Вот среди всей этой публики и ошивался Архангельский последние полгода, устроив себе резиденцию в кафейне. Но об этой кафейне стоит рассказать побольше, так как она постепенно превратилось в подобие клуба для сотрудников нашего отдела.
А началось все с обыска и ареста известного в Риге мошенника. Жена его бывшая, Регина, тогда, во время обыска (разведенные они проживали в одной квартире) с порога стала нам помогать. Бойтесь, мужики, брошенных жен! Подсказала, где что лежит; подбросила парочку ядреных фактиков, сопровождая все свои действия игривой, почти флиртующей улыбкой. Бывший муж, насупившись, сидел неподвижно на стуле, пытаясь отрешиться от происходившего кошмара и немного смахивал в тот момент на йога. А, возможно, он рисовал картины будущего, возможно, даже очень отдаленного будущего. Вот он обхватил напряженными пальцами гусиную шею подлой своей супруги; вот он, наконец, сомкнул их в смертельное колечко; вот он уложил уже ее в глубокую ванну и засыпает ядовитым порошком. Еще несколько мгновений и вода, взрыхляя поверхность, забурлила...
Потом начались допросы, очные ставки, беготня в поисках дополнительных свидетельских показаний. Регина почти ежедневно бывала в нашей конторе и продолжала играть заметную роль в судьбе своего бывшего мужа. И, обычное дело, завязались дружеские отношения. То обстоятельство, что Регина оказалась заведующей кафе в Старой Риге, в пяти минутах от нас стало решающим и превратило дружеские отношения в особо доверительные.
Если требовалось, скажем, посидеть с кем-то под выпивку, но без лишних глаз шли в подсобное помещение, а Регина лично обслуживала. Чтоб и персонал кафе не прислушивался к пьяной болтовне оперов, от трезвой прихоти которых зависело и ее, Регины, благополучие. Она была смышленой дамочкой и нас всех это устраивало.
Каким-то образом возникло правило, что в этом кафе можно поддавать в рабочее время и не опасаться разгрома от начальства. В отделе было два заместителя. И тот, и другой иногда забегали сюда же, не рассиживаясь, по-деловому, в пятнадцать минут справляясь со своим делом, часто не отходя от стойки бара. В таких случаях мы отворачивали морды в сторону... Бывало, что случайно взгляды пересекались, но скользили с полным равнодушием дальше, придавая положению некий легальный статус. Оба зама оценивали сотрудников по конкретным результатам. Потому и не придавали значения той расслабухе, какую позволяли себе подчиненные. Да и понимали, что все мы живем перевернутой вверх дном жизнью и делаем ненормальную работу, когда необходимо сохранять порядочность в одной упаковке с цинизмом, знать правду о нашем обществе и делать вид, что оно справедливо.
Все это сказывалось, конечно, на людях. Ломались многие... А те, кто будто оставались невозмутимыми внушали подозрение, что способны на любой непредсказумый поступок. В действительности так оно и было.
Олег сидел в зале за нашим обычным столиком, в углу (со стола никогда не убиралась табличка - Спецобслуживание). Перед ним стоял графинчик с коньяком, на блюдце, вызывая слюноотделение, лежали похожие на аккуратно срезанные ромашки лимонные дольки.
Он молча разлил коньяк, и мы также молча выпили. Лицо Олега было похоже на отвратительную физиономию мима.
Эта мысль была мне близка. Близок мне был и Олег. Вариант был один - упиться! В который раз, в ту ночь, я пытался открыть дверь квартиры ключом от сейфа...
Ломались многие... А те, кто будто оставались невозмутимыми внушали подозрение, что способны на любой непредсказумый поступок.
Об этом я думал на следующее утро, стиснутый плотно угрюмыми непроспавшимися пассажирами автобуса. Олег мне не понравился вчера. Никогда раньше не замечал в нем столько злобы. Он любил подтрунивать и умел это делать, умел с юморком относиться к жизни, причем с каким-то очень симпатичным юморком балансирующем все время на грани безвкусицы, но грань эту не переступающую. Но вчера... Вчера он большей
частью матерился, не утруждаясь выдумкой и без какой-то видимой связи. Верный признак крупной неприятности, о которой ни с кем говорить не хочется. Я так и расценил. А утром в автобусе стал догадываться, что все это как-то переплетено с его новыми обязанностями. Олег не дал мне вчера заплатить по счету ни разу. Демонстративно ковырялся в портмоне, мусоля толстую пачку денег. На вскидку можно было предположить, что там собралась сумма равная нашему полугодичному жалованью. Пару раз прикрикнул на Регину, когда она попыталась вернуть сдачу никак не смахивающую на деньги, оставляемые на чай.Мы разбрелись в разные стороны на какой-то улочке в Старой Риге, когда уже была ночь и луна бросала на нас рассеянный свет, тут же растворяющийся в средневековой мгле среди средневековых домов как ложка растворимого кофе в стакане.
