и достаточной верифицируемости. Нелегко оставаться безразличным перед лицом мелочной и враждебной критики, а еще труднее относиться к ней достаточной объективностью, дабы воспользоваться содержащимися в ней зернами истины. Этому искусству необходимо учиться. ВЗАИМООТНОШЕНИЯ С КОЛЛЕГАМИ Дружественные и плодотворные междисциплинарные контакты столь же животворящи, сколь может оказаться губительной злобная критика. Сады Академии близ Афин, где Платон и его ученики устраивали философские диспуты, являли собой наилучший пример благоприятного духовного климата. В новое время к местам, сохраняющим такую творческую атмосферу, принадлежат, на мой взгляд, Оксфорд, Кембридж и некоторые маленькие университетские городки Германии. Старинные английские колледжи объединяют студентов-медиков и молодых ученых-гуманитариев. Благодаря тому что за развитием разнообразных учебных, мировоззренческих и даже общественных интересов студента наблюдает его наставник, тьютор, который впоследствии становится руководителем и другом студента, такая форма обучения чрезвычайно способствует созданию благоприятной обстановки для становления специалистов как в естественных, так и в гуманитарных науках. Руководители и сотрудники. По прошествии студенческих лет наиболее важные научные контакты имеют место между руководителем и его непосредственными подчиненными. Именно здесь гармоничные отношения могут оказывать наиболее плодотворное, а личные дрязги - наиболее губительное действие. Разумеется, работа в контакте с одаренными людьми имеет массу преимуществ, но не ограничивается чисто научными достоинствами. Личностные характеристики шефа и сотрудника должны быть "подстроены" друг к другу. Руководитель не должен взирать на своего подчиненного просто как на служащего, а сотруднику не следует относиться к руководителю просто как к администратору, обеспечивающему его всем необходимым для исследовательской работы. Есть заслуженные ученые, уже не участвующие лично в экспериментальной работе, поскольку все их время отдано административной или преподавательской работе. Такие люди не нуждаются в помощи ассистентов и не могут служить примером настоящего ученого. В противоположность этому активный научный руководитель в своей исследовательской работе нуждается в помощи сотрудников, а те в свою очередь обучаются в процессе работы с ним. Бездеятельный руководитель дает сотрудникам больше свободы, в то время как активный лидер, заинтересованный в скорейшем успехе, порой перегружает своих помощников рутинной работой. Все эти моменты должны тщательно учитываться при выборе руководителем своих помощников, и наоборот. Если молодой ученый самостоятельно выявил перспективную проблематику и не нуждается в помощи старшего коллеги, да и сам не хочет быть чьим-то помощником, ему следует выбрать пассивного руководителя, который просто обеспечит его необходимым материалом для работы. Но человек, еще нуждающийся в помощи, должен выбирать такого научного руководителя, который будет работать вместе с ним в лаборатории и имеет репутацию наставника, а не эксплуататора своих ассистентов. До того как принять решение, будущий помощник может навести справки о будущем шефе в неофициальной беседе с его подчиненными. Что же касается руководителя, то его положение сложнее, поскольку при выборе помощника ему неминуемо приходится полагаться на формальную беседу с кандидатом на должность либо на рекомендательных письма, но, как известно, и то и другое недостаточно надежно. В этом случае для обеих сторон лучше всего заключить для начала временное соглашение, которое позволит новичку оценить свои перспективы работы не только с руководителем, но и со всем научным коллективом. Административные контакты Если только они (ученые) регулярно читают свои лекционные курсы, их. не в чем упрекнуть. Я могу назвать многих уважаемых и трудолюбивых профессоров вторые никогда не создали ничего оригинального. И это их право. От них требуется преподавание старых открытий, а не свершение новых... Должны быть созданы независимые, автономные научные институты, единственной функцией которых будет беспристрастный поиск истины. Ш. Рише Огромным недостатком организации американских университетов всегда было привлечение работающих ученых для выполнения административных обязанностей У. Кеннон После взаимоотношений с коллегами следующими по важности являются контакты с представителями администрации научного учреждения. Деятельность ученого чрезвычайно зависит от того, насколько люди, непосредственно его окружающие - руководители, коллеги и подчиненные,- понимают его проблемы. Сложности обычно возникают в связи с неприятием того нонконформизма в научных, административных и общественных вопросах, который является коренным свойством крайне скептического и пытливого ума ученого. Крупному ученому-новатору нелегко вписаться в установленный порядок вещей. Ученый должен быть уверен в искренней поддержке и в том, что его не станут перегружать обыденными преподавательскими и административными обязанностями. Всегда, сколько я помню, велись серьезные дебаты о том, следует ли профессиональным ученым читать обычные курсы лекций для начинающих. На этот вопрос нелегко ответить. Умение прочесть лекционный курс на современном уровне знаний и в увлекательной форме требует от ученого полной отдачи сил. Я считаю, что такую работу следует доверять педагогам-специалистам. Если научный работник читает элементарный курс просто по обязанности, его преподавание вскоре становится стереотипным и не приносит пользы ни преподавателю, ни студентам. Но в то же время из "книжного червя" никогда не получится хорошего преподавателя. Как само преподавание, так и создание отраслей знания, которые следует преподавать, в равной мере важны. Одни люди обладают предрасположенностью к преподавательской работе, другие - к исследовательской; поэтому желательно, чтобы каждый занимался той работой, которая ему нравится и которую он знает лучше всего. На мой взгляд, каждый преподаватель медицинского учебного заведения должен выполнять самостоятельные и оригинальные исследования, имея для этого соответствующие возможности. Таким образом он сможет поддерживать должный уровень знаний и передать свой энтузиазм студентам. В то же время не следует форсировать творческую работу преподавателя и, если она ему не удается, не нужно ставить его в неловкое положение. В этом отношении надежды следует связывать с профессиональным ученым, который, помимо прочего, должен брать на себя основной труд по обучению аспирантов, поскольку те заинтересованы главным образом в изучении не результатов исследований, а способов их выполнения. Позволяя студентам и аспирантам принимать участие в собственной научной работе, ученый наилучшим образом выполняет свою преподавательскую миссию. Именно при таком личном участии будущий ученый научится искусству постижения загадок Природы. Социальные контакты. Так называемая "светская жизнь" ученого обычно весьма ограниченна. Настоящие приятельские отношения, как правило, связывают детей в процессе игры, спортсменов, участвующих в совместных тренировках и соревнованиях, участников экспедиции, армейских друзей, короче, всех тех, чья внутренняя жизнь сосредоточена преимущественно вокруг групповой деятельности либо опасностей, возникающих в связи с ней. Выполняемые группой задачи могут быть трудными и даже рискованными, но их легко понять, и вся группа их решает. В этом отношении ученый-"фундаментальщик" предстает достаточно одинокой фигурой. По мере углубления в избранную им область знания он все более изолирует себя от окружающих. Поэтому он не может с легкостью устанавливать дружеские отношения, хотя, вполне вероятно, и тоскует по ним в своем строгом одиночестве. Дружба, основанная на подлинной привязанности и понимании, чаще всего возникает в процессе совместной работы в лаборатории между коллегами или же между учителем и учеником; иногда, впрочем, дружба возникает между людьми, связанными общими интересами, но работающими и живущими в разных странах. Как бы там ни было, при выборе места работы "светская жизнь" избранного ученым научного учреждения редко является решающим фактором, разве что для его жены. РАБОТА В ГРУППЕ Организация исследовательских групп. В настоящее время мы во все большей степени зависим от коллективной работы, особенно при необходимости соотносить между собой результаты исследований. Здесь возникают те же проблемы и действуют те же принципы, на которых строятся межличностные отношения в любой группе. Основными предпосылками успешной деятельности группы являются: 1) esprit de corps - дух коллегиальности, основанный на чувстве солидарности и взаимном доверии между членами группы; 2) выбор таких людей, которые проявляют интерес к работе группы и не нуждаются в понукании, чтобы приспособиться к ее требованиям; 3) создание такой духовной атмосферы, когда каждый вносит свой посильный вклад в работу и знает, что коллеги и руководство оценивают его исключительно по деловым качествам; 4) создание такой организационной структуры, которая обеспечивает оптимальное управление всеми видами работ и их координацию; 5) Доказательство выполнимости задачи не на словах, а на деле. Эти общие организационные принципы еще в большей степени относятся к разделу "Управление и руководство коллективом" (с. 205); мы вернемся к ним ниже, тут же я коснусь главным образом групповой деятельности ученых. Помощь группы. Мысль о том, что любая фундаментальная новая идея рождается в голове только одного человека, является основным доводом против групповой работы. Однако "обыгрывание" этой идеи в групповой дискуссии помогает отчетливо сформулировать ее. Едва ли не самые лучшие идеи приходили мне в голову именно в тот момент, когда я пытался объяснить своим слушателям нечто такое, что я только чувствовал, но еще до конца не понимал. Вот почему на своих совещаниях мы стараемся больше дискутировать. Такой обмен мнениями чрезвычайно плодотворен, но, как я уже говорил, он должен быть объективным и вестись в дружеском тоне. Научное обсуждение должно быть свободно от борьбы за лидерство, от бестактного острословия или желания "выдержать марку", даже если высказанные конструктивные аргументы вступают в противоречие с вашими собственными взглядами. Научная дискуссия может помочь нам избежать той ограниченности, которая связана с укоренившимися навыками мышления. В ходе такой дискуссии появляются превосходные возможности для обнаружения ошибок в наших рассуждениях. Ценные замечания могут исходить и от неспециалистов. Когда Кох, например, безуспешно пытался найти твердую питательную среду для культивирования бактерий, жена его коллеги предложила использовать в этом качестве агар, который она применяла для изготовления желе. Дискуссия обладает также тем великим преимуществом, что она побуждает других принимать участие в обсуждении и тем самым способствовать развитию интересующей нас темы исследования - энтузиазм заразителен! Одним из лучших способов проведения плодотворной дискуссии и укрепления сплоченности группы является практика периодических устных сообщений о ходе работы. Выступления на совещаниях даже с простыми балансовыми сводками о повседневной работе помогают корректировать возможные упущения в методике или в общей концепции. Подбор сотрудников. Сформулировать какие-либо общие правила, которыми следует руководствоваться при подборе сотрудников, довольно трудно. В конечном счете выбор работника должен определяться конкретными требованиями работодателя, а, точнее говоря, условиями и спецификой предстоящей работы. Однако продолжительное сотрудничество с множеством людей различного происхождения и образовательного уровня, самых разных национальностей дает мне возможность выявить некоторые общие правила, пригодные для оценки самых разных типов людей. Первоначальная беседа, от которой в наибольшей мере зависит судьба претендующего на должность, еще не решает дела. Подбор сотрудника - это длительный процесс, поскольку и его требования, и требования руководителя постоянно меняются. Одним из наиболее ценных качеств хорошего администратора является