дожди, -- сказал ей Сварог. -- Не вмешивайся... Что это за звезда такая? -- Я и не знаю, как толком объяснить, хозяин. Вообще-то, она и не совсем звезда... И не совсем планета... Просто называют ее так... Она сейчас, я так прикидываю, примерно в паре месяцев своего лета от, как это по-книжному... от орбиты крайней планеты нашей системы... потом еще пару недель будет пролетать в нехорошей близости, пока опять не уйдет на новые пять тысяч лет с какими-то там столетиями... Багряная Звезда, хозяин, -- очень плохая планета. Сама по себе она вроде бы и не несет особенного зла, зато про нее точно известно, что она пробуждает всякую погань, которая до того крепко спала, усиливает то зло, что потаенно бдило, вообще она как бы факел, если его кинуть в ведро с горючей жидкостью... Вот так примерно наши старики рассказывали, у нас ее боялись испокон веков, еще с тех времен, когда вас на Грауванне и не было вовсе, когда Грауванн еще не звался Таларом, и слова такого никто не знал... Другие, которые жили до вас, про нее тоже знали, что-то такое с ее помощью вытворяли... Кое-кто говорил, это их и погубило... -- Нет, полный вздор, -- решительно сказала Мара, едва Сварог разрешил ей высказать свое мнение. -- В жизни не слышала ни про какую Багряную Звезду, а нас, между прочим, неплохо учили, гораздо лучше, чем этого ушастого, который и читать-то по складам научился месяц тому... -- Значит, плохо учили, -- упорствовал Карах. -- Ты как думаешь, почему грянул Шторм? Потому что аккурат в те времена прошла неподалеку Багряная Звезда -- и что-то там с чем-то перемешала, отчего получились все ужасы и потрясения... -- Ага, и молоко у коров свернулось, а у медника собака сдохла... -- Поживешь с мое на белом свете -- немного поумнеешь... -- А за хвост? -- вскинулась Мара. -- Хватит! -- прикрикнул Сварог. -- Тут вам не латеранский ученый диспут, где позволительно чернильницами швыряться и за профессорские мантии друг друга таскать... Вы, голуби мои, как-никак теперь высокие королевские министры, так что ведите себя пристойно, привыкайте. Со временем, даст бог, обрастем подданными и заживем нормальной жизнью, так что учитесь должному этикету... Я поговорю насчет этой звезды с кем следует. Ты уверен, Карах? -- Точно тебе говорю, хозяин, -- упорствовал домовой. -- Старики говорили, у тех, кто умеет чувствовать, так оно и начиналось обычно -- бессонница подступает, всякая ерунда по ночам чудится... Вроде бы есть какие-то отворотные церемонии и заклинания, но я их не знаю. У нас ученых было маловато, а потом, когда начались... ямурлакские пертурбации и наши начали понемногу разбегаться в поисках лучшей доли, ученые и вовсе куда-то запропали -- чтобы не запытали до смерти всякие там охотники за старой магией и кладами. Ты уж поосторожнее держись, мало ли что может проснуться... -- Вот тебе живая иллюстрация к теории о вреде излишнего образования, -- насмешливо сообщила Мара. -- Научил ты его грамоте на свою голову, от первой же прочитанной книжки в головенке все перепуталось... -- Дуреха рыжая, -- беззлобно огрызнулся Карах. -- Жизнь тебя еще не жевала во все зубы... -- Да-а? -- Ага. Только и умеешь, что мечом махать да с хозяином спать. Мара прищурилась, медовым голоском спросила: -- А ты что, завидуешь? Тому, другому или всему сразу? Карах от обиды прямо-таки заплясал на широком подлокотнике. -- Великий Солнцеворот! Первому завидовать смешно, мы с мечами никогда не баловались, у нас в этой жизни другие цели и, учено выражаясь, функции, а что до второго -- типун тебе на язык, рыжая язва! Я тебе не извращенец какой-нибудь, я самый обыкновенный представитель древнего племени фортиколов, и сейчас, чтобы ты знала, нахожусь в расцвете лет и сил! Еще когда-нибудь найду себе супругу из своего племени! Не могли же фортиколы вымереть окончательно! И нарочно позову тебя на Брачный Хоровод, чтобы посмотрела, как приличные существа устраивают свадьбы! -- Ну-ну-ну! -- осадил Сварог верных сподвижников, новоиспеченных министров. -- Вы у меня сейчас кофий из рук вышибете... Кончай цапаться. К дому подлетаем. Мара, незамедлительно займешься библиотекой, как только поужинаем. Вот, кстати... Карах, ты по-прежнему намерен у дворецкого обитать? Что за выкрутасы? -- Никаких тут нет выкрутасов, -- насупился Карах. -- Соблюдаю старые порядки, только и всего. Мы -- фортиколы, а они -- фартолоды, вот и весь сказ, какое тут может быть пересечение, положено в разные стороны расходиться, издали друг друга завидевши... -- У меня как-то не было случая спросить... -- сказал Сварог. -- Откуда они вообще у нас в замках взялись? -- Вам виднее, -- дипломатично ответил Карах. -- Они когда-то, как приличный "потаенный народец", тоже обитали на земле, а вот поди ж ты, вон они где оказались... -- Знаешь что? -- сказал Сварог. -- У меня как-то руки не доходили. Будет время, подсажу к тебе писца с хорошим запасом бумаги и велю изложить все, что ты знаешь касаемо нашего мира и его обитателей... -- Отчего же нет, -- пожал плечами Карах. -- Я -- создание благонамеренное и приличное, нет на памяти ничего такого, о чем рассказывать было бы стыдно. -- Наплетет он тебе, -- сказала Мара. -- Ум за разум зайдет. Карах ощетинился: -- По крайней мере, что познания мои, что воспоминания -- насквозь мирные. А вот любопытно были бы твои мемуары почитать. Ужасно однообразное будет чтение, с одним-единственным запевом: "Режу это я кого-то под раскидистым дубом". "Сношу это я башку..." Мара задумчиво произнесла, мечтательно глядя в пространство: -- Интересно, как это я до сих пор ни единого домового не прикончила? Даже недоумение берет, мало того -- сущая досада: столь печальный недочет в биографии... -- Ты полегче, дворянка скороспелая, -- отозвался Карах. -- У нас мечей нет, но заклинания найдутся. Недельную икотку не хочешь? -- Я тебя тогда не то что через неделю -- на другой день в замковом колодце утоплю... Сварогу все эти их пикировки, имевшие целью потаенную борьбу за расположение хозяина и стремление выставить соперника в смешном виде, были уже знакомы, а потому он и не относился к ним всерьез. Лишь проворчал, выступая в роли строгого и справедливого повелителя: -- Стыдно, господа министры... Как дети малые. Да, Карах, вот еще что... Интересно, почему вы с моим домовым такие разные? Ты, как я давным-давно убедился, создание общительное, я бы даже выразился, общественное... А вот его я за полтора года и видел-то раза два, и то издали. -- Повадки такие. -- Чем он вообще занимается? -- пожал плечами Сварог. -- Может, и вовсе бездельничает? -- Да вряд ли, -- рассудительно поведал Карах. -- Я ж говорю, у нас повадки разные. Не любят фартолоды вам на глаза попадаться, только и всего, но это ж еще не значит, что он лодыря гоняет или о тебе не заботится. Как он может не заботиться, если ему по сути своей положено? Домовые предавать не умеют. -- Они одни, да? -- фыркнула Мара. -- Хватит вам, не начинайте опять, -- вполне серьезно на сей раз оборвал Сварог. -- Голова раскалывается... Глава 3. КТО КРИЧИТ В НОЧИ Итак, каталаунский живой покойник... ну что о нем еще скажешь? Живой покойник, и все тут, к этому емкому определению, очень похоже, позаимствованному составителем книги от местных жителей, совершенно нечего добавить... У закатной оконечности Каталаунского хребта, в глухой и малонаселенной ронерской провинции, граничащей с маркизатом Арреди из Вольных Маноров, есть небольшая деревня. Как часто бывает в этих местах ее население состоит главным образом не из землепашцев, а охотников и ремесленников -- специфика округи, знаете ли, пахотной земли мало, да и та скудная, каменистая, почти не родит. Подобных уголков хватает в районах, примыкающих к Каталауну: захолустье, глушь, военного нападения опасаться нечего из-за захудалости примыкающих Вольных Маноров, так что тут нет и мало-мальски серьезных воинских гарнизонов (а ведь давно подмечено умными людьми, что таковые своим наличием оживляют экономику, ну, а отсутствием, легко понять, развитию последней не способствуют); торговые пути, большие дороги и даже контрабандные тропки проходят на значительном отдалении, что опять-таки имеет для экономики печальные последствия; новых людей почти что и не бывает, разве что указующий перст властей и полиции именно сюда зашвырнет очередного ссыльного; обитатели варятся в собственном соку, не хватая звезд с неба и не подкапываясь под фундаментальные вопросы бытия... Скука и глушь. Одно существенное отличие: именно в этой глуши и помещается одна из не нашедших решения загадок. Не столь уж и далеко от деревни, всего-то лигах в двух, если выйти на окраину, свернуть налево и прошагать в гору, все время в гору, отдуваясь и смахивая обильный пот. А там, на лысой вершине заурядной горушки, по причине малозначимости даже не имеющей имени, как раз и помещается то ли он, то ли оно... Там есть могила, почти у самой вершины, -- глубокая, однако незасыпанная. Еще деды пробовали засыпать, но со временем убедились, что занятие это абсолютно бесполезное: как ни засыпай, а земля все равно куда-то девается, как в прорву. Давным-давно плюнули и перестали. В могиле помещается мертвец -- по описаниям смельчаков, именно мертвец, черно-синий и вонючий, тронутый разложением, да так отчего-то и задержавшийся на этой стадии восьмой десяток лет. Точнее говоря, не помещается, а где-то даже обитает. Поскольку он лежит смирнехонько только днем, в светлое время, а с наступлением темноты выползает, тварюга, из своей вечной квартиры, ползает и култыхает вокруг -- никогда не отдаляясь, впрочем, от своей ямины далее трех-четырех уардов. Иногда неразборчиво причитает и стонет, но далеко не каждую ночь, причем закономерностей в его поведении не усматривается вроде бы никаких: может ныть и подвывать неделю подряд, а потом молчать месяц. Иные толкователи из тех, что без всякого на то основания тщатся представить себя деревенскими колдунами и поиметь под этим соусом почет и уважение односельчан, а также материальные блага в виде яиц, сметаны и битой дичины, пытаются порою уверять, что усматривают некие закономерности, позволяющие то предсказывать погоду, то урожаи и охотничьи успехи, то будущее родственников и соседей, -- но по некоей традиции, идущей опять-таки от дедов, им, в общем, не верят и высмеивают. Деды давным-давно определили, что ничего подобного нет, а потому нечего и выделываться. Живой покойник, в принципе, безопасен для окружающих. Все незатейливые правила техники безопасности отработаны давным-давно: хорошо известно, что, ежели подобраться к нему вплотную, может и грызануть, и придушить, а потому уже добрых полсотни лет старательно соблюдается определенная опытным путем безопасная дистанция. Деревенские парни, правда, частенько шляются на горушку -- оскорблять живого покойника словесно, кидать в него ветками и камешками, чтобы потом хвастаться перед девками. Местный вьюнош, ни разу не ходивший за полночь тревожить живого покойника, согласно неписаной молодежной традиции, считается словно бы и неполноценным, авторитетом не пользуется и успеха у девок не имеет. Но лезть к самой могиле не решаются и записные ухари -- достоверно известно, что укус у обитателя горушки ядовитый, те, кого он оцарапал даже слегка, непременно помирали от огненной горячки и загнивания крови, так что некоторые правила поведения молодая деревенская поросль впитывает если и не с молоком матери, то уж с тех времен, как начинает разуметь человеческую речь. И вот так -- добрых восемьдесят лет. Достаточно, чтобы живой покойник превратился из будоражащей воображение загадки даже не в местную достопримечательность -- в привычную деталь пейзажа. Восьмой департамент наткнулся на это чудо-юдо лет через двадцать после того, как оно завелось в тех местах, а потому отчет зияет пробелами, которые вряд ли когда-нибудь будут заполнены. Точную дату появления нечисти не удалось определить с точностью не только до месяца, но и до года, ибо старики перемерли, а пришедшие им на смену сами помнили плохо, откуда эта диковина взялась и при каких обстоятельствах. Некоторые упрямо твердили, что это -- один из былых обитателей деревни, которого