лая шаг вперед. -- Кто ж вас знает, ваше величество, -- осторожно сказал Бони, неторопливо продвигаясь к нему. -- Вы, говорят, заматерели, не счесть титулов с орденами, Небесным Престолом отмечены... Полезешь по старой памяти ручкаться, позору не оберешься... -- Болваном был, болваном и остался, -- сказал Сварог беззлобно, крепко обнял его, похлопал по спине, потом тем же способом приветствовал Паколета. Отстранился, внимательно их оглядел. -- Ребятки, а ведь вы, провалиться мне на этом месте, здорово жирком обросли... -- И не говори, командир, -- уныло сказал Бони прежним, естественным тоном, моментально заставившим вспомнить старые доблестные времена (не столь уж и старые, впрочем, всего-то полгода промелькнуло). -- Чего уж нас щадить, скажи попросту: салом заплываете, кабаны... Святая правда. -- Он звучно похлопал себя пониже ремня. -- Эвона, бурдюк топырится, чтоб ему... Привет, рыжая! -- обернулся он к Маре. -- Волосья отрастила, похорошела-подросла, оружием увешана, как встарь... Много народу поубивала, пока не виделись? -- Мне хватит, -- скромно ответила Мара. -- То-то мы, пока шли, видели -- из каждой канавы ноги торчат, сразу на тебя и подумали... -- Трепло деревенское, -- с достоинством ответила Мара. -- Увы, рыжая, увы... -- ответил Бони с той же неприкрытой грустью. -- Давно уж не деревенское, а вполне даже королевское. Ты не смотри, что я корону дома на гвозде оставил, -- мы нынче тоже настоящие короли, хоть и младшие братья большеньких... А это кто? -- Он подошел к Элкону, обошел его кругом, как столб, критически оглядывая. -- В очечках, надо же... В мгновение ока он сграбастал юнца поперек талии, оторвал от пола и ловко крутанул на триста шестьдесят градусов, так, что пятки молодого лара на секунду оказались направленными в потолок. Ухитрившись при этом не уронить у него с носа очки, поставил назад, поцокал языком: -- Хлипковат. Надо полагать, он у тебя, командир, по ученой части? Элкон сердито поджал губы, но грубость стерпел, вежливо раскланялся: -- Совершенно справедливо изволили заметить, милейший, по ученой главным образом... -- Ну, ничего, дело полезное, -- благодушно сказал Бони. -- Я вон тоже научился читать не только по-печатному, но и по-писаному, и даже, командир, не поверишь, писать умею! Почти что без ошибок. А если мне на ошибку какая въедливая зараза укажет, я уже не конфузюсь, а спокойно отвечаю: мол, своим королевским указом велел намедни изменить эту, как ее... орфографию и в данный текущий момент как раз по этой новой орфографии и пишу... -- Он похлопал Элкона по плечу. -- Молодец, держись командира. У командира редкостный талант выводить в люди всех, кто ему вовремя подвернется под руку и найдет в себе достаточно ума, чтобы встать под знамена, в ряды, так сказать... Вот посмотри на меня, кто я был в прошлом году? Беглый мятежник без гроша в кармане, без документов, без цели в жизни... А теперь? Натуральный король, с подданными, с дворцом, с фаворитками, чтоб их черти взяли... А этот вот хмырь, -- покачал он через плечо большим пальцем на ухмылявшегося во весь рот Паколета, -- и вовсе в Равене кошельки тырил, курей воровал по окраинам. Зато теперь -- фу-ты, нуты! -- ронерский маркиз и арирский барон, поместье у него, замок с башенками, вассалы шапки ломают, орденами звенит... А все почему? Потому что вовремя догадался в ногу маршировать за командиром... -- Все это весьма познавательно, -- как ни в чем не бывало поклонился Элкон. -- Однако я и без ваших поучений успел понять, что лорд Сварог -- личность незауряднейшая. -- А он у тебя с гонором, командир, -- фыркнул Бони. -- Если еще и не дурак, далеко пойдет... Так-так-так... -- сказал он, подошел к столу и, не обращая внимания на заманчиво благоухающие яства, уставился на Караха, примостившегося на широкой спинке дубового стула. -- Чтоб меня об сарай шваркнуло! Натуральный домовой! И в орденах весь, надо же... Отроду не слышал про домовых при орденах, даже с простенькой медалюшкой, по-моему, ни одного не было... Карах, тоже уже обучившийся придворным политесам, вежливо ответил: -- Между прочим, любезный король, я имел честь сопутствовать командиру в опаснейших предприятиях, пока вы у себя в деревне гусей пасли... -- Вот уж чего сроду не делал, -- беззлобно ответил Бони. -- У нас в Скатуре гусей не было. Гуртовщиком был, это точно, не отрицаю, да это ж не позор... Значит, это тоже сподвижник? Ну, в таком случае -- наше нижайшее! Командир в сподвижники кого попало не выберет -- вон, один я чего стою... Писаный балладный персонаж. Вы чего так скептически ухмыляетесь, господин в очечках? Про меня, чтобы вы знали, самый настоящий поэт самую настоящую поэму пишет, самым что ни на есть стихослагательным манером -- то ли блямбом, то ли холерой, не помню точно... В пяти частях, с восхвалительным прологом и прославительным эпилогом. Точно вам говорю, настоящий поэт, из Сословия Свободных Искусств, в трех университетах учился, книжки печатал. Я его не уговаривал, сам из Ронеро приблудился... -- И жрет у тебя на поварне, поди, за троих? -- невинным голоском поинтересовалась Мара. -- И вино хлещет за четверых, и золотишко у тебя тянет? -- Не без этого, -- чуть смущенно сознался Бони. -- А что поделать? Приличный король должен покровительствовать искусствам, это везде написано. Мой придворный стихоплет хоть поэмы пишет и репутацию ценителя искусств мне создает, а просто придворные, все эти там камергеры и кухмистеры, за те же денежки только милости выпрашивают и золотые вилки с солонками со стола прут на каждом обеде... Повесил одного с вилкой в зубах, так, ты думаешь, помогло и перевоспитало? Хрена с два! Хоть к столу солонки приколачивай, право слово... -- Вот, кстати, о столе, -- спохватился Сварог. -- Что же мы стоим, как монументы? Прошу к столу! От души нагромоздили! К его некоторому удивлению, долгожданные и радовавшие душу гости уселись за стол определенно нехотя, восторгаясь его роскошью и обилием, такое впечатление, исключительно для того, чтобы не обидеть радушного хозяина. Бони лениво пожевал ломтик фаршированной креветками форели. Паколет равнодушно, будто повинность исполнял, отломил крыло у каплуна, плававшего в сложнейшем соусе "семь обжор"... Помнивший их аппетит Сварог поначалу недоумевал про себя, потом спросил прямо: -- Зажрались, ребятки, в королях и баронах? -- Вот то-то и оно, командир... -- печально ответствовал Бони, вороша вилкой салат с таким видом, словно перед ним была отрава. -- Зажрались, зажирели, брюхи ходить мешают... Не было б на свете вина, жизнь и вовсе смысл бы потеряла... -- Он поднял сверкнувший неограненными самоцветами кубок и решительно осушил его до дна. -- Что бы мы делали, бедные короли, без доброго винца... Между нами, королями, командир, -- кто же знал, что жизнь наша королевская такая паскудная... -- Правда? -- серьезно спросил Сварог. -- Святая правда, -- не менее серьезно ответил Бони, приканчивая второй кубок вместимостью не менее чем в полторы бутылки. Щеки у него моментально раскраснелись прежним деревенским румянцем. -- Ты у нас, конечно, дело другое -- у тебя, как ни крути, держава настоящая. У тебя и войны взаправдашние, как у больших, и дворянские мятежи, я краем уха уже слышал, солидные, и армия, и университет, и все такое... А вот знал бы ты, какая это дыра -- Вольный Манор! -- Его разбирало на глазах. -- Неописуемая дырища! Чтоб ей провалиться со мной вместе! Чтоб только дырка на географической карте осталась! Мара, насмешливо наблюдавшая за ним, не преминула тут же вмешаться: -- Насколько я помню, никто тебя на арирский престол силком не тащил, в спину оглоблей не подталкивал... Вопреки обыкновению, Бони не огрызнулся и не отшутился. Сказал печально: -- Ну что, свалял дурака. С тобой не бывало, что ли? Отомстить этому гаду, Арсару, конечно, следовало, но вот за каким чертом я на освободившийся престол влез, сам толком не пойму. Такая уж была обстановка -- воинство мое подзуживало, бароны в пояс кланялись, корону трясущимися ручками протягивали... Вспомнил я сказки и баллады да подумал: отчего бы нет? В сказках, господа мои, бравый герой завсегда, спихнувши или прикончивши коварного тирана, сам на трон садится. Вот я и сел, дубина. Сначала повелел отыскать уцелевших скатурцев, чтобы облагодетельствовать, -- земляки как-никак. Нашли человек двадцать. Душевного разговора о старых временах не получилось -- в пояс кланяются, признавать боятся, два часа поил, да так и не разговорил толком. И понял я, что возврата к прошлому нет, особенно когда от прошлого остались одни головешки. Ну, отсыпал им золотишка да отправил восвояси. И сижу себе дальше на престоле, как дурак, правлю помаленьку. Вот именно, что помаленьку: где ж в нашей глуши развернешься? От нечего делать пошел воевать с соседом -- у меня в соседях князь Велембан, совершеннейшая скотина, ободрал всех, как охотник белку, невест из-под венца утаскивает, половину земель в Балонге заложил... И что? Он, когда услышал, что мы идем на его столицу, собрал казну во вьюки и с самой доверенной челядью ускакал в изгнание, как миленький. -- Бони невольно приосанился. -- Это оттого, командир, что кое-какие слухи о наших славных свершениях под твоим мужественным руководством и до нашей глуши уже докатились, уж прости за прямоту, но и я в лучах твоей нешуточной славы иногда купаюсь... Репутация образовалась... Ну, что делать? Не вышло войны. Присоединил я его княжество к моему Ариру по праву ваганума и вернулся домой, как идиот, ни разу даже мечом никто не махнул... Подданные триумфальную встречу устроили, поэт мой впереди шагает и оды декламирует -- а меня тошнит от всего от этого... Паколет, тоже успевший разделаться с парочкой Кубков, громко хихикнул: -- Ты еще расскажи, как они тебе почетные титулы преподнесли... -- Молчал бы ты, баронская морда... -- печально отмахнулся Бони. -- Ну да, точно, преподнесли. Собиратель Земель, Победоносный Воитель, еще как-то там... Подхалимы собрались мою конную статую на площади возводить, но тут уж я из себя вышел, рявкнул так, что без команды разбежались, а скульптор, для этой угодливой цели ими за большие деньги из Ронеро выписанный, с перепугу так из дворца припустил, что за границей только и остановился... Сижу, правлю дальше. Бароны на цыпочках ходят, самому кусок до рта донести не дают. Я даже мечтал, чтобы устроили они, наконец, какой-нибудь заговор -- все-таки развлечение, да и можно их потом на воротах развешать... Да разве от них дождешься? Пятки мне чесать на ночь готовы, доченек в фаворитки наперегонки так и подсовывают... -- Он покосился на Элкона. -- Ты, отрок, уши пока заткни, тебе еще рано про баб слушать... Элкон преспокойно ответил: -- Могу вас заверить, ваше величество, что мои познания в этом предмете отнюдь не теоретические. -- Ну, тогда слушай, -- махнул рукой Бони. На его щекастом, сытом лице отобразилось нешуточное страдание. -- А эти доченьки -- особая статья и новая печаль. Не успеет из-под тебя вылезти, зараза, начинает зудеть: мол, нельзя ли папеньке прирезать угодий? Или золотую цепь пожаловать? Или в камергеры произвести? Да вдобавок каждая в законные королевы рвется. Однажды подрались -- ну, была картина! Бродячий цирк такой комедии не урежет! Одним словом, командир, вспоминаю я наши с тобой странствия и от тоски чуть подушку не грызу: как мы от погони бегали, под кустами спали и жрали что попало, как в Хелльстаде со страху писались, как с демонами в Трех Королевствах хлестались... -- Его голос достиг высот пафосной мечтательности. -- И под смертью ходили что ни день, и по воздуху летали, и по воде улепетывали, весь мир на нас шел войной... Вот была жизнь! Вот когда человеком себя чувствовал! -- Взял бы да и отрекся, -- насмешливо посоветовала Мара. -- Не могу, -- уныло признался Бони. -- Духу не хватает. Крестьянская натура не позволяет -- коли уж тебе досталось хозяйство, из рук его не выпускай... На этот счет есть какое-то ученое словечко, что-то насчет репы -- реплекс вроде бы... Реплекс у меня такой... -- А у тебя? -- поинтересовалась Мара, с подначкой глядя на Паколета. -- А мне его бросать неудобно, -- столь же печально, как только что его коронованный сюзерен, признался