способность немедленно распознавать любые изменения личностных характеристик своего сотрудника или специфику выполняемой им работы с тем, чтобы в кратчайшие сроки произвести необходимые корректировки. Простоты ради я буду говорить о "работодателе" и "работнике", но все сказанное в равной степени применимо к научному и техническому персоналу любого уровня, в той мере, в какой один человек осуществляет руководство работой другого. Оценка компетентности. Имеются всякого рода балльные системы ценки квалификации работников в соответствии с изменяемыми критериями. Эти методы оценки имеют под собой явно научную основу, ибо показатели компетентности прекрасно поддаются количественному выражению. Отсюда напрашивается вывод, что ценность машинистки как работника зависит от ее способности печатать быстро и без ошибок. Но как быть, если она все время торчит в буфете или ведет себя вызывающе? Кроме того, можно было бы отдавать определенное предпочтение стажу работы, так как лаборанту, занимающемуся одним и тем же делом десять лет подряд, наверняка известно о нем больше, чем новому сотруднику. Но одаренный и заинтересованный человек способен довольно быстро превзойти старшего коллегу, изнывающего на одной и той же ненавистной работе в течение десяти лет за счет инертности - своей или своего начальника. Подобные соображения подрывают практически любую логически обоснованную балльную систему. Рекомендательные письма, удостоверения, дипломы и всякого рода интеллектуальные тесты также весьма ненадежны. Вопреки мнению всех специалистов я люблю играть в игру: "межличностные отношения с глазу на глаз, да и на слух". С моей точки зрения, о любом кандидате можно узнать куда больше, чем из стандартного теста, из беседы с ним, когда следишь за выражением его глаз и лица, за его движениями, анализируешь все, что относится к его уровню притязаний, его оценке прежнего руководства, его реакциям на собственные промахи и успехи. Порой самые, казалось бы, не относящиеся к делу подробности оказываются наиболее важными. Мне кажется, что я очень многое могу сказать о стенографистке, например, просто по тому, как она идет по коридору или ищет нужную книгу. У одной каждое усталое движение подчеркивает, что она просто оттягивает тот момент, когда снова усядется за ненавистный стол. Развязное поведение другой красноречиво говорит о том, что в голове у нее только одно - как привлечь к себе внимание. И наконец, третья движется уверенно и выполняет все, что нужно. В принципе существует два типа работников: личностно-ориентированные и предметно-ориентированные. Первые думают только о том впечатлении, которое они производят на собеседника, вторые сосредоточены на теме разговора. Чтобы поставить такого рода диагноз, достаточно подойти к лаборантке и спросить: "Ну, как дела?" Личностно-ориентированная девушка непременно воспримет ваш вопрос - вполне согласитесь, невинный - как начало допроса или даже как выговор. Она начнет нервно перечислять причины, которые помешали ей (и особенно отметит тех, кто в этом повинен) сделать то-то и то-то. Или же с гордостью назовет целый ряд мелких дел, которые она, несмотря на непреодолимые препятствия, ухитрилась блестяще завершить. Не исключено также, что она воспримет ваш вопрос как приглашение пококетничать, и продемонстрирует весь арсенал женских приемов, призванных показать, сколь она привлекательна. В то же время предметно-ориентированная девушка без всякой аффектации расскажет вам о состоянии дел, при этом она проявит заинтересованность в работе и, возможно, озабоченность какими-то затруднениями, которые предвидит и по поводу которых хотела бы получить у вас совет. Представители этих двух типов встречаются на любом уровне, хотя различия между ними выражаются всякий раз по-разному. Даже наш коллега - ученый, бывает, демонстрирует личностную ориентацию, стараясь добиться, чтобы его собственное совершенство на фоне недостатков других произвело на вас должное впечатление. Если в процессе экспериментирования дискутируется неожиданный результат, он категорически отрицает возможность ошибки, а если она все-таки была, то наверняка была допущена кем-то другим. Он может прибегнуть даже к так называемому "методу каракатицы": как известно, каракатица способна выпускать облачко жидкости чернильного цвета. В подражание этому личностно-ориентированный сотрудник предпримет попытку замаскировать ошибку потоком слов (в том числе льстивых), восхваляющих вашу мудрость, которая позволила обнаружить ошибку. Ваш предметно-ориентированный коллега постарается проанализировать возможный источник ошибки, пытаясь выяснить, что (а вовсе не кто!) послужило ее причиной. Человек, способный в обстановке всеобщей нервозности (вызванной тем. что из-за непростительной небрежности может быть сорван важный эксперимент) сохранить спокойствие и трезвый взгляд на вещи, всегда вызывает во мне глубокое уважение. С такими людьми приятно работать, поскольку они излучают особое обаяние. Существует и другой способ "диагностики". Одни сотрудники спрашивают: "Что вы хотите, чтобы я сделал?", другие: "Чего необходимо добиться?" Люди первого типа могут быть очень исполнительными, но всегда остаются "мелкой сошкой", цена им, как говорится, "пятачок за пучок". Люди второго типа не нуждаются в подобных инструкциях и не стремятся вам угодить. Раз поняв задачу они сами находят способы ее решения. Это прирожденные лидеры, независимо от того, руководят ли они научно-исследовательским институтом или бригадой уборщиц. Вполне понятно, что люди типа "что-бы-вы-хотели-чтобы-я-сделал" в целом личностно ориентированы, они считают единственно нужным ублажать кого-то, в то время как люди типа "чего-необходимо-добиться" предметно ориентированы. Быть может, мои рассуждения покажутся не более чем любительской болтовней на психологические темы, но я пока не нашел более надежного способа оценки людей, а ведь это так просто "не разглядеть за оберткой начинку". Слишком часто я "обжигался" на том, что принимал на вакантные места претендентов, имевших ученые степени по медицине и бывших лучшими в своем выпуске, но оказывавшихся совершенно бесполезными работниками. В то же время некоторые люди, не окончившие даже средней школы, становились в конце концов прекрасными администраторами и даже оригинальными научными работниками, У меня служила секретарем женщина, которой было вполне по силам руководить целым отделом, хотя ее формальное образование ограничивалось секретарскими курсами. А домработницу, которую я постоянно заставал дома за чтением моих учебников, я взял к себе в отдел лаборанткой. Ей понадобилось десять лет, чтобы получить диплом, поскольку она занималась по вечерам. Она продемонстрировала немалую оригинальность мысли, хорошие технические навыки и со временем опубликовала ряд интересных работ по медицине. Руководитель гистологического отделения нашего института, в прошлом лифтер, начинал с должности ученика лаборанта в нашем же институте. На его счету несколько выдающихся достижений в области гистологии и гистохимии. В настоящее время одним из моих сотрудников является врач, с которым я никогда раньше не встречался, но который написал мне очень впечатляющее письмо из тюрьмы, где он отбывал пожизненное заключение за убийство. Я поручил ему выполнять научные переводы, и каковы бы ни были его пороки, это он делает превосходно. Судьбы этих людей преподали мне великий урок: секрет удачного выбора сотрудников прост - надо находить людей, которые сами хотят делать то, что бы вам хотелось от них Если человек вне зависимости от его формальной квалификации выполняет свою работу только ради зарплаты или даже из чувства долга, он никогда не станет блестящим работником в отличие от человека, который в первую очередь исходит из интересов дела. Взаимоприспособляемость человека и работы. Если человек не подходит к своей должности, не пытайтесь изменить человека - поменяйте должность. Дайте ему достаточно времени и предоставьте необходимую помощь, чтобы он мог справиться со своим заданием. Если он и в этом случае не преуспеет, то дело кончится тем, что он возненавидит свою работу, и никакие уговоры тут не помогут. Человека со сложившимися привычками практически невозможно изменить, и точно так же невозможно выработать у него те качества, которых ему не достает. Если он совсем не справляется со своей работой и не любит ее, вовсе не обязательно увольнять его. Он может проявить себя с лучшей стороны, скажем, в другом отделе того же института. Человек, которому противопоказаны функции лаборанта, поскольку он не любит работать с животными, может оказаться превосходным библиотекарем или снабженцем. Главное, чтобы дело ему правилось и он с ним справлялся. Если же человек попробовал себя на разных должностях и ни в одном отделе не прижился, то не лучше ли предпочесть ему нового кандидата, который ничуть не меньше нуждается в работе и может оказаться чрезвычайно способным? Не доброта, а слабость и чувство неловкости удерживают нас в большинстве случаев от увольнения человека, явно непригодного для дела и отравляющего общую атмосферу. Выбор руководителя. Кто бывает хорошим руководителем? Когда я был студентом-медиком, главной целью моей жизни было работать под руководством профессора Артура Бидля. Он был выдающимся эндокринологом, но у меня сформировалось еще более возвышенное и идеализированное представление о нем. Когда он наконец принял меня на свою кафедру в качестве внештатного и неоплачиваемого ассистента, я почувствовал, что теперь у меня есть все, о чем я мог просить Госпожу Удачу, остальное зависит только от меня. Я и сегодня по-прежнему считаю, что это самый эффективный способ выбора руководителя. Вы должны уважать его и доверять ему, Если же он не оправдал вашего доверия и оказался обычным "эксплуататором" - расставайтесь с ним. Сколько бы вы ни сетовали на дурной характер шефа и ни пытались изменить его, все будет напрасным. Выбор места работы нужно начинать с выбора руководителя. Ни зарплата, ни должность, ни условия работы, ни какие-либо прочие факторы не способны оказать на вашу научную деятельность более радикальное влияние, чем непосредственный руководитель. Начинающий ученый подчас недооценивает те трудности, с которыми ему придется столкнуться. Именно опытный руководитель может оказать ему неоценимую помощь, направляя его работу и удерживая от необдуманных поступков. "Молодой ученый извлекает большую пользу из совместной работы с опытным исследователем, чем из руководящей деятельности последнего. То ощущение успеха, которое он испытает при этом, мобилизует его силы. Более того, сочетание свежести и оригинальности мысли молодого ученого с накопленным знанием и опытом хорошего руководителя будет взаимовыгодным. При этом на первый план выступают личностные характеристики сотрудничающих сторон. Как правило, люди с блестящими способностями действуют на других стимулирующим образом, но порой переполненность их идеями и одержимость в работе могут оказать сковывающее действие на их младших коллег, желающих испытать свои собственные силы. Я уж не говорю о том, что блестящий ученый может быть совершенно безграмотным в области теории и практики человеческих отношений" [Беверидж, 2]. Как говорилось в предыдущей главе (с. 147), молодой человек, желающий утвердить себя в науке, должен выбрать такого научного руководителя, который активно работает в лаборатории и, значит, может учить собственным примером. Каким бы авторитетом ни пользовался ученый благодаря своим прежним заслугам, он никогда не станет вашей "путеводной звездой", если не сумел устоять против лести и превратился в живой символ собственных достижений. Такой "старый боевой конь" заслуживает благодарности и уважения за все, что им сделано, но оставим его пастись "на мирных зеленых лужайках" представительских функций. Большой опыт и личный престиж будут способствовать плодотворному функционированию его в качестве научного консультанта в университетах и правительственных организациях. Он окажет стимулирующее влияние на молодежь в качестве лектора, повествуя, в частности, об исторических, психологических и философских