хватает, а чего - не понять. Сегодня играл в волейбол и такие мячи "тушил", ахали все. Проснулся, на лбу холодный пот, а в голове все тот же вопрос: ну и колюча же ты, жизнь, со всех сторон колешься... x x x Удивительно ловко, удобно, просто и мудро устроены предметы для пользования руками. Так мудро и так просто, что, имея руки, и в голову не приходит задумываться над этим. А человек все же сильнее вековых навыков. Вот письмо. Хоть и стоило оно немалых трудов, но в конце концов сцепленные зубы, зажавшие карандаш, заменили руки. Еще более удивителен и непонятен механизм почерка. Сравниваю рукописи, сделанные в техникуме руками, и вот эти, зубами, - никакого различия. x x x Что было бы, если бы я умер? Вот так же светило бы солнце, шумела листва деревьев, по радио пели бы вот эти же гесни и комната была такой же... А Таня?.. Страшно? Да. А самое страшное - это то, что нет на земле моего следа. x x x Для жизни смерти нет. Жизнь бессмертна. Только когда человек за свою жизнь не сделает ничего хорошего, не совершит доброго дела, он умирает. Самой настоящей, самой страшной смертью. Человек, не украсивший землю своим трудом, навсегда уходит в небытие, ибо после него ничего не остается, что жило бы в делах и памяти потомков. x x x Отметили день рождения Таниной подруги. На вечере в основном была молодежь. Выпили, танцевали, пели, и вот один пижон с галстучком-бабочкой надумал анекдоты рассказывать. По кругу, все по одному, И начал о женщине пошлый, грязный анекдотишко... Сидят все как грязью облитые, кое-кто натужно хихикает. Я не выдержал, встал и... было замахнулся по морде дать... Потребовал извиниться, Парень решил отшутиться: - - А, не защищай их, все они такие! Мы с Таней извинились и ушли. Ох и понервничал я тогда. Какой-то молокосос и, видите ли, подводит базу под слюнтявые мыслишки! "Все..." Так, значит, и твоя мать и миллионы других? Сегодня пришел к нам тот хохмач. Чуть не на коленям просил прощения за ту "пьяную выходку". Он-де не знал ничего о нас и прочее. И что интересно - искренне. Разговорились мы с ним. Вообще-то он парень неплохой. Наслушался только всякой дряни и решил блеснуть остроумием. x x x 13 апреля. Весна!.. А отчего так грустно? Да. Годовщина... Побежал бы я, если бы знал, что навсегда оставлю там свои руки? Но тогда я должен был бы знать, что случится с рабочими в лаве после взрыва трансформатора. Если ничего - нет, если да - побежал бы. x x x Впереди - пустота, позади - пропасть. Можно оступиться и упасть. Душевная боль - это камень потяжелей, чем боль ран. Неужели не осилю? Да, Серега, если повесишь нос - сломаешься. И никакой "костер на снегу" тогда тебе не поможет, x x x 17 апреля. Перечитал "Тихий Дон". Никогда не видел я Дона да и казаков настоящих. Но верю - именно так все и было. А черное солнце?! Да, оно может быть не только ослепительно ярким! x x x Боже мой, как мало я знаю! Надо перестроить, уплотнить свой распорядок дня. Интересно, какой минимум сна возможен для человека? x x x Сергей, так нехорошо! С тех пор, как ты научился писать, я не принимаю участия в ведении дневника. Ты отвратительно пишешь букву "ж". Не стыдно?. x x x Приехал Николай Гончаров. Вошел в квартиру и по привычке протянул руку поздороваться. Опомнился, засмущался и прижал меня к груди, как ребенка. Эх, Коля, Коля... Перешел работать в другую шахту. Рафик ушел в институт, Игнатова взяли в армию, руководство шахты сменилось - в общем, не узнать пенатов. Сколько хороших дел вспомнили мы, друг мой! А на вокзале поспешно поцеловал и убежал в вагон. Таня сказала, что ты заплакал. Коля, неужели ты пожалел меня? Я не верю. Просто обидно видеть друга вот таким... x x x 22 апреля. Ура! Получил ответ от редакции журнала "В мире книг". Моя статья о библиотеке будет использована в обзоре писем. Значит, могу! Могу еще чем-то быть полезен! x x x Встретил одного. Он мне сказал: - Я бы на твоем месте пил да спал. Деньги платят, чего еще надо! Отвратительно! В горе для него одно лекарство - водка. x x x 1 мая. Сегодня год той операции... Год... Как это много! Если эту дату не отмечать какими-то успехами, то она действительно может превратиться в поминальную. Тогда конец... x x x Окончил новую статью. Получилась очень длинной. Как подумаю, что ее должен кто-то прочитать, - страх берет. Вдруг это никому не нужно? И я отнимаю время у людей... Бередит душу большая тема. Ее мучительно трудно переваривать. А не думать о ней еще трудней. Смогу ли? Надо постараться. Сжимай, Серега, зубы, как на операционном столе, - и вперед. Не бейся, сердце, такими толчками. Тебе придется повторить все заново. Будет трудно, не легче, чем в первый раз. Но так надо, надо... x x x Первую весну мы встречаем с Таней вместе. Сколько мечтали об этом! Была на нашем пути и армия, и учеба, и больница... Каждый год была весна, и мы были врозь. Здравствуй, весна! x x x Мы все умрем, людей бессмертных нет, И это все известно и не ново. Но мы живем, чтобы оставить след: Дом иль тропинку, дерево иль слово. Р. Гамзатов *  * * *  Сережа, у нас будет ребенок... x x x Таня, Танечка, Танюша!! Родная моя! Любимая! Солнышко ненаглядное мое!. x x x Сейчас мне особенно близко стихотворение Константина Симонова: Жди меня, и я вернусь Всем смертям назло... И наиболее, дороги его заключительные строки: Как я выжил, будем знать Только мы с тобой... x x x Все эти дни хожу пьяный от счастья. Забываю, что у меня нет рук. Выросли крылья, и я лечу и лечу куда-то над цветущей, радостной землей. Иногда наплывает облачко беспо-койства: а все ли будет хорошо? Каким ты будешь, родной, незнакомый человек? Сколько пережито, просто не верится, что и в наш дом стучится про-стое и такое желанное человеческое счастье!  * ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ *  По шахтному двору, меж ржавых, искореженных стоек, метались желтые осенние листья. Дул резкий восточный ветер, еще не холодный, но уже достаточно остывший от почти тропической жары минувшего лета. Террикон дымился, и, когда на его верхушке опрокидывалась вагонетка, дым, смешавшись с облаком пыли, плыл прямо на копер и растворялся в его фермах, канатах, вращающихся шкивах. - Где будет проходить встреча? - каким-то не своим голосом спросил я у человека, который встретил меня у проходной и, назвавшись парторгом этой шахты, теперь сопровождал. - В нарядной, - ответил он и посмотрел на меня. - Нам надо уложиться в двадцать пять - тридцать минут. Сами понимаете... План хоть и даем, но задолженность прошлого месяца... - И он выразительно постукал себя по шее ребром ладони. "Предоставит слово, поздороваюсь, передам привет от писателей... Нет, здороваться не надо. Сразу привет и рассказ-биографию. Родился, учился, работал... А может, не надо родился, учился? Если не получится, прочту отрывок из повести. А кто страницу перевернет? Нет, родился, учился надо". Из боковой двери мы вошли в нарядную и сели за длинный стол, покрытый красным материалом. Посередине стоял графин. Шахтеры сидели в трех шагах. После долгой разлуки я вновь видел их лица, дышал с ними одним воздухом. Их было человек сто, а может, больше. "Раз, два, три, четыре..." - торопливо начал я зачем-то считать сидящих в переднем ряду. В нарядной стало тихо. Так тихо, что было слышно, как на копре со свистящим хрустом трутся канаты о вра- щающиеся шкивы. В последнем ряду кто-то поднялся, пристально посмотрел на меня и сел. "Расскажу биографию", - решил я. Скуластый парень с густой рыжей шевелюрой в переднем ряду осторожно кашлянул в кулаки плотнее уселся на стул. "Проходчик, - подумал я. - На Игоря похож. А может, отрывок прочитать? Про то, как Сергей Петров впервые в забой попал". Опять кто-то приподнялся и тут же сел. - Товарищи! - встал парторг. - У нас в гостях писатель Титов... - Он замялся. - Владислав, - подсказал я. - Владислав, - повторил он. - Автор повести "Всем смертям назло...", в недавнем прошлом тоже шахтер, горный мастер, но во время аварии... Я встал. Парторг удивленно посмотрел на меня и, не договорив, сел. - Дорогие товарищи, - непослушным голосом сказал я и твердо решил: "Прочту отрывок". - Ребята! - голос мой дрогнул и зазвучал неизвестной до сих пор звонкостью. - Я родился... И теперь еще с внутренней дрожью вспоминаю я то, свое самое первое писательское выступление перед своими большими и неизменными друзьями - шахтерами. Потом этих встреч и выступлений было много, перед самыми различными аудиториями, в разных городах и поселках, в цехах, нарядных, на полевых станах, в школьных классах и студенческих аудиториях. Но то, первое, останется в моей памяти на всю жизнь. Уже где-то в середине выступления, когда было рассказано, где родился и рос, как стал шахтером, когда я рассказывал о том, как, зажав зубами карандаш, учился писать и рыжий скуластый проходчик все чаще тихо кашлял в кулак, я вдруг до пронзительной ясности понял, что все или почти все сидящие тут в нарядной читали мою повесть и знают судьбу Сережки Петрова. Мне стало легко. Значит, недаром грыз по ночам карандаш, отчаивался, надеялся, рвал нервы с издателями и редакторами, значит, книжка нужна людям, если ее прочли вот эти парни, отнюдь не склонные к сантиментам, если они, перед тем как спуститься в забой, пришли сюда, на встречу со мной, и пришли не просто из любопытства, а ведомые пристальным интересом к человеческой судьбе, судьбе своего коллеги. Вот сидят они, притихшие, внимательные, перекатывая крутые желваки. Да, стоило ради этого жить, страдать, писать. Я был счастлив. Пришло ощущение, что стою не за официальным столом, упершись черным протезом в его красный край, а нахожусь среди ребят, которых давно и хорошо знаю, и делюсь с ними, как с друзьями, самым сокровенным, что наболело на душе за долгую разлуку, что уже выплеснулось в книжке, но все не уместилось, и вот то, чего не доверил бумаге, теперь доверяю им. Парторг выразительно посматривал на часы, а я не мог остановиться. Рыжий в переднем ряду кашлял и прятал от меня глаза. Еще несколько человек сидели, опустив головы, будто были в чем-то виноваты передо мной. В паузах было слышно, как скрипит канат и где-то тяжело и гулко ухает, наверное, скип, опрокидываясь и высыпая уголь в бункер... Закончил я свое выступление совсем не так, как предполагал. - А вообще, ребята! - неожиданно вырвалось у меня. - Бросил бы я эту писанину и полез бы с вами уголек долбать. Это я умею, - и сел. Узколицый и черный, как цыган, шахтер во втором ряду вытянул длинную с большим угластым кадыком шею и раскрыл рот. Парторг частой дробью ударил пальцами по столу и, будто испугавшись этого, спрятал руки под стол. "Боже мой! Как плохо я говорил! - пронеслось в голове. - Надо бы все-таки отрывок прочитать. Но они же хорошо слушали и понимали меня. И я их понимал..." Тяжелые, крупные аплодисменты грохнули минуту спустя. Рыжий отчаянно бил огромными ладонями одна о другую, тянул руки вперед, к столу, и быстро-быстро хлопал короткими, с черным ободом от угля, ресницами. - Вопрос можно?.. - поднялся узколицый шахтер. - Время, товарищи, время!.. - пальцем постучал по часам парторг. - Ну чего ты, Акимыч, заладил?! - пробасил кто-то из задних рядов. - За нами не заржавеет, план будет. - Валяй! - отчаянно махнул рукой парторг, посмотрел на меня и пожал плечами: что, мол, с ними поделаешь. - Владислав Андреевич... - робко, почти мальчишеским голосом произнес узколицый ("Отчество откуда-то знает!" - удивился я), - скажите, пожалуйста, как вот вы, шахтерский парень, наш, в общем, человек и... - Он замялся, а я как-то по инерции мысленно продолжил за него: "и докатился до такой жизни, что в писатели поперся?" - Ну... вот, книжку написали? - Он замолчал и вдруг расплылся в такой белозубой улыбке, что все вокруг тоже заулыбались. А узколицый парень выпалил: - Может, такие таланты в каждом шахтере заложены? И есть смысл побросать свои молотки и сверла и взяться романы строчить?! Аудитория сдержанно гоготнула. - Ты по существу спрашивай, Яременко! - прикрикнул на него парторг. - Вопрос