Паколет. -- Как он один останется со всей этой сволочью? У меня то же самое, командир: жизнь не в жизнь... Бони меня по великодушию своему пожаловал в бароны -- когда свергали короля Арсара, кого-то из баронов по ходу дела пристукнули, и остались бесхозные земли... Только радости от этого никакой. Походил я гоголем ровно месяц -- потом надоело. Не умею я этого -- пиры устраивать, с соседями-олухами на охоту ездить, вассалов судить по выходным дням в самой что ни на есть торжественной обстановке, управителевы книги проверять, воровство выискивая... Осточертело. В горницу тихонько проскользнула старуха Грельфи. Увидев, что на нее обратили внимание, замахала сухонькими ручками: -- Не беспокойтесь, светлый король, я где-нито с краешку примощусь, корочку пожую и водичкой запью... Однако, усевшись за стол, наложила себе на золотую тарелку немало вкусных кусочков и в кубок наплескала отнюдь не родниковой водички. Встретив взгляд Сварога, непритворно вздохнула: -- Умаялась, государь. Весь замок облазила от подвалов до крыши, а уж зеркало три часа изучала, попробовала на нем все, что только умею... И сквозь решето на него смотрела, и семь иголок раскладывала, и на птичье крыло ворожила... -- И что с ним, с зеркалом? -- жадно спросил Сварог. -- Откровенно тебе скажу, государь, -- не понимаю... Ничего даже отдаленно похожего прежде не видела, в жизни не сталкивалась. -- Грельфи выглядела не на шутку удрученной и усталой. -- Что-то я за этим зеркалом увидела, знать бы только -- что... Поначалу решила, что это Древние Дороги -- нет, шалишь, совсем другое что-то... Заводь, думаю. Опять нет, никакая не Заводь. И уж никак не Соседняя Страница. Там какая-то Бездна, светлый король. -- Она произнесла последнее слово, выделяя и чеканя каждую буковку. -- Вот и все, что я углядела. Насквозь непонятная мне Бездна, жутко мне от нее, холодом на меня от нее дует... Но ихний Кривой Мак был прав, и монах тоже, -- зеркало это, Бездна эта не имеет отношения ни к черной магии, ни к нечистому. Просто Бездна... -- Она пожала плечами в тщетных попытках облечь в четкие человеческие слова непонятные ей самой образы. -- Насквозь мне непонятная. Подержать бы тех, в балахонах, что из нее вылезают, за шкирку, в глаза посмотреть, "серебряным трезубцем" попытать... Или, скажем, "четырьмя углами"... -- Вы это о чем? -- жадно спросил Бони. -- Да так... -- скупо ответил Сварог, потому что хвастаться было нечем. -- Очередная напасть, лезет тут из одного зеркала непонятно кто и непонятно откуда... -- Видал? -- Бони отнюдь не по-королевски подтолкнул Паколета локтем. -- Живут же люди! Я так понимаю, командир, у тебя вроде намечается очередное рисковое предприятие? -- Насчет риска пока не знаю, -- честно признался Сварог. -- Но загадочка серьезная и пакостная, чует мое сердце... -- Командир! -- вкрадчиво сказал Бони. -- А не найдется ли у тебя по старой памяти местечка в рядах? Для нас обоих? Ты не смотри, что у меня брюхо отросло, -- поболтаться по бездорожью недельку-другую, сухим куском питаясь, оно и пропадет... Паколет торопливо закивал: -- Да уж понятно, для обоих. Куда тебя одного отпускать, деревенщину... -- Мне мест в рядах не жалко, -- сказал Сварог. -- Ряды, честно признаюсь, настолько редки, что тоска берет. Вот только... Вы хорошо подумали, ребятки? Сейчас вы как-никак при достатке и покое... -- А кто ж его знал, что достаток с покоем -- такое дерьмо! -- треснул по столу кулачищем захмелевший Бони. -- Это поначалу, не знавши, думается, что лучше собственной поварни и парчовой одежи ничего на свете нет. А приобвыкнешься -- и тоска берет. Я, командир, сплошная деревенщина, как точно подметил этот хмырь с воровским прошлым. Однакож успел врубиться в одну нехитрую истину: с тобой человеком себя чувствуешь. А не долбаным королем с засиженного трона. И дерешься, что характерно, за что-то путнее. Вот тебе и весь сказ. Ты не думай, я тебе и трезвым то же самое повторю. Задолбало меня это королевство, спасу нет. Если... У двери мелодично забренчал колокольчик. Кивнув Маре, чтобы подошла, Сварог быстренько облокотился на стол, закрыл лицо ладонью, сдвинув на ухо широкий гланский берет. Теперь, с закрытым лицом, он как нельзя лучше напоминал захмелевшего гуляку, к которому вошедший не особенно и будет приглядываться. Он так и не расслышал, о чем говорила Мара с пришедшим, -- Бони громогласно принялся, загибая палец за пальцем, перечислять все неудобства королевского положения, пропади оно пропадом, в синий прах и вперехлест через колодец по лешачьей матери... Тем временем Грельфи, умиленно расслабившись лицом, выспрашивала Паколета о его покойной бабке, своей былой подруге, -- и голосина у нее тоже не напоминал мышиный писк. Наконец Мара вернулась -- с совершенно спокойным лицом, значит, никаких новых хлопот пока что не предвиделось, -- уселась на свое место и тихонько сообщила Сварогу: -- В замок только что приехал граф Грелор из Ронеро, уверяет, что он -- чрезвычайный и тайный посол короля. Верительная грамота имеется. Ты ему нужен прямо-таки незамедлительно. Говорит, что знаком с тобой. -- Граф Грелор? -- проворчал Сварог, перебирая в памяти всех своих титулованных знакомых, которых к нынешнему времени уже набралось немеряно. -- Что-то такое в голове вертится... -- И звонко хлопнул себя по лбу, по королевскому челу. -- Ну я болван! Впрочем, титулом он пользовался так редко... Орлы! -- рявкнул он. -- А ну-ка, минутку внимания! К нам Леверлин приехал! -- Я ж говорю -- судьба! -- ухнул Бони. -- Стягивается помаленьку старая гвардия, неспроста! Зови его сюда, у нас еще полбочонка осталось... -- В самом деле, -- сказал Сварог Маре. -- Пошли за ним человека, пусть едет сюда, к старым друзьям. Вряд ли он за это время стал настолько спесив, чтобы непременно требовать приема во дворце, да и посол-то он -- тайный. Посол, надо же. Помнится мне, всякая государственная служба была ему решительно... Он растерянно замолчал. Глухой удар, могучий, тяжелый, сотряс землю, казалось, совсем рядом, во дворике, куда завели коней. И тут же кони, прекрасно было слышно, тревожно заржали, загремели подковами по брусчатке. Посуда на столе -- массивная, литого золота -- подпрыгнула, как живая, жареный каплун, словно бы твердо решив избежать королевских и дворянских желудков, полетел со стола на пол. -- Эт-то чего такое? -- громко осведомился Бони. -- Меня на стуле так и подкинуло, а я ж не пушинка... Землетрясение? -- Не знаю, -- пожал плечами Сварог. -- Если верить знающим людям, давненько у меня в королевстве не случалось землетрясений... Он подошел к окну, повернул вниз медную вычурную ручку и потянул на себя низкую старинную раму с забранными в свинцовый переплет круглыми стеклышками. Высунулся наружу, в ночную прохладу. Судя по звукам, вокруг разгоралась самая настоящая паника. Сразу в нескольких местах, и далеко, и где-то совсем рядом, послышались многоголосые крики, испуганные и громкие, по мостовой грохотали копыта -- кто-то опрометью пронесся верхом, кто-то бегал возле дома на противоположной стороне улицы, размахивая горящим фонарем. Еще верховые, еще бегущие... Во мраке, слабо освещаемом лишь парочкой тусклых фонарей, вырывавших из темноты то чье-то насмерть перепуганное лицо, то лошадиный круп, то блеск огня на лезвии меча, метались конные и пешие, недоуменно перекликаясь, и пешие шарахались от конных, а конные сами не знали, куда им скакать... Сварог отпрянул -- совсем рядом, перед самым лицом мелькнуло широкое лезвие гуфы в руке промчавшегося под окном всадника. -- Да куда ж ты! -- заорал ему вслед кто-то под окном, едва не размазанный по стене мчавшейся лошадью. Показалось, что все же настала, наконец, некая упорядоченность -- и шаги бегущих, и грохот копыт потянулись в одном направлении, в сторону дворца. Высунувшись из окна вновь, Сварог перевесился через широкий подоконник и наугад гаркнул в темноту: -- Эй, что там творится? Снизу ответил перепуганный женский голос: -- Ко дворцу все спешат, сударь! Кричали только что: дворец, мол, развалился! Короля убило, Матушка-Медведица! Каменьем так и завалило, рассыпался дворец! Кажется, ей что-то ответил мужской голос, более рассудительно. Сварог уже не слушал -- махнув Маре, бежал вниз по узенькой крутой лестнице. Оказавшись в небольшом внутреннем дворике, где все еще бились и ржали кони, сорвал со столбика поводья, вскочил в седло и, круто развернув храпевшего Дракона, вылетел в ворота, успев пригнуть голову, чтобы не треснуться лбом о низкую каменную арку. Оказавшись на улице, поскакал к дворцу. Едва только свернул за угол, увидел воду -- она текла навстречу во всю ширину улицы, покрыв брусчатку пальца на два, в ней отражались уличные фонари и факелы, всадники, поднимая брызги, неслись к площади, и туда же бежали пешие, хлюпая подошвами. Бросив беглый взгляд через плечо -- его догоняла Мара с двумя телохранителями, -- Сварог дал коню шенкеля. Дракон рванул вперед в ореоле сверкающих брызг. Отчаянным усилием Сварога ухитрился обогнать телохранитель и, мчась на голову впереди, закричал: -- Дорогу королю! Королю дорогу! Подействовало: пешие и конные раздались в стороны, послышались крики: -- Король! Король! -- И кто-то заорал вовсе уж истошно: -- Жив его величество! Жив! Сварог вынесся на площадь, натянул поводья. Горячий жеребец взмыл на дыбы, но Сварог его мигом успокоил. Застыл в седле, словно собственная конная статуя, уронив поводья на луку седла, оторопело таращился на залитую янтарно-желтым сиянием ночного светила площадь -- Семел-Юпитер как раз выглянул из-за туч. Он не узнавал собственного замка, покинутого пару часов назад. Над стенами больше не возвышались башни и крыши -- да и сами стены стали ниже на добрую треть, с них исчезли все до единой башни, машикули и зубцы. Из дыры на месте ворот шумно вырывался поток воды -- толстенной струей, словно кровь из рассеченной артерии. И со стен текла вода, переливаясь через них на всем протяжении. Справа вдруг с грохотом обвалился кусок, несколько скрепленных прочным цементом валунов, -- и в образовавшуюся неровную брешь тут же хлынул поток. Какое, к черту, трясение земли... но что это, боже правый?! Вода лилась из замка могуче, неостановимо, словно там бил чудовищный фонтан. Дракон приплясывал, звонко лязгая подковами по мокрой брусчатке. Вокруг Сварога росла толпа конных и пеших, но. никто не осмелился переступить некую границу, сделать хотя бы шаг навстречу неведомо откуда взявшейся воде. Сварог присмотрелся: нет, не показалось. Там и сям в лениво струившейся воде бились рыбы, большие и маленькие, еще какая-то мелкая живность вроде крабов... Неподалеку от него, впереди, на ноги с трудом поднялись несколько человек, шатаясь, побрели подальше от замка, по колено в воде, то и дело оглядываясь, ускоряя шаг, насколько удавалось. На них не было сухой нитки -- но Сварог узнал гвардейскую форму, черные в золотую клетку юбки. Только один из них был в штанах, а следовательно, чужеземец. В следующий миг Сварог его узнал, спрыгнул с седла -- Мара успела подхватить повод, -- кинулся навстречу, подхватил: -- Живой?! -- Да вроде бы, -- с трудом ворочая языком, прохрипел Леверлин. -- Порядочки ваши спасли -- пока читали документы, пока искали дворецкого... Еще бы минутка -- и проехал бы в ворота... А там, похоже, уже никого живого... Вода с неба рухнула, словно само небо... -- Точно так, ваше величество, -- слабым голосом поддержал мокрехонький гвардеец, невежливо опершийся на Сварога, словно на придорожный столб. -- Вода вдруг обрушилась с неба, сплошным потоком, одной великанской каплею, прямехонько во дворец, во двор, стены рушились, как картонные, клокотало, хрустело... Его молодое безусое лицо все еще было белым от ужаса, он вдруг задергался и тоненько застонал на одной ноте, отворачивая лицо от разрушенного замка. Кто-то, выдвинувшись из толпы, решительно оторвал его от Сварога и повел в сторону, еще человек пять, гремя оружием, торопливо обступили Сварога, заслоняя неведомо от какой опасности, шлепали по воде копыта и совсем рядом послышался напряженный, но спокойный и властный голос глэрда Баглю: -- Расступитесь, леший вас задери! Дорогу королю, дорогу! -- Подъехал вплотную. -- Ваше величество, умоляю вас, немедленно уезжайте отсюда! Господин посол? Вы живы? -- Кажется, -- ответил мокрый как мышь Леверлин, оглядывая себя. -- Даже королевские грамоты целы, только мокрехоньки... ...