того, чтобы болтать и тереться об их щеки, - ядовито проговорил он, - тут капитан прав, не особенно это прилично, хоть десяток серег нацепи. Но если идти для того, чтобы выведать их намерения, то, по-моему, всегда полезно во время войны узнать, какого курса держится неприятель. Если Парселу лестно рискнуть своей драгоценной шейкой ради того, чтобы пойти поболтать с этими сукиными детьми, то нам это только на пользу, и с вашего разрешения, капитан, я лично за, - добавил он с великолепно разыгранным почтением. Маклеод небрежно поднял правую руку и тут же опустил ее. Движение это было столь быстрым и столь неопределенным, что вряд ли Мэсон даже счел его за официальную подачу голоса, но, опустив руку, Маклеод тут же повернулся к Смэджу и подмигнул ему. - Я - за, - поспешно отозвался Смэдж. - Я тоже, - как эхо повторил Уайт. В свою очередь поднял руку Хант, а за ним Парсел, Джонсон и Джонс. - Ну что ж, раз все согласны, - заявил Маклеод, словно не замечая, что Мэсон не голосовал, и даже не считая нужным завершить обряд голосования обычным подсчетом голосов, - Парсел может отправиться в джунгли, чтобы рискнуть своей жизнью, когда ему заблагорассудится, и притом с нашего благословения. Если вы не против, капитан, - поспешно добавил он, - можно перейти к следующему вопросу. Сегодня после полудня водоносы отправляются за водой, и, ввиду сложившихся обстоятельств, следует, по-моему, кинуть жребий, кому из матросов их сопровождать. Смэдж у нас грамотный, вот он и напишет наши имена на бумажках... Смэдж, дай Джонсу треуголку. - Надеюсь, мое имя тоже будет вписано? - с достоинством осведомился Мэсон. - Я полагал, капитан... - Внесите и мое имя! - сказал Мэсон. - Как это благородно с вашей стороны, капитан! - с наигранным благоговением пробормотал Маклеод. Он поднялся, взял с одной из многочисленных полок чернильницу покойного лейтенанта Симона и поставил ее на стол. Смэдж пододвинулся к столу вместе с табуреткой, кашлянул, выставил вперед свою крысиную мордочку и, с наслаждением обмакнув гусиное перо в чернила, начал выводить буквы. Экипаж глядел на него молча, не без уважения. - Нет никаких причин делать мне поблажки, - заявил Мэсон, обратив суровый взор к Парселу. - Каждый из нас обязан подвергать себя опасности, раз она угрожает всем... "Вот как! - подумал Парсел. - Что-то я никогда не видел, чтобы Мэсон в шторм карабкался по реям!.." Он поймал взгляд Маклеода и понял, что у шотландца мелькнула та же мысль. Маклеод стоял за спиной Мэсона, и хотя держался он с подчеркнутым уважением, его худое лицо вдруг выразило такое глубочайшее презрение, что Парсел вчуже оскорбился. Бесспорно, Мэсон непереносим во многих отношениях. Но разве не омерзительно видеть, как Маклеод превратил его в ярмарочного петрушку и вертит им как хочет. - Сколько имен нужно вытащить? - спросил Джонс, пристроив треуголку Барта у себя на коленях. Маклеод сел и вежливо обернулся к Мэсону. Во всем, что касалось мелочей, он предоставлял главную роль и инициативу капитану. - Четыре, - глубокомысленно изрек Мэсон. - Четырех человек более чем достаточно. Джонс запустил руку в треуголку и, вытащив сразу четыре бумажки, положил треуголку на стол. - Хант. Хант что-то буркнул. - Пойдешь после обеда за водой, - сказал Маклеод. Он хотел было добавить "с заряженным ружьем", но решил отложить объяснения. - Уайт, - крикнул Джонс. Уайт молча наклонил голову. - Джонсон. - Я? Я? - испуганно пробормотал Джонсон, поднося ладонь к губам. - А ты вообразил, что тебя не включат? - хихикнул Смэдж. - Ты, небось, не хуже других стреляешь. - Я! Я! - повторил Джонсон слабым голосом, шаркая подошвами по полу. Он чем-то напоминал сейчас курицу, суетливо копающуюся в песке. - Следующий, - скомандовал Маклеод, даже не взглянув на старика. - Джонс, - крикнул Джонс и расхохотался. - Хант, Уайт, Джонсон и Джонс. Согласны? Думаю, это все, капитан, - сказал Маклеод. Мэсон поднялся и прочно встал на ноги, словно опасаясь качки. - Матросы, - громко проговорил он, - напоминаю вам, что нынче вечером мы соберемся в доме таитян и проведем там ночь. И величественно взмахнул рукой. Собрание закончилось. Парсел вместе с Джонсом вышли первые. - Ропати, - обратился к юноше Парсел, свернув на Уэст-авеню, - я хочу дать вам один совет. Когда будете сопровождать водоносов, не берите ружья. - Почему это? - с досадой спросил Джонс. Ведь речь шла о простой игре. Об увлекательнейшей из игр. Легкой поступью он пойдет с ружьем во главе водоносов, прислу- шиваясь к шорохам, вглядываясь в придорожные кусты... - Если таитяне увидят у вас ружье, они решат, что вы примкнули к лагерю Маклеода. - Да нет же! - Джонс повернулся к Парселу. - Они меня любят. Я никогда с ними не ссорился. - Перестанут любить, увидев вас с ружьем. - Почему? - по-мальчишески задорно улыбнулся Джонс. - Они просто подумают, что я пошел охотиться на диких свиней. - Какие глупости! - сердито оборвал его Парсел. - Ну, я иду, - обиженно проговорил Джонс, расправляя плечи. - Сверну на улицу Пассатов. Там мне ближе. - Прошу вас, подумайте над моими словами, - настаивал Парсел. - Подумаю, - бросил Джонс через плечо. "Зачем я сказал "глупости", - упрекнул себя Парсел. - Джонс способен на любое безумство, лишь бы доказать нам, что он уже не младенец". - Мистер Парсел, - послышалось вдруг за его спиной. Парсел обернулся. Это был Мэсон. - Мистер Парсел, - повторил Мэсон, - мне нужно сказать вам два слова. - К вашим услугам, капитан, - холодно отозвался Парсел. - В таком случае пройдемся. Все равно вам идти мимо моего дома... Мистер Парсел, - добавил он с легким оттенком недовольства, - вы идете со мной не в ногу. Парсел поглядел на капитана. "Мэсону даже в голову не приходит, - подумалось ему, - что он мог бы и сам подладиться под мой шаг". - Мистер Парсел, - продолжал Мэсон, - у нас с вами бывали разногласия. Раньше я не одобрял ваше поведение. Не одобряю его и сейчас. Но, учитывая серьезность положения, я решил все забыть. Просто великолепно! Мэсон, видите ли, прощает ему, Парселу, что он не всегда с ним соглашался. - Мистер Парсел, - добавил Мэсон, словно не замечая упорного молчания своего собеседника, - я узнал, что миссис Парсел ждет ребенка в июне. Разрешите вас поздравить. - Благода... - Как вам известно, - перебил Мэсон, - миссис Мэсон находится в таком же положении. Он выпрямился, и на скулах его проступил легкий румянец. - Миссис Мэсон разрешится от бремени в сентябре. - Капитан, - произнес Парсел, - разрешите мне в свою очередь вас... - Надеюсь, - прервал его Мэсон, - родится мальчик. Он остановился и посмотрел на своего собеседника. - Мистер Парсел, нужно, чтобы это был мальчик, - он подчеркнул слово "нужно" и взглянул Парселу прямо в глаза, как бы возлагая всю ответственность за возможную неудачу на него. - Лично я не знаю, на что нужны девчонки. Не буду от вас скрывать, я не любитель слабого пола. Слабый - этим все сказано: Заметьте, мистер Парсел, я ничего не имею против мис- сис Мэсон. Как я уже имел честь вам говорить, я сделал хороший выбор. Миссис Мэсон принадлежит к числу тех женщин, которые обладают врожденным чувством собственного достоинства. И в этом отношении она напоминает мою родную сестру. Короче, миссис Мэсон - леди. Надо полагать, - заключил он, важно покачав головой, - что она происходит из знатной таитянской семьи. Он снова двинулся вперед. - Идите в ногу, мистер Парсел. Парсел переменил ногу. - Мистер Парсел, - продолжал Масон, - я человек не набожный, но с тех пор как узнал, что миссис Мэсон ждет ребенка, я два раза в день молюсь всемогущему создателю, чтобы он послал мне сына. И попрошу вас молиться о том же, - заключил он тоном приказания. Парсел прищурил глаза. По-видимому, Мэсон полагает, что молитвы "эксперта" более действенны, нежели его собственные. - Сделаю все, что в моих силах, капитан, - ответил он самым серьезным тоном. - Но не думаете ли вы, что отсутствие родственных связей у меня с вами и с миссис Мэсон... - Я сам думал об этом, мистер Парсел. Создатель, пожалуй, и впрямь решит, что вы вмешиваетесь не в свое дело. Поэтому-то я и хочу просить вас быть крестным отцом. Согласитесь, что это меняет все. - Действительно, - ответил Парсел с важностью. - К тому же, - продолжал Мэсон, - на мой взгляд, вы будете вполне приличным крестным отцом. И вдобавок у меня нет выбора: на всем острове, не считая меня, вы единственный человек, которого можно назвать джентльменом. - Благодарю вас, капитан, - сказал Парсел без тени улыбки. - Как я уже говорил, - не унимался Мэсон, - это все меняет. По-моему, в качестве крестного вы имеете полное право просить создателя повлиять на пол вашего будущего крестника. И обратите внимание, что сейчас уже есть один шанс из двух, что это окажется мальчик. Но я хочу, чтобы было два шанса на два. Видите, не такая уж обременительная просьба, - добавил он, как будто создатель не вправе отказать в столь умеренном требовании. Они подошли к хижине Мэсона. Капитан стал у калитки, ведущей на "ют", и повернулся к Парселу. Даже крестного отца своего будущего сына он не желал приглашать к себе. Он вскинул серо-голубые глаза на вершину горы, и лицо его вдруг побагровело. - Мистер Парсел, - проговорил он с внезапным волнением, - я не забыл вашего поведения, когда погиб Джимми. Второй раз после высадки на остров он вспомнил об этом событии. - Капитан... - Вы вели себя очень смело, мистер Парсел. Вы рисковали жизнью. Этот зверь никогда бы вам не простил. Он сгноил бы вас в оковах. Глаза его затуманились, он отвернулся и сказал прерывающимся голосом, видимо не совладав со своими чувствами: - Если будет мальчик, мы назовем его Джимми... Парсел опустил глаза и тоже покраснел. В эту минуту все было забыто. Он почувствовал даже какую-то нежность к Мэсону. - Никогда, - продолжал Мэсон глухо, - никогда я не посмел бы появиться на глаза моей сестре без Джимми. У сестры была не очень-то веселая жизнь. Да и моя собственная жизнь... Короче говоря, мистер Парсел, Джимми был для нас... солнечным лучом. Мэсон пробормотал последние слова сконфуженно, будто метафора показалась ему слишком смелой. Он подтянул ремень ружья, наклонил голову, открыл калитку и молча пересек "ют". Парсел смотрел ему вслед. Подойдя к двери, Мэсон обернулся. Лицо его было залито слезами. Он улыбнулся, поднял правую руку и громко крикнул: - Будет мальчик, мистер Парсел! - Надеюсь, капитан, - горячо отозвался Парсел. После полдника Парсел огляделся, ища свое кресло, и с досадой вспомнил, что оно до сих пор у Омааты. Он вышел в сад и уже через несколько шагов добрался до густых зарослей ибиска, ограничивавших место его обычных прогулок. - Я иду к Омаате! - крикнула Ивоа, появившись на залитом солнцем пороге раздвижной двери, и махнула ему рукой. Парсел с улыбкой помахал ей в ответ. Теперь он тоже научился разговаривать с помощью жестов. Как только Ивоа пере- секла границу солнечных лучей, тень хижины сразу поглотила ее, словно за ней захлопнулась черная крышка. Что-то легкое упало Парселу на голую ступню. Он взглянул на землю - ничего. Обернулся к чаще и снова что-то легонько стукнуло его по ноге. Камешек! Он остановился, пристально вглядываясь в гигантские папоротники, окружавшие сад. - Кто тут? - спросил он сдавленным голосом, напрягшись всем телом. Ответа не последовало; тишина длилась так долго, что он уже начал сомневаться, метился ли кто-нибудь в него. Но когда он снова тронулся вперед, третий камешек угодил ему в грудь. Его вдруг осенило: первый день на острове, Меани, растянувшийся во весь рост под баньяном... - Итиа? - тихонько спросил он. Послышался смех. Парсел вглядывался в папоротники, но ничего не видел. Ни один листок не шелохнулся. Позади чащи ибиска тянулась густая полоса, вернее, рощица гигантских папоротников, а за ними вздымались деревья верхнего плато. Шириной шагов в десять, не больше, была эта полоса. Но рощица казалась такой непроходимой, что Парсел никогда не пытался ее пересечь. Он обходил ее по