за некие жуткие грехи категорически отказался принять к себе потусторонний мир (вариант: имело место некое проклятье, наложенное на грешника проходившим в этих местах святым Круаханом). С точки зрения Магистериума, объяснение это было насквозь ненаучным, но, вот беда, научного просто-напросто не имелось. Научными методами было неопровержимо доказано, что это существо на горушке и в самом деле представляет собою труп покойного человека, который, тем не менее, все же способен передвигаться и издавать звуки. И только. Под него не смогли подвести научно-теоретическую базу, как ни бились, а потому оставили в покое. Ликвидировать не пытались -- кому-то хватило ума вовремя прислушаться к словам стариков, в один голос заверявших, что на их памяти живого покойника пытались и сжечь дотла, завалив сушняком, и засыпать негашеной известью, -- но сушняк с завидным постоянством отказывался гореть, а известь должного Действия ни разу не производила... Что ж, порой лучшая линия поведения -- не делать ровным счетом ничего, старательно игнорировать загадку, которую не в состоянии одолеть все научно-материалистические методы... Сварог сердито и небрежно отшвырнул толстенный "Кодекс жути ночной" на столик у изголовья своей необозримой кровати, фамильного ложа, по которому можно было маршировать строевым шагом, если только взбредет в голову такое идиотство. Книга глухо шлепнулась за пределами круга света от ночника. Гаудин, надо отдать ему должное, в который уж раз оказался прав: все описанные в книге феномены, какими бы ни были диковинными и жуткими, воображения отчего-то не будоражили, потому что их было слишком много, потому что каждый из них наблюдался многие десятки лет (а то и сотни), но так и не получил мало-мальски подходящего объяснения... То ли сон не шел, то ли он попросту боялся смежить веки, зная, что снова окунется в зыбкий полусон, обволакивавший странными кошмарами, пугающими и надоедливыми, не удерживавшимися в памяти. Даже загадочное питье, лимонно-желтая жидкость в круглом графине, доставленное одним из доверенных медиков Гаудина, не действовало должным образом: оно лишь погружало в расслабляющее отупение, но глубокого, здорового сна не могло вызвать. А потому Сварог на вторую ночь велел Макреду выбросить графин в мусорную урну -- в то чудо техники, что здесь выполняло роль мусорной урны, растворяя в неяркой вспышке любой неорганический предмет. И снова маялся, валяясь на огромной постели в надежде, что природа каким-то чудом возьмет свое... Справа от постели, на огромном ковре, тихонько посапывал Акбар, время от времени повизгивая и дергая лапами, -- вот кому снились нормальные сны, вот кто дрыхнул без задних лап, даже зависть брала... В нишах темными глыбами стояли древние рыцарские доспехи, слабые лучики света, который Сварог до сих пор упрямо именовал про себя лунным, освещали лишь один угол огромной спальни, где стоял старинный глобус Талара, -- с постели можно было рассмотреть, что бледное сияние высвечивает Ферейские острова. Сварог находился сейчас в столь измененном и болезненном состоянии мысли, что готов был усмотреть в этом некое знамение, а то и предсказание. Некоей трезвой частичкой сознания он понимал, что все это -- дичь собачья, но не получал от этого успокоения... Может быть, это некая загадочная зараза, действующая исключительно на того, кто не был урожденным обитателем небес? И нужно слетать на землю, пожить там, развлечься и развеяться, чтобы... Он передернулся, подскочил на постели, уселся, весь в противном холодном поту. Непонятно откуда доносился крик... или звук? Не имеющий отношения к чему-то живому? Или все же -- крик? То ли тягучая нота боевой трубы, то ли бесконечный стон, исторгнутый глоткой неизвестного живого существа, -- жестяной плач, нытье на одной ноте, слишком реальное для того, чтобы оказаться галлюцинацией, слишком странное для того, чтобы остаться реальностью, плаксивый, вибрирующий вой, он тянулся, тянулся, тянулся... Сварог перегнулся с кровати -- Акбар безмятежно, глубоко сопел. Учитывая его невероятно чуткий слух -- и беспокойство при появлении поблизости чего-то по-настоящему странного, свойственное всем без исключения хелльстадским псам... Объяснение напрашивалось унылое. Пора всерьез жаловаться опытному врачу -- здесь тоже имеются свои психиатры, пусть и не поименованные так прямо, но выполняющие те же функции... Протяжный крик не смолкал, не набирал силу, не делался тише, он тянулся нескончаемой нотой, лез в уши, проникал под череп, вызывая пакостнейшее ощущение: словно бы череп стал пустотелым сосудом, наполненным чем-то вязким, вибрировавшим в такт, понемногу разогревавшимся, -- и все это в твоей собственной голове... И что-то отзывалось в углу, словно бы резонируя. Так колеса проехавшего за окном тяжелого экипажа вызывают дребезжание стеклянной посуды в шкафу, тоненькое, на пределе слышимости... Он огляделся, ища источник. Слез с постели -- пол приятно согрел босые ступни, -- сделал несколько шагов, присмотрелся, изо всех сил борясь с ощущением, будто мозги в голове начинают кипеть, побулькивая и клокоча. Протянул руку, осторожно приблизив пальцы к лезвию Доран-ан-Тега. Он уже не мог определить, мерещится ему или все происходит на самом деле. Все сильнее казалось, что от острейшего лезвия топора исходят крепнущие колебания, ощущавшиеся подушечками пальцев, что лезвие вибрирует в унисон мягким толчкам изнутри черепа. Что огромный рубин засветился изнутри собственным блеском. "Все, -- уныло подумал Сварог, слушая ни на секунду не замолкавший жестяной вой. -- Нужно действовать, принять какие-то меры, пока сохранились остатки здравого рассудка, пока это не захлестнуло по макушку. К врачам пора, все всерьез... Или на самом деле что-то воет в ночи?" Он сунул ноги в мягчайшие ночные туфли, застегнул рубашку и вышел в коридор, где стояла покойная тишина, где горела лишь одна лампа из пяти, -- но неподалеку услужливо вскочил с мягкого диванчика один из множества ливрейных лакеев, на всякий случай дежуривших и по ночам ради мгновенного исполнения хозяйских прихотей (Сварог и не собирался бороться с этой вековой традицией). Склонил голову: -- Милорд? Сварог осторожно спросил: -- Вы ничего не слышите? -- Милорд? -- отозвался лакей вопросительно-недоуменно. Сварог уже давно открыл, что именно такая интонация в устах верной прислуги означала вежливое непонимание и невысказанную просьбу к хозяину разъяснить подробнее, что именно взбрело ему в голову на сей раз. -- Вот этот звук... -- сказал Сварог, у которого и теперь стоял в ушах, в голове, под черепом нескончаемый стон-вопль. -- Довольно громкий, протяжный... Вы его слышите? Лакей твердо сказал: -- Простите, милорд, я ничего не слышу. Стоит полная тишина. -- Нет, ну как же... -- упрямо сказал Сварог, уже не думая о том, что выглядит полным идиотом. -- Вот оно... слышите? -- Нет, милорд... Сварог не помнил его имени -- пусть кто-то и сочтет это отрыжкой феодализма, но он решительно не мог держать в голове имена слуг, а привлекать магию для таких пустяков не хотел. Благо и необходимости не было помнить имена... Он присмотрелся. Лакей, замеревший в безукоризненной стойке "смирно", выглядел безупречной статуей, но он стоял прямо под лампой, под ярко-золотистым шаром, распространявшим мягкое, не беспокоившее глаз сияние. И без труда можно было разглядеть, что физиономия вышколенного молодца далеко не так безмятежна, как он хотел показать... "С ума схожу, что ли? -- подумал Сварог смятенно. -- Плохо уже понятно, что кажется, а что в реальности имеет место быть..." -- Почему у вас такое лицо? -- резко спросил Сварог. -- Что тут случилось? -- Ничего, милорд... -- Врете, любезный мой, -- сказал Сварог убежденно. -- Если вы не забыли, ваш хозяин умеет безошибочно отличать правду от лжи. Незатейливая магия из разряда домашней... Вы мне сейчас говорите неправду... Итак? Лакей решился: -- Милорд... Я и в самом деле не слышу никаких других звуков, о которых вы изволите спрашивать... Но... Что-то неладно, милорд. Что-то неладное в замке... -- Что? Я вам приказываю высказать все, откровенно! Ясно? -- Как прикажете, милорд... Только я и сам не могу толком объяснить... Что-то такое... повсюду... Прямо колотит всего... Стою это я. а вон там вроде бы черная кошка шасть -- и прошмыгнула! Вот оттуда вон туда... Почудилось, конечно, только было полное впечатление... Сварог посмотрел в ту сторону. Если доверять лакею, то эта неведомо откуда взявшаяся в замке черная кошка выскочила прямо из стены и в стену же ухитрилась скрыться... -- Отроду не было замке никаких привидений, -- продолжал лакей, ухитрившись ответить на невысказанный Сварогом вопрос. -- В лесу, сами знаете, иногда появляется безголовый медведь, Гэйр-Бар, ваш фамильный призрак, но крайне редко... А в замке никогда ничего подобного и не водилось, разве что домовой, но он -- никакой не призрак... Ничего не пойму, в воздухе что-то такое, милорд, волосы дыбом встают, и ветерком, полное впечатление, насквозь продувает... Сварогу стало чуточку легче -- похоже, не один он ощущал в окружающем нечто странное. Ну, а дальше? Какой толк от слов перепуганного лакея? И что тут можно сделать? -- Ну ладно, -- сказал он неловко. -- Посматривайте тут. Если и дальше станут шастать из стены в стену неизвестные кошки или случится еще что-то -- немедленно зовите меня, это приказ. Он вернулся в спальню. Протяжный жалобный вой все еще звучал в ушах, и невозможно было определить, откуда он исходит. Снаружи все-таки? Он распахнул дверь, поддавшуюся легко и бесшумно, вышел на галерею, в ночную прохладу. Приблизился к балюстраде. Лес стоял темной безмолвной стеной, в ближайшем доме для прислуги светилось несколько окон. Если не знать наверняка, ни за что не догадаешься, что паришь сейчас за облаками, над грешной землей... Земля как земля, лес как лес, звезды... Он присмотрелся. Сам не смог бы определить, что тут странного и неправильного, но что-то в ночном небе было не так... Слева, над высокой острой башенкой одного из лакейских флигелей, чуть левее старомодного прорезного флюгера в виде восседавшего на ветке ушастого филина, светилось нечто, вызывавшее в мозгу эти странные и непонятные ощущения -- некое зудение в глазах, мягкое давление на них, словно заноза ухитрилась проникнуть под череп и сейчас пронизывает его насквозь, не причиняя боли, но вызывая... Черт, как облечь в слова те неприятные ощущения, для которых и нет слов? Будто мерцающий алый уголек, будто видимый вовсе и не глазами... Он отвернулся. Двинулся по галерее, опоясывавшей весь второй этаж, не поворачивая больше головы к странному огню в ночном небе, но чувствуя его присутствие. Оказавшись у окна кабинета, заглянул внутрь. Господа высокие министры, несмотря на поздний час, трудились рьяно. Мара сидела у компьютера, всеми десятью пальцами колотя по белой клавиатуре, над синим усеченным конусом вспыхивали географические карты, какие-то таблицы и списки, изображения гербов, орденов и мундиров, проплывавшие сверху вниз и снизу вверх, сразу из трех прорезей тянулись белоснежные листы, то недлинные, то скручивавшиеся в свитки. Примостившийся на резном подлокотнике ее кресла Карах временами вставлял словечко -- и Мара то отмахивалась резким движением плеча, то выслушивала внимательно. Все прилегающее к столу пространство было завалено листами и свитками, эскизами ярких мундиров, картами. Оба министра, как и полагалось в приличных королевствах, уже были титулованными господами. По размышлении Сварог присвоил Маре титул графини -- чтобы не баловать ее особенно, с расчетом на будущее и возможные повышения за усердную службу, а Караха, изрядно поломав голову над нестандартностью ситуации, сделал-таки бароном. Новым циркулярам, о которых упоминал Костяная Жопа, это, если придирчиво вдуматься, все же не противоречило: ими запрещалось "возводить в дворянство и присваивать титулы неразумным существам, не принадлежащим к роду человеческому". И только. Здесь опять-таки крылась юридическая лазейка, простор для опытного крючкотвора: с одной стороны, Карах к роду человеческому безусловно не принадлежал, с другой же, как