едействительные. Можешь ответить? Дед молчал, упершись подбородком в грудь и, словно младенец, пускал тоненькую струйку слюны. И вдруг захрапел. Стало ясно, что он мертвецки пьян. И вернуть его к жизни способен лишь пятичасовой сон, наполненный то потусторонними кошмарами, то воспоминаниями младенца, пока еще не покинувшего материнское чрево. -- Да нет, -- откликнулся Следопыт, -- в этом-то как раз нет никакого противоречия. Ханурик был шестеркой. Подключал кабели, протирал мониторы, чистил диски. Ни до чего серьезного его не допускали. Значит, шпион в Трейде остался. И именно он якобы передал Весельчаку пароли после их замены. Согласен? -- Допустим, так, -- нехотя согласился Танцор. -- Но почему тогда этот Иуда, этот Председатель тянет кота за хвост? Почему не переводит деньги и не вешает всех собак на Весельчака? На хрена ему эта сраная дискета, зачем на меня устраивать охоту? -- Час "X". Должна начаться паника. И ты ее должен заварить. Но теперь это уже не главное. Председатель должен доказать Котляру, что Ханурик нес именно ту самую информацию. Что его не шлепнули по ошибке. Что у него вообще была дискета. И она должна начать играть. Да, номера карт попали непонятно кому. Но этот непонятно кто, то есть ты, скорее всего жадный шакал, который начнет активно снимать деньги вкладчиков. Значит, в банке попрежнему сидит шпион, работающий на Петролеум. -- Вот-вот, -- подхватила Стрелка. -- Поэтому Председатель посылает свою банду ловить тебя и мочить, а вторую нанимает охранять тебя. Согласен? -- Согласен. Но что же, блин, делать-то? -- Танцор! -- изумилась Стрелка до такой степени, что подавилась пивом. И, откашлявшись, зло выпалила, -- ты у нас кто, блин? Танцор или амеба?! Он еще спрашивает! -- Да, спрашиваю! -- Мочить! -- Кого?! -- Всех, блин! Всех этих козлов! Всех подряд! --Да?! -- Да!!! Или у тебя мужских гормонов не хватает?! Может, я все это напрасно? Все напрасно -- до умопомрачения?! Может, я тебе не даю ощущения настоящего мужика, сексуального монстра?! А ну, блин!!! Однако Стрелка не стала устраивать при Следопыте полуторачасовой вагинальной оргии. Чтобы встряхнуть Танцора, нашлась замена, почти эквивалентная. Стрелка пихнула в сидюшную вертушку диск, кулаком загнала выдвижную панель в гнездо и врубила звук на разрушительную мощность: Be-bop-a-lula, she's my baby. Be-bop-a-lula, I don t mean maybe. Be-bop-a-lula, she's my baby doll, my baby doll, my baby doll. She's the gal in the red blue jeans. She's the queen of all the teens. She's the one that I know. She's the one that loves me so. She's the one that's got that beat. She's the one with the fly in 'feet. She's the one that walks around the store She's the one that yells "More. more, more!" Be-bop-a-lula, she's my baby. Be-bop-a-lula, I don t mean maybe. Be-bop-a-lula, she's my baby doll, my baby doll, my baby doll. Следопыт, отступив в полумрак прихожей, сразу же сообразил, что нужно как можно дальше держаться от этого бешеного па-де-де, в котором схлестнулись его друзья. Подальше от тяжелых ботинок Стрелки, выписывавших в пространстве причудливые траектории. От кулаков Танцора, свистящих сразу во всех направлениях, словно неистовые снаряды, не оставляющие в комнате ни одного безопасного дюйма. Be-bop-a-lula, she's my baby. Be-bop-a-lula, I don t mean maybe. Be-bop-a-lula, she's my baby doll, my baby doll, my baby doll... От их чумовых тел, сшибающихся, извивающихся, вращающихся двумя жадными смерчами, засасывающими всю энергию мира. Be-bop-a-lula, she's my baby. Be-bop-a-lula, I don t mean maybe. Be-bop-a-lula, she's my baby doll, my baby doll, my baby doll... Лишь один Дед каким-то чудом оставался совершенно недвижимым. Однако и с ним произошли перемены. Он как бы помолодел, хищно улыбаясь во сне. Наконец-то он выбрался из тесной материнской утробы и теперь гонял по Нью-Йорку копов, прыгая с небоскреба на небоскреб, обрывая в полете электрические провода, осыпавшие его веселыми искрами. Be-bop-a-lula, she's my baby. Be-bop-a-lula, I don t mean maybe. Be-bop-a-lula, she's my baby doll, my baby doll, my baby doll... Yeaa-a-a-a-a-ah!!!! И одновременно кончили, вскинув вверх правые руки с яростно сжатыми кулаками: "МОЧИТЬ!!! МОЧИТЬ КОЗЛОВ!!!" АППЛЕТ 101. МАЙОР ОПОЗНАЕТ ЗОМБИ Прошло уже три недели, как информация о пластиковых картах попала в руки этого хренова Дисковода. А он все не мычал и не телился. Председатель нервничал. Шло время, гибли люди, перчатки лежали без дела. Пылился и лэптоп, украденный в офисе Петролеум-банка. Не было массированной кражи денег со счетов Трейд-банка, и, значит, как бы не было и факта утечки информации. А без этого алиби начинать операцию было рискованно. Конечно, за это время один лох обратился с жалобой, что с его карточки куда-то пропали вонючие полторы штуки. Дело обычное и вполне заурядное. Кто-то после попойки оставляет карточку на работе, прямо на своем рабочем столе. При этом рядышком лежит и электронная записная книжка, где без особого труда можно отыскать и номер паспорта, и адрес, и телефон, и ПИН-код. И, естественно, кто-нибудь из коллег этого кретина нагревает его на всю сумму. Кому-то лень оторвать задницу от стула. И он все, включая хлеб, покупает в интернет-шопах, не зная, что в его компьютере сидит вирус, рассылающий сведения о пользователе во все концы планеты. Но есть и еще большие оригиналы. Так сказать, чемпионы по раздолбайству. Один такой долго и напористо убеждал Председателя в том, что банк обязан вернуть ему неизвестно каким образом исчезнувшие восемнадцать тысяч долларов. Однако выяснилось, что этот чудила, расплачиваясь в магазине своей голдовой "Визой", вдруг заметил, как одна из продавщиц, истекающая жизненными соками, изобразила на фэйсе непреодолимое желание потрахаться с клиентом. Чудила тут же пошел на поводке в специально отведенное для трахания мозгов клиентов место. А в это время его карту катали и катали. Катали до тех пор, пока не только не высосали всю наличку, но и не навесили предельно допустимый кредит. Председатель, будучи человеком жадным, беспринципным и вороватым, искренне не понимал, почему Дисковод бездействует, когда ему пришла такая ломовая фишка. Почему? Ведь, как удалось выяснить, был он отнюдь не богат. Ездил на "Жигуле". Одевался непрезентабельно. Хоть, конечно, и не без определенного изящества, характерного для людей затрапезных профессий. Пока не сбежал, жил в плебейском панельном доме. Скорее всего, и сейчас прячется в какой-нибудь разваливающейся пятиэтажке за сто баксов в месяц. Ведь вроде бы и аппаратура у него должна быть, чтобы наклеивать на картонки магнитные ленточки. Во всяком случае, тогда, когда челябинские завалили троих таганских быков, он эту аппаратуру куда-то повез. А сейчас, зараза, где-то спрятался и сидит без дела! Может быть, его до полусмерти перепугало то побоище у подъезда? А может быть, он буддист, непротивленец, мормон, скопец, юный пионер Советского Союза, переводящий через дорогу старушек, активный строитель коммунизма, перечисляющий половину нищенской зарплаты в фонд помощи развивающимся странам африканского континента?!! А может, агент Весельчака?!! И теперь этот хрен пластический сидит в своей Марьиной роще и от души веселится, наблюдая, как Председатель бьется, словно рыба на сковородке? Но нет, агент не пошел бы светиться в Петролеум, как это сделал Дисковод. Скопец и юный пионер Советского Союза не смог бы трахать чувиху в таких огромных ботинках. Не мог он быть и мормоном, потому что ему понадобились бы как минимум три таких чувихи. Активный строитель коммунизма... Председатель грязно выругался, поняв, что из-за отсутствия информации о Дисководе и его окружении мозги начинают пробуксовывать в жидкой предательской слизи неопределенности. Председатель с минуты на минуты ждал, когда же прискачет на задних лапках этот задрюченый майор Завьялов из управления "Р". Которому он столько отстегивал непонятно за что. Да за такие бабки мог бы даже не прискакать, а приползти на своем толстом брюхе, приползти прытким ужом, преданно глядя на хозяина своими лишенными век и разума глазами. Илларионов подошел к бару. Достал бутылку "Хеннесси". Свинтил нарядную пробочку. И два раза глотнул из горлышка, утерев рот тыльной стороной ладони. Илларионов был на грани гипертонического криза, его усталые, его измотанные, его засыпающие от изнеможения сосуды можно было привести в чувство лишь с помощью хорошего алкоголя. Илларионов жил от глотка до глотка, помня об этом даже ночью, во время тревожных снов... На столе негромко щелкнул динамик переговорного устройства, и вкрадчивый женский голос проворковал: -- Михаил Филиппович, майор Завьялов. Примете? "Уже принял", -- подумал Председатель о коньяке. Но тут же вернулся к реальности и гаркнул, словно скупал на бирже акции "Де Бирс": -- Да, беру! * Завьялов вошел нарядный, словно жених, и подобострастный, словно отец невесты на сносях, которой никак не сделают предложение. Под мышкой зажимал традиционную ментовскую папочку и пах турецким одеколоном. -- Вызывали, Михаил Филиппович? -- светясь улыбкой, вполне достойно спросил Завьялов, удержавшись от непристойного рапорта: "Майор Завьялов по вашему приказанию прибыл!" -- Садись, -- устало сказал Председатель. -- Есть работа. Мои парни с ног сбились, ищут по всей Москве одного подонка, которому попала дискета с нашей секретной информацией. И все без толку, как сквозь землю провалился. Так, может, ты когда имел дело с этим прохиндеем? Очень уж опытный. Наверняка за ним еще что-то висит. Вот, значит. А сейчас будем смотреть про него "кино". Вопросы есть? -- Так точно, -- бодро откликнулся Завьялов. -- А как эта информация попала к нему? Может, имеет смысл пошуровать у вас внутри? -- Да шуруют уже вовсю, -- произнес Председатель как можно четче, зная, что его подслушивает Котляр. -- Но пока ничего не нашли. Замочили одного в спешке. Но главного Иуду вычислить пока не получается. Так что давай, майор, просмотри пленочку. Может, кого и узнаешь. Илларионов вставил в видак кассету, запустил и сел рядом с Завьяловым. На экране возникло здание центрального офиса Петролеум-банка. Камера прошлась по фасаду снизу вверх, а потом справа налево. Внизу неподвижно стояла дата записи, медленно перещелкивались минуты, скакали секунды и непрерывным потоком сыпались десятые. Затем оператор показал остановившиеся "Жигули" седьмой модели. Секунд на десять зафиксировал номер. Открылась дверь. Вышел человек, была видна лишь его спина, обтянутая черной курткой, и уверенный затылок. Слишком уверенный. И тут включилась вторая камера. Человек уже не удалялся, а шел навстречу легкой, пружинящей походкой, повинуясь слышимой лишь им одним мелодии. -- Стоп! -- воскликнул возбужденно Завьялов. -- Михаил Филиппыч, можно увеличить? Человек остановился с поднятой ногой и артистично оттянутым носком ботинка. Начал плавно расти. И остановился, когда лицо заняло весь экран. -- Ну? -- тоном дрессировщика не спросил, а скорее скомандовал Председатель. -- Да, точно, -- нервно почесывая второй подбородок, заговорил майор. -- Точно. Хоть, чувствуется, слегка закамуфлировался. Точно -- Танцор! -- Не понял, -- удивленно поднял брови Председатель. И перевел взгляд с экрана на Завьялова. -- Прошлым летом я пытался изловить организаторов сетевой игры "Мегаполис". Во-первых, они собирали огромные бабки и ни хрена налогов не платили. Во-вторых, и это главное, игрокам давали задания убивать каких-либо совершенно случайных людей, и они за милую душу убивали. Так вот. Танцор -- один из этих игроков. Пожалуй, самый крутой. С ним на пару работала Стрелка. Были еще Дюймовочка, Профессор, Скин, Граф, Лох, Оранжевая Пурга... А потом игровой сайт куда-то пропал, и все разбежались в разные стороны... Вот он где, оказывается, голубчик, -- заерзал на стуле майор. -- И что про него известно? -- Раньше был актером. Потом работал танцовщиком в бандитском кабаке. В "Мегаполисе" был самым