Баньян-Лейн. - О девушка, кидающая камешки! - начал Парсел. Так говорил Меани, лежа под баньяном в тот день, когда они отправились осматривать остров. Послышался приглушенный воркующий смешок. - Выходи же, - сказал Парсел. - Не могу, - ответил голос Итии. - Я не смею показываться. - И добавила: - Ты сам иди сюда. Парсел раздумывал. Одна лишь Итиа могла отвести его в убежище таитян. Маклеод был прав. Парсел медленно обошел заросли ибиска. - Где ты? - спросил он, глядя на широкие листья папоротника. - Здесь. Но она все еще не показывалась. Парсел раздвинул толстые гибкие стебли и, согнувшись, вошел в чащу. Там стояла густая тень. Воздух был сырой и свежий. - Где же ты? - спросил он нетерпеливо. Спутанные стебли мешали ему выпрямиться. Он стал на одно колено. Все кругом было напоено влагой, все молчало, погружен- ное в зеленый полумрак. Земля заросла мхом. Глаза его еще не успели ничего разглядеть. Итиа сразу упала ему на грудь, свежая, благоухающая. Ее влажные губы обшаривали его лицо с неловкой резвостью ласкового щенка. Он взял ее за руки и отстранил от себя. Но это не помогло. Как только она отодвинулась от него, ее аромат ударил ему в лицо. Цветы ибиска в волосах, тиаре, ожерелье из шишек пандануса... Под широкими листьями папоротника, в сыром спертом воздухе ее аромат приобретал какую-то неслыханную силу. "Если кожа хороша..." - сказала Омаата. Под крепко сжатыми пальцами Парсела плечи Итии казались нежными, податливыми, как плечи ребенка. Едва различая ее лицо, он вдыхал ее аромат и держал в руках как спелый плод. - Мне надо с тобой поговорить, Итиа. И тут же овладел собой. Не без труда он оторвал руки от ее плеч. - Поговорить!.. - протянула Итиа. Глаза Парсела освоились с темнотой, и понемногу он различил силуэт девушки. Она опустилась на колени и присела на пятки; в этой позе четко выступали ее округлые, сильные бедра, а полосы из белой коры, заменявшие юбку, свешивались с двух сторон до самой земля. Она повела плечами, наклонившись вперед, и ее маленькие груди сблизились; она опустила руки вдоль стройного тела, и, следуя линии бедер, они грациозно и плавно изгибались. Итиа надула губки, но глаза ее смеялись, противореча выражению лица. - Поговорить! - повторила она презрительным тоном, волнообразно вращая бедрами, хотя тонкий стан ее был неподвижен. - Итиа, послушай. Началась война! - Эауэ! - сказала Итиа, и ее круглое личико омрачилось, - Эауэ! Пришла война, и много женщин станут вдовами. - Да, это верно. Но я хочу остановить войну. - Остановить войну, - с сомнением повторила Итиа. - Да, так я хочу. Ты отведешь меня к таитянам? - Когда? - Сейчас. - Сейчас?! - спросила Итиа с возмущенным видом. - А почему не сейчас? - Маамаа. Сейчас не время ходить по солнцу. Сейчас время отдыхать и играть... Наступило молчание, Итиа снова принялась покачивать бедрами, потом сказала тихим нежным голосом, поблескивая в темноте карими глазами: - Поиграй со мной, Адамо! Он посмотрел на нее. Это слово играть - настоящая находка! Одно это слово раскрывает сущность целого народа, целой цивилизации! Как оно невинно звучит! Сначала они поиграют с Итией в прятки под гигантскими папоротниками, а когда он ее поймает, начнут играть. Адамо и Итиа, нагие и невинные, на зеленом мху, как два младенца на ковре... Играть! Играть! Вся их жизнь - только игра. Утром, по прохладе, они играют в рыбную ловлю. После полудня взбираются на кокосовые пальмы и играют в сбор орехов. Вечером, когда снова становится свежо, они играют в охоту за дикими свиньями. Но в середине дня, под раскаленным чревом солнца, они прячутся в тени и играют... Глагол не нуждается в дополнении. Это просто игра. Игра как таковая. Самая невинная из всех игр. - Нет, - ответил Парсел. - Почему? - Я уже говорил: это табу. Эти слова он пробормотал чуть ли не сконфуженным тоном. Утверждать, что игра-табу, как глупо это звучит по-таитянски! Итиа рассмеялась. - Чье табу? - Эатуа. - Человек! - возмущенно воскликнула Итиа. - Ты говоришь то, чего не может быть. Только вождь или колдун может наложить табу. А не Эатуа! Эатуа - это Эатуа и больше ничего. Вот она самая настоящая ересь: выходит, что богу нет дела до людей. - На Большом острове дождей, - пояснил Парсел, - Эатуа распоряжается всеми табу... Если поразмыслить хорошенько, то и это тоже ересь. Но как втолковать ей, что бог вездесущ? - Ну что ж, - ответила Итиа, - здесь мы не на Большом острове. Твое табу здесь ничего не стоит. Зачем переносить табу с одного острова на другой? Но они уже обсуждали этот вопрос. И в спорах Парселу никогда не удавалось одержать над ней верх. - Я сказал нет, - проговорил он решительно. Итиа выпрямилась, и глаза ее засверкали. - Человек! - вскричала она гневно. - За что ты оскорбляешь меня? Разве я такая злючка, как Ороа? Разве я скучна, как Ваа? Разве я безобразна, как Тайата? Посмотри на мои груди, - и она с нежностью приподняла их маленькими пухлыми руками. - Посмотри на мой живот? Посмотри на мои бедра! - продолжала она, плавно покачивая бедрами и поднимая руки. - Смотри, человек, как они широки! И выпрямив стан, подняв к плечам открытые ладони, она смотрела на свои покачивающиеся бедра с восхищенной улыбкой словно ее опьяняла собственная красота. - Смотри, человек! - говорила она глухим, чуть хриплым голосом. - Смотри! У меня достаточно широкие бедра, чтобы принять тебя и носить твоего ребенка. - Я тебе уже ответил, - сказал Парсел. - А теперь прошу тебя: отведи меня к Тетаити. Она замерла. Круглое личико замкнулось, глаза метнули молнии. - Человек, - сказала она резким от гнева голосом, - либо ты играешь со мной, и я отвожу тебя в лагерь таитян, либо ты не играешь со мной, и я ухожу. Парсел, опешив, посмотрел на нее. День шантажей! Сначала Джонсон, теперь Итиа! - Я рассердился, Итиа, - сказал Парсел сурово. - Я очень рассердился. И не подумав о том, что сейчас не время доставлять ей удовольствие, он повторил по-английски: - I am very angry! * *[ Я очень сердит (англ.).] - Whu? - тотчас спросила она, старательно шевеля губками. Она произносила "уайе", прибавляя в конце букву "е", но выговаривала слово так четко и выразительно, что, казалось, от вылетает у нее изо рта круглое и удивленное. - Почему? - повторила она по-таитянски, с невинным видом протягивая вперед ладони, как бы стараясь его убедить. - Ты добрый - я тоже доб- рая. Ты плохой - я тоже плохая. Она наклонилась, обвив руками колени, свернувшись клубочком, напоминая свежий плод на блюде из листьев: круглый, мясистый, благоухающий. "А я, - подумал Парсел, - в ее глазах плохой мальчик, потому что не хочу играть". - Итиа, - сказал он твердо. - Ты отведешь меня к своим - и все. Я не принимаю никаких условий. - Ты добрый - я добрая... - До свиданья, Итиа... - Ты добрый - я... - До свиданья, Итиа... - Я вернусь завтра, - сказала Итиа спокойным голосом, и в ее хитрых, смеющихся глазах, смотревших ему прямо в лицо, светилась непоколебимая уверенность, что в конце концов он ей уступит. - До свиданья! - гневно бросил Парсел. Продираясь в сердцах сквозь папоротники, он был так неосторожен, что стукнулся лбом и защемил себе правую руку между стеблями. Возвращаясь в хижину, он почувствовал тяжесть солнца на затылке и на плечах. Это был даже не ожог. Скорее увесистый удар дубиной. Он ускорил шаг, с облегчением вошел в тень навеса и бросился на кровать. Тут только он вспомнил, что Ивоа отправилась к Омаате. Что у них за страсть вечно бегать друг к другу! Он чувствовал себя одиноким, покинутым. В глубине души он был не так уж уверен, что таитяне не считают всех перитани своими врагами, хотя сам старался убедить Маклеода в обратном. Он вспомнил традицию таитянских воинов: если какое-нибудь племя убивает вашего соплеменника, вы вправе уничтожить поголовно все племя. Однако здесь иной случай. Перитани в глазах таитян - не вражеское племя, нанавистное им после многих войн, предательств и жестокостей. Большинство его соотечественников даже связаны с таитянами узами дружбы, и, быть может, таитяне, решив мстить, будут делать различия между ними. Например, они будут считать врагами лишь тех, кто вооружился против них. "Но в таком случае, - подумал Парсел, чувствуя угрызения совести, - мне бы следовало уступить Итии и пойти к ним. Я убедил бы их не придавать значения внешним признакам; сказал бы, что Джонс взял ружье просто из ребяческого бахвальства; что Хант даже не зарядил своего ружья; что Джонсон твердо решил не стрелять; что Уайт голосовал против Маклеода..." Он вспомнил, как полчаса назад Джонс расстался с ним на углу улицы Пассата и ушел, гневно морща свой короткий нос. Джонс, конечно, возьмет ружье, когда пойдет с водоносами, и если даже в этот раз ничего не случится, за ним из чащи будут следить враждебные глаза. Ропати идет с ружьем - значит. Ропати тоже против нас. "Я обязан сейчас же пойти к нему, - подумал Парсел, - и сказать, что я его заменю". Но было так жарко, так не хотелось двигаться... К тому же это бесполезно. Джонс все равно откажет: он сам знает, что ему делать, он уже не ребенок... и так далее и тому подобное. Раздвижные двери были широко открыты, и жаркие лучи солнца заливали хижину; и хотя Парсел лежал почти совсем нагой, он обливался потом. Следовало бы встать и затворить двери, но не хватало духа подняться с места, и Парсел лишь повернулся спиной к солнцу. Он испытывал странное ощущение: он был уверен, что с каждым днем битва между островитянами приближается, а в то же время не мог этому поверить. И остальные тоже не верили. Бэкер отправился удить рыбу - один! - и вернется лишь к вечеру. Мэсон дважды в день молит создателя послать ему сына. Ивоа побежала поболтать к соседке. Итиа думает только о том, как бы поиграть. А сам он, как обычно, предается послеполуденному отдыху. Война уже пришла, она у всех перед глазами, и никто не хочет ее видеть. Как всегда в этот час, он почувствовал, что его одолевает сон. Глаза его закрылись, а тело, лежавшее на набитом листьями матрасе, отяжелело. Он начал забываться, погружался куда-то все глубже и глубже... Вдруг он подскочил. Ему стало стыдно, что он засыпает, как будто жизнь соотечественников зависела от его бдительности. "Что за глупости, - произнес он вслух. - Что я могу сделать?" Голова у него отяжелела, затылок ломило. Под папоротниками возле Итии было так свежо, а когда он вышел на открытое место, на него неожиданно обрушилось солнце. Он снова закрыл глаза и погрузился в сон. Но его тотчас же охватило тягостное чувство. Точно его мучила нечистая совесть, как в детстве, когда он засыпал, не выучив уроков. Сердце его сжалось. Надо что-то делать, но он не знает что. Валяется на кровати, а время уходит, уходит безвозвратно; где-то что-то непоправимо упущено - и по его вине. Парсел не знал, спит ли он или бодрствует, он словно погружался в кошмар, мысль его, не в силах остановиться, кружилась по заколдованному кругу, и чей-то голос твердил ему в ухо: "Адамо, ты должен, ты должен, ты должен..." Что он должен сделать? В чем его вина? Но тут голос смолк, и он, подхваченный круговоротом, погрузился в бездну. Хоть бы мысль его перестала кружиться, хоть бы избавиться от невыносимой усталости... Хоть бы вырваться из мрака, посмотреть вокруг! Перед ним блеснул зеленый свет, и он очутился под баньяном, затерянный среди его зеленых лабиринтов: он отыскивал Меани и без конца кружил вокруг дерева. Перед ним мелькала какая-то тень, чья-то темная могучая спина, легко сгибаясь, скользила меж ветвей. Меани! Но тот даже не оборачивается. Парсел идет за ним, идет уже несколько часов. И вдруг - вот он! Вот высоко над ним голова Меани, одна лишь голова, там, наверху, среди листьев; безжизненное серое лицо, склоненное набок, как у распятого Христа. Парсел кричит: "Меани!" Глаза приоткрываются с трудом. Они уже остекленели. "Меани! Меани!" - Парсел, не переставая, зовет его. Если он перестанет кричать, Меани тотчас умрет. И тут бескровные толстые губы дрогнули, затуманенные печальные глаза пристально