек толпе "многие мужчины и женщины... произносили речи, призывавшие народ к восстанию против правительства"; среди студентов, проникших на броненосец, выделен Константин Фельдман (где он, на заседании комиссии, убеждал поддержать городское движение бомбардировкой города, но "большинство команды не согласилось"). А что же власти? Одесский градоначальник, то есть глава полиции, Нейдгарт в день прихода "Потемкина" уже полностью растерялся, определил (сходно с Киевом), что "гражданская власть бессильна водворить порядок и потому он передает все дальнейшие распоряжения по прекращению беспорядков военному начальству", то есть начальнику одесского гарнизона генералу Каханову. (А была ли еще над Одессой губернаторская власть? Да, была, генерал-губернатор Карангозов, как читатель уже догадался -- тоже временный, и ведущий себя неуверенно.) А генерал Каханов не мог придумать лучше, как запереть войсками в порту все скопившиеся там тысячи "неблагонадежны[х] элемент[ов] городского населения", дабы отделить их от чистого города. 15 июня два мятежа, одесский и потемкинский, слились: одесситы, "в том числе много студентов, курсисток и рабочих", посещали броненосец и склоняли "команду к совместным действиям". Запертая в порту толпа ринулась "разграбл[ять] сложенны[е] в порту товар[ы]", начиная с ящиков вина, потом учинила беспрепятственный грабеж и поджог пакгаузов, так что скоро одна из гаваней была вся охвачена огнем (издержалось имущества -- свыше 8 млн. руб.) -- и пожар угрожал карантинной гавани, где стояли иностранные корабли и склады с иностранными товарами. Остановить же бесчинства в порту стрельбой Каханов не решался, чтобы не вызвать стрельбу "Потемкина" по городу. Так прокипело еще 15-е. 16-го "Потемкин" стрелял по Одессе тремя холостыми и двумя боевыми 6-дюймовыми и вызывал к себе командующего войсками, дабы потребовать от него вывода всех "войск из города и выпуск[а] из тюрьмы всех политических". В тот же день, 16 июня, когда матросы хоронили своего убитого, -- "едва процессия вступила в город, как со всех сторон к ней стали присоединяться разные лица, образовавшие вскоре тысячную толпу, преимущественно молодых евреев", и над могилой произносивший речь "с криком "долой самодержавие", призывал товарищей действовать смелее и не бояться полиции". Но в тот день, и надолго, было введено в городе военное положение. 18-го "Потемкин" вынужден был уйти от эскадры, пришедшей его захватить. И хотя четырехдневная стоянка его на одесском рейде и "беспрепятственные сношения его с берегом значительно подняли дух одесских революционеров" и "надежды на возможную в будущем поддержку военной силы", все же лето кончалось спокойно и, может быть, никаких бурных событий в Одессе бы не было -- однако 27 августа воспоследовал несравненный закон об автономии высших учебных заведений. Тотчас "студенчество выделило из своего состава "коалиционный совет"", а он "решительным и смелым образом действий вполне подчинил своему влиянию не только студенчество, но и профессорский состав" (профессора опасались "неприятных столкновений с студентами, в роде бойкота, изгнания профессора из аудитории и т. п.".) Начались многолюдные сходки в университете, "сбор денег на вооружение рабочих и пролетариата, на вооруженное восстание, на покупку оружия для будущей милиции и самообороны", "обсуждался... образ действий организаторов будущего восстания", и на собраниях сочувственно присутствовала "профессорская коллегия", "иногда с ректором университета Занчевским во главе", который обещал "предоставить студентам все находящиеся в его распоряжении средства для активного участия [их] в освободительном движении". Затем 17 сентября первая же сходка в университете происходила "при участии посторонней публики, нахлынувшей в таком громадном количестве, что пришлось устроить две отдельные сходки", эсер Тэпер "и два студента-еврея произносили речи, призывая слушателей вести борьбу за освобождение страны от политического гнета и разлагающегося самодержавия". -- 30 сентября военное положение в Одессе было снято -- и теперь на университетские митинги повалили и "воспитанники всех учебных заведений, даже в возрасте 14 лет; на этих митингах евреи "являлись главными ораторами, призывавшими слушателей к открытому восстанию и вооруженной борьбе". 12 и 13 октября, раньше других средних учебных заведений "прекратили занятия ученики коммерческих училищ императора Николая I и Файга, как наиболее восприимчивые к революционной пропаганде", -- а 14 октября, вслед за коммерческим, постановили прекратить занятия и в остальных средних учебных -- и "коммерсанты" со студентами отправились повсюду насильственно прекращать занятия в гимназиях. У гимназии Березиной по жалобе профессоров университета -- обнаженными шашками городовых были якобы ранены три студента и три гимназистки. Но "расследованием точно установлено, что никто из детей не пострадал и учащиеся не успели еще выйти из гимназии на улицу". -- А такие-то инциденты и нужны для лучшего накала революции! В тот же день прекратились едва начатые на днях занятия в университете, бастующие студенты ворвались в городскую думу с криками "смерть Нейдгарту" и прекратить денежное содержание полиции. После потемкинских дней Нейдгарт снова вступил во власть -- но и до середины октября не принимал мер против вызывающих революционных сходок -- да и много ли он мог, при автономии университета? 15 октября он получил из министерства внутренних дел распоряжение не допускать на университетские сходки посторонних лиц, -- и с 16-го оцепил университет солдатами для этой цели, одновременно велев изъять из оружейных магазинов револьверные патроны, до тех пор свободно продававшиеся. "Закрытие посторонним лицам доступа в университет вызвало сильное брожение среди учащейся и еврейской молодежи", возникла громадная толпа, закрывающая по своему пути магазины (а американский магазин оружия разграбила), стала валить трамваи, конки, на улицах спиливать деревья для баррикад, рвать телеграфно-телефонные провода для той же цели, разбирать садовые решетки. Нейдгарт попросил Каханова занять город войсками. Тогда "из-за баррикад, за которыми разместились группы демонстрантов, большею частью евреев, с женщинами и подростками в их числе, стали обстреливать войска; стреляли по войскам также с крыш, балконов и [из] окон"; войска отвечали огнем, демонстранты были рассеяны, а баррикады разрушены. "Число убитых и раненых в этот день с точностью не может быть установлено, так как появившийся... санитарный отряд... преимущественно из студентов и евреев, в белых одеждах Красного креста, поспешно убрал с улицы раненых и убитых и доставил их в клинику университета", т. е. автономно-недоступную, в "еврейскую больницу, или на перевязочные пункты... возле баррикад, почти во всех аптеках". (Отпуск лекарств во всех аптеках прекратился еще раньше того.) По сведениям же градоначальника убито было 9 человек, ранено около 80, и несколько человек со стороны полиции. "Из участников беспорядков в этот день было задержано полициею 214 человек, в том числе 197 евреев, много женщин и 13 детей, в возрасте от 12 до 14 лет". И все это произошло -- еще за день до зажигательного действия Манифеста. Многократное выделение роли евреев в революционных действиях может показаться пристрастностью сенаторского отчета. Но стоит учесть, что в Одессе евреи вообще составляли треть населения и, как мы видели выше, весьма ощутимую долю в студенчестве; во-вторых, общую еврейскую активность в российском революционном движении и особенно в черте оседлости. Да отчет сенатора Кузминского и неоднократно свидетельствует свою беспристрастность. Вот и о 16 октября. "Задержанные, по доставлении в участок, подверглись избиению со стороны городовых и солдат", однако на это "своевременно ни градоначальником, ни полициею не было обращено внимания... и никакого расследования не было произведено", лишь позже более двадцати из побывших в том полицейском участке заявили, что "задержанных систематически избивали; сначала их сталкивали по лестнице в нижний подвал... многие из них падали, а затем стоявшие шеренгами городовые и солдаты наносили им побои шашками, резинами, ногами и кулаками", в том числе и женщинам. (Правда, в тот же вечер задержанных посетили гласные думы и мировые судьи, осмотрели и то подвальное помещение и выслушали жалобы о побоях. А сенатор и в ноябре при расследовании установил нескольких в тех побоях виновных и отдал под суд.) "17 октября весь город был занят войсками, по улицам ходили военные патрули и порядок весь день ничем не нарушался". А городская дума заседала, обсуждая экстренные меры, и в частности: как бы взамен правительственной полиции учредить городскую милицию. -- В этот день местный комитет Бунда постановил устроить торжественные похороны погибших накануне на баррикадах, но Нейдгарт, понимая, что такие похороны, как и всегда, вызовут новый революционный взрыв, "распорядился тайно вывезти из еврейской больницы" эти пять трупов и "похоронить их раньше назначенного времени", что и было сделано в ночь на 18-е. (Днем организаторы похорон потребовали вырыть гробы и возвратить их больнице. Разыгрались события -- трупы бальзамировали, и они еще долго лежали.) А тут-то и разнесся высочайший всемилостивый царский Манифест-- толкая Одессу к новым бурным событиям. Приведем сведения сперва от участников отряда еврейской самообороны. "Во время погрома недурно функционировал некий объединительный центр... Университеты сыграли гигантскую роль в подготовке октябрьских событий... В Коалиционный совет [одесского] университета перед погромом входили": большевик, меньшевик, с-р, бундовец, по одному от сионистов-социалистов, армян-дрошакистов, от грузинского землячества и от поляков. "Составлялись студенческие отряды и до погрома", на "громадных митингах в университете" сборы денег на оружие, "конечно, не только для обороны, но и на случай вооруженного восстания". "Сам Коалиционный совет собирал деньги для вооружения студенчества", "к началу погрома в университете было 200 револьверов" и "один профессор... достал еще 150". Во главе отряда назначался "диктатор", и "не разбирался партийный цвет" диктатора, "случилось, что отрядом, состоявшим в большинстве из бундовцев, командовал с-с [сионист-социалист] или наоборот"; "в среду [19 окт.] много оружия было роздано в одной сионистской синагоге"; "в отряды входили студенты, и русские, и евреи, еврейские рабочие, еврейская молодежь всяких оттенков, очень немного русских рабочих"121. Несколькими годами позже Жаботинский писал, что в погромах Пятого года "новая еврейская душа уже достигла своей зрелости"122. -- А в розовости Февральской революции всероссийская газета опишет эту картину так: "Когда в Одессе во время нейдгартовского погрома девятьсот пятого года юноши-самооборонцы расхаживали с ружьями, эти юноши были трогательны и прекрасны, и сердце трепетало от сочувствия им, от сострадания..."123. Наш современник пишет: "Мужество, проявленное гомельскими бойцами, зажигает десятки тысяч человек. В Киеве в отряды самообороны вступает 1,5 тысячи человек. В Одессе несколько тысяч"124. -- И численностью и настроением одесских отрядников -- и, встречно, ожесточением полиции -- ход событий здесь отличался от киевского. Вернемся к отчету Кузминского. После объявления Манифеста, с утра 18-го, командующий Одесским военным округом генерал Каульбарс, чтобы "дать населению возможность беспрепятственно использовать предоставляемую Манифестом свободу во всех видах", -- распорядился всем войскам не показываться на улицах -- "дабы не нарушать среди населения радостного настроения". Однако "такое настроение недолго продолжалось". Со всех сторон начали стекаться к центру города отдельные группы, преимущественно евреев и учащейся молодежи", с красными флагами, с криками "долой самодержавие", "долой полицию", и ораторы звали к революции. Из металлического изображения на думе слов "Боже, Царя храни" -- первые два слова выломали; ворвались