тягучим скрипом распахнулась наружу. Анастасия пустила Росинанта галопом. Она была без кольчуги и шлема, волосы разметались, рассветный холодок выстудил рубашку, заползал в рукава и в распахнутый ворот. Меч колотил по бедру. Кони, разозленные проведенной под седлом ночью, в понуканиях не нуждались - они едва не проскочили нужный поворот. Двухэтажный охотничий домик из толстых бревен стоял посреди большой поляны. Все окна закрыты ставнями, и в щелях не видно света. В конюшне, чуя чужих коней, забеспокоились лошади. Забрехала собака, из конюшни выскочила заспанная сторож, но Анастасия так прикрикнула на нее, что та ни жива ни мертва просунулась внутрь и захлопнула дверь - быть может, она решила, что это очередной набег из кровной мести. Анастасия привстала на стременах и что есть силы затрубила в рог. Хриплый тревожный рев далеко разнесся по лесу. Анастасия трубила и трубила, пока не скрипнула дверь. На галерею вышел тот рослый усач. Держась за перила, моргая, стал разглядывать Анастасию так, словно она была происходящим от неумеренного пития видением. - Подойди сюда! - сказала Анастасия. - Живо! Он лениво подошел, скребя в затылке. Тут же Анастасия, перевесившись с седла, одной рукой схватила его за волосы, а другой приложила к подбородку кинжал, лезвием плашмя. Медленно, внятно, чеканя слова, сказала: - Я - княжна Анастасия. Не слышал? Если ко мне сейчас же не выйдет мой псарь... Вас тут много, но вы все - барахло, лоботрясы свиты, потешники. Я войду в дом, и вы будете в окна прыгать, вынося на себе рамы и ставни... - Ну понял, понял, - пробурчал усач. - Я-то при чем? Так и передам. - Ты уж постарайся, - грозно-ласково попросила Анастасия и не сразу убрала кинжал. Он удалился внутрь, оглядываясь и хмыкая. Какое-то время внутри было тихо, потом в щелях заблистал колышущийся свет, забубнили мужские и женские голоса, кто-то капризно возмущался, кто-то уныло уговаривал, гомона и света становилось все больше. Анастасия вновь затрубила. Наконец из дверей появился Капитан. К тому времени уже рассвело, и видно было, что он являет собой примечательную и забавную смесь смущения, облегчения и попыток сохранить невозмутимость. За спиной Анастасии фыркнула Ольга. - Влезай на коня, - хмуро бросила ему Анастасия, подъезжая вплотную к крыльцу. Он одним прыжком оказался на крупе Росинанта за ее спиной, и Анастасия, не дожидаясь, пока он устроится поудобнее, поехала прочь. Капитан пошатнулся, схватил ее за талию. От него крепко припахивало вином и ненавистными духами. - Руки, - сухо сказала Анастасия. - А за что же тогда... Ага, вот. - Он ухватился за высокое седло. - Слушай, ну чистенько они меня упаковали... - Вояка, - хмыкнула Анастасия. - Кто ж думал, что прямо в городе? Ну компания, я тебе скажу... - Подробности меня не интересуют, - сказала Анастасия, чуя щекой его горячее дыхание, и тут ее прорвало: - Нет, я не понимаю! Ну ладно, сунули в мешок, спутали, но потом-то, потом?! Здоровенный, умелый, может голыми руками толпу разбросать, жерди он рукой рубит, топор усатый... Мог их по стенам размазать и уйти, так нет, приглянулась компания... И кто?! Кошка белобрысая... Капитан смущенно покряхтывал за ее спиной, подпрыгивая не в такт размашистой рыси "Росинанта. Анастасия уже чувствовала себя победителем, а его стертым в порошок и сгоревшим со стыда, когда он наклонился и шепнул ей на ухо: - Настенька, а у вас пословица про собаку на сене в ходу? Пословица была в ходу. Весь оставшийся до городских ворот путь Анастасия молчала. 12. ВСЕ КРАСКИ ЗАКАТА Полон воздух забытой отравы... Ю.Кузнецов Лошади осторожно перебирали ногами, входя на крашенные темной краской (чтобы не так пугались норовистые кони) доски парома. Старшина перевозчиков протяжно крикнула, перевозчики вцепились в канат, уперлись грубыми башмаками в настил, и паром поплыл в сизой дымке утреннего тумана, заскользил поперек реки Тюм, отделявшей Счастливую Империю от неизведанных ничьих земель. Анастасия стояла у перил и смотрела в мутную воду. Временами из нее высовывали хищные зубастые пасти караси, вцеплялись в толстые бревна, откусывая щепки, пытались вцепиться когтистыми передними лапами, вскарабкаться, но срывались и плюхались назад в серые волны. - Эх, де-ти-ну-шка, ухнем! - протяжно вскрикивали перевозчики на старинный манер. - Эх, бе-де-ная, сама пойдет! - Мириться будем, Настя? - бесшумно подошел Капитан, уже в своей обычной одежде и кирасе. Перевозчики с любопытством косились на него, но в расспросы пускаться не осмелились. - Мы и не ссорились, - ответила Анастасия, стараясь, чтобы голос ее звучал как можно равнодушнее. Ольга держалась поодаль, присматривая за конями: - Я эту белобрысую кошку слишком презираю, чтобы... - Ну, затащили. Ну, не сдержался. Заменим смертную казнь испытательным сроком? - Его веселость, как и ее равнодушие, была чуточку наигранной. - Настя... - Хватит, - сказала Анастасия и отвернулась. - Я тебе не нянька. А если тебе взбрели в голову какие-то глупости, то советую помнить, что это и есть глупости. Я рыцарь, а не кошка в перстнях. Все. Мы снова в дороге. Капитан пожал плечами, отошел, напевая: Как на черный ерик, как на черный ерик бросили казаки сорок тысяч лошадей... Приближался берег - точно такой, как покинутый ими, та же трава, те же деревья, то же солнце. Но берег был чужой. Раньше они всего лишь отклонялись от Тракта и в любой момент могли свернуть к наезженной дороге, знакомым землям. Теперь же впереди была полная неизвестность. Если хоть одна десятая страшных рассказов хронистов правдива... - Господи, - сказал Капитан. - Пивка бы выпить, Булгакова бы толстый том в руки взять, видик бы посмотреть... - Видик я смотрела, - не удержалась Анастасия. - Что? - Он сразу забыл о размолвке и об их взглядах, старательно избегавших пересечения. - Как так? - У нас эта церемония тоже есть, - сказала Анастасия. - Не может быть! - Он заинтересованно придвинулся. - Достигших совершеннолетия дворянских дочерей, готовящихся стать рыцарями, ведут в подвал. Там старший в роду снимает покрывало, и открывается стеклянный шар. В него нужно смотреть. Предание гласит, что тот, кто отмечен богами, увидит внутри шара диковинные картины. - Анастасия грустно вздохнула. - Я не видела, жаль. И не слышала, чтобы кто-нибудь видел. У вас церемония с видиком обстояла иначе? Капитан вместо ответа захохотал так, что кони встрепенулись и грохнули подковами по доскам настила. Ольга повисла на уздечках. Анастасия сердито отвернулась. Ясно, она попала впросак. У Древних эта церемония, надо думать, проходила совсем по-другому. Смешно было бы думать, что чудовища и воины неизвестных народов набросятся на них, едва они окажутся на ничейной земле чужого берега. Ничего не случилось. Они ехали, минуя перелески, ехали без дорог, потому что дорог не было. Капитан при помощи компаса выверял направление и ворчал, что заложил бы душу джиннам за хорошую карту; громко недоумевал, как же, черт возьми, ухитрялась без компаса и карты находить дорогу и попадать в нужное место вся эта компания - Квентин Дорвард, Айвенго и остальные. Анастасия поинтересовалась, знакомые ли это его или известные своими подвигами славные рыцари Древних. На этот раз он не смеялся, но Анастасия все же сообразила, что снова сморозила глупость и зареклась на будущее. Вскоре Горн повел себя странно. Он метался, внюхиваясь в землю, рычал, скалил зубы и наконец так стал жаться к ногам коней, что чудом только не угодил под копыта. Капитан, давно уже посерьезневший, перевесил автомат на грудь и спросил: - Понимаете что-нибудь? - Как бы не звери, - сказала Анастасия, и они с Ольгой наложили стрелы на тетиву. Горн повизгивал, держась у ног лошадей. Капитан навел бинокль на ближайшую рощицу, довольно-таки густую, сплюнул и сообщил: - А ведь там, господа мои, что-то виднеется. И нужно нам эту зеленку проверить... Они пустили коней шагом. Кони прядали ушами, всхрапывали. Горн переместился в арьергард и поскуливал жалобно. Дома, в Империи, он не боялся лесных ящеров... - Вот оно! - вскрикнул Капитан и прицелился. Тут же опустил автомат, растерянно оглянулся, пожал плечами: - Что-то это как бы того... Ольга завизжала. Кони попятились. Хрустя ветками, на открытое место выбралось огромное двуногое существо, выше самого рослого человека, все заросшее редким курчавым волосом, сквозь который просвечивает розовая кожа. Бедра обмотаны куском сурового полотна. Шагало оно довольно косолапо, ногти на босых ступнях были длинные, а в передних, столь же когтистых лапах оно удерживало лежащую на плече дубину, кончавшуюся огромным комлем. Физиономия - неописуемая смесь человеческого лица со звериной мордой - вытянута вперед, торчат клыки, но взгляд, как ни странно, осмысленный. Оно встало, покачиваясь, глухо взрыкивая. Горн залился истерическим лаем. - Стрелять? - спросил Капитан то ли Анастасию, то ли самого себя. - Что-то тут... На кого ж это похоже? Страха Анастасия отчего-то не чувствовала. Она просто смотрела во все глаза, поглаживая по шее пятившегося Росинанта. - Слышали у вас про таких? - спросил Капитан, сторожа движения чужака стволом автомата. - Нет, - сказала Анастасия, и Ольга крикнула сзади, что ни о чем подобном... Воцарилось странное, неуклюжее замешательство. Для боя необходим был повод, какой-то крик, толчок, угрожающий жест, но ничего подобного они не дождались. Чудище стояло, как вкопанное. Наконец Капитан не выдержал и крикнул: - Эй, дядя, ты тут шлагбаумом работаешь, или как? Чудище разинуло пасть и хрипло спросило: - Сахар есть? Вот тут Анастасия от неожиданности едва не спустила тетиву. Капитан тоже готов был выстрелить, но сдержался и ответил как ни в чем не бывало: - Сахар есть. - Сахар давать - не драться, драться - сахар не давать. - Логично, - сказал Капитан. - Моя драться не хочет, моя будет твоя бабай сахар давать. Идет? Чудище небрежно сбросило дубину с мохнатого плеча - она грянулась оземь так, что гул пошел - и безбоязненно двинулось к путешественникам. Самое поразительное - лошади храпели и приплясывали, но вели себя, в общем, спокойно. А чудище вытянуло лапу и прохрипело: - Сахар давать. Капитан, не оборачиваясь, протянул назад левую руку. Торопливо распутав ремни переметной сумы с едой, Анастасия вытащила угловатый кулек с сахаром и сунула Капитану в руку. Два больших куска перекочевали к чудищу. Оно сунуло сахар в пасть и смачно захрустело. Потом плюхнулось в траву, так неожиданно, словно ему подрубили ноги, уселось и похлопало лапой по земле: - И вы сидеть. Анастасия колебалась, но Капитан спокойно спросил: - Кто на карауле останется? - Знаете, мне на коне спокойнее, - сказала Ольга. - Вот и сиди, да по сторонам гляди. - Сам он спрыгнул с седла, устроился не так уж близко, не так уж далеко от чудища, зажег сигарету и спросил: - Сторожишь тут, Финогеныч? - Мой тут жить, - сообщило чудище. - Баба жить, детка жить. Хлебца сеять, мясо ловить. Анастасия тоже решилась - подошла и остановилась поодаль. - Хитрый, - сказало чудище Капитану. - Мой один баба жить, твой за собой таскать один баба и один баба. - Девочки, можно, я ему не буду объяснять разные сложные вещи? - Да ладно уж, - сказала Анастасия. - Вы... ты... - она решительно не знала, как к нему обращаться. - Кто ты такой? - Мой человек, - с интонацией, которую при желании можно было считать и гордостью, сообщило чудище. - Мой умный. Из дальнейшей беседы выяснилось (с домысленном) следующее. Давным-давно прадедушки чудища были глупые и ходили на четырех лапах, но потом с неба посыпались куски горящего воздуха, и прадедушки до того испугались, что разбежались на задних лапах, да так и стали ходить. И стали умные. - Тьфу, черт! - сплюнул Капитан. - То-то ты мне, Финогеныч, кого-то напоминаешь... Мишка косолапый, вот кто ты. - А это кто? - спросила Анастасия. - У вас что, медведей нет? - Медведь - это мифологический зверь, - сказала Анастасия. - Крылатый и двухголовый. Летучий. - Вот он, медведь, - сказал Капитан. - На дыбки встал и поумнел, надо же... - Мой умный, - подтвердило чудище. - И сосед умный, и еще сосед, и еще сосед. Все умный. Местность эту, как выяснилось, заселяли сородичи чудища. Правда, путников больше интересовали похожие