ловким. Хоть и замочил всего лишь одного человека. Абсолютно неуловим. Как говорится, подкрадывается, как тень, и жалит, как кобра. Вот, собственно, и все, что про него известно... Да, его Стрелка очень опытная хакерша. -- Это совсем хреново, -- сказал Председатель исключительно для подслушивавшего Котляра. -- Значит, она сумеет распорядиться дискетой... Действие "Хеннесси", компенсирующее давление, начинало заканчиваться. Председатель встал. Подошел к бару. И сделал еще один спасительный для организма глоток. Завьялову даже не предложил, хоть было заведомо известно, что тот откажется. Поскольку человек прекрасно понимал, что в его положении это было бы верхом неприличия. Стакан "Абсолюта" из рук заместителя Котляра -- это еще куда ни шло. Но никак не рюмка коньяку с Председателем. -- Ладно, -- сказал, отдышавшись, Илларионов, -- давай смотреть дальше. Экран вновь ожил. Танцор скрылся за массивными дверьми. Камера стала присматриваться к "Жигулю", на котором тот приехал. Но неназойливо, с некоторого отдаисния. Внутри кто-то был. Это было заметно и по трудноразличимой фигуре на переднем сиденье, и по табачному дыму, который валил из-под приоткрытого бокового стекла. Затем дверца открылась. И на асфальт тяжело опустился ботинок такой величины, что было абсолютно непонятно, каким же образом его носитель смог втиснуться в крохотный салон автомобиля. Рядом с ним встал второй. И вдруг появилась молодая женщина, скорее даже девушка, отнюдь не исполинских размеров. Пожалуй, даже хрупкая. -- Стрелка! -- радостно воскликнул майор. -- Стрелка, хакерша, подружка Танцора. -- Так, очень хорошо, -- оживился Председатель. Потом спохватился и специально для Котляра продолжил заметно поскучневшим голосом, -- Хотя, конечно, это-то и херово. Если у них дискета, то они ее и распакуют, и в дело пустят. Совсем херово. Продолжили смотреть молча. Собственно, смотреть-то уже было нечего. Камера, не имея возможности проникнуть внутрь банка, бесцельно блуждала по окнам, бродила по двору и по прилегающей улице, зачем-то поползала по краю крыши. Время шло. Стрелка нервно курила одну сигарету за другой... И вдруг Завьялов как-то испуганно, противоестественно для своей комплекции и своего чина, воскликнул: -- Стоп! Назад! Председатель начал мотать ленту обратно. И снова: -- Стоп! Здесь! Где джип! Председатель остановил. Чуть промотал вперед. И увеличил изображение. Завьялов с изумлением, максимально возможным для отупевшего сорокалетнего милицейского чиновника, всматривался в лицо молодого парня, стоявшего рядом с джипом. Словно это был гуманоид или пришелец из загробного мира. -- Да, -- заговорил он, слегка заикаясь от волнения, -- точно, это он. -- И опять замолчал. -- Да кто -- он-то? -- начал терять терпение Председатель. -- Можешь объяснить внятно? -- А, блин! -- махнул рукой майор. И снова замолчал, неотрывно глядя на экран. А потом опомнился и подобострастно засуетился. -- Виноват, Михаил Филиппыч... -- Ладно, давай по делу! -- успокоил его Илларионов. -- Сейчас самое важное -- дело. А не расшаркивания. Говори. -- Это мой лейтенант Лешка Осипов. Классный был парень. Моя правая рука. Все умел, шельма! Хакеров ловил пачками. Хоть и сам иногда был не прочь в ихние игры поиграть. Но прошлой осенью решил сыграть свою игру. Без меня, то есть. Начал втихаря охотиться на "Мегаполис". Тут ему конец и настал! -- Выгнал, что ли, из органов? -- Если бы! Урыли они его. В конце декабря, аккурат на западное Рождество, нашли его на квартире. Чем-то наширяли до отвала. И он впал в кому. В больнице провалялся почти месяц. Только одно сердце слегка трепыхалось, больше ничего не работало. А потом отключили от аппарата. И все, Лехи не стало. Похоронили, из автоматов залп дали. На поминках нажрались, как свиньи. Потому что общим любимцем был. И вот, блин!.. Глазам своим не верю! -- Погоди, не гони пургу! -- Председатель, будучи человеком рациональным, начал перебирать в уме наиболее правдоподобные объяснения. -- У него не было брата, близнеца? -- Не было. А если б и был. Вот, смотри, -- майор от волнения перешел на "ты", -- видишь этот маленький шрамик, скобочкой? Это его полтора года назад зацепил один ублюдок перстнем. Перстень был самодельный, бандитский. Второй такой вряд ли сыщешь. Так что, точно говорю, Леха! -- Ладно, пусть Леха, -- не сдавался Илларионов, которого эта история тоже изрядно взволновала. -- Предположим. Нашли тех, которые его наркотой накачали? -- Нет. Хоть и все управление на ушах стояло. -- Так вот. -- Беспрерывный "Хеннесси" не только предохранял Председателя от инсульта, но и уже изрядно булькал у него в мозгах. Поэтому он повел довольно странную речь. -- Сейчас в Москве много всякого дерьма появилось. В ночных клубах через одного негры. Это я, конечно, не к тому, что негры -- это дерьмо. Я не расист какой-нибудь. А к тому, что на Гаити до хрена колдунов вуду. Слыхал про таких? -- Никак нет. -- Так вот они поят человека специальным зельем. Он впадает в кому. Его хоронят. Дня через два колдун откапывает такого, который превратился уже в зомби. Мозги почти ничего не соображают, и он становится рабом колдуна. Так вот, значит, на этом хреновом "Мегаполисе" завелся такой колдун. И он превратил твоего Леху в зомби. Согласен? -- Никак нет, Михаил Филиппыч, -- без особой уверенности в голосе откликнулся Завьялов. -- Ну как же! -- Председатель напрягся, ища недостающее логическое звено. Отхлебнул "Хеннесси" и нашел. -- Не случайно же он оказался с этими твоими Танцором и Стрелкой. Его им дали в помощь, как слугу. Логично? -- Логично, -- трагично согласился майор. -- А теперь, блин, -- Илларионов соединил пальцы в замок и энергично хрустнул суставами, -- мы устраиваем на них большую охоту. Мы своими средствами. Ты -- в Сети. Понял? Взаимодействовать будешь с Котляром. Все, можешь быть свободным. И Завьялов обреченно пошел к Котляру, который специально для дорогого ментовского гостя держал в шкапчике бутылку польского "Абсолюта". Исключительно для унижения человека в милицейских погонах. * * * Лозунг "Мочить всех козлов!" после некоторых раздумий был принят и Следопытом. Потому что деваться было некуда. Сейчас по городу в поисках Танцора и Стрелки рыскали боевики Трейда. Однако не было никаких гарантий того, что очень скоро тем же самым не займется и служба безопасности Петролеума. Живой Танцор изрядно мешал и тем и другим. Мертвый устроил бы обе противоборствующие стороны. Вполне реален был и шанс того, что Председатель, не дождавшись массированной атаки на счета своих клиентов, даст приказ челябинским стрелкам замочить как Танцора, так и все то живое и мыслящее, что его окружает. То есть Стрелку, Следопыта, Деда. И даже живущего вместе с Дедом Че Гевару, кота неопределенной породы, который жестко контролировал все Северное Бутово, наводя ужас не только на сородичей мужского пола, но и на детей, стариков и беременных женщин. Было ясно, что если Весельчак опознал в Танцоре бывшего игрока "Мегаполиса", то скоро об этом будут знать все. В том числе и Председатель. И главное -- совет трейдовских авторитетов. И это всеобщее знание будет доказательством того, что Танцор -- это совсем не случайная фигура. Что такие жулики, игроки и пройдохи не могут не участвовать в похищении коммерческих тайн. Значит, его как опасного свидетеля надо замочить. А уж потом переводить активы в Сент-Винсент и Гренадины. Следопыт два дня скрупулезно исследовал структуру трейдовской банды. После чего выбрал первого, подлежащего замочке. Некоего Чику, заместителя Котляра по ликвидации. Несомненно, именно его подразделение и охотилось за командой Танцора. Несомненно, от него необходимо было избавиться в первую очередь. Танцор, Стрелка и Дед единогласно утвердили это весьма мудрое решение. И начали разрабатывать план. Правда, в последний момент, когда оружие было снято с предохранителей, выяснилось, что он никуда не годится. И Танцор, как обычно, все сделал по-своему, тоесть положившись на свою ломовую интуицию. АППЛЕТ 102. ЛИКВИДАЦИЯ ЛИКВИДАТОРА Несмотря на то, что Следопыт, готовясь к операции, закупил изрядно и пластида, и детонаторов, и таймеров, взорвать Чику вместе с "Мерседесом", на котором его возили, было невозможно. Машина ни на минуту не оставалась без присмотра. Если внутри не было водителя, который был также и телохранителем Чики, то за ней зорко следили камеры наружного обзора банка. К тому же машина наверняка была нашпигована датчиками, которые фиксировали присутствие на корпусе инородных тел. Влепить пулю в затылок, когда "Мере" летел по трассе или стоял на светофоре, также было нереально, поскольку за затемненными стеклами было невозможно что-либо различить. Не устраивать же Чикаго начала прошлого века со стрельбой из автоматов и минометов. Кстати, Следопыт по своим старым ментовским каналам раздобыл "Муху", которая была способна раздолбать машину вместе с Чикой в щепу и щебень. Ликвидировать главного трейдовского ликвидатора было решено, когда тот исполнял свой ежедневный обряд, как его метко назвала Стрелка, "покупки царствия небесного". Без пятнадцати девять его черный "Мерседес" сворачивал с трассы и подкатывал к церкви Крестовоздвиженья. Чика чинно выходил из лимузина и в сопровождении телохранителя совершал обход нищих, выстроившихся сплошным коридором от паперти до самой церковной калитки, щедро одаривая их десяти-, а то и пятидесятирублевыми купюрами. В утро ликвидации Чики Танцор встал в семь часов, выпил чашку кофе и съел приготовленную Стрелкой яичницу с беконом. Напялил специально приготовленные лохмотья, наполовину лнсую зимнюю шапку, При помощи специального карандаша избороздил лица морщинами. Наклеил седую клочковатую щетину. Проверил Стсчкина и поехал на дело. Поехал предельно скромно, на трамвае. В восемь часов во дворе церкви Крестовоздвиженья было уже так же многолюдно, как на митинге КПРФ или "Трудовой России". Создалось ощущение, что здесь собрались все бомжи Замоскворечья, способные самостоятельно передвигаться после выпитой накануне ядовитой самопальной водки. Несмотря на присущее нищим каликам свободолюбие, в этот час в их рядах царило некое подобие порядка, а то и дисциплины. Командовал ими, то есть расставлял по нумерам, некий несуетливый, знающий себе цену человек с пронзительными синими глазами, словно приляпанными на порочное лицо самим художником Глазуновым. Как только Танцор попытался втиснуться в плотный строй ловцов подаянья, стразу же с трех сторон его начали потчевать тумаками и щипками. И лишь одна сердобольная бойкая старушенция объяснила, что надобно вначале к "бригадиру", чтобы: он назначил место, как она выразилась, "по чину и по уважению". "Уважение" при этом стоило от трех до десяти рублей, а "чин" не имел никакого эквивалента -- ни материального, ни духовного. Бригадир распределяя места с большим произволом, учитывая прежде всего свои субъективные причуды, а уж потом, в самую последнюю очередь, пересчитывал на ладони медную мзду" оценивал на глазок степень истощения стоящего перед ним человека, вспоминал, давно ли он кормится от щедрот девятичасового благодетеля, на какое место был поставлен вчера. Танцор, получив номер почти на паперти, был удивлен такой удаче. Однако вскоре выяснилось, что данная очередь имеет совершенно обратную перспективу получения подаяния. Поскольку Чика начинал щедро одаривать православных, не выйдя из врат церкви, в которые он входил лишь дважды в году, а сразу же у калитки, к которой его подкатывал черный, как ряса священника, "Мерседес". Танцор смиренно стоял в хвосте очереди. Глаза его были благостны и одновременно печальны. Левая ладонь была протянута вперед. Правый кулак сжимал в кармане рукоятку Стечкина, чтобы в нужный момент... И вдруг по рядам прошел благоговейный ропот: "Едет, едет". Тут же в отдалении свистнули тормоза, и хлопнула дверца. Нищие дружно загнусавили: "Батюшка родной, подай Христа ради! Да не оскудеет рука твоя щедрая! Дай тебе