В комнате Мариного домика почти ничего и не изменилось -- разве что добавились Леверлин с Баглю да легкомысленное настроение как рукой сняло. Бони ухитрился чуточку протрезветь, но после некоторого колебания вновь наполнил кубок. Баглю, меривший шагами комнату из конца в конец, ударил перчаткой по ладони: -- Капля, ваше величество! Обыкновенная капля. Только диаметром уардов в сотню. Я еще не все донесения собрал, но и того, что известно, хватит... Капля, понимаете? Человек десять в порту и в городе видели, как со стороны моря плыла этакая "круглая туча", как остановилась над замком, а потом, словно по команде, обрушилась вниз потоком... В замке уцелели человек пять, а погибло не менее семидесяти... Сварог угрюмо молчал. Не было надобности просить разъяснений. Все было ясно и так. Великанская капля воды диаметром уардов в сто должна весить сотни, тысячи ластов[03]. Когда эта масса, внезапно освобожденная, обрушилась на дворец, строения и стены рухнули, словно спичечный коробок под ударом кулака, давя и погребая все живое... По спине судорогой прошел запоздалый холодок страха. Не покинь он замка украдкой, вполне мог оказаться среди погибших. Он мог дышать под водой не хуже, чем на воздухе, упавшая на голову балка и даже валун не причинили бы ни малейшего вреда, но вот, согласно законам магии, точнее, исключениям из них, обрушившаяся на него стена (в том случае, если бы имела соприкосновение с землей) раздавила бы в два счета, как самого обычного смертного... Не появись Бони с Паколетом, он остался бы в замке и преспокойно отправился спать в старинную королевскую опочивальню с ее дурацким балдахином на витых столбах и рыцарскими доспехами по стенам... -- Что-то не слыхивала я про такую магию, -- нарушила общее молчание старуха Грельфи. -- Чего-чего, а такое вот нашествие с неба, будь оно магической природы, почуяла бы заранее и, уж будьте уверены, упредила б... -- Это Стахор, -- убежденно сказал Баглю, оскалясь в подобии злой улыбки. -- Это все он... Он и вас не оставит в покое, мой король... Вот вам ответ, отчего они так сговорчиво очистили Заречье, ушли из Корромира... Это Стахор! -- А доказательства? -- устало спросил Сварог. -- Кому же больше? -- взвился Баглю. -- Кому по силам такое устроить? То у него дворняги вспыхивают, как зажигательные бомбы, то из моря взлетает капля размером со скалу... Это точно была морская вода, я своими глазами видел рыбу. Морская форель, треска, ракушки, крабы... Водоросли, что в реке не растут... Это Стахор! -- Хорошо, -- сказал Сварог, уставясь в пол. -- Хотя у нас и нет никаких доказательств, будем считать, что это -- штучки Стахора. Для простоты и пущего душевного спокойствия. Ну, и что дальше? Что мы в этой ситуации способны предпринять? Скажет мне кто-нибудь? Как и следовало ожидать, ответом ему было общее молчание -- кто отвернулся, кто в стену уставился. Только Карах в конце концов отважился встрять: -- Что-то я такое слышал в детстве, похожее, но так давно и вскользь... Толком и не припомню. -- Вот и помалкивай, -- хмуро бросила Мара. -- Может, мне этого скота попросту прикончить? Проберусь в Горрот, найду способ подойти к нему вплотную -- а дальше будет совсем просто... -- Возможно, гланфортесса, я и одобрил бы этот план, -- подумав, сказал Баглю. -- Хотя он и противоречит рыцарским традициям. Но не уверен я, что вам удастся к нему проникнуть. Слишком много людей там пропало без вести -- и шпионов, и монахов... "И даже самый настоящий лар из восьмого департамента, -- мрачно добавил про себя Сварог. -- Он не пропал без вести, правда, -- но на глазах превращался из живого человека в золотую статую, и до сих пор никто из высокомудрых специалистов не знает, как такое могло произойти. Вот только не стоит вам об этом рассказывать -- совсем падете духом..." -- Я -- другое дело, -- упрямо сказала Мара. -- Уймись, -- сказал Сварог. -- Я тебе потом расскажу одну печальную историю, и она, уверен, спесь с тебя собьет... -- Он повернулся к Леверлину. -- Ну, а ты-то какими судьбами объявился в облике тайного королевского посла? Помнится, тебя придворная служба никак не привлекала... -- Времена меняются, знаешь ли, -- сказал Леверлин серьезно. -- Долго объяснять... Конгер хочет тебя видеть, дело у него важнейшее, отлагательств не терпит ни малейших. Он совсем плох, уже не встает и давно не может есть... Нужно поторопиться. Я тебя никогда ни о чем не просил, но сейчас просто-таки умоляю. Мы должны немедленно отправиться в Равену. -- Вот кстати, -- насупясь, оборонил Баглю. -- Любезный граф, я ничуть не подвергаю сомнению ваши полномочия и верительную грамоту... но не объясните ли, как это вы ухитрились попасть в пределы нашего королевства? Вы не пересекали границу, вы не приплыли морем -- просто возникли словно из-под земли... -- В некотором смысле... -- Леверлин не смотрел на него, неотрывно глядя на Сварога. -- Дружище, мы должны торопиться... Времени нет совсем. -- Подожди, -- растерянно сказал Сварог. -- Даже если плыть на пароходе, пройдет не меньше недели... Последние события сделали его недоверчивым -- и потому он, едва вернувшись в этот тихий и уютный домик, пустил в ход все свое умение. Чтобы убедиться точно: это именно Леверлин, старый друг и сподвижник, боевой товарищ, а не какая-нибудь тварь в его облике. Ошибки быть не могло: это Леверлин, и никто другой... -- Есть другая дорога, не такая длинная, -- загадочно сказал Леверлин. -- Совсем даже короткая... Мы можем отправиться немедленно. Говорю тебе, дело важнейшее и срочное. -- Другая дорога? -- с сомнением произнес Баглю. -- Ваше величество, мне все это страшно не нравится... -- Умерьте вы подозрительность, глэрд, -- махнул рукой Сварог. -- Этому человеку я доверяю полностью. Не так уж много на свете таких людей... -- И решительно поднялся. -- Глэрд, вы уж сами придумайте что-нибудь, чтобы объяснить мое недолгое отсутствие. С вашей сноровкой это будет легко. -- И грозно нахмурился. -- Кажется, вы намерены возражать? -- Да что вы, ваше величество, -- ответил Баглю с грустной покорностью судьбе. -- С вами не поспоришь, я это уже уяснил на недавних примерах... ...Сварог никогда не бывал в той части города, куда Леверлин привел его и Мару, -- закатная окраина, тихий квартал степенных ремесленников, главным образом Золотой и Серебряной гильдий, а потому дома здесь были в два, а то и в три этажа, а на проходящих женщинах красовались золотые и серебряные украшения. Хозяин одного из домов встретил пришедших молча, словно так и следовало, словно к нему каждый день посреди ночи вламывались незнакомые люди. Он лишь поклонился и отодвинулся в сторону с видом человека, от которого ничего сейчас не зависит. Леверлин уверенно направился в дальнюю комнату, своим ключом отпер низенькую дверцу, мимоходом прихватив со столика лампу. Первым спустился по узкой каменной лесенке. Еще одна дверь, такая же низкая, окованная затейливыми железными полосами. Леверлин отпер и ее, Другим ключом, пропустил вперед Сварога с Марой, вошел сам. Они оказались в невысоком и коротком, длиной не более десяти уардов коридоре -- а может, тоннеле, -- сплошь выложенном замшелым камнем. Тщательно задвинув засов, Леверлин тихо сказал: -- Вот и все... Сварог с любопытством огляделся. Дверь, в которую они вошли, была единственной. Впереди -- тупик. Однако, твердо решив по своему давнему обыкновению ничему не удивляться лишний раз, он сказал с наигранной бодростью: -- Что-то это не похоже на короткую дорогу... -- И тем не менее... -- слабо усмехнулся Леверлин. -- Идите за мной. Он первым двинулся к противоположной стене, и все трое встали возле замшелой кладки, судя по виду, сложенной очень и очень давно. Пахло плесенью, сыростью, раздавленными тараканами. -- И что дальше? -- скептически хмыкнула Мара. Вместо ответа Леверлин решительно задул лампу. Пояснил уже в темноте: -- Так будет лучше, честное слово... Не теряя времени, Сварог посредством всего четырех произнесенных про себя слов вернул способность видеть в темноте. И ничего не увидел. Совсем. Коридор исчез, вокруг клубились, струились, завивались тяжелыми спиралями непонятные потоки -- то ли дыма, то ли неведомой жидкости, что-то пронеслось сквозь его тело, словно порыв ветра сквозь решето, в глазах помутнело окончательно, непонятная тяжесть на миг пригнула к земле... Послышалось чирканье спички, вновь вспыхнул фонарь. Вокруг снова были каменные стены, покрытые плесенью и мхом. Та же дверь, тот же засов. -- И что теперь? -- спросила Мара, судя по тону, нимало не потерявшая самообладания. -- Все, -- ответил Леверлин просто. Он подошел к двери, одним движением открыл хорошо смазанный засов, поманил их. За дверью не было ни комнаты, сквозь которую они только что прошли, ни самого домика. В лицо им пахнуло ночной прохладой, они стояли в небольшом искусственном гроте, и в проеме на ночном небе виднелись звезды. И уардах в двадцати от них возвышался прекрасно знакомый Сварогу королевский дворец в Равене -- высокие острые крыши над верхушками сосен, Башня Звездочетов слева... Он даже узнал это место в парке: поблизости должна стоять позеленевшая от времени медная статуя Эльгара Великого, где-то неподалеку и фонтан... Из гордости он не пустился в расспросы немедленно, но Леверлин, должно быть, прекрасно понимавший его состояние, тут же пояснил: -- Вот так и выглядит коротенький кусочек Древних Дорог, на который нам чисто случайно посчастливилось наткнуться... Сварог отложил в памяти это "нам" -- у него и раньше имелись кое-какие вопросы к боевому товарищу, которые вспомнились вновь. Тем временем Леверлин, достав свисток, прошил ночной воздух пронзительной трелью. К нему моментально кинулся бесшумно возникший из ближайших кустов человек в ливрее, что-то кратко сообщил на ухо. Даже в ночной тьме Сварог разглядел, какое у старого друга озабоченное и горестное лицо. -- Пойдемте, -- сказал Леверлин, кивком отпуская лакея. -- Времени совсем мало... Глава 13. СЫН УЖАСНОГО КОРОЛЯ В обширной комнате все три высоких окна были распахнуты настежь, но все равно в ноздри навязчиво лез тот неопределимый запах, что свойствен тяжким болезням. К нему примешивалась и острая, резкая вонь -- это в жаровне у изголовья густо дымили какие-то корешки, и лейб-медик в простом холщовом балахоне с закатанными рукавами с помощью небольших мехов непрестанно гнал этот дым на лежащего короля. У изголовья неподвижно -- руки на коленях, фигура напряжена -- сидел невысокий человек с грубым, некрасивым лицом тупого золотаря или деревенского дурачка. При одном взгляде на него с трудом верилось, что он способен хотя бы сложить в уме один и два, но, судя по вицмундиру коронного министра (более высоких чинов на земле попросту не имелось) и по тому, что он был здесь единственным посторонним (лекари, конечно же, не в счет), человек это был не простой и отнюдь не глупый -- дураков и примитивов Конгер возле себя не держал... Свет давала одна-единственная карбамильская лампа, горевшая у самого изголовья, так что комната тонула во мраке, но Сварог и так чувствовал, что никто не прячется по углам, не подслушивает за портьерами. Еще на лестницах и в коридорах, когда Леверлин уверенно вел его в покои смертельно больного короля, он видел, что это крыло дворца прямо-таки набито стражей, -- повсюду, в три ряда перегораживая дорогу, стояли Синие Мушкетеры и ликторы в цивильном с оружием на изготовку, а в парке верхами расположились конные гвардейцы, дворец был набит войсками вплоть до головорезов адмирала Амонда из морской пехоты, в большинстве своем по собственному желанию выдернутых с каторги, дабы искупить лихой службой пожизненные или просто астрономические срока... -- Уйдите все, -- раздался слабый голос. -- Коновалы -- тоже. Человек в мундире коронного министра встал первым, проходя мимо Сварога, легонько кивнул ему с видом старого знакомого, хотя Сварог мог бы поклясться, что видит его впервые в жизни. Вышел на цыпочках. Следом заторопились лекари. Последними комнату покинули Леверлин с