то они прочитают что-то в его глазах, Вадим отвернулся, старательно принялся сдирать обертку с большого куска ветчины, пользуясь лишь зубами и ногтями. Украдкой коснулся кармана полосатого бушлата -- наган, конечно же, был на месте, приятно тяжелый, надежный в обращении, как колун или грабли. Сколько раз стрелял Синий? Три? Четыре? В любом случае, уж три-то патрона там есть точно. В упор, в затылок -- хватит на двоих и еще останется... Он даже воспрянул душой. В два счета смолотил солоноватую ветчину, прилег под деревом и закурил, предварительно отерев жирные пальцы о полосатку. С принятием решения жизнь отныне казалась не столь безнадежной. Отнюдь не безнадежной. У него появился серьезный шанс, следовало всего лишь опередить, кто предупрежден -- тот вооружен... -- Пошли! -- прикрикнул Эмиль.-- Разлегся тут... Вадим пропустил их вперед. Эмиль обернулся: -- Ты что это? Не было сил лицедействовать. Вадим бросил, с трудом скрывая враждебность: -- Неспокойно мне что-то, когда ты за спиной... Несколько секунд Эмиль смотрел ему в глаза. Вадима пронял нерассуждающий страх -- вдруг догадается обо всем? Обыщет карманы? Тогда уж точно -- никаких шансов... В конце концов Эмиль с безразличным лицом пожал плечами, хмыкнул: -- Твое дело. Только смотри не отставать, иначе в зубы дам. Тронулись в путь. Зигзагами спустились с сопки, держа на юго-восток (согласно уверениям Эмиля), пересекли неширокую равнинку, обогнули еще одну сопку. Дальше потянулись сменявшие друг друга сосняки и березняки, места опять пошли равнинные. Тайга, правда, была густая, переполненная мелким зверьем,-- на деревья то и дело кто-то взлетал с недовольным цоканьем, высоко в ветвях мелькали любопытные мордашки. Ника сперва им умилялась, потом свыклась и перестала обращать внимание. Единственным признаком, свидетельствовавшим о наличии на Земле человечества, стал загадочный колодец без воды, однажды попавшийся в березняке. Впрочем, Эмиль тут же объяснил Нике (игнорируя Вадима не то чтобы демонстративно -- просто уже привычно), что это не колодец, а шурф, пробитый геологами. Вадим выбрал себе линию поведения, каковой свято и следовал -- тащился в арьергарде, не отставая особенно и не стремясь в авангард. Ноги, конечно, ныли, но пережить можно -- Эмиль не гнал особенно, равняясь по Нике (у которой рыцарски забрал ее бушлат со всеми припасами и пер на себе). Понемногу стало не просто тепло -- жарковато, солнце палило вовсю в последних летних судорогах. Наган чувствительно колотил по бедру, Вадим боялся, что его заметят, но ничего не поделаешь, пришлось скинуть бушлат и нести на плече, иначе изойдешь потом. Первое время Эмиль частенько оглядывался на него, зыркал с нехорошим прищуром -- в точности как тот немец в финале незабвенных "Тихих зорь". Потом поглядывал через плечо уже автоматически. Когда однажды Вадим споткнулся и полетел наземь, чувствительно стукнувшись, в глазах Эмиля определенно вспыхнул охотничий огонек. Ну конечно, прикончить сломавшего ногу в данной ситуации гораздо проще, это уже выглядит и не убийством вовсе -- скорее актом милосердия, как с Доцентом. И Вадим таращился под ноги с удвоенным вниманием, чтобы ненароком самому не подставиться. Поначалу он чувствовал себя, словно на минном поле, однако время шло, а Эмиль и не думал нападать. И понемногу Вадим расслабился, однако бдительности не терял. В одном он уже был уверен: бывший друг, человек обстоятельный и прагматичный, всадит в него ножик не раньше, чем просчитает все на десять ходов вперед. Как ни смешно, но Вадима еще более приободрил этот самый колодец-шурф, поскольку на лице Эмиля удалось засечь несомненную, усиленную работу мысли, вроде бы совершенно ненужную при лицезрении столь примитивного следа цивилизации. Но ежели постоянно помнить о подтексте, разгадка проста: менжуется друже Эмиль, взвешивает и прикидывает. Похоже, его таежный опыт против него же и обернулся. Убить прямо здесь не столь уж трудно -- а если за ближайшей сопкой деревня? Куда оставшиеся в живых вскоре и выйдут? И труп очень быстро найдут, мало того -- сопоставят со странными пришельцами? Или -- лагерь тех самых геологов где-то поблизости? Никогда не был телепатом, но сейчас легко читал по лицу Эмиля -- нет, дружище, эти тягостные раздумья имеют определенную подоплеку... Людей бы встретить, людей, пусть и не особенных сапиенсов, лишь бы увидели троих. Тогда все Эмилевы планы поневоле пойдут прахом... Но люди-то как раз и не попадались -- как и следы присутствия человека. Шурф, оставшийся далеко позади, остался единственным напоминанием о человечестве. А в общем, было даже интересно -- разнообразная таежная живность, ручейки с прохладной вкуснейшей водой, заросли малины. Если бы не ежеминутный страх за свою жизнь, если бы не жуткое напряжение... ...На избушку наткнулись ближе к вечеру, когда солнце уже касалось верхушек деревьев, но было еще довольно тепло. Она стояла в удобном месте, у широкого ручья, образовавшего совсем рядом с крылечком крохотную заводь. Неказистая, с единственным застекленным окном, но крепко сбитая. Через ручей перекинуто широкое бревно, к нему с одной стороны даже приколочены грубо сработанные перильца. -- Все,-- сказала Ника, присев на крылечко и блаженно вытянув ноги.-- Я сегодня уже никуда не иду. Ночь скоро, а тут такие хоромы... Эмиль после некоторого раздумья хмуро кивнул, прошел в избушку. Недолго повозился там, стукнул чем-то тяжелым, вышел, присел рядом с Никой и достал сигареты: -- Обеднел народ. Раньше в таких избушечках и крупа лежала, и прочие макароны. Можно было супчик изобрести -- печка там есть,-- да вот заправить нечем... -- Всухомятку проживем,-- легкомысленно сказала Ника.-- Как ты думаешь, долго нам еще брести? -- До самой смерти, Марковна, до самой смерти...-- ухмыльнулся Эмиль. -- Ну, ин еще побредем... И оба вполне весело рассмеялись. На Вадима, как и прежде, никакого внимания. Ни взгляда в его сторону, ни словечка. Ну и прекрасно, мысленно порадовался он. Делайте все, что можете, дорогие мои, чтобы и вы для меня, когда придет время, стали некими абстрактными мишенями... Ника вдруг вскочила, подошла к маленькой заводи -- довольно глубокой яме с чистейшей водой -- осторожно попробовала ее пальцем: -- Слушай, а вода-то теплая! -- Ничего странного, за день прогрелась. -- Давай купаться? -- Все равно одежда грязная... -- Зато мы будем чистыми. Нет, давай купаться? И, не дожидаясь ответа, сбросила одежду, соскользнула в воду. Отчаянно взвизгнула, притихла, стала плескаться. Невольно Вадим уставился на нее со вполне определенными мыслями -- она была сейчас чертовски красива, развеселившаяся, в прозрачнейшей воде, сибирская русалочка, гурия -- и наткнулся на хмурый, враждебный взгляд Эмиля, смотревшего так, словно он и был законным собственником, а Вадим -- наглым сторонним посягателем, вожделевшим без всякой взаимности. Если и были все же сомнения насчет планов Эмиля на его счет, сейчас, после т_а_к_о_г_о взгляда исподлобья, сомнения растаяли. Он стал для них лишним. И Эмиль твердо решил его прикончить... -- Иди сюда! -- позвала Ника. Покосившись на Вадима, Эмиль принялся раздеваться. Однако оба ножа забрал с собой, воткнул их в бережок под водой. Встал на кромке, голый, аки Адам -- эта сучка без малейшего смущения пялилась на него снизу -- бросил Вадиму: -- Ты бы погулял в окрестностях? А то двигай в Шантарск своим ходом? -- Куда ему...-- звонко рассмеялась Ника.-- Вадик, погулял бы ты, в самом деле... Пялишься, даже неудобно... Никак она не могла оказаться в курсе Эмилевых планов, не было у них времени такое обсуждать, но вслед за Эмилем стала относиться к "третьему лишнему", как к дерьму последнему. Это уже и не злило -- но заставило трезво, холодно подумать: еще пара дней, и дозреет, стерва, спокойно будет смотреть, как Эмиль его режет... Он встал, побрел в избушку, где не оказалось ничего интересного -- неказистые прочные нары, где могут вольготно разместиться человек с полдюжины, такой же стол, нехитрая утварь, печка. Сторожко косясь на дверь, прислушиваясь, извлек наган, проверил. Точно, Синий стрелял трижды. Три гильзы пахнут пороховой тухлятиной, капсюли пробиты. Четыре патрона в его распоряжении -- хватит с лихвой, может, еще и останется... Нет, после наган нужно выкинуть, останутся патроны или нет... Вышел на крылечко, глянул в ту сторону. Двое самозабвенно целовались, стоя по пояс в прозрачной воде, так вкусно, так отрешенно вцепились друг в друга, что скулы сводило от лютой ненависти. Вылезли из воды, когда уже ощутимо потемнело. Ничуть не стесняясь свидетеля, стояли на бережку, как Адам и Ева до грехопадения, держась за руки, смахивая воду свободными ладонями. -- Пошел бы ополоснулся. Воняешь, как не знаю кто,-- бросил Эмиль. -- Не вижу смысла,-- лениво отозвался Вадим.-- Все равно потом в грязные штаны влезать... -- А давай в грязное только завтра влезем? -- повернулась Ника к Эмилю, накинула на голое тело новехонький пятнистый бушлат и, отставив локти, пробежала к избушке. Эмиль пошел следом, мимоходом кинув Вадиму: -- Чтобы я тебя в избе не видел. В сенях сиди, козел. Уяснил? -- А если охотники придут? -- с равнодушным видом поинтересовался Вадим.-- Те, чья избушка? -- Тогда гавкай вместо собаки,-- отмахнулся Эмиль и скрылся в избушке. Вадим откровенно ухмыльнулся. Удалось мягко и ненавязчиво заронить в сознание Эмиля незатейливую истину... Иными словами -- выторговать себе жизнь на сегодняшнюю ночь. Не решится убивать этой ночью, тварь. Будет помнить о фразочке насчет охотников -- а вдруг и в самом деле придут хозяева избушки, наткнутся на свеженький труп? Кто может предугадать заранее, придут они или нет? Есть еще извилины в башке... Он не стал входить в единственную здешнюю комнатушку, сел в углу, в крохотных сенях, стараясь не производить шума. Еще выставят под открытое небо, ночью там будет неуютно... Зато супружница с бывшим другом нисколько не стеснялись. Эмиль, оказалось, во время кухонного грабежа успел запихать в карман плоскую бутылку "Реми Мартин", и сейчас они там старались расположить на столе свои нехитрые припасы так, чтобы получился красивый достархан. До Вадима долетало каждое слово, каждый смешок-- расположились-то в трех шагах от него. Он замер в своем углу, временами курил, пряча сигарету в ладони -- никогда еще не оказывался в столь глупом и унизительном положении, но на рожон не попрешь. Вскоре, после нескольких изрядных глотков, приглушенных смешков и откровенной возни, скрипнули нары. Бесшумно встав, Вадим заглянул в комнатушку, залитую белым лунным сиянием. Тела переплелись на подстеленных бушлатах, в уши, в мозг прямо-таки ввинчивались удовлетворенные стоны, оханье, все сопутствующие звуки, он узнавал каждое движение Ники, каждый поцелуй, каждый стон и перемену позы. Все это было знакомо настолько, что появилось дурацкое ощущение, будто он вдруг раздвоился и теперь их двое, один лежит на распростертой Нике, впившись в ее губы, глубоко проникая резкими толчками, другой таращится, не узнавая двойника... Он отпрянул, когда Ника простонала особенно громко, тягуче, расслабленно замерла. Достал наган, прижавшись к стене, положил указательный палец на спусковой крючок. "Оргазм, говоришь, сучка несчастная?" -- ярко вспыхнуло во взбудораженном мозгу. Все было в ажуре, он старательно установил барабан так, чтобы против ударника оказался нестреляный патрон. Только нажать на спуск... Послышался жаркий, задыхающийся шепот Ники: -- Еще... Вадим нечеловеческим усилием воли снял палец со спуска. И спрятал наган. Как ни кипел от ярости, следовало взять себя в руки. Охотники и в самом деле могут появиться как нельзя более некстати. Еще не вечер, капитан, еще не вечер... Подстелил под голову армейский бушлат, улегся на левый бок -- так, чтобы при необходимости вырвать наган из кармана одним движением. Мало ли что придет Эмилю в голову... Там, в комнатушке, продолжался развеселый блуд -- судя по звукам, снова отпробовали коньячок из горла, потом заскрипели нары, понеслись охи-вздохи, уже почти в полный голос, ничуть не стесняясь, несли обычную в таких случаях чушь -- и насчет желаемой смены позиций, и насчет обуревавших их чувств. Спать хотелось адски, но он боялся. Ткнут сонного под ребро -- и конец... Временами впадал в забытье, перед глазами начинали мелькать странные сцены, тут же напрочь забывавшиеся при резком пробуждении, он вел с кем-то бесформенным длиннющие, безумные разговоры -- то ли это был комендант, то ли живехонькая тетка Эльза. Словно плыл по быстрине -- то погружался с головой, то выныривал, весь покрывшись липким потом, с колотящимся сердцем, обнаруживал вокруг темноту и тишину, вновь осознавал себя в реальности, в таежной ночи. И незаметно уснул, мягко соскользнул в глубокий сон, словно в охотно расступившееся бездонное болото. Глава вторая. Робинзонам тесновато на островке... Пробуждение оказалось насильственным и скверным настолько, что дальше и некуда. Назад в реальность он вернулся толчком -- в результате хорошего пинка по ребрам. Успел за невероятно короткий миг пережить потрясающую гамму ощущений: ужас оттого, что все же уснул, оказавшись в полной власти спутников, недоумение, злость. А потом на смену всему этому многообразию пришел дикий, панический страх -- совсем близко от его физиономии чернел автоматный ствол с толстым дульным набалдашником. Человек с автоматом был одет во все армейское, с ног до головы, и вовсе не собирался позволять долго себя разглядывать. Снова от всей души пнул Вадима в бок и заорал: -- Встать, сука! Пошел! Дуло придвинулось к лицу совсем уж близко. Взмыв быстрее лани, Вадим влетел в крохотную комнатку, получив ускорение в виде доброго пинка. Там, на нарах, прижались к бревенчатой стене разбуженные любовнички -- Ника пыталась прикрыть бушлатом максимум обнаженных прелестей, Эмиль такими церемониями пренебрег, зло сверкал глазами, но не решался, конечно, переть с голыми руками против автомата. Вадим пролетел комнату из угла в угол наискосок, налетел на неподъемную скамью, даже не пошатнувшуюся. Страх не улегся, наоборот, в голове вертелась одна-единственная мысль, четкая и страшная: достали! Догнали... -- К стене, с-сука! Он поспешно отодвинулся, вжимаясь лопатками в горизонтальный рядок толстых бревен. Автоматчик повел себя немного странно -- держа автомат одной рукой, второй сцапал со стола полкуска ветчины и вгрызся так, что урчание слышалось, наверное, снаружи. Жрал так, что за ушами трещало, энергично двигая челюстями, чавкая. У Вадима понемногу отлегло от сердца -- настоящая погоня так себя не вела бы, лопает, как с голодного края... Правда, успокаиваться рано. Еще неизвестно, вдруг это и называется: из огня да в полымя... Теперь, слегка успокоившись, осознав, что самого страшного пока не произошло, он рассмотрел агрессора повнимательнее -- на первый взгляд, совсем пацан, зарос этаким цыплячьим пушком вместо щетины, затравленный зверек. Вот только автомат у зверька самый настоящий и на поясе новенькие ножны со штык-ножом. В уголках воротника -- защитного цвета эмблемки, которых Вадим с ходу так и не опознал (сейчас их, новых, в армии развелось превеликое множество), на шапчонке натовского образца -- такая же защитная кокарда, нашивка на рукаве. Бравый солдат Швейк, одним словом,-- только испуганный, злой и посему, легко догадаться, опасный... Странный гость дожрал ветчину, сгреб со стола кусок колбасы и разделался с ней поразительно быстро. Схватил недопитую бутылку коньяка, с большой сноровкой осушил из горлышка, сунул в рот сигарету. Похоже, настроение у него слегка улучшилось -- но ненамного. Он сбросил с плеча тощий рюкзачишко, оглядел троицу уже с некоторой заинтересованностью: -- Деньги есть? Голый Эмиль пожал плечами в смысле "нет". -- Есть или нету? -- Нету... -- Где это место? Куда я вышел? -- Ты, браток, не поверишь, но мы и сами не представляем,-- сказал Эмиль осторожно.-- Сами заблудились. Солдатик таращился на него недоверчиво и подозрительно: -- Че ты гонишь? -- Говорю, заблудились,-- сказал Эмиль с той же осторожностью.-- Вышли к этой хатке, заночевали... -- Вы вообще кто такие? -- Он огляделся, поддел носком тяжелого ботинка полосатую одежду на полу.-- Зэки, что ли? -- Долго объяснять. Ты сам-то кто? -- Хрен в пальто! -- огрызнулся солдатик.-- Кто такие, спрашиваю? -- Туристы. -- Что ты мне звездишь? Вон, натуральные зэковские полосатки, что я, тупой? -- У зэков нынче полосы по горизонтали,-- сказал Эмиль.-- А тут, сам видишь, по вертикали, совсем другой дизайн... -- Что ты мне вкручиваешь? Какой дизайн? -- солдат прицелился в него, перехватив автомат обеими руками.-- Говори, кто такие! -- Нет, а ты сам-то кто? Домой сорвался? -- Куда надо, туда и сорвался,-- угрюмо сообщил солдатик.-- Где это место, спрашиваю? Эмиль досадливо поморщился: -- А ты откуда сбежал-то, горе мамочкино? -- Откуда надо. -- Слушай, я тебе правду говорю -- сами заблудились. Даже примерно не представляем, где сейчас сидим. Не хочешь выдавать военную тайну -- хотя бы намекни, какие деревушки поблизости. Или город. Тут где-то поблизости должен быть Манск... -- Ни хрена себе -- поблизости,-- машинально ухмыльнулся беглец.-- Манск -- где-то во-он там, а здесь -- то ли Каразинский район, то ли уже Мотылинский...-- Он совершенно по-детски шмыгнул носом и признался: -- Заплутал, не разберу... По-моему, Мотылинский. Озеро я видел, мимо прошел, если это Бирикчульское -- тогда точно Мотылинский. -- А если нет? Озер тут хватает... -- Да мать твою! -- взревел солдат.-- Не трави ты душу, третий день блукаю и не пойму, где! У вас еще выпить есть? -- Нету. -- Звездишь. -- Не веришь -- обыщи. Дело нехитрое... Юный дезертир огляделся -- и очень быстро, судя по лицу, пришел к выводу, что в столь спартански меблированном помещении и в самом деле никаких бутылок не спрячешь. Доброго расположения духа это ему не прибавило, отнюдь. Эмиль это тоже заметил, начал, взвешивая каждое слово: -- Слушай, давай сядем спокойно и обговорим все. У тебя свои проблемы, у нас свои, но есть у меня впечатление, что их можно поре-шать сообща, потому что... -- На херу я видел твои проблемы! -- взвился солдатик.-- А ты в мои не лезь. За мной, бля, как за волком, комендатура шпарит... -- А ты как ушел-то? По-хорошему или с выкрутасами? -- Не твое собачье дело. Он сцапал очередную сигарету, жадно затягивался, держа их под дулом автомата. Сморчок был -- соплей перешибить, но автомат есть автомат, успеет изрешетить всех троих, прежде чем его достанешь в прыжке, грязный палец на спусковом крючке так и дрыгается... -- Может, разойдемся? -- нарочито безразличным тоном предложил Эмиль.-- Мы тебя ловить не собираемся, у самих забот выше крыши. -- Ага, а потом вы им меня заложите? -- осклабился солдатик.-- С потрохами? -- Кому ты нужен, закладывать тебя... -- Нет уж! -- заявил беглец с чрезвычайно хитрым видом.-- Один вот позавчера тоже расстилался мелким бесом -- мол, и пожрать дам, и на мотоцикле довезу, а потом как начал автомат вырывать... Ну и пришлось...-- Он спохватился, ерзнул на лавке.-- Кончай мне лапшу на уши вешать! "Скверно",-- подумал Вадим. Очень похоже, что уходил не просто так, а с хар-рошими выкрутасами вроде расстрелянного караула. Даже отсюда чувствуется, что автомат шибает пороховой гарью так, словно потрудился на совесть... Ситуация создалась нелепейшая -- и выходов из нее что-то не видно. Незваный гость напряжен и агрессивен до предела, и терять ему, такое впечатление, нечего... Дезертир заерзал на жесткой лавке. Вадим видел его вполоборота и сразу определил по маслености взгляда, что мысли беглеца приняли несколько иное направление. Он с толком, с расстановкой оглядел Нику, старательно прикрывавшуюся бушлатом, распорядился: -- Иди сюда! Кому говорю? Сюда иди, коза! Она отчаянно замотала головой. -- Иди сюда, хуже будет...-- Беглец всецело поглощен был новой идеей и отступать не собирался.-- Я тебя не съем, Красная Шапочка, только потрахаю малость... Отсосешь -- и свободна. Да ты не бери в голову, я мужик захолустный, у нас СПИДа пока что нету... Ника отползала в угол. Дезертир, рассердившись, рявкнул: -- Сюда иди, тварь! И навел на нее автомат в целях дальнейшего устрашения. Кое-что из армейской жизни Вадим помнил хорошо, поневоле въелось. Чтобы автомат выстрелил, надо снять с предохранителя, чего дезертир делать не собирался. Они с Эмилем, так получилось, бросились одновременно. Солдатик еще успел пискнуть, дернуть стволом, до железного хруста нажимая спусковой крючок, но автомат не выстрелил. Трое рухнули на пол, беспорядочно молотя друг друга. То есть, это Эмиль лупил, а Вадим озаботился в первую очередь автоматом, вырвал-таки из грязных рук, выкрутил. Отскочил к стене. В два удара приведя дезертира в бесчувственное состояние, Эмиль упруго выпрямился. Перехватив его взгляд, Вадим вновь убедился, что был прав и у бывшего друга намерения на его счет насквозь нехорошие: Эмиль смотрел так, словно заранее ждал подвоха от врага. Одними воспоминаниями о несостоявшемся повешении такого взгляда не объяснишь... Подмывало нажать на курок самому, длинной очередью угостить всех троих. Благо неожиданно объявился субъект, на которого можно все и свалить: напал дезертир, завязалась беспорядочная схватка, после которой в живых остался один из четырех, прикончивший беглеца после того, как тот успел-таки, сволочь, застрелить двух мирных странников... Его остановило, если честно, чувство страха и малодушия. И Вадим по мгновенному наитию поступил иначе: перехватил автомат за ствол, размахнулся хорошенько и грохнул им об стол так, что приклад мгновенно отлетел, с лязгом вылетела крышка затворной коробки, за ней -- ударник с пружиной... -- Ты что, идиот? -- рявкнул Эмиль.-- Что наделал? -- Да не сообразил как-то...-- виновато ответил Вадим, всем видом выражая раскаяние. Только автомата в руках Эмиля не хватало. Особенно когда на полу валяется бесчувственный беглец, на которого многое можно списать... Эмиль замахнулся, но не ударил, отвернулся и занялся тощим рюкзачком. Отстегнул клапан, взял за углы и вывалил содержимое на пол. Невольно отпрянул -- как и Вадим. По полу, глухо стуча, раскатились три гранаты со вставленными запалами. Опомнившись, Эмиль быстро собрал их, сноровисто выкрутил запалы и бросил в угол. Солдат постанывал, не открывая глаз. Кроме гранат, ничего особенно интересного в рюкзаке не оказалось -- новехонький комплект полевой формы, пара пачек манской "Примы", неведомо зачем прихваченная беглецом офицерская фуражка и два автоматных рожка. Судя по содержимому, дезертир-то ли не планировал бегство заранее, то ли, пока блуждал по лесу, прикончил скудные запасы съестного. -- Держи,-- Эмиль бросил форму Нике.-- Одевайся в темпе. И уходим. Этот придурок подкинул дельную мысль -- нас и в самом деле могут принять за зэков, нужно искать нормальную одежонку... Дезертир застонал, пошевелился. Эмиль нагнулся, точным ударом вновь отключил его, выпрямился: --Живее! Отошел к Нике, уже переодевшейся, старательно подвернул штанины -- брюки ей, конечно, оказались длинноваты, как и рукава рубашки, пытливо оглядел лежащего, словно снимая взглядом мерку, с сожалением пожал плечами: -- На меня не налезет...-- Оглянулся на Вадима: -- Да и на этого козла тоже... Собирай, что осталось, и пошли. -- Интересно, мне идет? -- Ника повертелась, оглядывая себя. -- Идет-идет,-- нетерпеливо бросил Эмиль, мимоходом поцеловал ее в щеку, нагнулся и сгреб в горсть запалы.-- Поживее! Запалы он выкинул в ручей. Они перебежали на тот берег по влажному бревну и углубились в лес. Вадим уже привычно занял место замыкающего, поглядывая на торчавшие из кармана Эмиля ножны,-- кухонные ножи тот оставил в избушке, прихватив взамен штык. Ну конечно, им не в пример удобнее и легче списать бывшего босса... Учтем. -- То ли Каразинский район, то ли Мотылинский...-- задумчиво сказал Эмиль, обращаясь, естественно, к Нике.-- Мог и напутать, конечно, но все равно привязочка... -- Ты эти места знаешь? -- Немного. Поточнее бы привязаться... И не выдержал, скот,-- снова оглянулся на Вадима с нехорошим прищуром, поторопился побыстрее отвести глаза. Вадим же притворился, что ничего не заметил. Наган увесисто и обнадеживающе постукивал его по бедру. В конце концов, против нагана никакой штык-нож не пляшет... -- Слушай,-- сказала Ника.