ни примеривайся, был существом вполне разумным, а следовательно, под циркуляр не подпадал. Именно так, мудро рассудив, решили обожавшие Сварога старцы из Геральдической коллегии -- и недвусмысленно намекнули, что ждут от него очередных сложных сюрпризов, скрашивающих их скучнейшее доселе бытие. Сварог обещал непременно что-нибудь придумать... Сварог тихонько вошел. Мара через плечо бросила на него затуманенный взгляд, бормоча: -- Королевский казначей обязан пребывать в ранге коронного советника... Тьфу ты, голова идет кругом! -- Ты, случайно, не слышишь каких-то странных звуков? -- спросил Сварог насколько мог небрежнее. В ушах у него стоял пронзительный вой. Мара вяло улыбнулась, пожала плечами: -- Только бумажное шуршанье. У меня этот звук скоро в ушах торчать будет, как пробки... -- А ты, Карах? Серенький домовой выглядел понурым и неуверенным -- дело тут, конечно, не в усталости, а в том, что он вопреки загадочным правилам этикета все же поневоле вторгся на территорию своего коллеги, вошел в замок. -- Да вроде бы ничего такого... -- сказал он грустно. -- Иди за мной, -- мотнул головой Сварог в сторону галереи. -- А ты работай, работай, никаких вопросов... Карах послушно плелся за ним, жался к ноге. Нагнувшись, Сварог привычно подхватил его, посадил на плечо и, стоя у балюстрады, показал в ночное небо: -- Вон там, левее филина... левее флюгера, я имею в виду. Светится там что-то красное или мне чудится? -- Над той крышей? -- Ага. -- Я же тебе говорил, хозяин, а ты не верил, -- тихонько сказал ему Карах, щекоча ухо пушистой мордочкой. -- Это и есть Багряная Звезда... -- В его голосе сквозило удивление. -- Оказывается, ты ее тоже можешь видеть, кто бы мог подумать... Я-то решил, что только такие, как я, могут... -- Красная? И словно бы мерцает? И в глазах какое-то неприятное давление чувствуется? -- Ну да. Не надо на нее долго смотреть, не стоит... Маре бы показать, только ей все равно не докажешь, она-то не видит... Потом-то все увидят, да поздно будет... -- А никакого воя ты и в самом деле не слышишь? -- спросил Сварог упрямо. -- Да нет, ничего такого. Тишина кругом. Хозяин... Это все неспроста... -- Удивительно верное замечание, -- фыркнул Сварог. -- Ладно, иди работай. Маре -- ни словечка ни о чем таком. Коли уж она и не видит ничего, и не слышит... Ну, живенько! Едва Карах проворно скатился с его плеча и нырнул в дверь, Сварог направился назад. И сообразил вдруг, что непонятный вой, столь досаждавший ему, исчез. Напрочь. Его больше не было слышно. Словно повернули выключатель. Ощутив нешуточное облегчение, Сварог выдохнул полной грудью. Голова по-прежнему побаливала и глаза жгло, словно туда сыпанули песку, но это уже были классические симптомы бессонницы, не имевшие ничего общего с загадочными странностями. Он почти вбежал в спальню, раздеваясь на ходу, швыряя одежду куда попало. Осторожно обошел спящего Акбара, чтобы не наступить в полумраке верному псу на хвост или на лапу, нырнул в постель, в безупречную чистоту прохладных простыней. Уткнулся лицом в подушку, яростно пытаясь нырнуть в сон, в беспамятство, пока снова не послышался загадочный вой... ...Он шагал сквозь странные препятствия, напоминавшие хаотичное нагромождение сгнивших остовов множества кораблей, -- повсюду ряды насквозь проеденных разрушением досок, то прямых, то плавно выгнутых, похожих на исполинские скелеты длиннющих змей, -- но все же это были доски, пахнущие сырой прелью гнилого дерева, серо-зеленые, полурассыпавшиеся. Не было ничего, хотя бы отдаленного похожего на проход, коридор, -- и Сварог шел напрямую, грудью, всем телом наваливаясь на закрывавшие путь переплетения хрупких досок. Они уступали напору, с едва слышным шорохом разваливались, осыпая трухой -- невесомой, густой, забивавшей нос, глаза, уши. Их не становилось меньше, впереди, сколько он ни шел, вставали все новые нагромождения, лабиринты, груды... Он не знал, где оказался, куда идет и зачем. Знал только, что не должен останавливаться, -- и продолжал шагать, всем телом проламывая преграду. В том, что сгнившие доски так легко уступали его напору, как раз и таилась мучительная странность происходящего. Не было ни темноты, ни света. Непонятно, как это могло получаться, но именно так и обстояло -- мир без темноты и света, без теней, отчетливо различимый далеко вперед и в стороны, клубившийся трухлявыми облаками древесной крошки... Сон? Или явь? Непонятно. Кажется, кто-то крадется следом. И это плохо, это тревожно, это страшно. Сварог несколько раз оглядывался, ясно видел оставленный им в этом переплетении туннель, но всякий раз нечто ухитрялось стремительно отпрянуть за ближайшую доску. А ведь оно было там, было, за ним кто-то крался с самыми что ни на есть дурными намерениями, не приближаясь отнюдь не из страха, а скорее уж из желания как следует помучить, подленько натешиться страхом и неизвестностью. Отчего-то, подчиняясь тем же неведомым правилам, он не мог не только остановиться, задержаться, но и повернуть назад. Брел, как автомат, проламывая грудью, плечами, лицом гнилые доски. Чересчур реально для сна... Что-то мелькнуло справа и слева, шевеление, проворные тени перебегают меж досками, сжимая кольцо, дышать все тяжелее, горло забито древесной трухой, пахнущей незнакомо и неприятно, перед глазами стоит пелена, скоро ничего уже не будет видно... Он пытался бороться, вырваться из этого наваждения -- все равно, наяву оно или в кошмаре. Пытался остановиться, а то и повернуть назад, на миг ощутив себя свободным, рванулся наугад, кажется, даже не в сторону, а куда-то вниз, пытаясь проломить всей тяжестью тела то, что под ногами... а что у него под ногами? Почему он не видит, что у него под ногами? Мгновенный спазм, ощущение падения. Он вырвался из кошмара -- и, кажется, только для того, чтобы тут же попасть в другой. Он лежал в собственной постели лицом вверх, на ворохе скомканных простыней, мокрехонький от пота, с колотящимся сердцем. В спальне стоял непонятный полумрак -- мутновато-синий, придававший знакомым предметам и мебели незнакомые очертания. В горле стоял ком, глаза резало. Синеватый полумрак -- никогда ничего подобного в замке не случалось -- пронизывали струи более темного тумана, колыхавшиеся лениво и словно бы осмысленно, ширившиеся, распространявшиеся так, словно поставили задачей захватить все пространство... а ведь это уже не сон, никакой не сон, хотя вокруг и творится дикая чертовня! Визг, тявканье, уханье, дикий вой в дверях спальни! Что-то тяжелое, темное спрыгнуло с его груди, скребнув по животу и бокам чем-то острым, твердым -- когти? -- кинулось к двери, туда, где катался огромный клубок, шипя, воя, издавая вовсе уж невыносимые для слуха звуки, не похожие ни на что прежде слышанное. И Сварог отчего-то знал совершенно точно, что на сей раз ему не чудится, что он бодрствует, и все это происходит с ним в доподлинной реальности. Он спрыгнул с постели, побуждаемый смутными инстинктами, звавшими в бой. При этом со всего маху наступил обеими ногами на хвост Акбару, но пес, вместо того, чтобы вскинуться с недовольным рявканьем, так и лежал, как лежал, и его тяжелое дыхание что-то не походило на привычное, сонное... Сварог протянул руку к топору -- и случилось нечто необычное, прежде никогда не случавшееся. Древко уплыло у него из рук, отодвинулось от готовых сомкнуться пальцев. Доран-ан-Тег, будто обретя собственные побуждения и планы, крутнулся, завертелся, по косой линии проплыл над кроватью, к стене, -- Сварог едва успел отскочить, -- взмыл под потолок. Барахтавшийся клубок распался на несколько темных фигур, одна, самая маленькая, осталась лежать неподвижно, а остальные, кажется, четыре, скрюченные, какие-то неправильные, не такие, шустро рванулись в коридор, скрылись из глаз. Сам толком не понимая, что делает, Сварог рванул следом, выхватив на бегу из ножен любимый меч -- из синеватой толладской стали, с обтянутой сильванской акульей кожей рукоятью. Мягко шлепнулись на пол кожаные ножны. Его обогнало что-то круглое, туманное, свистящее -- и от дубовой двери спальни брызнули щепки, дверь разлетелась на куски. Сварог выскочил в коридор -- по-прежнему освещенный привычными лампами, золотистыми шарами. Под ближайшим шаром, рядом с мягким диванчиком, лежал лакей: вытянувшись, нелепо отбросив руку, с закрытыми глазами, вроде бы живой... Вспомнив кое-какие бытовые мелочи, что есть мочи заорал: -- Свет!!! Моментально вспыхнули все лампы и люстры, замок оказался залит светом, словно в день большого приема. По широкому коридору что есть мочи улепетывали четыре скрюченных фигуры, в росте почти не уступавшие взрослому человеку, кривоногие, с шишковатыми головами, покрытые то ли темной клочкастой шерстью, то ли обрывками ветхого тряпья. Передняя далеко опередила остальных, то неслась на двух ногах, то по-обезьяньи припадала на четыре, три остальных отставали -- они хромали, шипя и повизгивая, оставляя на светлом полу пятна зеленой жидкости, а у замыкающей зеленая кровь прямо-таки била над левым плечом буйным фонтанчиком. Должно быть, именно этой твари в непонятной схватке досталось сильнее всех. Она вдруг поскользнулась на ровном месте, с трудом поднялась, закултыхала вдогонку своим, издавая пронзительные вопли страха и боли... Сварог в нерассуждающем азарте несся следом -- голый и растрепанный, в одних модных трусах, черных с белыми корабликами. Уже ясно было, что это не сон, бок и локоть не на шутку саднило -- это он порезался острыми обломками двери, -- босые ноги ощущали пушистость ковра, теплые неровности мозаики, все вокруг было доподлинной реальностью, с той четкостью и многообразием ощущений, что невозможна в самом подробном сне... Еще одна распластавшаяся на полу фигура -- Макред, ага, а подальше второй лакей, и оба не похожи на трупы... Сварог наддал еще, но никак не мог сократить расстояния до этих дьявольски проворных тварей. Коридор кончился, и вся четверка, гремя когтями, скользя по мозаике, свернула вправо, клубками покатилась по широкой лестнице на первый этаж... Оттолкнувшись свободной рукой от мраморных перил, Сварог прыгнул через пролет, больно стукнулся пятками. Но и этот лихой прыжок расстояния не сократил. Подвывая и лопоча, то и дело брызгая зеленой кровью, неведомые твари неслись прямехонько к высоченному старинному зеркалу, фамильной гордости, овалу от пола до потолка, заключенному в затейливую золоченую раму. С зеркалом происходило что-то странное. Отражать-то оно отражало, но вместо стекла был словно бы слой горячего воздуха, отчего все видневшееся в зеркале колыхалось и дергалось, то и дело причудливо изламываясь, до полной неузнаваемости, а временами там сверкали тусклые вспышки, размазанные, мутные, видимые словно через толстый слой воды... Овальный кусок пространства, четко ограниченный вычурной рамой, казался разверзшимся проемом. Упругий, шелестящий свист возник над головой Сварога, над самой макушкой, так что волосы, казалось, взвихрились. И в следующий миг туманный диск косо спикировал из-под потолка к лестнице, прошел над ступеньками, опускаясь все ниже и ниже, пикируя целеустремленно и неотвратимо, словно разумное, живое существо. Почти по самой его кромке светился ярко-алым узкий поясок. "Да ведь это рубин в навершии топора..." -- сообразил Сварог, топоча по ступенькам. Доран-ан-Тег, превратившийся в туманный диск, обогнал его, чиркнул по ближайшей фигуре, из-за потери крови, надо полагать, уже не способной передвигаться быстрее, едва ли не ползущей. Налетел, коснулся... Фигура беззвучно лопнула, разлетелась взрывом темных мокрых ошметков, мгновением позже то же произошло с другой, и еще, и еще, вот ни одной не осталось, только клочья, запятнавшие пол кляксы... Сварог едва сумел остановиться, цепляясь левой рукой за рыцарские доспехи у подножия лестницы, пребольно ушиб запястье, пятки и пальцы босых ног, но удержался на ногах. Не замедляя полета, взмыв еще выше, вертясь с невероятной быстротой, топор по безукоризненной прямой впечатался в самую середину зеркала. Не было ни стука, ни разлетевшихся осколков. По вестибюлю пронесся мощный неописуемый звук, нечто вроде пронзительного