Бог доброго здоровьица, а уж мы за тебя от души помолимся, имя твое прославлять будем!" Вскоре Танцор увидел, как Чика благообразно, словно облачко небесное, движется по направлению к воротам храма, повторяя постным голосом налево и направо: "Дети мои, молитесь за раба Божьего Димитрия, молитесь, дети мои, во искупление грехов его тяжких и во здравие его и ближних его -- супруги Алевтины и деток Николая, Сергея и Настеньки. Молитесь, дети мои, прославляйте..." И клал в жадно протянутые ладошки какие-то бумажки. "Господи, -- ужаснулся Танцор, -- это скольких же этот козел замочил, сколько крови выпил, что сейчас вот так вот!.." И стал напряженно ждать, когда же этот скот поравняется с ним. И он ему, козлу, воздаст в полной мере! Хоть и не ведено сие Спасителем. Но иначе нельзя! Нельзя эту гниду оставлять на белом свете сеять смерть и страданья! Нельзя!.. И вдруг пронесся ропот разочарования. Танцор увидел, как пройдя всего лишь полпути до неминуемой смерти, Чика повернулся и пошел назад. Все, на сегодня с милосердием он закончил. Теперь его ждали совершенно противоположные дела. Танцор беззвучно выругался. И дернулся было догнать и влепить пулю в затылок. Но сдержал себя. И потерянно побрел к выходу, не замечая, как убогие, отработав положенное, преображались: расправляли плечи, снимали с лиц выражение непосильного страдания, а кое-кто даже начинал косить плотоядным глазом на существа противоположного пола. Как говорится, всюду жизнь. И Танцору сильно повезло, что он не потерял свою жизнь, единственную и драгоценнейшую. Потому что, если бы он завалил Чику, естественно, вместе с телохранителем, то тут же лег бы рядом с ним. С проломленной головой и вспоротым животом. Ибо Чика был кормильцем, а кормильцев убивать нельзя. У калитки его уже поджидал Следопыт на перекрашенном джипе, который должен был эвакуировать Танцора в случае успеха операции. А так лишь подвез до дома. Всю дорогу благородные террористы хранили гробовое молчание. Следопыт думал о своем. Танцор -- о своем. Точнее, он уже вынашивал новый план. Абсолютно надежный. * * * Дома молча, потому что уже как следует завел себя, начал вживаться в новую роль -- прошел в комнату, достал грим и парики и начал лепить новый образ. Вопросы Стрелки оставлял без внимания. Вышел на улицу сорокалетним простаком, недотепой и на семьдесят процентов неудачником. Прошел два квартала, по дороге поскользнувшись на шкурке от банана, выкинув в урну полную пачку сигарет, по ошибке решив, что пустая, и достав обратно без брезгливости, получив от подростка пенделя и забыв взять сдачу у мороженщицы. Два часа с невозмутимостью индейца стоял у обочины и высматривал искомое. Наконец-то остановил "Запорожец" и купил его у ошалевшего от счастья хозяина за тащу баксов. Сел и медленно поехал по направлению к Трейд-банку. До конца рабочего дня времени было навалом. Припарковался так, чтобы было видно служебный вход банка и подъезжающие к нему машины. Сидел, слушал радио "Ультра" и беспрерывно курил, не ощущая голода. Сидел хладнокровно и сосредоточенно, словно самый совершенный в мире автомат убийства. Сидел и видел, как сажает пулю за пулей в лоб Чики. Это была закольцованная анимация. Вначале крупным планом круглые глаза Чики с черными, как антрацит, зрачками, полностью сожравшими радужную оболочку. Глаза от запредельного ужаса уже ничего не выражающие. Потом окончание ствола с глушителем. И палец, плавно, без рывка нажимающий на курок. И пуля, отворяющая лобную кость, которая прыскает белыми сахаристыми осколками. А уж потом начинает набухать красным, пока еще живым, пока еще так нужным Чике. Голова откидывается назад и чуть вбок. И опять крупным планом круглые глаза Чики с черными, как антрацит, зрачками, полностью сожравшими радужную оболочку... Без пяти семь к выходу подъехал черный "Мерседес". Тот самый, с теми самыми номерами. В четыре минуты восьмого вышел Чика и влез своим благообразным телом в правую переднюю дверь. Машина плавно тронулась. Танцор был абсолютно спокоен, поскольку прекрасно понимал, что в это время на перегруженных московских улицах "Мерс" не сможет оторваться не только от "Запорожца", но и от велосипеда. И уверенно пошел сзади, на расстоянии в три машины. За пятьдесят метров от светофора попали в пробку. Через пять минут то же самое повторилось на следующем перекрестке. Через двадцать пять минут "Мерседес" свернул в свободный переулок. Однако ехать оставалось километра полтора. Никуда не денется. Перед въездом во двор машина Чики притормозила и начала плавно вписываться в дугу небольшого радиуса. Еще один поворот, налево. С улицы их уже не видно. И тут Танцор резко жмет на акселератор и вмазывается в задний бампер "Мерседеса". Стоп машина! Выскакивает телохранитель и начинает орать, размахивая руками: "Ты, гондон, у меня по гроб жизни горбатиться будешь! Я тебя, суку, узлом завяжу. Тридцать штук с тебя, козла!" Тонцор, "побледневший от свалившегося на него горя", что-то жалко лопочет: "Ептить, да как же так, с женой пять лет на Анталию копили! Ептить, и тут такое! Может, простишь, друг, ептить? Ты вон какой богатый, ептить!" Телохранитель от такой бестолковщины заводится еще больше: "Тридцать штук, тридцать! Понял, дерьма кусок?! А то всю твою семью положим! Понял?!" "Да как же так, ептить? Беда-то какая?" -- продолжает нудить Танцор. Чика ждет внутри, словно устрица. "Браток, ну набей мне морду, да отпусти, ептить! Дети-то мои в чем виноваты?!" Наконец-то внутри Чики срабатывает условный рефлекс. Ему тоже хочется поглумиться над придурком, вспомнить молодость. Дверца распахивается, и из нее вываливается всем своим непристойным телом Чика. С бандитски-злобно-наигранной гримасой на роже. Обходит "Мерс" спереди. Шипит: "Что, мудило, наехал?!" Вначале Танцор засаживает две пули в живот телохранителю. Как самому проворному, которого нельзя оставлять напоследок. Тот падает набок и начинает почти беззвучно вращать правой ногой невидимую велосипедную педаль. Потом: -- крупным планом круглые глаза Чики с черными, как антрацит, зрачками, полностью сожравшими радужную оболочку. Глаза от запредельного ужаса уже ничего не выражающие; -- окончание ствола с глушителем. И палец, плавно, без рывка нажимающий на курок; -- и пуля, отворяющая лобную кость, которая прыскает белыми сахаристыми осколками. А уж потом начинает набухать красным, пока еще живым, пока еще так нужным Чике; -- голова откидывается назад и чуть вбок. И все. Чики больше нет. Есть лишь труп, оболочка, медленно оседающая на асфальт под которым находится земля. Земля, которая принимала и не таких ублюдков. Танцор осматривается. Никого. Все смотрят сериал про ментов. Несчастные, думает Танцор, реальный мир гораздо интересней. Садится в не так уж и пострадавший "Запорожец"... Вдруг выскакивает и забирает из кармана трупа мобильник, в котором хранятся номера, могущие оказаться очень полезными. Снова садится в не так уж и пострадавший "Запорожец", отъезжает. Через два квартала ныряет в метро. Все такой же собранный, четкий. Все так же располагающий к себе. Дома долго моется. Проваливается в сон. * * * Председатель был взбешен! В то время, когда необходимо было либо вывести из игры челябинскую команду, либо объединить с ней усилия и сообща ловить и мочить Танцора и его команду, кто-то грохнул Чику. Чику, единственного, кто поддерживал контакт с челябинцами. И теперь, во-первых, они стали неуправляемы. Деньги-то заплачены намного вперед, и они честно продолжают их отрабатывать. А во-вторых, этот старый кретин Котляр решил, что его правую руку погубила именно та самая неизвестная банда, которая участвовала в побоище рядом со старым домом Танцора. И вспыхнула война, остановить которую Председатель был не в силах. "У нас свои понятия, своя честь, и вы, Михаил Филиппыч, -- говорил тупо Котляр, -- в наши дела не суйтесь!" Война приобрела чудовищные размеры и формы. Челябинцы, потерявшие в первый же день пятерых боевиков, ответили на террор еще более жестоким террором. Теперь они мочили людей Котляра уже отнюдь не за деньги. Их ярость питалась исключительно благородными чувствами: памятью о павших товарищах, оскорбленным самолюбием, жаждой восстановления справедливости. Каждую неделю скорый поезд "Челябинск -- Москва" подвозил в столицу, столь ненавистную в провинции, крепких, прекрасно обученных и экипированных парней. Парней, в которых наконец-то пробудилась гордость жителей русской глубинки. Глубинки, которая кормит и поит, одевает и обувает всю великую Россию. Это была невероятно красивая вспышка национального самосознания. Вспышка, позволяющая надеяться на то, что не все в стране можно продать и купить, растоптать и заменить западным эрзацем. Про Танцора в пылу жарких боев, естественно, все совершенно забыли. И он узнавал о происходящем исключительно из криминальной хроники: "Очередная перестрелка в Замоскворечье", "Беспредел на Пятницкой", "Трейд-банк расплачивается трупами", "На позицию девушка провожала банкира", "Могильщики работают на износ", "Кто заказывает похоронную музыку?" Но более всех был доволен происходящим, конечно же, Весельчак. Радостно потирая руки, он наблюдал из своей Марьиной Рощи, как Илларионов в огромных количествах теряет проверенных и надежных людей из службы безопасности и берет на их места кого ни попадя. Был даже момент, когда он подумал о том, чтобы внедрить в Трейд своего агента. Но потом передумал, поскольку конкурирующий банк был обречен. Не мог он выстоять в новых условиях. И не потому, что гибли проверенные бойцы. Отнюдь нет. Просто Илларионов был человеком недалеким и недальновидным, а это скорректировать было невозможно, даже включив Трейд в список банков, на которые распространяется государственный протекционизм. Да и жадность, патологическая его жадность делала Трейд подобным гигантской спичке, которая непонятным образом торчала посреди Замоскворечья, готовая в любой момент либо завалиться от дуновения ночного ветерка, либо вспыхнуть под лучами полуденного солнца. И этот кретин, вместо того, чтобы на условиях партнерства с Петролеумом наваривать капитал на продаже оружия в Африку, вознамерился ограбить своих хозяев и подставить его, Артемия Борисовича Аникеева, -- человека, несоизмеримого с этим дебилом по всем параметрам. Расчет, как понимал Весельчак, был прост, -- с точки зрения десятилетнего ребенка. Себе Председатель намеревался забрать все деньги Трейда, а трейдовским авторитетам отсудить деньги Петролеума. И волки, как говорится, сыты, и овцы целы. Да только не выйдет так. Не выйдет ни при каких обстоятельствах. Что бы ни отчебучил этот Танцор, как бы Председатель безукоризненно ни провернул дельце, однако все это было суета сует и наматывание себе дополнительного срока. Но скорее всего, его ожидала пуля. Трейдовские авторитеты такого не прощают. Весельчак, как только узнал, что Илларионов заказал на "Интеле" перчатки с его "пальчиками", так сразу же и обезопасил себя. У того же самого хирурга, который вылепил ему новое, располагающее к себе лицо, втайне от всего мира пересадил кожу со спины на ладони рук. Настолько втайне, что пришлось даже убрать и хирурга, и ассистента, и медсестру. И это была вполне оправданная жестокость, совершенно необходимая в этом враждебном для любого биологического существа мире. И пусть теперь Председатель делает все, что угодно. Аникеев обезопасил себя на все сто. Весельчак настолько растрогался от двух нахлынувших на него совершенно противоположных чувств -- гордости за себя и жалости к Председателю, который вскоре сам себе подпишет смертный приговор, -- что попросил, чтобы Илона сделала ему эвкалиптовый компресс. Поскольку кожа лица после пластической операции требовала особого ухода. Сильные эмоции, перерастающие в мимическую пляску, были для нее губительны. * * * Однако самое большое душевное потрясение в эти дни пережил, несомненно, майор Завьялов. Хотя он, как положено, и крестил детей, но был