Нет. Не понравился мне вчера он. Совсем не понравился. И сам себе я тоже не нравился. Не нравился я, кажется, и солидной даме в черной шляпе, к которой меня прижала неумышленно, по случаю, бестолковая толпа. Прижала прямо к ее мощной груди словно на что-то неприлично намекая. У дамы вероятно был очень чувствительный нос... Он подрагивал как парус на ветру каждый раз, когда я не сдерживался и из меня бесстыдно выхлопывался вчерашний перегар.
Начальство ломало голову и подыскивало нам нового шефа. Ежеутренние оперативные совещания не проводились и вообще на какое-то время мы остались без присмотра. Казачья вольница, Гуляй-Поле...
Поэтому я сидел за столом и пытал свою совесть. То ли открыть сейф, загнать недомогание в угол как неопытного боксера и нокаутировать там же; то ли задать Янке сакраментальный вопрос:"А не похмелиться ли нам"? Ничего проще! Вон, Янка напротив, подозрительно часто посматривает на потолок в полной задумчивости будто сочиняет стихи. Ладно, пусть сочиняет, момент ответственный...
Способны ли Вы пытать свою совесть с такой же жестокостью, с какой фашисты пытали партизан? Я не способен. Лучше всего у меня получается - разговор по душам. Мы с ней (с совестью) всегда пробуем переубедить друг друга, но почему-то я постоянно оказываюсь красноречивей, а мои аргументы весомей. И в этот раз наша дискуссия приближалась к обычному завершению, когда заглянул Олег. Видок у него был примерно такой же как у меня, что конечно вписывалось в логичный ход событий.
Олег подошел ко мне вплотную.
Это как в анекдоте:"Обманул контролера - купил билет и не поехал". Но что делать? Можно наплевать на собственные дела, но отказать в помощи коллеге - это последнее свинство.
Однако, Олег уловил.
Мы сели в оперативный жигуленок, и наш водитель Антон не забыл как всегда с ненавистью напомнить:"Не хлопайте дверцами"! Он был спокойным малым во всем, что не касалось момента захлопывания дверей в жигулях. Каждый нерасчетливый удар дверью приводил его в бешенство, а происходило это с опасной для его здоровья частотой. Когда-нибудь, думал я, все это закончится тем, что он расшибет кому-нибудь череп монтировкой и захлопывал дверцу с осторожностью, осознавая, что это может спасти мне однажды жизнь.
Стояла мокрая ненастная балтийская осень. Но в Юрмале было красиво! Есть такие места, которые всегда привлекательны. Как люди, которые не стареют независимо от возраста и кажется умирают молодыми.
Водила обидчиво молчал, но команду выполнил беспрекословно. Вообще-то он привык к другому обращению и тому способствовал его крутой нрав, никто не решался его одергивать, хоть он и был обыкновенным шофером. В таких случаях, когда по пути забегали выпить кофейку, Антона всегда приглашали с собой.
В кафе было пусто. Из-за стойки бара на нас с надеждой смотрела накрашенная девица.
Выпили по половинке, игнорируя культуру пития и заели крохотными канапе.
Я недоуменно посмотрел на Олега. Столько лет прошло... Он что - шутит? Нет, не похоже! Видно, и впрямь Новельская будоражила его необыкновенно...
Антон не смотрел в нашу сторону.
"Юрас Перле" в то время был самым престижным рестораном на всем побережье.
Антон примолк и нервно газанул.
- Заруливай на эту стоянку! - командовал Олег.
Стоянка почти примыкала к пустынному пляжу с потемневшим песком. Антон выключил зажигание и до нас донесся тревожный шум прибоя.
Олег вышел и его плащ сразу затрепетал как флаг на древке.
Олег шел медленно, оставляя отчетливые следы на отсыревшем песке. Его одинокая фигура нарушала гармонию природы, не вписывалась в ее ритм и матовую однотонность моря и неба, соединив их в одно целое, в котором не было привычной линии горизонта. И в этой цельности он был лишним.
Потом он остановился и развернулся в нашу сторону. Расстояние не позволяло уже различать выражения глаз, но движение его руки мы оба заметили. Она скользнула под мышку.
Я оцепенело вглядывался в силуэт, надеясь на обман зрения. А Олег уже приставил пистолет к груди в области сердца. Мы оказались в роли беспомощных наблюдателей.
Звук выстрела почти не был слышен, и в ту же секунду Олег опрокинулся на спину, выронив оружие.
Стояла мокрая ненастная балтийская осень. Но в Юрмале было красиво! Есть такие места, которые всегда привлекательны. Как люди, которые не стареют независимо от возраста и кажется умирают молодыми.