аспектах практических исследований, но вот обучать последним он не сможет. Не стоит забывать, однако, что работа под руководством уважаемого человека украсит ваш послужной список. Оценивая потенциального шефа с этой точки зрения, имейте в виду, что его возраст - фактор далеко не главный. Есть ученые, которые отходят от практической работы сразу же после первых ощутимых успехов, будучи еще совсем молодыми. Но есть и другие - формально они в пенсионном возрасте,- которые остаются "лабораторными трудягами", выполняют важные оригинальные исследования и остаются превосходными учителями. Особенно следует остерегаться искушения работать под началом руководителя, который позволяет вам делать все, что вы хотите. Снисходительность человека, многого достигшего в жизни,- вещь очень милая, но вот в плане подготовки молодых сотрудников полезность ее сомнительна. Существуют, разумеется, и противоположные крайности. "Жесткие" руководители иной раз настолько требовательны, что желают иметь право голоса даже в вопросах личной жизни своих ассистентов. Показательна в этой связи точка зрения выдающегося немецкого патолога Людвига Ашоффа. "Я требую лишь,- заявил он,- чтобы мои ассистенты работали по двадцать четыре часа в сутки, а что они делают все свободное время - меня абсолютно не касается!" Хотя пройти через это было, по-видимому, не так-то легко, но бывший ученик Ашоффа поведал мне данную историю с теплой улыбкой, ясно свидетельствовавшей, как он благодарен своему бывшему шефу за такую спартанскую подготовку. Впоследствии он определенно нашел ей превосходное применение. Как бы ни был требователен хороший руководитель, он любит своих студентов и с уважением относится к их интересам. Я уверен, что даже Ашофф не настаивал на буквальном повиновении. Жесткий стиль руководства требует куда больших нервных и временных затрат, чем либеральный стиль. Авторитетному ученому гораздо легче раздобыть все необходимое, чтобы два-три помощника без излишней спешки выполнили какую-либо работу, нежели обучить одного из них делать ту же работу самостоятельно. Если руководитель настаивает на железной дисциплине и ориентирует всех на наивысшие достижения, то он при этом исходит, как правило, из соображений далеко не эгоистических, уж во всяком случае не таких, которых следовало бы стыдиться. Кроме того, в тех случаях, когда к ним обращаются в поисках человеческого сочувствия, жесткие руководители чаще всего проявляют не свойственную им мягкость. Оказывая помощь советом или деньгами они рискуют порой навлечь на себя резкую критику со стороны общества, которое не склонно прощать импульсивный нонконформизм многообещающему молодому ученому, попавшему в затруднительное положение. Приятно видеть, как между руководителем и подчиненным, учителем и учеником завязываются теплые личные отношения, которые, кстати сказать, предполагают, что обе стороны доверчиво раскрылись друг перед другом и сбросили "защитные доспехи", ибо хотя черепаха и дикобраз хорошо защищены, все же ласкать их трудновато. Я только сейчас заметил, что все время говорил лишь о том, какого руководителя выбирать, но ни словом не обмолвился о том, как добиться, чтобы и он вас выбрал. Как быть выбранным. Сидя перед диктофоном у себя в кабинете, я гляжу на стоящее передо мной старое кожаное кресло, в котором на протяжении нескольких десятилетий доводилось сидеть десяткам, если не сотням честолюбивых молодых людей, желавших попасть к нам в институт на исследовательскую работу. Восемнадцать из них в настоящее время являются профессорами различных зарубежных университетов, двое - деканами медицинских факультетов, многие занимают ведущие позиции в сфере производства. Есть и такие, кто проработал у нас всего несколько лет, и я больше ничего о них не слышал. Но подавляющему большинству кандидатов пришлось отказать. Мы редко принимаем более трех новых научных сотрудников в год, хотя желающих, как вы понимаете, гораздо больше. О большинстве "отсеянных" кандидатов нельзя было сказать, что они созданы для науки; что же касается тех, кто впоследствии добился успеха, то они наверняка были выбраны удачно. Но могу ли я быть уверен, что среди "отсеянных" не было еще более достойных? Каждый научный руководитель пользуется собственными мерками, и то, что нравится в претенденте мне, может не произвести впечатления на других. И опять-таки лучшее, что я могу сделать сейчас для вас, - это показать ход мыслей руководителя, который в результате единственной беседы с потенциальным сотрудником должен принять решение о его профессиональной пригодности. Претендент входит, мы обмениваемся краткими приветствиями, и к тому времени, когда он усаживается после моего приглашения в уже упоминавшееся кресло, я располагаю о нем огромным количеством информации, основанной хотя бы на том, с каким выражением лица он реагирует на мою приветственную улыбку. Есть ничего не выражающие лица, за которыми либо вообще ничего не скрывается, либо есть что-то такое, что нужно утаить. Встречаются лица самодовольные, пышущие здоровьем и чувством удовлетворенности существующим положением вещей. Бывают лица беспокойные и выражающие все оттенки чувств, на них даже очень молодые глаза окружены сетью морщинок, а кожа тонкая и сухая. Такие лица мне нравятся, но я убедился на опыте, что это впечатление может быть обманчивым. Человек с таким лицом несомненно представляет собой индивидуальность, но он может оказаться невротиком (измученным, затравленным человеком), а это самая серьезная опасность для установившихся в коллективе отношений; такой человек может быть также ц бесплодным фантазером. Но может статься, это как раз тот самый "Джон", письмом к которому открывается моя книга и которого я всегда мечтал видеть своим учеником. Но не следует судить слишком поспешно. Среди лучших моих учеников были и толстокожие, и полноватые; но вот глаза - глаза редко меня обманывают... У ученых всегда наблюдательные, живые глаза. Я не хочу этим сказать, что все живые глаза принадлежат только ученым. Претендент, как правило, нервничает, сидит на самом краешке кресла. Чтобы он чувствовал себя свободнее, я начинаю разговор с безобидной шутки и предлагаю ему сигарету. Когда он берет ее, я обращаю внимание на его руку. Бывают ширококостные и атлетические руки, встречаются руки тонкие и чувствительные, да и вообще, какие только руки мне не попадались. Но больше всего нравятся мне узкие ладони с длинными пальцами, тонкой кожей и уверенными движениями, когда рука даже в состоянии волнения не дрожит - я это замечаю, предлагая претенденту прикурить. Такая рука незаменима при выполнении хирургических, да и других тонких микроманипуляций и еще - уж не знаю, почему так получается,- но она приоткрывает душу человека. Правда, здесь опять-таки имеются многочисленные исключения. Для начала я задаю претенденту на должность несколько общих вопросов о его образовании, возрасте, семейном положении. А если он прибыл издалека - о том, как добрался; спрашиваю еще о чем-нибудь, на что легко ответить, ведь для меня самое главное - заставить человека почувствовать себя свободно, чтобы он раскрылся в процессе беседы. Затем он, как правило, достает рекомендательные письма, дипломы или удостоверения; все это меня не особенно интересует, но я медленно прочитываю документы, чтобы дать человеку время оглядеться вокруг и привыкнуть к окружающей обстановке. Для себя же отмечаю, какое учебное заведение он окончил, и если занимался раньше научной работой, то под чьим руководством,- так я определяю, получил ли претендент соответствующую формальную подготовку. Я считаю, что гораздо важнее знать, где и с кем человек работал, чем какова была его успеваемость в институте. Образование, полученное в первоклассном учебном заведении, представляет собой неоспоримый фундамент для формирования культурного уровня человека, в то время как прекрасная отметка за учебу может, вообще говоря, свидетельствовать о приспособленчестве и начетничестве, а это, как известно, служит только помехой оригинальным научным исследованиям. Далее я как бы ненароком задаю вопрос, ответ на который дает мне самую весомую информацию: "Почему вы хотите заниматься исследовательской работой?" Хотя мое желание узнать об этом совершенно естественно, претендент явно не ожидает такого вопроса. Дело в том, что он никогда не пытался отчетливо сформулировать его для себя. Теперь ему приходится задуматься и четко ответить на очень сложный, фундаментально важный вопрос о мотивации научной деятельности. О, это совсем не просто, да я и не ожидаю исчерпывающего и последовательного анализа всех причин, побудивших его заняться наукой. И тем не менее ответ говорит о многом. То же самое справедливо и в отношении следующего вопроса: "Почему вы хотите работать именно здесь, в этом институте?" Есть тысячи способов ответить на эти вопросы, и я не уверен, что смогу объяснить, чем определяется моя реакция в том или ином конкретном случае. Описание каждого возможного варианта заняло бы целый том, однако ни при каких обстоятельствах я не стал бы этого делать, ибо такая книга выдала бы все мои уловки. Для меня немаловажно и то, насколько искренним оказывается желание претендента получить искомую должность. Если кому-то ее сразу предлагают, а он предпочитает подождать месяц-два, чтобы урегулировать свои личные дела или использовать очередной отпуск, то я начинаю сомневаться. Истинный ученый никогда не станет тянуть с началом научной работы. Если есть такая возможность, я прошу претендента поработать с испытательным сроком, чтобы мы могли получше приглядеться друг к другу. Часто это невозможно, поскольку, не получив от нас определенного обещания, он должен искать другие варианты. Если же претендент соглашается на "пробный эксперимент",- это самый лучший способ установить, насколько мы сработаемся. Беседуя с претендентами на технические, административные и другие вспомогательные должности, я в гораздо большей степени руководствуюсь личными соображениями, нежели документами или результатами тестов на профессиональную пригодность, хотя, разумеется, машинистка должна уметь печатать, а счетовод считать. Сотрудничество двух ученых. Помимо совместной работы, выполняемой большими группами под руководством одного крупного специалиста, плодотворное сотрудничество может возникнуть и между двумя опытными учеными примерно одного научного уровня. Часто говорят, что на корабле может быть только один капитан. В общем и целом это справедливо и для науки. Однако при совместной работе двух ученых возникает опасность, что один из партнеров, заняв доминирующее положение, "задавит" другого. Эта опасность возрастает при сотрудничестве типа "учитель - ученик". Когда один из коллег гораздо моложе и, возможно, в прошлом был аспирантом другого, необходимо позаботиться о том, чтобы младший коллега сохранял право принимать самостоятельные решения по своей части работы. В противном случае более молодой или более слабый партнер приобретает привычку во всем полагаться на более сильного: Мышцы, лишенные физической нагрузки, атрофируются. То же происходит с творческими способностями: если застенчивый или слабый партнер колеблется в принятии решения, то следует вынудить его к этому, даже если его неопытность отрицательно скажется на результатах работы. Сотрудничество двух руководителей крупных и независимых подразделений складывается особенно трудно. В этом случае наиболее эффективным условием совместной деятельности будет наличие общего предмета исследования и принципиально различных к нему подходов. Химик и хирург, например, могут плодотворно сотрудничать в изучении метаболических последствий какой-либо сложной операции. При этом ни один партнер не будет сковывать другого, каждый сохранит свободу действий и оригинальность мысли. Хирург может разработать методику сложной операции, скажем, удаления гипофиза либо симпатической нервной системы, в то время как его партнер - биохимик исследует кровь и данные клинических анализов уже после операции. Оба ученых действуют совершенно независимо друг от друга: работа хирурга уже закончена, а работа биохимика только начинается. Отсутствуют