посмотрели на него. "Адамо, - медленно говорит Меани, - ты не должен был..." "Но что? Что? - в отчаянии кричит Парсел. - Что я не должен был делать?" Он почти проснулся, пот струился у него под мышками и вдоль спины. Но тело его было словно связано, и он не мог шевельнуться. И вдруг все снова окутал мрак. Меани исчез, и Парсел увидел возле баньяна крошечную фигурку бегущего Джонса с ружьем в руке. Но это был не настоящий Джонс, а маленький мальчик, очень похожий на Джонса. Он повернул к Парселу свое смеющееся, веснушчатое лицо, весело размахивая деревянным ружьецом. "Никогда мне его не поймать", - подумал Парсел со страхом. Он хотел бежать, но колени у него не гнулись. Он с трудом волочил ноги, тяжелые, непослушные. Вдруг Джонс упал. Парсел чуть не наскочил на него. Он остановился. Но это не Джонс, а Джимми. Кулак Барта раздробил ему нос, изо рта течет кровь. Боже мой, Джимми! Джимми! "Надеюсь, мистер Парсел, - произносит у него над ухом громкий голос Мэсона, что это будет мальчик". Мэсон хватает его за плечо. "Мистер Парсел, это должен быть мальчик". Тут он окончательно проснулся. Сильные темные руки обхватили его и крепко трясли за плечи. Парсела даже затошнило от этой тряски. Он прищурил глаза. Громадные руки, темная гора, склонившаяся над ним, - Омаата. Он широко раскрыл глаза и провел рукой по губам. Рядом с Омаатой стояла Ивоа, а за ней Итиа. - Что случилось? - спросил он, приподымаясь на локте. Солнце стояло уже довольно низко. Должно быть, он долго спал. Привстав, он глядел на женщин, неподвижно стоявших у его изголовья. Лица их посерели от страха. - Что случилось? - Говори, Итиа, - произнесла Омаата еле слышным голосом. Итиа смотрела на Парсела, губы у нее дрожали. - Говори, Итиа, - сказал он, и сердце у него сжалось. - Адамо! - Говори! - Они нашли ружья. Он выпрямился. - Что ты рассказываешь? - воскликнул он в недоумении. - Какие ружья? - Ружья, которые вождь спрятало пещере. - Какие ружья? - вскричал Парсел, зажимая уши руками, как будто не желая больше слушать. - В какой пещере? - И вдруг его осенило. - Ружья Мэсона? Те, что он спрятал в пещере? На вершине горы? - Да. - Сумасшедший!. - закричал Парсел, вскакивая с кровати и бросаясь к двери. Но тут же растерянно остановился. Куда он пойдет? Что он может сделать? Он взглянул на Итию. - И они посмели войти в пещеру? А как же тупапау? - Вошел один Меани. Единственный таитянин, который не верил в привидения! И надо же было, чтобы это оказался именно он! - Когда? - Когда мы с Авапуи убежали после раздела женщин, Меани заставил нас войти в пещеру. Мы не хотели. Но шел такой дождь! Такой дождь! И мы вошли. Он посмотрел на нее и спросил пересохшими губами: - Сколько ружей нашел Меани? - Восемь. - А пуль? - Целый ящик. Этот полоумный Мэсон! Перетащил весь их арсенал на гору вместе с Ваа! Чтобы "дорого продать свою шкуру", если вернется фрегат... В голове Парсела промелькнула страшная мысль. - Омаата! А водоносы? Он взглянул на нее. Омаата дрожала всем телом, глядя на него безумными глазами. Она была не в силах отвечать. - Где водоносы? - закричал он, поворачиваясь к Ивоа. - Они ушли. - Когда? - Прошла минута. - Какая минута? - Большая минута. - Какая большая? - закричал Парсел вне себя. - Такая, чтобы дойти до бухты Блоссом и вернуться назад. Значит, целый час. Они уже подходят к цели. Теперь их уже не догнать. И сколько ни кричи, они не услышат, В миле от баньяна, примерно на половине горного склона, скалы преградили путь потоку и образовали небольшой водоем, окруженный густым кустарником. Там водоносы и набирали воду. Наполнив все сосуды, они обычно купались. Свежая вода среди темных скал вознаграждала их за долгий переход по солнцу. Пар- сел посмотрел на Итию, сердце его мучительно сжалось. - Они знают, что сегодня водоносы пойдут за водой? - Знают, - ответила Итиа, опуская глаза. Это она сказала им. Не думая причинить зла. Раха, Фаина, Итиа с утра бродили вокруг поселка, болтали с женами перитани, а те все знали от мужей. Тут не было злой воли. Просто таковы их привычки... На таитянских островах всем всегда все известно! "Мятежники" следили за жизнью деревни, следили час за часом. А теперь они ждут прихода водоносов. Притаились в чаще по ту сторону водоема, положив дула ружей на ветки. Перитани дадут женщинам спуститься за водой, а сами останутся на гребне, держа ружья в руках, четко вырисовываясь на светлом небе. - Боже мой, - простонал Парсел, - таитяне будут стрелять по ним, как по мишеням в тире! Джонс! - закричал он, как будто тот мог его услышать. Парсела охватило отчаянное желание бежать, догнать его. Бежать! Какая глупость! Теперь Джонс всего в нескольких десятках метров от потока. Он радуется, предвкушая минуту, когда женщины наполнят сосуды, а он положит на землю это надоевшее ему ружье, размотает парео и первым бросится в воду - загорелый, мускулистый, веселый. - Они приближаются к ручью, - тихо сказал Парсел. Три женщины пристально вглядывались в гору. Но не гору видели они перед собой. Они видели ту же картину, что и Парсел: четверо перитани медленно шагают между камней, а там, впереди, их ждет смерть. - Жоно! - произнесла Омаата сдавленным голосом. Ведь правда! Он подумал только о Джонсе. Но и Ханту суждено умереть. И все остальные не избегнут смерти: Джонсон, который всю жизнь дрожал от страха, Уайт, такой щепетильный и старательный, Хант, никогда ничего не понимавший, и Джонс! Джонс!.. Он посмотрел на Омаату. Ее взгляд был пугающе пуст. Парсел подошел к ней и взял ее за руку. Она не шевельнулась. Лишь покачивала своей громадной головой, и крупные слезы катились из ее неподвижных глаз. Ивоа взяла ее за другую руку, и Омаата сказала слабым, как у старухи, голосом: "Я хочу сесть". И тотчас ее огромное тело рухнуло на пол, словно ноги отказывались ее держать. Ивоа и Парсел опустились на пол с нею рядом и прижались к ней. Минуту спустя подошла Итиа, села подле Ивоа и прислонилась головой к ее плечу. Они молчали и смотрели на гору. Вот перитани идут под жарким солнцем. Водоносы столько раз ходили этим путем, что протоптали среди камней тропинку, и теперь они идут молча гуськом, друг за другом, бесшумно ступая босыми ногами. В такую жару не хочется разговаривать. Джонсон со страхом озирается вокруг. Уайт щурит глаза, печальный и спокойный. Хант ни о чем не думает. Джонс чуточку побаивается. Самую чуточку. Таитяне ведь его любят. К тому же у них только копья. А копье далеко не бросишь. Солнце жжет ему правое плечо. Пот струится по спине между лопатками, тело с вожделением ожидает ласкового прикосновения воды. Тишина в комнате становилась нестерпимой. Парсел все крепче стискивал руки. Дышать было все труднее. - Итиа, - сказал он беззвучно. - Да. - Почему ты не сказала мне тогда, что они нашли ружья? - Когда "тогда"? - Перед часом отдыха. - Я сама не знала. Я узнала об этом, когда вернулась к своим. И сразу побежала обратно. Они говорили шепотом, как будто в доме был покойник. - Ты должна была перехватить водоносов. - Я не шла по тропинке мимо баньяна. Я пробиралась в чаще, это долгий путь. Говорить было бесполезно. Все было бесполезно. Но хотелось говорить, говорить... Иначе можно задохнуться. Напрасно Парсел закрывал глаза. Он видел, как перитани приближаются к ручью, все четверо живые и здоровые. Им хочется пить, им жарко, они устали, и каждый строит в уме нехитрые планы: хижина, сад, рыбная ловля... Они считают себя живыми, но они уже мертвые. Мертвые, как если бы лежали на камнях с пулей в сердце или с отрезанной головой. Солнце садилось, и над пышной листвой баньяна гора, освещенная лишь с одной стороны, выступала с необыкновенной четкостью, казалась такой близкой, такой грозной. Сердце Парсела как бешеное забилось в груди... Он склонил голову, закрыл глаза и начал молиться. Но тут же перестал. Ему не удавалось сосредоточиться. Вдруг вдали прокатилось два выстрела, один за другим, затем вскоре еще два, и все смолкло. - Жоно, - сказала Омаата. И не наклонив головы, глядя на гору, она приоткрыла губы и принялась кричать. ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ Женщины вернулись с водой только к ночи. Они поставили полные сосуды на базарной площади, и тут же начались похоронные обряды. Обряды эти состоят из песен и плясок, отнюдь не печальных: их содержание сводится к одной теме - игре. Парсел, ошеломленный, наблюдал за женщинами. Видимо, нет никакого различия в поведении таитян, когда они празднуют рож- дение человека и когда оплакивают его смерть. В обоих случаях они прославляют самое ценное, что дает, по их мнению, человеку жизнь. На Блоссом-сквере, на десятке квадратных футов, при свете множества доэ-доэ, укрепленных на пнях, под звуки сладострастных песен до поздней ночи плясали те самые женщины, на глазах у которых несколько часов назад были убиты их танэ. Парсел не сводил с них глаз. Что все это значит? Пытаются ли они обуздать боль, выражая телодвижениями радость жизни? Воздают ли последние почести своим танэ, посвящая им то, чем те уже не могут обладать? Или под этим опьянением скрывается наивная вера в то, что для оставшихся в живых жизнь, вопреки всему, всегда желанна? Парсел сидел на пне, а Ивоа, пристроившись между его коленями, прислонилась к нему. Таитяне не позволили женщинам вернуться за телами убитых, и их изображали стволы деревьев, на которые плясуньи накинули покрывала из плетеной коры. Амурея не участвовала в церемонии. После нападения Оху потребовал ее себе как пленницу и против ее воли оставил у себя в джунглях. Все женщины плясали, кроме Ваа и Ивоа, которым это запрещалось ввиду их состояния. Песни вдовиц с каждой минутой становились все неистовее, и Парсел вглядывался в лица, мелькавшие перед ним. Всем были известны нелады между Таиатой и Джонсоном, но Итиота и Уайт жили дружно, а Омаата обожала своего танэ. И, однако, Омаата отплясывала так же, как и во время большого дождя на палубе "Блоссома", когда соблазняла Жоно. Всего два часа назад она выла, как животное, с остановившимися глазами, полумертвая от горя, а теперь улыбалась, ноздри ее трепетали, а огромные глаза сияли, как две луны. На лице Итиоты, захваченной чувственной пляской, было то же выражение, и даже Таиата казалась не такой замкнутой и недовольной, как обычно. Они были различны по росту, сложению и красоте, но сейчас застывшая на лицах маска экстаза делала их всех похожими друг на друга. Они пели по очереди, с простодушным бесстыдством, которое совершенно обезоруживало, свои непереводимые песни, где игра описывалась в мельчайших подробностях, напрямик. И голоса их тоже приобрели странное сходство, они звучали пронзительно и в то же время хрипло. На миг глаза Парсела встретились с глазами Омааты, и в ее ни к кому необращенном взгляде он заметил призывный огонек. Он ощутил этот взгляд, как удар. Да, несомненно, она его не "узнала". В эту минуту он не был для нее "сыночком", а мужчиной, танэ, таким же, как и все прочие танэ. Томная чувственность ее взора говорила, что Омаата, Жоно, ее прошлое - все сметено. Осталась лишь женщина, которая пляшет, ибо она полна жизни, а жизнь - не что иное, как игра. Авапуи вдруг вскрикнула, отделилась от группы плясуний и подошла, прихрамывая, к Парселу. Высоко подняв правый локоть и вытянув руку, она грациозно помахивала кистью перед своим нежным лицом, кокетливым жестом давая понять, как сильна ее боль. - Айэ! Айэ, Адамо! - простонала она. Лицо ее улыбалось, а губы кривились от боли. - Покажи, что случилось, - сказал Парсел. Он осторожно поднялся, чтобы не побеспокоить Ивоа, посадил Авапуи на пень и, положив ее правую ступню себе на колено, принялся тихонько растирать ей щиколотку. Ивоа даже не шевельнулась. Прислонившись головкой к бедру Авапуи, она продолжала петь вполголоса, не сводя глаз с танцующих. - Где Уилли? - спросил Парсел. Ему приходилось напрягать голос, чтобы пение не заглушало его слов. - Дома. - Я пойду к нему. - Не ходи. - Почему? Авапуи медленно опустила глаза и посмотрела