в общем-то по существу и довольно каверзный, - поднялся я. - Я и сам, братцы, не знаю, как дошел до такой жизни. - В зале одобрительно хохотнули. - Выписались мы с Ритой из больницы, приехали в Ворошиловград и стали жить... новой жизнью. Двадцатый год ей шел, мне двадцать пятый. Второй год супругами... Ну, у нее хлопоты по дому: прибрать, постирать, поесть приготовить, опять же меня одеть, покормить. А я сижу и только в окно на людей смотрю. Мысли разные, конечно, в голове толпятся. Будто и во сне я, и не со мной все это. К работе-то с детства приучен. В сорок первом отца на фронт проводили, а нас четверо с матерью осталось. Я - старший. Короче, в девять лет умел пахать землю, сеять, хлеб убирать, то есть то, что умели взрослые. А тут такая петрушка - вышибло меня из седла. Начисто вышибло! И все о жене своей думаю. Где она взяла такие силы? Ведь, к сожалению, в жизни иной раз как случается? Живут муж, жена, дети, все вроде хорошо, мирно, ладно. Но вот врывается беда - а она всегда врывается неожиданно и в самый неподходящий момент, - пусть не такая страшная, как у нас, и что же порой получается?! Дороги людей, которые еще вчера любили друг друга, расходятся в разные стороны. Почему? Что произошло с любовью? У нас, к счастью, не случилось такого. Ы основой, на которой удержалась наша семья, была моя жена, ее любовь, ее мужество. Скажу честно - ей было трудней. Ведь здоровый человек... в духоте палат, рядом с умирающим человеком, среди стонов, боли, крови... Повезли на операцию, она к двери: а вывезут ли? Увижу ли живым? Да, ей было трудней. На улице бурлила жизнь, цвели цветы, люди шли в кино, где-то кружились в танце.. А ей девятнадцать лет, и впереди неизвестность, и за жизнь мужа никто ломаного гроша не дает. Да что там! Ведь если бы в тот критический момент не оказалось рядом со мной такого верного друга, то все усилия врачей могли бы и не дать того результата, который они дали. Это я, ребята, вам точно говорю, не для красного словца, а для того, чтобы каждый из вас внимательней был к своей подруге жизни. Не ценим мы иной раз их, не понимаем. И вот сижу я дома и все о жизни размышляю. А тут в голову лезут всякие прошлые споры с пожилыми людьми. Есть среди них такие, что любят утверждать: какие сейчас люди? Какая сейчас любовь? Все перевелось! Вот раньше бывало, вроде и сахар был слаще, и снег холоднее, и, почитай, вода мокрей. Как же так, думаю? Вот же она рядом, жена моя, решение тем спорам. И присосался к моему сердцу червячок: вот бы написать об этом, как в разных романах-повестях пишут! Да разве я сумею? Ну в школе стишки пописывал, заметки в газеты строчил! - подбадриваю себя. - Так то баловство, а тут про любовь написать надо. Нет, не сумею! А жизнь шла своим чередом, день сменял ночь, шли недели. А червячок опять точит, вот изобразить бы, доказать всем - есть и в наше время настоящая любовь! Не может она измельчать или перевестись, пока жив человек! Тут и другое подстегнуло. Ходят под окнами днем и ночью какие-то великовозрастные шалопаи, бренчат на гитаре, ну зла не хватает! Здоровые ребята, с руками, с ногами, неужели дела себе не найдут! Ведь пролетит жизнь в этом полухмельном, блатном гитарном бренчании, и оглянуться не успеют. А одумаются, оглянутся - поздно будет. Ничего ведь сзади не останется, никакого следа. Стыдно им станет. Больно станет. Муторно станет. К каждому подступит тот срок, когда человек спрашивает у самого себя: зачем явился на эту Землю? Что оставил после себя? Добро? Зло? Любовь? Ненависть? Никто из нас не верит в загробную жизнь. Но на Земле ведь бессмертно только Добро, только Любовь. Зло тоже живет, но оно умирает сразу же, как только умирает породивший его. И этим шалопаям мне тоже хотелось что-то доказать, в то время не знал еще что. А червь все сильнее сосет: напиши... "Да не умею я писать!" - злюсь на него. "Ну попробуй", - умоляет. Рыжий, в переднем ряду, сжал кулаки и не отрывает от меня взгляда. Парторг убрал со стола часы и, подперев рукой щеку, внимательно слушает. - И стал я учиться писать. Пробовал писать ногами, протезом, не получалось. Бросал, вновь принимался, разочаровывался, опять бросал и так без конца. А червяк ну прямо сбесился. Жизни от него никакой не стало. Обнаглел совсем. Пиши, и все! Теперь уже приказывает. Проснусь ночью, а в голове одно и то же: как бы это половчее все изобразить про жену свою, про любовь, про жизнь. И уже люди, как живые, перед глазами встают, разговоры заводят, только бери и записывай все подряд. А как записывать? Чем? Пробовал диктовать - не получается. Сразу и люди куда-то исчезают, и разговоры прекращаются, и фразы разваливаются. Читал в ту пору очень много. И знаете, ребята, читаешь книгу, уже ранее читанную, и будто заново ее понимаешь. Все будто бы и сложнее и проще, И вот однажды, читая книгу, взял в зубы карандаш, чтобы перевернуть страницу, да так и замер. Писать же так можно! Ну и завертелось все. Начал учиться писать, держа карандаш в зубах. Достал букварь, тетрадей в косую линейку и, как положено первокласснику, начал выводить палочки, крючочки, буквы... Около года тренировался. Сейчас пишу довольно быстро, и почерк неплохой, разобрать можно. Ну а червяк уже с ума сводит меня. Ем ли, сплю, иду по улице, а у меня все мысли вокруг рассказа о жене вертятся. Вначале я не собирался повесть писать, а просто стал рассказывать. А тут и нахлынули на меня воспоминания и люди, с которыми свела судьба, которые оставили добрую память, и я почувствовал себя обязанным написать о них. Так сложилась повесть "Всем смертям назло...". Переписывал я ее около двенадцати раз, и только тринадцатый вариант увидел свет. Так я начал писать. - В конце повести сказано, что Таня ждет ребенка. Скажите, кто у вас родился? - спросил кто-то из рядов. - У нас с Ритой родилась девочка. А кто родился у Тани и Сергея - не знаю. Не думал об этом. - А как назвали девочку? - Таня. - В честь той, из повести? - Да. - А вы хотели, чтобы у вашей Тани была бы судьба, схожая с Таниной из повести? - Какой отец пожелает таких испытаний своей дочери?! Я хочу, чтобы она была похожа на свою мать. Во всем, без исключений. - Что, по-вашему, есть мужество? - раздается опять вопрос. - Честное выполнение своего долга... Потом мы шли с парторгом по шахтному двору, он молчал и не поднимал опущенной головы. Накрапывал дождь, порывистый и мелкий. Террикон дымил еще сильней, на копре бешено кружились шкивы. "Ребята поехали, - подумал я и представил их всех, как они молча натянут на себя робы, возьмут самоспасатели, лампы, шагнут к стволу, посмеиваясь или выражая какое-либо недовольство, войдут в клеть, отпустят пару шуток девушке, что стоит у кнопок, и разом нырнут в ствол и на миг почувствуют невесомость, как в свободном полете. Рыжий придет в забой, ругнется на прошлую смену за то, что не нарастили рельсы или не убрали забой, и станет наводить порядок. Тот, узколицый, черный, через печь пролезет в лаву и, наверное, уже оттуда спросит у вагонщика про то, сколько вагонов под лавой, недобрым словом помянет ВШТ, если мало, или смолчит, если достаточно, и на коленях и локтях поползет, шурша по лаве, к комбайну. - Извините, - повернулся я к парторгу, - как-то так вышло... не рассчитал время... Первый раз выступаю... смену задержал... Парторг махнул рукой. - Я вот о чем сейчас думаю. Копыленко во втором ряду, с краю сидел. А он ведь, подлец, пьет и к жене руку прикладывает. Двое детей у них. Все время наблюдал за ним. Глаза прятал, стыдно ему было. Неужели и после этого старое продолжит? - Он помолчал, шагая с опущенной головой, и, будто рассуждая сам с собой, сказал: - А от Ломакина, рыжий такой, здоровый, что в первом ряду сидел, жена ушла. Тихий, покладистый парень, работник отличный, а она так себе, свистулька свистулькой... И вот вам... вспорхнула и улетела. Переживает Ломакин. А что сделаешь?! - Он опять помолчал и задумчиво бросил: - А план они сделают. Об этом я не беспокоюсь. Хлопцы что надо! - Он проходчик? - Кто? - Ломакин. - Проходчик. Бригадир. - ЧП случаются? - Почти нет, - ответил парторг. - На прошлой неделе на третьем западном корж "капнул", и комбайнера по спине. Ходить, наверное, не будет. Позвоночник повредило. Вчера л больнице были... - Он вздохнул и помолчал. - У вас это правильно в книжке написано: "...случаются и шальные пули". На вершине террикона опрокинулась вагонетка, ухнула пор-цией породы, и камни стаей покатились вниз, подскакивая и перегоняя друг друга. От стаи отстал большой угловатый кусок, неловко перевернулся с боку на бок с гулким стуком и медленно пополз к основанию, оставляя за собой густой серый хвост пыли. Тучи густели, опускались ниже и, цепляясь за терриконик, верхушку копра, стремительно летели дальше, за шахту, брызгаясь холодными каплями. Я плохо спал этой ночью. В окно стучал дождь, то дробно, то мягко, сердито выл ветер, в голове теснились какие-то мысли, а я боялся их и гнал от себя... Необходимо с головой погрузиться в работу. Тема есть, сюжет готов, было бы время, Что-то его становится все меньше и меньше. Утром пришел почтальон и принес сразу шестышисем. Вот они, самые первые, неожиданные и желанные, пугающие и радующие! "Здравствуйте, дядя Слава, тетя Рита! Три дня подряд мой папа читал мне вашу повесть. Сама я умею читать, но еще не очень, не все буквы знаю. Повесть мне очень понравилась. Мне идет уже седьмой год. Теперь я знаю, что такое любовь. С приветом к вам Наташа". Дорогой ты мои, самый первый корреспондент и чи" татель. Ты забыла написать свой обратный адрес. Быстро переворачиваю конверт - пусто. На штемпеле - Новомосковск, и все. Я очень благодарен тебе. Конечно же, ты по-сЕоему поняла любовь, поняла, что это светлое и. доброе чув" ство, которое способно совершать чудеса. Иди по жизни с этой верой. "Здравствуйте, Владислав! Извините, что не знаем вашего отчества. В первом номере журнала "Юность" мы прочитали вашу повесть "Всем смертям назло...". Мы учимся в восьмом классе, и большинство из нас комсомольцы. Вес мы потрясены мужеством и упорством Сережи Петрова и его жеяы Тани. Не подумайте, что эта общие слова, которыми мы хотим передать свое восхищение. Вот уже три года мы дружим с Героем Советского Союза А. П. Маресьевым, часто получаем от него теплые, дружеские письма. А началось все вот с чего: в пятый класе к нам пришел новый ученик Коля Хрячков. У мальчика были больны обе ноги. И мы всем классом решили помочь ему. Каждый день ходим к нему готовить уроки, посвящаем во все дела класса. Очень радовались за него, когда он получал пятерки. Алексей Петрович прислал ему книгу Б. Полевого "Повесть о настоящем человеке" и свои фотографии. Вот тут-то мы все поняли, что значит быть настоящим, советским человеком. Все мы в тот год старались сделать как можно больше хорошего. На могилах погибших воинов поставили памятники, узнали, что в нашем городе жил Герой Советского Союза Петр Липовенко, который погиб, защищая Севастополь. Теперь одна из школ нашего города носит его имя. За хорошую работу нашему классу было присвоено первое место в областном пионерском соревновании. Всех дел и не перечислить. Но в феврале 1965 года Коля умер. С тех пор прошло много времени, мы стали почти взрослые, и прежние чувства притупились. И вот ваша повесть заставила нас о многом- задуматься. Все ли мы делаем для того, чтобы стать настоящими комсомольцами? Среди нас загорелся жаркий спор о вашей жизни, и мы решили написать вам письмо. Одни верят, что вы откликнетесь и что мы станем настоящими друзьями, потому что человек с такой удивительной судьбой имеет отзывчивое сердце, а другие, наоборот, утверждают, что мы не получим ответа. Мы не знаем вашего точного адреса, но почему-то уверены, что наше письмо найдет вас, Наверное, вы получаете тысячи писем, и каждое несет частицу человеческого тепла. Очень просим ответить нам. С комсомольским приветом ребята 8-го "А" класса средней школы Э 22 г. Коммунарска". "Дорогие Владислав Андреевич и Маргарита Петровна! Пишут вам