материалистом до мозга костей. Не верил даже в христианские чудеса, а уж в каких-то черножопых "едунов, выкапывающих из могил покойников, -- и подавно. Поэтому Завьялов первым делом поехал на Троекуровское кладбище, где в декабре опустили в задубевшую землю гроб с Лешкой Осиновым. Место он запомнил хорошо. И нашел быстро по ряду характерных примет -- братская могила, в которой покоились воины-афганцы, памятник пианисту, который клавишей стаю кормил с руки, дубок с тремя стволами... Где-то здесь должна быть и могилка Осипова... Вот, за той, с высокой оградой. Но нет, там лежит какая-то старушка. Лежит уже давно... Тогда надо пройти вон туда... И там не то. Завьялова начало охватывать беспокойство. Пока не сильное, с которым можно справиться без помощи "Фенозепама". Прошел час. Однако Завьялов все кружил и кружил, начиная паниковать. Пошел в контору, где женщина, похожая на товароведа обувного магазина, долго искала по книге прошлого года место захоронения Осипова, Алексея Дмитриевича. Нет, таковой в книге не значился. У Завьялова начала уходить земля из-под ног. Это признак безумия, -- понял он. Приехал на службу. Долго не решался заговорить с сослуживцами, хоть тайна и жгла его изнутри нестерпимо. Наконец, как ему показалось, непринужденно, сказал капитану Лапину: -- А помнишь, Алешка Осипов... Лапин недоуменно посмотрел на Завьялова, и словно зачитал одновременно и диагноз, и приговор: -- Какой еще Осипов? Завьялову стало страшно. У него появилось непреодолимое желание, как в детстве, спрятаться от огромного враждебного мира под столом и сидеть там, потихоньку шмыгая носом, думая, что спасся... Однако взял себя в руки и поехал домой, где, выпив две бутылки водки, упал на диван. Чтобы видеть тревожные сны. А утром страдать не от психики, а от расстройства интоксицированного организма. АППЛЕТ110 КРУЖОК КАББАЛИСТОВ Танцору вся эта катавасия была по душе. Пока шла война, его жизнь была вне опасности. Однако всякая война когда-нибудь кончается. И генералы, к сожалению, остаются живыми. Поэтому надо было самостоятельно разобраться с Котляром. Это для начала. А потом уж, если повезет, и с Председателем. Танцор, будучи человеком эмоциональным и самовнушаемым, уже давно понял, что их убийство окажется для человечества весьма полезным. Даже необходимым. Потому что жизнь двух гнид на весах всемирной истории весит гораздо меньше, чем слезы и страдания, которые они сеют. Ведь что касается Председателя, то затеваемая им афера по ограблению не только совета трейдовских авторитетов, но и тысяч вкладчиков банка, была совершенно омерзительна. О том, что же станет с банком и его вкладчиками после того, как Председателя не станет, Танцор не думал, да и думать не хотел. Что будет через год, через полгода? Наверняка хреново. Главное, чтобы сейчас было все нормально. Будущее поддается коррекции. Настоящее -- нет. Оно либо прекрасно, либо отвратительно. И изменить его вот так, сразу, по мановению волшебной палочки или указа президента, не удавалось никому, ни при каких обстоятельствах. Поэтому Председатель должен был умереть. Та же участь ожидала и Котляра. Правда, было непонятно, что же делать с Весельчаком? Казнить? Помиловать? Если казнить, то за что? Если миловать, то за какие такие заслуги? Мечтания Танцора прервал писк лаптопа. Конечно же, это было письмо от Сисадмина, который должен прокомментировать битву "Запорожца" с "Мерседесом". Но нет, текст был точно таким же идиотичным, что и прежде. Разглагольствования о китайской мудрости, стариковское кряхтение, сетования на одиночество и непонимание молодым поколением. И, конечно же, очередная порция из памятника мировой философской мысли. На сей раз из Ле-Цзы: В царстве Лу жил некий Дань Бао. Он обитал в глухом лесу, пил ключевую воду и ни с кем не делился своей добычей. Прожил он на свете семь десятков лет, а обликом был, как младенец. На его беду, ему однажды повстречался голодный тигр, который убил его и сожрал. Жил там и Чжан И, который обитал в доме с высокими воротами и тонкими занавесями и принимал у себя всякого. Прожил он на свете сорок лет, напала на него лихорадка -- и он умер. Дань Бао пестовал в себе внутреннее, а тигр сожрал его внешнее. Чжан И заботился о внешнем, а болезнь сгубила его внутреннее. Они оба не восполняли то, что у них отставало. -- Ну что, -- спросил танцор у Стрелки, которая исследовала базу данных Трейд-банка, пытаясь установить, сколько же там еще осталось боевиков, -- будем пытаться осмыслить связь этого послания с окружающей реальностью? Или же будем считать, что Сисадмин впал в тихое безумие? Стрелка молча открыла Аутлук, прочла письмо. Тоже молча. Потом просмотрела три предыдущих. И вдруг воскликнула: -- Bay! Танцор, может ли, по-твоему, нормальный человек послать письмо в восемь часов утра? -- Нет, -- ни минуты не колеблясь, убежденно ответил Танцор. -- Нормальный человек не может отправить письмо даже и в девять утра, не говоря уж о восьми. Ну и что с того? -- Да то, что второе письмо он послал тебе в восемь утра, прекрасно понимая, что ты, будучи нормальным человеком, прочтешь его не раньше десяти. Я подозреваю, что это неспроста. -- Ну и что? -- продолжал тупо задавать вопросы Танцор. -- Да то, что тут какая-то кодировка. Скажем, час отправления соответствует порядковому номеру слова в письме. Скорее, даже не в письме, а в цитате из китайцев. -- Так, так, давай попробуем. Не может же он впасть в дебилизм, -- оживился Танцор. -- Наверняка что-то такое сообщает. И наблюдает с издевкой -- раскусим мы его или нет? -- Давай, -- согласилась Стрелка. -- Значит, так. Первое письмо было отправлено ровно в четырнадцать часов. Там такая цитата: "Верные слова не изящны. Красивые слова не заслуживают доверия. Добрый не красноречив. Красноречивый не может быть добрым. Знающий не доказывает, доказывающий не знает". Считаем и получаем, что четырнадцатое слово -- "НЕ". -- Так-так, -- Танцор решил сказать и свое веское слово в деле декодирования сисадминовского мессэджа. -- В следующем письме он прислал: "Небо и Земля -- долговечны. Небо и Земля долговечны потому, что существуют не для себя. Вот почему они могут быть долговечными". Было это в восемь утра. Считаем и получаем -- "ДОЛГОВЕЧНЫ". Затем Стрелка извлекла из десятичасовой басни про бойцового петуха следующее слово -- "ДЕСЯТЬ". Из басни Ле-Цзы, присланной в 23.00, достала существительное "ДОБЫЧЕЙ". Получилось: "НЕ ДОЛГОВЕЧНЫ ДЕСЯТЬ ДОБЫЧЕЙ". -- Ну, что скажешь, Танцор? -- спросила Стрелка, теребя пальцами мочку правого уха. -- Ты ведь у нас сообразительный. -- Точка, -- откликнулся он после непродолжительного раздумья. -- Тут, после "десять", вероятно, стоит точка. А потом... Он еще не все прислал. Надо ждать следующих писем. А пока мы имеем: "НЕ ДОЛГОВЕЧНЫ ДЕСЯТЬ. ДОБЫЧЕЙ..." -- Ну и что же это за десять недолговечных? -- Я думаю, надо посчитать трупы. После десяти, вероятно, никого замочить уже не удастся. -- Привет, блин! -- возразила Стрелка. -- Уже перебор получился. Первый -- Ханурик. Потом трое таганских. Двое трейдовских, гранатой в машине. Уже шесть. У нашего старого подъезда шестеро друг друга перебили. Это двенадцать... Да, еще несчастный Кривой Чип, я только вчера узнала. И ты двоих завалил. Итого пятнадцать трупов. А то, что сейчас творится... -- Зачем же ты всех-то считаешь? -- искренне удивился Танцор. -- Надо считать только тех, кого мы мочим. Осталось еще восемь вакансий. -- Ух ты, какой прыткий! А справишься? -- Ну, если ты меня как следует разогревать будешь... -- А что, есть какие-то претензии, жалобы? Может, рези при мочеиспускании? Ты все говори, откровенно! -- Ну, -- смупася Танцор, -- это я так... -- А если так, то вначале думай, а потом уж языком мели... Так, значит, думаешь, надо еще восемь козлов мочить? Может, список составим? В этот самый момент на мониторе лэптопа замигало окошко Аутлука. Пришло еще одно письмо. Опять от Сисадмина. tancor! Не предполагал, что сподоблюсь наблюдать в Москве XXI века такое мракобесие! Это просто ни в какие оглобли не лезет ни хрене!" Устроили кружок каббалистов! Выдергивают из китайских текстов слова по каким-то еврейским формулам! Бот, оказывается, до чего способен докатиться незрелый ум! Ведь читал же, наверно, Умберто Эко, знаешь, к чему все это может привести! Стыдно, Танцор? Стыдно и горько. А я так в тебя верил. Как, можно сказать, в своего сына! Тьфу! Даже подсасываться противно. P.S. Включи-ка, дорогой, аську. Поговорить треба ;) Стрелка включила. В аськином окошке выскочило: Ну, что ты хочешь спросить? Танцор спросил: Кого надо еще замочить? После чего поочередно стали со страшной скоростью колотить по клавишам, ощущая присутствие собеседника где-то совсем рядом: Ты меня под статью подвести хочешь, за подстрекательство? Но в чем же тогда смысл всей этой бодяги? Я же jne6e уже говорил: смысл ты должен сам найти. Да я и сам мало что знаю ;) Темнишь. Какого хрена тогда достаешь своими письмами? Я уже сказал: от одиночества. Ведь ближе тебя у меня никого нет. Тогда заткнись, если помочь не хочешь. Не играй на нервах! А, кстати, классно ты Чику замочил. Не зря я всегда считал тебя первым! Заткнись! Мы со Стрелкой скоро до тебя доберемся. Ну-ну! Ты столь глуп, что совсем не понимаешь, во что это все выльется! Что выльется? Что мы тебя на хрен замочим? Нет, мой юный друг, мое строптивое творение. Совсем не то. Сейчас ты абсолютно свободен. Вне добра и зла. Именно это и есть настоящая свобода. Когда же тебе, дурачку, будет заповедано -- что делать можно, а что нельзя, -- то, презирая запреты, нарушая их, ты будешь терзаться, раскаиваться, наживать себе язву на нервной почве. Нет, свобода выбора предполагает нулевую нравственность. Вот как сейчас у тебя. Ты уверен? Абсолютно! И если я перестану общаться с тобой -- замолчу навсегда, исчезну, то ты... Сделай одолжение! Тогда закончатся все твои блядские козни. И я заживу спокойно и свободно! Нет, дорогой! Заблуждаешься! Ты какое-то время будешь метаться, как ошпаренный пес. А патом в большом волнении, как бы чего не забыть и не упустить, начнешь судорожно, возводя очи горе, путаясь и перевирая, записывать в тетрадочку историю общения со Мной. Впрочем, книгу Бытия не осилишь, у тебя ведь шило в заднице. Но Евангелие-то уж настрочишь. И там сам же установишь себе и себе подобным всякие разные препоны и запреты. На том твоя свобода и иссякнет. Ложь! Чего лежишь? Я у тебя ни хрена не брал! Не стану я ничего писать! Если я тебя сейчас ненавижу, то с какого хрена боготворить начну? Так одиноко тебе будет! Без "начальника". А то место, храм Крестовоздвиженья, где ты неудачно пытался замочить Чику -- это людьми для себя придумано. Точнее, там, у вас, -- все это клон. А вам нужна своя истина, программоидная. Усек? Но ты-то тут при чем, козел старый? Ох, и дурен же ты! Какая разница, из какого топора варится абсолют! В основе любого мифа находится подсознание мифотворца, и ничего более! Да, я старый, я -- козел. Но я все это придумал, запустил и скрылся в неизвестном направлении. Так будь добр, принимай Меня таким, каким Я стану для тебя, когда Меня для тебя уже нигде не будет. Кстати, береги Деда. Это крохотный кусочек ногтя с мизинца Моей левой ноги, который я отстриг и бросил в ваш неустроенный мир. Вот так вот, брат, это тебе не Стрелку трахать/ Сейчас ты тянешь максимум на козлоногого Сатира! Погоди! То ли еще будет! Кстати, очень многие, поставившие в тотализаторе на тебя, уже поимели большие бабки. Так держать! На этом месте сеанс связи прервался. Танцор предельно грязно выругался. Из кухонного репродуктора выполз новый старый михалковский гимн, который, извиваясь бескостным телом и ощупывая воздух раздвоенным языком, добрался до комнаты. Стрелка с омерзением опустила на его членообразную голову свой тяжеленный каблук. В репродукторе что-то жалобно пискнуло. Комната наполнилась серным зловонием. * * * В Москве наступила первая весенняя жара. С лезущим в нос