а острове, уверенный в себе, в силе своего красноречия. Он с умыслом, как искусный актер, испытывал терпение зрителей, устремив прямо перед собой взгляд серых глаз, выпрямив и напружив костлявый торс, обтянутый засаленной белой фуфайкой. - А не пора ли начинать? - сухо заметил Парсел. - Подождите минутку, - отозвался Маклеод, торжественно воздевая правую руку, - я хочу сказать два слова. Джентльмены, - добавил он, как будто его обычное "уважаемые" или "матросы" не подходило к такому торжественному случаю, - джентльмены, пришло время делить индианок.* Уже давно идут * [Английские матросы называли индианками всех туземок на островах Тихого океана вне зависимости от их национальности. - Прим. автора.] об этом разговоры, а теперь, джентльмены, пора приступить к делу, потому что хватит нам жить в грехе и разврате, как на борту "Блоссома". Не то чтобы я вообще был против греха. Когда человек молод и работает до седьмого пота, оно даже на пользу. Но сейчас мы с вами лежим в дрейфе, у каждого есть свой до- мик, и, разрази меня бог, тут уж без правил не обойтись. Каж- дому требуется законная половина! А то пойди разберись, чей это младенец родился, ты его сделал или твой сосед постарался! И кому я завещаю свой домик, если я даже не буду знать, мой это сын или приблудный!.. Он сделал эффектную паузу. "Двадцать лет он плавает по морям, - подумал Парсел, - а до сих пор в нем еще жив шотланд- ский крестьянин. Всего - то добра у него четыре доски да крыша на затерянном в океане острове, а он уже беспокоится, как бы их передать своему будущему наследнику..." Маклеод продолжал, внушительно отчеканивая каждое слово: - Итак, сейчас мы будем делить индианок. И вот что я вам предлагаю. Предположим, что какой - нибудь сукин сын будет не- доволен той, что ему досталась, и позарится на ту же самую индианку, что и его сосед, так тут дело должно решаться голосованием. И как решит голосование, так оно и будет! Так оно будет по закону. Возможно, найдется и такой матрос, который скажет, что ветер, мол, для него непопутный. В таком случае я вот что скажу: закон, сынок, это закон. Мы с вами здесь белые, и по закону у нас решает ассамблея. Если Масон предпочел остаться в доке, вместо того чтобы быть здесь с нами на борту, что ж, это его дело. Но закон есть закон даже для Мэсона, будь он хоть трижды капитан! Ссор заводить здесь не положено. Если найдется такой матрос, что обнажит нож на доброго христианина, дьявол его христианскую душу побери, пускай-ка сначала вспомнит, какой закон мы приняли на утесе после суда над Мэсоном... Не зря все-таки здесь веревочка, ясно? Вот и все, сынки. Может, она чуточку поизносилась, поистерлась, но не забывайте, она крепкая, конопляная, еще сгодится и, будьте спокойны, любого из нас выдержит... Он замолк и, держа веревку в руке, другой рукой приподнял петлю и показал ее сначала сидевшим слева, затем справа, затем вытянул руку перед собой - так священник воздевает над головами верующих святые дары, призывая поклониться им. Потом он улыбнулся, вернее, щеки его ввалились, отчего еще длиннее стал острый нос, мускулы челюстей явственно проступили под кожей, а тонкие губы сложились в язвительную гримасу. - Уважаемые, - продолжал он, - если кому - нибудь из парней придет охота взглянуть в последний раз через это окошечко на ясное небо, нет ничего проще - пусть вытащит нож. Положив веревку себе на колени, он все с той же ядовитой усмешкой обвел присутствующих глубоко запавшими и вдруг заблестевшими глазами. Парсел почувствовал, что Бэкер толкнул его локтем. Он обернулся и наклонился к нему. Бэкер шепнул ему на ухо: "Не по душе мне все эти угрозы. По-моему, что-то он затевает". Парсел молча кивнул головой. Толпившиеся позади Ханта таитяне вполголоса перебрасывались отрывистыми фразами, потом Тетаити вдруг громко спросил женщин: "Что говорит Скелет?" Поднявшись с земли на колени, Омаата пояснила; "Говорит, что сейчас будут делить женщин, и того, кто не будет доволен, повесят". "Вечно вешать!" - презрительно бросил Тетаити. Таитяне снова заговорили, уже громче, однако Парсел так и не разобрал, о чем у них шла речь. Маклеод поднял руку, требуя тишины. В этой позе ожидания, с поднятой рукой, с поджатыми по - портновски ногами, в какой - то жреческой, каменной неподвижности он при свете факелов походил на шамана, совершающего свой колдовской обряд. Позади в полумраке угадывалась высокая темная стена зелени и корни - колонны, поддерживавшие свод. - Уважаемые, - начал он, - вот какую я предлагаю принять процедуру. Смэдж, а он у нас грамотный, написал наши имена на бумажках. А Парсела я попрошу проверить, не пропустил ли он кого-нибудь. После проверки свернем бумажки, бросим их в треуголку Барта, и самый молодой - а самый молодой здесь Джонс - будет тащить жребий. Тот, чье имя попадется, заявит "Хочу Фаину, или Раху, или Итиоту..." Если возражений не последует, значит она его. А если кто из парней скажет: "Возражаю", тогда будем голосовать, и большинство голосов решит, кому достанется девица... Парсел вскочил и гневно произнес: - Я не согласен на такую процедуру. Это просто неслыханно! Это значит не считаться с желанием женщин. Маклеод презрительно фыркнул. - Разрази меня гром, но такого возражения я уж никак не ждал, - проговорил он, искоса глянув на Парсела. - А еще гово- рят, что вы знаете этих черных. Да любой индианке все равно, тот ли с ней мужчина или другой. Слава богу, насмотрелись на "Блоссоме"... Раздался смех, но Парсел колко возразил: - То, что вы говорите о поведении таитянок на "Блоссоме" с таким же успехом можно применить к большинству подданных его величества, пользующихся всеобщим уважением. Не одни только таитянки переменчивы. - Тоже сравнили! - высокомерно бросил Маклеод. - Не понимаю, почему бы не сравнить! - отозвался Парсел. - Я действительно не понимаю, почему вы требуете от женщин добродетелей, которые сами попираете на каждом шагу Впрочем, это неважно. Вопрос не в этом. Если вы говорите: "Нужен порядок", я с вами вполне согласен. Но я не соглашусь с вами, если вы намереваетесь решать дело, не спрашивая женщин. Это уже не порядок, Маклеод, это насилие. - Называйте как угодно, мне от этого ни тепло, ни холодно, - презрительно огрызнулся Маклеод. - У меня, представьте себе, есть мое скромное мнение о браке, даже, к слову сказать, оно не только мое. Вообразите, что я вернулся в мой родной Хайленд, вместо того чтобы торчать здесь, и что мне там приглянулась девица, так вот, да было бы вам известно, я пойду к ее старику и скажу ему: "Мистер, я, мол, такой-то и такой-то, не отдадите ли вы за меня вашу дочь?" И если я со стариком ударю по рукам, то неужто еще спрашивать согласия ми- лашки? Конечно, нет, мистер! Да и ей вроде нечего нос воротить! В конце концов, - добавил он с ядовитой усмешкой, - скроен я так же, как и другие, вот разве кости у меня немножко погромыхивают, когда я сажусь, но не беспокойтесь, я уж постараюсь выбрать девицу пожирнее, чтобы себе бока не отшибить. Раздался громкий смех. Когда матросы успокоились, Маклеод продолжал: - Вот как бы все произошло в нашем Хайленде, Парсел, и я не вижу, с какой это стати я должен бухаться на колени перед чертовой негритянкой и выполнять ее капризы лишь потому, что я принужден жить на этом проклятом острове среди Тихого океана. - Речь идет не о том, чтобы выполнять ее капризы, - ответил Парсел, раздосадованный иезуитским выступлением Маклеода, - а о том, чтобы получить ее согласие на брак. Старик Джонсон поднял руку, как бы прося слова, беспокойно поглядел на кончик своего толстого носа и проговорил надтреснутым голосом: - С вашего разрешения, лейт... Он робко, как нашкодивший пес, поглядел на Маклеода и поспешно поправился: - С вашего разрешения, Парсел. Предположим, я говорю: "Хочу Ороа", а Ороа не хочет. Я говорю: "Хочу Таиату", а Таиата не хочет. Короче, называю всех подряд, и ни одна не хочет. Он испуганно вскинул на Парсела глаза. - Значит, так я без жены и останусь? - Поверьте мне, - сказал Парсел, - лучше вообще не иметь жены, чем взять себе жену без ее согласия. - Ну, это как сказать, как сказать! - Джонсон с сомнени- ем покачал головой и потрогал прыщи, алевшие сквозь щетину бо- роды. - Если женщина плохая, так уж все у нее плохо и снаружи и внутри! Но если хорошая, так это же, господи Иисусе, чистый мед! Снова раздался смех. Джонсон замолк, бросил испуганный и изумленный взгляд на матросов и добавил: - Это так говорится. - Что говорится-то? - насмешливо спросил Смэдж. Маклеод толкнул его в грудь своим костлявым локтем. - Дай ему досказать. Вечно ты его дразнишь. Джонсон бросил на шотландца признательный взгляд, и Парсел вдруг понял игру Смэджа и Маклеода: первый издевается над стариком, а второй его "защищает". А Джонсон то ли со страху, то ли из благодарности еще преданнее служит им. - Это так говорится, - повторил Джонсон, осмелев после вмешательства Маклеода. Он выпрямился, постарался придать себе важную осанку и, не замечая смехотворности своих жестов, проговорил властным тоном, будто привык, что его слова выслушиваются в уважительном молчании: - Вот когда вы говорили, Парсел, я сидел тут и думал. Вот про это самое согласие. Так вот насчет согласия... Я - против. Нет и нет. Согласие совсем не то, - что вы думаете, Парсел. Возьмите, к примеру, миссис Джонсон. Она - то охотно согласилась, а легче мне от этого не было. Кто - то хихикнул, но Маклеод громко спросил: - Кто еще просит слова? Все молчали, и Маклеод по очереди оглядел присутствующих: - Если никто не просит слова, предлагаю начать голосование. Кто за то, чтобы спрашивать у негритянок согласия? - Лучше спросите, кто против, - посоветовал Парсел. Взглянув на него исподлобья, Маклеод пожал костлявыми плечами и проговорил: - Кто против того, чтобы спрашивать у негритянок согласия? И первым поднял руку. Хант немедленно последовал его примеру. Затем подняли руку Смэдж, Уайт и Джонсон. - Пять голосов из восьми, - сказал Маклеод нарочито равнодушным тоном. - Предложение Парсела отвергается. В наступившей тишине послышался голос Парсела: - Хант не боится, что Омаата откажется от него. Почему же он тогда голосует с вами? - Спросите его самого, - сухо бросил Маклеод. Парсел пристально поглядел на говорившего, но не добавил ни слова. - Смэдж, - скомандовал Маклеод, - передай треуголку Парселу. Смэдж поднялся, пересек свободное пространство между факелами и протянул Парселу треуголку. После смерти Барта матросы разделили между собой - его имущество, и треуголка досталась Смэджу. Она была явно велика новому владельцу, и Смэдж даже не мечтал появляться в ней на людях, но сохранил ее как военный трофей, повесил на стену хижины и адресовал ей потоки проклятий и брани всякий раз, когда ему вспоминались зверства Барта и собственная трусость. Пока Парсел вынимал не торопясь из треуголки бумажку за бумажкой и, поднося поближе к факелу, читал написанные на них имена, пока он складывал бумажки квадратиком, напряжение поослабло и вновь завязались разговоры. Таитяне, до тех пор стоявшие за спиной Ханта, сели и все так же, не повышая голоса, живо комментировали происходящее. Омаата подошла к мужчинам, и Парсел услышал, что они спрашивают ее о порядке голосования. Хант, уставив куда - то вдаль бесцветные глазки, мурлыкал что - то себе под нос. Как ни старался он следить за дебатами, смысл их от него ускользал. И сейчас, когда все замолчали, гигант отдыхал Душой. Положив свои огромные лапы на столь же непомерно широкие ляжки, он время от времени взглядывал на Омаату и терпеливо ждал, когда она подсядет к нему. Таитянки за спиной Парсела снова зашушукались, захохотали. Они прекрасно поняли процедуру голосования и издевались над тщеславными перитани, которые намеревались выбирать себе ваине, хотя испокон веку всем известно, что как раз ваине выбирают себе мужей. Проглядывая бумажки с именами, Парсел краем глаза следил за действиями неприятельского лагеря. Смэдж завел вполголоса беседу с Маклеодом, а последний, видимо, не соглашался с его доводами. Уайт не вмешивался в их разговор. Неожиданно