сразу тридцать две девочки. Все мы учимея в од-вой группе в Донецком политехникуме. Мы прочитали вашу повесть, долго говорили о вей. То, о чем вы рассказываете, поразило нас, взволновало, заставило задуматься над многими вопросами жизни. Для "го жлвет человек.? В чем его давность? Что такое любовь? Дружба? Что значит быть настоящим человеком? Какие вы все-таки хорошие люди! Как мы радовались вашему выздоровлению в тому, что рядом с вами в трудную минуту ваша жена. Мы еще очень молоды, чтобы хорошо разбираться во всех вопросах жизни, однако каждая из нас может столкнуться с трудностями, и тогда мы возьмем в пример вашу большую и прекрасную любовь. Милая Маргарита Петровна! Мы хотим сказать вам большое спасибо за ваше мужество и терпение. Какое бы горе ни приключилось с нами, нам будет легче, потому что мы будем помнить вас. Дорогие наши люди! Мы желаем вам огромнейшего счастья. Мы хотели бы, чтобы каждый человек научился быть таким, кгм вы, Ждем яовык произведений Владислава Андреевича! По поручению девочек группы ПП-65-1-8 Шатохина Люда". "Дорогой товарищ Титов! Только что прочла вашу повесть и весь вечер была под впечатлением открытой людям истины о мужестве и героизме одного обыкновенного советского парня. Вы много выстрадали, потеряли руки - это страшно тяжелая утрата, но в борьбе за действенную, приносящую пользу людям жизнь вы приобрели огромное уважение людей. Ваш Сережа не вызывает чувства жалости. Волевой, сильный духом, мужественный человек, преодолевающий физические и нравственные страдания, он вызывает чувство восхищения, желание найти в себе самой силы для преодоления своих душевных, физи-. ческих, семейных разладов. Примите и вы, Рита, мой низкий поклон за вашу огромную, чистую, преданную любовь, которая помогла вашему мужу выстоять. Видимо, такими, как вы, были жены декабристов, помогавшие своим мужьям в условиях ссылки оставаться верными своим прекрасным идеалам. Пишите и дальше. Пишите много, много. Пусть творческая удача сопутствует вам. Желаю вам крепкого здоровья и неувядающей душевной молодости. С искренним уважением А. Гутман, инженер Киевпроекта", "Уважаемый товарищ Титов! Это письмо пишут вам из г. Караганды, J-й городской клинической больницы, в которой функционирует спинальное отделение, где лечатся больные с повреждением спинното мозга. Люди, которые самостоятельно не могут передвигаться, Врачебный персонал и общественность больницы принимают ряд мер к профессиональному обучению больных отдельным ремеслам. Проводим воспитательную работу, чтобы наши больные нашли свое место в жизни, приносили пользу обществу. Мы просим вас, как писателя, выполнить общественный долг. С вами считаются, к вам прислушиваются, и это дает вам моральное право с широкой трибуны советской печати обратить внимание общественности на необходимость соответствующим органам заняться вопросами обеспечения инвалидов приспособлениями для труда. Органы социального обеспечения данному вопросу не уделяют должного вяимаяня. От всего сердца приглашаем к нам в гости, в Караганду. Побеседуйте с больными, это воодушевит их в тяжелых буднях жизни. По поручению больных и врачебного персонала Л. И. Крочик". "Не знаю, как начать, как обратиться к вам, наш дорогой человек, чтобы выразить то обилие чувств, которое вызвала повесть. Я пишу одна, но почему-то уверена, что со мной согласятся многие. Последние страницы, и... слезы радости застилают глаза, слезы гордости за людей, живущих рядом с нами. Что мы знаем о них? Чем заплатить, какой ценой за то, что они делают для нас, иногда даже рискуя жизнью. Что такое подвиг? Есть ли любовь? В чем смысл жизни? Какое оно, солнце? Кого не волнуют эти вопросы в юности! И вы, вы смогли донести их содержание, раскрыть во всей глубине, тронуть, на мой взгляд, самые черствые души. Замечательная жизнь замечательных людей! Разве это не образец обыкновенной и такой красивой жизни, искренности чувств, благородство души, чистоты отношений? Читаю я плачу. Ощущаю боль Сережи и переживания Тани. Вы знаете, я завидую вам. Я радуюсь вместе с вами. Вы нужны нам, понимаете, нужны нам, молодому поколению, как друг, как современник. Спасибо вам. Студентка ХПИ Воловик Н.. г. Харьков". Рита дрожащими руками распечатывала одно письмо за другим и клала их передо мной на стол. j - Читай вслух, - попросила она. - Не могу. Ты читай. Она смотрела на меня испуганными глазами, и отрицательно качала головой. - Сперва ты, я потом... Перечитав письма, я оделся и вышел на улицу. Ярко светило солнце, в голубой бездонной вышине беспорядочной кучей летели грачи. На дереве в соседнем дворе ворковал скворец, и звуки били какими-то мягкими, теплыми, будто рождались приближающейся весной и ласковым теплым солнышком. "Неужели получилась повесть? Боже мой! Неужели получилась? Неужели нравится людям?" В голове все путалось и мешалось. Я куда-то шел или почти бежал, пересекал улицы, сворачивал в переулки, порой хотелось, чтобы меня все видели, потом пугался этого и вновь сворачивал в безлюдный переулок. В центре города меня остановил Витька. Вернее, я сам увидел его и подбежал к нему. - Витя, ты знаешь, я письма получил! - Какие-нибудь неприятности? - Ты знаешь, они все хвалят. - Ну-у-у, старик, ты напугал меня! У тебя такой вид, будто за тобой банда гонится! - Нет, Витька, я правду говорю. Им всем нравится. Оня уже писателем меня называют. Он рассмеялся и похлопал меня по плечу. - Как Рита с Татьяной?.. - Читают. - Что читают? - Ну, письма. Их же шесть штук! - Вечером забегу. Прости, старик, спешу в клинику. - Он отошел, остановился метрах в пяти, повернулся ко мне, поднял вверх сжатый кулак: - То ли еще будет, старина! По дороге домой я вспомнил другое письмо. Было это три года назад. Стояла мокрая, затяжная осень. День и ночь лили серые холодные дожди. В комнате стоял полумрак, а на душе было тоскливо и неспокойно. Уже прошло три месяца, как отослал рукопись в одно из московских издательств, а оттуда ни слуху ни духу. (Надеюсь, что меня поймет и простит читатель за то, что не называю издательства. Делаю это не потому, что чего-то боюсь или опасаюсь. Нет! Ведь тот ответ, который я получил, писал один человек, писал совершенно незнакомому автору. Я не оправдываю того человека. Но ведь издательство - это огромный и сложный организм. И... ну, честное слово, просто не поворачивается язык назвать известный всей стране коллектив в такой связи.) Почтальон, еще издали завидев меня, опускала голову и молча проскальзывала мимо. Я понимал: ей было жалко меня. Хрупкая черноглазая Зойка, не поступившая в педагогический в этом году, наверное, догадывалась, что я жду не просто вести откуда-то, но и связываю с этим очень многое в своей жизни, решаю вопрос - быть или не быть. Так оно и было. Зойка не ошибалась. В тот день она прибежала к нам рано утром. Без обычной почтовой сумки, с одной бандеролью в руках. Глаза ее радостно горели, и вся она светилась, будто только вот сейчас, после долгой разлуки встретила самого дорогого-, любимого человека или по крайней мере ждет верной встречи с ним. - Вот! - выдохнула она, обеими руками протягивая бандероль. - Читай, - кивнул я Рите, когда Зоя вышла. - "Уважаемый Владислав Андреевич! - прочитала она и посмотрела на меня. - Возвращаем вам повесть "Всем смертям назло...". Тема, за которую вы взялись, не нова в литера" туре, хотя и очень интересна. Взять тему - еще не значит разрешить ее. Мы приветствуем вашу творческую смелость, И в этом направлении вам кое-что удалось. Hо в основном, нам кажется, вы взялись за непосильную ношу. Очевидно, вам незнакомы даже элементарные законы построения литературного произведения, да и с материале"! вы. ятасо не в ладах. То, о чем вы пишете, скорее пытаетесь писать, похоже на сентиментальную и малозанимательную историю, с какими-то африканскими страстями, детали которой зттаете- понаслышке. Советскую же литературу характеризует глубокое проникновение в жизнь, всестороннее знание ее. Литературной ценности ваше произведение нe представляет..." То было трудное врем". Друзей в литературном мире у меня не было, близким я стеснялся показать свое творение, и это письмо, сверху и снизу снабженное официальными печатями и штампами, было принято как суровый, но честный и справедливый приговор. Вновь померкло солнце, и жизнь более чем когда бы то ни было казалась- ненужней. Пять или шесть самых- первых вариантов повести с помощью соседа и втайне от Риты были сожжены. Сейчас мне очень жаль их. Кажется, таж были интересные моменты которые потом не удалось восстановить. Но тогда вопрос "быть или не быть?" был решен в пользу последнего. Соломинка, зге которую уцепился утопающий, оказалась тем, что она к есть на самом деле. Несколько средних вариантов повести, затерявшихся в столах и на полках, к моему счастью, остались целы. В жизни все проходит. Кончился кризис и у меня. Не прошло и гада, как меня вновь с неодолимой силой потянуло к письменному столу... Я вернулся от воспоминаний к действительности и заспешил домой. У дома с Таней на руках меня встретила Рита. - Славка... - ткнулась лбом в мою грудь. - Ты им ответь. Всем, всем... Что очень рад, благодарен, что мы счастливы... Ну и все такое... - А что "такое"? - Да ну тебя! А помнишь? Мы все помнили. Даже и то, что очень хотелось забыть. - Папа, - заговорщицки потянула меня в сторону Татьянка. - А мама плакала, когда ты уходил. - Это она от радости. - А разве от радости плачут? - Плачут, дочка, плачут... Спокойной, отрешенной от всего работы над новой повестью не получалось. Поток писем увеличивался с каждым днем. Теперь Тимафеевна (Зоя поступила в педагогический и училась уже на втором курсе) приносила по десять, двадцать писем в день. Они входили в дом как добрвге друзья, и их нельзя, невозможно было отложить в сторону, заставить подождать. "Здравствуй, сынок! Прости меня, старую одинокую женщину, за то, что врываюсь к тебе своим письмом. Мне очень трудно сейчас. В Вольнице мой сын, мой Валерик. Два месяца назад ему ампутировали правую ногу. Дикий, невероятный случай. Баловались около проходящего трамвая, и его кто-то нечаянно, а может, умышленно, толкнул под колеса. Казалось, самое страшное уже позади. Все операции прошли успешно, Валерик стал поправляться. А две недели назад, как раз в воскресенье, аахажу я к нему, а рядом с ним Игорь, дружок его, и на тумбочке бутылка водки. Валера, говорю ему, зачем тебе это? Он посмотрел на меня и как крикнет: а что мне еще осталось! И пошло с тек пор. Въшезут его в коляске во двор, а около него все льяницы гужом. По-всякому говорила с ним, извелась вся, ничего не хочет понимать. Напьется, а потом ллачет. Погибнет ведь Валерик, единственная моя радость в жизни, и не оттого, чта инвалидом стал, а от нее, проклятой, от водки, погибнет. Вижу и чую я все, а совладать с ним не могу. Сынок, дорогой, я прошу тебя, на коленях умоляю, помоги моему сыну. Ты прошел через этот огонь, помоги Валерику, напиши ему письмо, вразуми его. Только ты сможешь спасти моего сына от пропасти. Я умоляю тебя. В. 3. Дюжева, г. Днепропетровск". Рита. Может быть, съездить к нему в больницу? - А Таню на кого оставим? Дорога в два конца рублей пятьдесят станет! Где их взять? Сколько до пенсии осталось?. Рита. Неделя. - А денег?.. Рита. Рублей семнадцать. - Подпишу ему повесть. И я написал на книге: "Дорогой Валера! Все, что ты здесь прочтешь, не досужий вымысел. Соразмерь свою жизнь с жизнью Сергея Петрова, может быть, ты сделаешь для себя кое-какие выводы. И вообше, сильный не тот, кто не боится трудностей, сильный тот, мо найдет в себе мужество преодолеть их". "Дорогой Владислав! Прочла вашу повесть. Поздравляю вас. Я научный ряботннк-филолог, преподаватель вуза. Много лет занимаюсь литературой. Вы можете мне поверить. Есть у вас литературные способности. И путь, избранный вами, нелегкий, тернистый путь, все-таки верен. У вас будет много читателей. Мои студенты читают вас и на экзамене по советской литературе говорят о вашей повести. Вам надо