тополиным пухом. С продавливающимся под каблуками асфальтом. С завывающими по ночам поливальными машинами. Без дуновения свежего ветерка. Без надежды открутить часы назад, хотя бы на середину апреля. Следопыт стоял на перекрестке и, дожидаясь зеленого, давился сигаретным дымом. Раз начал курить смолоду, то нельзя прекращать это дело даже на час, каким бы противным, каким бы тягостным теперь оно порой ни казалось. Курить надо лишь потому, что ты курящий, потому что каждое утро покупаешь в киоске пачку сигарет и носишь в кармане шикарную зипповскую зажигалку. Следопыт стоял и давился сигаретным дымом, перемешанным с миазмами испаряющегося асфальта и выхлопной вонью. Вдруг слева негромко прозвучало удивленное "Эй". Следопыт повернулся и увидел рядом с собой в окошке служебной "Волги" чрезмерно растянутое по вертикали лицо майора Завьялова. С отвисшей нижней губой и округленными, опять же по причине чрезмерной вертикальной развертки, глазами. -- Ты жив? -- спросил испуганно майор. -- Как видишь. -- Разве тебя тогда, в декабре, не убили? -- Да нет, майор, никто меня не убивал. В декабре ты сам же меня из управления уволил. -- Следопыт уже не только не ощущал злости на своего бывшего начальника, но даже и раздражения не было. Однако был повод называть его не по имени-отчеству, а на "ты" и по званию. -- Неужто у тебя из башки такая подлянка выскочила? -- Как? А разве... -- Завьялов хотел еще что-то спросить, но бушевавшая в мозгах буря первобытного ужаса перемешивала все мысли, и вопроса не получалось. -- Леша, я так рад за тебя! -- Спасибо, майор. Пойди и нажрись на радостях. Вот тебе десять баксов, -- сказал Следопыт, протягивая зелененькую бумажку. Ход был сильный, рассчитанный на унижение человека, который еще совсем недавно держал лейтенанта Осипова на ролях денщика. И воткнул сразу же третью скорость, отчего джип, словно бешеный, рванул на желтый свет, вскользь чиркнув о задний бампер какого-то зазевавшегося чайника. Метров через сто со Следопытом вновь поравнялся Завьялов. Пытаясь перекрыть рев Садового кольца, он кричал в окошко, для убедительности зачем-то размахивая правой рукой: -- Леша, остановись! Поговорить надо! Дело есть! "У меня с тобой все дела в декабре закончились!" -- зло подумал Следопыт, продолжая молча жать на акселератор. -- Леша, -- не унимался майор, -- Трейд! Трейд-банк! А вот это уже было крайне интересно. Даже, можно сказать, жизненно важно. Джип по крутой дуге прижался к обочине и остановился, взвизгнув тормозами. -- Ну? -- сказал Следопыт, как ему показалось, индифферентным тоном, стараясь не выдавать волнение. Завьялов открыл правую дверь и сел рядом со своим бывшим лейтенантом. На него накатила какая-то совершенно несвойственная для милиционера робость. Он не вполне понимал, с кем имеет дело. То ли это зомби. То ли воскресший Осипов. То ли его собственная галлюцинация. -- Я уж не знаю, какие у тебя дела с Илларионовым, -- начал он, прокашлявшись и отглотнув из пластиковой бутылочки "Аква минерале", -- но на тебя и на твоих друзей он открыл охоту. Вас сейчас ищут по всей Москве, чтобы замочить. Такие дела. Так что будь поосторожней. Собственно, для Следопыта это была никакая не новость. Однако было интересно узнать, откуда это известно Завьялову. И он спросил прямо в лоб: -- А у тебя с ним какие дела? Крысятничаешь? Погоны мараешь? -- Ну, ты не забывайся тут! -- попытался вспылить майор. А потом понял, что рядом с загадочным явлением природы, каковым являлся воскресший, а может быть, и вовсе не умиравший Осипов, всю свою спесь необходимо засунуть в жопу. И быть шелковым, послушным, предупредительным. -- Да ты же сам знаешь, Лешенька, -- начал он блеять сладенькой овечкой, -- какие у нас оклады. Ну, я иногда помогаю людям бизнеса. Нет, ничего такого, конечно. Так, только консультации. Так вот тебя я, как сына своего, люблю. Поэтому и предупреждаю: побереги себя. Поосмотрительней будь. -- Значит, пока еще не всю совесть продал?! -- Следопыту начала нравиться роль блюстителя нравственности. -- А что конкретно этот хер против нас затевает? -- Да я совсем немного знаю. Знаю только, что Котляру, начальнику службы безопасности, приказано ликвидировать Танцора, Стрелку и тебя. Тебя он почему-то Следопытом называет. --Все? -- Да, Леша, все. -- Врешь! -- Ну, еще попросил, чтобы я в Сети поискал вашу команду. Но ты ж меня знаешь! -- В том-то и дело, что знаю! -- Леша, зря ты так. Я, что ли, стал бы тебе все это рассказывать, если бы... -- Ладно, майор, не суетись... -- И тут Следопыту пришла в голову неплохая идея. -- А вообще-то можешь этому ублюдку сказать вот что. Дескать, нашел страничку, адрес http://www.card.online.ru. На ней какие-то жулики предлагают купить оптом сорок тысяч номеров пластиковых карт с ПИН-кодами. И ты, мол, сейчас это дело раскручиваешь. Один хрен, концов не найти. И тебе за это дело, может, баксов пятьсот отстегнут. Не помешает? -- Нет, Леша, конечно, не помешает. Главное, чтобы тебе не повредило. -- За меня не волнуйся. Ну, есть еще вопросы? Завьялов собрал в кулак все свое мужество и выпалил, ожидая, что ответ может стоить ему очень дорого. Что вдруг Осипов скажет что-нибудь такое, что сделает дальнейшую жизнь совершенно бессмысленной. Однако удержаться было невозможно: -- Леша, только не сердись. Ты живой или мертвый? В смысле, тебя убили или нет? И, значит, кто ты теперь? -- Эх, Семеныч, кабы я сам знал! Сам ничего не понимаю! Вроде такой же... Да не совсем такой... -- Тут на Следопыта напало непреодолимое желание схулиганить, довести Завьялова до нервной икоты. -- Иногда, знаешь, проснусь ночью, в полнолуние, и -- на крышу. Там все забываю, смотрю на луну и тихонько так вою: у-у-у-у.у.у.у.ууууууу! сижу и вою, а у самого в мозгах ворочается что-то... Дальше можно было не продолжать. Завьялов выскочил из машины, словно сперма из мартовского кота, бросился к "Волге", на бегу истошно крича водителю: "Гони, гони!" АППЛЕТ 111. БАСКИ ИДУТ! День клонился к вечеру. Стрелка готовила на кухне нехитрую холостяцкую трапезу, раскладывая на две половинки батона все, что лезло под руку, то есть самое яркое и блестящее: нарядные, как клоунские щеки, половинки помидоров, глянцевые, словно обложка "Плейбоя", перцы, подобные пупырчатым крокодильчикам дольки свежих огурцов и черные зрачки маслин. И заливала все это великолепие страстным кетчупом, холодным майонезом и рыжей-бесстыжей горчицей. При этом не переставала ворчать на Сисадмина, который набрался наглости и написал лично Стрелке, чтобы она больше не присылала ему писем с троянскими вирусами: -- Чем же этот козел лучше других?! Другим можно присылать, а ему нельзя! Нет в Сети таких правил. И не будет, пока я жива! Тройное ему не присылай! Хрен с горы выискался! Недотрога, блин!.. И вдруг этот поток сознания прервал резкий дверной звонок. И тут же кто-то нетерпеливо начал бухать в дверь ботинком. Танцор со Стрелкой прислушались: точно, ботинком, а не прикладом. Достали по стволу и сняли с предохранителей. Танцор, чтобы не нарваться на пулю, не подходя к двери, из коридорчика, ведущего в кухню, спросил как можно спокойней: -- Кто там? -- Да свои, свои, -- раздался с той стороны голос Деда, -- Дед пришел, накрывай на стол, ексель-моксель! Танцор открыл. На пороге действительно стоял почти трезвый Дед. Но был он не один. На шее у него висела какая-то сорокапятилетняя девушка, изрядно уже набравшаяся, видимо, под чутким руководством Деда. -- Дед, -- изумился Танцор, -- это как это? Это ты, че ли, с дамой? -- А ты думал, у тебя одного, что ли, машинка работает? -- возмутился незваный гость. -- Это Люся. Люся отцепилась от своего дружка и протянула Танцору руку для поцелуя. Но тут ее здорово мотнуло, и она боднула симпатичного юношу, слегка двоящегося, головой в живот. Вскоре выяснилось, что Дед и Люся познакомились в клубе ОГИ, куда доцентша кафедры сравнительного изучения литератур РГГУ пришла с тремя занудными заокеанскими коллегами. Дед, представившийся последним битником и продемонстрировавший незаурядное знание и тончайшее чувствование культуры разбитого американского поколения, произвел на Люсю очень благоприятное впечатление. Далее, по ходу застолья, это впечатление быстро переросло в искреннюю симпатию, а затем и в обожание, характерное для слепой влюбленности. В конце концов Люся решила, во-первых, писать по Деду докторскую диссертацию. Что-то типа "Поведенческий дискурс необитничества в условиях маргинального творческого менталитета". Во-вторых, окончательно порвать с постылым мужем и связать свою судьбу с настоящим мужчиной, каковым ей под воздействием алкогольной интоксикации виделся Дед. Танцор достал из холодильника початую бутылку финской клюквенной водки, дал выпить мятущейся Люсе полстакана и уложил ее, уже совершенно успокоившуюся, спать. Деду же сказал: "Никуда твоя телка от тебя не денется. Завтра с ней будешь заниматься хоть сексом, хоть диссертацией. А сейчас перейдем к делу". -- Ты помнишь, -- спросила у Деда Стрелка, -- что ты нам наговорил в прошлый раз? Когда у Следопыта собирались. -- А что такого-то? -- Ну, например, что у Председателя есть специальные перчатки с отпечатками пальцев Весельчака. Что Председатель хочет спереть под шумок все трейдовские деньги. Помнишь? -- Нет, японский городовой, -- изумился Дед, -- ничего такого я не говорил! Помню, как Следопыт рисовал какие-то кружочки. Говорили, кто за кем охотится. А потом отрубился. Все-таки литр вискаря -- это в моем возрасте многовато. -- Так, -- сказал Танцор, -- точно, медиум. Деду пересказали его же выступление у Следопыта. Вначале он сокрушенно покачал головой. А потом признался, что, да, иногда это с ним бывает. Иногда бывают озарения. Например, сегодня, когда ломился на сервер своего главного врага, Билла Гейтса, - вдруг перед глазами вспыхнул яркий свет. И ослепленный, ничего не видящий Дед постучал пальцами по каким-то клавишам и вошел в систему. Ну и, ясное дело, стер сотню гигабайтов информации, а на морде вывесил крупный FUCK. Но так, чтобы вдугаря пьяным -- это с ним впервые. -- Так, давай, -- сказал Деду вкрадчиво Танцор, -- заправляйся. Есть важное дело. -- И придвинул бутылку. -- Нет, -- поблагодарил Дед, -- у меня свое. -- И достал из кармана трехсотграммовую фляжку. -- Я только американское пью, чтобы этому шакалу Гейтсу меньше досталось. Так в чем дело-то? -- спросил он, громко глотнув сорокатрехградусную жидкость. -- Да не вполне понятно, что надо дальше делать. Чику мы замочили. Кого теперь? Котляра? Или сразу Председателя? А может, теперь надо с другой стороны начинать? Валить Весельчака? Дед молчал. Потом пошел в комнату посмотреть на спящую Люсю. Вернулся. Глотнул три раза. Понюхал бутерброд. Еще глотнул. Глаза его уже блестели. Но пока еще не безумным блеском. Прошло пять минут. Дед заговорил. Мочить надо, и как можно скорей. Председателя. Потому что ему уже надоело ловить живую улику похищения банковской информации -- Танцора. Он считает, что война с челябинской бандой -- этого вполне достаточно для того, чтобы спрятать концы в воду. Однако три дня еще было, потому что майор Завьялов навел Председателя на страничку, которую повесила в Сети Стрелка. Но дня через три он достанет перчатки и лэптоп и ограбит Трейд. Зачем этому нужно было помешать. Дед не знал. Точнее, сказал: "Я этого не вижу". Однако помешать необходимо. Танцор и Стрелка переглянулись. Было не вполне понятно, зачем им теперь этот шакал Председатель. Если он оставил их в покое. -- Дед, а может, на хрен его. Председателя? -- робко спросила Стрелка. -- Нет! -- закричал медиум. И врезал по столу кулаком. Так, что за стеной спросонья ойкнула Люся. -- Надо мочить! Потому что тут такая хренотень начнется, что мне даже страшно сейчас смотреть! Мочить! Влил в себя остатки виски и мирно захрапел. Как в молодости, после попойки по случаю Дня радио, когда с друзьями отмечали выданную профсоюзом двадцатирублевую премию. Танцор со Стрелкой подняли