на них самих существа. Здесь чудище мало чем могло помочь. Оно четко выделяло две разновидности живших где-то в отдалении "безволосый люди" - одни не дерутся и делятся сахаром, даже научили сажать хлеб, зато другие охотятся на "человеков", и "человеки" после этого бесследно исчезают. Особо подчеркивалось, что ролями эти две разновидности никогда не меняются. Но никаких полезных для дальнейшего странствия выводов сделать из этого нельзя. Те, кто давал сахар "человекам", могли, как знать, без зазрения совести прикончить трех путников, а те, кто на "человеков" охотился, могли оказаться хлебосольнейшими гостеприимцами. Поэтому разговор особенно не затягивали. Оставили чудищу сахара и поехали дальше. Ехали без опаски - "человек" заверял, что его соплеменники, если их не трогать, первыми не бросаются. Капитан неожиданно стал грустен и насвистывал что-то печальное. - Да, грустно все это, Настасья, - неохотно сказал он в ответ на ее мимолетный вопрос. - С людьми все более-менее ясно, а вот чем мишки виноваты, что и по ним грохнуло за ваши... за наши грехи, скажи ты мне? И отъехал. Покачивался в седле, тихо напевал: И меня по ветреному свею, по тому ль песку поведут с веревкою на шее полюбить тоску... Они ехали долго, пока не наткнулись на великолепное озерцо с песчаными берегами посреди густого леса, перемежавшегося густым малинником, - отличное место для привала. Капитан сначала упрямо твердил, что настоящая малина совсем другая, красная, а не голубая, не такая большая, и вид у нее другой. Однако Анастасии с Ольгой именно такая малина была знакома с детства, они принялись уписывать ее горстями, и Капитан к ним присоединился после недолгого колебания. После обеда решили искупаться. С соблюдением всех предосторожностей, понятно. В озеро долго швыряли камни и коряги, сучьями промерили глубину у берега. Капитан выпустил в воду короткую очередь, но никакого чудища на поверхности не появилось. Впрочем, большие чудовища в таких озерах и не живут, подохли бы с голоду. Правда, сторона чужая, кто ее знает... - Уж если ты так боишься, сидел бы на бережку с автоматом и стерег, - сказала Анастасия. - Это ведь женщинам неприлично глазеть на голых мужчин, а не наоборот. Капитан признался, что раньше все обстояло как раз наоборот, так что сидеть на страже он не может, хотя не имел бы ничего против того... Анастасия подняла бровь и ничего не сказала. В нем вновь проявилась та смесь дерзости и смущения, которая и притягивала Анастасию, и мучила неразгаданностью - являл ли Капитан собой образец типичного мужского характера Древних или он один такой? Почему-то очень хотелось эту загадку раскрыть, а спрашивать прямо было как-то неловко. Анастасия думала над этим, сбрасывая одежду на крупный желтый песок, по которому просто замечательно было идти босиком, думала, плывя в прогретой солнцем воде. Ей вдруг захотелось увидеть на дне клад, сияющие золотые чаши и груду сверкающих самоцветов, а то и легендарное сокровище - Валюту, о которой летописцы отзывались восторженно, но не объясняли, как это сокровище выглядит (Анастасия подозревала, что они не знали этого и сами). Увы, вода мутноватая, на расстоянии четырех-пяти локтей уже ничего не видно. Невидимые за кустами спутники позвали ее проверки ради, она откликнулась, звонко и громко. И поплыла на середину. Ужасно не хотелось вылезать из теплой воды - когда еще подвернется такой случай? И тут она увидела сокровище. Самое настоящее. На том берегу в песке у самых кустов сверкали огромные, с лесной орех самоцветы - синий, желтый, красный. Анастасия моргнула, тряхнула головой. Самоцветы не исчезли, они сияли, переливались, дразнили и манили. Размашисто загребая, Анастасия подплыла к самому берегу, встала на дно. Прислушалась. Полная тишина, на том берегу слышен спокойный разговор Капитана и Ольги - звуки над водой далеко разносятся. Она вышла на берег, сделала три шага, нагнулась к самоцветам, отводя с лица мокрые волосы. Выпрямилась, держа камешки на ладони. Словно бы светятся изнутри. Не все легенды врут. Бывают клады. Вот только куда голому человеку спрятать камни? Плыть, загребая одной рукой, не столь уж удобно. Не обходить же озеро кругом, по берегу? Поразмыслив, Анастасия сунула камешки в рот, под язык. Довольная своей смекалкой, обернулась к воде. Что-то тяжелое, жесткое упало сверху на голову, заслоняя солнечный свет, молниеносно скользнуло по бокам к пяткам, прижав руки к телу. Во мгновение ока Анастасия оказалась спеленутой в плотном тесном мешке, ее сбили с ног ударом под коленки, подхватили и бегом понесли сквозь кусты - она ощущала, как по мешку хлещут ветки. Она отчаянно забилась, но держали мешок умело, цепко, и за колени, и за плечи, так что ничего не вышло. Проклятые камни все еще были во рту, мешая подать голос. Анастасия вытолкнула их языком и попыталась крикнуть. Тут же чья-то рука перехватила шею, заглушив крик. Бег продолжался. Ее явно похищали люди, а не чудовища, но это-то, быть может, и было самым страшным... Анастасия извивалась, пробуя кричать, уже из чистого упрямства, знала, что не удастся, что друзья на том берегу спохватятся слишком поздно, пока разберутся, пока пустят вокруг озера Горна искать ее следы... Куда ни кинь, выходило, что положение ее - хуже некуда. От злости она не могла даже толком испугаться. На бегу ей опутывали лодыжки колючей веревкой, и веревка немилосердно впивалась в тело. Мешок взлетел вверх - его взвалили на что-то дернувшееся, живое, теплое, знакомо пахнущее конем. Зазвенела сбруя, кто-то прыгнул в седло, прижал мешок коленями к конской шее, и тут же затопотали копыта - судя по стуку, пяти-шести лошадей. Скачка была бешеная. Анастасию швыряло, подбрасывало, колотило о лошадиный хребет и шею, она задыхалась, жадно хватала ртом воздух и никак не могла вдохнуть полной грудью. Мокрые волосы лезли в рот и в глаза. Всадники свистели, орали, гикали, видимо, чувствуя себя уже в безопасности, и по конскому аллюру Анастасия поняла, что они несутся по открытому пространству - в лесу так не разгонишься. Всякое представление о времени исчезло. Перед глазами вспыхивали цветные пятна, сознание мутилось, тошнота подступала к горлу. Пугаться было некогда - лишь бы не задохнуться. Шалая скачка сменилась размеренным аллюром, всадники целеустремленно спешили куда-то, и Анастасия в редкие проблески более-менее сносного самочувствия пыталась сообразить, что ее ожидает. В голову, понятно, ничего дельного не приходило - все мысли вытрясла скачка. Наконец кони пошли медленнее, остановились совсем. Веревку на лодыжках распутали, Анастасию поставили подошвами на землю и потянули мешок вверх. Она яростно извивалась, помогая сдернуть его побыстрее. Зажмурилась от света, жарким всплеском ударившего в глаза. Вокруг хохотали. Она медленно открыла глаза, стояла, обнаженная и взъерошенная, в кругу смеющихся крепких мужчин в черной одежде с какими-то затейливыми золотыми знаками на левой стороне груди. Ее пошатывало и мутило. Она зло сверкнула глазами из-под спутавшихся волос, и хохот грянул с новой силой. - Клянусь Предназначением, охота того стоила! - сказал кто-то. - Какая кобылка! Ему дружно поддакнули. Анастасия прикинула, сможет ли в броске выхватить меч из ножен у ближайшего. Нет, тело пока что плохо повинуется. Она потрясла руками, разминая их. Огляделась внимательно. Вокруг - голые холмы, под ногами сухой горячий песок, серая пыль. Ни деревца, ни кустика. Кони - обычные кони, шестиногие, люди - обычные люди, разве что их штаны и рубахи иного, диковинного покроя, а золотые знаки больше всего напоминают какое-то шестиногое насекомое. Только вот взгляды их настолько не понравились Анастасии, что она даже не ощутила стыда за свою наготу. Странная пустота была в их глазах, и смотрели они так, словно Анастасия вообще не была человеком - глаза лошадиных барышников, довольных красивой и сильной покупкой. И ничего, кроме этого. От этого ничуть не стало легче, наоборот. "Право же, наоборот", - подумала Анастасия, выпрямилась с видом гордым и презрительным, сглатывая тошноту. Судя по их лицам, они поняли оскорбление, сообразили, что их считают низшими существами, которых и стыдиться-то нельзя. Вокруг дыбились голые желтые холмы, и ветер, посвистывая, по-змеиному шипя, сдувал с них песок, гнал его тонкими невесомыми струйками неизвестно куда. - Какая кобылка! - повторил главный. - Тряпки ей бросьте. К ногам Анастасии упали рубаха и штаны из той же черной ткани, но гораздо более поношенные. Она накинула рубаху через голову и не сразу справилась с застежкой штанов. - А ты уверен, что Китеж мы себе на голову не посадим? - спросил один главного. - Абсолютно уверен. Я за ними долго наблюдал. Совсем ничего похожего. - Поверим... Как с ней толковать? - Как обычно. Все снова заржали. Один протянул ей железную гребенку, и Анастасия не удержалась, взяла. Долго расчесывала спутавшиеся волосы, дергаясь от боли и тихонечко ругаясь под нос. Потом швырнула гребенку под ноги хозяину. - Ого! - Да уж это не про нашу честь. Закон Законом, а Хранители Кнута и Лопаты... Все разом примолкли. Казалось, им хочется оглянуться друг на друга, но они боятся. - Вы, скоты, что все это значит? - спросила Анастасия. - Еще лучше. Говорит по-человечески. Меньше возни. Ну, так! Анастасия покрепче уперлась левой ногой в землю, прикинула расстояние, оценила и вырвала. И метнулась. Крутнулась. Влепила. И почти тут же ей досталось меж шеей и плечом чем-то твердым, да так, что она кубарем полетела в песок. Сразу же навалились, вывернули руки, скрутили их ремнем за спиной, спутали ноги. Грубо подняли и держали за локти. Главный, которому она угодила босой пяткой под массивную пряжку пояса, еще сидел, схватившись за ушибленное место, со свистом втягивал воздух сквозь стиснутые зубы, охал и шипел, как лесной ящер. Его люди, когда он на них не смотрел, косились на него скорее злорадно. Наконец он встал, разогнулся, проковылял к Анастасии и влепил ей оглушительную пощечину. - Ну, стерва! - выдохнул он. - Я ж тебя не доведу, не посмотрю на Хранителей... Анастасия облизнула нижнюю губу - нет, не разбил, но все равно больно. - Развяжи руки и дай меч, - сказала она. - А там посмотрим, скотина такая. - Я тебе сейчас такой меч дам... - Хранители, - небрежно так, равнодушно так обронил самый неприметный из его людей, и главарь тут же сник. Выругался, сплюнул: - Ладно, пошли. Анастасию повели к холмам. Идти трудно, путы на ногах короткие, она то и дело спотыкалась. Ее тут же подхватывали, но при этом старались как бы нечаянно лапать, тайком от неприметного, но грубо и нахально, и она старалась идти осторожнее, крохотными шажками, медленно. Черных это раздражало, и в конце концов после короткой перебранки ей разрезали веревку на ногах. "Что-то не похоже, чтобы женщины тут были сильным полом", - подумала Анастасия, ежась от тоскливой безнадежности. И впервые пожалела, что пустилась в путешествие. Чем ближе они подходили к холмам, тем диковиннее и явственнее становились долетавшие оттуда звуки - мощное шипенье и гул, пыхтенье и многоголосые выкрики. Вроде бы шум большого города - так бывает, если слушать его с высокой башни. Они оказались на вершине холма, и Анастасия попятилась. Внизу кипела невообразимая суета, казавшаяся непривычному глазу сплошной мешаниной людей, животных, повозок, железа и дерева, канатов и лестниц. Справа тянулась от самого горизонта гигантская канава, шириной и глубиной не уступавшая той высохшей реке у Серого Моста, даже превосходившая ее. Но это русло было вырыто человеческими руками - идеально прямое, с отлогими краями, высоченным валом выброшенной земли на том берегу. Какие-то исполинские железные звери, членистые, дымящие жирным черным дымом, свистящие, то и дело выпускавшие клубы густого белого пара, слепленные, казалось, кое-как из бочкообразных, кругловертящихся, криво-растопыренных, косо-дырчатых кусков, полос и частей. Звери вгрызались гигантскими зазубренными ковшами на длинных шеях в отвесную стену земли, куда утыкалось русло. Дергались, скребли, рыли, отхватывая комья и глыбы. Ковши мотались, словно головы чудовищ на перебитых шеях, вываливали землю вбок, и ее утаскивали наверх в сотнях бадей