и? - возмущенно спросил Парсел. - Он не успел перезарядить ружье. Это они стреляли. - Они могли промахнуться. - Нет, - сказал Маклеод, помолчав. - Было всего два выстрела, а их трое. Если бы первые двое промахнулись, выстрелил бы третий. - Третий, возможно, не с ними, - сказал Парсел с отчаянием. - Он, скажем, преследует Амурею. - Нет, - заметил Мэсон, - это маловероятно. Они набросились все трое на Бэкера. Амуреей они займутся потом. - И не забудьте, - добавил Маклеод, - что у каждого из них по два ружья. Если бы они не попали в нашего парня, были бы еще выстрелы. - Они, быть может, не держат оба ружья постоянно заряженными, - с горечью сказал Парсел. Маклеод пожал плечами и переглянулся с Масоном, как бы говоря: "К чему возражать? Он отрицает очевидность". Взгляд этот произвел на Парсела большее впечатление, чем все их доводы. Он закрыл глаза. И вдруг ясно увидел Бэкера. Вот он лежит мертвенно-бледный, на камнях, и черная дыра зияет у него в груди. Мэсон, наблюдавший за Парселом, был поражен его страдальческим лицом. Он чуть не сказал: "Я глубоко огорчен, мистер Парсел". Но вовремя удержался. Приносить соболезнования обвиняемому по меньшей мере неуместно. Парсел сидел, сложив руки на коленях, держа голову прямо, с остановившимся взором; мускулы у него на шее напряглись, глаза неподвижно смотрели вперед. Смэдж нетерпеливо откинул прядь волос. Неподвижность Парсела немного подбодрила его, и он осмелился шевельнуться. Маклеод, прислонив дуло ружья к костлявому плечу, принялся барабанить тощими, как у скелета, пальцами себя по колену. По- том, захватив правой рукой пальцы левой, начал вытягивать их один за другим - все, кроме большого. Покончив с одной рукой, он взялся за другую. Каждый раз, как он тянул за палец, в суставе раздавался легкий хруст, затем еще хруст, посильнее. Справившись с этим делом, Маклеод поднял голову и поглядел на Смэджа. Смэдж кашлянул, выпятил нижнюю губу и, вытянув вперед свою крысиную мордочку, с презрением указал на Парсела. Маклеод громко пошаркал ногами по полу и перевел взгляд на Мэсона. Но Мэсон отвел глаза. Ему хотелось уйти, и он упрекал себя за это желание, как за трусость. Долг приказывал ему довести дело до конца. Надо продолжать допрос, но он не мог на это решиться. Оцепенение Парсела напоминало ему его собственное состояние после убийства Джимми. За правым углом хижины со стороны пристройки послышался легкий шорох. Мэсон схватил ружье, тяжело повернулся на месте и внезапно упал на колени. Но тут же встал. Это были женщины. Они подходили одна за другой бесшумно, словно ласки, и выстро- ились в ряд плечом к плечу перед раздвижной дверью, однако в дом не зашли. Тут были все, кроме Ивоа и Ваа. Они стояли плот- ной темной группой, неподвижные, застывшие, а над ними на целую голову возвышалась мощная фигура Омааты. Они молчали. Жили, казалось, одни только глаза. Мэсон нахмурился, затем с гордостью отметил про себя, что Ваа не покинула своего поста. Он махнул рукой, как будто отго- няя мух, и нетерпеливо бросил: "Идите прочь! Идите прочь!" Ни одна не шевельнулась. - Омаата, - скомандовал Мэсон, - скажи им, чтобы они убирались. Омаата не ответила. Тогда Мэсон взглянул на Маклеода, словно прося его вмешаться. Но Маклеод замотал головой. Он отнюдь не собирался публично навлекать на себя поток красноре- чия Ороа. Мэсон обвел взглядом женщин. Глаза их были устремлены на него, темные, выжидающие. - Чего вам надо? - сердито крикнул он. Ответа не последовало. Парсел не шевелился. Он не то чтобы рухнул под тяжестью горя, напротив, он весь сжался, напрягся, застыл, как в столб- няке. Лицо его было неподвижно, широко раскрытые глаза смотрели вдаль не мигая, и набегавшие на них слезы тихо скатывались по щекам. Это странно противоречило его бесстрастному, словно окаменевшему лицу. Мэсон смотрел на Парсела и не решался заговорить. Его преследовало воспоминание о тех десяти минутах, что он провел у себя в каюте после убийства Джимми. Вот он стоит перед столом, держа за крышку раскрытый ящик с пистолетами. И смотрит в иллюминатор, ничего не видя, без единой мысли в голове. Вдруг крышка выскользнула у него из рук, ящик упал с резким стуком, он вздрогнул и, опустив глаза, увидел пистолеты... Джимми умер... Тогда все померкло перед ним, он остался один во мраке, ледяная вода сомкнулась над его головой. Он задыхался... Смэджа грызло нетерпение. Он с первого взгляда увидел, что Ивоа нет среди женщин. Должно быть, бродит в чаще вокруг хижины с ружьем в руках, бесшумно скользя в кустах, как змея, и бог ведает, не вздумается ли ей, когда он выйдет в палисадник, всадить ему пулю в спину, просто так, ни за что ни про что, лишь д опередить его. Он беспокойно заерзал на табуретке, поймал взгляд Маклеода и шепнул: - Пошли? Маклеод указал на Мэсона подбородком и сморщил лицо. Приходилось ждать. Старик стоит на якоре, спустив паруса. Сразу видать, не хватит у него духу снова начать судилище. Да и весь этот дурацкий суд, его затея - чистое паскудство! А теперь поди знай, что эти проклятые дикарки вбили себе в голову, ради чего они торчат здесь и таращатся на них, открыв все свои люки, и притом не говорят ни слова! - Пойдем отсюда, - сказал Маклеод. И встал так резко, что табуретка с грохотом опрокинулась. Парсел вздрогнул, вскочил на ноги и медленно, с трудом, как будто у него болела шея, повернул голову вправо и, мигая, поглядел на Маклеода. Затем так же медленно повернулся влево; глаза его скользнули по Смэджу, немного задержались на группе женщин и наконец остановились на Мэсоне. - Чего ж вы ждете! - закричал он с внезапной яростью. - Расстреливайте меня! Маклеод поднял табуретку и уселся. Мэсон побагровел. - Мы надеемся, мистер Парсел, - - сказал он довольно спокойно, - что убийство Бэкера изменило вашу позицию. - Какую позицию? Никто не ответил. - Я буду откровенен, мистер Парсел, - сказал Мэсон, опуская глаза. - У нас имеются против вас только подозрения. Но, - он поднял руку, - ваш отказ присоединиться к нам и сражаться против общего врага укрепляет эти подозрения, более того, превращает их в доказательства. Он опустил руку на колени. - Однако совершенно ясно, что, если после убийства Бэкера вы изменили вашу позицию, у нас не будет оснований вас подозревать. - Иначе говоря, - возмущенно воскликнул Парсел, - либо я сражаюсь вместе с вами, либо вы объявляете меня виновным. Так вот оно, ваше представление о справедливости! Но это шантаж! Чистой воды шантаж! Теперь я понимаю, зачем вы затеяли этот суд. Только затем, чтобы заполучить еще одно ружье. - Мистер Парсел, - заговорил Мэсон, оживляясь, - вы говорите "шантаж". Если мое поведение и можно назвать таким образом, то подобный шантаж не отягощает мою совесть. Я несу ответственность за британцев, которые находятся на острове. Мы ведем войну, мистер Парсел, и я хочу ее выиграть. По-видимому, теперь тут осталось всего трое черных: Меани, Тетаити и Тими. Нас же четверо, считая с вами. Он сделал паузу, сжал свое ружье двумя руками и заключил с силой: - Ваше участие в битве на нашей стороне может быть решающим. Он продолжал. - Если, напротив, вы отказываете нам в вашей помощи, если исключаете себя из нашего сообщества... - Я становлюсь виновным! - воскликнул Парсел с едкой иронией. - Мистер Парсел, ваш сарказм меня не смущает. Я уверен, что выполняю свой долг. Мы все трое рискуем жизнью. Если вы не хотите нам помочь, мы причислим вас к своим врагам и будем обращаться с вами как с врагом. Парсел засунул руки в карманы, прошелся по комнатке, и возмущение его улеглось. С первого взгляда ясно, что все это просто бессмыслица. Вчера Мэсон просил своего помощника быть крестным отцом его сына. А сегодня он готов его расстрелять. Но со вчерашнего дня на острове произошла существенная перемена: черные стали опасностью, которой нельзя пренебрегать. Они нашли ружья. "Страх, - подумал Парсел. - Страх. Даже храбрые люди становятся кровожадными, когда ими овладевает страх". - Но и не прибегая к оружию, я могу быть вам полезен, - сказал он, повернувшись к Мэсону. - Вчера собрание поручило мне начать переговоры с таитянами. Я собираюсь встретиться с ними и попробовать восстановить мир. - Мир! - вскричал Мэсон. - Положительно у вас мозги устроены не так, как у всех! Вы хотите, чтобы мы жили в мире с негодяями, убившими пятерых наших товарищей! - Совершенно верно, - с горечью сказал Парсел. - Пятеро наших и трое ихних - не пора ли остановиться? Маклеод пожал плечами. - Узнаю вас, Парсел, у вас только одно на уме: вечно библия, вечно Иисус! Вы не видите дальше своего носа. Надо только чуточку помолиться - и черные тотчас побелеют. Помолиться еще маленько - и у них отрастут крылышки. А дальше при попутном ветре, так узлов на десять, они, глядишь, сразу попадут в рай! А я скажу вам, Парсел, меня от этих парней воротит. Трусы, предатели и все такое прочее... Никакого от них толку, хуже, чем животные, если хотите знать мое мнение. Да пускай эти обезьяны подпишут мирный договор кровью собственной матери и на глазах у самого Иисуса Христа в качестве свидетеля, и то я им не поверю! Рано или поздно все начнется снова. Вот я и говорю: не желаю я всю жизнь трястись со страху на этом острове! Нет! Уж лучше сразу отдать концы, и будь оно все проклято! - Мы отвлеклись! - заметил Мэсон. - Мистер Парсел, я жду ответа на свой вопрос. Парсел подошел к столу, повернулся кругом, поглядел на женщин и быстро сказал им по-таитянски: - Они решили меня убить за то, что я не хочу брать ружья. - Мы не позволим, - сказала Омаата. - Даже та, что стоит последней слева? - Даже та, - отозвалась Тумата. Парсел улыбнулся ей. Он не хотел ее называть по имени перед Смэджем. - Даже красивая непокорная кобылица? - Даже она, - сказала Ороа. - О чем вы с ними болтаете? - закричал Мэсон сердито. Парсел оглядел его с головы до ног и сухо бросил через плечо; - Я у себя дома. Опустив глаза, он снова принялся ходить по комнате. Сделать вид, что уступает? Взять ружье и при первом же удобном случае скрыться в чаще? Нет, нельзя идти ни на какие уступки. Не надо даже показывать виду, что он колеблется. Он глубоко вздохнул. Сердце глухо стучало у него в груди. И снова неприятный холодок пробежал по спине. Он подошел к табуретке, небрежно поставил ногу на сиденье, оперся локтем о колено и засунул руку в карман. Он сам чувствовал, что эта развязность наиграна, нарочита, но в такой позе ему легче было сохранять хладнокровие. - Мистер Мэсон, - начал он спокойным, серьезным тоном. - Вы просите у меня ответа. Вот он. Первое: я не принесу вам никакой пользы, если возьму ружье, - стрелять я не умею. Второе: с ружьем или без ружья, я не совершу греха братоубийства. Никто не шелохнулся. Смэдж, потупив глаза, скорчился на табуретке. Мэсон словно окаменел, уставившись перед собой. Один Маклеод смотрел на Парсела. "Да, нашего ангелочка так просто не запугаешь, это можно было предвидеть. Старик дал маху". - Если я вас правильно понял, - сказал Мэсон, - вы отвечаете "нет". Говорил он бесстрастным тоном, смотря куда-то вбок неестественно застывшим взглядом. - Вот именно. - В таком случае я знаю, что мне делать. - И он поднял ружье. - Эй, вы, полегче! - крикнул Маклеод. - Надо проголосовать. - Голосовать? - переспросил Мэсон бесцветным голосом, но ружье все же опустил. - Вы здесь не один, - резко бросил Маклеод. - Нас трое. Мэсон посмотрел на шотландца, как будто не понимая его, потом поднял правую руку и проговорил с отсутствующим видом: - Виновен. - Я воздерживаюсь, - тотчас сказал Маклеод. Смэдж не изменил своей позы. Он сидел, опустив голову, втянув шею в плечи, и молчал. - Смэдж? - спросил Маклеод. Смэдж вздрогнул, бросил испуганный взгляд в сторону женщин и смущенно пробормотал: - Не виновен. - Как? - вскричал Мэсон. - Не виновен, - повторял Смэдж. Парсел расхохотался нервным, прерывистым смехом. Это же просто фарс. Нелепый фарс! Его спас тот, кто чуть не стал его убийцей. Ноги у Парсела дрожали, и он сел, не в силах сдержать неуместного смеха. Мэсон молчал, бледный, ошеломленный. Он