ДРИНСКИЙ. Могли бы провести эти годы в монастыре. Пауза. ЛИЛИ (берет его под руку). Выйдемте в сад, на вас это подействует благотворно. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Я бы предпочел Эльсинор или лес. Взгляни, Титания, как прекрасны... ЛИЛИ (мягко). Пойдем, Ванюша, посидим в беседке, в той, где мы когда-то... помнишь? ЗАХЕДРИНСКИЙ. Когда-то? ЛИЛИ. Посидим, поболтаем, как в прежние времена. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Что было, то прошло. ЛИЛИ. Не все. С левой стороны входит Зубатый в черном, цельном купальном костюме начала века, закрывающем почти все тело, на бретельках, со штанинами до половины голени. Через плечо переброшено полотенце, на голове черная, резиновая шапочка для купания, закрывающая уши и лоб и застегнутая под подбородком. ЗУБАТЫЙ. Уже? ЗАХЕДРИНСКИЙ. Что, уже? ЗУБАТЫЙ. Мы же договаривались пойти на пляж, товарищ начальник... А что это вы такой бледный? ЗАХЕДРИНСКИЙ. Ах, правда! Прекрасно! Идем! ЛИЛИ. Ванюша! В твоем состоянии?! (К Зубатому.) Товарищ начальник плохо себя чувствует. ЗУБАТЫЙ. Ну, тогда я подожду еще. (Делает движение, как бы намереваясь пойти налево.) ЗАХЕДРИНСКИЙ (освобождаясь от руки Лили). Нет, нет! Мы пойдем! Сейчас же! Бескрайний горизонт, шум волн, стоны чаек, дыхание моря, вольный ветер! Пространство! Пространство! ЛИЛИ. Как угодно, Ванюша, хотя мне все это не нравится. Захедринский и Зубатый выходят направо. Только вы там за ним присматривайте! Пауза. (Стоит и смотрит вслед ушедшим, декламирует.) Принц Гамлет, - в незастегнутом камзоле, Без шляпы, в неподвязанных чулках, Испачканных, спадающих до пяток, Стуча коленями, бледней сорочки И с видом до того плачевным, словно Он был из ада выпущен на волю Вещать об ужасах, - вошел ко мне. ГОЛОС ЧЕЛЬЦОВОЙ (из-за правой кулисы). Чельцов! ЛИЛИ. О, что за гордый ум сражен! Вельможи, Бойца, ученого - взор, меч, язык; Цвет и надежда радостной державы, Чекан изящества, зерцало вкуса, Пример примерных - пал, пал до конца! ГОЛОС ЧЕЛЬЦОВОЙ. Чельцо-о-ов! ЛИЛИ. А я, всех женщин жалче и злосчастней, Вкусившая от меда лирных клятв, Смотрю, как этот мощный ум скрежещет, Подобно треснувшим колоколам.[6] ЧЕЛЬЦОВА (входит с правой стороны). Чельцов, Чельцо-ов! Чельцова в том же возрасте, что и в I акте, ей около сорока пяти лет. Вид экономки, в фартуке, таком же, как на Чельцове, на ногах растоптанные домашние туфли, но прическа "перманент". На "перманенте" островерхий шлем-буденновка с большой красной звездой. ГОЛОС ЧЕЛЬЦОВА (из-за левой кулисы). Чего еще! ЧЕЛЬЦОВА. Неси товарища Ленина, товарищ француз приехал! ГОЛОС ЧЕЛЬЦОВА. Опять? ЧЕЛЬЦОВА. Не болтай, неси быстрее! (Поворачивается к правой кулисе.) Входите, товарищ месье, входите! С правой стороны входит мужчина в длинном, элегантном плаще-пыльнике из габардина. Желтые ботинки с крагами на шнурках. На голове твидовая фуражка джентльмена-спортсмена. Белая рубашка с высоким воротничком по моде того времени, уголки воротничка закругленные. Галстук. Через плечо висит фотоаппарат "Лейка". Лили выходит направо. ЧЕЛЬЦОВА (ведет гостя на середину сцены). Ну вот, смотрите, здесь он и пребывал. А дело было так: сидим как-то вечером, я тут...(Указывает на стул перед письменным столом.) А он там... (Указывает на стул за письменным столом.) Чельцов! Что там с товарищем Лениным! ГОЛОС ЧЕЛЬЦОВА. Сейчас будет! ЧЕЛЬЦОВА. ...А я ему и говорю: "Володя, не сиди без дела, напиши что-нибудь". "А что?" - спрашивает. "Да хоть 'Империализм как высшая стадия капитализма'". Он и говорит: "Неплохая мысль". С левой стороны входит Чельцов, в его руках фигура Ленина в натуральную величину, выкрашенная блестящей краской. Фигура изображает Ленина сидящим, - колени и бедра согнуты под прямым углом. Чельцов сажает фигуру на стул за письменный стол и выходит налево. И сразу сел и написал. (Садится на стул перед письменным столом.) Такой усидчивый был, ему только надо было помогать. Как-то спрашивает меня: "Матрена Васильевна, как по-вашему, что лучше, устроить революцию во всем мире или в одной стране". Я говорю: "Лучше сразу во всем мире, а если не получится, тогда в одной стране". "Совершенно справедливо, Матрена Васильевна, просто не знаю, что бы я без вас делал". Турист достает блокнот и записывает. И до того был деликатный. О себе совсем не заботился. Не раз говорила ему: "Застегнитесь, Владимир Ильич, продует. А он - никакого внимания, будто не слышит, что ему говорю. Ну, я тогда... (Встает, идет направо, выдвигает ящик столика и достает красное кашне; возвращается к письменному столу и повязывает кашне не шею Ленина.) ...И сразу ему тепло. Турист убирает блокнот и подготавливает фотоаппарат для съемки. Чельцова принимает позу, стоя за спиной Ленина и положив одну руку на его плечо. Пауза. Снимок. А уж что любил больше всего, так это варенье. Все, конец осмотра. (Снимает кашне с Ленина, идет направо, Турист следует за ней; Чельцова садится за столик и убирает кашне в ящик.) С вас два рубля за вход. Турист достает бумажник. Только мелкими, сдачи у меня нет. Турист платит. С левой стороны входит Вольф. ВОЛЬФ. Товарищ заведующая... ЧЕЛЬЦОВА. Сейчас, не видите, - у меня экскурсия? (Отрывает от книжечки билет, ставит на нем печать и подает Туристу.) Ваш билетик. Турист прячет билет в карман и направляется к выходу. Дайте билет на контроль. Турист возвращается к столику. Чельцова берет у него билет, разрывает его пополам и бросает в ящик столика. Турист направляется к выходу. Минутку, квитанция. Турист возвращается к столику. Чельцова выписывает квитанцию за оплату билета. Вольф садится на стул перед письменным столом, лицом к зрителям. Чельцова ставит печать на квитанции, вручает ее Туристу и придвигает к нему конторскую книгу. Распишитесь. Турист расписывается и направляется к выходу. ...И рубль пятьдесят за воспоминания. Турист возвращается, платит. Чельцова принимает деньги и выписывает другую квитанцию на бланке из другой книжечки. ВОЛЬФ (приподнявшись со стула). Товарищ заведующая... ЧЕЛЬЦОВА. Не мешайте! Вольф садится. Чельцова ставит печать и подает квитанцию Туристу. Тот кладет квитанцию в карман. Чельцова придвигает к нему конторскую книгу. Турист расписывается и направляется к выходу. Вольф встает. Ой, перепутала квитанции. Та, что за воспоминания, должна быть за вход, а та, что за вход, - за воспоминания. Турист возвращается. Чельцова заново выписывает квитанцию за оплату входа. Вольф похлопывает по карману своего кителя, затем нервно обшаривает все карманы кителя и брюк. Их всего пять (не считая кармана, прикрытого наградами). Чельцова ставит печать на новой квитанции за оплату входа и подает ее Туристу, затем выписывает новую квитанцию за воспоминания. Тут вам не заграница, тут порядок. Вольф бросается к столу и перерывает все бумаги. Чельцова ставит печать и подает Туристу новую квитанцию за оплату воспоминаний. Тот протягивает руку за квитанцией, но Чельцова свою руку убирает. Сначала те верните. Турист шарит по карманам. Не находит. А побыстрее нельзя? Вольф опускается на четвереньки, ищет под столом и под стулом. Наконец Турист находит обе квитанции. Отдает их Чельцовой. Чельцова методично рвет обе квитанции на мелкие клочки и бросает их в ящик столика. Вручает Туристу квитанцию за оплату воспоминаний. Распишитесь. (Придвигает к Туристу конторскую книгу.) Вольф находит под стулом окурок, поднимает его и садится на стул. Не здесь! Где у вас глаза? Указывает пальцем место, где необходимо расписаться. Турист расписывается, стараясь сдерживать дрожь в руках. Вы что, неграмотный... Вольф достает из кармана спички и закуривает окурок. Затягивается с огромным облегчением. Турист, подписав, бросает карандаш и панически выбегает направо. Лягушатники. ВОЛЬФ (встает, бросает окурок на пол, растаптывает). Товарищ начальник ушел? ЧЕЛЬЦОВА. А что? ВОЛЬФ. А то, что здесь его нет. ЧЕЛЬЦОВА. Тогда, наверное, ушел. ВОЛЬФ. Один ушел? ЧЕЛЬЦОВА. А в чем дело? ВОЛЬФ. Ну, может, с гражданкой Вольф... Чельцова задумчиво мешает ложечкой недопитый чай в стакане, наслаждаясь ожиданием Вольфа. Бренчит ложечка. Пауза. ЧЕЛЬЦОВА. А, может, и с ней. ВОЛЬФ. И куда они пошли? ЧЕЛЬЦОВА. Должно быть, в сад. ВОЛЬФ. Почему вдруг в сад? ЧЕЛЬЦОВА. А они всегда ходили туда. ВОЛЬФ. Когда? Пауза. Чельцова прихлебывает чай, делает это несколько раз, торжественно, задумчиво. ЧЕЛЬЦОВА. Так, иногда. Вольф выбегает направо. Чельцова отпивает глоток чаю и что-то вычеркивает в конторской книге. С левой стороны входит Татьяна. ТАТЬЯНА. Где товарищ Зубатый? ЧЕЛЬЦОВА. Да в своей комнате, наверное. Татьяна выходит налево. Чельцова вырывает страницу из конторской книги, рвет ее на мелкие клочки и прячет в ящик столика. С левой стороны входит Чельцов с корзиной для покупок. ЧЕЛЬЦОВ. Рыбы нет. ЧЕЛЬЦОВА. А хрен есть? ЧЕЛЬЦОВ. Есть. ЧЕЛЬЦОВА. А рыба когда будет? ЧЕЛЬЦОВ. Сказали, завтра. ЧЕЛЬЦОВА. Тогда сегодня будет хрен без рыбы, а завтра рыба без хрена. ЧЕЛЬЦОВ. Так завтра же баранина должна быть. ЧЕЛЬЦОВА. А сегодня не было? ЧЕЛЬЦОВ. Не знаю, я не спрашивал. ЧЕЛЬЦОВА (вставая). Ничего-то вы без меня не можете. (Идет налево.) С правой стороны входят Захедринский и Зубатый. Зубатый уже без полотенца. Захедринский обнимает его за шею и всем своим весом опирается на левое плечо Зубатого. Правая нога Захедринского бессильно висит. Чельцова выходит налево, минуя мужа. ЧЕЛЬЦОВ (делая несколько шагов навстречу входящим). Что с вами случилось, товарищ начальник... Захедринский не отвечает. С помощью Зубатого передвигается к дивану, стоящему справа. Зубатый помогает ему сесть на диван. Чельцов подходит к дивану. Товарищ начальник! ЗУБАТЫЙ (к Чельцову). Это не я виноват! ЗАХЕДРИНСКИЙ. Допустим, нет. ЧЕЛЬЦОВ. А нога? ЗАХЕДРИНСКИЙ. Сломана. ЧЕЛЬЦОВ. Как?! Где?! ЗАХЕДРИНСКИЙ. В море. ЧЕЛЬЦОВ. Вы упали в море? ЗАХЕДРИНСКИЙ. Не я, товарищ Зубатый. ЗУБАТЫЙ. Я тоже не упал! ЗАХЕДРИНСКИЙ. Зато опрокинулся. ЗУБАТЫЙ. Меня опрокинуло! ЧЕЛЬЦОВ. А нога? ЗАХЕДРИНСКИЙ. А нога моя. ЧЕЛЬЦОВ. Но ведь опрокинулся товарищ Зубатый! ЗАХЕДРИНСКИЙ. Я тоже. ЗУБАТЫЙ (к Захедринскому). Но после меня! ЗАХЕДРИНСКИЙ. В том-то все и дело. ЧЕЛЬЦОВ (к Зубатому). А почему вы опрокинулись? ЗУБАТЫЙ. Меня опрокинуло. ЧЕЛЬЦОВ. Что? ЗУБАТЫЙ. Волна. ЧЕЛЬЦОВ. Тогда почему нога сломана у товарища начальника, а не у вас? ЗУБАТЫЙ. Потому что меня бросило на товарища начальника. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Вот! Именно потому. ЧЕЛЬЦОВ. И сломало ногу? ЗАХЕДРИНСКИЙ. Совершенно верно. ЧЕЛЬЦОВ. Но ведь вода мягкая! ЗАХЕДРИНСКИЙ. Зато товарищ Зубатый твердый. ЧЕЛЬЦОВ. Значит, волна сломала вам ногу товарищем Зубатым... ЗАХЕДРИНСКИЙ. К сожалению. ЧЕЛЬЦОВ. Это надо же! ЗАХЕДРИНСКИЙ. Как бы то ни было, все логично. Товарищ Зубатый декламировал мне свои стихи, а волна среагировала. ЧЕЛЬЦОВ. Но ведь декламировал-то товарищ Зубатый, а не вы! ЗАХЕДРИНСКИЙ. Стихия слепа. Впрочем, как я припоминаю, ногу мне сломала не волна, а товарищ Зубатый. ЗУБАТЫЙ. Волна! ЗАХЕДРИНСКИЙ. Ко мне волна никаких претензий не имела, она просто не смогла остановиться. Я не в обиде на волну. А вот на товарища Зубатого... ЗУБАТЫЙ. Но я же не виноват, что вы там стояли! ЗАХЕДРИНСКИЙ. А кто потащил меня на пляж? Пауза. ЧЕЛЬЦОВ. Вам надо лечь, товарищ начальник. (Помогает Захедринскому лечь на диван, ногами к авансцене, головой к балконной двери; стена, у которой стоит диван, скошенная; ощупывая ногу Захедринского.) Тут больно? ЗАХЕДРИНСКИЙ. Больно. ЧЕЛЬЦОВ. А здесь? ЗАХЕДРИНСКИЙ. Тоже больно. ЧЕЛЬЦОВ. Сильнее? ЗАХЕДРИНСКИЙ. Сильнее. ЧЕЛЬЦОВ. А здесь? ЗАХЕДРИНСКИЙ. Аууу! ЧЕЛЬЦОВ. Похоже, дело плохо. ЗУБАТЫЙ. А может, товарищу начальнику вовсе не больно, может, ему только так кажется. ЧЕЛЬЦОВ. Чем глупости болтать, мне бы помогли. (Берет Захедринского под мышки и подтягивает его вверх вдоль дивана.) Зубатый берет Захедринского за ноги. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Аууу!!! Зубатый отпускает ноги Захедринского. Пусть этот поэт ко мне не прикасается! ЧЕЛЬЦОВ. Вам бы лучше присесть, товарищ Зубатый. Зубатый садится на диван, придавив ногу Захедринского. ЗАХЕДРИНСКИЙ. А а у у у ! ! ! ЧЕЛЬЦОВ. Не сюда, на стульчик. Зубатый садится на стул перед письменным столом, лицом к зрителям. И не двигайтесь с места. А я пока принесу уксусной воды. Вся нога распухла. ЗУБАТЫЙ (вставая). А ведь и со мной могло что-нибудь случиться! ЧЕЛЬЦОВ. Сидеть! Зубатый садится. И не двигаться. (Выходит налево.) Пауза. ЗУБАТЫЙ. Вы на меня сердитесь? Захедринский молчит. Сами же сказали, что стихи хорошие... Захедринский молчит. Сказали: "Очень хорошие, только не слышно за шумом моря". Захедринский молчит. Так я могу их вам еще раз прочитать. (Встает.) Захедринский молчит. Пауза. (Садится.) Товарищ начальник, вы не донесете? ЗАХЕДРИНСКИЙ. На вас? ЗУБАТЫЙ. Ну, что я вам ногу... ЗАХЕДРИНСКИЙ. Нет. ЗУБАТЫЙ. Точно, нет? ЗАХЕДРИНСКИЙ (приподнявшись на диване). Послушайте, Зубатый. Вы когда-нибудь дрались на дуэли? ЗУБАТЫЙ. На дуэли? ЗАХЕДРИНСКИЙ. Знаете, два человека, два индивидуума, друг против друга, лицо в лицо, взгляд во взгляд, один видит другого, смотрят друг другу в глаза, видят друг друга, один против другого, напрямую. ЗУБАТЫЙ. Э, так - нет, не было! ЗАХЕДРИНСКИЙ. ...И тогда бьются. А вернее, сражаются. Нет, еще иначе, вступают в единоборство. Начинается испытание - кто сильнее. Не только физически. Также и психически, и даже умственно, то есть - у кого из них быстрее реакция, выше сообразительность, способность владеть собой, тоньше тактика и сильнее воля к победе. А уж если они вступили в единоборство, это означает, что борьба идет в соответствии с определенными правилами, которые никто не может преступить. И если один из них эти правила нарушит, то подвергнется дисквалификации, то есть проиграет. ЗУБАТЫЙ (с глуповатой усмешкой, ничего не поняв). Э, чего там... ЗАХЕДРИНСКИЙ. Не буду скрывать, что с удовольствием свернул бы вам голову, переломал руки и ноги, а потом повырывал бы их, выбил зубы, продырявил живот, разбил морду, а потом целиком всего закопал бы и еще землю притоптал. Но лично, а не заочно, собственными руками, сейчас, здесь! ЗУБАТЫЙ. Хе-хе... ЗАХЕДРИНСКИЙ. Чего ты смеешься, ты... ЗУБАТЫЙ. Так вы же не можете. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Почему не могу? ЗУБАТЫЙ (радостно). Потому что нога сломана. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Факт. ЗУБАТЫЙ. Вы, товарищ начальник, можете только донести. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Могу. Пауза. ЗУБАТЫЙ (с беспокойством). И донесете? Захедринский отворачивается лицом к стене, спиной к Зубатому. (Вставая со стула.) Вы донесете? Пауза. ЧЕЛЬЦОВ (входит с левой стороны с бутылкой "уксусной воды", куском марли и бинтом; останавливается над Захедринским). Товарищ начальник... Захедринский не реагирует. Товарищ начальник! Захедринский не реагирует. Перевязка. ЗАХЕДРИНСКИЙ (переворачивается и ложится навзничь). Закройте шторы, мне свет глаза режет. Чельцов закрывает занавес на балконных дверях. На сцене полумрак. ЧЕЛЬЦОВ (смочив марлю "уксусной водой", накладывает ее на ногу Захедринского). Это только пока, на время, чтобы не распухала. А если сломана, без доктора не обойтись. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Кажется, сломана. ЧЕЛЬЦОВ (бинтует ногу). Ходить сможете? Захедринский пытается встать, но тут же падает на диван. Нужно идти за доктором. (Встает и собирается выйти направо.) ЗУБАТЫЙ. Я схожу! ЧЕЛЬЦОВ. Знаете, где его найти? Обогнув Чельцова, Зубатый выбегает направо. (Глядя вслед выбегающему Зубатому.) Полетел как говно с самолета. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Александр Иванович... ЧЕЛЬЦОВ (глядя, как Зубатый выходит). Что, Иван Николаевич? ЗАХЕДРИНСКИЙ. Вам не попадалась товарищ Татьяна? ЧЕЛЬЦОВ. Нет. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Тогда, может, поищете ее... Пауза. Чельцов продолжает смотреть в сторону правого выхода. Сделаете это для меня? ЧЕЛЬЦОВ. Знаете что, Иван Николаевич? Я, наверное, лучше за ним пойду. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Зачем? ЧЕЛЬЦОВ. Не нравится мне этот ваш Зубатый. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Обыкновенный. Если случайно ее встретите... ЧЕЛЬЦОВ (прерывает Захедринского). Вам ничего не нужно? ЗАХЕДРИНСКИЙ. Спасибо, нет. Возможно, в саду или еще где-нибудь... ЧЕЛЬЦОВ. Может, вам воды подать? ЗАХЕДРИНСКИЙ. Нет, не нужно. Или на пляже... ЧЕЛЬЦОВ. Я скоро вернусь. (Направляется к правому выходу.) ЗАХЕДРИНСКИЙ. Александр Иванович! Чельцов выходит направо. Захедринский встает с дивана, едва не падает, но превозмогает боль. Цепляясь за стены, с трудом передвигается к правому выходу, поспешность позволяет ему перебороть физическое страдание. Добирается почти до самого выхода за кулису. И если где-нибудь встретите, скажите ей... (Прислушивается, но Чельцов уже вышел из дома.) Пауза. Захедринский возвращается назад. Теперь он уже не спешит. Добравшись до дивана, ложится в том же положении, что прежде. Лежит навзничь, заложив руки за голову. Смотрит в потолок. Закрывает глаза. Продолжительная пауза. В проеме балконного занавеса появляется голова Сейкина в офицерской фуражке. Пауза. Голова поворачивается вправо (то есть влево, с позиции зрителей), затем влево, как бы желая сориентироваться в ситуации. Смотрит в сторону Захедринского. Пауза. Из-за штор (малого занавеса) выходит Петр Алексеевич Сейкин в полной форме офицера царской армии, включая ремень и фуражку, но без сабли. Подмышкой держит лошадиный череп. Возраст Сейкина и внешний вид те же, что в I акте. Осторожно, чтобы не разбудить Захедринского, который предположительно спит, Сейкин подходит к дивану и наклоняется над неподвижным Захедринским. Некоторое время остается в таком положении. Затем отворачивается и бесшумно садится на стул перед письменным столом, спиной к фигуре Ленина, лицом к Захедринскому. Лошадиный череп кладет на колени. Сидит неподвижно. Пауза. ЗАХЕДРИНСКИЙ (открывает глаза и приподнимается на локте). Кто здесь? СЕЙКИН. Это я. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Кто - я? СЕЙКИН. Сейкин. Петр Алексеевич. ЗАХЕДРИНСКИЙ. А-а-а, добро пожаловать! СЕЙКИН. Здравствуйте, Иван Николаевич. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Ну и что вы, как вам живется? Сейкин не отвечает. Столько лет, столько лет... Как здоровье? Сейкин не отвечает. Извините, что не встаю, но сами видите (Указывает на забинтованную ногу.) Сейкин утвердительно кивает. Издалека прибыли? СЕЙКИН. Издалека. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Мы здесь все издалека, хоть и на том же самом месте. Вы бы здесь ничего не узнали, все теперь по-другому. СЕЙКИН. Ну, не все. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Справедливо, кое-что не изменилось. СЕЙКИН. Кое-что - нет. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Да что вы об этом можете знать. (Вдруг обеспокоенно.) Почему вы так говорите... СЕЙКИН. Чувства не меняются. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Даже у вас? СЕЙКИН. Даже у нас. ЗАХЕДРИНСКИЙ (еще более беспокойно). Зачем вы пришли... СЕЙКИН. Вас навестить. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Мило с вашей стороны, Петр Алексеевич, очень мило. Я ведь не был с вами слишком любезен. СЕЙКИН. Да и я с вами тоже. ЗАХЕДРИНСКИЙ. И вы на меня не в обиде? СЕЙКИН. За нелюбезность - нет. ЗАХЕДРИНСКИЙ. За что же тогда? СЕЙКИН. Вы хотели спросить: за кого. Захедринский падает на изголовье дивана, смотрит в потолок. Пауза. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Но вы же могли на ней жениться. СЕЙКИН. Мог. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Она согласилась. СЕЙКИН. Согласилась. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Тогда за из-за чего вам на меня обижаться? СЕЙКИН. Я не в обиде за прежнее, я в обиде за то, что стало потом. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Потом вас в некотором смысле уже не было. СЕЙКИН. Это правда. ЗАХЕДРИНСКИЙ. А теперь вас нет в еще большей степени... СЕЙКИН. Тоже верно. ЗАХЕДРИНСКИЙ. В таком случае - неправда, что у вас есть повод быть на меня в обиде. СЕЙКИН. Неправда. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Тогда из-за чего? СЕЙКИН. Что поделаешь, Иван Николаевич, правды нет, меня нет, а обида есть. ЗАХЕДРИНСКИЙ. И чего вам от меня нужно... СЕЙКИН. Не пугайтесь, я к вам только поболтать. ЗАХЕДРИНСКИЙ (с облегчением). Ну что ж, чудесно, можем и поболтать. Мне ведь тоже не с кем. СЕЙКИН. Но тут же полно людей. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Какие там люди. Люди были, и людей не стало. Вам, собственно, очень повезло. СЕЙКИН. Мне? ЗАХЕДРИНСКИЙ. Ушли вовремя. Разрешите спросить, что это у вас? СЕЙКИН. Что? ЗАХЕДРИНСКИЙ. Да вот это - зубастое. (Указывает на оскаленные зубы лошадиного черепа.) СЕЙКИН. Приятель. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Немного странный... СЕЙКИН. Более, чем приятель, лучший приятель, задушевный друг. Мы были вместе у Врангеля. До самого конца. Он ни разу меня не подвел. ЗАХЕДРИНСКИЙ. До самого конца? СЕЙКИН. И теперь я никогда с ним не расстаюсь. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Что ж, так и нужно, если друг. Но если уж мы заговорили об обиде... СЕЙКИН. Чего уж вспоминать, Иван Николаевич, все кончилось. Виноват был я. ЗАХЕДРИНСКИЙ. ...То, скорее, я мог бы хранить обиду на вас. СЕЙКИН. Ну и как - сохранили? ЗАХЕДРИНСКИЙ. Сохранил. СЕЙКИН. До сих пор? Но это же было несерьезно. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Для вас несерьезно. Но для Татьяны... Именно за это я и в обиде на вас. СЕЙКИН. Ерунду говорите, Иван Николаевич. Вы бы предпочли, чтобы и для меня было важно то, что было важно для нее? Пауза. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Вы правы. Вообще-то нет. СЕЙКИН. Ну вот, сами видите, что все это ерунда. Пауза. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Собственно говоря, обиды на вас во мне уже нет. Теперь я в обиде на некоего Зубатого. СЕЙКИН. Зубатый? Не знаю. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Я же сказал, что вам повезло. СЕЙКИН. И что это за тип? ЗАХЕДРИНСКИЙ. Не будем о нем. Пауза. Может, вы знаете, где она сейчас? СЕЙКИН. Знаю. ЗАХЕДРИНСКИЙ (приподнимается с дивана настолько резко, что тревожит больную ногу, невольно кривится от боли, но не обращает на нее внимания). Где! СЕЙКИН. Зачем вам это знать. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Как это - зачем! СЕЙКИН. Непременно хотите? ЗАХЕДРИНСКИЙ (поднимаясь и садясь на диване, опустив ноги на пол). Хочу! СЕЙКИН. Действительно хотите? ЗАХЕДРИНСКИЙ. Вы со мной не играйте. СЕЙКИН. Ну, если вам действительно этого хочется... Он встает, кладет лошадиный череп на стул, передней стороной к Захедринскому, идет к выходу на балкон, останавливается около его левой стороны и тянет за шнур занавеса. Занавес расходится на две стороны. Открывается сцена из "Сна в летнюю ночь" Шекспира. Татьяна в роли Титании, Зубатый в роли ткача Основы. Татьяна в красивом и фантастичном костюме Титании, в значительной степени демонстрирующем ее прелести. Зубатый-Основа в том же виде, как мы его видели в последний раз: в черном, цельном купальном костюме начала века, закрывающем почти все тело, на бретельках, со штанинами до половины голени, на голове черная, резиновая шапочка для купания, закрывающая уши и лоб и застегнутая под подбородком. Необходимо, чтобы исчезло все, что прежде просматривалось через выход на балкон: балюстрада, верхушки кипарисов, морской горизонт. Должно создаваться впечатление, что сцена разыгрывается не на балконе, но совершенно в ином измерении, в неопределенном пространстве. Эта малая сцена ярко освещена. Татьяна-Титания лежит на условной лесной лужайке, среди цветов. Зубатый-Основа наклоняется над ней. Вокруг них лес, представленный несколькими элементами. Татьяна-Титания просыпается. ТАТЬЯНА. О, что за ангел пробудил меня Среди цветов? ЗУБАТЫЙ. Щегленок, зяблик, воробей, Кукушка с песнею своей, Которую слышат многие, но каждый делает вид, Что не ему кукует она о том, чем занимается его жена. Да и то правда: кто захочет обращать внимание на глупую птицу? ТАТЬЯНА. Прошу, прекрасный смертный, спой еще! Твой голос мне чарует слух, твой образ Пленяет взор. Достоинства твои Меня невольно вынуждают сразу Сказать, поклясться, что тебя люблю я! Захедринский с трудом, но забывая о боли, поднимается с дивана. ЗУБАТЫЙ. Сударыня, у вас для этого не очень-то много резону. А впрочем, любовь с рассудком редко живут в ладу. Но, что бы ни случилось, оказии надо не упустить. ТАТЬЯНА. Ты так же мудр, как и хорош собой! ЗУБАТЫЙ. Ну, это, положим, преувеличение. Но будь у меня достаточно смекалки, чтобы выбраться из этого леса, Вот бы с меня и хватило. ТАТЬЯНА. Покинуть лес!... Не думай и пытаться. Желай иль нет - ты должен здесь остаться. Могуществом я высшая из фей. Весна всегда царит в стране моей. Тебя люблю я. Следуй же за мной! Захедринский идет к правому краю балкона-сцены. Опирается на него правой рукой и продолжает смотреть представление. К тебе приставлю эльфов легкий рой, Чтоб жемчуг доставать тебе со дна, Баюкать средь цветов во время сна. Я изменю твой грубый смертный прах: Как эльф витать ты будешь в облаках.[7] ЗАХЕДРИНСКИЙ (кричит). Хватит! Актеры прерывают игру и выжидательно смотрят в зрительный зал. СЕЙКИН. Что с вами, Иван Николаевич... ЗАХЕДРИНСКИЙ (хромая, постоянно теряя равновесие и восстанавливая его, забыв о физическом страдании, идет налево вдоль малой сцены; останавливается перед Сейкиным, опершись правой рукой о стену). Ты зачем пришел? Мстить? СЕЙКИН. Да вы что... Неужели вам не понравилось? ЗАХЕДРИНСКИЙ. Ты - мерзкий Яго! СЕЙКИН. Это уже из другой пьесы. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Да я тебе... я тебе... СЕЙКИН. Ну, что - ты мне? Пауза. ЗАХЕДРИНСКИЙ (спокойно). Нет, ничего. Против тебя я бессилен. (В порыве бешенства ударяет кулаком по стене.) Аууу! (Ударил слишком сильно и поранил руку.) СЕЙКИН. Возьмите себя в руки, Иван Николаевич. Если дело и дальше так пойдет, вы всего себя искалечите. ЗУБАТЫЙ. Можно продолжать? СЕЙКИН. Пожалуйста, но дайте другой фрагмент. Этот товарищу начальнику не понравился. Малый занавес закрывается сам собой. Захедринский отходит направо и падает на диван. СЕЙКИН (подходя к нему). Что с вами? ЗАХЕДРИНСКИЙ. Воды! Сейкин идет налево и наливает в стакан воду из графина. Иными словами. делает вид, что наливает, поскольку воды в графине нет. Захедринский берет стакан и с жадностью подносит его ко рту. Начинает пить, но замечает, что не пьет. Пытается пить снова, запрокидывая голову назад, но убеждается, что утолить жажду он не может. Разглядывает стакан, переворачивает его вверх дном. Стакан действительно пуст. Возвращает стакан Сейкину. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Какая-то сухая. СЕЙКИН (слащаво). Что - сухая, Иван Николаевич? ЗАХЕДРИНСКИЙ. Эта вода. СЕЙКИН. Сухая вода - самая полезная. (Относит стакан и ставит его на стол.) ЗАХЕДРИНСКИЙ. Вам не следовало проделывать со мной подобные фокусы. СЕЙКИН (слащаво). Какие, товарищ начальник? ЗАХЕДРИНСКИЙ. Ну, это, с Зубатым. СЕЙКИН (подходит к Захедринскому и останавливается перед ним). И еще с кем? ЗАХЕДРИНСКИЙ. Я знал, что вы человек несимпатичный, но не думал, что такой негодяй. СЕЙКИН. Ах, это со мной случается лишь изредка. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Показывать мне такое... СЕЙКИН. Сами пожелали посмотреть. За малым занавесом звучит гонг. Сейкин занимает место справа, в изножье дивана. Опершись о стену, он будет смотреть на малую сцену как театральный зритель. Стена скошенная, так что он не перекроет ни актеров, ни Захедринского. Сцена из "Отелло". В роли Дездемоны Лили Карловна Вольф. Она лежит в ночной рубашке на кровати. Костюм театральный, но прическа та же, что прежде, с челкой и прядями, закрученными на щеки. С левой стороны малой сцены входит Рудольф Рудольфович Вольф в роли Отелло. На его голове тюрбан, костюм театральный, на тунике те же награды, что прежде. ЛИЛИ. Отелло, это ты? ВОЛЬФ. Да, Дездемона. ЗАХЕДРИНСКИЙ (вполголоса). Но это же не для меня, это для вас. СЕЙКИН (вполголоса). Вы уверены? ЗАХЕДРИНСКИЙ. Ну... Возможно, и для меня, только не в этом составе. ЛИЛИ. Ты ляжешь, мой синьор? ВОЛЬФ. Ты помолилась на ночь, Дездемона? ЛИЛИ. Да, мой синьор. ВОЛЬФ. Когда ты знаешь за собою грех, Непримиренный с милостью небесной, Покайся в нем сейчас же. ЛИЛИ. Мой синьор, Что это значит? ВОЛЬФ. Слышишь? Торопись. Я отойду. Мне тяжко убивать Твой неготовый дух. Избави Боже, Чтоб я убийцей стал твоей души. ЛИЛИ. Ты говоришь - убить? ВОЛЬФ. Да, я сказал! ЗАХЕДРИНСКИЙ (сложив ладони рупором, кричит). Рельсы! ВОЛЬФ (прерывая игру, к Захедринскому). Прошу не мешать актеру! СЕЙКИН. Оставьте его, я тоже не люблю этого инженера, но он меня иногда выручает. Актеры продолжают играть. ЛИЛИ. Святое небо, сжалься надо мной! ВОЛЬФ. Аминь, всем сердцем! ЛИЛИ. Раз ты так сказал, Ведь ты же не убьешь меня. ВОЛЬФ. О-о! ЛИЛИ. И все же я боюсь тебя. Ты страшен, Когда вот так ворочаешь глазами. Чего бояться, я сама не знаю, Раз нет за мной вины; но я боюсь. ВОЛЬФ. Помысли о твоих грехах. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Только без намеков! ВОЛЬФ (прерывая игру, к Сейкину). Товарищ директор, что здесь происходит! СЕЙКИН. Продолжайте играть. Актеры продолжают играть. ЛИЛИ. Мой грех - любовь к тебе. ВОЛЬФ. За это ты умрешь. ЛИЛИ. Смерть, убивая за любовь, преступна. Как ты кусаешь нижнюю губу! Твой облик искажен кровавой злобой. Я чувствую беду, но верю, верю - Она грозит не мне. ВОЛЬФ. Молчи! Довольно. ЛИЛИ. Молчу, но что случилось? ВОЛЬФ. Мой платок, Заветный дар тебе, ты подарила Микеле Кассьо. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Какой еще платок? ЛИЛИ. Нет, клянусь душой! Пошли за ним, спроси его. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Вот именно! ВОЛЬФ. Не лги, Не лги, красотка: ты на смертном ложе. ЛИЛИ. Да, но умру не скоро. ВОЛЬФ. Нет, сейчас же. Поэтому признай свой грех открыто. Ты, с клятвой отрицая слог за слогом, Не отвратишь, не сломишь убежденья, Которым я истерзан. Ты умрешь. ЛИЛИ. Так сжалься, Боже, сжалься! (Плачет.) ВОЛЬФ. Шлюха! Ты предо мною слезы льешь по нем? (Указывает на Захедринского.) Сейкин отрывается от стены и внимательно разглядывает Захедринского. Вольф-Отелло замирает, направив на Захедринского указательный палец. ЗАХЕДРИНСКИЙ. О чем это он? Сейкин перестает смотреть на Захедринского и возвращается к роли зрителя, снова опершись о стену. Актеры продолжают играть. ЛИЛИ. О, прогони меня, но дай мне жить! ВОЛЬФ. Сгинь, шлюха! ЛИЛИ. Убей хоть завтра! Дай пожить сегодня! ВОЛЬФ. Ты борешься... ЛИЛИ. Хоть полчаса! ВОЛЬФ. Я начал, я и кончу. ЛИЛИ. О, дай прочесть мне хоть молитву! ВОЛЬФ. Поздно. (Начинает ее душить.)[8] ЗАХЕДРИНСКИЙ (вскакивает с дивана, насколько это возможно в его состоянии). Отпусти ее, хам! ВОЛЬФ (переставая душить). Я не могу работать в подобных условиях! ЗАХЕДРИНСКИЙ. Так не работай, скотина! ВОЛЬФ. Прошу не оскорблять меня! ЗАХЕДРИНСКИЙ. Сейчас я тебе покажу - оскорблять! (C угрожающим видом двигается к нему.) ВОЛЬФ (отступая, задом к левой кулисе малой сцены). Я дам ход этому делу! ЗАХЕДРИНСКИЙ. Не успеешь, сексот! СЕЙКИН. Что за манеры для сотрудника, ответственного за культуру, товарищ начальник. Как бы среагировал на ваше поведение товарищ Чапаев. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Нас.... мне на товарища Чапаева! СЕЙКИН. На кого? ЗАХЕДРИНСКИЙ (опомнившись). Ну, на него, может, и нет. Занавес малой сцены самостоятельно закрывается. СЕЙКИН. Не понимаю, для чего вы сорвали представление, товарищ Захедринский. Ведь ревность - именно ваша тема. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Всему есть предел, Петр Алексеевич. Да, я могу ревновать, страдать, устраивать сцены, но чтобы душить? Нет, это не по мне. СЕЙКИН. Вы, Иван Николаевич, обнаруживаете слабость в подобных делах. А идти нужно до конца. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Возможно, это вы слабы, но не я. А если уж речь зашла о том, что идти следует до конца, то именно вам лучше бы помолчать. Хороши вы были в первом акте. СЕЙКИН. В каком еще первом? ЗАХЕДРИНСКИЙ. Сразу после того, как сделали предложение Лилиане Карловне. Ничего не скажешь, красивый у вас был вид. Сейкин молчит. И характер свой прекрасный показали. СЕЙКИН. Я должен был явиться в гарнизон. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Без невесты? СЕЙКИН. Я собирался вернуться за ней. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Ну и как-то так не вернулись. Пауза. СЕЙКИН. Мне что-то начинает казаться, что ту сцену мы закончим. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Какую, с вашим предложением? А стоило бы. СЕЙКИН. Нет, из "Отелло". ЗАХЕДРИНСКИЙ. Ага, понятно, следует идти до конца, да? СЕЙКИН. Именно потому. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Но актеры-то ушли. СЕЙКИН. Ничего, закончим сами. ЗАХЕДРИНСКИЙ. И я не ваша Дездемона. СЕЙКИН. Обойдемся без нее. (Поднимает руки, растопыривает пальцы и шевелит ими, попеременно делает гимнастику, массирует.) Захедринский отступает, двигаясь неловко из-за больной ноги. Сейкин идет за ним. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Да вы что, Петр Алексеевич... СЕЙКИН. А то самое, мой дорогой, то, что и было. ЗАХЕДРИНСКИЙ (отступая). Вы же сказали, что зла на меня не держите... СЕЙКИН. Не держал, но возникли новые обстоятельства. ЗАХЕДРИНСКИЙ (переставая отступать, так как уже касается ногами дивана). Какие обстоятельства... Сейкин быстро достает косынку из кармана халата Захедринского. Это недоразумение! Сейкин отбрасывает косынку, хватает Захедринского за горло и опрокидывает на диван. ГОЛОС ЧЕЛЬЦОВА (из-за правой кулисы). Иван Николаевич!. (Ближе.) Иван Николаевич! Сейкин перестает душить Захедринского, берет под мышку лошадиный череп и исчезает в проеме малого занавеса. С правой стороны вбегает Чельцов. ЧЕЛЬЦОВ. Иван Николаевич... (Переводя дыхание.) Я так спешил, но... Иван Николаевич, вы где? ЗАХЕДРИНСКИЙ (лежа на диване). Здесь. ЧЕЛЬЦОВ. А, слава Богу, я уж подумал, с вами что случилось. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Дурной сон приснился. ЧЕЛЬЦОВ. Все из-за ноги. А новости плохие, доктора не будет. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Зубатый ему не сказал? ЧЕЛЬЦОВ. Зубатый? Он к доктору вовсе не ходил. ЗАХЕДРИНСКИЙ. А куда? ЧЕЛЬЦОВ. Доносить. Пауза. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Рассказывайте. ЧЕЛЬЦОВ. Как я за ним увязался, он поначалу шел прямо, а потом смотрю - сворачивает. Ну, думаю: "Ага!" Но ничего, думаю, может, он свернул, чтобы пойти другой дорогой. И только когда он опять свернул, а потом немного прошел прямо и вошел... ЗАХЕДРИНСКИЙ. Куда вошел? ЧЕЛЬЦОВ. Лучше не называть. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Откуда вы знаете, что он там делал? ЧЕЛЬЦОВ. А я зашел через сад, окно было открыто, ну я все и слышал. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Вас никто не заметил? ЧЕЛЬЦОВ. Так ночь уже... ЗАХЕДРИНСКИЙ. Донес... ЧЕЛЬЦОВ. Он на вас донес, что вы не донесли на него. Это правда, что вы не донесли? ЗАХЕДРИНСКИЙ. Не успел. ЧЕЛЬЦОВ. А надо бы, надо... Теперь-то уже поздно. Ну, я тогда опять садом, потом бегом через бульвар и сюда. Только вот по дороге... (Достает из-за пазухи поллитровую бутылку водки и ставит ее на пол, возле изголовья дивана.) Для вас. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Это по какому же поводу? ЧЕЛЬЦОВ. Пока ждете. Пригодится. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Награди вас Бог. ЧЕЛЬЦОВ. Ох, беда, Иван Николаевич, почему не вы оказались первым. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Не получилось. ЧЕЛЬЦОВ. Не донести, это же тяжкий грех. Пауза. Ну, тогда... Вы уж не гневайтесь, Иван Николаевич, но я лучше пойду. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Конечно. ЧЕЛЬЦОВ. Может, вам еще чего нужно? ЗАХЕДРИНСКИЙ. Нет, больше я уже ни в чем не нуждаюсь. Чельцов идет налево. Может, только... Чельцов останавливается. Откройте, пожалуйста, окно, душно что-то. Чельцов, потянув за шнур, раздвигает малый занавес (шторы). Балюстрада и верхушки кипарисов снова там же, где они были перед показом сцен из "Сна в летнюю ночь" и " Отелло". Разница лишь в том, что теперь глубокая ночь и верхушки кипарисов выделяются на фоне ночного неба. ЧЕЛЬЦОВ. И еще, Иван Николаевич: я вам ничего не говорил, и вы ничего не слышали. Понимаете. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Не беспокойтесь, Александр Иванович. Чельцов идет налево. И спасибо вам за все. ЧЕЛЬЦОВ. За что? Мы и знакомы-то не были. (Выходит налево.) Пауза. Захедринский в задумчивости сидит на диване, глядя перед собой. Немного спустя замечает косынку, лежащую на полу. Встает, поднимает косынку и прячет ее в карман халата. Берет с пола бутылку водки, идет к письменному столу, садится на стул напротив Ленина. Вышибает пробку из бутылки. Салютует бутылкой Ленину и подносит горлышко ко рту. Пьет, с каждым глотком все больше запрокидывая голову назад. Занавес начинает закрываться. Когда Захедринский максимально запрокидывает голову, а бутылка приобретает вертикальное положение, занавес полностью закрывается. АКТ III. АРХИТЕКТУРА И ОБОРУДОВАНИЕ СЦЕНЫ Вдоль всей сцены тянется приморская набережная. Линия горизонта и линия набережной. Посередине - церковь, вернее плоский макет церкви. Макет установлен близко к краю набережной, параллельно ей, по центру относительно обеих кулис, Между макетом и краем набережной должен оставаться проход, достаточный для двух человек, идущих рядом. Фасад (контур) церкви представляет собой прямоугольник, вытянутый вверх. Над фасадом три церковных купола, центральный из которых крупнее и выше двух остальных. На куполах православные кресты, сверкающие золотом. Церковь расписана в сказочно-ярких, ярмарочных тонах. В прямоугольнике фасада - высокая, сводчатая арка входа. Таким образом весь фасад и является, собственно, аркой. В проеме арки видны линии горизонта и набережной. Море, горизонт и линия набережной, проходящие вдоль всей сцены, прерываются только церковью, а точнее - церковью справа и слева от вырезанной в ней арки, продолжаясь в ее проеме. Макет плоский, и арка не имеет собственной глубины. Слева от церкви полная луна огромных размеров. Ночь очень светлая. Вся сцена погружена в магически интенсивный, сюрреалистический лунный свет. Рассеянное серебро. Море - светлая синева, пронизанная серебром. Небо темно-сапфировое. Вся набережная беловато каменная, с оттенком светлого гранита. Между церковью и левой и правой кулисами, приблизительно на половине расстояния между краем набережной и рампой, параллельно линии набережной, стоят две скамьи без спинок, одна слева, другая справа от церкви. Обе скамьи из черного мрамора. Справа от левой скамьи, на половине расстояния между скамьей и церковью, но ближе к авансцене, чем обе скамьи, - классический шезлонг, выкрашенный белой краской. Продолжением шезлонга служит табурет, также белый. Сейчас он используется как подставка для ног. Рядом с шезлонгом низкий, белый столик. На столике находятся следующие предметы: 1. Большая пластиковая бутылка кока-колы, без колпачка. 2. Открытая коробка сигар. 3. Золотая зажигалка. 4. Большая белая пепельница (в виде крупной фаянсовой миски). 5. Полевой бинокль без футляра, с ремнем для того, чтобы вешать бинокль на шею или на плечо. ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦ III акта в порядке их появления на сцене ПЕТЯ ЛИЛИ КАРЛОВНА ВОЛЬФ РУДОЛЬФ РУДОЛЬФОВИЧ ВОЛЬФ АНАСТАСИЯ ПЕТРОВНА БАТЮШКОВА ПЕРВЫЙ ВТОРОЙ ИВАН НИКОЛАЕВИЧ ЗАХЕДРИНСКИЙ ГЕНЕРАЛ ОБОРОТЕНЬ 1-й МАТРОС 2-й МАТРОС ЕКАТЕРИНА ВЕЛИКАЯ АЛЕКСАНДР ИВАНОВИЧ ЧЕЛЬЦОВ МАТРЕНА ВАСИЛЬЕВНА ЧЕЛЬЦОВА ПЕТР АЛЕКСЕЕВИЧ СЕЙКИН ТАТЬЯНА ЯКОВЛЕВНА БОРОДИНА ДЕЙСТВИЕ Занавес поднимается. На шезлонге сидит, положив ноги на табурет, молодой мужчина в костюме звезды рок-н-ролла раннего периода, из ткани, переливающейся серебристо-золотистым блеском. Покрой жакета должен быть таким, чтобы актер мог свободно подвернуть рукава до локтей. Жакет спереди открытый, либо расстегнутый, либо легко расстегиваемый. Прическа под Элвиса Пресли, сзади "утиный хвост", спереди надо лбом волна по-славянски белокурых волос. Темные очки в белой пластмассовой оправе. На ногах эффектные, "барочные" кроссовки. Он курит большую сигару, ритмично, через равные промежутки времени, выпуская клубы дыма (если актер-курильщик сумеет). На скамье справа кто-то спит, вытянув ноги в сторону церкви. Голова прикрыта газетой (русской). Видны ноги в стоптанных валенках, ватные брюки и телогрейка. Все серо-бурого, землистого цвета. Пауза. Доносятся хлопки, подобие аплодисментов, короткими, неравномерными сериями, затем одиночные. Пауза. С правой стороны медленным, прогулочным шагом входят двое старых людей в костюмах 1910 года. Одеты изысканно, как люди из высшего общества. Это Вольф и Лили Карловна. Лили идет ближе к авансцене, слева от Вольфа. Она ведет несколько беспомощного Вольфа под руку. Тот опирается на трость, что была у него в I акте. Подойдя все тем же размеренным шагом к мужчине на шезлонге, останавливаются. Вольф приподнимает шляпу. ЛИЛИ. Извините, господин... Молодой человек выпускает клуб сигарного дыма. Извините, товарищ... Молодой человек выпускает клуб сигарного дыма. Do you speak english?[9] МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК. Меня зовут Петр. ЛИЛИ. Который теперь час? Петя кладет сигару на пепельницу и подворачивает левый рукав до самого локтя. На его руке несколько часов самого разнообразного вида на блестящих браслетах. Все часы современные - с измерителями кровяного давления, альтиметрами, секундомерами, калькуляторами и т.