-- Его же ищут... -- И наверняка старательно. Тут в старые времена была раскидана куча точек... --Кого? -- Точка -- это такая военная микробаза,-- терпеливо пояснил ей Эмиль.-- Ракетная установка, где-нибудь на высотке, локатор, склад го-рючки... Потом их здорово подсократили, но все равно осталось немало. Ну, и зольдатики временами бегут... А искать его, наверняка, будут старательно. Но нам-то какой толк? -- Самый прямой,-- сказала Ника.-- Если они на нас наткнутся, все моментально образуется. Солдаты там или милиция, какая нам разница? Главное, будем в Шантарске... -- Умница ты у меня,-- Эмиль наклонился, чмокнул ее в щеку. И, Вадим мог поклясться, в самый последний момент подавил в себе желание оглянуться. Ну конечно, в его наполеоновские планы ничуть не входит столь быстрая встреча с милицией или поднятыми на поимку дизика солдатами. Сначала надо избавиться от босса, да и Нику подготовить. Отсюда следует незатейливый вывод: едва покажутся те, кто ищет беглеца, нужно к ним бежать что было мочи. Не осмелится, гад, при таких свидетелях... А уж в Шантарске придумаем, как с бывшим коммерческим директором разобраться... ...Очень скоро этот незамысловатый, однако суливший спасение план полетел к чертовой матери. Охотничков они увидели первыми, выйдя на опушку густого сосняка: перед ними раскинулась широкая прогалина, в дальнем ее конце стояли два армейских "ГАЗ-66" с брезентовыми тентами, возле кучками стояли вооруженные солдаты, виднелись офицерские фуражки, колышущиеся антенны заплечных раций. До машин было метров сто, все видно, как на ладони,-- похоже, отцы-командиры дают детальные инструкции, все напряжены и злы... Вадим приготовился сорваться с места. И остался стоять: от крайней справа кучки, не так уж и далеко от него, вдруг отделились двое солдат, резжо развернулись к лесу и начали лупить длинными очередями по какой-то им одной видимой цели, чуть ли не в том направлении, где стояли беглецы из концлагеря. -- Назад! -- Эмиль подтолкнул Нику и первым кинулся в лес, свернул влево, по широкой дуге обходя прогалину с грузовиками. Ника кинулась следом, не рассуждая. Пришлось и Вадиму рысью припустить следом. Когда отбежали метров на триста, Ника на бегу удивленно спросила: -- А почему бежим? -- Ты же видела,-- пропыхтел Эмиль, подхватывая ее, чтобы не запнулась о корневище.-- Лупят на малейшее шевеление. А мы все в армейском. Может, и успеют рассмотреть, что взяли на мушку вовсе не того салажонка, но что-то меня не тянет экспериментировать. Продырявят сгоряча без всякой пользы для бизнеса и всего прогрессивного человечества, потом с того света уже ничего не объяснишь. Ну, может, и объяснишь через спиритическое блюдечко, только какой толк? -- Нет, серьезно? -- Малыш, тут не красивый город Шантарск. И ты не в импортном платьице плывешь по проспекту. Жизнь вокруг незамысловатая и суровая... Очень похоже, этот сопляк успел натворить дел. И есть уже командочка -- хоть живым, хоть мертвым... А живым его брать никому не интересно, благо закон за охотников. -- Подожди-подожди... Это, значит, и нас могут принять черт знает за кого... Не только эти, но и другие... -- Умница,-- вяло усмехнулся Эмиль.-- "Принца и нищего" помнишь? Вот и мы примерно в таком положении -- то ли бичи, то ли вообще непонятно кто. На положении, пардон, быдла. Ты это учитывай и не спеши первому встречному бросаться на шею с радостным визгом. И уж тем более великосветские ухватки оставь на потом. Нам еще долго доказывать, что мы -- это мы... -- Ужас какой,-- искренне сказала Ника. Глава третья. Цивилизация Шагавший впереди Эмиль вдруг остановился, внимательно, сторожко огляделся. Шумно, с облегчением выдохнул, вытащил из нагрудного кармана сигареты и обернулся к Нике, улыбаясь во весь рот: -- Поздравляю, малыш. Цивилизация замаячила. На взгляд Вадима, признаков цивилизации вокруг было самую малость поменьше, чем на поверхности Луны -- там как-никак попадаются всевозможное посадочные ступени, отслужившие свое луноходы и всякие спутники, да вдобавок отпечатки американских космических ботинок. Здесь же в пределах видимости не имелось и ржавой гаечки -- сплошная первозданная природа, успевшая уже осточертеть... Точно так же и Ника удивленно завертела головой: -- Какая цивилизация? Хмыкнув с видом нескрываемого превосходства, Эмиль сделал пару шагов, вошел в невысокие заросли какой-то светло-желтой травы, пошевелил ладонью верхушки: -- А вот, малыш. Сие называется -- пшеница. Ника с сомнением оглядела заросли травы. Вадим полностью разделял ее недоумение: по его смутным впечатлениям, основанным на случайно увиденной кинохронике, полотнам Левитана и Шишкина, а также кадрам из кинофильмов о тружениках села, настоящая пшеница должна была золотиться, расти густо, колосок к колоску, и колоски повинны быть большущие, однотипные, толстые. Здесь же не было ничего даже отдаленно похожего: чахлые стебельки росли вразнобой, ничего похожего на пресловутую золотую ниву, вовсе они не золотистые, бледные какие-то, смахивающие цветом на выцветшую под дождем пачку "Кэмела", враскосяк стоят, одни гнутся к земле, другие вовсе полегли, колосья при вдумчивом рассмотрении удается узреть, но они какие-то хилые, меленькие... -- Самая настоящая пшеница,-- сказал Нике Эмиль, сорвал один колосок, потер в ладонях.-- Такая она в наших широтах и бывает. Настоящая. Не штат Айдахо, вообще-то. И не Кубань... Вот из этого и делают булочки, малыш. -- Надо же...-- Ника, глядя по сторонам с неподдельным интересом, пригнула несколько колосьев.-- Интересно как... Я и не знала. -- Корова -- это животное с четырьмя ногами по углам,-- хмыкнул Эмиль.-- Из коровы делают котлеты, а картошка растет отдельно... -- Нет, ну картошку-то я знаю, ее из земли копают... Значит, деревня где-то близко? -- Вот именно,-- сказал Эмиль, но что-то в его голосе Вадим не услышал надлежащей веселости.-- Только погоди визжать от счастья, малыш. Про дезертира не забыла? Наверняка тут о нем уже наслышаны -- а то и наследил... -- Но по нам же сразу видно, что никакие мы не солдаты... -- Классику надо читать, милая. Крестьянин, знаешь ли, во все времена одинаков и меняется с течением веков не так уж сильно. Подденут сгоряча на вилы -- и будьте здоровы. Говорю тебе авторитетно, как бывший крестьянин,-- тут следует с оглядочкой... Крайне дипломатично. Власть а таких местах -- понятие абстрактное, она где-то далеконько, и никто ее толком не видел. -- Ты серьезно? -- Я серьезно,-- кивнул Эмиль.-- В общем, к деревеньке будем подбираться осторожненько, как диверсанты к немецкому гарнизону. Повторять подвиг Зои Космодемьянской и поджигать колхозную конюшню не рекомендую...-- он ласково взъерошил Нике волосы.-- Я тебя обязан доставить к цивилизации в целости и сохранности... И снова, скоты, слились в нежном поцелуе, ничуть не смущаясь присутствием Вадима. И не подозревали, их счастье, что он решает в уме простой вопрос: а не достать ли наган, не положить ли обоих, таких красивых, в эту хилую пшеницу? То ли осторожность пересилила, то ли не смог... Стоял на краю пшеничного поля, гадая, чем же можно разжечь в себе столько ненависти и злобы, чтобы решиться наконец? ...Вскоре признаки пасторальной цивилизации стали попадаться чаще, не в пример более наглядные: сначала они увидели какой-то странный агрегат, два огромных железных колеса, а между ними вал с длиннющими кривыми зубьями, нечто вроде великанских грабель, снабженных колесами. Эмиль объяснил Нике мимоходом, что марсианский агрегат именуется бороной, но она не выразила особенного желания узнать подробнее, для чего эта штука предназначена. Потом обнаружилась узкая, разбитая колея с довольно высоким земляным валом посередине. -- Совсем хорошо и понятно,-- прокомментировал Эмиль для Ники.-- По-здешнему это именуется "автострада". -- Тут же ни одна машина не пройдет, на пузо сядет... -- Зато трактор пройдет. Как раз для "Беларуся". Близится цивилизация, вон пустые бутылки валяются, это уж самый что ни на есть классический признак... Местность вновь стала повышаться, колея вела вверх. Они так и шагали по широкому земляному валу посреди колеи -- было довольно удобно. Понемногу колея становилась все более неглубокой, а там и вовсе пропала. Эмиль чертыхнулся: -- Забрели... Какая-то старая дорога... -- И что делать? -- Вперед идти, малыш,-- бодро ответил Эмиль.-- Хоть дорожка и подвела, ясно теперь, что деревня близко. Будем искать... Откровенно говоря, это не иголка в стоге сена, деревня, как ни крути, штука заметная.... Вообще-то, деревня оказалась не такой уж и заметной -- зато искать ее не пришлось, прямо на нее и вышли, перевалив гребень очередной сопки. Впереди тянулся отлогий склон, поросший густыми кучками сосен, он спускался прямо к деревушке. Больше всего она напоминала очертаниями горизонтальную половинку свастики -- десятка три домов, соприкасавшихся огородами, и еще несколько помещались наособицу. Огороды были огромные, выделяясь на фоне окружающей зелени темными прямоугольниками взрыхленной земли. Вокруг -- лес, и сосны, и еще какие-то неизвестные Вадиму деревья с сероватыми стволами, не березы и не хвойные -- вот и все, что он мог о них сказать. Там и сям -- горушки с полосами голого камня по бокам, словно злой сказочный великан ободрал с них шкуру. Из деревни выходила светло-желтая укатанная дорога, почти сразу же разделялась на три, выгнувшиеся в разные стороны, скрывавшиеся где-то меж сопками, за горизонтом. Они сидели на самом гребне и смотрели вниз. В деревне стояла совершеннейшая тишина, только порой для порядка побрехивала какая-нибудь особо бдительная собака. Из труб не шел дым, на единственной кривой улочке не было ни души. -- Может, тут и нет никого? -- зачем-то шепотом спросила Ника. -- Глупости,-- сказал Эмиль.-- Вон, картошку только что выкопали, ботва кучами валяется. Собаки гавкают. Во-он курица прошла. Просто все при деле, тут не город, фланеров не бывает... -- А вон тот дом совсем на жилой не похож. -- Молодец, Зоркий Глаз,-- вгляделся Эмиль.-- Сельсовет или какая контора... А может, почта, в чем я лично сильно сомневаюсь,-- при нынешних порядках из таких вот деревушек и почты убрали, и больнички, и все, что было... -- Интересно, а телефон там может оказаться? -- Вряд ли, малыш. Вообще-то, раньше и телефоны в таких аулах водились, но теперь сомневаюсь... Да и денег у нас нет ни копейки, забыла? -- Подожди! -- Ника торопливо вытащила из нагрудного кармана мятую зеленую бумажку.-- У меня же сто баксов остались. Те, которые... Когда переодевалась, вспомнила и переложила. -- Хозяйственная ты у меня... Увы! Боюсь, если попробуешь расплатиться этой денежкой, получишь за доллар, как в известном присловье, в морду. Не видели тут баксов... -- Как же можно так жить? Ни телефона, ни баксов... -- Вот так и живут, милая. Мир, знаешь ли, Шантарском и столицей не исчерпывается. -- Я бы здесь повесилась,-- искренне призналась Ника.-- Тут ночь переночевать -- и то ужас берет... -- Обходятся как-то, не вешаются, разве что по пьянке...-- Он повернулся к Вадиму.-- Эй, парашник! Видишь во-он там, левее загона, белье на веревке? --Ну. -- Хрен гну. Если мне зрение не изменяет, там среди простынь и прочего барахла сушатся вполне приличные портки. И рубашки есть. --Вижу... -- А если видишь, отправляйся туда. Огородами-огородами -- и к Котовскому... -- Зачем? -- Тупеешь на глазах. Потому что пора менять полосатку на что-нибудь более элегантное. И в самом деле, примет какая-нибудь дубовая голова за зэков -- не отмоешься потом. Это в старые времена для беглых каторжан выставляли на приступочку молоко с хлебушком, а нынче и хлебушек едят недосыта, и нравы стали далеки от прежней идиллии.-- Эмиль мечтательно прищурился.