взглянул на Маклеода и невыразительно спросил: - Что это значит? - Значит, что Парсел оправдан. Просунув большие пальцы за пояс штанов, Маклеод снова откачнулся на табуретке; упершись спиной в дверь, склонив набок голову и прищурив глаза, он разглядывал Мэсона с легкой усмешкой, кривившей его тонкие губы. Старик так ничего и не понял. Глуп, как англичанин. Глуп и упрям. Смысл голосования понемногу проник в квадратную башку Мэсона. Его побледневшее лицо побагровело, и он усиленно заморгал глазами. - Вы предали меня, Маклеод! - закричал он. - Никого я не предавал, - возразил Маклеод своим гнусавым голосом. - И незачем всюду видеть предателей, капитан, этак мы все скоро спятим на нашем острове. К тому же этот суд был вашей затеей, а не моей. Ну ладно. Предположим, Парсел видит, что ему не миновать расстрела, и берет ружье. Тогда наша взяла. Никогда я этому не верил, не забывайте. Но предположим. Чтобы заполучить лишнее ружье, стоило попробовать. Мэсон открыл было рот, но Маклеод поднял правую руку и с достоинством проговорил: - Минутку, капитан, прошу вас. Мы здесь среди белых. И можем рассуждать спокойно, как джентльмены. Как я уже говорил, если Парсел берет ружье, наша взяла. Только не вышло по нашему. Ничего он не хочет брать, Парсел. Я так и думал, капитан, вы сами можете подтвердить. Уж я его знаю. Обеими руками держится за свою религию. Тверд, как дубовая обшивка. Его не свернешь! - Все эти соображения... - Не мешайте мне говорить, - нетерпеливо прервал его Маклеод. - Вы не закрывали плевательницы целый час, и я вам не мешал. А теперь мой черед. Так вот. Парсел отказывается. Он не хочет. Не хочет - и все тут. Он говорит: "Ах, смертоубийство - да это же ужас! Убивать своего ближнего - ни за что!" Архангел Гавриил не желает брать ружья - и все тут! Короче - не выгорело. А если не выгорело - значит, не выгорело, вот что я говорю, капитан, и если вы расстреляете Парсела, ничего вы этим не выиграете... Чего вы добьетесь, если его застрелите? Да ровно ничего! Даже ружья у вас лишнего не будет. - Но есть же правосудие! - сказал Мэсон. - Пфф... - фыркнул Маклеод, переходя на свой обычный язвительный тон. - Пфф, капитан, сколько вы ни толкуйте о правосудии, а мне сейчас на правосудие начхать! Да И вам тоже, не сочтите за грубость. И вот вам доказательство: басня, будто архангел Гавриил выдал черным ваш тайник с оружием, - позвольте, позвольте, я говорю сейчас как частный джентльмен с частным джентльменом, - уж я не знаю, назовете вы эту басню правосудием или правдой, но только в нее трудно поверить. Ладно, поехали дальше. На суде несут всякую чепуху, но после суда настоящая правда выплывает из воды. Вот она перед вами еще мокренькая, и лучше отойдите подальше, не то промочите ноги! Вот она, говорю вам. Если бы на острове еще существовало правосудие, то названный Смэдж уже болтался бы на верхушке баньяна, первое (как сказал ангел), за то, что пытался в неурочный час пробить дырку в черепе одного из своих сограждан, и второе, за то, что подставил в чаще свою шкуру под пулю балды Бэкера; этот гаденыш (я - про Смэджа говорю) таким образом чуть не лишил нашу компанию одного ружья. Поехали дальше. Нынче я спускаю правосудие попросту в трюм, вместе с запасными парусами. Сейчас у меня на уме мои собственные делишки, капитан. Моя шкура, мой скелет и прочие органы. И сверх того, скажу я вам, я не вижу, что выиграю, если пущу пулю в архангела Гавриила. Но ясно вижу, что потеряю... - Потеряете? - спросил Мэсон. Маклеод сделал паузу. Он мог себе это позволить. Он заранее подготовил свою речь, и никто не думал его прерывать, даже Мэсон. Парсел смотрел на него как завороженный. Этот пыл, это краснобайство! Маклеод отвратителен, и однако ж... В нем живет не одна скаредность, он также игрок. Зацепив большие пальцы за пояс штанов, вытянув вперед длинные, тощие ноги, подняв кверху резко очерченное, выразительное лицо, он глядел на своих слушателей с видом превосходства. Он был счастлив: прошло то время, когда ему приходилось стушевываться перед Мэсоном. Теперь подмостки были в его распоряжении, и он пользовался этим. "Да, - подумал Парсел, - для него это игра и всегда было игрой. Но играл он нашей жизнью". - Еще как потеряю, и не я один! - продолжал Маклеод. - Вы тоже. И Смэдж тоже. "Невиновен", - сказал Смэдж. Осторожный парень! Там, на природе бродит дамочка с вашей хлопушкой в лапках, она очень рассердится, если с ее петушком случится несчастье. И вы, может, не наметили, капитан, но позади вас есть еще несколько черненьких дамочек, они тоже будут очень недовольны, готов поклясться! Они души не чают в Парселе, это всем известно. Он общий любимчик, наш ангел. Они только и делают, что милуются да лижутся с ним. Он их братец! Их сыночек! Их Иисусик! Они по нем с ума сходят. Все до одной. Гляньте на них, капитан. Повернитесь и гляньте на них, прошу вас; на это стоит поглядеть. Им уж не до смеха, не до пения, даже задом крутить забыли. Поглядите на них! Это же статуи Губы в ниточку. Зубы сжаты. Глаза как бритвы... - Вы что же, женщин боитесь? - презрительно спросил Мэсон. - А то как же! - с силой сказал Маклеод. - И если бы вы их знали так же хорошо, как я, вы бы тоже боялись. Нет никого злее, можете мне поверить. Уж я предпочитаю драться с теми тремя мерзавцами! И между нами, с меня по горло хватает тех троих, я вовсе не собираюсь навязывать себе на шею еще и этих ваине. Предположим, что я сказал "виновен" о Парселе. Ладно. Я беру ружье и отправляю архангела Гавриила к его папаше, то бишь на небеса. А дальше? Что они будут делать, эти ваине, как вы думаете? Бросятся на нас, клянусь головой, и первая Омаата. Или помчатся, отлупят Ваа и отберут у нее ружья. В итоге: вто- рой вооруженный отряд против нас в джунглях, и он тоже отнюдь не желает нам добра. - Все это болтовня... - начал Мэсон, сжимая ружье руками. В ту же минуту он почувствовал, как что-то тяжелое опустилось ему на спину. Он обернулся. На плече у него лежала чья-то большая черная рука. - Нет больше воды, - сказала Омаата по-английски. - Пустите меня, - гневно крикнул Мэсон и, схватив великаншу за запястье, попытался убрать ее руку. Омаата, казалось, даже не заметила его усилий. Она возвышалась над ним, огромная, матерински добродушная. - Нет больше воды, - повторила она, и голос ее прогремел, как рокот водопада. - Как нет воды? - воскликнул Маклеод. - А цистерны на рынке? - Опрокинуты. - Опрокинуты? - спросил Масон. - Кто же их опрокинул? Он прекратил бесполезную борьбу. Над ним блестело черное лицо Омааты, большое, круглое, как луна, с толстыми губами, широкими ноздрями и огромными прозрачными глазами. - "Те", - сказала она густым низким голосом. - Откуда ты знаешь ? - вскричал Маклеод, вставая. - Итиа сказала. - Когда? - спросил дрожащим голосом Смэдж, тоже вставая. - Только что. Они только что были здесь. И свободной рукой она сделала движение, как будто опрокинула цистерну. Затем продолжала: - Они просили Итию передать... - Что передать? - закричал Маклеод, бледнея. - Ваине могут приходить и пить из ручья. Перитани - нет. Перитани больше не будут пить. ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ Омаата медленно убрала руку, и теперь Мэсон мог шевелиться. Новая беда возбудила в нем потребность действовать. Он вскочил. Но как только оказался на ногах, понял, что делать нечего. Черные владели единственным источником на острове. Они поджидают британцев, чтобы перестрелять их как голубей. Четверо мужчин переглянулись. Маклеод провел языком по губам, и все остальные сразу догадались, что он испытывает. От одной мысли, что у них нет воды, им уже захотелось пить. - У нас есть только один выход, - сказал Мэсон дрожащим голосом, - броситься в чащу и начать атаку. Маклеод посмотрел на него, взглянул на Смэджа и снова сел. - Я не так глуп, - гнусаво протянул он, - чтобы самому кинуться им в лапы. Не успеем мы сделать и шага по джунглям, как женщины им уже доложат. - Значит, вы предпочитаете умереть от жажды? - запальчиво крикнул Мэсон. Маклеод пожал плечами и ничего не ответил. - А что если пойти за водой ночью, - предложил Смэдж. - Пошлем женщин вперед с сосудами, а когда покажутся черные, мы их ухлопаем. - Экая дубина! - воскликнул Маклеод. - Что у тебя на плечах, голова или судовой котел? Они не идиоты, черные, и до- казали это на деле. Они дадут женщинам наполнить сосуды и даже не высунут из чащи свои грязные морды. А на обратном пути перестреляют нас за милую душу. - Вы рассуждаете, как будто они непременно должны остаться победителями, - гневно бросил Мэсон. - Я не понимаю вашей позиции, Маклеод. - Это меня, прямо сказать, здорово огорчает, - спокойно ответил Маклеод. - Моя позиция - это моя позиция, капитан, и я не вижу причины ее менять. Нам не победить черных в джунглях, вот что я говорю. Нам надо драться с ними здесь. Смэдж громко проглотил слюну. - А если они на нас не нападут, что тогда? - с вызовом бросил он. - Будем сидеть и ждать? И подохнем от жажды? Маклеод взглянул на него с язвительной усмешкой, но не удостоил ответом. Парсел по-прежнему молчал. Его удивляли враждебные взгляды, которыми обменивалась эта троица. Маклеод обливал товарищей презрением, и, странное дело, Масон и Смэдж, казалось, объединились против него, как будто считали его ответственным за создавшееся положение. - О вождь большой пироги!. - проговорила вдруг Омаата по-английски. Мужчины обернулись и с удивлением посмотрели на нее. Они до того растерялись, что совсем позабыли о присутствии женщин. - Послушай, о вождь! - продолжала Омаата. - Мы берем сосуды и уходим с сосудами. Адамо тоже уходит. Мы идем к "тем", - продолжала она, скромно опуская глаза, - и Адамо им говорит: "Мы даем яме, бананы, манго, орехи. Вы даете воду". Когда Омаата кончила речь, в комнате стояла полная тишина. - Неплохо, - сказал Маклеод, минуту подумав. - Хотел бы я знать, что лопают эти чертовы ублюдки с позавчерашнего дня. Все плоды и овощи растут с нашей стороны и на открытых местах. - И развязно добавил: - Дело, пожалуй, может выгореть, если Парсел согласится. Но на Парсела он не смотрел и пристально разглядывал свои ноги. - А почему бы ему не согласиться? - запальчиво сказал Смэдж, как будто у Парсела были все основания жертвовать собой ради его драгоценной персоны. Однако он тоже не смотрел на Парсела. Маклеод вытянул ноги, соединил пятки, а потом раздвинул их так, чтобы вышел прямой угол. Прищурившись, он проверил, правильный ли получился угол, и слегка передвинул ноги, добиваясь нужной линии. - А может, Парселу не слишком весело прогуливаться под самым носом у Тими, - заметил он рассудительно. - Ему так же хочется пить, как и нам, - ответил Смэдж требовательным тоном. Мэсон стоял, опершись обеими руками на ружье. Маклеод снова соединил ступни, поднял голову и посмотрел на него. Но Мэсон молчал. Он считал ниже своего достоинства обращаться к Парселу с просьбой. - Есть маленький шанс, что дело может выгореть, - заговорил Маклеод равнодушным тоном. - Они, должно быть, подыхают с голоду, эти сукины дети. - Если они хотят есть, то могут приходить сюда ночью и воровать у нас фрукты, - сказал Смэдж. - А мы поступим с ними так же, как они с нами у ручья, - ответил Маклеод. - Мы будем поджидать их с ружьями. - И добавил: -А ведь, может, потому они и отобрали у нас воду. Мо- жет, они хотят пойти на обмен. Мы им - они нам. Так я разумею, сынок. - Он продолжал тем же безразличным тоном: - Есть маленький шанс, что дело выгорит, вот что я говорю. На этот раз он взглянул на Парсела, но тот этого даже не заметил. Парсел пристально смотрел в глаза Омааты. Ему показалось, что ее взгляд скрывает что-то, и он старался разгадать, что именно. - Ты советуешь мне согласиться? - тихо спросил он ее по-таитянски. - Советую, - ответила она с неподвижным лицом. Он принялся шагать по комнате. Ему не хотелось, чтобы они подумали, будто разговор с Омаатой повлиял на его решение. И вдруг он ощутил какую-то необыкновенную легкость. Все его сомнения рассеялись. Он