он поднялся и пошел поправить покосившийся факел. Парсел заметил, как беспокойно метис оглядел женщин и тут же отвел глаза. Сидевший от него справа Джонсон размеренным, но беспокойным жестом растирал алые бляшки, усыпавшие его подбородок. Хотя принятая процедура голосования позволяла ему надеяться, что он не вернется одиноким в свою хижину, он все-таки сомневался в успехе. Прямо над ухом Парсела раздался шепот Бэкера: "Они обработали Джонсона и приручили Ханта". Парсел утвердительно кивнул головой, а Бэкер продолжал все так же тихо, но голос его сорвался: "Маклеод будет возражать против того, чтобы Авапуи досталась мне, и остальные его поддержат". Парсел оглянулся и в упор посмотрел на тонкое, бронзовое от загара лицо валлийца. В глазах его застыл тоскливый страх. "Бэкер ее по - настоящему любит", - подумалось Парселу. - Сейчас я просмотрю бумажки еще раз, - проговорил он, - а вы тем временем пойдите и предупредите Авапуи; как только вы подымете правую руку, пусть она сразу же бежит в джунгли и пока остается там. А если по голосованию Авапуи достанется Маклеоду, требуйте себе Ороа. - Почему Ороа? - недоверчиво спросил Бэкер. - Потом объясню. Бэкер нерешительно замолк, но затем, очевидно, разгадал план Парсела и поднялся с земли. Не поворачивая головы. Парсел снова взялся за бумажки, разворачивал их одну за другой, потом не торопясь складывал и кидал в треуголку. Когда Бэкер снова уселся рядом, Парсел свертывал последнюю записочку. Прямо против него Маклеод по - прежнему вполголоса, но в более бурном тоне вел беседу со Смэджем. - Положите на землю правую руку. Я вам одну вещицу передам, - шепнул на ухо Парселу Бэкер. Парсел повиновался и почувствовал на раскрытой ладони какой - то холодный твердый предмет. Он сжал пальцы. Нож Бэкера! - Пусть он пока будет у вас, - шепнул Бэкер, - а то я чего доброго не удержусь. Не разжимая кулака, Парсел сунул нож в карман. - Ну, пора, - громко произнес Маклеод. Он поднял обе руки, и сразу воцарилась тишина. - Я просмотрел и пересчитал все девять записок, - сказал Парсел. - На каждой из девяти написано имя одного из британцев. Но мне не попалась ни одна бумажка с именем таитян, из чего я заключаю, что вы решили не допускать их к голосованию. - И не ошиблись, - медленно процедил Маклеод. - Это несправедливо, - энергично подхватил Парсел. - Дей- ствуя таким образом, вы смертельно оскорбите таитян. Они имеют такое же право, как и мы, выбрать себе жену. Маклеод оглядел поочередно Смэджа, Уайта и Джонсона с торжествующим и самодовольным видом, словно призывая их в свидетели своей прозорливости. Потом, выставив вперед свой костлявый подбородок, он презрительно из - под полуопущенных бесцветных ресниц взглянул на Парсела, - Ваше предложение, Парсел, ни капельки меня не удивило, ведь вы на черномазых, как говорится, не надышитесь. Будь я проклят, если еще кто - нибудь из европейцев так обожает дика- рей, как вы! Вечно с ними носитесь! Вечно с ними лижетесь! И на ручки берете, и гладите, и цацкаетесь, и сюсюкаете! Все равно - будь то мужчина или женщина! Прямо страсть какая-то! Смэдж хохотнул, за ним улыбнулся и Джонсон, но поспешно и смущенно отвернулся, словно боясь, что его улыбку, адресованную Маклеоду, заметит Парсел. - Сволочь! - прошипел Бэкер. Молоденький Джонс коснулся локтя Парсела и спросил вполголоса: - Накидать ему по заду? Джонс был невысокого роста, но сложен как атлет. Парсел ничего не ответил. Его прекрасное, бледное и суровое лицо казалось изваянным из мрамора. С минуту он молча глядел куда-то вдаль, мимо головы Маклеода, потом спокойно проговорил: - Я полагаю, что у вас имеются и другие аргументы. Бэкер с восхищением взглянул на него. День за днем Парсел бьет Маклеода, отвечает презрением на презрение! Только у Пар- села получается куда благороднее: в его словах никогда не чув- ствуется желания оскорбить противника. - Если вам, Парсел, так уж хочется знать, - проговорил Маклеод, - что ж, скажу прямо, другие аргументы у меня тоже есть, и, с вашего разрешения, достаточно веские. Лучше посторонитесь, а то как бы они вас по голове не ударили. Оказывается, есть на нашем острове такие типы, которым до сих пор невдомек, что здесь пятнадцать мужчин, англичан и черных, и только двенадцать женщин... Предположим, мы кинем в треуголку все пятнадцать имен. И что получится? Получится, что трое, те, кто будут тянуть жребий последними, останутся вовсе без жены. Он обвел присутствующих насмешливым взглядом. - Может, это будут черные... А может, как раз белые, и, представьте себе, Парсел, мне небезразлично, если это окажутся белые. Я лично предпочитаю, чтобы без женщин остались ваши любимые дружки, а не Смэдж, скажем, Уайт или Джонс... - Обо мне не беспокойся, - крикнул с места Джонс, молодецки расправляя плечи. - Как - нибудь без твоей помощи устроюсь. - Маклеод, - Парсел нагнулся, чтобы лучше видеть своего противника, - мы с вами редко сходимся во мнениях, но на этот раз, поверьте мне, вопрос слишком серьезен. Вообразите себе, "что произойдет, когда таитяне останутся под баньяном одни с тремя женщинами, которых вы соблаговолите им оставить. - Ну и что же? - протянул Маклеод. - Три женщины на шестерых совсем не плохо. Выходит по полженщины на каждого. Совсем не плохо - одна женщина на двоих. Мне и то не всегда столько доставалось. - Да вы же их оскорбите! - Ничего, пооскорбляются и перестанут, - ответил Маклеод. - Заметьте, Парсел, я лично против черномазых ничего не имею. Правда, я с ними не лижусь с утра до вечера, но ничего против них не имею. Но ежели приходится выбирать между ними и нами, я выбираю нас. В первую очередь нас. - Вы сами себе противоречите. - То есть как? - Маклеод даже выпрямился, так оскорбителен ему, шотландцу, показался упрек в нелогичности. - Вы же сами не хотели, чтобы офицеры пользовались на острове привилегиями в ущерб матросам, а теперь ставите в привилегированное положение белых в ущерб таитянам. - Никаких привилегий я не устанавливаю, - процедил Маклеод, - но разрешите вам заметить, Парсел, что я не просто так отдаю предпочтение, а с умом. Первым делом - на суше или на море, при попутном ветерке или в шторм - я думаю о том, кто для меня всегда номер первый, - о Джемсе Финслее Маклеоде, собственном сынке своей матушки. Затем думаю о своих дружках. А затем о прочих парнях с "Блоссома". И уж потом о черномазых. - Точка зрения эгоиста, - взорвался Парсел, - и, поверьте мне, она чревата самыми серьезными последствиями. - Чревата или нет, зато моя собственная, - беззвучно рассмеялся Маклеод, сморщив лицо, особенно похожее сейчас, при свете факелов, на череп, и охватил руками костлявые колени. - А насчет эгоизма это вы верно сказали, Парсел, я никого не бо- юсь. А уж этих джентльменчиков тем более, - добавил он, обводя рукой всех собравшихся. - Эгоисты! Все эгоисты, все, до последнего! И против вашего предложения, Парсел, проголосует большинство этих самых эгоистов. Он сделал паузу и, все так же улыбаясь, проговорил: - Кто просит слова? - И, не дождавшись ответа, добавил: - Ставлю на голосование. Кто против? Он поднял руку. Его примеру тут же последовал Хант, затем Смэдж и наконец Джонсон. Уайт не шелохнулся. Сторонники Маклеода удивленно взглянули на метиса. Не опуская поднятой руки, Маклеод повернул голову влево и тоже уставился на Уайта. Уайт спокойно выдержал этот взгляд, потом неторопливо отвернулся и вперил в пространство свои черные, узкие, как щелки, глаза. - Я воздерживаюсь, - произнес он мягко и певуче. - Воздерживаешься? - яростно протянул Маклеод, все еще не опуская руки; его серые маленькие глазки метнули молнию. - Напоминаю вам, - решительно заявил Парсел, - вы не имеете права оказывать давление на собрание и, следовательно, на Уайта, равно как на Ханта и Джонсона. - Никакого я давления не оказываю, - не сдержавшись, крикнул Маклеод. Хотя Уайт воздержался, все равно победа осталась за ним, Маклеодом. У него четыре голоса. У Парсела - три. Но тем не менее заявление Уайта насторожило - шотландца. Значит, не так - то уж надежно его войско... Он опустил руку, но по-прежнему глядел на Уайта. - Я с тобой не согласен, - проговорил, почти пропел Уайт. Лицо его было безмятежно - спокойно, руки скромно сложены на груди, говорил он вежливо, с какой - то непоколебимой кротостью. - В таком случае вы должны голосовать со мной, - произнес Парсел. Уайт не ответил. Он уже сказал то, что думал. И больше ему нечего было сказать. - Вот так сюрприз! - шепнул Бэкер, нагнувшись к Парселу. - Не такой уж неожиданный, - в тон ему ответил Парсел. - Четыре против, - объявил Маклеод. - Один воздержался. Предложение Парсела отклоняется. Но по поведению Маклеода чувствовалось, что поступок Уайта лишил его прежнего апломба. - Парсел, - буркнул он, - передайте треуголку Джонсу. Пора браться за дело, если мы не собираемся здесь ночевать. Джонс сначала стал на колени, потом сел на корточки я поставил треуголку на голую ляжку. Только он один из всех англичан носил парео, и, откровенно говоря, только его нагота могла выдержать сравнение с наготой таитян, которым он уступал лишь в росте. На "Блоссоме" он был самым молоденьким после Джимми - ему только что исполнилось семнадцать лет, - и на стройном, атлетическом, гибком теле гордо сидела голова с коротко остриженными белокурыми волосами. Нос у него был вздернутый, короткий, весь в веснушках, а подбородок, не знавший бритвы, круто выступал вперед, словно все еще продолжал расти. Синие, фарфорово - синие глаза, похожие на глаза покойного юнги, пристально смотрели на собеседника. Но он был мужественнее и напористее, чем Джимми. Прекрасно сознавая свою силу, он то и дело напруживал мускулы груди, стремясь придать себе более внушительный вид, а возможно, просто из мальчишеского кокетства. - Ну, долго ты еще будешь копаться? - крикнул Маклеод. Джонс прижал левой рукой треуголку к боку, а правой стал перебирать бумажки. Он волновался, не решаясь приступить к жеребьевке. Боялся, что первый же британец, чье имя он назовет, потребует себе его Амурею. Когда мятежный "Блоссом" пристал к Таити, Джонс впервые познал любовь в ее объятиях. Ей только что минуло шестнадцать. Ни на Таити, ни на борту "Блоссома" Джонс не хранил ей верности, но, когда новизна побед приелась, вернулся к своей первой любви. И со времени высадки островитянам повсюду попадалась эта парочка - Джонс держал Амурею за руку, оба торжественные и очень наивные. - Чего же вы ждете? - обратился к нему вполголоса Парсел. - По правде говоря, боюсь, - признался Джонс. - Чертовски боюсь. А вдруг они уведут у меня Амурею! - Да полноте, - улыбнулся Парсел, - ставлю шиллинг, что она достанется вам. Порывшись в кармане, он вытащил шиллинг с пробитой дыркой и швырнул его наземь к ногам Джонса. Юноша как завороженный смотрел на монету. - Ну, начинай, - сказал Бэкер, сидевший по другую сторону Парсела, и, упершись ладонью о траву, нагнулся, чтобы лучше видеть своего шурина. Джонс вытащил бумажку, развернул ее, наклонился поближе к факелу и прочел сначала про себя написанное имя. Потом громко проглотил слюну, широко открыл рот и только после этого крикнул: - Джонс! И оглянулся с таким ошалело - наивным видом - вытащить первым собственное имя! - что все присутствующие, за исключением Ханта, так и покатились со смеху. Джонс расправил плечи, давая понять, что не потерпит насмешек. Но, несмотря на свою воинственную осанку, он весь как - то внутренне обмяк и был так взволнован, что не мог выговорить ни слова. - Ну?! - буркнул Маклеод. - И это все на сегодняшний вечер? Заметь, сынок, ты первый можешь выбрать среди двенадцати женщин. Только постарайся побыстрее взвесить все за и против. - Амурею! - выдохнул Джонс. И, сведя брови над вздернутым носом, он боязливо оглядел сидевших кружком матросов, стараясь угадать по выражению лица того, кто из них посмеет оспаривать его выбор. - Возражений нет? - спросил Маклеод, потрясая, как дубинкой, концом веревки. Затем закинул ее за спину, подождал несколько секунд и с размаху ударил веревкой по земле у самых своих ног. - Принято! - Амурея! - с