на канатах, на тысячах тачек по бегущим вверх по стенам зигзагами узким настилам. Многие тысячи людей копошились в русле, выравнивая его дно, увозя наверх землю и сваливая ее в бесконечный вал, уходивший за горизонт обок русла; другие распоряжались, вопили, хлестали бичами нерадивых, суетились на площадках железных зверей, спуская вниз какие-то бочки, связки дров; и поминутно раздавались истошные вопли придавленных и пораненных, на которые, казалось, никто не обращал внимания - только взблескивало там, где раздавался крик, словно бы мечи сверкали, и тогда крик затихал. Марево пыли стояло над исполинским руслом. Казалось, это горе повисло невесомым облаком. Жуткое зрелище. Анастасии показалось даже, что это она умерла и попала в потусторонний мир, на зловещую Свалку Истории, которой пугали грешников жрецы. Они, правда, уверяли, что там царят холод и сумрак, но все равно это похоже на загробную жизнь для грешников... Правда, Анастасия знала, что люди способны сделать этот мир еще более неласковым - для невинных... Куда там загробному для грешников! - Что это? - спросила она, чувствуя себя крохотной пылинкой посреди смерча. - Великий Канал! - ответил кто-то. - Творение Божественного Жука! - А... зачем все это? - спросила Анастасия недоуменно. Как раз из-за грандиозности Канала не верилось, что здесь скрыта естественная, разумная, человеческая цель. Людей здесь собрано многие тысячи, но все, что они делали, было нечеловеческим. В ответ - удар по спине: - Заткнись, дикарка! Анастасия посмотрела влево - там и в самом деле стоял целый город. Город на колесах. Крытые грубой тканью огромные повозки и настоящие домики - но на высоких колесах, с оглоблями и дышлами, уткнувшимися в землю, с окнами и дверями, крылечками и латаными жестяными трубами. Тысячи повозок, тысячи домиков, образовавших неисчислимые улицы и тупики жуткого лабиринта. Там дымили печи, взлетали снопы искр над крышами кузниц, бегали дети, ревел скот, под навесами в стойлах из жердей стояли кони, висело на веревках белье. В любой момент этот город мог сняться с места и тронуться в путь. И над городом на высоченном столбе, обитом жарко блестевшими золотыми бляхами, на белом человеческом черепе (слишком большом, чтобы быть делом рук природы), вцепившись в него шестью растопыренными лапами, восседал гигантский золотой паук с черными матовыми глазами. А чуть пониже развевались по ветру то ли длиннющие лошадиные хвосты, то ли пучки черных веревок. Один из пленивших Анастасию поскакал в город - видимо, известить кого-то. Мелькнул на улицах, направляясь к столбу с пауком (или жуком?) и исчез в суетне таких же черных. Анастасию грубо схватили за плечо и повернули, толкнули в спину костистым кулаком: - Пошла! - Я... не умерла? - спросила она неуверенно. Тычок кулаком в поясницу: - Скоро убедишься, что тут живые... Они вошли в город, зашагали меж повозок и домиков. Анастасия поразилась, что никто не обращает на них внимания. Взглядывают мельком и тут же равнодушно отводят глаза, уступают дорогу без страха, без любопытства, без единого человеческого чувства. Только у детей, и то совсем крохотных, Анастасия увидела в глазах живой блеск. Те, что постарше, уже пугали насквозь пустыми глазами. Они подошли к столбу с черепом и жуком. Вблизи оказалось, что столб воистину громаден. Черные веревки сухо шелестели в налетевшем ветерке. Дом под столбом был больше и наряднее остальных - но и он, понятно, на колесах. Захватчики переменились на глазах. Теперь они приняли вид раболепный и предупредительный, хотя пока что не видно никого, перед кем следует эти чувства проявлять. Они стояли в ряд, смирнехонько, вытянув руки по швам. Скрипнула дверь, и сверху позвали: - Входите! Старший толкнул Анастасию в спину, и она пошла вверх по приставному крыльцу с перилами. Следом на цыпочках взбирался старший. Казалось, он и не дышит. Прихожая, где застыли двое воинов в черном, с секирами. Дверь медленно распахнулась. Старший уже не толкал - упер в спину Анастасии палец и направил в проем, бесшумно ступая следом. Дверь бесшумно же захлопнулась за ней. - Подойди ближе, - произнес лишенный человеческих чувств мужской голос - словно сам воздух, насыщенный запахами железа и песка, складывался в слова под ударами невидимого кнута. Анастасия сделала два шага вперед. - Развяжите руки. Шаги за спиной. Руки Анастасии оказались свободны. Она встряхнула ими, разгоняя кровь по жилам и жилочкам, огляделась. В черном высоком кресле сидел человек в черном. Узкое длинное лицо, крючковатый нос, острый подбородок. Совершенно голый череп перехвачен над глазами обручем с золотым жуком. Казалось, жук впился ему в лоб всеми шестью лапами и застыл, подобно третьему глазу. Такой же жук, только побольше, восседал на спинке кресла над его головой, и из жука рос золотой семисвечник. По обе стороны кресла стояли такие же люди в черном, только у этих жуки висели на груди на золотых цепочках. - Убирайся. - Великий Мастер, она строптива, и я опасаюсь... - прошелестел из-за спины Анастасии старший над схватившими ее. - Великие истины усмиряют самых строптивых, - сказал человек в черном. - Убирайся. Дверь мягко затворилась. Полтора десятка взглядов скрестились на Анастасии. Она стояла, гордо подняв голову, притворяясь, будто не замечает этих взглядов - шарящих, холодных. И совершенно пустых. - Ну что же, - сказал тот, кого назвали Великим Мастером. - Она слишком красива, чтобы продолжать род рабочего быдла, а следовательно, достойна продолжать род кого-то из вас, Хранители Кнута и Лопаты. - Сначала следовало бы меня спросить, согласна ли я продолжать чей-то там род, - сказала Анастасия. - И стоит ли его вообще продолжать? На нее уставились даже не возмущенно - с безмерным удивлением. - Участь женщины - неустанно продолжать род, - сказал Великий Мастер. - А участь рожденных женщиной - вести вперед Великий Канал. Ты, должно быть, издалека, и разум твой темен, если ты не знаешь очевидных вещей. - Я - княжна Анастасия из рода Вторых Секретарей, рыцарь Счастливой Империи. - Придуманные дикарями звания нелепы перед Великим Каналом. - Прекрасно, - сказала Анастасия. - Похоже, меня собираются сделать чьей-то женой, не спрашивая, как я к этому отношусь? - Какое это имеет значение - твое отношение к делу? - сказал Великий Мастер. - Хранители, как ни удивительно, эта дикарка способна связно выражать свои мысли, пусть и примитивные. Это лишний раз доказывает, что получить ее должен кто-то из вас. - Кто вы? - спросила Анастасия, решив пока что не ввязываться в споры. - Мы - слуги Великого Канала, - сказал Великий Мастер. Он встал с кресла, подошел к Анастасии, положил ей на плечо холодную жесткую руку и подтолкнул к окну. Из окна виднелось за скопищем передвижных домиков пыльное марево и облака пара над Каналом; тысячеустый шум, грохот железных зверей, бадей и колес тачек долетали и сюда. - Но зачем все это? - удивленно спросила Анастасия, ничуть не притворяясь. - Мы - лишь скромные слуги Великого Канала, - сказал Великий Мастер. Его голос словно пытался вопреки своей природе стать мягким, но тщетно. - В незапамятные времена мир был дик и бессмысленен. Жалкие дикари ковыряли землю мотыгами и строили хижины, без пользы расточая труд и зачатки ума на сотни неразумных дел, прибавляя этим хаоса. И тогда пришел Великий Тро, чьи священные волосы распростерлись над миром семицветной жизнетворящей радугой, возвещавшей о наступлении Эры Порядка и Труда. Тро протянул руку, и на ладонь ему сел, дабы вкусить крохи великой премудрости. Божественный Жук, и мысль Тро оплодотворила Жука озарением идеи Великого Канала. И откладывал Жук яйца, а Тро дул на них, и рождались Славные Предтечи, родоначальники Хранителей Кнута и Лопаты - Яго, Свер, Бер, Фир, Ког, Фре. И труды Родоначальников озарили светом божественной премудрости Великого Тро толпы дикарей, дав начало Великому Каналу. И первые комья земли взлетели, и Великий Канал пролег по земле, круша гниющие в ней кости дикарей и сметая их убогие капища. Мы, Хранители, смертны - но бессмертен Великий Канал. Сотни лет он неотвратимо растет. - Сотни лет? - шепотом переспросила Анастасия удивленно, боясь поднять на него глаза, чтобы не столкнуться с бездонной пустотой его взгляда. - Сотни лет. - Твердые холодные крючки его пальцев сжимали плечо Анастасии, и от них по телу девушки растекался холод. - Мы смертны. Но бессмертен Великий Канал. И священные волосы Великого Тро всеми цветами радуги веют над миром. - Но... что же потом? - Ты красива, но разум твой темен, - сказал он. - Потом - бессмысленное слово. Есть великое слово - вечность. Великий Тро - это Вечность. Великий Канал - это Вечность. У него было начало, но нет конца. - Так не бывает, - сказала Анастасия. - Людям в конце концов надоест... - Для того, чтобы им не надоело, и существуют Хранители Кнута и Лопаты. - Сломаются эти ваши железные... - Люди будут рыть руками. - А если Канал упрется в море? - Мы идем вперед, в направлении, указанном Великим Тро, идем сотни лет. Великий Канал не может свернуть и остановиться. Довольно. - Он сжал плечо Анастасии. - Пока что тебе прощаются все дикарские глупости, которые ты наговорила. Но завтра они станут ересью, и не советую об этом забывать. В тебе, мне кажется, есть проблески разума. А потому постарайся понять: у тебя нет иной судьбы, кроме как стать продолжательницей рода - к твоему счастью, рода Хранителей Кнута и Лопаты, а не рабочего быдла. Единственным твоим чувством должна стать благодарность за оказанную тебе милость. - Благодарю, - сказала Анастасия. - Надеюсь, меня не заставят продолжать род вот прямо сейчас, тут же? - Рад, что ты быстро усваиваешь священные истины, - как ни странно, он начисто не заметил иронии. - Разумеется, состоится брачная церемония. Она начнется вечером и будет краткой. Тебя подготовят. Нынче же ночью ты должна будешь дать жизнь будущим Хранителям Кнута и Лопаты. - Благодарю за высокое доверие, - сказала Анастасия. Она почувствовала себя гораздо спокойнее и увереннее. Вряд ли этот сумасшедший и его пустоглазая банда будут торчать вокруг брачного ложа, духовно сопутствуя трудам по продолжению рода. Тех, кто ее похитил, давно отослали прочь, и вряд ли они найдут время рассказать что ценный трофей не так уж смиренен и слаб, когда у него свободны руки и ноги, - так что ее нареченного ожидают неприятные сюрпризы, и брачная ночь у него выйдет несколько нетрадиционной... А там посмотрим. Ускользнуть отсюда нелегко, обратную дорогу отыскать еще труднее, но лучше уж рискнуть, чем превратиться в продолжательницу рода этих безумцев, неустанно рожать им новых... А потому Анастасия смиренно склонила голову и сказала: - Твоя мудрость потрясает меня, о Великий Мастер, - и окинула угрюмую шеренгу таким взглядом, что в их глазах зажглось слабое подобие чего-то человеческого. - Я с трепетом жду достойнейшего из вас, о Хранители. Оказалось, что достойнейшего они избирают примитивнейшим способом - они по очереди доставали шарики из золотого сосуда, и вскоре обнаружился счастливчик, ничем, правда, свою радость не выказавший. "Болван пустоглазый, неотличимый от прочих", - подумала Анастасия, прикидывая, как лучше всего будет приласкать его столь пылко и бурно, чтобы в сознание не приходил как можно дольше. Слуги в черном - новые, незнакомые - вывели ее на крыльцо. Смеркалось, солнце давно скрылось за горизонтом, а по левую руку от заката собирались тучи, чернотой своей и густотой обещавшие скорый обильный ливень. "Тем лучше", - подумала Анастасия, ощущая пьянящее щекотанье предстоящего опасного дела, отрешенную легкость. Ее привели в домик с занавешенными окнами и сдали с рук на руки служанкам в черно-сером. Они усердно вымыли Анастасию в жестяной ванне (она сердито подумала, что два купанья за день - уже чересчур), обрядили в голубые штаны и белую рубашку с голубым узором, напоминавшим их пресловутого шестилапого жука. Одежда из тонкой мягкой материи, а башмаки из хорошо выделанной кожи. Повесили на шею золотую цепочку с золотым жуком и пучком черных нитей - очевидно, символизировавшим шевелюру вездесущего Тро. Зеркала не оказалось - то ли зеркала легко разбивались при переездах и от них