малейшие поводы для конфликта, а взаимная помощь способствует успеху в деле, которое ни один из партнеров не сумел бы выполнить самостоятельно. Не менее плодотворным может быть сотрудничество между химиком, синтезирующим лекарство, и фармакологом, испытывающим его на животных; либо между тем же фармакологом и врачом-клиницистом, принимающим окончательное решение о возможности применения разработанного препарата в медицинской практике. Особый тип сотрудничества двух партнеров - это супружеская чета. Полная независимость тут едва ли возможна (по крайней мере по причинам социального характера), но этот факт не обязательно имеет негативные последствия. Действительно, в супружеских отношениях, даже перенесенных в сферу науки, определенная подчиненность одного из членов группы может быть вполне приемлемой и даже желательной для одного или обоих партнеров. В истории науки известно немало супружеских пар, усилиям которых можно смело приписать наиболее значительные достижения человеческого интеллекта. Я, в частности, имею в виду супругов Пьера и Марию Кюри, Карла и Герти Кори, а также Говарда и Этель Флори. Чета Кюри - физики, чета Кори - биохимики; оба они - и муж, и жена применяли одни и те же методы, у них было общее оборудование, и на протяжении большей части жизни они работали в тесном сотрудничестве. Что касается четы Флори, то Говард внес основной вклад в открытие пенициллина, в то время как Этель, работая над параллельной темой, испытывала препарат на пациентах. Значительно чаще жена не участвует непосредственно в работе своего мужа, но помогает ему в качестве лаборанта, секретаря или просто хорошей, всепонимающей жены, что даже еще важнее. К сожалению, встречаются и противоположные примеры. Жена Роберта Коха постоянно изводила своего мужа требованиями прекратить вскрытия "этих дурно пахнущих животных", и прославилась несколько сомнительной ролью в открытии туберкулезных бацилл. Ксантипа, сварливая жена Сократа, стала исторической знаменитостью, оказав негативное и чисто "женское" влияние на развитие греческой философии. Признание научных заслуг. Как показал опыт, научные достижения нельзя дарить. Свое удовлетворение работой толкового младшего коллеги можно выразить щедрой похвалой в присутствии его товарищей, повышением в должности или в зарплате. Но если его вклад - как бы важен он ни был - не выходит за рамки административных обязанностей или чисто преподавательской работы, вознаграждение не должно принимать форму соавторства в научной работе (в том случае, разумеется, когда он действительно не принимал непосредственного участия в соответствующей работе). Я убедился, что в следовании принципу "каждому по заслугам" нельзя идти на компромисс. Научные заслуги существенно отличаются от достижений в других сферах деятельности. Молодой человек, жаждущий увидеть свое им; напечатанным, как правило, не находит в себе сил воспротивиться предложению выступить соавтором статьи, к под готовке которой он имел весьма косвенное отношение. Но с течением времени он начинает испытывать чувство неловкости и высказывать неудовлетворенность такой организацией дела, которая не дает ему возможности внести более адекватный вклад в исследовательскую работу. В то же время в связи с публикацией имен всех тех, кто по настоящему причастен к научному исследованию, возникают в высшей степени деликатные проблемы. При совместной работе над темой практически невозможно бывает определить вклад каждого члена исследовательской группы. Кроме того, постоянная озабоченность признанием своих заслуг действует раздражающим и разлагающим образом. Мои заметки по психологическим аспектам научного исследования были бы неполными, если бы эта чрезвычайно деликатная тема осталась без внимания. Именно поэтому я предложил всесторонне обсудить этот вопрос на конференции сотрудников института. Были предложены различные варианты, и в конце концов единогласное одобрение получили три правила: 1. Каждому члену группы, если он того пожелает, должна быть предоставлена возможность провести те или иные самостоятельные наблюдения и опубликовать их результаты под своим именем. Тем самым устраняется всякое ощущение, что имеет место принуждение к совместной работе в группе (участие же в работе группы стимулируется просто "естественным отбором", то есть включением в ее состав только тех ученых, которые в любом случае разделяют интересы группы). Это правило не относится к аспирантам в первые восемнадцать месяцев обучения, когда их деятельность строго контролируется научным руководителем. 2. Исследователь, который первым предложил тему работы или провел самое удачное наблюдение, автоматически становится первым автором статьи, в которой описывается эта работа. Он также решает, кто из коллег будет упомянут в качестве соавторов и в каком порядке. 3. За редким исключением, количество соавторов не превышает трех человек. Практика показала, что если под статьей стоит большее количество подписей, читатель воспринимает только первую. Когда большая группа людей работает над достаточно обширной темой, принято публиковать несколько статей. В этом случае задача научного руководителя состоит в том, чтобы позаботиться об упоминании, пусть в долгосрочной перспективе, в качестве авторов всех лиц, причастных к работе, хотя в каждой отдельной публикации может по-прежнему встречаться не более трех имен. Такая система выглядит весьма искусственной, так что в попытках усовершенствовать ее мы опробовали множество других способов, однако нам не удалось придумать ничего лучшего. В своем настоящем виде эта система, несомненно, наиболее полно отвечает интересам всех участников группы, занятых совместными исследованиями. Хотим мы того или нет, но решающим фактором эффективной работы группы является справедливое распределение и признания, и ответственности за выполнение научной работы. Обходить молчанием эти вопросы нельзя, ибо в их разумном решении заинтересованы все ученые. С моей точки зрения, в этом отношении в каждой группе должна быть выработана своя четко установленная линия. С тех самых пор, как у нас было решено жестко придерживаться такой линии, мы не сталкиваемся с серьезными недоразумениями. Бывают, конечно, исключения, когда из трех членов группы, подписавших статью, подытоживающую результаты их работы, каждый склонен считать свой вклад решающим. И хотя такая точка зрения вполне естественна, но все же лучше оставлять ее при себе. Для многих молодых ученых чрезвычайно затруднителен бывает переход от аспирантской работы под контролем научного руководителя к работе в составе группы на правах полноправного ее члена. На первых порах новичок не может делить на равных как успех группы, так и ответственность за ее неудачи. Случается порой, что, пока дела идут хорошо, он считает себя вправе требовать всех привилегий, которыми пользуются многоопытные члены группы, но как только встает вопрос о возможной ошибке, начинает трогательно причитать: "Не ругайте меня, ведь я еще маленький и делал все, как сказал папа!" Члены группы должны отчетливо осознавать, что право на совместную публикацию результатов предполагает равную меру как почестей в случае успеха, так и ответственности в случае провала. Не стоит и говорить о том, что соавтором статьи не может быть тот, кто всецело не согласен с ее содержанием. НАУЧНОЕ СОТРУДНИЧЕСТВО МЕЖДУ РАЗЛИЧНЫМИ ПОДРАЗДЕЛЕНИЯМИ Мы уже касались в этих заметках проблемы сотрудничества двух или более подразделений, возглавляемых ведущими учеными, которые работают независимо друг от друга. Сотрудничество такого рода редко бывает успешным. Как мы видели, предпосылками успеха в этом случае являются обоюдная независимость двух групп между собой в административном плане и взаимозависимость между ними в научном отношении. Иными словами, каждая группа должна сохранять автономию во всем, что касается финансирования, применения технических средств материального снабжения и научного руководства, однако должна зависеть от конечного результата работы другой группы. Только при наличии этих условий обе группы будут пользоваться полной свободой в выборе направления исследований и испытывать уверенность в искренней заинтересованности и содействии со стороны коллег. В процессе работы по кальцифилаксии, например, мы выполняли эксперименты на животных, а вот в том, что касается кристаллографических методов определения отложений кальция, мы сотрудничали с другими подразделениями. Мы ничего не понимали в кристаллографии, а они были равно несведущи в наших методах экспериментирования. Все, что от нас требовалось - это проводить эксперименты, в ходе которых у животных возникала кальцифилаксия, а затем отсылать образцы кальцифицированных тканей нашим коллегам-физикам. Впрочем, поскольку целью обеих групп было выявление кристаллографических свойств отложений кальция, обусловленных кальцифилаксией, все были чрезвычайно заинтересованы в работе друг друга и в ее успешном завершении. Итак, сотрудничество такого типа может быть исключительно плодотворным, если приводит к решению проблем, с которыми ни одна из двух сотрудничающих групп не смогла бы справиться самостоятельно. В то же время мне никогда не приходилось наблюдая продолжительное и успешное сотрудничество между подразделениями, организованное в соответствии с какими-либо иными принципами. В разговоре с коллегами - учеными различных специальностей - фармаколог может между прочим упомянуть о необходимости проведения каких-либо биохимических анализов, а под влиянием момента биохимик иной раз проявляет беспечность и предлагает проделать эту работу. Руководствуясь кратковременным порывом энтузиазма или же просто из вежливости, патолог может согласиться исследовать несколько образцов тканей, если это нужно его коллеге - биохимику. Но с течением времени взаимный интерес к работе иссякает. Отчеты о ней все более запаздывают, поскольку подготовку их вытесняет более срочная работа, и в конце концов сотрудничество умирает от апатии. Фактически совместные усилия такого типа становятся для обеих сторон чем-то вроде ненужного рождественского подарка. По мнению представителей каждой стороны, другая сторона заинтересована в них гораздо больше, чем они в ней, на деле же все проявляют равное безразличие к сотрудничеству. УПРАВЛЕНИЕ И РУКОВОДСТВО КОЛЛЕКТИВОМ Дух коллективизма. Самым ценным приобретением любого научного учреждения является espirit de corps - дух коллективизма, чувство взаимной привязанности друг к другу и к целям своей организации. Хотя это чувство достигает наибольшего развития в воинских подразделениях, спортивных командах и клубах, оно может возникнуть и в коммерческих предприятиях, и в научных учреждениях. Такое чувство появляется только тогда, когда коллектив понимает и разделяет цели всей организации, вдохновляется ощущением причастности к ее успехам и достижениям. Для того, чтобы установился espirit de corps, администрации следует позаботиться, чтобы члены коллектива на всех уровнях получше узнали друг друга и прониклись взаимной симпатией, которая бы, в свою очередь, распространилась на выполняемую ими работу. Быстрого и эффективного способа достигнуть espirit de corps по-видимому, нет в природе, но все же я могу привести несколько проверенных на практике и оказавшихся для нас полезными приемов. С каждым новым работником, скажем, лаборанткой, проводит беседу начальник отдела кадров г-жа Кейден очень благожелательная и опытная дама, которая разъясняет девушке ее обязанности и права (часы работы, право на отпуск, премиальную систему и т. п.). Она также вкратце описывает те цели и задачи, которые ставит перед собой институт, конкретные обязанности сотрудницы и перспективы, открывающиеся перед ней по мере приобретения опыта. Затем новую сотрудницу представляют непосредственному начальнику и коллегам, один из которых знакомит ее с другими лабораториями и службами, с тем, чтобы она как можно скорее начала самостоятельно ориентироваться в институте. Ежедневно в четыре часа дня мы устраиваем совместные чаепития. В дополнение к этому недавно мы установили обычай устраивать в помещении Студенческого союза товарищеские