визга, завершившегося могучим выдохом -- фф-у-уу-хххх! -- и из стены выметнулся горизонтальный фонтан, смесь пузырчатых гроздьев, прозрачных и блистающих, с чем-то вроде дымных клубов, эта лопочущая, клокотавшая, пахнущая чем-то резким струя едва не достигла Сварога, от растерянности так и торчавшего в обнимку с фамильным доспехом, -- и тут же пропала, растаяла, фукнув напоследок волной тяжелого смрада. Стало невероятно тихо. Мозаичный пол вестибюля был усыпан мокрыми ошметками, отвратительными зеленоватыми кляксами. А зеркала больше не было, рама осталась висеть, но вместо неведомо куда и как исчезнувшего стекла Сварог видел лишь стену, обитую синим бархатом в мелкий золотисто-алый цветочек. Туманный диск -- откуда он возник на сей раз и где пребывал в момент этого странного выброса, Сварог так и не успел заметить -- повис меж ним и рамой, замедляя вращение, повернувшись перпендикулярно полу, понемногу превращаясь в знакомый топор, вертевшийся все медленнее. И наконец, обратясь топорищем вниз, а рубином, соответственно, к потолку, подплыл к хозяину уже совсем плавно, медленно, будто воздушный шарик, колыхаемый легким сквознячком, ткнулся в руку... Сварог машинально сжал пальцы, стиснул черное древко, покрытое не потрескавшейся за тысячелетия эмалью, сплошь изукрашенное рельефным узором из золотых кружочков, едва выступавших над топорищем, напоминавших шляпки гвоздей. С некоторой неуверенностью покачал топором, справа налево и сверху вниз. И не ощутил ни сопротивления, ни каких бы то ни было попыток Доран-ан-Тега вновь действовать самостоятельно. Теперь это снова был обычный боевой топор, ну, предположим, не самый обычный, но полностью покорный хозяину, как и положено любой вещи... Второй раз с ним такое случилось, а первый раз был в том подземелье, в туннеле под Ителом, в роскошных переходах древнего метро, когда Доран-ан-Тег самостоятельно, разве что не столь энергично, как теперь, рубанул по странному зеркалу: и из зеркала потекло нечто вроде крови, а вскоре оттуда вылез загадочный великан со своей быстрой, как молния, огромной кошкой... -- Интересно, что за счеты у тебя с зеркалами? -- тихо, одними губами прошептал Сварог так, словно рассчитывал получить внятный ответ. -- С такими вот зеркалами? И почему... Он представления не имел, почему, зачем, откуда и как. О Доране сохранились буквально крохи толковой информации, тонувшие во множестве противоречивших друг другу легенд, побасенок и апокрифов, -- пара почти нечитаемых надписей на музейных камнях, несколько невероятно древних манускриптов, да еще Доспех Дорана, от коего остался только топор, а где пребывало все остальное, неизвестно. То ли странствующий рыцарь, то ли король всего Харума, то ли монах забытого ордена -- баллады и сказки мешали друг другу как раз своим обилием и разноречивостью... Он поднял голову, услышав наверху звук шагов, появилась Мара, плетущаяся неуверенной походкой только что очнувшегося от дурманного беспамятства человека, она моргала и трясла головой, пошатывалась, но меч держала в руке крепко. -- Что стряслось? -- спросила она хриплым, сонным голосом. -- Я вдруг очнулась на полу, физиономией в бумагах... Голова раскалывается, Карах рядом валяется, а в замке суматоха, от воплей люстры трясутся... -- У нас были гости, -- сказал Сварог с застывшим лицом. -- Только и всего... Вызывай орлов из восьмого департамента, кажется, это сугубо по их части... Аккуратно поставив топор у перил, он стал подниматься по лестнице, чувствуя, как болят, ноют и свербят все ушибленные и поцарапанные места. Показался Карах, шагавший той же сонной, заплетавшейся походкой, отчаянно лупавший глазами. Верный домовой тащил за собой волоком один из украшавших стену кабинета клинков, изогнутый, с рукоятью в бирюзе. Завидев Сварога, он смущенно пояснил: -- Я думал, хозяин, вас тут всех поубивали насмерть... Самое натуральное зло, тут и особого чутья не надо, сразу ясно. И фартолод твой погиб, я хоть и валялся начисто одурманенный, а почувствовал в тот же миг, в голове будто бомба взорвалась... Ну, думаю, пырну напоследок хоть одну гадину, чтобы не было обидно помирать... -- Положи железку, порежешься, -- без улыбки сказал Сварог, свернул в коридор и направился к своей спальне. Карах, послушно отложив клинок, плелся следом и что-то неустанно бормотал про Багряную Звезду, про то, что она стала себя оказывать, про то, что он предупреждал, хоть некоторые сильно умные по причине юной глупости и не верили, язвы рыжие... Сварог ощущал себя слишком разбитым, чтобы цыкнуть на него как следует. Он отметил с радостью, что и дворецкий, и лакеи уже помаленьку приходят в себя, ворочаются, встать пытаются. Среди обломков и щепок -- всего, что осталось от резной дубовой двери, вмиг выхлестнутой Доран-ан-Тегом напрочь, -- лежало крохотное тельце домового. На человека это существо походило еще менее, чем Карах, но Сварог не ощущал отвращения -- он навидался разнообразнейших созданий и успел накрепко уяснить, что внешность -- еще не главное. "Такие дела, -- подумал он печально и отрешенно. -- Я его и не разглядел-то толком, пока он был жив, ни словечком с ним не перекинулись, а он, оказывается, берег и, когда пришла такая минута, на смерть пошел не колеблясь. Он им тоже крепенько приложил, но силы, видимо, были очень уж неравны... Вот и нету у меня больше фамильного домового, а я даже поблагодарить не успел..." ...Одевшись наспех, чтобы не встречать серьезных людей в скудном исподнем, он сидел на широкой ступеньке, на ковре, уперев локти в колени, переплетя пальцы, устало понурившись. Смотрел, как деловито суетятся заполонившие вестибюль орлы Гаудина. Ничегошеньки не понимал в происходящем, даже приблизительно не мог догадаться, что означают все эти таинственные и сложные манипуляции, сделавшие бы честь любому колдуну дикарского племени, -- но лучше уж было сидеть здесь, чем в своих покоях, где и вовсе ничего не происходило, здесь он как-никак был на переднем крае событий, пусть и насквозь непонятных... Слуги куда-то исчезли, бесшумно и поголовно, справедливо полагая, что все эти господские сложности не должны их касаться, а сами они пользы хозяину принести не в состоянии. Зато чада и домочадцы, если можно так выразиться, присутствовали в полном составе. Акбар, которого все равно бесполезно было запирать из-за его умения проникать через любую запертую дверь, а то и сквозь стену, растянулся во всю свою немалую длину на нижней площадке и, положив на лапы громадную башку, чуть прядал ушами при каждом очередном непривычном звуке, временами тоскливо косясь на Сварога с неприкрытой надеждой на то, что хозяин вдруг смилостивится и позволит отхватить парочку голов, -- ему визитеры решительно не нравились. Мара сидела смирно, взирая на происходящее с профессиональным интересом, а вот Карах, укрывшийся меж Сварогом и перилами, выступал олицетворением вселенского скепсиса: он то и дело, явственным шепотом, подавал критические реплики, из которых следовало, что не только во всемогущество, но и в мало-мальскую полезность мертвой техники, дурацкого стекла и глупого металла он не верит нисколечко, а применительно к данному случаю -- в особенности. По его глубокому убеждению, сформировавшемуся отнюдь не сегодня, основанному на богатом житейском опыте и мудрости предков, почти вся человеческая техника была и остается тупиковым путем, глухим закоулком, в который род людской как-то свернул по ошибке, да так и не нашел в себе ни ума, ни мужества повернуть обратно. Особенно когда речь идет о самой доподлинной древней магии, позабытом злом колдовстве, недавно пробужденном неотвратимым приближением Багряной Звезды. "То ли еще будет, -- убежденно вещал он, -- то ли еще будет, наплачемся, спохватимся..." Поначалу Сварога лишь развлекало злопыхательство мохнатого критикана, руссоиста доморощенного, забавляло, и не более того. Однако время шло, и понемногу ему стало казаться, что Карах во многом прав. По крайней мере, в данном случае. Он впервые видел такие приборы и понятия не имел ни о их принципе действия, ни назначении. Там были прямоугольники из дымчатого стекла, установленные на треножниках и окаймленные цепочками разноцветных огоньков, чья игра, переливы и перемещения определенно несли глубокий научный смысл; замысловатые решетчатые конструкции и ажурные шары, наполненные сиянием всех оттенков радуги; медленно врашавшиеся колеса со спицами из разноцветных лучей; кубы, раструбы и полусферы словно бы из начищенного золота, усыпанные то снаружи, то изнутри тонюсенькими стерженьками из того же материала с головками из прозрачнейшего синего стекла; серые металлические ежи -- и множество еще более причудливых устройств, вовсе ни на что не похожих, казавшихся творением шизофреника с технической жилкой, коего по оплошности санитаров заперли на недельку на огромном складе телевизорного завода... И уж тем более он не понимал смысла манипуляций, которые ловко и уверенно проделывали операторы со всем этим сюрреалистическим арсеналом, -- они работали столь споро и загадочно, что казались то ли могучими волшебниками, то ли валявшими дурака шарлатанами, намеренными продать глупому провинциальному барону машину для вызывания дождя либо волшебную крысоловку (сама подманивает, сама хватает, сама головы откручивает, успевай мешок подставлять!). Не понимал ни словечка из длинных фраз, сопровождавших учено-полицейские забавы. Что поделать, коли ученье -- свет, но неученых -- тьма... И все же поведение их со временем перестало быть секретом. Потому что они все явственнее вели себя, как люди, потерпевшие поражение. Не способные похвастать хотя бы крохотным успехом. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы в этом разобраться. Растерянно переглядывались, откровенно пожимали плечами, мотали головами в ответ на вопросы Гаудина, заставлявшего некоторых повторять манипуляции снова и снова. Все больше огней и цветных лучей гасло, все больше приборов отключали и убирали в чехлы, выносили за дверь. В конце концов Сварог уже не сомневался, что эти трое возятся со своим радужным колесом, единственным оставшимся в строю устройством, из чистого упрямства... Похоже, того же мнения был и Гаудин. Какое-то время наблюдая со стороны, он в конце концов подошел, решительным шепотом отдал короткий приказ -- и главный из троицы подчинился, зло нахмурясь, безнадежно махнул рукой. Выключили и светящиеся спицы обода, отнюдь не ставшего колесом Фортуны. Гаудин обернулся. Перехватив его угрюмый взгляд, Сварог поднялся и подошел к нему через вестибюль, который уже привели в порядок, замысловатыми устройствами подобрав всю устилавшую его неприглядную дрянь. Высокая рама зеркала выглядела на стене довольно нелепо, Сварог мельком подумал, что следует приказать слугам убрать ее к чертовой матери. -- Ну что? -- спросил он вяло. Гаудин пожал плечами, отводя его под локоток в самый дальний угол: -- После вашего топора трудно провести быстрый анализ. Ошметки... Это живые существа, органические объекты... были. Имеется некий фон, позволяющий судить, что они обладали некими магическими способностями, не особенно сильными. -- Ну, я к тем же самым выводам пришел без всяких анализов, -- хмыкнул Сварог. -- Живые, конечно. С когтями -- горло до сих пор ноет, царапины вздулись... И насчет зачатков магии было нетрудно догадаться: бьюсь об заклад, это они мне и били по мозгам несколько ночей какой-то чертовщиной... Но ведь это не должно на меня действовать, а? -- Отсюда явствует, что мы столкнулись с чем-то качественно новым, -- сказал Гаудин без выражения. -- Такое случается. Они пришли из зеркала... -- Ценное наблюдение, -- сказал Сварог. --Я и сам начинал о том подумывать... -- Не язвите. -- Лицо Гаудина было усталым и печальным. -- Все серьезнее, чем вам кажется. Таких прорывов в замках не случалось очень и очень давно. Если добавить, что мы ничего не понимаем в происшедшем... -- Что, совсем? -- спросил Сварог сочувственно. -- Ну, не так чтобы... Я сформулировал бы иначе: мы примерно понимаем, что произошло. Выражаясь предельно доходчиво для дилетанта, мы столкнулись с известным теоретически и