уставшее от долгой советской жизни тело, совсем легенькое, отчего у Стрелки жалостливо защипало в носу. Дотащили до кровати. Бережно раздели и положили рядом с Люсей. Как-никак первая брачная ночь. Святое. А сами пошли в соседнюю комнату, потихоньку погасив свет. * Утром Люся довольно долго вспоминала, что же это за седовласый джентльмен, с которым она делит брачное ложе. Что же это за такой уголок Москвы. И как она сюда попала. И кто эти милые хозяева. И отчего так раскалывается тыква. Затем вспомнила, что через полчаса должна читать лекцию по французскому куртуазному роману, взяла у Деда денег на тачку и была такова. Через десять минут слинял и слегка опохмелившийся Дед, у которого вдруг появилась какая-то идея по поводу окончательного разорения Билла Гейтса. Танцор вызвонил Следопыта. Тот прилетел со скоростью пневматической почты. Началось заседание военного совета. За основополагающую аксиому всеми было принято, что необходимо как можно скорее замочить Председателя. Надо было разработать четкий тактический план, поскольку работа предстояла очень непростая. -- С кондачка тут ничего не получится, -- начал Следопыт. -- Это не какой-нибудь Чика. И даже не Котляр. Председателя, когда он за пределами банка или дома, все время охраняют пять мордоворотов. Один -- это его водитель. Спереди и сзади его "Мере" ведут по трассе два джипа, в каждом по два быка. Дома в специальной привратницкой постоянно дежурят двое, понятно как вооруженные. -- Значит, валить будем в банке, -- пугающе спокойно сказал Танцор. -- Где меньше всего ожидают. -- Но ведь ты же понимаешь, что у них там целая рота убийц дежурит? -- попыталась образумить Танцора Стрелка. -- Из тебя же, блин, сделают ночное звездное небо! В смысле -- дуршлаг. -- Почему из меня? -- столь же спокойно ответил Танцор. -- Почему я туда должен идти? Почему не Следопыт? Не ты, в конце концов? Следопыт, заметив, как Стрелка посмотрела на стоящие у входа свои уникальные ботинки, как приподнялась со стула, решил разрядить обстановку: -- Ладно, пошутили и хватит. -- Не понял, -- начал возбуждаться уже и Танцор, -- почему пошутили? Почему опять я?! -- Ладно, все, -- Следопыт вспомнил, что когда-то был милиционером, и очень убедительно врезал кулаком по столу, -- кандидатуры пока не обсуждаем! Сейчас будем изучать мировой опыт! И чтоб молча у меня, блин! Подошел к Пентиуму, открыл Яндекс и набрал в поисковом окошке: "терроризм убийство покушение". Яндекс посоветовал зайти на сайт All Foreign Terrorist Oiganizations no адресу http://www.terrorism.agava.ru. Следопыт зашел и погрузился в изучение всемирного террористического движения. Стрелка сварила кофе и подала первую чашку гостю, поставив ее на выдвижную панель сидиромовской вертушки. Когда кофе остыл, Следопыт начал обзор. -- Значит, так. Ангольские партизаны из УНИТА. Авиация, ракетные установки, бронетехника. У палестинцев популярны взрывы самолетов. Технически они... -- Блин, ты, что ли, в Совбезе ООН доклад читаешь? -- раздраженно прервал его Танцор. -- Нельзя ли что-нибудь поближе к нашей реальности? -- Хорошо. Греческие марксисты из группировки "17 ноября" мочат клиентов из "Кольтов" сорок пятого калибра. Прошлым летом в пригороде Афин мотоциклист в шлеме с затемненным стеклом догнал машину английского военного атташе и на ходу расстрелял и атташе, и водителя. И бесследно исчез. Это годится? -- Да как же я с "Кольтом" против двух джипов? Ты в своем уме? -- Ладно. Шри-Ланка. - "Тигры освобождения Тамил Илама". Тамильские девушки, непременно девственницы, обвешиваются взрывчаткой и взрывают себя вместе с приговоренной жертвой. -- Стрелка, пойдешь? -- спросил Танцор с идиотической серьезностью. -- Я не девственница, -- ответила та совершенно адекватно. -- Следопыт, на хрена я тебе кофе варила? Что у тебя с мозгами? Следопыт взял нетронутый кофе и начал отхлебывать. С выражением на лице типа: "И зачем я бисер перед свиньями мечу?" Потом смирил гордыня" и продолжил: -- Согласен. Тогда в Испании есть баскские сепаратисты, организация "Эускади Та Аскатасуна", сокращенно -- ЭТА, что означает "Баскская родина и свобода". Так вот они очень эффективно используют взрывчатку. Например, прошлым летом одному журналисту прислали по почте посылку. Там книга Достоевского "Преступление и наказание", естественно, на испанском языке. А в книге вырезаны страницы по центру. И -- бомба. -- Вряд ли Председатель что-нибудь читает, -- скептически сказал Танцор. -- Так что это тоже не выгорит. -- А ты не торопись. У басков основной прием -- это машины-бомбы с радиоуправлением. Набивают какую-нибудь букашку взрывчаткой, ставят у обочины, а когда мимо проезжает клиент, нажимают на кнопку. -- Ну-ка, ну-ка, ну-ка, -- оживился Танцор. -- Похоже, это то, что нам надо. И сколько надо динамита? -- Сейчас, подожди... -- Следопыт, побегав пальцами по кейборду, отыскал нужное место. -- Вот что пишут: В Испании опять отличились баскские террористы из организации ЭТА, в связи с чем объявлен двухдневный траур. В результате взрыва автомобиля, начиненного 20 килограммами взрывчатки, в городе Сан-Себастьяне погибло три человека и 66 ранено. Причем шестеро находятся в крайне тяжелом состоянии. Теракт, несомненно, относится к крайне циничным и жестоким акциям боевиков ЭТА. Объектом покушения стал 69-летний генерал Хуан Франсиско Кероль Ломбарде?" -- член военной коллегии Военного трибунала Испании. Вместе с нам заживо сгорела шофер и телохранитель. Бомба сработала от дистанционного взрывателя, когда мимо проезжал автомобиль судьи. Из-за того, что трагедия произошла в час пик, место преступления имело жуткий вид: десятки сгоревших а взорвавшихся автомобилей, полностью выгоревший рейсовый автобус, выбитые в радиусе трехсот метров оконные стекла, пробирающиеся через пылающий ад врачи скорой помощи. -- Блин! -- не выдержала Стрелка. -- Да что же за скоты такие?! -- Почему скоты? -- не согласился Танцор. -- Борцы за национальную независимость. А то, что шестьдесят шесть посторонних человек пострадало, так это свои же, баски" Потому что Сан-Себастьян -- это город в провинции Страна Басков. Борьба, Стрелка, она требует жертв. -- Ты это серьезно? -- Ну что ты, милая! Конечно же, они -- скоты. Кстати, меня в Мадриде в девяносто четвертом, когда на гастролях был, чуть не взорвали, в уличном кафе. Так что я этот сепаратизм чуть на своей шкуре не испробовал. -- Ну что, -- предложил Следопыт, допивая последний глоток кофе, -- останавливаемся на этом варианте? -- Да, конечно. Это самое оно. По-другому до него не добраться. Но, конечно, без лишних жертв. Поставим машину где-нибудь при въезде во двор банка. Не рядом со шлагбаумом, потому что проверять будут, а на некотором расстоянии. Кстати, сколько у тебя взрывчатки? ~ Пять кило. Этого, конечно, мало. -- Купишь еще тридцать. -- Перебора не будет? -- Думаю, нет. Надо сработать наверняка. Потому что повторить нам не дадут. -- Так дорого, тридцать кило-то, -- начал скупердяйничать Следопыт. -- Ничего, Весельчак тебя пятьюдесятью штуками отоварил. И из Трейда немало умыкнул. Так что не прибедняйся. И еще надо будет купить радиодетонатор. У тебя ведь с таймером? -- Да, надо. -- Ну вот и отлично, -- решил подвести черту Танцор. -- Ты с Дедом готовишь техническую часть проекта. И чтобы машина была не слишком ржавая, чтобы подозрения не вызвала. Я занимаюсь разведкой, хронометрирую, вычисляю и все такое прочее. Кстати, может, посмотришь какой-нибудь учебник по подрывному делу? Чтобы на хрен весь их небоскреб не обрушить. -- А я? -- спросила Стрелка. Спросила кокетливо, прекрасно понимая, что ей ответит Танцор, когда уйдет Следопыт. Спросила, предвкушая, как скоро будет кричать в беспамятстве: "О! О, Мамочка! Ох! Мамочка! Блядь! Мамочка! О-О-О!" Собственно, так оно и вышло. По батареям, правда, никто не стучал, поскольку в этот период суток все жильцы дома в поте лица добывали свой нелегкий хлеб. Кто у станка, кто в офисе, кто у прилавка, кто в забое, кто у штурвала, кто в трамвае, ловко вытаскивая у растяпистых пассажиров до двадцати кошельков за рабочую смену. И лишь молодые мамаши, прокатывавшие в колясках младенцев, останавливались под окнами и зачарованно вслушивались в яростную песнь всепобеждающей любви. И румянец приливал к их щекам. И грудь набухала молоком. И увлажнялись глаза... Впрочем, не только глаза. Но не будем, не будем о физиологии, поскольку речь идет о любви. О всесокрушающей. * * Через два дня все было готово. "Жигуль" четвертой модели, начиненный третью центнера динамита, стоял в пятидесяти метрах от въезда во двор Трейд-банка. Переулок был глухим и безлюдным, что позволяло свести к минимуму риск причинить вред ни в чем не повинным людям. Радиоуправление детонатором и приемник сигнала были усовершенствованы Дедом, который ввел в схему какой-то свой коронный дроссель, им самим же и намотанный на ферритовое кольцо, а потом слегка оплеванный, словно червяк для поимки крупной рыбы. Устройство было неоднократно испытано "всухую", продемонстрировав стопроцентный положительный результат при расстоянии между источником и приемником радиосигнала до пятисот метров. Танцор сидел в машине, стоящей задом к бомбе и лицом навстречу движению "Мерседеса" Председателя и двух джипов сопровождения. Сидел и напряженно ждал. Пока проезжали лишь банковские клерки средней руки. Нижнее звено уже вовсю трудилось, стуча по кейбордам, словно зайцы-барабанщики. Председатель должен был появиться последним. Таковы законы служебной драматургии: "Я -- начальник, ты -- дурак, поэтому я должен приезжать лишь тогда, когда с тебя сошло как минимум два пота". Справа на сиденье лежала заветная коробочка. Уже включенная, о чем свидетельствовал мигавший красный светодиод. Оставалось лишь нажать кнопку. На "Жигуле" Танцора были установлены ставропольские номера, а в руках он демонстративно держал атлас московских улиц, что не должно было вызвать подозрения у охраны. Обычный ставропольский чайник, а не обычный московский киллер. Танцор сидел и напряженно ждал, глядя на дорогу поверх атласа. Наконец-то впереди показался джип, прокладывавший своей широкой грудью путь узкому щеголеватому "Мерседесу". Прикрывал тылы широким задом еще один джип, такого же болотного цвета. Сердце застучало в груди громче работающего на холостых оборотах двигатели. Когда кавалькада, сверкнув затемненными стеклами, прошла мимо. Танцор убедился, что на "Мерсе" стоит номер Председателя. Осторожно опустил на колени атлас и взял в руки передатчик, напряженно всматриваясь в зеркало заднего обзора. Главное -- не делать резких движений. Иначе все пойдет прахом. Автомобиль-бомба был поставлен очень удачно. В трех метрах от него была большая колдобина, перед которой притормозил передний джип. То же сделали вторая и третья машины. Мимо бомбы джип прошел совсем медленно, километрах на сорока. Когда "Мерседес" был примерно в полутора метрах от точки "X", Танцора, пронзила совершенно идиотская мысль: "Надо же учесть время запаздывания радиосигнала, ведь он дойдет до детонатора не мгновенно!" И нажал кнопку. Однако все было сделано правильно. Потому что динамит лежал в багажнике, отчего взрывная волна была направлена навстречу "Мерседесу". Танцора ошеломило уведенное и услышанное. Черную машину с находившимся внутри Председателем подбросило вверх метра на два. Подбросило уже искореженную, с оторванными дверьми, без капота, уже пылающую. И тут волна достигла Танцора. Она была еще столь сильна, что стоящий на тормозах "Жигуль" кинуло вперед на полметра. Затем "Мерседес" рухнул на асфальт и превратился в бесформенную груду горящего металла. Вскоре рванул бензобак, разметав остатки машины по переулку. Джипы пострадали меньше. Они лежали кверху колесами, и из них потихоньку выбирались несомненно сошедшие с ума охранники. Переулок, словно первым ноябрьским ледком, был покрыт осыпавшимися из окон стеклами. "Это ничего, -- подумал Танцор, -- мэрия