в думский зал, "был изорван большой портрет Государя Императора, а на думе национальный флаг заменен красным. С проезжавших на извозчике на панихиду протоиерея, дьякона и псаломщика сбили шапки, а когда они потом шли при похоронах: -- останавливали процессию "и прерывали пение "Святый Боже" криками "ура"". "Возили чучело без головы с надписью "вот самодержавие" и носили дохлую кошку, производя тут же денежный сбор "на избиение царя" или "на смерть Николая"". "Молодежь, и в особенности еврейская, с видимым сознанием своего превосходства стала указывать русским, что свобода не добровольно дана, а вырвана у правительства евреями... открыто говорили русским: "теперь мы будем управлять вами"", и также: "мы дали вам Бога, дадим и царя". "Большая толпа евреев с красными флагами гналась" долго за двумя городовыми, один через двор и крышу бежал, другого же, Губия, эта толпа, "вооруженная револьверами, топорами, колами и железными палками, ворвавшись во двор, нашла спрятанным на чердаке и так изувечила, что он по дороге в больницу умер, два же отрубленные пальца его руки найдены дворником". Позже были избиты и поранены трое полицейских чинов, а у пяти городовых отобраны револьверы. Затем стали освобождать арестованных из одного, другого, третьего полицейского участка (где избивали 16-го, двумя днями раньше, -- там уже были прежде освобождены распоряжением Нейдгарта; в одном участке освободили в обмен на труп Губия), еще в других -- не оказалось арестованных, в этом всем содействовал ректор университета, который предъявил требование прокурору "от имени пятитысячной толпы", а "студенты угрожали чинам полиции насилием" вплоть "до повешения". -- Городской голова Крыжановский вместе с университетским профессором Щепкиным, вызванные Нейдгартом для совещания, вместо этого потребовали, чтобы Нейдгарт, "разоружив немедленно полицию, спрята[л] ее", иначе, добавил Щепкин, "не обойдется без жертв мщения и... полиция будет разоружена захватным правом". (На следствии у сенатора он потом отрицал такую резкость своих выражений, но, видимо, они не были мягче, судя по тому, что он в тот же день передал студентам 150 револьверов, а на следствии отказался указать источник приобретения.) И Нейдгарт вслед за этим разговором распорядился: снять постовых городовых со всех постов (даже не предупредив о том полицмейстера), -- "таким образом, с этого времени весь город оставлен был Нейдгартом без наружной полицейской охраны" -- что еще можно понять как спасение жизни постовых, но ведь при этом -- и без всякой воинской охраны на улицах, что уже было вполне маразматическим распоряжением. (Да ведь и в Петербурге именно этого требовали газетчики от Витте, он еле устоял.) "Вслед за тем как городовые прекратили нести постовую полицейскую службу, в городе появились две группы самообороны: студенческая милиция и еврейская оборона. Первая из них была организована "коалиционным советом", который... достал оружие". Посты городовых "заняла городская милиция из вооруженных в университете студентов и других лиц". Генерал барон Каульбарс и градоначальник Нейдгарт дали на это согласие, а полицмейстер Головин в виде протеста подал в отставку, его заменил помощник фон-Гобсберг. -- При городской думе создался временный комитет, из первых заявлений которого была благодарность студентам университета "за их энергичные, разумные и самоотверженные действия по охранению порядка в городе". Сам же комитет себя объявил в какой-то неясной функции. (О члене того комитета и члене Государственной Думы О. Я. Пергаменте в том ноябре писала пресса, и еще напоминали во 2-й Государственной Думе, что он в те дни объявил себя председателем "Придунайско-Черноморской республики" или "президент[ом] южно-русской республики"125, -- в угаре тех дней факт не невероятный.) И что же могло произойти от ухода с улиц в разгоряченный момент и войск, и полиции и от взятия власти безопытной студенческой милицией и отрядами самообороны? Студенческая "милиция задерживала людей, казавшихся ей подозрительными, и отправляла их для разбора в университет"; вот студент "шел во главе толпы евреев, около 60 человек, производившей беспорядочный огонь из револьверов"; "студенческая милиция и еврейская оборона... нередко сами прибегали к насильственным действиям по отношению к войскам и мирной части русского населения, производя выстрелы и убивая совершенно неповинных людей". Столкновение "неминуемо должно было последовать в виду образовавшихся в населении двух противоположных течений". -- Вот, вечером 18-го "демонстративная толпа с красными флагами, состоявшая преимущественно из евреев, пробовала снять рабочих с завода Гена... рабочие не исполнили этого требования; после того, та же толпа, встретив русских рабочих на... улице, потребовала, чтобы они сняли шапки перед красными флагами. После отказа рабочих" -- вот тебе и пролетариат! -- из той толпы "раздались выстрелы; рабочие, хотя и безоружные, успели разогнать" ту толпу и гнались за ней, пока к ней не "присоединилась еще другая толпа вооруженных евреев, численностью до тысячи человек, которая стала стрелять в рабочих... четверо рабочих были убиты". Так "начались в разных местах драки и вооруженные столкновения русских с евреями; русские рабочие и люди без определенных занятий, так называемые хулиганы, стали ловить и избивать евреев, затем перешли к разгрому и разорению еврейских домов, квартир и лавок". Тут пристав вызвал "роту пехоты, которая прекратила дальнейшие столкновения". На следующий день, 19 октября, "к 10-11 час. утра на улицах стали появляться... толпы русских рабочих и людей разных профессий, которые следовали с иконами в руках, с портретами Государя Императора, национальными флагами, с пением "Спаси, Господи, люди Твоя" и гимна. Эти патриотические манифестации, состоявшие исключительно из русских людей, стали образовываться одновременно в разных частях города, но начало им было положено в порте, откуда вышла первая, особенно многочисленная толпа манифестантов, состоявшая из рабочих". Есть "основание признать, что озлобление, вызванное поведением евреев в течение всего предшествующего дня, их дерзким и наглым поруганием и оскорблением национального чувства русского населения, должно было вылиться в какой-либо с его стороны протест". И Нейдгарт знал, что манифестация готовится, и разрешил ее, и она прошла мимо зданий командующего военным округом и градоначальника, затем к собору. "По пути следования к толпе присоединялись и многие другие случайно попадавшиеся лица и в том числе много хулиганов, босяков, женщин и подростков". (Тут уместно сопоставить объяснения рассказчика из Поалей-Цион: "Одесский погром произвели не хулиганы... В погромные дни полиция не пускала в город босяков из порта"; "свирепствовали мелкие ремесленники и лавочники, рабочие и подмастерья всяких мастерских, фабрик и производств", "бессознательные русские рабочие"; "я ездил в Одессу именно затем, чтобы найти чисто провокаторский погром, но -- увы! -- не обрел его". И объясняет погром -- национальной враждой126.) "Невдалеке от соборной площади... в толпу манифестантов произведено было несколько выстрелов, одним из коих был убит мальчик, несший икону", "была встречена револьверными выстрелами и подошедшая рота" пехоты. В манифестацию стреляли и из окон редакции газеты "Южное обозрение"", и "вообще по всему пути следования... во многих других местах, из окон, дверей, с балконов, из ворот и с крыш"; "кроме того, в манифестантов были брошены в нескольких местах разрывные снаряды", одним "таким снарядом было убито 6 человек"; а в самом центре Одессы "на углу Дерибасовской и Ришельевской улиц были брошены три бомбы в казачью сотню". "В рядах манифестантов было много убитых и раненых", и это "приписывалось русскими не без основания евреям, почему тотчас же в группах манифестантов стали раздаваться крики "бей жидов", "смерть жидам"", и "толпы манифестантов бросились разбивать в разных частях города еврейские магазины"; "вскоре единичные случаи перешли в общий погром: все лавки, дома и квартиры еврейские, попадавшиеся по пути следования манифестантов, подверглись совершенному разгрому, все имущество евреев подверглось истреблению, а то, что случайно оставалось нетронутым, было расхищаемо толпою хулиганов и босяков, сопровождавших всюду манифестантов", "нередко бывали такие сцены, что разграбление еврейских помещений производилось на глазах манифестантов, следовавших с иконами и пением "Спаси, Господи, люди Твоя"". К вечеру 19-го "взаимное ожесточение двух враждующих партий достигло чрезвычайного напряжения: тут уже обе стороны одинаково не давали друг другу пощады, избивая и подвергая истязаниям, иногда с особенною жестокостью, всех попадавшихся им в руки, без различия пола и возраста". По свидетельству одного врача университетской клиники, "хулиганы со второго и третьего этажей выбрасывали детей вниз на мостовую, а одного ребенка хулиган схватил за ноги и, ударив головой об стену, размозжил ему голову. В свою очередь и евреи не щадили русских, убивая их при всяком возможном случае; днем они не показывались открыто на улицах и обстреливали проходивших из ворот, окон и т. п., но вечером они собирались толпами" и даже "осаждали полицейские участки". "Особенную жестокость проявляли евреи в отношении полицейских чинов, когда им удавалось захватить их". (От Поалей-Цион: "Прессой была распространена легенда о громадном числе хулиганов, взятых в плен самообороной и загнанных в университет. Называлась цифра в 800-900 человек; на самом же деле надлежит уменьшить эти цифры в десять раз. Громилы отводились в университет только в самом начале погрома, а потом были дела поважнее"127. -- Картины одесского погрома находим и в газете "Киевлянин" в ноябре 1905128.) А что же полиция? Согласно безмозглому распоряжению Нейдгарта, "19 октября... как и в последующие дни, полиция совершенно отсутствовала на улицах", изредка ходили патрули, но весьма неаккуратно. "Неопределенность в соотношении гражданских и военных властей, идущая в разрез с... указаниями закона", привела к тому, что "полицейские чины не отдавали себе ясного отчета в существе лежащих на них обязанностей", а сверх того -- "все полицейские чины, считая евреев виновниками всяких политических смут" и "революционерами, вполне сочувствовали совершавшемуся погрому еврейского населения, не считали даже нужным скрывать этого". Хуже того: "во многих случаях сами полицейские чины направляли толпы хулиганов на разгром и разграбление еврейских домов, квартир и лавок", еще хуже: "в статском платьи и без блях и гербов", сами "принимали участие в этих разгромах", "руководили действиями толпы", даже "были и такие случаи, что городовые сами производили выстрелы в землю или в воздух и затем ложно указывали войскам, как будто эти выстрелы последовали из окон еврейских домов". И это -- полиция! Сенатор Кузминский отдал под суд 42 полицейских, из них 23 -- не рядовых, а в чинах. А войска -- "разбросанные на огромном пространстве города" и должные "действовать самостоятельно"? "И войска относились вполне безучастно к виновникам погрома, так как, с одной стороны, они не были ознакомлены с существом лежавших на них обязанностей и, не получая от чинов полиции никаких указаний", они "не знали, против кого и в каком порядке они должны действовать силой оружия. С другой стороны, видя покровительственное отношение чинов полиции к громилам еврейского имущества, войска могли полагать, что погром предпринят с ведома и одобрения власти". И "по отношению к громилам войска никаких мер не предпринимали". И хуже того: "добыты указания на то, что и солдаты и казаки также нередко участвовали в расхищении товаров из разбиваемых лавок и разных вещей из разгромленных еврейских квартир". "Некоторые же свидетели удостоверили и то, что солдаты и казаки убивали без всякой причины совершенно неповинных лиц". Так и здесь расплачивались невинные. "20 и 21 октября погром не только не прекращался и даже не ослабевал, но, напротив, принял еще более ужасающий по своим размерам характер", "расхищение и уничтожение еврейского имущества, избиение и убийства людей совершенно открыто и безнаказанно совершались днем на улицах". (От Поалей-Цион: с 20-го вечером "университет был окружен войсками", а "внутри был забаррикадирован на случай нападения войска. Отряды в город более не высылались". Зато в городе "выступила самооборона неорганизованная", "сильные отряды местных жителей", "вооруженные чем попало: топорами, секачками, оглоблями", "оборонялись с такой же решительностью и ожесточением, с каким нападали на них, и почти совершенно отстояли свои улицы"129.) 