Подборка фантастических рассказов из журнала "Искатель"



        Роджер Бейкер. Бетонный остров


     Перевод: Т.Моисеевой
     Издательство: Журнал "Искатель" #2.1974 г.
     OCR&SpellCheck: The Stainless Steel Cat (steel_cat@pochtamt.ru)


     <b>Роджер Бейкер

     Бетонный остров</b>

      Саймон не сказал никому, когда нашел это в первый раз. Он запрятал это
подальше  в  карман  своего темно-серого  комбинезончика  и вернулся к детям
рисовать на песке карты. Вечером незаметно от  мамы он быстро сунул  это под
подушку.  Джейн поцеловала его перед  сном и прикрыла за собой дверь.  Когда
медленно сгустились фиолетовые сумерки, Саймон поднялся,  оперся  на  руку и
осмотрел это.
     Оно  было совсем непонятное: мягкое,  гнулось,  но не ломалось.  И было
красивого,  какого-то нового для  Саймона  цвета.  А запах  был  странный...
Саймон  вдохнул его еще  и еще, и вдруг ему стало не по  себе. И  он силился
вспомнить,  что бы это могло быть и было  ли это с ним раньше. Но в пять лет
подолгу не раздумываешь ночами, и незаметно подкрадываются сны...
     На другой день  оно потемнело  и легко  растиралось  в ладони.  Саймону
стало противно, он выбросил его и пошел поискать еще.
     Саймон послонялся немного по песочнице, а  затем метнулся через мощеную
площадку для игр  вниз по вертикальной белой  лестнице к нижнему уровню. Это
была запретная для детей территория.
     Пекло солнце. Саймон стоял на треугольной площадке, отгороженной с двух
сторон  стеной.  Третья сторона обрывалась.  Там, на  трассе, далеко внизу -
безостановочное движение в двадцать четыре ряда.
     Он  огляделся, удостоверился, что  никого нет, и направился в угол, где
сходились  стены. Здесь  они  неплотно  прилегали  друг  к другу, и  мальчик
протиснулся в щель между ними.
     * * *
     - Саймон, милый, ну что еще там у тебя? - спросила Джейн, когда Саймон,
пыхтя, весь в пыли, явился домой подкрепиться.
     -  О, ничего  особенного, мамочка, -  сказал он. Но все выдавало его, и
Джейн  рассмеялась. Держа руку  за  спиной,  он  боком  продвигался к  своей
комнате, стараясь улизнуть.
     Она наклонилась над ним:
     - Пойдем-ка, пойдем, покажи маме.
     Очень неохотно он вытащил руку из-за спины и раскрыл кулачок.
     Джейн  оцепенела, глядя на его ладонь.  Наконец  она заговорила, боясь,
что Саймон услышит, как дрожит ее голос:
     - Где ты это нашел?
     Саймон  замялся. Мама  рассердится, если узнает, что  он  спускался  на
запретный нижний уровень, так близко от обрыва.
     - Ну, оттуда... - небрежно бросил он.
     - Понятно. Ты покажешь папе, где именно?
     Саймон расплакался:
     - Не сердись, мамочка. Пожалуйста!
     Внезапно она судорожно обняла его.
     -  Я  не  сержусь, милый. Давай забудем об этом.  - Ее слезы  упали  на
светлые прядки сына. - Поди помой руки, - сказала она быстро и отвернулась к
окну. Он не увидел ее блестящих от слез щек.
     Джейн  разжала  пальцы.  Вот оно,  рассекает ее ладонь, словно глубокая
рана. Ей захотелось немедленно выбросить это прочь, швырнуть в мусоропровод!
Пусть истлеет там  под  грудой  банок  и  картонок,  станет прахом.  Но  это
означало  -  скрыть!  А скрыть - это все равно,  что подписать себе смертный
приговор. Джейн хорошо знала, что  власти неумолимы в таких  случаях. Стоя у
окна и глядя вниз, она в смятении ждала прихода Роберта.
     Они  жили невысоко, на  тридцать  втором  этаже. Далеко внизу  тянулась
трасса  безостановочного  движения   от  Северной  Шотландии   до  побережья
Средиземноморья.  Под  солнцем  она  светящейся  лентой  леререзала  Англию,
перепрыгивала через пролив, делила надвое Францию и там, дальше, соединялась
с такими же дорогами из Скандинавии, Испании.
     Все было ослепительно  вокруг,  даже сквозь  темные  очки, обязательные
здесь  для  каждого.  Повсюду,  насколько  хватал  глаз, свет  отражался  от
блестящих блоков квартир, учреждений, заводов со стеклянными стенами.  Между
ними тянулись торговые уровни, соединенные пролетами  лестниц с уровнями для
развлечений и спортивными уровнями. Тропинки сплошь были  вымощены  розовыми
плитами.  Песочницы  наполнены  мельчайшим серебристым песком.  Плавательные
бассейны выложены глянцевитым голубым кафелем.
     - Что ты будешь с этим делать, мамочка? - Она не  заметила, как подошел
Саймон, и вздрогнула от его вопроса.
     -  Мы положим это вон на ту полочку, пока  папа не вернется с работы. -
Сейчас было  важно  говорить как можно легче, как  будто речь  шла  просто о
куске металла или необычно окрашенном осколке стекла.
     Она  вынула сосуд, наполнила водой и  растворила  в нем  большую  ложку
белого порошка. Пока Саймон  пил то, что называлось молоком, Джейн  спросила
как бы между прочим:
     - Ты показал это кому-нибудь еще?
     -  Нет, это секрет,  мой секрет, -  повторил Саймон, довольный тем, что
мама  больше  заинтересовалась  самой  вещью  и  не спрашивает,  где  он это
раздобыл. И добавил доверительным шепотом: - Я уже три нашел.
     Сердце Джейн сжалось от нового приступа страха: три!
     - А что  ты сделал с другими? - В голове ее  пронеслось: он  ведь может
оставить их в лифте, песочнице или бассейне.
     - Я выбросил их. В мусоропровод. Они стали противными. - Он помедлил. -
Даже смешно. Первая  почернела и размякла, а вторая пожелтела и высохла. Что
это такое, мама?
     - Не знаю, Саймон.  Может  быть, папа скажет,  - поспешно ответила она.
Только бы он не догадался, что с ней сейчас творится. - Поди побегай,  потом
можешь поплавать. И возвращайся до дождя.
     В жаркие летние вечера  с шести до восьми ежедневно Министерство погоды
устраивало  двухчасовые  сеансы  дождей.  Для  очистки  бетона  и  освежения
атмосферы.
     Саймон умчался, размахивая на бегу своим маленьким полотенцем. Он любил
плавать и уже чувствовал себя уверенно в бассейне для взрослых.
     Джейн снова взглянула на это. Если Саймон и в  самом деле еще никому не
сказал, может быть, удастся избежать вмешательства властей.
     Ей  вспомнился   разговор   Саймона   с  отцом.   Мальчик   рос   очень
любознательным, и Роберт гордился сыном.
     - Папа, что такое "цветет"?
     - Это  когда  из  некрасивого  и  обычного  что-то становится приятным,
хорошеньким.
     -  Непонятное  слово,  папа,  -  не  успокаивался Саймон. -  Откуда оно
взялось?
     Саймон  всегда спрашивал,  как  произошло  слово, с тех  пор как Роберт
сказал  ему, что небоскребы, построенные несколько сот лет назад, называются
так потому, что люди сначала думали, будто небоскребы действительно касаются
неба.
     Роберт  отвел глаза в сторону, ему пришлось сказать,  что он  не знает,
как произошло  слово  "цветет".  А  позже  он  жаловался Джейн:  "Спросил бы
что-нибудь попроще. Например, что такое секс". Они расхохотались.
     * * *
     Роберт пришел домой усталый и разгоряченный.  Он был работником нижнего
уровня в Министерстве  науки, а это означало, что,  помимо него, в служебной
комнате  находилось еще тридцать  девять человек. А некто чином выше занимал
комнаты на нижних, прохладных и более затененных этажах.
     Джейн засыпала темно-коричневый  порошок  в сосуд с водой,  и сейчас же
запенилось светло-палевое  пиво.  Роберт  пил  с наслаждением, утирая потное
лицо.
     Джейн  знала, любое  вступление  сейчас бесполезно, поэтому сразу взяла
это с полки и протянула Роберту:
     - Это нашел Саймон.
     Роберт замер и медленно протянул руку:
     - Нет, только не Саймон... - глухо пробормотал он. - Но где, как?
     - Не знаю. Я не спрашивала. Не хотела запугивать мальчика.
     Роберт продолжал машинально прихлебывать пиво.
     - Ну что будем делать? - спросила Джейн после долгого молчания.
     - Кто-нибудь еще знает?
     - Во всяком случае, он уверял, что никто.
     - Хорошо, хорошо... Тогда рискнем. Как бы не обратим внимания. Я должен
подумать.
     * * *
     Все  ушли. В бассейне  остались только  Саймон  и  Сэмми  Про-бик.  Они
плавали наперегонки.
     - Что ж, может, ты и быстрей меня, - уязвленно говорил Сэмми, выходя из
воды на несколько секунд позже Саймона. - А спорим, вот туда ты ни за что не
пойдешь! - он торжественно показал в направлении запретной территории.
     - Бывал много раз, - с видом превосходства ответил Саймон.
     - Ты? Один?
     - Я. Тысячу раз! - продолжал Саймон и, видя недоверчивое выражение лица
Сэмми,  сообщил:  -  И  нашел  там   такое,  что  ты  и  во  сне  не  видел!
Таинственное...
     - Тише! А что это?
     - Не скажу.
     - И нет тогда у тебя ничего таинственного! И ты не был там.
     - Нет, был, был! - затопал Саймон ногами.
     - Ну, тогда пойди вниз!
     Саймон замешкался. И Сэмми бросил вызов:
     - Спорим, что струсишь?!
     * * *
     -  Все-таки я  не понимаю,  какой  от этого вред.  И такому  маленькому
мальчику, как Саймон? - недоумевала Джейн.
     - Это может привести к пробуждению  подсознательной памяти, так считают
власти.  Люди вспомнят  то,  что  приучены  крепко-накрепко забыть. И  тогда
родится недовольство, - сказал Роберт.
     -  Но  даже я не  могу  вспомнить, видела ли  я эту вещь раньше. Что же
может вспомнить ребенок?
     - Но, дорогая Джейн, - Роберт обхватил рукой ее узкие плечи, - ведь  ты
догадываешься, не так ли?
     - Я думаю, да.
     - А  Саймон - нет. В этом-то  и вся идея: вырастить  поколение, которое
понятия  не имеет о том, что было  раньше. До этого. -  Он показал жестом на
теснящуюся  громаду зданий вокруг.  - Любой ценой не дать  размножиться этой
вещи.  И не только экономически это  немыслимо.  Если люди  это  увидят,  их
память может взбунтоваться, приведет к неповиновению и дальше - к безумию...
     - Ты преувеличиваешь. Вряд ли так много вреда...
     - Слушай, Джейн, -  он повернул ее к себе  лицом.  -  Ты же знаешь, что
видят люди, лишенные долгое время воды. Миражи:  фонтаны, бассейны... Теперь
представь, как поведет себя население Британии, если в их памяти отчетливо и
резко всплывет  то, чего  людям так не  хватает и  без чего мы уже  приучены
обходиться. Вот почему  так беспощадны власти, так... неумолимы. - Его голос
дрогнул.
     - Но ведь только мы одни знаем, правда? Правда, Роберт?
     -  Конечно.  Но  источник  нужно  немедленно  разрушить.  Мне  придется
попросить Саймона показать это место и сделать все самому.
     - Мы все пойдем, - сказала Джейн.
     - Но помни, - добавил Роберт, - если Саймон уже сказал кому-нибудь, жди
незваных гостей.
     * * *
     Грузная фигура в черных брюках высилась  на верхней площадке  лестницы.
Это была миссис Пробик.
     - Что  ты  делаешь там  внизу,  маленькая  обезьяна? -  грубо  и громко
закричала она.
     Сэмми тотчас принялся реветь:
     - Это все он! Он заставил меня.
     Потом в углу между стенами возник Саймон.
     Миссис Пробик вспыхнула. Она ненавидела  родителей  Саймона. У  Роберта
была более интеллигентная  работа,  чем  у ее  мужа,  мистера  Пробика.  Она
обеспечивала ему больше выходных дней и невысокий этаж в доме,
     - Ну, погоди! Матери твоей скажу!  - закричала она, выволакивая Сэмми с
последних ступенек. Саймон карабкался медленно, зажав что-то в кулаке.
     - Что ж ты там  нашел? - начала было она и вдруг все  поняла.  - Сэмми,
отойди!  - вскрикнула  она в ужасе. - Не смей приближаться  к этому грязному
мальчишке!   -  Она  попятилась,  прикрывая  собой  сына.  -  Надо  сообщить
кому-нибудь... - бормотала она. Выражение злости на ее лице сменилось теперь
страхом.
     * * *
     Да, Роберту всегда становилось обидно,  если мальчишка видел,  что отец
не в  состоянии ответить  на  какой-нибудь вопрос.  Ведь  тогда страдала его
репутация человека с широким кругом знаний, признанная даже взрослыми.
     - Папа,  оно  так  забавно  пахнет, - говорил Саймон, -  и  что-то  мне
напоминает. Но вспомнить не  могу.  - И, следя за выражением  папиного лица,
добавил: - Приятное как будто бы...
     - Ты видишь, - прошептал Роберт. Джейн кивнула.
     - Саймон, попытайся забыть об этом и никогда не  ходить туда снова и не
прикасаться  к нему.  А  если  еще раз  найдешь, скажи  только нам. - Роберт
говорил мягко, но подчеркивая каждое слово.
     -  Хорошо,  папа, -  доверчиво  согласился Саймон.  - А  миссис  Пробик
рассердилась, когда увидела это. - Он зевнул, собираясь идти спать.
     Джейн схватила Роберта за руку:
     - Только не миссис Пробик!
     - Ты ей показал?! - резко  и требовательно прозвучал голос отца. Саймон
понял,  что  произошло  что-то  непоправимое.  Нижняя  губа  его  задрожала.
Помедлив, он рассказал все как было.
     - И  я даже Сэмми показать не успел,  - прохныкал он в конце концов. По
крышам и панелям забарабанил дождь.
     -  Иди спать,  Саймон, - ласково проговорил  Роберт. Мальчик подавленно
вышел.
     -  Тогда  вот  что,  Джейн, -  Роберт подошел  к ней.  -  Нам  придется
немедленно сообщить. Откладывать нельзя. Будет хуже.
     - Разве мы... разве мы не можем сделать вид, что ничего не случилось? -
всхлипнула Джейн.  -  Мы скажем, что  это  она  нам  назло. Она  всегда  нам
завидовала.
     - Нет.  Власти знают, что здесь, кроме  злобы, есть кое-что пострашнее.
Она  могла по-настоящему  ужаснуться и теперь считает своим  долгом сообщить
куда следует. Конечно, она спешит, потому что  справедливо боится,  что  это
пахнет смертью.
     - Что же будет? - голос Джейн был едва  слышен сквозь  шум дождя. - Они
его заберут? Роберт задумался:
     - Очевидно, остаться  здесь ему не разрешат. Не  позволят и  общаться с
другими  детьми. Может быть,  ненадолго  возьмут на лечение...  Они это  так
называют. И это было бы еще великодушно. Иначе он станет... изгоем.
     - Тогда мы поедем с ним. Любой ценой!
     Сквозь потоки  дождя далеко  внизу  они увидели черный  геликоптер.  Он
повисел  в  воздухе  над  площадкой  их  блока,  а  затем   приземлился   на
темно-розовой  мостовой.  Появились   четверо.  Рядом   с  ними  можно  было
разглядеть приземистую фигуру миссис Пробик. Она вела, показывала...
     Джейн и  Роберт  пошли к Саймону.  Он с тревогой поглядел на них из-под
простыни. Но, заметив, что они улыбаются, затих. Джейн поцеловала его.
     - Папочка, -  бормотал  он,  засыпая,  - что  такое  обезьяна? -  Джейн
отвернулась.
     - Я  скажу тебе утром, - прошептал Роберт, наклоняясь и целуя  его. Они
вышли, тихо прикрыв дверь. Звонок прозвенел резко. Роберт повернулся:
     - Притворяться  не  будем,  Джейн.  Положи это  на  стол. - Он помедлил
секунду. - Они еще могут сжалиться... - И пошел открывать.
     Сверху низвергались яростные потоки. Проходила  очередная очистительная
процедура:  очищали бетон и  атмосферу. Другого назначения дождя на бетонном
острове не существовало. Как не существовало и растительности...
     Джейн взяла с полки  и, содрогнувшись, положила на стол длинный зеленый
стебелек травы.