на свою щиколотку. - Айэ, айэ, Адамо! - Почему? - Не три так сильно, прошу тебя. - Почему я не должен к нему идти? - Он тебя не впустит. Он заперся. - Что он делает? - Ничего. - Как ничего? - Сидит. Потом встает. Опять садится. Сжимает голову руками. А когда я к нему подхожу... - Когда ты подходишь? - Кричит: "Иди прочь!" А потом колотит кулаком по двери. Колотит! Колотит! И глаза у него горят огнем. Наступило молчание. Ивоа перестала петь, провела кончиками пальцев по бедру Авапуи и, откинув голову назад, чтобы лучше ее видеть, проговорила: - У тебя кожа нежная, как шелк, Авапуи. И улыбка у тебя нежная. И глаза тоже. Парсел взглянул на Ивоа. Хотела ли она переменить тему беседы или просто не слушала их? - Твои слова приятно слушать, - медленно произнесла Авапуи. Она погладила волосы Ивоа и сказала: - Пусть Эатуа наградит тебя сыном. Пусть даст ему крикливый голос, чтоб он звал тебя, когда ты заснешь, и крепкие губы, чтобы он сосал твою грудь. Она замолчала. Ивоа обхватила руками грудь и закрыла глаза, рассеянно улыбаясь. Ей чудилось, что ребенок уже здесь, он прижимается к ней, голенький и теплый, а губы у него даже вспухли, так жадно он тянет молоко. Авапуи замолчала. Она тоже видела маленького сына Ивоа, но он не лежал на руках у матери, он уже стоял на ножках. Теперь он принадлежал всем и переходил с рук на руки - он стал радостью их острова. Он бродил повсюду, этот малыш. Вот он появляется, голенький, удивленно тараща глазенки, из-за поворота тропинки, а сам чуть повыше ростом, чем трава в подлеске. Ах, ребенок! Ребенок! Как сладко касаться его! - А теперь, - с сияющим от счастья лицом сказала Авапуи, - я пойду плясать. - Ты не сможешь, - заметил Парсел. - Смогу, - ответила она, вставая. Парсел снова уселся на пень. Авапуи сделала несколько шагов и вскрикнула. Она повернулась к Адамо с легкой гримаской. - Пойди ляг, - проговорил он. - Нет, - ответила она, и лицо ее вдруг стало печальным. - Нет, я не хочу. Она вернулась к нему, села у его правой ноги и прижалась спиной к колену. Между Парселом и танцующими вдруг легла тень. Он поднял глаза. Перед ним стоял Мэсон с ружьем под мышкой. Он подошел встал и прислонился к кокосовой пальме в двух шагах от Парсела. Мэсон не смотрел на него. И даже когда начал говорить, глаза его тревожно бегали по сторонам. Позади него в тени другой пальмы еле заметно вырисовывались неподвижные фигуры Маклеода и Смэджа. Оба тоже были вооружены. Парсел не слышал, как они подошли. - Мистер Парсел, - сказал Мэсон отрывисто, - не возьметесь ли вы образумить Бэкера? Этот сумасшедший заперся у себя и прогнал нас. Однако после убийства Джонса он мог бы понять, что его место с нами. - Он не впустит и меня, - ответил Парсел, покачав головой. - Дайте ему время прийти в себя. - Время! Время! - буркнул Мэсон. - Этой ночью у нас будет три человека под ружьем против четырех. И все из-за этого безумца! - И прибавил сухо: - Полагаю, вы не возьметесь за оружие?.. - Нет, капитан. - Вы нас покидаете, - сказал Мэсон презрительным тоном. - Если черные нападут этой ночью, нас будет всего трое. - Успокойтесь, сегодня ночью они не нападут. - Откуда вы знаете? - подозрительно спросил Мэсон. - Они не нападают в те ночи, когда женщины оплакивают мертвых. - Оплакивают! - возмущенно воскликнул Мэсон. - Вы называете это "оплакивать"! Никогда в жизни я не видел ничего более отвратительного! У этих дикарей нет ни одного благородного чувства! У них нет ничего здесь! - он хлопнул себя по груди. - Ровно ничего, вот в чем дело. Эти их песни - еще куда ни шло; слов я не понимаю, но думаю, что они поручают своих покойников милости спасителя. Но пляски! Скажите на милость, мистер Парсел, как можно плясать, потеряв мужа? - Эти пляски, вероятно, имеют значение, которого мы... - Они отвратительны! - отрезал Мэсон, отчеканивая каждый слог. - Они отвратительны, вот и все. И я счастлив, что миссис Мэсон не принимает в этих плясках участия. Миссис Мэсон - настоящая леди. Она поет, но, как видите, не пляшет. - Согласен, с первого взгляда все это производит довольно странное впечатление, но у каждого народа свои... - Нет, мистер Парсел, я тоже немало поездил по свету. И я нигде не видел, чтобы женщина крутила нижней частью тела, оплакивая мужа. Я шокирован, мистер Парсел, - закончил Мэсон яростно. - Шокирован свыше всякой меры! Он выпрямился и замолк с суровым и оскорбленным видом. - Ну, вы идете? - спросил он резко. - Нет, капитан. - Вы хотите сказать, что собираетесь провести ночь у себя дома? Парсел утвердительно кивнул головой. Мэсон искоса взглянул на него. - Вы, очевидно, уверены, что черные не причинят вам зла? - спросил он, и в голосе его прозвучало подозрение. - Совсем не уверен, - спокойно ответил Парсел. Последовало молчание, затем Мэсон сказал: - Вы могли бы стать на стражу у одной из бойниц. Надо караулить с четырех сторон. А нас только трое. Даже безоружный вы могли бы нам помочь. - Нет, - твердо ответил Парсел. - На меня не рассчитывайте. Я не стану вам помогать. - Как! - в бешенстве вскричал Мэсон. - Вы хотите оставаться нейтральным? Даже после всех этих убийств! - Вот именно. Когда британцы убивают таитян, это только устрашающий пример. Но когда таитяне убивают британцев, это уже убийство. - Даже теперь! - повторил Мэсон яростно. Парсел поглядел на него. Угрозы, шантаж, игра на благородных чувствах - все было пущено в ход. - Даже теперь! - ответил Парсел решительно. Мэсон высокомерно выпрямился. - Это бесчестно с вашей стороны, мистер Парсел, - прогремел он. Но сразу же умолк. Все равно этот вой не перекричишь, сколько ни возмущайся. - Мы еще вернемся к этому вопросу! - проговорил он со скрытой угрозой. Неуклюже повернувшись кругом, он зашагал по улице Нордоста. Маклеод и Смэдж последовали за ним. Прошло несколько минут. Парсел положил руки на голову Ивоа. - Я пойду спать. - Я тоже. - А я нет, - печально отозвалась Авапуи. Когда Адамо и Ивоа отошли, она села на пень и посмотрела им вслед. Как она завидовала Ивоа! Она ждет ребенка, а ее танэ обладает самым лучшим из всех мужских качеств: он добр. Авапуи подпевала, глядела на пляшущих женщин, но вскоре почувствовала себя одинокой. Она запела громче, хлопая в ладоши в такт песне. Но все равно одиночество было с ней. Она встала, подошла к Ваа и села возле нее. Авапуи недолюбливала Ваа, но, к ее удивлению, та повернула голову и улыбнулась. Быть может, Ваа тоже чувствует себя одинокой с тех пор, как ее танэ заперся в доме таитян? Ваа сидела, прислонившись спиной к кокосовой пальме. Она подпевала, не раскрывая рта, и глаза ее были печальны. Быть может, ее танэ будет убит. Быть может, мой! Ауэ! Какие мы, женщины, несчастные! Авапуи просунула руку под локоть Ваа и, увидев, что та не противится, опустила голову к ней на плечо. Парсел не сделал и десяти шагов по улице Пассатов, когда Ивоа сказала чуть слышно: - Свернем в рощу. Парсел остановился и, напрягая слух, прошептал: - Ты что-нибудь слышишь? - Нет. - И добавила: - Я боюсь, что они в тебя выстрелят. - Не выстрелят. Но им тоже овладел страх. Он прислушался, вглядываясь Б темноту. Ничто не шевелилось, только высоко над головой колыхались верхушки кокосовых пальм, а позади на базарной пло- щади, мерцали огоньки доэ-доэ. Вероятно, сейчас он представляет собой отличную мишень, вырисовываясь черным силуэтом на светлом фоне. И он вошел за Ивоа в рощицу. - Кто "они" ? -- спросил он, понизив голос. - Мои соотечественники? - И наши тоже. Ивоа сжала ему руку, чтобы он замолчал, и уверенно повела его в темноте. Когда они легли на кровать в хижине, затворив дверь и кое-как закрепив веревками раздвижные стены, Ивоа сказала, не поворачивая головы: - Меани тебя не убьет. Тетаити, пожалуй, тоже. Но Тими и Оху - да. - Почему? - Один из них застрелил Ропати. Либо Оху, чтобы получить Амурею, либо Тими, чтобы Амурея досталась Оху. - А меня зачем им убивать? - Они знают, как ты любил Ропати, и боятся, что ты будешь мстить за него. Но прежде они убьют Уилли. - Почему Уилли? - Потому что Уилли они боятся еще больше. Она замолчала. Теперь было уже не так темно, как когда они шли с Блоссом-сквера. Через щели раздвижной стенки в комнату просачивалось слабое сияние. Повернув голову, Парсел смутно различал лицо Ивоа. Весь свет, казалось, сосредоточился на ее животе. Большой, круглый, блестящий, он выступал из мрака, словно купол. - Не могу я поверить, что Ропати умер, - сказал Парсел. Ивоа долго молчала, и он подумал, что она уже спит. Но тут он увидел, что ее рука легко скользит по раздавшимся бедрам. - И я тоже, - наконец сказала она, и рука ее остановилась. - Но я мало думаю о нем. - Почему? - Потому что я думаю о моем ребенке. Парсел не ответил, и она спросила: - Это плохо? - Нет, не плохо. Через минуту она заметила: - Смотри, он толкает меня ножками. - Я ничего не вижу. - Дай мне руку. И она прижала его ладонь к своему животу. - Вот! Ты чувствуешь? Он был испуган силой толчка. - Он не делает тебе больно ? - Да, немножко, - ответила она, смеясь счастливым смехом. Ивоа перестала смеяться, и снова наступило молчание. Вдруг она сказала изменившимся голосом: - Много мужчин умрет, прежде чем он родится. Парсел похолодел, услышав эти слова, звучавшие как предсказание. С пересохшим ртом и сильно бьющимся сердцем он попрежнему молчал. Он старался побороть свой страх. Прошло не- сколько минут, потом он прижался лбом к плечу Ивоа и глубоко вздохнул. Ему стало немного легче. Но когда он заговорил, голос его был еще беззвучен и прерывался от волнения. - Быть может, и я. Что это - бравада? Вызов судьбе? Он почувствовал презрение к себе, как только произнес эти слова. - Нет! - ответила Ивоа с необыкновенной твердостью, как будто это зависело только от нее. - Нет. Не ты! - Почему не я? - Потому что я тебя защищу, - ответила она убежденно. Он засмеялся, но, как это ни казалось нелепо, слова Ивоа успокоили его. А между тем что могла она сделать? Опять наступило долгое молчание. Страх понемногу отхлынул, как море во время отлива, и Парселом вновь овладели мысли, занимавшие его весь этот вечер. - Ивоа, - спросил он, - почему эти пляски? - Почему у тебя так много "почему", о мой танэ перитани? Она нежно улыбнулась ему в темноте. О Адамо! Адамо! Никогда он не бывает доволен, что живет как таитянин. Никогда не знает покоя. Вечно тревожится. Вечно чего-то ищет. Вечно хочет все знать. - Почему эти пляски, Ивоа? Она пожала своими красивыми плечами. - А что можно сделать? - ответила она, вздохнув. - Они уходят, с ними прощаются. - Но почему... именно эти пляски? Он оперся на локоть, стараясь в темноте разглядеть ее лицо. - У нас других нет, - ответила Ивоа. Он был обескуражен. Объяснение ровно ничего не объясняло. Голова его снова опустилась на подушку. Прошла минута, потом он нащупал в темноте ее руку и, сжав в своей, уснул. Повернувшись, Ивоа вглядывалась в лицо мужа. Адамо всегда засыпал сразу, будто захлопывалась дверь. Когда дыхание его стало медленным и мерным, Ивоа бесшумно поднялась с кровати и, выйдя из дому, отправилась в пристройку за ружьем, данным ей Ваа. Это было одно из тех ружей, которые вождь перитани хранил у себя, и Ваа показала Ивоа, как его заряжать. Ваа знала, как обращаться с оружием. Она даже стрелять умела. Ее научил вождь. Ивоа не вернулась в хижину. Она отошла всего шага на три от пристройки, проскользнула под громадные папоротники, села, прислонившись к толстому стволу, и, положив ружье поперек колен, стала караулить. Если они явятся, то непременно пройдут через сад. Тими будет нести в руке факел. Он вставит его в до- щатую стену пристройки. Затем спрячется в чаще и будет ждать, нацелив ружье на раздвижную дверь, а Оху будет караулить перед второй дверью. "Нет, - подумала она с надеждой, - Оху сегодня не придет. Сегодня ночью у него Амурея". Если Тими придет один, Ивоа сумеет его убить. Даст ему подойти совсем близко, и прежде чем он успеет воткнуть факел, она упрется дулом ему в спину... Сжав пальцами ружье, лежавшее