учиться. Вы сильный и гордый человек. Вам можно позавидовать. Подайте документы в Литературный институт. Вы меньше чем кто-либо нуждаетесь в снисхождении. Я бы не писала об этом. Но у меня есть кое-какие права. У меня нет зрения, нет совсем, с детства, с двух лет. Мне и легче и тяжелее, чем вам. Легче потому, что я ничего не помню, не знаю ни света, ни цвета, тяжелее потому, что мне трудно ходить. Я не могу уйти одна в лес, на речку, не могу заглянуть в глаза маленькому сыну, не могу найти упавшую из рук книгу, хотя руки у меня есть. Но самое страшное то, что я не могу читать. Я вот университет и аспирантуру закончила и диссертацию защитила и все с помощью посторонних людей. Кто-то помогал, а кто-то отвергал. Было и тяжело, и обидно Но что делать? Надо жить! Я ненавижу страдания и смерть. И в число самоубийц никогда не попаду. Доберусь все-таки как-нибудь до леса, а цветы можно различать по запаху. Мой маленький сын играет на пианино, а я так люблю музыку. Приезжайте ко мне с семьей летом, если вам захочется и если у вас будет время. В нашем городе много солнца Извините, я плохо пишу. Видимо, расшатались нервы. Я ведь не могу перечитать и исправить то, что пишу. Пишущей машинкой я владею сама. Вот видите, все не так уж и мрачно. Мир цветет, несмотря на боль и потери. И Маяковского я не люблю как раз за его последний шаг. Неудобно для революционного поэта и просто для мужчины. Еще раз желаю счастья. Хорошо, что вы оба все-таки живете на земле. С искренним уважением Л. М. Процанова, г. Тирасполь". Письмо было в одной пачке, рядом с письмом Балериной мамы. Еще раз перечитав оба, я задумался. А что же все-таки такое человеческое мужество? Продукт общественного воспитания, черта характера или мировоззрение человека? Я думал об этом и когда читал следующее необычное письмо. "Уважаемый гражданин Титов! Мы, осужденные 5-го отряда, прочитав вашу повесть, были глубоко тронуты патриотизмом ее содержания. Общественность нашего отряда с большим удовлетворением встретила включение в программу читательских конференций обсуждение вашей повести. Ваша повесть вызвала у нас чувство жгучего стыда за наши преступления перед Родиной и советским народом. Мы еще с большей ясностью осознали, что, совершив преступления, сами втоптали себя в грязь, потеряли право иосить гордое имя советских людей "товарищ". И теперь проводим свою молодость и жизнь за колючей проволокой. Горько сознавать, что мы свернули с дороги, по которой идет весь советский народ, совершили преступления, причинили людям горе, нанесли материальный ущерб государству. И теперь, когда весь советский народ трудится с огромным энтузиазмом, мы стремимся своим трудом и безупречным поведением внести свой посильный вклад во всеобщее дело торжества идей социализма и коммунизма. Мы хотим вернуться в дружную семью советских тружеников обновленными людьми, достойными гражданами страны Великого Октября. Заверяем вас и в вашем лице весь советский народ, что к по" ворному и грязному прошлому возврата не будет, что честный труд и полезность нашей Отчизне станут отныне для нас путеводной звездой в жизни. По поручению общего собрания осужденных: член совета воспитателей О. Ромашковская, председатель совета Жовтяк, культорг Борщ, старший культорг колонии М. Шпак". Мой отец Андрей Антонович Титов вернулся с фронта в конце лета 1945 года. Мама птицей спорхнула с лавки, и не успел я еще понять, что же произошло, как она со стоном повисла на шее у крепкого, широкоплечего сержанта с дюжиной блестящих медалей на груди. - Андрюшенька, родной мой! Мы, все четверо, заревели в один голос я вцепились в материну юбку. Губы отца были тугие, соленые, борода и щеки колкими, от выгоревшей гимнастерки густо пахло табаком и потом. Война для нашей семьи кончилась. А в тяжелом, голодном 1947 году я впервые видел, как плакал отец. Солдат Великой Отечественной, трижды раненный, не раз смотревший смерти в глаза, плакал не оттого, что было жалко тех семисот рублей, которые вор вытащил у него из кармана, и даже не оттого, что его четверо опухших от голода детей опять останутся без крохи хлеба, а от какой-то жгучей, непонятной обиды. И он никак не мог понять, как это так можно - залезть в чужой карман и украсть - Андрюша, хватит. Андрюша, перестань, дети видят, - уговаривала его мама. А он только вздрагивал всем телом, мотал головой и срывающимся голосом выкрикивал: - Ну как же так! Как же так!.. "Фашист - это понятно, - думал я. - На то он и фашист. Они не люди, их всех на войне постреляли. Ну, а как же это свой, русский? Кто же он?" "Здравствуй, дорогой Слава! Только что закончила со своим классом коллективное чтение твоей повести и сейчас вместе с учениками пишу письмо. Я хочу, рассказать тебе о том впечатлении, которое произвела на меня и ня ребят твоя повесть. После того как л закончила читать, в классе стояла необыкновенная тишина. (А мой 8-й "Б" далеко не ангелы!) Они сидели затаив дыхание, а потом разом наперебой стали высказывать свои ннения. Нина Жиганова. Спасибо за такую книгу. После того как я ее прочла, мне хочется оглянуться назад и задать себе вопрос: правильно ли я поступаю? А смогла бы я быть такой, как Таня, Сергей? Я должна быть такой. Разве могут по-другому поступать наши советские юноши и девушки! Пет л Дуга нов. Мне запомнился Еторыч. Это чудесный человек. С таким другом не пропадешь. Спасибо ему за то, что в трудную минуту он ободрял Сергея, не давал падать духом. Лида Буданцева. К повести можно поставить эпиграф: "Я люблю тебя, жизнь!" Сергей Петров - это еще один Островский. Он очень близок нам и понятен. Повесть учит нас любить жизнь, никогда не унывать, все время стремиться вперед, искать лучшее, ие останавливаться на достигнутом, до конца бороться с любыми трудностями. Несмотря на неаеловеческие муки и страдания Сережи и Тани, в каждой строке звучит победная музыка жизни. А вот что говорит Саша Федоров; "После прочтения книги у меня было очень много воиких желаний. Каких, я даже не мог как следует разобраться. Единственное, что я почувствовал ясно, - буду врачом и именно таким, как Григорий Васильевич Кузнецов. Я бы день и ночь колдовал у постели больного". А мне лично хочется сказать много теплых слов в адрес Тани. Я надеюсь, что когда-нибудь увижу ее. Таня, милая, дорогая, какая же ты молодец! Дорогой Слава! Я забыла представиться тебе. Галина Дмитр-иевна ЛеТЗедеико. Ты -знаешь меня под фамилией Ярикова. Работала я библиотекарем в Добринской библиотеке и очень королю пошло тебя. Очень лросим прислать нам свои фотографии. Мы оформляем альбом, а у нас ничего нет. И еще просим приехать к нам в гости, встретиться с моими мальчишками и девчонками", Родина... Дурманящим запахом донника пахнуло от строк обратного адреса, степным разнотравьем плеснуло в глаза, и не поднять головы от письма, и сердце застучало где-то у самого хдрла. Вот она, как живая, стоит перед глазами Галина Дмитриевна: и деревянное здание районной библиотеки, и двухэтажная школа, м шум и гам класса, и голоса друзей,, л лгдомное синее небо над бескрайними полями хле-бов... - Ну что ты, дурачок... - говорит Рита и треплет за чуб. - Летом поедем в Добринку, прогони ты свою ностальгию. Ну хочешь, завтра соберемся и поедем? - Надо работать. Видишь, катода завал писем. На каждое хочется ответить. А время с каждым днем как шагреневая кожа. И новая повесть стоит на месте. Черт!.. Думал, что после первой пойдет все как по маслу, а оно наоборот. Будто и писать никогда не писал. "Дорогие мои земляки! Дорогая Галина Джиггриевиа! Огромное вавг спасибо за ваше письмо, за добрые, теплые слова, которые вы нашла, для меня. Мало сказать - а рад, Я счастлив оттога, что моя павесть и ее герои понравились вам. Туда, откуда более четырнадцати лет назад ушел я, теперь пришел герой моей книжки Сережка Петров. По-моему, он неплохой парень. Мне бы очень, хотелось, чтобы, вы. ваяли его себе в, друзья. И если кому-нибудь из нас когда-нибудь на дальних и ближние жизненых тропах станет трудно, позовите его, вспомните его, он покажет. Когда повесть выйдет отдельной книжкой, я обязательна пришлю, ее вам, а пока, примите журнал с моим автографом. Как поживает ваша старенькая школа? Сад, наверните, уже оброс листвой и скоро зацветет. Как здоровье Клавдии Алексеевны Чеботаревой? Зои Николаевны Париновой? От всего сердца желаю вам отличных успехов в yчебе, веселых игр, хорошего настроения, доброго здоровья и самого большого, самого настоящего счастья, борьбы и побед". "Дорогой Владислав Титов! Мы живем в маленьком городке Игрень Днепропетроаекай области. Сейчас нам по 15 - 16 лет. Это прекрасное и трудное время, это время, когда особенно много думаешь о том, как жить, что значит правильно жить, что значит быть настоящим чеяовежш. Все эти вопросы волнуют нас, и мы ищем на них отвегн в жшзод, у друзей, в книгах. Совсем недавно мы прочитали, вашу повесть "Всем смертям назло...". Ее читали все ребята нашего 8-го "А" класса, и каждый из нас не только высказывал свое отношение к героям произведения, но и написал отзыв об этой повести. Вот о чем в осневикш написали ребята в своих сочинениях) "Повесть заставила о многом, задуматься. Мы задаем сами себе вопросы; "А смогли бы мы пережить все то, что пережили эти люди? Хватило бы у нас столько, мужества? Как бы поступил каждый из нас, очутись он на месте Сертея Петрова?" Не все адно-значно ответили на эти вопросы. Всем без исключения понравились прекрасные образы Сергея в Тани. Их воля, стойкость, мужество, верность достойны, подражания. Они навсегда останутся в наших сердцах, потому что учат нас честности, стойкости, настойчивости в достижении намеченной цели. Мы обращаемся к вам с большой просьбой. Понимаем, что теперь у вас очень много работы, много забот, что каждая ваша минута на учете, но все равно очень просим вас ответить нам. Расскажите о своих мечтах,, дальнейших творческих планах. Вы даже не представляете, как это нужно нам". "Здравствуйте, Слава! Я понимаю, что у вас много работы, много таких писем, но, может быть, найдется время прочесть и мое. Достать журнал "Юность" очень трудно, еще трудней было читать вашу повесть. На глаза наворачиваются слезы, но это вовсе не слезы жалости, нет-нет, это слезы гордости за человека, за его силу духа, за то, что есть на земле всепобеждающая сила любви. Мои мальчишки и девчонки сидели как-то необычно тихо. И в спальне перед отбоем стояла непривычная тишина. Только изредка: "Вот это любовь!"; "Здорово! Значит, есть такие люди в жизни!" - это наш скептик Саша, Задумались мои сорванцы. И как знать, возможно, вы придете им на помощь в трудную минуту их жизни (а впереди у них немало испытаний). Закончила повесть и вот уже который день хожу под ее впечатлением. Спасибо вам, Слава и Рита, за то, что вы есть. Узнаешь таких, как вы, и стыдно становится за свои минутные слабости, малодушие, задумываешься над своей жизнью, переосмысливаешь ее. Да, нет смысла жить, если на земле после тебя не остается доброго следа. Так хочется быть нужной людям. Вы счастливый человек, Слава. Вы нужны не только Рите, Танюшке. Ваша повесть и будущие книги (а они будут, я уверена в этом) нужны людям. Ведь если вы сумели помочь одному человеку стать человеком - это немало. Ваша повесть заставила задуматься о жизни многих. Новых вам творческих удач, Слава) Людмила Круглей, МССР, г. Бельцы". Что есть человеческая доброта? Рита перекладывает пачку писем, одно за другим, я смотрю, как мелькают адреса, и ловлю себя на мысли, что, по сути, все они результат взволнованной доброты. Ни одного из них могло бы и не быть. Любое из них или все они могли бы и не дойти до меня. На всех письмах очень неточный адрес, чтобы дойти до адресата: "г. Ворошиловград, Титову". Или: "УССР, автору повести "Всем смертям назло...". Письма лежат у меня на столе. Они возникли и нашли меня по законам человеческой доброты, и не просто человеческой, а советской. Спасибо вам, ворошилов-градские почтовые работники за то, что в многотысячном городе вы не дали заблудиться ни одному письму. "Владислав Андреевич, здравствуйте! Пишут вам ученики 7-го "В" класса школы Э 4 г. Светлогорска. Наш пионерский отряд носит имя Н. Островского. Нас сорок человек. Ребята все хорошие, старательные. Но у нас есть недостаток: нет дружбы между мальчиками и девочками. Недавно мы прочли вашу повесть. Она нам очень понравилась. Мы искренне полюбили Сережу, Таню, Егорыча". "Вы только что прочитали письмо моих воспитанников. Мы живем недалеко от вас. Вы на Украине - мы в Белоруссии. А после того как всем классом мы прочитали вашу повесть, вы стали еще ближе нам. Большое и нужное дело сделали вы, опубликовав свою повесть. С какии участием и вниманием слушали ее мои ученики! С каким удовольствием писали они сочинение по повести! Если бы я могла передать вам, сколько добрых, ласковых слов было сказано в адрес Сергея, Тани, Егорыча, Кузнецова. Нам, педагогам, очень нужны такие произведения. Они помогают воспитывать ребят не на отвлеченных понятиях мужества, доброты, а на конкретном жизненном материале. Учить их прекрасному и возвышенному. Ребята мои умные, честные дети, но очень подвижные и энергичные. Работать с ними трудно, но и интересно. Их постоянно надо чем-то увлекать, давать новые и новые задания. Организовали школьный музей Н. Островского. Хороший получился музей. Подружились с ветеранами войны, и эта дружба очень помогает мне в работе. Теперь, прочитав вашу повесть, решили во что бы то на стало завязать дружбу с вами. Мы понимаем, что вам нелегко, вам многие пишут, но, пожалуйста, ответьте нам. Это очень важно, это очень нужно. Ребята должны поверить, что у нас много замечательных людей, что 0!