-- Самый лучший вариант -- забраться в какой-нибудь домишко, там отыщется и одежда, и пара скудных рубликов. Вот только поди угадай, где точно не осталось ни старого, ни малого. А то поднимут хай, мы вдобавок местности совершенно не знаем, влетим, как кур в ощип... Что стоишь? Пошел! -- А он, часом, не сбежит? -- серьезно спросила Ника. -- Куда ему бежать,-- пожал плечами Эмиль,-- коли уж я и сам не знаю, как эта деревушка называется и где расположена. Кишка тонка в одиночку и без копейки Робинзона изображать... Ну, шагай! Вадим, не пререкаясь, направился вниз по склону. Он и в самом деле не собирался бежать, справедливо предвидя при этом обороте лишь новые сложности. Вряд ли пейзане, столь милые и услужливые в другое время и при других обстоятельствах, снабдят деньгами на дорогу до Шантарска. Властей здесь, надо полагать, нет никаких -- какие там государственные чиновники, милиция, госбезопасность. Как марсианин на планете Земля, честное слово. Вот уж поистине -- принц в роли нищего... Миновав последние деревья, он двигался так, чтобы меж ним и крайними домами деревушки оставался большой сарай из потемневших бревен. Добравшись до этого сарая, постоял, чутко вслушиваясь. Лениво побрехивали собаки -- но в отдалении. Еще дальше, на самом краю деревни, послышался человеческий голос и тут же умолк. Кажется, кого-то звали обедать. А в том дворе, где висело белье, собаки, очень похоже, не имелось... Он осторожно выглянул из-за угла сарая. Что-то шумно и незнакомо выдохнуло, завозилось. С колотящимся сердцем Вадим отпрянул. Вновь выглянул -- и облегченно вздохнул, выругался шепотом. В загородке из толстых жердей стоял маленький черно-белый бычок размером с крупного дога. Тьфу, это ведь теленок, видел их пару раз в жизни, но последний раз был чертовски давно... В доме не слышно ни шагов, ни разговоров. Оглянулся. Высоко, у самого гребня, различил два пятнышка -- если бы не знал заранее, что они там остались, ни за что бы не догадался, что это люди. Пятнышки вдруг исчезли за гребнем -- есть такое подозрение, не ради вульгарного секса уединились... Решился. В четыре прыжка достиг веревки, принялся сбрасывать деревянные прищепки, содрал с веревки широкие штаны из темного материала, обе рубашки, скатал в ком -- и припустил назад за сарай мимо удивленно взмыкнувшего теленка. Постоял там. Никто за ним не гнался, никто не кричал -- похоже, обошлось. Направляясь назад к лесу, он гордился этой мизерной, но удачной кражей так, как в свое время не гордился контрактом с "Бастер инджиниринг", где впервые его подпись стояла под документом, сулившим фирме прибыль в миллион баксов. Оказывается, и голыми руками, в непривычной среде кое на что способны. Еще бы ухитриться выжить... Он все продумал заранее -- еще спускаясь красть белье. Круто взял вправо, чтобы выйти в стороне от того места, где оставил клятых спутничков. Достигнув гребня, разулся, положил грубые ботинки рядом с бельем, хорошенько заметил место и бесшумно, прямо-таки на цыпочках стал красться меж стволов. Другого столь удобного случая, чтобы без помех и свидетеля посоветоваться об э_т_о_м, у Эмиля с Никой долго не будет. Если его подозрения верны, начался совет в Филях. Он все-таки взял левее, не приучен был ориентироваться в тайге. Хорошо еще, издали заметил нечто шевельнувшееся зелено-пятнистое -- один из камуфляжных бушлатов. И услышал тихие голоса. Остановился, пригнулся, стал подкрадываться, ставя босые подошвы в мох с превеликим тщанием. Похоже, банальная фраза, встречавшаяся во множестве романов, сейчас как нельзя более удачно отражала положение дел -- оттого, останется ли он незамеченным, и впрямь зависела его жизнь... -- ... не по себе. -- Милая, а мне -- по себе? Ты лучше вспомни, с каким кайфом он нас вешал. Он ведь не знал, что комендант всего-навсего решил повеселиться... В голосе Ники сразу зазвучало искреннее отвращение: -- Бог ты мой, какая скотина... -- Ведь все пойдет прахом, если доберется до Шантарска. Оба мы огребем по первое число. Всему конец. Или сомневаешься? -- Господи, ничуть не сомневаюсь,-- вздохнула Ника.-- Ох, Эмиль... Я его знаю даже лучше, чем ты думаешь. Подленькая, злобная скотина... Но ведь нужно все обставить так, чтобы комар носа не подточил? Я, конечно, чисто теоретически рассуждаю. -- Пора рассуждать не теоретически, а... Дальше Вадим не собирался слушать. Хватило и услышанного. Никакой мании преследования, никакой шизофрении, пустых страхов. Страхи оказались вовсе не беспочвенными. Отточенный интеллект опытного бизнесмена просчитал все безошибочно. Ну ладно, мы еще посмотрим, кто выйдет в Шантарск, а кто останется, у них все равно не хватит времени придумать точный план... Он отыскал приметную сосну, где оставил добычу, обулся, подхватил одежду и быстро, ощущая странную смесь страха и злой отваги, пошел к тому месту, где сидели заговорщики. Они увидели его первым, замолчали. Эмиль оглядел штаны, держа перед собой на вытянутых руках, одобрительно хмыкнул: -- Благодарю за службу... Великоваты, но сойдут. И рубашка тоже.-- Не теряя времени, он сбросил полосатку, стал переодеваться. -- А я? -- искренне возмутился Вадим. Оставшаяся рубаха -- чего он второпях не заметил -- годилась разве что на десятилетнего ребенка. -- А ты, получается, перебьешься,-- безмятежно фыркнул Эмиль.-- Сам подумай: если отдать тебе рубашку или штаны -- оба мы сохраним в гардеробе элементы полосатости, что выглядеть будет нелепо. При моем же варианте полосатым остается только один, что где-то и гармонично... -- Я вот подумал: а что, если и вправду идти дальше одному? -- сказал Вадим, добросовестно изображая святое неведение.-- И я вам в тягость, и вы мне глаза не будете мозолить. Уж как-нибудь доберусь, не в Антарктиде и не на Таймыре даже... Пока я там крал бельишко, мелькнула гениальная идея: пойду к крестьянам и признаюсь, что сбежал из шантарской тюряги. Бить, может, и не будут, зато непременно найдут в округе какую-нибудь власть. Или милицию. Повезут в Шантарск, скорее всего. Конечно, чревато определенными неудобствами, но не такими уж... Ага! Можно поаплодировать себе мысленно. У Эмиля мгновенно проявились на физиономии и разочарование, и даже растерянность. Уж такого оборота он, безусловно, не ожидал... -- Не дури,-- наконец сказал Эмиль, овладев собой.-- Идти, так вместе. Добудем мы тебе одежду, в самом-то деле... -- Ладно...-- пробурчал Вадим, делая вид, что одержим раздумьями.-- А что там с "козлом" и "парашником"? -- Ну, погорячился, погорячился! -- блеснул зубами Эмиль.-- А ты на моем месте марципанами угощал бы? После известных событий? Пошли, не дури! -- Уговорили,-- Вадим притворился, что покончил с колебаниями.-- Только кончайте эти штучки, я имею в виду и хамство, и все прочее. Можете хотя бы на глазах не обжиматься? Насчет развода в Шантарске поговорим... Черт с вами. -- Конечно, поговорим,-- облегченно вздохнул Эмиль.-- Обо всем поговорим, как цивилизованные люди, в Шантарске... Стоп! Вон, видите? Глава четвертая. Триллер а-ля пейзан рюсс Он резко развернулся в сторону чащобы, выхватил нож. Теперь Вадим тоже услышал резкое железное бряканье. -- Тьфу ты, черт...-- Эмиль вымученно улыбнулся, спрятал нож и смахнул явственно видневшиеся на лбу капли пота.-- Совсем одичали, я и забыл... Там, неподалеку, из леса вышла очень спокойная корова с болтавшимся на шее ржавым колокольчиком размером с кулак -- он и гремел. Мимоходом покосилась на них и потащилась. дальше по своим немудреным делам. -- Сто лет уже ботала не слышал...-- Эмиль протянул Вадиму сигарету, демонстрируя полнейшее дружелюбие и отсутствие отныне всякой конфронтации. Покурили, сидя под деревом. Взглянуть со стороны -- царило полное согласие и единение, прежние конфликты списаны на истрепанные нервы и забыты. Вот только Вадим временами украдкой перехватывал смятенный взгляд Ники: без особого протеста согласилась, стервочка, со светлой идеей насчет отправки мужа на тот свет, но долгое промедление с реализацией идеи ее нервировало страшно... Гуманистка сраная. -- А поглядите-ка...-- сказал вдруг Эмиль. Они поднялись на ноги. Внизу, откуда-то справа, появился темно-синий "зилок" с обшарпанным кузовом, почтенный годами ветеран, каких давно уже не выпускают. Он медленно ехал по единственной неширокой улочке, выписывая зигзаги,-- из-под колес едва успела выскочить с отчаянным визгом маленькая лохматая собачонка. Грузовик, наконец, остановился почти напротив того дома, где Вадим крал одежду, встал косо, едва не вломившись углом кузова в ворота. Распахнулась дверца, наружу вывалился шофер -- даже на таком расстоянии видно было, как его шатает, болезного. Со двора тут же выскочила женщина. Слова сюда не долетали, но хватало энергичной недвусмысленной жестикуляции, чтобы понять очень быстро: имеет место втык. Мужичонка лениво отмахивался, дражайшая половина, на голову его повыше и гораздо шире, уже перешла к рукоприкладству. В конце концов сгребла за шиворот и молодецким толчком -- есть женщины в русских селеньях! -- прямо-таки закинула в калитку, откуда он больше не появился. Видно было сверху, как, далеко не сразу встав с карачек, поплелся в дом. Супруга погрозила вслед и направилась куда-то в дальний конец деревни. -- Пошли,-- распорядился Эмиль.-- Сомневаюсь я, что здесь ключи с собой забирают. А ГАИ обычно и близко нет... Они прошли той же дорогой, что давеча Вадим, миновали мычащего теленка -- Ника на скорую руку умилилась и посюсюкала,-- прислушались. Тишина и безлюдье. Эмиль первым распахнул калитку, вышел на улицу и, словно бросаясь в холодную воду, одним прыжком оказался у грузовика. Распахнул дверцу, заглянул, махнул рукой. Вадим с Никой бросились туда, обежали машину со стороны кабины. Надсадно проскрежетал стартер, мотор заработал. В окне мелькнула физиономия шофера -- кажется, он так до конца и не сообразил, что происходит на его глазах. Вадим пропустил Нику вперед -- чтобы был барьер меж ним и Эмилем,-- на всякий случай, запрыгнул последним, захлопнул разболтанную дверцу. Грузовик сорвался с места, свернул направо, деревня осталась позади. Навстречу протарахтел обшарпанный синий "Беларусь", тащивший большой металлический прицеп, но тракторист не обратил на встречных ни малейшего внимания. Оказавшись на росстани, Эмиль, не колеблясь, помчался по средней дороге -- видимо, оттого, что она была самой широкой из трех. По здешним меркам -- магистраль. Вадим высунул локоть в окно и закурил, довольный краткой передышкой, когда не нужно ежесекундно ожидать удара ножа под ребро. -- Хреново,-- сквозь зубы процедил Эмиль. -- Что такое? -- встревожилась Ника. -- Бензин почти на нуле, вот что... -- А заправка? -- Какие тут заправки. Где-нибудь на центральной усадьбе, но поди найди ее. В кузове канистры нет, я смотрел... Через пару километров на пути попалась столь же крохотная деревушка, Эмиль сбросил скорость, проехал ее медленно, крутя головой. Пояснил вскользь: -- Хоть название бы спросить, вдруг и сможем привязаться... Но ни единого аборигена они так и не увидели. И ничего, хотя бы отдаленно напоминавшего заправку, не встретилось. Впрочем, неизвестно еще, как бы на заправке отнеслись к их единственной кредитке, сотне баксов... Эмиль все чаще косился на приборную доску -- Вадим по привычке подумал, что бензина еще достаточно, коли не вспыхивает лампочка, но потом сообразил, что никакой лампочки в этой "Антилопе-Гну" оказаться не может, это вам не иномарка с кучей удобных мелочей... -- Ну-ка, назад посмотри,-- бросил Эмиль. Вадим высунулся в окно. Зеленое пятно нагоняло с нехорошей быстротой. -- Есть там что? -- Ага,-- сказал он удрученно.-- Мотоцикл. Чешет, как бешеный... -- Неужели так быстро спохватились? Что-то не похоже не нашу глубинку... Сколько там народу? Вадим снова высунулся: -- Вроде... Точно, один. -- Ну, это не столь уж печально...-- оскалился Эмиль.-- Я-то думал -- полдюжины с дрекольем. И прибавил газу. Мотор пару раз чихнул, но пока что тянул исправно. Тяжелый грузовик мотало на поворотах, временами колеса вылетали с раскатанной колеи. Мотоцикл не отставал. Его стрекот слышался все ближе. -- Эмиль! -- вскрикнул Вадим, втягивая голову в кабину.-- Он в форме, точно! -- Военный? -- Милиционер, похоже. -- Тьфу ты,-- фыркнул Эмиль, но скорости не сбавил, наоборот, притоптал газ.