почувствовал себя беспечным, веселым. Даже вопрос о воде перестал его тревожить. - Я счастлив, что мой процесс закончился благополучно, - сказал он чистым звонким голосом. - Иначе я был бы не в состоянии оказать вам услугу. - И продолжал во внезапном приливе радости: - В последний раз, когда на острове происходил судебный процесс, обвиняемым был мистер Мэсон. Я счастлив, что и тот процесс тоже закончился благополучно. Иначе мы не имели бы удовольствия видеть мистера Масона среди нас. Он с улыбкой обвел взглядом всех троих. Маклеод и Смэдж смотрели на него, Мэсон покраснел и усиленно заморгал глазами. - Я уже говорил, - проворчал он, - что нисколько не был вам благодарен за вмешательство. - Разумеется, - любезно подтвердил Парсел. Он чувствовал себя беспечным, счастливым, веселым. "Боже правый, и мне пришлось выслушивать этих помешанных!" Мысль его сделала скачок. Он вдруг вспомнил об Ивоа, вновь увидел, как она стоит, наведя ружье на Смэджа. И умилился. - Ну как, вы решились? - спросил Смэдж, осмелев при виде счастливого лица Парсела. Парсел взглянул на него. В эту минуту даже Смэдж не был ему противен. Как он боится умереть от жажды, этот несчастный крысенок! Да и я тоже, я тоже!.. Значит, у нас все же есть что-то общее. Парсел тихонько рассмеялся. Ему было безрассудно весело. Он ходил по комнате легкими, быстрыми шагами. Ему казалось, что ноги сами отскакивают от пола. Эти трое ждут его решения. Эти трое ждут, что он рискнет жизнью. Да это же просто фарс! "Предатель" рискует жизнью ради "общины". "Бог мой, они помешанные] Помешанные! Самые настоящие помешанные!" Он остановился и оглядел их одного за другим. Смэджа, уставившегося в землю, наигранно развязного Маклеода и пристально глядевшего на гору Мэсона. Нависло тяжелое молчание. Табуретка Маклеода затрещала, Мэсон провел языком по губам, и Парсел подумал: нет, это нормальные люди. Люди, которые боятся. У них сосет под ложечкой. Ладони вымокли от пота. Во рту пересохло. Его возбуждение упало, и он спокойно сказал: - Я согласен. Все трое разом посмотрели на него. Они легко вздохнули, - но в их взглядах не было удивления. Они не сомневались, что он согласится. Парсел вдруг почувствовал горечь к отвращение. Они знали его! Знали, чего можно от него ждать, и тем не менее за- теяли этот мерзкий суд! Они обвинили его, оклеветали, облили грязью! - Я согласен, - повторил он, - но с одним условием! Я не ограничусь переговорами с таитянами о воде. Я постараюсь восстановить мир. Масон бросил взгляд на Маклеода. Тот ухмыльнулся, и Мэсон пожал плечами. - Ну что? - спросил Парсел. - Как хотите, - ответил Мэсон. Маклеод встал, повесил ружье через плечо, отворил дверь, и по комнате пролетел ветерок, прорвавшись сквозь раздвижную стену. Маклеод придержал дверь, пропуская двух других. Наступила минута замешательства. Мэсон не знал, как ему уйти. - Вот мы и уладили дело, - громко сказал он, ни на кого не глядя. Он выпрямился, расправил плечи и двинулся к двери, за ним по пятам шел Смэдж, согнувшийся, жалкий, смехотворно маленький рядом с Мэсоном. Проходя мимо Парсела, Мэсон резко остановился, как деревянный, круто повернул голову и быстро сказал: - Весьма учтиво с вашей стороны, мистер Парсел. Затем он вышел, а Смэдж все так же семенил за ним, прячась в его тени, опустив глаза и вытянув свой уродливый нос. Маклеод по-прежнему держал дверь открытой и смотрел на Парсела. - До свиданья, - сказал он, когда те двое вышли. Но сам не уходил. Он стоял у двери, тощий, угловатый, уставившись на Парсела, и его лицо, похожее на череп, оживляла странная усмешка. Одной рукой он придерживал дверь, другой опирался на косяк и широко расставил ноги; его фигура, резко выделяясь на освещенном солнцем пороге, напоминала громадного, раскинувшего лапы паука. Парсел подошел, чтобы придержать дверь и не дать ей захлопнуться, когда Маклеод отпустит руку. - Желаю удачи, - проговорил Маклеод, натянуто усмехаясь, и добавил на шотландском диалекте: - Надеюсь еще с вами увидеться. Впервые он обращался к Парселу по-шотландски. Парсел молча наклонил голову. Он подошел ближе и взялся за ручку двери. Он никогда не подходил к Маклеоду так близко и был почти испуган худобой его лица: это было лицо человека, долгие годы не евшего досыта. Маклеод повернулся и перешагнул разом через две ступеньки. - Желаю удачи, - повторил он, бросив на Парсела последний взгляд через плечо и дважды махнул перед своим лицом тощей как у скелета рукой. - Сосуды здесь, - сказала Омаата. Парсел затворил дверь и обернулся. - А плоды? Ямс? - Тоже. Он ласково посмотрел на нее, улыбнулся и почувствовал, что за всем этим что-то кроется. Омаата не ответила на его улыбку. Вид у нее был суровый. Казалось, она не расположена говорить. Вся группа вышла на Ист-авеню и свернула направо по Баньян-лейн. Омаата шла впереди, за ней Парсел, а у него по бокам - Ороа и Авапуи. Таиата, Тумата и Итиота замыкали шествие. Было очень жарко, и подъем оказался крайне утомительным. Когда они дошли до середины второго плато, Омаата немного запыхалась. Парсел нагнал ее и пошел с ней рядом. Она повернула к нему голову и сказала тихо, суровым голосом: - Иди позади меня. Он колебался, но Ороа с силой схватила его за руку и заставила отступить. - Э, Ороа, э! - сердито сказал Парсел. Она наклонилась и шепнула ему на ухо: - Омаата боится, как бы "те" не выстрелили в тебя. Так вот почему они его эскортируют! "Те" не смогут выстрелить из боязни попасть в женщин. - Омаата! - Молчи! - бросила она, не оборачиваясь. Она была права. Лишь он один вел себя неосторожно. Она шли уже с полчаса, и "болтуньи", замыкавшие шествие, не проронили ни слова. Их ноги не задели ни одного камешка. Даже дышать они старались неслышно. Группа подошла к баньяну. - Мы останемся здесь, - тихонько сказала Омаата. - "Те" сюда никогда не приходят. Но даже тут надо быть настороже. Со времени дележа женщин таитяне считали, что баньян приносит несчастье, и потому объявили его табу. - Таиата, - скомандовала Омаата, - оставайся здесь и карауль. Таиата состроила гримасу. Приказ Омааты лишал ее возможности участвовать в предстоящей беседе. Однако не возра- зив ни слова, она скользнула в траву; голова ее. тут же выныр- нула и слилась со стволом. Удивительно! Цвет ее кожи не отличался от цвета коры! Омаата вошла под баньян. Прежде чем последовать за ней под его зеленые своды, Парсел вынул из кармана часы. Полдень. Прошло всего четыре часа с той минуты, как он закрыл дверь хижины и случайно избежал пули Смэджа. Под зелеными арками баньяна было темно. Омаата переходила из одной беседки в другую, не останавливаясь, и Парсел с трудом поспевал за ней. Только ее юбочка из коры светлым пятном выделялась в полумраке. - Вот здесь, - сказала Омаата. От лиственной стены отделилась чья-то тень и бросилась к Парселу. Он невольно отшатнулся и вытянул вперед руки. Но тень рассмеялась, проскользнула у него под руками и крепко обхватила его. Парсел почувствовал прикосновение выпуклого об- наженного живота. - Адамо! О Адамо! Я боялась, что больше тебя не увижу! Ивоа опустилась на колени и, потянув его за руку, усадила рядом с собой на мох. - Ивоа, - сказал Парсел, взяв ее лицо в обе руки. - Как ты сюда попала? Откуда узнала, что я приду? Она засмеялась, счастливая, что чувствует прикосновение его рук. - Отвечай, Ивоа! Она засмеялась еще громче. Вечные вопросы! Все ему надо знать! Она опустила голову на плечо Парсела. - Когда я увидела трех перитани с ружьями в нашем доме, я сказала: ауэ, ауэ! Я не смогу убить всех троих! Послышался смех, и Парсел понял, что женщины сидят вокруг них в полумраке. Но он еле различал очертания их фигур. - Тогда, - продолжала Ивоа, - я побежала к Омаате, а там была Итиа, и я им все рассказала. Омаата подумала и ответила: "У меня есть план. Иди с Итией под баньян и жди". - А я, - сказала Омаата, - собрала женщин, рассказала им свой план, и они решили: "Пусть будет так, как ты говоришь". Она сидела справа от Парсела, и когда повернула голову, он увидел, как заблестели ее глаза. Она сделала многозначительную паузу, ожидая новых вопросов. - И тогда? - -спросил он. - Тогда я опрокинула цистерны с водой. - Это ты опрокинула цистерны? - воскликнул Парсел, пораженный. Омаата откинула голову назад, выпятила свои круглые, как шары, груди, и смех ее прогремел, словно водопад. Однако глаза глядели печально. Это был смех торжествующей гордости, но не веселья. Глаза Парсела понемногу привыкли к темноте, и теперь он ясно видел женщин, присевших на пятки вокруг него. Парсел не слышал их, так как смех Омааты все заглушал, однако по их губам он видел, что они тоже смеются. Они были горды, что принимали участие в этой хитрой проделке и что она так ловко удалась. - Знай, Адамо, - сказала Омаата, - что на Таити: убивают. Но ему не мешают пить. - К чему же тогда эта хитрость? - спросил Парсел. - Чтобы вырвать тебя из рук перитани и спрятать. - Спрятать? - спросил Парсел, поднимая брови. - Да, пока не кончится война. Парсел поглядел на женщин. - И вы все согласились на такую хитрость? - спросил он изменившимся голосом. - Все, - ответила Омаата, - даже жены, чьи танэ не Дружат с тобой. Только Ваа мы ничего не сказали. - Ваа очень глупа, - сказала Ороа, вскинув голову и взмахнув гривой. - Она могла нас выдать. - Ваа восхищается человеком, который носит кожаные штуки вокруг ступней, - добавила Тумата. - Она не понимает, что вождь теперь ничто, когда сгорела его большая пирога. - Вождь и сам этого не понимает, - сказала Итиа. Женщины засмеялись. Ну и злой же язычок у Итии! - Однако Ваа дала мне ружье, - заметила Ивоа. - Она тебе его дала? -спросил Парсел. - Да. Парсел снова поднял брови. Забавно. Оказывается, образцовая миссис Мэсон налгала своему супругу. - Послушай, мы спрячем тебя в пещеру, - сказала Омаата. - В пещере живут тупапау, а "те" их боятся. - Меани их не боится. - Меани твой брат, - сказала Ивоа. - А в какую пещеру? - В мою, - ответила Итиа. - В ту, где я ночевала с Авапуи после раздела жен. - В пещеру с ружьями? - Ты ее знаешь, Адамо? - Не знаю. - Это очень хорошая пещера, - пояснила Итиа. - В ней есть родничок. Если быть терпеливым, можно набрать полную тыкву воды. После недолгого молчания Омаата проговорила: И знай, что плоды не для "тех". Они для тебя. И для Итии, - добавила она. Для Итии? - спросил Парсел. - Итиа отведет тебя в пещеру и останется с тобой. - А Ивоа? - Ивоа носит сына. Она не может забраться в эту пещеру. - А если я ей помогу? - Спроси ее сам. Парсел видел только неподвижный профиль Ивоа. Она молчала, сжав губы, с суровым взглядом и замкнутым лицом. - Если я помогу тебе, Ивоа? Она отрицательно покачала головой. - Я очень отяжелела. Мне лучше остаться в поселке. Она чувствовала себя совсем без сил после бессонной ночи. У нее было лишь одно желание: вернуться домой и поспать хоть несколько часов. Эту ночь ей опять придется караулить с ружьем в руках возле пристройки и дожидаться Тими. Она не будет знать покоя, пока не убьет Тими. - Почему я не могу остаться один в пещере? - спросил Парсел. Итиа наклонилась вперед и развела руками. - Этот мужчина боится меня, - сказала она, окидывая подруг лукавым взглядом. Заблестели улыбки, но гораздо более сдержанные, чем обычно в таких случаях. Этого требовало важное молчание Ивоа и уважение к этикету. - Итиа будет тебе полезна, - пояснила Омаата, - она хитрая. К тому же она будет приносить тебе новости. - Это может и Ивоа. - Человек, погляди на нее! Куда ей лазить. Она не может бегать. Она еле ходит. - Мне будет хорошо там, куда я пойду, - сказала Ивоа. Парсел опустил глаза и так долго молчал, что женщины встревожились. Они стали делать знаки Омаате, и Омаата сказала глубоким грудным голосом: - Ты рассердился, о мой сынок? - Нет, я не рассердился. Однако он продолжал молчать, и Омаата заговорила хриплым от беспокойства голосом: - Ты не согласен с нами? Парсел поднял голову и посмотрел на нее. - Согласен, но сначала я хочу повидаться с "теми". - Маамаа! - вскричала Омаата, поднимая глаза к