20-го группа гласный городской думы с новым городским головой (прежний, Крыжановский, еще 18-го подал в отставку, видя свое бессилие против поджигательных действий со стороны университета, где собиралось и оружие) посетили генерала Каульбарса "с просьбою принять в свои руки власть, так как только военное начальство... может спасти город". Командующий округом объяснил, "что до введения военного положения военное начальство не вправе вмешиваться в распоряжения гражданской администрации и только обязано" ей содействовать, когда та потребует. "Но стрельба по войскам и бросание в них бомб до крайности затрудняет успешное подавление" беспорядков. Однако склонился вмешаться. -- 21 октября Каульбарс приказал "принять самые решительные меры против тех домов, из которых стреляют и бросают бомбы"; а 22-го: "истреблять на месте оружием всех без исключения грабителей, нападающих на дома, магазины и мирных жителей". И уже с 21 октября район за районом стали утихать, с 22-го "восстановлена была постовая полицейская служба городовых" с подкреплением их постов солдатами; "началось движение трамвая, и к вечеру порядок в городе можно было считать восстановленным". Подсчет жертв был труден и различается по источникам. Из отчета Кузминского -- "по сведениям полиции, число убитых превышает 500 человек, из них более 400 евреев, а раненых, зарегистрированных полициею -- 289... из них 237 евреев. По сведениям кладбищенских смотрителей... похоронено на христианском кладбище 86 человек, и на еврейском -- 298". На излечение в больницы "поступило раненых 608 человек и в том числе 392 еврея". (Однако, многие могли и не обратиться за помощью из опасения, что их привлекут к ответственности.) -- Еврейская энциклопедия числит 400 убитых евреев130. -- От Поалей-Цион: по списку, изданному одесским раввинатом, "убитых евреев 302, из них самооборонцев 55, христиан-самооборонцев 15", "в остальных убитых -- 45 неопознанных; опознанных 179 мужчин и 23 женщины"; "громил убито много. Никто их не считал и не интересовался узнать точное число их; во всяком случае, как уверяют, их не менее сотни"131. -- А советский сборник -- с плеча: "свыше 500 убитых евреев и 900 раненых"132. Можно добавить и свидетельство, как это тотчас откликалось в мире. "Берлинер тагеблат" еще до 21 октября писала: "тысячи и перетысячи (abertausende) евреев умерщвлены в южной России; более тысячи молодых девушек и детей было изнасиловано и задушено"133. Но и без преувеличений, суммирует Кузминский: "По силе и проявленной жестокости, этот погром превзошел все ему предшествовавшие". -- Главным виновником происшедшего он считает градоначальника Нейдгарта. После требования профессора Щепкина -- "недостойная уступка" его снять с постов городовых и отдать город еще не существующей студенческой милиции. 18-го "не принял никаких мер... рассеять собравшуюся на улицах города революционно настроенную толпу", допустил захват власти в городе "скопища[ми] евреев и революционеров" (неужели не понимая, что способствует зажиганию ответного погрома?). Его бездействие могло бы быть объяснено, если бы он передал власть военному начальству, но "такой передачи власти... не последовало за все время беспорядков". Однако, не проявив распорядительности, Нейдгарт в ходе событий публиковал весьма двусмысленные заявления; а затем представил следствию неверные оправдания. Установив "признаки должностного преступного деяния", сенатор отдал Нейдгарта уголовному преследованию. В отношении военного командования такой власти сенатор не имел. Но указывает, что и со стороны Каульбарса было преступлением: 18 октября согласиться на требование думы убрать войска с улиц -- и распорядиться их удалить. А 21 октября Каульбарс увещевал собранных у градоначальника полицейских чинов тоже двусмысленными доводами: "Будем называть вещи их настоящими именами. Нужно признаться, что все мы в душе сочувствуем этому погрому. Но мы не должны переносить злобу, которую мы, может быть, имеем против евреев, в нашу служебную деятельность. На нас лежит обязанность, по долгу присяги, поддерживать порядок и защищать от погромов и убийств". По совокупности всех изученных обстоятельств сенатор заключает, "что октябрьские волнения и беспорядки были вызваны причинами безусловно революционного характера и завершились разгромом евреев исключительно вследствие того, что представители именно этой народности принимали преобладающее участие в революционном движении". Не добавить ли: и вследствие долгого уже попустительства бесчинствам революционеров. А так как "сложилось убеждение, что события октябрьских дней исключительно порождены образом действий... Нейдгарта", "провокаторством" его, -- то тотчас за событиями "образовалось в Одессе несколько комиссий, в том числе при университете, при городской думе и при совете присяжных поверенных". Они деятельно собирали материалы, обличающие "провокаторство погрома", но, по изучению их, сенатором "не усмотрено... сколько-нибудь доказательных данных", следствие "не обнаружило решительно никаких обстоятельств, указывающих на то, чтобы даже кто-либо из органов полиции принял участие в организации патриотической манифестации". Детальный сенаторский отчет дает попутно и яркие черты того 1905 года и той эпохи. 21 октября "в виду ходивших в городе слухов о том, что в университете изготовляются бомбы и имеется большой склад оружия", командующий предложил провести осмотр здания комиссией из офицеров и профессоров. Ректор в ответ заявил, "что такое вторжение в университет было бы нарушением университетской автономии". От дня ее провозглашения в августе -- университет управлялся комиссией "из двенадцати профессоров крайнего направления" (например, Щепкин на митинге 7 октября говорил: "когда настанет время и вы постучитесь в дверь, мы пойдем с вами на вашем "Потемкине""), -- но и комиссия эта полностью направлялась уже названным студенческим "коалиционным советом", по требованию того совета отменял свои постановления и ректор. И после отказа Каульбарсу, "осмотр" университетского здания был произведен комиссией из профессоров и трех гласных думы -- и "ничего подозрительного", конечно, не было обнаружено. -- "Однородные явления наблюдались также и в одесской городской думе. Здесь обнаружили притязание на влияние и власть служащие в городской управе... так называемый третий элемент", их комитет предъявил избранной думе требования "преимущественно политического характера", они готовили уже 17-го, в день Манифеста, резолюцию: "наконец самодержавие провалилось в пропасть", и, пишет сенатор, "быть может, в начале октябрьских волнений было поползновение произвести полный захват власти". (А дальше катил -- революционный декабрь, повелительным тон совета рабочих депутатов о всеобщей забастовке: "мы этого требуем", в Одессе прекращение электрического освещения, торговли, движения, мертвенность порта, снова бросание бомб, "изорвани[е] кип начавшей выходить патриотической газеты "Русская речь"", угрозные "требования денег на революционные цели", толпы праздных гимназистов и запутанность населения "под гнетом революционного движения".) Этот дух 1905 года (дух всего "Освободительного движения"), так резко проявившийся в Одессе, -- в те "конституционные дни" прорвался и во многих городах России, и в черте оседлости и вне ее, погромы "повсеместно возникли... в самый день или на следующий день по получении на местах известия" о Манифесте. В черте оседлости еврейские погромы произошли в в Кременчуге, Чернигове, Виннице, Кишиневе, Балте, Екатеринославе, Елизаветграде, Умани и немалом числе других городов и местечек, причем еврейское имущество больше уничтожали, чем расхищали. "В тех городах и местностях, где полиция и войска действовали энергично, погромы производились в самых незначительных размерах и оканчивались весьма быстро. Так, в Каменец-Подольске, благодаря умелым и своевременным действиям войск и полиции, все попытки толпы произвести разгром евреев были отражены", "в Херсоне и Николаеве начавшийся разгром был прекращен в самом начале"134. (А "в одном из небольших городов Юго-Западного края погром был предотвращен только тем, что пожилые евреи подвергли свою молодежь телесному наказанию за устройство противоправительственной манифестации после объявления высочайшего Манифеста 17 октября"135.) Где в черте еврейских погромов вовсе не было -- это в Северо-Западном крае, где евреи жили наиболее густо, -- и такое должно бы необъяснимым показаться, если бы погромы устраивало царское правительство, и они "как правило, происходили по одному сценарию"136. "24 погрома произошли за пределами черты оседлоти, но они были направлены против всех прогрессивных элементов общества"137, а не именно против евреев, -- и это как раз выявляет главный импульс погромщиков тех дней: сотрясение от Манифеста и стихийный порыв к защите трона против низвергателей царя. Вне черты оседлости такого рода погромы произошли: в Ростове-на-Дону, Туле, Курске, Калуге, Воронеже, Рязани, Ярославле, Вязьме, Симферополе; "татары были активными погромщиками в Казани и в Феодосии"138. -- В Твери громили земскую управу; в Томске толпа подожгла театр, где заседали левые, погибло в пожаре 200 человек! В Саратове тоже так грозились, но жертв не было (там губернатор -- Столыпин)139. Обзорно по всем погромам характер их и число жертв сильно колеблются у разных авторов. Ныне бывают оценки и весьма легкомысленные. Вот читаем в 1987: "Во время погромов; было убито 1000 человек и многие десятки тысяч были ранены и искалечены" -- и, в отголосок ли тогдашних западных сообщений? -- "тысячи женщин были изнасилованы, очень часто на глазах матерей и детей"140. Напротив, Г. Слиозберг, современник событий и бывший в центре всех сведений, писал: "К счастью, все эти сотни погромов не влекли за собою значительных насилий над личностью евреев и в громадном большинстве мест погромы не сопровождались убийствами"141. О женщинах и стариках, кажется, опровергает советский боевик Диманштейн, с гордостью: "Главная масса убитых и раненых евреев принадлежала к лучшим боевым, молодым элементам, бывшим в рядах самообороны, которые погибали в бою, но не сдавались"142. Что же касается объяснения причины погромов, то еще от 1881 года в российском еврействе, затем и российском обществе так и установился прочный гипноз: погромы безусловно и несомненно подстроены правительством, Департаментом полиции и произведены по единой команде из Петербурга. И после октября 1905 вся левая печать писала так же. И даже Слиозберг, под этим гипнозом повторяет: "В течение 3 дней волна погромов пронеслась по черте оседлости [мы только что видели: отнюдь не по всей черте и, напротив, не только по ней, -- А. С.], причем по совершенно единообразному плану, как бы кем-то предначертанному заранее"143. И у столь многих -- странное отсутствие даже попыток объяснить иначе. (Много лет спустя все же признает Я. Фрумкин: погромы октября 1905 "носили не только антиеврейский, но и контрреволюционный характер"144.) И в голову не приходит: а могло ли тут быть сходство -- в исходных причинах? в государственных событиях? в народном настроении? Не оно ли проявлялось как раз едино? Сопоставим, что выступления толпы против забастовщиков в октябре кое-где произошли до Манифеста. Сопоставим, что как раз в те октябрьские дни текла всеобщая железнодорожная забастовка и был перерыв связи повсюду -- а между тем проявилась одновременность столь многих погромов. Отметим и правительственные расследования в ряде городов и наказание полицейских чинов, допустивших нарушения службы. Сопоставим и дальше: в те самые месяцы погромы помещиков крестьянами тоже повсюду происходили вполне единообразно. Но не станем мы, наверное, утверждать, что помещичьи погромы тоже подстроены Департаментом полиции, а не от единства крестьянского настроения? Кажется, одна -- единственная -- улика все-таки существует. Только и она указывает не на власть. Министр внутренних дел П. Н. Дурново в 1906 обнаружил, что чиновник особых поручений м.