-- Оказался поблизости на нашу голову... Мотоцикл сблизился с ними настолько, что теперь не было нужды высовываться -- в зеркальце заднего вида с отколотым верхним краем прекрасно видно, что на старомодном зеленом мотоцикле восседает милиционер с непокрытой головой, отчаянно машет рукой и что-то кричит. Гонка продолжалась. Мент не отставал. -- Эмиль...-- сказал Вадим потерянно.-- У него кобура на поясе, еще стрелять начнет... -- Замучается стрелять в такой позиции...-- Эмиль пытался наддать, но машина, похоже, выдавала все, на что оказалась способна. Тогда он начал петлять, загораживая мотоциклу дорогу. И на какое-то время в этом преуспел -- зеленый мотоцикл возникал то справа, то слева, шарахался, седок что-то остервенело орал, но потом настал момент, когда двигатель принялся чихать уже беспрерывно, машину сотрясло пару раз, словно на глубоких рытвинах. Мотор безнадежно заглох. Хорошо еще, милиционер не стрелял -- трудновато было бы, правую руку с газа не снимешь, а левой вряд ли попадешь по колесам... Эмиль вывернул катившую по инерции машину на обочину, затормозил. Вполголоса распорядился: -- Не дергайтесь, не лезьте с речами. Посмотрим, чем обернется, авось... Первым выпрыгнул на дорогу. Мотоцикл пронесся мимо, метрах в трех затормозил. Милиционер шустро соскочил, извлек из коляски фуражку и нахлобучил, тщательно поправив, чтобы сидела лихо, как у царских казаков. Одернул китель, загоняя складки под ремень, похлопал по кобуре и бодренько прикрикнул: -- Па-апрашу документики! Вадим тоже вылез, уставился на служивого. Тот был постарше их с Эмилем, лет сорока,-- самая простецкая белобрысая физиономия, расплывшаяся в довольной улыбке загнавшего дичь охотника. Стандартный, классический мент. Только помятая форма старого образца, советского, да и фуражка без орла, с отмененным гербом СССР. Впрочем, и в Шантарске в последнее время милиционеры помоложе, рядовые и сержанты, взяли моду цеплять на фуражки бог весть где раздобытые кокарды старого образца, полагая их более красивыми и внушительными, нежели новые, триколорные... Зато кобура многозначительно распухла -- был там пистолет, никаких сомнений... Форма хоть и помята, но пуговицы со старым гербом сияют, словно очередная теледурочка, открывшая для себя "Олвейз-классик". -- Ай-яй-яй...-- протянул старшина (лычки тоже сияли, как ясно солнышко), оглядел их так, что стало ясно: беседа надолго затянется и ничего хорошего не сулит.-- Вы зачем это Васькин грузовик угнали? Это уже статья, господа хорошие, уголовная статеечка... С совершенно неуместным в данную минуту злорадством Вадим отметил, что Эмиль пребывает в полной растерянности, не в силах соврать что-нибудь подходящее. И, неизвестно чем побуждаемый, решил вступить В игру: -- Да разве это Васькин грузовик? -- Васькин, Васькин...-- с ласковой укоризной заверил мент, похлопывая по кобуре.-- Натурально, Васькин. Ну что, мне в воздух стрелять или сами пойдете до камеры? -- Подождите,-- опомнился Эмиль.-- Давайте я вам все объясню подробно... -- Да я сам все вижу подробно. Попались, граждане хорошие, от рабоче-крестьянской милиции не уйдешь... Ника вдруг шагнула к нему и протянула зеленую бумажку: -- Давайте как-нибудь договоримся? -- предложила она, изобразив обаятельную улыбку. У самой, как-никак, был изрядный опыт общения с шантарскими гаишниками. Но зеленый Франклин, моментально превративший бы в умилительного агнца самого злобного дорожного волка, здесь, похоже, всегдашнего магического действия не оказал. Городская была магия, незнакомая местным слугам правопорядка... -- Вы мне, гражданочка, всяку дрянь не суйте,-- неподкупно отмахнулся старшина.-- А то еще одну статеечку к вам пришпилю.-- Он опять похлопал по кобуре.-- Тут ваши штучки не проходят...-- И внезапно расплылся в вовсе уж масленой улыбке.-- А я ведь знаю, хорошие мои, откеда вы сбежали, Зна-аю доподлинно! Думали, мы тут лаптем щи хлебаем? И не удалось вам смыться, граждане хорошие, как ни крутились! Сердце у Вадима не то что упало, согласно известному выражению,-- шумно провалилось куда-то вниз, затихло, совершенно не чувствовалось. Ника непроизвольно ойкнула. Старшина же, оглядев их с неприкрытым злорадством, протянул: -- Что, голуби, загрустили? Назад вас определим, в два счета и в лучшем виде, уж я вам обещаю. А поднимайте-ка ручки... Х-хэк! Эмиль крутнулся, ударил, ушел в сторону с невероятной быстротой, ударил вновь... Старшина отлетел, как сбитая кегля, звучно ударился затылком о коляску, сполз по ней на землю и упал лицом вниз, разбросав руки. Все произошло в считанные секунды. Ника так и стояла с баксами в руке, не успев руку опустить... Зато Эмиль не терял времени даром. Моментально присел на корточки, полез в кобуру. Выпрямился, затейливо выругавшись, швырнул в сторону черный пистолет, отлетевший неожиданно далеко, упавший как-то очень уж медленно. Ощерился: -- Игрушка. Анискин долбаный, на понт взять пытался... В такой глуши, поди, им и табельного не полагается... Или потерял по пьянке, как в том кино... -- Но откуда он знал? -- спросила Ника дрожащим голосом.-- Он же так прямо и сказал... -- От верблюда,-- огрызнулся Эмиль.-- Некогда голову ломать. Сматываться надо -- статейка получается и впрямь серьезная... Нападение при исполнении. С таким и в Шантарске не сразу справишься, а уж здесь, где мы на положении последних бичей, беспаспортных и бесправных... -- Нет, откуда он узнал? -- повторила Ника.-- Значит, у н_и_х есть люди в округе? -- У него спроси...-- Эмиль присел на корточки, порылся в карманах бесчувственного милиционера.-- Ни денег, ни корочек, ничего полезного. С-сука... Вадим, возьми какую-нибудь ветошку, протри все в кабине, чтобы не осталось пальчиков. Живо! На сей раз Вадим бегом бросился выполнять приказ -- не тот случай, чтобы обижаться на тон и дискутировать. -- Тщательней! -- прикрикнул Эмиль.-- Руль, рычаги, дверцу -- все! И принялся осматривать мотоцикл. Вадим вытащил из-под сиденья большую тряпку, вонявшую бензином и черную от масла, старательно взялся за работу, оставляя темные разводы на дверцах. Когда он закончил, Ника присела на корточки над старшиной, все еще лежавшим в прежнем положении, осторожно потрогала, выпрямилась с помертвевшим лицом: -- Эмиль... По-моему он -- того... -- Сейчас заплачу,-- бросил Эмиль, не оглядываясь на нее.-- И салют устрою... Черт, и у этого бензина -- хрен да маленько... Как они так ездят, козлы? Ладно, сколько сможем, столько и проедем. Садитесь, живо! -- Он ударил ногой по рычагу, мотоцикл мгновенно завелся. Вновь наступил критический момент... Вадим держал ушки на макушке, но Эмиль, не глядя на него, прыгнул за руль, Ника уже сидела в коляске. Тогда и он забрался на второе сиденье, обеими руками уцепился за большую черную петлю, мысленно ругая себя за очередной приступ малодушия: тут бы голубков и оставить, с мотоциклом худо-бедно управился бы... Глава пятая. "Язык" Бензина хватило, как скупо пояснил потом Эмиль, километров на двадцать. За это время они разминулись со встречным грузовичком -- стареньким "газиком",-- обогнали, не останавливаясь, куда-то шагавших по своим примитивным делам двух мужичков, видели слева еще одну деревню, побольше, куда, конечно же, не стали заворачивать, миновали небольшое озеро -- вокруг него виднелось с полдюжины ярких легковушек, сидели рыбаки с удочками, посередине озера кто-то плавал в черной резиновой лодке. Мотоцикл заглох, когда озеро осталось далеко позади, на узенькой лесной дороге. Сняв крышку и заглянув в бак, Эмиль печально покривил губы и ничего не сказал, все было ясно и так. Все места, где могли остаться отпечатки пальцев, протерли полами бушлатов, зашагали прочь. Довольно скоро Ника робко спросила: -- А что теперь? Эмиль едва не взорвался, но опомнился в последний момент, с наигранной бодростью пожал плечами: -- Дальше бредем, Марковна... Места пошли населенные, ну, относительно населенные, однако это внушает... Между прочим, помнит кто-нибудь, какой сегодня день? Нет? Я тоже не помню. Очень может быть, что и выходной -- то-то рыбаки к озеру стянулись. -- А какая нам выгода от выходного? -- угрюмо бросил Вадим. -- Некоторая... В выходной всегда легче убегать от властей -- чем мы в данный момент и занимаемся. Ничего, найдут этого козла, может, и скоро, но с нами его связать будет трудновато. В этом захолустье на выходные казенная жизнь замирает вовсе, вряд ли станут поднимать хай вселенский... -- Он широко улыбнулся.-- А то и спишут моментально на того сопляка, отчего лично я плакать не буду, не тянет что-то... Но самое печальное -- я до сих пор не могу определиться на местности. Что Каразинский район, что Мотылинский -- если только дизик не напутал -- отнюдь не Монако, хоть и Франции не равняется... "Не так уж он спокоен,-- отметил Вадим.-- Разболтался, значит, нервничает. Хорошо бы свернуть за поворот, а там -- город... Есть же тут какие-то города, хоть и маленькие. В городе вряд ли посмеет". -- Стоп! -- Эмиль остановился, поднял руку.-- А ну-ка, в лес! Они торопливо свернули с дороги, укрылись за толстой сосной. Звуки, приближавшиеся с той стороны, куда они направлялись, в конце концов смог опознать даже Вадим -- стук копыт и грохот телеги, доводилось их видеть раньше, не такой уж он урбанист, чтобы не распознать телегу... Она показалась на дороге -- серо-белая невидная лошадка трусила не спеша, не обращая внимания на громкие матерные понукания. Бразды правления находились в руках столь же невидного мужичонки, словно сошедшего с экрана: сапоги, ватник, простецкая хмельная физиономия. Свесив ноги на левую сторону, он покрикивал скорее по обязанности, а за спиной у него в телеге помещались два ящика с темными бутылками, звеневшими и погромыхивавшими. Одна, початая, пребывала у мужика в левой руке, он как раз к ней приложился. На телеге он был один... Эмиль мотнул головой Вадиму -- и первым вышел на дорогу, махнул рукой, крикнул: -- Эй, притормози! В общем, ничего пугающего в его облике не было. -- штык-нож он заранее спрятал в обширный боковой карман и застегнул его на пуговицу. Мужичонка, кажется, ничуть не удивившись, натянул вожжи: -- Стый, холера! Лошаденка флегматично остановилась, повесила голову. -- Здорово,-- сказал Эмиль. -- Коли не шутишь...-- охотно отозвался мужичонка.-- Стой-стой, где-то я тебя видел... Семенов свояк? -- Да нет,-- сказал Эмиль терпеливо.-- Раньше вроде бы не встречались... Мы геологи, заблудились немного. -- А чего тут блудить? -- на конопатой физиономии мужика изобразилось крайнее удивление.-- Не джунгли. Вон там -- Парнуха, там -- Чебаки... Вы где стоите? -- В Чебаках,-- сказал Эмиль. -- Так вам что, туда надо? -- Не совсем. Нам бы до города добраться. -- До какого? -- Ну...-- Эмиль неопределенным жестом показал в пространство.-- Как он называется-то... Совсем забыл, мы тут третий день... Вадим впервые в жизни осознал, каково приходилось шпионам и диверсантам, про которых любил иногда почитывать в отроческие годы. Вот так, наверное, и выглядело, когда по ошибке сбрасывали с парашютом черт-те где, в незнакомом месте... -- Который день, говоришь? -- Третий. В хмельных глазах, смотревших вразброс, вдруг мелькнуло совершенно трезвое подозрение: -- Че-то ты мне буровишь...-- протянул он.-- Откуда в Чебаках геологи? Их там второй месяц нету... -- Ну, может, и не Чебаки...-- отчаянно импровизируя на ходу, усмехнулся Эмиль.-- Говорю тебе, мы тут люди новые, все названия в голове перемешались. Вмазали вчера крепко, знаешь ли... Мозги до сих пор кувыркаются. Есть же город поблизости, как там его... -- И врешь ты все! -- громогласно объявил мужичонка, тыча в Эмиля худым грязноватым пальцем.-- Как проститутка Троцкий. Что я, геологов не видел? Насмотрелся. Сам месяц провод таскал у Пашки Соколова. Вот где не попьешь... Вы откуда сбежали? А? Для зэков что-то больно обросшие, да и зон поблизости нету... Это что за полосатик? -- он ткнул пальцем в Вадима.