ужины, на которых в качестве хозяев выступают начальники различных подразделений. Они могут попросить трех-четырех своих коллег придать вечеру более "светский", чем обычно, характер и внести разнообразие в тематику бесед. Для создания здоровых межличностных отношений в коллективе важно также найти верный тон в контактах между сотрудниками разных рангов. Чрезмерная фамильярность между начальниками и подчиненными подрывает дисциплину. Научный сотрудник, склонный заводить любимчиков или, когда он в хорошем настроении, заигрывать с лаборанткой, не сможет в дальнейшем потребовать от нее безропотного выполнения скучной, а подчас и неприятной работы. В равной степени неприемлемы и чрезмерные выражения почтения к начальству. Если человек не пользуется авторитетом, то он и не заслуживает уважительного обращения, если же пользуется - лесть его только оскорбляет, ибо льстец наивно полагает его тщеславным. Когда сотрудник останавливает меня в коридоре вопросом: "Могу я кое о чем вас спросить, сэр?", он уже во всяком случае сделал это, прервав ход моих мыслей. И потом - как я могу сказать "нет"? Если вопрос действительно срочный и требует моего немедленного вмешательства, то почему бы не обойтись без предисловий, а если дело может и подождать, то почему бы не воспользоваться одной из многочисленных возможностей (ежедневные обходы лабораторий и патологоанатомические конференции), предусмотренных именно для консультаций? Все бесчисленные формальные способы выражения почтения раздражают. Нет ни малейшей необходимости распространяться о величии научных достижений шефа в его присутствии, так же как нет ничего более бессмысленного, чем сразу втроем кидаться открывать ему дверь. Скорее наоборот: если вы думаете, что шеф сделал что-то не так, то объективная критика не принесет никакого вреда. Если вы правы, и если он - разумный человек, то он будет только приветствовать критику и сумеет подвергнуть свои действия корректировке. Если же вы ошибаетесь, то сможете проверить это, высказав свои сомнения и проследив за реакцией окружающих. Когда я был ребенком, наибольшее влияние на формирование моих умственных способностей оказали моя гувернантка мадам Тотье, а позднее - мой учитель философии д-р Богнар. Я искренне любил их обоих, но - должен признаться - в разговорах со своими школьными товарищами отзывался о них как о сварливых стариках. Уверен, что, даже если бы они и услышали эти слова, то скорее всего не обиделись бы, потому что также любили и понимали меня. Из-за политических пертурбаций в Европе оба они на старости лет оказались в крайней нищете, и в моем сердце вновь возникло теплое чувство, когда они именно ко мне обратились за помощью, вовсе, впрочем, не сомневаясь в том, что получат ее, хотя мы и не виделись несколько десятков лет. Для создания в институте обстановки взаимопонимания необходимо, чтобы уважение проявлялось естественным образом, а не формально. Я страшно не люблю просить кого-либо делать для меня скучную и неприятную работу, но если он чувствует, что мне это нужно, и делает ее без всяких просьб, я испытываю к нему глубокую благодарность. Когда кто-то по собственной инициативе остается до позднего вечера, чтобы помочь мне закончить нужную, как ему известно, работу,- это создает то самое чувство товарищества, которое нам всем так необходимо. Особую признательность испытываешь в том случае, когда тебе оказали помощь, ни словом не обмолвившись об этом. Такие примеры проявления доброжелательности и взаимного уважения вызывают у нас в свою очередь взаимную симпатию. Стандартная фраза "Мы все - одна большая счастливая семья" из-за частого употребления ее в сфере бизнеса сведена до уровня пошлости, но все же в нее можно вдохнуть реальное содержание, и особенно в условиях медицинского научно-исследовательского института, где порочная система личной выгоды сведена к минимуму. В заключение--несколько слов о признании заслуг. Мы слишком часто говорим об ошибках и о необходимости их исправлять, совершенно забывая об успехах и их поощрении, ибо это происходит без нашего участия. Я уже много раз говорил о естественной потребности ученого в словах одобрения и поддержки и о том, что это качество присуще всем людям, независимо от их профессии. Лица, ответственные за работу целой группы людей, никогда не должны забывать высказывать благодарность и удовлетворение хорошо сделанной работой. Не бойтесь вызвать у ваших коллег чувство "головокружения от успехов", ибо такая опасность весьма незначительна в сравнении с угрозой апатии, которая может возникнуть по причине вашего безразличия. Помните: люди--не машины, им нужна толика личного участия. Доброе слово, сказанное ночному сторожу или уборщице, комплимент - машинистке (но не в тот момент, когда, как вам кажется, настала ее очередь получить комплимент, а тогда, когда она действительно хорошо выглядит) могут с течением времени внести свой вклад в espirit de corps. Не откладывайте работу. Делайте ее сразу. "Делай все сразу!" - такой девиз официально принят в нашем институте. Все, что только может охватить человеческий разум, рано или поздно будет открыто. Поэтому для каждого отдельного ученого проблема заключается в том, чтобы успеть на протяжении своей жизни сделать как можно больше. Для меня, похоже, этот вопрос стоит наиболее остро - а может быть, просто я чересчур чувствителен к пустой трате времени? Посмотрим, как я реагирую в таких случаях. Допустим, на патологоанатомической конференции мы решили провести эксперимент, для которого в данный момент нет необходимых материалов. У нас нет, к примеру, трех книг, в которых описаны кое-какие технические детали эксперимента, и двух реактивов, достать которые можно только в учреждении, находящемся на другом конце города. В этом случае было бы разумно попросить кого-нибудь из ассистентов сделать соответствующие пометки и вернуться к этому вопросу, когда будет в наличии все необходимое для начала работы. Теперь допустим, что ассистент ничего не забудет и сделает все, "как положено". Он пойдет к г-ну Брюне, который отвечает в нашем институте за снабжение, объяснит ему, какие реактивы нужны, и попросит "как можно быстрее" заказать их. Г-н Брюне выпишет требование и с очередной корреспонденцией отошлет его нашему начальству, которому, прежде чем поставить подпись, требуется предварительно убедиться, что расходы отнесены к нужной статье. Затем со следующей корреспонденцией запрос попадает в отдел снабжения Университета, где будут проверены номер счета, по которому мы собираемся проводить закупку, и соответствие последней перечню затрат, разрешенных финансирующей организацией. Когда все это будет проделано, надлежащим образом оформленный запрос посылается поставщику, и недели через две почта доставляет нам либо препараты, либо письмо, извещающее нас о том, что их нет в наличии. И это еще при условии, что бумага не встретила на своем пути никаких препятствий. Обычно же без них не обходятся. Либо заказ попал не в ту инстанцию, либо название препарата оказалось перепутанным, и мы вместо адреналина получили адреналон, либо посылку неправильно адресовали, так что она попала на другой факультет... Я же предпочитаю действовать следующим образом - вызываю г-на Брюне по внутренней связи прямо из патологоанатомической лаборатории и прошу связаться с поставщиком. Он созванивается и тут же выясняет, имеются ли в наличии необходимые препараты. Если да - отправляет посыльного на такси (оплачивая транспортные расходы наличными деньгами, предназначенными для мелких расходов) и через пару часов препараты уже в лаборатории. Все формальности и в этом случае необходимо выполнить, поскольку мы должны отчитываться за расход средств, но это делается в форме "авансового отчета", когда эксперимент идет полным ходом. Я избавлю вас от подробного изложения формальностей, необходимых для получения нужных книг, если их нет в институтской библиотеке. Но по той системе, которую предпочитаю я, рассыльный захватит их на обратном пути, возвращаясь из фармацевтической фирмы, и мы получим их одновременно с препаратами. Такая экономия времени и сил определенно стоит того, чтобы тебя слегка пожурили за слишком частые отступления от заведенного порядка. Дело, разумеется, несколько осложняется, если материалы должны поступить из другого города. Но и тогда стоимость междугородного телефонного разговора и дополнительный расход на пересылку авиабагажом - не такая большая цена за те огромные преимущества, которые дает система "Делай все сразу". "Доверяй, но проверяй". Если заказ не удалось выполнить немедленно, следует по крайней мере убедиться что о нем не забыли. Если требуемые препараты будут для нас специально синтезировать и если это займет три недели, то неизменно пунктуальный г-н Брюне делает пометку в своем календаре и незадолго до истечения назначенного срока звонит с целью убедиться, что о нас не забыли. Принимая во внимание обилие дел, которые одновременно ведутся в большом научном учреждении, порой поражаешься, насколько эффективно следовать принципам "Делай все сразу!" и (если уж это никак невозможно) "Доверяй, но проверяй". Требуется, однако, некоторое время, чтобы люди свыклись с подобной установкой вести дела, но в результате она сравнительно легко входит в привычку; правда, какие-нибудь запутанные и нудные процедуры тоже становятся привычными, но тут уж надо учитывать разницу между привычками полезными и бюрократическими. "Латотропизм" и проверка на месте. "Латотропизм --(от греч.- "lathos" - "ошибка" и "trepein" - "обращать") - это термин, обозначающий особый инстинкт, позволяющий его обладателю немедленно обнаружить ошибку (даже единственную) в большой и безукоризненно выполненной работе. Это слово изобретено моими ассистентами в ходе хитроумной кампании по возложению на меня ответственности за их ошибки. Они утверждают, что я - к радости или к несчастью - наделен сверхъестественным "латотропизмом", ибо, хотя институт функционирует практически безупречно, куда бы я ни сунулся, я немедленно натыкаюсь на ту единственную ошибку. которая там имеется. Одно из проявлений "латотропизма"- это, скажем, если вы, бегло пролистывая десятистраничную рукопись, обнаруживаете все три допущенные машинисткой ошибки, либо, глядя на стойку из сотен клеток с крысами, инстинктивно замечаете единственную бутылочку для воды, которая оказалась пустой. Проверка на месте - это контроль, ограниченный несколькими ключевыми или случайно выбранными пунктами. Лучший способ управления и контроля в сложной по структуре организации - это проверка на месте, направляемая "латотропизмом". Проверка на месте означает логически обоснованную и сознательно спланированную систему контроля и, следовательно, она поддается объяснению. "Латотропизм" же - инстинкт, основанный, по-видимому, на подсознательной оценке прошлого опыта; механизмы его действия проанализировать невозможно. В силу этого ограничим наш контроль проверкой на месте. Руководитель большого научного учреждения отвечает практически за все: и за исследовательскую, и за педагогическую, и за административную деятельность Он может и должен перекладывать ответственность за отдельные направления работы на заведующих соответствующими подразделениями, но, если те ошибаются, то руководителя справедливо обвиняют в отсутствии должной проницательности при подборе сотрудников. Вышестоящие инстанции, финансирующие организации, просто читателей интересует лишь качество и достоверность выполненной вами работы, а вовсе не доводы, назначение которых - перекладывать на кого-то ответственность в случае неудачи. Настоящему ученому всегда нужно, чтобы руководимое им подразделение функционировало безупречно, поскольку выполняемая работа представляет для него интерес независимо от того, будут его укорять за просчеты или нет. Ни один человек не в силах самостоятельно выполнять или хотя бы детально контролировать весь объем работы большого института, а раз делать это все-таки надо, то приходится прибегать к особым приемам. И опять позвольте мне обратиться, насколько это возможно, к собственному опыту. Именно страх перед ошибками заставляет меня