        Владимир Осинский. Универсальный язык


     Издательство: Журнал "Искатель" #2.1974 г.
     OCR&amp;SpellCheck: The Stainless Steel Cat (steel_cat@pochtamt.ru)


     <b>Владимир Осинский

     Универсальный язык</b>


      <i>"В эпоху первых Контактов был  случай  взаимоуничтожения двух планет в
результате того, что их обитатели не поняли друг друга".
     (Из Истории первых Контактов)</i>


     - Передача прекращена, - медленно произнес Май. - Отдых. Конец.
     Движением,  полным  усталости,  он откинулся на  спинку  кресла,  и  та
послушно подалась  под  ним. Май  поворочался на образовавшемся мягком ложе,
устраиваясь поудобнее. Теперь спать, спать... Но сон не приходил и отдыха не
было.  Май с завистью подумал  о  тех,  кто  был на борту. Корабль описывает
гигантскую замкнутую кривую  на  далекой окраине этой  чужой  Системы. В его
просторной   кают-компании  собралась  сейчас  половина  экипажа.   Говорят,
разумеется,   о   нем,   вернее,  о  полете  его  поисковой  капсулы  вокруг
безжизненного спутника загадочной планеты, единственной в Системе, где, судя
по всему, могла существовать разумная жизнь.
     Теперь сомнений уже не оставалось. Планета была обитаемой, и те, кто на
ней  жил,  не  замедлили  со  всей  определенностью  информировать  об  этом
космических пришельцев: сначала, естественно, Мая, а через экран его капсулы
-  всю  экспедицию. Но  знали ли  они, что  поисковая капсула -  всего  лишь
вестовой  большого  корабля, дрейфующего  за  миллионы  километров  от  них?
Разведчик  был  уверен: знали.  Не могли  не прийти  к этому выводу,  потому
что...
     - Ты спишь? - голос  Фирна прозвучал приглушенно, как говорим мы, чтобы
не  разбудить  человека  на  случай,  если он  все-таки  уснул, хотя  это  и
маловероятно.
     Нить мыслей мгновенно прервалась. Май четко ответил:
     - Нет. Я готов, капитан.
     Последняя фраза  была  обычной формулой  из Космического устава, прочно
закрепившейся  в  сознании. Она вырвалась непроизвольно. Разведчик знал, что
он  имеет  право отвечать не по-уставному,  и Фирн  тут  же подтвердил  это,
сказав необычно мягко:
     - Ничего  не  требуется.  Я просто хотел  спросить,  не  нужно  ли тебе
принудительное отключение. Ты переутомлен, Май, и, может...
     - Не надо! - поспешно сказал разведчик. - Я сам.
     - Как знаешь.
     В голосе капитана было удовлетворение.
     Поисковая  капсула  управлялась с  корабля. Оттуда, с командного пункта
экспедиции,   включались   системы   объемного  мыслеизлучателя  и   экрана,
рассчитанного на прием  ответных  сигналов  с чужой  планеты; точно так же в
случае  необходимости  могла  быть подана  команда  на  экстренное  удаление
капсулы  с  ее  орбиты  и  возвращение  на борт  корабля.  Только  спуск  на
поверхность,  если  такое  решение  будет  принято,  Разведчику   предстояло
осуществить самому.
     Но спуск задерживался.
     Май включил сигнал вызова.
     - Капитан,  -  сказал он.  - Мы в чем-то ошиблись? Неужели мы в  чем-то
ошиблись? Но в чем?
     Фирн отозвался не сразу, и, по существу, ответа в его словах не было.
     - Постарайся заснуть. Не тревожься, Май...
     Разведчик вновь остался наедине со своими мыслями.
     "Не тревожься", - сказал капитан.  Почему он сказал так? Разве не  было
десятков испытаний  и Май не выдержал их? Стать  Разведчиком -  высшая честь
для астролетчика,  ибо здесь отбираются единицы из  сотен.  Разведчик - тот,
кто первым вступает  в Контакт,  его  могут  ждать  неожиданности  настолько
многочисленные и разнообразные,  что диапазон допускаемых версий практически
неограничен.  Такова  самая  суть  Контакта -  встречи  с  неведомым  миром.
Конечно, ты можешь погибнуть, но не в этом самое страшное, и так  говорят не
ради красивой фразы. Просто так  и есть на  самом  деле:  ничтожная  ошибка,
допущенная Разведчиком  в  процессе  установления Контакта, может обернуться
последствиями самыми тяжелыми, вплоть до  катастрофы в глобальных масштабах.
Ведь  встречаются  два  мира  -  две  истории,  две цивилизации,  два образа
мышления,   два...   Словом,  все  может  оказаться   разным,   а  возможно,
противоречивым и даже враждебным. Не так ли было в последней, Великой войне,
хотя в ней стояли друг против друга  отнюдь не обитатели разных планет. Даже
океан  не  разделяя  их,  и  тем  не  менее  два  мира  оказались  настолько
противоположными друг другу, что исключалась всякая возможность компромисса.
Когда  в страну  Мая вторглись  военные машины врагов,  каждому  стало ясно:
победа  или исчезновение с лица  планеты,  дальнейшая жизнь  по законам,  по
которым  жил  его мир или смерть.  Середины не оставалось. Это понимали даже
малыши - такие, каким был в то время он, Май.
     Давнишнее, сначала смутное, воплощенное только  в чувство, воспоминание
всплыло  в памяти Разведчика.  Оно  становилось  все четче,  краски делались
контрастнее,  оживали запахи,  звуки, все это  наполнялось невыносимо резкой
жизнью ощущений...  Прошлое обретало плоть, пронизанную  болью,  потому  что
доминирующей  эмоцией  был  страх, и у нынешнего Мая пойманной птицей билось
сердце, кровь все сильнее стучала в висках.
     Внезапно все кончилось.  Исчез грохот, падающий с пылающего неба, разом
погасли  зарницы  взрывов, не стало ужаса. Мая -  тогдашнего,  маленького  -
придавило чем-то тяжелым и мягким,  стало трудно дышать, однако он не  успел
вновь испугаться.
     -  Май! -  отчаянный  и  пронзительный  раздался  крик,  знакомые  руки
высвободили  его  из-под тяжести, и  он, как спасение,  ощутил родной слабый
запах цветов, который в его сознании всегда был неотделим от матери.
     Позже Май узнал,  что его прикрыл своим телом незнакомый воин и  принял
на себя смерть, прилетевшую с грохочущего неба.
     Великая война была долгой. Агрессоры  встретили сопротивление, которого
не  ожидали.  Непоколебимо уверенные  на первых  порах  в своем  могуществе,
теперь они уже сами боролись  за свою  жизнь и тем яростнее были  в схватке.
Впоследствии  война получила название Великой - гордое, звонкое название. Но
в народе ее окрестили также Кровавой, и тут не  было никакой метафоричности.
Кровь  лилась широким  потоком - обыкновенная, красная горячая кровь, ее  не
хватало для раненых, погибавших в госпиталях, потому что никакие медикаменты
не могли заменить алой жидкости, вытекающей из бесчисленных ран.
     Многие женщины и те  из мужчин, кому не довелось  по различным причинам
воевать с  оружием в  руках, отдавали свою  кровь Обществу. А чтобы организм
мог  восстановить  ее, им выделяли из скудных запасов питания дополнительную
малую толику.
     Мать отдавала  ее Маю, и он радовался, как звереныш, который умирает от
голода, и вдруг  ощущает на языке живой вкус  пищи,  и жадно поедает  ее, не
задумываясь ни над чем.
     Однажды в темной холодной комнате  (энергия была  нужна для войны) мать
сидела с ним над жалким, грозящим погаснуть огоньком, а потом сразу упала на
этот  огонек,  лишившись  сил  от  полного  истощения.  Тихо  плача,  Май  с
величайшим трудом  оттащил  ее в  сторону. Они долго лежали рядом  на полу в
изнеможении. Потом мать  поднялась, достала из какого-то  тайника  крошечный
кусочек лакомства  и  отдала его  Маю, и  он,  как всегда, жадно и  бездумно
проглотил его.  В комнате было несколько таких  тайников. Мать прятала в них
крохи съестного, чтобы Май не нашел и не съел сразу. Спрятав же, плакала, но
и об этом Май узнал много позже.
     Шло  время,  война не  кончалась,  Май  подрастал  и  начал  понемножку
понимать,  что мать  отдает  ему львиную  долю  еды. Теперь он  протестовал,
получая  содержимое  тайников.  Однако   мать   уверяла,  что  она  сыта,  и
отказывалась от доли, которую он упрямо выделял ей. Стыдясь и ненавидя себя,
Май в конце концов съедал все без остатка.
     Те,  из  враждебного  мира, были  повержены.  Часть  их  -  безнадежные
фанатики - предпочла погибнуть. Остальные постепенно учились видеть мир не в
кривом  зеркале, как прежде. Наступила эра Гармонии.  Это был мир, о котором
еще никто не рассказал  по-настоящему. А сейчас  такая задача была возложена
на  Мая, и ее сложность  неизмеримо возрастала оттого, что рассказывать надо
было неведомым представителям неведомой планеты, открытой  экспедицией после
четырех больших циклов межзвездного полета.
     В  замкнутом  пространстве  поисковой  капсулы,  по-детски  свернувшись
клубочком,  крепко  спал  одинокий  Разведчик  Май,   с  блеском  окончивший
Университет  Контактов,  впитавший  в  себя мудрость  великих  знаний.  Май,
выдержавший  труднейший  экзамен  на  право   называться  Разведчиком.  Май,
находившийся в  зените  зрелой  молодости,  безукоризненно владеющий  собой,
холодный и четкий в минуту действия, ясный и наделенный девственной чистотой
помыслов,  -  совершеннейший  продукт  Общества,  которое  жило  по  законам
Гармонии.
     Он крепко спал в  своей капсуле, которая  описала уже множество  витков
вокруг единственного спутника, планеты, где экспедиция нашла жизнь,  но пока
что не сумела установить  с  нею Контакта.  Поскольку же  со  второй задачей
предстояло справиться именно Маю, выходило, что он потерпел неудачу.
     Однако   сейчас,  выключенный  наконец  из  действительности  безмерной
усталостью, Разведчик  был далек  от  этих горьких  мыслей.  В его  сознании
сменялись картины прошлого.  Он заново переживал ужас смерти, которая  может
обрушиться в любое мгновение,  но неизвестно  откуда, и  муки голода, тяжкие
для  живого существа, ибо  они  отнимают  у  него  волю  и  желание  шить  и
действовать,  но особенно жестокие,  когда они терзают  существо неразумное,
лишенное  еще защитной брони  здравого  смысла  и  надежд.  Он  вновь  видел
увиденное однажды и неискоренимо  врезавшееся в детское сознание - живое еще
и тем более страшное  тело  мужчины, разорванное бомбой.  Перед его  глазами
опять  пылали  и  рушились,  чернея,  как  сухие  поленья   в  огне,  остовы
многоэтажных домов. Он  слышал звериные крики смертельно  раненных  и тихий,
похожий  на безнадежный ропот затяжного дождя, льющего бессонной ночью, плач
тех, кто  хоронил  близких.  Заново  переживал Май  мучительный  стыд  перед
неспособностью  превозмочь себя и  не  съесть  то, что,  он  знал,  по праву
принадлежит матери. В  тысячный раз  он, уже  юноша,  кричал "нет!"  смерти,
которая холодила руки матери, и  в тысячный  раз  радовался ее возвращению к
жизни.  Он  повторял  -  как  молитву, сказали бы мы - клятву всю свою жизнь
делать все от него зависящее, чтобы не повторилась война,  какими бы гордыми
и звонкими названиями ни окрестили ее потом историки.
     Такое бывало  с  Маем  редко,  но  не  однажды.  Эта  непостижимая  для
подавляющего большинства окружающих способность облекать в кровь и плоть,  в
живые звуки и ароматы  мысли  и чувства, которые они могли выражать в лучшем
случае  в  словах,  да и  то  бледных,  невыразительных  и  почти  мгновенно
превращающихся в пепел, безжизненно сворачивающихся,  как паутина в  пламени
спички, - этот редкий дар едва не помешал ему стать Разведчиком.
     Воображение  -  бесценное  преимущество  художника  перед остальными  и
проклятие  его.  Таково  было заключение мыслящих  машин-экзаменаторов после
испытания на  душевную полноценность. Разведчик должен  руководствоваться  в
своих  поступках  логикой и  здравым  смыслом,  вытекающими,  разумеется, из
Кодекса  высшей  морали. Эмоции -  ненадежный  спутник  исследователя  чужих
миров. Между тем у экзаменуемого они преобладают над логикой...
     И все-таки  Фирн, которому  принадлежало последнее  слово, выбрал среди
массы других Мая. Но он не сказал Разведчику почему.
     А поисковая капсула, сделавшаяся на время спутником спутника загадочной
планеты, продолжала свой беззвучный  стремительный полет. Приближалось время
нового -  в который уже раз - выхода на прямую  оптическую связь с планетой,
время  последней  попытки установить  Контакт с  другим миром.  На командном
пункте было  решено: если эта попытка  также окажется  бесплодной, Разведчик
возвратится на борт, и корабль покинет пределы Системы.
     В   полностью  отключившемся  от  действительности   и  жившем   теперь
самостоятельной жизнью сознании Разведчика роились,  сменяясь,  ослепительно
яркие и, как удар током, осязаемые видения.  Свернувшись по детской привычке
клубочком, Май спал.
     Примерно  на половине пути  к Системе,  где находился  теперь  корабль,
экспедиция  натолкнулась на открытие, сущность которого нашла в конце концов