отказались, то ли потомки богов попросту не додумались до зеркал. Анастасия об этом чуточку пожалела - хотелось все же посмотреть, как она выглядит в брачном наряде этих сумасшедших. Потом ее отвели в домик, принадлежавший вытянувшему счастливый (с его точки зрения) жребий Хранителю. С точки зрения Анастасии, жребий ему выпал насквозь несчастливый. Служанки зажгли золотой семисвечник в углу, скупо объяснили, что вскоре сюда явится для свершения брачной церемонии какой-то там их жрец, ведя за собой счастливого жениха. Анастасия слушала их вполуха. Едва за ними захлопнулась дверь, она обернулась к стене. Там, под выкатившим черные бельма неизменным жуком, висел меч в богато украшенных ножнах, с драгоценной рукоятью и шестилапым пауком на крыже. Меч был короче и шире тех, к которым Анастасия привыкла, но выглядел подходяще. Косясь на дверь и навострив уши, Анастасия обошла низкое широкое ложе (жди, как же!), осторожно вытащила меч, придерживая ножны, чтобы не брякнули. Попробовала пальцем лезвие и удовлетворенно хмыкнула - отточено на совесть. Бедный нареченный. Тихонько вложила меч назад. Улыбнулась. Просьба пожаловать, невеста ждет с трепетом... Она присела на краешек ложа и попыталась принять вид трепетной невинности. Жаль, не видит себя со стороны и не знает, насколько ей это удалось. Попробовала рукой упругость мягкого ложа и вздохнула: вот если бы здесь был... За окном накрапывал дождь, потянуло приятным запахом влажного чистого песка, и вдруг посреди этого мокрого полумрака раздался страшный грохот. Пламя свечей качнулось, едва не погаснув, и тут же вылетело оконное стекло. Анастасия подскочила от неожиданности, сорвалась с ложа и подбежала к окну, топча по дороге куски стекла. Для грома и молнии слишком уж оглушительно, а главное - рано, настоящая буря еще вроде бы не подступила к городу. Анастасия высунулась наружу, рискуя порезаться о торчащие в раме острые осколки. Слева, довольно далеко, все выше и шире разрасталось багровое зарево - колышущееся, исполинское, идущее словно бы из-под земли. Канал, сообразила Анастасия. Что-то там загорелось. Весьма кстати! Сразу в нескольких местах, в разных концах города хрипло и страшно заревели трубы. По улочкам, озаренным пляшущими багровыми отсветами, бежали люди - все в одном направлении, к пожару. Никакой сумятицы. Анастасия разглядела - их, словно стадо, гонят всадники в черном, пешие в черном, слышно, как свистят плети, полосуя по спинам и головам. Один за другим прогрохотали еще два взрыва, зарево разрасталось на полнеба. Анастасия осторожно втянула назад голову. Самое время. Улочка опустела, направление она помнит, коней тут много, меч есть... И тут в прихожей затоптались, нашаривая ручку. "Ну, долой трепетную невинность", - сказала себе Анастасия. Выдернула меч из ножен, задула свечи и прижалась к стене. Багровые отсветы проникали внутрь, и вошедший сразу бы ее увидел, но это не меняло дела - до двери один бросок, и жить вошедшему осталось всего ничего... Дверь рывком распахнулась, но никто не вошел. Анастасия напрягла глаза, всматриваясь в темную прихожую. Отвела руку с мечом, изготовилась к удару. Оттуда, из темноты, сказали напряженно-радостно: - Таська, брось железку, порежешься! Ноги у нее подкосились. Она выпустила меч и бросилась на шею Капитану, ткнула губами куда-то в ухо. Капитан обхватил ее так, что ребра хрустнули. - Задавишь, - выдохнула она, счастливо смеясь. - Откуда ты такой? Да говори же! На нем была эта омерзительная черная одежда, с золотым жуком на груди, но под ней ощущалась кираса. И автомат висел на плече. - Да подарил тут один одежонку, - сказал Капитан. - Разговорчивый такой попался, гнида, все растолковал - что к чему, где что лежит... Горючка, Настенька, потому так и названа, что горит... - Так это ты? - обернулась она к окну, к багровому зареву. - Мой грех. - Он отпустил Анастасию, выглянул наружу, хмыкнул удовлетворенно. - Обормоты, кто ж так горючку держит - неогороженной, с одним вертухаем... Ну, пошли! Они выскочили под дождь. Вдали, вокруг пожарища стоял страшный шум, но ближайшие улочки были пусты. Они бежали меж рядов темных повозок и темных домиков. Капитан схватил ее за руку и уверенно тащил за собой. Меч Анастасия все-таки прихватила со стены, но второпях не забрала ножны, и бежать с мечом в руке было неудобно, он только мешал. - Да брось ты его! - крикнул Капитан. Анастасия послушалась. Кто-то шарахнулся из проулка им наперерез, ничего еще не сообразив, выставил секиру. Капитан выпустил руку Анастасии и отшвырнул его ударом ноги под горло. Снова ухватил ладонь Анастасии и увлек в противоположном от пожара направлении. Вдруг застыл, прислушался: - Стоп! Толкнул Анастасию к ближайшей повозке: - Быстро туда! Сам запрыгнул следом, опустил полог. Они оказались на каких-то жестких угловатых тюках. И тут же совсем рядом промчались всадники, протопало множество человеческих ног. Анастасия перевела дух и, вглядываясь в его неразличимое почти во тьме лицо, спросила: - Как ты меня нашел? - А ты думала, тебя так и бросили? - Он ощупью нашел плечо Анастасии. - Десант своих не бросает, княжна... Горна благодари. Пустили его по следу, быстренько на хвост им сели, потом я издали в бинокль увидел, как ты с ними мило беседуешь. Засели на холмах... А потом все было просто. Пошел в этот гуляй-город, притормозил там одного с топором, а он болтун оказался жуткий... - Капитан осторожно коснулся ее щеки. - Больно стукнули? Там, у холмов? - Чепуха, - сказала Анастасия. - Чего они от тебя хотели? В гарем сватали? - Детей им, дуракам, рожать, - сердито сказала Анастасия. - Таких же дураков, землекопов свихнувшихся... - Действительно, чего захотели... - Он помолчал и вдруг решительно шепнул ей на ухо: - А мне бы согласилась? Анастасия замерла, стоя на коленях на жестком тюке. Почувствовала на губах его губы, медленно подняла руки и положила ему на плечи. Зажмурилась в темноте и долго не открывала глаз. - Чудо ты, Таська, - защекотал ей ухо горячий шепот Капитана. - Чудо несусветное в кольчуге... Анастасия улыбнулась в темноте, глаза защипало - но почему, ведь сейчас ей было невыносимо хорошо? Загадочная это вещь оказывается, слезы - большая и сложная тайна, пока что непонятная ей. - Пошли отсюда? - сказала она тихо, коснулась его щеки, провела ладонью. - Здесь так страшно... Вокруг снова не было ни души. Они спрыгнули на землю и, держась за руки, спокойно пошли быстрым шагом к окраине города. Никто не бросался наперерез, никто не гнался - все сгрудились вокруг пожара. Ливень усиливался. Время от времени они, уже далеко отойдя от страшного кочевого города, оглядывались на пожарище - оно заметно пригасло, багровые отсветы словно уходили в землю, погружались на дно Канала. - Тушат помаленьку, - сказал Капитан. - Тушат-тушат, не потушат, заливают - не зальют. Эх, я сюда обязательно вернусь... Анастасия улыбнулась ему. Она промокла насквозь, одежда облепила тело, но холода Анастасия не чувствовала - она была на свободе, и безумцы, рывшие столетиями свою исполинскую канаву, хочется верить, навсегда уходили из ее жизни. - Разобраться бы с ними как следует, - сказал Капитан. - Черт, и нечем тебя укутать, сам мокрехонек, как мышь в ведре... Анастасия зажала в кулаке золотого жука и рванула цепочку. Цепочка лопнула, и Анастасия зашвырнула ее подальше, далеко-далеко, чтобы улетела на другой конец света. Раскинула руки и закружилась под дождем, зажмурясь, закинула голову, подставила лицо косым струям, крикнула: - А жизнь прекрасна! - Точно. Сам начинаю верить. - Капитан поймал ее в охапку и сказал, словно бросаясь в воду. - Настенька, я ведь не шучу... - Я знаю, - тихо сказала Анастасия. - Я тоже. Только... я... ты... как-то... если... Она безнадежно запуталась и замолчала в полной растерянности. Что-то старое рушилось, уходило, исчезало, что-то новое никак не могло заступить на его место, и Анастасия замерла в его объятиях, уткнулась в плечо, чуточку жалобно попросила: - Ну не надо меня торопить, я... - Настенька, я понимаю. - Капитан погладил ее по мокрым волосам. - Только я серьезно и насовсем... - Я тоже, кажется, - сказала Анастасия так тихо, что он, быть может, и не расслышал. Вскоре они добрались до места, где ждала Ольга с лошадьми. Горн, радостно гавкая, прыгал вокруг, а Ольга бросилась ей на шею. Дождь на ее лице или слезы - разобрать под этим косым ливнем было невозможно. - Что там было? - спросила Ольга наконец. - Да пустяки, - сказала Анастасия и впервые за этот вечер зябко передернулась - и от пережитого, и прохладу дождя ощутила. - Чуть замужем не оказалась, только и всего. 13. СОН О РЖАНЫХ АПОСТОЛАХ Так полуострова дрейфуют к океану от торжествующих земных кавардаков. А.Рембо Анастасия ехала во главе своего маленького отряда хмурая, как туча. Даже Росинанту передавалось настроение хозяйки, не говоря уж об Ольге с Капитаном - они и не пробовали завязать разговор, и в глазах у них Анастасия видела неприкрытое недоумение. Но никак не находила нужных слов и подходящего случая, хранила угрюмое молчание, отчего злилась еще больше. И получался замкнутый круг. Если честно, ей больше всего хотелось оказаться вдвоем с Капитаном в каком-нибудь уединенном месте, взяться за руки и выговориться начистоту. О том, что они все же люди из разных миров, и нужно вместе, долго и вдумчиво ломать голову над тем, как же им все-таки подогнать, притереть, совместить эти миры, чтобы родилось что-то новое, не ранившее ничьей гордости, самолюбия и устоявшихся взглядов на жизнь. О том, чем каждый из них должен поступиться, и нужно ли поступаться чем-то. И вообще, можно ли до завершения их поездки в неизвестность разрешить все сложности раз и навсегда? Временами ей казалось, что и Капитан ломает голову над тем же самым. Наверняка. Быть может, его мысли были отражением мыслей Анастасии. Быть может, он точно так же искал случая. А случая все не подворачивалось. Леса кончились, они третий день ехали по равнинам, перемежавшимся редкими невысокими холмами. И эти равнины были самым неподходящим местом дня серьезного разговора. Так иногда бывает - позарез необходимы деревья над головой, лесная поляна, комната, галерея, старая стена... А вот так вот взяться за руки и уйти подальше от разбитого на равнине лагеря - не получается, хоть ты тресни. Больше всего Анастасию мучила мысль, что он может подумать, будто она бросилась ему тогда на шею из одной лишь благодарности за спасение. Чтобы покончить хотя бы с этим недоразумением, вставшим меж ними или выдуманным ею, она придержала коня, подождала, когда поравняется-с ней чалый Капитана и тихо спросила: - Не сердишься? - За что, господи? - но в его голосе звучала нотка грусти. - Все нормально... - Вот уж нет, - сказала Анастасия, не глядя на него. - Только не сердись... Я размышляю, и мне тяжело. - Странное совпадение, - сказал Капитан уже веселее. - Я тоже размышляю, и не над самыми простыми вещами. Не подумать ли нам вместе и вслух? - Подождем, - сказала Анастасия. - Только не сердись, ладно? Подождем... И отъехала. Словно камень с души свалился, и увесистый. Она погнала Росинанта легким галопом, волосы развевались из под шлема, увенчанного золотым серпом-и-молотом. Где те времена, когда жизнь казалась ей не лишенной тягостных загадок, но довольно простой, без крупных неожиданностей? Где времена, когда она и подумать не могла, что потрясение основ - столь мучительная штука? Анастасия, светлая княжна отрогов Улу-Хема из рода Вторых Секретарей, отважный рыцарь, пустившийся в поход за Знаниями - ах, каким легким и прекрасным виделся поначалу тот поход... Она остановила коня - вокруг были возделанные поля! Пшеница стояла золотой упругой стеной, чуть колыхавшейся под ветерком. Анастасия спрыгнула с седла, сорвала колос, размяла в ладонях, попробовала зерна. Самая настоящая пшеница и на вид, и на вкус. Подъехали Капитан с Ольгой. Анастасия молча обвела рукой, показывая на золотящиеся до горизонта поля. - Ну, по крайней мере, не Канал, - сказал Капитан. Все прекрасно понимали, что означают эти золотые колосья. Необозримые пшеничные поля - это государство. Вот только чье, и как здесь относятся к путникам? Оставалось ехать вперед, что