Марой. -- Подойдите сюда, лорд Сварог. Сварог подошел, повинуясь слабому жесту иссохшей руки, опустился в кресло, с которого только что встал министр. И постарался придать своему лицу безразличие, насколько удалось, -- человек в постели был страшен... Кто-то несведущий наверняка не поверил бы, что этот обтянутый желтоватой кожей скелет совсем недавно звался королем Конгером Ужасным. Не было грозного короля, да и человека, собственно, уже не было. Была мумия, которая как-то еще ухитрялась двигать головой, глазами, открывать рот и произносить членораздельные слова... Сварог так и не отыскал в душе жалости -- тот, в постели, уже пребывал по ту сторону нормальных человеческих эмоций, не только жалости не вызывал, но даже и отвращения... -- Мы так и не успели познакомиться в... прежние времена, -- сказал Конгер, едва заметно шевеля совершенно прозрачными губами. -- Впрочем, для сожалений нет ни места, ни времени... Лорд Сварог, я буду краток. Я хочу оставить королевство вам. Законных наследников нет. За Арталетту я боюсь, ее попросту убьют, передай я корону ей... Есть еще девятнадцать человек обоего пола -- всякие там троюродные племянники моего деда и двоюродные братья тетушки брата моего дяди, которые в условиях безвластия и смуты могут собрать кое-какие силы и претендовать на престол... но эту компанию мы с вами успеем отправить к праотцам, пока не развязали хаоса... Вас я знаю плохо, главным образом по... той истории. Говорят о вас много и разное, но одно я для себя уяснил накрепко: вы никогда не пойдете на мировую со Злом. С той вполне конкретной, материальной фигурой, которая... ну, вы знаете. Вы с ним виделись. Я, представьте, тоже. Удостоился, ага... Одно непременное условие: берегите Арталетту. Если вы ее обидите, я приду оттуда и постараюсь дотянуться до вашей глотки... Поклянитесь богом. -- Богом клянусь, -- сказал Сварог спокойно. Как и в прошлый раз, во время беседы с нагрянувшими в Готар глэрдами, он не чувствовал ни удивления, ни радости. Снова в голове роились исключительно практичные, крестьянские мысли: армия, военный флот, выход к морю, малоземельные крестьяне и безземельные ронины для Трех Королевств, полиция и разведка... -- Вам меня жаль? -- спросил вдруг Конгер. -- Я вам сочувствую, как любому на вашем месте, -- ответил Сварог, почти не думая. -- Но жалеть... Я вас практически не знаю, нельзя сказать, что вы мне близки... -- Прекрасно, -- сказал умирающий, растянув губы в слабом подобии улыбки. -- Просто прекрасно, что вы не сюсюкаете, а говорите все как есть... Лорд Сварог, мне не нужен на моем престоле романтик или идеалист... а вы ведь, по слухам, не из таких? После тирана ни в коем случае нельзя отпускать вожжи, ослаблять хватку, понимаете? Хотя бы в первое время, но вам предстоит вешать и рубить головы, даже если вы не хотите. Если вы дадите в первое время хоть малейшую слабину, если дрогнете -- начнется разброд. Мои подданные, от последнего посконника до коронного министра, должны чувствовать на горле все ту же железную перчатку... Потом, когда вы обживетесь, когда создадите свой механизм, возьмете все нити... о, тогда можете поиграть в вольности и послабления, но опять-таки с большим разбором и оглядкой. Люди не ценят тех, кто дает им вольности и свободы, полагая такие поступки проявлениям слабости. Зато жестокие короли им близки и, что важнее, понятны... Нельзя играть в доброту теперь, когда к нам опять нагрянула в гости... Вы слышали что-нибудь про Багряную Звезду? -- Я ее вижу, -- сказал Сварог. -- Даже так? Неплохо... -- Но знаю я о ней мало. -- О ней никто и не знает не то что много, но хотя бы достаточно, -- сказал Конгер. -- Слишком давно она появлялась в последний раз, много воды утекло... Даже видите... Неплохо. У вас там, наверху, должно быть, знают больше? -- Крепко сомневаюсь, -- сказал Сварог. -- Некоторые колдуны, точнее, колдуньи... Конгер решительно оборвал: -- Мне это уже ни к чему. Не будем терять времени. Главные инструкции я вам только что дал. Если будете им следовать -- из вас, надеюсь, выйдет толк, и королевство мое вы не пустите на семь ветров... Теперь -- детали. Их тоже не столь уж много. Тот субъект с рожей палача, что вышел, -- Интагар, министр полиции. Будет предан, как собака. Родом из Железной гильдии, понимаете? Всего достиг умом и горбом -- отчего слишком многие его ненавидят. Потерять ваше доверие и расположение для него равносильно моментальной смерти -- все, кого по моему приказу ставил на место и допрашивал, все, кому оттоптал мозоли и встал поперек горла, тут же его прикончат. Он в таком положении, что никогда не сможет найти союзников... Возможно, когда-нибудь вы и решите его повесить -- но не в ближайшие несколько лет. Сначала прочно встаньте на ноги... Далее. Сейчас он вернется и покажет вам списки. Сановники, царедворцы, военные, министры. Разделены на несколько категорий. Одних следует незамедлительно казнить, потому что они по-настоящему опасны и сильны, в руках держать их мог только я, а с вашим восшествием на трон, как бы вы ни были решительно настроены, они непременно поддадутся соблазну, захотят вертеть вами, а вы пока что неопытны в здешних делах, и это кончится опять-таки ненужной смутой... С других достаточно ссылки, тюрьмы или простого отрешения от должности -- они мгновенно перестанут представлять угрозу. Есть еще список тех, кого я просто не успел изучить как следует, потому что назначил их совсем недавно. Тут уж отдаю дела на ваше полное усмотрение. Есть и другие списки -- тех, кого стоит продвинуть резко, высоко, тех, кого следует продвигать неспешно, тех, кого ни за что не стоит повышать по причине некоторых качеств, не позволяющих воспитать из них надежных помощников... Умоляю вас, отнеситесь к этим спискам со всей серьезностью: у вас ведь нет собственных верных людей. Есть какие-то, но их ведь горстка... Я помню, подписывал им патенты на титулы и ордена... Крестьянин, вдова боцмана, еще кто-то... Словом, поработайте с вашим министром полиций как следует. Вы хотите о чем-то спросить? -- А почему вы решили, что они будут повиноваться мне столь же покорно, как вам? -- Во-первых, лорд Сварог, у вас есть собственная жутковатая слава. Король Хелльстада, как же... Если закрепите ее решительными действиями -- удержитесь. Во-вторых, те, кто поименован в списках на продвижение, в большинстве своем уже уяснили, что своей дальнейшей карьерой они будут обязаны вам, а это по-житейски гораздо надежнее, нежели ловить призрак удачи... В-третьих... Я вас, знаете ли, попросту усыновляю. С соблюдением всех формальностей. После этого вы становитесь законнейшим сыном короля Конгера Ужасного. Я проделал бы то же самое с Арталеттой, но она не удержит, она обыкновенная девушка, умная и храбрая, что правда, однако за ней не тянется шлейф жутковатой и загадочной славы вроде вашей. Делия, Делия, боже, если бы Делия... Но так уж случилось... Мы так и не нашли этих крохотулек, Интагар потом вам покажет бумаги... -- Будьте уверены, я их найду, -- сказал Сварог, чувствуя, как кривится лицо в злой гримасе. -- Я-то уже знаю, где искать, и они мне заплатят за все и за всех, пожарища там будут стоять до этого их каменного неба. Это определенно пещера, громадная пещера, где-то под Хелльстадом... -- Об этом мне уже поздно слушать, -- оборвал Конгер. -- Как вам граф Грелор? -- Я с ним кое-где побывал бок о бок, -- сказал Сварог. -- И на него-то уж полагаюсь... -- Ну, ваше дело. Я вам по его поводу скажу одно: он не годится в государственные мужи. Человек, надо полагать, верный, надежный и преданный -- но никогда не поручайте ему что бы то ни было возглавлять. Слишком любит тайны, мечи и вино... Понимаете? -- Да, -- сказал Сварог. Он присмотрелся -- из уголка рта Ужасного выползла струйка крови. -- Позвать лекарей? -- Не стоит, бесполезно... Лучше кликните Интагара Сварог быстро прошел к двери, приоткрыл ее и не глядя сказал в щель: -- Коронного министра к королю... Интагар вошел так же на цыпочках, тщательно прикрыл за собой дверь, подошел к постели и вопросительно глянул на Конгера. Тот распорядился: -- Покажите списки. Министр полиции с непроницаемым лицом вытащил из-за отворота вицмундира толстую, туго свернутую бумажную трубку, с поклоном подал Сварогу. -- Там все подписано сверху, -- сказал Конгер. -- Категории, я имею в виду. Кого куда. Что с кем... -- Ваше величество, я бы все же вписал графа Гаржака в список тех, кому назначена прогулка на Монфокон... Конгер вновь раздвинул пергаментные губы в улыбке: -- И за что же вы его так не любите? Вроде бы ничего плохого вам не сделал... -- Граф непредсказуем, -- бесстрастно сказал Интагар. -- И, к несчастью, слишком много знает. Настораживающее сочетание. Я рискну вновь просить вас, государь... -- Разве он плохо работал? -- Государь, я только что высказал свои мотивы... Какое-то время Конгер раздумывал, уставясь в потолок и шевеля бледными губами. Повернул лицо -- жуткую, обтянутую кожей маску: -- На усмотрение моего сына. Вам понятно? Интагар молча поклонился. -- Есть у меня такой шалопай в заграничной разведке, -- пояснил Конгер. -- Как я только что сказал, на ваше усмотрение, лорд Сварог. Если милейший Интагар попытается до вашего решения что-то с графом предпринять -- повесьте означенного Интагара к лешьей матери, чтобы не своевольничал... Идите, Интагар, и скажите, чтобы там все приготовили. Не стоит мешкать. Лорд Сварог, а вы наклонитесь-ка поближе, если вам не настолько уж противно... Сварог наклонился к самому его лицу, поневоле вдыхая густой и тоскливый запах смертельной хвори. Глаза у Конгера были яркие, молодые, упрямые. -- В ночь после вашей коронации идите на Балкон Семи Соколов, -- почти прошептал Конгер. -- Спросите, вам покажут... Той ночью там обязательно пройдут Белые Карлики, это... -- Я знаю, -- сказал Сварог. -- Мне рассказывали. Они провожают в последний путь каждого из Баргов. Если добро перевешивает все сотворенное зло, они плачут, если наоборот -- смеются... -- Вот именно. Я их видел, когда Делию... Они плакали. Все до одного плакали навзрыд. Лорд Сварог... -- Он шептал так тихо, что Сварог едва различал слова. -- Я сам их уже не увижу и не узнаю, конечно... Но мне хочется, чтобы вы посмотрели... Просто посмотрите, как они... Я в жизни совершил много хорошего... и массу дурного. -- Он внезапно поднял высохшую руку и стиснул пальцы Сварога так, что тот едва не вскрикнул. -- Кто бы нам сказал, были мы правы или ошибались... Я верю в бога и потому мне страшно, совсем скоро узнаю совершенно точно, как он меня оценит... Боже мой, почему мы так беспечны и нерадивы, пока не подступит... Что это там, в углу? -- вскрикнул он. Сварог резко повернулся в ту сторону. В полумраке явственно виделось лазурное облачко, словно бледный кусочек неба, проступающий сквозь хмурящиеся грозовые тучи, казалось, можно различить уже светлые прямые волосы, красивое тонкое лицо, словно бы чуть изможденное или невероятно усталое... -- Это та, про кого я думаю? -- спросил Конгер громко. -- Кажется, да, -- твердо сказал Сварог. -- Ко мне! -- неожиданно сильным, звонким голосом крикнул умирающий король так, что Сварог невольно отшатнулся. -- Все ко мне! Монахов, священников, министра двора! ...