ш не выдуманы писателями, не из книжки, а есть в жизни, живут рядом с нами, что каждый из ребят обязан и должен стать настоящим гражданином великой Родины. Ваш новый друг Боровик Н. М. и ее 40 ребят". "Дорогой наш писатель! Нас, десятиклассников средней школы Э 10 г. Чимкента, что в Южном Казахстане, потрясла ваша повесть, опубликованная в первом номере журнала "Юность". Такого еще не было: написать повесть зажатым в зубах карандашом! Это может сделать только человек необыкновенной силы воли, необыкновенной выдержки. Нас пленил образ светлейшей женщины на земле, Тани Петровой. Повесть настолько нас взволновала, встревожила, что мы не могли молчать. Она заставила нас думать. Как жить, если в жизни не все удается? Чем наполнить свою жизнь нам, выпускникам? Что делать, если после окончания школы не поступишь в институт? Во всех случаях вешать нос нельзя! Это теперь мы твердо знаем. В жизни нет безвыходных положений! В ближайшие дни мы проведем диспут по вашей повести. Напишите нам несколько строк. Мы хотим знать вашу биографию. Ведь в печати о вас еще ничего не написано. С комсомольским приветом десятиклассники. Всего 90 человек". "Дорогие друзья! Хочется сказать вам всем - извините, пожалуйста, за задержку ответа. Писем приходит много, и ответить на все вовремя дело непростое. Очень рад, что моя повесть понравилась вам. Наверное, нет большего счастья, чем счастье получать благодарные читательские письма. Появляется острое ощущение нашего времени, времени беспокойного, ищущего, созидательного. Гордо сознавать себя не бездеятельным наблюдателем его, а участником. Я счастлив еще и потому, что герои, населяющие мою повесть, не оставили вас равнодушными, пробудили желание, может, потребность, поспорить о их назначении, коллективно обсудить их жизнь. Сейчас мне больше всего хочется, чтобы у вас состоялась острая, заинтересоваияая дискуссия не только о Сергее и Тане и других героях повести, но и серьезный разговор о себе, о своем месте в жизни, о цели своей жизни. Вы только вступаете в жизнь, учитесь преодолевать трудности. Сейчас у вас прекрасный, светлый период. Но и от него зависит, какими вы выйдете в большую жизнь - мужественными борцами или жалкими хлюпиками, трудолюбивыми, целеустремленными людьми или безвольными, жалкими приспособленцами. Если у тебя сегодня не хватило терпения выучить трудный урок, недостало настойчивости решить сложную задачу, то завтра ты можешь струсить в опасной ситуации (потому что это трудно), ты можешь пройти мимо человеческого страдания (потому что помочь - это тоже трудно), а потому ты можешь предать (потому что что-то не сделать легче, чем сделать). Человеческая жизнь складывается по крупицам, как море из капелек. Не все приходит сразу, моментально, ни твердость характера, ни настойчивость, ни целеустремленность, ни мужество. У Алек-Сандра Матросова были считанные секунды перед броском в бессмертие. И у него были две дороги: одна вперед, на амбразуру, другая назад, в окоп, в укрытие. Он выбрал первую. Выбрал не за те считанные секунды, а всей своей сознательной жизнью. А в те роковые мгновения он просто забыл о том, что есть эта, другая дорога, полегче и побезопаснее, он и не подозревал о ее существовании. Ее просто не было для него. У труса все вышло бы наоборот. Инстинктивно, без раздумий. Потому что назад - это легче, проще. Верю, вы вырастете настоящими советскими людьми. Гордыми, смелыми, трудолюбивыми. Я от всего сердца желаю всем вам этого!" "Здравствуйте, Владислав Андреевич! Я прочла вату повесть. Мне очень понравился Сергей. Но я не могу поставить рядом с ним Таню. Я это знаю по себе. Я очень люблю одного человека - Федора Вампирова. Вы не можете его знать. Но если я решила вам рассказать все, то знайте и наши имена. Он тоже любит меня. Я надеялась, что он женится на мне. Мне казалось, что он вот-вот предложит это. Я согласилась бы без лишних слов. Но он молчал и молчал. Он боялся меня поцеловать. Мне нелегко об этом пнсять, но, я надеюсь, вы все поймете. Мне пришлось первой заговорить о женитьбе. Он отказался. Плакала, мучилась, не находила себе места, избегала встреч с ним, а он этих встреч и не искал. Потом пришла его мама. Посидели мы, помолчали, вдруг мама расплакалась и говорит мне, что Федя эти две недели ходит сам не свой, осунулся, пожелтел весь. Вечерами сидит один, без света и молчит. Мне пришлось обо всем рассказать матери. Она очень хороший человек. И лучше бы я этого не делала. Мать расплакалась еще больше и говорит мне, что, мол, Федя очень любит меня, но жениться на мне не может, потому что у него туберкулез легких и что жить ему осталось немного. Боже мой! Что со мной было! Я не знала, что мне делать, плакать или радоваться. Я долго-долго плакала. Вечером пошла встречать Федю на завод. Его глаза загорелись, мы были счастливы в тот вечер. Потом я все рассказала ему и то, что узнала от матери. Федор помрачнел и даже стал злым. "Между нами все кончено! - сказал он. - Выходи замуж за другого. Я приказываю тебе сделать это!" - "Ты подлец! - сказала я ему. - Я ненавижу тебя!" Хотела заплакать и не смогла. Не помню, как пришла домой, легла в постель. Я люблю его, жить не могу без него. Но разве я виновата, что он болеет. Да разве в этом дело? Ведь вылечивают же туберкулез. Вылечивают! Вылечат и его. Он будет долго жить. Нам хватит, А что у меня за жизнь без него? % не могу без него. Девчонки говорят, что это дурь у меня, что, мол, боюсь поступить подло - забыть его и выйти за другого. Не могу я без Федора. Разве это не понятно? В мире нет ни одного человека ближе, чем он, роднее, лучше. Без него мне нет счастья. Тут уж не до геройства. Как ему это доказать? К кому обратиться за южющыо? Зачем он так мучает меня и сам. мучается? Кому это нужно?! Я все равно его жена и ничьей не буду. Ничьей! Лучше умру. Если бы он убил меня - нет, я не в бреду, поверьте, - с радостью бы согласилась. Извините за мою сумбурную писанину, у меня дрожат руки и путается в голове. Вы один можете жонять меня и посоветовать, что делать, Умоляю вас, помогите мне. Т. К.. г. Ю.-Сахалинск". Тимофеевна выворачивает полную сумку писем на стол и лукаво смотрит на меня: - На все отвечать будешь? - Желательно. - На одних конвертах разориться можно. Как штука, так пятак. А писем-то прорва прорвой, в два раза не уложишься. Так тебе и пензии твоей шахтерской не хватит... - Хватит. Времени бы только хватило. А коли люди сами, добровольно пишут, значит, не зря. Это очень хорошо, Тимофеевна, когда у людей такие отзывчивые сердца. Разве в пятаке дело! - И то правда, - подперла пальцем щеку, пригорюнилась Тимофеевна и, чего уж я совсем от нее не ожидал, громко всхлипнула. - Женька мой третий месяц не пишет. Другим ношу письма, а себе... Я смотрю на нее и не верю своим ушам. Тихий, ласковый, какой-то мягкий, по-девчоночьи симпатичный Женька, полтора года назад ушедший в армию, не пишет матери писем! Что случилось? Ну, курносый, уши тебе нарвать, и того мало! - Ну что вы, Тимофеевна... - успокаивает Рита. - Все хорошо у Жени. Если, не дай бог, что случится, тут же сообщат. Войны сейчас нет... Парень молодой, служба трудная... Может, и некогда. - Конечно, - вставляю я. - Возможно, на ученья услали. Рита, помнишь, как от меня из армии два месяца писем не было? - Я уже собралась другого жениха себе подыскать,-смоется Рита. - А нас на север кинули. Снег на пять метров, и ночь сплошная. Солнце над горизонтом краешком покажется на минутку и опять скроется. Я ей каждый день письма строчил, а отослать... куда ж отошлешь? Самолеты не летают, пароходы не ходят. Чувствую, и мама волнуется, и Рита ждет, а сделать ничего не могу. Может, и у Жени подобная ситуация случилась. Тимофеевна понемногу успокаивается и вновь лукаво улыбается. Лукавость эта идет у нее не от характера, просто глаза такие, ну и весь покрой лица улыбчивый и будто лукавый. А характер у нее добрый, ласковый. - Об чем же тебе, Андреич, люди пишут? - Да о разном, Тимофеевна. Хвалят меня. Молодец, мол, я. А какой я молодец? Сел вот другую книжку писать, а у меня ничего не получается. Прямо хоть плачь. - Получится, Андреич, - сразу бросается утешать Тимофеевна. - Да тебя теперь все знают, как же так не получится? Получится, Андреич, получится. Ты смелей только. Ты пропиши все, как в жизни есть, всю правду. Самая интересная книжка получится. Хочешь, я тебе про свою жизнь расскажу? Или про Трофима своего... С самого первого дня войны на фронте был, семь наград имеет, Паулюса в плен брал. Да тебе на сто книжек хватит! Только сиди и строчи... - Спасибо, Тимофеевна. Вот прочитайте письмо. Ума не приложу, что ответить человеку. Любят они друг друга. А он серьезно болен. Не хочет ей жизнь портить. Вы читайте, там обо всем написано. Тимофеевна внимательно и долго читает, вздыхает, что-то шепчет себе под нос, пом мы с дочкой распечатываем другие письма, осторожно кладет письмо на стол, молчит, а потом, будто прогнав оцепенение" взволнованно говорит: - Ты пропиши ему, Андреич! Пусть он дурью не мучается! Жениться им надо, вот и все! Чего ж тут решать, если любовь такая? Да это ж счастье, а не несчастье! "Как?" - она спрашивает. Нечего тут спрашивать! Ты так и пропиши5 ему - женитесь, в все. Тебя он послушает, вот увидишь, послушает. Мне бы с матерью его поговорить! Ты не откладывай, пропиши ему. Ох, засиделась я у вас! - Она встает, поднимает сумку и поспешно уходит. "Многоуважаемые Владислав Андреевич, Маргарита Петров на, Танечка! Пишут вам читатели и работники Дагестанской республиканской библиотеки для слепых. Мы прочитали вашу замечательную повесть и недавно провели читательскую конференцию, где обсудили ее. Мы восхищены вашим героизмом, вы настоящие советские люди, и мы гордимся тем, что являемся вашими современниками. Ваша повесть особенно ценна и полезна для нас. Многие из пас потеряли зрение, сражаясь на фронтах Великой Отечественной войны, другие - в результате тяжелых болезней и несчастных случаев. Но мы не пали духом, а нашли в себе силы, чтобы стать в ряды активных строителей нашей прекрасной действительности. Почти все мы продолжаем в меру своих сил и возможностей трудиться, приносить свой посильный вклад в построение коммунизма. Задолго до дня проведения конференции вашу повесть многнэ наши читатели прочитали в журнале для слепых "Литературные