практически явлением, которое ученые именуют длиннейшими, совершенно непонятными профану терминами... а мы, практики, -- пробоем. Пробой -- это своего рода тоннель, возникающий на краткое время меж нашим миром и другими пространствами, континуумами, уровнями, мирозданиями. Выберите сами то определение, которое для вас более благозвучно и привычно... Вы понимаете суть? -- Да, кажется, -- сказал Сварог. -- Нечто похожее на Врата? -- Именно. Врата -- одно из проявлений пробоя. Проявления многочисленны: Заводи, например; не исключено, что и Древние Дороги... Только не требуйте у меня разъяснений. Что такое Заводи, вы узнаете сами, посидев пять минут за компьютером, а пути к Древним Дорогам закрылись так давно, что некоторые не верят в их нынешнее существование, ими не занимались несколько тысяч лет. Итак, произошел пробой. К вам нагрянули в гости некие твари из неведомого измерения. В этом-то и загвоздка: мы не понимаем, откуда. И не понимаем, что им помогло найти тропинку в наш мир. С зеркалами испокон веков связано немало странностей... с некоторыми из зеркал, слава богу. Но в вашем случае -- ни аналогий в прошлом, ни объяснений. -- Хотите объяснение? -- спросил Сварог. И тут же вспомнил, что в серьезнейших делах категоричность здорово вредит. Добавил не столь напористо: -- Или, избегая скоропалительных выводов, рабочую гипотезу? -- Извольте, -- спокойно кивнул Гаудин. -- Рабочие гипотезы тем и хороши, что позволяют давать полную волю фантазии, не возлагая при этом на себя ответственность... Не особенно ободренный этим замечанием, Сварог молча пошел впереди. Они вышли под ночное небо, спустились по невысокой парадной лестнице. У нижних ступенек стояла вимана Гаудина, ее окна ярко светились, и видно было, как на первом этаже угрюмые специалисты размещают последние чехлы с загадочной аппаратурой. -- Мы что, должны куда-то идти? -- Нет необходимости, -- сказал Сварог. -- Мы только отойдем в тень, чтобы лучше были видны звезды... Взгляните вон туда, левее флюгера, что изображает сову. Видите вы там что-нибудь в небе? На ладонь левее и выше птичьей головы... -- Там звезды, -- терпеливо произнес Гаудин с видом человека, на своем веку встречавшего массу чудаков. -- Насколько я помню, вон та крупная, голубоватая, называется Марут. Что до других, вряд ли буду столь категоричным. Астрономией я почти не интересовался, так уж получилось, что в моей работе она не нужна... почти. -- А красная? -- Там нет красной. Десяток обычных, белых, и одна голубоватая, Марут... -- Значит, вы ее не видите, -- уныло сказал Сварог. -- А я вот ее вижу -- именно там, похожую на пылающий в золе уголек. И мой Карах ее видит. Он уверяет, что это -- Багряная Звезда, та самая, которая... -- Створаживает молоко у коров прямо в вымени, вредно влияет на столовое серебро и подталкивает отдельных нестойких личностей к карманным кражам... -- безразличным тоном подхватил Гаудин. -- В отличие от большинства беспечных обывателей, мне, увы, приходится держать в голове массу древних мифов, смешных и жутких... -- Мифов?! Но мы же ее видим! -- Лорд Сварог... -- мягко сказал Гаудин. -- Я вовсе не подвергаю сомнению ваши слова. Нет ничего удивительного в том, что какой-то человек видит то, чего не видят другие. Брагерт -- помните его, надеюсь? -- не так давно раскопал где-то на земле старинное заклинание, с помощью которого человек может видеть микробы, но не любые, а исключительно возбудителей сапа... Всякое случается. Я верю, что вы оба и в самом деле видите в небе нечто. Но хочу всего-навсего напомнить, что у вас нет никаких доказательств в пользу версии, будто ваши ночные визитеры -- порождение Багряной Звезды... Уверения вашего домового меня не убеждают. Не то чтобы он врал умышленно, но... Очень уж изощренная, поэтичная, а порой и зловещая мифология у Маленького Народца. Вы-то впервые с этим столкнулись, но что до меня, я не склонен выделять из множества древних людских и нелюдских сказок какую-то одну-единственную. Чем Багряная Звезда предпочтительнее Серебряного Ветра, Морского Табуна или Снизу-Вверх-Дождика... о которых вы и не слыхивали, верно? Вот видите... Мифологические явления природы, земные и небесные феномены, зловещие и добрые знамения, перечисленные в алфавитном порядке и кратенько описанные, занимают целую книгу, и довольно толстую... -- Но там же есть что-то... -- упрямо сказал Сварог. -- Я проверю, -- заверил Гаудин. -- Даю вам слово. В конце концов, существуют обычные... и не вполне обычные средства наблюдения за небосклоном, есть соответствующий отдел. Я нынче же отдам приказ. И незамедлительно сообщу вам о результатах. -- Он оглянулся на парадную лестницу. -- Между прочим, ваш домовой, честно признаться, представляет большой научный интерес... -- Это вы бросьте, -- решительно сказал Сварог. -- И не вздумайте, добром предупреждаю... -- Ну что вы, успокойтесь. Я всего лишь рассуждал вслух, чисто теоретически. Кстати, о теориях, то есть рабочих гипотезах... Их ведь множество, если ввериться безудержному полету фантазии. Скажем, ваши ночные непрошеные гости, следствие вашего нового положения, достались вам в наследство вместе с хелльстадским королевским венцом. Как родовая месть у отсталых племен Сильваны или в таларской глубинке. Стоит только предположить, что эти твари были как-то связаны с вашим покойным предшественником, а теперь эти отношения по праву наследования перешли к вам... независимо от вашего желания. Теперь они к вам лапы тянут из Зазеркалья... Не читали сказочку про портного, которому в наследство от дяди-колдуна вместе со всяким хламом достался ларец с тремя демонами? -- Нет, -- сказал Сварог. -- Стали они требовать работы, а портняжка-то и не знает заклинаний, которыми их можно утихомирить... -- И что? -- Придушили бедолагу, конечно, -- хмыкнул Гаудин. -- Сказочка не столь уж оторвана от житейской практики, как может показаться... -- Вы что, серьезно считаете... -- Да что вы, -- сказал Гаудин. -- Всего-навсего в свою очередь фантазирую и теоретизирую. Стараюсь вам доказать, что рабочие гипотезы приобретают вес, только будучи подкрепленными серьезными доказательствами. -- Он деликатно полуотвернулся, давая понять, что не располагает более временем. -- Прислать вам "Каталог природных явлений, добрых и зловещих"? -- Нет, спасибо, -- буркнул Сварог. -- У меня дел невпроворот, королевскую отчетность в порядок привожу... И снова поднял голову к ночному небу. Тяжко вздохнул. Над черным силуэтом филина по-прежнему пронзительно алела Багряная Звезда. Глава 4. ГОСТИ В ДОМЕ У бесшумно воплотившегося на пороге верного Макреда было чрезвычайно непонятное и загадочное выражение лица. Можно даже подумать, будто он пребывал в полнейшей растерянности, которую не смог скрыть, -- вот только, да будет вам известно, вышколенный слуга, тем более дворецкий манора, "первый после милорда", попросту не имеет права поддаваться вульгарным эмоциям, будучи при исполнении служебного долга. И тем не менее... -- Что там? -- спросил Сварог, без всякого раздражения отодвигая подальше эскизы орденов, коими королю Хелльстада надлежало удостаивать и жаловать. И аристократически поднял бровь в знак недоумения -- он старательно изучал здешнюю светскую мимику, язык жестов и телодвижений, чтобы не выглядеть белой вороной. -- Милорд... -- положительно, дворецкий был чуточку выбит из колеи. -- Явился скрывающий лицо незнакомец, назвавшийся маркизом Керригатом, и просит незамедлительно его принять... -- Великолепная фраза, -- оценил Сварог, подумав. -- Прямиком из старинного рыцарского романа, а? -- Пожалуй, милорд... В особенности если учесть, что маркиз Керригат -- лицо вымышленное, это как раз и есть персонаж романа, только не рыцарского, а любовного... Внизу весело гавкнул Акбар -- словно в колокол бухнули. -- И почему же у вас столь неописуемое выражение лица, Макред? -- спросил Сварог. -- На себя не похожи. Неужели вас способен удивить столь примитивный розыгрыш? -- Это императрица, милорд, -- почтительно оцепенев, выпалил Макред. -- В замаскированном облике, ничуть не похожа на себя, но это ее величество императрица, никаких сомнений. Я не стану попусту тратить ваше время, милорд, излагая вульгарные и долгие подробности, каковые вам вовсе и не должны быть интересны... скажу лишь, что я, как дворецкий, обязан безошибочно узнавать любого благородного обитателя небес, даже если он изволил придать себе иной облик... Этому обучают дворецких, но не простых слуг... Там, внизу, императрица. -- Да? -- сказал Сварог удивленно. -- А свита? Охрана? Строжайший церемониал? -- С ней никого нет, милорд. Это неслыханно, но все так и обстоит. Она прибыла на обычном браганте, которым управляла сама. Никто в замке и не подозревает... В столь небывалой, экстраординарной ситуации, нарушающей все мыслимые правила этикета, я счел себя обязанным хранить тайну... -- Бесценный вы мой, что бы я без вас делал... -- сказал Сварог почти растроганно. -- Ну что же... Сдается мне, отправить ее восвояси было бы и вовсе вопиющей бестактностью... Проводите вашего маркиза в библиотеку. И стойте на страже, чтобы нам никто не мешал... Где Мара? -- Лауретта Сантор еще не вернулась из Готара, и с ней господин... Карах. Сварог понимающе кивнул. Его высокие министры работали в поте лица, превращая Готар в жалкое подобие королевской столицы. Поскольку Хелльстад в силу своей известной специфики так и оставался закрыт для внешнего мира (Сварог плохо изучил свое новое приобретение, а потому и не лез пока что ничего перестраивать), а Три Королевства являли собою почти безжизненные пространства, он по размышлении решил устроить временную канцелярию, этакую походную ставку, как раз в Готаре. Готар со всех точек зрения смотрелся не более чем убогой деревушкой, но тут уж ничего не поделаешь -- полноправный земной король просто-таки обязан располагать местом, куда могут прибыть послы коллег-монархов, куда будут приходить послания. Этакий почтовый ящик, своего рода штамп о прописке. Следовало заранее посочувствовать господам дипломатам, которым придется пока обитать в крестьянских лачугах и шатрах, но бюрократия -- дело ответственнейшее, в чем его не перестает убеждать Канцелярия земных дел, не терпящая ни малейших отклонений от заведенных порядков. Король обязан иметь столицу, а в столице -- иностранных послов. Что до декораций и интерьеров, нигде не сказано, будто королевская столица непременно должна быть многолюдным городом с каменными дворцами, башнями и проспектами. В конце концов, известный самодур король Гитре однажды устроил свою столицу на мельнице, с хозяйкой которой состоял в игривых отношениях. И ничего, сошло, иностранные послы, как миленькие, два года жили в походных шатрах на берегу речушки, а первый министр за неимением других помещений обитал и вовсе на чердаке. Те, кто к нему являлся за орденами и чинами, готовы были не то что на чердак -- на крышу взобраться, а тем, кто получал выволочку, было опять-таки все равно... Акбар проскочил в библиотеку первым, беззаботно стуча когтями по драгоценному паркету из сильванского бука. Следом чинно вошла невысокая фигура, живописно и романтически закутанная в длиннейший, до пола, черный плащ, с нахлобученной на нос шляпой. За ее спиной мелькнула вытянутая физиономия Макреда, ошарашенного небывалыми новшествами, -- и дворецкий тут же бесшумно притворил дверь, у которой, нет сомнений, намеревался лечь костьми при возникновении таковой надобности. -- Мне кажется, он меня узнал, -- безмятежно сказала Яна, сбрасывая плащ и шляпу на ближайшее кресло. -- Иначе почему у тебя ни капельки удивления в лице? Я слышала краем уха, их чему-то подобному учат, но надеялась, что это вранье... -- Увы, выходит, что нет, -- сказал Сварог, наблюдая за ней с любопытством. Юная императрица -- в темном мужском костюме, со скромным, одиноким, сиротливым таким брильянтом на пальце величиной всего-то с горошину -- опустилась в другое кресло, изящно мотнула головой, разбросав по плечам освобожденные от шляпы волосы. В отличие от Сварога, она казалась совершенно безмятежной, словно вообще не слыхивала о придворном этикете, хитросплетениями