свое выражение в формулировке Фирна:
     -  Можно  считать доказанным, что произошло взаимное  уничтожение  двух
миров.  Видимо, их обитатели не  смогли найти  надежной  формы  установления
Контакта, и это вызвало столкновение,  повергшее за собою исход, трагический
для обеих  сторон... Впрочем, что касается причины столкновения, то это лишь
мое предположение.
     Мнение  капитана разделили  все, и,  если отбросить объемистый отчет  с
результатами   анализов  на   остаточную  радиоактивность  и  многочисленных
исследований другого рода, печальное  открытие экспедиции было зафиксировано
в бортовом журнале приблизительно в тех выражениях, в которых его  определил
Фирн. Практическим же выводом из этого явилась повышенная требовательность к
каждому из членов экипажа в смысле верности букве Космического устава. Когда
стал  очевидным  факт  существования  цивилизации  на  обнаруженной в  чужой
Системе планете, вновь подверглись тщательнейшей проверке  разработанные еще
в предполетной подготовке методы установления Контакта.
     Перед  стартом  поисковой капсулы  с  борта  корабля  Фирн  сказал  Маю
следующее:
     -  Что  бы  ни  случилось,  ты  должен  помнить  в  первую  очередь  об
ответственности. Не исключено, что  от тебя будет зависеть судьба не  только
твоя, но и  всей экспедиции.  Помни об  открытии,  которое нашло нас в пути.
Конечно,  поскольку это  зависит от  нас, в данном случае  подобная трагедия
повториться не может.  Но  мы обязаны  смотреть в  далекое будущее...  Вдруг
неудача нашей  попытки  насторожит  или, что несравненно  опаснее,  испугает
обитателей чужой планеты, и они проявят агрессивность если не по отношению к
нам,  то  к новым  пришельцам?  Наша ответственность перед Разумом безмерна,
потому что именно мы - инициаторы Контакта. Действуй только по Инструкции. Я
тебе верю.
     Май действовал строго по Инструкции, и ему не приходилось прилагать для
этого особых  усилий -  требования Космического  устава давно  стали  второй
натурой  Разведчика.  И  если  после целого ряда  сеансов  связи с  открытой
планетой он ощущал огромное  утомление, то  лишь  потому, что таким оказался
характер его работы.
     Очень  быстро выяснилось:  обитатели  планеты  в  совершенстве  владеют
техникой приема мыслеизлучений и их преобразования в объемные динамические и
даже  озвученные  изображения. Май, а вслед  за  ним  и все члены экспедиции
поняли  это,  когда в ответ на заданную  им в  уме  несложную алгебраическую
задачу  на  экране  поисковой  капсулы   появилось  графическое  изображение
правильного ответа. Различия в начертании знаков  были  откорректированы без
труда  -  ведь задача относилась  к  разряду элементарных. Столь же успешной
оказалась  вторая   и  множество   других  попыток.   Экспедиция   ликовала:
встреченный  ею  в  необозримости  большого Космоса  мир достиг, несомненно,
чрезвычайно высокого уровня развития цивилизации. К тому же,  судя по всему,
он развивался  по законам, аналогичным тем, по которым шел в своем  развитии
их собственный мир.
     Тогда было решено перейти к  следующей стадии  установления Контакта. В
ней заключалась  известная доля риска, но  она была ничтожно мала  - вряд ли
обитатели  открытой  планеты,  если  им   вздумается   проявить  агрессивные
намерения,  смогут,  исходя  из   полученных   сведений,   определить  район
галактики, в котором находилась родная планета астронавтов.
     И Май начал  мысленно рассказывать  братьям по  Разуму о себе и о своем
народе.
     Напрягая волю и мозг, стараясь быть предельно  четким, последовательным
и  логичным,  он   мысленно   рисовал   сегодняшний  день   мира   Гармонии.
Приспосабливаясь  к  обстановке,  Разведчик  заботился  о   том,  чтобы  его
повествование складывалось, как мозаичный  рисунок, из отдельных законченных
фрагментов  - словно  книга  из глав,  сказали бы мы.  Такой метод  позволял
"слушателям" неизменно  подтверждать  факт  получения  информации  ответными
изображениями,  со  скрупулезной последовательностью возникающими на  экране
капсулы.
     Май рисовал в воображении родной  город, возрожденный из руин  Великой,
или  Кровавой,  войны:  прекрасные  в  своей  неповторимости,  но  предельно
рациональные по конструкторскому решению дворцы жилых кварталов, утопающих в
зелени лесов; сферические  громады подземных пещер-заводов; строгую четкость
движения экипажей  в  напряженные часы  деловой  половины дня и  праздничную
раскованность толпы,  отдыхающей в  аллеях  лесопарков; стерильную голубизну
операционных, где достигшие  предела отпущенных природой  норм существования
обретали новую жизнь, и ликующую полнокровную сумятицу на трибунах стадионов
в дни  больших состязаний. Он  рассказывал о торжестве Разума, воплощенном в
мудрой  гармонии  мыслящего существа с природой  - деревьями  и животными, о
законах  высшей справедливости, когда каждый получает  от Общества желаемое,
ибо стремления  его разумны и здоровы,  и  главное среди  них  - потребность
создавать блага  для того же самого  общества.  Май вдохновенно чеканил язык
своих  мыслей, спеша  поведать обретенным  братьям обо  всем, чего  достигли
наука, искусство, техника его далекой родины.
     И  все,  о  чем  мысленно  рассказывал  Разведчик,  с   безукоризненной
точностью возвращалось к нему в виде изображений на экране.
     Май был счастлив: инопланетный мир их понимал!
     С  правильной периодичностью  капсула приближалась к черте,  за которой
прекращалась визуальная, а по  всей вероятности, и электромагнитная  связь с
планетой,  потому  что между  ними  оказывался  ее  единственный  спутник. С
корабля  поступала  команда  на  отключение  мыслеизлучателя,  и   Разведчик
неохотно  переходил к отдыху, чтобы, проснувшись, с нетерпением ждать нового
цикла связи.
     Однажды же связь прекратилась  в самой  середине передачи, и Май  сразу
догадался, в чем дело: Увлекшись рассказом, весь во власти желания как можно
скорее донести  до  обитателей  другого  мира  свое  нетерпение,  стремление
очутиться наконец на  их земле, чтобы можно было приблизить глаза к глазам и
ощутить  в руке  тепло  братской руки, он принялся рисовать  картины уже  не
настоящего, а будущего своей планеты.
     Связь прервалась, и капитан строго проговорил:
     - В тебе опять проснулся: художник, Май,  но  сейчас ты решаешь  задачу
Разведчика. Не забывай об этом.
     Голос Фирна прозвучал холодно, и  Май внутренне похолодел. По существу,
это была угроза. Экзаменаторы-машины отвергли его кандидатуру именно потому,
что учуяли, как властно заявляет о себе художник в сердце Мая.
     Излучатель заработал вновь, и Разведчик неловко попытался объяснить им,
что  произошло недоразумение. Некоторое время  экран был чист. Потом по нему
пробежала  легкая  рябь, как на  воде  в нашем  пруду, когда  задует  легкий
ветерок. Рябь улеглась,  и на  экране  родилось изображение лица.  Маю  было
достаточно одного  взгляда, чтобы сообразить: это лицо  человека  из другого
мира,   хотя   оно   ничем   существенным   не   отличалось   от   лиц   его
соотечественников, причем принадлежало девушке, к  тому  же очень  красивой.
Секунду дочь чужой планеты смотрела  ему  прямо в. глаза, потом улыбнулась и
исчезла. Затем все пошло как обычно, но Разведчик мог бы поклясться, что его
поняли и не осуждают за ошибку.
     Тогда-то он и нарушил в первый и в последний раз Инструкцию, не сообщив
на командный пункт о  промелькнувшем на экране мимолетном  чудесном видении.
Собственно, это,  пожалуй, нельзя  было  назвать  нарушением:  вполне  могло
оказаться, что лицо просто померещилось ему в  результате переутомления. Май
добросовестно продолжал свои передачи, и у него совсем не оставалось времени
даже  мысленно вернуться  к  случившемуся.  Только его  нетерпеливое желание
очутиться  в таинственном  мире стало еще сильнее.  Между  тем главное  было
очень  плохо,  хотя  Май и  остальные  члены  экспедиции  долго  об этом  не
догадывались.  Не   догадывался  даже  Фирн,  так  как  именно  он  разрешил
Разведчику  после  шестого  цикла  связи   предпринять  попытку  вступить  в
непосредственный Контакт с чужой планетой.
     Они рассуждали с безупречной логичностью. Обитатели другого "мира знали
-  об экспедиции  главное: она пришла  с миром.  Этот  тезис Май  повторял в
каждом  цикле  с  особой добросовестностью, и  недоразумений  здесь быть  не
могло.  Поэтому  после  короткого инструктажа Разведчик  направил  капсулу к
планете, общий язык с обитателями которой был уже, как он считал, найден. Но
планета его не приняла.
     Капсула  уже вошла в  сферу ее притяжения, Май выключил двигатели - и в
ту же секунду обнаружил существование Брони.
     Серия  настойчивых  и   в   равной   степени   безрезультатных  попыток
приблизиться к поверхности планеты  с предельной убедительностью подтвердила
первую  догадку:  да,  чужой  мир  окружил  себя  защитным полем,  вскоре  и
получившим на экстренном  совещании экспедиции наименование Брони. На том же
совещании,  проходившем  в   обстановке,   чрезвычайно  тягостной  и  полной
разочарования,  выяснилось  пресловутое  печальное  обстоятельство, которого
никто до  сих пор не  замечал. С несомненной готовностью принимая информацию
Мая и аккуратнейшим образом подтверждая ее получение, обитатели другого мира
ровно ничего не сообщали о  себе.  Правда, достаточно красноречивым был факт
того, что  они  решили  в  самом начале Контакта  простейшую  алгебраическую
задачу, предложенную им Разведчиком. Но это ни о чем не говорило, потому что
еще  раньше они  подтвердили свою  способность  принимать  и  расшифровывать
мыслеизлучения  -  куда  более веское  доказательство весьма высокого уровня
развития. Что же  касается лица  на экране,  то теперь  Май,  особенно остро
переживавший  неудачу, окончательно  уверовал в  его иллюзорность. Совещание
было  долгим и  невеселым. Его результатом  и  явилось  решение  предпринять
последнюю попытку - еще три витка по орбите спутника, куда, обнаружив Броню,
вернул Разведчик  свою  капсулу;  если  обитатели  этого таинственного мира,
замкнувшегося в себе,  сами не  выкажут стремления установить  с пришельцами
Контакт, значит, он не удался.  Экспедиция покинет  пределы Системы - таково
требование Устава.
     Подходила к  концу  ночь.  Приближалось  время второго,  предпоследнего
цикла связи с планетой.
     Май   открыл  глаза  и  вопреки   обыкновению  не  сразу  включился   в
действительность. Слишком сильны  и глубоки были его сны, потому что Май был
рожден художником.
     Он сделал над собой усилие, вновь стал Разведчиком, взглянул на экран и
замер.
     Черная выжженная  пустошь  была  перед  ним, кривилось обугленной рукой
уцелевшее  деревце, стояла на пороге разрушенного дома мать, и ее сухие губы
беззвучно кричали: "Нет!" Потом она медленно отняла от  лица руки, обхватила
голову подростка, в котором Разведчик узнал себя.
     Он явственно ощутил тонкий  аромат фиалок и, не помня  себя,  ударил по
клавише связи с кораблем.
     - Капитан, - закричал Май, - капитан!
     - Спокойно, мальчик,  - отчетливо сказал ровный голос Фирна, Он  звучал
слишком ровно, и от этого у Мая почему-то запершило в горле.
     -  Капитан,  -  хрипло  произнес он и, откашлявшись, продолжал звонко и
радостно: - Они говорят со мной, хотя я... я просто видел это во сне...
     - Не  волнуйся,  Май. Они принимали  все, что ты  видел во  сне. Должно
быть,  ты  видел  это  очень ярко и переживал слишком сильно. Излучатель  не
понадобился. Ведь ты рожден художником, Май, а главное - ты сам прошел через
все это... А теперь,  - тон  Фирна  изменился, - готовься к полету. Они ждут
нас.
     - Но,  капитан...  значит,  мы  все-таки  с  самого  начала  ошибались.
Значит...
     - Да, Май. Это значит, что  универсален не  язык математических формул,
что  убеждает не безупречность логических построений.  Мы доказывали им, что
пришли с миром,  ибо знаем, что  несет с собою война, и  забывали о главном.
Ведь логика  мертва в  силу своей природы. Недаром  ее построения  так часто
бывают ложны, а иногда я  даже думаю:  не родилась ли она  первоначально как
оружие  обмана?..  Кроме того, я видел  улыбку  на том  лице,  о  котором ты
умолчал...
     Май опять перестал быть Разведчиком.
     - Я думал... - смешался он.
     - Понимаю,  Май, - серьезно  сказал капитан. - Дело не в этом.  Просто,
увидев улыбку, я  поверил, что Контакт все  же возможен. Там, где есть юмор,
всегда найдется путь к взаимопониманию... Но хватит. Ты готов?
     - Я готов, капитан.