небу. - Маамаа! И женщины повторили как эхо за ней это слово, ошеломленные и подавленные. Долгое разочарованное и недоверчивое "маа" прокатилось, замирая под деревом, его сопровождали быстстрые взгляды, выразительные взмахи рук и движения плеч. - Но тебе это вовсе не нужно! - воскликнула Омаата. - Ведь "те" не будут мешать перитани пить из ручья. - Я хочу восстановить мир. Женщины, переглядывались, хлопали себя ладонями по бедрам и громко вздыхали. Маамаа! Эти перитани либо очень злые, либо слишком добрые. Но всегда маамаа. Всегда! - Человек, ты сошел с ума! - сказала Омаата. - Тими тебя убьет. А может, и Тетаити. Слезы текли по щекам Ивоа, но она молчала. - Я должен попробовать, - сказал Парсел, взяв ее за руку. - Никогда я не слышала ничего глупее, - гневно пророкотала Омаата. Она прижалась спиной к толстой вертикальной ветви, и ее дрожавшее от негодования тело сотрясало всю лиственную арку. - О мои глупый петушок! - повторяла она, и в голосе ее звучали громовые раскаты. - О мой глупый, тщеславный петушок! Ты хочешь изменить небо и землю! Эти мужчины отведали крови, - продолжала она, вздымая кверху руки, - а теперь они идут вперед очертя голову, и убивают, и убивают, а ты?! Ты хочешь пойти против них голый и безоружный и думаешь установить мир! Парсел дождался, когда эхо ее голоса смолкло вдали. - Я пойду, Омаата. - Человек! - закричала она, яростно блеснув глазами. - Оставь, Омаата, оставь, - сказала Ивоа; слезы непрерывно катились по ее щекам. - Я знаю Адамо. Он пойдет. Он кроткий, но его не согнешь. - Если ты пойдешь, я пойду с тобой, Адамо, - проговорила Авапуи, Наступило молчание. Женщины избегали смотреть на Авапуи. Ауэ! Они знают, зачем она идет: хочет убедиться, что сталось с Уилли. Значит, она еще надеется! Бедная, бедная Авапуи! Эта война налетела на их остров, как мор. - Нет, - сказала Омаата твердо. - К "тем" пойдет Итиа. Она скажет: "Адамо хочет вас видеть". И если "те" согласятся, Итиа пойдет с Адамо. А когда "Ману-фаите" * *[Символическая птица мира.] закончит свое дело, Итиа отведет Адамо в пещеру. Может, это будет трудно. Может, это будет опасно. Но у Итии много хитрости. - Я тоже пойду с Итией и с Адамо к "тем", - сказала Авапуи. - Нет, - возразила Омаата, - у меня есть для тебя дело, Авапуи. Женщины поглядели на Омаату и вдруг поняли. Омаата уверена, что Уилли убит, и не хочет, чтобы Авапуи увидела его голову на копье. О Эатуа, Омаата очень умна. Она все видит вперед! - Пусть будет так, как говорит Омаата, - воскликнула Ороа, и слова ее заглушил гул одобрения. Тут Итиа, не сказав ни слова, встала и ушла. - Солнце раскрыло свое чрево, - сказала Ивоа. - Поешь, Адамо, тебя ждет впереди много трудов. С этими словами она очистила банан и протянула ему. У Парсела сжималось горло, и банан показался ему мучнистым и сухим. После банана он съел плод манго и авокато. Женщины тихонько переговаривались. Это непрерывное щебетание раздражало его, действовало ему на нервы. Минуты шли, и вместе с ними подкрадывался страх. Он сделал знак, что больше не хочет есть, растянулся на мху, положив голову на колени Ивоа, и закрыл глаза. Женщины тотчас же умолкли. Сперва ему полегчало, но он не мог заснуть, и понемногу сама тишина становилась невыносимой. Он знал, что ему придется еще долго ждать возвращения Итии и что страх будет расти. Он услышал, как Омаата тихонько сказала: "Ороа, дай мне свое ожерелье из перьев". Затем послышался треск сломанной ветки, шуршание сдираемых с нее листьев. Он попытался молиться, но через несколько секунд понял, что лишь механически произносит слова молитвы: он не мог больше ни о чем думать, ноги дрожали, а страх все рос. Вдруг ему почудилось, что он задыхается под баньяном, им овладел ужас, ему неудержимо захотелось вскочить и убежать. Он заложил обе руки за пояс и замер, пот струился по его телу. Ему представи- лось, что он лежит бездыханный, словно труп, с закрытыми глазами и скрещенными на груди руками. "Боже милостивый, - го- рячо взмолился он, - сделай, чтобы это была правда, сделай, чтобы жизнь для меня кончилась, чтобы весь этот ужас был уже позади". Он почувствовал, как Ивоа приподняла ему голову и положила себе на грудь. Он прижался к ней, как ребенок, и замер, спрятав голову на ее нежной и теплой груди. Вскоре его страх понемногу отхлынул, дыхание стало ровнее, и он погрузился в сон. Когда он проснулся, перед ним стояла Итиа. - Они согласны, - сказала она; ее круглое личико выглядело важным и озабоченным. Парсел вскочил на ноги. Женщины тоже встали, чуть помедлив, поднялась и Ивоа. Лицо ее посерело, губы дрожали. Омаата протянула Парселу палочку, на одном конце которой был укреплен пучок красных перьев. - Пока ты спал, - я приготовила тебе "Ману - фаите", - сказала она чуть хриплым голосом. - Держи ее перед собой. С этой минуты, Адамо, ты птица, которая летит, чтобы предложить мир, и по обычаям "те" не смеют тебя убить. Во всяком случае, если твоя попытка будет успешна. Но если мир будет отвергнут, тогда ты больше не табу. Он взял "Ману - фаите", и Омаата показала ему, как надо ее держать: перьями назад - это хвост птицы, а острым концом вперед - это ее клюв. Человек идет, а птица летит, и вместе они составляют одно существо. Парсел опустил глаза. Он смотрел на смехотворный талисман, который держал в руке; в случае неудачи - смерть. А сколько шансов на успех? - Скажи, ты знаешь гимны в честь мира? - спросила Омаата. - Знаю. Оту научил меня, когда у вас шла война. И я был у него, когда пришел "Ману - фаите" от Натаити. - Хорошо, - сказала Омаата. Она повернулась к Авапуи. - Мы пойдем к ручью за водой, а ты тем временем отнеси фрукты в пещеру для Адамо, потом возвращайся сюда и жди нас. Минуту все молчали и замерли в полной неподвижности. Парсел обнял Ивоа за плечи, прижался на мгновение щекой к ее щеке, затем, повернувшись к женщинам, сделал широкий жест рукой, как бы охватывая всех в прощальном поклоне. - Я вернусь, - сказал он, и в голосе его звучала сила и уверенность. Среди женщин послышался восторженный шепот. О Адамо! Как красноречивы его движения! Он достоин своего знатного тестя, великого вождя Оту! Выйдя на яркий свет, Парсел прищурил глаза и почувствовал, как солнце жжет ему затылок. Итиа шла перед ним. - Авапуи спрашивала тебя? - проговорил он тихо. - Да. Я сказала, что не знаю. - Убит? - Да. - Оху? - Да. - Амурея? Он заметил, как вздрогнули ее плечи. - Да. Наступило долгое молчание, потом Итиа сказала: - Ты можешь говорить. Они все в лагери. - Ты видела головы? С той минуты, как он решил пойти к таитянам, его мучила мысль, что он увидит это ужасное зрелище. - Нет, они спрятали их в "пуани"*. *[Корзинка из листьев кокосовой пальмы] Они воткнут их на копья после. - После чего? - После войны. Снова наступило молчание. Затем Итиа остановилась, повернулась к Парселу и сказала изменившимся голосом: - Человек, я видела Амурею. Ее повесили за руки на ветке хлебного дерева. И ноги ее крепко привязаны. У нее разрезан живот вот отсюда и досюда (она провела рукой от подложечки до низа живота). - Человек, это ужасно! - Кто это сделал? - Тими. Он отвел глаза. - Пойдем, Итиа, - сказал он глухо. После этого оба надолго замолчали. Они прошли второе плато и должны были уже выйти на голый, каменистый склон горы, но тут Итиа вдруг повернула к группе гигантских папоротников, стоявших в стороне. Войдя в тень, она схватила Парсела за руку. Ее круглое личико вытянулось и было серьезно. - Адамо, - проговорила она дрожащим голосом. - После того, что я видела у "тех", я заболела... Я так считаю, что заболела... И потому мне уже не хочется играть. Но если у тебя есть желание, Адамо, ты можешь... Ауэ! Возможно, для тебя это будет в последний раз!.. - Ты меня утешила! - сказал Парсел. улыбаясь. Оказывается, он еще может улыбаться! Он посмотрел на Итию. Его тронула наивность и великодушие ее предложения. Он наклонился и прикоснулся к ее губам. - "Ману - фаите" должна лететь, Итиа, - сказал он ласково. - И мне нельзя останавливаться. Перед ними теперь было хаотическое нагромождение черных скал - пышащая жаром пустыня. А за ней начинались джунгли. Они состояли не из папоротников, как вокруг деревни, а из мелких пальм двух - трех метров высоты, образующих густые заросли, так что Парселу, пробиравшемуся вслед за Итией, приходилось порой раздвигать руками их стволы. Переплетенная наверху листва почти не пропускала света, под ней не было ни малейшего движения воздуха, а круглые стволы поросли черными пучками мха, которые свешивались, словно волосы. Над головой Парсела слышался неумолчный шорох пальм: сухой металлический звук, не то что неприятный, но слишком назойливый. Он проникал вам в уши, заполнял все ваше тело и, казалось, нес в себе какую - то скрытую угрозу. Парселу чудилось, что на вершинах деревьев притаились какие - то громадные насекомые и все время трут одну о другую свои непомерно длинные лапки. Он продвигался с трудом, шаг за шагом. Длинные черные пряди мха, непрестанный шелест листьев - почему все это внезапно показалось ему исполненным тайного значения? Странно. Одна часть его существа испытывала страх. А другая с жадностью оглядывалась вокруг. Понемногу пальмы расступались. Под деревьями появились светлые пятна. И вдруг все осветилось. Солнце сразу как бы стало ближе, шелест пальм - приветливее. Парсел почувствовал на лице дуновение морского ветерка. Кое - где солнечные лучи пробивались до самой земли, прямые, как копья. - Здесь, - вполголоса сказала Итиа. - Еще немного, и мы придем. Постой чуть - чуть. Я боюсь. Она остановилась и поглядела на него. - Это утес на берегу? - спросил он. - Нет, это просвет среди пальм. Она обвела вокруг себя рукой. - Большой просвет среди пальм. А посредине скала. Прогалина в лесу. Свободное пространство, чтобы враг не мог напасть врасплох. Скала в виде крепости. Сам Мэсон не выбрал бы лучшего места. Когда дело идет об убийстве, люди становятся изобретательны. - Это лагерь? - Нет, - ответила Итиа, - не лагерь. Это место, чтобы встретиться с тобой. Они боятся ловушки. Они не доверяют. Даже ему. - Я боюсь за тебя, - прошептала Итиа, прижав обе руки к щекам. - Ох, как я боюсь! У меня больше нет во рту воды. - Я тоже боюсь, - сказал Парсел. - О нет! Неправда! - воскликнула Итиа, с восхищением глядя на него. - Ты совсем не серый. Ты весь красный. Он улыбнулся и пожал плечами. Он не выносил солнца, она это знала. - Адамо, - проговорила Итиа, подходя к нему с серьезным, взволнованным лицом, и положила ему руку на плечо. - Слушай! Многие танэ умерли, еще многие умрут, а я хочу ребенка. Я так хочу ребенка! Прошу тебя, Адамо, если "те" тебя не убьют... Он посмотрел на нее сверху вниз и уже собрался сказать "нет". Но вдруг ему показалось, что совсем не так уж важно сказать "нет"... Пуля Смэджа в косяке двери, дуло Смэджа, направленное ему в сердце, Мэсон, поднимающий ружье, Тими... Он смотрел на Итию. Он должен сказать ей "нет". Почему? Ради кого? "Нет", каждый раз "нет"! Нет - будущему ребенку Итии. Нет - наивной радости Итии. Нет - себе самому. Он нетерпеливо передернул плечами. Все эти табу! - Не отвечай, - попросила она. Потупив голову, она сжала ему руку. А он, позабыв о своем страхе, смотрел на нее. Ее макушка едва доходила ему до под - бородка. Как приятно на нее смотреть! Гладкое лицо, полные губы, лоб невысокий, и уголки глаз чуть приподняты к вискам. Он глубоко вздохнул, полный надежды. Он глядел на Итию, и ее красота снова вселяла в него веру. Ничего с ним не может случиться, когда рядом такое красивое создание. Пусть это бес- смысленно, но сейчас он ничуть не сомневался: она красива, значит, он не может умереть. - Ты красавица, Итиа, - глухо проговорил он. Она не двигалась. Вся ее бойкость улетучилась. Она стояла с закрытыми глазами и бессильно повисшими руками, вся как-то безжизненно поникнув. Он положил ладонь ей на плечо, а руку, в которой держал "Ману - фаите", слегка прижал к спине. Он тихонько сжимал ее, подняв голову и вдыхая свежий морской ветерок. Какой нежный свет разливался