напоминавшем то ли лабиринт, то ли бред сумасшедшего. За прошедшие полтора года она выросла -- уже не грациозно-неуклюжий подросток, а расцветающая девушка, очаровательная до сладкой жути, -- однако, не без оснований подозревал Сварог, "вырасти" еще не значит "повзрослеть"... -- Что-то случилось? -- спросил он, не теряя времени. -- А почему должно было что-то случиться? -- Ее величество Яна-Алентевита удивленно подняла бровь, и у нее это получилось не в пример изящнее и естественнее. -- Просто решила заглянуть к тебе в гости без всяких помпезных церемоний. Взяла брагант из ангара Серебряной Бригады и прилетела. В Келл Инире остался великолепный двойник, насквозь нематериальная иллюзия, конечно, но убедительная. Кто посмеет ущипнуть императрицу, чтобы убедиться, что она настоящая? -- Логично... -- проворчал Сварог. -- Не столь уж и сложные заклинания, я слышала мельком, ты его тоже применял во время последней поездки на землю... Там, в Равене. -- А, ну да, конечно... -- кивнул Сварог, спешно приводя в строгий порядок мысли. -- "Твердая тень"? -- Именно. Двойник усердно работает в кабинете с важными государственными бумагами, беспокоить государыню в подобных случаях строжайше запрещено. Пикинеры у каждой двери, никто и не заподозрит... В ее голосе звучало нескрываемое детское удовольствие, заставившее Сварога горестно вздохнуть полной грудью и укоряюще воздеть очи к потолку. Все это в воображении, разумеется, он до сих пор не ощущал в себе таланта воспитателя, тем более для обладавших необъятной властью юных красавиц, пусть и умных, но взбалмошных. Между прочим, идеальная ситуация и для государственного переворота, и для цареубийства. Если бы по дороге сюда с ее брагантом что-то случилось, истинное положение дел обнаружилось бы бог весть когда. Здешние летательные аппараты считаются безотказными и защищенными от всех мыслимых опасностей, но смогли же полтора года назад ребятки из "Черной благодати" сбить его ял над Хелльстадом... -- Ты не царедворец по натуре, -- сказала Яна со знакомой легкой улыбкой. -- И потому до сих пор не научился превращать свою открытую, честную физиономию в церемониальную маску. У тебя на лице во-от такими буквами изображено осуждение и порицание. Сварог с безразличным видом пожал плечами, чувствуя себя стеклянным, -- не самое лучшее ощущение, особенно в данной ситуации. Усевшийся рядом с креслом черный пес, которого строгий этикет не волновал ничуточки, безмятежно вывалил розовый язык длиной в локоть, и его шумное дыхание колыхало волосы на затылке императрицы -- Акбар и в сидячем положении был повыше стоящего человека, хотя расти, кажется, уже перестал. Отвернувшись, Сварог сделал ему страшные глаза -- слюна с языка капала прямо на черный бархатный рукав. Яна, притворившись, что ничего не заметила, протянула руку и легонько коснулась кончиками пальцев черной лоснящейся шерсти: -- Про них в старых книгах понаписана уйма ужасов... А оказалось, собака как собака, разве что огромная. -- Ага, -- сказал Сварог мрачно. -- Разве что через стены может проходить и перемещаться в пространстве самым диковинным образом... Впрочем, лопать в три глотки это ему не мешает... В самом деле, ничего не случилось? -- Клянусь короной первого императора! -- подняла она узкую ладонь. -- Могу я однажды почувствовать себя обыкновенным человеком, прилететь в гости буднично и незаметно, без раззолоченной орды за спиной? -- Яна прищурилась. -- Придет время... ваше королевское величество... младший мой кузен, когда вы тоже научитесь находить неизъяснимую прелесть в вопиющих нарушениях сковывающего этикета... Попомни мои слова. До меня быстро доходят иные новости. Насколько я знаю, ты уже успел понять, что есть некие механизмы, громоздкие, скрипучие и неприятные, которые вертят королями вопреки их желаниям... Правда? -- Что греха таить. Уяснил, -- сказал Сварог с чувством. -- Я уже верчусь в этих дурацких механизмах, вторую неделю... -- Ну да, я вижу, -- бросила она быстрый взгляд на эскизы орденов. -- Вот этот, насколько я догадываюсь, предназначен для моего дражайшего родственника Диамера-Сонирила, по прозвищу, которое благовоспитанная девица не должна произносить вслух? Сварог мрачно кивнул. -- Добавь еще на гербовую цепь какие-нибудь разлапистые висюльки, -- деловито посоветовала Яна. -- И вот здесь присовокупи глупой роскоши -- лучей побольше, ажурных ободьев, самоцветов... Он несказанно растает душою и будет тебя обожать. Бедняге так мало нужно для счастья... Что за идиотскую идею ты ему подсунул? К чему нам такое количество наместников? -- Я забавлялся, -- сказал Сварог, пряча глаза. -- Ну, я-то так и подумала... А этот болван принял все всерьез, сочинил длиннейший меморандум, который мне пришлось читать... Послушай, я давно тебе, уж прости за пошлое слово, даровала всевозможнейшие беспрепятственные доступы за пикинеров и кабинет-лакеев, права являться без доклада... Почему ты у меня не бываешь? Только честно. Я всегда рада тебя видеть. Что-то не так? -- Твой "ближний круг", я уже подметил, четко делится на две категории, -- сказал Сварог. -- Повзрослевшие товарищи детских игр, из хороший фамилий, понятно, и светские хлыщи, попавшие за пикинеров исключительно благодаря знатности рода. Вторых я не переношу. А что до первых... В общем, симпатичные мальчики и девочки, но я для их компании староват. Вот тебе вся правда. А теперь еще и обязанности навалились негаданно, привалили эти клятые королевства, я, что самое печальное, чувствую за них ответственность, не могу бросить просто так... Это с Готаром было легче -- большущая деревня, и не более того, там у меня троица управителей, следят друг за другом, а потому, как я слышал, воруют умеренно. Если только Мара их не повесила, с нее станется... -- Вот кстати! Я о ней наслышана. Как бы на нее наконец посмотреть? Когда вам вручали ордена, я ее и не разглядела толком, шеренга была длинная, все тянулось согласно этикету... -- Она в Готаре сейчас. Дела. Как-никак первый министр, пусть и довольно эфемерной державы. Прилетит только утром, я думаю. -- Жаль. У вас с ней... легко? -- Пожалуй, -- медленно сказал Сварог, почти не удивившись ее осведомленности. -- Очень точное определение. Нам и в самом деле легко... -- Ну вот... -- сказала Яна с непонятной интонацией. Встала, задумчиво подошла к высоченному глобусу Талара, легонько крутнула его указательным пальцем -- и с тем же непонятным выражением на точеном личике направилась дальше, к мозаичной стене. Акбар дружелюбно наблюдал за ней, вывалив язык. Заложив руки за спину, склонив голову к левому плечу, Яна созерцала произведение старинного скульптора (или как там они назывались, мастера-мозаичники?), чье имя вылетело у Сварога из памяти. Выдержанная в изумрудно-синих красках мозаика изображала златовласую девственницу в старомодном платье, сидевшую под могучим дубом в компании белоснежного златорогого единорога, только что, надо полагать, ею усмиренного, ибо зверь сей, как известно даже из школьного курса мифологии, покоряется лишь непорочной деве, а тем, кто себя не соблюл, нечего и пытаться изображать дедушку Дурова. Сварог терпеливо ждал, стоя в свободной позе. Пауза что-то затягивалась, в библиотеке стояла неловкая тишина. -- Древние считали, что приручить единорога -- это подвиг, -- чересчур уж равнодушным тоном сказала Яна, оборачиваясь к нему. -- Увы, мне этот подвиг уже никогда не совершить... Сварог едва не пробормотал по инерции какую-то светскую бессодержательную глупость вроде "Вот как?" -- одну из тех никчемушных реплик, что ничегошеньки не значат, но тем не менее помогают поддерживать беседу. Но до него довольно быстро дошло, сообразил, что к чему и каков тут лежащий на поверхности подтекст, и почему она так уставилась -- словно бы с вызовом, с комической важностью девочки, впервые надевшей взрослые туфли на высоких каблуках или платье с вырезом. Ах, вот оно что... Свершилось, понимаете ли, и мы теперь ничем не хуже прочих, испробовавших взрослые тайны... Но как прикажете держаться? Чтобы обошлось и без пошлости, и без равнодушия -- каковое, думается, заденет ее еще сильнее, нежели пошленькая реплика... Задачка. Яна ждала, напряженная, серьезная и невинно прекрасная. Принужденно улыбнулась: -- Вот такие дела... Сварог осторожно сказал, отгоняя крутившуюся в голове крайне соблазнительную картину воспитания этой вертихвостки при помощи мощного солдатского пояса: -- Наверное, следует поздравить? Смотря как ты сама к этому... Она на миг опустила глаза: -- Я не сказала бы, что встретилась с чем-то неприятным, пожалуй, наоборот... -- Тихо подошла, остановилась перед ним, подняла лицо: -- Ты можешь объяснить, почему вы такие? -- Кто? -- Мужчины, конечно! -- Да какие? -- спросил он в полнейшей растерянности. "Вперехлест тебя растуды через пьяного осьминога! -- припомнил он одно из любимых присловий боцмана Блая с "Божьего любимчика". -- Неужели у тебя подружки не нашлось, чтобы с ней об этом пошептаться?!" -- Мне нужен серьезный совет, -- сказала Яна. -- Я ни с чем подобным еще не сталкивалась, приходится учиться на ходу... -- Изволь. У меня и в мыслях нет зубоскальства. -- Уже через неделю он начал вести себя совершенно неприемлемым образом, -- тихо, почти бесстрастно сказала Яна, словно излагала заученную теорему строго по учебнику. Она вновь опустила глаза. -- Как некий хозяин, имеющий право и покровительственно держаться, и давать советы совершенно непререкаемым тоном, вообще вел себя так, словно я кукла, вещь, словно у меня нет мозгов, желаний и воли, да и не должно быть, ни собственных стремлений, ни права голоса... Дело не в том, что он простой гвардеец, а я -- императрица, совсем не в том... По-моему, любая горничная полезла бы на стену от такого обращения... Как объяснить... -- Я, кажется, понял, -- сказал Сварог. -- Тебе просто подвернулся... неправильный объект. Дурак и ничтожество. Уж поверь моему опыту, умные ведут себя совершенно иначе, и такие типы вовсе не олицетворяют собою весь мужской род... Я бы рискнул посоветовать... -- Спасибо, уже не нужно! -- она вскинула огромные синие глаза, сверкнувшие холодной венценосной спесью. И вмиг из растерянной девочки обратилась в Высокую Госпожу Небес. -- Все и так завершилось быстро и решительно. Данный субъект, в одночасье осыпанный повышениями и регалиями, после завершения сего золотого ливня моментально отправлен на Сильвану. Протирать штаны на одном из высоких, почетных, но совершенно бесполезных постов. С недвусмысленным напутствием подольше там оставаться и по собственному желанию на Талар ни в коем случае не возвращаться. Иначе потеряет все жалованное. -- Поздравляю, -- серьезно сказал Сварог. -- Так и следовало. Он редко появлялся в "обществе", но кое-какие светские сплетни до него все же долетали -- гости заглядывали частенько, особенно старички из Геральдической коллегии и принц короны Элвар, любитель как ядреной самогонки, так и свеженьких придворных сплетен. Так что Сварог поневоле был в курсе иных нашумевших перемещений, падений и взлетов. Ну да, вот именно, три дня назад некий герцог и лейтенант Яшмовых Мушкетеров, красавчик, повеса и болван Редкостный (родовит весьма и, кстати, как раз из "ближнего круга"), неожиданно для всех был уволен из гвардии, получив взамен нереально для него высокий чин гражданской службы, орден Высокой Короны с цепью -- и в тот же день отбыл на Сильвану возглавлять одну из канцелярий. Феерический взлет для ничем не примечательного светского хлыща, необъяснимый одной лишь знатностью рода, -- хватало придворной шушеры и родовитее. О причинах, что самое интересное, толком не знал даже Элвар -- скучающий небесный бомонд при всей своей испорченности, мило именуемой легкостью нравов, все же не додумался до очевидного... -- Знаешь, что самое печальное? -- сказала Яна, отворачивая чуть порозовевшее личико. -- Я бы не прочь расширить полученный опыт... но в следующий раз заранее буду подозревать самое худшее, бояться, что получится еще унылее, что сама я никого и не интересую, что всем нужны лишь проистекающие возможности, милости и ордена... Теперь я понимаю, почему иные летают на землю