     ...До  границы, где начиналось гравитационное поле  планеты, оставалось
еще далеко, но Разведчик, направлявший полет капсулы, был уверен, что  Брони
больше не существует.
     - Ну  вот,  - сказала девушка, чье  лицо  видел Май на экране. - Он уже
близко,  и защита снята. Корабль тоже вышел из дрейфа  и  направляется в наш
район Системы. Как я рада, что предосторожность оказалась излишней! Подумать
только - первый Контакт!
     -  И  все  же,  - рассудительно  отозвался  старший  диспетчер  Станции
наблюдения  за Космосом, - вы проявили, Светлячок, недопустимое легкомыслие,
показав свое изображение Разведчику.
     Был   он   сухопар,  обстоятелен   в  мыслях   и  действиях   и   очень
дисциплинирован. А она отличалась  порывистостью движений и яркой голубизной
глаз  -   деталь,   которая   и   позволила  Маю  мгновенно  определить   ее
принадлежность к другому миру.
     - Господи!  -  сердито воскликнула Светлячок. - Вам  никогда не  бывает
скучно?
     -  Сколько  раз,  -  наставительно  начал сухопарый, - я  советовал вам
следить за своей речью. Это архаическое "господи"...
     Но  Светлячок  непочтительно  отмахнулась  от начальства  и  совершенно
непоследовательно, на взгляд последнего, сказала мечтательно и тихо:
     -  Только чувства  никогда не лгут. Но подумать  только: и  им пришлось
пройти через это...
     А под горой, на которой стояла Станция, поспешно одевался в свой лучший
праздничный наряд прекрасный город.
     Земля готовилась к встрече первых пришельцев.



        Сборник фантастических рассказов из журнала "Искатель"


        Артур Макаров. Аукцион начнется вовремя


                                  Повесть


     -----------------------------------------------------------------------
     Искатель Э 2(164), 1988 (Приложение к журналу ЦК ВЛКСМ "Вокруг света")
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 21 января 2004 года
     -----------------------------------------------------------------------


     Прогулочный катер обогнул мыс с  черными  клыками  скал,  и  здесь,  за
прикрытием, сразу перестало качать.
     На спокойной воде белыми  пятнышками  и  скоплениями  пятен  колыхались
чайки, некоторые, поднявшись, кружили над катером, выпрашивая подачки.
     - Господи, до чего красиво!  -  вздохнула  Русанова,  глядя  на  город,
обнимавший залив. - Все-таки в северной красе есть что-то необычайно милое.
     - Старый город всегда хорош, - со снисходительной  улыбкой  одобрил  ее
эмоции Самохин. - И новое они пристраивали со вкусом, не тяп-ляп... Нейтралы
убежденные! Столько лет не воевали - было время изысками заниматься. А  ведь
в древности какими воителями числились... Викинги! Сколько  стран  при  этом
слове трепетали! А затем взяли и изменили политику  в  корне,  вот  парадокс
необъяснимый.
     - Не  такой  уж  необъяснимый,  если  вспомнить  хотя  бы  Полтаву,   -
усмехнулась Русанова и посетовала, наблюдая близко  спикировавшую  чайку:  -
Жаль, что ничего не захватила для  птиц...  Смотрите,  как  они  трогательно
выпрашивают.
     - Ну,  по-моему,  просто  нахально,  -  возразил  Самохин,  приняв   ее
напоминание за упрек в исторической неосведомленности. - Жадные, прожорливые
и крикливые! Зато изящны и этим  создают  впечатление.  Как  в  жизни  часто
бывает.
     Во время командировки он пытался осторожно приволокнуться за Русановой,
получил вежливый, но предельно категоричный отпор и теперь относился к ней с
досадливым уважением.
     - И все равно: голодных надо кормить, - упрямо сказала женщина. -  Зато
и не оскудеет рука дающего.
     Пожав плечами, Самохин  обернулся,  кивком  указал  на  чаек  стоявшему
неподалеку юному розовощекому матросу, и тот вскоре же принес два аккуратных
пакета.
     - Пожалуйста, у них все предусмотрено, - Самохин заплатил  за  корм,  и
матрос, улыбаясь, поблагодарил его. - Только бросайте  подальше,  их  сейчас
столько над головами завертится, огадить могут.
     Множество  птиц  действительно  с  пронзительным  гамом  затолклось   в
воздухе. Русанова, смеясь, бросала им корм, и пакеты быстро пустели.
     Вроде  бы  неторопливо  стуча  мотором,  катер  тем  не  менее   быстро
приближался к причалам, прямыми полосками выдвинувшимся в море, и  на  одном
из них его поджидали двое одинаково  высоких,  представительных  мужчин,  но
один был много моложе другого.
     - Все,  птички,  больше  нету,  -  Русанова  отбила  ладонь  о  ладонь,
стряхивая крошки. - Теперь рыбу ловите.
     - Ну, эти явно предпочитают жить подаянием, - снова счел  нужным  сбить
ее настрой Самохин. А увидев приближавшийся причал и  двух  мужчин  на  нем,
озабоченно взглянул на часы. - О, нас встречают, а мы и верно запаздываем...
На десять минут! Шеф наверняка волнуется.
     Пассажиров на катере было немного, русские в числе первых поднялись  на
причал, и младший из встречавших улыбнулся Русановой:
     - Как вам понравилась прогулка?
     - Благодарю вас, мистер Лундквист, было  чудесно!  И  почти  совсем  не
качало.
     - Вот именно, что  "почти",  -  уточнил  Самохин  с  дежурной  улыбкой,
сопутствующей любому его разговору с иностранцами. - Просто моя  спутница  -
прирожденный морской волк, чего совсем не скажу о себе... Мы едем, да? Катер
опоздал на десять минут.
     - Столько же у нас в запасе, и мы успеем, - заверил тот из шведов,  что
был постарше. - Прошу вас...
     Машина стояла неподалеку,  перед  гостями  предупредительно  распахнули
дверцы, и вскоре поток разнообразных  лимузинов  на  магистрали  принял  еще
один.
     Лицо Русановой, глядевшей сквозь боковое стекло, выражало  простодушное
любопытство, Самохин смотрел прямо перед собой, человек рядом с  Лундквистом
вежливо улыбался, вполоборота развернувшись к заднему сиденью,  а  Лундквист
вел машину с расчетливой лихостью, и путь оказался недолог.
     Здание фирмы  было  многоэтажным,  но,  построенное  с  учетом  рельефа
местности, не казалось высоким. В просторном  вестибюле  при  виде  входящих
поднялся из кресла дородный мужчина, не то похвалил, не то вежливо укорил  с
начальственной снисходительностью:
     - Ну знаете, точность просто отменная: минута в минуту... Однако ведь у
нас и отбытие сегодня,  а  дела  еще  не  закончены.  Вы,  Елена  Андреевна,
займитесь образцами, а мы с Леонидом Петровичем отправимся  к  коммерческому
директору. Вы пойдете с нами, господин Эдстрем?
     - О, разумеется, господин Харлампиев, - заулыбался старший из шведов. -
Я  провожу  вас.  Мой  коллега  моложе,  ему  я   предоставлю   удовольствие
сопровождать госпожу Русанову.
     И, разделившись, они разошлись в разные стороны.


     В полутемном зале была высвечена лишь  круглая  площадка,  ограниченная
амфитеатром уходящих вверх рядов кресел.
     Несколько манекенщиц  с  манерной  развязностью  и  деланно-утомленными
лицами похаживали в освещенном пространстве, демонстрируя шубы, палантины  и
меховые жакеты поверх повседневных и вечерних туалетов.
     - Нет-нет, минуточку! - Русанова что-то отметила в  блокноте,  оставила
кресло и подошла к просмотровой площадке. - Н-нет...  С  песцами,  по-моему,
все хорошо, а соболь - мех строгий,  при  всей  импозантности...  Его  лучше
подавать с менее броскими туалетами.
     - Хорошо, я вас понял, - кивнул Лундквист. -  Магда!  Попробуем  третью
модель... Переоденьтесь и возвращайтесь. Очень жаль, что вы нас покидаете, -
снова обратился он к Русановой. - С вами я  бы  чувствовал  себя  уверенней,
демонстрируя образцы заинтересованным лицам.
     - Не скромничайте, вы отлично знаете дело. А наши меха такого качества,
какое само по себе гарантирует успех. - Сделав еще одну пометку, она  убрала
блокнот в сумочку. - Возвращаться необходимо: аукцион открывается через  три
недели, и предстоит уйма работы. Вы приедете, конечно?
     - Боюсь, что нет, - с сожалением  вздохнул  Лундквист.  -  Я  всегда  с
удовольствием посещаю Ленинград, но на этот раз  в  поездку  снова  намечают
Эдстрема... Магда, вы готовы? Прошу.
     - Это, пожалуй, лучше, - оценила новый туалет Русанова. - Если можно  -
помедленней...
     - Медленней и с частыми поворотами,  Магда!  -  приказал  Лундквист.  -
Начали!
     Девушка поплыла по площадке, повернулась раз и другой, поплыла  дальше.
Томно опустив ресницы, задержалась перед ними, и опять последовал  разворот.
Магда отменно знала дело, была хороша собой, и мех шел ей.
     Наблюдавший за  всем  этим  из  верхнего,  невидного  с  площадки  ряда
седоголовый человечек не обернулся, услышав, как кто-то появился сзади него,
только бросил коротко:
     - Ну?
     - Они готовы продать лишь несколько видов  клеточных  мехов,  -  сказал
Эдстрем, склоняясь пониже. - А в остальном ссылаются на незыблемые  принципы
аукционных торгов: всем равные возможности.
     - А подарки?
     - Их шеф повел себя, как японец: улыбался, делая вид, что не  понимает,
о чем идет речь! Его помощник от негодования  совсем  забыл  английский,  на
котором с трудом объясняется, а к женщине я не рискнул подступиться  -  судя
по всему, она из фанатичных патриоток интересов дела и государства.
     - Тогда нечего было за ними так ухаживать... Садитесь. Ваше  доверенное
лицо в России действительно заслуживает доверия?
     - Оно готово на все, если мы выполним его условия.
     - Мы их выполним, - кивнул человечек.  -  Внесите  требуемую  сумму  на
банковский счет, по прибытии в Ленинград -  покажете  ему  чек.  А  вручите,
когда станет принимать товар... О путях вывоза я  позабочусь  сам,  понятно?
Эта  партия  соболей  должна  быть  нашей,  я  так  хочу!  Торговля   всегда
предусматривала известный риск, и мы рискнем.  Но  свести  разумный  риск  к
минимуму - ваша задача. Поэтому соблюдайте  крайнюю  осторожность,  чек  при
расчете лучше вручать не вам самому, а через  посредника  с  дипломатическим
прикрытием... Надеюсь, вы все уяснили?
     - Да, конечно.
     Внизу появились Харлампиев и Самохин, сели в кресла рядом с Русановой.
     - Они научились торговать, ничего не скажешь,  -  откинулся  на  спинку
седоголовый. - К тому же у них  есть  что  продать.  Но  и  мы  не  потеряли
хватки... Проводите русских с возможной любезностью и начинайте готовиться к
поездке. Для напутственной беседы я вас вызову.
     Он встал, едва возвышаясь над спинками кресел, не спеша двинулся  вдоль
ряда, ушел.
     В начале осени на Ленинград навалилась жара.
     Кудесники из бюро прогнозов объясняли стремительное повышение  ртутного
столбика нежданным  вторжением  воздуха  из  знойной  Сахары,  подсчитывали,
случалось ли нечто подобное в прошлом, а ленинградцы и гости города на  Неве
сначала обрадовались, а затем несколько подустали от каждодневной жары.
     На взморье, на островных пляжах и на пляже под  стеной  Петропавловской
крепости не то чтобы яблоку - семечку от него негде было упасть.  Завезенное
в киоски мороженое  расхватывали  тотчас,  возле  цистерн  с  квасом  загодя
выстраивались вереницы жаждущих, автоматы с газированной водой  не  успевали
глотать монеты.
     Но вообще-то жизнь  шла  своим  чередом,  и  Пассаж  тоже  торговал  по
обыкновению бойко. В обувной  отдел  завезли  модные  босоножки,  и  уже  на
подходе к отделу образовалась толпа.
     - Неужели будем  стоять,  Светочка?  -  демонстрируя  тоску  во  взоре,
обозрел столпотворение модниц молодой человек в безрукавке с эмблемой  фирмы
"Адидас". - Ты только взгляни, что делается!
     - Ну конечно, если бы давали какие-нибудь  кроссовки  или  мокасины  на
каблуке - так тебя бы очередь не испугала, - обиженно возразила Светочка.  -
А мне нужны, нужны босоножки, и я буду стоять  сколько  надо!  Ты  бы  лучше
узнал, достанется ли, чем настроение портить.
     - Это туда сунуться? -  Приподнявшись  на  носках,  молодой  человек  с
испугом взглянул поверх голов. - Так там задавят или в клочья разорвут, пока
доберешься... Да и не поверит никто, что я спрашивать лезу.
     Смерив его уничтожающим взглядом, подруга отвернулась, и тут же  кто-то
осторожно тронул ее за локоть.
     - Вам босоножки, прошу прощения, молодая-интересная?
     Спрашивал  мужчина  неопределенного  возраста,  с  лицом  в  пятнах  от
облезшей кожи.
     - Да... У вас  есть?  -  тоже  шепотом  спросила  Светочка,  косясь  на
соседок.
     - Самого товара нет, а очередь могу уступить, если желаете.
     - Как очередь?
     - Ну что ты, не понимаешь? Гражданин где-то впереди стоит и  хочет  нас
поставить, - обрадованно вмешался молодой  человек.  -  Сколько  просишь  за
услугу?
     - Красную, - последовал быстрый ответ.
     - Это десятку? Да они, наверно, и сами того не стоят! Ты даешь, дядя!..
     - Хозяин - барин, я на горло не давлю.
     Мужчина уже повернулся, чтобы отойти, но,  взглянув  в  лицо  Светочки,
обладатель фирменной безрукавки шагнул следом.
     - Погоди... А где твоя очередь?
     - Так  щас  моментом  подойдет...  Поставить?  -  оживился  мужчина.  -
Двигайте за мной, я на доверии... Человек - человеку друг, товарищ и брат, а
положенное в карман тиснете, как место укажу.
     Троица исчезла в  гудящей  толпе,  вскоре  из  нее  выбрался  продавший
очередь, отойдя в сторону, перевел дух, а затем вынул и проверил достоинство
оказавшейся в кармане купюры.
     И услышал рядом тихий смешок.
     - Полинял ты, Боря, полиня-ал, - укорил, покачивая  головой,  старик  в
старомодной соломенной шляпе. - Это ж надо, какой промысел подыскал: люди со
смеху помрут... А кто и осудит!
     Последние слова он произнес все так же посмеиваясь, но со значением,  и
лицо Бори цветом подравнялось под светлые пятна на нем.
     - Ты... откуда взялся? Никак меня пасешь, колода трухлявая! Так ведь  я
тебя и уронить могу, где базара поменьше.
     - А вот теперь узнаю Архитектора, - подобострастно умилился  старик.  -
Думаешь, я не в понятии, что Боря Архитектор  за  так  к  земле  гнуться  не
станет? Что  ты!  Ну,  пошутил  на  радостях,  поскольку  прежнего  товарища
встретил, а  ты  сразу  рожки  в  пупок  упираешь...  Пошли  лучше  холодной
окрошечки хлебнем, у меня в "Неве" племянник сегодня работает. Он и  угостит
за мой счет.
     - Н-ну, пошли,  -  недолго  пораздумав,  согласился  тот,  кого  теперь
величали Архитектором. - Однако не вздумай... Когда чего кому  трекнешь  про
то, что видел, - я тебе ботало на горле заместо галстука затяну!
     - Да ни боже мой,  ты  ж  меня  знаешь!  Пойдем,  Боренька,  только  ты
приноравливайся, забыл небось, какая моя ножка увечная?
     Старик и верно заметно приволакивал при ходьбе правую ногу, но, радуясь
встрече, ковылял быстро, и вскоре они оба вышли из Пассажа и растворились  в
потоке прохожих.