в.д. М. С. Комиссаров использовал одно из помещений Департамента полиции для тайного печатания прокламаций, зовущих к борьбе с евреями и революционерами145. Однако отметим -- это не деятельность Департамента, а конспиративное предприятие авантюриста Комиссарова, побывавшего и на жандармских постах -- и затем у большевиков в Смольном при ВРК "чиновником особых: поручений", потом в ЧК, ГПУ, и вел разложение остатков врангелевской армии на Балканах. Однако лжеверсии присохли так присохли, а особенно на отдаленном Западе, откуда Россия виделась всегда в черном тумане, а пропаганда против нее звучала отчетливо. Конечно, Ленину было подстать налепить: царизм "ненависть измученных нуждой рабочих и крестьян к помещикам и капиталистам старался направить на евреев"; и его подручный Лурье-Ларин выкручивался объяснять это классово: будто натравливали именно на еврейских богачей, но, в противоречие, именно к ним и ставили защитные караулы146. Однако и сегодня какую энциклопедию ни возьми, вот израильскую на английском языке: "С самого начала эти погромы были инспирированы правительственными кругами. Местные власти получили инструкции дать погромщикам свободу действий и защищать их от еврейской самообороны"147. Вот нынешнюю израильскую на русском языке: "Организуя погромы, русские власти стремились..."; "власти хотели физически уничтожить как можно больше евреев"148. Так не местных властей преступное попустительство, а хитрейшая задумка центральной власти? Но даже Лев Толстой, в те годы предельно напряженный против правительства и чего только дурного о нем не писавший, сказал тогда: "Не верю, что полиция подстрекает народ [на погромы]. Это и о Кишиневе и о Баку говорили... Это -- грубое выражение воли народа... Народ видит насилие революционной молодежи и противодействует ей"149. Сходно объяснял и Шульгин в Государственной Думе: "Народный самосуд имеет большое распространение и в России, и в других странах... поучительную картину представляет в этом отношении... Америка, где самосуд существует под названием суда Линча... Но еще более грозное явление случилось в последнее время у нас на Руси -- это тот самосуд, который называется еврейскими погромами! Когда власть забастовала, когда самые возмутительные преступления против национального чувства и народных святынь оставались совершенно безнаказанными, тогда народ под влиянием стихийного раздражения принялся судить сам. Само собой разумеется, как это всегда бывает в таких: случаях, народ не способен сам разделить виновных от невинных, он, по крайней мере в наших краях, все свалил на евреев. Среди них пострадало очень мало виновных, так как эти виновные очень ловко удирали за границу, пострадали же в массе совершенно невинные евреи"150. (Кадетский лидер Ф. Родичев так выразился: "Антисемитизм -- это патриотизм: недоумевающих людей" -- в местах, где живут евреи.) Там, где царь оказался слаб защитить свою власть законно, а правительство вовсе смялось, -- мещанство, мелкое купечество, но даже и рабочие, железнодорожные и фабричные, самые-то устройщики всеобщей забастовки, -- возмутились и стихийно стали на защиту того, во что оставалась вера, -- а пляска издевателей была им оскорбительна. По неруководимости, покинутости и отчаянию этой толпы -- ее гнев и разряжался яростью жестокого, уничтожающего погрома. Да вот -- у сегодняшнего еврейского автора, и ныне неумно настаивающего, что "вне всякого сомнения, царские власти сыграли большую роль в организации еврейских погромов", -- вдруг: "Мы абсолютно уверены, что Департамент полиции не был таким хорошо организованным учреждением, чтобы подготовить в одну и ту же неделю погромы сразу в 660 местах". За те погромы "несет ответственность не только и не столько администрация, сколько само русское и украинское население черты оседлости"151. Вот с последним -- соглашаюсь и я. Но с существенной поправкой: что и еврейская молодежь того времени -- весомо делит ту ответственность. Тут трагически сказалась та черта русско-украинского характера (не различая, кого из громил кем считать), что в минуты гнева мы отдаемся слепому порыву "раззудись плечо", не различая правых и виноватых, а после приступа этого гнева и погрома -- не имеем способности вести терпеливую, методическую, многолетнюю деятельность к исправлению бед. В этом внезапном разгуле дикой мстящей силы после долгой дремли -- на самом деле духовная беспомощность наших обоих народов. И с такой же неспособностью -- патриотические верхи мялись в равнодушии или полусочувствии, и не выдвигали ни публицистов с ясным сознанием и решительностью, направителей общественного мнения, ни устойчивых культурных организаций. (Отметим, что и на той встрече с Витте присутствовали же и представители правой прессы -- но запуганно промолчали или даже поддакивали развязному Пропперу.) Трагически сказался и тот долгогосударственный грех императорской России, что православное духовенство, давно задавленное властью, бессильное в своем общественном положении, уже никак не имело авторитета духовного водительства массами (какой имело в Московской Руси и в Смутное Время -- и коего так не хватит вот скоро, в Гражданскую войну!). И хотя в эти месяцы, годы и прозвучали увещания иерархов к православному люду против погромов, -- не могли они остановить их. Они даже не смогли помешать, чтобы впереди погромных толп не качались бы распятия и церковные хоругви. Еще утвердилось, что погромами октября 1905 руководил Союз Русского Народа. Это -- неправда, он только в ноябре 1905, тоже от инстинкта народной обиды, стал возникать. В его тогдашней программе действительно были положения противоеврейские, против евреев всех без разбора: "разрушительная, антигосударственная деятельность сплоченной еврейской массы, ее непримиримая ненависть ко всему русскому и неразборчивость в средствах"152. В декабре его агитаторы звали Семеновский полк на подавление московского вооруженного восстания. Однако Союз этот, раздутый слухами и страхами в легендарный, был в реальности жалкой, бессильной и безденежной партией, возникшей как бы на помощь самодержавному монарху -- а монарх с весны 1906 сам стал конституционным, а правительство стеснялось иметь, в поддержку такую партию, так что она, с тысячами двумя ли, тремя полуграмотных, беспомощных и жалко возглавленных местных "советов", -- оказалась в оппозиции и к правительству думской монархии, и особенно к Столыпину. -- С думской трибуны Пуришкевич задавал вопрос: "С момента возникновения и развития монархических организаций много ли: вы видели погромов, совершающихся в черте еврейской оседлости?... Ни одного, ибо монархические организации боролись и борются в черте еврейской оседлости с еврейским засилием мерами экономическими, мерами культурными, а не кулаком"153. -- Там уж насколько культурными -- однако погромы от Союза Русского Народа не известны, а прежние -- были от стихийного взрыва масс. Через несколько лет после загасания революции 1905 Союз Русского Народа -- и от начала бутафорский -- бесславно растаял. (Насколько расплывчато понятие о нем, можно судить по удивительной характеристике из Еврейской энциклопедии: антисемитизм Союза Русского Народа "носит явно выраженный дворянский и крупно-капиталистический характер"154.) Есть и еще клеймо, прикипевшее крепко: "черная сотня", неотразимое именно в неопределенности своего смысла. Откуда повелось оно -- расследовать трудно, говорят, что так досадливо называли поляки русских монахов, отстоявших от них Троице-Сергиевскую Лавру в 1608-09 годах. Через какие-то исторические нити это дотянулось до начала XX века -- и с ненавистным чувством вспыхнуло тут. И оказалось отлично действующим ярлыком для этого стихийного народного патриотического движения. Именно своей неопределенностью, а вместе с тем прилепчивой бранностью этот термин и стал удобен к употреблению. (И, например, четверых кадетов, решившихся на переговоры со Столыпиным, закликали "черносотенными кадетами". И в 1909 "Вехи" были обвинены в "замаскированном черносотенстве".) И "термин" привился вот уже на столетие -- хотя взволнованного и обескураженного тогда славянского населения России были не "сотня", а миллионы. Еврейская энциклопедия в России, в 1908-1912, к чести ее, не взялась дать определения "черной сотни": на интеллектуальных верхах российского еврейства было немало весьма равновесных, вдумчивых, благоразумных людей. Но в те же годы, перед Первой Мировой войной, это взялась определить энциклопедия Брокгауза-Ефрона, вдогон, в дополнительном томе: ""Черная сотня" -- ходячее название, которое в последние годы стало применяться к подонкам населения, склонным к еврейским погромам и избиениям интеллигенции". Дальше, однако, растекается: что "явление черносотенства не специфически русское; в разных государствах мира в различные исторические моменты... являлось на историческую сцену"155. И правда, в 1917 в прессе февралистов я встречал уже и "шведских черносотенцев"... Вот, современный нам вдумчивый еврейский автор правильно указывает, что "явление, получившее название Черной сотни... изучено недостаточно"156. Но от этих сомнений совершенно свободна прославленная и всемирно авторитетная Британская Энциклопедия: "Черная сотня, она же [!] Союз русского народа, -- организация реакционных антисемитских групп в России, сформированная в ходе революции 1905. Имея неофициальное одобрение правительства, черные сотни составлялись преимущественно из помещиков, богатых крестьян, бюрократов, полицейских чинов и клерикалов, которые поддерживали православие, автократию и русский национализм. Особенно активна с 1906 по 1911 год..."157. Онемеешь от такой учености. Это преподносится и сегодня всему образованному человечеству, -- "преимущественно из помещиков, богатых крестьян, бюрократов, полицейских чинов" и священников. Это, оказывается, они шли и били палками стекла еврейских магазинов! И "особенно активны" в мирные годы после 1905... Да, "помещичьи" погромы -- были в России в 1905-1907, и их было больше числом, чем еврейских. В них так же темная неразумная толпа громила незащищенные жилища, имущество, поджигала и грабила, убивала людей (и детей), и даже скот, -- но об этих погромах никогда не раздавалось возмущенных голосов передовой интеллигенции, а депутат Государственной Думы Герценштейн в парламентской речи (страстной, но и разумной, в защиту мелкого крестьянского землевладения), угрожая, что будут шириться поджоги помещичьих усадеб, воскликнул: "Мало вам разве майских иллюминаций прошлого года, когда в Саратовской губернии чуть ли не в один день погибло 150 усадеб?!"158. Эти "иллюминации" ему потом никогда не простили. Конечно -- то был срыв на слове, из этого одного нельзя заключить, что он говорил со злорадством. Однако о еврейских погромах минувшей осени он бы это слово употребил? Надо было пережить уже Большую, настоящую Революцию, чтобы услышать: помещичьи погромы "являются не менее жестокими и безнравственными актами, чем еврейские погромы... Тем не менее среди левых групп существует тенденция рассматривать" их как "желательную саму по себе ломку прежнего социального и политического строя"159. Добавлю еще одно страшное сходство тех и других погромов: у дикой толпы ощущение своей правоты. Последние еврейские погромы произошли еще и в 1906 -- седлецкий в Польше, что за пределами нашего рассмотрения, и еще