-- Ох, не простые вы ребятки-девочки... Судя по всему, он был в том дурманно-упертом состоянии, когда голова мало-мальски работает и способна даже подметить в окружающем логические несообразности, но вот всякое чувство опасности отшиблено напрочь. Иначе держался бы совершенно по-другому... Он продолжал столь же триумфально, целясь пальцем во всех трех поочередно: -- Непростые вы ребятки, сразу видно, и не надо мне вкручивать мозги... Никакие вы не геологи, а непонятно кто, и вот что я вам скажу: надо вас, таких подозрительных, отправить парадным шагом, куда следует быть... -- Бдительный ты, я смотрю, мужик,-- усмехнулся Эмиль одними губами.-- Прямо-таки Карацупа и собака Ингус, хоть границ на тысячу верст в округе и не имеется... Шпионы мы, шпионы, и послали нас выведывать рецепты самогона... Слушай, кончай дуру гнать. Мне в самом деле нужно в город... -- К участковому тебе нужно! -- огрызнулся мужичонка, явно не собиравшийся шутить..-- А то недавно такие же болтались по деревням, потом у Михалыча телка пропала, сволокли в тайгу, дали по рогам, грудину вырубили и уволокли, а остальное бросили... А может, это и вы, голуби? С ними вроде девка была...-- Как порой с поддавшими случается, он вмиг перепрыгнул к крайнему озверению.-- Шагай, блядь, в деревню, там разберемся! Возможно, пронеслось во взбудораженном сознании Вадима, тут были скрыты своего рода комплексы -- допустим, неполноценности. И мужичонка, вряд ли почитавшийся в родной деревне справным хозяином, впервые получил шанс себя таковым ощутить, пригнав к односельчанам на судный спрос непонятных бродяг. В любом случае -- миром не разойдемся... К тому же выводу секундой раньше пришел Эмиль. Когда мужичонка, отбросив бутылку, для пущей убедительности потянулся к лежавшему в задке телеги топору, прыгнул на него, вмиг сдернул с телеги и свалил наземь, заломив руку. Бросил Вадиму: -- Лошадь держи! Вадим с опаской приблизился -- Аллах ведает, как ее следовало держать. От кого-то он слышал, что лошади кусаются почище любого бультерьера. Однако лошаденка стояла столь же отрешенно, повесив длинную голову, пофыркивая. -- Эй, а как ее... -- Вожжи к дереву привяжи! -- крикнул Эмиль.-- Вожжи! Сторонясь, стараясь держаться подальше от задних ног животины, Вадим подобрал с телеги вожжи и накрепко привязал их к ближайшей сосенке. Эмиль уже волок мужика подальше в лес. Ника с Вадимом заторопились следом. Отойдя от дороги метров на пятьдесят, Эмиль толкнул "языка" в мох, встал над ним со штык-ножом наголо: -- Сиди, пейзан, и молчи в тряпочку... -- Сам ты пейзан, бля,-- плаксиво отозвался мужичонка. От прежнего боевого задора не осталось и следа.-- Мужики, вы чего? Убить, что ли, хотите? Я сватье портвешок везу, свадьба завтра, надо на стол и магазинного поставить для культуры, как у людей... Вы че, мужики? Не надо! -- Что, жить хочешь? -- жестко ухмыльнулся Эмиль. -- А кто не хочет? -- Он жалобно сморщился: -- Мужики, не убивайте, заберите, чего хотите... -- Раздевайся! -- рявкнул Эмиль.-- А то приткну, как Марата! -- Да Марат живой, вчера приезжал...-- машинально возразил мужичонка, так и не поняв, что его сравнивают с исторической персоной. Увидев клинок у горла, замолчал, трясущимися руками стянул сапоги, фуфайку, пропотевшую голубую рубаху и дешевенькие серые штаны. Эмиль бросил Вадиму рубаху со штанами: -- Вот и разжился, а ты плакался... Эй, ты куда? -- Как в анекдоте,-- вымученно улыбнулся Вадим.--И покакаю заодно.. -- Ладно, побыстрее. И полосатку назад принеси... Не сидеть же мужику голышом. Вадим побыстрее направился в лес, благословляя собственную сообразительность,-- ведь едва не стал переодеваться при них, в последний миг вспомнил о нагане... Вернулся он быстро. Эмиль кинул мужичку полосатые, крепко припахивавшие дерьмом тряпки: -- Обряжайся. Вот, красивый получился... И не трясись, не убью -- не стал бы я тебе давать такой красивый костюмчик, если б собрался резать... -- Да я, конечно...-- приговаривал пленник, торопливо натягивая вонючие лохмотья.-- Да я понимаю... Эмиль присел на корточки, приказал Вадиму: -- Возьми-ка во-он тот сук. Встань сзади. Если попробует дурить, шарахни по кумполу. Вадим повиновался. Новая одежда пришлась ему почти что впору, но вот припрятанный наган теперь доставлял гораздо больше хлопот -- в кармане портков был бы заметен, пришлось, туго затянув узенький ремешок из паршивого кожзаменителя и тщательно запихав в штаны рубаху, сунуть револьвер сзади за ворот, так, чтобы провалился к поясу. Лучшего тут ничего не придумаешь. Под бушлатом незаметно, только нужно следить в оба, чтобы не выпал в самый неподходящий момент... Он встал на страже, старательно сжимая здоровенный сук. Тем временем Эмиль очистил ножом от травы изрядный клочок земли, огляделся, сунул в руку мужичонке толстый сучок: -- Это какой район, Каразинский или Мотылинский? -- И вовсе даже Шкарытовский,-- отозвался пленник, то и дело опасливо косясь через плечо на Вадима.-- Мотылинский во-он в той стороне, вы его давно прошли и к нам в Шкарытовский вышли... Эмиль улыбнулся с неподдельной радостью. У Вадима тоже отлегло от сердца -- в Шкарытово он не бывал, но примерно представлял, где это, в какой стороне Шантарск. Километров двести до родного города... или двести пятьдесят? В Шкарытово, кажется, есть вокзал, железная дорога тянется до Шантарска... -- Рисуй,-- распорядился Эмиль.-- Карту рисуй, говорю! Шкарытово, эти ваши улусы... -- Я тебе что, Церетели -- карты рисовать? -- А ты у нас в искусстве подкованный... Рисуй, как умеешь. Можно приблизительно. Но чтобы было наглядно, чтоб у тебя Шкарытово не залезло к Полярному кругу... -- Мне бы... -- Вероника! -- обернулся Эмиль.-- Бутылку принеси! Как следует отхлебнув из горлышка, пленник стал самую чуточку веселее, принялся корябать сучком по черной, пахнущей сыростью земле, приговаривая: -- Вот тут получается Парнуха, тут Усть-Лихино, тут... тут у нас Чебаки... -- Эй, эй! -- прикрикнул Эмиль.-- Ты мне тут не вырисовывай каждый пень! Говорю тебе -- мы не шпионы, нам такая точность ни к чему. Изобрази подробнее, где Шкарытово, как туда проще добраться. Откровенно говоря, из корявого рисунка на влажной земле, больше всего напоминавшего первобытные писаницы на скалах близ Шантарска, Вадим ничего толком не разобрал. Да и Эмиль, по лицу видно, должен был всерьез поломать голову над каракулями. И все же после долгого допроса кое-какая картина начала вырисовываться... Даже Вадим кое-что уяснил. -- Ну, вроде бы соображаю...-- протянул Эмиль. Выпрямился, глядя сверху вниз на съежившегося "языка". В глазах у него было нехорошее раздумье. Какой-то миг Вадиму казалось, что широкий, поблескивающий штык-нож сейчас воткнется мужичонке под ребро. Что-то такое почуял и "язык" -- таращился снизу вверх испуганно, льстиво, умоляюще, не в силах вымолвить хоть слово. Махнув рукой, Эмиль отошел, на ходу пряча нож в карман. Судьба пленника, похоже, решилась -- другими словами, ему еще предстояло пожить на нашей грешной земле. "Не исключено,-- ехидно подумал Вадим,-- у нашего супермена рука не поднялась на собрата-пейзанина, вспомнил детство золотое в такой же глуши, расчувствовался... Мою судьбу, скот, решил без всяких там сантиментов". Эмиль вернулся с двумя откупоренными бутылками сквернейшего портвейна. Весело спросил: -- Тебя как зовут? -- Степаном,-- настороженно ответил пленник.-- Макарычем. -- Вот и держи сосуд. Как писал который-то там столичный пиит по другому, правда, поводу: "Все печки-лавочки, Макарыч..." Пей, родной. Пей от души. А если не станешь пить или будешь сие амонтильядо назад выбрасывать, я определенно нож выну, верно тебе говорю. Вероника, пошуруй на телеге, там где-то виднелся хлебушек и еще что-то немудреное. Степан Макарыч гулять изволят. -- А она не цапнет? -- опасливо поежилась Ника.-- Лошадь? -- Не цапнет,-- усмехнулся Эмиль.-- С чего бы ей человека цапать... -- Да она тихая, дети под брюхо лазят,-- вмешался пленник. Судя по всему, включился могучий рефлекс исконно русского человека, и осознание предстоящей обильной выпивки отсекло все посторонние чувства, включая страх перед загадочными незнакомцами, так неожиданно сграбаставшими в полон.-- Ты там в тряпке посмотри, я туда лук клал и сиг вяленый должен валяться, если его Прошка не вытащил... Белая такая тряпка, в задке... Ника принесла и сверток, и сыскавшийся в телеге грязный граненый стакан. Пленника начали накачивать отравой -- в глотку не лили, но и долгих пауз меж стаканами не допускали, Эмиль в случае малейшей заминки поигрывал ножом. Макарыч и в самом деле не собирался выбрасывать назад жуткое пойло, хмелел быстро, в какой-то момент полностью перестал понимать, где он и с кем, называл Эмиля с Вадимом Михалычем и Серегой, лез целоваться и жаловался на бабу, на детей, на сватью, на сельсовет, на весь окружающий мир. По дороге пару раз проезжали машины, но не останавливались. С дороги сидящих не было видно, а если бы и увидели, наверняка не заподозрили бы ничего плохого и подошли только в том случае, если бы сами рассчитывали на выпивку. Потом у Макарыча сработал еще один старинный русский рефлекс -- он начал длинно, путано и цветисто врать, что на самом деле никакой он не механизатор, а секретный майор, вышедший в отставку месяц назад и поселившийся в здешнем тихом захолустье исключительно потому, что его преследовали американские шпионы, не дававшие покоя носителю глобальных секретов и на почетной пенсии. Врал, конечно, как сивый мерин -- оба некогда служили в армии и быстро сообразили по некоторым деталям, что их пленник в самом лучшем случае отбывал действительную в рядах серой пехтуры, а в худшем -- украшал своей персоной какое-нибудь подсобное хозяйство части, если не стройбат. Какие уж там именные пистолеты от Жукова, с которым Макарыч просто физически не мог состыковаться на армейских стежках,-- сам проговорился, что от роду ему сорок три годочка. Когда он достиг призывного возраста, Жуков давно уже был выпнут Лысым в позорную отставку... Пришлось сидеть и терпеливо слушать. Настал, наконец, момент, когда Макарыч оборвал на полуслове уже совершенно невнятное бол-ботанье, рухнул лицом в мать сыру землю и отказался просыпаться, как ни трясли и даже пинали. -- Готов,-- сказал Эмиль.-- Пошли. Он снял с телеги ящик с остатками портвейна, отнес к тому месту, где бесчувственным кулем покоился Макарыч. Подумал и отнес второй. Пояснил: -- Будет ему хорошая опохмелочка. К вечеру продерет глаза, хлебнет еще и опять пойдет в аут. Про нас местные узнают только завтра -- если вообще вспомнит, куда лошадь подевал и откуда взялась полосатка... Подстелил Макарычеву фуфайку, кивнул Нике: -- Прошу. Экипаж подан. -- Мы что, на ней поедем? -- Ну, не столько на ней, сколько на телеге... Все быстрее, чем пешком.-- Он ловко отвязал вожжи.-- И главное, кое-какой информацией разжились, больше не будем тыкаться слепыми котятами. В случае чего -- мы друзья Степана свет Макарыча из Чебаков, одолжили у него лошаденку и пустились на ней в Шкарытово по делам. Легенда не самая убогая... А до Шкарыто-ва -- километров тридцать, между прочим. Всего-то. Правда, на дороге еще река будет, а где мост и как к нему добраться, я, честно скажу, плохо понял -- этот алкаш вспомнил про реку, когда уже начинал отрубаться, сами слышали. Но-о! Лошаденка вздохнула и затрусила как раз в ту сторону, откуда Макарыч приехал. Вадим устроился в задке телеги согласно все той же нехитрой диспозиции. Ничего романтичного в езде на настоящей деревенской телеге не оказалось. Трясло немилосердно из-за отсутствия какого бы то ни было аналога амортизаторов, зубы щелкали сплошной пулеметной очередью, как ни укладывайся. Пришлось сесть, свесив ноги -- так было чуточку полегче, больше доставалось заднице, однако зубы лязгать перестали. Нике на свернутой фуфайке было не в пример уютнее. -- А потом? -- спросила она. -- Потом...-- протянул Эмиль.-- Потом будет полегче. -- Там вроде железная дорога есть,-- вмешался Вадим. -- Нет, это ты перепутал. Железка кончается в Бужуре, а до него от Шкарытово километров сорок. Но все равно, в Шкарытове от многих хлопот избавимся... (Ника непроизвольно взглянула на него, и Вадим этот взгляд великолепно понял, но не показал виду.) Убогий, но городишко. Найдем способ поменять доллары, доберемся до Бужура, возьмем самые дешевые места, сядем на поезд... Да, в общем, куча возможностей. На худой конец машину можно угнать. И добраться до Манска -- там-то уже сыщутся знакомые, и влиятельные, взять хотя бы Фирсанова... -- В ванну...