чтения", где она напечатана по системе Брайля. Для товарищей, не умеющих читать по Брайлю, мы устраивали громкие читки, рассказывали содержание. И вот наступил день конференции. В этом письме невозможно пересказать содержание всех выступлений, но все выступающие без исключения говорили о том, что повесть им очень понравилась и ее герои Сергей и Таня будут служить примером, достойным подражания. Многие приводили примеры из жизни, рассказывающие о благородных поступках, которые совершили их товарищи. Особенно много теплых слов было сказано о Тане, о вашей жене Маргарите Петровне, о всех женщинах, матерях, женах, подругах. У нас к вам большая просьба. Убедительно просим вас, напишите нам ответ. Мы будем ждать с большим нетерпением. От имени и по поручению всех участников конференции заведующая библиотекой Ш. Супрун, г. Махачкала". Где-то за городом хлесткими раскатами грохотал гром, темную весеннюю ночь яростно секла молния. По окну барабанили крупные капли дождя и, шурша, стекали на подоконник. На кухне пел сверчок, и было непонятно, как он очутился в городской квартире и с кем говорит на своем непонятном языке в эту непогожую ночь. Может, жалуется кому-то, зовет на помощь или радуется тому, что жив и может издавать вот эти звуки? Вчера вечером был Витька. Прочитал письмо, потер лоб и ничего не сказал. И весь вечер сидел, молчал, сопел, о чем-то думал. Уходя, остановился у двери и сказал: - Ты, старик, береги это письмо, - и, наверное, чтоб смягчить грустный вечер, улыбаясь, добавил: - А нос не задирай оттого, что тебя печатают по системе Брайля. Ты хоть знаешь, ч го это такое?. - Нет, - Ну в общем... буквы выпуклыми точками, а их на ощупь... пальцами... Вот так, старик... За окном неистовствовала гроза. Ночь то и дело взрывалась белым пламенем, и тогда было видно, как гнутся к эемле молоденькие деревца около дома и вода сплошной блестящей стеной льет с аспидного неба. Что же все-таки такое человеческое мужество? Как оно проявляется, из чего складывается? Из чего возникает, как рождается, на чем зиждется? Что это такое? Всегда оно нуж-ьо человеку или только в особых случаях? Какая-то сила срывает человека с места и бросает в горящий дом, в огонь, чтобы спасти жизнь другому, незнакомому человеку. Абсурдно? Противоестественно? А своя-то жизнь... Почему он забывает о своей жизни? Это мужество? Мужество. А сняться с обжитого, насиженного места и уехать к черту на кулички в неустроенную неизвестность? Мужество? Ради какой цели?.. А ради какой цели человек бросается в огонь? А если вот так всю жизнь в сплошной тьме, без солнца, без лиц, без цветов? День и ночь, ночь и день, год за годом, зная, что так будет завтра, послезавтра, всегда, так уснешь, так проснешься и никто не в силах помочь? И надо жить, не ныть, не опускаться, идти вперед, и "в меру своих сил"... Что это? Совместимо ли мужество и счастье? Способствует ли одно другому? От оглушительного удара грома вздрогнул дом, ослепительно блеснули стекла окон на противоположной стороне улицы, потом опять все погрузилось в кромешную тьму, и только сверчок спокойно и невозмутимо тенькал в темном дальнем углу. В своей кроватке заплакала Таня. - Папа, я к тебе... можно?.. - не дожидаясь ответа, юркнула ко мне под одеяло. Теплые ручонки обвили шею, тельце вплотную прижалось к груди. - Я боюсь, папа... - Ну что ты, глупышка! Это гроза, она пройдет. Весной всегда бывают грозы. - А почему она такая страшная? - Тебе так кажется. Гроза будит землю. Земля проснется, и на ней зацветут цпеты, распустят листву деревья, зазеленеют поля с хлебами, и от радости запоют птицы. - А без грозы можно обойтись? - Вообще-то да, но в природе так уж устроено, что будто бы и нельзя. Я чувствую, как часто-часто моргает она глазенками, ресницы щекочут мне шею, и от этого теплый покой разливается по всему телу. Дочь думает. Она начинает постигать мир и истину. Утром я написал ответ на письмо в Махачкалу. "Здравствуйте, уважаемая Рита Петровна! Пишет вам ученица девятого класса Надя Сергунина. Когда я прочла повесть "Всем смертям назло...", я долго не могла уснуть. Да что значит эта бессонная ночь по сравнению с теми ночами, что провели вы у постели умирающего мужа?! Перед моим воображением прошло все случившееся. Я невольно представила себя на вашем месте. Смогла бы я быть такой же мужественной, как вы? Этот вопрос не давал мне покоя. У меня не хватает слов выразить свое восхищение. Я счастлива, что в моей стране живут такие женщины. Невольно вспоминаются слова А. Толстого: "Кажется, прост человек, а придет суровая беда, в большом или в малом, и поднимется в нем великая сила - человеческая красота". Взяв в основу повесть вашего мужа, мы проведем в классе диспут "О красоте человеческой". Потом мы составим альбом и подарим его школе. Если сможете, то напишите несколько строк. Мы поместим их в альбом. Будьте всегда счастливы! Я постараюсь быть такой же, как вы. Рязанская обл.. г, Сасово". "Дорогая Маргарита Петровна, Владислав Андреевич! Я не очень-то люблю писать письма, да еще людям незнакомым, но сегодня я просто не могу не писать. Во мне что-то перевернулось, сдвинулось с какой-то мертвой точки. Я по-новому посмотрела на окружающий мир и людей. Как странно, что люди до поры до времени могут казаться серенькими, незаметными, и вдруг как каким-то лучом озаряет их. Непонятно. Вы меня простите, может, это и жестоко с моей стороны тан говорить, но мне пришла в голову такая мысль. Может, вас постигло совсем не горе, а счастье постигло. Ведь вы смогли узнать, на что способен каждый из вас. Простите, пожалуйста, но мне хочется видеть вас не несчастными людьми, а самыми счастливыми. Вы теперь для меня мерило человеческого достоинства, благородства, мужества, Я знаю, что мелочи жизни мешают человеку. Но ради всего лучшего, что есть на земле, не опускайтесь до мелочей, не мельчайте. Ведь каждому человеку так нужен маяк, чтобы не ваблудиться в океане жизни. Ой, простите меня! Я должна совсем не так вам писать. Не сердитесь на меня. Дорогие мои! Если вам когда-нибудь понадобится помощь друга - знайте, что я всегда с вами, в любое время, только позовите. Пишите, Владислав Андреевич, много пишите, у вас есть талант. Тангоша! Тебе так в жизни повезло! У тебя такие прекрасные родители. А я совсем не знаю своих папу и маму. Оба погибли в Ленинграде. Теперь мне все время кажется, что они были похожи на твоих папу и маму, Я завидую тебе чуть-чуть. Береги их, Счастья тебе, малышка! Тамара Богданова, Тульская обл.. г, Новомосковск". "Дорогая Рита! Тяжелое горе, свалившееся на ваши плечи, не сломило вас. Вы выстояли в тяжелой схватке со смертью. Только ваша верная любовь, воля, мужество вернули мужа к жизни. На примере вашей любви будут учиться и воспитываться многие поколения людей. Потерять руки - это страшная, это тяжкая, ничем не поправимая беда. Но, родные наши, у вас есть любовь. А это так много! Супруги Шестопаловы Зинаида и Юрий, г. Новосибирск, 25". Рита морщит лоб, склонившись над чистым листом бумага, и бросает на меня умоляющие взгляды. "Помоги, ну что тебе стоит. Не умею я писать письма". - "А я, думаешь, умею!" - Слав, ну что им ответить? - Что любовь - это святое чувство, ее надо беречь. Расскажи, как ее надо беречь, как хранить... - Издеваешься, да! Смеешься, да! Она встает из-за стола и, расставив руки, надвигается на меня. - Папа, прячься! - визжит от восторга Танюшка и, подражая маме, косолапит ко мне. Глазенки горят от восхищения, ей не терпится скорее добежать и затеять возню. Большего удовольствия для нее нет. Впрочем, есть. Залезть папе верхом на шею и, вцепившись ручонками в волосы, заставить его вприпрыжку скакать по комнате. Говорят, что визг ее слышен тогда на третьем этаже, у тети Гали. Окончательно "захсхоченные" (по выражению Тани), мы лежим на диване и тяжело дышим. - Слав, а если б не твоя повесть, о нашей любви узнали бы люди? - А зачем им про это знать? - Наверное, все-таки легче, когда знаешь, что есть на свете настоящая любовь. Сколько девчонок обманываются в своем первом чувстве! А это так больно. Помнишь, я тебе рассказывала про Нинку? Когда ее разлюбил Олег, она под поезд броситься хотела. Никого не слушала и верить во все перестала. Сидит, бывало, на работе, в одну точку уставится взглядом и не видит ничего, не слышит, и желаний у нее никаких нет. Ты знаешь, может, подобное происходит потому, что некоторые ждут от любви только приятное, только радость и не настраивают себя на преодоление трудностей, на борьбу, на лишения? А без этого какая же любовь? Любовь это когда все одно. Когда нельзя одной. Когда и радость и боль одна. - А говоришь, что не можешь написать письмо. Вот об этом и пиши. - Ты так думаешь? Все чаще и чаще встречались письма, в которых читателя просили, требовали, иногда даже приказывали, чтобы я па-сал, уверяя, убеждая, что у меня должно получиться. В журнал "Юность" отправил рассказ "Раненый чибис". Вот ведь как получается в жизни! Очень давно, будучи еще студентом Ворошиловградского горного техникума, приехав а село, к себе домой на каникулы, я совершенно случайно из малокалиберной винтовки подстрелил чибиса. Рана была пустяковая, и птица упала на землю скорее с испугу, чем от пули. Я принес чибиса в село и отдал его первому попавшемуся мальчишке. Им оказался мой сосед Василий. Через несколько минут ватага ребят с гиком носилась по дороге, волоча за собой на длинном шнурке очухавшегося от испуга чибиса. Он то взлетал, то падал вниз, кувыркался, опять взлетал и как-то боком, неуклюже взмахивал крыльями и тихо кричал. Мне стало стыдно. Разъяренный, я выбежал на дорогу, надавал подзатыльников ребятишкам, отобрал птицу и принес домой. Чибис широко раскрывал клюа, словно ему не хватало воздуха, часто моргал черными бусинками глаз, еле слышно пищал и мелко вздрагивал всем тельцем. К вечеру он умер. Меня потряс этот случай. Что-то противоестественное было в том, что мальчишки замучили птицу. Потом, спустя много лет, в нашу большую семью (нас семь братьев и три сестры) пришла беда и более страшная: утонул четырнадцатилетний брат Александр. Он был глухонемым. Смышлены", на редкость ласковый и обаятельный мальчуган безвременно ушел из жизни по нелепой случайности, а может, по недосмотру людей, которым было поручено его обучение и воспитание. Милый Саша... Мы нежно любили друг друга. Я не мор объясниться с ним на его языке при помощи пальцев (на протезе они не шевелятся), но, наверное, существует все-таки телепатия. Он понимал меня по еле заметному движению глаз, губ, повороту головы. "Саша, закурить". И он уже мчит-ся в комнату, сосредоточенно достает сигарету, чиркает спичкой, подает сигарету в губы и, увидев, как я глубоко, с удовольствием затягиваюсь, во весь рот улыбается. Однажды я вошел в комнату и остановился. На большом кованом деревянном сундуке сидел Саша и с отчаянной злобой бил своими маленькими кулачками мой неуклюжий, с черными негнущимися пальцами протез. Из глаз его ручьем бежали слезы. Я молча подошел к нему, и он рывком ткнулся мне в грудь. Знойным июльским летом, стоя у его гроба, я никак не мор поверить, что Саша погиб. Все казалось, сейчас он встанет, глаза его заблестят, сощурятся и озорная улыбка озарит лицо. Казалось, мне приснился кошмарный сон... Я и сейчас не верю, что его нет. О чибисе начинал писать несколько раз, и каждый раз не получалось. Будто бы все правда, все из жизни - и все не так. Не мог я смириться с той жестокостью, с которой мальчишки обошлись с птицей. Не имела эта жестокость права на; жизнь. Потом осенило - ведь Саша должен спасти чибиса! Рассказ был написан за двое суток. И в журнал "Юность" пошел без редакторской правки. В письмах просят писать, я и еам хоту писать, уже не могу не писать, но те же письма становятся и моей радостью, моим счастьем и серьезной помехой в дальнейшей новой работе. Они отвлекают, отнимают время, возврапгатот к теи событиям, о которых хотелось бы забыть, успокоиться и сосредоточиться на других проблемах. Как-то в