белостокский, летом. (Вскоре после белостокского в Одессе полиция отначала остановила зревший после роспуска 1-й Думы еще один погром.) В Белостоке образовалось сильнейшее в России анархическое соединение. Тут "появились многочисленные группы анархистов, которые стали часто практиковать отдельные террористические акты против хозяев, полицейских чиновников, казаков, солдат"160. Из воспоминаний белостокских анархистов рельефно выступает обстановка в городе в 1905-06: частые нападения анархистов, открыто утвердившихся на Суражской улице, куда полиция боялась и сунуться. "Очень часто среди бела дня убивали постовых городовых, благодаря чему они все реже и реже стали появляться..." Вот анархист Нисель Фарбер "бросил бомбу в полицейский участок", ранил двух городовых, писаря, убил "двух буржуа, случайно находившихся в канцелярии", незадачливо погиб и сам. Вот Гелинкер (он же -- Арон Елин) бомбой тяжело ранил помощника полицмейстера, пристава, двух околоточных и троих городовых. Вот еще один анархист бомбой же "ранил офицера, четырех солдат", впрочем и самого себя, "и, к несчастью, убил пропагандистку из Бунда". Иной раз еще убиты пристав с городовыми, иной -- два жандарма, иной раз тем же "Гелинкером был убит дворник". (Кроме террористических актов практиковали и "экспроприаци[и] средств потребления" -- надо ж было чем-то и питаться.) "Власти постоянно боялись того, что анархисты на Суражской "начнут бунт"", полицейские привыкли, "что бунта надо ждать и сегодня, и завтра, и послезавтра". "Большинство... чернознаменцев... склонялось к тому, чтобы начать усиленную боевую деятельность, которая по возможности непрерывно поддерживала бы атмосферу классовой войны". Для этого распространили террор и на еврейских "буржуа". Тот же Фарбер ранил владельца мастерской Кагана, "дождавшись его у синагоги... тяжело ранил его ударом ножа в шею"; тяжело ранили владельца мастерской Лифшица; так же "напали в синагоге на богача Вейнрейха", стреляли, но "плохенький револьвер трижды дал осечку". Требовался ряд "крупных антибуржуазных "безмотивных" актов", "пусть вечная угроза смерти... висит над буржуа каждый миг, каждый час его существования". Даже была идея "по всей [главной улице Белостока] расставить адские машины и взорвать на воздух всех крупных буржуа" сразу. Но "как сказать анархическое "слово"?" В белостокских анархистах образовалось две группы: "безмотивного" террора, "безмотивники", -- и "коммунары", которые находили метод террора "бледным" и слабым, но стремились к вооруженному восстанию "во имя безгосударственной коммуны": "захватить город, вооружить массы, выдержать целый ряд сражений с войсками, выгнать их за пределы города", а "параллельно... все расширяющийся захват фабрик, мастерских и магазинов". И вот "на митингах в 15-20 тысяч человек наши ораторы призывали к вооруженному восстанию". Увы, "рабочие массы Белостока далеко отошли от ими же вспоенного революционного авангарда", требовалось "ликвидировать... пассивное настроение масс". Такое восстание белостокские анархисты и готовили в Белостоке в 1906. Его ход и последствия и получили название "белостокского погрома"161. Все началось с убийства полицмейстера -- и именно на той "Суражской улице, где была сосредоточена еврейская анархистская организация"; затем кто-то стрелял или бросил бомбу в проходящую церковную процессию. Специально за тем приехавшая комиссия Государственной Думы, увы, увы, почему-то так и не могла установить: "были ли то выстрелы, или какое-то шипение, этого очевидцы точно не могли выяснить"162. Впрочем, коммунист Диманштейн через 20 лет ясно пишет, что "в православную процессию была брошена провокационная петарда"163. Не исключено и соучастие Бунда, "лучшие" месяцы революции тщетно рвавшегося к вооруженному восстанию, а вот хиреющего без боевой обстановки, так что предстояло ему снова идти поклониться РСДРП. Но гораздо явственней, конечно, проявились сами белостокские анархисты. Об этом анархистском гнезде повествовал после 1917 их вождь Иуда Гроссман-Рощин: они больше всего боялись "подда[ть]ся постепеновщине и благоразумию". Проиграв две-три стачки из-за неподдержки населения, они решили, как раз в июне 1906, "что надо взять в свои руки город" и экспроприировать производства. "Полагалось, что уход из Белостока без последней классовой битвы ни на чем не основан и является капитуляцией перед сложной задачей высшего типа"; если "не перейдем к высшей стадии борьбы, то масса потеряет доверие [к нам]". -- Однако для взятия города не хватало наличных сил и оружия, и Гроссман кинулся в Варшаву искать помощи у боевой организации ППС (польских социалистов). И там -- его застал крик газетчика: ""Кровавый погром в Белостоке!.. Тысячи жертв!"... Все стало ясно. Реакция нас предупредила", -- пробалтывается он164. Вот тут-то, в "переходе на высшую стадию борьбы", кажется, и кроется объяснение "погрома". Этот революционный порыв белостокских анархистов еще потом продолжил на суде присяжный поверенный Гиллерсон, произнес адвокатскую речь, "возбуждающую к ниспровержению существующего в России образа правления и общественного строя", -- за что сам был привлечен к ответственности. По суждению же думской комиссии, "почву для погрома создали и разнообразные реакционные общественные элементы, мнившие, что борьба с евреями есть борьба с Освободительным движением"165. После той не признанной думской комиссиею "провокационной петарды" -- как же развивались события? По выводу комиссии, велось "систематическое расстреливание мирного еврейского населения, не исключая женщин и детей, под видом усмирения революционеров". Еврейских жертв было "свыше 70 убитых и около 80 раненых". Наоборот, "обвинительный акт стремился объяснить погром революционной деятельностью евреев, озлобившей прочее население". Думская же комиссия отвергала это: "никакой племенной, религиозной или экономической вражды между христианским и еврейским населением города Белостока не существовало"166. А сегодня пишут так: "На этот раз погром был чисто военный. Войска превратились в погромщиков" и охотились за революционерами. Впрочем, об этих войсках уже рядом сказано, что они боялись отрядов еврейских анархистов с Суражской улицы, так как "русско-японская война... научила их [русских солдат] бояться выстрелов" -- так выразился с трибуны городской думы еврейский депутат167. -- И вот против еврейской самообороны вышли пехота и кавалерия, а с другой стороны бомбы и огнестрельное оружие. Комиссия Думы, в тот взбудораженный общественный момент, заключила о "расстреливании населения", -- но через 20 лет в советском сборнике читаем (все равно тот "старый режим" не вернется, не оправдается, вали волку на холку): происходило "убивание гвоздями целых семей, выкалывание глаз, вырезывание языков, раздробление детских голов и т. п."168. А роскошный, иллюстрированный, на меловой бумаге, за границей изданный освобожденческий сенсационно-разоблачительный фолиант "Последний самодержец" (уверенно заключая вперед, что Николай II будет "последний") предлагает такую версию: погром "настолько инсценировался, что представилось возможным описать программу первого дня в берлинских газетах; таким образом, за два часа до начала погрома в Белостоке берлинцы могли ознакомиться с событием"169. (Если что-то и было в берлинской газете -- так не отсвет ли замыслов Гроссмана-Рощина?) Да ведь довольно нелепо было бы для российских властей сочинять и поощрять еврейские погромы в те самые месяцы, когда русские министры обивали западные финансовые пороги в поисках займов. Вспомним, что Витте и без этого трудно было получить заем от неблагожелательно настроенных (из-за положения евреев и еврейских погромов) Ротшильда "и других больших еврейских домов"170, за исключением берлинского Мендельсона. Еще в декабре 1905 русский посол в Лондоне Бенкендорф предупреждал своего министра: "Ротшильды твердят повсюду... что русский кредит в настоящее время стоит очень низко, но будет восстановлен немедленно по разрешении еврейского вопроса"171. И в начале 1906 Витте опубликовал обещательное правительственное сообщение, что "коренное решение еврейского вопроса является делом народной совести и будет разрешено Думой, до созыва которой будут отменены неоправдываемые обстоятельствами времени наиболее стеснительные ограничения"172. И он упрашивал виднейших петербургских евреев, чтобы представительная делегация евреев посетила Государя, обещал им самый милостивый прием. Приглашение это обсуждалось на съезде представителей провинциальных комитетов Союза Полноправия -- и после горячей темпераментной речи Ю. Б. Бака (издателя "Речи") постановлено было отказать царю в депутации российского еврейства, лишь послать меньшую рангом к Витте, не с ответом, а с обвинением: "ясно и недвусмысленно" заявить ему, что волна погромов организована "по инициативе и при поддержке правительства"173. После двух лет революционных сотрясений в России взявшие верх в российском еврействе вожди не хотели и думать о дальнейшем добывании еврейского равноправия прежней постепеновщиной. Себя они ощущали на победном гребне -- и не нуждались идти к царю верноподданными просителями. Да они и гордились уже явленной отвагой еврейской революционной молодежи. (Надо представить всю мнимую незыблемость старой императорской армии, чтобы ощутить эту сцену, как перед строем Ростовского гренадерского полка -- его командира полковника Симанского арестовывает еврей вольноопределяющийся!) А что? -- может быть, эти революционеры вовсе и не совершили "национальной измены", как обвинял Дубнов, а были-таки правы? -- после 1905 года сомневались теперь осторожные и состоятельные евреи. Каким же был итог 1905 года для всего российского еврейства? С одной стороны, "революция 1905 г. принесла в общем итоге положительные результаты... [она] дала евреям, не имевшим еще гражданского равноправия -- равноправие политическое... Никогда не стоял еврейский вопрос так благоприятно в общественном мнении, как после "Освободительного движения""174. Но, с другой стороны, после сильного участия в революции евреев -- теперь уже всех евреев тем больше отождествляли с ней. В. Шульгин в 1907 с трибуны Государственной Думы предлагал констатировать в резолюции: "...