     Вечер не принес желанной  прохлады,  скорее  напротив  -  стало  душно.
Однако и в эту пору старик в соломенной шляпе довольно  бойко  шествовал  по
делам, заведшим его в район проспекта Ветеранов.
     Выйдя из троллейбуса, он  прошел  улицей  Добровольцев  почти  к  самой
железнодорожной  линии,  и  здесь  замедлил  шаги  на  подходе  к  строениям
индивидуальных гаражей. А потом и вовсе остановился,  сняв  шляпу,  обмахнул
несколько раз лицо; использовал передышку, чтобы осмотреться вокруг.
     Сумерки еще не сгустились, но в двух открытых гаражах уже зажгли  свет.
Старика заинтересовал тот, что был с  самого  края,  однако  сначала  старик
неторопливо прошел мимо, заглянул за угол и, лишь удостоверившись,  что  там
безлюдно, повернул обратно и ступил за порог пропахшего  маслом  и  бензином
помещения. Капот старенького "Москвича-402" был  открыт,  проходя  мимо,  он
краем глаза видел человека, согнувшегося  над  мотором,  а  сейчас  рядом  с
машиной никого не было...
     Решив, что  работавший  где-то  в  глубине  гаража,  заранее  изобразив
улыбку,  старик  продвинулся  дальше,  и  в  это  время  позади   с   лязгом
захлопнулись створки въездных ворот.
     - И  кого  ты  тут  смотришь,  папаша?  -  поинтересовался  мужчина   в
испачканной майке, с чернью щетины на  скуластом  лице.  -  Будто  мы  и  не
знакомы.
     Как  бы  желая  удостовериться,  не  ошибся  ли   он,   хозяин   гаража
приблизился, держа в правой руке разводной ключ, легонько  постукивая  им  о
ладонь левой.
     - Так мы, верно... Я вот зашел на  свет,  а  хотел  спросить  насчет  в
Выборг съездить, - сначала растерялся, а затем уверенней произнес старик.  -
Подвезти кой-кого требуется.
     - У-у, туда дорога не всякому,  -  внимательно  разглядывая  пришельца,
протянул скуластый, все еще постукивая ключом. - А кого везти надумал?
     - Родственника одного. Такой человек, знаешь, что и мне и тебе за добро
отзовется... Саней зовут, не слышал?
     - Да у меня в библиотеке не один Саня записан... Ты-то сам  его  откуда
узнал?
     Теперь старик совсем взял себя в руки, и на его лицо вернулось  обычное
умильно-ласковое выражение.
     - Так  ведь  другой  человек,  из   хороших,   знакомством   помог!   В
архитекторах он числится, из командировочки прибыл и свое слово сказал...
     На  заднем  сиденье  "Москвича"  распрямилась  чья-то  фигура,   дверца
приоткрылась и, как ни успокоился было старик, но теперь прянул в сторону. А
тот, что объявился в машине, так и остался на сиденье, только  дверцу  ногой
оттолкнул.
     - Видно, пора  Архитектору  бубну  выбить,  чтобы  таких  ползунков  не
присылал, - сказал он, закуривая. - Да и быстро он чего-то в дела  вошел,  а
хотел отлежаться... Так с чем ты заявился, улитка родненькая?
     Когда прикуривал, вспыхнувшая спичка высветила такое опасное лицо,  что
старику впору было потеряться совсем. Тем не менее он повел себя иначе.
     - Эх, милый: с мое повидав, ты  не  ползать,  лежать  смирно  будешь  и
глазки зажмуришь! - сказал он безбоязненно.  -  Двинься-ка,  Саня,  я  рядом
сяду... А дверку прикрыв, и поговорим шепотком.
     - Да я тут и так потом изошел, - мрачно возразил Саня. И,  высунувшись,
бросил скуластому в майке: - Выйди да постой на ветерке... Послушаю я  деда,
вдруг он дельное скажет.
     Оба дождались,  пока  дважды  проскрипели  петли  металлических  ворот,
выпустивших хозяина  гаража,  и,  выбравшись  из  машины  и  разогнувшись  в
невысокий рост, тот, к кому пришел старик, предложил:
     - Кажи  свои  козыри.  Но  раз  меня  кликал  -  значит,   сорт   людей
понимаешь... Без темноты дело обрисуй, нынче время дорого.
     - Это точно: с тобой темнить - себе в убыток, -  согласился  старик.  -
Только было б что мелочное, я бы к Сане Шмелю за просто так не сунулся. - Он
огляделся, увидел, что сесть некуда, и со вздохом  прислонился  к  верстаку,
заваленному деталями. - А дело  такое,  что  исполнишь  и  до-о-олго  всякое
разное без интереса будет... И чище некуда!


     Ранним  утром  в  одной  из  квартир  ленинградского   дома   заверещал
будильник, и его сразу привычно прихлопнула рука, обрывая трель звонка.
     Мужчина средних лет, стараясь не  тревожить  жену,  вылез  из  постели,
постоял, сонно покачиваясь, и  вышел  в  коридор.  Вскоре  в  туалете  шумно
сработал сливной бачок, мужчина вернулся  в  комнату  и  прошел  на  балкон.
Поеживаясь от утреннего холодка, проснулся  окончательно.  Обозрев  знакомый
пейзаж, несколько раз развел руками, начиная делать гимнастику, затем вдруг,
нахмурившись, опустил руки и еще раз посмотрел вниз.
     Двор напротив был пуст, все там было,  как  каждый  день  в  это  время
суток, но в низком каменном строении одна из дверей оказалась открытой.
     - Нина! - позвал мужчина, войдя в комнату. - Нина, ты спишь?
     Жена спала, и, не дождавшись  ответа,  он  взглянул  на  часы.  Стрелки
показывали десять минут седьмого.
     Пройдя в прихожую, мужчина еще пораздумал, стоя у телефона,  решившись,
снял трубку.
     - Але, милиция? Тут такое дело... Это просто один гражданин говорит. Я,
понимаете, встал, а напротив нас склад открыт...  Нет,  не  видел...  Но  он
всегда закрыт, а  щас  двери  настежь!  Вы  извините,  конечно,  но  странно
все-таки... Что? А-а, Михайлов моя фамилия. Олег Ефимович... Так мне ведь на
работу идти, как же я? Ну ладно, обожду...
     Повесив трубку, вновь прошел на  балкон,  посмотрел  вниз,  в  соседний
двор.
     Там все было, как раньше:  пусто,  тихо,  и  загадочно  темнел  квадрат
открытого входа.
     Мчавшаяся по улице "Волга", заложив  рискованный  вираж,  с  разворотом
въехала во двор, остановилась, противно завизжав тормозами.
     - Ты что, иностранных фильмов с  автогонками  насмотрелся?  -  ворчливо
спросил Бутырцев водителя. - Гоняешь, как этот...
     К машине спешил капитан Сенчаков, и, не определив до конца, как  гоняет
водитель, Бутырцев вылез, захлопнул дверцу.
     - Товарищ подполковник! При осмотре места происшествия обнаружено...
     - Стоп! Пройдем-ка на место и  доложишь  с  наглядностью,  -  остановил
подчиненного подполковник. - Эксперты работают?
     - Заканчивают. Но  уже  определили  кое-что,  -  шагая  рядом,  пояснил
Сенчаков.
     - Кое-что - это лучше, чем ничего, - оценил Бутырцев.  -  Но  с  другой
стороны, опять-таки всего кое-что... Сюда, да?
     - Сюда, товарищ подполковник.
     Бутырцев остановился у входа в  склад,  бегло  оглядел  двор  и  шагнул
вовнутрь.
     В складском помещении работали сотрудники. Эксперты возились  у  дверей
специальных боксов, старший лейтенант Таганцев осматривал короткий  коридор,
ведущий  в  остальные   службы   склада.   Коридор   заканчивался   запертой
металлической дверью.
     А у стены напротив боксов, на бетонном полу, мелом  нанесено  очертание
человеческого тела, и рядом застыл сержант.
     - Сигнализация была отключена, сторож исчез, а  вот  здесь  лежал  труп
неизвестного... Документов при  нем  не  обнаружено,  убит  предположительно
ударом тяжелого предмета в  область  затылка,  -  негромко  давал  пояснения
Сенчаков.
     - Этот неизвестный, он что же, и работникам склада  неизвестен,  да?  -
спросил Бутырцев.
     - Вот именно. Заведующий складом его видел, он сейчас находится там,  -
кивнул Сенчаков на металлический заслон в глубине  коридора.  -  Осматривает
другие помещения, волнуется очень... Опустошены два  бокса,  причем  они  не
взломаны, не вскрыты, а отперты ключами, идентичными  тем,  что  хранятся  у
заведующего. У них порядок такой: в конце дня все ключи сдаются.
     - Порядок хороший, - произнес Бутырцев. - А дело скверное...  Давно  не
было такого чепе. - Он еще посмотрел на меловые очертания на полу и  подошел
к экспертам. - Чем порадуете, товарищ Исраэлян?
     Тщедушного большеглазого Исраэляна  уважительно  величали  алхимиком  и
кудесником, его главным увлечением была графология, и он всерьез считал, что
из-за небрежения к этой области криминалистики теряется многое.
     На  вопрос  ответил  по  обыкновению  обстоятельно   и,   как   всегда,
действительно порадовал важным наблюдением:
     - Ну что можно сказать по  первому  впечатлению...  Оба  бокса  открыты
аккуратно, сигнализация не сработала потому, что была отключена. Обращают на
себя особое внимание два обстоятельства... Во-первых, сигнализацию отключили
не в коммуникациях, а на  щите,  а  щит  находится  за  тремя  запирающимися
перекрытиями. Отсюда, стало быть, -  это  сделал  человек,  знающий  местное
хозяйство,  может  быть,  даже  из  доверенных  лиц...   Во-вторых,   дверцы
опустошенных хранилищ и вообще все вокруг  них  тщательно  протерто,  словно
чистоту наводили перед самым ограблением. Поэтому отпечатки  пальцев  ночных
грабителей четко просматриваются. Мы их зафиксировали, разумеется...
     - Вы сказали - грабителей? - прищурил один глаз Бутырцев,  словно  брал
на прицел тех, о ком шла речь.
     - Именно так. Отпечатки, по первой примерке,  принадлежат  двум  разным
лицам, - констатировал Исраэлян. - Не исключено, что убитый один из них.
     С улицы вбежал молоденький лейтенант, вытянулся:
     - Товарищ подполковник! Вас начальник управления вызывает...
     - Хорошо, иду... Спасибо, Ревик Гургенович, обстоятельней побеседуем  в
родных стенах.
     Вернувшись к машине, Бутырцев сел в нее, взял трубку рации.
     - Здравия  желаю,  товарищ  генерал...  Докладываю:  судя  по   первому
осмотру,  кража  произведена  подготовленно,  сигнализация   нейтрализована,
сторож исчез... Нет, не  обнаружен...  Да,  значительное  количество  шкурок
отборного соболя, намеченного к распродаже на  Международном  аукционе.  Что
вы? Простите, я не понял... Ах, так! Ясно. Буду докладывать. Есть.
     Положив трубку, он так и сидел некоторое время,  глядя  сквозь  лобовое
стекло, а  к  машине  подошли  Сенчаков  и  Таганцев.  Бутырцев  закурил  и,
повернувшись к помощникам, сообщил:
     - Наше самое высокое  руководство  уже  тревожило  торговое  ведомство.
Очень  обеспокоены  случившимся:  исчезнувшие  меха  включены  в   программу
распродажи, аукцион  открывается  через  пять  дней,  скандальная  назревает
ситуация... Нам  решительно  указано  возвратить  все  похищенное  к  началу
торгов.
     - Раз надо, значит, вернем! - бодро сказал Таганцев.
     - Ишь ты! С этакой  исполнительностью  как  раз  и  попадем  пальцем  в
небо,  -  нахмурился  подполковник.  -  А  твои  соображения   какие,   Иван
Гаврилович?
     - Надо в первую очередь сторожа искать, - Сенчаков  говорил,  обдумывая
каждое слово. - И, как  я  понимаю,  на  похищенное  всегда  должен  найтись
покупатель... Если только он заранее не  был  намечен!  Уж  больно  товар...
своеобразный. И в большом числе, значит, очень денежное лицо его ждет.
     - Да, если ждет, - кивнул Бутырцев. - Так. Таганцев,  ваша  задача  как
можно  быстрее  установить  личность  убитого...  Здесь   специалисты   сами
разберутся, так что ты,  Иван  Гаврилович,  займись  следующим:  возьми  под
наблюдение комиссионки, скупки, всякого рода людные торговые точки. Конечно,
разослать сводки-ориентировки, как полагается, и прочее... Спокойной  работы
не ждите, товарищи. Раз  международным  скандалом  пахнуло,  нам  начальство
ежечасно хвосты подкручивать будет!