беседе со иной Борис Николаевич Полевой произнес очень глубокую па мысли фразу, над которой я долго думал: "В первой своей повести ты шел за событиями, - сказал он. - Наступит в твоем творчестве момент, когда ты должен будешь сам вести событие". Наверное, этот момент уже наступил. Повесть "Ковыль - трава степная", которую пишу, к моей биографии почти никакого отношения не имеет. Может, поэтому она так туго подвигается вперед. А может, я не могу вести отбитие? Но в рассказе ведь вел. Да, но там был Саша. Я только представлял его, а действие шло само собой; Легко сказать - пиши. - Девчонкам ты ответь, - советую я Рите. - Расскажи, как я дернул тебя за косичку иг чуть не получил затрещину (вовремя увернулся, как-никак боксер-разрядник), как провожала меня в армию, потом три года ждала, еженедельно писала письма (при желании можешь процитировать, все письма до единого сохранились), как уже после армии поссорились, через месяц помирились, а через год, когда я защитил, диплом, поженились. Ну и все в том же роде. - Теперь я знаю, что писать! В комнату, сияя, влетает Тимофеевна: - Письмо Женя прислал! Ты, Андреич, как колдун. Только хотела похвастаться, а ты уже все знаешь. Все правильно. Пишет, на обученье был. - На ученье... - Я и говорю... В отпуск его могут отпустить! Он у меня молодец! Парень что надо! Командир благодарность ему вынес. А награды сейчас солдатам выдают? Как в войну - ордена, медали... - Если заслужит - выдадут. - Неужто в -мирное время орден могут дать?! А тебе сегодня пятьдесят три письма. - Да вы что! - Всей почтой считали. Заведующая говорит, что тебя налогом надо обложить. Мне сумки одной стало мало. - Вы уж простите меня, Тимофеевна... - Шуткую я. Иду, сумка тяжелая, плечи давит, а мне радостно. Будто мой Женя мне столько писем написал. "Просто сказать, что ваша повесть понравилась нам, - значит вообще ничего не сказать. Она взволновала, потрясла нас, никого не оставила равнодушным. Нам казалось до сих пор, что в наше время уже не могут быть Корчагины и Матросовы, что все то из истории, из другого времени, далекого от нас. Сейчас верим - могут быть! Нас восхищает мужество, стойкость, -широта души ваших героев. Каждый из них с полным правом может сказать словами М. Светлова? Пригодись, моя сила, Для слабых людей, Пригодись, мое сердце, Для светлых идей... Мы гордимся тем, что и в наше время люди способны на самопожертвование. С комсомольским приветом ученики 10-го "А" класса средней школы, N 6, г. Мыскова Кемеровской обл.". "Дорогой Владислав! Всем нам дорога книга Н. Островского "Как закалялась сталь". Теперь рядом с ней мы ставим вашу повесть. Она также зовет нас к мужеству, стойкости, зовет "только вперед!". Нам об очень многом хочется написать вам, о своих планах и мечтах на будущее, но не знаем, как вы отнесетесь к нашему письму. Вы, наверное, очень загружены, и вам трудно писать. И все-таки очень просим ответить нам, мы хотим убедиться, что ВЫ ЕСТЬ. От имени 650 человек разрешите поблагодарить вас за книгу, котор-ая вам очень нужна. Будьте счастливы! Ваши друзья, учащает ПТУ Ли 28 е. Березники", "Недавно мы коллективно прочитали вншу -повесть "Всем смертям назло...". Она глубоко взволновала vac и заставила задуматьсяз "А смогли бы мы перенести все?" Мы сравнивали Сергея Петрова и Сашу Матросова. Тогда, в 1943 году, он погиб, спасая товарищей, закрыв амбразуру своим телот. fro это было -в годы войны, а теперь мирное время. Читая повесть, мы пережили то, что пережили вы, Мы никогда не задумывались, как живем, что делаем. Не выучишь урок и скоро об этом забудешь, получишь двойку - есть оправдание: некогда, не могу, не понимаю. Но ведь это только капелька по сравнению с тем, что преодолели вы. И если человек не может сделать самое простое - исправить двойку, то это уже не настоящий человек. Спасибо вам за вашу книгу. Мы постараемся бить такими же, как вы, - стойкими, правдивыми, мужественными. На совете отряда мы решили принять вас в почетные пионеры отряда имени Александра Матросова. В отряде у нас 24 пионера, теперь будет 25. Примите этот галстук. С пионерским приветом пионеры 7-го класса Брилевская, Ку-жарева, Амерханова, Цаплии, Ермолаева, Рыбакова, Прищепов, Богданов, Краснов, Кухаренко, Ласскпп, Николаев и др.. всего 28 подписей. Витебская обл.. Пальминка". "Здравствуйте, Владислав Андреевич! Мы, учащиеся 7-х классов, только что провели читательскую конференцию по вашей книге. Мы восприняли ее как гимн мужеству. Если бы вы знали, с каким увлечением читали вашу повесть. Сначала был только один экземпляр журнала "Юность", и мы всем классом оставались после уроков и читали. А когда достали еще несколько экземпляров, то стали перечитывать дома. Читали вашу книгу как раз тогда, когда на уроках литературы изучали роман Н. Островского "Как закалялась сталь". Мы сравнивали Павку Корчагина и Сергея Петрова. У них много общего, хоть они и люди разных поколений. Мы гордимся, что Сергей наш современник! По поручению семиклассников Жирихина Тоня, Омельченко Галя, Сидорин Юра, Ионова Люся, Харьшна Надя, Кузнецова Люба, Васюшкина Лида, Слепое Саша. Рязанская обл.. Путятино". "Мы провели пионерский сбор, посвяшенный В. И. Ленину. На торжественной линейке мы приняли в пионеры достойных ребят. Там же, в торжественной обстановке, мы приняли и вас в почетные пионеры нашей дружины имени Героя Советского Союза Алексея Лукича Приказчикова. На линейке также принимали пионеров в комсомол. На днях мы получили письмо с автоарафами космонавтов. Ваши пионеры. Калужская обл. санат. "Восход". "Нас, пионеров 3-го отряда, очень заинтересовала вяша судьба. Мы читали о Павке Корчагине, о молодогвардейцах, о Саше Чека-лине, Павлике Морозове и думали, что сейчас нельзя совершить героический поступок. Мы ошиблись. Нас в отряде 16 чс.юнек, из них 13 мальчиков. Мы не знаем, как сложится судьба каждого из нас, но мы хотим быть похожими на вас. Пусть ваша дочь повяжет вам этот пионерский галстук. Николаевская обл.. с-з им. 22-го съезда КПСС". "Дорогой Владислав Андреевич! Извините, пожалуйста, что бея вашего согласия приняли вяс в почетные пионеры нашего отряда, но рсбжа зам искренне обещали, что не подведут вас и будут примерно учиться, что пришлось разрешить им провести сбор и зачислить вас в списки почетных пионеров. Я уверена, что ребята будут учиться еще лучше. В. М. Забажан, г. Осиповичи Могилевской обл.". Яркой весенней порой сорок четвертого года нас принимали в пионеры. Я никогда не забуду тот день. До конца войны нашим отцам предстояло еще одолеть дорогу длиною в год, и многим из нас суждено было стать сиротами, и еще не раз услышать холодящий кровь крик чьей-то мамы, и за несколько часов стать старше, не по годам, а по образу мыслей и по той тяжести мужских обязанностей, которые ложились на плечи. В шеренге оборванных, истощенных деревенских школьников рядом со мной стоял Иван Жаворонков, с другого бока - Витя Дорофеев, и все мы с замершим от волнения и радости сердцем срывающимися голосами повторяли за своей старенькой учительницей Матреной Филипповной волшебные слова клятвы. Мы хотели быть достойными своих отцов, солдат Великой Отечественной. Каждый из нас был готов - мечтал об этом - взять в руки винтовку и стать на защиту своей Родины. Мы давали пионерскую клятву, как солдаты, получающие оружие и уходящие в свой первый бой. Не знаю, о чем думала тогда наша учительница, какие мысли волновали ее, но вдруг мы заметили, что у нее на глазах блеснули слезы, когда, поздравляя нас, она каждого по очереди обняла и поцеловала в лоб. Ванятка Жаворонков хмурил глаза и тянул руку вверх. - А галстуки нам когда выдадут? - Ребятки, галстуков пока нет. Их нет во всем районе. Но я думаю, что вы и без галстуков будете настоящими советскими пионерами. - Какой он, галстук? - подтягивая сползающие штанишки, спросил Витя Дорофеев. - Галстук, ребята, имеет форму треугольника и того же цвета, что и знамя нашей великой Родины. Это цвет крови рабочих и крестьян, погибших за наше с вами счастье, за свободу и независимость. - Его всем можно носить? - опять спросил Ванятка. - Когда окончится война, мы разобьем фашистского зверя в его логове, и наши ткацкие фабрики наткут в достаточном количестве красного полотна, каждому из вас будет торжественно повязан пионерский галстук. Подождите, ребятки, осталось немного... Потом мы гордо шагали по селу, босые и возбужденные, с холщоашш сумками через плечо, в которых болтались растрепанные тетрадки из коричневой газетной бумаги, исписанные между печатных строк сводок Совинформбюро жидкими самодельными чернилами. В тот же день я написал письмо отцу на фронт. Ломкими каракулями сообщал, что я уже совсем взрослый человек, пионер, что пусть он теперь не беспокоится о семье, потому как сын его уже верная и крепкая подмога в хозяйстве, а в конце, там, где следовали поклоны и приветы от многочисленной родни, робко приписал, что, мол, одна у меня нужда и забота - нет пионерского галстука, и, может быть, там, на фронте, найдется случайно хоть маленький красный клочочек, и тогда будто бы счастью моему не будет конца и края. Радости действительно не было границ. В небольшой бандероли, между двух совершенно чистых, с ослепительно белыми листками блокнотов, маковым цветом алел ровный, блестящий клочок ситца. Дня два или больше от меня не отступали толпы любопытных мальчишек и девчонок. Всем хотелось посмотреть настоящий пионерский галстук, а если посчастливится, то и потрогать его рукой. Большей знаменитости, чем я, в те дни на селе не было. От славы у меня слегка закружилась голова, и отметки по арифметике резко поползли вниз. Мам в ту пору не приглашали в школу для бесед, некогда им было так вплотную заниматься делами воспитания, да и сами мы отлично все понимали без лишних внушении. А философскую истину "что хорошо и что плохо" постигали в те военные годы уже в свои пять - семь леть. После уроков меня пригласила к себе в комнату Матрена Филипповна и грустно сказала: - Происходит какая-то несправедливость, Слава Титов. По арифметике у тебя посредственные отметки, а ты красуешься в пионерском галстуке. Я понимаю, тебе его прислал твой папа, но другие ребята чем хуже? Вот Коля Крутских или Федя Бредихин даже лучше. Они отличники. Может, мы дадим кому-нибудь из них поносить галстук, ну хотя бы на недельку? Как награду. А потом другому... Я отвернулся и заплакал. Стыдно было оттого, что произошел этот разговор, и оттого, что плачу, и что, конечно, Матрена Филипповна права, и я чувствую это, но понять никак не могу, и как теперь буду писать следующее письмо отцу, как посмотрю в глаза маме и, вообще, как покажусь в селе без галстука. Впервые в жизни я так горько, неутешно плакал. Учительница гладила мой рыжий чуб и уговаривала: - Успокойся, Слава. Если тебе так жалко галстука для своих друзей, можешь не давать. Силой его снимать никто не будет. Обещаю о нашем разговоре никому не рассказывать. Успокойся, мальчик. - А если папа узнает? - Конечно, ему будет неприятно, что его сын ггерестал учить арифметику. Но тебе надо же быть мужчтюй в конце концов, иметь мужество отвечать за евои постушга. Галстук неделю носил Федор, потом Коля, зятем его однофамилица Валя Timwa, и уже в пятой или шестой очереди он на неделю вернулся ко мне. Честное слово, он был теперь несравненно дороже. - Папа, папа, эти галстуки будут мои, когда вырасту? -" тормошит меня Татьянка. - Нет, доченька, это мои галстуки. У меня еще никогда в жизни не было таких красивых, шелковых галггунсв. Тебе мы купим другие. "Дорогие Слава и Рита! Извините, не могу официально - Владислав Андреевич, Маргарита Петровна. Я ваш ровесник и хоть не шахтер, а рабочий, и у нас, так же как у вас, это не принято. Наконец-то достал вашу повесть! Никогда не плакал, а тут... Жена, не понимая, смотрит как на полоумного, полуторагодовалая дочь заглядывает снизу вверх... Жена узнает все и просит читать вслух, а я не могу. "Мне же некогда самой читать!" - просит. В час ночи окончил, в четыре проснулся