-- мечтательно протянула Ника.-- И шампанского... "Очень мило,-- подумал Вадим.-- Дураку ясно, что это за хлопоты такие, от которых вы избавитесь в Шкарытово в первую очередь. Безымянный труп на окраине, а? Нет уж, постараемся побрыкаться, на тот свет как-то неохота, лучше уж отправить вас показывать дорогу". Глава шестая. Изаура и остальные Если не считать полного отсутствия комфорта, экзотическое путешествие на телеге протекало около часа безопасно и мирно. К дороге то подступали перелески, то она, расширившись, тянулась в чистом поле, иногда нетронутом цивилизацией, иногда представлявшим собой желтые пространства, сплошь покрытые странной, совсем невысокой травой, подстриженной прямо-таки под гребенку, словно английские газоны. Эмиль кратко объяснил удивившейся Нике, повидавшей английские газоны, что это называется "стерня" и является бывшим пшеничным полем, с которого все сжали-смолотили (Вадим припомнил классическое "только не сжата полоска одна...", приходилось что-то такое заучивать в младших классах). Однажды навстречу попались голубые "Жигули" с резиновой лодкой на крыше. Однажды обогнал мотоцикл, а потом -- грузовик, нагруженный какими-то бочками. Никто не обращал на них внимания, словно телега оказалась под шапкой-невидимкой. А потом шапка, должно быть, куда-то пропала... Обогнавшая было "Газель" с серым металлическим коробом вместо кузова вдруг притормозила метрах в тридцати впереди, и из кабины полезли люди. Перегородили дорогу. Что самое скверное, один из троих был вооружен помповушкой, держал ее на манер киношных шерифов -- дуло на сгибе локтя. Он и стоял посередине, а у его спутников оружия вроде бы не было. Однако троица недвусмысленно загораживала проезжую часть... -- Спокойней...-- тихо распорядился Эмиль.-- Авось выпутаемся согласно легенде. Тпр-ру! Лошаденку не пришлось долго упрашивать -- охотно остановилась после первого же окрика, понурив голову. Трое молча, с непонятным выражением лиц разглядывали телегу и пассажиров (или как там именуются те, кто на телеге ездит -- седоки, что ли?). С первого взгляда было видно, что на пропойцу Макарыча эти трое похожи мало: физиономии не особенно обременены интеллектом, но чисто выбритые, сытые, не носившие ни малейших следов пристрастия к зеленому змию. Да и одеты чуть иначе -- в хороших, пусть и выцветших джинсах, аккуратных хромовых сапогах, недешевых куртках. В Шантарске они все равно смотрелись бы заезжей деревней, но для здешних мест, надо полагать, прикинуты были более чем богато. Один вдруг с тем же безразличным выражением лица отошел к кабине, вытянул за приклад двустволку-вертикалку и вернулся к спутникам. Ружье, правда, держал не столь картинно -- попросту опустил стволом вниз. Немая сцена зловеще затягивалась. -- Куда едем? -- спросил, наконец, человек в помповушкой. Лет на пять постарше Вадима с Эмилем, густые вислые усы, во всей позе, в голосе -- спокойное превосходство. Вадим понял, что наган ни за что не успеет выхватить -- вмиг изрешетят. Нехорошее что-то в воздухе витает... -- В Шкарытово,-- сказал Эмиль почти безмятежно.-- По делам. -- У тебя еще и дела есть? -- Как не быть. -- Лошадь чья? -- Степан Макарыча,-- сказал Эмиль.-- Из Чебаков. Одолжил вот... А мы ему водочки привезем. Знаете такого -- Макарыча? -- Встречались...-- он сделал пару шагов влево, оглядел Вадима.-- Интересно, когда ж это ты успел у него лошадь одолжить, если я часа два назад его обгонял, когда он ехал в совершенно противоположную сторону -- как раз к Чеба-кам? -- усмехнулся почти весело.-- Никак не успел бы до Чебаков обернуться и отдать вам телегу... А одежонку, что на нем была, тоже одолжил? И часики? -- он мотнул головой, указывая на запястье Эмиля, где красовались снятые с Макарыча часы, поцарапанные, чуть ли не первого послевоенного выпуска. "Влипли",-- пронеслось у Вадима в голове. Тут же с неуловимой быстротой мелькнул ружейный приклад -- это второй, незаметно подкравшийся слева, двинул им Эмилю под ребра, заставив вмиг согнуться пополам. Схватил за волосы и сдернул наземь. -- Смирно сидеть, твари...-- прошипел он, взяв Нику с Вадимом на прицел. Усатый -- чрезвычайно походило на то, что он у них главарь -- вразвалочку подошел к Эмилю и ткнул его в щеку дулом: -- Лежи, сука... Что с Макарычем сделали? Я тебя, рвань бичевская, живым в землю закопаю, если будешь вилять... -- Убери пушку! -- прямо-таки завизжал Эмиль, защищая ладонями лицо.-- Ничего мы ему не делали! Ружье убери, говорю... Вряд ли он мог быть напуган и растерян до такой степени, бесстрастно оценил Вадим. Просто разыгрывает трусливого и забитого бича, которого с первого взгляда можно считать совершенно неопасным... -- А телега? Одежда? -- Ты что, мент? -- с истерическим блатным надрывом вскрикнул Эмиль. Усатый пнул его носком начищенного сапога: -- Я для тебя похуже мента. Мент посадит в кэпэзуху и будет гуманно кормить баландой, а я тебе прикладом яйца в лепешку разуделаю, если будешь врать...-- Пнул еще раз, с расстановкой, тщательно прицелившись.-- Где Макарыч? Замочили? -- Да кому он нужен, мочить его? -- завопил Эмиль с теми же панически-блатными интонациями.-- Вышку на себя вешать из-за этого жука навозного?! Мы его на дороге встретили, попросили пузырь, как у человека, у него ж там два ящика... А он с нами сам квасить сел! И вырубился... -- Ага...-- протянул усатый.-- И вы бедола-гу, стало быть, обшмонали по самое дальше некуда? Лирическое у вас отношение к частной собственности, я смотрю... Не звездишь? -- Говорю тебе, на кой нам черт вышку зарабатывать?! В лесу твой Макарыч спит, в жопу пьяный ! Могу место показать, поехали проверим! -- Ну, смотри...-- сказал усатый.-- Проверить, сам понимаешь, можно быстренько. Недалеко вы отъехали... -- Вот и проверь! -- огрызнулся Эмиль.-- Вези нас в милицию. Есть тут у вас где-нибудь милиция? В Шкарытово хотя бы? Пусть проверяют на сто кругов, мы его не мочили, бояться нечего... -- Вова, а ведь не врет, похоже? -- спросил тот, что с вертикалкой. -- Да, похоже,-- задумчиво ответил усатый.-- Нет в нем никакого покаянного страха перед возмездием, что-то не просматривается. Нас он ссыт малость, а вот милицейской проверочки не особенно и опасается, не та у него рожа... Кто такие? Бичева? -- Мы из Шантарска,-- быстро ответил Эмиль.-- Ездили тут к кенту в Мотылино, назад добираться не на что, двинулись на перекладных до Шкарытово. Там решили подкалымить, на дорогу... -- Документы есть? -- Нету,-- упавшим голосом признался Эмиль.-- Да вы везите нас в шкарытовскую милицию, они разберутся... -- Нет, не боится он милиции, Вова,-- сказал мужик с вертикалкой.-- Бля буду, не боится. Да и не слышно было, чтобы этакая вот троица безобразила в округе. Про дезертира предупреждали, того, что положил караул на точке. А о таких речи не было... -- Нет за нами никаких хвостов! -- заявил Эмиль. -- То есть как это -- нету? -- картинно удивился усатый Вова.-- А грабеж лошади с телегой, одежды и часов у честного крестьянина? Хоть тот крестьянин, откровенно говоря, создание жалкое и ничтожное, пьянь подзаборная, а факт остается фактом... Прикинь-ка, сколько за этакие художества полагается. Многовато. Бушлаты, кстати, где сперли? Новехонькие, хоть вы и успели их засрать да пошоркать... -- В Мотылино променяли,-- сообщил Эмиль.-- У меня часы были хорошие, настоящие японские, а у жены -- колечко... -- Ты смотри,-- резюмировал третий.-- Приличный человек, жену с собой возит, у нее даже колечко водилось... Культурный бич пошел... -- Как ни крути, а за грабеж и культурному много чего полагается,-- сказал мужик с вертикалкой. -- Вот и везите в милицию,-- сказал Эмиль. -- Уговорил,-- ухмыльнулся усатый.-- Придется. Лезьте в кузов, вшивая команда...-- Повернулся к тому, что был без ружья.-- Васек, бери телегу и возвращайся той дорогой. Погляди, где там Макарыч. Что-то я им до конца не верю... Прошу, гости дорогие! До самоходу! Вадим быстро и где-то даже весело первым направился к дверце, предупредительно распахнутой для него усатым. Как раз его такой расклад устраивал вполне, в его положении лучше КПЗ в шкарытовской милиции ничего и представить невозможно. Это Эмиль насупился, вряд ли только из-за пары пинков и неожиданного пленения -- трещит по швам кровожадный планчик, случая убить не представится, похоже, а в Шантарске Вадим сможет что-нибудь придумать... Дверь захлопнулась за ними, стукнул засов. В железном ящике стояла полутьма, но немного света все же проникало сквозь подобия окон в боковых стенках. Конечно, это были не настоящие окошечки: с полдюжины горизонтальных прорезей на каждой стороне, для вентиляции, видимо... В углу сидел еще один пленник -- и он-то как две капли воды походил на опустившегося бродягу, какими, увы, полон и стольный град Шантарск: одежонка имеет такой вид, словно ее носили, не снимая, со времен крепостного права, соответствующее густое амбре. Эмиль сразу прилип к прорезям -- смотрел на дорогу. -- О! -- без особого интереса констатировал незнакомый оборванец.-- А вы на чем погорели? -- А ты? -- спросил Вадим. -- Да ни на чем таком особенном. Занесло в Парнуху, пока картошку копали, было где подкалымить, а потом лафа отошла. Приехал участковый сегодня утром, сцапал и отдал этим... -- То есть как это отдал? -- удивился Вадим.-- Мы что, не в милицию едем? -- Непохоже что-то,-- сказал оборванец.-- Никакого разговора про милицию не было. Участковому они литру поставили... Вадим понял, что радоваться рано: похоже, начинались какие-то непонятные неприятности... ...Ехали не так уж и долго (Эмиль на всем протяжении пути торчал у прорезей). Двигатель замолк, послышались шаги, звонко откинули засов: -- Выходи, бичевня! Они спрыгнули на землю, оглядываясь не без любопытства. Машина стояла на просторном дворе, недалеко от большого дома, сложенного из толстых бревен. Вокруг -- разнообразные хозяйственные постройки, названия и предназначения которых Вадим попросту не знал. Телеантенна на высоченном, метров десять, столбе, удерживаемом стальными тросами-распорками. В дальнем углу -- снятая с бензовоза и установленная на огромные деревянные козлы цистерна с надписью "Огнеопасно". Сразу три собачьих будки -- отверстия закрыты толстыми досками-заслонками, слышно, как внутри возятся и зло ворчат псы, судя по размерам будок, здоровенные. Во дворе -- прямо-таки идеальная чистота и порядок, напомнившие Вадиму немецкие деревеньки: никакого хлама, ни клочка бумаги или мятой сигаретной пачки, ни кусочка ржавой проволоки. Чистая, ухоженная усадьба, прямо-таки перенесенная в сибирскую глубинку из какой-нибудь Баварии -- конечно, с учетом местных реалий... Послышался громкий многоголосый выкрик: -- С приездом, господин хозяин! Вадим обернулся в ту сторону -- и вот тут-то по-настоящему стало жутко... Там, у аккуратного забора, стояли человек шесть -- судя по облику, такие же несчастные маргиналы, как их вонючий попутчик. Держа обеими руками жестяные миски, они отвешивали усатому самые натуральные поясные поклоны. И у каждого на ногах были натуральнейшие кандалы -- похоже, смастеренные здешними умельцами из толстых собачьих цепей, но надежные даже на вид. В таких широко не шагнешь, будешь семенить, как китаянки в те времена, когда им бинтовали ноги... В сторонке, с ружьем на плече, сидел отрок лет восемнадцати, тоже сытенький и крепкий, с пушком на верхней губе и наглой уверенностью в себе во взоре. -- Как оно? -- мимоходом спросил усатый. -- Нормалек, батя. Жрут за обе щеки. -- Жрать-то они умеют, быдло... Ворота закрой,-- и усатый повернулся к пленной четверке.-- Ну-с, господа нищеброды, в темпе пройдем политграмоту... Если что будет непонятно, переспрашивайте сразу, повторять потом не буду. Вот... Существа вы все, по большому счету, пакостные и никчемные,-- говорил он без всякой злобы, скорее равнодушно,-- а поскольку, во-первых, труд сделал из обезьяны человека, а во-вторых, в такую пору каждая пара рук на счету, придется вам потрудиться на совесть, от рассвета и до заката, от забора и до позднего ужина... Пока не зарядили дожди, будем копать картошку. Да и помимо картошки будет еще масса дел по ударной подготовке к зиме. У меня не заскучаете. -- А картошки-то сколько? -- поинтересовался вонючий сосед Вадима. -- Мало,-- обнадежил усатый Вова.