у нее на коленях, выпрямив стан, опершись головой о ствол папоротника, она ждала. Ей не хотелось спать. Сон навалится на нее лишь под утро, и тогда ей придется бороться с ним изо всех сил. Ей предстоит ждать много долгих часов. И она будет ждать. Она ведь не одна. С ней ребе- нок, он шевелится у нее под сердцем. И Адамо рядом, он спит в хижине. Ее Адамо спит себе, как будто не началась война. У него даже нет ружья! Он никого не хочет убивать. Она сурово улыбнулась в темноте. "Спи, Адамо, - шепнула она, не разжимая губ. - Спи, мой танэ. Спи, мой красивый танэ маамаа..." Когда Парсел проснулся, еще только рассветало. Ивоа стояла, наклонившись над ним. - Все готово, - с улыбкой сказала она. Обычно Парсел умывался в пристройке. Он встал, открыл дверь, вышел на крыльцо и, повернувшись, затворил за собой дверь. В тот же миг хлопнул выстрел, и пуля просвистела у него над ухом. Это произошло так внезапно, что он секунду стоял ошеломленный, глядя на рощу, так и не поняв, что стреляли в него, и даже не думал вернуться в дом. Дверь позади него распахнулась, рука Ивоа схватила его, и он опомнился, уже стоя в хижине за запертой дверью, прислонив- шись спиной к косяку. Он был совершенно спокоен. Ивоа смотрела на него с посеревшим от страха лицом, губы ее дрожали. Вдруг она покачнулась, вытянув вперед руки. Он подхватил ее, поднял и отнес на кровать. Когда он положил ее и выпрямился, у него перехватило дыхание. Он смотрел на нее, и глаза его улыбались. Оба не проронили ни слова. Он снова направился к двери. - Не отворяй! - закричала Ивоа. Он сделал отрицательный жест рукой и подошел к двери. Пуля не пробила толстой дубовой доски, и кончик ее торчал в косяке на высоте груди. Парсел взял ножик и попробовал ее извлечь. Все произошло как раз в ту секунду, когда он обернулся, чтобы затворить за собой дверь. Он повернулся боком, и пуля прошла в нескольких сантиметрах от него. Вытаскивая пулю из дерева, он сам удивился, что ничего не чувствует. Накануне, когда Ивоа сказала: "Много мужчин умрет, прежде чем он родится", Парсел пережил минуту панического страха. А теперь смерть почти коснулась его, а он ничего не испытал. Тут послышался еще выстрел. Он сделал шаг назад. - Адамо! - вскрикнула Ивоа. Но нет, стреляли не по хижине. Парсел подбежал к окошечку и отважился бросить взгляд наружу. На Вест-авеню стоял Бэкер с ружьем в руках и вглядывался в рощу. Из дула его ружья шел дым. Минуту спустя кто-то постучал. Парсел отворил дверь. В комнату ворвался Бэкер, таща за руку Амурею, растрепанную, задыхающуюся. Ивоа вскочила с постели, подбежала к ней и крепко обняла. - Я привел ее сюда, чтоб вы перевели мне, что она говорит! - сказал Бэкер резким повелительным тоном. Лицо его осунулось, глаза горели диким огнем, говорил он отрывисто, сжав зубы, едва сдерживая ярость. - Полагаю, что эти мерзавцы метили в вас. - Я тоже так думаю, - подтвердил Парсел. Он повернулся к двери и снова взялся за дело. Ему не понравился тон Бэкера. В словах "метили в вас" прозвучала неприязнь. - Я шел по тропинке с Амуреей, - продолжал Бэкер возбужденно, - и услышал выстрел. Увидев, что кто-то шевелится в рощице, я выстрелил. Он уселся на табуретку и, разговаривая, стал перезаряжать свое ружье. Амурея и Ивоа сидели на кровати и переводили глаза с одного мужчины на другого. Парсел по-прежнему трудился над застрявшей в косяке пулей. Старая дубовая доска, которая пошла на изготовление двери, стада твердой как железо. Он работал ножом, время от времени точно и крепко ударяя ладонью по рукоятке. - Она убежала сегодня утром из их лагеря, - заговорил Бэкер, указывая подбородком на Амурею, - пока Оху спал. И при- шла прямо ко мне. Немного успокоившись, он прибавил: - Я бы хотел, чтобы вы мне перевели... - Сейчас кончу, - сказал Парсел. Ему удалось просунуть кончик ножа в щель, которую он постепенно расширил. При вторичной попытке вытащить пулю она немного подалась и вылезла почти наполовину. Парсел снова при- нялся расщеплять ножом дерево, и вдруг пуля выскочила так неожиданно, что упала и откатилась. Парсел подобрал ее и стал вертеть в руках, потом поднес к глазам. - Вас что-то удивляет? - спросил Бэкер. - Нет, ничего, - ответил Парсел, спрятав пулю в карман. Он пододвинул табуретку и сел напротив Амуреи. Она тотчас заговорила глухим гневным голосом: - Это Тими. - Это Тими убил Ропати? - Да. - Чтобы ты досталась Оху? - Да. Парсел взглянул на Ивоа. Убийство из ревности, совершенное под прикрытием войны. Мелкая цель под видом общего дела. Ивоа оказалась права. - А другие были согласны? - Как будто. - Что значит "как будто"? - Когда Ропати упал, Меани и Тетаити очень рассердились. Но Тими сказал: "У Ропати было ружье". Он открыл ружье, и в нем лежала штучка, которая убивает. Тогда Тетаити сказал: "Хорошо". Потом он сказал женщинам: "Берите воду и уходите"... "Счастье еще, - подумалось Парселу, - что ему не пришло голову лишить нас воды и таким образом сломить наши силы". - А потом? - Потом Оху сказал: "Я хочу Амурею". Я бросилась бежать, но Оху бегает очень быстро, он поймал меня, кинул н землю, положил руку мне на голову и сказал: "Ты моя раба!" Она замолчала. Парсел старался подбодрить ее взглядом. - Они отрезали головы. Сказано это было бесстрастно, без тени осуждения, таков обычай. Они чтят обычаи. - А потом? - Они поломали ружья. - Как! - воскликнул Парсел, даже подскочив от удивления. - Какие ружья? - Ружья, взятые у перитани. - Поломали? - повторил Парсел, пораженный. - Ты, очевидно, хочешь сказать не "поломали", а открыли? Они открыли ружья перитани? - Они их открыли, все из них вынули, а потом поломали. Она показала жестом, как они схватили ружья и разбили о камень. И посмотрела на Парсела с удивлением. Это ведь так понятно. Врага убивают. Убив, ему отрезают голову. А его оружие уничтожают. - Значит, - в волнении сказал Парсел, - они поломали ружья? - Да, но сначала они их открыли. Ружье Желтолицего оказалось пустым. Тогда Меани сказал: "Мне жаль, что я его убил". Но Тетаити рассердился и сказал: "Когда Скелет выстрелил в Кори и Меоро, Желтолицый тоже целился в нас из ружья". И остальные сказали: "Твое слово верно". - И тогда они поломали ружья? - Да. - Все четыре ружья? - Да. Ивоа не спускала глаз с Адамо. Она не понимала, чему он так удивляется. У таитян есть восемь ружей из пещеры. Хватит за глаза. - Амурея, - настаивал Парсел. - ты уверена? Все четыре? Они ни одного не оставили? - Все четыре. Тетаити поломал их одно за другим. Парсел засунул руки в карманы, сделал несколько шагов по комнате и, подойдя к окошку, бросил взгляд на рощицу. Потом повернулся, посмотрел на Амурею, и ему стало стыдно. Ведь он ни разу не подумал о ней самой, она была для него лишь источником информации. - Амурея, - сказал он ласково, снова усаживаясь против нее. Она сидела, прямая, неподвижная, послушно сложив руки на коленях; ее юное лицо было строго и замкнуто, а сверкающие глаза смотрели на Парсела в упор. - Таоо! - сказала она, не повышая голоса. Она несколько раз повторила: "Таоо", и Парсел не мог понять, то ли она ждет, что он отомстит, то ли хочет отомстить ему. - Что значит "таоо" ? - спросил Бэкер. - Месть. Парсел почти не заметил вмешательства Бэкера. Он смотрел на Амурею. Как изменилось ее милое личико! Он вспоминал, как в первый месяц на острове она бродила по лесу рука об руку с Джонсом... И вдруг Джонс встал перед ним как живой, он ясно увидел его короткие волосы, светлый взгляд, доверчивую улыбку. Парсел закрыл глаза и согнулся. Его пронзила острая боль. Такая боль, словно ему в живот всадили холодный отточенный стальной клинок. Он согнулся еще сильнее, пережидая, что эта боль, достигнув предела, постепенно отпустит его. Чудовищно, невыносимо сказать себе, что все кончено! Кончено! Мгновение, день, дело могут кончиться. Но не человеческое существо! Но не улыбка! Но не этот нежный свет, лившийся из глаз Ропати! - Вы будете переводить? - нетерпеливо спросил Бэкер. Парсел круто повернулся, посмотрел на него, ничего не видя, и начал переводить. Он перевел все механически, не опустив ни одной подробности, даже о поломанных ружьях. - Спросите ее, - сказал Бэкер, - давно ли ей удалось сбежать от Оху. Парсел перевел, и Амурея подняла голову. - Я успела бы дойти до баньяна и вернуться назад. - Три четверти часа, - произнес Парсел. Бэкер встал и подошел к Амурее, глаза его сверкали. - Амурея, - спросил он хрипло, - ты хочешь таоо? - Да! - ответила Амурея. - Уилли таоо! - сказал Бэкер, с силой ударяя себя ладонью в грудь. - Уилли таоо Оху! А ты мне поможешь. Ты понимаешь, что значит "помочь"? Как по-ихнему "помочь"? - Таутуру, - машинально сказал Парсел. - Таутуру Уилли таоо Оху, - проговорил Бэкер решительно, стуча кулаком по ружью. - Понимаешь? - Да! Она вскочила, и в глазах ее загорелась дикая радость. Бэкер взял ее за руку, глубоко вздохнул, посмотрел ей в лицо и сказал, сверкнув глазами: - Амурея таутуру Уилли таоо Оху! - Да! - закричала Амурея пронзительным голосом. - Объясните ей, - продолжал Бэкер, словно в лихорадке, - пусть она проводит меня в убежище этих гадов и послужит мне приманкой. - Вы сошли с ума! - вскричал Парсел, вставая. - Что вы задумали! Вас убьют на месте. И ее тоже! - Может, меня и ухлопают, - ответил Бэкер, и в его безумных глазах сверкнуло торжество, - но прежде я сам укокошу хоть одного. Укокошу одного, Парсел! Клянусь богом, укокошу! - Бэкер! - закричал Парсел. - Заткнитесь, вы бога ради, - завопил Бэкер, повернув к нему искаженное яростью лицо. - Это вы во всем виноваты! Вы один! Только вы! И зачем я вас послушал! Если бы я прикончил Маклеода в ту ночь, когда делили женщин, у нас не было бы войны с черными. И Ропати был бы жив. Бог мой! Да так и рехнуться недолго! У меня все мозги наизнанку вывернуло, - продолжал он, тряхнув головой. - Я только и думаю о той ночи, когда хотел прыгнуть на эту сволочь шотландца и вспороть ему брюхо. Бог мои! Кабы я прыгнул на него и выпустил ему потроха, Ропати остался бы жив! Сидел бы сейчас, - тут слезы брызнули у Бэкера из глаз, - сидел бы перед своим домом и завтракал, а Амурея стояла бы позади. Я прошел бы мимо и крикнул ему: "Ну, как, пошли на Роп Бич?" Бог мой! Да я как живого его вижу - вот он сидит за столом перед широко открытой дверью, улыбается своей щенячьей улыбкой и напрягает мускулы, проклятый маленький идиот! Слезы катились у него по щекам, голос прервался. - Бэкер, послушайте меня! - Не стану я вас слушать! - воскликнул Бэкер в новом приступе ярости. - От вас мне нужно только одно: переведите ей, чего я от нее хочу. А если не желаете - плевать! Я справлюсь и сам. И провалиться мне ко всем чертям, если она меня не поймет! Амурея! - крикнул он. - Таоо Оху! - Да! - ответила Амурея. - Таоо Оху! - повторил он как в горячке, его карие глаза метали молнии. - Сегодня будет знатная ловля, Парсел! Вот моя приманка, - продолжал он, поднимая вверх руку Амуреи, - и - клянусь всемогущим создателем, я вытащу крупную рыбу! Он бросился к двери. - Но это же самоубийство! - вскричал Парсел, кидаясь за ним следом и хватая его за плечи. - Я вас не пущу! - Пустите меня! - заорал Бэкер. С минуту они молча боролись. Парсел чувствовал под руками его гибкое тело и сжимал Бэкера все крепче. Правой рукой Бэкер держал Амурею, а левой схватил ружье и, стараясь вырваться, вытягивал вперед свою темную голову. Шея его вздулась, нижняя челюсть выдвинулась вперед, глаза сверкали - он был похож на ищейку, которая рвется с поводка. - Пустите меня, говорят вам! - вопил он. - Это вы во всем виноваты. Вы и ваша проклятая библия! Боже мой! Ненавижу вас! И себя ненавижу за то, что послушал вас. Полюбуйтесь, к чему привела ваша библия! На острове уже шесть мертвецов! - Выслушайте меня! - кричал Парсел, отчаянно цепляясь за его плечи. - Хотите вы или нет, вы меня выслушаете! То, что вы собираетесь делать, - чистое безумие! Иначе не назовешь. Вы один! Один против четырех! Они вас непременно убьют! - И пускай! - проревел Бэкер. - Мне