трудом выдавил из себя Джонс и оглянулся. Амурея тотчас же появилась на его зов, смело вошла в освещенный факелами круг, с улыбкой опустилась на колени рядом со своим суженым и взяла его за руку, тоненькая, хорошенькая. В лице ее было что - то ребячески наивное, роднившее ее с будущим танэ. Джонс расслабил мускулы и шумно, даже с присвистом, выдохнул воздух. Он весь как - то поник, втянул грудь и искоса восхищенно посмотрел на Амурею. Она была здесь! Она была его! От счастья он, казалось, вот - вот взлетит в воздух. Перед ними обоими впереди целая жизнь, и не было и не будет ей конца. - Если ты не отпустишь лапку твоей индианки, - с издевкой крикнул Смэдж, - то жребий тянуть придется кому - нибудь другому. Джонс вынул из треуголки бумажку. - Хант! - звонко проговорил он. Хант прекратил неумолчное мурлыканье, что - то буркнул, поднял голову и удивленно уставился бледно - голубыми глазами сначала на Джонса, потом на треуголку, на бумажку, зажатую в крепких пальцах, после чего тревожно посмотрел на Маклеода, как бы призывая его на помощь. - Теперь твой черед выбирать себе жену, - пояснил шотландец. - Какую жену? - спросил Хант. - Ну, твою жену, Омаату. Казалось, Хант молча о чем - то размышлял. - А зачем мне ее выбирать? - вдруг осведомился он. - Затем, чтобы она была твоя. - Она и сейчас моя, - возразил Хант, выставив вперед свою мохнатую физиономию и сжимая на коленях огромные кулачища. - Конечно, она твоя. Ты только скажи: "Омаата", и она сядет рядом с тобой. Хант подозрительно взглянул на Маклеода. - А почему ты говоришь "выбирай?" - Здесь одиннадцать женщин. Ты должен выбрать себе одну из одиннадцати. - Плевал я на этих одиннадцать! - рявкнул Хант, взмахивая рукой, как бы сметая их со своего пути. - У меня есть Омаата. - Ну, ладно, тогда скажи: "Я хочу Омаату", и Омаата будет твоя. - А разве она сейчас не моя? - грозно взглянул на Маклеода Хант. - Ясно, твоя. Да послушай же ты меня. Сделай так, как тебе говорят. Скажи: "Омаата". Она сядет рядом с тобой, и конец. - А почему я должен говорить; "Омаата"? - Господи! - простонал Маклеод, хватаясь за голову. - Объясните мне, пожалуйста, Маклеод, как вы добиваетесь того, чтобы Хант голосовал на вашей стороне. Очевидно, это отнимает у вас уйму времени, - ядовито заметил Парсел. Маклеод кинул на говорившего злобный взгляд, но промолчал. - Хватит! - прерывающимся от волнения голосом крикнул Бэкер. - Пусть Парсел скажет Омаате, чтобы она села рядом с Хантом, и будем считать вопрос исчерпанным. Маклеод кивнул головой, и Парсел перевел Омаате слова Бэкера. Сразу из темноты возникла гигантская фигура Омааты. Парсел удивленно оглянулся. Он думал, что она по-прежнему сидит в кругу таитян. Отсюда, снизу, Омаата показалась ему еще более массивной, чем обычно, и, когда она прошла между ним и Бэкером, он невольно удивился объему ее бедер. Ослепленная ярким светом, Омаата на мгновение остановилась, потом оглянулась, ища своего Жоно. Тенью своей она закрыла Парсела, к которому она стояла спиной, и при свете факелов резче вырисовывался ее гигантский силуэт, отблески пламени играли на ее плечах, и казалось, что это не живая плоть, а отполированный до блеска черный мрамор. Опустившись рядом с Жоно, она басовито заворковала на понятном лишь им двоим языке, оглушая своего верного богатыря целым потоком слов. Хант нежно бормотал что - то в ответ. "Мурлычет", - усмехнулся Джонс. Парсел улыбнулся, но с тонкого смуглого лица Бэкера по - прежнему не сходило озабоченное выражение. Глаза его глубже запали в орбиты, нижняя губа судо- рожно подергивалась. Среди всеобщего молчания Маклеод и Смэдж снова завели вполголоса разговор, и, казалось, спор их, начавшийся еще до жеребьевки, разгорелся с новой силой. Джонс ждал, когда они кончат, чтобы вытянуть жребий в третий раз. По телу Парсела пробежала дрожь. Все присутствующие, за исключением Маклеода, пришли на собрание без фуфаек, а тут с моря подул резкий ветер. Свет факелов вдруг померк. Это на небосвод поднялась тропическая луна, такая огромная, такая яркая, что свободно могла поспорить с утренней зарей. Лужайку залил лунный свет, и за спиной Маклеода обозначился лабиринт зеленых аллей, образуемых ветвями баньяна, весь в пятнах света и тени, терявшийся где - то в таинственной глубине среди мощных древесных колонн Парсел оглянулся и, улыбнувшись Ивоа, обвел взглядом ее подруг. Залитые мягким сиянием, они терпеливо ждали своей очереди, и под черной шапкой волос поблескивали лишь белки глаз да зубы. Парсела поразило выражение силы на этих кротких лицах без всякого, впрочем, оттенка вызова, поразили округлые, как чаши, формы, вся стать носительниц будущей жизни. Пусть перитани сколько им угодно потрясают оружием, размахивают веревкой, спорят и "выбирают". Какое праздное тщеславие! Что такое остров без женщин? Тюрьма. "А мы, - думал Парсел, - что останется от нас через десяток лет? Кости да прах". - Адамо! - лукаво проговорила Ивоа, выразительным жестом прижимая к груди обе руки. - Ты уверен, что выберешь именно меня? - Уверен, - улыбнулся Парсел. - Именно тебя. Только тебя. Тебя одну. - Ты что, заснул, сынок? - послышался тягучий голос Маклеода. Парсел обернулся и успел заметить, как Джонс с виноватым видом вырвал свою руку из рук Амуреи и сунул пальцы в треуголку. - Мэсон! - звонко прокричал он. Парсел поднял руку. - У меня есть от него письмо. Он вынул письмо из кармана и поднес его поближе к факелу. Письмо было запечатано восковой печатью с инициалами Мэсона. и адрес, выведенный мелким аккуратным почерком с нажимом с положенных местах, был составлен по всей форме: "Лейтенанту Адаму Бритону Парселу, первому помощнику капитана "Блоссома". 130ь24' западной долготы и 25ь2' южной широты". Парсел сорвал печать, развернул листок и громко прочел: "Мистер Парсел, прошу вас проследить за тем, чтобы мне выделили женщину, которая могла бы готовить и следить за моим бельем. Капитан Ричард Хеслей Мэсон, командир "Блоссома". Парсел удивленно разглядывал записку. Просто не верилось что Мэсон после всего происшедшего потребует себе женщину! Вдруг ему вспомнился Масон в каюте "Блоссома" в день их отплытия с Таити. Весь багровый, руки воздеты к небесам. С ка- ким негодованием он отказывался тогда взять на борт трех лишних женщин! "И так, мистер Парсел, у нас слишком много жен- щин. Меня они ни с какой стороны не интересуют! Если бы речь шла даже о моих личных удобствах, я не взял бы на корабль ни одной". А теперь "речь зашла о его" личных удобствах", и он требует себе одну! И сразу же раздался голос Маклеода: - Старику жена не нужна, ему прислугу подавай! Слова эти были встречены дружным смехом, посыпались шутливые предположения насчет холодности Мэсона к женскому полу. Эта тема всем пришлась по душе, и добрых пять минут матросы изощрялись в остротах. - Я малый сговорчивый, - произнес наконец Маклеод и поднял руку, призывая к серьезности. - Пусть старик хотел меня подстрелить, никто меня не упрекнет, что ему по моей вине придется самому полоскать свое бельишко. Он обвел глазами присутствующих, его острый нос навис над тонкогубым ртом. - Ишь ты какой великодушный на даровщинку! - вполголоса заметил Бэкер. - Если нет других желающих, - продолжал Маклеод, делая вид, что не расслышал слов Бэкера, - предлагаю дать ему Ваа. Никто не шелохнулся. Маклеод ударил концом веревки о землю и попросил Парсела перевести его слова. Ваа, ширококостная, некрасивая женщина, поднялась с места. Она вошла в центр круга, тяжело, по - деревенски переставляя свои крепкие ноги. Она даже слегка поджала пальцы ног, будто боялась, что ее сдвинут с места, хотя се широкие ступни, казалось, вросли в землю. Заложив сильные руки за спину, она вежливо сказала, что для нее великая честь иметь своим танэ начальника большой пироги... Таитянки прыснули, а Итиа крикнула: "Э, Ваа, э! Он чересчур холодный, твой танэ!" Широкое крестьянское лицо Ваа тронула улыбка. "Ничего, я его разогрею!" - пообещала - она. И, повернувшись, пошла в сторону поселка, видимо намереваясь поскорее привести свой замысел в исполнение. Джонс развернул следующую бумажку и громко выкрикнул: - Джонсон! Джонсон вздрогнул, скосил глаза на шишку, украшавшую кончик его толстого носа, и потер подбородок ладонью. Потом он расправил скрещенные ноги, оперся одним коленом о землю и под- нялся с легкостью, неожиданной для его возраста; так он и стоял, переминаясь с ноги на ногу, исподлобья поглядывая на матросов и не переставая энергично растирать ладонью подбородок. Странно было видеть при такой худобе округлое твердое брюшко, начинавшееся сразу же под ложечкой, словно природа пожелала вознаградить Джонсона за унылую впадину грудной клетки и украсила этот согбенный многолетней работой стан. Джонсону приходилось вытягивать вперед шею, дабы удержаться в вертикальном положении. Но руки его уже давно отказались от бесполезной попытки оставаться в той же плоскости, что и плечи. Они болтались где - то впереди тела, эти худые руки, напоминавшие перекрученный пеньковый трос, усеянные мелкими черными точечками и обвитые сетью вздутых синих вен. Старик недоверчиво и боязливо оглядывал присутствующих. будто старался решить, уж не таит ли всеобщее молчание, которым было встречено его имя, какого - нибудь подвоха. В глубине души он уже давно наметил себе супругу, но не решался назвать ее имя: не последует ли возражений со стороны матросов а если и не последует, не откажет ли ему сама нареченная. Его боязливый взгляд перебежало Маклеода на Парсела, словно стараясь найти поддержку; - неважно, у большинства или у мень- шинства, - украдкой скользнул по группе женщин, после чего Джонсон часто захлопал морщинистыми воспаленными веками, очевидно не желая, чтобы присутствующие по выражению глаз догадались об одолевавших его сомнениях, и уставился в одну точку с испуганно - похотливым видом. Он напоминал мальчишку, который, стянув пенни и зажав его в кулак, томится перед витриной кондитерской, хотя уже давно облюбовал себе пирожок, но не решается ни войти в магазин, ни оторваться от соблазнительного зрелища. - Ну? - резко окликнул его Маклеод. Джонсон робко посмотрел на него, перестал тереть бороду и, не глядя ни на кого, произнес: - Таиата. В выборе проявилась его непритязательность: Таиата была самая некрасивая и самая немолодая среди таитянок. - Есть возражения? - спросил Маклеод, подымая над головой веревку. И, не дожидаясь ответа, ударил концом веревки о землю. Джонсон поднял голову и дрожащим голосом позвал: - Таиата! Женщины зашушукались, но никто не поднялся с места, никто не вышел на зов. Губы Джонсона жалобно дрогнули. Он сцепил руки, захватил пятерней большой палец правой руки и стал потирать его медленным непроизвольным движением. "Сейчас расплачется", - подумал Парсел. - Таиата! - громко повторил Маклеод. Женщины разом замолчали, потом снова послышалось шушуканье. Таиата поднялась. Приземистая, коренастая, она не торопясь, слегка ковыляя на ходу, вступила в освещенный круг, и тут стало заметно, что ноги у нее чуть кривые. Под набрякшими веками не было видно глаз, лицо ее в свете факелов казалось особенно угрюмым и замкнутым. Джонсон негромко хихикнул, торжественно выступил вперед, взял свою нареченную за руку и вдруг засеменил на месте, словно исполняя фигуру кадрили; зрелище было такое нелепое и такое жалкое, что никто даже не подумал рассмеяться. Затем он уселся, но, как только Таиата опустилась с ним рядом, она резким движением высвободила свою руку и оглядела будущего супруга холодным взглядом черных глаз, прятавшихся под вспухшими веками. - Бедняга Джонсон, - вполголоса произнес Парсел. Никто ему не ответил. Джонс любовался своей Амуреей, а Бэкер, бледный, сжав губы, пристально смотрел прямо перед собой. - Джонс! - сурово окликнул юношу Маклеод. Он тоже, казалось, утратил обычное спокойствие, весь внутренне напрягся. Джонс выпустил руки Амуреи, поспешно схва- тил треуголку и вытащил бумажку. - Уайт! - выкрикнул он таким оглушительным голосом, будто метис находился на дальнем конце поляны. Уайт не шелохнулся, лицо его не выразило