строить всю работу на применении таких методик, которые я могу контролировать сам. Ежедневно я наблюдаю за поведением подопытных животных, проверяю все патологоанатомические анализы и просматриваю все гистологические срезы. Хотя все это отнимает массу времени, я нахожу, что не зря трачу его, поскольку в результате имею все шансы выявлять вероятные ошибки, допущенные в ходе экспериментов. Кроме того, принимая непосредственное участие в наиболее значительных сторонах нашей деятельности, я получаю прекрасную возможность осуществлять индивидуальное обучение сотрудников. Работа над статьями и книгами - это еще один вид деятельности, в ходе которой проводится анализ и оценка полученных результатов, не искаженных чужими ошибками. И если результаты окажутся недостаточно убедительными, нам некого винить, кроме самих себя. Руководить исследованиями, в которых применяются экспериментальные методики, значительно сложнее. Принципиально новую процедуру - скажем, новую хирургическую операцию,- я предпочитаю разрабатывать самостоятельно. Но когда результаты удовлетворяют меня, ее широкомасштабное внедрение я должен передать в руки своих сотрудников. Если успешное выполнение хирургической операции можно объективно проверить при вскрытии, то с контролем правильности применения других методик дело обстоит иначе. Здесь-то и надо прибегать к проверке на месте. Лучшее, что я в состоянии сделать, - это обходить все отделы и следить за выполнением различных процедур в более или менее случайном порядке, обращая при этом особое внимание на те виды работ, в выполнении которых могут быть допущены ошибки. Подобные проверки помогают установить, как приготовляются растворы и проводятся инъекции в фармакологическом отделении, или выяснить, понятны ли студенту принципиальные моменты того, что он ранее делал, быть может, чисто механически. Невозможно проверить правильность составления тысяч библиотечных карточек, но несколько из них на выбор можно тщательно просмотреть. Конечно же, в такого рода деятельности "латотропизм" оказывает очень большую помощь. Не знаю, как это получилось, но я однажды заметил, что пятилитровая бутыль спирта в комнате машинистки, которая еще вчера была полной, оказалась пустой. Меня не вполне удовлетворил ее ответ, что спирт ей понадобился для чистки пишущей машинки, ибо шрифт был грязным. Трудно объяснить, почему у меня несколько лет назад внезапно вызвали недоверие величины стандартных ошибок в таблице, подготовленной одним из ассистентов. Когда я попросил его проверить таблицы, оказалось, что он не умеет вычислять стандартные ошибки. Невесть по какому поводу один мой приятель как-то рассказал мне, что видел прекрасные портреты Эйнштейна и Швейцера в доме у одной из наших самых толковых и грамотных лаборанток. Дело осложнилось тем, что именно эти портреты за несколько недель до того исчезли из нашей картинной галереи. Некоторые из прегрешений, обнаружением которых я обязан проверке на месте, или "латотропизму", либо тому и другому вместе,- настолько незначительны, что не заслуживают серьезного внимания. Другие, напротив, могут сказаться на результатах. В заключение мне хочется привлечь внимание к одной из наиболее плодотворных возможностей использования проверки на месте - выявлению апатии. Работа, выполняемая по инерции. Многое из того, что было некогда введено в качестве правила, выходит из-под контроля внимания, и работа, в которой уже давно отпала необходимость, продолжает выполняться. Помню, как в 1945 г., оставив работу в Университете Мак-Гилл, чтобы основать наш институт, я договорился со своим другом профессором Дж. Брауном (возглавлявшим тогда медицинский факультет университета), что буду снабжать его копиями всех карточек предметного, именного и реферативного каталогов, готовящихся для нашей библиотеки. Он в свою очередь согласился нести часть необходимых для этого расходов. Некоторое время наше сотрудничество шло очень хорошо, но в 1948 г. прекратилось, и я сказал занимавшейся этим девушке, чтобы она в дальнейшем не делала копий. Я выбросил все это из головы вплоть до 1953 г., когда случайно заметил под столом в библиотеке два огромных деревянных ящика. На мой вопрос об их содержимом мне ответили: "Копии всех карточек за последние пять лет. Мы все гадаем, для чего они могут понадобиться". Выяснилось, что девушка, первоначально занимавшаяся этой работой, вышла замуж и уволилась как раз через несколько дней после того, как я велел ей прекратить изготовление копий. Находясь в состоянии возбуждения от столь значительного события своей жизни, она, вполне понятно, забыла передать распоряжение относительно каталогов для профессора Брауна. Должен признаться, что в данном случае мой "латотропизм" продемонстрировал досадно замедленную реакцию. Я почти уверен, что такого рода работа, выполняемая по инерции, вряд ли может иметь место в нашем институте теперь, когда мы усовершенствовали методы управления и контроля. Но тем не менее это случается. Уделяя столько внимания контролю на месте, я убежден, что более или менее регулярная проверка всего, что делается, позволяет вносить изменения или даже прекращать те или иные виды работы, не соответствующие текущим требованиям. Не доказывайте, а показывайте. При осуществлении проверки на месте вы рано или поздно неминуемо столкнетесь с тем, что кто-либо из сотрудников заявит, что работу нельзя сделать так, как вам того хотелось бы. В этом случае не стоит заводить спор о том, может ли быть выполнена работа или не может; нужно просто самому продемонстрировать, как ее сделать. Если лаборантка говорит мне, что какую-то хирургическую операцию сделать невозможно, я просто беру и делаю ее. Никакие споры, никакие доказательства не могут сравниться по своей убеждающей силе с прямой демонстрацией, не говоря уже о том, что в ходе нее могут выявиться причины, которые мешают лаборантке выполнять работу предложенным мною способом. Чем чаще ученый самостоятельно работает в лаборатории, тем больше у него возможностей изучить технические приемы и при случае демонстрировать их. Лучший способ доказать, что какая-то работа, которую мы не в состоянии выполнить сами, может быть осуществлена,- это продемонстрировать соответствующий пример; дело только за тем, чтобы найти для этого действительно подходящего специалиста. Я, предположим, не умею печатать на машинке; следовательно, если машинистка настаивает на том, что за рабочий день невозможно напечатать больше карточек и с меньшим количеством ошибок, чем она это делает сейчас, я оказываюсь перед необходимостью переубедить ее. И если я по опыту знаю что она неправа, то нет более простого способа продемонстрировать это, чем пригласить хорошую машинистку (но только в самом деле хорошую!), и ее работа послужит самым красноречивым доказательством. Такая система убеждения редко меня подводила. Как иметь дело с невротиками и психопатами. Мало кто догадывается (и еще меньше тех, кто готов в это поверить), что каждый десятый обитатель Северной Америки по меньшей мере один раз в жизни попадает в психиатрическую клинику. Значительно больше тех, кто подвергается лечению, когда повод не столь серьезен и потому не требует госпитализации. Наконец, тысячи людей нуждаются в лечении, но так никогда и не попадают к врачу в силу предубеждения или непонимания, а главным образом - того обстоятельства, что для психически неуравновешенного человека в его состоянии нет ничего необычного. Определенную связь между "гением и безумством" подозревают уже давно (с. 88), и вполне естественно, что психические отклонения чаще всего встречаются у людей, ведущих необычный образ жизни. Солидный, уравновешенный гражданин, заинтересованный в прочной и спокойной карьере, становится фермером, торговцем врачом или инженером. Его ни в малейшей мере не привлекают такие необычные и неопределенные занятия, как поэзия, музыка, наука или литература, в которых успех зависит главным образом от оригинальности - непредсказуемого и в значительной степени неконтролируемого отклонения от нормы. Все мы в глубине сердца верим в миф о "безумном гении". Нам даже хочется видеть в ученых эксцентричных, рассеянных чудаков, с тем чтобы, когда они совершат какое-то блестящее открытие, мы не так сильно ощущали свою посредственность. Не всегда, однако, признается тот факт, что даже вспомогательные функции в науке выполняют несколько необычные люди, во всяком случае - такие, кто не может или не хочет заниматься рутинными видами деятельности. В определенном смысле это социально неприспособленные люди, однако их необычные пристрастия нередко заключают в себе большую социальную ценность. Любитель фотографии - типичный буржуа - скорее постарается овладеть профессией фотографа, нежели стать специалистом по микрофотографии, где объект съемки - живая клетка. Девушка, которая хочет стать медсестрой, будет искать работу в больнице, а не в лаборатории, где ее пациентами скорее всего будут крысы. Типичный библиотекарь вряд ли заинтересуется классификацией научной литературы. Многие из тех, кто нашел себе место в научно-исследовательском институте, ранее испытывали свои способности на другом поприще, но безуспешно. Какую-то часть сотрудников составляют перемещенные лица, бежавшие от политических или религиозных преследований; есть и такие, кто не удержался на прежней работе из-за болезненной застенчивости, несовместимости с окружающими, неуравновешенности либо глубокого отвращения к рутине. Единственная общая черта, объединяющая всех этих людей,- их отличие от "среднего человека" по личностным характеристикам или прошлому опыту. Какова бы ни была причина этих отличий, но такие люди создают в обществе определенные проблемы. Необходимо научиться извлекать пользу из их прекрасных, но несколько причудливых душевных качеств и держать под контролем их слабости. Но ни в коем случае не стоит избавляться от этих людей, хотя ужиться с ними совсем не просто: для этого может понадобиться редкий дар приспособляемости и понимания человеческой природы. Помимо людей с незначительными отклонениями, любой большой научно-исследовательский институт неизбежно привлекает изрядную долю людей, неврозы или даже психозы которых настолько сильны, что с ними не удается справляться. В этих случаях лучше всего как можно раньше прояснить ситуацию и устранить возмутителя спокойствия с минимальным шумом еще до того, как он успеет отравить атмосферу. По собственному опыту знаю, что в научных учреждениях наиболее часто встречаются люди с психическими расстройствами, вызванными навязчивыми идеями преследования и ненависти со стороны окружающих. Эти чувства могут породить акты мести воображаемым врагам. У нас работала одна лаборантка, которая так возненавидела своего непосредственного начальника, что решила довести его до сумасшествия. Начала она с классических анонимных звонков, изменяя голос и сообщая, что у нее есть верные сведения о его неминуемом увольнении. Когда это не сработало, она принялась обзванивать аптеки и рестораны, давая срочные ночные заказы на адрес своей жертвы, с тем чтобы не дать ему выспаться. В конце концов она прибегла к еще более решительным мерам. Когда ненавистного начальника не было в городе, она отправила к нему на дом работников похоронного бюро, которые поинтересовались у его детей, доставлено ли уже тело их отца. Подобные жуткие выходки - исключительное явление. Наиболее распространенным способом мести страдающей неврозом лаборантки своему руководителю является преднамеренно испорченный эксперимент, а стенографистки - безнадежно перепутанные нужные шефу документы. Когда имеешь дело с подобными агрессивными типами, самая большая трудность состоит в том, чтобы убедить коллег, что перед ними больные люди. Бессмысленные акты враждебности обычно приводят к бесконечным и пустым спорам относительно полной неоправданности такого поведения и к болезненным эмоциональным реакциям, когда на ненависть отвечают ненавистью. Нельзя ненавидеть слепого за то, что он слепой, и стараться убедить его в обратном; просто его не нужно брать на работу шофером. И все же объяснить, что в этом отношении психическая болезнь не отличается от физической, бывает крайне трудно. "Но где же пролегает граница между нормальным и ненормальным?