вокруг в подлеске! - Эатуа! - сказал он вполголоса, - благодарю тебя за красоту Итии, благодарю за волосы Итии, благодарю за маленькие круглые груди Итии, нежно прижавшиеся ко мне, благодарю за ее великодушие. Она откинула голову и серьезно посмотрела на него с задумчивым и целомудренным лицом. Он улыбнулся ей в ответ, приподнял "Ману - фаите", коснувшись красными перьями ее иссиня-черных волос, и сказал: - Теперь пора идти. Когда они вышли на опушку чащи, перед ними мелькнула чья-то тень. Это была Раха. Повернувшись к ним спиной, она помахала руками над головой. Она стояла лицом к длинной округлой скале; высившейся посреди прогалины. Раха улыбнулась Итии, но опустила глаза, когда Парсел поравнялся с ней. Они прошли несколько шагов по открытому месту, и Итиа вдруг прошептала: - Ружья! Они остановились. На красном камне скалы темнели три дула. Больше ничего не было видно. Даже очертаний голов. Сердце Парсела забилось. - Идем, - сказал он вполголоса. И повернувшись к Итии, властно добавил: - Нет, не впереди меня. Иди рядом. Он пошел к скале, одной рукой держа над головой "Ману-фаите", а другую, с раскрытой ладонью, отставив в сторону. Итиа шла сбоку в двух шагах от него. От ружей его отделяло не более пятидесяти метров. Он ускорил шаг. Почва вокруг скалы была каменистая и обжигала ему подошвы. Солнце всей тяжестью давило на затылок и на плечо, пот непрерывно стекал со лба на глаза, ослепляя его. Когда он был примерно в пяти метрах от торчавших дул, послышался голос Меани: - Обойди камень. Он повиновался. Но за первой скалой оказалась вторая, дальше еще одна, выше и длиннее второй. Только здесь Парсел увидел проход. Он был так узок, что приходилось протискиваться туда боком. Перед ним стоял Меани с ружьем в руках. Тими и Тетаити стояли к нему спиной, положив дула ружей на камни. - Садись и жди, - сказал Меани бесстрастно. - А ты, Итиа, иди и сторожи на южной стороне. Эта холодность, это застывшее, словно маска, лицо! Парсел растерялся, похолодел. Он вышел на площадку, заметил слева тенистый уголок под уступом скалы и с облегчением сел. Ноги у него горели. Он огляделся вокруг. Площадка образовала почти правильный круг диаметром около пяти метров. Со всех сторон каменная гряда, высотой по грудь человеку, - весьма удобное место для стрелка. Вся прогалина величиной примерно в шестьдесят метров. Итиа сторожит на опушке с юга, Раха - на востоке, Фаина, вероятно, - на севере. На западе - береговые утесы. "Они охраняют себя лучше, чем мы, - подумал Парсел. - Наши расхаживают по поселку, как будто это крепость, но он открыт со всех сторон". Прошло несколько долгих минут, и он спросил: - Что мы здесь делаем? - Ждем, - ответил, не глядя на него, Меани. Усевшись напротив Парсела, он положил ружье на землю рядом с собой и скрестил руки на груди. Потом опустил голову, прикрыл глаза и, казалось, задремал. Но Парсела это не обмануло. Всем своим поведением Меани запрещал ему вступать в разговор. Ожидание все тянулось, и, казалось, ему не будет конца. Тими и Тетаити не шевелились. Парсел видел только их спины. - Чего мы ждем? - вдруг резко спросил он. Меани открыл глаза и поднял руку, приказывая ему молчать. Тетаити бросил, не поворачивая головы: - Вот она. Прошло несколько секунд, и в проходе появилась Фаина. Когда она вышла на площадку, Тими и Тетаити повернулись к ней, а Меани встал и прислонился к скале. Фаина не взглянула на Парсела. Она стояла, крепкая, статная, перед тремя мужчинами. Грудь ее вздымалась, она с трудом переводила дыхание. - Как долго ты ходила, - недовольно буркнул Тими. Фаина посмотрела на Тетаити, но тот не поддержал упрека Тими. - Они возле большого дома, - сказала Фаина, обращаясь к Тетаити. - Что они делают? - Они строят "па" * *[Забор вокруг лагеря или дома.] - Какой высоты? Фаина подняла руку над головой - Они много построили? Фаина кивнула. - Они работают быстро. Ваа им помогает. - И добавила: - Завтра они кончат. Трое мужчин переглянулись. "Они нападут сегодня ночью", - блеснуло у Парсела в голове, и сердце его сжалось. - Хорошо, - сказал Тетаити, - иди и сторожи на севере. Фаина удивленно взглянула на него. Не было никакого смысла караулить в чаще, когда известно, что перитани не уйдут из поселка. - Иди, - нетерпеливо повторил Тетаити. Она круто повернулась, искоса бросив взгляд на Парсела. Теперь, стоя к таитянам спиной, она осмелилась посмотреть на него. Тетаити уселся против Парсела, прислонившись спиной к скале, а Тими сел слева от него. Парсел ожидал, что Меани зай- мет место справа, но тот сел рядом с Тими, и таким образом вся группа оказалась немного вправо от Парсела. Тими сделал недовольную гримасу и привстал, но Меани удержал его за руку и молча принудил остаться на месте. Опустив тяжелые веки, Тетаити смотрел в землю. Казалось, он ничего не заметил. Все молчали, и Парсел внезапно понял причину этого долгого ожидания. Как только Итиа сообщила таитянам о его желании прийти к ним, они послали Фаину в поселок разузнать, что делают перитани. Это недоверие оскорбило Парсела. Он собирался начать переговоры спокойно, но тут поддался гневу и вскричал с жаром: - Что это значит, Тетаити? Неужели ты подумал, будто я сговорился с перитани, чтобы они напали на вас во время переговоров? Тетаити открыл было рот, но прежде чем он успел ответить, вмешался Тими. - Да! Мы так подумали, - злобно закричал он. - А почему бы и нет! Ты нас уже предал один раз. - Когда это? - воскликнул Парсел. - Ты был с нами, когда Скелет целился в нас, а когда он убил Кори и Меоро, ты перебежал к ним. Парсел посмотрел на Тими. По сравнению с атлетически сложенными Меани и Тетаити, возвышавшимися по обеим его сторонам, Тими казался почти хрупким, и в выражении круглого безусого лица было что - то мальчишеское. Но в глазах горела жестокость. - Тими, я не перебегал во враждебный лагерь. Я не поднял на вас оружие. Я старался отговорить Уилли, когда он решил убить Оху. И ты, может быть, не знаешь, что перитане тоже обвиняют меня в предательстве. - Я знаю, - сказал Тетаити, - Итиа мне рассказала. - Если я предал их, - продолжал Парсел, взмахнув "Ману-фаите" и начертив в воздухе широкую восьмерку, - то как же я могу предать вас? Этот аргумент, а также сопровождавший его величественный жест произвели впечатление на таитян. Тетаити поднял руку, но ответил не сразу. - Адамо, - проговорил он наконец, - когда Скелет и другие направили на нас ружья, ты был с нами, ты был нашим братом. Но Скелет убил Кори и Меоро. И наш брат Адамо остался со Скелетом. Парсел почувствовал, как в нем поднимается тревога. На первый взгляд могло показаться, что Тетаити повторяет упреки Тими, лишь слегка смягчая их, но на деле его обвинения были иными. Он не подозревал Парсела в предательстве. Он утверждал, что Парсел не выполнил своего братского долга. Это обвинение как будто звучало менее оскорбительно. Но для таитян это был столь же тяжкий проступок. - Если бы я пошел с вами, - ответил Парсел, - кровь моего брата Ропати пала бы на меня. - Ропати взял ружье против нас! - закричал Тими, сверкнув глазами. Парсел обернулся и посмотрел ему в лицо. - Тот, кто убил Ропати, сделал это не потому, что у него было ружье. Ауэ! Смотри, как убийство рождается из убийства. Оху не насладился Амуреей. Он был убит. Уилли не насладился местью. Он был убит. А теперь мне говорят, что ты боишься меня и грозишь мне смертью. - Я не боюсь тебя, - бросил Тими дерзко. - Я не боюсь человека, когда он похож на тех, кот живет в "фаре - буа" *. * [Дом для бессильных (буа), где прячутся во время войны женщины, дети и старики.] - Если я "буа", тогда почему ты называешь меня предателем? В эту минуту лицо Меани осветила нежная, лукавая улыбка, поразившая Парсела в самое сердце, но тотчас погасла. Умный Адамо! Умный и красноречивый Адамо! Парсел с радостью вглядывался во вновь замкнувшееся лицо Меани. "Значит, он по-прежнему мне друг", - подумал Парсел, и счастье наполнило его сердце. Все вдруг показалось ему не таким трудным. - Тетаити, - вновь заговорил Парсел, веря, что сможет его убедить. - Послушай меня, я говорю чистую правду. Ропати не собирался стрелять в вас. Ни Жоно, ни Старик - Джонсон, ни Желтолицый. Ропати взял ружье, чтобы поиграть в солдата. Жоно просто по глупости. Старик потому, что боялся Скелета. А Желтолицый даже не заложил в ружье штуку, которая убивает. Тетаити медленно поднял тяжелые веки и презрительно сказал: - Перитани ведут себя так, что нам их никак не понять. Они заодно с вождем и в то же время не с ним. Они его слушаются и в то же время не слушаются. Они делают что-нибудь и в то же время не делают. Помолчав, он продолжал: - Для меня все ясно: эти четверо взяли ружья, значит, они наши враги. - Я не взял ружья, - возразил Парсел, - и все-таки ты считаешь меня врагом. - Я не сказал, что ты нам враг, - ответил Тетаити, глядя ему прямо в глаза. - Я "буа"? - Ты не "буа". - Я предатель? - Ты не предатель. - Кто же я тогда? Для Парсела это был чисто риторический вопрос. Он хотел путем исключения заставить Тетаити признать, что всегда держится нейтрально. Но Тетаити отнесся к его словам с полной серьезностью. Он долго вглядывался в Парсела, как будто стараясь определить, кто он, по чертам лица. - Не знаю, - медленно сказал он наконец. - Может быть, просто ловкий человек. Его ответ поразил Парсела своей неожиданностью, обжег, как удар хлыста. "А вдруг это правда? - подумал он, словно озаренный вспышкой света. - Что если я ошибался в себе? Что если все мое поведение вплоть до сегодняшнего дня было только ловкостью, лавированием?" Надо было что-то сказать, ответить Тетаити, не дать его словам повиснуть в воздухе... Молчание шло Парселу во вред. Но его сковало сомнение. В эту минуту он готов был согласиться с таким определением его роли. Тетаити не нарушал затянувшегося молчания. Он видел, в какое смущение привела Парсела брошенная им фраза, но пока не спешил делать выводы. Разумный, осторожный, он не любил принимать скороспелых решений, даже в мыслях. Может быть, настанет день, когда придется считать Адамо врагом. Все может быть. Кто такой Адамо? Человек, который ловко умел оставаться в стороне от битв. Но в таком случае зачем, рискуя жизнью, пришел он добиваться мира? Парсел вспомнил наконец фразу, приготовленную им для начала переговоров. Он поднял птицу мира над головой и провозгласил: - Я "Ману-фаите" и прилетел сюда, чтобы предложить вам мир. Тетаити скрестил руки на груди, и его властное, прорезанное морщинами лицо приняло торжественное выражение. Его поза ясно говорила, что беседа окончена и начинается церемония переговоров. Парсел встал, согнул руку и поднял "Ману-фаите" на высоту плеча, повернув пучок красных перьев назад, а острый конец вперед. - Я "Ману-фаите", - начал он, стараясь плавно скандировать слова, - и говорю в пользу мира. Всего три дня идет война, и уже убито восемь человек. Ауэ! Это слишком много! Пройдет еще день, и, кто скажет, сколько людей на острове останется в живых? Воины, слушайте меня! Я "Ману-фаите" и говорю в пользу мира. Почему началась эта война? Потому что были совершены несправедливости при дележе женщин и при дележе земли. Но теперь, ауэ, у нас одиннадцать женщин на семь мужчин, а земли больше, чем нужно для всех. Танэ, не будем подражать безмозглым акулам, которые убивают друг друга без всякого смысла. Слушайте меня, я "Ману-фаите" и говорю в пользу мира! Юноша, потрясая оружием, чувствует себя сильным, ловким и говорит: "Мой враг будет убит, но не я!" Ауэ! Война - это игра случая. Он тоже будет убит! И тогда для него не будет больше рыбной ловли сияющим утром, не будет сбора кокосовых орехов, качающихся на ветру, не будет сладкого отдыха под палящим чревом солнца, не будет ни сна, ни игры. Воины, кто останется в живых, если продолжится война? Кто оплодотворит женщин? Кто заселит этот остров, когда окончатся наши дни? Воины; я говорю в пользу мира, и пусть тот, у кого есть язык, отвечает. Он сел и посмотрел на трех мужчин перед ним. Положив ружья на колени и заткнув обнаженные