Олег умер молодым. Как и положено - провели служебное расследование. Меня допрашивали ежедневно и с таким пристрастием словно подозревали в убийстве коллеги. Конечно, на самом деле никто и не подозревал, но есть люди, чье искусственное рвение (не от ума) может создавать ложное впечатление. Почему-то там, где присваивают звания и назначают на должности, людей этой породы неизмеримо больше, чем, скажем, на заводе.
У меня не то, чтоб установилось плохое настроение, а просто исчезло само понятие о настроении. Гори все синим пламенем...
Последние полгода я жил один, если не считать случайных девиц, объявляющихся в моей квартирке кстати и не кстати. Я путал их имена, груди и смазливые мордашки.
Благополучная семейная жизнь для мента также невообразима как жена для монастырского затворника. У того от святости, у мента - от отсутствия всего святого. Потому никогда впоследствии мне не приходило в голову искать причины развода в характере или привычках моей бывшей жены. Это удел сопливых, ошибочно полагающих, что они обладают мужскими признаками. Честность, конечно, ничего не стоит... Как огрызок яблока на тротуаре. И тот, кто решается на нее должен осознавать последствия и быть готовым к тому, что к нему будут и относиться также как к огрызку яблока на тротуаре - то есть пинать, отбрасывать в сторону и втаптывать в грязь. Штука в том, что мне на это наплевать.
Я снимал однокомнатную квартирку, ходил на работу, менял девчонок и все чаще забегал в винно-водочный магазин.
Самое главное - это не переставать задавать самому себе вопросы. Пока ты способен на это, у тебя есть шанс жить дальше. За единственным исключением - если на вопрос о смысле жизни ты нашел однозначно отрицательный ответ. Пару раз, не скрою, я приближался к такому выводу. Мешала другая мысль - нет смысла в той жизни, которую ты ведешь. Но кто знает - может он появится, если изменить жизнь? Что было бы, если б Олег вместо того, чтоб принять предложение о новой должности, подал рапорт об увольнении и ушел в нормальный мир, в естественную человеческую среду? Наверно, он почувствовал бы себя как ненароком пойманная рыбка, отпущенная на волю, в живую воду.
Честность, конечно, ничего не стоит... Как огрызок яблока на тротуаре. Но, клянусь, несмотря ни на что эта валюта имела цену в треугольнике. Несмотря ни на что...
Ребята потеснились, и я уселся примерно на то место, где когда-то сидел Коля-бульдозер, а потом, позже Женя Воскобойник читал стихи Евтушенко
.В том, Бермудском треугольнике как известно гибнут суда, исчезают навсегда самолеты и бесследно пропадают люди. В моем треугольнике бывало всяко. Бывало, что и люди пропадали. Но если в Бермудском никогда и ничего не находили, то здесь вечно случались приобретения. Часто это были приобретения такого свойства, что о них можно было догадаться лишь спустя время. Иногда, через годы... А иногда как мне стало ясно только теперь - через десятилетия...
Могу выразиться и поточней - через четверть века.
Теперь я живу далеко от своего тругольника и смог бы не сильно морща лоб рассказать о причинах, вынудивших меня перебраться в другой город, в другую страну.
Нужно было родиться латышом! А я, как на грех, родился финном! Можно стать евреем, если всей душой примешь заповеди Моисея; можно стать русским, если не разоблачит Макашов; можно стать американцем. Стать латышом - это за пределами возможного!
И все-таки что-то подсказывает мне, что это всего лишь убедительная очевидность, а причина и не одна где-то в другом месте. Странные, однако, дела... Живешь себе, живешь, как-будто набираешься уму-разуму, меняешь жен, любовниц, квартиры, машины, перчатки, страны. Думаешь, что приближаешься к каким-то истинам, а на поверку выходит - теряешь то немногое, что имел. И остается лишь растерянно задавать себе вопросы по привычке... Вечные и неистребимые - отчего так и почему? Отчего ненавидят, к примеру?
Обстоятельства? Обстоятельства. Три года я "отбарабанил" опером в ОБХСС. Пришел туда человеком с рюкзачком за плечами, в котором можно еще было нащупать нежные мечты, мягкие, как детские игрушки, иллюзии и веру в справедливость. Ушел как Акакий Акакиевич, с которого сняли последнюю шинель. Так было нужно судьбе?
Да, я улыбался и ничего не отвечал. Мой ответ вызвал бы недоумение, пришлось бы трудно объяснять. Потом, не сейчас...
Я попивал пиво, вокруг были мои друзья, а мысль об эмиграции тогда не могла быть даже зачатой. Не было тех двоих, кто мог бы это сделать. И все это происходило в самом центре треугольника. И еще! Я действительно нашел работу и в первый раз в жизни это был МОЙ выбор. Я ушел в сторожа.