ничего. И заговорил он не сразу. Сидел он, поджав под себя ноги, скромно положив ладони на раздвинутые колени, и только задумчиво похлопывал по панталонам двумя пальцами правой руки. Остальные пальцы, короткие, как сосиски, и утолщавшиеся к концам, были приподняты даже с каким - то изяществом, словно готовились пройтись по струнам арфы. Несколько секунд протекло в молчании. - Итиа, - проговорил Уайт своим нежным голосом. Среди женщин вдруг началось лихорадочное волнение, шепот стал громче, возбужденнее. Парсел оглянулся. Итиа стояла на коленях, опустив глаза, сжав губы и покачивала головой, как бы говоря: "Нет". Сидевшая от нее справа Итиота положила ей на плечо руку. Слева сидели Раха и Тумата. "Соглашайся. Он не злой. Он тебя бить не будет", - шептала Итиота. - "Нет, нет", - твердила Итиа. - Итиа! - прогремел Маклеод. Итиа поднялась, вошла в освещенный круг и встала лицом к Маклеоду, между Амуреей и Джонсоном. Глаза ее сверкали. - Слушай, Скелет перитани, - сказала она, уничтожающе глядя на Маклеода. - Как ты не стыдишься поступать так, как поступаешь? Какой смысл выбирать женщину, которая не выбрала тебя? Говорила она так, будто ее выбрал сам Маклеод, а не Уайт. И помолчав, добавила: - Разве ты не знаешь, что бывает с мужчиной, когда он выбирает себе женщину, которая его не выбрала: он становится рогоносцем. Таитянки приглушенно фыркнули, им вторил громкий смех таитян. Будь благословен Эатуа! Плохие манеры Итии сослужили ей добрую службу! Маклеод выпрямился. - Что она болтает? - Она спрашивает, - равнодушным тоном пояснил Парсел, - угодно ли вам, чтобы вас обманывала жена, или нет. - И добавил: - Вопрос, конечно, чисто риторический. Она не имеет в виду лично вас. В глазах Маклеода зажегся гнев, но он сдержал себя. - Скажите ей, пусть придержит язычок, - спокойно произнес он, - и пускай немедленно сядет рядом с Уайтом. Парсел перевел Итиа эти слова. - Я вовсе не ненавижу желтого человека, - сказала Итиа, стараясь говорить как можно вежливее. - У него руки не полны ледяной кровью, * *[Он не эгоист - - по - таитянски.] как у Скелета. Желтый человек - человек любезный. Тихий такой, как тень... Она выпрямилась, все ее хрупкое тело напряглось. - Но я не хочу его себе в танэ. Себе в танэ я хочу Меани. Меани поднялся. Выбор пал на него. И раз он поднялся, значит, он дает свое согласие. Меани любил равно всех женщин. Но с Итией он дружил. Взгляд Маклеода скользнул по фигурке Итии, потом по Меани. Он и без перевода понял, что сказала Итиа. Он сжал губы, потрясая концом веревки, потом яростно крикнул: - Скажите ей, пусть немедленно сядет рядом с Уайтом, а то придется ее наказать. - Вашей угрозы я не переведу, - возразил Парсел. - Это просто опасно. Меани уже считает ее своей женой. Если вы ее хоть пальцем тронете, он вас убьет. - На то есть закон, - отозвался Маклеод. - Его повесят. - Если только вам это удастся, - проговорил Парсел, пристально глядя на Маклеода. Шотландец вскинул костлявый подбородок и опустил ресницы. Если и впрямь начнется резня, против него будет Парсел, Джонс, Бэкер, шестеро таитян, а возможно, и все женщины. Он горько пожалел, что не захватил с собой ружья. Он оглянулся на Уайта. - Уайт, подымись и сам приведи себе жену. Фактически это было замаскированное отступление: Маклеод предоставлял действовать самому Уайту. Но Уайт вовсе не собирался нападать на Итию врасплох. Он медленно поднялся и с достоинством направился к ней. Итиа отпрыгнула, резко повернулась и почти с неестественной быстротой пересекла поляну, только длинные волосы взметнулись за ее спиной. Она неслась прямо на запад, к джунглям. - Стой, Меани! - крикнул Парсел. Меани, бросившийся было за ней следом, застыл на месте, выставив вперед одну ногу, атлетический его торс был повернут к присутствующим боком, голова вскинута, а ноздри трепетали, как у гончей, которую окрик охотника остановил на бегу. - Если ты последуешь за ней, - сказал по - таитянски Парсел, - они будут гнаться за тобой с ружьем в руках. Оставайся здесь. Возвращайся с нами в поселок. - И добавил: - Впереди еще вся ночь... Меани уселся, не спуская с Парсела глаз. Уайт не шелохнулся. Он смотрел, как Итиа в лунном сиянии мчится к зарослям. Бежать за ней значило унизить себя. Когда фигурка девушки исчезла в роще, он неторопливо вернулся в круг и уселся на прежнее место. С тех пор как Уайт назвал имя Итии, он не произнес ни слова. - Найдется, - проворчал Маклеод, - пить, есть захочет и придет. Воцарилось молчание. Прищурив глаза, Парсел произнес равнодушным тоном: - Я предлагаю, чтобы Уайт выбрал себе другую женщин; Хотя бы Итиоту. Итиота охотно согласится. Уайт открыл было рот, но Маклеод вмешался в разговор. - Хорошо, мистер, - ядовито проговорил он, - непременно, мистер. Весьма великодушно с вашей стороны, мистер. Итиота достанется Уайту, а Итиа достанется Меани. Ловко задумано, Парсел, но пусть меня черти изжарят, если выйдет по - вашему. Разрешите вам напомнить, что здесь у нас ассамблея. И не будут здесь черные устанавливать свои законы, будь они хоть трижды ваши дружки. А что касается Итии, Парсел, то и тут не бывать по - вашему, не беспокойтесь, ее отыщут. - Заросли тянутся на пять километров и опоясывают весь остров, - холодно возразил Парсел. - На горе есть источник. А у нее самой семнадцать соучастников. - Найдут, - пообещал Маклеод, махнув рукой Джонсу, чтобы тот продолжал. Джонс запустил руку в треуголку. - Бэкер, - чуть ли не шепотом произнес он и с виноватым видом поглядел на зятя. С тех пор как Амурея села с ним рядом, он только раз, да и то мельком вспомнил об опасениях Бэкера. Бэкер поднял загорелое лицо и внятно проговорил: - Авапуи. Никто не произнес ни слова. Все взгляды устремились на Маклеода. Шотландец ждал этой минуты. Вот она и пришла. И все-таки застала его врасплох. Протекло несколько секунд. Не шевелясь, не подымая с земли веревки, валявшейся у его ног, потупив глаза, Маклеод вытянул жилистую шею и высоко вскинул свое похожее на череп лицо. "Колеблется, - сказал себе Парсел, - бегство Итии заставило его призадуматься. А если бы не остальные..." - Возражаю, - вдруг сказал Маклеод и, подняв глаза, посмотрел, прямо на Бэкера. Бэкер молча выдержал его взгляд. Оттолкнувшись рукой от земли, Маклеод поднялся и прислонился спиной к корню баньяна. Он ждал, что Бэкер бросится на него, и предпочитал встретить атаку стоя. - Уважаемые, - сказал он не спеша и обвел взглядом своих соратников, - если я требую себе Авапуи, то вовсе не потому, что хочу повредить Бэкеру... - Ясно, - крикнул Бэкер, но голос его сорвался. - Однако необходим порядок, - продолжал Маклеод, словно и не слыша крика Бэкера. - Не можем же мы терпеть, чтобы на нашем острове женщины переходили из рук в руки. Кто жил на Таити с Авапуи? Папа Маклеод! А кто жил с нею на "Блоссоме"? Собственный сын огородной матушки. А вы сами знаете, какие тут бабенки! Стоило нам высадиться на остров, как моя индианочка сразу начала вертеться вокруг Бэкера. Из чистого каприза, сынки! И не по чему - либо другому? Черные дамочки славятся своим капризным нравом! А я вот вам что скажу, - добавил он, повышая голос, - ежели мы их не приструним, тогда всему конец! Ни тебе порядка! Ни тебе семейного очага! Какие же тогда из нас хозяева! А что из этого получится, сынки, я вам сейчас объясню: напяливай, братец, юбку и валяй мыть посуду. Смэдж и Джонсон рассмеялись, но как - то вяло. Горящие глаза Бэкера не оставляли сомнения в его намерениях, и оба сторонника Маклеода не без основания опасались, что если начнется свалка, то вряд ли можно будет рассчитывать на вмеша- тельство силача Ханта. Очутившись в материнских объятиях Омааты, он перестал интересоваться жеребьевкой и только в упоении мурлыкал, как сытый кот. - Ладно, - начал Маклеод, - пойдем дальше. Когда Авапуи меня бросила, я ведь ничего не сказал. Я тихий малый. Не хотел драться с Бэкером... - Тебе, конечно, предпочтительней голосовать, чем драться, - кинул Бэкер таким спокойным и вместе с тем оскорбительным тоном, что Маклеод побелел. Парсел украдкой взглянул на Бэкера. Он сидел поджав под себя ноги и засунув обе руки в карманы. Лицо его было совершенно спокойно, только нижняя губа временами нервно подергивалась. Черные, лихорадочно блестевшие глаза смотрели на Маклеода с выражением глубочайшей ненависти. - Не намерен отвечать на дерзости, - проговорил Маклеод, овладев собой. - Если ты, Бэкер, ищешь ссоры, должен тебя разочаровать - ссоры не получится. У нас есть закон, и я придерживаюсь закона. - А кто этот закон установил? Разве не ты сам? - медленно произнес Бэкер. - А теперь ты прячешься под охраной закона. потому что драться боишься. Когда надо болтать - сколько угодно. Когда ты говоришь - черт тебе не брат. Но что-то я ни- когда не видел тебя в первых рядах дерущихся. Когда Барт велел тебе кинуть в воду тело Джимми, ты разве возражал? Ты и твой дружок Смэдж, вы оба хвост поджали. И здесь то же самое ты, мол, повинуешься закону... Бэкер с такой силой выговаривал каждое слово, что, казалось швыряет их одно за другим прямо в лицо шотландца. - Я не намерен отвечать на твои дерзости, - повторил Маклеод и даже не шелохнулся (не человек - скала). - То, что я сказал, относится к Авапуи. Теперь говори ты. А когда кончишь поставим вопрос на голосование. - Не терпится перейти к голосованию, а, Маклеод, скажи? - все так же медленно и жестко проговорил Бэкер. - Ведь голосовать - то легко. Не труднее, чем воткнуть нож в грудь парню, который не может защищаться, ну, например, в грудь Симону. Тут произошло нечто из ряда вон выходящее: таитяне одобрительно зашумели. Они никогда не слышали о существовании Симона, не поняли ни слова из того, что сказал Бэкер, но по его тону, по блеску его глаз они догадались, что он оскорбил Маклеода, и были довольны. Но шотландец даже головы не повернул. Он стоял с полузакрытыми глазами, прислонясь к корню баньяна, сложив за спиной руки, закинув голову. Подождав, когда стихнет ропот таитян, он взглянул на Бэкера. - Кончил? - Нет, не кончил, - холодно и вызывающе бросил Бэкер. - Я говорил о легких вещах, Маклеод. Например, чего легче повесить Мэсона, связав ему руки и ноги. Тут отваги не требуется! Только голосование. - Я никому препятствий не чиню, возьми да сколоти себе большинство, - огрызнулся Маклеод. - И насчет большинства - это тоже легко, - подхватил Бэкер все так же медленно и размеренно, но в каждом его слове чувствовалось огромное внутреннее напряжение. - Легко одурачить парня, который вообще - то ни бельмеса не понимает. Легко запугать несчастного старика, который и защищаться - то не может. Вот, полюбуйся! Он резко обернулся к Джонсону и впился в него горящими яростью глазами. Парсела потрясла сила или, вернее, неистовая свирепость этого взгляда. Джонсон открыл рот, словно у него перехватило дыхание, и весь сжался, как насекомое, на которое плеснули кипятком. Он судорожно обхватил колени руками, низко опустил голову и застыл в этой позе, скрюченный, сраженный ужасом. Бэкер пожал плечами с нескрываемым выражением жалости по- поглядел на Маклеода. - Есть вещи и полегче этого, - продолжал он, не в силах унять дрожь голоса, что придавало словам какую - то особую вы- разительность, - это бить женщину. Особенно такую беззащитную, как Авапуи. Поэтому - то ты и жалеешь, что с ней расстался. С Ороа не получится. Ороа сама тебя отколошматит. А тебе это не по вкусу. Колотить женщину - пожалуйста. Таскать ее за волосы - пожалуйста. Поддавать ей коленом под зад - пожалуйста. Но затевать драку - нет, уж увольте! Даже с Ороа. Нет и нет! К Ороа так легко не подступишься. Ороа, если ты ее пальцем тронешь, швырнет тебе в физиономию все что под руку попадется. Вчера вечером, например, попался твой молоток! - А я и не знал! - по - мальчишески фыркнул Джонс. Этот ребяческий, в сущности, безобидный смех положил конец разговорам и шушуканью. Слушая поношения Бэкера, Маклеод даже бровью не повел, но невинный хохот Джонса лишил его самообладания. Вдруг он ощутил, как саднят кожу бандерильи, которыми без передышки метал в него Бэкер. Глаза