и живут там инкогнито... -- Это у тебя пройдет, -- сказал Сварог со всей возможной убедительностью. -- Вот такие коллизии, хотим мы того или нет, как раз и называются жизненным опытом. Скверно, конечно, но пока не споткнешься на ровном месте, шишек не набьешь... И вспомнил собственную законную супружницу -- уже как сон, как что-то насквозь нереальное. Вся прошлая жизнь уже казалась подзатянувшимся сном. -- Хорошо еще, что я не влюбилась, -- сказала Яна задумчиво. -- Иначе было бы тяжелее. Сварог чувствовал себя чертовски неловко. Вряд ли он годился в поверенные сердечных тайн милых девиц -- по его глубочайшему убеждению, выбранное взбалмошной девицей на такую роль существо мужского пола обязано быть либо ветхим старцем, либо законченным импотентом, и никак иначе. Ни отцовских, ни братских чувств он в глубинах своей незатейливой души не ощущал вовсе. Скорее уж, если взглянуть правде в ее бесстыжие глаза, его чувства были полной противоположностью вышеназванным. Особенно после только что прозвучавших признаний, когда в душе ворочалась и порыкивала завистливая ревность к счастливчику, ухитрившемуся всего-то оказаться под рукой в нужный момент, а более ничем не примечательному... Великие небеса, как обтягивал фигурку бархатный камзол! Такова уж нехитрая и прямолинейная мужская логика: Сварог, уже довольно избалованный здешними красотками (как-то незаметно для себя стал модной достопримечательностью заоблачного бомонда благодаря своим земным приключениям и их последствиям), все же не мог в присутствии Яны сохранять равнодушие. Но меж томлением духа и конкретными практическими шагами зияла пропасть. Видимо, виной всему -- въевшиеся за долгие годы в плоть и кровь армейские стереотипы. Как-никак это была императрица -- особа номер один в системе строгой субординации. Ухаживать за ней всерьез казалось столь же вопиющей бесцеремонностью, как в прошлой жизни -- ввалиться в кабинет маршала Советского Союза, выставить на стол бутылку водки, примостить рядом горбушку, плавленый сырок и, не выбирая выражений, предложить хлопнуть по граненому за все хорошее. Должно быть, прошлое-то забывалось понемногу, но многое засело в подсознании... А потому Яна казалась прекрасной и недоступной, как далекая звезда с ночного небосклона (впрочем, любимой метафорой здешних поэтов для данного случая была почему-то радуга). Насколько проще все было с чередой доступных и прямолинейных светских красоток, яркими ночными бабочками пропорхнувшими через его спальню при насмешливом поощрении Мары, полностью лишенной женской ревности... -- Я тебя смутила? -- с любопытством спросила Яна. -- Не особенно, -- сказал Сварог. -- В конце концов, все это естественно и даже банально... Я понемногу приобретаю светский лоск... -- Да, я наслышана, -- кивнула она с безразличным видом. И не стала развивать свою мысль, но посмотрела очень уж многозначительно, заставив Сварога смущенно отвернуться к высокому стрельчатому окну, за которым розовел над белыми облаками закат. -- Садись поближе, -- сказала вдруг Яна. -- И слушай внимательно. Давай поговорим о более серьезных вещах. Как ты отнесешься к тому, чтобы занять кресло канцлера? Верни на место нижнюю челюсть, пожалуйста. Говорю тебе, начинается серьезнейший разговор о государственных делах. -- Я?! -- Вот именно. Ах да, ты, как и большинство, представления не имеешь о некоторых важных событиях, приключившихся буквально вчера... -- И она продолжала с ясной, мечтательной улыбкой: -- Я проявила себя жуткой самодуршей, знаешь ли, узурпаторшей, тираншей... По сути, я совершила натуральнейший государственный переворот, задуманный практически в одиночку, проведенный в жизнь, не могу не похвастаться, блестяще. Я специально изучила и опыт кое-кого из коронованных предков, и некоторые, мягко говоря, решительные шаги земных королей, раздраженных излишним вмешательством в их дела всяких там парламентов... Сварог мрачно спросил: -- Ты не про то ли намекаешь, как Конгер окружил драгунами уитенагемот[02] и разогнал его к чертовой матери? -- Совершенно верно, -- с невинной улыбкой благонамеренной девочки кивнула Яна. -- Я, правда, не стала претворять в жизнь план Конгера во всех деталях, а потому никого не били по шее рукоятями мечей и не выбрасывали в окошки... Но суть и последствия, признаюсь, те же. Были подняты по тревоге Бриллиантовые Пикинеры и Серебряная Бригада, Келл Инир окружили боевыми машинам и на четыре часа изолировали от внешнего мира под предлогом репетиции военного парада... Я одним указом отменила около сотни самых замшелых установлений и правил. Ни Палата Пэров, ни Тайный Совет, эти скопища болванов и чванных невежд, более не имеют ни малейшей возможности влиять на государственные дела. Они решительно ни на что не смогут более влиять. Момент был выбран, снова похвалю свое коварство, как нельзя более подходящий: оба заведения после известных арестов кое-кого из их членов по делу "Черной благодати" пребывали в ошеломлении и оцепенении. Я и ударила в самое сердце... Каюсь, била не в сердце, а пониже пояса, но другого такого случая могло и не представиться... -- Да это... -- сказал Сварог растерянно. -- Это же революция! -- В какой-то мере, -- ангельским голоском подтвердила Яна. -- И, что самое приятное, изменения необратимы. Старики -- впрочем, далеко не все -- и особо стойкие ревнители традиций втихомолку ворчат по углам, но никто не в силах чему бы то ни было помешать -- любые попытки подпадают под обвинение в государственной измене... Те, кто помоложе, искренне рукоплещут, поскольку привыкли относиться к этим "заповедникам старичья" с тихим презрением, люди дела, те, кто работает по-настоящему, довольны, а светские бездельники и вовсе не способны на организованное сопротивление... Вот теперь тебя проняло по-настоящему, я же вижу... Ты ведь тоже не принимал меня очень уж всерьез? Взбалмошная девочка с отличной фигуркой, а? В общем, теперь я правлю самовластно. Реальные нити управления -- в руках Кабинета и канцлера. Что скажешь? -- Ничего, -- честно признался Сварог. -- Слов нет. Он прожил здесь достаточно долго, полтора года, был посвящен во многие секреты -- и мог в полной мере оценить размах свершившегося, его значение и последствия. И Палата Пэров, и Тайный Совет -- пережившие свое время многолюдные говорильни, согласно канонам тысячелетней давности имевшие право дилетантски вмешиваться буквально во все, топить любую новую идею в бесконечных дискуссиях, забалтывать проекты, которых попросту не понимали, приводя специалистов в тихое бешенство. Управление делами Империи в одночасье упростилось несказанно. И самое пикантное во всей этой истории то, что интересы бюрократов вроде Костяной Жопы, надо полагать, не пострадали нисколечко, а потому чиновничье племя, есть такое подозрение, выступило единым фронтом с молодыми реформаторами -- не столь уж это ново в истории человечества. То, о чем они когда-то с оглядочкой шептались с Гаудином и его друзьями перед последней командировкой Сварога на землю, вдруг стало реальностью. -- Ну как? -- с живым интересом спросила Яна. -- Согласись, я гожусь не только на то, чтобы раздевать меня взглядом и выпрашивать ордена? Сварог помотал головой: -- Слов нет, ваше императорское величество. -- То-то, -- важно, торжествующе сказала Яна. -- Рада, что ты оценил по достоинству мои скромные усилия и экспромты с дебютами... Итак? Что скажешь насчет кресла канцлера? Я говорю совершенно серьезно. -- Подожди, -- сказал Сварог. -- Чем плох нынешний? Все, что я о нем знаю, укладывается в простое определение -- мощный мужик. Совсем не стар, умен, его многие уважают, я не о светских хлыщах говорю... -- Не спорю. Но дело-то в том, что канцлер мне достался в наследство. От отца. -- Ага, -- сказал Сварог. -- А тебе, значит, непременно нужны новые люди? Никак с прошлым не связанные? -- Вот именно. Не столь уж оригинальная, зато эффективная практика. -- Увы, не всегда... -- сказал Сварог. -- И это у тебя -- единственный мотив для смены канцлера? -- Ну, вообще-то... -- протянула Яна. Сварог подметил, что прежней уверенности у нее внезапно поубавилось. И твердо сказал: -- Точно, единственный мотив. -- Ну и что? -- Заранее прости за резкость... -- сказал Сварог. -- Вот эта твоя идея мне категорически не нравится. Прекрасно, что ты оттерла от государственных дел две этих бесполезных говорильни... Но насколько блестящим был этот ход, настолько слаб и вреден другой... Менять канцлера только потому, что он тебе достался в наследство от прошлого царствования... Нет уж. Я попросту не справлюсь. Нельзя назначать толкового капрала командиром полка -- это совсем другой уровень. Есть лестницы, которые никак нельзя преодолевать бегом, прыгая через три ступеньки... -- Но ты же назначил министрами Мару и своего домового? -- У меня всего-то тысячи три поданных -- главным образом в Готаре, состоящем из полудюжины деревенек. Собственно, Готар и есть одна большая деревня... Господи, да я во многом не разбираюсь, многого до сих пор просто не знаю! Я тебе наломаю таких дров, что выправлять положение будут годами... Нет уж! -- А если я разгневаюсь всерьез? Ему было неуютно. Однако в голосе Яны не ощущалось особенного гнева, скорее уж, такое впечатление, подтвердились какие-то ее предположения... -- Вряд ли, -- сказал Сварог. -- Ты себя показала умницей и вполне зрелым государственным деятелем... -- Вот только примитивной лести не нужно! -- Я вполне серьезно. Если ты разгневаешься всерьез, я в тебе разочаруюсь и буду считать, что ты еще не выросла... -- Хитрец ты, оказывается... -- Скорее уж реалист. -- Что же, я не могу на тебя более рассчитывать? -- Наоборот, -- сказал Сварог. -- Любое поручение, любой приказ. В лепешку ради тебя разобьюсь. Только не предлагай мне постов, до которых я попросту не дорос. -- Ну что же... -- с расстановкой промолвила Яна. -- Что же тут поделаешь... Возможно, это и в самом деле не лучшая моя идея. Но отсюда плавно вытекает, что есть посты, до которых ты вполне дорос... Ее прервал тоненький серебряный звон. Яна обернулась к большой, искусно выполненной модели корабля, боевого парусного фрегата, стоявшей на лакированной подставке в ближайшем углу. Туда же уставились Сварог и настороживший уши Акбар. Крохотный, с ноготок, серебряный якорь, только что касавшийся подставки, быстро поднимался вверх, словно прятавшиеся внутри крохотные человечки крутили брашпиль, -- тонюсенькая сверкающая цепочка быстро уползала в клюз. Хлопнув, сами собой развернулись украшенные гербами и геральдическими чудищами паруса, вздулись, будто наполнились ветром, не ощущавшимся никем в комнате. На корме взвился бело-желтый клетчатый вымпел, очевидно, означавший готовность к походу. Во время своих недолгих плаваний Сварог наблюдал нечто похожее, в наборе сигнальных флагов уважающего себя судна обязательно имелись такие вымпелы. Наглухо прикрепленный к подставке кораблик, казалось, пустился в плавание по несуществующему морю. -- Это ты развлекаешься? -- обернулась к нему Яна. -- Нет, честное слово, -- сказал Сварог. -- Это такая фамильная безделушка. Дворецкий деликатно сообщает, что хочет меня незамедлительно видеть по какому-то спешному делу... Как бы в Готаре чего не случилось... Извини, я... -- Да, конечно... "Вот именно, не случилось ли чего в Готаре? -- обеспокоенно подумал он, быстрыми шагами направляясь к двери. -- С Марой несколько гвардейцев, да и без них ее голыми руками не так-то просто взять, да и вооруженными тоже, но мало ли... Когда начинаются дворцовые перевороты, ошеломляющие реформы и резкие перемены, когда у тебя множество врагов, причем об иных ты и не подозреваешь, пока не кинутся из-за угла..." Чуть приоткрыв дверь, он выскользнул наружу. Нет, лицо у Макреда было, конечно, озабоченным, однако... -- Что-то случилось? -- Не думаю, милорд, -- чопорно ответил дворецкий. -- И все же я рискнул вас побеспокоить... Только что в замок прибыл и желает незамедлительно с вами встретиться его светлость герцог Дирмед, канцлер Империи. Герцог одет в приличествующий его рангу мундир, при орденах и парадном оружии. Следовательно, либо речь идет об официальном