Сам Сварог, голый и вымазанный кровью, которой его то и дело поливал из золотой миски какой-то раззолоченный болван с невыносимо гордой физиономией, чувствовал себя неуютно и неловко -- он лежал меж широко раздвинутых ног Конгера, тоже голого, громко стонавшего наподобие роженицы (на него тоже лили кровь, залившую промежность), и все это действо происходило в огромном зале, где им с королем оставался лишь крохотный кусочек свободного пространства, а все остальное заполняли усыпанные самоцветами, одетые в бархат и шелка министры, генералы, сановники и титулованная знать. Все, как один, стояли навытяжку, смирнехонько, лица у них были невыносимо серьезные, гордые, значительные. Сварог прикрыл глаза -- хорошо еще, что старинный обычай усыновления не требовал от него самого орать и хныкать (бывают ведь упрямые младенцы, не орут, появляясь на свет, хоть ты их режь). Над самым ухом прошелестел требовательный шепот. Четверка лейб-медиков -- на сей раз не в холщовых балахонах, а в богатых вицмундирах и черных шапочках Сословия Чаши и Ланцета -- тут же придвинулась с разных сторон, подхватила Сварога на руки и подняла повыше, показывая присутствующим. Один, паскуда, рукой в тонкой замшевой перчатке бесцеремонно ухватил Сварогову мужскую гордость -- он играл свою роль с величайшим рвением, притворяясь, что вдумчиво исследует пол новорожденного дитяти. Именно он и завопил мгновением спустя: -- У короля сын, благородные господа и дамы! У короля -- сын, сын, сын! В согласии с пожеланиями его величества нарекается Сварог Барг! Хуже всего было красоваться в этаком вот виде перед дамами, -- но Сварог терпел, поднятый на вытянутых руках четверки как можно выше, думал раздраженно: "Как бы не уронили, черти, сломать себе ничего и не сломаешь, но все равно конфуза не оберешься..." Потом его опустили пониже, старательно принялись заворачивать в синюю мантию, расшитую золотыми геральдическими лилиями Баргов. Хорошо еще, что роль несмышленого младенчика, только что явившегося на свет божий, на этом и заканчивалась. Подчиняясь тому же требовательному шепоту, Сварог встал на собственные ноги, кутаясь в мантию и стараясь не встретиться взглядом ни с кем из присутствующих, прекрасно зная, что стоявшая где-то в толпе Мара по своему обыкновению не обойдется без подначек и шуточек. Кто-то охнул у него за плечом. Сварог опустил глаза. Глаза Конгера гасли, словно он больше не мог держаться. Изо рта широкой лентой хлынула кровь, удивительно алая и обильная. В гробовой тишине торопливо расступались блиставшие самоцветами сановники, разодетые дамы и увешанные орденами генералы -- по образовавшемуся проходу бесшумно скользила... Она осталась в точности такой, какой Сварог ее видел в последний раз в зыбком рассветном полусумраке, в заброшенной избушке где-то посреди Ямурлака, -- тоненькая, в синем балахоне, со струившимися из-под капюшона светлыми прядями. Гибко склонилась над Конгером, легонько прикоснулась кончиками пальцев к его лбу, выпрямилась, прошла назад той же дорогой, меж далеко раздавшихся придворных, военных и чиновного народа. Проходя мимо Сварога, бросила на него мимолетный взгляд, бледно, печально улыбнулась, словно бы извиняясь перед новым хозяином дворца за визит без дозволения, -- и Лазурная Дева, фея смерти, стала таять, растворяться, исчезать, не замедляя шага. Еще миг -- и ее уже не было посреди широкого пустого пространства. Казалось, прошли долгие часы, прежде чем кто-то зычно возгласил посреди мертвой тишины: -- Король умер! Умер король! И тут же кто-то раззолоченный, суетливый, бряцавший орденами, лучившийся фальшивым сочувствием и фальшивым воодушевлением, опрометью кинулся к Сварогу от колонны -- стремясь опередить других, кинувшихся вдогонку, хлынувших со всех сторон, наперерез, толкаясь, злобно пихаясь локтями. И опередил-таки, шустрый. Крепко схватив Сварога за мантию, обернувшись к наседавшей толпе, уже непритворно сходя с ума от радости, даже приплясывая, заорал что было мочи: -- Да здравствует король!!! Да здравствует король, Сварог Барг!!! И носить ему теперь до смерти почетнейшее придворное звание Королевского Возвестителя, проныре этакому... Глава 14. БРАТЕЦ И СЕСТРИЧКА Он возвышался над собравшимися в громадном зале -- как и полагалось королям. Десяток длиннейших столов тянулись на всю протяженность зала, а вот перпендикулярно к ним, на особом возвышении, куда вели целых семь ступенек, как раз и помещался королевский стол, рассчитанный всего-то человек на двадцать. Гвардейцы у ступенек, гвардейцы по всей длине помоста, гвардейцы за спиной, у стены, две дюжины ливрейных лакеев, напряженно застывших на расстоянии вытянутой руки от пирующего с верными сподвижниками короля, церемониальная гербовая посуда, вся отлитая из золота, массивная, старинная, поразительное количество разнообразнейших яств и питий, способное утолить голод и жажду у Драгунской роты... Даже неудобно было чуточку оттого, что за этим богатейшим дастарханом восседали всего пятеро, считая Сварога. Он загодя, через министра двора, передал Арталетте, что желает видеть за почетным столом и ее, но министр вернулся, разводя руками.: герцогиня Барг вежливо, но решительно ответила, что не чувствует себя вправе сидеть на королевском помосте, особенно в столь торжественный день... Гадать о причинах отказа у Сварога не было ни времени, ни желания, он попросту махнул рукой -- и ограничился четверкой сподвижников. Чтобы увидевшая рядом с ним этих людей дворцовая публика заранее поняла, кто есть кто. Он позвал бы и Леверлина, но тот еще не вернулся из Глана. Так что, согласно известной поговорке, компания была небольшая, но очень порядочная: Бони в королевской короне, аксамитах и парче; бывший воришка Паколет во всем великолепии герцога и барона; Мара в самом роскошном платье, какое только мог измыслить лейб-портной (принявший ее за обыкновенную фаворитку нового монарха и потому, не мудрствуя лукаво, прибегнувший к массе кружев, брильянтов и атласных лент); Элкон в неизменных золотых очках, одетый дорого, но скромно, как и подобает ученому книжнику. Первое время Сварог, выставленный на всеобщее обозрение, чувствовал себя обезьяной в зоопарке, но потом это прошло -- на него особенно и не таращились, предпочитая пить и есть в три глотки. Коронационный ужин -- событие редкостное, на столы в этот торжественный день приносят множество блюд, которые так и именуются: "яства коронации". В другие дни, какими бы праздничными они ни были, такого не отведаешь. Так что почтеннейшая публика спешила всего попробовать, чтобы было потом чем хвастать. Что до короля, он представляет значительно меньший интерес: никуда не денется, строго говоря, так на престоле и останется, его еще можно будет повидать сто раз, а вот такой еды, быть может, второй раз в жизни уже и не попробуешь... О короле и забыли, откровенно говоря, -- особенно когда как следует выпили. Веселье било ключом, надрывались музыканты, звенела посуда, за портьерой в глубине помоста время от времени появлялся бульдог в человеческом облике, министр полиции, окидывал орлиным взором окрестности -- и, убедившись, что все в порядке, вновь скрывался за тяжелыми складками вишневого бархата. Сварог, надо сказать, вовсе и не убивался от недостатка внимания -- добросовестно высидеть свое и убраться восвояси... Какое-то время он высматривал среди знати Маргилену с мужем, но так и не разглядел, в зале собралось человек с тысячу, и в глазах рябило от жарко сиявших дворянских корон, самоцветов, богатых одежд. Арталетту он тоже не увидел. Проще всего было бы подозвать лакея и спросить -- должен же кто-то знать такие вещи, -- но обращаться к ним не хотелось: из-за раззолоченных ливрей и одинаково бесстрастных лиц, лишенных и тени человеческих эмоций, они казались заводными болванчиками, возникало даже подозрение, что они и говорить не умеют... Итак, свершилось. Он прошел через это длинное и помпезнейшее испытание -- коронацию по-ронерски, ничего общего не имевшую с патриархальным гланским обрядом. Здесь все было обставлено не в пример роскошнее: торжественный проезд гвардии в парадных мундирах, гром пушек стоявших на реке военных кораблей, толпы принаряженного народа, город, украшенный гербовыми полотнищами с золотой бахромой, штандартами, позолоченными коронами, полосами разноцветных тканей, свисавших с балконов и окон, гильдейскими знаменами... Он уже немного разбирался в таких вещах и понимал: за день-два такое торжество не организуешь, не подготовишь. Отсюда следовало, что свой план Конгер задумал давненько и проводить его в жизнь начал загодя, так что в нужный час осталось лишь отдать приказ... Немножко неудобно было перед гланцами: смех, а не король -- просидев на престоле пару недель, покинул подданных в спешке, словно преследуемый кредиторами должник. Однако на тайном совещании с глэрдами (когда он вернулся в Клойн той же загадочной дорогой, о которой так и не выдалось случая расспросить Леверлина толком) Таварош, Даглас и Баглю в один голос заявили, что так, пожалуй, и лучше. Учитывая вчерашний загадочный катаклизм, почти до основания уничтоживший королевский замок. "Если это и в самом деле Стахор, -- сказал Таварош. -- В Равене ему будет труднее до вас добраться, государь". В конце концов, ничто не мешало Сварогу по-прежнему числиться гланским королем -- а со страной тем временем преспокойно управится и Совет из тех самых глэрдов, что позвали его на царство (с добавлением брата Фергаса). Вслух об этом, понятно, не говорилось, но у Сварога осталось впечатление, что господа глэрды про себя облегченно вздохнули: очень уж удачно для них сложились дела. И грозного короля, твердо намеренного править самовластно, поблизости нет, и трон занят законным владыкой, пусть и пребывающим в отдалении. Правда, на всякий случай Сварог быстренько составил указ, по которому лишь он сам и никто другой мог вводить в Совет глэрдов новых членов в случае естественной убыли. Мало ли что может взбрести кому-то в голову, пока король далеко, пусть берегут друг друга -- человеческая природа, как подтвердит вам любой министр полиции, ох как несовершенна, и следует заранее исключить ситуацию, при которой какому-нибудь интригану покажется выгодным устроить заговор с резней... Ну что же, будем править. Плохо только, что и здесь, как давеча в Готаре, придется первым делом ради вящего спокойствия державы, ради высших государственных интересов кого-то вешать. Удел королей, увы... Лучше всего было в Глане, там он так и не успел пролить кровушки, даже скотину Рейта не особенно и тянет казнить. Отобрать в пользу той девчонки изрядный кусок угодий, а самого по старому обычаю гланских королей сослать в какую-нито самую отдаленную глэрдову деревушку, чтобы томился там среди овцепасов и углежогов, пока не смягчится сердце монарха... -- Что? -- очнулся он от раздумий. -- Я говорю, командир, тебе первым делом надо занять Вольные Маноры, -- склонившись к его уху, поведал Бони конспиративным шепотом. -- Верно тебе толкую, как король королю. Там и руды хорошие, которые они по своей бедности толком разрабатывать не умеют, и торговое судоходство по Рону, и корабельные леса Каталаунского хребта... -- Гром меня порази! -- сказал Сварог с непритворным удивлением. -- Бони, дружище, да ты ведь, я смотрю, не только баронских дочек валял и вино кушал... Мыслишь вполне стратегически. -- Ага, мне уже именно это слово и говорили, -- скромно сказал Бони. -- А в общем, это все немногим сложнее, чем обычные думки крепкого крестьянского хозяина: вот прикупить бы тот выпас, да прирезать ту пашенку, да ухитриться как-то соседскую межу подалее передвинуть, в свою пользу, конечно... -- Растешь на глазах, -- фыркнула Мара. -- Не язви, рыжая, -- с достоинством сказал Бони. -- Мечом махать -- дело нехитрое. А вот нам, королям, нужно еще и мыслить... тем самым ученым словом говоря. Верно тебе говорю, командир, нужно занимать Вольные Маноры. Благо тамошний народишко к тебе, в общем, расположен. Надоели им свои корольки да барончики. О тебе в Манорах, знаешь ли, оч-чень оживленно и с симпатией судачат. Говорят, что у тебя немеряно свободной земли в Трех Королевствах, а вот людей, наоборот, нехватка... Что ты удивляешься? Мужик -- создание практичное, ежели мне будет позволено употребить еще одно ученое слово. А пахотной земельки в Манорах мало, горы как-никак, Каталаун... Вообще прикидывая, можно со временем и оттяпать у Святой Земли тот кусок, что за Роном, -- и будет устье Рона у тебя в руках, а не у этих святош. Они ж там, в Святой Земле, -- народец обнищавший... Ты подумай, а? У меня, как у всякого приличного короля, имеются шпики в заграницах, так что настроения я знаю... -- Подумаем, -- сказал Сварог рассеянно. -- Дай ты мне на престоле освоиться... Со своего помоста он видел в распахнутое, от пола до потолка, окно, что на прилегающей к замку луговине горят во множестве костры, взлетают разноцветные фейерверки: там, в соответствии с той же вековой традицией, устроили угощение для простого народа, простенько, но обильно, без особых затей -- быков целиком жарили, вино из бочек ковшами черпали... Кто-то легонько коснулся его плеча. Подняв глаза и увидев значительное лицо министра полиции, Сварог вспомнил еще об одном деле, которому как раз настал черед. Поднялся, кивнул остальным: -- Гуляйте, други, во всю широту души, а у меня тут кое-что неотложное образовалось... ...