его потухли, помутнели и с пугающей неподвижностью уставились в одну точку. Опустив плечи, он засунул правую руку в карман. В то же мгновение Бэкер приподнялся и оперся правым коленом о землю в позе бегуна, готовящегося к старту. Он совсем забыл, что отдал нож Парселу, и, охваченный холодным бешенством, сотрясавшим все его сбитое, мускулистое тело, готов был броситься на Маклеода. Тяжело дыша, напружив каждую мышцу, он не спускал с шотландца опьяненного яростью взгляда, в котором ясно читалось, что сейчас начнется кровавая расправа. Маклеод открыл в кармане нож, по его лбу катились капли пота, он делал отчаянные усилия, чтобы побороть искушение и не броситься на Бэкера. "Драться из-за какой - то негритянки, - вдруг с насмешкой подумал он. - Непростительная глупость! Ведь ничего не стоило без всякого риска заполучить Авапуи с помощью простого голосования. Как глупо, ведь это ему только на руку", - с презрением подумал он. И в тот же миг как заводной, сделал шаг вперед, судорожно сжимая пальцами нож. - Маклеод! - крикнул Парсел. Шотландец вздрогнул, как человек, которого внезапно разбудили от сна, уставился на Парсела, тяжело перевел дух и медленно вытащил из кармана руку. Не спуская глаз с Бэкера, он отступил на несколько шагов и остановился, почувствовав за спиной вертикальный корень баньяна. Инцидент был исчерпан. Парсел заметил, как ходят под белой фуфайкой тощие бока Маклеода, тяжело переводившего дух. - Если никто больше не просит слова, - проговорил Маклеод, - предлагаю перейти к голосованию. Бэкер снова рванулся с места, но Парсел схватил его за руку. "Зачем вы меня удержали, - яростно прошипел Бэкер, - я бы его убил". Парсел, не отвечая, сжал ему руку еще сильнее. Бэкер опустился на землю и прикрыл глаза. Казалось, он сразу обессилел. Маклеод уселся под деревом, взял в руку веревку и произнес тусклым голосом: - Голосуется предложение отдать Авапуи мне. Он поднял руку, за ним тотчас же подняли руки Хант, Смэдж и Уайт, а секунды через три к ним присоединился и Джонсон. - Пять голосов из восьми, - объявил Маклеод все тем же безразличным и вялым тоном. - Предложение принято. Он победил, но победа не принесла ему радости. Среди множества замыслов, теснившихся в деятельном мозгу шотландца, самым заманчивым было разлучить Бэкера с Авапуи путем законного голосования. И вот сейчас, когда Авапуи по праву перешла к нему, он чувствует себя побежденным. - Авапуи! - позвал он. Бэкер быстро поднял правую руку, женщины засуетились, и Парселу с трудом удалось подавить желание оглянуться в их сто- рону. - Минуточку! - проговорил Бэкер, делая вид, что он поднял руку, прося слова. - Надеюсь, я имею право выбрать себе другую женщину? - Еще бы, матросик, - отозвался Маклеод, стараясь говорить как можно веселее, - еще бы! Да разве я позволю парню с "Блоссома" сохнуть в одиночестве без подружки! Это не в моем характере! Даже Мэсон и тот получил себе индианочку! Выбирай, матросик, не стесняйся! Новея эта веселость была явно наигранной. Даже голос звучал фальшиво. Чувствовалось, что Маклеод устал, разочарован. Взглянув ему прямо в глаза, Бэкер отчеканил: - О-ро-а. Маклеод вздрогнул. "Неужели он дорожит Ороа? - подумал Парсел. - А зачем же тогда ему Авапуи? Чтобы одержать верх? Чтобы унизить Бэкера?" Маклеод машинально повторил: - Ороа? - Д разве ты и ее тоже хочешь забрать себе? - ядовито осведомился Бэкер. Наступило молчание. Маклеод прикрыл один глаз и вскинул подбородок. - Есть возражения? - спросил он невыразительным беззвучным тоном. Взмахнув веревкой, он, не дожидаясь ответа, ударил ею о землю. - Принято! - Ороа! - крикнул Бэкер. Ороа поднялась с земли гибким и сильным движением спины, как лошадь, выходящая из реки, и тут же очутилась в освещенном кругу. Она встала перед Маклеодом и с горящими глазами, угрожающе подняв палец, начала пылкую речь, сопровождая ее широкими движениями рук - метр семьдесят семь сантиметров изящества и силы. Произнося свои обличения, Ороа ни минуты не стояла на месте, она будто гарцевала без передышки, то вправо, то влево, и казалось, ей не терпится ринуться вперед. Гордо выгибая шею, длинноногая, пышногрудая, мускулистая, она то и дело резко вскидывала голову, строптиво взмахивая темной гривой, а ноздри ее трепетали. Поощряемая смехом таитян и ритмическими рукоплесканиями, Ороа говорила добрых пять минут все так же пылко, не переводя дыхания, не запинаясь и легко находя слова: казалось, она фыр- кает и ржет, как горячая кобылица, которая вот - вот сорвется с места и помчится куда - то вдаль, в иные, благословенные края. Вдруг она кончила говорить так же внезапно, как и начала, и, хотя грудь ее еще вздымалась от волнения, села рядом с Бэкером, обхватила его голову обеими руками и прижала свои крупные губы к его губам. - Перевод! - сказал Маклеод. Парсел незаметно улыбнулся и поднял брови. - Дословный? - Нет, в общих чертах, - поспешно вставил Маклеод. - В общих чертах она устроила вам сцену ревности за то, что вы предпочли Авапуи. Парсел с любопытством взглянул на Маклеода и подметил на его похожем на череп лице тень удовольствия. Он продолжал: - В заключение Ороа сказала, что Бэкер гораздо приятнее вас и что она в восторге, что ее танэ оказался именно он. Думаю, - великодушно добавил Парсел, - она сказала это с досады. - С досады, нет ли, мне все равно, - буркнул Маклеод, и лицо его застыло, как маска. Он подождал с минуту и позвал: - Авапуи! Все молчали, женщины сидели не шевелясь. Маклеод громко повторил: - Авапуи! И так как никто не отозвался, Маклеод встал с земли. Лица женщин повернулись к нему, и он по очереди оглядел их всех. - Итиота, - сурово спросил он, - где Авапуи? Итиота послушно, как школьница, поднялась с места. - Ушла, - певуче ответила она по - английски и указала пальцем на запад. - Можешь сесть, - спокойно проговорил Маклеод. Он вернулся на место и тоже сел. Лицо его ничего не выражало. "А он здорово держится", - восхищенно шепнул Джонс, Парсел в знак согласия кивнул головой. - Ее найдут, - сказал Маклеод, не повышая голоса. Он взглянул на Джонса и поспешно скомандовал: - Продолжай! Джонс запустил руку в треуголку, вытащил бумажку, развернул ее и прочел: - Маклеод. - Мой выбор сделан, - хладнокровно отозвался Маклеод. - Продолжай. Джонс вытащил новую бумажку и звонко произнес: - Парсел. Парсел улыбнулся. Смешно все - таки выбирать свою собственную жену. Он негромко сказал: - Ивоа. Ивоа уже стояла сзади него. Она уселась справа, прижалась к его плечу, не спуская с него своих великолепных голубых глаз. - Возражаю! - вдруг громко провозгласил Смэдж. Возглас достиг слуха Парсела, но он не осознал его смысла Только по внезапно воцарившейся тишине он понял наконец, что произошло. Он не успел поднять головы, склоненной к плечу Ивоа, не перестал улыбаться ей. Еще несколько секунд после оглушительного выкрика Смэджа улыбка играла на его губах. Потом она медленно потухла, и обычно невозмутимо спокойное лице Парсела выразило глубочайшее удивление. Широко раскрытые глаза, он повернул голову, уставился на Смэджа, как бы не веря своим ушам, потом обвел взглядом собрание. Казалось, он сомне- вается в реальности сцены, которая разыгралась на его глазах. Парсел сидел с видом такого глубокого недоумения, что Смэдж поспешил злобно повторить: - Возражаю. Широко открытыми глазами Парсел уставился на Смэджа Он глядел без гнева, как бы сомневаясь в самом его существовании. - Не хотите ли вы сказать, - произнес он, медленно выговаривая каждое слово, - что требуете себе Ивоа? - Ясно, требую, - подтвердил Смэдж. Наступило молчание. Парсел не мог оторвать глаз от лица Смэджа. Он глядел на него с таким выражением, словно пытало? разгадать какую - то сложную загадку. - Это неслыханно! - проговорил он про себя, по - прежнему не отрывая глаз от Смэджа, как бы надеясь прочесть на его лице разгадку тайны. Потом произнес вполголоса: - Но ведь мы женаты! - все с тем же выражением глубочайшего недоверия, как бы отказываясь понимать столь очевидную нелепость. - А мне наплевать! - огрызнулся Смэдж. Смэдж лежал на земле, подперев голову рукой. Крикнув: "Возражаю!" - он даже не пошевелился. Подбородок у него был срезанный, линия лба уходила назад, и поэтому его толстый нос выдавался вперед даже с каким - то бесстыдством, а щеки были стянуты к носу, так что лицо Смэджа походило на морду животного. На Парсела он даже не оглянулся. Его маленькие, как пуговицы, блестящие черные глазки, глубоко запавшие в орбиты, шарили по лицам присутствующих с беспокойно свирепым выражением. Хотя он не трогался с места, лицо его подергивала мелкая дрожь, с которой он не мог совладать, и нос угрожающе клевал воздух - такими движениями свинья роется своим пятачком в корыте с кормом. Так как Парсел по - прежнему молчал, Маклеод повернулся к Смэджу и строго, как судья, сказал: - Если ты возражаешь, потрудись объяснить почему. - И объясню, - отозвался Смэдж, и так как говорил он с характерным лондонским произношением, слова его звучали особенно дерзко. - Да и объяснять - то нечего. А вас, матросы, я призываю в свидетели. Нам сказали, что будут делить женщин, да или нет? А раз сказали, пускай-ка и Парсел откажется от своей, и пускай ее вместе со всеми разыгрывают по жребию. Парсел, конечно, скажет, что его индианка уже три месяца от него не отходит. Но, по - моему, никаких преимуществ это ему не дает. Совсем напротив! Почему он да он? Почему не кто - нибудь другой для разнообразия? Почему не я? Ивоа, на мой взгляд, здесь, может быть, и не самый лакомый кусок, зато в ней чувствуется высокий класс. Манеры! Манеры, как у самой настоящей леди! Гордая и все такое прочее. Мне она с самого начала приглянулась. И дьявол меня разрази, если я не имею на нее таких же прав, как этот проклятый офицеришка! - По - моему, вы просто рехнулись, - заметил Парсел, которого не так разгневали, как удивили слова Смэджа, - вы требуете себе мою жену! Это же чудовищно! - Вашу жену! - отозвался Смэдж, садясь и торжественны выставив вперед свой толстый нос с таким видом, будто ему уда- лось обнаружить пищу себе по вкусу. - Вашу жену! Я знал, что вы будете тыкать этим в глаза! А я вам уже сказал и еще раз скажу: плевал я на ваш брак. Я его и за брак - то не считаю, не имеет он силы. Подумаешь, поломался чуточку поп - и все тут! Плюю я на такие вещи! И я непрочь взять у вас Ивоа, обвенчана она или нет, читал над ней поп молитвы или не читал! Парсела смущала не столько болтовня Смэджа, как то, что он никак не мог поймать его взгляд. Он медленно обвел глазами "большинство". Один лишь Хант, мурлыкавший себе что-то под нос, смотрел на Парсела невидящим взглядом. Маклеод, Уайт, Джонсон демонстративно отворачивались. "Они знали, что произойдет, - внезапно осенило Парсела. - Они в сговоре и сознательно пошли на эту подлость". Он почувствовал прикосновение руки Бэкера к своему плечу и оглянулся. "Придется все-таки подраться", - шепнул Бэкер Услышав эти слова, Джонс отпустил руку Амуреи, нагнулся, посмотрел на зятя и воинственно обтянул свое парео вокруг бедер "Верните-ка мне игрушку", - шепнул Бэкер и положил на землю руку ладонью вверх рядом с Парселом. Парсел отрицательно покачал головой. Он встал на колени и застыл в той же позе, какую несколько минут до того принял Бэкер, готовясь схватиться с шотландцем. Это движение вывело его из столбняка; Парсел побледнел, сердце его забилось как бешеное, руки тряслись. Он поспешно сунул их в карманы. Пальцы нащупали нож Бэкера: твердую, теплую рукоятку. Прикосновение к ней было приятно. "Теперь я понимаю, как можно дойти до убийства", - подумал он, лихорадочно сжимая нож. Но тут же почувствовал, что сгорает от стыда Он разжал пальцы и поспешно вытащил из кармана руку. Прошло несколько секунд. Парсел хотел было заговорить, но не смог и с удивлением заметил, что ему никак не удается разжать судорожно стиснутых челюстей и открыть рот. Он проглотил слюну, и тут только, после третьей попытки ему ценою неслыханного напряжения удалось выдавить из себя несколько слов. - Смэдж, - проговорил он сдавленным голосом, и только