на это начхать. Ему не приходило в голову отпустить Амурею, чтобы освободить себе руку, и он рвался всем телом - вправо, влево, отчаянно мотая головой и стараясь выскользнуть из рук Парсела. - Пустите меня! - кричал он. - А Амурея? - продолжал Парсел, - Вы не имеете права ею распоряжаться. Вы не подумали, что они сделают с ней, когда вас убьют! - А на черта ей жить, - прорычал Бэкер, - если Ропати умер! - Бэкер! - Черт подери! Пустите меня! Не желаю я вас слушать! - вопил он, бросая на Парсела злобные взгляды. - Малыш умер только потому, что я послушался вас! - Бэкер, вы говорите ужасные... - Пустите меня, слышите! Бэкер выпустил наконец руку Амуреи и сжал кулак. Парсел попытался отстраниться. Но было уже поздно. Он почувствовал сокрушительный удар по лицу, покачнулся, отступил назад, и стена, словно устремившись ему навстречу, стукнула его по затылку. Он лежал на полу, и мысли его плутали в густом тумане; ему не было больно - он падал куда-то назад в глубину, как будто тонул. Он приоткрыл глаза, все заволокло белесоватой дымкой, наплывавшей на него волокнистыми слоями. Ему хотелось видеть, видеть!.. Он моргнул, но это потребовало таких неимоверных усилий, что глаза его закрылись сами собой. Он снова открыл глаза, закрыл, снова открыл, снова закрыл... Впервые в жизни физическое усилие давалось ему с такой мукой. Он все старался приоткрыть веки, и туман немного рассеялся, когда кто-то приподнял ему голову и щеки его коснулось что-то мягкое и теплое. Сквозь поредевший туман вдруг просочился свет, возникло чье-то лицо, но чье - он так и не мог разглядеть. Внезапно у него закружилась голова, заныла челюсть, и мысли снова разбежались. Ухватившись обеими руками за плечи Ивоа, он с трудом приподнялся. И застыл, сидя на полу, опираясь на Ивоа, еле сдерживая приступ тошноты. Мгновение спустя в голове у него вспыхнул яркий свет, и он вспомнил все с леденящей отчетливостью. - Бэкер! - закричал он в отчаянии. С удивлением услышал он свой собственный голос. Голос звучал так слабо, так не по-мужски, что показался ему самому смехотворно нелепым. Никто не ответил. Он заставил себя повернуть голову, почувствовал резкую боль в челюсти и с неестественной медлительностью обвел глазами комнату. Он увидел перед собой широко раскрытую дверь хижины. - Бэкер! - повторил он слабым голосом. Голова его упала на плечо Ивоа, грудь судорожно вздымалась; под его щекой плечо Ивоа сразу стало влажным. - Адамо! - окликнула его Ивоа тихим певучим голосом. Обхватив белое нежное тело своего танэ темными руками, она тихонько укачивала его. "Маамаа. Перитани маамаа". Тими убил Ропати, а Уилли набросился на Адамо! Ауэ! Война пришла к нам как болезнь, и все мужчины стали маамаа. О Адамо! - подумала она с горячей любовью. - Ты один остался добрым. - Помоги мне, Ивоа, - попросил Парсел. Она помогла ему встать на ноги. От слабости его качало, ноги подкашивались, и он оперся о стенку. Пойду умоюсь, - сказал он, стараясь говорить обычным голосом. - Погоди немного. - Нет, - сказал он, опустив голову. - Пойду сейчас. Он прошел по комнате нетвердыми шагами, спустился в сад, вошел в пристройку. Едва успел он привести себя в порядок, как появилась Ивоа. - Пришел Крысенок, - шепнула она, показывая рукой на дом. - Спрашивает тебя. У него ружье. Парсел нахмурился. - Крысенок? - Будь осторожен. Мне не нравятся его глаза. Парсел бесшумно обогнул хижину, проскользнул под навес и, прежде чем войти в дам, заглянул в раздвижную дверь. Смэдж стоял к нему спиной у входа. Ружье он держал в руках. Парсел был босиком. Он неслышно поднялся на две деревянные ступеньки и очутился в двух шагах от Смэджа. - Смэдж, - сказал он вполголоса. Тот вздрогнул всем телом, обернулся и, испуганно взглянув на Парсела, прижал к груди ружье. - В чем дело? - холодно спросил Парсел, пристально глядя на него. - Что вам надо от меня? Смэдж оправился от первого испуга. - Мэсон и Маклеод хотят вас видеть, - ответил он, оскалив зубы. Он вытягивал вперед свою мордочку, глаза его блестели как черные бусины, в голосе забавно смешивались высокомерие и испуг. Хотя у Парсела ничего не было в руках, Смэджа все же встревожило его бесшумное появление. - Передайте Мэсону и Маклеоду, пусть они сами придут сюда, - сказал Парсел, минуту помолчав. - Сегодня утром в меня уже стреляли, и я не собираюсь расхаживать по острову. - Вы, наверное, меня не поняли, - ответил Смэдж, злобно посмеиваясь. - Мне приказано привести вас в дом таитян. Нечего вам задаваться передо мной, Парсел. Говорю вам, у меня приказ. - Приказ? - повторил Парсел, подняв брови. - Приказ привести вас, хотите вы этого или нет! Парсел посмотрел на него. Получил ли Смэдж подобный приказ или сам выдумал его на месте? - Не думаю, чтобы вам это удалось, - спокойно сказал Парсел. - Никто не имеет права мне приказывать. Я приму Маклеода и Мэсона, если они хотят меня видеть, но сам отсюда не двинусь. - Они вовсе не хотят вас видеть, - ответил Смэдж, победоносно выпрямляясь. - Они хотят предъявить вам обвинение. Не прикидывайтесь простачком, Парсел. Теперь вы не свободны. Вы мой пленник. И если попытаетесь сбежать, я вас застрелю. В его темных глазках сверкала такая ненависть, что Парсел на мгновение испугался. Он заложил руки за спину и крепко сжал их. Главное - оставаться спокойным. Все обдумать. - В чем же меня обвиняют? - медленно спросил он - В предательстве. - Только-то? - иронически заметил Парсел, но даже сам услышал, что его ирония звучит фальшиво. Последовало молчание, затем Смэдж сказал: - Ну как, идете? Парсел колебался, но, взглянув в глаза Смэджа и увидев его оскал, понял все. Если он последует за Смэджем, то живым до дома таитян ему не дойти. Отступив на два шага, Парсел взял табуретку, сел и крепко сжал руками ее края. Ладони у него взмокли от пота. - Я вам уже сказал, что никуда не двинусь из своего дома, - ответил он. - Подите и скажите Мэсону и Маклеоду, пусть сами придут сюда. Прошла секунда, и Смэдж проговорил пронзительным и фальшивым голосом: - Вы пойдете со мной, Парсел, или я застрелю вас как собаку! С этими словами он вскинул ружье и прицелился. Парсел подался вперед, незаметно чуть привстав с табуретки, и еще крепче сжал ее руками. Один шанс из ста. Пожалуй, и того меньше. - Если вы убьете меня в моем собственном доме, - сказал он, пристально глядя Смэджу в глаза, - то вряд ли сумеете доказать, что застрелили меня при попытке к бегству. - Обо мне можете не беспокоиться, - пробормотал Смэдж. Ружье ходило у него в руках. На его стороне были все преимущества, и все же что-то смущало его. Если он сейчас застрелит этого ублюдка, те двое не станут поднимать скандала, и ему достанется Ивоа. Палец его дрожал на спуске, ему до смерти хотелось нажать курок, но нет - тут был какой-то подвох, этот поганец слишком спокоен, что-то он готовит; как бы не просчитаться! Прижав свой нос к дулу, он чуял в воздухе какую-то опасность и застыл, злобный и настороженный, словно крыса на краю норы, равно готовая и броситься вперед и ускользнуть обратно. - Если вы боитесь, что я сбегу, - сказал Парсел, - оставайтесь здесь со мной и пошлите кого-нибудь за Маклеодом и Мэсоном. - Я и без них имею право застрелить предателя. Но он не выстрелил. Парсел крепче сжал рукой край табуретки и подумал: "Надо говорить, говорить! Если я замолчу, он выстрелит..." Шли секунды, он лихорадочно искал и не находил что сказать. Тишина вдруг стала неестественно напряженной. На залитом солнцем полу появилась чья-то тень, она росла, удлинялась. Парсел обернулся: на пороге раздвижной двери стояла Ивоа и целилась в Смэджа из ружья... - Ивоа! - закричал Парсел. Смэдж поднял голову и побледнел. Он все еще целился в Парсела, но ружье прыгало у него в руках, и его блестящие чер- ные глазки, похожие на пуговицы от ботинок, с ужасом уставились на Ивоа. - Ивоа! - снова крикнул Парсел. - Скажите ей, чтобы она не стреляла, лейтенант! - хрипло крикнул Смэдж. Парсел быстро подошел к Смэджу, схватил его ружье за дуло и поднял над головой. Сейчас он стоял так близко к Смэджу, что Ивоа не могла стрелять. - Отдайте мне ружье, - сухо сказал он. Смэдж тотчас выпустил ружье, прижался спиной к двери и глубоко вздохнул. Теперь Парсел был между ним и Ивоа, и хотя он держал в руках ружье, Смэдж его не боялся. Снова наступила тишина. Парсел был удивлен, что Смэдж стоит так близко от него, чуть не прижавшись к дулу ружья. - Вы не опасаетесь, что я выстрелю в вас? - спросил он вполголоса. - Нет, - ответил Смэдж, отводя взгляд. - Почему? - Это не в ваших правилах. Немного помолчав, Парсел негромко сказал: - Вы мне омерзительны. Но это была неправда. У Парсела не хватало сил даже для возмущения. Ноги у него дрожали, и он думал лишь о том, как бы поскорее сесть. - Это мое ружье, - сказал вдруг Смэдж. Говорил он плаксиво-требовательным тоном, как мальчишка, у которого старший брат отобрал игрушку. Парсел поднял ружье, разрядил его в потолок и, не сказав ни слова, отдал Смэджу. После выстрела в листьях на потолке послышалась лихорадочная возня. Маленькие ящерицы разбегались во все стороны. Парсел прищурился, но не мог их разглядеть. Он чувствовал себя слабым, отупевшим, у него давило под ложечкой. - Спасибо, - сказал Смэдж. Все казалось Парселу до ужаса неправдоподобным. Смэдж чуть-чуть не застрелил его, а теперь говорит ему "спасибо", как мальчишка. - Крысенок, - сказала Ивоа. Она стояла в двух шагах от него, держа ружье под мышкой, с застывшим, как маска, лицом. Смэдж задрожал, как будто она ударила его по щеке. - Слушай, Крысенок! - повторила Ивоа. Пристально глядя на него потемневшими глазами, она произнесла по-английски медленно-медленно, как будто вдалбливала урок ребенку: - Ты убьешь Адамо. Я убью тебя. Смэдж смотрел на нее, бледный, неподвижный, с пересохшими губами. Он молчал, и она повторила без тени гнева или ненависти, как бы внушая ему очевидный факт, который еще не дошел до его сознания: - Ты убьешь Адамо. Я убью тебя. Понятно? Смэдж молча облизал губы. - Понятно? - еще раз спросила Ивоа. Он кивнул головой. - Можете уходить, - устало сказал Парсел. - И передайте Мэсону и Маклеоду, что я их жду. Смэдж повесил ружье за спину и ушел не оборачиваясь, маленький, уродливый, несчастный, кривой: одно плечо у него было выше другого. Парсел оперся рукой о косяк и глубоко вздохнул Он чувствовал себя больным от отвращения. Он обернулся. Через его плечо Ивоа тоже смотрела вслед уходящему Смэджу. - Я не решилась выстрелить, - сказала она с ноткой сожаления в голосе. - Боялась, что промахнусь, и он тебя убьет. Выражение ее глаз поразило Парсела. Он не узнавал своей Ивоа. Она внезапно стала совсем другой, - Откуда у тебя ружье, Ивоа? - Мне его дали. - Кто? Ивоа молчала и ждала, глядя ему прямо в глаза. Первый раз с тех пор как они стали мужем и женой, она отказалась ему отвечать. - Отдай, - сказал Парсел. Она покачала головой. - Отдай его мне, - сказал он, протягивая руку. Она снова покачала головой и отступила с таким проворством, какого нельзя было ожидать в ее положении. - Отдай же, - сказал он, приближаясь к ней. Но она уже проскользнула в раздвижную дверь и скрылась в саду. - Ивоа! Ему пришлось сделать огромное усилие, чтобы последовать за ней. Ноги отказывались его держать. Он обогнул угол хижины и заглянул в пристройку. Ивоа там не было. - Ивоа! Он обошел вокруг дома и вернулся обратно. Ему послышался шорох в густой листве ибиска в глубине сада. Он двинулся туда, еле волоча ноги. Шорох стих. Он миновал чащу ибиска и проник под гигантские папоротники. Он снова позвал Ивоа, но собствен- ный голос показался ему слабым, беззвучным. Его обступил зеленоватый полумрак. Затаив дыхание, он прислушался. Ничто не шелохнулось. Тогда он бросился на колени, оперся рукой о мох и растянулся во весь рост на спине. Челюсть болела, все мускулы ныли от усталости, по телу разлилась ужасная слабость, и как только он закрыл глаза, у него сразу же закружилась голова. Он открыл глаза, но легче не стало. Тогда