они и сделали. Скоро обнаружили торную дорогу и двинулись по ней. И прошло не так уж много времени, прежде чем Капитан, случайно оглянувшись, вскрикнул: - Черт! Анастасия ничего не спросила. Все и так было ясно. Далеко позади, поблизости от дороги, по которой они проехали с час назад, поднималась тоненькая струйка дыма. Прервалась. Вновь потянулась к небу. Прервалась. Возникла снова. Рядом с ней выросла еще одна. - Поздравляю, - сказал Капитан. - Мы в мешке. Может быть, они уже знают - те, впереди - сколько нас тут есть. - Приятная весть, - сказала Анастасия. - Что ж, деваться некуда... - Давно что-то мы ни с кем не дрались, - добавила Ольга не без азарта. - Нашла о чем горевать! - фыркнул Капитан. - Ну вот, едут! Проверка документов и багажа! Над дорогой стояла туча пыли - навстречу скакал конный отряд и немаленький - человек двадцать. Анастасия положила руку на рукоять меча. Они стояли в ряд посреди дороги и молча ждали. Клубилась пыль, вот уже можно различить красные щиты, разноцветные плащи... Всадники осаживали разогнавшихся коней. Все они были мужчинами, голубоглазыми и русобородыми, но во всем остальном чрезвычайно походили на Анастасию - кольчуги, остроконечные шлемы (только без символов на шишаках), мечи, копья. Разве что щиты иной формы, овальные и заостренные внизу, без гербов, да у некоторых воинов - булавы, в Империи почти не употреблявшиеся. Анастасия не знала, радоваться такому сходству или оно сулит новые хлопоты, а потому на всякий случай вытянула меч из ножен - чуть-чуть, на ладонь. Они разглядывали друг друга любопытно и настороженно, потом Анастасия тронула коня вперед, так, чтобы оказаться на корпус впереди спутников, и сказала: - Я - Анастасия, княжна отрогов Улу-Хем, рыцарь из рода Вторых Секретарей. А кто вы? Точно так же, как она, на корпус вперед выдвинулся всадник в алом плаще, с золотой цепью на шее и посеребренной булавой на руке и ответил: - Я - воевода Бобрец, порубежной стражи. С чем идете? Почему единственный мужик - в столь паскудном облике, а девицы - в доспехах? - Так уж у нас заведено, - сказала Анастасия не без вызова. И он этот вызов понял, сказал дерзко-увещевающе: - Такого быть не может, синеглазая. А если бы и было - стоило бы вас ремешком отходить по нежным сиденьям. - А ты попробуй, - сказала Анастасия, вытаскивая меч до середины. - Таська, не заводись, - тихо посоветовал Капитан. - Монастырь тут чужой, треба оглядеться. Воевода Бобрец, играя плеткой с резной ручкой, разглядывал Анастасию с любопытством и насмешкой, и хвататься за меч не собирался. От него исходила спокойная уверенность, вполне понятная для человека с двум десятками всадников за спиной, стоявшего к тому же на своей земле. - Ну? - сказала Анастасия, чувствуя себя все же не очень уверенно. - Ты откуда такая прыткая? - спросил Бобрец с интересом. - Оттуда, где все такие, - сказала Анастасия, гордо задирая подбородок. - Положим, ты этой железкой владеешь хорошо, - сказал Бобрец. - Положим, кого-нибудь да поцарапаешь. А долго ли продержишься? К святому Перу мы тебя, конечно, не отправим, а вот ремешком как следует поучим, на коняжку долго не полезешь... - Погранец, ты уж тоже не заводись, - сказал Капитан. - Давай-ка поговорим ладком. Девушки у нас молодые, горячие, привыкли за шпаги хвататься - не наигрались, лиха не хлебали... Ты это учитывай. Мужик ты, я вижу, серьезный. А потому объясни мне: у вас честных проезжающих резать принято, или как? - Режем мы, если уж приходится, лазутчиков да сволоту с Канала, - сказал Бобрец с достоинством. - А если ты честный проезжающий, вреда тебе не будет. Ты-то сам кто такой? - Да как тебе сказать... В нынешнем положении - странник. Глядят нахмуренные хаты, и вот ни бедный, ни богатый к себе не пустят на ночлег... Бобрец вытаращил на него глаза: - Откуда знаешь? - и сам продолжал торжественно, как читают молитву: Не все ль равно - там человек иль тень от облака, куда-то проплывшая в туман густой, - ой, посошок мой суковатый, обвитый свежей берестой, родней ты мне и ближе брата... Теперь Капитан таращился на него, а во всадниках что-то переменилось - они смешали строй, копья опустились, взгляды потеряли зоркую подозрительность. Ощущение предстоящего боя растаяло без следа. Анастасия невольно разжала пальцы, и ее меч скользнул в ножны, крестовина глухо стукнула о серебряную оковку. - Так бы сразу и говорил, - сказал Бобрец. - И коли уж вы с той стороны едете - не слыхали, что за переполох был нынче ночью на Канале? Полыхало на совесть. - Я старался, - скромно сказал Капитан. - Ну? Ты? А что там? - Да нахамили, как последняя сволочь, - сказал Капитан. - Нашу Настасью к себе принялись в гости тащить, не пригласив честью. Вот и пришлось... А вас они не трогают? - Нас они, братец, давно не трогают, - объяснил Бобрец значительно. - Моего дедушку спросишь, он тебе расскажет, как они канальщиков отучали честных людей обижать... Капитан перекинул ногу через седло, спрыгнул на землю и предложил воеводе: - Пошли поговорим? Бобрец, ничуть не удивившись, тоже спешился, они отошли от дороги и оживленно о чем-то заговорили - то один размахивал руками для вящей убедительности, то другой, но выглядело все это вполне мирно и длилось довольно долго. Раза два Бобрец оглянулся на Анастасию - с удивлением и уважительно. Потом разговор, должно быть, зашел об автомате - потому что Капитан выстрелил в землю. Конники встрепенулись, но Бобрец махнул им рукой и остался спокоен, хотя это далось ему не так уж легко. Возвращались они с видом людей, довольных друг другом и успешно завершивших трудное дело. Бобрец махнул своим рукой: - Сполох напрасный. Люди свои, - и весело глянул снизу вверх на Анастасию. - И все же не верю я, синеглазая, что ты искуснее меня на мечах. - Потом попробуем, - сказала Анастасия мирно. - Если будет такая охота. Они тронулись в путь. Бобрец ехал меж Капитаном и Анастасией и рассказывал, очевидно, продолжая начатый с Капитаном разговор: - И понимаешь, бумаг вообще-то мало осталось, от самого начала, я говорю, от мрака кромешного, но известно доподлинно, что святой Хер по земле этой ходил. И учил, что безобразий против нас наворочано изрядно, а потому следует ни на кого особо не глядеть, дуриком чужих укладов не хватать, а жить себе своим умом и жить с земли, потому как баловство проходит, словно дым и облака, а земля вечна. А сочинения Многопечальников, апостолов ржаных, он сам же и записал по памяти в те начальные времена, и мы тех апостолов чтим, как людей душевных и пробирающих до сердца, - лицо его стало отрешенно важным, и он нараспев продекламировал: Прощайте, не помните лихом, дубы осыпаются тихо под низкою ржавой луной. Лишь вереск да терн узловатый, репейник да леший косматый буянит под рог ветровой. И Капитан свободно, без запинки подхватил: Лопух не помянет и лошадь, дубового хвороста ношу оплачет золой камелек... Краем уха Анастасия слышала, как Ольга за ее спиной что-то отвечает, смеется. Все было в порядке, и Анастасию уже как-то не удивляло, что рядом с ней в рыцарской броне едут мужчины, а не женщины. Мир был огромен и многолик, а ее прежняя жизнь - лишь бусинка в пестром ожерелье многоцветья укладов и обычаев, законов и установлении. Трудно было, понятно, отрешиться от сознания, будто единственное верное и правильное лишь то, что ты знала с детства; трудно было принять право других жить по тем законам, что заложили их предки. Но путешествие продолжалось, и старые предрассудки выпадали словно молочные зубы. Анастасия чувствовала себя старше, словно не дни проходили в седле, а годы. Впереди вырастал город - прямые чистые улицы, высокие терема, деревянные и каменные, под яркими веселыми крышами, разноцветными, как ярмарочные леденцы, терема, сверкавшие радужным многоцветьем оконных стекол и витражей. Такие витражи Анастасия видела только в императорском дворце, а здесь они были чуть ли не в каждом доме. - Китеж, - с гордостью обронил Бобрец. Город был без стен - и это многое сказало Анастасии, знакомой не понаслышке с усобицами, стычками на границах княжеств, осадами горкомов, массивными стенами городов Счастливой Империи, окованными железом воротами. Только сильный, уверенный в своем могуществе город может заменить стены гордой славой своих рыцарей. - Жить будете у меня, - сказал Бобрец. - Не стесните, чай. Между прочим, братишка младший у меня холостякует, так что если надумаешь, синеглазая, принять сватов... Капитан ничего не сказал, только перехватил взгляд воеводы, и зубы блеснули из-под выгоревших усов. Анастасия со смешанным чувством смущения и гордости опустила глаза, а Бобрец смущенно почесал в затылке: - Понял. Считай, пошутили. Дом у него был большой, с просторным чистым подворьем, широкое крыльцо вело на поднятую на резных столбах крытую галерею. Такие же собаки, немного настороженно принявшие Горна, такие же куры, даже осанистый петух совершенно так же расхаживал, кося хозяйским спесивым глазом. Вот только вышедшая навстречу хозяйка, сероглазая и русоволосая, Анастасию несказанно изумила (хотя Анастасия и постаралась этого не выказать). Впервые в жизни Анастасия видела женщину без штанов - словосочетание заранее выглядевшее невозможным, как твердый воздух. И тем не менее штанов на хозяйке не было. На ней была белая рубашка до колен, перехваченная на талии вышитым поясом. И широкие рукава, и открывавший стройную шею ворот, и подол вышиты красным, синим, желтым шелком. Надо признать, это выглядело красиво, и женщина двигалась легко, свободно, грациозно, ничуть не стесняясь открытых до колен загорелых ног - отсюда ясно, что такова повседневная женская одежда и так здесь ходят все. Анастасия почесала в затылке - мысленно. А вслух ничего не спросила, вспомнив, как не единожды попадала впросак. Впрочем, хозяйка тоже смотрела на них удивленно - именно на них с Ольгой, а не на Капитана. Это лишний раз подтверждало, что здесь именно они с Ольгой выглядят странновато, и Анастасия по дурной привычке сердито прикусила губу. - Баню, мать, баню! Сейчас мы гостей в баню-то и загоним! - весело гремел Бобрец, обняв жену за плечи и улыбаясь гостям открытой и самую чуточку хвастливой улыбкой довольного судьбой человека. Анастасия ощутила легкий укол зависти. Наверное, впервые что-то в прежней жизни показалось ей неправильной игрой. - А что такое баня? - все-таки не удержалась она от вопроса, снимая меч. Бобрец захохотал - не обидно, но так громко, что петух, враз растеряв спесь, припустил прочь: - Не знаешь? Ну, синеглазая, ну, княжна, а еще с мечом! Алена, уяснила, что тебе сделать надлежит? А покажи-ка ты им, что такое баня, так, чтобы до старости не забыли! Очень скоро Анастасия с Ольгой убедились, что баня - это и в самом деле вещь, которую после первого знакомства с ней забыть уже невозможно. И описать трудно. Жаркий пар, ведро ледяной воды, коварно опрокинутое на голову Аленой в самый неожиданный момент, испуганно-довольный визг, шипение кваса на раскаленных камнях, ощущение до скрипа отмытой кожи, беспощадное избиение веником, чудодейственным образом снимавшее усталость и дурное настроение. Одним словом, когда Анастасия вывалилась в предбанник и попыталась отдышаться, она ощущала себя новой, не прежней. Казалось, родилась заново. С этим не могли сравниться ни ванны Империи, ни купанье. Она приняла из рук Алены кувшин пахучего кваса и жадно пила, проливая на грудь. Передала кувшин Ольге и отфыркнулась: - Легенда! - У вас, значит, бани нет? - покачала головой Алена не без сочувствия. - Грустно... А не надеть ли вам, девушки, платья? Я сразу подумала и принесла, - она кивнула на скамью с одеждой. - Так это и есть платье?! Хру меня подери! - вспомнила Анастасия от изумления старое богохульство. И вспомнила картины прежней жизни, что показывал волшебник. Волшебник был жалкий, но картины - настоящие. Это платья и есть, такие же, как на Алене. Но как же, вот так взять и на люди в нем выйти? - А обязательно? - спросила она едва ли не жалобно. - Ну отчего же. - Алена улыбалась. - Просто в штанах у вас, девушки, вид немного странный. Оглядываться на улицах, может, и не будут, зато про себя насмеются вдосталь... Неизвестно, как повела бы себя Анастасия, оказавшись