судорога, пробежавшая по лицу, и побелевшие губы выдавали те нечеловеческие усилия, ценою которых он сохранял хладнокровие. - Вы, очевидно, не знаете, что такое брак. Это вовсе не кривляние священника, а присяга. Сам обряд тут ни при чем. Единственно что важно, это данное нами обещание жить вместе до конца своих дней. - Что ж, одним невыполненным обещанием будет больше, - хихикнул Смэдж, выставляя вперед узенькую мордочку и злобно сверкнув глазами. - И не лезьте вы ко мне с вашей женитьбой, с вашей библией и прочей патокой! Насчет вашего брака я, представьте себе, имею свои соображения. И если есть тут парень, которого не обманули все ваши фигли - мигли, так это я! Я все видел, видел, как вы исподтишка всю эту шутку подстроили. Ну и хитрец вы, Парсел, это я к вашей чести говорю. С виду сладчайший Иисус, а сами так и вынюхиваете, где она, ваша выгода. Когда вы на "Блоссоме" увидели, что женщин всего двенадцать на пятнадцать мужчин, вы сразу смекнули: "Ну, будет драка, когда на острове начнется раздел!" И без дальнейших разговоров - хоп! Хватаете самую хорошенькую, у нее и манеры и все такое прочее, опутываете ее своими разговорами об Иегове, и тут тебе и крещение, тут тебе и венчание с Мэсоном вместо попа! А на острове, значит, решили: "Все в порядке! Стоп! Охота запрещена самим господом богом!" Помолились чуточку на палубе - и вот уже индианочка ваша! Смэдж выставил вперед мордочку, перевел дыхание, собственные слова, видимо, пробудили в нем затаенную злобу против Парсела, и он заговорил тоном оскорбленной добродетели: - Вот вы что придумали! Вот что вы подстроили, Парсел! Вы из тех, кто говорит: "Сначала я! А всем прочим то, что останется". Так еще бы, офицеры привыкли, что им первым подают самые лакомые кусочки! Мясца - так пожирнее, с молока - так пеночки! А объедки - матросне! А я кто? Собака? Разве у меня четыре лапы? Разве я ползу на брюхе, когда мне свистнут? Вам в жизни повезло. Ну, а мне? С пятнадцати лет гнуть спину на набережных Темзы с пустым желудком! Разве черствая корка хлеба да глоток джина это еда для человека? Разгружать тюки с шерстью по шестнадцать часов в сутки? А для кого были все эти леди в кружевах, с двумя клячами впереди и двумя холуями на запятках? Для меня? Держи карман шире! Я для них грязь, все равно что мусор на набережной! А попробуй я прикоснуться хоть к кончику их туфелек! Да они из кареты даже не выходили! "Мальчик, поди позови мне лейтенанта Джонса! Или лейтенанта Смита! Или лейтенанта Парсела!" - добавил он с таким накалом злобы, что на глазах у него даже слезы выступили. - А мне в руки пенни! Любуйся за свое пенни, как им ручки целуют, как они глазки строят, как игриво веером кавалеров по пальцам щел- кают! Гадость все их изящные манеры, вот что! А я для них про сто мусор на набережной. Но здесь, Парсел, вам не Лондон, - проскрежетал он. - Нету здесь карет, нету лейтенантов, нету кружев! Нет судей, которые посылают в Тайберн на виселицу честного парня за то, что он украл несчастные пять шиллингов. Здесь Парсел, мы все равны. И здесь я не хуже вас, Парсел, черт бы меня побрал, слышите, что я говорю! И пусть парни решат, кому из нас двоих достанется ваша индианочка, замужем она или нет, если даже разлука с вами навеки разобьет ее благородное сердце. Воспоминания о собственной юности растрогали Смэджа. Он сам разбередил старые раны и теперь почувствовал себя в своем праве настолько, что даже осмелился встретиться глазами с Парселом. И был поражен, не увидев в них ни ненависти, ни неприязни. Но это открытие лишь удвоило его ярость. А так как Парсел молчал, он дерзко вздернул нос и бросил бешено и резко: - Ну, что же вы мне ответите? - Ничего, - спокойно произнес Парсел. Теперь, когда он понял, что именно руководило Смэджем требовавшим себе Ивоа, все стало простым. Оставалось самое легкое: бороться за свои права. - Я считаю, - добавил он ровным, даже ласковым голосом, - что дискуссия окончена. - В таком случае, - бросил Смэдж, и его маленькие крысиные глазки угрожающе блеснули, - в таком случае я требую перейти к голосованию. Он повернулся в сторону Маклеода, но шотландец не удостоил его взглядом. Он неотрывно смотрел на Парсела, пытаясь подавить смутное беспокойство. - Раз один из участников ассамблеи требует голосования, - до странности неуверенным голосом проговорил он, - я, понятно обязан исполнить его волю. Парсел поднялся и взглянул на Маклеода. - Вы не поставите этот вопрос на голосование, Маклеод, - твердо произнес он. - Это гнусность, а не голосование. Я отвергаю его. - Отвергаете? - проговорит Маклеод тоном чиновника, оскорбленного при исполнении обязанностей. - Отвергаете! Голо- сование ассамблеи! Обойдемся и без вашего согласия, так и знайте. - В таком случае вы один будете вершить здесь дела, - сказал Парсел, не повышая голоса. Минута прошла в молчании, прежде чем Маклеод снова заговорил: - Что вы хотите этим сказать, Парсел? - А то, что, как только вы поставите этот вопрос на голосование, я выхожу из ассамблеи и впредь отказываюсь признавать ее авторитет. Бэкер тут же поднялся с земли и встал рядом с Парселом. Джонс молча поглядел на них, потом тоже поднялся и, встав слева от Парсела, выставил вперед ногу, и, хотя на сей раз он не напряг по обыкновению мускулы, глаза его настороженно следили за Маклеодом. Таитяне возбужденно заговорили все разом. Не понимая речей главных действующих лиц, они смотрели на сцену раздела женщин, как на пантомиму, и порой смысл происходившего ускользал от них. Но сейчас обмануться было невозможно. Трое перитани, выстроившиеся против Скелета, явно оспаривают его право на власть. - Мне не хотелось бы доводить дело до разрыва, - спокойно продолжал Парсел. - И я готов был идти на значительные уступки, лишь бы его избежать. Если он все - таки произойдет, создастся весьма опасное положение. Не доводите меня до крайности, Маклеод. Если Джонс, Бэкер и я выйдем из ассамблеи, атмосфера в поселке накалится до предела. Две партии будут господствовать на острове, два клана, которые поведут между собой войну или в лучшем случае будут жить, не считаясь друг с другом. Остров невелик. И наша жизнь в конце концов станет невыносимой. - Если вы выйдете из ассамблеи, вас приравняют к мятежникам и повесят! - крикнул Смэдж. - Заткнись, - посоветовал Маклеод. Хотя Маклеод держался по - прежнему твердо, в душе он колебался. Если Парсел выйдет из ассамблеи, все таитяне присоединятся к нему. За Парселом будет большинство, сила, на его сторону встанут и женщины. "И все из - за этого маньяка Смэджа, - злобно подумал он. - Поди попробуй разубедить этого сумасшедшего! И еще придется голосовать за него, лишь бы сохранить на будущее его голос!" Впервые Маклеод с горечью и удивлением подумал, что, если он и царит на острове благодаря поддержке своих сторонников, по сути - то он сам их раб. - Поразмыслите хорошенько, Маклеод, - продолжал Парсел, - я отнюдь не враждебно настроен к ассамблее. Напротив, пока люди голосуют и спорят, они по крайней мере не хватаются за ножи. Но если большинство пользуется своей властью, чтобы притеснять меньшинство, то это же тирания, пожалуй, еще худшая, чем тирания Мэсона. Даже прибегнув к насилию, вы не вырвете у меня согласия. Маклеод оценил значение этих слов. Это был ультиматум. Правда, замаскированный, потому что Парсел не только ничем не угрожал, но выставил его, Маклеода, сторонником насилия. Но замаскированный или нет, это был ультиматум со всеми возможными последствиями. Смэдж догадался о колебаниях Маклеода. Побагровев от злобы и страха, он сжал кулаки, выпрямился, что, впрочем, не прибавило ему роста, угрожающе выставил нос и истерически завизжал: - Не поддавайся, Маклеод! Не слушай его! Ставь на голосование! Чего ты ждешь? Неужели ты позволишь проклятому офицеру командовать тобой? Его гримасы и крики поразили таитян. "Маамаа", - шепнул Тетаити, выразительно простучав пальцем себе по лбу. Послышался смех и громовой голос Омааты: - Чего он хочет, этот крысенок, скажи, Адамо? Парсел обернулся к ней. - Хочет отнять у меня Ивоа, и остальные будут голосовать за него. Среди таитян послышалось шушуканье, мало - помалу превратившееся в ропот, но и его заглушали пронзительные крики женщин. Меани решительно поднялся с места. Ивоа доводилась ему сестрой; его не меньше, чем Адамо, оскорбило бесстыдство Смэджа. Вытянув вперед обе руки, он потребовал молчания и начал пространную речь, изящно и гневно выговаривая Смэджу и Скелету за их недружелюбное поведение. Он очень сожалеет, но все - таки обязан сказать, что оба эти перитани вели себя с Адамо, как дети свиньи, плохо вели себя они также и с таитянами. Это Скелет исключил их из раздела, и теперь на них, шестерых, придется всего три женщины. Конечно, ничего от этого не изменится. Он, Меани, чувствует в себе достаточно силы, чтобы играть со всеми женами перитани (смех). Но это прямое оскорбление. Это прямое оскорбление для Тетаити, сына вождя. Это оскорбление для самого Меани. Это оскорбление для всех таитян. Он, Меани, сын великого вождя, И всем известно, скромно добавил он, кому его отец - великий вождь Оту - приходится сыном... Поэтому Оту так добр и великодушен ко всем перитани. А сейчас начальник большой пироги стал маамаа. Сидит запершись с утра до ночи в своей хижине. Вся власть перешла к Скелету. А он обращается с таитянами хуже, чем с военнопленными, и намерен похитить у его брата Адамо законную жену. Вот почему он, Меани, сын Оту, говорит: надо бороться на стороне Адамо против Скелета. И кто согласен с этим, пусть скажет. Меоро и Кори тотчас же поднялись с места и за ними Оху и Тими. Тетаити поднялся последним, не потому, что он был менее решителен, чем прочие, но, будучи тоже сыном вождя и имея преимущество в возрасте перед Меани, он обязан был думать дольше, прежде чем принимать решение. Зато, согласно таитянскому этикету, он первым прервал молчание и важно произнес: "Эа роа". [Полностью одобряю - по таитянски] Эти слова, как эхо, подхватили его соотечественники. Маклеод оглядел всех шестерых таитян, потом перевел взгляд на Парсела, Джонса и Бэкера, стоявших против него. И без того гонкие губы его под крючковатым носом сжались в узкую извилистую черту. - Предлагаю отложить голосование, - протянул он. - Мы не можем вести прения под давлением черных. - Нечего вилять, Маклеод, - сухо прервал его Парсел. - Таитяне никому не угрожают. Если вы перенесете собрание, ничего не решив, мы выходим из ассамблеи. - Не слушай его! - проревел Смэдж. - Не слушай! Приступай к голосованию, Маклеод! Маклеод не успел ответить, как с места поднялась Омаата. Хант жалобно проворчал что-то, но она даже не оглянулась в его сторону. Она сделала всего один шаг, и сразу в освещенном кругу стало тесно. Яростно сверкая черными глазами из - под нахмуренных бровей, она медленно оглядела таитян и перитани. - Вы, мужчины, - пророкотала она, - вы болтаете, болтаете...