западная половина России от Бессарабии до Варшавы кишит ненавистью к евреям, которых она считает главными виновниками всех бед..."175. И это находит косвенное подтверждение в усилившейся еврейской эмиграции из России. Если еще в 1904 и 1905 мы видели рост в эмиграции главным образом мужчин средних лет, то, начиная с 1906, она сильно взросла во всех слоях еврейства. Вот когда она действительно сдвинулась: не от погромов 1881-82, а от погромов 1905-06. Теперь -- только в Соединенные Штаты эмигрировали из России: в 1905-06 -- 125 тыс., в 1906-07 -- 115 тыс.176 Одновременно же с тем, пишет Б. И. Гольдман, "в короткие годы бури и натиска высшие учебные заведения не придерживались строго процентной нормы для евреев, и появившиеся в результате сравнительно значительные кадры еврейской профессиональной интеллигенции, с большей ловкостью, чем русская, завоевывавшей рынок и далеко не всегда отличавшейся строгостью нравов в этой конкуренции, -- создали представление о "еврейском засилии" в области умственного труда"177. А "в составленном в 1906 в министерстве народного просвещения "Проекте университетов" вообще ничего не говорилось о процентной норме". В 1905 студентов-евреев в России числилось 2247 (9,2%), в 1906 их было 3702 (11,6%), а в 1907 -- 4266 (12%)178. В опубликованной 25 августа 1906 правительственной программе реформ обещалось рассмотреть, какие ограничения для евреев "как вселяющие лишь раздражение и явно отжившие" могут быть немедленно отменены. Но в то же время российское правительство было сильнейше обескуражено и самой революцией (растянувшейся еще на два года разлитого и просто уголовного террора, едва удержанного Столыпиным) -- и яркой заметной долей евреев в этой революции. Раздосадованные не только этой раздерганной революцией, но еще и обиднейшим поражением в японской войне, петербургские верхи все же поддавались соблазнительно простому объяснению, что Россия ничем органически не больна, что вся революция, отначала и целиком, есть злобная еврейская затея и часть мирового иудо-масонского заговора. Все объяснить единою причиною: евреи! Давно была бы Россия в зените мировой славы и могущества, если бы не евреи! И этим близоруким, удобным объяснением вельможные круги еще бесповоротнее определяли свое близкое падение. Суеверная убежденность в исторической силе заговоров (хотя бы такие и состаивались, частные или общие) совсем упускает из виду главную причину неудач отдельных лиц или государственных образований: человеческие слабости. Наши русские слабости -- и определили печальную нашу историю, под уклон -- от бессмыслицы никонианского раскола, жестоких петровских безумств и уродств, и через национальный обморок послепетровской чехарды, вековую трату русских сил на внешние, чужие задачи, столетнее зазнайство дворянства и бюрократическое костенение сквозь XIX век. Не посторонний заговор был, что мы покинули наше крестьянство на вековое прозябание. Не посторонний заговор был, что величавый и жестокий Петербург подавлял теплую малороссийскую культуру. Не посторонний заговор был, что по четыре министерства не могли рассудить, кому же из них принадлежит какое-нибудь дело, и годами изморочно прокручивали его по четырем кругам, еще в каждом от помощника столоначальника до министра. Не посторонний заговор был, что один за другим наши императоры не понимали темпа мирового развития и истинных требований времени. Сохранялись бы в нас духовная чистота и крепость, истекавшие когда-то от Сергия Радонежского, -- не страшились бы мы никаких ни заговоров, ни раззаговоров. Нет, никак не сказать, что евреи "устроили" революцию Пятого или Семнадцатого годов, как их не устраивала и ни одна другая, в целом, нация. Да и ни русские, ни украинцы, в целом как нация, не устраивали еврейских погромов. Легко бы всем нам оглядеться на революцию и отречься от своих "отщепенцев". Это были, мол, "не-еврейские евреи"179 или -- то были "интернационалисты, а не русские". Но ни одна нация не может не отвечать за своих членов. Мы, как нации, подпитываем их развитие. В случае революционной еврейской молодежи (и, увы, их воспитателей) и тех евреев, которые "были важной движущей силой революции"180, забыт был мудрый совет Иеремии иудеям, переселенным в Вавилон: "И заботьтесь о благосостоянии города, в который Я переселил вас, и молитесь за него Господу; ибо при благосостоянии его и вам будет мир" (Иерем. 29-7). А присоединившиеся к революции российские евреи -- рвались этот Город опрокинуть, не предвидя последствий. Роль маленького, но энергичного еврейского народа в протяжной и раскидистой мировой истории -- несомненна, сильна, настойчива и даже звонка. В том числе и в русской истории. Однако она остается -- исторической загадкой для всех нас. И для евреев -- тоже. Эта странная миссия -- отнюдь не приносит и счастья им. 1. Вл. Жаботинский. Введение // Х. Н. Бялик. Песни и поэмы. СПб.: Изд. Зальцман, 1914, с. 42-43. 2. Вл. Жаботинский. В траурные дни // [Сб.] Фельетоны. СПб.: Типография "Герольд", 1913, с. 25. 3. М. Кроль. Кишиневский погром 1903 года и Кишиневский погромный процесс // Еврейский мир: Сб. II* (далее -- ЕМ-2). Нью-Йорк: Союз русских евреев в Нью-Йорке, 1944, с. 377. 4. Там же. 5. С. Диманштейн. Революционное движение среди евреев // [Сб.] 1905: История революционного движения в отдельных очерках (далее -- "1905") / Под ред. М. Н. Покровского, т. 3, вып. 1, М.; Л.: ГИЗ, 1927, с. 150. 6. Н. А. Бухбиндер. Еврейское рабочее движение в Гомеле (1890-1905 г.г.) // Красная летопись: Исторический журнал. Пг.: ГИЗ, 1922, No 2-3, с. 65-69. 7. Там же, с. 38. 8. Киевская судебная палата: Дело о гомельском погроме // Право, СПб., 1904, No 44, с. 3041-3042. 9. Дело о гомельском погроме // Право, 1904, No 44, с. 3041- 3043. 10. Там же, с. 3041. 11. Там же, с. 3043-3046. 12. Н. А. Бухбиндер. Еврейское рабочее движение в Гомеле (1890-1905 г.г.) // Красная летопись, 1922, No 2-3, с. 69. 13. Л. Прайсман, Погромы и самооборона // "22": Общественно-политический и литературный журнал еврейской интеллигенция из СССР в Израиле. Тель-Авив, 1986/87, No 51, с. 178. 14. Г. Б. Слиозберг. Дела минувших дней: Записки русского еврея: В 3-х т. Париж, 1933-1934, т. 3, с. 78-79. 15. Слиозберг, т. 3, с. 77. 16. Дело о гомельском погроме // Право, 1904, No 44, с. 3040. 17. Еврейская Энциклопедия (далее -- ЕЭ): В 16-ти т. СПб.: Общество для Научных Еврейских Изданий и Изд-во Брокгауз-Ефрон, 1906-1913, т. 6, с. 666. 18. Слиозберг, т. 3, с. 78-87. 19. ЕЭ, т. 6, с. 667. 20. Я. Г. Фрумкин. Из истории русского еврейства // [Сб.] Книга о русском еврействе: От 1860-х годов до Революции 1917 г. (далее -- КРЕ-1). Нью-Йорк: Союз Русских Евреев, 1960, с. 61. 21. Foster Rhea Dulles. The Road to Teheran: The Story of Russia and America, 1781-1943. Princeton, NJ: Princeton University Press, 1944, p.p. 88-89. 22. Граф С. Ю. Витте. Воспоминания. Царствование Николая II: В 2-х т. Берлин: Слово, 1922, т. 1, с. 376, 393. 23. Tyler Dennett. Roosevelt and the Russo-Japanese War. Doubleday, Page and Company, 1925 (reprinted, Gloucester, Mass.: Peter Smith, 1959), c. 2. 24. Слиозберг, т. 3, с. 155. 25. ЕЭ, т.16, с. 41. 26. Encyclopaedia Judaica, vol. 14. Jerusalem: Keter Publishing House Ltd., 1971, p. 961. 27. Александр Давыдов. Воспоминания. 1881-1955. Париж, 1982, с. 225. 28. Витте. Воспоминания..., т. 2, с. 286-287. 29. Слиозберг, т. 3, с. 97, 100-101. 30. ЕЭ, т. 5, с. 863. 31. Слиозберг, т. 2, с. 190. 32. ЕЭ, т. 5, с. 671, 864. 33. Фрумкин // КРЕ-1, с. 64, 109-110. 34. Ген. А. Н. Куропаткин. Задачи русской армии. СПб., 1910, т. 3, с. 344-345. 35. ЕЭ, т. 2, с. 239-240 (сравнение со средним соотношением от 1899 до 1903). 36. Киевлянин, 1905, 16 дек. // В.В. Шульгин. "Что нам в них не нравится...": Об Антисемитизме в России*. Париж, 1929, Приложения, с. 308. 37. ЕЭ, т. 5, с. 705-707. 38. ЕЭ, т. 3, с. 168-169. 39. А. И. Деникин. Путь русского офицера. Нью-Йорк: Изд-во им. Чехова, 1953, с. 285. 40. ЕЭ, т. 3, с. 169. 41. Витте. Воспоминания..., т. 1, с. 394-395. 42. B'nai B'rith News*, May 1920, vol. XII, No. 9. 43. Витте. Воспоминания..., т. 1, с. 401. 44. Г. Я. Аронсон. В борьбе за гражданские и национальные права: Общественные течения в русском еврействе // КРЕ-1, с. 221-222. 45. М. Л. Вишницер. Из петербургских воспоминаний / / КРЕ -1, с. 41. 46. Ст. Иванович. Евреи и советская диктатура // (Сб.) Еврейский мир: Ежегодник на 1939г. Париж: Объединение русско-еврейской интеллигенции, с. 41-42. 47. Слиозберг, т. 3, с. 132, 248-249. 48. Там же, с. 138, 168. 49. Там же, с. 142-147, 152-157. 50. М. Л. Кроль. Страницы моей жизни, т. I, Нью-Йорк: Союз Русских Евреев в Нью-Йорке, 1944, с. 299-300. 51. ЕЭ, т.14, с. 515. 52. Российская Еврейская Энциклопедия (далее -- РЕЭ): 1994 -- ... [2-е продолж. изд., испр. и доп.], т. 3, М.. 1997, с. 65. 53. ЕЭ, т. 14, с. 515. 54. Аронсон. В борьбе за... // КРЕ-1, с. 222. 55. Слиозберг, т. 3, с. 170-171. 56. Там же, с. 170. 57. ЕЭ, т. 14, с. 516. 58. ЕЭ, т. 7, с. 437-440. 59. Слиозберг, т. 3, с. 257-258. 60. ЕЭ, т. 14, с. 517. 61. Аронсон. В борьбе за... // КРЕ-1, с. 224. 62. Д. С. Пасманик. Чего же мы добиваемся? // Россия и евреи: Сб. 1 (далее -- РиЕ) / Отечественное объединение русских евреев заграницей. Париж: YMCA-Press, 1978 [переизд. Берлин: Основа, 1924], с. 211. 63. Аронсон. В борьбе за... // КРЕ-1*, с. 224. 64. Г. Свет. Русские евреи в сионизме и в строительстве Палестины и Израиля // КРЕ-1, с. 263-264. 65. Вл. Жаботинский. Еврейская крамола // [Сб.] Фельетоны, с. 43. 66. Слиозберг, т. 3, с. 253, 255, 262. 67. Там же, с. 255-256. 68. Слиозберг, т. 3, с. 258. 69. Там же, с. 263. 70. Там же, с. 265. 71. Кроль. Страницы..., с. 283-284. 72. Д. Шуб. Евреи в русской революции // ЕМ -2, с. 138. 73. Краткая Еврейская Энциклопедия (далее -- КЕЭ): 1976 -- ... [продолж. изд.], т. 2, Иерусалим: Общество по исследованию еврейских общин, 1982, с. 111. 74. РЕЭ, т.3, с. 378-379. 75. РЕЭ, т. 2, с. 517. 76. РЕЭ, т. 1. с. 436, 468; т. 2, с. 13, 218. 77. КЕЭ, т. 1, с. 124. 78. А. Ветлугин. Авантюристы Гражданской войны. Париж: Imprimerie "Zemgor", 1921, с. 65-67, 85. 79. И. Гроссман-Рощин. Думы о былом (Из истории белостоцкого, анархического, "чернознаменского" движения) // Былое: Журнал, посвященный истории освободительного движения. М., 1924, No 27-28, с. 179. 80. Бен-Хойрин. Анархизм и еврейская масса // [Сб.] Соблазн Социализма: Революция в России и евреи / Сост. А. Серебренников. Париж; М.: YMCA-Press; Русский Путь, 1995, с. 453. 81. КЕЭ, т. 7, с. 398. 82. Диманштейн // "1905"*, т. 3, вып. 1, с. 174. 83. Международное финансовое положение царской России во время мировой войны // Красный архив*, 1934, т. 64, с. 28. 84. Речь, 1917, 25 марта, с. 6. 85. Диманштейн // "1905", т. 3, вып. 1, с. 175. 86. ЕЭ, т. 7, с. 370. 87. Доклад директора департамента полиции Лопухина министру внутренних дел о событиях 9-го января // Красная летопись, 1922, No 1, с. 333. 88. В. Невский. Январские дни в Петербурге в 1905 году // Там же, с. 51,53. 89. [Сб.] Соблазн социализма, с. 329. 90. РЕЭ, т. 2, с. 79. 91. Диманштейн // "1905", т. 3, вып. 1, с. 144. 92. И. Бухбиндер. 9 января и еврейское рабочее движение // Красная летопись, 1922, No 1, с. 81-87. 93. Диманштейн // "1905", т. 3, вып. 1, с. 145. 147. 94. Там же, с. 150-151. 95. Там же, с. 123-124. 96. КЕЭ, т. 2, с. 513. 97. Диманштейн // "1905", т. 3, вып. 1, с. 106, 152. 98. ЕЭ, т. 7, с. 602. 99. КЕЭ, т. 2, с.513. 100. КЕЭ, т. 6, с. 566. 101. Право, 1905, 5 мая, с. 1483-1484. 102. КЕЭ, т. 2, с. 513; Диманштейн // "1905", т. 3, вып. 1, с. 152-153. 103. Диманштейн // "1905", т. 3, вып. 1, с. 153. 104. Там же, с. 164. 105. Там же, с. 165-166. 106. Там же, с. 167-168. 107. Диманштейн // "1905", т. 3, вып. 1, с. 173-175. 108. Там же, с. 177-178. 109. ЕЭ, т. 5, с. 99-100. 110. КЕЭ, т. 1, с. 560. 111. Манифест 17 октября [Документы] // Красный архив, 1925, т. 11/12, с. 73, 89. 112. КЕЭ, т. 7, с. 349. 113. Слиозберг, т. 3, с. 175. 114. Манифест 17 октября (Документы) // Красный архив, 1925, т. 11/12, с. 99-105. 115. Витте. Воспоминания..., т. 2, с. 52-54. 116. Киевлянин, 1905, No 305 // Шульгин *, Приложения, с. 271-274. 117. Всеподданнейший отчет о произведенном сенатором Турау наследовании причин беспорядков, бывших в гор. Киеве // Материалы к истории русской контрреволюции, т. 1. Погромы по официальным документам. СПб., 1908, с. 203-296. 118. КЕЭ, т., 6, с. 567. 119. Киевлянин, 1905, No 290, 297, 311, 317, 358 // Шульгин*, Приложения, с. 286-302. 120. Всеподданнейший отчет сенатора Кузминского о причинах беспорядков, происходивших в г. Одессе в октябре 1905 г., и о порядке действия местных властей // Киевский и одесский погромы в отчетах сенаторов Турау и Кузминского. СПб.: Летописец, [1907], с. 111-220. 121. Одесский погром и самооборона. Париж: Западный Центральный Комитет Самообороны Поалэ-Цион, 1906, с. 50-52. 122. Вл. Жаботинский. Введение // Х. Н. Бялик. Песни и поэмы. СПб.: Изд. Зальцман, 1914, с. 44. 123. Д. Айзман. Искушение // Русская воля, 1917, 29 апреля, с. 2-3. 124. Прайсман // "22", 1986/87, No 51, с. 179. 125. Государственная Дума -- Второй созыв (далее -- ГД-2): Стенографический отчет. Сессия 2, т. 1, СПб, 1907, заседание 24, 9 апр. 1907, с. 2033. 126. Одесский погром... / Поалэ-Цион, с. 64-65. 127. Там же, с. 53. 128. Киевлянин, 1905, 14 нояб. // Шульгин*, Приложения, с. 303-308. 129. Одесский погром... / Поалэ-Цион, с. 53-54. 130. КЕЭ, т. 6, с. 122. 131. Одесский погром... / Поалэ-Цион, с. 63-64. 132. Диманштейн // "1905", т. 3, вып. 1, с. 172. 133. Шульгин*, Приложения, с. 292. 134. Отчет сенатора Кузминского, с. 176-178. 135. Отчет сенатора Турау, с. 262. 136. КЕЭ, т. 6, с. 566. 137. Там же. 138. ЕЭ, т. 12, с. 620-622. 139. Я. Л. Тейтель. Из моей жизни за 40 лет. Париж: Я. Поволоцкий и Ко., 1925, с. 184-186. 