тут одна, без Ольги, но той предложение пришлось по вкусу, даже глаза разгорелись, и она моментально сделала умоляющее лицо: - Анастасия, любопытства ради? Если совсем честно, это же самое любопытство искушало Анастасию ничуть не слабее. Алена в платье выглядела... какое-то новое, непонятное Анастасии чувство - здесь и от зависти, и от желания соперничать, и от стремления покрасоваться, и... И понравиться кое-кому, решительно закончила она про себя. А Ольга уже надевала через голову белое платье с вышивкой, Алена помогала ей, стянула ворот шелковым крученым шнурком, завязала пояс, отступила на шаг, оглядела: - Ну вот. Просто прелесть. - А зеркало? - нетерпеливо спросила Ольга. - А зеркало - в доме. Пойдешь? - Пойду. Анастасия колебалась. И было отчего. С одной стороны, до ужаса непривычно. С другой, до ужаса красиво, и все здесь так ходят. С одной стороны, никогда прежде с рыцарем такого не случалось. С другой - нигде не сказано и не записано, что ношение такой вот одежды противоречит рыцарскому кодексу и воспрещается. Все законы и заповеди об этом молчат. Подходя с позиций формального крючкотворства - нигде не записано черным по белому, что рыцарю запрещается появляться на людях без штанов. Никто не предусмотрел такого случая. Согласно строгой логике отсюда вытекает: где нет запрета, нет и нарушения... Анастасия азартно махнула рукой: - Ну-ка! И оказалась в платье. Одернула подол, поправила пояс и с нарочитым безразличием поинтересовалась: - Надеюсь, я посмешищем не выгляжу? - Прекрасно ты выглядишь, - сказала Алена тоном старшей и умудренной (хотя была не старше Анастасии). - Клянусь апостолами, лучшего и желать не стоит. И все-таки пришлось собрать в кулак все самообладание и смелость, чтобы выйти за порог бани, как ни в чем не бывало пройти по двору в дом. Сначала Алена отвела их в комнату с большим зеркалом. Увидев себя во весь рост, Анастасия не могла бы описать свои чувства, являвшие причудливую мешанину, но утешилась все той же мыслью - где нет запрета... И все-таки - красиво. Что до Ольги, ее, похоже, такие сложности не волновали. Анастасия отрешилась от своих последних колебаний, когда едва не покраснела под восхищенным взглядом Капитана. Он только и выдохнул: - Настасья, нет слов... Сам он вернулся из бани безмерно довольный, в белой вышитой рубахе Бобреца, в его же синих штанах в узкую алую полоску, остроносых сапогах младшего брата воеводы. Отросшая за время путешествия щетина помаленьку превращалась в пушистую бородку, и Капитан не собирался ее сбривать. Он крутился перед зеркалом даже дольше, чем Анастасия, а поймав ее смешливый взгляд, без тени смущения объяснил: - Всегда хотелось, знаешь ли, этак вот по городу пройтись-пройтиться... Бобрец, у тебя мурмолки, случайно, не найдется? Чтобы с золотыми кистями... Набекрень ее на буйную голову - и гоголем... - Найдем, Иваныч. - Бобрец водрузил на стол пузатый глиняный жбан, содержимое коего назвал медовухой. - А пока что - как заведено после баньки, и не нами заведено... Стол, признаться, был богаче тех, за которыми Анастасия сиживала в Счастливой Империи. Медовуха сначала показалась ей некрепкой сладкой водичкой, но вскоре в голове зашумело, и она оценила коварство напитка, Платье ее уже ничуть не стесняло и не казалось неуместным. Она частенько ловила на себе взгляды Капитана, вспомнила жесткие тюки в фургоне, треск пожарища, потом ливень, все слова, что были тогда сказаны. Неожиданно для себя сказала Бобрецу: - Хорошо живете, признаться. Бани, платья, стен вокруг города и в помине нет... Бобрец переглянулся с женой, они улыбнулись друг другу, потом воевода сказал: - Знаешь, Настасья, жизнь, вообще-то, не так чтобы уж полностью безоблачная... Хорошо б, понятно, если бы землю населяли одни праведники, но ведь нет этого пока. Бывает всякое. И люди бывают всякие. Однако ж стараемся... - Вы мне вот что объясните, - сказала чуточку захмелевшая Анастасия громко и решительно. - Кто из нас, Империя или вы, ближе к Древним, а значит, счастливее? Вот какой вопрос меня гнетет... Бобрец развел руками: - Тут уж я судить не могу. Древний рядом с тобой сидит. Капитан молчал. Сосредоточенно думал. Лицо у него напряглось, потеряло всякую беззаботность. - Ох уж эта Таська, - сказал он наконец. - Иногда бьет в самое яблочко... По-моему, Тасенька, вопрос нужно совсем по-другому ставить. Как мне это ни больно говорить, но счастье, похоже, совсем не в том, чтобы походить на Древних... на нас, то есть. Одним словом, жить мне хотелось бы не в вашей Империи, а тут. А тебе? - Там моя родина, - сказала Анастасия. - Там... - Гости мои дорогие! - сказал Бобрец. - Я, признаться, к ученым разговорам не приучен. Простой порубежник, чего уж там. А вот придет братишка - он у меня, ученым и звездочетом будучи, к умным мыслям имеет прямое касательство. С ним и стоит такой разговор заводить. А мы уж давайте-ка - как после честной баньки, идет? Он подпер широкой ладонью щеку и запел: Не жалею, не зову, не плачу. Все пройдет, как с белых яблонь дым. Увяданьем золота охваченный, я не буду больше молодым... Он пел чистым и звонким, печальным и сильным голосом, и все сидящие за столом замерли, а песня лилась, и река, спокойная, могучая река, подхватившая Анастасию, уносила ее куда-то к иным берегам, где догадки становились истинами, а истины стоили того, чтобы служить им всю оставшуюся жизнь, ни о чем не сожалея. Она пригорюнилась, подумав со щемящей тоской, что еще не сделала в жизни ничего такого, оказывается, чем бы могла похвалиться, чем бы стоило гордиться. Украдкой покосилась по сторонам - Капитан сидел нахмуренный и серьезный, на реснице у Ольги блестела слеза. - А ну! - Бобрец хлопнул по столу ладонями. Подпрыгнули, зазвенев, кубки. - Огорчил я вас, гости дорогие? Пора и развеселить! Он выбрался из-за стола и пошел в пляс по горнице, с прихлопом и притопом, гремя каблуками о струганые доски пола, закинув кучерявую голову, то разбрасывая руки, то подбочениваясь одной и закинув другую на русый затылок, - большой красивый человек в большом красивом тереме. Капитан не выдержал. Встал. У него получалось хуже, но он старался, как мог, и пол гудел под их сапогами, они разошлись всерьез. Анастасия тоже ощутила жгучее желание пройтись вот так в танце, красиво и гордо, как плыла вокруг мужчин Алена, придерживая концы неизвестно откуда взявшегося платка. Однако осталась сидеть - знала, что у нее так не получится, а потому не хотела расстраивать их пляску жалким подражанием. Но тянуло... Дверь распахнулась, и кто-то весело закричал с порога: - Воевода, врагов пропляшешь! - Одно ухо спит, другое службу несет! - Бобрец остановился, отдуваясь нарочито тяжело. - Поплясали... Ну, Иваныч, молодцом. Не умеешь, но стараешься. А вот это и есть мой ученый братишка, который скоро дыру в небе проглядит, все звезды сочтет и в книгу запишет, как которой прозвище. Брат был хоть и младший, но ростом не ниже старшего и не уже в плечах, только лицо тоньше и глаза выдают человека, привыкшего читать много и долго, - в них отражение той глубины, что порождают, тысячекрат отразившись в глазах, мудрые рукописные строки. Анастасия знала такие глаза - у книжников в Империи. Правда, те были грустнее - быть может, оттого, что книг в Империи было мало, настолько, что это толкало многих, как шептались, к запретным и грешным поступкам - самим писать книги. - Звездочет Елизар, - сказал Бобрец-младший. - Как вас зовут, знаю уже. Что глаза таращишь, Рода? Твои конники жен и друзей имеют, а жены - соседок. За пять улиц от вас еще рассказывают, что княжна Анастасия одолела дракона, а на соседней - уже прошел слух, что она всех канальщиков загнала в канал да так и велела там сидеть, пока не поумнеют... Что народ, прямо скажем, принимает с одобрением. Правда, верю я этому мало - с Каналом так просто не справишься, тут потрудиться предстоит... Так, княжна? - Так, - сказала Анастасия, открыто глядя ему в глаза. - С ними повозиться придется... Он глянул мимо Анастасии, на Ольгу, а та на него, и у них словно сразу возникло некое сцепление взглядов. - Ну, к столу! - засуетился Бобрец-старший. Анастасии показалось, что к ученому брату, хоть и младшему, он относится с большим уважением. Видимо, были причины и основания. - А не надоело ли за столом? - спросил Елизар спокойно и уверенно. - Провел бы гостей по городу... Как, гости? - В самом деле, пойдемте! - Это Ольга, прежде чем кто-то успел ответить, шагнула вперед. Вшестером они шли не спеша по широким улицам и улочкам поуже, фонари на столбах горели неярким, но чистым пламенем без копоти и дыма, и было довольно светло. То там, то здесь слышались песни - и грустные тоже, но сравнение все равно оказалось не в пользу настороженно-угрюмых вечерних улиц имперских городов, где обязательно бы разорвали тишину то визгливый скандал пьяных ремесленников, то сдержанно-приглушенная перебранка публики почище, то лязг мечей очередного поединка, свистящее дыхание и проклятья сквозь зубы. "Нечего и сравнивать, - подумала Анастасия. - Здесь гораздо покойнее себя чувствуешь". Она искоса оглянулась через плечо - Ольга с Елизаром, приотстав, о чем-то тихо разговаривали, уже как старые добрые знакомые. Анастасия, в легком облачке неразвеявшегося хмеля, хотела громко бросить им что-то озорное, но ладонь Капитана сжала ее пальцы, она притихла, опустила голову, сразу вспомнила, что сложностей в жизни осталось немало. А главная сложность шагает рядом и держит за руку. Открылась широкая площадь, залитая багровым светом полной Луны. Четыре каменных фигуры, высеченных довольно мастерски, стояли на ней - одна повыше остальных. Она изображала человека с нахмуренным лицом, выбросившего руку в жесте отрицания и решимости. Остальные стояли вольно, опустив руки, в позах спокойных и мирных, словно бы отдыхая от тяжких и трудных свершений, - но лица их, как рассмотрела Анастасия, были скорее грустны. Венки из ржаных колосьев покрывали их головы - колосья не каменные, а живые, настоящие. И перед ними на каменной плите горел невысокий алый огонь. - Тот, что выше - святой Хер, - сказал Елизар. - Имя в тумане времени затерялось и забылось, но слова и дела, заложившие основу, остались. Основа, надо сказать, была проста - себя не потерять. Понятно, все сложнее и длиннее, после него остались книги, но главное легко укладывается в слова - быть собой и жить памятью. - Он смолчал. - Скорее всего, память осталась не вся, может, мы в чем-то и напутали, но сохранившееся быть может только истиной. А это ржаные апостолы, мученики земли и памяти. Святой Сергей, святой Сергей Другой, святой Николай. И потому молимся за их честную жизнь и злую гибель от подлой вражеской руки. Супруги мы... В живых веках заколосится наше семя, и вспомнит нас младое племя на песнетворческих пирах... Ладонь, сжимавшая пальцы Анастасии, разжалась. Анастасия подняла на Капитана глаза и спросила шепотом: - А как с ними было на самом деле? Он не ответил. Прошел к толстой квадратной плите, к алому пламени, наклонился и положил что-то подальше от огня. Анастасия подалась вперед и рассмотрела - кусок хлеба. Капитан вернулся, вновь встал рядом с ней и сказал тихо: - При жизни бы им хлебушка... Анастасии показалось, что на нее пахнуло сырым холодом, и она поежилась, зябко подняла плечи. Что-то за всем этим стояло. Какая-то трагедия - как водится, сложнее, страшнее и непонятнее отрывочных воспоминаний о ней. "Что за память сохранится о нас, если мы вдруг неожиданно исчезнем с лица земли?" - подумала Анастасия. И ответа не нашла. Возвращались в молчании. Даже Ольга с Елизаром притихли. Что до Анастасии, ее не покидало ощущение, будто она приблизилась к какому-то рубежу, и предстоит решительно шагнуть вперед, оставляя на будущее сложное коловращение мысли, рассуждения и метания. Какое-то время она притворялась перед собой, будто не понимает, в чем заключается рубеж и шаг - в последний раз пыталась оттянуть неизбежное. А потом подошла и приоткрыла дверь своей комнаты на миг раньше, чем в нее собрались тихонько постучать. Закинула руки Капитану на шею, закрыла глаза и прильнула к его губам. 14. ПОД НИЗКОЮ РЖАВОЙ ЛУНОЙ ...багровела луна, как смертельная рана. Н.