А я, Омаата, буду не болтать, а делать. Шагнув в сторону сидящих Уайта и Маклеода, она приблизилась к Смэджу. Тот хотел было отпрыгнуть, но Омаата опередила его. Нагнувшись, она схватила его всей пятерней спереди за штаны, подняла коротышку в воздух и поднесла к своим глазам, легко держа ношу на весу своей огромной рукой. - Ити оре [крысенок - по таитянски], - проговорила она своим грудным голосом. И закатила ему пощечину, потом другую, третью... По правде сказать, она скорее похлопывала Смэджа по щекам, чем била с размаху. Так хлопают нашкодившую в комнатах кошку. Но Омаата не рассчитала своей силы. Смэдж завопил. Полузадохнувшись под мощной пятерней, все туже скручивавшей пояс его штанов, Смэдж отбивался как бесноватый, лягался, сучил своими смехотворно маленькими по сравнению с великаншей кулачонками и без перерыва пронзительно визжал, кривя побагровевшую от града пощечин физиономию. Трудно передать словами ликование таитян. Омаата отомстила за них, отомстила за все унижения этого вечера. Женщины улюлюкали, а мужчины хохотали во все горло и, высоко вскидывая ноги, звонко хлопали себя по ляжкам. - Омаата! - крикнул Маклеод. - Отпусти его, Омаата! - добавил по - таитянски Парсел. - Крысенок, - прошипела сквозь зубы Омаата. Не обращая внимания на уговоры, она продолжала похлопывать Смэджа по щекам, а он вопил, пытаясь лягнуть, оцарапать свою мучительницу, злобно вытягивал вперед длинную мордочку и в самом деле был похож на хорька, попавшего в западню. Руки его были слишком коротки, чтобы дотянуться до лица Омааты, зато он барабанил босыми пятками по животу великанши, что, по-видимому, ничуть не мешало ей расправляться со своей жертвой. "Ну и брюхо у нее!" - восхищенно присвистнул Джонс. Маклеод поднялся и шагнул к Омаате. Поделом этому идиоту Смэджу, он вполне заслужил трепку. Но в качестве вожака большинства Маклеод не мог устраниться: приходилось действовать. Как - никак Смэдж - это лишний голос. Оглушенный пронзительным визгом Смэджа, Маклеод с опаской приблизился к Омаате. Он боялся, что она подымет на него свою карающую десницу или, еще хуже, Хант бросится ей на подмогу. - Хватит, Омаата, - строго приказал он. Она даже не оглянулась, но, видимо, устав держать Смэджа на вытянутой руке, шагнула вправо, легко отстранив шотландца плечом, словно и не видела его, и прижала задыхавшегося Смэджа к вертикальному корню баньяна, возле которого раньше сидел Маклеод. По правде говоря, теперь она наносила удары уже не с прежним пылом. Скорее, просто щелкала Смэджа по щекам. - Мистер Парсел! Лейтенант! - вопил Смэдж, угрожающе побагровев. - Велите ей меня отпустить! Парсел пересек круг и, с беспокойством глядя на Омаату, положил ей руку на плечо. - Оставь его, прошу тебя. Ты его убьешь, - крикнул он. - Оа! Человек! - прогремела в ответ Омаата. - Я же его как ребенка, шлепаю. - Перестань сейчас же, Омаата! - крикнул Парсел. - Пускай помнит! - проговорила Омаата, пожимая могучими плечами. Неумолимая, как правосудие, она продолжала экзекуцию, похвальным беспристрастием хлопая Смэджа поочередно по каждой щеке, и так как он пытался закрыть лицо ладонями и локтями, грозная воспитательница время от времени тыкала его указательным пальцем под ложечку, не позволяя защищать лицо. Всякий раз, когда гигантский палец впивался ему в тело, Смэдж сначала задыхался от боли, потом пронзительно взвизгивал, как крыса, прихлопнутая дверцей мышеловки. - Брось! Брось! - кричал Парсел. И обеими руками вцепился в руку Омааты, лучше сказать, повис на ней. Она слегка двинула плечом, и Парсел покатился на землю. - Ты не ушибся, сыночек? - спросила она, величественно поглядывая на него с высоты своего роста. - Нет, - ответил Парсел, подымаясь, - попрошу тебя! Прекрати, Омаата! - Лейтенант, - завопил Смэдж, - берите себе Ивоа. Только скажите ей, чтобы она меня отпустила. Маклеод тронул Ханта за плечо: это была последняя надежда. - Хант, - попросил он, - уйми свою жену! А то она убьет Смэджа. Хант повернулся к Омаате всем телом, словно шея его была наглухо припаяна к хребту. Его выцветшие глазки уставились на Омаату. Казалось, он только сейчас впервые заметил происходив- шую сцену. Чувство, близкое к удивлению, промелькнуло на его изуродованном шрамами лице, и он буркнул: - Убьет Смэджа? - Разве ты сам не видишь? - крикнул ему в ухо Маклеод. - Она убьет нашего дружка Смэджа! Останови ее, Хант! Она его убьет. Хант наблюдал за расправой, поглаживая правой рукой густо поросшую рыжей шерстью грудь. Он не понимал, почему Омаата взялась за Смэджа, но не сомневался в обоснованности ее действий. - Она его убьет! - проревел Маклеод ему в ухо. Хант бросил почесывать свое рыжее руно и задумчиво произнес: - А почему бы и нет? И тряхнул головой, как пес, выходящий из воды. Он радовался удачному ответу. На сей раз все было ясно и просто. Все, что делает Омаата, хорошо. Если Омаата хочет убить Смэджа, значит это хорошо. - Убьет нашего дружка Смэджа! - вопил Маклеод. Хант выпрямил свой могучий торс, отстранил Маклеода ладонью и произнес: - Сейчас приду помогу тебе, Омаата. - Сиди на месте! - скомандовала Омаата, искоса взглянув на мужа, и так как он все - таки поднялся и шагнул к ней, крикнула по английски: "Sit down" [садись(англ)]. Хант послушно уселся. - Омаата, прошу тебя! - воскликнул Парсел. Он снова пошел в атаку. Снова вцепился в локоть Омааты Боясь сделать Парселу больно, она не решалась его стряхнуть Тяжесть повисшего на ее руке Парсела мешала ей замахнуться поэтому она хоть и щелкала Смэджа по физиономии, но потише. - Омаата! - кричал Парсел. Тут раздался характерный треск разорвавшейся ткани. Смэдж навзничь рухнул на землю. Штаны не выдержали, в руках великанши остался изрядный кусок парусины. Смэдж поспешно вскочил на ноги, поддерживая обеими руками разорванные штаны, чтобы прикрыть наготу. Таитяне расхохотались еще громче - Крысенок! - бросила Омаата и презрительно поджала толстогубый рот, закрыв крупные, белоснежные зубы. Она сделала было шаг в его сторону, но Парсел успел обхватить руками талию Омааты, - голова его приходилась на уровне ее груди. Не ожидавшая этого наскока Омаата зацепилась ногой за его ногу, потеряла равновесие, однако успела сообразить, что падая раздавит Адамо, и свалилась на бок. Смэдж тем временем улепетывал прочь, мелко - мелко семеня ножонками, и так как полянка шла под уклон, издали казалось, что его тощий зад пританцовывал над самой землей. Все вскочили и со смехом заулюлюкали ему вслед. Вдруг темная, как чернила, туча заволокла луну, и Смэдж исчез, словно провалился сквозь землю. Хотя оба факела пылали, как и раньше, набежавшая на луну туча погрузила полянку в полумрак, и, усевшись, Парсел подивился странному сумеречному освещению. Подул грозовой ветер, и Парсел зябко передернул голыми плечами, поеживаясь под этим влажным, холодным дуновением. Джонс нагнулся к нему, мальчишеское лицо сияло улыбкой. - Никогда в жизни я так не смеялся. - И очень жаль, что смеялись, - резко оборвал его Парсел. Под приветственные крики таитян Омаата вернулась на места. Маклеод снова прислонился к воздушному корню, но садиться не стал. Подождав, когда крики и смех стихнут, он поднял руку и невыразительно произнес: - Предлагаю закрыть заседание. Джонс заглянул в треуголку. - Остался еще один билетик. - Ну ладно, тащи, - скомандовал Маклеод, устало проводя ладонью по лицу. Бегство Смэджа помешало открытому разрыву с Парселом, но Уайт и он сам остались без жен, Смэджа осмеяли, Парсел сейчас силен, как никогда, а черные вот - вот взбунтуются. Джонс развернул бумажку, прочел: - Смэдж! И первый по - мальчишески звонко расхохотался. Как это он не сообразил раньше? В треуголке лежало девять бумажек. Значит, на последней могло быть написано только имя Смэджа. Но смех Джонса прозвучал одиноко. Собравшихся охватила какая - то печаль, все устали. Оппозиция так же, как и большинство, не была удовлетворена результатами голосования. У Бэкера тоже отняли любимую женщину. Таитяне уже не смеялись, а переговаривались между собой вполголоса. Теперь ясно, что на острове образовалось три партии, и партия таитян оказалась наиболее обделенной. - Раз Смэджа нет, - язвительно произнес Бэкер, - незачем давать ему жену. - Однако придется дать, - отозвался Маклеод, к которому отчасти вернулся прежний апломб. - Потому что, если мы просто разойдемся и не сделаем этого сегодня, то черным останутся четыре женщины, а потом поди отбери у них хоть одну. Никто не ответил. Никому не хотелось спорить. Начался дождь, тяжелые редкие капли барабанили по жесткой листве баньяна, как по жестяной крыше. - Предлагаю Тумату, - продолжал Маклеод. - По - моему она хорошо относится к Смэджу. Парсел обернулся и перевел: - Тумата, хочешь себе в танэ Смэджа? - Да, - ответила Тумата, поднимаясь с места. И, с упреком поглядев на Омаату, добавила: - Со мной он всегда хорошо обра- щался. Эти слова поразили Парсела. Он внимательно присмотрелся к Тумате. Лицо ничем не примечательное, но чувствуется сила, а глаза кроткие. - Кто против? - спросил Маклеод. - Кто же может быть против? - отозвался Джонс. - Все удовлетворены. Джонс сказал это в простоте душевной, не подумав, что Маклеод отнюдь "не удовлетворен". Шотландцу почудился в словах юноши ядовитый намек, и он бросил на него убийственный взгляд. Бэкер, готовый в любое мгновение прийти на помощь Джонсу, перехватил этот взгляд и вернул его Маклеоду с лихвой. Этот поединок взглядов длился не дольше секунды, но даже когда он окончился, тяжелая тишина продолжала висеть над лужайкой. "Вот оно! - подумал Парсел. - Теперь достаточно одного слова, жеста..." - Давайте кончим, - громко произнес он. - Принято! - сказал Маклеод и замахнулся веревкой, но не ударил ею о землю. - Заседание закрыто! - добавил он хмуро. Гроза как будто только и дожидалась этих слов, и едва они прозвучали, как в тот же миг с неслыханной яростью хлынул дождь. Британцы и таитяне повели себя по-разному. Первые вместе с женами бросились по лужайке к поселку. Вторые укрылись в зеленых переходах баньяна. Парсел, схватив за руку Ивоа, последовал за ними. В лабиринте, образуемом корнями баньяна, была кромешная тьма, и Парсел только по голосу обнаружил таитян. Но когда он подошел к ним, все замолчали. - Кто тут? - спросил Парсел, смущенный внезапной тишиной. - Мы все тут, Адамо, - отозвался Меани. - Все шестеро. И с нами Фаина, Раха и Итиота. - Три женщины, которых нам оставили перитани, - сухо бросил Тетаити. Парсел молчал, больно уязвленный этими словами. Глаза его постепенно привыкли к темноте. Он смутно различал блеск белков. - Пойду поищу Итию, - объявил Меани. Эти слова были адресованы Парселу и сказаны тем же тоном каким Меани обычно беседовал со своим названым братом. Парсел поднял голову. - В такой дождь? - Надо, а то она испугается. - Кого испугается? - Тупапау. Все молчали. Парсел заговорил первым: - А ты ее найдешь? Меани засмеялся. - Я ведь уже играл с ней .в прятки. - И добавил: - До свиданья, Адамо, брат мой. И это тоже была обычная формула, произнесенная с обычной теплотой и обычным доверием. Нет, Меани ничуть не изменился. Парсел проводил его взглядом. Таитянин удалялся неслышным шагом, как кошка. Когда он достиг края гигантского баньяна, его богатырский силуэт на миг резко вырисовался на фоне неба, потом Меани нырнул под навес ветвей и исчез из глаз. После ухода Меани Парселу вдруг показалось, что все вокруг стало неприютно - холодным. Дождь яростно барабанил по листьям баньяна. Таитяне молчали. - Я обращался к ассамблее с просьбой, чтобы ваши имена были внесены вместе с нашими, - начал Парсел. - Знаем. Омаата нам сказала, - важно произнес Тетаити. Парсел подождал с минуту, но никто не поддержал разговора. - Братья, - заговорил, помолчав, Парсел, - с вами поступили несправедливо, но я в этом неповинен. Более того, я пытался бороться. Снова все примолкли, лишь Тетаити проговорил с ледяной вежливостью: - Знаем. Ты пытался. Что подразумевал он под этим "пытался"? Уж не ставят ли они ему в вину неудачу его попыток? Ивоа пожала Парселу руку и шепнула: "Пойдем!" - До свиданья, Тетаити, брат мой, - сказал Парсел. - До свиданья. До свиданья, братья. - До свиданья, Адамо, - отозвался Тетаити. За своей спиной Парсел услышал вежливое бормотание. Он с напряжением ловил отдельные слова, но шепот смолк, и сердце его тоскливо сжалось. Никто из таитян не назвал его братом. ГЛАВА ВОСЬМАЯ Дождь лил всю ночь, и Парсел, выйдя наутро из своего домика, убедился, что ветер переменил направление, - он дул сейчас не с северо-запада, а с юго-востока. Впервые на остров налетел зюйд-вест, и эта резкая перемена предвещала, по мнению матросов, холода и ливни. Так оно и случилось. Зюйд-вест дул целых три недели, ни на один день не прекращался дождь. Небосвод затянуло тяжелыми тучами, длинные валы, бороздившие гладь Тихого океана, приняли серо-зеленый оттенок, а как-то раз выпал даже снежок, растаявший, едва он коснулся земли. Внезапно наступившая полоса непогоды встревожила и напугала таитян, впервые они познакомились с такими упорными холодами. Впрочем, нагнав дождевые тучи, зюйд-вест принес островитянам и пользу. Ливень обильно смочил вновь заложенные плантации ямса и таро, и пока длились дожди, не нужно было ходить за водой. Чтобы запастись необходимым количеством воды, требовалось не меньше двенадцати человек, вооруженных котелками и тыквенными бутылками, не говоря уже о том, что каждый поход в горы, считая и обратный путь, отнимал часа два. Сосуды были тяжелые, и островитяне решили включить в команду водоносов даже женщин. Двадцать семь обитателей острова разбились на три команды, и так как каждая команда отправлялась за водой раз в два дня, то следующий черед наступал лишь через четыре дня. Мэсон отрядил свою супругу, сам же отказался участвовать в походах. Островитяне были даже благодарны ему за отказ, так как чувствовали себя неловко при каждом его появлении. Как только .