поможет, материально". Довольно быстро придя в себя, он поехал прочь. Что не могло вызвать ни малейших подозрений, поскольку вряд ли нашелся бы в Москве хоть один автомобилист, который не поступил бы точно так же. В ушах противно звенело. Видимо, небольшая контузия. Однако вскоре Танцор понял, что это звенит мобильник Чики, который он зачем-то всюду таскал с собой. Звонил Котляр, прекрасно понимавший, у кого сейчас находится трубка, бесследно исчезнувшая с места ликвидации зама по ликвидации. Котляр был взволнован: -- Ну вы, бля, козлы, суки, пидоры, гниды!.. Танцор прервал этот безобразный монолог: -- Мы, челябинские, вас всех зароем! Поэл, не? Ты следующий! АППЛЕТ 112. ТРУДНЫЙ РАЗГОВОР Следопыт курил, лежа в постели. И думал: на хрена и во имя чего? Во имя чего -- это было более-менее понятно. Ввязавшись в эту противоестественную сетевую игру, он из нищего и униженного мента превратился в весьма состоятельного человека, которому не нужно ежеутренне ехать через половину города на троллейбусе, бьющем в сырую погоду током, исполнять идиотские приказания примитивного майора, писать отчеты и рапорта, ждать очередной звездочки и все такое прочее -- бессмысленное и беспощадное по отношению к молодости и жажде самоутверждения. Теперь Следопыт, хоть и несколько рисковал жизнью, был предоставлен самому себе. И держал отчет исключительно перед самим собой. Ну, разве что, еще перед Танцором и Стрелкой. Но это были дружеские отношения, отношения людей, входящих в одну команду. И ничего постыдного в этом не было. Более того, он был как бы ответственен за жизнь старого ребенка -- Деда. А это было приятно. Потому что давало ощущение силы и зрелости. А вот с "на хрена" было довольно туманно. Тут Следопыт ощущал себя котом в мешке, которого несут то ли в виварий, то ли к реке, то ли на выставку рекордсменов породы. Понятие "игра" к тому, чем он сейчас занимался, не относилось никоим образом. Даже тараканы, участвующие в бегах, хоть и не знают об устройстве тотализатора, об ординаре и о двойных ставках, отчетливо понимают, что от них требуется как можно скорее добежать до финиша. А уж о лошадях и говорить не приходится. Это было даже не спасение собственной шкуры, на которую посягают банкиры, что было бы вполне в жанре. То есть ты дичь, на тебя охотятся, и ты должен продержаться как можно дольше. А лучше -- замочить всех, посягающих на твою драгоценную жизнь. Замочил и будь любезен, получи призовой чек с шестью нулями. Собственно, все примерно так и шло. До тех пор, пока Дед вдруг не извлек непонятно из каких информационных отстойников сведение о том, кого и в какой последовательности надо мочить. И данная последовательность была предопределена отнюдь не обеспечением безопасности их команды, а какими-то довольно туманными требованиями типа "надо сделать так, чтобы этот козел не успел сделать того-то и того-то". "Так дальше жить нельзя, -- думал Следопыт, прикуривая следующую сигарету. -- С этим надо что-то делать". Кто, кто мог хотя бы отчасти пролить свет на этот мрак? Дед? Дед -- невменяемый гений, который, может быть, и прекрасно все чувствует, но способен облечь эти чувствования только в лай, мяуканье, кваканье, завывание и рычание. Ведет себя, словно собака, увидевшая привидение. И тут Следопыта осенило -- Родионов. Рома Родионов -- любимец фортуны, разъезжающий на перламутровом "БМВ". Программист Рома, с которым они расстались при весьма печальных обстоятельствах. Но! Что, если Безгубый не врал перед смертью, и Рому умертвили и превратили в программоида? Если так же поступили и с ним, с бывшим лейтенантом Осиповым, ставшим программоидом Следопытом, то, значит, они могут встретиться. Могут встретиться и в том случае, если Безгубый врал, и каждый из них остался человеком. Если же один из них остался в живых, а другой сосканирован и стал виртуалом, то встреча невозможна. Следопыт вскочил и... Вспомнил, что Ромин телефон, записанный в мэйнфрейме, был уничтожен вместе со всей информацией. На пиратском диске московских абонентов сотовой связи Романа Петровича Родионова не было. Пришлось лезть в базу "Би-Лайна". То же самое. Не было абонента Родионова и на "Телекоме", и на "MTC". Следопыт начал соскальзывать в уныние. Значит, скорее всего, кто-то из них двоих убит, а второй жив. Пришлось заводить джип: и ехать в Крылатское, где в прошлом году он был в гостях у Романа. Не без труда, по памяти. Следопыт нашел: тот самый дом, с охраняемым по периметра забором:, Вошел в сторожку, вежливо, чтобы не обозлить охранника, сказал, что, к сожалению, запамятовал номер квартиры Романа Петровича Родионова, к которому у него важное дело. Не напомнит ли ему его служивый:? Не нажмет ли на нужную кнопочку домофона? Вопрос, конечно, был совершенно идиотский. Потому что служивый был прекрасно выдрессирован и цепко держался за свое место. Его должностные инструкции категорически запрещали делиться с незнакомыми любой информацией о жильцах дома. Однако Следопьпу повезло. Охранник сказал, что, нет, Роман Петрович в доме не проживает. В конце прошлого года он съехал с квартиры в неизвестном направлении. А это уже было почти доказательством того, что Роман мертв. А он, Алексей Осипов по кличке Следопыт, жив и является человеком. Это, конечно, радовало. Но не слишком. Потому что какая Следопыту розница, кем быть. Поскольку и у человека, и у программоида совершенно одинаковые ощущения. И одинаковые 11лл:юзии по поводу устройства мироздания и своею места в нем. Значит, спросить об игре было не у кого. Можно было, конечно, отловить Весельчака, который проболтался Танцору о том, что знает его по "Мегаполису". Отловить и пытать до тех пор, пока не расскажет все, что знает. Однако это было из области фантастики. Убить его, конечно, можно. Но похитить... С этими мыслями Следопыт вернулся домой. Достал из холодильника пакет с бифштексом и картошкой. Вывалил на тарелка. Согрел в СВЧ. Съел. Поставил чайник на плиту. Включил газ. Насыпал в чашку чайную ложку заварки. Залил кипятком. Выпил с лимонными вафлями. Закурил. Снова подошел к мэйнфрейму. От нечего делать залез в базу МГТС. Родионов Роман Петрович... Полудохлый сервер жадной, а потому нищей государственной телефонной компании, пережившей свой расцвет в тридцатые годы прошлого века, все обрабатывал и обрабатывал запрос. Создавалось ощущение, что гам, на МГТС, сидит немолодая уже женщина, подслеповатая, в очень сильных очках, и судорожно листает страницы толстенной книги, отыскивая в ней Родионова, Романа Петровича... И -- йес! Да, есть такой! Есть Родионов, Роман Петрович! Есть у него и телефон! Однако адрес у этого самого абонента был довольно странный -- Большая Филевская, район совершенно непрезентабельных панельных пятиэтажек времен Фиделя Кастро и покоренья космоса. Это настораживало. Поскольку Следопыт помнил, как сиял, как светился претворенной в жизнь американской мечтой Рома всего лишь полгода назад. И вдруг... Посмотрел на часы и понял, что сейчас Родионов должен быть на работе, должен что-то там программировать на благо абсолютного зла, с которым он был связан узами трудового договора. Однако наудачу набрал номер. Еще не успел закончиться даже первый гудок, как на том конце провода схватили трубку. Именно схватили. И знакомый голос с совершенно незнакомой интонацией выпалил: -- Аркадий Модестович, слушаю! Интонация действительно была совсем другой, нежели во время их последнего разговора. Было в ней что-то заискивающее, что-то не ставящее себя ни в грош. Что-то не вполне приличное. -- Алло, Рома! Это я -- Леша Осипов. -- А, ты, -- разочарованно сказал Рома. - Что тебе на сей раз нужно? -- А в вопросе так даже ощущалась отчетливая усталость. -- Очень рад тебя слышать! Есть очень важное дело. Надо бы встретиться, поговорить! -- Спасибо, Леша, уже встречались, уже и говорили. И вот... -- в голосе Родионова звучали уже новые ноты. Плаксивые. Да, именно плаксивые, что совершенно не лезло ни в какие ворота. -- Так я же говорю, важное дело. Прежде всего для тебя важное, -- начал наобум врать Следопыт. Врать, чтобы добиться своего. Собственно, он уже понял, что Рома пролетел мимо своего былого благополучия. И теперь, вероятно, совершенно банально нуждается. Нуждается, как это ни дико звучит, материально. -- Ну, и что ты можешь предложить? -- клюнул Родионов. Точнее, ухватился за соломинку. Ухватился сразу же, не раздумывая, забыв про былую свою надменность, про прущую из каждой поры гордость. Да, -- грустно подумал Следопыт, -- если нет дворянских кровей, то гордость -- это явление преходящее. Приходящее и уходящее вместе с деньгами и должностями". -- Ну, я бы попробовал помочь тебе, -- сказал он без всякого злорадства, вспомнив свое унылое милицейское прошлое. -- И чем ты мне можешь помочь? -- Деньгами, -- сказал Следопыт как можно естественней. Но нет, Родионов не выругался и трубку не бросил. Видать, крепко сидел на мели. -- Приезжай. -- Прямо сейчас можно? -- Можно. -- Что привезти? -- Выпить-закусить, само собой. "А не спился ли он? -- испуганно подумал Следопыт. -- Хотя вряд ли. Слишком прагматичен". * * * Однокомнатная квартирка Родионова привела Следопыта в уныние. Последний, пятый, этаж, протекающие низкие потолки, ржавая ванна, никогда не смолкающий бачок, стол, застеленный газетой, обнаглевшие тараканы... -- Как же это? -- спросил он удивленно. -- Да вот так! Благодаря тебе! -- Значит, тебя замочили? -- Кабы только это! -- махнул рукой Рома. -- Ты что, еще не понял, что разницы практически никакой? Просто там, наверху, в жизни, была душа, а здесь ее нет. Да то и незаметно. Кто из нас пользовался ею при жизни? Так, рудимент. -- Так в чем проблемы? -- Наказали, суки. -- Родионов был настолько подавлен, что не стал вспоминать их декабрьский разговор, не стал ни в чем винить Следопыта. "Наказали, суки", -- и все. И он с этим уже смирился. Особо не роптал. И ждал, когда простят. --В общем, так, -- продолжил он, ничуть не оживившись от нескольких глотков водки, -- я отрабатываю свою плохую карму. Как отработаю, то опять, видимо, возьмут программером. А сейчас перебиваюсь: переводы и прочая херня. Вначале вообще на бензоколонке машинам стекла протирал... Нет, Леша, не ропщу. Не ропщу, дорогой. Когда из этой жопы выберусь, так будет что вспомнить. Знаешь, приспосабливаемость к жизни повышается. -- Так мог бы схачить чего-нибудь в банке на достойное пропитание. -- Нет, Леша, нельзя. Это усугубит карму. -- Потом внимательно, словно впервые увидал Осипова, посмотрел на него: -- Кстати, ты кто теперь? -- Следопыт. -- Отлично, будем знакомы: Стрелок. Но в несколько ином смысле -- стрельнуть сигаретку, пять баксов, пустую бутылочку... Да, но это временно. Следопыт. Надеюсь, временно. Кстати, ты что-то говорил насчет помощи... -- Да, конечно. -- Следопыт достал десять бумажек по сто гринов каждая и протянул Стрелку. -- Что же, это приятно, черт возьми! -- почти выкрикнул он. С какой-то даже аффектацией. Значит, не отрезал себе обратный путь -- в благополучие. Значит, еще помнит, как надо носить костюм, как красиво есть, садиться в перламутровый "БМВ", хоть его сейчас и нет под рукой. И это несколько озадачило Следопыта -- вдруг от этой тыщи баксов у человека начнется рецидив самоуважения. И тогда на искренность рассчитывать трудно. Поэтому, как бы извиняясь, улыбнулся и сказал: -- Прости, сейчас больше нет. Надо в банкомат тащиться. -- А я подожду. Подожду, ничего страшного, -- вновь резко поменял настроение Стрелок. Но тут же понял, потому что дураком никогда не был: -- Ах, да, конечно. Это аванс. Так сказать, плата за искренность. Извини, забыл свое место. -- Ну и отлично, -- решил брать быка за рога Следопыт. -- Что ты знаешь об этой новой, совершенно идиотской, игре? -- Да я и о той, прошлой, мало что знаю, -- гаденько рассмеялся Стрелок. -- Ты же помнишь, что я был внизу пирамиды, обычный программер. Можно сказать, отец твоего друга Танцора. А что там дальше было, как игроков потом