- спросите вы.- Имеются ведь всевозможные переходные типы. Каждый злится, когда его несправедливо обвиняют, и нередко серьезное непонимание можно устранить, поговорив "по душам". Да и стоит ли исключать из сферы человеческих отношений такие категории, как чувства и доводы?" Конечно же, нет; просто приемлемых для всех случаев рекомендаций здесь не бывает. Самое "кустарное" правило, которому я следую,- это отвечать человеку в зависимости от склада его характера: если он эмоционален, то теплотой, если рационален, то разумными доводами. Между этими типами людей нет четко очерченных границ, и переходы от одной крайности к другой достаточно постепенны. Но когда вы хорошо знаете человека, вы также знаете, в какой степени он отвечает за свои поступки и соответственно реагирует на ваши. Научитесь приспосабливать свои реакции, и вы почти не будете ошибаться. Посторонние отвлечения. Я и не собирался ничего затевать. Я просто возвращался после совещания в лабораторию, думая о своем. Эти новые наблюдения по нейротропной кальцифилаксии, которые мы только что обсуждали, открывают, похоже, широкие возможности для исследования нервной системы. Настроение у меня было хорошее, что называется "joie de vivre" ("радость жизни"). Поэтому, проходя мимо комнаты мисс Джонсон, я подумал, что хорошо бы сказать прилежной старой деве приветливое словечко. Она всегда такая отзывчивая, корпит до поздней ночи над моей рукописью о "тучной клетке", стараясь хоть на шаг меня опередить. В конце концов нам пришлось взять ей в помощь двух машинисток, и я беспокоился, хорошо ли они сработались. "Добрый день, мисс Джонсон! Как ваши дела?" - сказал я в дверях с той ослепительной улыбкой, которая украшает мою физиономию только тогда, когда эксперименты идут успешно. "Добрый день, доктор Селье",- ответила она, и я почувствовал, что ее обычно приветливые голубые глаза исказились от ужаса. Она подалась вперед, тщетно пытаясь прикрыть то, что лежало у нее на столе, своими пухлыми белыми руками и внушительным бюстом. Все, что я хотел,- это задержаться на минутку у двери и полюбезничать, но ее необычный жест встревожил меня. Что тут происходит? Пока я шел от двери, она быстро закрыла ящик своего стола, но не так быстро, чтобы я не успел заметить чашку кофе с ободком губной помады, наполовину съеденное яблоко и "Стандартный англофранцузский словарь". Я всегда знал, что мисс Джонсон отличается завидным аппетитом и весь день жует, но, поскольку она прекрасная секретарша, какое это имеет значение? Сейчас же она явно пыталась скрыть свою работу, а печатать в рабочее время что-то постороннее - это совсем на нее непохоже. Я не собирался задавать никаких вопросов, но все было настолько неожиданно, что я был заинтригован. Подойдя ближе, я уселся на стул как раз перед ее столом. Она нервно схватила листы, перевернула их, а затем принялась небрежно поигрывать чехлом пишущей машинки, складывая его и так и эдак, сначала на коленях, потом на столе пока он наконец не оказался поверх страницы, заложенной в машинку. Но было уже поздно. Я заметил имя Шекспира, напечатанное на машинке, а рядом на столе - издание его трагедии "Юлий Цезарь". В том, что в моей книге о "тучной клетке" не цитировался Великий Бард, я был совершенно уверен. "О нет,- подумал я,- только не мисс Джонсон! Мисс Джонсон - само воплощение добросовестности, верный друг, на чью абсолютную надежность я всегда мог рассчитывать... Это ей я поручил присматривать за другими!" И все-таки улика была налицо. Моя милая мисс Джонсон трудилась над сочинением для своих вечерних занятий по английской литературе, в то время как я с нетерпением ожидал свою рукопись! Я даже сейчас помню те две строки из книги, которую она пыталась спрятать: Друг переносит недостатки друга, А Брут преувеличивает их. Как бы там ни было, в мои планы не входило унизить бедняжку. Кроме того, вся эта сцена смутила меня ничуть не меньше, чем саму мисс Джонсон. Нужно было срочно найти какой-то достойный выход из создавшегося положения. - Я как раз собирался спросить,- услышал я самого себя,- довольны ли вы теми двумя новыми машинистками, которые помогают вам работать над "Тучной клеткой"? Как вы думаете, втроем вы сумеете обойтись без сверхурочных? (О боже! Это был самый неподходящий вопрос, но он уже задан...) - О да, сэр,- воскликнула она, разражаясь потоком слов - конечно, они пока еще не знают медицинских терминов, но, я уверена, они быстро научатся. Я вижу, что им не терпится показать себя на новом месте с самой лучшей стороны. И в любом случае мы ведь взяли их только временно. Поначалу, знаете, приходится следить за ними. Нельзя позволять им приобретать дурные привычки. Но в целом они освобождают меня от массы рутинной работы... - Ну что ж, я рад, что они вам пока нравятся. Собственно, я и зашел для этого. Надо бежать, а то меня заждались в лаборатории. Не было никакого смысла давать ей понять, что я застал ее за посторонними делами и заметил это. Да, скорее всего, она и сама догадалась. В кои-то веки раз это со всяким может случиться. Миссис Джонсон не молода и одинока, а одна из главных целей ее жизни - получить диплом по английской литературе. Наверняка она не успела выполнить свое домашнее задание. Что ж теперь? Излишне говорить, что я никогда больше не уличал мисс Джонсон в неверности моей "тучной клетке". И все же никогда бы не подумал, что... Н-да, чувствую, что вся эта история передана не наилучшим образом, хотя я дважды ее переписывал. И все-таки она звучит банально! Сначала я думал просто выбросить написанное в корзину, но потом решил не делать этого. Подобный случай произошел на самом деле, хотя мне пришлось существенно изменить детали, дабы не привести в смущение настоящую "мисс Джонсон". А гладко построить свой рассказ мне не удалось потому, что вся эта история до сих пор приводит меня в смущение. Когда я, вольно или невольно, застаю кого-то за посторонними делами, я не просто огорчаюсь - я чувствую себя оскорбленным. Знаю, что это глупо и что не стоит расстраиваться по пустякам, но тем не менее расстраиваюсь, и это факт, так же как история, которую я счел нужным здесь описать. Насколько я в силах проанализировать собственные чувства, я ощущаю себя оскорбленным по следующим причинам: 1. Коль скоро я усердно тружусь над своей частью работы, меня задевает, когда другие относятся к ней спустя рукава. 2. Мне стыдно замечать такие пустяки. Я чувствую, что это нескромно - наблюдать за людьми, даже когда им положено работать для меня. Принуждать людей отрабатывать свою зарплату - это некрасиво и отдает скупостью. Но ведь меня огорчает не потеря денег, а, если хотите, недобросовестность сотрудника и боязнь, что подобное отношение к работе распространится и на других. 3. Мне стыдно, если читатель этих записок узнает, что подобные вещи творятся у нас в институте. 4. Я чувствую себя обманутым людьми, которые на словах выражают большое уважение к моей работе, а на деле проявляют отсутствие интереса к ней. 5. Почему такие вещи всегда должен замечать я? Для чего у нас тогда заведующий кадрами? Я знаю, что должен быть выше подобных вещей, но не могу. Мне стыдно в этом признаваться, но еще более стыдно было бы не признаться. Ну да ладно! Случается это не так уж часто, а потом, у меня есть свои утешения. Сегодня я обнаружил, что посредством кальцифилаксии можно избирательно вызывать отложения кальция в блуждающих нервах. Удивительно! Какие таинственные химические процессы должны отвечать за тот факт, что организм в состоянии выборочно посылать кальций в эти два нерва? В голову приходит множество идей, ведь эта находка дает простор бесконечному количеству новых экспериментов. В сравнении с этим сочинение мисс Джонсон о Шекспире не столь уж важно. Так стоит ли беспокоиться об этом?.. Досадно лишь то, что я все же делаю это, немножко... "КЕСАРЮ - КЕСАРЕВО..." Каждый ученый - неисправимый индивидуалист, и потому вопрос подчинения чьим-либо приказам или авторитетам для него чрезвычайно болезнен. Способ выражения им собственного взгляда на природу не терпит волевого вмешательства. Ученый не может работать под началом руководителя, который заставляет его заниматься маловажными, с его точки зрения, проблемами или использовать методы, которым он не доверяет. И тем не менее ученому нужно проявлять достаточную гибкость, чтобы приспособиться к условиям той социальной структуры, которая обеспечивает его всем необходимым для работы. В зависимости от собственного мировоззрения каждый ученый определяет приемлемую для себя степень компромисса с политическими и философскими принципами страны, в которой он живет, университета, в котором работает, и финансирующих организаций, которые самым непосредственным образом регулируют его деятельность. Так или иначе компромиссы в интересах дела неизбежны. *7. КАК РАБОТАТЬ?* Сказка В одном университете когда-то жила-была девица и очень ей хотелось научиться готовить, да не какую-нибудь там яичницу, суп из пакета или баранью отбивную, а готовить так, чтобы проявить оригинальность, воображение и все такое прочее,- словом, так, как некогда готовил великий французский кулинар Саварен. Но, увы, как она ни старалась, ничегошеньки-то у нее не получалось. "Плачем делу не поможешь,- решила девица,- надо действовать с умом. Начну готовить по книге". И она одолела все поваренные книги, какие только возможно. Но готовить так и не научилась... Отбило ли это у нее охоту? Нет! Чем дальше, тем больше она любила стряпню. "Ведь я же умница, отличница,- говорила она себе,- неужели я не одолею это искусство?" И она накупила самых лучших и точнейших весов, термометров и таймеров и осталась очень довольна собой. "В конце концов,- рассуждала она,- в кулинарии, как и везде, все подчиняется законам логики, химии и физики, а уж в этом-то я разбираюсь получше какого-нибудь Саварена!" Но, увы, все точнейшие приборы требовали столько времени на обдумывание и отмеривание, что до самой готовки руки не доходили. Вконец отчаявшись, бедная девица забросила кулинарию и вышла замуж. Когда у нее появился первенец, она ужасно удивилась: "Неужели это я создала такое сложное и замечательное существо, не пользуясь при этом ни умными книгами, ни хитрыми приборами?.." Мораль этой истории не в том, чтобы забросить ваши книги и приборы, а чтобы осознать их ограниченность. Иногда в чем-то они помогают нам, но творческий процесс слишком сложен, чтобы его можно было разложить на составляющие и направлять по собственному усмотрению. Если каждый шаг своей работы подвергать постоянному интеллектуальному и инструментальному контролю, понадобится целая вечность. Человеческая жизнь для этого явно коротка. Наверное, поэтому совершенство и непогрешимость в творчестве возможны только при условии бессмертия. Общие соображения Последующие страницы будут посвящены тем аспектам научной работы, которые наиболее тесно связаны с процессом исследования: методам лабораторной работы и способам координации знаний. При этом я отнюдь не ставлю себе целью создать полное руководство по этим вопросам. Я просто хочу изложить сугубо неформальные, личные соображения относительно научной методологии, основанные на опыте использования методик, которые разработали мои коллеги и я. Не буду касаться сложной лабораторной техники, процедур математического представления данных и их эпистемологической{34} интерпретации вовсе не потому, что я сомневаюсь в их достоинствах, а из-за недостатка у меня соответствующего опыта. Кроме того, я совершенно убежден, что даже в наше время многие фундаментальные открытия могут быть сделаны методом простого наблюдения явлений Природы, которое меньше подвержено ошибкам измерения и интерпретации. Разумеется, все желательные для наблюдения изменяющиеся условия создаются по мере возможности экспериментально, но даже и это не обязательно. Экспериментальные исследования в их теперешнем виде - сравнительно новое явление в науке. Они практически не были известны до эпохи Возрождения, но за сравнительно короткий период человек значительно преуспел