ножи за парео, они сидели прямые, неподвижные, считая ниже своего достоинства прислониться к скале и не чувствуя усталости; несмотря на жгучее солнце, на лбу у них не выступило ни капли пота. Выражение их глаз было непроницаемо. Напрасно Парсел говорил себе, что эта бесстрастность ничего не означает и просто диктуется правилами этикета. Он все-таки почувствовал себя обескураженным. Тетаити подал знак, и Тими встал. Он должен был говорить первым, как наименее почтенный из троих таитян: его допустили да совет вопреки обычаям, ибо он был низкого рода. Чтобы усилить впечатление, он поднял левой рукой ружье над головой, а правой размахивал выхваченным из-за пояса ножом. С секунду он стоял вытянувшись на носках, недвижимый, как статуя ненависти. У него не было ни мощи, ни величавости Меани и Тетаити, но он казался тонким и твердым, как стальной клинок Начав свою речь, он для вящей убедительности пел некоторые фразы и даже, приплясывая, бил землю ногами, глаза его сверкали, а рука, сжимавшая нож, то делала угрожающие жесты в сторону Парсела, то размахивала клинком над головой. В его лице и во всей фигуре было что-то отроческое, незрелое, и это делало особенно страшной кипевшую в нем жажду разрушения. - О воины! - кричал он исступленно, и голос его становился все пронзительней. - Я говорю в пользу выпотрошенной курицы! О воины! Выполняйте ваш долг! Будьте подобны норе в утесе, откуда разбегаются ящерицы. Будьте подобны открытой бухте, где притаилась яростная акула! Никому не давайте пощады! Пусть погибнут все перитани! Убейте долговязого Скелета! Убейте Крысенка! Убейте их вождя! Убейте Адамо! О воины! Я говорю в пользу выпотрошенной курицы! Жгите хижины! Уничтожайте сады! Рубите деревья! Берите в рабство жен врагов! Топчите их ногами. Пусть они повинуются вам, как суки! Выпотрошите утробы женщин, носящих детей перитани, и пусть эта проклятая порода будет вырвана с корнем! О воины! Я говорю в пользу выпотрошенной курицы, и пусть будет, как я сказал! Тими вновь засунул нож за пояс и сел. Меани тотчас же вскочил на ноги. Это свиное отродье смеет предлагать выпотрошить его сестру! Меани даже посерел от гнева, он изо всех сил старался овладеть собой, и все мускулы его великолепного тела судорожно напряглись. Выкатив глаза и запрокинув голову с трепещущими ноздрями, он неестественно раздувал шею, пытаясь овладеть своим голосом. Грязная собака! Свиное отродье! Меани с таким бешенством повернулся к Тими, что Парсел испугался, как бы он не бросился на юношу. Но выражение ярости быстро сошло с лица Меани. Он смотрел прямо перед собой, и нечеловеческим усилием воли ему удалось расслабить свои мускулы. Поразительное зрелище! По всему его телу сверху донизу ходили волны, переливались под кожей, с каждой секундой опадая и стихая, как морская зыбь. Затем все успокоилось, и его гладкая темная кожа застыла, словно вода в озере. Мускулы как будто спрятались под плотной броней, которая, однако, не скрывала их силы, и тело дышало теперь необыкновенным спокойствием и величавостью. - О "Ману-фаите", - проговорил он чуть охрипшим голосом. - Какой полоумный предлагает срубить деревья? Это же наши деревья! Кто предлагает уничтожить сады? Это же наши сады! Кто предлагает взять в рабство женщин? Это же наши сестры! Кто хочет убить детей, которых они носят? О "Мануфаите", это наши собственные племянники! И пусть никто не посмеет коснуться чрева этих женщин, иначе воин пойдет на воина и убьет его! Меани глубоко перевел дух. Он почувствовал удовлетворение от того, что ответил недвумысленной угрозой на выступление Тими. Он продолжал: - О "Ману-фаите", я говорю в пользу мира! Я, Меани, сын вождя, говорю: пусть только Скелет будет убит, потому что он всему виной. Пусть только Скелет будет убит, потому что он один убил. Пусть все другие останутся. Пусть несправедливость Скелета будет исправлена, путь будет все забыто и таитяне живут в мире с чужестранцами. Как только Меани сел, тотчас встал Тетаити. Опустив тяжелые веки, нахмурив густые брови над крупным носом, крепко сжав губы, отчего резко проступили складки по обеим сторонам рта, он несколько секунд стоял не двигаясь. Перитани так плохо охраняют себя, что, сражаясь сними трое на трое, с равным ору- жием, он был уверен в победе. Он согласился принять "Мануфаите" только из учтивости и теперь горько сожалел об этом. Из-за нее два его воина накануне решающей битвы открыто бросают друг другу угрозы. Они готовы чуть ли не убить друг друга! Нельзя ждать ничего хорошего от перитани, он еще раз убедился в этом: одно присутствие Адамо уже вызвало ссору. - О "Ману-фаите", - торжественно начал он, - я говорю в пользу продолжения войны. Однако не забывайте, воины, что наше племя не сражается с вражеским племенем: мы одно племя, которое само раздирает себя на две части. И потому мы должны быть осторожны, чтобы не зайти слишком далеко... О танэ! Вы сделали меня своим вождем, и я, Тетаити, вождь и сын вождя, говорю: я прикоснусь головой к хижинам - и хижины станут табу. * Я прикоснусь головой к деревьям - и деревья станут табу. Я прикоснусь головой к садовым оградам - и сады станут табу. Я прикоснусь головой к оплодотворенным чревам женщин - и они станут табу. * [Согласно старым верованиям, на Таити голова вождя считалась табу и делала табу все предметы, которых касалась. - Прим. автора.] О "Ману - фаите"! Я говорю в пользу продолжения войны. Воины сражаются не за женщин и не за землю. Они сражаются потому, что им нанесли оскорбление. Потому, что их унизили. Потому, что на них смотрел свысока несправедливый человек. Нам нанесли глубокую рану, о "Ману-фаите"! Если перитани хотят уйти в море и искать себе другой остров, пусть эти бесчестные люди уходят. Но если они хотят остаться здесь, они будут сметены с лица земли. Как можно доверять этим переменчивым, непонятным людям? О "Ману-фаите", я говорю в пользу продолжения войны! Если перитани останутся на острове, пусть они погибнут! Пусть их смерть будет бальзамом для наших ран! Пусть их головы украсят забор перед нашими хижинами! Пусть они коченеют во мраке, а мы, живые, в горячих объятиях их жен продолжим наш род! О "Ману-фаите"! Я говорил в пользу продолжения войны, и пусть тот, у кого есть язык, отвечает. Тетаити сел, и Парсел медленно поднялся с места. Он надеялся, что Тетаити: - самый разумный и самый осторожный из троих - сумеет найти компромиссное решение. Но теперь было ясно, что он уверен в победе и потому не хочет мира. Его пред- ложение, чтобы перитани отправились в море, было равносильно оскорблению. - Тетаити, - сказал Парсел терпеливо, - если бы ты победил и после боя сказал мне: "Адамо, уезжай, или ты умрешь!", я согласился бы уехать. Потому что я не брал ружья и не участвовал в битве и для меня покинуть остров не позор. Но иное дело остальные перитани. У них есть оружие, и им стыдно бежать. И пойми, Тетаити, что, если бы перитани поплыли на пирогах, спрятанных в гроте, смерть вскоре настигла бы их. Смерть от бури, смерть от голода и жажды или смерть с петлей на шее, если они повстречают большую пирогу из своей страны. Берегись, Тетаити, как бы ты, испытав несправедливость, и сам не стал несправедливым. Кто из перитани оскорбил тебя? Один человек. Неужели же все перитани должны погибнуть из-за него одного? Тетаити выслушал эту речь, закрыв глаза, с неподвижным лицом, а когда Парсел замолк, произнес вежливым тоном, но ясно давая понять, что переговоры окончены: - Кончил ли ты говорить, о "Ману-фаите"? - Я кончил. Тетаити повернул голову влево и сказал: - Очерти круг передо мной, Тими, мы должны принять решение. Тими повиновался. По правде сказать, он ничего не мог начертить, так как почва тут была каменистая, и он ограничился тем, что, наклонившись, описал правой рукой круг перед вождем. Потом снова сел на место. - Приступайте, воины, - проговорил Тетаити. Тими поднял маленький камень, бросил его в воображаемый круг и сказал: - Вот камень за выпотрошенную курицу. Тетаити нахмурил брови. Тими не образумили ни угрозы Меани, ни объявленный им самим табу. Бешеный! Наглец! Придется примерно наказать его, когда кончится война. Тетаити отвел взгляд и произнес спокойно: - Ты, Меани. Меани бросил камень в круг и сказал: - Вот камень за возвращение мира. Тетаити поднял камень, торжественно поднес его к губам и несколько секунд просидел в полном молчании. Этим он хотел подчеркнуть, что только его слово имеет решающее значение. И в самом деле, голосов никто не считал. Вождь был высшим судьей, и его решение - окончательным. Тетаити бросил камень. - Вот камень за продолжение войны. С этими словами он поднял свои тяжелые веки и взглянул на Парсела. - Чужеземец, - холодно сказал он, - дай мне "Ману-фаите". Парсел встал, смущенный этим приказом и тоном, каким он был дан. Чуть поколебавшись, он протянул Тетаити птицу мира. На Таити ему довелось присутствовать при мирных переговорах, но тогда мир был заключен и посол удалился, неся красные перья над головой, под радостные крики толпы. Тетаити встал, за ним поднялись Тими и Меани. Вождь взял двумя руками "Ману - фаите", поднял ее над головой и, с размаху стукнув о колено, разломал пополам. Потом бросил оба куска на землю к своим ногам и вскричал грозным голосом: - Птица мира умерла! Парсел был ошеломлен и парализован страхом. Значение этого символического жеста было ясно: уничтожение птицы предвещало ему смерть. Прошла минута, Парсел не решался ни пошевелиться, ни заговорить. Тими схватил ружье левой рукой, а правой выхватил нож из-за пояса. Затем, указав на Парсела концом клинка, попросил, повернув голову к Тетаити: - О Тетаити! Отдай эту рыбу в мои руки! Но в ту же минуту Меани подошел к нему вплотную и крикнул громовым голосом: - Табу! Это слово, а также грозная сила, прозвучавшая в этом крике. пригвоздила Тими к месту. Однако он не потерял присутствия духа. Подняв голову и взглянув в яростное лицо Меани, он спросил: - Почему табу? - Смотри, человек! - крикнул Меани во всю силу легких, подчеркивая каждое слово. - Смотри, человек, какую серьгу носит Адамо! Это я ему дал ее. А до меня эту серьгу носил мой отец, великий вождь Оту! Тими уставился на серьгу, и глаза у него чуть не вылезли из орбит. И правда! Это серьга Оту! Он почувствовал, что его обманули. - Табу недействительно! - закричал он наконец в бешенстве. - Табу таитянского вождя нельзя передавать перитани! - Но кто этот перитани? - завопил Меани. - Это зять таитянского вождя! Муж его дочери! Брат его сына! Парсел смотрел на них, застыв от удивления. По-видимому, его жизнь зависела от этого теологического спора: может ли священная сила табу распространяться на чужеземца? Тими повернулся к Тетаити и спросил его сухим, почти повелительным тоном: - Как решит вождь? Парсел не смотрел на Тетаити. Он снова обрел хладнокровие и, чуть покачиваясь на носках, ловил каждое движение Тими. - Как решит вождь? - повторил Тими. Тетаити был в большом затруднении. Он сломал "Ману-фаите", ибо такова традиция, но у него не было обдуманного намерения погубить Парсела. Однако, по обычаю, неудачливого посла ожидает смерть. Тут он не мог спорить с Тими. Что касается табу, то он тоже готов был с ним согласиться. Тетаити очень сомневался в действенности табу, так как Адамо не таитянин. К несчастью, одно обстоятельство было ясно. Повесив на ухо Адамо серьгу, которая касалась головы Оту, Меани тем самым подтверждал, что Адамо - его названый брат и он ценит его жизнь дороже своей собственной. Следовательно, убийство Адамо повлечет за собой смертельную схватку между Меани и Тими, а в таком случае этой ночью в бою с перитани у таитян будет одним воином меньше. - Я вождь, - сказал он, глядя Тими прямо в глаза, - а не жрец. И в вопросе о табу я не могу решать, кто из вас прав, а кто нет. Однако если Адамо состоит в родстве с Меани и Меани считает его табу, ты поступишь разумно, отказавшись от этой рыбы. Тими был на целую голову ниже двух таитянских богатырей, стоявших у него по бокам, но он выпрямился и изогнул свое тонкое