На узеньком небольшом балконе на каменных перилах и в самом деле красовались семь соколов, статуэтки высотой в локоть, высеченные давным-давно из темного песчаника. Никакого красивого вида с этого самого балкона не открывалось -- лишь узкая полоска земли меж глухой стеной королевского зоопарка и высоким, сплошь заросшим соснами холмом. Впрочем, теперь-то Сварог знал, для чего балкон когда-то устроили именно здесь... Он долго стоял у перил, источавших запах старого пыльного камня, меж двумя соколами, потрескавшимися и выщербленными, и в голове не было никаких особенных мыслей. Издали долетали шумы праздника, и не понять было -- то ли из дворцового зала, то ли с луговины, пьяный гомон мог с равным успехом принадлежать и сборищу чванных дворян, и толпе разгоряченного даровым вином простонародья. Они появились совершенно неожиданно. Только что внизу не было никого -- и вдруг... По узкой полоске заросшей низкой и мягкой травой земли шагали вереницей с дюжину карликов, чьи макушки достигали пояса взрослого человека. Они выглядели обычными людьми, только очень маленькими -- Сварог видел с балкона, как их босые ноги приминали траву, что призракам вовсе несвойственно, -- но и в самом деле казались странно белыми: белые, как чистый снег лица, ступни и руки, словно светившиеся собственным тусклым сиянием балахоны, белоснежные (но не седые!) волосы и даже зрачки круглых глаз какие-то беловатые... Самые обычные безбородые лица -- одни мужчины, ни женщин, ни детей... Сварог смотрел во все глаза, придвинувшись вплотную к перилам, пачкая застарелой пылью пышное королевское одеяние, затаив дыхание. Они не лили слезы и не смеялись, их личики были застывшими, сосредоточенными, невероятно серьезными. Так ни разу и не рассмеявшись, не проронив ни слезинки, они медленно, очень медленно прошествовали внизу, скрылись за углом здания... Расслышав совсем рядом чей-то вздох, Сварог порывисто обернулся, нашаривая рукоять широкого кинжала. И убрал руку с пояса, увидев в полумраке Арталетту -- в коротком синем платье с траурной белой лентой на плече, с уложенными в сложную дворянскую прическу волосами. Должно быть, она стояла здесь довольно давно. Все еще смотрела вслед исчезнувшим Белым Карликам. Потом сказала тихо: -- Они не смеялись и не плакали... -- И что это означает? -- спросил Сварог, уже сам смутно догадавшись, каким будет ответ. -- Они не знают, чего в нем было больше -- хорошего или дурного. По легендам, такое редко случается -- люди обычно или явные злодеи, или откровенные добряки... -- Как сказать, как сказать... -- пробормотал Сварог. -- Не все так просто... Почему вы отказались сесть за королевский стол, герцогиня? -- Потому что там для меня нет места, -- сказала она, гордо вскинув черноволосую головку. -- Потому что дочь я незаконная, а милостей ваших вроде бы не удостоилась... Она вновь напомнила Сварогу Делию -- быть может, и не было особого внешнего сходства, но поворот головы, голос, стать... Даже чуточку жутко стало, и он сделал над собой усилие, чтобы избавиться от этого наваждения. -- Вы, наверное, меня ненавидите? -- вдруг спросила Арталетта. -- За что, господи? -- искренне удивился Сварог. -- За ту историю... -- Бросьте, -- сказал Сварог решительно. -- Это были, строго говоря, вовсе и не вы. Я сам выдернул у вас из-за уха эту чертову булавку, неужели не помните? -- Все равно, -- упрямо сказала девушка. -- Меня учили монахи... Нечистой силе не так-то просто овладеть человеком, если нет лазейки. А в моем случае такая лазейка была. Я ей завидовала, понимаете? Никак нельзя сказать, что ненавидела или даже недолюбливала, -- но я ей завидовала, долго, упорно, чуть ли не каждодневно. Она была законная. Все принадлежало ей. А мое положение было хоть и почетным, но все же специфическим -- прижитая на стороне байстрючка, с которой хватит и полковничьего мундира... -- Она стояла рядом, касаясь Сварога плечом, печальная и прекрасная. -- Завидовала, завидовала... пока оно не нашло эту самую лазейку... И погубила ее в конце концов. -- Вот это вы бросьте, Арталетта, -- сказал Сварог серьезно. -- Все, что произошло из-за этой чертовой булавки, никоим образом не повлияло на... Тут другие причины. Но это уже моя боль, моя собственная. Моя боль, моя месть, мое упущение... -- Вы ее любили? -- Наверное, нет, -- сказал Сварог. -- Вряд ли. Возможно, у меня просто-напросто не хватило времени, чтобы успело что-то такое родиться... Нет. Но мне от этого не легче. -- Он осторожненько повернул девушку лицом к себе. -- Бога ради, не думайте, что я к вам отношусь плохо. Я дал слово вашему отцу вас беречь, хотя и без этого обещания сделал бы то же самое... Боже, как она была красива и загадочна в полумраке, как похожа сейчас на Делию... Пальцы сами коснулись тонкого бархата, под которым таилось нежное, упругое тепло. Арталетта не отстранилась, впервые попыталась улыбнуться: -- А вы не забыли, что с некоторых пор стали моим братом? -- Названым, сестричка, названым, -- сказал он хрипло. -- А это совсем другое, здешние законы даже позволяют названым братьям жениться на названых сестрах... -- Надеюсь, вы не собираетесь делать мне предложение? -- Она улыбалась почти весело. -- Я ведь довольно грубое и дерзкое существо, мушкетерский полковник... -- Вы в первую очередь прекрасны, как фея, -- сказал Сварог искренне. Он и сам не понимал, что с ним творится, но чувствовал простоту и естественность происходящего. Балкон, ночь, загадочные темные глаза девушки, до ужаса похожей на Делию, ничуть не пытавшейся уклониться от объятий... Она не сопротивлялась, когда Сварог притянул ее вплотную, закинула голову, медленно прикрыла глаза и подставила губы. Возможно, в происходящем и было нечто сумасшедшее, но вот противоестественного не было ни капли... У него так и не возникло ощущения, что ему уступают, -- а это прибавило дерзости и нежности. Руки Арталетты сомкнулись у него на шее, поцелуй был долгим, как его путь из бесприютных бродяг в короли, совсем близко с грохотом лопнул и рассыпался мириадами алых искр очередной фейерверк, и мерцающее красное сияние добавило в происходящее нереальности. Сварог шел за ней по дворцовым коридорам, как во сне, чувствуя себя бездумным и легким, проходил мимо застывших гвардейцев, словно мимо пустого места. Дверь ее спальни тихо захлопнулась, щелкнул засов -- и они вцепились друг в друга по-настоящему, как будто ища поддержки и опоры в этом чертовом мире, жестоком ко всем без разбора. Бархат вспорхнул невесомым облачком, едва слышно скрипнула постель, от долгих поцелуев перехватывало дыхание, кто первым взял на себя все, так и осталось непонятным, но это уже не имело никакого значения -- двое слились в единое целое так, словно это было навсегда, тяжелое дыхание смешалось, и бедолага Сварог, нечаянный король, впервые за много дней избавился от забот... За окном звонко лопались шипящие фейерверки. Глава 15. ГОСУДАРЬ В ТРУДАХ, АКИ ПЧЕЛКА... Проснувшись утром, довольно рано, он не почувствовал ни стыда, ни раскаяния. А почему, собственно? Взрослые люди вправе поступать так, как им нравится, в особенности если не нарушают никаких законов и не ущемляют каких-либо третьих лиц... Он долго разглядывал мозаичный потолок, на котором посреди дикого леса вскачь неслись за упитанным здоровенным кабаном бесшабашные охотники в зеленых плащах и кожаных каталанах, упрямо склонившие рогатины. Покосился на Арталетту -- она безмятежно посапывала, разбросав по смятой белоснежной подушке черные спутанные локоны, лицо ее казалось спокойным и довольным, вряд ли ей снилось что-то плохое. Вот только из-под сбившейся с прежнего места подушки предательски выглядывала "чертова флейта", громадный четырехствольный пистолет, излюбленный путешественниками, поскольку одним залпом мог при удаче скосить с полдюжины нападающих. То-то ночью Сварогу что-то мешало, твердое, большое и непонятное... В раскрытом ящике золоченого ночного столика виднелась рукоять еще одного пистолета, двуствольного, а совсем рядом с постелью, только руку протянуть, стоял меч без ножен с эмблемой Синих Мушкетеров на эфесе. "Бедная девочка, -- подумал он сочувственно. -- Натерпелась страху и неизвестности..." Осторожненько выбравшись из груды тончайших простыней, тихонько оделся и выскользнул из спальни -- а вдруг ей, когда проснется, будет неловко? -- вышел в коридор, сверкавший полированным малахитом и золоченой лепниной. Двое ликторов, стоявшие прямо напротив двери, и без того неподвижные, обратились в статуи. Сварог, придав себе невинный и беззаботный вид, как ни в чем не бывало прошел мимо, не удостоив их и взглядом, -- именно к такому поведению следовало привыкать, по коридорам и лестницам торчит множество живых истуканов, если обращать на каждого внимание, если принимать в расчет мысли и чувства каждого, получится совершенно не по-королевски... Открыв высокую застекленную дверь, вышел на балкон. Утро было такое ясное, мир казался столь свежим и чистым, словно в первый день творения, когда человек еще не появился со всеми своими грехами и пакостями, что Сварог впервые за много дней ощутил счастливую, умиротворяющую легкость. Справа, на Луговине, еще суетилась целая армия лакеев, уничтожавших следы вчерашнего народного гулянья, в кроне ближайшей сосны щебетала какая-то птаха, зеленел парк, лучи восходящего солнца заливали окна ало-золотым сиянием, и не было ни одной войны, и не было пока что придворных интриг... Вот только короли не имеют права предаваться безделью даже в такое утро. Особенно когда следует срочно обдумать идею, пришедшую ночью в голову, -- если не особенно скромничать, поистине гениальную... Если подключить к основанию Трех Королевств прежнюю бюрократию, орду закосневших чиновников с их волокитой, казнокрадством и слепым следованием писаным параграфам, можно всерьез опасаться, что благородная и невероятно масштабная затея погрязнет в старых порядках, как в болоте. Следовательно... Следовательно, нужна партия. Вроде КПСС. Не очередная бюрократическая структура, а партия, спаянная конкретной идеей, не зависящая от чиновников, подчиняющаяся лично королю, стоящая над всеми прежними государственными институциями. Должны быть первые, вторые и третьи секретари, обкомы и горкомы, знаки для особо отличившихся в золоте, серебре и меди. И все такое прочее. Туда преспокойно можно будет отбирать людей, не обращая внимания на титулы либо отсутствие таковых, на строгую систему иерархии чиновничьих званий, на устоявшиеся традиции и заслуги рода... Разумеется, называться все это должно как-то иначе -- нет на Таларе никаких партий, даже бледного подобия, время еще не пришло, и слава богу. Не стоит пугать ревнителей традиций чересчур уж шокирующими новшествами. Пусть это будет, скажем, нечто вроде рыцарского ордена, какие существовали еще лет триста назад... развивая идею... некая смесь рыцарского ордена с монашеским, с Гильдией и Сословием... нужно хорошенько все проработать, найти толкового человека, способного взять на себя массу бумаготворчества, король подаст четкую идею, начертит контуры, а уж по ним кто-то должен прорисовать детали... Решено! Орден Возрождения Трех Королевств -- название не самое гениальное, но в качестве рабочего вполне сойдет. Когда чиновничья рать спохватится, ей уже просто-напросто не останется жизненного пространства, она прочно окажется в подчиненном положении. Великий Магистр... Нет, не подходит, такой уже есть в Святой Земле. Король... ну, нехай король будет главный... главный зодчий, речь ведь идет о строительстве... а ведь прорисовывается что-то уже сейчас! Зодчий провинции, зодчий округа, зодчий волости... города... секретарь зодчего, советник зодчего... ух ты, мать твою, как оно идет, словно по маслу! Колос как символ землеробства, лопата как символ строительства... и чего-то там как символ остального... Ну и голова у вас, милорд Сварог! Все вы предусмотрели, господа сановники, министры и придворные, а вот предвидеть королевскую затею насчет партии вряд ли