     Стремительно двигающийся состав поезда номер  два  Москва  -  Ленинград
прогрохотал мимо первой пригородной платформы, и за окнами замелькали домики
ленинградских предместий.
     В служебном купе мягкого вагона  проводница  надела  форменный  пиджак,
поправив прическу, вышла в коридор. И пошла по нему, стучась в каждое  купе,
осторожно отодвигая двери.
     - Скоро прибываем. Билетики, пожалуйста... Скоро прибываем! Извините...
Чаю кто желает? Кофе есть, растворимый.
     Поездной радиоузел тоже начал  работу,  и  в  одном  из  купе  лежавший
пассажир накрыл голову подушкой, спасаясь от бодро  вещавшего  репродуктора.
Но тут же понял, что время вставать, сел, свесил ноги в легких тренировочных
брюках.
     А его сосед безмятежно спал, закинув руки за голову.
     Пассажир в  брюках  длинно,  со  сладким  потягом  зевнул,  еще  раз  с
завистливой неприязнью оглядел спящего и, нащупав  ногами  туфли,  присел  у
портфеля под столиком. Замок поддался не сразу, наконец щелкнул...
     ...И тут же открывшего портфель  рвануло  вверх  и  в  сторону,  сильно
швырнуло на полку, запрокинуло. Заломило стиснутое правое плечо.
     Затем его отпустили.
     - Прошу прощения, - сказал сосед по купе, холодными глазами разглядывая
ошалело моргавшего человека. - Видимо, я был чересчур резковат.  Но  дело  в
том, что это не ваш портфель.
     - Что? Как же... Ох, правда! Мы ведь садились  в  последний  момент,  -
залепетал пассажир в брюках. - Мой  попутчик  в  другом  купе,  я  там  вещи
оставил и спросонья перепутал, знаете... Поскольку мой совершенно такой  же.
Вы убедитесь, пожалуйста, я принесу...
     - Зачем, я вам верю, - беглая улыбка  сделала  почти  приятным  жесткое
лицо владельца портфеля. - А поскольку я реагировал тоже со сна,  вы  должны
меня извинить.
     - Да, конечно... Я понимаю. Я как раз сейчас туда пойду, там умывальные
принадлежности, знаете, бритва и все такое...
     Опасливо передвинувшись на полке к двери, он шмыгнул  из  купе,  а  его
обидчик, оставшись один,  задвинул  дверь,  посмотрев  на  себя  в  зеркало,
проворчал: "А нервишки-то стали тонковаты, братец!" Потом сдернул с  вешалки
над изголовьем махровый халат и вскоре прошествовал по коридору в туалет.
     Когда проводница начала разносить чай, он вышел в коридор  уже  одетый,
глядя в окно, закурил, а из ближнего купе показался  тоже  успевший  сменить
тренировочные брюки сосед, нырнул обратно и опять показался  с  портфелем  в
руке.
     - Простите, что отвлекаю... Вот! Точно такой, а вы уже легли,  когда  я
вошел. Вещи заносить, излишне шуметь постеснялся просто. К тому  же  товарищ
рядом, мы, знаете, слегка отметили одно  событие,  ну  и  с  утра  внимание,
конечно, ослабло... Вы извините!
     - Да оставьте,  право,  -  усмехнулся  куривший.  -  Недоразумение  оно
недоразумение и есть. И вы не обижайтесь.
     - Ни в коем случае! - Человек с портфелем потоптался  рядом,  улыбнулся
искательно.  -  Мы  с   товарищем   бутылочку   сухонького   открыли...   Не
присоединитесь?
     - Благодарю. С утра пью напитки не ниже сорока градусов. А вино - ни  в
коем случае, и вам не советую. Да и подъезжаем уже, слышите?
     Радио звучно объявило о прибытии. Раздалась бравурная музыка, вскоре за
стеклами потянулся перрон.
     Встречающие ожидали и у начала перрона, ближе к выходу в  город.  Среди
них, зябко  нахохлившись,  похаживал  длинноволосый  и  долговязый  малый  в
линялом джинсовом костюме, исподлобья оглядывая выходивших с поезда.
     - Сева! - В руках у любителя крепких напитков сейчас,  кроме  портфеля,
был еще и чемодан, глаза усмешливо щурились. - Здравствуй, Сева...  Этак  ты
меня долго встречать будешь.
     - Виктор Сергеевич, дорогой, - не вдруг,  сначала  еще  присмотревшись,
расплылся долговязый Сева, разводя руки.  Но  не  обнял,  а  поспешил  взять
чемодан. - Как это я тебя не увидел? Идем сюда, я машину поближе подогнал...
Понимаешь, собрался ехать, а она не заводится! Боялся, что опоздаю.
     - Опаздывать нехорошо. Что бы я тогда стал  делать?  Сел,  на  чемодан,
заплакал, так бы и сидел в ожидании обратного поезда...


     Люся Баканова приступила к трудовой деятельности  месяц  назад  -  если
считать совсем точно, то двадцать восемь дней, -  и  каждый  день  дарил  ей
радости и огорчения.
     Всякий раз, отправляясь на службу, она радовалась, что нашла  место,  о
котором можно только мечтать: рядом изысканнейшие  меха,  демонстрации  мод,
навещающие ее шефа иностранные гости - и все это при самых необременительных
обязанностях, плюс множество новых и очаровательных подружек.  Но  к  вящему
сожалению, человек, особенного внимания которого она добивалась,  нимало  не
был склонен его оказывать.  Нет,  заместитель  заведующего  отделом  внешних
сношений  Сергей  Александрович  Воронцов  неизменно  любезно  и  без   тени
начальственного высокомерия общался со своей секретаршей. И это была  именно
та любезность, какая служит для установления точно  определенной  дистанции,
как между сослуживцами, так и между мужчиной и женщиной.
     В свои девятнадцать лет Люся успела кое-что узнать про жизнь  в  разных
ее проявлениях. Хотя и без этого, уже в силу одной  своей  принадлежности  к
лучшей  половине  человеческого  рода,  была  способна  понять,  что  в   ее
огорчениях повинна другая представительница той же половины. А вскоре  новые
подружки не преминули  точно  назвать  имя  счастливой  соперницы.  К  этому
времени стены проходной комнатки секретарши перед кабинетом  Воронцова  были
сплошь увешаны фотографиями манекенщиц, среди  коих  наличествовало  и  фото
Виктории Лоховой, или Вики, как называли ее подруги. И узнав, что именно она
якобы  пользуется  особыми  симпатиями  Сергея  Александровича,   страдающая
секретарша переместила фотографии соперницы из угла у окна на  стену  против
двери Воронцова. То ли для того, чтобы чаще видел, привык, и привычка родила
неприятие, то ли для того, чтобы мог сравнить  холодную  красоту  Лоховой  с
живым и пикантным очарованием близкой помощницы... Кто знает?
     Каждый день,  придя  на  работу,  Воронцов  по  заведенному  регламенту
проводил час в своем  кабинете.  Затем,  если  не  был  занят  посетителями,
покидал кабинет, оставляя точные указания, что кому отвечать и где можно его
найти в случае надобности. И сегодня, ровно в десять тридцать, он  вышел  от
себя и с неизменно радушной улыбкой попросил:
     - Люся, будьте любезны,  приготовьте  кофе  к  двенадцати.  Я  зайду  к
Харлампиеву, навещу старшего товароведа и спущусь в зал. Там  и  буду,  если
что...
     - Хорошо, Сергей Александрович, я поняла, - Баканова вспомнила,  о  чем
просили  узнать  нетерпеливо  ждущие  новостей   манекенщицы,   и   решилась
спросить: - Простите, Сергей Александрович, а что  с  этой  ужасной  кражей?
Выяснилось что-нибудь?
     - Когда выяснится - вы узнаете одной из первых, я вам обещаю, -  сказал
Воронцов,  ничуть  не  выдав,  насколько  забавляет  его  изысканная   поза,
избранная секретаршей при разговоре на этот раз. - Пока могу сообщить только
то, что знают все: милиция ищет преступника.
     А вообще из-за этой кражи все летело вверх тормашками! На международных
рынках русские соболя по-прежнему ценились дороже других мехов, несмотря  на
стремительное вхождение в моду таких полноволосых мехов, как  рысь,  волк  и
лисица. Представители фирм и корреспонденты, прибывшие на аукцион,  каким-то
образом тотчас пронюхали о печальном  событии,  и  для  многих  из  них  оно
явилось  скорее  сенсационным,  нежели  огорчительным.  А  вот   устроителям
аукциона предстояло выкручиваться: соболя  числились  в  списке  распродажи,
предпринимались отчаянные усилия  подсобрать  еще  часть  шкурок  из  разных
запасов, но это все равно был уже не тот товар и не в том количестве.
     К главному своему начальнику, Евгению Николаевичу Харлампиеву,  попасть
не удалось.  Его  многолетний  цербер  Софья  Григорьевна  сообщила,  что  у
начальства с утра засел милицейский чин и тревожить Евгения Николаевича  она
не может, не хочет, не будет! Все это было подано с соответствующей миной  и
категоричным потряхиванием седыми завитушками.
     Старшего товароведа Самохина тоже не оказалось на месте, но  он  вскоре
появился в холле перед конференц-залом, стоял, как надгробие самому себе,  в
горестной задумчивости. Было, ох было от чего впасть в задумчивость  Леониду
Петровичу Самохину, поскольку в  списке  немногих  доверенных  лиц,  имевших
доступ к ключам от хранилищ, он значился одним из первых!
     Воронцов постарался выглядеть как можно безмятежней, дабы не усугублять
невеселое состояние товарища, подойдя, спросил:
     - Ты что тут в одиночестве, Петрович? Я думал, тебя иностранцы на части
рвут,  весь  в  делах,  а  ты  прохлаждаешься...  Могу   поделиться   своими
проблемами, если скучаешь.
     - Не трудись, проблем хватает... А иностранцы уже рвали: правда ли, что
похищены все  продажные  меха  и  налетчики  были  вооружены  автоматическим
оружием, обоснованы ли слухи об отсрочке открытия аукциона, почему не  видно
Харлампиева, не сослали ли его в Сибирь за случившееся. Вон Мартенс, видишь?
Полчаса мне душу мотал, теперь к кому-то еще прицепился.
     - А-а, ну  конечно,  Мартенс,  старый  лис,  ловец  сплетен  и  душ,  -
пригляделся Воронцов. Пригляделся он и к тому, с кем  разговаривал  западный
журналист, и стал серьезен. - А с кем это он беседует, Леонид Петрович?
     - Судя по карточке, корреспондент из АПН, - пожал плечами Самохин. -  Я
его впервые вижу.
     - Я тоже. Я поэтому пойду, подмогну бедняге: он Мартенса не знает,  тот
ему быстро мозги запудрит, выудит лишнее слово и из него в  своей  газетенке
сенсационный подвал развернет...
     Лица,   получившие   доступ   в   аукционное   святилище,    наделялись
пластмассовыми карточками,  которые  носили  на  груди.  И  на  каждой,  под
эмблемой аукциона, красовалась фамилия владельца карточки.
     "Мальцев В.С, АПН", значилось  на  пластмассовой  карточке  у  высокого
мужчины,  беседующего  с  Мартенсом.  Воронцов  отметил  сразу,   что   лицо
совершенно незнакомое, и встал рядом.
     - Здравствуйте, извините... Гуд морнинг! Хау ду ю ду, мистер Мартенс?
     - Оу, мистер Воронцоф! Я рад  видеть  опьять...  Имею  вопросы,  отшень
многоу, хочу получать ответы, да! Мистер Мальтсев, он молчит, он сфинкс,  он
не может помогать коллегам, это плохо, очень плохо, не-кон-так-тно, вот...
     - По-видимому, мистер Мальцев сам  неосведомлен  в  той  области,  куда
стремятся  ваши  интересы,  -  рассмеялся  Воронцов.  -  А   я   удовлетворю
любопытство в полном объеме...  Кстати,  может,  в  чем-нибудь  могу  помочь
мистеру Маль-тсе-ву, поскольку он у нас новичок, по моему разумению?
     - Можете, - отозвался Мальцев без улыбки, из  чего  Воронцов  заключил,
что этот человек редко общался  с  иностранцами.  -  Мне  надо  позвонить...
Откуда бы?
     - Телефон в холле, внизу. Если там очередь - выше этажом,  по  коридору
направо  наши  службы.  В  каждой  комнате  телефон,  а  сотрудники  -  сама
любезность.
     - Благодарю.
     Мартенс мертвой хваткой вцепился в Воронцова, зачастил  возбужденно,  а
Мальцев спустился в холл нижнего этажа. Вокруг столика с телефоном  толклось
множество людей, он еще постоял, оглядывая разномастную, говорливую толпу, а
затем решительно поднялся на третий этаж, в коридор, указанный Воронцовым.
     И первая и вторая двери оказались запертыми, на стук в третью никто  не
ответил, но она приоткрылась. Мальцев  вошел  и  с  удивлением  увидел,  что
комната не пуста: в кресле у окна сидела женщина, а поза ее  выражала  такую
безысходность, что стал понятным неотмеченный стук.
     - Прошу прощения... Вы не разрешите позвонить? Здравствуйте.
     - Что? - Спрашивая, женщина глядела мимо. Глаза не сразу нашли  его.  -
Простите, я не поняла...
     - Мне нужно позвонить. Правда, я могу и в другом месте.
     - Звоните, отчего же...
     Она отвернулась к окну, а Мальцев, набирая, нет-нет да и взглядывал  на
нее. Набирать пришлось дважды.
     - Сева, ты? Да, никак не мог раньше... Вхожу в режим,  увидимся  только
завтра. Что слышно у тебя? Понятно... Понятно... Это обязательно! Ну хорошо,
до завтра, привет.
     Положив трубку, пошел к двери, но у порога постоял, оглянулся, вернулся
к креслу у окна.
     - Еще раз простите... Мне кажется, у вас что-то стряслось.  Не  сочтите
за самонадеянность, но, может, я могу быть полезен?
     - Вы? С какой стати? - искренне удивилась она. - Впрочем,  если  у  вас
есть сигареты...
     - Прошу, -  он  достал,  протянул  и  встряхнул  пачку.  Когда  тонкие,
вздрагивающие пальцы вытянули-таки сигарету, щелкнул  зажигалкой  и  закурил
сам.
     - Спасибо,  -  женщина  взглянула  на   разжегшийся   табак   и   вдруг
рассмеялась. - Фу, глупость какая! Теперь неловко вас выставлять  отсюда,  а
говорить... Стряслось у нас всех: вы ведь тоже наверняка знаете о пропаже?
     - Наслышан, если вы так мягко называете ограбление... А сами  работаете
здесь? Я спрашиваю оттого, что не замечаю карточки.
     - Карточка бирку напоминает, а я каждый день их вижу на шкурках. -  Она
затянулась дважды подряд. - Понимаете,  сегодня  утром  меня  вызывали...  Я
впервые имею дело с милицией и очень боялась. И сейчас боюсь!
     - Ну, во-первых, говорят, что невинность не знает страха, -  усмехнулся
Мальцев несколько иронически. - А во-вторых, и в милиции  иногда  попадаются
разумные люди, если судить по кино- и телепродукции.
     - Да, наверное,  попадаются...  Со  мной  тоже  беседовали  вежливо.  А
все-таки гадко ощущать себя подозреваемой! Хотя...
     Она осеклась, и, не дождавшись продолжения,  Мальцев  подвинул  стул  и
уселся напротив.
     - Послушайте, мне кажется,  что  выговориться  вам  и  необходимо  и...
некому. Гоните в  шею,  если  я  назойлив,  но  верьте,  что  ни  минуты  не
сомневаюсь в вашей порядочности. Не берусь объяснить - почему, но  это  так!
Хотя вы явно не договариваете...
     - Елена Андреевна, - прервала женщина вопросительную паузу. - Вы правы:
я не договариваю, и правы, что надо выговориться. Что некому - опять  верно!
И еще, я почему-то не люблю этот термин "порядочность". Часто  слышишь:  "он
порядочный человек".  А  он,  оказывается,  порядочная  дрянь...  Понимаете,
получается, что я последняя видела Лохова, а в милиции об этом  не  сказала.
Плохо, да?
     - А кто это - Лохов?
     - Да  сторож,  который  исчез!  -  Елена  Андреевна  досадливо  съежила
брови. - Он без того был странный такой, а тут совсем не в себе казался... И
главное, - она растерянно посмотрела на  Мальцева,  -  я  не  последняя  его
видела, хотя получается так.
     - Попробуем разобраться, хотя у вас  не  вдруг  поймешь,  -  он  крепко
прижал нос кулаком. - Вы хотите сказать, что кто-то еще видел его после вас?
Где это было?
     - Ну на складе же... Конечно, видел! Я  услышала  шаги,  и  Лохов  туда
пошел, где человек был, которого услышала... Но всех спрашивали, никто в это
время не приходил, и получается, словно я там  оставалась  одна!  А  я  даже
разговор их слышала, не слова,  а  как  они  говорили.  Если  бы  в  милиции
сказала, стали бы спрашивать, кто и что, но я ведь не знаю! У них,  говорят,
так путают людей, мне не хочется запутаться и повредить кому-то, понимаете?
     - Понимаю, - серьезно кивнул Мальцев. - И не надо  ничего  говорить.  И
терзаться не надо.
     - Вы считаете, не надо? -  посветлела  Елена  Андреевна,  радуясь,  как
радуется нерешительный человек, чье намерение подкрепили со стороны.
     - Разумеется. Путать они и впрямь мастера,  им  за  то  деньги  платят.
Давайте лучше пойдем на пресс-конференцию, я, в общем, за этим  пришел.  Вам
не нужно быть?
     - Нужно... Только теперь я позвоню,  а  вы  идите.  Мы  все  равно  там
увидимся. - И сразу спохватилась, удивившись себе. - Правда, это  совершенно
не обязательно! До чего глупо сказала...
     - Зато  искренне,  -  рассмеялся  Мальцев,  пошел  к  двери,   от   нее
обернулся. - Меня зовут Виктор Сергеевич. Сообщаю на всякий случай.
     Оставшись одна, Елена Андреевна пересела к телефону, набрала номер.
     - Димитрий, это я, - сказала обрадованно. -  Значит,  ваша  вылазка  не
состоялась? Ну, я рада... Нет, я еще не знаю - когда, но ты и  сам  помнишь,
что где лежит. Вот и распорядись... Конечно, приду,  что  за  вопрос?  А  об
этом - когда увидимся. Хорошо, хорошо, у меня дела. Чао!