п. Петя опускает левый рукав и подворачивает правый рукав до самого локтя. На правой руке также несколько часов на блестящих браслетах. Опускает правый рукав и сует руку во внутренний карман. Достает золотые, старинные карманные часы на золотой цепочке. Открывает крышку часов. Смотрит на часы. Закрывает крышку часов, убирает их во внутренний карман. ПЕТЯ. Одиннадцать. ЛИЛИ. Большое спасибо, мистер. Лили и Вольф выходят налево тем же спокойным, прогулочным шагом. Петя снова берет сигару, выпускает клуб дыма. Спящий на скамейке мужчина беспокойно ворочается во сне, шелестит газетой, закрывающей голову. Затем снова замирает и продолжает спать. Доносятся хлопки, сериями и одиночные. С правой стороны входит Анастасия Петровна Батюшкова, она совсем старенькая. Одета бедно, на голове платок, внешность простенькой бабушки. На спине несет узел. Медленно идет налево. Дойдя до Пети, останавливается. Снимает со спины узел, развязывает его. Достает из узла самовар, тот самый, что она выносила на сцену в I акте. АНАСТАСИЯ. Не купите? Петя отрицательно крутит головой, куря сигару. Настоящий. Петя отрицательно крутит головой. Недорого. Петя отрицательно крутит головой. Анастасия убирает самовар в узел. Завязывает его и закидывает за спину. Медленно идет. Выходит налево. Доносятся хлопки, сериями и одиночные. С левой стороны входят двое мужчин со стремянкой. Оба квадратные, широкоплечие, походят на типичных телохранителей эпохи Сталина. Одеты одинаково в черные костюмы советского покроя начала пятидесятых годов. Широкие, мешковатые брюки, квадратные двубортные пиджаки, белые рубахи со свисающими остроконечными уголками воротников, широкие галстуки, черные, до блеска начищенные ботинки. Петя не обращает на них внимания. Мужчины подходят к макету церкви. Ставят стремянку справа от арки. Первый залезает на стремянку, достает из кармана молоток, гвоздь и начинает забивать гвоздь справа сверху от свода арки. Второй придерживает стремянку. После нескольких ударов молотка спящий на скамье мужчина начинает просыпаться. Сначала шевелится голова под газетой, а когда раздается следующий - более громкий, энергичный - удар молотка, он резко садится, поднявшись рывком, но ноги по-прежнему лежат на скамье. Газета падает с его лица. Это Иван Николаевич Захедринский. Он выглядит значительно старше. Не по возрасту, - поскольку ему, как в I и II актах, около пятидесяти лет, - но по внешнему виду. Он кажется старше потому, что очень изнурен. Бакенбарды совершенно белые, на лице, несколько дней не бритом, седая щетина, волосы длинные, нестриженые, неряшливые и тоже седые. ЗАХЕДРИНСКИЙ (к мужчине на стремянке, тоном, которым отгоняют собаку). А не пошел бы ты!... Мужчина на стремянке оборачивается к Захедринскому, с молотком в руке. Стоящий под стремянкой Второй также проявляет интерес. Петя выпускает клуб дыма, не обращая внимания на происходящее. Поспать не дадут, сукины дети. Мужчина с молотком в руке не спеша спускается со стремянки. Захедринский садится на скамье, опустив ноги на землю. На обоих мужчин больше внимания не обращает. Первый спустился со стремянки и медленно приближается к Захедринскому. Второй следует за ним. Останавливаются перед Захедринским, который между тем потягивается, зевает и чешет под мышками, не обращая на них внимания. ПЕРВЫЙ. Знаешь его? Второй отрицательно крутит головой. Что ж, придется познакомиться. (Наступает Захедринскому на ногу.) ЗАХЕДРИНСКИЙ (медленно вставая). Ты чего? ПЕРВЫЙ. Вот мой друг желает с тобой познакомиться. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Передай, что мне его рожа не нравится. ПЕРВЫЙ (ко Второму). Слыхал? ВТОРОЙ. Не-а. Может он повторит? ПЕРВЫЙ (к Захедринскому). Мой друг желает, чтобы ты повторил. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Передай, что мне не хочется. ПЕРВЫЙ (передавая молоток Второму). Первым будешь? Второй берет у Первого молоток и приближается к Захедринскому. Петя кладет сигару в пепельницу и резко свистит на пальцах. Первый и Второй поворачиваются к нему. ПЕТЯ. Идите-ка сюда. Первый и Второй подходят к Пете. Тот указывает на церковь. Займитесь делом. Первый и Второй оглядываются на Захедринского. Петя встает с шезлонга. Я что сказал. Первый и Второй возвращаются к стремянке. Устанавливают ее слева от арки. Петя долго и педантично гасит сигару в пепельнице. Первый влезает на стремянку, Второй подает ему молоток и держит стремянку. Первый достает из карма на гвоздь и тремя ударами молотка забивает его в стену на уровне первого гвоздя. Петя достает из кармана расческу и причесывается. Первый начинает спускаться со стремянки. Петя убирает расческу в карман и начинает медленно идти к Захедринскому. Первый снова влезает на самый верх стремянки, чтобы лучше видеть то, что сейчас произойдет. Петя останавливается перед Захедринским. Пауза. Второй влезает на стремянку, чтобы лучше видеть. Петя снимает темные очки и прячет их в карман. Смотрит на Захедринского, Захедринский на Петю. ЗАХЕДРИНСКИЙ (начинает петь, негромко). По железной дороге... ПЕТЯ (подхватывает). Шел петух кривоногий... ЗАХЕДРИНСКИЙ (продолжает, громко). А за ним восемнадцать цыплят... ПЕТЯ и ЗАХЕДРИНСКИЙ (вместе, в полный голос, все более живо). Он зашел в ресторанчик, Чекалдыкнул стаканчик И еще восемнадцать подряд.[10] ПЕТЯ (радостно, "не веря собственным глазам"). Дядя Ваня! (Раскрывает объятия.) Захедринский также. Они бросаются друг к другу, обнимаются, хлопают друг друга по спине. Петя отступает от Захедринского и смотрит на него так, словно не может наглядеться. Ну как вы, откуда... ЗАХЕДРИНСКИЙ. С северов. ПЕТЯ. А мы-то уж думали... ЗАХЕДРИНСКИЙ. Я тоже думал. ПЕТЯ. Но зато живой?! ЗАХЕДРИНСКИЙ. Похоже на то. ПЕТЯ. Здоровый? ЗАХЕДРИНСКИЙ. С этим хуже. ПЕТЯ. Вот мама-то обрадуется! ЗАХЕДРИНСКИЙ (указывая на тех, что стоят на стремянке). Твои тараканы? ПЕТЯ. А-а, нормальные подонки. Захедринский оборачивается к стоящим на стремянке, сгибает правую руку в локте, а ладонью левой руки ударяет по правому бицепсу. Двое на стремянке делают вид, что ничего не заметили. Пойдемте, дядя Ваня, встречу положено обмыть. Идут налево, к столику. Петя отставляет табурет от шезлонга, теперь он будет служить не как подножие, а как место для сидения. Захедринский вытягивается на шезлонге. Петя берет со столика бутылку кока-колы и замечает, что двое на стремянке продолжают на них смотреть. Вон отсюда! Двое быстро спускаются со стремянки, становятся рядом и по-военному отдают честь Пете. Затем складывают стремянку и бегом выносят ее налево. Петя садится на табурет и передает бутылку кока-колы Захедринскому. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Что это? ПЕТЯ. А вы, дядя, попробуйте. ЗАХЕДРИНСКИЙ (пьет из бутылки). А что, ничего... Только зачем подкрашено? (Отдает бутылку Пете.) ПЕТЯ. Пятьдесят на пятьдесят. (Пьет из бутылки.) ЗАХЕДРИНСКИЙ. А разве чистый спирт нельзя? ПЕТЯ. Теперь уже нет. Европа. (Пьет из бутылки.) ЗАХЕДРИНСКИЙ. Понятно. Дешевле получается. ПЕТЯ. Для меня цена роли не играет. ЗАХЕДРИНСКИЙ. А в Европе цена - главное. ПЕТЯ. Сейчас я вам кое-что покажу. (Ставит бутылку на столик и достает из кармана несколько стодолларовых банкнот, держит их веером; берет со стола зажигалку и поджигает деньги.) ЗАХЕДРИНСКИЙ (вскакивает с шезлонга). Петя! ПЕТЯ. Для меня баксы - вот, смотрите! Оба смотрят на горящие деньги. Петя с гордостью, Захедринский с ужасом. Пауза. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Пусть бы хоть рубли, а то ведь доллары!? ПЕТЯ. Рубли лучше горят, только копоти больше. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Но... И не жалко тебе? ПЕТЯ. У меня этого добра хватает. Когда Петя уже не в состоянии держать в руке горящие банкноты, он кладет их в пепельницу. Деньги горят в пепельнице как факел. Пауза. ПЕТЯ (разгребает догорающий пепел). Вот и все. ЗАХЕДРИНСКИЙ (садится на шезлонг, все еще под впечатлением от валютного костра). Ну и ну, кто бы мог подумать, что ты, Петя, простой, советский ребенок... ПЕТЯ. Я, дядя, уже не ребенок. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Верно. Как летит время. Но советский. ПЕТЯ. И уже не советский. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Все так говорят, да что-то не верится. С правой стороны у края набережной появляется Генерал сверхъестественных размеров в форме Советской армии, без головы. Парадный мундир, на груди ряды орденов. На шее выше воротника кровавая кайма, там, где отрезана голова. На согнутой, правой руке парадная генеральская фуражка. Ступает деревянным шагом, не сгибая колен. Медленно и размеренно перемещается налево по краю набережной. Петя и Захедринский не видят его, как если бы его не было. Генерал существует только для зрителей. В течение всего прохода Генерала сопровождает специальный осветительный прибор. Доносятся хлопки. Сначала одиночные, потом короткими сериями. ЗАХЕДРИНСКИЙ. А это что? ПЕТЯ. Что? Пауза. Захедринский слушает. Хлопки, две короткие серии. А-а, это. Друг друга по морде бьют. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Кто кого? ПЕТЯ. Одни других. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Зачем же по морде? ПЕТЯ. А теперь свобода. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Так, значит, и я мог бы... тоже мог бы теперь кого-нибудь?... ПЕТЯ. Конечно, могли бы, правда, у вас, дядя Ваня, силенок уже маловато. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Да, ты прав, упустил я время. Петя вынимает золотые, карманные часы, открывает крышку, смотрит время. Торопишься куда-нибудь? ПЕТЯ. Время еще есть. (Убирает часы.) А хотелось бы с вами... Слева входят Двое и останавливаются в некотором отдалении от Пети, не смея приблизиться. ПЕТЯ. Ну, что там? Первый приближается к Пете, наклоняется к нему и что-то шепчет на ухо. Петя встает. Не сердитесь, дядя, у меня кое-какие дела в офисе. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Иди, сынок, а я тут пока подремлю. Петя выходит направо, Двое за ним. Захедринский устраивается на шезлонге, закрывает глаза. С левой стороны входят Лили и Вольф. Лили идет со стороны авансцены, справа от Вольфа. Она ведет Вольфа под руку. Доходят до левой скамьи и садятся лицом к зрителям. Лили - слева от Вольфа. Смотрят перед собой. Захедринский открывает глаза, поднимает голову, подобно человеку, который задремал и теперь не может понять, где находится. Замечает Лили и Вольфа. Смотрит на них некоторое время. Узнает. Встает и подходит к ним. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Лилиана Карловна! Вот так встреча! (К Вольфу, любезно, но с меньшим энтузиазмом.) Рудольф Рудольфович... ЛИЛИ. Уже? ЗАХЕДРИНСКИЙ. Мы же не виделись лет пятьдесят! ЛИЛИ. Уже пора? ЗАХЕДРИНСКИЙ. Еще бы не пора, Лилиана Карловна, ведь пятьдесят лет прошло, а то и больше! ЛИЛИ (к Вольфу). Руди, уже пора. Вольф смотрит перед собой. (Тряся его за руку.) Руди! Вольф смотрит перед собой. (К Захедринскому.) Мой муж плохо слышит. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Не беда. Лили берет Вольфа под руку, помогает ему встать. Тот безвольно подчиняется. Лили ведет Вольфа к церковной арке. Куда вы, Лилиана Карловна... ЛИЛИ (останавливливаясь вместе с Вольфом). Mais... Vous etez du bateau[11]... Пауза. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Лилиана Карловна, вы, должно быть, не узнаете меня. ЛИЛИ (к Вольфу). Allons[12]... (Ведет Вольфа к церковной арке.) Захедринский преграждает им путь. Лили и Вольф останавливаются. Захедринский берет Лили за руку. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Давайте попробуем разобраться. Ведет Лили вместе с Вольфом, которого та поддерживает под руку, обратно к скамье. Все трое садятся, лицом к зрителям. Лили в середине, Захедринский слева от нее. Ведь вы Лилиана Карловна Вольф, урожденная Светлова. ЛИЛИ. Это моя внучка. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Артистка, не так ли? ЛИЛИ. В прошлом, да, артистка. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Все правильно. А это ваш муж, Рудольф Рудольфович Вольф. ЛИЛИ. Остерман. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Инженер-железнодорожник. ЛИЛИ. Граф Остерман. ЗАХЕДРИНСКИЙ. По происхождению немец. Ведь так? ЛИЛИ. Он родился в Вестфалии, но потом поступил на царскую службу. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Вот именно. И создавал всероссийскую транспортную систему. ЛИЛИ. Он был министром Петра Великого. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Какого Петра? ЛИЛИ. Великого. Пауза. ЗАХЕДРИНСКИЙ (отворачивается от Лили и смотрит перед собой). Нет, что-то тут не так. Между тем Генерал уже достиг левой кулисы - по пути появившись в проеме церковной арки - и исчез слева. Если не исчез, то должен вскоре исчезнуть. Это зависит от ширины сцены и темпа его прохода. Высоко на небе, слева от края набережной, появляется голова Священника сверхъестественных размеров. На ней высокий цилиндрический головной убор православного духовного лица. Длинные волосы, борода. Снизу на шее, там где голова отрезана, кровавая кайма. Голова движется вправо, профилем к зрителям, очень медленно и равномерно. Так же, как Генерала, голову сопровождает специальный осветительный прибор. Захедринский, Лили и Вольф - все трое сидят, глядя перед собой. (Повернувшись к Лили.) А меня вы помните? ЛИЛИ (повернувшись к Захедринскому). Oui, mon capitaine[13]. ЗАХЕДРИНСКИЙ (снова глядя перед собой). Я никогда не служил в армии. ЛИЛИ. Когда вы нас заберете? ЗАХЕДРИНСКИЙ (повернувшись к Лили). Куда? ЛИЛИ. В Константинополь. ЗАХЕДРИНСКИЙ (снова глядя перед собой). Час от часу не легче. ЛИЛИ. Вы не можете оставить нас здесь. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Почему же нет? ЛИЛИ. И вы это говорите? ЗАХЕДРИНСКИЙ. Но если мы не знакомы... ЛИЛИ. Моего мужа зовут... ЗАХЕДРИНСКИЙ. Знаю, граф Остерман. Но я с ним не знаком. ЛИЛИ. Вы не верите мне? ЗАХЕДРИНСКИЙ. Я знаком только с Лилианой Карловной. ЛИЛИ. За нас может поручиться генерал Врангель. ЗАХЕДРИНСКИЙ (повернувшись к Лили). Но ведь он умер! ЛИЛИ. Месье! Генерал Врангель - наш лучший друг. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Но это невозможно! ЛИЛИ. Месье! Я понимаю, что вы как француз не обязаны подчиняться российским военным авторитетам. Но как офицер вы должны верить слову русского генерала. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Офицер! Француз! ЛИЛИ. И, наверное, джентльмен, смею полагать. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Но я же русский! ЛИЛИ. Месье, надеюсь, честь французского морского офицера не позволит вам оставить двух старых, беззащитных людей на растерзание убийцам. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Каким еще убийцам! ЛИЛИ. И вы не понимаете? Неужели не желаете понять? Разве только... Нет, это невозможно. ЗАХЕДРИНСКИЙ (снова глядя перед собой). А что, если все возможно... ЛИЛИ. Разве возможно, чтобы офицер, француз и джентльмен оказался большевиком? ЗАХЕДРИНСКИЙ (про себя). Да, все возможно. ЛИЛИ (встает). Месье! ЗАХЕДРИНСКИЙ (вскакивая со скамьи). Нет, нет! Вы меня превратно поняли, конечно же, вы правы, это поистине невозможно! Я пошутил, то была всего лишь шутка, несколько плоская, готов признать, но ведь служба на море огрубляет нас. К тому же, мы, французы, готовы все отдать за bon mot[14]. Даже, если это не слишком bon. Прошу меня извинить, мадам, разумеется, честь офицера не позволит мне... (Галантно целует руку Лили.) ЛИЛИ. Значит, я могу на вас рассчитывать? ЗАХЕДРИНСКИЙ. Посмотрю, что удастся для вас сделать. Но пока что... Вы мне позволите вас покинуть. С правой стороны слышится автоматная очередь. Битва призывает меня! (Быстро отходит направо.) Лили садится на прежнее место рядом с Вольфом. Оба смотрят перед собой, не двигаясь. С правой стороны входит Петя, за ним Двое. В руках у Пети АК-47 (автомат Калашникова). ПЕТЯ. Порядок! (Отдает автомат Первому.) Первый почтительно принимает автомат, подобно дворецкому, принимающему зонт из рук хозяина-аристократа. Петя вытягивается на шезлонге и пьет "коктейль" из бутылки. Первый и Второй выходят налево. Захедринский садится на табурет. (Между глотками из бутылки.) Ну, дядя, что слышно? ЗАХЕДРИНСКИЙ. Вот побеседовал с господами... (Показывает на Лили и Вольфа.) Ты их знаешь? Петя оборачивается и смотрит на сидящих неподвижно Лили и Вольфа. Короткая пауза. ПЕТЯ (снова принимаясь за "коктейль"). Нет. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Говорили, что живут здесь уже давно. ПЕТЯ. Может, и давно. ЗАХЕДРИНСКИЙ. И ты не знаешь, кто они такие? ПЕТЯ. Тут всякие болтаются. Пауза. Между тем голова Священника проплыла через диск луны, потом над куполами церкви и, продолжая движение, исчезла справа. Если голова еще видна, то вскоре должна исчезнуть. С левой стороны по краю набережной входит Оборотень сверхъестественных размеров, с головой волка и телом мужчины. Одет во фрак с белой манишкой и бабочкой. Перед собой везет детскую коляску старинной модели на высоких, велосипедных колесах, черную, с опущенным тентом. Из коляски высовывается голова гуся на длинной шее, клювом обращенная к Оборотню. Так же, как Генерала и голову Священника, его сопровождает специальный осветительный прибор. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Петя... ПЕТЯ. Да. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Это правда, что сюда должен прибыть какой-то корабль? Петя замирает с бутылкой, поднесенной ко рту. Пауза. ПЕТЯ (ставит бутылку на столик). А вам, дядя, откуда это известно? Захедринский движением подбородка показывает на Лили и Вольфа, неподвижно сидящих на скамье. Петя оборачивается к Лили и Вольфу, смотрит на них. Пауза. (Приняв прежнюю позу.) Правда. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Что за корабль? Пауза. ПЕТЯ. Ладно. Но строго между нами. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Не беспокойся. Мы ведь не чужие. ПЕТЯ. Из Америки. Захедринский тихо свистит, подразумевая: "Высоко залетел". Вы слышали о святой Апалагии? ЗАХЕДРИНСКИЙ. С житиями святых у меня слабовато. ПЕТЯ. Никакая она не святая, просто выдумала для себя такой псевдоним. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Но зачем, если не святая? ПЕТЯ. Сейчас это модно, для рекламы. Она артистка. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Верно, шлюха какая-нибудь. ПЕТЯ. Конечно, шлюха, но теперь шлюхи стали артистками. Не так, как в ваше время. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Что поделаешь, Петя, за вами не поспеть. ПЕТЯ. Ну и она приезжает к нам, а я как раз ее ожидаю. ЗАХЕДРИНСКИЙ (вскакивая). К нам?! ПЕТЯ. К нам. Что это вы, дядя Ваня? ЗАХЕДРИНСКИЙ (радостно, почти с недоверием). В Россию?! ПЕТЯ. В Россию. Да что вас так удивляет? ЗАХЕДРИНСКИЙ. Так это же означает, что у нас хорошая жизнь настала! ПЕТЯ. У нас? Да вы в своем уме, дядя Ваня? ЗАХЕДРИНСКИЙ. Петя! Ты сам не понимаешь, что говоришь! Наконец-то, после долгих столетий! ПЕТЯ. Да не волнуйтесь вы так, не то инфаркт может случится. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Так я же от радости, Петя, от радости. Дождалась светлой зари наша отчизна, я же, как-никак, патриот! ПЕТЯ. Какой еще зари, что вы плетете. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Я, Петя, сидел на Севере с одним экономистом. Валим мы с ним лес, под конвоем, само собой, а он мне все толкует: "Иван Николаевич, - говорит, - знаете, когда у нас будет все хорошо?" "Когда же?" - спрашиваю. "Когда поедут к нам проститутки из-за границы. В экономике - это самый верный показатель. Что там разные Марксы или Фридмэны - все это мусор. А вот как заграничные проститутки на Россию полетят, это будет означать, что экономика встала на ноги. Они лучше всех знают, где хорошо. Это я вам говорю". Образованный был человек. Пауза. И ты не радуешься? ПЕТЯ. Она приезжает не по импорту. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Однако, приезжает! ПЕТЯ. Она за нашими путанами едет. На экспорт. Пауза. ЗАХЕДРИНСКИЙ. А я-то, дурень, радовался. ПЕТИ. У нее в Америке большой бордель, а там проститутки всегда были в дефиците. Ну вот, мы их от нас и экспортируем в Америку. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Кто экспортирует? ПЕТЯ. Мы с ней, совместное предприятие. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Да, не знал я, знатная у тебя фирма. ПЕТЯ. Работаю монопольно. Гриша взял на себя икру, Миша - нефть, а я - половой бизнес. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Лихо! С левой стороны входит Анастасия Петровна с узлом. Подходит к Пете, кладет узел на землю. Развязывает узел и достает самовар. ПЕТЯ (к Анастасии). Я же сказал - нет. Анастасия подходит с самоваром к Захедринскому. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Вы, случаем, не Анастасия Петровна? АНАСТАСИЯ. Я и есть. ЗАХЕДРИНСКИЙ. А меня не узнаете? АНАСТАСИЯ (присматривается к Захедринскому). Что-то, вроде... Пауза. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Ну, узнаете? АНАСТАСИЯ. Муж мой, Батюшков. Пауза. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Не обижайтесь, Анастасия Петровна, но... вы еще живы? АНАСТАСИЯ. Да кто его знает... ЗАХЕДРИНСКИЙ. А я... жив? Как вам кажется? АНАСТАСИЯ. Откуда мне знать... ЗАХЕДРИНСКИЙ. Да я и сам уже не знаю. Думал, что вы мне скажете. АНАСТАСИЯ. Я человек неученый. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Но все же, вы-то как думаете? Пауза. АНАСТАСИЯ. Вернее всего ущипнуть себя. Будет больно, значит, пока что живы. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Мне и так больно, можно не щипать. АНАСТАСИЯ. А что у вас болит? ЗАХЕДРИНСКИЙ. Душа. АНАСТАСИЯ. А-а, если душа, тогда тоже неизвестно. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Что ж, оставайтесь с Богом, бабуся. АНАСТАСИЯ (показывая самовар). Не купите? ЗАХЕДРИНСКИЙ. Не могу, ведь я, возможно, уже не живу. АНАСТАСИЯ. А, тогда лучше не надо. (Прячет самовар в узел, завязывает его, идет к правой скамье, садится лицом к зрителям.) ПЕТЯ (достает карманные часы, смотрит время). Скоро должна уже прибыть. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Мне начинает казаться, что тут ее все ждут. Пауза. Петя, а как называется ее корабль? ПЕТЯ. "Левиафан". (Убирает часы в карман.) Лишь бы погода не испортилась. (Берет со столика бинокль, встает с шезлонга, идет к церковной арке и через бинокль смотрит на море.) С правой стороны входят Матрена Васильевна и Александр Иванович Чельцовы. Они в том же возрасте, что в I акте, обоим около сорока пяти лет. Чельцова одета в белый жакет с очень широкими, квадратными плечами, белую, обтягивающую мини-юбку и белые пластиковые туфли на высоком каблуке. Прическа "афро". В руке пластиковая белая сумка. На Чельцове рубаха с короткими рукавами, желтого цвета, расписанная красными пальмами и зелеными бабочками. Волосы длинные, зачесанные назад и схваченные в виде "конского хвоста". Бермуды и кроссовки. Белые, теннисные носки. Чельцова идет впереди, Чельцов следует за ней, несет два чемодана. Они останавливаются. Чельцова подходит к Захедринскому. ЧЕЛЬЦОВА. Здесь выезжают в Америку? ЗАХЕДРИНСКИЙ. Нет. Чельцов ставит чемоданы на землю. ЧЕЛЬЦОВА (к Чельцову). Здесь. Чельцов берет чемоданы. Чельцова идет к шезлонгу и с удобством устраивается на нем. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Если я говорю, что не здесь... Чельцова берет бутылку кока-колы и делает глоток. ...то, наверное, знаю, что говорю. Чельцов ставит чемоданы на землю. Чельцова, ошеломленная содержимым бутылки - она рассчитывала на коку-колу - нюхает горлышко бутылки. Я вам, кажется, ясно сказал. Чельцова делает несколько больших глотков из бутылки. Мне, что, повторить? ЧЕЛЬЦОВА (ставит бутылку на столик перед собой). Александр! Чельцов поднимает чемоданы. Захедринский берет бутылку и демонстративно отставляет ее на самый край столика, как можно дальше от Чельцовой. Иди сюда. Чельцов приближается к Чельцовой и Захедринскому. Стоит с чемоданами в руках. Садись. Чельцов осматривается в поисках места, где он мог бы сесть. ЗАХЕДРИНСКИЙ (встает с табурета). Так я вам в последний раз... ЧЕЛЬЦОВА (тоном приказа). Александр! (Указывает на табурет.) Чельцов опускает чемоданы на землю и садится на краешек табурета. Захедринский стоит. Чельцова дотягивается до бутылки и делает глоток. Пауза. Захедринский отворачивается и отходит на авансцену направо. Стоит на авансцене спиной к Чельцовым. Чельцова ставит бутылку на столик. Пауза. Чельцов тянется к бутылке. Чельцова ударяет его по руке. Тот отдергивает руку. Чельцова достает из сумки моток шерсти и начинает вязать на спицах. Пауза. Чельцов поднимается с табурета. ЧЕЛЬЦОВА. Куда? ЧЕЛЬЦОВ. Сейчас вернусь. ЧЕЛЬЦОВА. Только не отходи далеко. ЧЕЛЬЦОВ (подходит к Захедринскому, шепотом). Иван Николаевич... ЗЕХЕДРИНСКИЙ (обернувшись). Это вы, Александр Иванович? ЧЕЛЬЦОВ (оглянувшись на Чельцову). Да, я, только говорите тише. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Я не узнал вас в таком виде. ЧЕЛЬЦОВ. У нас перемены, большие перемены. Мы вот в Америку собрались. ЗАХЕДРИНСКИЙ. В Америку? А зачем? ЧЕЛЬЦОВ. Как - зачем? В Америку - и зачем!? ЗАХЕДРИНСКИЙ. Ну, вы - это еше можно понять, когда-то купцом были. А Матрена Васильевна? ЧЕЛЬЦОВ. Хо-хо, она-то в первую очередь! ЗАХЕДРИНСКИЙ. Да что ей в Америке делать? ЧЕЛЬЦОВ. Профессором будет. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Как профессором? ЧЕЛЬЦОВ. В университете. ЗАХЕДРИНСКИЙ. И каким же профессором? ЧЕЛЬЦОВ. По искусству или по литературе, это еще будет зависеть... ЗАХЕДРИНСКИЙ. От чего зависеть? ЧЕЛЬЦОВ. От того, где больше станут платить. Она теперь знаменитость, во всех университетах нарасхват. ЧЕЛЬЦОВА. Александр! ЧЕЛЬЦОВ. Сейчас, Матреша. ЧЕЛЬЦОВА. О чем это вы там, в сторонке... ЧЕЛЬЦОВ. Мы тут - насчет методики преподавания. ЧЕЛЬЦОВА. Только недолго. ЧЕЛЬЦОВ. Я уже иду, Матреша. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Ну, хорошо, это она. Но вы-то что, в таком случае... ЧЕЛЬЦОВ. А я буду ее ассистентом. Петя перестает наблюдать в бинокль за морем и идет к шезлонгу. ЧЕЛЬЦОВА (встает). Александр, сколько можно тебя ждать? ЧЕЛЬЦОВ. Мне надо идти. Чельцова делает несколько шагов в сторону мужа и Захедринского. ЧЕЛЬЦОВ. До свиданья, Иван Николаевич. Петя кладет бинокль на столик и за спиной Чельцовой садится на шезлонг. Чельцов возвращается к жене. Та оборачивается и видит, что на шезлонге сидит Петя. ЧЕЛЬЦОВА. Александр! Он занял мое место! Чельцов приближается к Пете. Останавливается перед ним. Петя отворачивает левую полу своего сверкающего пиджака и показывает Чельцову подвешенный на подкладке пистолет "Магнум 357, Смит и Вессон". Пауза. Чельцов отворачивается от Пети и поднимает чемоданы. С чемоданами в руках идет к правой скамье. ЧЕЛЬЦОВА. Александр! ЧЕЛЬЦОВ. В другой раз. Чельцова идет за мужем. Анастасия отодвигается к правому концу скамьи, освобождая для них место. Чельцовы садятся на скамью, лицом к зрителям. Захедринский подходит к Пете и садится на табурет. ПЕТЯ. Дело дерьмо. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Что случилось? ПЕТЯ. Туман опускается. С левой стороны входят Двое. Первый несет флаг США без древка, Второй стремянку. Он ставит стремянку справа от церковной арки, Первый поднимается на стремянку и вешает флаг правым, верхним углом на гвоздь. Спускается со стремянки. Второй переставляет стремянку к левой стороне арки. Первый поднимается на стремянку. Второй подает ему левый верхний угол флага, Первый зацепляет его на гвозде. Флаг США теперь висит поперек церкви над аркой. Первый спускается со стремянки. Первый и Второй складывают стремянку и выносят ее налево. С правой стороны - издалека и постепенно приближаясь - слышится звук гармошки и "Песня о крейсере Варяге", которую поют два мужских голоса. Наверх вы, товарищи, все по местам! Последний парад наступает. Врагу не сдается наш гордый "Варяг", Пощады никто не желает. Все вымпелы вьются и цепи гремят, Наверх якоря поднимают. Готовятся к бою! Орудия в ряд На солнце зловеще сверкают. Свистит и гремит, и грохочет кругом, Гром пушек, шипенье снарядов. И стал наш бесстрашный и гордый "Варяг" Подобьем кромешного ада. С правой стороны, распевая и немного покачиваясь, входят два матроса Черноморского флота 1905 года. Оба в бескозырках и тельняшках. Один из них играет на гармошке, другой обнимает его за шею. 1-й МАТРОС (тот, что без гармошки). Где тут "Потемкин"? ПЕТЯ. А вам он на что? 1-й МАТРОС. Мы с "Потемкина"! ПЕТЯ. Здесь его нет. Проходите, проходите. 1-й МАТРОС. Как же - нет! А нам Эйзенштейн говорил... ПЕТЯ. Да что вы привязались с вашими евреями. Вы - черноморцы или жидовские холуи? 1-й МАТРОС. Мы?! (К матросу с гармошкой.) Будем бить. ПЕТЯ. Не знаю, что он вам говорил. А я говорю, нет здесь никакого "Потемкина". Здесь бордель. 1-й МАТРОС (к 2-му, радостно). Федя! Остаемся! Идут к правой скамье. Бабуся, подвиньтесь-ка. Анастасия отодвигается влево, освобождая для них место на скамье. Матросы садятся на скамью рядом с Анастасией Петровной, лицом к зрителям. На скамье теперь сидят, слева направо: Чельцова, Чельцов, Анастасия Петровна, 1-й Матрос и 2-й Матрос. Между тем Оборотень с коляской и гусем исчез справа. С левой стороны появляется молоденькая Екатерина Великая в короне и коронационном наряде. Актриса должна быть нормального, но лучше, если выше среднего, роста. При этом коронационный наряд, моделью которого может послужить портрет Екатерины в Санкт-Петербургском "Эрмитаже", значительно увеличивает габариты актрисы. Такой эффект желателен и может быть усилен высокой обувью. Огромный шлейф коронационного наряда также может создать весьма желательный эффект, в особенности, когда фигура Екатерины будет видна в профиль. Актриса должна играть эту роль в маске, прежде всего, чтобы обеспечить неподвижность лица и величественность персонажа. В том же темпе, что Генерал, голова Священника и Оборотень, Екатерина идет направо по краю набережной. Как и других призраков, ее сопровождает специальный осветительный прибор. ПЕТЯ. Что же вы теперь собираетесь делать, дядя Ваня? ЗАХЕДРИНСКИЙ. Пока не решил. Вернусь в тайгу, скорее всего. ПЕТЯ. В тайгу? Да вы только-только выбрались оттуда! ЗАХЕДРИНСКИЙ. Зато теперь вернусь как свободный человек. Здесь мне, Петя, делать нечего. Все поменялось, и все мне не по душе. ПЕТЯ. Тайги больше нет. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Как же это возможно, - нет тайги. Что ты несешь, сынок? ПЕТЯ. Всю тайгу Коля вырубил. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Какой такой Коля? ПЕТЯ. Коля - мой дружок. Вырубил и экспортировал к японцам. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Не может быть! Всю тайгу? Раньше смогли только вишневый сад вырубить, а теперь всю тайгу... Ну и ну... Пауза. Екатерина Великая появляется (правым профилем) в проеме церковной арки. Федя играет на гармошке мелодию песни "Бублики". Екатерина Великая останавливается и поворачивается фронтально к зрителям. Идет вперед. Останавливается в арке. Короткая пауза, во время которой Федя убыстряет темп "Бубликов". Одним движением обеих рук Екатерина Великая распахивает коронационный наряд, под которым она совершенно нагая. Только самое стратегическое место прикрыто большим цветком подсолнуха. Остается в неподвижности несколько секунд. Закрывает коронационный наряд. Поворачивается кругом, идет вперед, то есть возвращается к краю набережной. Сворачивает направо. Продолжает движение направо вдоль края набережной. Все ее движения и перемены позиции строго рассчитаны. Она двигается подобно автомату, с мертвенно неподвижным лицом-маской. Федя приглушает громкость "Бубликов". Чельцов встает со скамьи, кладет один из чемоданов плашмя на землю, открывает его и достает бутерброд (сандвич) с ветчиной, завернутый в бумагу. Садится обратно на скамью, разворачивает бутерброд, бумагу кладет на колени и начинает есть. Чемодан остается открытым. ПЕТЯ. А может, вам в Америку поехать? Для вас, дядя Ваня, я бы все устроил. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Как путана? ПЕТЯ. Ну, это не обязательно. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Стар я уже. Да, впрочем, и проституткой достаточно побыл. Пора и отдохнуть. Федя подбирает и затем тихо играет мелодию песни "Не слышно шума городского". 1-й Матрос поднимает с земли газету, оставленную Захедринским. Екатерина Великая продолжает шествие к правой кулисе. С левой стороны входят Двое. У каждого букет красных роз. Они занимают места по обеим сторонам арки. Первый слева, Второй справа. Стоят неподвижно, подобно часовым, каждый держит перед собой букет роз. 1-й МАТРОС (читающий газету). Федя! Поляки Киев взяли! 2-й МАТРОС. Киев все равно уже не наш. Екатерина Великая выходит направо. Издалека доносится троекратный сигнал корабельной сирены. ПЕТЯ (вставая с шезлонга). Едет! (Достает из кармана расческу и причесывается.) Захедринский встает. Петя убирает расческу в карман и берет со столика бинокль. Смотрит через бинокль на море. Чельцова встает и поворачивается к арке. Чельцов перестает есть бутерброд, снова заворачивает его в бумагу, кладет сверток в открытый чемодан. Закрывает крышку чемодана. Чельцова останавливается и ждет мужа. Лили встает и помогает встать Вольфу. Ведет его к арке церкви. Чельцову никак не удается закрыть чемодан. Сидя на корточках, он возится с чемоданными замками. ЧЕЛЬЦОВА. Александр! Чельцов открывает чемодан, достает из него сверток с бутербродом, разворачивает его, бумагу кладет в чемодан, а бутерброд берет в зубы. Лили и Вольф проходят через арку между Двумя, неподвижно стоящими с букетами в руках, и доходят до края набережной. Чельцов справляется с чемоданом, который теперь легко закрывается. Берет оба чемодана. Чельцова отворачивается от него, идет к арке, Чельцов с чемоданами идет следом за женой. Лили и Вольф сходят по ступенькам (не видимым для зрителей) вниз. Постепенно спускаясь, они целиком исчезают. Чельцова проходит через арку и спускается с набережной. Чельцов с двумя чемоданами в руках и бутербродом в зубах идет за ней. Чельцова исчезает. Чельцов исчезает. Лили и Вольф, Чельцова и Чельцов исчезли. Матросы, сморенные алкоголем, прекратили всякую активность. 1-й Матрос перестал читать газету, она выпала у него из рук и соскользнула на землю. 2-й Матрос перестал играть на гармошке. Опершись друг на друга, они сидят на скамье и дремлют. Петя подходит к арке и смотрит через бинокль на море. Анастасия Петровна встает со скамьи и с узлом на спине подходит к Захедринскому. АНАСТАСИЯ. А тут чего дают? ЗАХЕДРИНСКИЙ. Ничего, бабуся. АНАСТАСИЯ. Раньше, когда ничего не было, так все давали, а теперь вот - все есть, а ничего не дают. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Здесь ничего не дают потому, что отсюда едут в Америку. АНАСТАСИЯ. А, ну так тогда и я поеду. (Идет к арке, проходит сквозь арку между Двумя, спускается к морю и исчезает.) ПЕТЯ (глядя через бинокль на море). Твою мать!... ЗАХЕДРИНСКИЙ. Что случилось? ПЕТЯ. Туман! (Смотрит через бинокль на море.) Захедринский смотрит на Петю, стоя спиной к зрителям. Между Петей и Захедринским медленно опускается занавес. Занавес белого цвета. Опускаясь, он отделяет от Захедринского Петю и всю декорацию. На авансцене остается только Захедринский на фоне белого занавеса. Пауза. Захедринский поворачивается лицом к зрителям. Пауза. ЗАХЕДРИНСКИЙ (вытягивает руки в стороны, перебирая пальцами, подобно слепому, ищущему прикосновения) Туман... (Ощупывая воздух перед собой пальцами вытянутых рук, осторожно ступая, идет налево.) Вдруг он останавливается. Слева входят Двое со штыками в руках. Подобно Захедринскому, они двигаются как люди, которые ничего не видят. Не видят и друг друга. ПЕРВЫЙ. Он где-то здесь. Захедринский опускается на четвереньки, туловищем параллельно рампе, головой к левой кулисе, и в такой позе замирает. Второй спотыкается о Захедринского. Ты где? ВТОРОЙ. Здесь. (Согнувшись, левой рукой - в правой он держит штык - ощупью натыкается на спину Захедринского.) ПЕРВЫЙ. Ну что там? ВТОРОЙ. Камень. (Садится на спину, а точнее, на крестец Захедринского, лицом к зрителям.) Первый приближается к нему, не зная, что Второй рядом, и левой рукой - в правой он держит штык - натыкается на ухо Второго. Убежденный, что нашел Захедринского, заносит штык, чтобы нанести удар. Все их движения замедленны. Ничего не видно. ПЕРВЫЙ (узнав Второго по голосу). А-а, это ты... (Опускает руку со штыком.) Ощупывая Второго вдоль руки и от плеча вниз, натыкается на спину Захедринского. Несколько раз прикасается к спине Захедринского, будто у него завязаны глаза и он проверяет незнакомую поверхность прежде, чем на нее сесть. Садится на Захедринского, как на камень, рядом со Вторым, слева от него, лицом к зрителям. ВТОРОЙ. Перекурим? ПЕРВЫЙ. Лучше не сейчас. ВТОРОЙ. Курить охота. ПЕРВЫЙ. Когда его найдем, перекурим. Встают. Проверяя пространство перед собой пальцами вытянутых рук и остриями штыков, идут направо. Выходят. Пауза. Захедринский поднимается с четверенек. Поворачивается через правое плечо на полный оборот и идет вперед, то есть направо. Когда он доходит до середины авансцены, справа доносится голос. ГОЛОС. Фе-е-е-дя! Захедринский падает на четвереньки, параллельно рампе, головой к правой кулисе. Пауза. Справа входит 1-й Матрос. Ощупью идет налево. Минует Захедринского. Слева входит 2-й Матрос с гармошкой. Минует Захедринского. 2-й МАТРОС. Гри-и-и-ша! Оба останавливаются. Теперь 1-й Матрос находится слева от Захедринского, а 2-й Матрос - справа от него. 1-й МАТРОС. Федька, ты где? 2-й МАТРОС. Здесь! 1-й Матрос поворачивается вправо и начинает идти направо. 2-й Матрос поворачивается влево и начинает идти налево. Проходят возле Захедринского, минуя друг друга. 2-й Матрос проходит между Захедринским и рампой. 1-й Матрос проходит между Захедринским и белым занавесом. Выходят туда, откуда пришли, то есть 1-й Матрос направо, а 2-й Матрос налево. Пауза. Захедринский поднимается с четверенек и через правое плечо поворачивается лицом к зрителям. Пауза. Захедринский поворачивается через правое плечо спиной к зрителям и идет вперед, то есть к белому занавесу. Белый занавес начинает перед ним подниматься. По мере поднятия белого занавеса появляется линия набережной, линия горизонта и церковь. Две скамьи из черного мрамора по бокам церкви, шезлонг, табурет, столик, флаг США над церковной аркой - исчезли. Исчезла также луна. Небо по-прежнему темно-сапфировое, а море светло-синее. Как небо, так и море стали на один тон темнее, чем прежде. На линии набережной, слева от церкви - стол-секретер из I акта. За секретером, левым профилем, сидит и пишет Сейкин, так же, как в начале I акта, в расстегнутом кителе и без ремня. На коленях Сейкина лошадиный череп. Справа от церкви, на линии набережной - кресло из I акта, повернутое влево, то же кресло, в которое села Татьяна, когда вошла в гостиную пансионата "Ницца" в Крыму в начале I акта. Перед креслом небольшой круглый столик на одной ножке-колонке с широким основанием, на столике ваза для фруктов, та же, что в I акте. В вазе пирамидой лежат апельсины. Кресло пусто. Захедринский проходит еще несколько шагов вглубь сцены и останавливается. Стоит спиной к зрителям. Пауза. ЗАХЕДРИНСКИЙ. А где Татьяна Яковлевна? Сейкин кладет перо, берет лошадиный череп подмышку, встает и приближается к Захедринскому. СЕЙКИН. Пойдемте, Иван Николаевич. ЗАХЕДРИНСКИЙ. Куда? СЕЙКИН. К ней. (Берет Захедринского за руку, ведет его налево.) Оба выходят. Из моря, то есть из-за края набережной, поднимаясь по ступеням невидимой лестницы, появляется Татьяна, в том же возрасте и в том же костюме, с тем же зонтиком, что в начале I акта. Входит в церковную арку. Одновременно освещаются окна церкви и звучит православный церковный хор, мощные басы и баритоны. Окна церкви пылают пурпуром, как через пурпурные витражи. Татьяна останавливается в церковной арке. Стоит лицом к зрителям. Пауза. Сцена постепенно затемняется и приглушается церковный хор. Только окна церкви по-прежнему ярко освещены. Темнота и тишина. В темноте - лишь светло-пурпурные прямоугольники окон. Пауза. Окна церкви внезапно гаснут, все одновременно. З а н а в е с ПОСЛЕСЛОВИЕ Переводы фрагментов "Гамлета", "Отелло" и "Сна в летнюю ночь" (в польском оригинале пьесы. - Прим. перев.) сделаны мной. Подобная самостоятельность не является проявлением недоверия к переводам уже существующим, но произволом по отношению к Шекспиру, прилаживанием его текстов к ситуации настоящей пьесы (введение в действие фрагментов пьес Шекспира, пропуски в его текстах, перестановки, упрощения), и даже, в одном из случаев, изменение смысла (несколько строк в фрагменте "Сна в летнюю ночь"). Естественно, что я не мог бы допустить подобное своеволие, если бы воспользовался одним из широко известных переводов. Шекспировские фрагменты необходимо играть всерьез, то есть так, как играли бы актеры в самих этих пьесах. Любая пародия недопустима. Призыв к постановщикам и актерам: прошу быть весьма осторожными с комизмом. В некоторых ситуациях он желателен, в других допустим, в третьих же - ни то, ни другое. Комизмом не следует пользоваться механически и монотонно. Если же говорить о представлении в целом - претенциозная напыщенность, равно как и глуповатое паясничанье будут катастрофической ошибкой. При изготовлении копий пьесы, а также в публикациях желательно сохранить то же графическое расположение текста (и, как следствие, лишний расход бумаги), которое выбрано мной в машинописном варианте. Такое расположение может помочь читателю ощутить те же ритмы, паузы, ускорения и пространственные особенности, которые зритель должен ощутить в театре. Подобный перенос сцены на бумагу не всегда может оказаться да конца успешным, но попробовать стоит. Ведь каждый, кто читает пьесы как профессионал или обычный читатель, знает, насколько раздражают тексты, предназначенные для сцены, когда они напечатаны экономно, скученно и без пробелов. С.М. 1 Музыка Я. Фельдмана, слова Н. Риттера. 2 Прощайте? (франц.) 3 Простите за выражение. (франц.) 4 Дети, кухня, церковь. (нем.) 5 Уюта. (нем.) 6 У. Шекспир "Гамлет", перевод М. Л. Лозинского. 7 Перевод Т.Л.Щепкиной-Куперник. В приведенный фрагмент внесены незначительные смысловые изменения, в соответствии с сюжетом настоящей пьесы (см. послесловие автора). 8 Перевод М.Л.Лозинского. 9 Вы говорите по-английски? (англ.) 10 Поется на мелодию песни "По военной дороге...", музыка братьев Покрасс. 11 Но... Вы с корабля... (франц.) 12 Пойдем. (франц.) 13 Да, капитан (франц.) 14 Да, капитан (франц.) --------------------------------------------------------------- Постановка и публичное исполнение пьесы - только по письменному разрешению автора перевода.