смогли, не хватит у вас ума на такое... Конечно же, полицейское наблюдение изнутри, строжайший пригляд -- как только освоятся, начнут и воровать, и козни плести, и подсиживать друг друга, и секретарш пользовать, устраивая их третьими помощницами старшего зодчего... Но пока додумаются, тайная полиция их уже осветит самым надежным образом... Бодрый и охваченный жаждой деятельности, он вернулся в коридор, зашагал к своим покоям. У огромного, под потолок, мурранского зеркала торчала еще одна ранняя пташка -- Мара вертелась перед чистейшим высоченным стеклом, старательно охорашиваясь, одергивая мундир лейтенанта Арбалетчиков, самого старого здешнего гвардейского полка, давно уже вооруженного мушкетами, но сохранившего прежнее почетное звание. О старинном оружии напоминало лишь золотое изображение арбалета на правом рукаве черного мундира. Увидев Сварога, она живо отвернулась от зеркала, прищурилась: -- Надо же, какой шустрый у нас младенчик! Три дня, как на свет родился, а уже по девкам бегает... -- Тихо ты, -- сказал Сварог не без смущения. -- Поблизости холуи торчат... -- Подумаешь, -- безмятежно сказала Мара, поправляя черный бадагар с белым пером в попытках придать ему наиболее ухарский вид. -- Ты король или кто? Я тут потолковала с министром двора, он мне рассказал, как Конгеров папаша прямо в тронном зале фрейлин примащивал на стол для скипетра... -- Мы должны избавляться от наиболее одиозных традиций прошлых царствований, -- сказал Сварог ханжески. -- Образцом добродетели служить, знаешь ли... Как у тебя в полку? -- Ну не могла же я за пару часов втолковать всем и каждому, что относиться ко мне следует предельно серьезно, -- сказала Мара. -- Но определенная работа произведена. Я изо всех сил старалась быть скромницей, поэтому дуэлей за это время произошло только три. Успокойся, все живы, хотя один без уха остался... Ничего, начали помаленьку проникаться и осознавать, какое сокровище им на голову свалилось, через недельку по струнке ходить будут... Да, имей в виду: тут у тебя во дворце освободилась вакансия... не помню, как она в точности называется. Тот идиот, что носит за королем письменные принадлежности. -- Лейб-мэтр Королевского Пера, -- сказал Сварог уже с некоторым знанием дела. И тут же обеспокоился: -- Что стряслось? -- Да ничего особенного, -- безмятежно сказала Мара. -- Позавчера, перед коронацией, когда я еще болталась по дворцу в скромном платьице, никому толком не известная, прижал в темном углу и вознамерился совлечь одежды. Все бы ничего, да начал за корсаж монеты совать, под юбку залез с ходу, никак не хотел поверить, что ему сейчас руки поломают... Я, девушка скромная и неопытная, сопротивлялась... -- Господи ты боже мой, -- сказал Сварог растерянно. -- Где труп? -- Я тебя умоляю, не делай ты из меня чудовище... -- ухмыльнулась Мара. -- Ничего я ему не поломала, всего-то постучала по организму да пощекотала кинжалом в особо нежных местах... Когда его лакеи видели в последний раз, скакал к воротам на неоседланном коне и кричал, что подал в отставку... В общем, имей в виду, что вакансия свободна, вдруг понадобится кого-то повысить... Элкона хотя бы, он у нас до сих пор без придворного звания... -- Где он, кстати? -- А он с его величеством, королем Арира, пустился по фрейлинам, -- с невинным выражением лица наябедничала Мара. -- Ничего, пусть парнишка привыкает к дворцовым нравам, ему самоутвердиться нужно, перебеситься... -- Министра полиции не видела? -- Конечно, видела, -- пожала плечами Мара. -- Спозаранку по дворцу болтается с таким видом, будто намерен арестовать всех и каждого, бумагами трясет... Вон он, за статуей приютился... -- Очень кстати, -- громко сказал Сварог. -- Подите-ка сюда, ваше превосходительство. Нам, в отличие от многих, в эту раннюю пору потрудиться придется... Едва они вошли в королевский кабинет, Интагар вытащил из-за обшлага те самые списки и вознамерился подсунуть под нос, но Сварог бесцеремонно отстранил тугую бумажную трубку: -- Это немного подождет. Мне срочно нужна консультация по другому поводу. Нужен человек, который смог бы... Очень трудно объяснить, что тебе требуется партийный идеолог -- особенно когда беседуешь с человеком, в жизни не слышавшим о такой, с позволения сказать, профессии, да и о партиях тоже... Сварог сам понимал, что был излишне многословен и порой путался в объяснениях. Однако понемногу министр полиции, судя по глазам, начал его понимать, в конце концов, улучив подходящую паузу, решительно сказал: -- Я понял, государь... Такой человек есть. Герцог Лемар. Служил по министерству двора, имел чин министерского советника... но главным его занятием как раз и было подыскивать убедительные объяснения для тех или иных государственных... акций, именно он подобрал великолепную мотивировку для нашего прошлогоднего вторжения в Вольные Маноры, для лоранской войны, введения в финансовый оборот беспроцентных векселей казначейства, новой пошлины с ганзейских кораблей... с ходу и не смогу перечислить все. Признаюсь вам честно: я его ненавидел, мы были врагами... но для того, что вы задумали, необходим, пожалуй что, как раз герцог Лемар. Разумеется, при условии, что вы будете прочно держать его в узде. Он из тех субъектов, у которых за спиной постоянно должен маячить даже не полицейский, а палач... -- Ну, это мы обеспечим... -- сказал Сварог. -- У вас есть на него дело? Министр полиции усмехнулся уголком рта: -- Как и на всех, государь... -- Пошлите за ним верхового. -- Боюсь, ваше величество, посылать придется корабль... -- То есть? -- Он вот уже семь месяцев, как отправлен в бессрочную ссылку на Стагар, -- сказал Интагар. -- Стагар, вообще-то, принадлежит лоранской короне, но по давнему уговору меж королями туда отправляют некоторых своих ссыльных все державы Виглафского Ковенанта. Очень уж удобное местечко: всего четыре места, где к острову могут приставать корабли и лодки, нелюдимое местное население, крайне недружелюбно относящееся к любому приезжему... И сбежать оттуда трудно, и почти невозможно наладить переписку с внешним миром, найти сообщников для какой-нибудь пакости... Надежное местечко. -- А за что его туда законопатили? -- За человеческие слабости, государь, -- вновь усмехнулся министр полиции одной стороной рта. Сварог уже стал привыкать к этой его гримасе. -- У герцога их было две: страсть к драгоценностям, особенно антикварным, и юным девушкам. Отсюда проистекало все остальное: в том, что касается драгоценностей, -- вымогательство, подделка завещаний, подлоги, шайка доверенных грабителей; в том, что касается девушек, -- принуждение, шантаж, лишение свободы, зелья, опять-таки шайка доверенных... Король терпел гораздо дольше, чем я бы на его месте. Герцог в конце концов заигрался. Получилось так, что месяца три не было ситуации, к которой он мог бы приложить свои способности, -- и, естественно, влияние его и значимость ослабли, а учитывая, что от своих страстей он и не думал отказываться, действуя с присущим ему размахом... Составился заговор, были предъявлены неопровержимые улики вкупе с многочисленными жалобами... Титул ему оставили, но орденов и чина лишили, а также определили конфискацию всего движимого и недвижимого, кроме родового поместья. Конфисковали бы и его, но не оказалось младших сыновей... Ну, и отправили на Стагар. -- Подозреваю, вы тоже руку приложили? -- И даже не буду каяться, государь. Он вполне заслужил. По моему глубокому убеждению, все меньше и меньше появлялось акций и ситуаций, требовавших искусства герцога. Он переставал быть нужным... -- И вы, я так понимаю, блестяще совместили личную вражду с государственными интересами? -- усмехнулся Сварог. -- Вы бы хоть глаза потупили, сокол вы мой тайный... Ладно. Меня более всего привлекает и интригует то, что вы, несмотря на личную вражду, все же высоко оцениваете его способности... -- Что же делать, если он ими обладает. -- Резонно, -- сказал Сварог. -- Принесите мне его дело... нет, не все целиком. Составьте экстракт о прегрешениях, предельно краткий, -- а вот образцы его творчества мне нужны в полном и всеобъемлющем виде. Сколько времени вам понадобится? -- Минута, государь, -- министр полиции проворно выхватил из кармана записную книжку, черкнул несколько строк карандашом, вырвал листок и, приоткрыв дверь, подал его кому-то, шепотом отдав приказание. Вернулся к столу, толстой плите синего стекла на золотых затейливых ножках. -- Скоро бумаги доставят... -- И пошлите за ним корабль, -- твердо сказал Сварог. -- Я сейчас набросаю повеление. Просто-напросто помилование. Ордена и чины пока что возвращать не будем, как и конфискованное, -- пусть сначала из кожи вывернется... -- Он громко пришлепнул на сургуч Малую королевскую печать, протянул листок министру. -- Так, что у нас со списками? Ага... Вот что, любезный мой Интагар... Я тут немного подумал и решить быть милостивым. Ну зачем нам нужно непременно казнить этих девятнадцать человек, имеющих кое-какие основания претендовать на престол? Будем милосердны. Если этого так уж требуют интересы государства, можно сослать их на тот же Стагар, там они будут неопасны... -- Невозможно, государь, -- твердо сказал Интагар. -- Эх-то как понимать, милейший? -- грозно поинтересовался Сварог. -- Моя королевская воля... -- Ваше величество, еще ни один король, если не считать сказочных персонажей, не научился воскрешать мертвых... -- быстро прервал Интагар. И продолжал с невинным, честным, ясным взглядом: -- Прискорбное недоразумение произошло, государь, в ночь кончины короля Конгера. Эти девятнадцать неделю содержались в крепости на том берегу реки, той ночью их решили перевезти в тюрьму Давут, уже на этом берегу... Погрузили на барку... Неопытный шкипер посадил суденышко на камень -- есть там коварное местечко с парой подводных утесов, опытные капитаны его обходят, а новички, да еще подвыпившие... Словом, барка затонула, ни один из девятнадцати не выплыл. Шкипера, конечно, должным образом наказали... нет, и в этом случае даже вы не можете уже его помиловать... -- Та-ак... -- протянул Сварог. -- Неплохо... -- Воля короля была выражена совершенно недвусмысленно, -- сказал министр полиции, стоя навытяжку, -- На вас этого греха нет. -- Пожалуй, -- покрутил головой Сварог. -- А прочие списки -- на казнь и высылку? Вы их тоже... осуществили? -- Нет, государь. Здесь уже требуется ваша подпись. Чтобы все поняли: с вами шутки плохи. Я очень надеюсь, что вы выполните волю вашего покойного... приемного отца. Милость тут неуместна. Взгляните. Под именем каждого кратко описаны прегрешения. Если у вас есть сомнения, я прикажу принести дела. Клянусь вам чем угодно -- ни один из них не страдает безвинно. Все они совершили проступки и преступления, караемые по нашим законам смертной казнью или ссылкой. -- А ведь вы, любезный, мне не врете... -- задумчиво сказал Сварог. -- Но ведь другие, с теми же прегрешениями и преступлениями, остались на свободе? -- Увы, государь... Если вы начнете приговаривать всех, не с кем будет работать. В списки, как вам наверняка говорил король, попали только те, кто способен на шатания. Те, от кого следует ожидать верной вам службы, остаются на прежних постах, при старых должностях. И у вас всегда будет возможность достать дела и сдуть с них пыль. -- И он проникновенно добавил: -- Что поделать, если нельзя иначе... -- Пожалуй... -- сказал Сварог неохотно, глядя в стол. -- Пожалуй что... Нет другого выхода, страну следует взять в руки, чтобы на фоне покойного короля я не казался слабачком... Все правильно, да... -- Он потянулся за пером и вдруг отдернул руку. -- Послушайте, любезный мой... Списки вашей рукой писаны, а? -- Совершенно верно. Сварог вкрадчиво сказал: -- А теперь признайтесь-ка мне быстренько: есть кто-то, кого вы внесли в эти списки самочинно? Уже после того, как их продиктовал король? -- Нет, -- моментально ответил Интагар. -- А вот теперь -- врете, -- удовлетворенно сказал Сварог. -- Нагло врете. Я умею это определять безошибочно, учтите... Ну? Нет на этом свете незаменимых министров полиции... Почти сразу же Интагар ответил, напрягшись и побледнев: -- Я слышал краем уха об этом вашем умении, но думал -- враки... Вы правы, ваше