140. Прайсман // "22", 1986/87, No 51, с. 183. 141. Слиозберг, т. 3, с. 180. 142. Диманштейн // "1905", т. 3, вып. 1, с. 172. 143. Слиозберг, т. 3, с. 177. 144. Фрумкин // КРЕ-1, с. 71. 145. Речь, 1906, 5 мая. 146. Ю. Ларин. Евреи и антисемитизм в СССР*. М.; Л.: ГИЗ, 1929, с. 36, 292. 147. Encyclopedia Judaica, vol. 13, p. 698. 148. КЕЭ, т. 6, с. 568. 149. Д. П. Маковицкий. 1905-1906 г. в Ясной Поляне // Голос минувшего, М.. 1923, No 3, с. 26. 150. ГД-2, сессия 2, заседание 8, 12 марта 1907, с. 376. 151. Прайсман // "22", 1986/87, No 51, с. 183, 186-187. 152. Новое время, 1905, 20 нояб. (3 дек.), с. 2-3. 153. ГД-3, сессия 4, заседания 102, 29 апр. 1911, с. 3148. 154. ЕЭ, т. 14, с. 519. 155. Энциклопедический словарь. СПб.: Брокгауз и Ефрон. Дополн. том, II [4/д], 1907, с. 869. 156. Борис Орлов. Россия без евреев // "22", 1988, No 60, с. 151. 157. Encyclopaedia Britannica, 15th ed., 1981, vol. II, p. 62, clmn. 2. 158. ГД-1, сессия 1, заседание 12, 19 мая 1906, с. 524. 159. И. О. Левин. Евреи в революции // РиЕ, с. 135. 160. Диманштейн // "1905", т. 3, вып. 1, с. 163. 161. Из истории анархического движения в Белостоке // Соблазн социализма, с. 417-432. 162. ЕЭ, т. 5, с. 171-172. 163. Диманштейн // "1905", т. 3, вып. 1, с. 180. 164. И. Гроссман-Рощин // Былое, 1924, No 27-28, с. 180- 182. 165. ЕЭ*, т. 5, с. 171, 174. 166. Там же*, с. 170, 172. 167. Прайсман // "22", 1986/87, No 51, с. 185-186. 168. Диманштейн // "1905", т. 3, вып. 1, с. 180. 169. Der Letzte russtsehe Alleinherrscher. Последний самодержец: Очерк жизни и царствования императора России Николая II-го. Берлин: Eberhard Froweln Verlag, [1913], с. 340. 170. А. Попов. Заем 1906 г. в донесениях русского посла в Париже // Красный архив, 1925, т. 11/12, с. 432. 171. К переговорам Коковцова о займе в 1905-1906 г.г. // Красный архив, 1925, т. 10, с. 7. 172. Переписка Н. А. Романова и П. А. Столыпина // Красный архив, 1924, т. 5, с. 106. 173. Слиозберг, т. 3, с. 185-188. 174. Г. А. Ландау. Революционные идеи в еврейской общественности // РиЕ, с. 116. 175. ГД-2, сессия 2, заседание 5, 6 марта 1907, с. 151. 176. ЕЭ, т. 2, с. 235-236; КЕЭ, т. 6, с. 568. 177. Б. И. Гольдман (Б. Горев). Евреи в произведениях русских писателей. Пд.: Свободное Слово, 1917, с. 28. 178. КЕЭ, т. 7, с. 348. 179. См., например: Paul Johnson. A History of the Jews. HarperCollins, 1987, p. 448. 180. КЕЭ, т. 7, c. 349. Глава 10 -- В ДУМСКОЕ ВРЕМЯ. Манифестом 17 октября 1905 начался, а после года столыпинского министерства и утвердился качественно новый период русской истории -- период думской монархии или ограниченного самодержавия, в который началось быстрое заметное потеснение прежних государственных устоев -- безбрежности царских прав, непроницаемости министерств и незыблемости вельможной иерархии. Всем верхам этот переход дался с большим неприятием, и лишь твердые деятельные умы успевали достойно войти в новое время. Но не сразу освоилась и общественность с новым порядком выборов, думской гласностью (и еще трудней -- с думской ответственностью), а уж на левом ее краю неистовые ленинцы вместе с неистовыми бундистами вовсе бойкотировали выборы в 1-ю Государственную Думу: не надо нам ваших парламентов, мы пойдем через взрывы, кровь и сотрясения! И "отношение Бунда к тактике еврейских депутатов в Думе было резко отрицательное"1. Но ведомые "Союзом для достижения полноправия" российские евреи, отнеслись с неошибочным сочувствием к новому думскому устроению, "приняли очень живое участие в выборах, голосуя в большинстве случаев за представителей партии [кадетской], выставившей на своем знамени дарование евреям равноправия". Так настроены были и иные очнувшиеся революционеры. Например Исаак Гурвич, эмигрировавший в 1889, и затем в США -- активный левый марксист, один из создателей американской социал-демократической партии, -- в 1905 вернулся в Россию и избран выборщиком Государственной Думы2. -- В выборах не было ограничений для евреев, и в 1-ю Думу было избрано 12 депутатов-евреев, правда большинство из них -- из черты оседлости, местные, а столичные вожди еврейства не имели там ценза и потому не могли быть избраны: из них в Думу вошли только М. Винавер, Л. Брамсон3 и крещеный М. Герценштейн (которому добровольно уступил свое место кн. П. Долгоруков). При заметной численности депутатов-евреев в Думе, депутаты-сионисты предлагали образование "отдельной еврейской фракции" с "дисциплин[ой] настоящей политической партии", но не-сионистские депутаты отвергли эту мысль, лишь согласились "время от времени собираться на совещания по вопросам, касающимся специально еврейских интересов"4, однако уж тут приняли "обязательн[ую] дисциплин[у] в смысле полного подчинения решениям коллегии, состоявшей из членов Думы и членов Комитета Полноправия"5 ("политическое бюро"). Вместо этого укреплялся прочный союз евреев с кадетской партией. "Местные отделения Союза [полноправия] и конституционно-демократической партии нередко состояли из одних и тех же людей"6. (А Винавера в шутку называли "кадетом Моисеева закона"). В черте оседлости евреи составляли подавляющее большинство членов [кадетской] партии, во внутренних губерниях -- вторую по численности национальную группу... Как писал С. Витте, "почти все еврейские интеллигенты, кончившие высшие учебные заведения, пристали к партии "Народной свободы" [т. е. кадетам]... которая сулила им немедленное равноправие. Партия эта в значительной степени обязана своим влиянием еврейству, которое питало ее как своим интеллектуальным трудом, так и материальным"7. -- Евреи "дали конституционно-севрюжинскому русскому "Освободительному движению" 1905 года... планомерность и сосредоточенность"8. Все же, вспоминает видная кадетка А. Тыркова, "главными созидателями и руководителями кадетской партии были не евреи. Среди кадетов-евреев не нашлось такого крупного человека, который мог бы повести за собой русских либералов, как в середине XIX в. еврей Дизраэли повел английских консерваторов... самые значительные люди в кадетской партии были русские. Это не значит, что я отрицаю влияние евреев, растворившихся в нашей толпе. Самая их неугомонность не могла не действовать. Своим присутствием, своей активностью они напоминали о себе, о том, что надо их выручать, помнить об их положении". И далее: "Вдумываясь в пути и перепутья еврейских влияний [в кадетской партии], нельзя обойти Милюкова. Он с самого начала стал их любимцем, был окружен кольцом темноглазых почитателей, в особенности почитательниц... они, под сурдинку, баюкали его своими мелодиями, заласкивали его, без всякого стеснения осыпали его до комизма вздутыми похвалами"9. В. А. Оболенский, тоже член ЦК кадетской партии, описывает кадетский клуб времени 1-й Думы на углу Сергиевской и Потемкинской. Там сливались верхи российского секулярного еврейства и верхи русской политизированной интеллигенции: "Там всегда было людно, и публика, среди которой преобладали богатые петербургские евреи, была нарядная: дамы в шелковых платьях, с бриллиантовыми брошками и кольцами, мужчины -- с буржуазно лощеными, упитанными и самодовольными физиономиями. Даже нас, демократически настроенных депутатов, вид этого "кадетского клуба" несколько шокировал. Можно себе представить, как неуютно себя там чувствовали крестьяне, приходившие на заседания нашей фракции... "Господская партия", решали они про себя и переставали к нам ходить"10. На местах взаимодействие Союза полноправия и кадетской партии осуществлялось не только обеспечением "как можно большего числа кандидатов-евреев", но и "местным отделениям [Союза полноправия] предписывалось поддерживать [не-евреев], кто обещает содействовать эмансипации евреев"11. Как поясняла в 1907 кадетская "Речь", в ответ на неоднократные запросы других газет: ""Речь" в свое время совершенно точно указала условия соглашения с еврейской группой... группе предоставлено право отвода выборщиков и право возражения против кандидатов в Думу"12. Приступив к прениям, Дума поставила вопрос о еврейском равноправии в рамках общего уравнения всех граждан в правах -- то есть следуя логике царского Манифеста. "Государственная Дума обещала выработать "закон о полном уравнении в правах всех граждан с отменою всех ограничений и привилегий, обусловленных сословием, национальностью, религией или полом""13. Утвердив основные положения закона, Дума еще проговорила один нетерпеливый месяц, делая "громкие, но бесполезные декларации"14, пока не была распущена. И закон о гражданском равенстве, в том числе и еврейском, повис. Как и большинство кадетов, еврейские депутаты 1-й Думы подписали и Выборгское воззвание -- но тем были устранены от дальнейшей возможности избираться, что чувствительнее всего сказалось на карьере Винавера. (В 1-й Думе он выступал резко, а вместе с тем известны его более поздние предупреждения: чтобы евреи не очень выходили в первый ряд, не обошлось бы это как в революцию Пятого года.) "Участие еврейского населения в выборах во вторую Государственную Думу отличалось еще большею энергиею, чем во время первой выборной кампании... Еврейское население "черты оседлости" проявило живейший интерес к выборам. Агитация захватила все слои населения". Однако, описывает дореволюционная Энциклопедия, там шла и усиленная антиеврейская агитация активных в Западном крае правомонархических кругов, "крестьянству было внушено, что все передовые партии стремятся к уравнению евреев в правах в ущерб интересам коренного населения"15; что "за спиною подстроенного народного представительства страною управляет иудейско-масонский синдикат грабителей народа и предателей государства"; что крестьянин озабочен "небывалым количеством новых господ, которых не помнят ни отцы, ни деды и которых теперь должен кормить его земледельческий труд"; что конституция "вместо татарского ига сулит России позорное иго международного кагала". И внушался отрицательный список к отъему уже наличествующих прав: не только не избирать евреев в Думу, но водворить их всех внутрь черты; воспретить торговать хлебом, зерном и лесом, участвовать в банкирских конторах и торговых домах; лишить приобретенных имений; запретить принимать новые фамилии; запретить быть издателями и редакторами печатных органов; сократить и саму черту оседлости за счет плодороднейших губерний, наделять евреев землей не ближе Якутской области; вообще признать иностранцами, заменить им отбывание воинской повинности денежными уплатами и еще, и еще. "Результатом этой устной и литературной антисемитской агитации был почти полный провал во время выборов во вторую Государственную Думу по черте еврейской оседлости прогрессивных кандидатов"16. Всего во 2-ю Думу было избрано 4 еврейских депутата (из них 3 кадета)17. Но еще до выборов во 2-ю Думу -- еврейским равноправием озаботилось само правительство. Через полгода после своего вступления в премьерство, в декабре 1906, Столыпин провел постановление правительства (так называемый "журнал совета министров") о дальнейшем частичном снятии еврейских ограничений, причем ключевых, в сторону полного равноправия. "Предполагалось отменить: запрет на проживание евреев в сельской местности в пределах черты оседлости; запрет на проживание в сельской местности по всей империи для лиц, имеющих право повсеместного жительства"; "запрещение включать евреев в правления акционерных обществ, имеющих земельную собственность"18. Государь ответил письмом от 10 декабря: "Несмотря на самые убедительные доводы в пользу принятия... -- внутренний голос все настойчивее твердит мне, чтобы я не брал этого решения на себя"19. Как будто он не понимал, а вернее желал забыть, что предлагаемое в "журнале" постановление -- было прямым и неизбежным следствием Манифеста, им же подписанного год назад... А и в самом закрытом бюрократическом объеме всегда есть глаза и руки доверенных канцеляристов. И -- слух о решении совета министров уже проник в общество? И теперь -- станет известно, что министры -- эмансипируют евреев, а царь -- преграждает?.. И Столыпин с поспешностью, в тот же день, 10 декабря, пишет обеспокоенное письмо Государю, повторяя вновь и все аргументы, а главное: "О возвращении журнала никто пока не знает", и, значит, можно колебания монарха скрыть. "Ваше Величество, мы не имеем право ставить Вас в такое положение и прятаться за Вас". Столыпин хотел, чтобы эти льготы прошли именно дарованием от царя. Но раз нет -- он предлагает теперь Государю поставить иную резолюцию: что Государь не возражает по существу, но хочет провести закон не в обход Государственной Думы, а -- через Думу. Государственный секретарь С. Е. Крыжановский сообщает, что Государь тогда и положил резолюцию в этом духе: пусть народные представители берут на себя ответственность и за возбуждение и за решение этого вопроса. Но почему-то эта резолюция не только осталась мало известной, -- а и "почина со стороны Государственной Думы не последовало"20. 