началась дождливая пора, Маклеод соорудил огромную деревянную раму кубической формы и натянул на нее кусок парусины, которой на "Блоссоме" покрывали шлюпки. На остров перенесли целых три таких парусиновых чехла, что позволило шотландцу соорудить еще две цистерны, которые он, по примеру первой, поставил на открытом месте. Вместимость этих цистерн была достаточна для того, чтобы на время ливней обеспечить островитян водой. Пока хижины не были окончательно возведены и женщины не разыграны по жребию, островитяне жили своеобразной общиной. С общего согласия и удобства ради пищу готовили на всех и вместе садились за стол. Но с тех пор как островитяне зажили семейной жизнью, эти общие трапезы почти совсем прекратились. Правда, если в каждом доме шла своя готовка, то заботы о добывании пищи тюка что оставались общим делом. В ожидании первого урожая было запрещено рвать плоды или дикий яме по собственной прихоти, чтобы избежать ненужного расточительства. И здесь тоже работали особые команды. Фрукты и овощи, собранные в строго установленном количестве, сносились на Блоссом-сквер и распределялись поровну между хозяйками. Рядом с навесом, защищавшим от непогоды колокол с "Блоссома", а также часы из офицерской кают - компании, сбили козлы и положили на них две - три доски. Это приспособление, которое англичане именовали рынком, в центральной своей части было отведено под овощи и фрукты. Стол разделили на три отделения маленькими планочками, прибитыми вертикально. В правое отделение складывали рыбу, в левое - мясо. Когда рыбаки - безразлично, англичане или таитяне - возвращались с уловом, они складывали его в правое отделение и тут же звонили в колокол. Женщины мигом высыпали на рынок, вежливо восхищались рыбой независимо от ее размеров и количества и начинали со смехом и с притворно сердитыми криками оспаривать друг у друга добычу. Им так полюбилось это занятие, что дележка обычно занимала не менее часа. Британцы ловили рыбу на удочку, таитяне били ее острогой. Но разница этим не исчерпывалась. Даже встретив в море косяк рыбы, таитяне никогда не брали лишней добычи. Зато британцы в охотничьем азарте налавливали ее столько, что колония была не в силах ни поесть, ни засолить улова. Добрую его половину приходилось во избежание порчи выбрасывать обратно в море. По этому поводу женщины говорили, что у перитани глаза завидущие, им всегда всего мало, и от жадности они ни в чем не знают меры. Направо от рынка вырыли круглую яму и аккуратно облицевали стенки и дно камнями. Это была общая печь. Если удавалось подстрелить дикую свинью, в печи разжигали большой огонь, потом, когда каменная облицовка накалялась докрасна, огонь тушили и в яму закладывали выпотрошенную, чисто вымытую свиную тушу, а в брюхо ей зашивали раскаленный камень. Тушу покрывали банановыми листьями, на листья раскладывали слой за слоем ямс, таро, авокато и манго и все это прикрывали слоек банановых листьев, а затем обмазывали их глиной. Таким образом жаркое тушилось целиком вместе с многослойным гарниром. Когда жаркое бывало готово, его клали на свежие листья в левое отделение рынка, и пока Омаата разрезала его на ровные доли, женщины, стоя цепочкой с банановыми листьями в руках, ждали своей очереди. Единственными представителями млекопитающих на острове были дикие свиньи, и, хотя стадо их быстро размножалось, островитяне решили из благоразумия отстреливать не больше одного животного в неделю, чтобы сберечь поголовье. Таитяне, знавшие повадки и уловки животных, взяли на себя обязанности охотников, и для этой цели им выдавались ружья, с которыми они теперь обращались так же искусно, как и англичане. Сразу же по прибытии на остров таитяне собрали огромное количество плодов хлебного дерева. Плод хлебного дерева величиной с человеческую голову содержит внутри мякоть, и вот эту-то мякоть таитяне заложили в особые ямы, где тесту полагалось дойти и забродить. Месяца через два, решив, что тесто уже готово, они начали вынимать частями хорошо перебродившую массу. Замешивая тесто на воде, они разделывали его в форме булочек и пекли в общей печи. Поначалу выпечка хлеба происходила редко, оттого что островитяне боялись остаться ни с чем до нового урожая. Но уже через месяц, подсчитав съеденное и остатки, они убедились, что переусердствовали; и последовало разрешение печь хлеб каждую неделю. Когда золотистые булочки с подрумяненной корочкой вынимали из печи, они выглядели очень аппетитно, но, по правде говоря, лишь весьма отдаленно напоминали настоящий хлеб. Корочки еще куда ни шло, но мякиш таял на языке вроде миндального печенья, а вкус его, приятный, хоть и с кислинкой, больше походил на вкус плодов. Словом, еды на острове было предостаточно, но ее преимущественно составляли овощи и фрукты. Не в любую погоду можно было ходить на рыбную ловлю, не каждый день попадался богатый улов, так что в среднем островитяне лакомились рыбой три - четыре раза в неделю, а мясом, как уже было сказано, - всего один раз. Британцы сильно рассчитывали запастись яйцами морских ласточек и были немало разочарованы, узнав, что эти птицы несутся лишь в июне и июле, - так что придется ждать еще добрых полгода, прежде чем можно будет "угощаться за завтраком яичницей", как обещал им Мэсон. Во время первой дождливой недели выдалось как - то временное затишье, и островитяне, воспользовавшись им, надрали с панданусов широкие полосы коры, а женщины, предварительно вымочив их - в известковом растворе, размягчали ударами колотушек до тех пор, пока из коры не получалась некая тестообразная масса, которую затем вытягивали, превращая в подобие ткани. После сушки обработанная таким манером масса становилась похожей на грубое сукно, отличавшееся одним любопытным свойством - в новом виде при складывании ткань негромко потрескивала. В течение всего периода дождей женщины занимались изготовлением этого древесного сукна, перекочевывая из дома в дом Ни Маклеод, ни Уайт не захотели поставить себя в смешное положение и не отрядили погони за женами. Впрочем, никто не сомневался, что беглянок будут извещать о каждом шаге преследователей; по части сигнализации, таинственной и безошибочной таитяне были настоящие мастера. На следующий день после раздела женщин Маклеод во всеуслышание заявил, что дождь загонит бунтовщиц в поселок, а если не дождь, то страх одиночества. Но, хоть дождь лил с утра до ночи в течение трех недель, никто не явился с повинной. По кое - каким признакам Парсел догадался, что "большинство" сговорилось зорко следить за Меани. Парсел предупредил его об этом через Ивоа, а когда спросил ее, как встретил Меани эту весть, она ответила: - Засмеялся. А глаза у него были хитрые - И это все? - Еще он сказал, что перитани - плохие воины... - Почему? - Потому что плохие следопыты. Тогда Тими сказал, что, если начнется война, таитяне победят англичан, пусть даже у перитани есть ружья, а у них нет. - Неужели он так и сказал? - Сказал. Но ему велели замолчать. Ты же знаешь Тими. Впрочем, сам Парсел не виделся теперь с Меани. Брат Ивоа целые дни мирно дремал в таитянской хижине, натянув для тепла поверх парео рубашку, принадлежавшую прежде Барту, - плиссированное жабо и кружевные манжеты приводили в восторг ее нового владельца. Мучительно долго тянулись дождливые дни. В притихшем поселке раздавался лишь мерный перестук колотушек, разбивавших кору пандануса, вымоченную в извести. Собираясь по очереди то в одном, то в другом домике, ваине, весело галдя, изготовляли ткань. Чаще всего они пели, но порой, прервав пение, обменивались последними новостями или во всех подробностях сравнивали достоинства своих танэ. Тогда слышался смех, восклицания, но минут через десять снова раздавался ритмический стук. Глухой таинственный грохот слагался в песню, мелодия бывала грустной, а слова ее сопровождали веселые. Хижина Джонсона находилась в западной части поселка, по соседству с жильем Парсела, и не прошло недели после раздела женщин, как до него донеслись оттуда громкие сердитые голоса, приглушенные звуки ударов, жалобные стенания, а затем все стихло. Произошло это после полуденной трапезы. Дня через три в этот же самый час Парсел услышал веете же эвуки, все в том же порядке, но продолжал оставаться в неведении, кто кого колотит: Таиата Джонсона или Джонсон Таиату. Он обратился с расспросами к Ивоа. Покачав головой, она ответила, что все в поселке знают о неладах этой супружеской пары. Что, впрочем, и не удивительно с такой женщиной, как Таиата, которая на Таити имела множество танэ, но ни с одним не уживалась больше месяца. Когда "Блоссом" бросил якорь в бухте, она уже пять лет жила без мужа, потому что старики и те отказывались брать ее в жены, и, конечно, по этой - то причине она и решила отправиться с перитани. Никто не знал, каковы отношения Мэсона и Ваа, зато все заметили, что, сделавшись ваине вождя перитани, она стала важ- ничать с бывшими подружками. Выходила она мало и то лишь на рынок. Сам Мэсон никогда не показывался в поселке, и если слу- чайно сталкивался с кем - нибудь на укромной тропинке, то не отвечал на поклоны. В короткие часы затишья он уходил один на- долго в горы. В дождливую погоду он трижды в день прогуливался по "юту", то есть шагал по доскам, которые положил поверх каменной дорожки от одного борта до другого, то ли боясь промочить ноги, то ли желая создать себе иллюзию, будто перед ним палуба судна. Когда Парсел сидел с книгой в руках за столом возле окошка, он, подымая глаза, всякий раз видел, как Мэсон шагает взад и вперед по "юту", не замечая, что дождь не- щадно сечет его треуголку и плечи. После трех - четырех туров капитан останавливался, клал руку на "борт", то есть на забор, и выпрямив стан, задрав подбородок, упорно вглядывался вдаль, словно перед ним расстилались бескрайние, волнующиеся морские просторы и горизонт не замыкала в десяти шагах от палисадника стена кокосовых пальм. Дождь не прекращался ни днем, ни ночью. Парсел читал; перед ним было четырехугольное окошко, а позади раздвижная перегородка, обращенная к югу и к горе. Как он радовался, строя хижину, что догадался широко открыть доступ в свое жилище солнцу и теплу! Но именно с южной стороны наползают дождевые тучи и именно оттуда дует свирепый зюйд-вест. Ветер беспрерывно сотрясал раздвижную стенку так, что она ходуном ходила в пазах, дождевая вода просачивалась отовсюду, стояла лужицами на полу, проступала сквозь щели, хотя доски были плотно пригнаны друг к другу. Даже в Лондоне, даже в своей родной Шотландии Парсел не видел таких ливней. А тут просыпаешься поутру в белесом тумане, который плотными пластами цепляется за деревья, а сквозь него сыплется ледяной, пронизывающий дождичек. Постепенно волокнистые слои, похожие на хлопок, светлели, как если бы через них пыталось пробиться солнце. И туман действительно исчезал, но на смену ему приходил ливень. В течение одного дня можно было наблюдать все разновидности дождливой погоды: мелкий дождик, сильный ливень, шквал с ветром. Почва острова лениво впитывала воду, и островитяне шлепали по грязи. Теперь они довольствовались овощами: нечего было и думать ходить на рыбную ловлю или охоту. Парусиновые цистерны, сооруженные Маклеодом, наполнились доверху, и пришлось срочно прокопать канавки, чтобы отвести избыток воды к берегу. Тропинки вскоре стали непроходимыми, камни ушли в землю, словно их засосало тиной. Островитянам волей -