величество, каюсь. Вот эти двое -- в списке на казнь. И эти трое -- в списке на ссылку. -- Вот теперь вы опять говорите чистейшую правду, -- хмыкнул Сварог. -- Объяснения последуют? Интагар сказал с видом бледным и решительным: -- Да, государь. Вам когда-нибудь плевали в лицо? -- К счастью для таковых нахалов, нет. -- Вот видите... А теперь представьте, что это вас, проходя мимо, небрежно шлепает перчаткой по лицу высокородный граф и, головы не поворачивая, небрежно роняет: "Посторонись, быдло..." И представьте еще, что все это происходит в церемониальном зале, при скоплении придворных. Потом представьте, как вашу дочку -- дочь министра, но увы, не дворянина -- прижимает в углу столь же высокородный, лезет за корсаж и велит прийти к нему сегодня, если она хочет заработать пару золотых. Представьте, что вы просто-напросто не имеете права поднять руку в ответ, вообще одернуть наглеца... -- Ого, -- сказал Сварог. -- А ведь в вас что-то человеческое проснулось... -- Я-то стерплю многое, государь. Должность такая. Но дочек я растил не для того... Воля ваша, казнить или миловать. Но я вас заверяю в одном: те, кого я вставил, никакой пользы вам не принесут, поскольку даже с ролью камер-лакея справиться не могут... -- Ну, хорошо, -- сказал Сварог. -- В конце концов, если здесь, во дворце, форменный гадюшник... Я сделаю только одно исправление: троих кандидатов на ссылку оставлю в списке, но добавлю к ним тех двух, кого вы предназначили на плаху. И сделано это, мой любезный министр полиции, еще и для того, чтобы вы накрепко свыклись с мыслью: в жизни и смерти волен один я. Ясно вам? -- Да, государь, -- покорно ответил министр. -- И еще один нюанс, -- безжалостно продолжал Сварог. -- Сколько украли вы лично? Чем обогатились? Ну-ка! Можете врать, но я ведь сразу узнаю... С каменным выражением лица Интагар опустился на колени, повесил на шею пояс, что означало полное его смирение перед королевской волей, и негромко заговорил. Сварог слушал, время от времени заглядывая в лежавшие перед ним бумаги. Задумчиво постучал пальцами по столу. Обобщая и сравнивая, приходилось признать: хотя министр полиции и опустил кое-что себе в карман, безбожно путая таковой с государственным, все же, по большому счету, он хапнул неизмеримо меньше, нежели иные высокородные. Даже сравнивать смешно. -- Ну вот, и теперь не врете, -- сказал Сварог. -- Детишкам на молочишко, а? Встаньте и наденьте пояс на место. Мое величество по размышлении вас милует, но напоминает, что и с вашего дела могут однажды сдуть пыль... Подготовьте указ: все поименованные в этих вот бумагах, -- он хлопнул ладонью по стопе донесений, с точностью до гроша сообщавших, кто сколько украл, из каких сумм и когда, -- обязаны в течение двух недель внести половину в казну, на нужды нового учреждения, которое моей волей создается для освоения Трех Королевств. У этого учреждения пока что нет ни названия, ни штата, но это я решу в скором времени. Две недели. Кто не подчинится или рискнет меня обсчитать, потеряет не только все нахапанное -- вообще все, вкупе с родовыми поместьями, независимо от того, есть там младшие сыновья или нет. Себя, так и быть, можете в этот список добровольных жертвователей не включать, но строжайше проследите, чтобы все остальные не увильнули... Что там? Ага, материалы по этому вашему герцогу... положите их на стол и ступайте... Стоп, стоп! Что это ваши ребятки приволокли? Я же человеческим языком распорядился: экстракт. А вы мне суете следственное дело, судя по толщине... Министр полиции энергично возразил: -- Государь, это и есть экстракт, сиречь краткий список прегрешений. Сами следственные дела занимают четыре шкафа и насчитывают семьдесят две стандартных укладки, то есть картонных чехлов для бумаг толщиной в половину локтя... -- Да? -- с интересом сказал Сварог. Повертел головой. -- Вы здесь не мелочитесь, я вижу... Если сложить стопкой... тридцать шесть локтей, ага... Впечатляет. Ладно, идите. Оставшись в одиночестве, он быстренько подмахнул зловещие списки, предварительно все же прочитав их вдумчиво, -- не дай бог, обнаружится какой-нибудь старый знакомый, которого, несмотря ни на что, следует вытащить из этой паскудной ситуации: муж Маргилены, к примеру, или адмирал Амонд... Нет, никого знакомого. Ну что ж, так даже легче. Не надо было, господа мои, нагло смахивать в карман казенные суммы, прирезать владения бедных невлиятельных соседей, подсылать убийц к врагам и любовникам жен, продавать государственные секреты сопредельным державам, ет цетера, ет цетера. Вы не хуже и не лучше многих других, но королю Сварогу, новоявленному Баргу, нужно себя поставить, так что не взыщите... Закурив, он придвинул к себе бумаги томившегося в ссылке герцога Лемара -- никаких сомнений в том, что он там именно томится, на Стагаре не особенно и развернешься касаемо юных девиц и антикварных драгоценностей, особенно если ты ссыльный после конфискации. Так, начнем с достижений... А ведь достижения несомненны, господа мои! Необходимость вторжения королевской армии в три Вольных Манора обоснована с изяществом и блеском -- тут вам и ссылки на иные стародавние традиции, и перечень параграфов международного права... И с пошлинами для ганзейцев убедительно закручено, и с векселями, и с конфликтом из-за "вольного фарватера"... Пожалуй, он отыскал нужного человечка. А что касаемо его прегрешений... Сварог вдумчиво изучил и стопку мелко исписанных листов, именовавшихся "экстрактом прегрешений". Экстракт впечатлял -- чего там только не было... С тем же изяществом и блеском, надо признать, герцог проворачивал свои неприглядные делишки. Одна затея с ограблением коллекции престарелого маркиза чего стоит -- это ж надо додуматься, не просто нарядить своих разбойничков привидениями Проклятых Егерей, но еще и продумать соответствующую пиротехнику, звуковые эффекты, три недели до того проводить в жизнь кропотливо продуманный план со множеством свидетелей явления призраков, учеными заключениями... Ничего удивительного в том, что маркиз поверил, лишь через полгода заподозрив неладное, когда увидел одно из ожерелий (надо полагать, отнюдь не антикварное) на одной из юных подружек герцога, тогда только ему пришло в голову, что призраки вряд ли способны спать с девками и делать им подарки... Да, и эти девицы... Приятного мало: одну злодейски умчали из отчего дома в карете без окон, другую... ай-яй-яй, однако... Сварог горестно вздохнул, старательно почесал в затылке, изо всех сил пытаясь отыскать смягчающие обстоятельства -- не для окружающего мира, а для своей слабо зудевшей совести. Ну, в конце концов... В конце-то концов, наш герцог обирал не бедных старушек на большой дороге, не у ребенка последнюю конфетку отнимал. Многие из тех, кого он облегчил, сами в грехах по уши... То же и с девицами. Юные, конечно, но все же не малолетние, уже вполне созревшие для, так сказать, фривольного с ними общения. Никакой педофилии, а это кое-что да значит... Что ж поделать, если этот развратник и ворюга необходим державе? Иногда у королей просто-напросто нет выбора, приходится, зажав нос и натянув перчатки, работать с тем, что есть... Решено, милуем... Уже помиловали. Глава 16. ГОСУДАРЬ ПО-ПРЕЖНЕМУ В ТРУДАХ Поигрывая пером в тяжелой золотой оправе, сохраняя на лице беззаботность и безразличие, он наблюдал, как в Рубиновый зал входят господа военачальники: все три маршала, в том числе маршал гвардии[04] (и каждый горделиво держит пресловутый маршальский жезл, довольно-таки увесистое полено в синей эмали с золотыми лилиями, скрещенными мечами и королевской короной), полдюжины генералов, из них четверо гвардейские (и каждый постукивает по полу генеральским эспантоном, коротенькой пикой, увенчанной гербом), и два десятка полковников, на три четверти гвардейцы (у этих в руках не было ничего, поскольку полковникам не полагалось никаких таких таскальных знаков отличия). Будь это цивильные сановники, пришлось бы поломать голову над тем, как их разместить -- одному по чину и титулам полагается стул со спинкой и подлокотниками, другому -- только со спинкой, третьему и вовсе достаточно табурета (между прочим, девять разновидностей мебели используется в таких случаях). С военными гораздо проще -- и маршалу, и полковнику полагается одинаковый стул... Правда, как легко догадаться, своя иерархия существует и здесь -- маршалы горделиво разместились в первом ряду, за ними сидели генералы, ну, а полковникам, как легко догадаться, достался арьергард. Пока рассаживались, кое-кто из них украдкой озирался: покойный король никогда не приглашал сюда военных. И потому многие из них даже и не подозревали о некоторых архитектурных излишествах, коими зал был снабжен... Строго говоря, название было неофициальное, по документам зал проходил как "покои малых приемов номер одиннадцать". Но опытные обитатели и завсегдатаи дворца именовали его Рубиновым, поскольку небрежное употребление в разговоре именно этого слова автоматически означало принадлежность к имеющим доступ и знающим некие секреты. А все дело было в том, что восемьдесят лет назад тогдашняя королева, застигнутая в этом самом зале своим венценосным супругом в довольно пикантной ситуации с участием некоего гвардейца, столь порывисто вскочила с дивана, что зацепилась за его гнутую ручку своим знаменитым рубиновым ожерельем, застежка лопнула, и все сорок два камня оказались на полу. Король тогда, поднапрягшись, с ходу родил историческую фразу: "Рубины -- лакеям, а этим двум -- крепость!" Игравшие роль загонщиков лакеи дружно считали эту фразу прямо-таки гениальной, хотя у парочки прелюбодеев, конечно же, было другое мнение... Некоторое время Сварог тянул многозначительную паузу -- если вовсе уж откровенно, испытывая при этом совершенно детское удовольствие: редко случается, чтобы майор ВДВ получил вдруг возможность распоряжаться кучей маршалов и генералов (пусть даже дело происходило не на Земле, а в некоем параллельном пространстве). Потом, отложив перо, обвел присутствующих орлиным королевским взором и сказал: -- Господа мои, вы военные люди, и я буду краток. Господин начальник Главного штаба (самый старый маршал ответил почтительным наклонением головы), господин маршал гвардии (тот же жест), господин начальник Штаба гвардии (генерал дряхлого возраста наклонил голову ниже всех)! Делом, ради которого я вас позвал, предстоит в первую очередь заняться именно вам. Моя королевская воля такова: вы обязаны в кратчайшие сроки разработать план быстрого занятия войсками всех Вольных Маноров. Он внимательно следил за выражением лиц. Видел, как физиономии практически всех полковников и генералов помоложе осветились этакой хищной радостью, вполне естественной для энергичных карьеристов, отчетливо сознававших, какими выгодами может для них обернуться маленький победоносный поход. И глупо было бы их за это упрекать -- военные для того и существуют, чтобы воевать, да к тому же расти по службе... Кому и на кой ляд нужен лейтенант, не мечтающий стать хотя бы полковником? Плохо только -- и Сварог, как человек сугубо военный это знал прекрасно, -- что иные субъекты, достигшие высоких чинов, с некоего момента начинают бояться войны. Потому что при неудачном обороте дел потерять можно гораздо больше, чем приобрести... Судя по всему, именно такие мысли и обуревали тех, к кому он обратился в первую очередь. На лицах кое-кого из высших начальников отразился не просто испуг -- ужас. Господин начальник Главного штаба даже вскочил на ревматические ноги -- и так, стоя навытяжку, возгласил: -- Государь, это невозможно! -- Я не ослышался, милейший? -- спросил Сварог хладнокровно. -- Если мне слух не изменяет, вы употребили то самое слово, которое ни один уважающий себя монарх не может выслушать спокойно... Что это за слово такое "невозможно"? Я что, отдал вам приказ пешим строем маршировать до Инбер Колбта по морю?! Про себя он ликовал -- все прошло даже глаже, чем замышлялось, они сами лезли в мышеловку, -- но, понятное дело, грозно нахмурил брови, показывая всем своим видом, насколько он рассержен. -- Собственно, я неудачно выразился... -- промямлил маршал, сообразив, что перегнул палку. -- То есть возможно, конечно, но... -