тело, словно лук. Эта знать! Эти сыновья вождей! Они сговорились против него! Ясно, хотят его напугать! Но чего стоит их сила теперь, когда у него есть ружье! - Мое право, это мое право! - закричал он в бешенстве. Прошла минута. Тими стоял с угрюмым видом, опустив глаза, и, казалось, уже успокоился, как вдруг он метнулся с быстротой молнии, чтоб нанести Парселу страшный удар ножом. Но Парсел успел отскочить в сторону, и клинок ударился о скалу. В ту же минуту Меани поднял вверх обе руки и опустил их на затылок Тими. Ударил он совсем не сильно, но Тими отлетел вперед, стукнулся лбом о скалу, упал на землю и остался лежать без движения, уткнувшись лицом в каменистую почву. - Неужели я убил это свинячье отродье? - спросил Меани. Он посмотрел на Тетаити, тот опустился на землю, перевернул Тими и положил его голову к себе на колени. - Этот полоумный немножко заснул, - сказал он с презрением. - Идем, Адамо! - вскричал Меани и схватил Парсела за руку. Он рванулся вперед, но задержался, протискиваясь боком в узкий проход между скалами. Как только Меани проскользнул в него, он так сильно потянул Парсела за собой, что тот расцарапал грудь о каменный уступ. Они пробежали метров десять по прогалине, когда за ними послышался голос Тетаити: "Меани, не выходи из чащи!" Не останавливаясь, Меани в знак согласия помахал свободной рукой, и Парсел, обернувшись, увидел Итию, стоявшую шагах в двадцати и не смевшую последовать за ними. "Итиа! - раздался голос Тетаити, - принеси воды!" Парсел спотыкался, расшибал себе ноги о камни и чуть не падал, ему казалось, что Меани тащит его с невероятной быстротой, он чувствовал себя ребенком, который еле поспевает за взрослым и мчится, увлекаемый сильной рукой. Когда они вбежали - под пальмы, Меани выпустил его, но почти не замедлил бега, и Парсел удивился, что пальмы не смыкаются за ними, когда они проносятся мимо. Должно быть, в джунглях существовал проход, известный лишь таитянам. Сердце Парсела билось все сильнее, он боялся, что в темноте отстанет от Меани, и выдохнул еле слышно: - Потише, Меани. Меани замедлил бег. - Послушай, Адамо, - сказал он так же тихо. - Мне надо кое-что тебе сказать. Ты меня слышишь? - Да. - Куда ты пойдешь теперь? - К баньяну. - А потом? - В пещеру, где были ружья. Так придумали женщины. - Они хорошо придумали. Помолчав, Меани заметил: - Ты сильно запыхался. Хочешь пойдем медленнее? - Нет. - Послушай. Как только мы выйдем из чащи, ты побежишь изо всех сил и остановишься только в пещере. - Хорошо. - Ты лишь немного опередишь Тими. Он бегает очень быстро. А я не могу остановить его. Иначе мне придется его убить. - И он добавил извиняющимся тоном: - Я не могу убить его перед сражением. Парсел все бежал. У него кололо в боку, ион старался дышать как можно ровнее. - Выйдя из чащи, - сказал Меани, - я проложу ложный след. И ты выиграешь еще немного времени. Под пальмами понемногу светлело. Они пробежали еще несколько шагов, и перед ними возникла гора, а у их ног открылся каменистый склон, спускавшийся к баньяну. Меани повернулся, поднял Парсела могучими руками, прижал к груди и потерся щекой о его щеку. - Слушай, - сказал он прерывающимся голосом. - Слушай. Сейчас ты уйдешь. Слушай. Быть может, ты будешь убит. Быть может, я. Слушай, мой брат Адамо. Я тебя люблю. Никогда не забывай, как я тебя люблю. Если я умру, я буду думать о тебе _там_. И ты тоже думай об мне _там_. Обещай! - Обещаю! - ответил Парсел дрожащим голосом. Он ощущал губами шершавую и чуть солоноватую кожу Меани. Он не помнил себя от счастья и в то же время от горя, что расстается с Меани. - Обещаю, - повторил он. Меани разжал руки, взял Парсела за плечи и несколько раз слегка стукнулся лбом о его лоб. Парсел вспомнил, что в день его приезда на Таити Меани тоже сделал этот жест, когда сердце его было так полно, что он не мог говорить. - О Адамо! - сказал Меани чуть слышно. - О брат мой! - Обещаю! - повторил Парсел, глаза его были полны слез. Меани отпустил его и слегка хлопнул по плечу. Улыбка у него была такая добрая, такая ласковая, что Парселу стало почти больно. - Беги! - сказал Меани. - Теперь беги! Беги, Адамо! ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТЬ - Вот здесь, - сказала Авапуи, оборачиваясь. Парсел с трудом карабкался по скалам в нескольких метрах ниже ее. Тропинка - нечто вроде узкого коридора, пробитого в камне, - была так крута, что по ней можно было подняться, только хватаясь руками за уступы. Парсел двигался вперед с удручающей медлительностью. Его не оставляло чувство, что он прекрасная мишень для стрелка, засевшего у подножия горы. Он лез, не оглядываясь, и хотя от жары обливался потам, по спине у него пробегали мурашки. Он догнал наконец Авапуи и, схватив ее за руку, спрятался с ней в тени густого куста, наполовину скрывавшего вход в пещеру. Оттуда он взглянул вниз сквозь листву. Он стоял, прижавшись плечом к плечу Авапуи, не в силах говорить, сам удивляясь тому, как сильно он запыхался. Раскинувшийся у его ног пейзаж был безлюден и неподвижен, только воздух чуть дрожал над раскаленными солнцем утесами. Он отдышался и повернулся к пещере. Наконец-то он в безопасности! - Идем, Авапуи. - Погоди. А корзинка с фруктами! Она протянула руку, вытащила спрятанную в ветках куст. корзинку и плавным движением поставила ее себе на бедро. Он посмотрел на Авапуи. За какой-нибудь час она дважды поднялась от баньяна до пещеры и даже не запыхалась. - А теперь? - спросил он. - Иди прямо вперед, Адамо. Я буду указывать тебе путь. Дно пещеры сначала спускалось на один - два метра, а потом понемногу поднималось вверх; оно все заросло кустарником и цветами. Свод был покрыт трещинами и расселинами, давая свободный доступ воздуху, и на стенах кое-где лежали солнечные пятна. Галерея повернула влево, плечи Парсела охватила прохлада, солнечные пятна исчезли, понемногу становилось все темней. - Тупапау, - сказала Авапуи, останавливаясь. - Я боюсь. - Маамаа, - нетерпеливо ответил Парсел, - ты провела здесь две недели с Итией. И тупапау ничего тебе не сделали Здесь живут добрые тупапау. Немного подумав, она возразила: - А может быть, теперь они изменились. Парсел пожал плечами. - Со мной тебе нечего бояться. Я в них не верю. - Правда? - спросила она с надеждой. - Правда. По таитянским представлениям тупапау не трогают людей, которые не верят в их существование. И самое удивительное при этом, что на Таити почти не встречается "неверующих". Парсел двинулся вперед, и Авапуи безропотно последовала за ним. Адамо не верит в тупапау, как и Меани, но еще важнее одно обстоятельство, о котором она только что вспомнила: у Адамо светлые волосы медового цвета. Тупапау никогда не видели такого необычного существа. Его неверие их обезоружит, а внешний вид поразит, и, возможно, они присмиреют, даже если нрав их испортился после больших дождей. Парсел вошел по щиколотку во что-то холодное и отступил назад. Насколько он мог разглядеть, впереди дно пещеры было покрыто темной водой. Кое - где из воды выступали крупные гладкие камни, слегка поблескивая в полумраке. - Итиа говорила только о маленьком родничке, - удивился Парсел. - Когда мы прятались в пещере, тут не было никакой воды, - сказала Авапуи изменившимся голосом. - Это проделки злых тупапау. Опять все сначала! - Слушай! - воскликнул Парсел раздраженно. Он обнял Авапуи и почувствовал, что она вся застыла и похолодела. - Слушай! - продолжал он торжественным голосом. Никаких тупапау нет! Я, Адамо, объявляю: тупапау не существуют! Парсел был поражен, какое мгновенное действие оказали на Авапуи его слова. Она сразу точно оттаяла, кожа ее потеплела, тело стало гибким и податливым. В мгновение ока окаменевшее от страха существо превратилось в разумную и спокойную женщину. Она с благодарностью потерлась щекой о щеку Парсела. Важно было даже не то, что он сказал, но его уверенный тон. Парсел шел впереди, шагая с камня на камень. Порой, когда расстояние было слишком велико, он отпускал руку Авапуи и прыгал. Свод пещеры был довольно низок, и вся она представляла собой узкий, извилистый туннель. По-видимому, рукав потока когда-то пробил себе здесь путь наружу, но после обвала изменил свое русло. А теперь вода, должно быть, просочилась сквозь обвалившиеся камни. Когда вода расширит свой проход - на что уйдут многие годы - она заполнит пещеру, вырвется на волю и бурным потоком хлынет к подножию горы. Без сомнения, она уже однажды проделала этот путь. Узкая тропка среди камней, по которой он взбирался сюда, наверно, и была старым руслом, прорытым водой. - Тупапау тут ни при чем, - сказал Парсел, оборачиваясь. - Это вода потока пробила дырочку в скале. - Какая вода искусная, - произнесла Авапуи с таким уважением, как если бы говорила о вожде. Он выпустил ее руку и прыгнул на большой плоский камень, выступавший из воды. Камень качнулся с легким всплеском, потом последовал более глухой стук. Парсел чуть не потерял равновесие, взмахнул руками и перескочил на соседний камень. За ним послышались те же звуки; шлепок камня о воду, а затем стук камня о камень под водой. Каменная плита снова стала на свое место. - Будь осторожна, - бросил Парсел через плечо. Они прошли еще с десяток метров. Туннель повернул вправо, а по левую сторону Парсел увидел пробитую в скале круглую дыру правильной формы, немного побольше судового иллюминатора. Парсел заглянул в отверстие. Оно вело в другую галерею, в ней было не так темно, как в той, где они шли, и пол ее был заметно выше. По эту сторону отверстие доходило Парселу до бедра, а по ту было на уровне пола. Галерея казалась совсем прямой, вначале в ней было довольно светло, но дальше она уходила во мрак. Дно ее тоже было усеяно круглыми или плоскими камнями, но совершенно сухими. В эту часть пещеры вода не про- никла. - Вот здесь, - сказала Авапуи. Он повернулся. - Здесь? Надо пролезть сквозь дыру? - Это очень легко. Вот увидишь. Она нагнулась, просунула голову в отверстие, оперлась руками о пол по ту сторону, подогнула ноги и, сделав скользящее движение, сразу исчезла.. Она проделала это с изумительной быстротой. Мгновение спустя она уже выглянула из отверстия. - Давай, я тебе помогу. - Не надо, - ответил Парсел. Но он справился с задачей гораздо хуже, чем она. Пролезая, он поцарапал себе живот. Они очутились в своеобразной сводчатой комнатке размером около четырех квадратных метров, а дальше туннель сужался и уходил во мрак. Свет падал сюда через трещину, и на противоположной стене лежала полоска света шириной в ладонь. - Не надо идти дальше, - сказала Авапуи, указывая на туннель. - Там колодец. - Глубокий? Она кивнула головой. - Ты бросаешь камень. Ты ждешь и ждешь. Потом слышишь - шлеп! - А можно пройти на ту сторону колодца? - Мы можем, - ответила Авапуи, - а ты нет. Она сказала это без тени презрения. Просто отметила факт. Парсел направился в узкий проход. Углубившись в тень, он замедлил шаг, чтобы дать глазам привыкнуть к темноте. Он невольно согнулся, хотя сам понимал, что это ни к чему, так как свод был не меньше чем в двадцати сантиметрах у него над головой. Он расставил руки, и ладони его коснулись стен. - Осторожно, - сказала Авапуи, дотрагиваясь до него. - Он тут. - Где? - Перед тобой. Какие у нее зоркие глаза! Он присел и, правда, шагах в двух впереди увидел еле заметную темную полосу. Тогда он лег плашмя и подполз к ней. Вытянув руки, Парсел ощупал края провала - он тянулся от стены до стены. Прохода не было. Колодец занимал всю ширину туннеля. Парсел встал. Он не видел Авапуи, но по аромату вплетенных в ее волосы цветов чувствовал, что она стоит справа от него. - Ты могла бы перейти на ту сторону? - спросил он с сомнением. - Да. Хочешь, покажу? - Нет, нет, - поспешно сказал он. - Ты уже пробовала? - Да. Мы все трое. - Кто трое? - Я, Итиа и Меани. - Когда? - Когда вождь приходил вместе с Ваа, чтобы спрятать ружья во время больших дождей. Человек! Меани едва успел сбросить в колодец нашу постель из листьев и перейти вместе с нами на ту сторону. Вождь велел Ваа оставаться в