     Даже те, кто прибыли специально, чтобы освещать то  или  иное  событие,
зачастую не ходят на пресс-конференции, зная, что после  все  равно  получат
все материалы. Разумеется, если у них нет заготовленных  вопросов.  И  если,
конечно, не пахнет сенсацией.
     На этот раз сенсация наличествовала, заготовленные вопросы  были,  и  в
небольшом  зале,  несмотря  на  многолюдность,  царила  та   тишина,   какая
образуется при выступлении оратора, от которого ждут малейшей  промашки.  Но
Харлампиев говорил, как обычно, спокойно.
     - ...Надо  сказать,  что  в  этом  году  мы  уже  участвовали  в   трех
международных аукционах, где  выставляли  и,  за  малым  исключением,  почти
полностью продали все виды пушно-меховых товаров. Но,  как  известно,  около
восьмидесяти процентов мехов мы реализуем здесь, на ленинградском  аукционе,
и нынешний не станет исключением из правила...
     Сидящий за столом неподалеку от выступавшего  Воронцов  увидел  в  зале
Мальцева. Разглядывая его, вдруг подумал, что этот человек  из  тех,  с  кем
хочется познакомиться поближе.
     - ...В заключение, - продолжал Харлампиев, - хочу объявить, что  завтра
в демонстрационном зале начнутся просмотры моделей готовой одежды  из  мехов
различных наименований. А теперь прошу задавать вопросы!
     По залу разом прокатился гул, и первым поднялся  красавец  в  седоватых
кудрях.
     - Вопрос фирмы "Джакомо Ваннуци". В каком объеме будут предложены шкуры
рыси?
     - В объеме, как минимум, вдвое больше против прошлогоднего.
     - Фирма "Мацуда и Мацуда". Объявленная программа торгов  не  претерпела
изменений? Я хочу сказать...
     - Простите,  я  вас  понял.  Нет,   программа   торгов   изменений   не
претерпела, - в наступившей опять тишине произнес Харлампиев.
     Тишина затянулась и была нарушена вопросом, поставленным без обиняков.
     - Гэвин Саксон, "Дельта Трейдинг Корпорейшн". Скажите,  по-прежнему  ли
вы хотите представить на продажу соболей баргузинского кряжа?
     - Да, по-прежнему.
     - Вы хотите сказать, что они обязательно поступят в продажу и  поступят
именно в указанном объеме? - напористо переспросил Саксон.
     - Я хотел сказать именно  это,  вы  меня  поняли  правильно,  -  кивнул
Харлампиев. Воронцов взглянул на него с легким  недоумением.  -  Объявленная
партия соболей полностью пойдет на торгах!


     Как ни истерзала город жара, но бытующее  мнение,  что  летом  легче  и
выгоднее купить  зимнюю  одежду,  заставляло  комиссионный  магазин  меховых
изделий и в эту пору работать с неизменной нагрузкой.
     Пожилая  женщина  протолкалась  к  прилавку,   несмотря   на   протесты
приглядывающихся и приценивающихся возле  него,  выждала,  когда  продавщица
оказалась рядом, и обратилась просительно:
     - Девушка, милая, вы не окажете любезность...
     - Окажу,  как  только  освобожусь,  -  без  особой  любезности  в  тоне
отреагировала продавщица. - Вы же видите, что я товар показываю!
     - Так тут вас двое, а она уйти может. Я вам буду очень признательна!  -
со значением пыталась настаивать женщина.
     - Кто - уйти? - недоуменно свела брови продавщица. - Я не понимаю... Вы
что хотите?
     - Видите ли, мне  одна  гражданочка  шкурки  предложила,  говорит,  это
соболь, а я сомневаюсь, - взволнованным шепотом зачастила  просительница.  -
Она здесь рядом, в подъезде стоит, у нее еще одна желающая смотрит... Вы  бы
поглядели: соболь это или нет, раз специалистка, а я отблагодарю! Мне  дочке
подарочек хочется.
     - Ну знаете! Я с рабочего  места  по  подъездам  ходить  не  могу...  -
Запнувшись, продавщица еще посмотрела на уговаривающую и неожиданно  радушно
улыбнулась. - Хорошо, ради вашей дочки схожу. Подождите у выхода.
     - Спасибо вам, милая... Только вы  не  задержитесь,  пожалуйста,  а  то
вдруг уйдет.
     Быстро пройдя за прилавком в служебное помещение, продавщица  оказалась
у двери с надписью "Заведующий", распахнув ее, крикнула с порога:
     - Серафима Евгеньевна, звоните в милицию! Тут рядом в  подъезде  шкурки
продают... Я туда побегу!


     Группа Бутырцева получила сигнал о продаже шкурок в 18.15. Уже в  18.36
старший лейтенант Таганцев был на  месте,  и  очень  испугавшаяся  появления
милиции блондинка, сбывавшая шкурки, сразу сказала, что  товар  дал  продать
знакомый, который ждет у нее дома, но домой она ни с кем не  поедет,  потому
что убьет он ее, если милицию приведет!
     Машина  проехала  по  мосту  через  Фонтанку  и  ходко   помчалась   по
набережной.
     - Успокойтесь и поймите, что с нами вам ничего не грозит, -  с  сиденья
рядом с шофером увещевал Таганцев плачущую блондинку. Та сидела сзади, между
Калинниковым и Сагарадзе, опухшее лицо зачернили потеки туши. -  Перестаньте
плакать.
     - Не грози-ит, скажете-е! А он Нинке такой  мордоворот  устроил,  когда
она с военным танцевать пошла-а... Пять дней на работу показаться не могла.
     - А вот и Нинка, - удовлетворенно кивнул Таганцев. - Это  кто  такая  и
где они танцами занимались?
     - Так в ресторане, где же? В "Баку-у"... Только это давно  было,  Нинка
три года как за летчика замуж вышла, в Орске живет... А он на прошлой неделе
объявился и ко мне напросился, - рассказывая, блондинка всхлипывала реже.  -
Все денег ждал, откуда  с  работы  приехал,  каждый  день  уходил...  А  тут
говорит: знаешь, я зверюшек привез, для себя берег, да раз деньги нужны,  ты
сходи толкни кому-нибудь, только не в скупку,  а  так,  раз  тебя  в  скупке
обманут. Я и пошла, идиотка непутевая-а-а...
     - Откуда он приехал, говорите? Да успокойтесь вы!
     - С этими... с нефтяниками на Севере работал.  Там,  рассказывал,  этих
соболей дополна, они их с собаками ловили. Да куда вы? Здесь  перерыто  все,
ремонтируют... Направо надо.
     - Сдай назад, Костя...  Или  нет  -  объезжай  тротуаром,  живенько!  -
Таганцев озабоченно взглянул на часы и снова обернулся к женщине. -  Этаж  у
вас какой?
     - Второй... Только я ни в жизнь с вами не пойду, режьте, мучайте, а  не
пойду! Убивайте!
     - Перестаньте кричать, тогда не будем резать... Этот  двор?  Окна  куда
выходят?
     - Это-от... И окна сюда.
     - Стоп! Калинников, останешься с ней. Сагарадзе, пошли!
     Сзади остановилась еще одна машина, из нее выскочили трое, тоже спешили
к подъезду. Но вошли в подъезд именно они и Таганцев, а Сагарадзе остался на
улице.
     Женщина в машине опять всхлипнула, тихонько заскулила в платок.
     - Тише,  не  терзайтесь,  гражданочка,  -  сказал   шофер,   напряженно
вглядываясь через стекло в синеву сумерек, сгустившихся в колодце  двора.  -
Слезы жизни не в помощь.
     Стоявший под стеной Сагарадзе услышал, как  наверху  стукнули  рамы,  и
почти в тот же миг на земле оказалась человеческая  фигура.  Человек  трудно
разгибался после прыжка...
     А от въездной арки вспыхнули фары двух машин, четко высветив его.
     - Стоп!  -  сказал  успевший  оказаться  за   спиной   этого   человека
Сагарадзе. - Руки вверх и в дальнейшем без цирковых номеров!
     - А я и не стану, - подняв руки,  ответил  задерживаемый  и  неожиданно
опустился на землю. - С ногой у меня чего-то, начальники...