в проникновении в тайны Природы, извлекая пользу их тех бесчисленных экспериментов, которые она постоянно производит без всякого нашего вмешательства. Так мы познали начала астрономии, основы описательной биологии, и именно на такого типа непреднамеренный, случайный эксперимент ориентируется врач, когда наблюдает внезапное заболевание, признаки старения или неожиданное выздоровление. Когда совершается открытие (см. гл. 8), бессознательный интуитивный процесс предшествует управляемой сознанием логике; в научном исследовании наблюдение самопроизвольных явлений обычно имеет место еще до планирования, эксперимента. О наблюдениях мы уже говорили (с. 102), теперь давайте обратимся к практических аспектам экспериментирования. Естественный размер научного подразделения. Научная работа - это в высшей степени личностная деятельность, поэтому лаборатория должна отражать личность ее руководителя. По поводу ее организации можно сформулировать лишь небольшое число общих правил. Во вся ком случае, идеальный вариант - это иметь не максимально возможное количество сотрудников, аппаратуры и помещений, а ровно столько, сколько действительно необходимо. Такие требования могут быть очень скромными, если, скажем, речь идет о гистохимике, который предпочитает сам выполнять всю техническую работу. В этом случае он может ограничиться одним лабораторным помещением и уборщицей. В то же время ученый широкого профиля, которому вдобавок нравится преподавательская работа, может рассчитывать на руководство громадным институтом. Нездоровая тяга к приобретательству и неоправданная уверенность в том, что успех работы пропорционален имеющимся материальным средствам, заставляют часть ученых тратить немало сил и времени на увеличение бюджета, штатов и площади своего подразделения. Такого рода деятельность неизбежно приводит их к чистому администрированию. И наоборот, застенчивость и скованность не позволяют другой части ученых отстаивать даже то, что насущно необходимо для их работы, и потому их потенциальные творческие способности так и остаются до конца не раскрытыми. Для любого подразделения существует "естественный размер", определяемый наклонностями и способностями его руководителя. В наилучшем варианте ученому следует иметь максимально возможную по его способностям лабораторию, где он будет осуществлять научное, а не административное руководство. Как только отдел разрастается до такой степени, что руководители подотделов станут независимыми в научном отношении, должность руководителя отдела становится номинальной и отдел должен разделиться на независимые части. Но и в этом случае может быть полезным сохранить общую администрацию, которая занималась бы материальным снабжением всех групп. В то же время нет ни необходимости, ни оправдания для подчинения научной деятельности всех сотрудников одному руководителю. Планирование работы. Создавая новый учебный или научно-исследовательский институт, мы порой недооцениваем важность человеческого фактора в их будущей организации, не говоря уже о том, что мыслить категориями бюджета, зданий и оборудования гораздо легче. Последние, однако, не могут служить своему прямому назначению, если не будут полностью приспособлены к нуждам тех, кто станет их использовать. Самым основным и решающим, хотя и самым трудноуловимым фактором при создании любого института является его идея в том виде, в каком она отражается в умах осуществляющих ее людей. Такая идея, если она хороша, как магнит притягивает материальные ресурсы, а исполненная воодушевления группа известных ученых достаточно легко привлекает умелых помощников и способных студентов, даже располагая самым скромным помещением. И в то же время сколько "храмов науки" представляют собой не более чем туристскую достопримечательность, интеллектуальная пустота которой остается вечным памятником некомпетентности ее основателей. Точно так же как сам человек, его разум и его тело развиваются в соответствии с кодом, записанным в двух крошечных клетках, так и сложнейшая организация научного учреждения базируется на одной основной идее, плане, проекте. Большая часть нашей насчитывающей столетие библиотеки, например, погибла в прошлом году от пожара, однако действительно утраченной оказалась лишь небольшая ее часть. Поскольку система организации библиотеки еще сохранилась в памяти ее сотрудников, а научная ценность - в памяти читателей, моей первостепенной задачей после пожара было спасти именно ее идею. К моему большому удовлетворению, в фонд библиотеки достаточно скоро поступили многочисленные дары в виде денег. книг, журналов и оттисков. Но никакая материальная помощь не смогла бы обеспечить это восстановление книжного фонда без тех людей, в памяти которых все необходимые сведения по организации дела благополучно пережили трагедию. Проект, а точнее, идея проекта - вот что действительно имеет значение. И хотя сами по себе они бессильны, все материальные и духовные ценности зависят от них. Вот почему в науке, как и в любом другом виде деятельности, необходимо уделять особое внимание методологии, планированию и организации работы. Специализация. При рассмотрении проблем методологии желательно в первую очередь определить степень специализации. В разделе "Простота и сложность" мы говорили о том, что ученый постоянно сталкивается с извечной проблемой соотношения между широтой исследований и их глубиной: чем выше степень специализации, тем уже круг вопросов, подлежащих изучению. В 1957 г., обращаясь к Американскому физиологическому обществу, его тогдашний президент Алан Бертон сказал: "Физиолог-интегратор, который обозревает как целое, так и связи между его различными частями и который может использовать знания о биологических механизмах, должен интегрировать информацию, собранную биофизиком и биохимиком, дабы придать законченный характер изучению собственно биологической организации..." Нам нужны ученые широкого профиля, ученые-интеграторы, способные обозревать горизонты науки, выявлять взаимосвязи и намечать широкие перспективы ее развития. Но нам нужны и специалисты, которые даже ценой утраты общей перспективы могут овладеть методами проникновения в суть отдельных проблем. Соотношение между широтой и глубиной знаний должно устанавливаться в соответствии с индивидуальными способностями и наклонностями человека. Каждое промежуточное значение этого спектра знаний, как правило, имеет свои основания, избегать следует лишь крайностей. Сверхспециализация ведет к потере отдачи: настойчивые разработки методик ведут к увеличению их числа, увлечение философией науки порождает дальнейшие философствования, а статистические исследования рискуют погрязнуть в трясине статистики. Оправданием подобной бесплодности науки служит типичный довод всех неудачников - уж следующее-то поколение непременно извлечет пользу из всего того, что мы сделали для его блага. Принеся таким образом себя в жертву потомкам, мы с легкостью перекладываем всю ответственность на них, забывая о том, что способы мышления и деятельности плодотворно развиваются лишь при условии их постоянной проверки и совершенствования в зависимости от условий применения. Чистый теоретик, так же как и чистый практик, редко вносят в науку поистине ценный вклад. При выборе конкретных методов и области исследования не будем забывать ту простую истину, что перспектива видна только на расстоянии; отдельные детали могут оказаться тривиальными аспектами целостной картины. Невозможно установить, например, что представляет собой собака, если изучать каждую ее часть даже под электронным микроскопом. Что касается меня, то я бы предпочел узнать все возможное о собаке, играя с ней в минуты досуга. Но, как говорится, о вкусах не спорят, просто к ним надо приспосабливать наши методы исследований. В процессе медленной и кропотливой работы можно детально воспроизвести предмет, а можно изобразить его одной изящной линией. Классическое искусство, подобно фотографии, настаивало па принципе детального изображения, в то время как современное искусство стремится, абстрагируясь от деталей, оперировать символами, подчеркивая таким образом самое существенное в предмете. Оба этих принципа представлены в науке. "Современная мода", несомненно, отдает предпочтение проникновению в глубь предмета, наращивая степень точности используемых инструментов. Этот метод чрезвычайно эффективен, но в безудержной погоне за деталями можно потерять из виду целое. Для чего, к примеру, изучать сложнейшие физико-химические свойства стула, если мы хотим удобно сидеть на нем? Для нас имеет значение только его макроструктура. То же касается и науки. Наше чрезмерное увлечение сложными техническими методами подчас мешает овладению самыми простыми приемами, необходимыми для поверхностного осмотра внешней стороны явлений. Однажды гость нашего института - известный биохимик, специалист по сложным ферментативным реакциям, участвующим в выработке кортикоидов надпочечниками,- горько сетовал на то, что в его лаборатории нет человека, который смог бы удалить надпочечники у крысы. Более того, в ходе беседы выяснилось, что сам он не имеет ни малейшего представления о том, как сделать внутривенную инъекцию! На следующий день нашим гостем был прославленный морфолог, один из величайших авторитетов по гистологии паратиреоидов. Он выразил желание увидеть специалиста, который сумел бы определить содержание кальция в крови. Казалось бы, что может быть проще, чем овладеть этими элементарными методами, доступными любому лаборанту, но факт остается фактом - этого не происходит. Более того, с возрастом у человека вырабатываются специальные "тормоза", препятствующие даже слабым попыткам овладеть простейшими манипуляциями, выходящими за рамки привычной методики. Существует острейшая потребность во врачах-теоретиках широкого профиля, которые владели бы по крайней мере основами разнообразных методов исследований (гистологии, биохимии, хирургии, конструирования инструментария, документацией, статистикой), преодолев тем самым боязнь неизвестного. А этим неизвестным может быть что угодно, в том числе простой гистологический или биохимический анализ, элементарное хирургическое вмешательство или изготовление простейшего инструмента. Еще пример. Что делать ученому, владеющему только своим родным языком, если ему нужно прочесть важную публикацию на другом языке? По-видимому, ему остается только пожать плечами или усмехнуться (хотя чему тут смеяться, плакать надо, однако он скорее всего будет смеяться). А поскольку раздобыть хороший перевод узкоспециального текста трудно, он попросту обойдется без него. Излишне говорить, что ученый, обладающий даже самым поверхностным знанием иностранных языков, не испытывает чувства страха и пусть со словарем, но переведет позарез нужную публикацию. Человек же, научившийся более или менее сносно управляться с двумя-тремя языками, без особого труда освоит еще один, поскольку его не ставит в тупик сама мысль об оперировании незнакомыми ему словами. Лабораторные методы ОБЩИЕ СООБРАЖЕНИЯ Технология - это приложение научных знаний к практике, иначе говоря, это прикладная наука. Она обеспечивает также практическую реализацию всего, что связано с выработкой новых фундаментальных научных знаний. Выбор подопытных животных. Одна из основных проблем экспериментальной медицины - выбор вида животных, на которых будут проводиться исследования. В лабораториях наиболее широко используются, особенно для массовых экспериментов, такие мелкие грызуны, как мыши, крысы и морские свинки, поскольку они сравнительно недороги и их легко содержать. Кроме того, их могут поставлять в больших количествах, и они представляют собой разнообразные инбредные или даже генетически чистые линии. Некоторые виды животных чрезвычайно удобны для проведения с ними определенных экспериментов. Например, на кроликах особенно легко изучать явления атеросклероза, поскольку они чрезвычайно подвержены этому заболеванию. Лошади благодаря своему большому объему крови используются для массового производства иммунных сывороток. Крысы обладают необычайной сопротивляемостью к инфекциям. Если в бактериологической раб