он осторожно повернулся на бок и стал дышать глубоко и равномерно. Несколько долгих минут он боролся с тошнотой, но ему никак не удавалось с ней справиться. и в конце концов он сдался, разбитый, опустошенный. Он наклонился, его вырвало, и он бессильно откинулся назад. И вдруг воздух стал редким, невесомым, от открыл рот, задыхаясь, в глазах потемнело, и его охватило мучительное ощущение агонии. Когда он пришел в себя, пот струился у него по лицу, по бокам, по спине. Вдруг подул ветерок и повеяло восхитительной свежестью. Парселу показалось, что он плывет по реке, не пытаясь даже шевельнуть рукой, неподвижный, безвольный. Он снова вдыхал жизнь большими глотками, беззаботный, счастливый счастливый до глубины души, покорно отдаваясь этому ощущению счастья. - Прошло несколько минут. Он жил, чувствовал себя живым. Боже мой, как чудесно жить! "Как чудесно! Как чудесно!" - вслух произнес он. В ту же минуту он почувствовал как в нем что-то оборвалось, нога его подскочила и вытянулась как будто он сорвался в пустоту, и он подумал: "Сейчас они придут, худшее еще впереди..." Парсел обогнул чащу ибиска и пошел по садовой дорожке, стараясь разглядеть, что делается внутри дома. Они уже были там, все трое, и сидели, держа ружья между колен, застыв, словно актеры на сцене перед поднятием занавеса. Маклеод оперся спиной о входную дверь, Мэсон и Смэдж уселись по обеим сторонам раздвижной перегородки. Посреди комнаты стояла незанятая табуретка. "Это для меня, - подумал Парсел, - скамья подсудимых". Парсел замедлил шаг. В их внешности не было ничего необычного. Мэсон сидел в застегнутом доверху мундире, обутый, при галстуке, а у его ног лежала треуголка; Маклеод был в обычной белой фуфайке; Смэдж в штанах, но голый до пояса, с опущенным правым плечом; его впалая грудь поросла серой шерстью. Парсел задел камешек босой ногой. Все трое разом повернулись к нему, и Парсел был поражен отсутствием всякого выражения на их лицах. Физиономии были бесцветны, пусты, в них не было ничего человеческого. "Лица судей", - подумал Парсел и холодная волна пробежала у него по спине. Он ускорил шаг, поднялся по ступенькам и направился к свободной табуретке. В ту же минуту он понял: табуретка стояла посреди комнаты, а троица с умыслом разместилась вокруг, чтобы подсудимый не сбежал. "Они уже распоряжаются мной, как своей собственностью", - с отвращением подумал Парсел. - Садитесь, мистер Парсел, - скомандовал Мэсон. Парсел собрался было сесть, но тотчас выпрямился. Здесь он у себя. Никто не смеет давать ему приказаний в его собственным доме. Он взял табуретку, отодвинул ее в сторону, поставил на на нее ногу и, наклонившись, оперся правой рукой о колено, а левую засунул в карман. - Мистер Парсел, - сказал Мэсон, - только что произошло очень важное событие: ваша жена угрожала ружьем Смэджу. - Совершенно верно, - ответил Парсел. - Смэдж взял меня на мушку. Если бы Ивоа не вмешалась, он убил бы меня. - Враки! - пронзительно закричал Смэдж. - Он отказался идти, капитан! Я угрожал ему, но не собирался стрелять. Мэсон поднял руку. - Не перебивайте, Смэдж. Откуда у нее ружье, господин Парсел? - Не знаю. - А я вам скажу: оно украдено у меня - Украдено? - Да, украдено, мистер Парсел. Подсчитать нетрудно. На "Блоссоме" было двадцать одно ружье: восемь французских ружей, которые сейчас попали в руки черных, и тринадцать английских; по приезде на остров они были распределены следующим образом: у Ханта одно, у Бэкера одно, у Джонса одно, у Смэджа одно, у Уайта два, у Маклеода два, а у меня четыре. У вас не было ни одного. - Совершенно верно. - Учитывая, что четыре ружья водоносов пропали, у британцев в настоящее время осталось только девять ружей. У Бэкера одно, у Смэджа одно, у Маклеода два, у меня четыре плюс второе ружье Уайта - итого пять. Итак, я повторяю, у нас всего девять ружей, из них три здесь, одно у Бэкера, и пять, заметьте, пять, остались в резерве; они спрятаны в таитянском доме, под охраной миссис Мэсон, которая, кстати сказать, с начала военных действий ведет себя безупречно и которой я доверяю. Он сделал паузу. - Мистер Парсел, после доклада Смэджа я немедленно пересчитал ружья, порученные охране миссис Мэсон. И обнаружил всего четыре ружья. Миссис Мэсон была чрезвычайно огорчена. Она заявила, что никому их не давала и не одалживала. Из этого я заключил, что, воспользовавшись ее минутной отлучкой, кто-то украл ружье. Мистер Парсел, вы спрашивали у вашей жены, откуда у нее ружье? - Спрашивал. - И что же? - Она не захотела отвечать. - И не без причины! - воскликнул Мэсон с торжеством. Парсел ничего не ответил, и капитан продолжал: - Пытались ли вы по крайней мере отобрать у нее ружье? - Да, пытался. Но мне не удалось. Она сбежала. - Сбежала! - вскричал Мэсон. - Сбежала, мистер Парсел! И вы не бросились за ней? - Бросился, но не догнал. Она спряталась в чаще. - Мистер Парсел! - воскликнул Мэсон, багровея от гнева. - Кто вам поверит, что такой быстрый молодой человек, как вы, не смог поймать женщину, которая... гм... короче говоря, которая ждет младенца. - Я сказал вам правду, - сухо ответил Парсел. - Ваше дело верить мне или нет. На секунду все замолчали. Мэсон наклонился вперед и уставился своими серо-голубыми глазами в глаза Парсела. - Не знаю, отдаете ли вы себе отчет в важности ваших ответов. Авапуи только что передала нам через Омаату, что Бэкер отправился в чащу с Амуреей и попытается поймать в ловушку Оху. Разумеется, это безумие. Конец ясен: быть может, Бэкер и убьет Оху, но сам, несомненно, погибнет. Результат - мы потеряем еще одно ружье. Парсел сжал губы, а Мэсон, казалось, задним числом сам удивился цинизму своих слов. - Конечно, - поправился он, - я буду чрезвычайно огорчен, если Бэкера убьют. Но факт остается фактом: вместе с ним мы теряем ружье. Сегодня утром у нас их было девять. Если вычесть украденное ружье, остается восемь. А без ружья Бэкера - семь. Всего семь ружей! Семь против тринадцати у черных! - Тринадцати? - Восемь французских ружей, четыре, отобранные у охраны водоносов, плюс еще ружье Бэкера. - Вы ошибаетесь: черные поломали четыре ружья, отобранные у водоносов. - Поломали? - воскликнул Мэсон и взглянул на Маклеода. - Поломали, мистер Парсел! Что-то не верится! Парсел выпрямился. - Если вам не верится всякий раз, как я открываю рот, я не вижу смысла отвечать на ваши вопросы. - Поломали! - повторил Мэсон, не слушая его. - Но женщины, вернувшиеся с водой, ни слова не сказали об этом. - Они уже ушли, когда это случилось. Мне рассказала Амурея. - Очень жаль, что нельзя увидеть вашего единственного свидетеля, - ядовито произнес Мэсон. - Но если эти сведения точны... - Они совершенно точны! - гневно воскликнул Парсел. - Я плавал с вами полтора года, капитан, и ни разу на давал вам довода сомневаться в моих словах. К тому же вы здесь в моем доме, и пока вы находитесь у меня, я попросил бы вас воздержаться от заявлений, что я лгу. Он перевел дух. Бросив все свое негодование в лицо Мэсону, он почувствовал огромное облегчение. Все замолчали. Смэдж с наглым видом разглядывал свои ноги. Маклеод с неподвижным лицом, похожим на череп, не спускал глаз с горы. Он откинулся назад вместе с табуреткой и, балансируя на двух ножках, прижался тощей спиной к двери. Лицо Мэсона побагровело. - Я призываю вас к порядку, мистер Парсел, - сказал он с неописуемым видом морального превосходства. И не дав Парселу возразить, повернулся к Маклеоду. - Если факт, сообщенный Парселом, соответствует действительности, я буду весьма доволен. Это значит, что мы воюем против черных с равным количеством оружия. Мы потеряли численное превосходство. Поэтому крайне важно, чтобы наша огневая мощь не уступала силе врага. Маклеод солидно кивнул головой. Парсел поочередно оглядел обоих. Его поразил их заносчивый вид: беседуют, словно два полководца. - Вернемся к ружью, мистер Парсел, - продолжал Мэсон высокомерно. - Знаете ли вы, как ваша жена завладела им? - Нет. - Имеете ли вы представление, что она собирается с ним делать? - Да. - Тогда будьте любезны сообщить нам. - Исходя из того, что я единственный человек на острове, не пожелавший вооружиться, она, видимо, считает своим долгом меня охранять. - Охранять от кого? - От обеих враждующих сторон. - Разве в лагере черных кто-нибудь желает вам зла? - Да. - Кто же? - Тими. - Почему? - Он убил Джонса и боится, что я буду мстить. - А в нашем лагере? Парсел холодно улыбнулся. - Предоставляю вам самим ответить на этот вопрос. - Гм! - буркнул Мэсон. И добавил: - Ваша жена умеет стрелять? - Нет, - ответил Парсел. Но тут же поправился: - правде сказать, не знаю. - Вы сказали "нет", а потом поправились, - сон, подозрительно глядя на него. - Почему? - Ивоа способна научиться стрелять и без моего ведома. Когда она взяла Смэджа на мушку, она правильно держала ружье. Парсел опустил глаза. Пусть Смэдж не знает, что Ивоа боялась промахнуться, стоя всего в трех шагах от него. - А кто ее научил? - тревожно спросил Мэсон. - Я вам уже сказал: не знаю. Помолчав, Мэсон продолжал: - Надеетесь ли вы отыскать вашу жену? - Нет. - Почему? - Она знает, что, если вернется домой, я отберу у нее ружье. - Что она собирается делать, по вашему мнению? - Она останется в чаще, чтобы следить за людьми, которые будут ко мне приходить. Смэджу было явно не по себе. Маклеод посмотрел на Мэсона, - Мне кажется, - сказал Мэсон, - что при желании вы могли бы ее отыскать. - Вы так думаете? - Парсел указал на чащу. - Ищите ее сами, если считаете, что это вам удастся. Смэдж последовал взглядом за рукой Парсела, побледнел и передвинул свою табуретку так, чтобы оказаться под защитой раздвижной двери. - У меня к вам есть еще вопросы, - торжественно провозгласил Мэсон. Парсел выпрямился. - У меня к вам тоже есть вопросы. Вы собрались здесь, чтобы меня судить? - Да. - В чем вы меня обвиняете? - В предательстве. Парсел взглянул на Мэсона, и его охватило безнадежное чувство. Эта квадратная, тупая, упрямая голова... Разве можно что нибудь вдолбить в такую башку! - Значит, вы мои судьи? - сказал он с горечью, окидывая их взглядом. - Все трое? - поднял он брови. - Да. - Полагаю, что по окончании дебатов вы решите голосованием, виновен я или нет? - Да. - В таком случае я заявляю отвод одному из судей. - Которому? - Смэджу. Смэдж подскочил и злобно уставит - Почему? - спросил Мэсон. - Он пытался меня убить. - Мистер Парсел, - проговорил Мэсон, - это я дал приказ Смэджу привести вас по доброй воле или силой. Если он целился в вас, то я считаю, что мой приказ служит ему оправданием. - Я говорю не об этом, - ответил Парсел и, не снимая ноги с табуретки, согнул колено и наклонился вперед. - Сегодня утром кто-то стрелял в меня, вы это знаете. Пуля застряла в двери. Я вытащил ее. Он опустил ногу, вынул пулю из кармана и, пройдя через комнату, передал ее Мэсону. Все трое пристально следили за ним. - Вы убедитесь сами, - продолжал он, отчеканивая каждое слово, - что эта пуля английская... - Не понимаю... - начал было Мэсон. - Это ложь! - крикнул одновременно с ним Смэдж. Парсел указал на него рукой. - Посмотрите на Смэджа, капитан! Уж он-то понял! Он сразу понял! У таитян французские ружья. Значит, стрелял не таитянин. - Ложь! - вопил Смэдж. Крупные капли пота выступили у него на лбу. - Замолчите, Смэдж! - приказал Мэсон. Он так и этак крутил в пальцах пулю, ошеломленно глядя на нее. - Это и вправду английская пуля, - сказал он, помолчав. - Но я не понимаю, зачем Смэджу вас убивать? - Смэдж имел виды на Ивоа. - Вы хотите сказать, что Смэдж пытался вас убить, чтобы... жениться на вашей жене? - Вот именно. Однако он просчитался. Если бы меня не стало, он ненадолго пережил бы меня. Парсел кинул быстрый взгляд на Смэджа: тот сидел весь бледный, скорчившись на табуретке. Маклеод негромко хихикал. - Ничего не понимаю, - хмуро бросил Мэсон. - Зачем Смэджу зариться на чужую жену? Ведь он уже женат. Парсел посмотрел на капитана. В некоторых вопросах наивность Старика просто