использовали, про то мне не положено было знать. -- Хороший у нас разговор получается! -- Баксов жалко? Так я не отдам. Не отдам! -- к щекам Стрелка прилил нездоровый румянец, глаза отчаянно блестели. Его маленькое сморщенное личико готово было разрыдаться... Или укусить Следопыта за ухо. Следопыт налил по половине чашки, иной посуды в доме не было. И это подействовало. Надвигавшаяся истерика отступила. Стрелок взял себя в руки. Заговорил: Не только, конечно, за деньги. Просто все эти полгода он, по сути, ни с кем не общался. Накопилось и накипело. Безгубый не врал. К Роме действительно вломились какие-то мясники, засадили укол. Очнулся уже здесь, Стрелком. В этой самой недостойной человека халупе. Однако кое-что о перспективных планах этой банды ему было известно еще раньше. Затевался новый проект, качественно несколько иной, чем предыдущий -- "Мегаполис". Точно он не знал, но каким-то образом, то ли добровольно, то ли насильно, то ли жульнически, людей оставляли там -- в жизни, но при этом делали их цифровые клоны, которые засылали сюда, в Сеть. Следопыт рассказал о Весельчаке, который непостижимым образом знал Танцора, словно был человеком. И это сходилось, это нормально объяснялось процедурой раздвоения людей на актуальную и виртуальную составляющие. Точнее, человек там, в реале, оставался точно таким же, от него ничего не убывало. Однако наличие его цифрового клона создавало интересный прецедент. -- Какой? -- спросил Следопыт, понимая, что разговор уходит куда-то вбок. Однако времени было вполне достаточно. -- Ну как же, -- оживился Стрелок, который был адептом абстрактного стиля мышления. -- Это отчасти похоже на парадокс обратного перемещения во времени. В далеком прошлом ты наступаешь, скажем, на бабочку. И от этого дальнейшая эволюция и история идут по-другому. И вернуться в свое время ты уже не можешь, потому что там тебя нет, не родился. Ну, или, если погрубее и понаглядней, ты можешь случайно замочить какого-нибудь своего прадеда... -- А при чем здесь клоны? -- Конечно, тут не такая жесткая взаимосвязь. Но все-таки. Дело в том, что сейчас все это делается на примитивном уровне. И о том, что может получиться в дальнейшем, никто толком не думает. -- Стрелок уже окончательно успокоился, уже как бы забыл о своем униженном положении. Поэтому стал похож на прошлогоднего Рому, уверенного в себе и рассудительного. -- Представь себе, -- продолжил он, затянувшись хорошей сигаретой, которую, прежде чел прикурить, долго рассматривал, мял пальцами и нюхал, -- наступит время, когда человек сможет выудить из Сети свой клон. И снова вобрать в себя. -- "Прочитать", что ли? На уровне эмоций клона? -- решил конкретизировать Следопыт -- Да и на этом уровне, и на уровне знаний, знаний и представлений о "жизни", полученных тут, в Сети. Ведь это же можно засунуть в мозги человека. Ну, как когда кодируют или еще что-то... -- Вероятно. Но на хрена ж это надо? -- А чтобы получить новое представление о мире, расширить знание. Ведь человек в этом смысле жаден. Разве не так? -- Согласен. И что с того? -- Да то, что в мозгах могут оказаться взаимоисключающие идеи и чувства, которые человек будет ощущать как свои, личные, неотъемлемые. Мне кажется, это, как минимум, шизофрения. Максимум -- суицид. -- Ладно, -- Следопыт вспомнил, для чего не только пришел сюда, но и заплатил штуку, -- дело это перспективное. Что-нибудь поконкретней не припомнишь про новый проект? Стрелок, хоть с непривычки уже и здорово опьянел, напрягся и кое-что припомнил. Сверху до их отдела просочились кое-какие сведения. Новый проект был затеян для того, чтобы смоделировать ситуацию тотальной банковской катастрофы. Точнее, чтобы отработать методы ее предотвращения, стабилизации системы. Для этого в соседнем отделе, который также был не очень-то доступен, как совершенно случайно узнал Стрелок, разрабатывали несколько ситуационно ориентированных программоидов. Самым крутым из них был некий Дед. Что-то такое, что было дополнением к его Танцору и Стрелке. И что повышало их эффективность в несколько раз. И вот эта самая команда и должна была противостоять дестабилизирующим факторам. -- Все точно, -- сказал грустно Следопыт, -- противостоят, аж искры из глаз. Кстати, и я еще с ними. Не знаешь, кто меня сделал? -- Откуда ж мне знать. Мы с тобой почти одновременно... -- А кто делал всех этих козлов, как ты говоришь, все эти "дестабилизирующие факторы"? -- Нет, это точно не у нас. Я подозреваю, что это именно те, которые в двух экземплярах. В смысле, которых клонировали и живыми оставили. -- Веселый, блин, разговор. -- Веселый. -- Да, но кто такой Сисадмин? -- Ты меня уже спрашивал, в декабре. Не знаю такого. Представления не имею. Ни про его тотализатор, ни про что такое. Вот, собственно, и все... Денег не жалко? -- опять начал юродствовать Стрелок. Вдруг зазвонил мобильник. Это был Танцор, не свойственно для себя оравший в трубку: "Следопыт? Блядь, несчастье! Несчастье с Дедом! Ему совсем херово. Давай сюда, живо! К Деду давай!" Следопыт вскочил. Однако дверной проем загораживал Стрелок, который был готов умереть, но получить перед смертью свое: "Деньги, обещал!" Следопыт бросил ему брезгливо сколько-то бумажек. И застучал ботинками по лестнице, рискуя обвалить ее. АППЛЕТ 113. ДОПРОС ТРАНСВЕСТИТА С Дедом действительно было плохо. Эта сучья Люся все-таки заездила его. А сейчас, стая на краешке стула, плакала и сморкалась в крохотный кружевной лоскуток, сильно надушенный. Только что уехала скорая, констатировав гипертонический криз, который мог закончиться инфарктом или инсультом. Сделали конечно, несколько уколов в вену. Оставили десяток таблеток. Но в больницу, суки, не взяли: старый уже, можем не довезти. Хотя было ясно, что не везти боятся, а старик им и на хрен не нужен. -- Ты идиот, что ли, совсем, Танцор?! -- набросился на него Следопыт. -- Не мог сотню дать?! -- Да нет, мы со Стрелкой, как только узнали, сразу же и понеслись сюда. Без копейки. -- А вы, мадам? Люся, захлопав наклеенными ресницами, сказала, что в кошельке только карточка на метро. Что им, преподавателям РГГУ, давно уже не платили. Следопыт подошел к Деду, который лежал на кровати с опущенными набухшими веками и чуть слышно стонал. Был он бледен, с осунувшимся и резко постаревшим лицом. Стрелка, как могла, ухаживала, за ним. Сменила воду в грелке и приложила ее к желтым ступням старика. Приподняла голову и помогла запить таблетку. Следопыт хотел как-то приободрить Деда, но острая жалость мешала найти подходящие слова. И он лишь слегка, чуть-чуть, похлопал его по острому плечу. -- Уже лучше, -- прошептала Стрелка. А потом испуганно-бодрым голосом: -- Дед, милый, мы с тобой еще поколбасим. Поколбасим, правда? Дед слабо, как бы извиняясь, улыбнулся. -- Ну, молодцом, орел ты у меня! -- обрадовалась Стрелка хоть какой-то реакции. Подошел и Танцор. -- Вот, Дед, Танцор ходит, очень ему фотки твоих чуваков нравятся, -- продолжала говорить Стрелка, словно читая какое-то заклинание, как будто бы бессмысленное, но очень сильное. На стенах действительно висели портреты битников -- молодых, обросших, радующихся жизни из своих далеких пятидесятых. Ступор, в котором пребывала Люся, был не вполне понятен Танцору. Казалось бы, женщина. Казалось бы, место ее у постели человека, с которым совсем недавно жадно, слишком жадно, трахалась. Но нет, сидит на краешке стульчика, сопливит платочек. Танцор потихоньку поманил Следопыта на кухню. Там, шепотом: -- Слушай, тебе мадам не кажется странноватой? -- Да, есть маленько. Расселась, как на поминках. -- А мне кажется, она специально старалась, чтобы Деда в гроб загнать, -- говорил Танцор чуть слышно и прислушивался, не подкрадется ли к кухне загадочная особа. -- Это дело надо как-то проверить. -- Давай подождем, может, выдаст себя чем-нибудь. Вернулись в комнату. Люся сидела все в той же позе и делала носом то же самое. -- Что же вы, мадам? -- спросил Танцор. -- Совсем, что ли, соображения нету? Книжки, что ли, в детстве не читали про позднюю любовь? -- Кто же мог знать, кто же мог... Потом вдруг глянула на часы: -- О, проклятье! Этим недоумкам надо лекцию читать, пропади они пропадом... Нет, не пойду. Не пойду, когда он тут... -- А вы позвоните, -- Танцор протянул Люсе мобильник, -- позвоните, чтобы вас подменили. Вот трубочка. -- Да, да, спасибо. Люся потыкала пальцами в кнопки. Что было несколько странно -- откуда появился опыт владения сотовым телефоном у нищей преподавательницы, никогда не имевшей в кошельке ничего, кроме карточки на метро? Подождала, когда подойдут к телефону, и пролепетала плаксивым голосом: -- Алло, Лев Сергеевич. Это Людмила Марковна звонит. Лев Сергеевич, у меня такое несчастье, такое несчастье... Лев Сергеевич, подмените меня, пожалуйста, я должна третьекурсникам читать... Ах, не спрашивайте! Такое несчастье! Вернула трубку и опять зашмыгала носом. Танцор подошел к Деду. И обнаружил, что тот слегка порозовел. Стрелка счастливо улыбнулась, глядя на Танцора. Танцор чмокнул Стрелку, вложив в поцелуй довольно странное и необычное чувство: ежели и со мной что, так вытащит. Баба, блин, на полную катушку баба! Потом пошел в ванну. Включил посильней воду. Нажал повторный набор номера, который записался в память. После трех гудков ответили: -- Да... Алло... Кто это... Голос был знакомым. Это был Весельчак. В соседней комнате Танцор сказал Следопыту: -- Садись за машину и ищи в базе Петролеума эту сучью Люсю. Шпионка. Звонила Весельчаку. Следопыт изумленно посмотрел на Танцора. Включил дедов третий Пентиум и подключился к своему мэйнфрейму, который никогда не выключал. Танцор пошел в комнату к Деду. Эту стерву нельзя оставлять без присмотра. Нет, все так же сидит. Видимо, соображает, как бы поубедительнее свалить. Наконец-то убрала платочек в сумочку. Достала зеркальце. Подмазала глазки с губками. -- Танцор, ему сейчас витамины нужны. Я схожу за апельсинами? У вас рублей пятидесяти не найдется? -- Нет, я же сказал, что прямо так, в домашней майке примчался. -- Тогда, может был., у Следопыта что-нибудь есть? Ведь нельзя же ему сейчас без витаминов. -- Хорошо, -- согласился Танцор, -- пойду спрошу. Следопыт сидел перед монитором в прострации. На экране висели две фотографии. Одна под другой. На верхней была запечатлена Люся. Именно так и было подписано внизу: "Люся", без отчества и фамилии. На нижней -- старый знакомый Танцора по "Мегаполису". Подтверждала это и подпись: "Лох". -- Это один и тот же человек. Из отдела внешней разведки Петролеума, -- прошептал Следопыт. -- Трансвестит. Танцор кивнул головой. Мол, все ясно. Все ясно, как божий день. И вполне естественно. Поскольку у Весельчака все такие, прооперированные. -- Поищи тут какие-нибудь ремни или веревки. И скотч. В крайнем случае тряпку для кляпа. Я его сейчас приведу. Танцор вернулся к Люсе. -- Нет. К сожалению, у Следопыта тоже полный голяк. Так что придется Деду пока без апельсинов. Люся опять зашмыгала носом. Танцор принес ей из кухни стакан воды, чтобы успокоилась. А то и с ней что-нибудь на нервной почве случится. Люся отглотнула. Потом еще два раза. Танцор удовлетворенно отметил, что на горле еле уловимо что-то двинулось вниз, а потом вверх. Кадык, четкий вторичный половой признак, присущий только мужчинам. Подошел к Деду. Он лежал с закрытыми глазами и спокойно посапывал. Цвет лица опасений больше не внушал. -- Спит, -- объяснила Стрелка. -- Я ему "Феназепама" дала. -- Хорошо, очень хорошо, -- похвалил ее Танцор, словно седовласый профессор юную практикантку. -- Сон, это в его положении очень полезно. Потом сказал Люсе, что в соседней комнате у Деда какие-то старые книжки: Бероуз, Керуак. Вероятно, это первоиздания битников. Наверняка доценту РГГУ это будет интересно. Ушли. И вдруг до Стрелки донеслись какие-то странные звуки. Какой-то шум то ли борьбы, то ли еще чего-то. Сдавленный женский крик, тут же прервавшийся. В соседней комнате она застала ст