Гумилев Анастасия сидела у окна, равнодушно наблюдала за яркоперым спесивым петухом и злилась. Вернее, пыталась разозлиться. Если честно, не вполне получалось. Жизнь текла спокойная (ночи, правда, были сплошным нежным сумасшествием). А наутро все куда-то исчезали. Ольга с Елизаром исчезали так неизменно, что по ним можно было проверять время. Потом Ольга при редких встречах с Анастасией смотрела невыносимо поглупевшими от счастья глазами, шалыми глазищами, а ученый звездочет с таким постоянством смущался, что вскоре Анастасии стало неинтересно его поддразнивать, и она бросила это занятие. Капитан исчезал сразу после завтрака для бесед с учеными людьми и ездившими в дальние путешествия купцами, а возвращаясь поздно вечером, долго извинялся и говорил, что больно уж серьезные дела решаются с глазу на глаз, и со временем он обязательно посвятит Анастасию во все подробности и секреты, но пока что рано. Она терпела и начинала сердиться. Ее-то никуда не приглашали. Получалось, что она оказалась в каком-то дурацком, смутно-подвешенном состоянии - никто вроде бы не рассматривал ее всерьез, не делился важными знаниями и тайнами. На исходе третьего дня она украдкой позлорадствовала - когда на подворье явился осанистый старик и, стараясь избежать лишней огласки, но не избежав случайного свидетеля в лице Анастасии (о чем оба собеседника не знали), тихонько и долго пенял молодому звездочету за полное забвение последним своих обязанностей. Один Бобрец-старший скрашивал ей скуку. Анастасия вскоре поняла, что душа это простая и бесхитростная, человек, знающий хорошо свое дело и сознававший, что на большее не стоит и претендовать. И, что важнее, он не злился на тех, кто мог больше, умел больше, знал больше - отсюда уважение к младшему брату. Вспомнив их первую встречу, Анастасия однажды переоделась в прежнюю одежду и предложила воеводе помериться на мечах. Бобрец охотно согласился. Победителя не оказалось - это они оба признали. После чего воевода стал относиться к ней гораздо серьезнее. Рассказал, что в незапамятные времена были и женщины-богатыри, именовавшиеся поляницами. А там и Бобрец уехал в очередной порубежный объезд. От скуки Анастасия взялась было помогать Алене по дому, но кончилось это неимоверным конфузом. Готовить Анастасия умела лишь на костерке, по-походному, кое-как. Попытка приобщиться к загадочному ремеслу шитья вскоре же завершилась исколотыми пальцами. Алена, конечно, сохраняла полнейшее хладнокровие, но ее трехлетний сынишка по детской непосредственности повеселился вдосыта. Чтобы не пасть в его глазах окончательно, Анастасия показала ему свои доспехи и оружие, после чего стала в его глазах непререкаемым авторитетом. Увы, с Аленой обстояло гораздо сложнее. Анастасия не без оснований подозревала, что жена воеводы относится к ней с недоумевающей жалостью - поскольку здесь рыцарство и женщины выглядели вещами несовместимыми, а память о поляницах была скорее легендой. И, усугубляя все это, Анастасия сначала мельком, потом все чаще стала задумываться о своих будущих детях - но это оказалась столь сложная и мучительная тема, что в голове воцарился полный сумбур. Так что Капитан появился, когда она пребывала не в самом добром расположении духа. Она встала ему навстречу от окна, улыбнулась радостно, и радость эта была искренней, но он все же почувствовал холодок, глянул испытующе: - Тасенька, случилось что-нибудь? - Не женское это дело - слезы и скандалы, а то бы я... - сказала Анастасия, стараясь не заводиться. - Я так не могу, понимаешь? И нельзя со мной так. Если уж я и отступила от каких-то правил и канонов, не воображай, пожалуйста, что я стала подчиненным существом слабого пола. Никогда я им не стану. Вот так... Капитан сграбастал ее и шепнул на ухо: - Таська, чем я тебя прогневил? Не пробуя высвободиться, Анастасия сказала: - Похоже ты, попав сюда, ужасно возрадовался, что нашел наконец место, где все устроено по твоему вкусу... - Святая правда. Не без того. Не без того, Настенька. А ты бы на моем месте не радовалась хоть самую чуточку? - он отстранил ее и заглянул в глаза. - На моем-то месте? В глаза смотрите, княжна! И отвечайте честно, пока за ухо не укусили. Говорят, это больно. Где у нас ушко? - Еще чего! - Анастасия гибко уклонилась, упираясь ему в грудь ладонями, вырвалась, но раздражение пропало - он умел, признаться, шутливо гасить вспыхивавшие порой искорки размолвки, прежде чем они разгорались ясным огнем. - Ее голубые глаза явственно доказывали, что она сейчас или скажет дерзость, или будет плакать... - сказал Капитан. - Плакать ты не собираешься, не та закваска, - он присел на подлокотник тяжелого кресла. - Давай тогда говори дерзости. Только по уму и спокойно. - Пока что наша жизнь - сплошное путешествие, - сказала Анастасия, присев на подоконник, лицом к этому странному и желанному человеку. - Но ведь когда-то путешествие кончится? И нужно будет что-то выбирать, как-то определяться? - Таська, я не сомневался, что ты умница, - сказал Капитан без улыбки. - И частенько зришь в корень. Определяться надо. И я тебе сразу скажу, что место мое вот здесь. Что-то меня ваша Счастливая Империя отнюдь не прельщает, и вовсе не из-за поменявшихся местами мужчин и женщин... здесь... здесь, по крайней мере, многое забывши, что-то важное сохранили... - А по-моему, здесь очень скучно. - Ну да, со шпагами по переулочкам не бегают... - Он подошел, присел рядом на нагретый солнцем подоконник и обнял Анастасию за плечи. - Но здесь вовсе не скучно. Это поначалу кажется, будто все здесь недвусмысленно благостно - пряничные терема, опрятные мужички на золотых полях с песнею хлеба сгребают, аки кубанские казаки... Я сам сначала купился - ну, думаю, пастораль незамутненная... Но вскоре же, Настенька, оказалось, что и здесь имеет место свое потаенное кипение страстей. - Он вздохнул. - Ты ведь тоже поехала из своей мушкетерской глубинки за знаниями, так что ты быстро все поймешь... Слушай внимательно и мотай на ус, какого тебе по артикулу не полагается. Здесь начинаются серьезные дела. Видишь ли, не может человек пятьсот лет смирнехонько ходить по кругу, бесконечно повторять дедов-прадедов, какими бы они ни были умными и славными. Когда-нибудь обязательно надоест... И тогда начинаются раздумья над собой и над миром. Даже у вас, судя по твоим рассказам, задумавшихся над бытием и будущим хватает. А здесь - тем более, особенно если учесть, что здесь таким не грозит костер. Словом, здесь пока что спокойно, но грядут жаркие споры насчет основ и целей. Кто-то по кузням и горницам что-то новое изобретает, кому-то хочется дойти до края света и сплавать за море, а кому-то пуще всего дороже дедовская старина без громокипения мысли. Это крайние точки, а сколько меж ними оттенков и мнений - не сосчитать... Понимаешь? - Понимаю, - сказала Анастасия. - Лучше расскажи, где ты пропадаешь. - Там и пропадаю. Споры-разговоры до одури. Отсюда ведь ходит много торговых караванов... Так что есть книги и есть люди... - А я? - спросила Анастасия, подняв к нему лицо. - Ты не забывай, пожалуйста, - я ведь не за одними приключениями поехала. За Знаниями. - А знания, Тасенька, иногда до того тяжелая вещь... - он смотрел ей в глаза угрюмо и печально, и Анастасия отчего-то почувствовала смутную тревогу. - Я уже взрослая, - сказала она. - Я вот тоже взрослый, - сказал Капитан. - И повидал побольше твоего. А все равно страшно до ужаса... - Ты о чем? - Ох... Пошли, ждут нас. - Он спрыгнул с подоконника, подхватил ее, прижал, шепнул на ухо: - Таська, Таська... Ну что за беспокойная штука жизнь - едва уверишься, что все хорошо, как новая пакость в затылок дышит... В его голосе звучала такая тоска, непонятная и надрывная, что Анастасия невольно отстранилась, захваченная его тревогой: - Что случилось? Что-то ведь случилось... - Пошли. Смеркается уже, нас ждут. ...Анастасия давно уже приметила эту башню, стоявшую особняком на окраине Китежа, поодаль от крайних домов. Высокая, этажей в десять, со странной крышей - полукруглый купол из множества стекол в медной обрешетке. Оказалось, что это и есть башня звездочетов. Внутри было чисто и тихо. Поднимаясь по широкой лестнице, Анастасия мельком успевала разглядеть в дверных проемах на этажах ряды полок с толстыми книгами, какие-то громоздкие загадочные устройства, столы, заставленные диковинной стеклянной посудой, чучела знакомых и незнакомых зверей и птиц. - Алхимики тут работают? - спросила она понимающе. - Бери выше, - сказал Капитан. - Это, конечно, не академия де сиянс, но единственное серьезное научное заведение на ба-а-льшом пространстве... Нет, нам выше, на последний. Они поднялись под самый купол. У Анастасии разбежались глаза - на кованых треножниках в человеческий рост стояли несколько огромных труб, напоминавших бинокль Капитана, уставленных вверх, в свободные от стекол квадраты медного каркаса-купола. На столах лежали странные приспособления, загадочные цветные рисунки - раскрашенные в несколько цветов круги и полумесяцы, черные диски с лохматой золотой бахромой, россыпь золотых точек на черном - в иных Анастасия узнала знакомые созвездия; были и очень точные изображения хвостатых звезд, иногда появлявшихся в небе и наводивших ужас на людей. - Я посмотрю, можно? - Не вытерпев, Анастасия рванулась к ближайшей трубе, соблазнительно поблескивающей фиолетовой линзой. - Потом, - деликатно, но твердо отстранил ее Капитан. - Сейчас соберутся люди для серьезного разговора, тебе тоже придется участвовать, как человеку серьезному, так что держись соответственно, потом насмотришься... Люди входили один за другим, приветствовали их поклонами и степенно рассаживались у стен меж труб и столов - старые и молодые, иные с обветренными лицами многостранствовавших, то ли купцы, то ли рыцари. Их набралось около тридцати. Молчание казалось Анастасии тягостным, напряженным. Она невольно выпрямилась в кресле с высокой спинкой, положила руки на колени. - Приступим, - сказал старик, приходивший тогда к Елизару. - Друзья, перед нами - княжна Анастасия. Не могу сказать, что она искушена в науках, но тянется к знаниям, а это само за себя говорит. Потому мы решили пригласить и ее. Должен предупредить, княжна: знания - вещь тяжелая. - Я взрослый человек, - сказала Анастасия. - И жизнь немножко повидала, смею вас уверить. В моей стране женщины занимают несколько иное положение... - Права на знания у женщин никто не отнимает и здесь, - мягко сказал старик. - Перейдем к делу. У ваших звездочетов есть что-нибудь подобное? - он показал на зрительные трубы. - Нет, - сказала Анастасия, вдруг ощутив прилив жгучего стыда за тот мир, что остался далеко позади и временами казался уже чуточку не настоящим, то ли сказочным, то ли приснившимся. - Честно говоря, звездочеты наши имеют дело в основном со смутными легендами... - А нет ли среди этих легенд рассказов о цвете и величине Луны? Анастасия старательно подумала и ответила: - Вроде бы в незапамятные времена Луна была другого цвета и гораздо меньше размерами... Это все, что я знаю. Вряд ли у нас есть кто-то, кто знает больше. - Все сходится, - сказал кто-то. - Все сходится, - сказал старик. - Елизар, будь добр... Елизар встал, развернул шелестящий свиток и укрепил его на подставке так, чтобы видно было всем. На белом листе - восемь или девять концентрических кругов. Старик медленно вышел вперед, остановился рядом с подставкой держа в худой сильной руке резную указку. - Самые первые наши небесные хроники описывают Луну такой вот величины, белого или желтоватого цвета, - он указал на внутренний, самый маленький круг. - Примерно такой она была до того, что в Счастливой Империи называют Мраком, а у нас Хаосом. Поскольку к нам чудесным образом угодил человек, живший до Хаоса, это можно утверждать совершенно точно. Однако с течением столетий Луна увеличивается в размерах и постепенно меняет цвет, - он прикоснулся указкой к нескольким кружкам. - И принимает наконец облик, знакомый мне и вам - правда, со времен моего детства Луна еще более увеличилась в размерах. Как явствует из бесед с нашим гостем, это может означать только одно - Луна все ближе приближается к земле. Нынешняя наша наука не