покурить, смотрю - сидит на кровати с вашей повестью- япаяа и глаза на мокром месте. Слава! Тебя сравнивают с Островским, Мересьевьш. Ыу а с кем же еще тебя сравнить! С кем сравнить жену твою! Все это правильно, но вы сами по себе со своей биографией и в своем времени. Как все-таки силен духом русский человек! Как красив и в беде и в радости! Рита! Дорогая ты ваша современница. О тебе много сказано добрых слов. Но если бы ты знала, сколько людей завидуют тебе. Завидуют мужеству, верности, силе, красоте любви, всей жизни. Знаю, вы очень заняты, у вас мало времени. Боюсь, что и письмо мое придет не вовремя. Но как бы там ни было, извините меня, я не мог не выразить вам своей благодарности а своего восхищения. Спасибо вам за вашу жизнь, за то, что живете рядом с нами и своей жизнью утверждаете великую человеческую красоту. Спасибо от рабочих нашей бригады, от всего цеха. Дорогие друзья мои! Если случится быть в Ленинграде, заезжайте и нам, Наша комната - ваша комната. Приезжайте каш домой, Стафеевы, г, Ленинград", Я сразу же написал им ответ; "Дорогой Коля! Шахтерское тебе спасибо за доброе, отзывчивое сердце. Мне еще не приходилось бывать в вашем прекрасном городе. Я много знаю о Ленинграде, и увидеть его воочию - моя давняя мечта. Сейчас мы получаем много писем со всех кон-цов нашей необъятной Родины. Письма от ленинградцев отличаются от других своей теплотой, сердечностью, готовностью прийти на помощь. Наверное, это потому, что сам город испытал тяжесть потерь, познал великую силу человеческого братства, выстоял и победил. Даже по письмам мне становится ясно, что ленинградцы - это люди особого склада. И твое письмо еще одно тому свидетельство. Спасибо, дорогой. При случае я с радостью познакомлюсь с тобой и твоими друзьями. Мой дом в Ворошиловграде считай своим домом, моих друзей своими друзьями". Телефон громко и протяжно звонит. Встаю из-за стола, нажимаю педаль, прислоняю ухо к стоящей на элегантной никелированной подставке трубке. - Слушаю. - 5-22-87? - Да. - Титова можно пригласить? - Я вас слушаю. - Ответьте Москве. Трубка смолкла и зашуршала: "Москва, Москва... Ворошиловград..." На другом конце провода что-то не получалось. Телефон с ножным управлением изобрели и изготовили комсомольцы завода имени Ленина под руководством своего боевого комсорга Лени Колосова. - Кто у телефона? - прорезался голос в трубке. - Титов. - Здравствуйте, Владислав Андреевич! - Здравствуйте. - С вами говорит сотрудник "Литературной газеты" Map Наум Иосифович. Как погода в городе? - Что? - Погода как, спрашиваю? - Ничего погода. Хорошая погода. - Тепло? - Что? - Тепло? - Тепло... Без рубахи... то есть в рубашке ходить можно. - Что вы говорите! - Честное слово, можно.. - Вот какое дело, Владислав Андреевич... Мне поручено взять у вас интервью. - Зачем? - Видите ли... Читатель проявляет интерес к вашему творчеству и к вам как к писателю. - Я еще не писатель. - Это дело времени. И газета должна откликнуться, так сказать. Вы никуда не собираетесь уезжать? - Нет. - Вот и отлично. Тогда я с вашего позволения приеду к вам и задам несколько вопросов. - Пожалуйста. - Спасибо. Всего вам доброго. Трубка щелкнула и умолкла. "О чем же это он собирается меня спрашивать? Интерес... Какой интерес? Борис Николаевич в послесловии уж так расписал... Куда больше! Всем все ясно. Корреспондент-то на квартиру, наверное, придет. Боже мой! А у нас-то ни мебели, ни ковров. Вот опростоволосимся перед столичным человеком. Ковер придется у тети Гали занять. Тот с оленями. Вид хоть некультурней будет". ...В комнату быстро вошел небольшого роста, с белой как лунь головой человек и, широко улыбнувшись, чуть хрипловатым голосом сказал: - Ну и жарища у вас в Ворошиловграде! Как в тропиках! А в Москве еше снег лежит. - Да ну?.. - удивился я, будто услышал о том, что Земля начала вращаться в обратную сторону. - Что за адская машина? - спросил он, подойдя к электрической зажигалке. - Леня Колосов... то есть его комсомольцы сделали, чтоб прикуривать. Ногой на кнопку вот так, нажимаю, спираль накаляется, и... прикуривай... - Ух ты! - удивился корреспондент и опять приветливо улыбнулся. - А без этой штуки как прикуривал? - А вот так... - - я взял губами коробку, вытряс из нее на стол несколько спичек, зажал одну зубами и чиркнул о короб" ку. Горящую положил на край стола, взял сигарету в прикурил. При посторонних людях я никогда не пользуюсь атнм способом, а тут будто кто-то подтолкнул, и получилось все быстро, даже с долей лихачества. - Ну да! - удивленно сказал он и достал блокнот. Мы провели с ним вместе несколько дней. Говорили о жизни, о литературе, о книгах, поэзии и прозе, о встречах и друзьях, о былом и планах на будущее. Вначале меня смущал его блокнот, в котором он что-то быстро-быстро строчил, а потом перестал замечать его, и беседы текли легко, свободно, как разговор двух давно знакомых людей. И в конце наших встреч я уже с недовольством смотрел на рогатых тети Галиных оленей, набычившихся со стены, будто пригласил их затем, чтобы они поддели ветвистыми рогами этого милого, приветливого человека. Зря я занимал ковер! Потом он уехал в Москву, и через несколько дней в "Литературной газете" появилась большая статья со смутившим меня заголовком "След на земле". В самом начале статьи был дан мой подробный домашний адрес и, более того, номер квартирного телефона, того самого, что на ножном управлении. На другой же день мой тихий, ненадоедливый аппарат превратился в настоящего соловья-разбойника. Он звонил не переставая. Люди интересовались моим самочувствием и здоровьем, моими пианами и проблемами, спрашивали, сколько лет мне, жене и дочке, где мои родители и далеко ли от меня живет теща, приглашали выступить я просились на прием ко мне, жаловались, что не могут получить квартиру, и делились радостью, что квартиру получили в центре с лифтом и мусоропроводом, приглашали на свадьбы, дни рождения, рассказывали полные драматизма истории (может, роман напишешь!) и предлагали тетради с дневниковыми записями, просили написать ходатайство о помиловании и требовали дописать повесть "Всем смертям мазло..." до логического конца. Предлагали помощь, любовь, дружбу и даже руку и сердце. На другой день, после того как густой трагический бас предложил мне напасать в соавторстве с "им трилогию о возмужавших юношах, я взвыл. - Может, отключим? - осторожно предложила Рита. - А если по делу... Москва или еще что... И аппарат продолжал заливаться, как церковный колокол, созывающий к обедне. Прощай, спокойная работа! Он не давал не только сесть за стол, сосредоточиться и писать, но и отдохнуть, пообедать. Во мне назревало что-то непонятное. Надо было искать выход из создавшегося положения. Шахтеры - народ находчивый. Мне тоже хочется отнести себя к этой категории людей, и я тоже нашелся, - Танечка, выручай! - подозвал я к себе дочь, - Будет звонить вот этот разбойник, ты поднимай трубочку и говори, что папы нет домаг Она подняла на меня свои голубые глазенки и даже поперхнулась от удивления. - Я понимаю, наверное, у тебя очень плохой папа, я заставляю тебя обманывать, но пойми, доченька, мне надо работать, писать, а он не дает. - Но ведь ты же дома! - Да, Танечка, я буду сидеть вот за этим столом, буду писать или читать, но ты говори, что меня нет, я уехал как будто, ушел... - Куда уехал? - Я никуда не уехал, я дома. Но ты,, пожалуйста, говори, что меня нет. - Папа, ты шпион, да?! - Она вся засияла и захлопала в ладошки. - Мой папа шпион Г Мой папа шпион! Резко зазвонил телефон. Таня остановилась и бросилась к трубке. - Вот сейчас скажи, - заторопился я, - скажи, что меня нет дома. - Да, да... - серьезно говорила в трубку дочь. - Холосо. холосо... - Меня нет, меня нет, - шептал я. - Да, да... - невозмутимо твердила Таня. - Он сказал, что его нет. Он уехал. - И положила трубку. - Танечка, доченька, зачем же ты подвела меня? Что ты наделала? Кто звонил? - Дядя из Москвы. - Откуда? - Из Москвы. - О боже! Что он говорил? - Сплашивал тебя. Но ты же показывал - тебя нет. Я вылучила тебя, да? Я у тебя умница, да?Г Ну, папа! Зачем ты надутый? На другой день телефон мы выдворили в коридор и установили рядом с ним нечто вроде дежурного поста для Татьяны. - Папы нет дома, и вообще его сегодня не будетГ - сразу за звонком бодро разносилось по квартире. Боже мой! Как ловко научил я ее вратьГ Было и смешно и неловко. Совсем непедагогично поступаю я с тобой, Татьяна. Но все-таки хоть и в борьбе с угрызениями совести, но работа потихоньку двигалась вперед. Однажды Рита пошла к тете Гале, та по секрету сказала, что в универмаге дают очень красивый крепдешин, а Рита, чтобы не спускаться с третьего этажа на первый, решила воспользоваться телефонной связью и посоветоваться со мной, брать или не брать этот дефицитный крепдешин и хватит ли наших финансовых запасов. Набирает номер своего телефона и, не успев сказать слова, слышит звонкую залихватскую скороговорку: "Папы нет дома!" - Таня... Но в трубке щелкнуло, разговор окончен. Какую маму не рассердит подобное поведение дочери? Она-то знает, что я сижу за столом и потею над своей рукописью. Рита повторно набирает номер и слышит уже раздраженную скороговорку: "Папы нет дома, его вообще не будет!" Комната наша была тесноватой, гостей с каждым днем прибывало все больше и больше, и горсовет решил расширить нам жилплощадь. Квартиру мы получили в новом доме, еще пахнущем свежей побелкой и краской, но без телефона. К дому еще не успели подвести телефонный кабель. С телефонными номерами в городе, как и в любом растущем населенном пункте, трудно, и, чтоб мой номер не бездействовал, его решили отдать другому владельцу. И отдали... Встречают меня в городе друзья и с хмурым видом заводят такой разговор: - Ты что же это, мол, зазнаться успел! Нос кверху дерешь! От народа, воспитавшего тебя, отворачиваешься! Нехорошо так! Не ожидали мы от тебя таких фортелей! - Да вы толком объясните, в чем дело? - А у самого нехорошо на душе делается. - Дара речи ты лишился, что ли! Боря вот с Генкой пытались тебя образумить, а ты рычишь в трубку, хрюкаешь, ну зверь зверем! Нечленораздельное что-то несешь! Я рассмеялся. Очевидно, нового владельца моего телефона довели до такого состояния, что он лишился дара речи. Хотя Сашке Лебединскому он членораздельно заявил, мол, покажи ты мне этого Титова - я не знаю, что с ним сделаю! Он мне всю жизнь исковеркал своим проклятым телефоном. Я три года на очереди стоял. И что же получается?! Психом стал. Таблетки от бессонницы глотаю, заикаться начал, вот с-с-с-слыш-ш-ш-шит-т-т-те! Через неделю он с проводами оторвал телефон от розетки, завернул его в черную тряпку и сдал на АТС. Вот что значит не установить вовремя дежурного поста около этого возмутителя спокойствия! А может, некого было поставить! Дом наш каблировали, и элегантный, подтянутый мужчина сам принес нам телефонный аппарат и широким жестом пригласил; - Пользуйтесь на здоровье! - А номер? - Ваш прежний. - О-о-о-о... Телефон тут же зазвонил. - Папа, тебя нет дома, да?! - метнулась к нему Таня. - Нет, нет, дочка! Я дома. - Как скучно... - сказала Татьянка и пошла к своим куклам. "Уважаемый товарищ Титов! (Хотя мне и не очень хочется вас уважать). Где вы видели такую любовь, о которой написали в своей повести? Прежде чем браться за перо, не мешало бы внимательней присмотреться к жизни и ко времени. Но если бы вы присмотрелись и ничего не поняли в современной жизни, то, полистав макулатуру, которая выходит в последние годы из-под пера уважаемых писателей и поэтов, вы должны были бы понять, что галиматья, подобная вашей, уже переполнила рынок и давно никого не волнует. Вам бы надо родиться лет сто назад, тогда, может быть, вас бы поняли современники. Те, которые из святого чувства любви, когда оно еще было, становились к барьеру и стреляли в лоб друг другу... как настоящие мужчины. Ваша беда даже не в том, что вы не знаете о том, что все измельчало, а в том, что свято верите в честность, порядочность, ч