визите, либо он в таком виде явился к вам прямо из дворца, что опять-таки свидетельствует о серьезности и неотложности дела, по которому его светлость прибыл... "Неужели выследили девчонку?" -- подумал Сварог. И быстрым шепотом распорядился: -- Задержите его на пару минут, Макред, соврите... впрочем, не врите. Просто-напросто не говорите всей правды. Скажите, что у меня дама, и потребуется какое-то время, чтобы деликатно ее выпроводить... Светский человек поймет... -- Безусловно, милорд. Я могу идти? Сварог кивнул, вернулся в библиотеку и выпалил с порога: -- Канцлер. При мундире и орденах. Выставить за дверь никак невозможно... -- Его выставишь, как же... -- ничуть не удивившись, понятливо кивнула Яна. -- С отцом они, бывало, в голос спорили... -- Но ведь не выгонял его твой батюшка, а? -- прищурился Сварог. -- Значит, ценил... Что же делать-то? -- Какие пустяки... -- Она встала, подошла к стене с мозаичной девственницей. -- Я попросту уйду не вполне обычной дорогой, чтобы не создавать излишних сложностей... До скорого! Она выбросила ладонь, начертила перед собой в воздухе какую-то не особенно сложную фигуру -- и уверенно двинулась к стене, вошла в нее, словно привидение, во мгновение ока пропала с глаз, так что Сварог, не ожидавший столь эффектного исчезновения, даже отшатнулся. Опомнился. Приоткрыл дверь, разрешающее кивнул Макреду. И встретил канцлера стоя, как и диктуют правила хорошего тона в разделе "Прием гостей воспитанным хозяином". Канцлер, судя по всему, тоже читал эти правила, особенно раздел "Поведение воспитанного гостя", -- он приложил левую руку к сердцу и раскланялся, держа шляпу с пышным пером на отлете, потом переложил ее в левую руку, а правую опять-таки прижал к сердцу и раскланялся вторично. Сварог выполнил плавный жест правой рукой, указывая на кресло. Канцлер церемонно в данное кресло опустился. На чем торжественная часть, собственно говоря, и закончилась, к несомненному облегчению сторон. -- Вино, быть может, ваша светлость? -- спросил Сварог, решив быть гостеприимным до предела. -- Или прохладительные? -- Нет, спасибо, -- сказал канцлер самым обычным голосом. -- Не утруждайте себя... На нем и в самом деле был раззолоченный придворный мундир с парой дюжин орденов "Надо бы и ему что-нибудь хелльстадское преподнести, с цепями и висюльками, -- спохватился Сварог. -- По дипломатическому протоколу полагается... Интересно, он в самом деле не успел переодеться, или хотел произвести впечатление, напомнить лишний раз, что он тут -- первый после императрицы?" Если верно второе, то ситуация довольно пикантна -- пять минут назад Сварогу стоило только слово сказать, чтобы самому оказаться в этаком мундире, в кресле канцлера... Он украдкой рассматривал гостя -- до сих пор видел его лишь на дворцовых приемах, то есть в обстановке, больше напоминающей кукольный театр: каждое слово и всякое перемещение любого человека расписано и регламентировано заранее, и получается музыкальный ящик с марионетками... Показаться невежливым он не боялся: очень скоро сообразил, что канцлер занят тем же самым, украдкой рассматривает его с несомненным любопытством. -- Простите, что пришлось нарушить ваше уединение... -- сказал канцлер. -- Пустяки, -- ответил Сварог. -- Дама все равно собиралась уходить... У вас какое-то дело ко мне? Его собеседник, широкоплечий мужчина лет сорока (то бишь, несомненно, четырехсот), с первыми ниточками седины в густых коротких усах и жесткой шевелюре, на первый взгляд казался не великого ума субъектом, простоватым и незатейливым. Такое уж у него было лицо, поистине капральское, плохо сочетавшееся с расшитым тяжелыми золотыми узорами мундиром и гирляндой орденов. Однако поддаваться этому впечатлению не следовало, ох, не следовало... -- Возможно, вы и не поверите, лорд Сварог... -- сказал канцлер. -- Но я до сих пор не могу в точности сформулировать цели и мотивы моего визита. Мне хочется взглянуть на вас, пообщаться, составить о вас некоторое впечатление... но дело даже не в этом, все сложнее. Враждовать нам пока не из-за чего, слухи, будто вас прочат на мое место, я считаю дурацкими. Если вы -- человек умный, откажетесь, а если глупы, мне вас будет очень легко подсидеть и обыграть... В конце концов, с него ведь не брали слова хранить кое-какие разговоры в тайне? Сварог решился: -- Я отказался. -- Очень похоже, что вы не врете... Что ж, это доказывает, что человек вы неглупый и прекрасно понимаете, сколь беспомощны были бы в этой роли... Значит, враждовать нам не из-за чего. Сотрудничать... здесь я тоже пока что не вижу, в каких областях мы могли бы стать с вами союзниками и соратниками. Вероятнее всего, если стремиться к точности формулировок -- а за мной водится такой грешок, -- я хотел бы понять, что вы за человек, чего хотите от жизни и каких неприятностей можно от вас ждать... -- От меня? -- От кого же еще? -- усмехнулся канцлер. -- Известно ли вам, в чем, если отбросить словесную шелуху и поэтические преувеличения, удел государственного мужа? Да попросту ждать неприятностей со всех сторон, поскольку со всеми радостными новшествами и событиями легко и охотно справляется орда нижестоящих, перебрасывая наверх право принимать решения по жизненным тяготам... Вы еще попомните мои слова, когда всерьез начнете править в качестве земного короля. -- По-моему, я вовсе не собирался доставлять вам неприятности... -- При чем тут ваши побуждения? -- пожал плечами канцлер. -- Простите за цинизм, но сам факт вашего существования -- постоянная головная боль, источник неприятностей, фактор. Хотите вы этого или нет. В свое время, вскоре после вашего первого возвращения с земли, в узком кругу вполне серьезно обсуждалось, не убрать ли вас. -- То есть? -- Не будьте ребенком! -- с досадой сказал канцлер. -- Убрать -- и означает убрать... -- Он недвусмысленно черкнул большим пальцем по горлу. -- Гнев императрицы меня не пугал: всегда можно обставить все так, что ни одна живая душа не будет сомневаться в подлинности "несчастного случая", даже наша императрица с ее нерядовыми способностями... После долгих дискуссий и размышлений я решил оставить вас в живых. Не в доброте дело и не в иных пророчествах, как будто на вас пошитых: пророчества, знаете ли, вовсе не обязаны исполняться, они представляют собою лишь один из вариантов будущего, вовсе не обязательно, чтобы именно он претворился в жизнь. Мне просто-напросто однажды пришло в голову, что убирать вас будет неразумно и непрактично. Что польза может перевесить возможный вред. Как видите, я не стараюсь казаться лучше, чем я есть... Что поделать, должность такая. Монархи и канцлеры не могут, увы, руководствоваться обычной людской моралью и этикой. Сами убедитесь. -- Надеюсь, что нет. -- Убедитесь, -- сказал канцлер. -- Или не сможете стать хорошим королем... Так вот, я надеюсь извлечь из вас пользу... и хочу, чтобы вы мне в этом помогли. Вам, часом, такое заявление не кажется ли верхом цинизма? -- Представьте себе, нет, -- усмехнулся Сварог. -- И какую же пользу вы из меня собираетесь извлечь? -- Если бы я знал... -- с обезоруживающей прямотой усмехнулся канцлер. -- Если бы я знал... Вы уже принесли пользу, уничтожив Глаза Сатаны, -- но вот где вас использовать далее... Пока не знаю. Опять-таки, отдавая дань своей привычке, сформулирую пожелания: я хотел бы, чтобы, буде возникнет такая необходимость, вы пошли бы навстречу моим просьбам... Могу я заручиться вашим согласием? -- Я не любитель давать опрометчивые обещания, -- сказал Сварог. -- Но, в принципе, сотрудничать с вами не отказываюсь. Если это не пойдет во вред тем людям, к которым я отношусь с симпатией. -- Императрица к ним относится? -- Безусловно. -- Вот видите. Я желаю ей только добра... -- А не может ли случиться так, что ваши и ее представления на сей счет могут разойтись? -- безразличным тоном спросил Сварог. Канцлер бросил на него колючий взгляд. Нахмурился: -- По-моему, проблема допускает лишь однозначное толкование. Она слишком молода и неопытна. Не спорю, она провела просто блестящую операцию -- я о расправе с Палатой Пэров и Тайным Советом. Но в ней еще много детского. Поэтому взрослые должны мягко на нее влиять... А вы, несомненно, относитесь к тем, кто имеет на нее влияние. -- Я? -- искренне удивился Сварог. -- Вы, дорогой мой, вы. Хоть и сами о том не подозреваете. Ваше загадочное появление, ваши земные подвиги... Она готова прислушиваться к вашему мнению, а это очень важно. Главное, чтобы влияние приняло должное направление. "Ага, понятно, -- подумал Сварог. -- Не столь уж сложная комбинация. Ты будешь влиять на меня, а я должен влиять на нее... Интересно, к этому гвардейскому болвану ты тоже подкатывался? Или он для тебя был слишком глуп? Пожалуй. Иначе не кончил бы столь печально, уж ты-то научил бы его наилучшей линии поведения..." -- Я, простите за прямоту, рассчитываю на определенную благодарность с вашей стороны, -- продолжал канцлер. -- Как-никак именно я сразу после вашего появления добился, чтобы вы обрели нынешний статус. В ту пору вы были абсолютно беззащитны, а наши лихие умельцы из Магистериума добивались, чтобы вас передали им в качестве... назовем вещи своими именами, в качестве подопытного животного. Их крайне интересовал -- и до сих пор интересует -- механизм вашего переноса в наш мир... -- Ну да, понимаю, -- сказал Сварог. -- Проект "Алмазная стрела", верно? Путешествия во времени? -- При чем тут путешествия во времени? -- с искренним недоумением вскинул голову канцлер. -- Какое вы имеете отношение к... -- Но ведь я -- из вашего будущего... Он замолчал на полуслове. Канцлер скривился, как от зубной боли, он походил на игрока, по собственной воле сдавшего противнику все козырные карты. Даже легонько ткнул себя по лбу полусогнутой ладонью. -- Поздравляю, лорд Сварог, -- желчно усмехнулся он после короткого молчания. -- Я давненько уже не попадал впросак... Хорошо. Я буду с вами предельно откровенным, чтобы вы оценили мое к вам расположение... Я-то думал, доктор Молитори успел вам сказать, потому и не удержал язык за зубами... Позвольте вас удивить. Вы не имеете никакого отношения ни к нашему будущему, ни к вашему прошлому. Вы совершили путешествие не во времени, а в пространстве. Пришли из одного из тех миров, которые для простоты называют Соседними Страницами. Их по-всякому именуют ученые: параллельные миры, Иномирья, Слоистые Пространства... Мне же больше нравится не вполне научное, но удивительно точное определение: Соседние Страницы. Если уподобить нашу многомерную Вселенную толстой книге, то миры похожи на страницы. Покинутая вами планета -- не в прошлом, а где-то рядом. Где именно, я так и не понял, такое впечатление, что физики не вполне понимают это и сами... -- Но Гаудин... Канцлер досадливо махнул рукой: -- Об истинном положении дел не знал даже Гаудин. Даже императрица. Правду знаем только я и трое ученых. Причины такой секретности весьма просты: дороги в Соседние Страницы и Заводи -- пожалуй, самая головоломная на сей день загадка для науки. До Шторма обстояло совершенно иначе -- они-то умели... Древние Дороги -- это как раз и есть пути меж параллельными мирами. Иные наши предки, обитавшие на Таларе до Шторма, умели ими пользоваться... Мы -- нет. -- А что такое Заводи? -- Для простоты изобразим это в таком вот виде... -- Канцлер, оглядевшись, придвинул лист бумаги и извлеченным из-за златотканого обшлага стилосом изобразил нечто вроде прямой линии, там и сям украшенной примыкающими к ней кружочками. -- Эти кружки и есть Заводи. Заводь -- не параллельный мир, а, скорее, примыкающий к нашему миру параллельный анклав. Некая область самых разных размеров -- от нескольких югеров до стран, не уступающих размерами Ронеро. Мы точно знаем, что они существуют, что иные обширны и обитаемы... но мы не знаем, как открывать туда дорогу. -- Так-так-так... -- сказал Сварог. -- Вот почему я так и не нашел на карте Сильваны города Коргала... Ни в одном справочнике о нем не упомянуто... -- Вот именно. Судя по всему, Коргал -- это то ли Соседняя Страница, то ли Заводь. Более детальных объяснений я вам дать не в состоянии: проход открылся не