могла предсказать последствия этого. Теперь же... Говори. Капитан выступил вперед, и Анастасия увидела, как он бледен. Он с трудом проглотил слюну, то поднимал голову, то упирался взглядом в пол. - Я не специалист, - сказал он наконец. - Помню только то, что читал в детстве. Есть какой-то предел отдаленности Луны от Земли. Да, у него даже есть научное название. Но я не помню. Не все помню. За этим пределом, независимо от того, упадет Луна на Землю или нет, Землю ожидает катастрофа. Везде начнутся землетрясения, море бросится на сушу, приливные волны достигнут невообразимой высоты, пылища поднимется до небес. А если Луна упадет, будет совсем плохо. Города... Земля... Не знаю. Наверное, конец почти всему. Это страшно и надолго. Когда это произойдет, я не знаю. Быть может, можно как-то рассчитать, но я не умею... Завтра? Через сто лет? Не знаю. Но это неизбежно. Анастасия подавила выкрик (так, кажется, было и с другими). Перед ее глазами пронеслись страшные, неоформившиеся и оттого еще более пугающие картины неких исполинских несчастий - земля вздымается к небу тяжелыми тучами перемешанного с обломками домов и деревьев чернозема и песка, стены рушатся, кладбища разверзаются, гробы взмывают ввысь вслед за водой рек, всплывающей в облака жутким, идущим наоборот, от земли к небу, дождем, и высоченная мутная волна смешивает все в неописуемую грязь... Она ахнула, ища взглядом помощи и поддержки. Но все лица были как две капли воды похожи на ее собственное. Она знала это так хорошо, словно смотрелась в зеркало. Жуткое зеркало, беспощадное - как все зеркала, не умеющие лгать. До сих пор все известные ей опасности приносила земля (Хвостатых Звезд боялись как-то по привычке, идущей неизвестно от каких времен. Никто не знал в точности, чем они страшны, и это обесценивало, обезличивало страх). Теперь опасностью стало само небо, и укрыться от него негде. - Но ведь может пройти сто лет, ты сам сказал... - жалобно сказала она, не в силах взглянуть на Капитана. - Все равно над детьми и внуками нависнет неизбежная гибель, - сказал кто-то. - Анастасия не разглядела его лица - перед глазами все плыло. Она с ненавистью подняла взгляд к Луне - та сияла над куполом, огромная, багровая, вдруг ставшая напоминанием о неотвратимой гибели мира. Кто-то громко и невнятно задал вопрос, кто-то вскочил, несколько человек заговорили разом, и ничего нельзя было толком разобрать в этом гомоне. "Вот так начинается паника, невероятным усилием воли превозмогая животный страх, - подумала Анастасия, - паника нарастает, разгорается, и приходит миг, когда ничего уже не поправить и ничем больше нельзя управлять". - Хватит! Ей показалось, что это крикнул Капитан. Нет. Старик. Он вновь стоял у рисунка. Сорвал его с подставки - бумага сама свернулась в свиток - и швырнул в угол. - Хватит, - повторил он чеканно, резко. - Смерть приходит тогда, когда нет сил бороться за жизнь. Пока для победы не сделано что возможно и невозможно, поражением она не обернется. Нужно искать. Нужно отправить наших людей туда, где они пока что не бывали. Во все края до пределов мира. Быть может, найдутся те, кто знает больше и способен на большее. Легенды о таких людях кружат давно, но никто не удосужился проверить, что за ними кроется. Будем искать. Кто смеет говорить, что все потеряно, не шевельнув и пальцем для победы? Кто посмеет? Молчите? И правильно. Ответить нечего. Нужно искать выход. Наверное, его очень уважали - воцарилось гробовое молчание. Анастасия видела, что тревога и страх, уйдя глубже, не исчезнув совсем, тем не менее растворяются и слабеют, не достигнув того рубежа, за которым все сминает паника. Даже Капитан выглядел так, словно сбросил с плеч тяжелую ношу. Ей самой стало чуточку легче. Старик не дал передышки - он, догадалась Анастасия, стремился раз и навсегда взять инициативу, указать цель и уже не сворачивать с избранного пути. "Железный человек", - подумала она с уважением и прямо-таки детской радостью от того, что кто-то принял решение и взял на себя ответственность командира. - Кто желает что-нибудь предложить? - говорил тем временем старик. - Прежде всего пусть говорят те, кто ездил к Янтарному Берегу, на север, на закат. Стан? Что-то переменилось, обстановка стала насквозь деловой. - Ходят упорные слухи, что где-то живет очень могущественный народ, - сказал тот, кого назвали Станом, человек средних лет с обветренным лицом путешественника. - Чем ближе к Янтарному Берегу, тем сильнее слухи. Сейчас приходится сожалеть, что мы мало заботились о собирании слухов и отделении правды от вымысла. Говорят, что те, неизвестные, умеют летать по воздуху. Говорят о каком-то холодном необжигающем огне, странных звуках в запретных местах. Балты, в основном, говорят, а балты, сами знаете, народ трудный в общении. Кто-то вроде бы подмечал у них странные вещички, которые им самим ни за что не сделать. - Вот это уже интереснее, - сказал Капитан. - Лично у меня большой интерес вызывают те штуки, что у вас зовутся Бродячей Десяткой или Плывущими Звездами. Я за ними долго наблюдал. И пришел к выводу, что никакие это не звезды. Вокруг Земли кружат некие изделия рук человеческих. В наше время туда умели забрасывать разные штуки, в том числе с людьми внутри. Но для моего времени они слишком огромны. Что-то тут не вяжется, никак не могу свести концы с концами... - Ты можешь говорить понятнее? - почти крикнула Анастасия. - Не могу пока. Очень долго объяснять, что я имею ввиду. И ничего это сейчас не прояснит. Мне бы простенькое радио, послушать эфир, ведь хотел же, когда вылетали, транзистор прихватить... - Довольно, - сказал старик (к великому облегчению Анастасии). - Боюсь здесь уже начинаются вещи, о которых ты нам должен будешь рассказывать до утра. А это ничего не изменит и ничему не поможет. Лучше собирайся в дорогу. Ты ведь не откажешься поехать на разведку? А ты, княжна Анастасия? - Хоть сейчас, - сказала Анастасия. - Рано. Предстоит еще покопаться в книгах, поискать упоминания, разобраться с легендами... Осторожно поговорить с людьми, со всеми, кто ездил с торговыми караванами. И побыстрее готовить обоз на ярмарку. Придется еще выдумать убедительную причину, почему он отправляется раньше обычного. Подберите самых надежных и смышленых. И чтобы ни одна живая душа... - Он окинул всех таким взглядом, что у Анастасии похолодело в животе. - Пока что мы, не видя и не зная выхода, не имеем права взваливать на людей такую новость. Или кто-то думает по-другому? Но все молчали. - Тогда совет окончен. Давайте распределим, кто чем займется. Пока он называл незнакомые Анастасии имена и раздавал поручения, она сидела, не шевелясь. По правде говоря, ей больше всего хотелось проснуться. Вот и поехала за Знаниями. Вот и обрела. Вот и повзрослела в одночасье. Как же ей, оказывается, легко жилось до сих пор, какие кукольные были горести и беды, какие смешные опасности... И все же ей не верилось, не могла проникнуться. Умом понимала, и сердце заходилось в тревоге, смертной тоске, но в сознание все равно не вмещалось, что существует такая вещь, как гибель всего мира, оказавшегося не плоским, а шарообразным и таким огромным, что и поверить нельзя. И Луна, оказывается, огромная и круглая, и Земля с Луной несутся в черной пустоте, где нечем дышать. Необозримые расстояния, исполинские круглые дыбы, гигантские огненные шары, чудовищные дали, нет твердой опоры, единственной точки, на которой держится мир, земля уходит из-под ног, падение в бездну... Голова закружилась от всей этой необозримой сложности, неохватных миражей, и Анастасия вцепилась в резные подлокотники, чтобы не соскользнуть в черную пропасть с крутящейся земли. - Настенька! Плохо? Она медленно открыла глаза, слабо улыбнулась, глядя на него снизу вверх с детской надеждой. - Фу ты, черт! - Капитан облегченно вздохнул, коснулся ее щеки. - А то сидит бледная, как стенка... - Ты тоже, - сказала она тихо. - Что? - Тоже бледный. Капитан сел на подлокотник кресла, прижал ее голову к груди. - Ну конечно, - сказал он глухо. - Побелеешь тут. Я никогда не мог представить, как это Атланту удавалось держать небо... Ну вот, все разошлись. Будешь смотреть на Луну? - Пошла она... - сказала Анастасия сердито. Самое странное, что она почти сразу успокоилась. Говорят, так бывает с очень большим горем - за некой чертой оно вдруг разрастается настолько, что уходит из тебя, заполняя весь мир, а ты впадаешь в понурое безразличие. Когда они вернулись домой, Анастасия искала забвения и покоя в шалой, исступленной нежности. Он тоже. И обоим это удалось. Но потом Анастасии приснился кошмар - Луна, багровая и чисто-прозрачная, словно отлитая из лучшего стекла и вымытая с мылом, величаво и беззвучно плыла над самыми крышами, над яркими флюгерами, угрюмыми зубцами башен, коньками теремов - и крыши отрывались, взмывали в небо, но не рассыпались, а вереницей, углом плыли вслед Луне. Как журавлиный клин в чужие рубежи - то ли это сама Анастасия произнесла во сне, то ли это звучало вокруг нее. Как журавлиный клин, повторила она во сне, попробовала на вкус эти странные, непонятные слова, глянула вслед веренице крыш, ставшей уже бесконечной, почувствовала, что ей невыносимо страшно и пора просыпаться, иначе не выдержит сердце. И проснулась. Медленно осознала, что это был сон, а за окном ночь готова уступить место рассвету. Слова еще реяли в памяти, и, чтобы они не забылись, не растаяли с пробуждением, Анастасия почти беззвучно пошевелила губами: - Как журавлиный клин в чужие рубежи... Рядом, не поднимая головы от подушки, не открывая глаз, метался Капитан, и с его губ срывались тихие бессвязные выкрики - он кого-то остерегал, кому-то приказывал, звал каких-то шмелей, то и дело вспоминал цветок - черный тюльпан. Анастасия в жизни не видела-черных тюльпанов - только синие и красные в оранжерее Императора. - Ну тихо, тихо, - шепотом сказала она, отвела с лица рассыпавшиеся волосы, наклонилась над ним и осторожно поцеловала в лоб, едва прикоснувшись губами, чтобы не разбудить. - Все тихо, все спят, и Капитан спит... Он тяжело задышал, потом тело расслабилось, дыхание понемногу стало ровным, он повернулся к стене и засопел уютно и спокойно. Анастасия, не глядя, протянула руку, нашла зашуршавшее платье и выскользнула из-под одеяла. Подошла к окну. Стояла та неуловимая утренняя пора, когда темнота уже не ночь, а рассвет еще не день, розовая полоска на восходе не шире острия меча, едва угадывается, не глазами даже, а как-то иначе. - Княжна Анастасия, - шепотом сказала она своему отражению, едва различимому в темном стекле. Отражение дисциплинированно молчало, как ему и полагалось. Замки, узкие улочки и звон мечей показались такими далекими, словно их и не было никогда. И Луна, к счастью, уже опустилась за горизонт. Анастасия ее теперь ненавидела. - Взрослеем? - сказала она отражению. - А дела-то крутые... Отражение молчало, приглядываясь к ней. 15. АТЛАНТЫ ДЕРЖАТ НЕБО Так страшно исказить в поспешности горячей обманчивую суть земного естества. Но даже если вдруг я окажусь незрячей, я все ж посмею БЫТЬ - поскольку я жива. Е.Жабик Анастасия чуточку раздраженно постукивала в пол каблуком и слушала звон шпоры. Ольга задерживалась. Капитан уже нетерпеливо насвистывал во дворе что-то бодрое, держа под уздцы заседланных коней, а Ольги все не было. Появилась наконец. Но не в прежней одежде, как Анастасия сейчас - в белом платье, бледная. И упорно не смотрела Анастасии в глаза - взгляд метался, как конь без седока на поле битвы. - И как это понимать? - спросила Анастасия даже не удивленно - вяло. Что-то такое она начинала подозревать, но до конца не верила. - Остаешься здесь, что ли? - Анастасия, пойми, я... Можешь считать меня дрянью, предательницей, но я... - Ее лицо вдруг переменилось, она дерзко и решительно подняла голову. - Да можешь считать кем угодно, если ты так глупа! Вся наша Счастливая Империя, все наши рыцари, уклад, беспамятье, пять дурацких звезд - да пропади пропадом этот вздор! Я выхожу замуж. И я хочу жить здесь. И вам обоим советовала бы... Она замолчала, удивленная молчанием Анастасии, неуверенно моргнула, попробовала улыбнуться. Анастасия задумчиво кивала. Пожал