2-й Думе, с ее значительным левым большинством, насквозь пропитанной духом передового общества, и столь неистовой в поношениях правительства, -- простор действий был открыт! Однако "во 2-й Гос. Думе гораздо меньше говорилось о проблеме бесправия евреев, чем во время заседаний 1-й Гос. Думы"21. Закона о еврейском равноправии не довели даже до обсуждения, не говоря о принятии. Почему же 2-я Дума не использовала предложенную возможность? почему не поспешила? Вся трехмесячная сессия была у нее на то. И о чем только мелко-побочном не толковали, не кипятились? А еврейское равноправие -- пока частичное, но ведь уже разработанное -- не подхватили. Почему же? "Особая внепарламентская комиссия" и вовсе не начала заниматься разработанным снятием еврейских ограничений, но в обход ему искала равноправия полного, "возможно скорее"22. Трудно все это объяснить иначе, чем политическим расчетом: в борьбе с самодержавием играть и играть дальше на накале еврейского вопроса, сохранять его неразрешенным -- в запас. Мотив этих рыцарей свободы был: как бы отмена еврейских ограничений не снизила бы их штурмующего напора на власть. А штурм-то -- и был для них всего важней. Это становилось уже заметно и понятно. Например, Бердяев упрекал весь спектр российских радикалов: "Вы очень чувствительны к еврейскому вопросу, вы боретесь за права евреев. Но чувствуете ли вы "еврея", чувствуете ли вы душу еврейского народа?.. Нет, ваша борьба за евреев не хочет знать евреев"23. А в 3-й Думе кадеты уже не имели большинства и "не принимал[и] инициативы в области еврейского вопроса, не желая терпеть поражение... Это вызывало большое неудовольствие со стороны еврейских масс и еврейская пресса не жалела нападок на партию Народной Свободы"24. Хотя "евреи по-прежнему приняли энергичное участие в выборной кампании, а число городских выборщиков евреев почти во всех губерниях черты оседлости превосходило число выборщиков-христиан", -- они были переголосованы враждебной стороной, и всего в 3-й Думе было лишь два еврея-депутата: Нисселович и Фридман25. (Последний удержался и в 4-й Думе.) -- С 1915 и в Государственном Совете был еврей -- Г. Э. Вейнштейн, от Одессы. (Перед революцией -- еще и Соломон Самойлович Крым, караим.)26 Октябристы же, став ведущей партией 3-й Думы, с одной стороны, переняли на себя, отчасти с колебаниями, общественный напор за равноправие евреев, так что получили там же и упрек от русских националистов: "Мы полагали, что октябристы по-прежнему стоят на почве охраны национальных интересов", -- но вот они неожиданно отодвинули на задний план и вопрос "о даровании равноправия русским в Финляндии" (которого в этой "колонии России", стало быть, -- не было...), и "о выделении Холмской Руси" с русским населением из Польши -- и "выдвинул[и] законопроект об отмене черты еврейской оседлости"27. С другой стороны, им приписывались выступления уже "чисто антисемитского характера": 3-я Дума, по инициативе Гучкова, в 1908 приняла "пожелание... о недопущении евреев-врачей на военно-медицинскую службу"28, также и "предлагалось заменить для евреев воинскую повинность денежным налогом"29. (В предвоенные годы в России серьезно обсуждался в публичности вопрос об освобождении евреев от воинской повинности; И. В. Гессен издал книгу "Война и евреи".) Так ни 2-я, ни 3-я, ни 4-я Государственные Думы сами прямо не взялись провести закон о полном равноправии евреев. Однако всякий раз, как надо было голосовать по закону о крестьянском равноправии (издан Столыпиным 5 октября 1906), -- стараниями левых та же 2-я, и та же 3-я, и та же 4-я Думы блокировали крестьянское равноправие, ссылаясь, что нельзя его проводить прежде еврейского (и прежде польского). И тем -- не терялся, но удваивался, но упятерялся напор на это ненавистное царское правительство. Напор -- не утерялся, и не приняты были Думой законы -- до самой Февральской революции. А Столыпин, после своей неудачной попытки в декабре 1906, -- не возбуждая законодательного шума, немо-административно облегчал отдельные антиеврейские ограничения. На это осудительно отозвался нововременский публицист М. Меньшиков: "Черта оседлости при Столыпине сделалась фикцией"30. Евреи "побеждают русскую власть, отнимая у нее одну область авторитета за другой... правительство поступает так, как если бы оно было еврейским"31. Судьба средней линии. В воинственном неприятии постепенных мер, в тактическом неприятии эволюционного равноправия, левым и радикальным партиям содействовала направляющая могучая российская пресса. С конца 1905 пресса стала полностью свободна от предварительной цензуры, но это была теперь не только свободная пресса. Эта была пресса, прямо и открыто считавшая себя действующим лицом на политической арене -- выставляющая, как мы прочли, требования вроде устранения полиции с улиц. По словам Витте -- обезумевшая. В случае Думы от репортеров зависела вся подача думской жизни, думских прений -- на всю глубину России. Стенографические отчеты печатались с опозданием и весьма незначительным тиражом, других средств извещения, кроме ежедневных газет, не было -- и именно газетная подача материала увлекала умы. Газетные отчеты систематически перекрашивали или даже извращали думские прения, растягивали в объеме левых депутатов, расточали им похвалы, а речи правых депутатов -- сжимали, скрадывали. По свидетельству А. Тырковой, во 2-й Думе "думские журналисты образовали свое бюро печати", от которого "зависело распределение мест" для корреспондентов по карточкам. Члены бюро "отказали в карточке" корреспонденту из газеты "Колокол" (чтение сельских священников). Кадетка Тыркова вступилась, что "нельзя же лишать этих читателей возможности узнавать о Думе по отчетам той газеты, которой они доверяют больше, чем оппозиционной прессе"; но "суетливы[е] мои коллеги", среди которых преобладали евреи... горячились, кричали, доказывали, что "Колокол" никто не читает, что он решительно никому не нужен"32. Русские националистические круги сводили такое поведение прессы просто и в целом к евреям: хватало им доказательств, что почти все думские корреспонденты -- евреи. И печатали "разоблачительные" списки имен этих еврейских корреспондентов. Уж выразительнее того был комичный эпизод думских прений: со страстью отбиваясь от противников, Пуришкевич среди речи вдруг протянул указующую руку к ложе печати, в кольцевом барьере близ трибуны: "Да вы посмотрите на эту черту еврейской оседлости!" -- и весь зал невольно посмотрел на корреспондентов и так же невольно захохотал, не удержалась и левая сторона. Эта "черта думской оседлости" так и припечаталась потом афоризмом. Среди евреев-издателей выделялся С. М. Проппер, вышеупомянутый хозяин "Биржевых Ведомостей", с неизменными симпатиями к "революционной демократии". -- Более сочувственные воспоминания наш источник сообщает о Ю. Б. Баке, основателе и главном пайщике кадетской "Речи": "человек очень отзывчивый, просвещенный и принадлежал к числу радикальных либералов". Страстная его речь на съезде еврейских комитетов помощи, в начале 1906, остановила примирительную депутацию к царю. "Не было ни одной еврейской просветительной и благотворительной организации, в которой Ю. Б. Бак не принял бы участия", особенно отличался работой в ЕКО33. Сама же "Речь", и ее редактор И. В. Гессен, отнюдь не была сосредоточена именно на еврейских темах -- но на общелиберальных (и Гессен это показал потом в эмиграции и "Рулем", и "Архивом Русской Революции"). В "профессорских" "Русских Ведомостях" печатались еврейские деятели различных направлений -- и Вл. Жаботинский, но и будущий творец военного коммунизма Лурье-Ларин. С. Мельгунов отмечал, что благоприятные выступления "Русских Ведомостей" по вопросам, касающимся евреев, происходили "не только во имя защиты угнетаемых, а и в силу состава сотрудников"34. "Сотрудники еврейского происхождения числились даже в штатах суворинского "Нового времени"", Энциклопедия перечисляет пятерых35. Долгое время в "Русских Ведомостях" был самой яркой фигурой Г. Б. Иоллос, приглашенный туда Герценштейном, сотрудником газеты с 1880-х годов. Оба они были и депутатами 1-й Думы. Дикая атмосфера политических убийств, из которых, по сути, и состояла революция-"репетиция" 1905-06 годов, пала на обе их судьбы. По сведениям израильской Еврейской энциклопедии, виновником обоих убийств был Союз русского народа. По Российской Еврейской энциклопедии -- на Союзе ответственность за убийство Герценштейна (1906), а Иоллос был убит (1907) "террористами-черносотенцами"36. Деятельность еврейских издателей и публицистов не ограничивалась столичными или высоко интеллектуальными газетами, распространялась и на другой конец популярности, например на простонародную "Копейку", читаемую каждым дворником, -- в четвертьмиллионном тираже она "сыграла большую роль в борьбе с антисемитскими клеветническими кампаниями". (Создатель и руководитель ее М. Б. Городецкий.)37 Редактором весьма влиятельной "Киевской мысли" (левее кадетов), был Иона Кугель (один из четырех братьев, все журналисты), а в ней встречаем и прожженного Д. Заславского, и, самое трогательное: Льва Троцкого. Крупнейшая газета Саратова издавалась Авербахом-отцом (шурином Свердлова). Одно время в Одессе существовал "Новороссийский телеграф", с сильно правыми убеждениями, -- но против него в 1900 применялись успешно приемы экономического заглушения. Были в российской прессе и отдельные "кочующие" звезды. Здесь выделялся как вдохновенный журналист Л. Ю. Гольдштейн, писавший в самых разных газетах на протяжении 35 лет, и в "Сыне Отечества", и он же создал и редактировал "Россию", уже, кажется, верх патриотизма. (Ее закрыли за резкий фельетон против династии -- "Господа Обмане вы".) Юбилей Гольдштейна отмечен в весенних газетах 1917 года38. -- Или скромный Гарвей-Альтус, единожды прославленный фельетоном "Прыжок влюбленной пантеры", зашлепавшим клеветой министра внутренних дел Н. А. Маклакова. (Но что эти фельетоны в сравнении с уже пережитыми Россией "юмористическими листками" 1905-07, с невиданной до тех пор наглостью и неслыханным языком поносившими сплошь все власти и все государственное устройство? Тут стоит отметить оборотня Зиновия Гржебина: в 1905 издавал сатирически неистовый "Жупел", в 1914-15 -- благонамеренное "Отечество", а в 1920 по соглашению с советским Госиздатом наладил русскоязычное издательство в Берлине39.) Но если пресса имела разные направления, в том числе между либерализмом и социализмом, а среди публицистов по еврейским темам -- между сионизмом и автономизмом, то одна позиция в российской прессе устойчиво оставалась нереспектабельной: отношение к властям с пониманием. Уже в 70-е годы "необузданность русской прессы" отмечал не раз Достоевский. По отношению к властям она проявилась даже на совещании 8 марта 1881 у только что воцарившегося Александра III, и не раз потом: журналисты вели себя как самовольные представители общества. Наполеону приписывают выражение: "Три враждебные газеты опаснее 100 тысяч враждебного войска". Эта фраза стала во многом применимой к русско-японской в