комнате, а сам пошел один в этот конец. Ауэ! Глаза у перитани совсем не хорошие! Мы стояли по ту сторону колодца на длину копья, а он нас не видел. Меани испугался, что вождь свалится в колодец, и бросил туда камешек. Камешек сделал - шлеп! Вождь подскочил, потом лег на живот, как и ты; он ощупал край колодца руками, заворчал: "Гм-м-м!.." (тут она очень похоже передразнила Мэсона) - и вернулся назад. - А что там, на другой стороне колодца? - Пройдешь еще немного - и конец, со всех сторон стена. Парсел вернулся в сводчатую комнату. После полного мрака туннеля ему показалось, что здесь почти светло. - А где вождь спрятал ружья? - Тут. На стене против светлого пятна шел каменный выступ, между этим выступом и сводом, на высоте трех метров, угадывалась глубокая трещина. - Ему, наверное, пришлось здорово потрудиться, - заметил Парсел бесцветным голосом. Он вдруг почувствовал ужасную усталость. Ему хотелось только одного - лечь и молчать. Главное, молчать. - Почему? - возразила Авапуи. - Это очень легко. Когда вождь ушел, Меани залез наверх, все вытащил и распаковал - ружья были завернуты в жирные тряпки, а штуки, которыми убивают, лежали в ящике, обшитом железом. Потом Меани положил все на место и заставил нас поклясться, что мы никому ничего не скажем, даже Уилли... Она прервала свой рассказ, опустилась на землю, прикрыла глаза одной рукой, а другую уронила ладонью кверху на колени и принялась плакать. Она плакала беззвучно, плечи ее судорожно вздрагивали, и она не утирала слез, катившихся у нее по щекам. Парсел присел рядом с ней. - Что с тобой, Авапуи? Она отняла руку от лица. - Ты был у "тех". Ты вернулся и ничего не сказал мне об Уилли. Он отвернулся. По дороге он на бегу отрывочно рассказал о "Ману - фаите". Но это правда, он ничего не сказал ей об Уилли. Что он мог сказать? А ведь с тех пор как они были вместе, она все время ждала. Ждала во время сумасшедшего бега от баньяна до пещеры. И в пещере, вопреки очевидности, все еще ждала и все еще надеялась. А теперь ее надежда вдруг окончательно рухнула. Наконец она увидела трезвым взглядом то, о чем знала с первой минуты: Уилли умер. - Идем, - сказал Парсел, обнимая ее за плечи. Он поднял Авапуи с земли и, чувствуя себя слишком усталым, чтобы говорить, подвел ее к подстилке из листьев и заставил лечь. Затем он и сам лег рядом, приподнял ее голову и положил себе на плечо. Ему хотелось сказать ей хоть несколько слов. Но он не мог даже раскрыть рта и внезапно провалился в сон. - Адамо! - раздался голос у него над ухом. Он подскочил, открыл глаза и опешил, увидев Авапуи в своих объятиях. Но он заметил слезы у нее на щеках и сразу все вспомнил. - Я долго спал? - Нет, чуть-чуть. Послушай, Адамо. Мне надо идти. Омаата, наверное, волнуется под баньяном. Она ведь не знает, что "те" задержали Итию. А Ивоа? Человек! Там Ивоа! Она не знает, что ты спасся от "тех". Она встала. Глаза у нее блестели. Она забыла собственное горе, торопясь сообщить другой женщине, что ее танэ жив. - Ты права, - сказал Парсел, тоже вставая. Помолчав, она сказала: - Я вернусь. Если Омаата позволит, я вернусь. Он хотел было сказать "нет", но у него не хватило мужества. Оставаться долгие часы одному, в этой холодной и мрачной пещере... Он обнял Авапуи за плечи, а потом тихонько подтолкнул ее в спину между лопатками. Она просунула ноги в отверстие, уперлась руками в землю и, изогнувшись, проскользнула на другую сторону. Парсел наклонился и высунул голову в отверстие. Глаза его привыкли к темноте, и он смотрел вслед Авапуи, пока она прыгала с камня на камень. В черной воде камни казались маленькими белесоватыми островками. Ноги Авапуи выделялись на них темными пятнами. Повыше мелькала ее светлая юбочка из коры, а порой "виднелись и ее черные плечи: когда она взмахивала руками, они слегка вырисовывались на более светлых стенах пещеры. Парсел еле различал движения ее бедер, но при каждом прыжке с удивительной отчетливостью слышал сухой шелест полосок из коры. Вдруг еле заметный отсвет коснулся ее волос и окружил голову легким прозрачным ореолом. Но это длилось лишь мгновение. Верхняя часть ее тела как будто растворилась в воздухе, пятно юбочки померкло, и Авапуи исчезла за поворотом. Парсел вернулся на ложе из листьев и погрузился в сон, но почти тотчас же проснулся. Ему было очень холодно, в пещере стояла гробовая тишина. Он закрыл глаза и снова забылся, но так и не нашел покоя. Слова, образы, картины непрерывно проносились у него в голове с сумасшедшей скоростью. Это было какое-то наваждение, он не мог ни заснуть, ни окончательно проснуться. "Ману-фаите", Итиа, голос Масона, выстрел, тишина, два выстрела, Уилли убит, голос Мэсона говорит "виновен", приступ тошноты под папоротниками, Амурея, головы в "пуани", Омаата, ее громадная черная рука на плече Мэсона, "дай мне эту рыбу", Тетаити, дверь захлопывается, раздается выстрел, подлесок безлюден, помни меня там, маленькие пальмы, черные пряди на стволах, головы в "пуани", Амурея, голос Авапуи, только голос, без единого слова, Итиа, я боюсь, я боюсь, о брат мой, никогда не забывай, как душно под баньяном, женщины что-то говорят, говорят, я - "Ману-фаите", Тими, его жестокие глаза, острие кинжала, я прыгаю, я не прыгаю, у меня ноги прилипли к земле, тупапау, говорит Авапуи дрожащим голосом, и вдруг очень громко: "Тупапау!" Голос показался ему таким громким и близким, что он проснулся, сел и огляделся кругом. Он встал, поднес руку ко лбу и услышал как будто шлепок ладонью по воде в соседней галерее и за ним глухой стук. Звуки были так слабы, что Парсел усомнился, слышал ли он их, но в ту же секунду они повторились. Шлеп - стук! Он прислушивался, задерживая дыхание. Стояла полная тишина. И вдруг его осенило. Плита. Каменная плита в - залитом водой туннеле. Она шлепнула по воде и снова стала на место. Это вернулась Авапуи. Она была по ту сторону каменной стенки, в нескольких метрах от него. "Так скоро?" - подумал он с удивлением. И нагнулся было к отверстию. Однако он тут же замер на полдороге, пораженный глубокой тишиной. Авапуи, подгоняемая страхом перед тупапау, бежала бы со всех ног. Он услышал бы, как она прыгает с камня на камень и как шелестят полоски коры при каждом ее движении. Бесшумно и очень медленно приблизился он к отверстию и прижался правым глазом к небольшой трещине. В десяти шагах он разглядел тонкий силуэт человека, стоявшего, притаившись на камне, с ружьем в руках. Во рту у Парсела пересохло, ноги задрожали. Он огляделся. Спрятаться некуда. Бежать невозможно. Перед ним колодец. А кроме колодца, выхода нет. Если Тими войдет в пещеру, он увидит постель из листьев и пойдет дальше в туннель. Парсел почувствовал, что заперт в этой ловушке, как крыса в норе, а по ту сторону стоит Тими с ружьем и ножом в руках. Пот струился у него под мышками и по бокам, ладони стали влажными, он прислонился к каменной стенке и уже чувствовал, как холодный клинок пронзает ему внутренности. Он сделал отчаянное усилие, пытаясь глотнуть, но рот пересох и язык прилип к гортани. Под ложечкой он чувствовал ужасную пустоту, и его била мелкая дрожь. Ему неожиданно вспомнилось выражение "дрожать, как осиновый лист", и он впервые оценил его меткость. Казалось, он не в силах унять трепет, сотрясавший все его тело. Безвольный, безгласный, словно разбитый параличом, он с мерзким чувством бессилия и стыда наблюдал эту неуемную дрожь. Хотя он крепко сжал челюсти, щеки его тряслись как желе. И вдруг по ту сторону отверстия он услышал вздох. Тими сумел пробраться сюда бесшумно, как кошка, но ему не удавалось справиться со своим дыханием. Парсел прислушался и вздрогнул от удивления. Тими тоже боялся. Он отыскал след Парсела, но ему, очевидно, пришлось сделать неимоверное усилие, чтобы заставить себя войти в пещеру. Боялся он не Адамо, а тупапау! Стоя в нескольких футах от дыры, Парсел прижался к стене, приложил ухо к камню и слушал неровное, свистящее дыхание своего врага. Как Тими жаждет его смерти, если пересилил даже ужас перед тупапау! Парсел сжал зубы. В этом страстном желании убить, ближнего было что-то отвратительное. Таитянки говорили, будто Тими боится мести Адамо. Неправда! Парсел был убежден, что это не так. Преследовать безоружного человека вот что привлекало Тими! Месть, война - это только предлог. Пытать Амурею, взрезать живот Ивоа и уничтожить ее ребенка, убить Адамо - вот что опьяняло его, потому что было легко. "Мерзкий трус!" - подумал Парсел с внезапной яростью и сразу перестал дрожать. Он огляделся вокруг, ощупал карманы - у него не было даже ножа. И первый раз в жизни он пожалел, что безоружен. У своих ног он увидел большой камень. Он нагнулся, взял его двумя руками и удивился его тяжести. Правым боком он оперся о скалу и, держа камень в вытянутых руках над отверстием, принялся ждать. Он ждал так долго, что начал уже сомневаться, видел ли он Тими в туннеле. Но нет, по ту сторону стены по-прежнему слышалось тяжелое, прерывистое дыхание. Трудно предположить, что Тими пройдет мимо дыры, даже не заглянув в нее. В напряженно вытянутых руках Парсела камень становился все тяжелее, и он чувствовал, что скоро выронит его. Согнув локти, он прижал камень к животу и по очереди дал рукам отдохнуть. На долю секунды он отвел глаза от отверстия, а когда снова взглянул вперед, то остолбенел: по эту сторону стены на камнях лежал нож его врага. Может быть, Тими положил его сюда, чтобы освободить руки, когда будет пролезать в дыру. А может быть, это ловушка. Сердце Парсела тревожно забилось. Было очень соблазнительно схватить оружие, но для этого ему пришлось бы положить камень и протянуть руку перед отверстием. А что если Тими именно этого и ждет, чтобы схватить его за руку и рывком бросить на землю? Парсел снова замер. Тими должен пролезть сквозь отверстие вместе с ружьем, а ружье длинное, и он не сможет выстрелить, пока не окажется по эту сторону и не втащит ружье за собой. "У меня хватит времени!" - с радостью подумал Парсел. И тут он ясно понял, что ему следует делать. Вовсе не нужно бросать камень Тими в голову, как он собирался вначале: надо ударить всей его тяжестью, не выпуская из рук, и воспользоваться им, как щитом. Он согнул колени, отставил правую ногу назад, чтобы быть поближе к земле, и положил камень себе на ляжку, облегчив его тяжесть. Согнувшись, он спрятался за камнем, готовый броситься вперед, как только покажется голова Тими. Камень стал влажным от пота, стекавшего по его рукам, и он еще крепче сжал его. Парсел по-прежнему слышал свистящее дыхание Тими и удивлялся, что тот так долго не решается. Быть может, инстинкт подсказывает ему, что его подстерегает опасность? Любопытно, почему он до сих пор не пытается просунуть голову в дыру? Напрягая мускулы, Парсел приподнял камень, чтобы защитить лицо. Все произошло так быстро, что он не успел ничего сделать. Тими проскочил в отверстие не так, как Авапуи, а одним махом. Он влетел словно камень, быстрее дикого зверя, прыгающего сквозь обруч, но лицо его и грудь были повернуты вверх, к своду пещеры. Он упал на спину и, едва коснувшись земли, сразу же ударил прикладом туда, где была голова Парсела. Он нанес удар с непостижимой быстротой и точностью, словно заранее знал, где окажется лицо его врага. В тот же миг в пещере как будто прокатился удар грома, отдаваясь эхом в длинных коридорах. Все затянулось молочно - белым дымом. Тими подбросило вверх, потом он перекатился на живот, судорожно схватился обеими руками за гальки и замер. Удар пришелся по камню, и Парсел еле его ощутил. Оцепенев, ничего не понимая, глядел он на Тими. Тот лежал, уткнувшись лицом в землю, со сжатыми кулаками, его сведенное судорогой тело слегка изогнулось влево. Он как будто смиренно ждал удара. Тут Парсел увидел нож. Клинок поблескивал у самых ног Тими. Не сводя с него глаз, не выпуская камня из рук, Парсел медленно подвигался к Тими сантиметр за сантиметром. Подойдя к Тими вплотную, он резким движением бросил камень ему на затылок, нагнулся, схватил нож и отскочил в сторону. Пал