непостижима. Да и была ли это наивность? - Почему Тими убил Джонса? - спросил Парсел. - Это другое дело, - высокомерно бросил Мэсон. - Но ведь мы британцы. Мы не дикари. - Поверьте, - возразил Парсел, - даже в Великобритании существуют люди, которые готовы убить соседа, лишь бы завладеть его женой. Мэсон покраснел и отвернулся со смущенным и гневным видом. - Не понимаю, что нам могут дать все эти рассуждения. Мне лично они кажутся крайне безнравственными. - Я тоже скажу вам мое мнение, - вдруг протянул Маклеод. - Вся эта история - выдумка, основанная на том, что черные поломали ружья охраны водоносов. А кто рассказал нам эту историю? Парсел. А откуда он выкопал эту историю? От Амуреи. А где она, Амурея? В чаще. И вот вам итог: мы знаем это только от Парсела, а доказательств у него нет. Теперь другое предположение: черные ничего не ломали. Тими берет английское ружье и палит в Парсела, когда тот выходит утром на крыльцо... Парсел бросил на него негодующий взгляд. Минуту назад Маклеод хихикал над Смэджем, а теперь спешит ему на выручку. - Вы забываете, однако, - сухо заметил Парсел, - что для Тими было бы очень рискованно стрелять в меня среди бела дня, сидя в чаще против моего дома. Чтобы уйти назад, ему пришлось бы пересечь всю Ист-авеню или Вест-авеню. А там его легко бы заметили. Этот тактический аргумент подействовал на Мэсона. - Пожалуй, верно, - сказал он, опустив глаза на пулю, - к тому же я не понимаю, зачем Тими менять ружье. Французские ружья превосходны и легче наших. С минуту он размышлял, затем поднял голову и поглядел на Парсела. - Однако все это лишь подозрения, и у вас нет доказательств, При таком положении дела ваш отвод недействителен. Говорил он решительно, но было видно, что этот инцидент лишил его прежней уверенности. Парсел протянул руку, и Мэсон вернул ему пулю. - Я не спрашиваю вас, - сказал Парсел, поворачиваясь к нему спиной и подходя к столу, - был ли Смэдж с вами утром, когда вы услышали выстрел. Я не хочу ставить вас в затруднительное положение. Он взял связку бананов, лежавшую на столе, выбрал себе один плод, оторвал от связки и принялся его чистить. Затем присел боком на край стола, спокойный, хладнокровный, и молча поглядел на Масона. Челюсть еще немного побаливала, когда он открывал рот, но от тошноты не осталось и следа. - Смэджа с нами не было, - подумав, сказал Мэсон. Парсел слегка поклонился ему. - Благодарю вас за это признание, - сказал он, переставая чистить банан. - А также благодарю за то, что вы признаете кое-какие подозрения против Смэджа правильными. Но меня, признаться, удивляет, что после этого вы утверждаете, будто Смэдж имеет моральное право судить меня. Теперь Маклеоду было уже нескучно. У него хватает смекалки, у нашего архангела Гавриила! Как ловко он посадил на мель капитана с этой английской пулей! Маклеод прищурил глаза и вспомнил недавние времена, когда они устраивали собрания и архангел Гавриил представлял оппозицию. Бог ты мой, вот тогда он не скучал! Приходилось держать ухо востро и все время лави- ровать против этого ангела! Все время стараться выбросить его на риф! Хорошее было времечко! И все испортили эти окаянные черные! Он так крепко сжал зубы, что у него даже челюсти заныли. "Проклятые ублюдки! - подумал он с яростью. - Но им не видать шкуры родного сынка моей матушки! Ну нет! Он им не дастся. Быть может, он один. Один из всех белых и черных. Уцелеет он один из всех белых и черных ублюдков, будь они прокляты! И остров будет моим! - подумал он во внезапном порыве радости. Набрав полную грудь воздуха, он широко открыл глаза и посмотрел на вершину горы. - Бог ты мой! - подумал он. - Весь остров будет моим!" Чем дольше тянулось молчание, тем больше Мэсон приходил в замешательство. Отсутствие Смэджа в момент выстрела окончательно убедило его, но он уже не мог отказаться от своего решения и чувствовал, что это значительно ослабляет его позиции. В то же время он был сверх всякой меры шокирован поведением Парсела. Где же это видано, чтобы подсудимый садился на стол и лакомился бананами перед лицом судей! Но с другой стороны, Парсел у себя дома. Если разобраться, это его стол и его бананы, он имеет право распоряжаться ими как ему угодно - тут ничего не скажешь. Впервые в душе Мэсона столкнулось уважение к общепринятым формам с уважением к частной собственности, и это столкновение лишило его дара речи. А Парсел принялся за второй банан. И сделал это совсем нанапоказ. После приступа тошноты под папоротниками он чувствовал пустоту в желудке, и ему просто захотелось есть. В то же время он ясно представлял себе все, что происходит в душе Мэсона, и, несмотря на грозившую ему опасность, не мог не улыбнуться про себя. И впрямь, трудно судить за предательство человека, который сидит на столе, болтает ногами и жует банан. Столь серьезное обвинение требует куда более торжественной обстановки. "Что за комедия! - подумалось Парселу. - Какое значение придают люди внешности, всему, что дает им власть над другими! Мэсон был бы счастлив, если бы его главу венчал черный креп и судейский парик, когда он будет выносить мне смертный приговор". Парсел вытер пальцы платком, спрыгнул со стола, уселся на "скамью подсудимых", удобно опершись спиной о стенку, и посмотрел на Мэсона. - Мистер Парсел, - тотчас заговорил Мэсон, - с первого дня нашего пребывания на острове вы всегда производили впечатление человека, стоявшего на стороне черных против своих соотечественников. Парсел покачал головой. - Я защищал права таитян потому, что права их были ущемлены, серьезно ущемлены. И не только их права, но их человеческое достоинство. Точно так же я стал бы защищать права и достоинство моих соотечественников. - Значит, вы считаете, что ответственность за эту войну падает на британцев? - Она падает на Маклеода и на тех, кто голосовал за него. Она падает и на вас, так как вы стали его союзником после убийства Кори и Меоро. - Не смейте меня критиковать, мистер Парсел! Парсел поднял брови и холодно спросил: - Почему? Мэсон старался найти подходящий ответ, ничего не придумал и продолжал: - Я сам слышал, как вы говорили, что Маклеод не имел законного права убивать тех двух черных. Стойте ли вы и теперь на этой точке зрения? - Да, стою. - Как мне передали, Кори хотел пронзить Маклеода копьем, и тогда Маклеод выстрелил. - Это верно, но перед тем Маклеод сам спровоцировал Кори. Он бросил камень ему в лицо. - Кори надо мной издевался, - сказал Маклеод, ставя свою табуретку на все четыре ножки и жестко глядя на Парсела. - Я сам слышал, как Бэкер жестоко издевался над вами, в ту ночь, когда делили женщин, и однако вы ничего ему не сделали. - Это другое дело. Но я не позволю черным оказывать мне неуважение. - Значит, у вас два мерила и два закона? - Конечно. - Вот видите, к чему приводит такая система: шестеро убитых. - Эти рассуждения уводят нас в сторону, - нетерпеливо бросил Мэсон. - Из ваших слов, мистер Парсел, я заключил, что с тех пор как черные скрылись в чаще, вы оправдываете все, их поступки. - Не совсем так. Я не оправдываю насилия. - Однако вы считаете, что дело их справедливо. - Да, справедливо, - с силой сказал Парсел. Серо-голубые глаза Мэсона заблестели. Он выпятил грудь, вобрал шею в плечи и нагнул свой квадратный череп, словно готовясь к нападению. - Мистер Парсел, - сказал он, четко выговаривая каждое слово, - в ноябре я поставил вас в известность, что собираюсь спрятать оружие в пещере. Вы единственный британец на всем острове, которому я открыл этот план. Третьего дня черные скрылись в чаще и на другой же день нашли мое оружие. Поскольку вы также единственный британец, сочувствующий их делу, я заключаю, что это вы указали им мой тайник. Парсел вскочил. - Вы с ума сошли, Мэсон! - закричал он в бешенстве. - Как вы смеете предъявлять мне такое обвинение? Вы и сами этому не верите! Я не желаю вооружаться сам, не стану же я давать оружие другим! - Чем вы объясните тогда, что черные так быстро нашли мои ружья? - Меани обнаружил вашу пещеру еще в ноябре. Он прятал там Итиа и Авапуи. - Кто вам об этом сказал? - Итиа. - Когда? - Вчера. - В котором часу? - За несколько минут до нападения на водоносов. - Ну, разумеется, - протянул Мэсон. Парсел посмотрел на него сверкающими глазами, но ничего не сказал. Мэсон продолжал: - А как вы объясняете, что черные узнали о походе за водой? - Их жены все время общались с нашими. - Вы хотите сказать, что они за нами шпионят? - Не сознательно. Но все таитянки болтливы. - Миссис Мэсон не болтлива, - решительно возразил Мэсон. - Парсел открыл было рот, чтобы возразить, но сдержался. В конце концов восхищение Мэсона своей женой даже трогательно. Жаль только, что оно не распространяется ни на весь ее пол, ни на все ее племя. - А миссис Парсел болтала с Итией? - холодно спросил Мэсон. Парсел нахмурился. Конечно, миссис Парсел тоже из болтливых... - Не знаю, - ответил он сухо. Потом добавил: - В поселке девять жен британцев. Почему вы считаете, что именно моя жена рассказала Итии, когда выходят водоносы? - А вы ей не говорили? Парсел снова уселся. - Конечно, нет, - сказал он, пожав плечами. - Зачем? Что мне за интерес? Вы скоро обвините меня в том, что это я устроил засаду водоносам. - Ни в чем подобном я вас не обвиняю. Когда черные сбежали в чащу, почему вы меня не предупредили? - А почему я должен вас предупреждать? - Чтобы я успел пойти в пещеру и вынести свое оружие. - Значит, вы уже переменили мнение и не считаете, что я указал таитянам, где тайник? - Не понимаю, - опешил Мэсон. - Вы сами себя выдали, - ответил Парсел, подымаясь и снова ставя ногу на край табуретки. - Никогда вы не верили, будто я сообщил ваш секрет таитянам. Мэсон покраснел и захлопал глазами. - Объясните, что вы хотите сказать. - Не можете же вы одновременно обвинять меня в том, что я выдал ваш секрет, и в том, что вовремя вас не предупредил. Либо я предатель, либо я разиня. Одно из двух! - Я не вижу тут никакого противоречия, - возразил Мэсон. - Именно потому, что вы меня не предупредили, я и решил, что вы выдали мой секрет. Маклеод одобрительно склонил голову.. Ловкий ход! Вот бы не подумал, что Старик так быстро выплывет на поверхность. - Но я ведь не знал, где ваша пещера! - воскликнул Парсел с негодованием. - И даже не подозревал, что вы осуществили свой план и перенесли оружие. Кроме меня, вы как будто никого больше не просили помочь, а Ваа отказалась вам помогать из страха перед тупапау. - Миссис Мэсон сумела побороть свои чувства. - Не мог же я этого предвидеть, - нетерпеливо воскликнул Парсел. - Я не имею чести знать миссис Мэсон так близко, как вы! Но Мэсон тут же осадил его: - Не будем говорить о миссис Мэсон. - Но это же чистое безумие! Вот уже добрых четверть часа вы бросаете мне в лицо бог знает какие обвинения! Если вас послушать, так я виноват решительно во всем. Даже когда я ничего не делаю, я тоже виноват. Если уж вы хотите найти виновного, то не забывайте: это вы научили таитян стрелять, и стреляют они из ваших ружей. - Еще раз прошу оставить меня в стороне. - Оставить вас в стороне! Почему это вы считаете, что имеете право на какие-то преимущества? Да и судить меня вам позволяет только оружие, которое вы держите в руках. Вдалеке прокатился выстрел. Парсел замолк, побледнел и замер на месте. В пылу споров он забыл об Уилли. - Сдается мне, что наш хват матрос Бэкер спустил Оху на дно, - протянул Маклеод; Повернув голову и глядя на гору, Мэсон тихо проговорил: - Правильный удар. Смэдж тоже обернулся, но промолчал. Не двигаясь, пристально глядя на гору, они молча ждали. Мэсон вытащил часы, и тиканье их, казалось, сразу наполнило комнату. Если не последует второго выстрела, значит Бэкеру удалось удрать. Парсела охватил страх. Никогда он не прислуши- вался с таким волнением и надеждой ничего не услышать. Но вдруг раз за разом раздались еще два выстрела. Парсел встал и засунул руки в карманы. - Они его ухлопали, - негромко сказал Мэсон. - Почему вы так решил