-- Всего-то гектара полтора. За недельку управитесь, если будете трудиться по-стахановски. Ее еще сушить-перебирать придется, потом -- или параллельно -- нужно будет управиться с дровишками, заготовить леса на сарай, провернуть еще кучу всяких крестьянских дел... В общем, за месяц, я так думаю, осилите. Кормить буду без дураков, вон, посмотрите, в мисках мясцо, ложка торчком стоит. Спиртного, не взыщите, не держим -- несовместимо с крестьянским трудом... Заодно и от алкоголизма вылечитесь. А через месячишко или там через два пойдете себе восвояси и даже по бутылке получите. Другого вознаграждения, честно скажу, не обещаю -- я вам, если подумать, устраиваю самый настоящий санаторий на вольном воздухе со здоровым крестьянским трудом и нормальным питанием. Только душевно вас прошу: не дурите. Убежать в таких браслетиках все равно далеко не убежите, а если начнете отлынивать от работы -- нагаеч-ки попробуете. Эй, организм, продемонстрируй! Тот, к кому он обращался, торопливо поставил миску на землю и, суетясь, повернулся спиной, задрал рубаху. Вадим охнул про себя -- спина была разрисована уже начавшими подживать широкими вздувшимися полосами... -- Хватило одного урока,-- небрежно ткнул пальцем Вова.-- Сначала ерепенился, а после вразумления стал полезным членом общества. Другие на него равняются... Все уяснили, отбросы? -- Да это же рабство какое-то! -- вырвалось у Ники. -- Во-первых, не какое-то, а доподлинное, правда, временное,-- спокойно сказал усатый.-- А во-вторых, некого винить, кроме самих себя. Вы на себя только посмотрите... Кто вы есть? Совершенно бесполезное быдло, порхаете перелетными птичками, чтобы только набить брюхо да нажраться одеколона... Читал я одну полезную книжку -- в Англии, лет четыреста назад, таким, как вы, уши рубили, железом клеймили... И правильно. Человек должен быть приспособлен к делу, а если он бездельничает, то крепкий хозяин его имеет полное право запрячь в соху и пахать на нем поле. Потому что на поле-то хлебушек растет, который вы, небось, в три глотки жрете... Я из вас людей сделаю, рвань поганая... Отрок, давно слышавший папаню с заметным уважением, во все глаза пялился на Нику. Не выдержал, протянул: --Бать... -- Не мешай воспитывать,-- сказал усатый.-- Короче говоря, быдло вы этакое, трудиться будете, как следует. Иначе могу нагайкой не ограничиться, вздерну любого из вас на суку -- еще сто лет никто не обеспокоится и претензий не предъявит, кому вы нужны, вшивые? Он цедил слова лениво, со спокойным сознанием превосходства, как человек, считающий себя стопроцентно правым. Ни капельки злобы -- холодное, властное превосходство... Вадиму вдруг показалось, что он глядится в некое волшебное зеркало, где видит самого себя. Разница только в лексиконе и окружающих декорациях -- усатый Вова, благополучный куркуль, всего лишь излагал чуть коряво и примитивно то, что считали своей жизненной философией сам Вадим и его братья по классу. Правда, выражалось это в более цивилизованных формулировках, но суть от этого ничуть не менялась. Были справные хозяева, благодаря уму и энергии имевшие полное право управлять, и были зачуханные совки, навечно обреченные на подчиненную роль. Дикая несправедливость заключалась в одном-единственном: как смела эта кулацкая морда применять те же самые правила к хозяину жизни, ворочавшему делами, по сравнению с которыми этот хутор был кучей дерьма?! Но ведь не поверит, ничему не поверит! -- Бать...-- протянул отрок. -- Не гони лошадей,-- проворчал усатый Вова.-- Всему свое время, я же тоже не педераст какой, природа требует...-- Он расплылся в хозяйской улыбке, широкой мозолистой ладонью приподнял подбородок Ники, повернул ее голову вправо-влево.-- Не переживай, подруга, я тебя, может, и не стану на сельхозработы посылать. Я, понимаешь, вдовствую, а Мишук, соответственно, сиротствует,-- кивнул он на морда-стенького отрока.-- Чует мое сердце -- если тебя малость подмазать и приодеть, смотреться будешь неплохо. И будешь ты у нас форменная рабыня Изаура, которую на жатву вовсе и не гоняли, другие у нее функции... Мишук, ты не топчись. Все равно завтра приедет доктор, будет смотреть новеньких на предмет какой-нибудь инфекции, заодно и эту белоручку,-- он мимоходом оглядел холеные ладони Ники,-- проверит, нет ли у нее какой-нибудь спирохеты. Если все чисто, найдем применение. Не спеши, Мишук, она у нас долго гостить будет... Неси-ка лучше кандальчики, нужно сразу гостей принарядить. -- Три штуки, бать? Вадим присмотрелся -- "браслеты" кандалов представляли собой снятые с цепочек наручники, добротно приваренные к цепям. То-то у отрока висит на поясе два маленьких ключа... -- Четыре, Мишук, четыре,-- с ласковой отеческой укоризной поправил усатый.-- Вдруг эта бичевка очень быстро бегает... Во всем нужен порядок. Куда б мы ее потом ни приспособили, без цепочки пускать не стоит... -- Ясно, бать! "Это конец,-- панически подумал Вадим.-- В таких кандалах не побегаешь, придется горбатиться неизвестно сколько, если..." Х-хэп! Вадим попросту не успел заметить броска -- не смотрел по сторонам. Усатый вдруг оказался стоящим на коленях -- ружье валялось рядом, а выкрутивший ему руку Эмиль прижимал к горлу широкое лезвие штык-ножа. Потом негромко крикнул: -- Ружье брось, щенок! Отрок обернулся, челюсть отвисла до пупа, лицо приняло совсем детское, страдальческие выражение, тут же сменившееся растерянностью и страхом. Он машинально перехватил ружье, но Эмиль прикрикнул злее: -- Положи ружье, сучонок! А то сделаю из твоего папаши голову профессора Доуэля... -- Ложи, Мишук...-- прохрипел усатый. Парнишка, не отрывая взгляда от плененного батьки, положил ружье дулом вперед. -- Кто еще в доме? -- резко бросил Эмиль, прикрываясь усатым.-- Кроме этого гандона, что с батей приехал? -- Ник-кого...-- пролепетал отрок Мишук. -- Зови его, быстро! -- Дядя Сема! -- отчаянно заорал отрок. Дядя Сема показался на крыльце, что-то преспокойно и смачно дожевывая, мгновенно изменился в лице, дернулся было назад, но Эмиль прикрикнул: -- Двигай сюда, козел! А то он у меня без головы останется! Ключи от "Газели" где? Ага, брось их на сиденье, а сам подними ручки и встань на коленочки, живенько... Так, теперь ложись мордой вниз и руки на голову... Ты, кула-чонок, тебя тоже это касается! В машину! Эй, а ты куда? -- заорал он на их четвертого нежданного собрата по несчастью.-- Пошел вон! После удара ребром ладони усатый закатил глаза и медленно завалился лицом вперед. Подхватив с земли его помповушку, Эмиль подошел к лежащим, сорвал у отрока с пояса ключи и кинул скованным, сбившимся в тесную испуганную кучку: -- Я вам не Стенька Разин, орлы, так что на подвиги не поведу. Сами разбирайтесь... Держа ружье одной рукой наизготовку, при-/ близился к кабине, заглянул внутрь: -- Вадик, включи зажигание... Ага, вот тут-то горючки прилично. Вадим с Никой уже сидели в кабине. По спине ползали нетерпеливые мурашки, побуждавшие бежать сломя голову... В конурах заливались собаки, почуявшие что-то неладное. Попутчик растерянно топтался поодаль, а скованные, сталкиваясь головами, рвали друг у друга ключи. -- Эмиль!!! -- истерически вскрикнула Ника. Эмиль резко развернулся, приседая. Оглушительно грохнули выстрелы, ружье у него в руках плюнуло дымком. Дядя Сема, не вскрикнув, медленно заваливался навзничь, рубашка у него на груди была изодрана картечью, сплошь покрыта липким, красным. Из ладони вывернулся, упал рядом черный "ТТ" -- ага, достал украдкой из широких штанин, когда на него перестали смотреть, решил разыграть из себя Рэмбо, идиот... Эмиль с дико исказившимся лицом выстрелил еще два раза -- скованный ужасом Вадим видел, как одежда рухнувшего Семы словно бы взметывалась крохотными взрывами, как летело вокруг красное, кружили лоскуты... -- Дяденька, не убивай!!! -- дико завопил Мишук, пытаясь отползти на коленях, отталкиваясь от земли ладонями. Какой-то миг Вадиму казалось, что и парнишку сейчас сметет сноп картечи. Нет, Эмиль опустил ружье -- хотя и видно, что отогнал ярость и жажду убийства сильнейшим усилием воли,-- в два прыжка оказался рядом, подхватил "ТТ", ружье Мишука, сбросил в широкий колодец. Мимоходом пнул со всего размаху по голове усатого, как по мячу -- тот даже не шелохнулся,-- обернулся к машине: -- Ворота! Ворота, мать вашу! Вадим выпрыгнул, помчался к воротам, распахнул их в три секунды -- и, лишь вернувшись бегом в кабину, сообразил, что поневоле под-ставился вопреки продуманной диспозиции, что Эмиль мог его срезать десять раз. Видимо, Эмиль и сам в горячке запамятовал, как решил поступить с мешавшим ему боссом, потому и обошлось... Машина вылетела в ворота, свернула направо, ее занесло, но Эмиль выровнял грузовичок быстрым движением руля. И притоптал газ так, словно за ними гнались черти всего света. Ветер свистел и выл, тугой струей врываясь в полуоткрытое окно. Вадим пребывал в каком-то отрешенном оцепенении и даже не сообразил, что можно повернуть ручку. Только немного придя в себя, опамятовавшись и принявшись лечить недавний стресс испытанным мужским способом, то есть хорошей затяжкой, поднял стекло почти доверху. Правда, Ника тут же выхватила у него зажженную сигарету -- толком и не соображая, что делает, взгляд у нее был совершенно сумасшедший, сигарета прыгала в пальцах, послышался ее истерический смех. -- Быстренько, оплеуху! -- распорядился Эмиль. Вадим это выполнил с превеликой охотой -- подействовало. Ника моментально пришла в себя не столько от пары легких пощечин, сколько, такое впечатление, оттого, что по личику ей легонько съездил именно он... -- И мне зажги! Вадим передал Эмилю новую сигарету, закурил сам, повертел головой. Погони вроде бы не наблюдалось, как и попутных, а также встречных средств передвижения, каких бы то ни было. -- Вот это вляпались...-- протянула Ника, в глазах у нее все еще стоял страх. -- Неужели почище лагеря? -- мимолетно ухмыльнулся Эмиль. -- Ты знаешь, почище. Лагерь -- это одно, а тут -- совсем даже другое. Бог ты мой, они же с нами обращались как со скотиной, в прямом смысле слова... -- Рабочих рук не хватает... -- Иди ты! Тебя-то в Изауры не собирались зачислять... -- Вообще-то, такое и при советской власти водилось,-- бросил Эмиль.-- В ее последние годочки, по крайней мере, точно бывало. Наловит милиция бичей в том же Мотылино -- и отправляет на лето какому-нибудь председателю колхоза. Честно говоря, я их вполне понимаю -- и милицию, и председателя. У него вся деревня -- пять домишек да три старика... -- Может, ты и этих понимаещь? -- хмыкнул Вадим. Увидев, как Эмиль растерянно поджал губы, замолчал, не удержался и громко съехидничал: -- Между прочим, мон шер, ты сам из такой вот деревушки в Шантарск подался в свое время. Может, сейчас как раз о себе и заявила ненароком пресловутая вселенская справедливость? И тут же пожалел о сказанном -- глаза Эмиля сверкнули вовсе уж по-волчьи. Пытаясь сгладить ситуацию, пробормотал: -- Вообще-то, конечно, твари еще те... Мысленно выругал себя: необходима была максимальная осторожность. На Эмиле уже два трупа -- незадачливый старшина и этот куркуль, дядя Сема. Достаточно, чтобы переступить через что-то в себе, надо полагать... Так что не стоит его злить. -- Что теперь будет? -- громко спросила Ника, растерянно глядя перед собой. -- Не знаю,-- честно признался Эмиль. На миг сняв правую руку с баранки, ободряюще похлопал Нику по коленке.-- Ты только не паникуй. У них там сейчас начнется жуткая неразбериха -- если у "скованных одной цепью" найдется злой и решительный вожачок. Видел я мельком парочку физиономий -- скорее смахивают на битых зэков, чем пуганых бичей. А хозяин все еще в отключке, щенок -- в полной прострации... нет, там будут дела! Как по учебнику, бунт крепостных против тирана-помещика...-- Он снова немного нервничал, по многословию чуялось.-- С большой д