     Подполковник  Николай  Афанасьевич  Бутырцев,  если  бы  его   пришлось
характеризовать кратко, был, что называется, "службист", то есть вменил себе
в  обиход  и  требовал  от  других  неукоснительного   выполнения   уставных
положений, соблюдения субординации и так далее. Однако при всем при том взял
себе также за непреложное правило, занимаясь делом, работать так, словно  не
было  пристального  начальственного  надзора,  непрестанных   подстегиваний,
напоминаний о срочности задания, а  иногда  и  довольно  суровых  упреков  в
медлительности. "Торопиться надо медленно!"  -  такое  присловье  стало  его
девизом. Но два-три раза на дню устраивал короткие оперативные совещания,  и
это тоже было правилом.
     Заканчивая одну такую оперативку, он разглядывал лежащие перед  ним  на
столе фотографии, на которых одно и то же лицо было  снято  живым  в  разных
ракурсах и мертвым, тоже в  разных.  Еще  были  фотографии  тела  убитого  и
увеличенные снимки отпечатков пальцев.
     - Значит,  Шмелев  Олег  Борисович,  -   отложил   Бутырцев   одну   из
фотографий,  -  двадцать  восьмого  года  рождения,  не  единожды   судимый,
последний раз освобожденный из колонии строгого режима месяц назад. Кличка -
Шмель... Ну-ка, еще раз справку экспертизы?
     - Причиной летального исхода явился удар  головой  о  стену  складского
помещения.  Смерть  наступила  практически  мгновенно,  чему  способствовала
старая черепная травма... Произошло это по времени в  пределах  трех-четырех
часов ночи, - заглянув в свой блокнот, зачитал Сенчаков.
     - Спасибо. Что мы имеем по сторожу?
     - Пока  ничего,  -  мрачно  констатировал  Таганцев.  -  По  показаниям
соседей, Лохов в конце того дня, как обычно, ушел на работу. С тех  пор  его
больше не видели... Фотографии размножены и разосланы, поиски ведутся,  дана
заявка на полную проверку.
     - Как только будет  готово,  полученные  данные  немедленно  ко  мне...
Сейчас все свободны, в том  смысле,  что  продолжайте  работать,  -  оглядел
сотрудников подполковник. - Распорядитесь, чтобы  доставили  задержанного  и
все, что на него имеется. Как его фамилия?
     - Томилин,  -  назвал,  вставая,  Таганцев.  -  Мужчина   ловкий,   при
задержании пытался бежать.
     Через полчаса напротив  Бутырцева  сидел  человек  с  почти  неуловимым
взглядом и светлыми пятнами не то от солнечных ожогов, не то от  обморожений
на коже лица.
     - Значит,  Томилин  Борис  Игнатьевич,  так?  -  утвердительно  спросил
подполковник.
     - Так, - согласился Томилин. - Я  считаю,  что  фамилия  тоже  значение
имеет, гражданин начальник. Ведь сколько томиться в жизни  пришлось,  кошмар
вспомнить! И вот опять, чистое  недоразумение,  а  чувствую,  будут  большие
неприятности мне - и вам лишние хлопоты.
     - Нам - лишние хлопоты, вам - казенный дом, дальняя  дорога  и  пиковый
интерес, - легко  поддержал  разговор  Бутырцев.  -  А  что  это  у  вас  за
псевдоним, Архитектор?
     - За точный расчет и капитальные соображения люди наградили, -  не  без
самодовольства сообщил Томилин. -  Планы  строю,  так  сказать,  на  прочной
основе... Не то  как  щас  дома  ставят:  его  приняли  досрочно  с  оценкой
"отлично", а он через месяц на бок хилится! Сплошной обман Госплана.
     - За качество болеете душой? Это хорошо. А судимостей у вас  многовато.
Не находите?
     - Действительно, есть грех. Как пишут в газетах  -  верность  избранной
профессии, - Томилин сокрушенно развел руками. - Но хотел, чтобы все было  в
прошлом, уверяю. Прибыл  с  намерением  переквалифицироваться,  да  попутала
нечистая сила!
     - Ну, предварительное знакомство состоялось, так вы  теперь  попонятней
излагайте. Где взяли шкурки, часть из которых была передана вами для продажи
Зинаиде Гоголевой?
     - Украл, гражданин начальник. Бродил по городу с целью трудоустройства,
за-ради любопытства  зашел  в  Пассаж,  и  у  солидного  человека  аккуратно
отвернул сверточек... Я же говорю - нечистая попутала.
     - Солидный  был  сверточек,  с  тридцатью  двумя  шкурками,  -  уточнил
Бутырцев. - Может быть, сразу начнем деловой разговор, Томилин?
     - А  может,  сразу  и  кончим?  -  впервые  прямо  посмотрел   тот   на
подполковника. - Ну пораскиньте сами: инцидентик  плевый,  невольная,  можно
сказать,   кража,   вызванная   ротозейством   неизвестного   лица...    Мое
чистосердечное признание подписываю с ходу, и дело в суде проскакивает,  как
намыленное. Получается роскошный довесок к вашему авторитету!
     - Получается, что кличка у вас не очень правильная, Томилин: версию  вы
строите ловко, да фундамент хиловат... А как провели ночь с одиннадцатого на
двенадцатое августа, не вспомните?
     - Очень даже помню: кошмарно! Первую половину страдал от перегрузки,  а
к утру маялся дрожанием всего организма с похмелья... Зинка с ночной  пришла
и как раз застала меня в разобранных чувствах. Она подтвердит.
     - Уже подтвердила. Так. - Бутырцев выключил магнитофон, нажал кнопку, и
у дверей возник конвоир. - Вы сейчас чересчур перебираете с юмором, Томилин,
расстанемся до следующей и скорой встречи. И  мой  вам  совет:  постарайтесь
быть к ней готовы!
     Оставшись один, Бутырцев некоторое время сидел, откинувшись  на  спинку
кресла и закрыв глаза. Затем поднял трубку, когда ответили - попросил:
     - Сагарадзе? Мне нужны  показания  сотрудников  отделения  Союзпушнины,
имеющих  доступ  в  складские   помещения.   Да-да,   Завьялова,   Самохина,
Русановой... Именно сейчас. Жду.


     Служащие  гостиницы  "Советская"  никогда  не  могли  пожаловаться   на
отсутствие постояльцев, а в дни, предшествующие аукциону, тем более.
     - Постойте-ка, минуточку, куда вы? - Швейцар  на  входе  догнал  быстро
прошедшего  человека,  загородил  дорогу.  -  Попрошу  карточку.  Вы  у  нас
проживаете?
     - Обязательно. Вот - убедитесь.
     У лифта была толпа. Мальцев подошел к киоску "Союзпечать". Сзади кто-то
сказал:
     - Ну как, не скучаем после столицы? Добрый вечер, - Воронцов приветливо
улыбался. - Днем я не представился и мог показаться бестактным,  зато  хотел
спасти вас от пройдохи Мартенса. Воронцов, Сергей Александрович.
     - Мальцев, Виктор Сергеевич. Я все понял и не в претензии. Вы  и  здесь
не оставляете гостей без внимания?
     - Только  некоторых,  -  рассмеялся  Воронцов.  -  Как  раз   собрались
компанией, а мужского контингента недобор. Не присоединитесь?
     - У меня рабочий режим, -  покачал  головой  Мальцев.  Но  через  плечо
Воронцова увидел двух  мужчин  и  Елену  Андреевну  рядом  с  тремя  рослыми
девицами. И добавил раздумчиво: - Хотя чем черт не шутит, когда бог  спит...
Надо же день прибытия отметить!
     - И чудесно. Давайте я вас представлю.
     Воронцов подвел его  к  стоявшим  поодаль  и,  хотя  Мальцев  резковато
освободил панибратски прихваченное плечо, объявил радушно:
     - Наш московский гость любезно согласился провести вечер вместе с нами!
Прошу любить и жаловать: Мальцев, Виктор Сергеевич,  золотое  перо  всемирно
известного агентства печати "Новости".
     - Зоя.
     - Вика...
     - Тамара...
     - А это коллеги из Польши: Збигнев Данецкий, Лешек  Охыра,  мои  давние
друзья, - пояснил Воронцов. - Лена, вы  и  словечка  не  пророните?..  Елена
Андреевна Русанова, наш скромный сотрудник с решительным характером.
     В тоне Воронцова или в молчании Русановой Мальцев ощутил  нечто  такое,
что не позволило ему упомянуть о дневной встрече. Он лишь слегка поклонился:
     - Мальцев. Очень рад знакомству.
     Вскоре поднялись на десятый этаж, где  Данецкий  занимал  люкс.  Хозяин
принимал широко, хорошо владел русским и вообще оказался веселым и  приятным
мужчиной. Охыра улыбался, всем подливал и был не очень речист, в  силу  того
что  не  обладал  столь  объемным  словарным  запасом.  А   Воронцов   сыпал
прибаутками и анекдотами, являя собой ту самую душу общества, какая способна
объединить самое разнородное собрание.
     Два очень вежливых официанта  успели  не  раз  навестить  номер,  ни  в
закусках, ни в напитках  недостатка  не  ощущалось,  а  кассетная  магнитола
выдавала все, на что была способна.
     - ...Стоит посмотреть обязательно! Такие невозмутимые,  респектабельные
господа, все на свете они видели, а совершенно меняются на торгах, -  танцуя
с Мальцевым, пышноволосая Зоя говорила с мстительным удовольствием. - В  раж
войдут и друг на друга злобными волками смотрят!
     - Коммерция - дело нешуточное. Кто  как,  а  я  серьезного  коммерсанта
уважаю...  Вы  завтра  участвуете  в  показе?  Обязательно  приду   на   вас
посмотреть.
     - Буду ждать, - обласкала взглядом девушка.  -  Только,  знаете,  везде
одинаково...  Конечно,  у  Гальки  лучшие  ансамбли  и  музыка  для  выходов
подобрана специально!.. Ее подают особо, раз Воронцов старается.
     - Кто-кто подается так роскошно?
     - Да Вика же... Вон с поляком танцует. Она вообще Галина  от  рождения,
но теперь - Виктория, для звучности. Виктория Лохова, Советский Союз, первая
беговая дорожка! Умора.
     - Где-то я слышал эту фамилию, - постарался  припомнить  Мальцев.  -  А
может быть, в журналах или в аукционном проспекте читал.
     - В журнале мод ее часто снимают. Только сейчас она бы и  фамилию  свою
сменить рада в связи с этим случаем... Вы же знаете, конечно?
     - Знаю, разумеется. А что я знаю?
     - Ну-у, какой, - охотно рассмеялась Зоя. - Сторож, который исчез,  ведь
он тоже Лохов был... Такое несчастье, собольки просто роскошные пришли,  все
ахали!
     И оба поляка танцевали, а Воронцов, налив  в  фужер  минеральной  воды,
выжимал туда лимон. Когда Мальцев посадил свою даму и подошел к столу  взять
пепельницу, Воронцов спросил негромко:
     - Разведка произведена? Она  ничего,  правда,  злючкой  бывает...  А  в
женщине ценна доброта. Как считаешь?
     - И доброта тоже, - согласился москвич. - Мы уже на "ты"?
     - Конечно, если нет возражений. Давай чокнемся, только я водичкой... Не
представляешь, до чего пить надоело! А с иностранцами иначе никак, входит  в
распорядок общения. Ты в Москве где обитаешь?
     - Звездный бульвар знаешь?
     - Там, у киностудии, что ли?
     - Нет, у кинотеатра "Космос". Эта Русанова, она всегда сидит  мраморной
нимфой?
     - С ней в компании нечасто приходилось общаться.  Ее  Охыра  пригласил,
консультировался у нее насчет партии песцов... А штучка  с  секретом!  Живет
без мужа, одевается хорошо, хотя зарплата не ахти, обводы корпуса сам видишь
какие... И ни на кого в упор не глядит! Попробуй, но если хотя  бы  разрешит
проводить - я обязуюсь всухую сжевать собственный галстук!
     Данецкий был в приподнятом настроении, подойдя с бутылкой, сразу  налил
в емкости беседующих.
     - Не можно отделяться для деловых контактов. На то будет срок завтра...
Панове, прошу поднять  бокалы  за  здравие  сиятельных  дам,  красящих  наше
собрание!
     - Виват! - поддержал Охыра воодушевленно.
     Мужчины выпили, дамы тоже не остались безучастными к тосту.
     В магнитоле хрипловато напевала про амор  итальянка.  Мальцев  поставил
бокал, пересек комнату и остановился перед Русановой.
     Та вздохнула и поднялась.
     - Накал веселья повышается, - отметил  Мальцев,  когда  повел  в  танце
партнершу. - Вы не устали?
     - Я плохо танцую или у меня понурый вид?
     - Танцевать с вами удовольствие, а вид - радующий глаз... Просто это  я
несколько сник от обилия впечатлений. Может быть, нам уйти потихоньку? Через
часок.
     - Уже нам? - усмехнулась она. - Не знаю, нам ли, но я уйду очень скоро.
     Кружа с Викой Лоховой, Воронцов нет-нет да поглядывал на Русанову и  ее
партнера.  Пара  оставляла  отменное  впечатление,  этого  нельзя  было   не
признать. Но что-то ежилось  внутри,  когда  он  смотрел  на  Мальцева:  вот
танцует себе человек и танцует, с партнершей  беседует,  а  обвались  сейчас
потолок, он и к этому будет готов... Постоянная готовность ко всему, что  бы
ни произошло, вот  что  в  том  чувствовалось!  Это  что  же,  журналистская
практика такое вырабатывает? - подумал Сергей Александрович, удачно  ответив
на очередной и довольно коварный вопрос Вики.


     Ветер раскачивал на столбе фонарь под жестяным колпаком, и желтое пятно
света то и дело выхватывало из полутьмы угол дощатого забора.
     За забором залаяла собака, услышав чьи-то шаги,  двое  человек,  пройдя
вдоль него, пересекли световое  пятно,  направились  к  продуктовой  палатке
поодаль.
     - Привет, Любушка,  пивца  не  осталось?  -  искательно  спросил  один,
облокотясь на узкий прилавок перед оконцем.
     - Откуда бы? Хватился на ночь глядя, -  продавщица  убирала  с  витрины
перед стеклом какие-то банки, передвигала картонные  ящики.  -  Закрылась  я
давно, зато  тут  торчу,  что  завтра  хозяйство  сдавать...  Другая  теперь
хозяйничать будет, а я отмучилась с вами, слава богу, ханыги несчастные! Иди
домой, жена ждет сидит, а он все-о пиво к ночи ищет.
     - Да я так, вдруг осталась бутылочка.  Веселее  б  стало  до  остановки
топать...
     - Ну и пошли, Вить, - позвал жаждущего его спутник. -  Чего  зря  ля-ля
разводить.
     - Ладно, счастливо, Люба!
     - Идите-идите... Ох, мужики! И без вас скушно, ну и с вами маета.
     Продавщица обозрела оставляемое хозяйство и,  переставив  еще  поглубже
одну из коробок, опустила навесную раму на оконце.
     И в это время оттуда, где лаяла  за  забором  собака,  вышел  еще  один
человек.
     Сгорбившись, приволакивая  ногу,  он  подошел  к  палатке,  постучал  в
стекло.
     - Простите, мне бы пачку чая, если можно.
     - Ну закрыто же, видите! - вознегодовала Люба из-за стекла. -  Одним  -
пива, этому - чаю, что я вам, всю ночь дежурить буду? Да и  нету  его,  один
кофейный  напиток...  -  И  вдруг  сжалилась,  рассмотрев  за  стеклом  лицо
старика. - Будете брать? Мне ждать некогда.
     - Нет-нет, я бы чаю... Извините.
     Старик отошел от палатки, на самом краю колеблющегося  фонарного  пятна
остановился, с